Аннотация: Фантастический рассказ "Мальчики музыканты" давно разросся до размеров повести, но в черновиках. Чистые отрывки начинаю собирать в отдельный файл
Мальчики музыканты
Ли-Енаа
Нам не понадобились долгие столетия поисков разумной жизни. Прямо по курсу "Небесного дома" в системе ближайшей к Солнцу звезды ждал древний населённый мир. И он выглядел раем. Мы готовы были встретить любых экзотических существ, а увидели обителей планеты Ли-Енаа.
Совершенных.
Людей.
Несомненно, людей.
Так тогда казалось нам, взволнованным и восхищённым. И мы пожирали глазами изображения на мониторах "Небесного дома". Встреча с Ли-Енаа казалась сказочной удачей, подарком судьбы. Если бы только могли мы предвидеть, что будет дальше!..
Корабль наматывал второй виток вокруг Сириуса. Предстояло поместить "Небесный дом" в точку для гиперпрыжка, отыскав в этом участке космоса сеть каналов с энергетическими узлами между ними. Узлы кибернит-каналов служат местом, в котором вселенская праща метнёт корабль на расстояние в несколько световых лет. Но Сириус двойная звезда; для обнаружения здешних ячеек сети потребовались новые расчёты. Рутинная работа, выпавшая на долю первопроходцев: практически вслепую нащупывать звёздную дорогу и составлять лоцманскую карту. Впервые родной мир Земли не мог разделить с нами эти заботы. Оставалось надеяться, что электронный интеллект 'Небесного дома' в состоянии правильно решить задачу, иначе звездолёт со всем экипажем вторым гиперпрыжком отправится в небытие.
Мы втайне молились 'Небу' - так между собой называли звездолёт.
Виток, виток, ещё виток длиной в четверть парсека, один оборот вокруг звезды - месяц по внутренним часам звездолёта. Искал ли экипаж 'Небесного дома' признаки жизни на планетах системы? Как ответить? С этим делом складывалось не так однозначно: нахождение кибернит-каналов в отрыве от Земли потребовало всех вычислительных мощностей бортовых компьютеров. Побочную информацию электроника дрейфующего "Небесного дома" отслеживала лишь настолько, насколько это было необходимо для его безопасности. Инженеры-вита, занятые поиском внеземной жизни, получали запрашиваемые данные с задержкой. Когда изображения планеты появились раньше, чем пришли данные о ней, на 'Небесном доме' решили, что причина - перегруженные корабельные интерфейсы.
Мы заблуждались.
Музыканты Ли-Енаа оказались могущественнее, чем мы могли предположить. В час, когда они сочли нужным проникнуть к нам, системы звездолёта не смогли противостоять их вторжению.
Но об этом позже.
Вахтенных оглушила потрясающая музыка, хлынувшая в наушники. Деннис, Юдит и Оскар в недоумении сорвали с головы шлемы. Четвёртый вахтенный, Рудуш, выдал себя: он слушал радиокнигу и не сразу заметил, что офицеры у пульта взволнованны, и держат шлемы в руках, уставившись на них в немом изумлении.
А музыка лилась. Музыка заполнила всё наше существо: грандиозный многоголосый хорал потрясал, отзываясь во всём теле. Казалось, даже позвоночник вибрирует в такт могучей пульсации ладов и гармоний. Люди ощутили покалывание в руках и ногах и не решались признаться себе, что переживают чувство парения, словно подошвы отрываются от пола. Все в благоговейном молчании внимали звукам. Вряд ли в тот момент мы пытались разобраться в мыслях и ощущениях, - но нами безраздельно завладела музыка. Оскар усилием воли преодолел наваждение, понизил громкость в динамиках и не без опаски вернул шлем на голову. И уставился в монитор, на который подавались результаты телескопического наружного наблюдения:
- Вот это да! - воскликнул он в восхищении.
За бортом "Небесного дома" плазменный костёр двойной звезды окрасил космос и переливался всеми оттенками от голубого к фиолетовому, наслаивал волнами радужные всполохи и извергал протуберанцы в такт хоралу, аккомпанируя неземной музыке.
Офицеры посмотрели в сторону экрана, что было абсолютно бесполезно без оптики шлема. Все поспешили вернуть шлемы на голову.
Над теменным отверстием шлема, предназначенном для выхода кундалини, расцвели "приметы индивидуальности" - - предательски изменчивые голограммы. Отдел пси-контроля, видимо, исключительно ради отчёта о расходах денег налогоплательщиков, изобрёл 'приметы индивидуальности' - для того, чтобы свидетельствовать о настроении владельца шлема. Но на практике скоро выяснилось, что эти голограммы никогда не повторяются, следовательно, их классификация невозможна. Открытие, сулившее психологам так много, с треском провалилось ещё на стадии экспериментов, зато люди приобрели модное украшение, породившее анекдотов больше, чем все другие прецеденты всех времён и народов, вместе взятые.
