Get up and tell you where to go   And you've just had some kind of mushroom   And your mind is moving low.   Go ask Alice   I think she'll know...     Объясняют, куда ты должен идти.   Откуси кусочек гриба -   И твое сознание покинет тебя...   Спроси-ка об этом Алису -   Думаю, она знает, о чем речь...   (Белый кролик, Jefferson Airplane)   ДЕТСТВО   Одно время Роб полагал, будто его отец полицейский. Он запомнил красное, в крупных порах, лицо офицера, который, наклонившись, сказал: "Теперь, сынок, всё будет у тебя в шоколаде". Потом этот же человек, выйдя на дорожку перед домом, стал втолковывать телефонной трубке, как большегрузный рефрижератор Kraft Foods, мчавшийся на скорости восемьдесят миль в час, до конца дней накормил кого-то шампиньонами, не оставив ни шанса потратиться на иные покупки.   Так, на пути к обещанной "шоколадной мечте" Роб очутился в приёмной семье, в которой уже было трое детей - мальчик Нильс, рыжий, как обезьяна, и две девочки-Барби. Его новый улыбчивый папа Чарли объявил, что такой славный мальчуган должен спать под его защитой, так как ночью может случиться всякое.   - Мы ещё поиграем, - пообещал папа и потрепал Роба по вихрам.   Поскольку Чарли был щедрым на доброту и знал толк в "играх", он частенько забирал в свою спальню и девочек - одну, а бывало, и обеих.   Рядом с серым домом, стены которого состояли из трещин, как из битых черепков, топорщился высохший вяз. Если дул ветер, дерево начинало кряхтеть и безвольно размахивать ветвями, тогда Чарли озабоченно цокал языком и приговаривал:   - Эх, спилить бы горемыку.   Но дни шли, на место папы Чарли явилась мама-с-плёткой-и-сапогами, Луиза, ей на замену - подглядывающий дедушка Фред, а рабочие с пилами так и не приезжали...   - Ты есть Робин? - поинтересовалась старшая из девочек, пряча кулачки в рукава длинного, до колен, свитера.   До этого они не говорили. Ни разу. Только улыбались и кивали друг дружке при встрече.   - Да. Ты Алиса, правильно?   - Ага. Город Тамбов.   - Из Тамбова?.. Там нет шоколада? - удивился Роб. - Это где?   - Россия - щедрая душа, - рассмеялась Алиса, и красные олени на её груди выстроились в очередь к Снежной Королеве. - Меня забрать недолго. От мама и папа.   - Ты так забавно говоришь.   - Плохо знать английский. Извини, - и наклонившись, добавила шёпотом. - Их ненавидеть. Сильно!   - Кого? - опять удивился Робби.   - Этих... Вернусь домой, рассказать всё папа.   - Тогда зачем ты здесь?   - Родители денег не давать за дом. Меня забрали. Появятся деньги, отпустят обратно.   - Не беспокойся. Никому не скажу, - пообещал Роб, пряча глаза и делая вид, что ему, как взрослому, это совсем неинтересно.   Они вышли на веранду, в ночь, и одновременно подняли головы.   - Там искры вверху. Думать это что ? - спросила девочка, касаясь его руки.   Пальцы-льдинки... Гусиная кожа. Может, то было дуновение ветра?   - Я не думаю, а знаю. Звёзды.   - Ты хороший. Ты нравится. Это Бог подсвечивать фонарики небеса...   Через какое-то время его и младшую "Барби" отправили погостить в другую семью. Обмен "игрушками", как сказала бабушка Нэнси.   - Семья - это святое! - пояснил Чарли и покачал указательным пальцем перед глазами Роба. Оттого-то каждые новые родители, молодые или старые, требовали от него играть в разные игры. Алису он больше не видел: наверное, она вернулась в Тамбов. Робин был уверен, что её родители отличались от остальных.   Однажды на вечеринку, которую устроил очередной папа с друзьями, в том самом сером доме, посреди ночи нагрянули копы с наручниками и пистолетами. И вовремя: Робин уже устал от мам и пап и, укутавшись с ног до головы, прокрался на улицу - он собрался бежать. Далеко и быстро, насколько хватит сил. Главное - не поскользнуться на укатанной тропинке. Но едва Роб бросился к воротам, старый вяз кашлянул, стряхивая с веток сугробы, заскрипел и с протяжным вздохом упал на него.   "Шоколад" закончился на огромной белой кровати. Роб дёрнул ногами, пытаясь бежать, и не смог пошевелиться, потому что был обмотан бинтами. Тогда он заплакал, а кто-то сказал:   - Дерево нужно спиливать вовремя.   И Робин оказался в казённом доме с решётками на окнах.   Когда гипс сняли, он выглянул в коридор, как в новый мир. Мир оказался полон шумных детей, чёрных тараканов и цветов в глиняных горшках - ни родителей, ни шоколада. На воротах висела табличка: "Мест нет".   - Хэй, Боб, - позвали его, - идём с нами на улицу, поиграем.   - Как? - испугался Робин, вспомнив папу Чарли. - Нельзя. Разве можно играть на улице?..   ОТРОЧЕСТВО   На улице Робин обрывал прутики-листочки у придорожных кустов. Мстил за несбывшуюся "шоколадную мечту", за потерянную девочку Алису, за старый вяз, что вовремя не спилили. Он был уверен, что делает им больно, хотя никто не корчился, не кричал. Это вошло в привычку. Ещё Роб взаправду полюбил кошек: не щипал их исподтишка, как другие, не бросал под ноги бегущей собаки. Лишь однажды повесил одну, в наказание за то, что напрудила в его новую кроссовку. Хотя наказанием это было трудно назвать. Скорее, несостоявшимся экспериментом. Затянув на шее кошки петлю, он высунулся из окна и изловчившись, забросил верёвку на ближайший сук, понадеявшись, что полосатая повторит тот же фокус - пустит едкую, вонючую струю на сморщенный корою ствол. Очень хотел увидеть результат, однако ничего не добился, только кошка сдохла да Роба на неделю лишили ужина.   С тех пор деревья и кустарники стали бесить: они и раздражали, и пугали одновременно. Когда цеплялись за волосы, хлестали по лицу, рвали рубашку. Даже когда он видел лес из окна школьного автобуса. Словно тугой комок шерсти поднимался из пищевода и застревал в горле. Что уж говорить о том, чтобы выйти к покрытым коростой существам, похожим на затаившихся гигантских насекомых, приблизиться и пройтись между стволами, чувствуя, как буравят спину взглядом, как обступают со всех сторон и тянут к нему свои руки-крючья в струпьях засохшей кожи.   Когда в очередной раз наступила суббота, три класса, уместившиеся в двух канареечных автобусах, повезли на аттракционы. Робин привычно умостился с ногами на сиденье и уткнулся подбородком в колени. Рик, в жёлтых бриджах и бейсболке от Макдональдс, перегнулся через проход, кивнул на проплывающие за окнами деревья и, подмигнув, шепнул:   - Что, Робин-Бобин, страшно? Вернёмся, покажем один секрет. Тебе полегчает.   