Аннотация: Он рисует то, что дорого сердцу. Текст ВОШЁЛ В ЧИСЛО ТРИНАДЦАТИ РАССКАЗОВ-ФИНАЛИСТОВ конкурса "ВСТРЕЧА". Всего в конкурсе участвовал 131 автор.
- Великий вождь, Нун снова марает глиной стену. Ему опять привиделось во сне!
- Он cнова видел жен?
- Он твердит, что это не женщины. И не мужчины, и не дети. И если Великий Вождь глянет на его нелепицу, то тоже согласится - это странные люди.
- Ни женщины и ни мужчины.... - засопел Могучий Медведь, - ему полагается видеть добычу: оленей, быков и коз. Ну, неплохо бы зрить могучих охотников моего племени. Но, похоже, в голове Нуна всё нужное съели шакалы, оставили лишь кислую отрыжку.
- Ни жёны, ни мужи, ни бизоны.... - бормотал старый вождь, охотно поднимаясь с настила.
Он обрадовался поводу хорошо провести день.
Теперь он не спеша пойдёт в Пещеру Над Источником. Там постелят для него лучшую шкуру, и он останется. И долго будет рассматривать свежую мазню Нуна, отдыхать в почтительной тишине от бесконечных сетований колдуна и размышлять, размышлять...
Так с ним происходит всегда, стоит только взглянуть на странные формы. Нелепый чужак вывел их углем, а затем искусно раскрасил тёртой глиной.
Восемь кругов пробежал Небесный Охотник, и впридачу одиннадцать лун успели народиться и умереть с тех пор, как Могучий Медведь встретил семью Нуна. Отец Нуна оказался негож для войны и охоты. Но правду говорят: рыба идёт на его голос. И потому, когда придёт время для Малу-рыбака отправиться по следам предков, все знают, что в руки ему нужно будет вложить гарпун. Хороший гарпун. И на лбу Малу нарисуют рыбу.
Тихо. Не стонет и не свистит злобный дух горного ветра. Это хороший знак. Никто не смеет тревожить Могучего Медведя в то время, когда он снимает порчу с мазни на стене пещеры.
"Что держат люди в узких ладонях? - думает вождь, полузакрыв глаза, перебирая пальцами ожерелье из медвежьих когтей на своём животе:
- Это не копья: слишком тонкие. Больше напоминают речной тростник. Э-э, зачем им копья? Сразу понятно: в той долине не водятся звери. А сами люди - кто? Кто? Вожди неведомого племени? Да-да, это те, кто ведёт, а не те, кто подчиняется... И в племени царит мир и покой. Долгий мир и покой. Вот что удивительно! Оттого у них лица как у младенцев. И они сыты. Плошка, оставленная пред ними, одна на всех троих и мала. В такую разве что окунёшь пальцы, чтобы помазать губы жиром.
Вот что значит долгий мир и покой.... Нун молодец, он показал мне это.
Тонкие палки в руках всех троих. Не для битвы и не для охоты. Только для того, чтобы не оскорбить духов предков, - вот для чего взяли в руки они эти палки.
Помнится мне, восемь кругов назад я увидел Малу, и узкогрудую Айю, и их сына Нуна посреди тропы. Да-да, они сидели у всех на виду: глупые как птенцы, что выпали из гнезда. Точно так выжидали они на камнях, как эти трое, Нуном нарисованные. И как будто слушали друг-друга, хоть и молчали. А по тропе скоро должны были пройти бизоны; вот чью поступь им бы услышать. И не сразу повернули они лица в мою сторону и не сразу подняли глаза. И стало мне тогда уже ясно, что это не охотники и не зоркоглядящие. Жалкие, ничтожные чужаки. Но сердце моё велико, хватит в нём места всем - так тогда говорил я перед племенем. И принял этих троих. Сердце моё велико! И потому велики ныне пещеры семейств рода и обширны земли для охоты. Ну, довольно. А теперь пора приказать женщинам хорошенько вычистить стену пучками травы".