Над шлемом младшего офицера Юдит зависли две миниатюрные женские ножки туфельками кверху. Мужчины невольно бросали взгляды в сторону Юдит, разглядывая мерно покачивавшиеся прелестные ножки. Юдит, пользуясь привилегий, отвоёванной женщинами экипажа, сбегала к зеркалу: всегда любопытно посмотреть, что вытворяет твоя кундалини? Она вернулась раздосадованная. По сравнению с фонтанчиком над теменем Оскара, радужным шаром Денниса и снопом слабого света из шлема Рудуша, её украшение самое двусмысленное, и потому сегодня она станет объектом для шуток дежурного экипажа. Занятая собой, Юдит не успела проследить связь между музыкой и пульсацией двойной звезды, вокруг которой кружил 'Небесный дом'. Грандиозное явление прекратилось так же внезапно, как и началось.
"Небесный дом" стал совершать маневр, чтобы снова оказаться на пути космической трансляции. Выяснилось лишь то, что источник неземной музыки находится на шестой планете. Увы, все попытки нового радиоперехвата не удались. Космос молчал, если не считать привычно заунывных скрежетов и трескотни в эфире - следов присутствия комет и ионных потоков, трущихся о то, что принято считать космической пустотой.
Теперь, когда мы приближаемся к концу времён, вряд ли важны все подробности открытия обитаемого мира в системе Сириуса. Важно лишь запоздалое понимание, что после долгих поисков братьев по разуму мы оказались не готовы к встрече. Сто лет перелётов в границах Солнечной системы, первый бросок в межзвёздное пространство - и полная растерянность от факта существования великолепной цивилизации рядом на нами.
Мы были готовы лететь всю жизнь, и передать право открытия инопланетной жизни своим детям, внукам и правнукам. Иные создания должны были отыскаться в миллионах парсеков от Земли, в направлении Плеяд или Ориона, среди черных дыр или в сердце Галактики, - да где угодно, только не здесь, на расстоянии девяти световых лет от Солнечной системы...
...Внезапно расступился плотный слой облаков, и нам открылась поверхность шестой планеты. Невозможно, невероятно: под аккомпанемент умопомрачительной музыки запретная дверь приоткрылась - они позволили не только услышать, но и увидеть свой мир.
На три четвертых поверхность планеты была занята безмятежным лазурным океаном с дробной россыпью больших и малых островов, их, этих островов, было без счёта. Безбрежные воды серебрились рыбьей чешуёй в лучах Сириуса. Суша занимала те области, которые на Земле соответствовали бы зонам субтропиков и умеренного климата.
"Планета как будто специально создана для людей", - подумалось нам.
В благоговейном восхищении дежурная команда звездолёта созерцала растительную и животную жизнь, процветавшую везде. Более того, мы видели города, опускающиеся по океанскому шельфу на глубины - под то, что являлось здесь водой. Мы замечали цепочку поселений вдоль прибрежной линии и отдельные - на просторах ухоженных равнин. И люди, люди везде! Высокое разрешение оптики позволяло разглядеть даже цвет глаз местных жителей - великолепных представителей человеческой расы.
Кундалини над шлемами дежурных офицеров представляли собой диковинное зрелище: переливались радужные букеты и фениксы расправляли крылья; над головой капитана, вынуждая его слегка розоветь, сплетались в экстазе дельфины...
Электронный мозг "Небесного дома" сообщил: рост жителей планеты приближался к трём метрам. Судя по совершенным пропорциям, это была раса красавцев. Их быт был похож на земной; смысл некоторых действий предстояло понять, но в основном, они жили так, как жило бы население Земли, более однородное по своему расовому составу и среде обитания.
За ужином, в девятнадцать ноль-ноль по внутреннему корабельному времени, весь экипаж, за исключением вахтенных, находившихся на постах, разместился в Хрустальном зале.
Возбуждение плескалось волнами в стенах самого большого помещения корабля, служившего местом для официальных собраний и банкетным залом для странствующей космической колонии в шестьсот сорок душ. Экипаж "Небесного дома", разделённый на вечернюю и утреннюю стражи, состоял из двух команд, и каждая из них жила в противоположном часовом режиме: как население Земли в разных полушариях планеты. Но в особых случаях в роскошном Хрустальном зале, на самом деле, предназначенном быть спасательным ковчегом внутри звездолёта, собирались все. И теперь все смотрели кадры, добытые на планете, помеченной кодом С-6. Кроме вахтенных и старших офицеров, новый мир ещё не видел никто из экипажа.