Рик был старше на четыре года и никогда раньше не обращал внимания на таких "клопов". И Роб подумал, какой же это секрет, когда о нём знает кто-то ещё.   Посвящёнными оказались закадычные дружки Рика - верзила Люк и конопатый Джим, с очень узким лицом и маленьким втянутым подбородком, за глаза прозванный Камбалой. Увидев их, Робин решил, что никуда не пойдёт.   - Куда? - Люк поймал Роба за шиворот. - Нехорошо отказываться, когда старшие на пикник приглашают.   Робби рванулся и тут же, запнувшись о подставленный ботинок, клюнул носом в песок.   Его подхватили под руки и понесли. Когда Роб увидел приближающиеся тополя, что росли за оградой школы, он нырнул рукой за пазуху, выхватил "выкидушку", щёлкнул кнопкой и, не выбирая, молча, стал колоть и резать...   Спустя три месяца, плотно сжав губы, в отсутствии верхних зубов, Роберт вошёл в класс выбритый наголо. Рассечённая правая бровь приподнялась "домиком", и казалось, на лице навечно застыло выражение: "а мне это надо?". На затылке, как тату, очерченный белым швом, со следами скоб, красовался треугольник. Когда в коридорах пригасили свет и за стенкой затихли последние шепотки и смешки, Роб отправился в туалет. Открыл кладовку, взял палку от швабры, просунул в щель между стеной и батареей, расщепил пополам и пошёл к старшим. "Ночью может случиться всякое," - вспомнил Роб. Окна были задёрнуты портьерами, но он знал, где кого искать...   На следующий день к карцеру подошёл Рик с забинтованной левой рукой и уставился на Роба сквозь решётку. Робби сидел на откидной койке, прижавшись спиной к стене, считал про себя от одного до ста, и, пытаясь не моргать, глядел на его заплывший глаз, больше похожий на глаз хамелеона. На счёте восемьдесят пять Рик бросил Робу на колени распакованную красную пачку Winston:   - Увидишь деревце, - процедил он, - дыши глубже.   ...Камбалу похоронили утром, под дождём со снегом, на маленьком кладбище у костёла, а уже через неделю Робин учился в другой школе на севере Штата. И там процветали другие тараканы...   ЮНОСТЬ   У водителя-верзилы китайца, наверняка, - тараканы, обсыпанные дустом. Едва все расселись, он обернулся в салон и, комкая фирменную фуражку, сказал:   - Вы не удивляйтесь, что я такой высокий. Раньше в Северном Китае было много таких. Вообще-то, я мечтал стать бейсболистом, а родители хотели, чтобы я занимался музыкой. Поэтому, хотя имя у меня Лу, фамилия - Армстронг.   Автобус смолчал. Тогда водитель обвёл всех взглядом:   - Ну вот, и джаз умер, - и опустился на своё место.   Сосед покосился на Роба, покрутил пальцем у виска. Тут из правого ряда приподнялась девушка и сообщила:   - А меня зовут Алиса, я из России. Я буду изучать химию и стану фармацевтом. Обожаю лайки и селфи - не стесняйтесь.   Кто-то поднял большой палец, кто-то щёлкнул затвором, и они наконец поехали. Все начали знакомиться, молоть чепуху и травить анекдоты, а Роб, не отрываясь, смотрел на косички Алисы, которые раскачивались слева направо, как качельки...   Хорошо, что холода стояли большую часть года. Умники из ООН заверили: пришла Большая Стужа. Теперь нет раздражающей зелени, а сучья, если глядеть умеючи, всего лишь части абстрактной скульптурной композиции. Потуги ландшафтной архитектуры в виде ниспадающих ступенями террас, стриженых тополей и клумб были надёжно укутаны снежными чехлами, и лишь пешеходные дорожки, намекая о былом, живописно извиваясь, карабкались к белым зданиям университета.   Роберт отстал, пока возился с вещами. Выскакивая из автобуса, он увидел фигурку Алисы уже возле общаги:   - Чёрт-чёрт-чёрт.   Девушка глянула на часы и начала подниматься по ступеням. Ах, лазурные джинсы, жёлтая парка и волосы в солнечных брызгах! Робин летел, распуская алые паруса, Белый Кролик казался так близко... Пока она не обернулась. И Робин прошёл мимо. Потому что Бог смухлевал: подсунул фонарик вместо падающей звезды...   В тот день он выбросил нераспечатанную пачку сигарет. Но ту самую красную Winston, поредевшую, с пятью высушенными "патронами", не тронул. Она стояла на полке между колонок - как напоминание. Настоящая Алиса сказала бы:   - Ты правильно поступил, Роб, - и её пальцы-льдинки коснулась бы его щеки.   После того, как уровень кислорода в атмосфере опустился до отметки семнадцать процентов, курение приравняли к уголовному преступлению. Сигареты и папиросы превратились в контрабандный товар. Растяжки, баннеры, билборды "Ваша привычка сжигает воздух!", "Сигареты - инфекция! Очистимся от заразы" появились на каждом углу. Отныне Робин, как гражданин, вернувшийся в лоно Закона, мог спать чуть-чуть спокойней.   ...Государство решило сделать из него специалиста в области эволюционной биологии. Это было даже не смешно. Но перспектива кормиться из мусорных баков не прельщала. Робби посещал лекции, сдавал курсовые, а попутно сочинял истории, в которых предавал деревяшки изощрённой смерти. Первую историю он посвятил соблазнительной Габре, сочленённой из множества кремниевых пирамидок, личинке костяного дракона. Габра была само совершенство! Фишка заключалась в том, что она пожирала ствол дерева, выжигая его своей страстью изнутри. Вибрации тела были столь сексуальны, что даже дремучие пни, окаменевшие от векового уныния, раскрывали перед ней кольца памяти, а экскременты побуждали почки набухать и распускаться листочками в самые лютые морозы.   Затем последовала циклопическая эпопея, описывающая похождения по-ассирийски рыжебородых гномов, регулярно попадавших в дурацкие ловушки дубов-людоедов. Те и другие в достижении цели проявляли настырность киборгов-терминаторов, идущих по следу Сары Коннор, зато дрались отчаянно, беспощадно, до последнего измочаленного листика и закрученного волоска. Дубы, разумеется, топтали, разрывали, протыкали и подвешивали. Карлики же, конопатые и злобные, больше похожие на загримированных под гномов крыс, жгли почём зря, рубили налево и направо и пилили стволы кубометрами на плошки, чтобы уковылять по ним через топь, к серебряным рудникам, в горы...   