Почтительно дождавшись ухода могучего Медведя, девушки племени радостно бросились исполнять приказание. И судачили о том, что после снятия порчи можно смело прикасаться руками к цветной пачкотне. "Глупый горбатый сын Малу и Айи - мы стираем твою мазню!" И, веселясь, девушки тыкали друг в друга перепачканными пальцами, мазали носы и лбы.
А заморыш Нун снова кинулся к матери за утешением, плача о том, что погиб труд целой ночи! И вместе с ним горестно угукали и морщили личики дети племени, ведь они собирали для друга Нуна цветную глину...
"Как смеет скулить Нун, если за гораздо меньшие прегрешения Великий вождь наказывает других суровыми повинностями?! А этому бездельнику всё сходит с рук!"
- Видно, - лают на ухо друг-другу женщины,- Могучий Медведь через странные фигуры общается с духами.
Но громко говорить об этом не смеют: как бы не обиделся колдун.
- Матушка, - горбун плачет, обнимая колени немой женщины, - я рисовал нас вместе: тебя, и меня, и отца. И был снова счастлив! Так, как мы были счастливы там... только где? Я не помню... Где мы были, матушка? Где тот яркий свет, и нежные звуки, и тонкие запахи, которыми мы питались? Почему мы здесь? Почему он велит стирать всё? Всё, всё вытирает - ничего не остаётся....
"Дитя, какое же ты ещё дитя," - думает женщина, отложив в сторону свою новую выдумку - тонкую иглу из рыбьей кости. - Два разных мира встретились, и так будет ещё и ещё, и проникновение всегда будет отмечено твоим появлением среди людей".
Она гладит плечи взрослого сына:
"Для твоего настоящего дела нам не вырастить тебя там, где всепроникает яркий свет, о котором ты вспоминаешь... Нам придётся спускаться сюда ещё не раз, мой мальчик. Только так я и отец сможем быть уверены, что ты исполнишь всё предназначенное".
- Спускаться сюда? - вслух переспрашивает Нун. - Значит, мы ушли оттуда и пришли сюда? Как с гор в долину? И сможем наоборот?
"Если ты не изменишь своему делу".
- Какому?
"Нести людям то, чего у них не будет без тебя".
- Что это?
"Правду о нас".
- Они не хотят её видеть.
"Им нужно долго привыкать к тому, что неведомо и незнакомо. Ты же видишь сам - их жизнь слишком сильно отличается от нашей".
- Они не хотят ничего знать, потому и стирают мою правду!
"Нет, дитя. Посуди сам: Могучий Медведь мудрый. Он подолгу любуется твоими картинами. О чём думает он всё это время? Ну, конечно, не об охоте и злых духах ночи. А потом приказывает стирать нарисованное, чтобы ты подарил ему новое откровение. Ведь стены пещеры слишком тесны, чтобы вместить всё, что ты готов показать?
- Это правда. - Нун вздыхает. - К тому же Огненный Небесный Охотник заглядывает не во все уголки пещеры. А без его света мои краски сияют не так ярко.
- Вот дурачище! - воскликнула одна из женщин племени, взмахивая руками в сторону матери и сына:
- Послушайте, как бормочет, бормочет без конца, а ведь странная его мамаша не говорит, да и не слышит. О чём можно с ней болтать? Сейчас, смотрите, я как дам бездельнику по горбу!
И женщина, ловко зажав в руке камень, подскочила к Нуну сзади, подняла руку...
Но тихая Айя оказалась проворнее, закрыла сына собой и первый удар достался ей.
"Прошу, не бейте по крыльям! Ему нужны крылья - связь с Горним ещё непрочная. Без крыльев он не сможет возвращаться туда во сне, вы останетесь без его картин и путь ваш растянется неимоверно. Прошу, не надо!"
- М-м-м... - стонала немая, а самки племени, - могучие, широкие в кости, - хохотали вокруг, скалились, обнажая крепкие дёсны.
***
....Андрей, доставая драгоценную киноварь, случайно мазнул себе красным. Яркое пятно в середине ладони полыхнуло кроваво.