Видео с изображением планеты, помеченной кодом С-6, прокрутили не раз. Эта планета ждала кисти художника, так хороша была она. Среди сюрреалистического великолепия цветущего мира мужчины и женщины всех возрастов работали, путешествовали, отдыхали. То там, то здесь маячили подвижные дети: маленькие мальчики, большие мальчики, юноши...
Капитан произнёс:
- Предлагаю снова пересмотреть все записи: кто-нибудь видел среди детей и подростков девочек?
- Я не видела, - отозвалась Марго. - Специально искала девушек-подростков: хотелось рассмотреть тинейджерскую моду, она бывает очень информативна по части гендерных тенденций в обществе, но ни одна девчонка не попалось на глаза.
- У них умопомрачительно красивые молодые девушки.
Все, даже женщины корабля, вынуждены были согласиться - настолько бесспорным было это утверждение.
- Похоже, все красивицы замужние: держатся около своего мужчины.
- Это не обязательно супружеские пары, рядом с девушкой могут быть братья, родственники или просто эскорт. Возможно, у них сохранилась традиция не выпускать женщину одну без сопровождения.
- Стойкие традиции, противоречащие свободе личности, в высокоцивилизованном обществе?
- Всё относительно. Религиозные и культурные традиции вполне мирно уживаются с высоким уровнем производства, - произнесла Марго и ввела в компьютер запрос: выделить и подать на экран видеоизображения самых юных особей женского пола.
Ответ пришел быстро. Искомые объекты на планете отсутствовали.
- Клёво... - фыркнула Шерли, пилот-камикадзе. Все, кому доводилось хоть раз наблюдать сверхъестественную пронырливость челнока Шерли, объясняли это одной причиной - суицидальными наклонностями пилота.
Очередная версия звучала так:
- Может ли быть, что женщины, которых мы видим, - андроиды?
- А, может, у них отдельные мужчины, не сумевшие подтвердить свое естество, в определенном возрасте превращаются в женщин? - язвительно прошипела Шерли. Её злые глаза-аквамарины блеснули почти плотоядно.
Мужская половина экипажа втайне вознегодовала.
Шерли из тех, кто доставляет проблемы. Вредная сучка.
Пучок кундалини над шлемом Шерли моргнул и превратился в покрытый слизью чешуйчатый вопрос. Такая резкая смена кундалини означала одно: человек столкнулся с чем-то, поставившим его в тупик. Офицеры, сидевшие ближе к Шерли, с готовностью принялись зубоскалить. Теперь можно сочинять любые экспромты в адрес Шерли до самого конца вахты, и пилот вынуждена будет терпеть повышенное внимание к своей персоне.
Обычно Шерли пренебрегала привычками женщин корабля, но сейчас подобрала завалившееся под сиденье маленькое ручное зеркальце, и выяснила, что там образовалось над её головой, и какой жидкий бисер метнут в неё остряки?
Голограмма действительно мерзкая.
Можно снять шлем, тогда склизкое видение сменится.
Шерли обнажила голову, открыв ёжик коротко стриженых волос и нелепо торчащую дыбом чёлку, придававшую ей ещё более воинственный вид.
Некоторое время глаза Шерли без оптики шлема привыкали к изображениям на экране.
Панорамы для неё утратили иллюзию трёхмерности, и стали эффектны не более, чем плоские картинки самодельных комиксов, которые от нечего делать рисовал один из офицеров экипажа. Но теперь Шерли различала наслаивающиеся на кадры водянистые знаки. Знаки текли извивающимися лентами с левого верхнего угла в правый нижний, и там скрывались. Им на смену выплывали новые символы: многочисленные точки, каждая в окружении одной, двух, трёх окружностей, похожих на орбиты.
Шерли снова надела шлем, с неприязнью косясь по сторонам.
Люди зачарованно любовались видами на экране и на неё больше не обращали внимания. Похоже, в Хрустальном зале одну Шерли не околдовали лазурные берега чужой планеты, над которыми стаями порхали летающие насекомые, похожие на цветы, или, возможно, это всё-таки были цветы с повадками насекомых.
Пилот попыталась разглядеть таинственные бегущие символы сквозь оптику шлема, но не увидела их.
Шерли стремительно пилотировала не только свой челнок. Резкая в движениях, она вскочила, и выкрикнула привычной скороговоркой:
- Стойте! Это надо смотреть без шлёмов!
"Авантюристка на марше!" - подумали многие.
- Я видела бегущие символы, ими напичкана одномерная проекция! - не унималась пилот.