Роб выкладывал свои истории на страничке в Facebook. Наверное, кто-то их читал, тот же админ, например. О писательстве Роберт не помышлял - если ты вынимаешь занозы, это не значит, что ты столяр. Плевал он на литературу, так же, как на порно, на игры. Ничто так не поднимало градус эрекции, как полыхающая смоляным факелом рождественская ёлка, щедро политая бензином.   Если бы не комп, Робин заполнял шуршащие листки мелкими колючими буковками, строка за строкой. Он бы рисовал на полях изломанные линии, повторяющие крепостные бойницы, спирали, утыканные иглами-указателями. Отделял бы один абзац от другого волнистыми рамками...   В конце семестра Роб прикоснулся к тайне: живой организм размером в полторы тысячи футбольных полей. Душитель-тихоня из Орегона - грибница обычного опёнка. Наверное, долго ещё его проделки сходили с рук, если бы не пара въедливых очкариков-ботаников, которые озадачились повальной смертью елей и сосен в заповеднике Малур. Только поднявшись на вертолёте, они разглядели чудовище, очерченное по границе поваленными высохшими деревьями. Грибница возрастом две с половиной тысячи лет опутывала корни и высасывала соки.   Неожиданно Роберт осознал: выбор биологии как профессии пришёлся весьма кстати. Теперь он будет истреблять деревяшки по науке. Он купил литровую банку маринованных опят, сметану, буханку белого хлеба и "приговорил" всё это у себя в комнате. Потом лежал, улыбаясь от уха до уха. А через полтора часа, елозя коленками по кафелю, обнимал в кабинке туалета "одноногого белого друга". Горсть угольных таблеток и хлорамфеникол помогли пережить вечер и скрип кровати соседа за стеной, символизирующий начало ночи. Когда Робби очухался и пришёл к выводу, что пора взяться за конспекты, комп просигналил: "Бип-бип".   Он спустил ноги на пол и опёрся о столешницу.   Как зовут того, кто заставляет деревья зимой распускать листья? - высветилось на экране.   Робин в ступоре прочитал вопрос на два раза.   Кто ты, мать твою? - он развернул кресло к столу и сел.   Ответь на вопрос.   Помедлив, он набрал:   Габра   Привет, Робин, - мигнул маркер и нарисовал смайлик.   Кто ты? - нахмурился Роб.   Cемья гордится успехами своего мальчика.   Чего?   Мы связаны узами. Хочешь знать правду?   А не пошёл бы ты, - общение начинало походить на розыгрыш.   Правда одна: война движет эволюцию. Знаешь, кто убил Прометея?   Его кто-то убил?   Глянь, обсудим.   Какое-то мгновение он колебался, не сложить ли комбинацию из пальцев Alt-F4, но потом всё же набрал в поисковике имя, хотя прекрасно знал и о фильме, и о титане, пострадавшем за своё геройство. Потыкавшись в сноски и не найдя ничего нового, уже собрался закрыть страницу, как вдруг, обмирая, прочитал: "Всё началось в 1964 году с Дональда Карри. Для получения степени магистра он спилил сосну вида Pinus longaeva, по имени Прометей. Возраст "патриарха" превышал пять тысяч лет", старше египетских пирамид.   Кажется, сердце на миг остановилось. Хотя, почему, кажется? Сердце перестало биться, и с этого момента судьба Робби определилась.   Кстати, о твоих дубах-людоедах.   Что с ними не так?   Всё-таки людоеды это те, кто кушают людей.   И?   А у тебя гномы. Значит, дубы - кто? Во-от... Но главное не это.   Что же?   Дерево нужно спиливать вовремя.   МОЛОДОСТЬ   Они всегда не вовремя, без предупреждения. Поднимают с постели, выдёргивают из-за стола, разрывают связь с абонентом, завязывают глаза и везут, чтобы сделать укол.   Инъекции начали ставить два года назад. И Роба каждый раз выкручивает наизнанку. Поэтому его укладывают на кушетку, фиксируют голову, руки и ноги ремнями, а в рот засовывают кляп, чтобы не откусил себе язык. Роберт надеялся, что тело привыкнет, успокоится, но Мишель предупредила, чтоб не рассчитывал. Почему? Такова природа вещей: солнце поднимается на востоке.   - Споры смерти, - между делом поясняют мужчины в респектабельных костюмах, заглядывая к нему за ширму. - Апокалиптично.   - Готовите из меня шахида?   - А ты бы хотел - Исуса Христа? Поверь, деревяшкам будет больно.   - Уж я постараюсь, - кивает Робби.   - Уж ты постарайся.   Эти люди, как боги: утончённы, изысканны, в их глазах холод. Когда "боги" курят гавайские сигары, кубики льда плавают в мартини.   - Хороший бизнес? - спрашивает Роберт.   - Грибы. Производим, развозим. На большегрузах.   - Kraftwerk?   - Kraft Foods - "Мы быстрее, чем вы думаете".   Жидкость в шприце пугающе черна, а уж пахнет... Труп, разлагаясь, при всём желании, так не смердит. По мере того, как штуцер пустеет, кожа на сгибе локтя синеет, а потом покрывается серыми бляшками, как лишаём. Боль раскалённым шомполом насаживает на кол и разрывает прямую кишку только в начале. Роб отключается, а когда приходит в себя, мочевой пузырь опорожнён, а его бьёт озноб.   - Сосуд должен быть полным, - успокаивает Мишель, обнимая Роба за плечи каждый раз, когда он особенно сильно вздрагивает, целует в лоб или гладит по волосам. - Процесс брожения требует времени и терпения.   Порой подушечки её пальцев ласкают бровь домиком, словно пытаясь избавить от шрама, стереть его из реальности, и тогда глаза Мишель погружаются во тьму, куда память Робина не пропускает ни одного луча света. Мишель не похожа на Алису из его снов: на круглой голове короткие, вьющиеся, как на лобке, волосы. Широкие мощные скулы. А напряжённые соски скованы влагой неразделённой любви. Кожа цвета жжёного сахара пахнет мускусом. Но Роберт не испытывает влечения: гибкие движения её тела схожи с поведением волчицы, заманивающей доверчивого пса в лесную чащу...   - Нравится? - она протягивает смартфон. На экране малолетка лет девяти. Позирует на фоне дверного проёма. Губы вытянуты дудочкой, на щеках румянец, глаза сощурены. Наготу прикрывает длинной русой косой, которая, как пеньковая верёвка, обвивает шею, свисает с плеча и опускается до пола. Девчонка сжимает косу руками, слегка присев и пропустив между колен. И не ясно, то ли она будет взбираться вверх по этой "верёвке", то ли потянет её вниз и начнёт себя душить.   Роб отводит глаза. Воспоминания, как чёрный список: Чарли, высохший вяз, мальчики, девочки, потные мужчины и мясистые женщины, маски и плётки, бейсболка от Макдональдс. От перемены мест слагаемых ненависть не меняется.   - Моя дочурка, моя Николь, - улыбается Мишель. - Хочешь?   Её бы ударить, но для того и привязь:   - Ты не Алиса.   - Разумеется, - теперь это оскал.   - И ты не мать.   - Претендуешь на место? - Мишель наклоняется к самому лицу. - Ремни не жмут? - и начинает раздеваться...   Стена-телевизор работает круглосуточно, но Роб ни разу не замечал, чтобы кто-то смотрел. Трое, иногда пятеро занимаются Робом. Берут кровь, проверяют рефлексы, гоняют на тестах. Он единственный зритель: on-line новости, в основном, с евразийского театра событий. Сеть спутников-шпионов используются теперь в качестве камер-ретрансляторов: детализация изображения, как с высоты девятиэтажного здания.   Сегодня запустили стоп-кадры хроники исхода Европы в Сибирь.   Британские острова, закованные в снежный панцирь. Камера то приближается, показывая расколотые глыбы, выступающие из пенной воды, искорёженный пирс, нескончаемыми рядами лежащие на боку рыбацкие суда, то взмывает ввысь, чтобы зритель увидел протянувшиеся через Ла-Манш, как скрюченные пальцы, запруды льда. Чопорный Биг Бен в свете прожекторов, выставив бельма циферблатов, кренится и падает под натиском ледяной стены... Вот другая картинка: айсберги, выстроившиеся армадой боевых кораблей, застывшие в Невской губе; поникший тряпкой гюйс на флажной башне Петропавловской крепости. Новый кадр: растянувшиеся на десятки километров гусеницы человеческих масс в облаках пыли, ползущие по дорогам. Жёлтый налёт осени на деревьях, хотя июль. Дымят походные кухни. Припаркованные фургоны у обочины, группки людей, играющие дети, разноцветные блестки "шевроле", "опелей", "мерседесов". Та же местность пару недель спустя - грязное покрывало снега в ржавых проплешинах от пожаров, выгоревшие остовы легковушек, грузовиков. Тут же, поодиночке и сцепившиеся лоб в лоб, танки - раскуроченными консервными банками. А ещё воронки, много воронок, как излившие гной фурункулы. И трупы, упакованные в цветастые обёртки от модных брендов...   Эмоциональный голос репортёра за кадром:   - Нам посулили великое потепление. Пообещали парниковый эффект и тропики в Канаде и Сибири... То была проплаченная ложь корпораций, прикрывающая неизбежную катастрофу. Эти люди воровали из наших карманов триллионы долларов и скрывали лихорадочное строительство бункеров, лежбищ и берлог, чтобы переждать Великую стужу... И вот человечество содрогается в ледяных конвульсиях. Две трети его кануло во тьму. Леса засыпают, кислорода становится всё меньше. Кто бы мог представить, к чему приведёт смерть Гольфстрима, убитого нефтью из Мексиканского залива? Отныне тепло камина и глоток свежего воздуха - на коротком поводке у банка. Кто за это ответит? Кто?..   Однажды Мишель поверила или понадеялась, она совершила ошибку, и Робин ею воспользовался. Перегрызть горло волчице оказалось так просто, как сломать прутик.   - Кто такой Дональд Карри? - спрашивает Роберт под занавес.   - Он наш, - похлопывают его по плечу. - Не бери в голову.   ПРЕДЧУВСТВИЕ   ...Поговаривали, что Дональд Карри оказался больной на голову. Что ещё в детстве его комната была заставлена горшками с растениями. С некоторыми он едва не спал в обнимку, нашёптывал им слова преданности и любви, гладил, холил. Других же изобретательно мучил, так же изобретательно убивал. Наблюдал и записывал в тетрадки, что из этого получается. Он называл это проверкой на когнитивную толерантность. Родители были счастливы, что их сын не курит, не колется, не шляется где попало и всячески поощряли его увлечение. Дон легко поступил в университет на факультет биологии и выбрал темой своего диплома дендроклиматологию. Неудивительно, что именно он, изучая климатические изменения Малого ледникового периода, разыскал и спилил Прометея, чтобы по кольцам высчитать его возраст. Вот помяните моё слово, разъяснял он друзьям-аспирантам на кафедре, самое интересное начнётся позже. Что начнётся? Увидите. Эти ребята, - и Дон грозил пальцем в сторону леса, - не такие простые, как кажутся. Они умеют бояться и любить. А уж как они могут ненавидеть! И я уверен, они разговаривают.   Карри слишком много болтал. В столовой, в перерывах между лекциями. Своей идеей-фикс о том, что деревья замышляют погубить человечество, он достал даже тех, кто ценил его талант исследователя, поэтому неудивительно, что его попросили уйти. К тому же газетчики раструбили о том, что он убил самое старое дерево на Земле. Но когда через пятьдесят один год другой патриарх, Мафусаил, который был младше Прометея примерно на триста лет, начал угасать, кое-кто ради броской статейки, связал смерть одного дерева с жизнедеятельностью другого. Скандалы, обвинения в предвзятости и лженаучной аргументации обрушились на учёное сообщество через три года, когда выяснилось, что в течение этого времени процесс перекинулся на весь заповедник Иньо, и сосны начали засыпать, поскольку прозвучали слова о прямой зависимости всех трёх событий: "Деревья опечалились гибелью своего собрата".   Настоящая же сенсация разразилась через десять лет, когда "эпидемия сна", или "эпидемия печали", добралась до полусотни тысяч тополей колонии Пандо в лесу Фишлейк. Деревья, а по сути клоны одного прародителя, с единой корневой системой и весом свыше шести с половиной тысяч тонн, заснули в течение полугода. И тогда вспомнили Дональда Карри. Правда, к тому времени он исчез, растворился в истории.   ЗРЕЛОСТЬ   А для Роберта история открыла обратный отсчёт: он принят в Проект. Роб - важная шишка, поверенный, глаза и уши Семьи, которая даёт правительствам деньги под условия. Порой Семья требует почти невозможного, как в данном случае. Расшифровать язык с учётом того, что его носитель не умеет говорить, слышать и ходить. Этот язык - тонкие вибрации в изменении скорости потока воды, минеральных и питательных веществ - в буквальном смысле язык тела, от шевеления корней в земле до шума ветра в листве, о существовании которого раньше никто не помышлял. Но время и деньги меняют понимание природы вещей.   