Андрей вперился взглядом в пятно и почувствовал, что снова отбывает...
...Он рисовал на стене катакомб троих: чуть склонив головы, эти трое, казалось, обратились в слух. Пастырь подвёл всех к его стене, и стал говорить перед общиной, что даже молодой бродяга, впервые взяв в руки краски, способен творить одной Его волей и показать Триединство Извечного. Он удивился, но промолчал; опустив голову, растирал в битом черепке краску и думал про себя, что ведь это он себя рисовал. И рядом - тех, кого всегда видел в снах.
А пастырь сказал, есть люди, подобные лампадам зажжённым, они разгоняют тьму.
Но счастливое время прошло. Сейчас страх разился в жилах, и в клетке безысходности тяжко, больно затрепетало сердце, сотрясая ничем не прикрытые ребра. Железное тело гвоздя огнём прошло сквозь кричащую плоть и с лёгким содроганием под ударами молотка погрузилось в толстую поперечину из сирийского кедра.
Он отчётливо видел свои пальцы, растопыренные от дикой боли, и между пальцами на грубо тёсаном дереве частые, как оспины, чёрные отверстия, оставшиеся от прежних гвоздей.
Он ууспел подумать, что больше этот кедр не будут колоть гвоздями: вон уже ходят с факелами рабы из дома Нерона.
Из раны засочилась кровь, яркой свежей струйкой полилась-закапала вниз.
"Багрянец, дорогая краска...." - подумал он, теряя сознание.
"....Нибыто кровь киноварь..." - вместе с дрожью, внезапно сотрясшей всё тело, прошло болезненное видение. Андрей приходил в себя. В раздумии принялся водить льняной ветошью по красному пятну на правой ладони, удивляясь, отчего так жгуче-горяча его длань.
- Нужно немедленно отыскать в ларце ещё киноварь, - он запустил обе пятерни себе в волосы, мял виски. Принялся доставать припрятанный плоский ларчик, - там, кроме киновари, будет и лазурь, и золото. Я приберёг, схоронил. Знал, что понадобится, а с игуменом разговор бывает долгий. А мне надо, надо это нарисовать. Я не могу ждать! Непонятно, почему я до сих пор не сделал это?
София-мать, Отец и я. И мы счастливы вместе!
И свет всепроникающий. Кому дано знать его лучше, чем мне? О, эта полнота, единение, полное приятие - любовь! Любовь, любовь - тебя я рисую сейчас. Спора моя рука, каждая чёрточка милых лиц ведома...
Он не замечал, что ступнями не касается пола.
Со двора окликнули:
-Рублёв! Ондрюшка Рублёв! Игумен зовёт. Бегом!
Андрей вдруг очнулся, глянул: прорись готова, и успел даже пройтись графьей. Он теперь совершенно уверен, что помнит всё, до мельчайших деталей. И не упустил ни одной малой чёрточки, словно рисовал свой лучезарный мир бесконечное число раз.
И, значит, можно оторваться от работы... ненадолго.. . Надо идти: игумен зовёт, как-никак.
"И что было со мной? Нибыто былое опять мерещилось... Может, нехорошо это - наперед видеть несделанное? Ведь икону же пишу. - размышлял Андрей.
Крепко потёр лицо ладонями, пробурчал сам себе:
- Надобно стол добавить с чашей для причастия. И в руки всем нам - посохи. Да, это не лишнее: с посохами оно яснее будет. Посох есть отрешенность смиренных странников, он же - решимость святых ратников. Пожалуй, огорожу нас, родные, крылами, как завесой. От мирского. Пусть порадуется душенька уединению с вами. Да, не очертить ли сидения? То-то мне кажется, не хватает... Они ни к чему, даже подумать смешно - сидения! Но для полноты ради залью их плавью. Смотрящий да и скажет: "Вот она: крепость, незыблемость церкви православной и утверждение её!" Думать полезно на икону смотрящему, не только в юдоли земной пребывать. Милые лики являю для воспомоществования в постижении...