Кундалини над шлемом Шерли снова изменилась, превратившись в точное подобие её головы. Пилот в две головы и четыре глаза сверлила команду взглядом. Твёрдо, квадратно, открывались небольшие рты каждой из голов. Зрелище жутковатое, если не сказать больше, и все поспешили от него избавиться и сняли шлемы. И не увидели на экране ничего, кроме съёжившихся в плоскую проекцию видов.
Шерли не в первый раз публично оскандалилась и, для начала, тихо возненавидела новую планету.
МУЗЫКАНТ
Оруэ говорил с мальчиками о визите пришельцев, случайно попавших в область Великого Песнопения, и о мерах, предпринятых для защиты мира Ли-Енаа. "А это не опасно?" - спрашивали самые маленькие музыканты и заглядывали в глаза учителю. На самом деле им хотелось опасности: это было непривычное, щекочущее чувство. Внутри двух разных арамбелла: периода Золотого Моря и периода Листьев Дерева Гук, проходили, в одной - подростковые, в другой - детские обсуждения последних событий. Старшие мальчики-музыканты сожалели об упущенных возможностях, клялись больше времени и сил отдавать музыкальной подготовке, чтобы как можно скорее обзавестись собственной Песней. Только это давало право стать дееспособным членом общества и распоряжаться собой.
Янни, наслушавшись вдоволь этих разговоров, удалился на берег со свирелью ие и музицировал. Так он делал всегда. Общество сверстников его быстро утомляло, музыка же возвращала гармонию и покой. В гроте остались большие инструменты, и сейчас ему не хватало их. "Что ж, - подумал Янни, проводив глазами стаю летающих цветов, торопившихся вслед за закатным солнцем, - нужно постараться обойтись малым: пусть сегодня главной будет свирель!" И он старательно упражнялся до тех пор, пока не почувствовал: он и инструмент стали одним целым, и каждый выдох рождал чистый звук.
Птицы замолкли, заслушавшись звуками свирели. Из моря выполз старый дикло, и плакал, кривя длинную пасть, усеянную острыми зубами, и дрожал, расчувствовавшись. Мальчик играл, потому что теперь не мог не играть: музыка нашла дорогу через него и изливалась в мир. С каждым тактом мотив становился яснее ему самому, он оттачивали технику игры, доводя её до совершенства.
Юная девушка соткалась из воздуха, подлетела совсем близко и благодарно заглянула в глаза....
У Янни радостно дрогнуло сердце, перехватило дыхание; он не смог совладать с собой. Свирель обиженно фыркнула, разорвалась тонкая связь между мальчиком и инструментом, а девушка, взвившись крохотным смерчем, исчезла в вышине.
"Теперь я точно знаю, как позвать тебя снова!" - взволнованно шептал Янни, в волнении меряя шагами песок и баюкая, как ребенка на руках, свою свирель. Когда удалось успокоиться и усмирить радостный огонь внутри, мальчик побрел в свой арамбелла. Впечатления переполняли его, он не готов был описать их даже самому себе, и уклонился от разговоров с ровесниками. Он скажет им завтра, и даже другу Лилоу не откроет тайну, слишком она сокровенна... А пока так приятно лежать и думать о своей маленькой Песне, и заново представлять её лицо, широко распахнутые доверчивые глаза и тонкую шею...
Рано утром Улойлу, знакомый паренек, с которым Янни не был особенно дружен, потому что Улойлу старше, подошел к нему и сказал:
- Ты видел свою Песню. Я знаю. Молчи, ничего не говори, не надо никому ничего говорить. Все ребята трещат о мелодиях, выдумывают то одни подробности, то другие, но только до тех пор, пока у них на самом деле не получится Песня. О Песне же молчат. Если конечно, ты хочешь, чтобы она вышла совершенной.
Ошеломленный Янни кивнул.
Да, действительно, он мечтал о том, что его Песня будет лучше всех.
И правдой было то, что ему по-прежнему не хотелось рассказывать о случившемся никому. Янни хотел одного: сбежать в уединенный грот и повторять, повторять мелодию до тех пор, пока его Песня не останется с ним навсегда. К тому же он переживал, не помешают ли события дня, не упустит ли он в суете что-то важное, из-за чего исказит мелодию? И тогда его Песня выйдет с изъяном, а пятно неудачи навсегда останется на совести....
Странно: Улойлу, хоть и принадлежал другому арамбелла, почувствовал его опасения и принялся утешать:
- Ты гениальный, об этом все говорят. Но слишком мал, чтобы этой весной стать создателем Песни. Пожалуй, я возьму свои слова обратно, - насчёт того, что никому ничего... Учителю ты должен признаться непременно, иначе по дурости или из любопытства натворишь дел. Или мне самому сказать? - крикнул Улойлу, оседлав отлив и удаляясь на своей доске в море.