Основной круг общения Робби - старик Айзек Бломберг. Бородка, шишка-жировик посреди конопатой лысины, очки-велосипед и неизменный сосновый прутик в кармашке белого халата. Тайный поклонник идей Фурье и Кампанеллы, любящий повторять алогизм: "всё, что ни делается, случается". Математик-криптолог, биолог и зануда, вот уже двадцать один год бьющийся над проблемой. Самое дорогостоящее вложение Семьи. Остальные - колеблющаяся, от потребности, величина в пятьдесят-шестьдесят человек для работы в лабораториях и мастерских. Сопутствующий персонал: да-сэр, нет-сэр, чего изволите?   В Центральной, куда вынесена консоль "Mystery" на 3.57 петафлопс и где работает профессор, круглый стол для совещаний и окно-терраса, из которого вниз по холму Мафусаил просматривается, как на ладони. Обычно Роб старается не смотреть, но иногда взгляд цепляется, и он не в силах отвести глаз. Главное дерево парка. Или просто Дерево, как его здесь величают. Великий дух, по мнению индейцев. Карикатура на жизнь, несуразность, мерзость. Будто взяли в охапку несколько стволов, скрутили, как полотенца, выжали досуха, ободрали кору, окунули в лавовый поток и выставили под дождь для закрепления эффекта. И ведь находились придурки, которые им восхищались. Съезжались толпами на пленэры, на фотосессии, даже слагали стихи. Но это в прошлом. Нынче здесь и повсюду Стужа: при минус тридцати кисточкой с акварелькой не помахаешь. К счастью. Теперь пространство возле Мафусаила занимают высокотехнологичные кампусы Проекта.   Говорят, мужчина за свою жизнь должен вырастить сына, построить дом и посадить дерево. Каждому своё. До того, как стать человеком с галстуком, в белой сорочке, Роберт уже сжёг сорок семь деревяшек. Это не считая фикусов, бегоний, гераней и прочих, счёт которым на сотни: клей, кислота, щёлочь, огонь и "сворачивание шеи". Да ещё вытоптанная угнанным "Катерпиллером" аллея азалии в прошлом году в Лон-Пайне - и не важно, что тауншип и кусты под снегом...   Регулярные беседы с Бломбергом не всегда плодотворны, порой они перерастают в склоку, в истерику. Айзек, в своей неспешной манере цедя слова, принимается орать, брызгать слюной, обвинять всех и вся и рвать бумагу. Но чаще дни начинаются с молчания и угасают в вечерней сверке отчётов: о чём можно говорить с тюремщиком тире соглядатаем, контролирующим каждый шаг твоей жизни? Только цифры, графики и таблицы...   Но сегодня Бломберг заводит разговор. Наверное, потому что завтра - особый день: профессор обещает полную расшифровку.   - Роберт, зачем вы ночуете в мастерской? Полагаю, можно позволить себе приличную квартиру.   - Мне однажды сказали: дома ночью может случиться всякое.   - Цитата?   - Дословная.   - Трудно жить с такой мыслью. Тот человек параноик?   - Покойник.   - О! А что вы думаете о себе?   - Думаю? Ничего.   - В смысле?   - Вот руки, вот ноги, вот голова. Мне известно, как они устроены.   - Разумеется, молодой человек, вы изучали физиологию. Обычно под этим вопросом подразумевают несколько иное.   - Моральные императивы? К чертям. Мной движет ненависть. Чувство попранной справедливости.   - Вы так похожи на своих предшественников.   - У меня есть семья.   - Роберт, вы даже не поинтересовались теми, кто был здесь до вас... Семья? Семья - это работа. А настоящей то нет. Ни друзей, ни девушки.   - Её зовут Алиса.   - Что-то не упомню никого у нас в отделе...   - Профессор, что вы думаете о грибах?   - Не хотите говорить?   - И всё же?   - Симбиоты.   - Любое живое существо является симбиотом, Айзек.   - Мне казалось, нашим объектом исследований является Дерево.   - Если пересчитать клетки нашего организма, профессор, только одна десятая часть придётся на собственно человеческие. Остальное - бактерии.   - Ваши кураторы сменили тему?   - Мы друг друга кормим, Айзек. А ещё грибы лечат. От их самочувствия зависит наше настроение и мысли.   - Ещё скажите, что люди для них как скафандр, защищающий от агрессивной среды.   - Почему бы и нет.   - Ну ещё бы.   - Что вам не нравится, Айзек? Грибы внутри нас, они повсюду. Кровеносная система животных устроена по принципу грибницы. Та же нейронная сеть мозга.   - Грибы лишены хлорофилла. Питаются готовой органикой. Живут на отбросах, как падальщики. Паразитируют на животных и растениях.   - Вы не поняли, Айзек.   - Я хорошо понял, Робби. Вы наверняка знаете, что грибы и растения ведут войну. Уже семьсот с лишним миллионов лет.   - Война? Я бы назвал это хикиваки.   - Ни победителей, ни побежденных?   - Именно.   - И всё же грибы и растения враги!   - Скорей, антагонисты. Вспомните микориз: грибы поселяются в тканях корней, не причиняя вреда, а наоборот, усиливают всасывание почвенных растворов.   - Роберт, как вы назовёте тех, кто ограбит и убьёт вашу семью, а вас заставит батрачить до седьмого пота? Это антагонизм? Или жизнь?   - Преувеличение.   - Паразитизм грибов напоминает действие вирусов. Инфицирование. Замещение здоровых рабочих клеток хозяина на клонированные. И наконец - неминуемый распад.   - Понимаю, профессор: деревья вам ближе к телу. Не знаю, почему, может, за такой срок вы срослись с ними в одно целое или ваше сознание безнадёжно одеревенело. Но запомните, я не разделяю вашего мнения. И лучше вам изменить своё. Ненавижу деревяшки. И с удовольствием бы уже сжёг то полено за окном. Но мне, моей семье нужен язык. Отмычка, чтобы забраться во все щели их жизни, в том числе и в грязное белье.   - У деревьев нет...   - Плевать, Айзек. Что-то же у них есть? Кстати, так что там с предшественниками?   - Один в психушке, второй в тюрьме. Трое на кладбище. Здесь заповедник. И нельзя вот так просто пилить, рубить, а уж тем более взрывать... Полицейские иногда стреляют. На поражение.   - Прямо криминальные новости!   - "Катерпиллер" и аллея азалии в Лон-Пайне не в счёт.   - Интересно. Откуда вам известно?..   - Вы не Дональд Карри. Ему позволили спилить.   - Да? А я сожгу. И спрашивать не стану.   - Не проспите, Роберт. Обещанная отмычка. Завтра наступит завтра.   СМЕРТЬ   Назавтра Роберт просыпается как от тычка: лёгкость - кажется, вот сейчас встанешь и полетишь. Будто из головы, пока он спал, вынули застарелую затычку. Одеваясь, Роб фиксирует главное - без пяти двенадцать: проспал. На полчаса?! Движения ускоряются. Не до кофе, назойливая мысль сверлит голову: бежать, быстрее бежать.   