Он полулежал под большим тёмным деревом, мёртвым среди окружающей зелени горной долины. Взгляд зверя был прикован к плато одной из соседних гор, казалось, утонувшей в расположенном перед ней плоским озером. Там, на берегу, раскинулась деревня в десяток домов из грубого серого камня. Но зверю этой подробности не было видно. Хотя, кто его знает, этого зверя: Через всю деревню ехал поддатый мужик на велосипеде, и на него заходились, надрывая насквозь оцепленные глотки, крупные псы со своих цепей. До зверя долетали сквозь алый лай обрывки колючей песни.
Была ночь. Висел месяц. Ветер трепал траву и длинные широкие уши зверя. Хвост с кисточкой мерно подёргивался: зверь ждал.
Внимая деревенскому лаю, серп месяца поднимался всё выше. На окраине плато мужик оглушительно покатился прочь с горы, увлекая за собой маленькие камни. Умолкли обрывки песни, и собаки в полном согласии смолкли, от нечего делать выискивая блох под жаркими шкурами. Месяц престал подниматься.
Свежий горный ветер стал дуть чуточку сильнее. Зверь поднял четырёхпалую лапу-руку ладонью вверх и втянул широкими ноздрями воздух. Пахло свежей летней ночью и горькой человеческой душой.
На гору взобралась огромная чёрная пастушья собака и села у дерева, не смея отвлекать зверя. Но он своими солнечно-лунными глазами подозвал поближе. В ответ чёрная, гулко дыша, поднялась и подошла. Зверь не был для неё опасным, он был неизвестным. Она стояла перед ним, вдыхая воздух на звериный манер - не дыша, а нюхая.
Зверь дождался: ветер швырнул в его ладони семя цветка, принесённое из ниоткуда просто так.
Потрепал свободной ладонью ждущую его и поднялся с травы. Они были одного роста: сидящая пастушья собака, выпластавшая неведомому ветру лопатку языка, и зверь из ниоткуда.
Зверь внимательно посмотрел на собаку и махнул хвостом с кисточкой. Осторожно достал из травы горбушку чёрного хлеба и шматок сала, протянул собаке. Следил, как она ест, - а она ела жадно, виляя хвостом. Наевшись, вильнула пару раз хвостом и, звонко тявкнув, побежала с горы. Она намеренно приходила к зверю, видя в нём: наверное, друга? А что же зверь? Зверь - неизвестно. Кто бы у него спросил? Не месяц ли, свешивающийся с неба к глади горного озера? Не мёртвое ли дерево? Не сама ли собака? Но ей незачем было разговаривать - её и так все понимали и принимали такой, какая она есть. Хотя что - собака: она уже ушла.
Зверь выдернул пучок травы у корней чёрного дерева, широкими пальцами бережно положил в получившуюся ямку семечко и поставил дёрн назад, примяв его, чтобы тот не стал полнобесправной игрушкой ветра. А потом сел обратно и стал смотреть, хлеща в нетерпении себя хвостом по ребристым бокам.
Со стороны деревни донёсся тоскливый собачий вой с переливами. Зверь полулежал на траве и ждал, сверля зрачками не то деревню с тёмным озером, не то упругое бархатное небо.
Месяц уступил зверю - и закрылся тучами. Муторная молитва собак мигом стихла. Домашние, они на брюхах понуро заползли в свои конуры и сидели там, жаля жалобными взглядами то самое, звериное небо. Охраняли. Но не дом от воров, а себя - от самой ночи. Огромные цепные псы охраняли себя от ночи.
Пошёл дождь. Жёсткий ветр относил его вбок. Зверь сидел на траве, временами ёжась от налетающего холода и струй дождя, похожих на семихвостые плети. Но не уходил, зорко следя за заветным зёрнышком.
Дождь густой пеленой скрыл две горы друг от друга. Пастушья собака, укрывшаяся под пустой телегой, заскулила, приминая перебором передних лап короткую траву.
Зверь сидел неподвижно. Его уши хлопали на ветру как плотные занавески, узкая морда с маленьким носом и невиданными глазами поблёкла и осунулась под дождём, кисточка хвоста потяжелела и не давала хвосту по мановению ветра хлестать по вздымающимся бокам: сквозь сырость зверь дышал, и это дыхание отнимало все звериные силы: хотя кто его знает, этого зверя....
Дождь прекратился внезапно. Любопытный, но величественный - месяц выглянул из-за своих летних туч. Цепной пёс в деревне охотно залился лаем на упрямо карабкающегося в гору мужика без велосипеда, за ним подхватили остальные, повысовывав широкие носы из будок, но не ступая на грязную землю. Снова полетели обрывки усатой песни.
Свет месяца упал на зверя. Зверь некоторое время светил обратно глазами или, вернее всего, впитывал свет. Потом посмотрел в мокрую траву, безошибочно отыскав 'своё' место.
Под его лунным взглядом зарытое семечко скинуло пучок травы и пошло в рост.
Самый крупный цепной пёс испуганно смолк, подобрал с земли хвост и забрался в конуру, увидев на соседней горе блёклое сияние.
Это сиял цветок из ниоткуда, выросший у корней мёртвого чёрного дерева. У него был упругий толстый стебель, широкие, с ладонь зверя, листья и - белый бутон, только один бутон. Зверь сидел на траве, вытянув ноги и хвост, и смотрел на лунный цветок своим солнечным взглядом.
Пастушья собака на соседней горе вильнула пару раз своим пушистым хвостом под телегой. Радовалась за зверя? ей был приятен свет?
Зверь поднялся с травы и озарил взглядом распускающийся на уровне его носа бутон. О чём он думал? и думал ли вообще? Сколько раз уже говорить - я не знаю. И даже не догадываюсь. Но вот - эй! - уже бутон вывернул лепестки наружу, открыв белую сердцевину.
Зверь наклонился и оборвал стебель цветка, ободрав им, успевшим одеревенеть, кожу со своих пальцев. Бережно взял цветок в лапы, поросшие короткой тёмной шерстью. На соседней горе собака вскочила на телегу и вглядывалась в последождевую хмарь, глотая её. Она почувствовала, что больше не увидит никого на той горе ночью. Зверь бережно взял в лапы цветок. И понёс. Просто так. Никуда.
В этот раз можно сказать наверняка - зверь шёл домой.