Янни ответил отрицательным жестом. Он будет говорить с учителем сам.
- Сегодня!.... - донеслось со стороны убегающих волн.
Да, он пойдет к наставнику Оруэ сегодня.
- Мальчик мой, я вижу, у тебя начала получаться мелодия.
С улыбкой вглядываясь в лицо воспитанника, наставник Оруэ отметил, что, кажется, угадал. Подросток Янни, самый талантливый из арамбелла Золотого Моря, явно сумел добиться толку от своей свирели.
- Я зрил её!.. - признался взволнованный Янни.
Подростки его возраста посвящали все свободное время музыкальным упражнениям.
Янни, получив благословение наставника на сотворение собственной музыки, уже девять раз уходил в уединенный грот и медитировал со свирелью ие, струнным ини и клавишным инибаве. Сейчас он стоял перед удивленным учителем, искренне недоумевая: разве в его признании есть что-то необычное?
- Как это - видел?! - поразился учитель. - Она явилась тебе?
"Неслыханно! Мальчик, конечно, гениальный; инструменты для его образования подбирали особенно тщательно и свозили со всей планеты. Но все же он слишком молод для того, чтобы исполнить мелодию в совершенстве. Или это детское самомнение? Тогда срочно надо догрузить его штудированием простейших звуковых элементалов...."
- Тебе удалось увидеть свою мелодию полностью? - Оруэ постарался быть тактичным.
- Да, - ответил мальчик.
Сейчас он слегка досадовал на то, что мало слушал сплетни сверстников по поводу связей в диаде.
Он вообще мало общался.
Ребята одного арамбелла понимают друг друга с полуслова, - еще бы: один выводок, одна стихия. Но Янни держался особняком ото всех.
Сколько себя помнит, звуки постоянно окружали его; он знакомился с ними, он играл ими, шевеля младенческими ручками, и родители, склоняясь над колыбелькой, счастливо улыбались, наблюдая, как сын забавляется собственным лепетом, кружившим вокруг него то яркими цветными комочками, то звонкими струнами, нежно звеневшими, подобно крохотным колокольчикам...
Янни различил в голосе наставника Оруэ сомнение и, значит, следовало поскорее уяснить: что не так?
На всякий случай мальчик сказал:
- Она показалась на короткую долю, и я, если честно, не успел её запомнить. Но узнаю в следующий раз, если моя Песня задержится хотя бы на полтакта! - добавил музыкант не без гордости.
Учитель про себя вздохнул.
Что ж, явление законченной мелодии юному дарованию следовало ожидать. Хотя лучше бы это случилось, ну, хотя бы через тридевять выходных. А пока рано, очень рано. Но интересно увидеть, какой получится его Песнь? Если не переусердствует и не будет торопиться, может получиться гениальное, как и сам Янни, творение - гордость мира Ли-Енаа.
Отослав мальчика с указанием уделить время водным упражнениям, а потом хорошенько выспаться, наставник Оруэ присоединил свой шикарный инибаве к всепланетному оркестру. Некоторое время подлаживался под умопомрачительно сложные пассажи, затем умело вступил и влился со своей музыкальной партией в общее звучание оркестра Наставников: нужно было выслушать мнения авторитетов насчет слишком раннего подросткового созревания и сделать выводы.
ПЕСНЯ
Янни с трудом дождался выходного.
Тенистый грот ждал, ждали инструменты, установленные в самом прекраснейшем месте, облюбованном Янни для рождения его Песни.
Музыкант, повинуясь внутреннему побуждению, перенес в грот окарину иесе, распечатал упаковку с колокольчиками с Большой луны - он настойчиво просил родителей достать ему эти драгоценные мелодичные куски обработанной лунной породы. И, кроме того, с ним были несколько духовых: не таких крутых, как любимая свирель, но с чистым приятным звуком. А ещё радовала глаз бережно хранимая в изысканном футляре царица инструментов: иелло.
Янни не был мастером игры на йелло, он, как и учитель, совершенствовался в игре на клавишном инибаве, но новорожденная Песня достойна с первых минут своей жизни иметь возможность прикоснуться к йелло - это будет ей только на пользу.
Он так привык думать о своей Песне, так часто забота о ней отвлекала его, что к выходному дню не только Оруэ, посвященный в тайну, но все наставники догадывались, что скоро юный музыкант надолго покинет их, уединившись со своей подружкой.
Ребята из арамбелла Золотого моря - выводок Янни, - по неопытности ещё ничего не замечали. Впрочем, Янни всегда был молчалив и скрытен, и очень много времени посвящал музыке.