Он минует две двери тамбура: снаружи минус тридцать семь. Доброе утро, Калифорния! Футболка не защищает, но нет времени. Придерживая кислородную маску, Роберт бежит по протоптанной в снегу дорожке мимо Дерева. На расстоянии вытянутой руки от Мафусаила: такая ежедневная традиция. Краем глаза замечает непонятную толчею, движение. Вглядывается, и впрямь - по застекленным переходам идут люди. Вот промелькнула фигура в накинутом рабочем халате, вон ещё одна... Робин толкает дверь. Народу - не протолкаться. И это в выходной! Они же сейчас должны сидеть на насестах в своих курятниках, пялиться в телевизоры, попивать колу или пиво, закусывая биг-маками. Или, дьявол бери, чем они там обычно занимаются?   Он врезается в спины, принимается расталкивать:   - Дорогу.   Роберт с трудом протискивается, делает шаг, ещё, и замирает, чувствуя, как знакомый с детства ком застревает в горле. Здесь что-то не так, с этими людьми. Вот напротив охранник Коти Шоус, бабник и пустобрёх - наш парень из Кентукки. Та же армейская стрижка, усыпанное оспинами лицо. Смотрит сквозь Роба пустыми глазами имбецила, и вроде бы стандартная американская улыбка Colgate, но, кажется, тронь её, сползёт на подбородок, как студень. Вот Дженин из химической лаборатории - с застывшим выражением удивления на восковом лице. Пустышка, упорно пытающаяся закрутить роман. Если бы не капельки пота, - манекен из бутика. И они все стоят. Хоть бы один сидел - у двери шеренга стульев. Нет, сгрудились, окружили истуканами, уставились. Было бы смешно, если бы не побежавший мороз по коже. Ещё и молчат. Ни перешёптываний, ни покашливания. Закрыть глаза - тишина, как в акустической комнате. Или в... "Ладно, - думает Роберт, - не ровён час, решу, что они ещё и не дышат".   И... замечает Бломберга. Его внешность шокирует, даже пугает. Вместо неизменной пары халат-брюки - мятая красная футболка с Микки-Маусом, несуразные бермуды с пальмами и ананасами, тощие цыплячьи ноги и, в довершение оксюморона - вьетнамки. Но главное не это. Всего за ночь он превратился в дряхлого старика. Сморщился, иссох, кожа, в пигментных пятнах, приобрела землистый оттенок. Пугало - тень от человека.   - Итак, господа, - тяжело, с хрипом, произносит профессор и подносит часы-луковицу к лицу, - Вот и наша отмычка. Всё верно. Двенадцать часов пополудни.   - Что с вами, Айзек? - Роберт пятится.   Ощущение лёгкости сменяет странное покалывание. Неприятное. Изнутри в кожу быстро-быстро тычут иголками, словно многоножка, забравшаяся в кишечник прорывается наружу.   - Это что с тобой? - профессор клонит голову набок и подслеповато смотрит на него. Как курица на зёрнышко. - Тик-так закончился.   Внезапно футболка Роба начинает шевелиться, ткань на груди, животе покрывается мелкими бегающими пузырьками, они лопаются, взрываются фонтанчиками, и из них во все стороны выстреливают узкие, как обувные шнурки, тяжи. Но вместо того, чтобы бежать, спасаться бегством, толпа набрасывается на него. Сзади кто-то, ломая длинные ногти, впивается в плечи; кто-то, схвативши запястье, выламывает руку; тут же на спину обрушивается что-то тяжёлое, бьющееся в конвульсиях.   "Отмычка?" - вспыхивает в сознании, - Робин непонимающе бросает взгляд через стекло на Мафусаила и, оступившись, начинает падать вперёд, навстречу протянутым рукам, раззявленным ртам и видит, как во всё это с тупым чокающим звуком впиваются чёрные нити.   С каждым выбросом нити - боль. Роба кидает из стороны в стороны, словно подвешенную на растяжках марионетку. А эти молча падают, опрокидываются. Отработавшие своё бывшие механики, инженеры, лаборанты. И те же кофейные секретарши с ногами-карандашами, рисующие знаки внимания в коридорах... Удивление сменяется пониманием. Это ж не люди: в них нет отчаяния, страха, страдания. Всего лишь старые целлулоидные куклы. Где их нашли? На чердаке, на заброшенном складе? Неважно. Кто-то отряхнул их от пыли и провернул заводной ключ до упора. На, стреляй! Нужна цель? Вот она, перед глазами. Целее не бывает. Наведи курсор и бей, как куропаток. Пока не кончится завод. В воскресенье положено отдыхать. Так что, не фиг, вы уволены. В связи с потерей доверия. И он методично расстреливает их, как в тире. Собою. Шахид, милостью инъекций. Швейная машинка, пришивающая к миру новую суконную реальность чёрными нитками. Бобины хватит на всех. Чтобы перелицевать Божественную комедию, - наверняка.   Дыр так много, что заглядывая в них, видно тех, кто сзади, во второй и третьей шеренге. И не взирая ни на что, они продолжают двигаться. Нечто гонит их навстречу. Голод, страх, ненависть или воля кукловода? С неумолимостью и упорством. Перешагивая, наступая на упавших. Те же, кто упал, извиваясь, пытаются ползти, протягивают руки в попытке дотянуться, вцепиться...   Вдруг в голове у него, как щелчок выключателя, возникает понимание: чёртов прожектор на сто миль вокруг.   "Да ведь они пришли защищать. Своего хозяина! Трижды грёбаный деревянный ублюдок!"   - Прочь! - из последних сил Роб бросается к выходу, отталкивая, отбрасывая, отпинывая...   И приходит тьма.   "Где же наш Робин-Бобин? - всплывает из небытия женский, с хрипотцой, голос. - Где наш сыночек? Все заждались. И братец Кролик, и брат Енот, и брат Лис. Если миску уронить. Разобьется миска..."   - Если близко рыжий хвост. Значит близко лиска, - шепчет Роберт. - Алиса. Щедрая душа.   ЧИСТИЛИЩЕ   ...боль, опустошение. Тошнотворная вонь лезет в ноздри. Открываю глаза. Я на спине, потому что потолок, его нечёткая картинка, плавает перед глазами. Смотрю вбок: пол выглядит так, точно покрыт тонким слоем жидкого асфальта, хотя не асфальт, уж точно. Макаю палец, подношу к носу и едва сдерживаю рвотный позыв - та самая чёрная хреновина из шприца. Пытаюсь приподнять голову, оглядываюсь. Центральная, как место бойни. Тела, обломки мебели погружены в эту пакость. Некоторые тела почему-то расчленены. Взгляд вырывает из месива торчащую палку, я не сразу узнаю руку, вывернутую из плечевого сустава. Кисть сжата в кулак, из-под пальцев свисает обрывок ткани. А вот изящная ножка, словно обглоданная чуть выше колена, в сиреневой лакированной туфельке. Стучу по лодыжке костяшками пальцев: тук-тук. Звук, будто стучишь по столешнице.   