В этот раз слияние со свирелью произошло уже на шестнадцатом такте.
Янни приказал себе не спешить.
Он остановился, повторил пассажи, закрепляя эффект вхождения в транс, затем снова прекратил музицирование, уделил внимание всем инструментам, тщательно выверяя звучание каждого и, не слишком опытный в искусстве оркестровки, некоторое время репетировал, разучивая сложную партию. Но, в конце концов, мальчишеское любопытство и ожидание чуда победило: Янни оставил инструменты в покое и, не позволяя себе даже краткий отдых, вдохнул жизнь в свирель...
Замерла легкая морская зыбь.
В глубине грота зависла на кончике сталактита капля воды, не спеша сорваться вниз.
Легким видением на фоне ажурных листьев соткалась девушка.
Янни заиграл призывнее, теперь страстью звучали умопомрачительно сложные пассажи. Девушка обретала плоть. Она оказалась рядом с музыкантом, и первое прикосновение её маленькой полудетской руки было лучшей наградой.
Песня не бывает нежеланной!
Песня - вторая половинка, ниспосланная человеку в награду за труды и старания, - бродила рукой по коже мальчика, улыбаясь нежно и загадочно, дышала рядом, щекоча тонкими волосами. Песня всегда знает, как сделать музыканта счастливым.
Янни задохнулся от переполнявших его эмоций.
Девушка-Песня, с нежной кожей, статная, обещавшая вырасти вместе с Янни и стать небывалой красавицей, с мягким взглядом темно-фиолетовых глаз, - она не исчезла, как в прошлый раз. Она задержалась ненадолго: Янни успел продемонстрировать ей, как звучит любимый клавишный инибаве. Песня прислушивалась с жадным вниманием.
Но клепсидра опустела и перевернулась, начав новый отсчёт, Песня истаяла.
До последнего мгновения, пока музыкант и его создание ещё могли видеть друг друга, Янни учил Песню жестам прощания и знакам, обозначавшим великую любовь.
...Утро застало музыканта, разметавшегося в лихорадке, на шелковой траве грота. Вокруг лежали в беспорядке инструменты.
Оруэ прибыл за своим подопечным. Ребята арамбелла Листьев Дерева Гук в один голос твердили, что не чувствуют Янни: его словно нигде нет.
Янни очнулся, и снова его рассказ удивил наставника. Оказывается, Песня не исчезла сразу, она оставалась с мальчиком, слушала музыку и даже училась.
- Ты общался с ней на втором свидании?
Янни густо покраснел.
- Да, мы были близки, - прошептал он. - Я люблю её. Очень.
Оруэ мысленно присвистнул: "Ещё бы! Первый опыт любви - ничего сильнее и лучше, пожалуй, не бывает. То-то ты измотан и истощён, парень!"
Наставник заметил, что юный музыкант в последнее время мужает на глазах, а его тело теряет последнюю примету детства: едва уловимую прозрачность. Словно зрение учителя становится более сфокусированным, когда он глядит на Янни.
"Так ты, парень, чего доброго, созреешь раньше, чем я выучу тебя! Нет, любезный. С твоей малышкой вы натворите дел, ещё и об учёбе забудете, слишком ранние. Это нелегкий и ответственный шаг, но я вынужден прервать твоё обучение".
Оруэ, весь погружённый в размышления, убеждая себя в правильности выбранного решения, вышел из грота.
С наставником прибыл незнакомый человек, он прогуливался вдоль кромки прибоя, с наслаждением подставляя лицо освежающему бризу.
- Райский берег, господин Оруэ! Никогда не видел столько цветов в одном месте!
Наставник соединил ладони перед собой в знак единомыслия и склонил голову, увенчанную серебряным нимбом:
- Вы правы, уважаемый Линн. Вы застали самую поэтичную пору года на этих берегах. В середине лета воздух здесь становится густой от изобильной растительной и животной жизни, и акустические свойства Берега Гук начинают проигрывать свойствам Малахитовых холмов или долины реки Уго. Но ненадолго, всего на несколько недель. Затем сюда возвращается благословенная гармония.
- Что с нашим юным талантом?
- Я принял решение на время вернуть Янни к родителям. Так будет лучше, - сказал Оруэ грандмастеру Линну.
После Великого Песнопения имя Янни стало постепенно набирать известность, и Линн, грандмастер, пожелал видеть юного гения.
- Недии расцветают так рано? - грандмастер кивком показал на нежно-зелёные невысокие побеги, еле слышно звенящие душистыми шариками цветов с неповторимым запахом, вызывающим у каждого светлую ностальгию. Ковёр из цветущих недий, распустившихся раньше времени, мог означать только одно, и оба Наставника поняли причину этого явления.
Волнение Оруэ сделалось очевидным: спокойное сияние нимба стало неровным.
Он, тщательно выстраивая слова в гармоничные сочетания, прошептал:
- Подозреваю, мальчик способен повелевать стихиями. Его музицирование ускорило цветение. Да что таить, - приход весны на наши берега в этом году слишком ранний.
Оруэ слишком много работал в последнее время, теперь он словно впервые разглядел живописные острова, и буйство красок поразило наставника. К кромке моря подходили древние холмы, пламенеющие брызгами мелких диких онний; на вершинах холмов красовались кучерявые опаловые рощицы с облаками розовой пыльцы над ними. И везде, насколько хватало глаз, - нити летающих цветов, пёстрыми гирляндами протянувшиеся от берега к каменным звероподобным утёсам, стоящим по брюхо в лазурных водах залива, с загривками, покрытыми разноцветными пятнами мхов.
Грандмастер Линн кивнул, соглашаясь с наставником. Золотой нимб над его челом таинственно умерил своё свечение, когда он заговорил:
- Как только голос вашего воспитанника влился в хор, исполняющий гимны солнцу, Совету Ли-Енаа стало ясно, что это ребёнок обладает незаурядными способностями. Возможно, судьба планеты зависит от его музыкального гения.
- Вы считаете, укротить солнечную активность помог талант Янни?
- Вполне допускаем. Главное, нам это удалось. Такого контроля над солнцем не было со времён Древних. По крайней мере, до следующего Великого Песнопения мы можем рассчитывать на стабильность Си-ри-усаа. Но есть ещё одна причина не мешать взрослению мальчика: это корабль землян на нашей орбите.
- Я думал и об этом, благородный.
- Что именно?
- Во взрослую жизнь вступают друг за другом два необыкновенно талантливых поколения: арамбелла Золотого Моря и арамбелла Листьев Дерева Гук. Все ребята отмечены свыше, уж поверьте мне. А ведь я вырастил немало юных музыкантов. Предвижу, грядёт время великих испытаний. Но эти дети, и Янни первый среди них, - надёжные хранители Ли-Енаа.
- Вот именно. Время небывалых испытаний или чудовищных потрясений ожидает наш мир. И пятна Си-ри-усаа, нашего благословенного солнца, - первое тревожное предупреждение. Поэтому не будем вмешиваться в ход событий, у истока которых, на счастье или на беду, нам довелось оказаться. Янни должен родить свою Песню. Рано ли это, преждевременно ли, и к чему приведёт - решается не здесь. И не нами, Оруэ. Не нами, друг мой. Пора сообщить мальчику о нашем решении.
Два наставника предстали перед удивлённым Янни, всё это время хлопотавшем в гроте над своими музыкальными инструментами.
- Подойди к нам, Янни, дитя арамбелла Листьев Дерева Гук! - приказал учитель Оруэ.
Янни приблизился.
- Станем плечом к плечу. Вот так, - подсказал учитель.
У Янни учащённо забилось сердце: ему предстояло петь вместе со взрослыми.
- Нужно ли повторить для тебя священный Гимн возмужавших? - спросил учитель, хотя это была пустая формальность. Каждый мальчик, начиная с шестилетнего возраста, знает простой, древний, как само время, и величественный Гимн.
- Возмужавший помнит священный Гимн до последнего элементала! - ответил Янни, строго следуя ритуалу. - Глас мой несёт благо!
- Мастерство твоё несомненно! Будь с нами! - отозвались мужчины.
Три голоса слились в совершенном исполнении песнопения, означавшего переход из детства во взрослую жизнь.
Отныне Янни был свободен творить свою судьбу.
ПЕРВЫЕ ПЕСНИ
Янни проснулся.
Яннинны нигде не было.
На мягкой шкуре мяо, на свежей шкуре последней линьки, свето-бежевой с пятнами песочного цвета, роскошной, - лишь слабая примятость ворса свидетельствовала о том, что Яннинна провела ночь рядом.
"Она уже почти материальная!" - не без гордости подумал музыкант, погладив длинной узкой ладонью место, где грелась у бока его Песня.
"Но где же она?