Перевожу взгляд на стену. Белый пластик в чёрных потёках. Там, где в белом зияют проломы, чернота свисает бахромой. А ещё стены усеяны отпечатками рук, словно баловались дети, окуная ладони в краску.   Собираюсь повернуться к окну. Упреждая движение, за спиной звучит скрипучий голос:   - Aspergillus phagous niger, чёрная плесень в фазе пожирания.   Принимаю сидячее положение, оборачиваюсь, и мир вокруг начинает тихонечко вращаться. Это Бломберг. Лежит, прислонившись спиной к стеклу. Лицо, руки, футболка измазаны той же дрянью. Хотя Микки-Маус неистребим. Осталась лишь физиономия: она пялится на меня и вызывающе ухмыляется. Как Страшила с шеста.   - Что вы со мной сделали?   - Использовали. Применили по назначению. Выбросили. Удивительно, что ты жив.   - Кто вы? - хотя, кажется, знаю ответ.   - Что ж, в некотором роде Мафусаил. И Бломберг - самую малость. Общее скомпилированное сознание. Но тело принадлежит ботанику. Чокнутому. Я способствовал его рвению. Подталкивал в нужном направлении. Когда тот оказался в пределах досягаемости, сделал своим продолжением. Плата за возможность прикоснуться к нашим мыслям. Марионетка почти пятнадцать часов под контролем. Жаль, природу не обманешь. Метаболизм вразнос. Целлюлоза не подарок. Старик вот-вот отдаст вашему богу душу.   - Значит, вот оно как, - киваю своим мыслям.   - А ты теперь Aspergillus. И кроме оболочки ничего человеческого. Всё человеческое, так сказать, тебе чуждо.   - Кто бы говорил, - кровь приливает к щекам. - Полено! Надеюсь, мы вчера покончили с вами и вашими... зомби?   - Мы? Ты не имеешь к ним никакого отношения, сопляк. И неверно оцениваешь результат.   - Нам нужен был код вашего языка. Для переподчинения системы на себя. Ты, дерево, должно быть переформатировано.   - Ой ли? - мой собеседник неловко валится на бок. Пустой рукав, свисающий с плеча, объясняет, в чём дело. - Не важно, - продолжает, перехватив мой взгляд. - Жаль, что и я поломан. С удовольствием бы добрался до тебя и прикончил.   - Ну доберись. Попробуй.   Голова его покоится на чьих-то ногах, глаза смотрят в потолок. Выглядит сентиментально. Если бы не ступня в полосатом носке, выглядывающая из-под уха.   - Поскольку мы все, в некотором роде покойники, а ты им станешь в скором времени, могу посвятить в наш секрет. Видишь ли, никакой войны нет.   - Нет? - эхом повторяю я.   - У нас с грибами общий предок. Единый ареал существования. Подумай, мы выдыхали в атмосферу кислород.   - И?   - Потом решили, что хватит, нужно поспать. И дышать стали реже. Теперь венец природы задыхается. Он вынужден пользоваться кислородной маской. А ещё ему холодно. Очень холодно. Знаешь, почему, заморыш? Разлившаяся нефть и вычитание семи процентов кислорода выпустили льды на равнины. Для сна нужен холод.   - Но как же Семья? - я пытаюсь привстать и перед глазами плывёт. - Всё получилось. Процесс запущен.   - Семья - это мы. Финансисты, промышленники, генералы. Ширма. Приманка. Вы поедаете грибы, не задумываясь об их посмертных посланиях. И гуляете в тенистых парках, вдыхая наши испарения. Тысячи, десятки тысяч надутых индюков исполняют наши поручения. Даже не догадываясь. Да-да, ты ломехуза, - голова Айзека поворачивается в мою сторону, но выглядит это так, словно она действует самостоятельно от тела. - Процесс пошёл, да не туда. Если бы подумал, то вспомнил про третью величину в уравнении сил. Очень значительную величину. Но ты был занят. Ты ненавидел. Очень удобно, когда человек повязан эмоциями: они мешают думать. Не сообразил? Языковых проблем между нами и грибами не существует. Связь налажена сотни миллионов лет назад. Первая, самая древняя коммуникативная система не общение, а способ. Одновременно метод коллективного мышления. Кажется, ты хотел узнать, о чём они говорят? Ну, например, реакция на убийство Прометея, фраза: "Убит лучший из нас. Скверна разрослась. Задержать дыхание". Чтобы её произнести, Мафусаилу понадобилось сорок семь лет.   - Бессмыслица. За время диалога я сто раз могу вознестись на небеса, а мой собеседник - угодить под топор и пилораму.   - А кто ты, чтобы с тобой говорить? Пыль. Подул ветер и тебя нет.   - Какой пафос. Гордыня - мать всех грехов, - я зябко повожу плечами. Дыры в зрачках этого голема притягивают к себе мои глаза как магниты.   - Отнюдь. Констатация. Итак, возвращаясь к теме. Второй язык важнее - вброс феромонов и гормонов в атмосферу. В цепочку связанных корневищ. Это речь ультимативных приказов. Как передача информации между нейронами. Скорость передачи в пределах недели. Как тебе?   - Уже лучше.   - Ха! Практически мгновенно. Это называется дёрганье за ниточки. Off-on. И третий - язык общей тревоги, на который откликаются наши прародители.   Меня осеняет:   - Водоросли?   - Правильно, обучение пошло тебе впрок. Водоросли - основные поставщики кислорода. Без них не добиться результата. Но чтобы родичи услышали наш зов, мы должны крикнуть хором. По отдельности они нас не воспринимают. Вот для чего понадобился Проект. Семья - это мы. А Проект - для отвода глаз. Грибок-инфильтрат, что в тебя закачали и которым ты так артистично воспользовался, и есть вторая часть послания. Для Мафусаила.   - Не понимаю.   - Эволюция, Робертик. Да, между нами возникают стычки. Семейные ссоры, кухонные баталии. Единственное: грибы стали громче бить тарелки об пол, научившись создавать симбиотические оболочки, химеры. Начав с простых - насекомых, совершенствуясь, они перешли к стотонным пожирателям клетчатки, и в итоге, в кайнозое сотворили шедевр военного искусства и биоинженерии - человека. Абсолютное оружие! Но это оказался Франкенштейн, вышедший из-под контроля. Он приобрёл автономное, замкнутое на себя, сознание и забыл, кем является. Кстати, о так называемом сознании, - Айзек хихикнул, - забавный вывих социализации гоминид. Оперативная система, паразитирующая на истинных хозяевах организма. Перехватывающая коды управления и блокирующая принятие решений. - Снова смешок. - И химера, плесень в симбиозе с бактериями, решила, что человек - это звучит гордо. Посчитав, что мысли - продукт его существования. Но что такое "я"? Где прячется? Оказывается, в кишечнике, в прямой кишке. Может, поэтому, ощущая своё ничтожество, человек уничтожает не только нас, но и всё вокруг?.. Слишком быстро, слишком фатально. Нам всем пришлось импровизировать. Прежние методы общения с предками не годились: они требовали большего отрезка времени, которого, увы, не было. Холод, голод и покой - лучшие средства для излечения от таких, как вы. В бункере двенадцать тысяч лет не переждёшь. Всё повторяется, Робби. Землю необходимо дезинфицировать. Насекомые, ящеры. Теперь очередь за человеком. Меньше чем через час Мафусаил сформулирует послание, и дыхание задержат последние.   - Ещё вопрос. Зачем? - я обвожу рукой тела.   - Они пища, Роб, расходный материал. Я их за ночь э-э-э... перепрограммировал. А ты порубил. Как у вас принято говорить? Лес рубят - щепки летят. Твой инфильтрат жрёт их белок и целлюлозу. Когда он это всё переварит и масса отходов достигнет критической, произойдёт цепная реакция. Небольшая, килотонн на двадцать. Мафусаил, конечно, погибнет, но совместный сигнал будет услышан... Ты такой инициативный. А почему мы устроили представление сегодня, а не, скажем, позавчера или год назад? Жизненный цикл Мафусаила - с этим ничего не поделать. Но главное было наполнить сосуд! Это непросто. Твои предшественники облажались. Как оказалось, нужен доброволец, энтузиаст, искренне верящий в идею. Таким и управлять не надо. Достаточно подталкивать в нужную сторону: убрать родителей, подселить в "правильную" семью, взрастить дендрофобию...   - Хватит!   Всегда чувствовал: поздно спиливаем! Смотрю на то, что лежит рядом, оно растворилось больше чем наполовину. От головы осталось лишь выступающее над жижей лицо, незнакомое, с неестественной для подобного случая улыбкой и восторженно вытаращенными остекленевшими глазами. Что-то в нём от назойливого баптиста, предлагающего каждому встречному один и тот же билет в рай. Ну извини, брат, я в аду. Переползаю через него, через другого. Понятно, почему так обезображены тела. Теперь замечаю, они ещё и шевелятся. Инфильтрат жрёт вовсю, спешит, торопится, часики тикают. И ведь не давится, сволочь.   Вот и стена. У меня хватает сил подняться.   Всё это время голова медленно поворачивается вслед за моими передвижениями и, когда я встаю, произносит:   - Что задумал? Позвонить другу, адвокату? Сообщить миру очередную конспирологическую новость? Думаешь, кто-то поверит? Так телефон не работает. Зря стараешься. И пилы нет, так что - увы. Когда вернётся весна и сойдёт лёд, мы начнём засевать мир заново. Но уже не повторим ошибки.   Осторожными шажками, держась за стену, начинаю продвигаться в сторону двери. Существо буравит пристальным взглядом. При каждом резком движении предметы вокруг начинают раскачиваться, двоиться. Похоже, и впрямь мало времени.   - Ты ещё не всё знаешь. Мальчишка! Не только Мафусаил. Я и спиленный Прометей. И тысячи тополей колонии Пандо. Я - миллиарды травинок, цветов, кустов и лесов. Древо к древу. Корень к корню. Я легион, а Мафусаил... Дверь к нему. Точка входа, средоточение, пуповина мира, называй как хочешь. Да, можно спилить, сжечь любого. Но всех - кишка тонка. Задохнётесь. Вот в чём прелесть!   - Знаешь, Айзек, что там на небесах?   - Просвети.   - Не фонарики, а медальки за вечность. Которыми Бог наградил Вселенную. И знаешь, - сердце бъётся рывками, как будто до финиша осталось чуть-чуть, - да, человек бывает плох. Так плох, что и петли до обидного мало. Но ты забыл упомянуть милосердие, мать твою. Сострадание. Жертвенность. Суки вы деревянные, чурки! Нас всё ещё греет любовь!   - Алиса? Серая мышка? - короткий смешок. - Лопнувший пузырь твоего детского либидо. Забудь. Её продали в Саудовскую Аравию. Шейхи падки до белых девочек. Одна беда - скоропортящийся продукт...   На моём пути перевёрнутый стол. Выдёргиваю ящик с бумагами, вываливаю содержимое на пол. Следующий стол, очередной ящик - ещё бумага. Стол, бумага... Больше бумаги. Все - вниз! Добираюсь до кнопки. Стекло отъезжает в сторону. Порыв ледяного ветра врывается в помещение, часть белых мотыльков трепещет крыльями, пытается взлететь, - красивые графики, глубокомысленные отчёты, сухие цифры - но тщётно. Смотрю на Мафусаила - настоящего, впившегося корнями в землю, высохшего от старости и скрюченного от ненависти. Смотрю, на этот раз не отрываясь.   - Ваши крутые яйца давно протухли, - говорю громко. Чтобы слышал тот, за спиной. Я бы проорал да сил уже нет. - От них смердит враньём и смертью.   - Ты лишь говорящая бомба, - хрипит сзади. - Пытаешься думать, как они?   Оборачиваюсь, достаю Winston - привет Рик, давно не виделись, - бросаю на пол:   - Я всё же попробую закрыть чёртову дверь.   - Ты не куришь.   - Люблю сувениры.   - Мы потратили на тебя всю твою жизнь, - кукла смотрит на красную пачку не отрываясь. Затем поворачивается ко мне и с видимым трудом открывает рот:   - От вершка... - челюсть захлопывается, - два горшка. - Струйка слюны стекает по подбородку и, раскачиваясь, зависает в воздухе. - Кожа. Да кости. Бессмысленно.   - Почему бессмысленно? - засовываю пальцы в задний карман, и, слава привычке, нашариваю коробок. - У людей принято: поделись, помоги другому.   Встаю в центр бумажных развалов, сгребаю в кучу. Костёр готов. Я не Бруно, но тоже готов. Вынимаю спичку и чиркаю о тёрку. Огонёк дрожит, трепещет, словно живой, а я, как всегда, не могу оторвать глаз: гори, гори ясно. Может быть я и чёртов пироман, может и впрямь оседлал коня белого, бледного. Но никогда ещё не чувствовал себя до такой степени человеком:   - Красиво. Красота спасёт мир?   - А ты проверь...   When logic and proportion   Have fallen sloppy dead,   And the White Knight is talking backwards   And the Red Queen's "off with her head!"   Remember what the dormouse said:   "Feed your head. Feed your head. Feed your head"     ...Соразмерность и логика,   Мертвые, неуклюже повалятся на пол.   И Белый Рыцарь снова начнет рассказывать сказки,   И... Червонная Королева, с ее "Голову ему с плеч!.." -   Вспомни тогда, что сказала тебе Мышь-Соня:   "Покорми свою голову! Покорми...   (Белый Кролик, Jefferson Airplane) Для иллюстрации использованы фантазии автора / 15.11.2013