Если летает с девчонками - то это некстати. Полёты истончают, Песня вернётся полупрозрачная, нежная, уставшая, не способная ни на что, кроме как обнять своего Янни за шею и уснуть на его груди. Снова придётся отложить уроки, а это не дело. Если не заниматься с Песней, она и на следующий день улетит, и будет порхать над цветущими деревьями, и истончится ещё больше. В древности случалось, девушки так и оставались неприкаянными тенями между небом и землёй по вине своих нерадивых создателей"
Янни вышел под нежные лучи утреннего солнца и с удовольствием внимал мелодии яркого утра, наполненного птичьим щебетом, позвякиваниями и стрёкотом насекомых. Он стоял на пороге грота, восхищаясь гармонии звуков утреннего бриза, выдувающего музыку в каменных трубах выветрившихся береговых утёсов, пока не опустела и с металлическим 'миннь' перевернулась клепсидра, начиная новый отсчёт. Янни с удовольствием несколько раз повторил посвист ветра. Раздышавшись, с ощущением неминуемой встречи со счастьем, разбежался, пересекая узкую полосу прибрежного песка, прыгнул в море, поднырнул в волну, затем выпрямил руки вперёд, вытянувшись в струну, внутренним звуком 'оммм' заставил тело вибрировать, концентрируя и перераспределяя энергию, раскрутил корпус веретеном и, ввинчиваясь в воду, поплыл обратно к берегу. Он не мог позволить себе плескаться, когда Песня требовала внимания.
Яннинна с корзинкой на коленях сидела на берегу, на тёплом валуне, на котором геологические эпохи оставили живописный след: камень пестрел цветными полосами. Корзинка Песни доверху полна устриц. Вчера музыкант учил Песню доставать устрицы фуки из ракушек и готовить их на огне со стеблями душистого салата, в изобилии растущего в этом краю. Сегодня Яннинна должна была приготовить фуки на завтрак, и она не забыла об этом, но только и сделала, что насобирала ракушек. Она перебирала их розовыми просвечивающими пальцами, ковыряла каждую ногтем, проверяя, но не открыла ни одну.
Да, завтрак будет не скоро.
Янни вдруг сообразил, что Песня просто не может открыть плотно сомкнутые створки: в её тонких пальцах ещё недостаточно силы. Значит, неугомонная, она всё-таки успела вдоволь полетать на рассвете - и истончила себя. Потом спустилась, собрала устрицы, (уже неплохо: ей нельзя отказать в чувстве ответственности и трудолюбии!) и теперь честно старается хоть что-то предпринять, чтобы приблизить время столованья.
Семейные заботы не мешали юной Яннинне затянуть первую песнь.
Янни услышал неумелое, с придыханием, с надтреснутым хрипом связок, но полное энтузиазма исполнение. Он не разобрал ни одного слова, да и манера пения более чем странная, и это его озадачило. Было заметно, как старается Яннинна. Гортанные слова, чуть смягчённые на распеве, слетали с её губ, песнь была полна сдержанного чувства. Янни удивился, внимательно следя за мелодией: его половинка словно бы наугад нащупывала музыку и тут же старательно её воспроизводила, выговаривая странные и непривычные уху слова. Янни не сразу сумел подладиться, чтобы допеть песню вместе с нею. Слова вообще показались непроизносимыми. Непонятно, где она могла услышать такую абракадабру? Он помог Яннинне, деликатно аккомпанируя тихим свистом.
Яннинна закончила длинную песнь.
Она была довольна и даже горда новым умением, но совершенно истощила себя этим неожиданным песенным порывом.
Она попыталась подняться и поднять корзинку, но сил Песне не хватило, корзинка пригвоздила её к камню.
Тогда Яннинна высплыла.
Музыкант с неодобрением наблюдал, как её тело проходит сквозь плетёнку, наполненную устрицами и, не касаясь ногами песка, не оставляя следов, Песня оказалась возле него и принялась радостно кружиться, заигрывая, ласкаясь и заглядывая в глаза. Она была рада, счастлива и хотела только одного: слиться с ним, чтобы успокоиться и заснуть.
Его тело - её колыбель, по-прежнему оставалось единственным местом, где проявленное создание могло чувствовать себя безмятежно, набиралось сил и привыкало к материальному миру.
- Нет, моя радость, - отвечал ей парень, - мы не пойдём в грот. Тебе полезно погреться немного под лучами утреннего солнышка, и заодно послушать мелодию анибаве, раз уж ты нагулялась так, что больше ни на что не способна. Анибаве исполнит современную балладу, а я тем временем приготовлю фуки. И ты будешь кушать.
- Неплохо звучит! - рассмеялась Яннинна. - Пожалуй, мне стоит поесть. Посплю после.
"Вот эгоистка, меня и в расчёт не берёт!" - подумал Янни, но виду не подал. По крайней мере, ему показалось, что не подал вида и продолжает улыбаться. Но Песня вдруг оборвала смех и насторожилась. Она сделалась грустной и посмотрела на музыканта долгим изучающим взглядом: