Тихая погода продержалась два дня и снова завьюжило. Дуть начало с самого утра. Сперва ветер доставлял лишь неудобство летящего в лицо колючего крошева, но к вечеру его порывы набрали силу и уже валили с ног. Небо заволокло мутной пеленой, за которой маячила располневшая луна. Без того короткий световой день сменился сумерками раньше срока.
Молодёжь разбегалась с уроков, удерживая рвущиеся с голов капюшоны. Ветер гнул растущую в школьном дворе исполинскую берёзу. Он же скрежетал плохо закреплённым металлическим листом на крыше, заставляя опасливо сутулить плечи. Ребятня из младших классов затеяла было перестрелку снежками, прячась за слепленными в минувшие дни снеговиками, но учителя быстро разогнали всех по домам.
По прогнозам надвигалась настоящая буря.
...Проклятый лист грохал как тревожный набат - надо было проверить, что там отвалилось. Но не полезешь же наверх в такую сволочную погоду. В щелях старых оконных рам свистело, в сами стёкла стучало снежными кулаками - снаружи было черным-черно, ни черта не видно: ни фонарей вдоль подъездной дороги, ни света в ближайших домах.
Да, теперь если морозец прижмёт или вьюга зарядит, сразу все прячутся и нос не кажут. А в его годы бежали в школу и в минус тридцать. Один раз приятель на спор лизнул железную ручку двери - чуть язык себе не оторвал, отлепляясь. Они хохотали, аж слёзы на щеках замерзали. И никто не жаловался.
Школа располагалась на краю небольшого города. Однако сейчас казалось, что вокруг на многие километры не имелось ни то, что человеческого жилья, ни единой живой души. Кроме его собственной.
Лишь тёмная, заметаемая снегом пустошь.
Юрий Иванович отошёл от окна. Передёрнул плечами в вязаной жилетке, на которую сверху была накинута куртка. Котёл автономного отопления барахлил, температура в помещении не поднималась выше пятнадцати градусов. На занятиях ученики сидели в верхней одежде. Надо было заняться этим котлом вплотную. Может даже сегодня. Попозже.
Школьный сторож, а по совместительству дворник и теплотехник прошёл в свою сторожку, расположенную возле раздевалки в вестибюле первого этажа. Здесь в тесном закутке с трудом помещался платяной шкаф, стол и тумбочка. На столе стоял компьютер, чей экран позади открытой игры "Косынка" разделялся на шесть квадратов по числу установленных в здании камер видеонаблюдения. По одной на каждом этаже, одна в вестибюле и две во дворе. Из всех камер сейчас работало лишь три, что демонстрировали мрачные пустые коридоры этажей. Вестибюльная отрубилась. Уличные камеры рябили похожим на тот же снег мельтешением помех. Этим тоже следовало кому-то заняться.
Он плюхнулся в скрипнувшее кресло с массажным ковриком, прикрывающим дыру в сиденье. Самое время было заморить червячка. Сторож воткнул в розетку вилку нагревательной плитки. Сразу ощутился пошедший ток тепла. Достал из сумки контейнер с макарошками и котлетами. Вывалил в эмалированную миску, поставил греться. Ещё имелись бутерброды с колбасой и печеньки к чаю.
Воздух наполнили аппетитные запахи. Юрий Иванович пошурудил ложкой в миске. Отщёлкнулся электрический чайник. Кипяток в заварочник. Он не терпел жёлтую мочу из пакетиков, предпочитая нормальный чай, чья крепость лишь малость не дотягивала до полноценного чифиря.
Стакан в подстаканнике с серпом и молотом. Юрий Иванович откусил половинку бутерброда. Пустил "шептуна" в массажный коврик и потянулся за ложкой. Лампа дневного света под потолком дремотно жужжала.
Тогда-то в запертую центральную дверь школы и постучали.
Сперва он решил: показалось. Или снова грохнул лист на крыше.
Удары повторились.
- Едить твою колотить!
Сторож выбрался из кресла и пошёл открывать.
Шквал ледяного ветра едва не вырвал дверь из рук. Не успел Юрий Иванович матернуться, как с улицы в вестибюль ввалился кто-то невысокий. Закрывая обратно дверь, сторож разглядел лишь облепленную снегом ушанку.
"Школяр какой-то... Хозяин собаку гулять в такую погоду не выгонит, а этого родители отпустили на ночь глядя?"
Впрочем, вошедший оказался вполне взрослым человеком. С его не по погоде лёгкой куртки на пол спадали мокрые хлопья. Сам он растирал замёрзшие ладони без перчаток и смущённо улыбался.
- Я у вас ч-чуток погреюсь, дядь Юр. Совсем замёрз. И да - з-здравствуйте.
- И тебе не хворать, Женёк.
Некоторое время сторож рассматривал гостя. А тот дрожал и зыркал по сторонам, отводя взгляд. Юрий Иванович думал о своём. Вернее, о чужом, что его не касалось и не хотелось бы, чтобы касалось. Тем более в такой дрянной день.
- Закоченел? - наконец сказал он. - Пошли, чаю налью.
Гость согласно кивнул и поплёлся следом в закуток, где в тумбочке имелась вторая кружка. Юрий Иванович сел в кресло. Женя примостился на стул в углу. От еды отказался. Согреваясь горячим чаем, блаженно жмурился, при этом всё также избегая прямого взгляда. Спустя пару минут он снял шапку с потных, висящих сосульками волос. Стянул с цыплячьей шеи шарф. Ввалившиеся щёки, длинный горбатый нос - в школе иные девятиклассники выглядели крупнее. Только у них не было столь лихорадочно блестящих глаз.
Юрий Иванович пожевал губами и отставил недопитый чай.
- И чего тебя выгнало в такую погоду? Отморозишь причиндалы, девки замуж не пойдут.
Женя вздрогнул. Пробежался взглядом по затенённым углам вестибюля, по рядам пустых вешалок в раздевалке, по сокрытой в сумраке лестнице, ведущей на верхние этажи. Сторож невольно покосился на экран компьютера. Свернул "Косынку", чтобы были видны картинки видеонаблюдения. Пустые коридоры пустовали.
- А? - переспросил Женя.
- Чего дома не сиделось, говорю?
Гость уставился в угол:
- Н-надо было...
- Ты как, вообще, себя чувствуешь? Голова не болит?
- Когда снег идёт у меня всегда г-голова болит. Я уж привык... Всё в п-порядке.
- Что-то мне так не кажется, - проворчал Юрий Иванович.
Его не слушали. Рот гостя изобразил бледную улыбку, словно кто-то потянул в стороны за уголки губ без участия их владельца.
Повисло тягостное молчание. Вьюга снаружи неиствовала в злобе своей.
- Всё валит и валит, срань господня, - сказал сторож. - Опять чистить.
- Вы не думайте, что у меня с-снова обострение, - вдруг произнёс Женя, теребя кружку в ладонях. - Того больше нет. Меня в-вылечили.
Юрий Иванович почесал затылок:
- Чего с тобой делали-то? Башку сверлили?
- Угу. Что-то в мозгах прижигали, чтобы я... был с-спокойнее.
- Тут одного по телеку показывали, так ему на войне взрывом пол черепа снесло, а он - ничего, выжил. Только ослеп на один глаз.
- П-после операции шум из г-головы п-почти ушёл, - Женя взопрел от чая, приободрился. - Это врачи убрали. Но до главного добраться не с-смогли. Слишком г-глубоко оно сидит.
Сторож глянул на телефон у компьютера.
- Отстали от меня и л-ладно, - продолжил гость, всё вертя кружку в ладонях. Левая нога под стулом чуть подрагивала. - Никто не мешает д-дело делать.
- Дело? Какое у тебя дело?
- Важное. Никто не делает, а я д-делаю. За это они и л-лезут прямо в г-голову. Но, в-видать, всё же хорошенько у меня там п-покопались, мало что оставили им на в-воздействие.
Теперь обе его ноги отбивали чечётку.
- Раньше едва мозги через уши не в-выдавливало, а теперь т-терпимо. Сейчас я и в-в метель пойду их усмирять... П-поквитаюсь за отца.
Отец Жени, родной брат Юрия Ивановича, погиб пять лет назад, замёрзнув пьяным ночью на улице. Искали его несколько дней. Потом дети случайно увидели торчащий из сугроба ботинок.
- Отец твой тоже был с причудами. Сам виноват в том, что случилось. Сколько раз я ему говорил - езжай, проверься!
- Нет, нет, - замотал головой, так что патлы дёрнулись из стороны в сторону. - Другие пусть так д-думают, но он мне рассказывал.
"Свалился ты на меня. Что с тобой теперь делать?"
К дрожи в ногах добавилась дрожь в руках. Женя мелко трясся, будто у него начинался эпилептический припадок. Юрий Иванович уже видел такое прежде, когда парень был ещё мальцом. Врачи эпилепсию не ставили, говорили - проблема в другом. Врачи!
- Тихо-тихо, - сторож потянулся к телефону. - Щас я...
Он не помнил номера: 02 или 03?
- Сегодня их н-ночь. Они в силе и могу кого-то забрать.
- О чём ты?
Тут что-то хлопнуло. Погас свет.
Здание обесточило. Лампы и компьютер в отрубе. Снежные кулаки с неутомимым упорством лупили в окна. По коридорам сквозили сквозняки. Они сидели в тёмном нутре школы, как две мыши в трюме угодившего в шторм корабля. Лишь качки недоставало.
- Что за нах... - бросил сторож.
Он всё же дотянулся до телефона. В трубке тихо подвывало.
- Это они. Пришли всё-таки, - произнёс Женя во мраке. Голос его сделался спокойным, даже заикание куда-то исчезло. Словно до этого он ещё в чём-то сомневался и потому нервничал, а теперь всё прояснилось.
Буууууххх! - совсем рядом.
Юрий Иванович подскочил на месте.
- Я уронил кружку... Простите. Не встаньте на осколки.
Следовало собраться с мыслями. И определяться, как быть. Вариантов, собственно, имелось всего два. Оставаться в обесточенной школе до утра, надеясь, что племяш больше "не возбудится". Или...
- Пошли, - решил Юрий Иванович, поднимаясь на ноги. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Окружающие предметы представлялись словно бы вырезанными из серой бумаги. - Провожу тебя домой.
Тень рядом с ним выпрямилась на стуле.
- Нам лучше не выходить наружу, - сказал Женя. - Уже стемнело. Я не уверен, что обездвижил их всех. У меня закончилась морковь... Зачем вы д-дали их столько наделать?
Это начинало раздражать. Подошва ботинка раздавила осколок, распавшийся с противным хрустом. Юрий Иванович выругался.
- О ком, мать твою, ты говоришь?!
Тень повернула к нему голову:
- Я говорю о снежных человекоподобиях.
- Снежных челове... снеговиках что ли?
- Д-да, - подтвердила тень, покачиваясь. - Я с ними борюсь.
- Ты попёрся на улицу в такую погоду, чтобы бороться со снеговиками? - опешил Юрий Иванович. - Дети строят, а ты ломаешь? И называешь это важным делом?
Тень чуть помолчала.
- Я не ломаю, а обездвиживаю. Если ничего не понимаете, зачем р-ругаться?
- Ты только не волнуйся, - умерил напор сторож. - Я не имел в виду ничего такого. Но ты сам-то слышишь, что несёшь?
- Ничего вы не п-понимаете.
- Чего не понимаю?! - Юрий Иванович сел обратно в скрипнувшее кресло. Хотел промочить горло, но не смог найти на ощупь кружку.
"Чего тут понимать? Всё как раз понятно. Что делать? - вот в чём вопрос".
- Вы ведь тоже должны это чувствовать, - сказал Женя. - Особенно, когда выходишь на улицу р-рано утром где-нибудь в декабре. Весь мир кажется блеклым, угасшим, чуть живым. Трясётся и коченеет. Словно незримый вампир впился ему в шею и всю ночь сосал жизненные силы. Мы часть мира - значит, он п-присосался и к нам. Все это чувствуют... Люди скрывают свой страх за п-праздниками, всеми этими разноцветными фейерверками. Но внутреннее чутьё не обманешь... Они п-питаются за нас счёт... Смерть зимой - самое обычное дело.
Юрий Иванович вздохнул. Не хотелось ему больше ничего говорить. Мелко дребезжали стёкла в рамах. На камеры видеонаблюдения у них деньги находятся, а чтобы нормальные стеклопакеты вставить - нет. Продувает, как в подворотне... Грохот с крыши не предвещал ничего хорошего.
- Умирают и летом, и весною, и осенью - в любое время.
- Конечно, - не спорил Женя, вернее, его тень. - Но зимой хуже всего. Тем более, где-нибудь на улице. Когда тебя выпьют до с-синевы.
- Кто выпьет?! - гаркнул сторож.
Эти дурные разговоры могли вывести из себя кого угодно.
- Снег, воющий холод и безжизненный мрак - это их п-проявления.
- Хватит нести бессмыслицу. Помолчи. Мне надо подумать.
Юрий Иванович потёр лоб... Затем поднялся, набрасывая на ходу куртку. Под подошвами снова хрустнуло.
- Пошли. Посторонним в школе находиться запрещено, тем более ночью, - строгое указание.
- Нам нельзя выходить на улицу.
- Пошли, я сказал!
Не дожидаясь новых возражений, Юрий Иванович направился через тёмный вестибюль. Тихо шаркающая тень брела за ним по пятам.
Снаружи их поджидал лютый зверь.
"Холодно. Без электричества отопление окончательно накрылось. К утру в школе будет как в холодильнике".
У входной двери Юрий Иванович замешкался. Застегнул куртку. Натянул перчатки. Пожалел, что не надел сегодня валенок, как сперва собирался.
Он отодвинул щеколду и налёг на створку. Пришлось приложить усилия, чтобы сдвинуть её с места. С другой стороны словно кто-то упирался плечом, не выпуская их. Всего лишь сошедший с ума ветер.
Вьюжило так, что света не было видно. Всюду металась снежная пелена, закручивающаяся в бешеные вихри. В свинцово-тёмном небе завывал некто непостижимый и неугомонный. На крыльце нанесло уже целые баррикады - не спасал и выступающий козырьком второй этаж. Металлический лист на крыше громыхал громовыми раскатами. Хоть бы оторвался уже.
Юрий Иванович спустился по ступеням. Яростные порывы грозили свалить и тут же замести с головой. Он встал к ветру спиной.
- Идём!
- Это опасно!.. Дерево!
Протяжный хруст. Юрий Иванович различил падающую на него тень. Он растянулся в снегу, и что-то накрыло его. Придавило, лишая возможности двигаться. Ударило в лицо. Боль пронзила и ногу. Кругом был снег: сверху, снизу, со всех сторон. Он ничего не видел. Снег попал в глаза. Снег набился в горло... Его взяли за руки и поволокли.
Снова хруст - это ломались ветви дерева. Он хрипел, ничего не соображая.
- Сейчас, - говорил Женя. - Дверь... Мешаются... Надо укрыться под к-крышей. Здесь везде смерть!
Одна из ветвей мешала открыть дверь пошире. Кое-как Женя затащил его в школьный вестибюль. Дверь захлопнулась, отрезая от них завывания ветра. Лёжа на полу, Юрий Иванович отплёвывался и хватал ртом воздух.
- Ну, теперь-то вы мне верите? - ушанка делала голову Жени в два раза больше размером. Он утёр нос. - Этой ночью их уже не обездвижить.
Юрий Иванович хотел послать его куда подальше. Но вместо этого спросил:
- Как можно обездвижить снег?
Женя помог ему подняться на ноги.
Подвёрнутая ступня ныла. Сторож матернулся, сбросил перчатки и принялся отряхивать куртку. Снег холодил пальцы, превращаясь в стылую жижу. Они наволокли с собой в вестибюль целый сугроб. Юрий Иванович вытер ладони о штаны.
- Чтобы обездвижить н-нужно забрать у них Силу.
Женя начал раскачиваться, переступая с носков на пятки, туда и обратно.
- Эта Сила д-даёт не-живому подобие жизни и д-движения. Но она не может напитать их, п-поэтому они жаждут. Жаждут ещё Силы. Той, которая в живых: в нас, людях, или животных, или п-птицах - во всех живых существах. Даже растениях. Только в-в них её меньше.
Юрий Иванович вновь матернулся. Не столько от боли, сколько от словесной мути, от которой у него уже шумело в голове. А Женя говорил и говорил, входя в раж. И становилось непонятно, как лучше поступить, - то ли дать ему выговориться, то ли велеть заткнуться. Ясно лишь то, что до тех пор, пока вьюга не утихнет, помощи им ждать было неоткуда.
Сторож коснулся щеки. Поднёс пальцы к лицу, разглядывая кровавый след. Его оцарапало и не слабо. Надо же было так попасть, хорошо ещё глаз не выбило.
- Им нужна живая Сила. Без неё они п-потеряют устойчивую ф-форму. Забудутся, пока их снова не с-слепят малолетние. Хотя, даже взрослые творят себе п-подобных. Глупцы... Вытянуть Силу из не-живого может другое не-живое. Которое б-безопасное.
- Опять "себе подобных"? - Юрий Иванович ощутил во рту привкус желчи. - И что это за другое "не-живое"?
Женя коротко глянул на него. Продолжая раскачиваться на месте, он теребил пальцы, словно перетирая в них что-то невидимое.
- Проще всего использовать овощи, - похоже, выговориться на данную тему - тем более перед сторонним слушателем - ему доводилось нечасто. - Они были живые, но, к-когда долго лежат без связи с землёй, становятся пустыми. Это и п-по вкусу понятно... И их пустота засасывает в себя Силу как г-губка... Люди поняли это ещё с д-древних времён. Потому и стали втыкать морковь.
- Морковь... ясненько, - протянул Юрий Иванович. - А в снеговиков, значит, вселяются злые духи. Так? Я видел такое в каком-то дурацком фильме. Там ещё была летающая тыква с зубами.
У Жени дёрнулось лицо. В полумраке вестибюля выглядело это жутковато, даже если не вникать в смысл слов. Не стоило его всё же подначивать.
- Нет, нет. Не злые духи - это искажение Силы. Энтропия. Она накапливается п-повсюду. Особенно в воде. Про это и учёные говорят. Вода хранит информацию. Всё, что с ней было раньше... Но свойства её с-состояний различны. Пар безобиден, он улетучивается. Жидкая вода утекает. Потому в тёплое в-время неопасно, если только не утонешь... Лёд ломок. А вот снег - он может держать ф-форму. Когда его лепят неразумные, они пе-передают ему часть своей Силы. И тем п-пробуждают в них жажду... Сегодня вьюга и ещё п-полнолуние - худшая ночь в году.
Юрий Иванович постепенно оправлялся после случившегося. Смахнул с лица последние капли воды. Тяжко вздохнул.
- Ты долго всё это обдумывал, да?
Не дожидаясь ответа, он похромал к себе в каморку. Травма вынуждала перемещаться с осторожностью. Он рухнул в кресло и вытянул ногу. Надо было отдышаться.
Женя сел на прежний стул. Повесил шапку на стенной крючок.
- Подай тряпку с батареи, - попросил Юрий Иванович.
Женя нашарил и передал более-менее чистый лоскут ткани, которым обычно протирался стол. Сейчас тот послужил для остановки кровотечения. Ладно, с этим разобрались. С ногою хуже. Прижимая лоскут к щеке, сторож одной рукой стащил ботинок. Пошевелил ступнёй. Проклятье, ничего не видать.
- Открой верхний ящик стола. Там должен быть фонарик.
Женя долго копошился, перебирая кучу мусора, скопившуюся в столе за невесть сколько времени. Наконец фонарик нашёлся.
- Кнопка на ручке. Если батарейки не сели...
Яркий луч высветил погасший экран компьютера, скользнул по столешнице и упёрся в лицо.
- Да убери ты!
- Извините.
Световое пятно скользнуло на стену, очертив силуэт чайника с ручкой на боку. Единственное обозримое во всём обесточенном мире. Юрий Иванович разглядывал его и параллельно прислушивался к ощущениям в ноге.
- Вы ещё легко отделались. Видели, как они п-перекрыли дверь? Были бы одни, могли не выбраться.
- Хочешь сказать: ты спас мне жизнь?
- Нет, - хмыкнул "спаситель". - П-просто повезло вам. А кому-то не повезёт. С пустыми руками они этой ночью не уйдут.
Пятно сместилось, теперь высветив крючки для одежды в раздевалке за невысокой перегородкой. Их тени вытянулись, сделавшись похожими на крючья для подвешивания мясных тушь при разделке.
- Что ты накручиваешь! - От неудачного движения ногу пронзила боль. Юрий Иванович зашипел сквозь зубы.
- Я не накручиваю. П-просто говорю, что они нас не выпустят. Нечего и пытаться. Они знают про меня, а теперь и п-про вас тоже. Простите, что втянул вас в это дело. Просто я очень замёрз и испугался, что не дойду до д-дома.
- Просто. Всё у тебя просто... Принесла нелёгкая. Не мог найти другого места для прогулок кроме школы?
Женя шмыгнул носом:
- Просто я видел, что здесь наделали много человекоподоб... этих, в общем. Нельзя было их оставлять.
- Помолчи. - Видит Бог, его терпение заканчивалось. Как не жаль парня, но, похоже, от отца ему передался не только фамильный шнобель.
Юрий Иванович отстранил тряпку от щеки, закатал брючину и приспустил носок. Затаившаяся боль намекала на растянутые связки голеностопа. Если вовсе не порванные. Лодыжка явно начала опухать.
- Надо переждать бурю. В здание они не п-полезут... наверное. Здесь тепло.
- Я, вроде, просил помолчать.
Не смолкающий вой за окнами. Внутри школы сумрак и пляшущие тени. Телефон, сволочь, сдох. И что, сидеть так всю ночь, слушая бредовые россказни?.. Юрий Иванович шумно засопел. Нащупал кружку с остывшим чаем. Да... дела, мать их через колено.
Женя честно пытался молчать, но надолго его не хватило:
- Холод - самое ужасное, что есть в мире. Холод и тьма.
- У тебя мобильный с собой, позвонить? Я свой из дому не взял.
- Нет. Электромагнитные волны пагубно влияют на мозг.
- Холод, тьма и смерть. Всё связано. Тьма порождает холод, холод порождает смерть... Вы знали, что при абсолютном н-нуле минус 273.15 градуса Цельсия останавливаются все процессы в природе. Конечно, такие температуры бывают лишь в открытом космосе. И т-там только смерть. Ледяные глыбы вечно летают в чёрной бездне, растянутой на миллиарды с-световых лет.
Юрий Иванович ещё раз потрогал голеностоп. Поставил ступню на пол, чуть приподнялся. Нога болела, но, может, и обойдётся.
- А видели вмёрзших в лёд с-существ? - Женя искоса глянул на него. - Этих лягушек и тритонов. И даже целых мамонтов... Тела постепенно разлагаются, а души тысячелетиями томятся в ледяном плену.
- Смени пластинку, а? Честное слово, тошно уже.
- Тошно. И уныло. Одна из главных болезней с-современного мира, помимо сосудистых заболеваний, это - депрессия. С виду вроде бы благополучные л-люди вешаются или вскрывают себе вены. Особенно вначале весны, когда после зимних месяцев жизненных сил почти не остаётся и сопротивляемость п-понижена.
- Заткнись!
Юрий Иванович уставился в ближайшее окно. Белое, мохнатое и бесформенное всё так же ярилось за ним. Мягкие кулаки лупили в стёкла, стены и двери. Как там в городе? Электричество, похоже, отрубилось во всём районе. И только вьюга заметает тёмные дома...
Женя притих. Ссутулился на стуле, почти согнувшись пополам. Опустил взлохмаченную голову и катает в ладонях рукоять фонарика. Одно колено мелко подёргивается, словно в такт звучащей лишь у него в голове музыки.
Юрий Иванович потянулся к стакану, тот оказался пуст.
И тогда внутри школы что-то бабахнуло. Теперь по-настоящему. Разбилось оконное стекло на одном из верхних этажей.
- Да чтоб вам провалиться! - забыв про травму, сторож был на ногах.
Женя тоже поднялся, светя во все стороны. Какое-то время оба вслушивались во вновь установившуюся в здании тишину. Сквозь давящее молчание сверху, со второго этажа, доносились отзвуки тяжеловесных шагов. Кто-то ходил там по пустому коридору. Там, где никого не было. Не должно было быть.
- Что за чертовщина?
- Злая луна - недобрая гостья...
Юрий Иванович сплюнул в сторону.
Хошь не хошь, а надо идти проверять. Он натянул обратно ботинок. Полумрак вестибюля размытыми кляксами кружился на плитах пола в беззвучном ритме мечущихся за окнами снежных вихрей.
- Пошутите у меня!
Он забрал фонарик у опешившего Жени. Раздавив очередной осколок на полу, перебрался к шкафу. Пошарил рукой за задней стенкой. Достал длинный крепкий черенок. Ещё летом хотел насадить на него метлу, но тогда как-то забылось. А теперь вспомнилось.
- Так, - сказал он, повернувшись к племяннику. - Пойдёшь со мной?
Вопрос прозвучал как-то жалобно. Совсем не так он хотел его задать.
Женя помотал головой. В чуть различимом свете кожа его представлялась белой, как у покойника, а губы чёрными и дрожащими.
- Я лучше здесь п-посижу.
- Сиди, - бросил Юрий Иванович, злясь в первую очередь на самого себя и всю эту дебильную ситуацию. - Яйца не отсиди.
Перехватив удобнее палку, держа перед собой фонарик, он медленно поплёлся через вестибюль. А сверху снова слышен топот. Скрип половиц коридора. И словно бы тихое подвывание. Ветер. Это ветер. Вроде бы ветер.
Юрий Иванович остановился у ведущей на второй этаж лестницы. Обернулся. На пороге закутка угадывалась фигура Жени, смотрящего ему в спину. Очень хотелось вернуться и как следует треснуть его по башке. Для профилактики... Но сперва дело.
Опираясь на палку как на клюку, он начал подниматься наверх. Пятно света прыгало перед ним по бетонным ступеням. Шум наверху вроде бы приутих. Ничего, сейчас разберёмся, что тут за херотень творится в его-то смену.
На лестничной площадке второго этажа у электрощитка он задержался, нащупывая выключатели. Впустую пощёлкал их туда-сюда, просто, чтобы удостовериться. Затем высунулся из-за угла, словно шпион в дешёвом фильме.
Вдоль одной из сторон коридора во всю его высоту располагались окна, что позволяло хоть как-то оглядеться. Конечно, зрение у него было уже не то, а оба конца коридора тонули в темноте. Но, в общем-то, ничего особого там не виделось. Тогда он посветил фонариком.
Ни души. Но он сразу заметил следы на линолеуме. Что-то мокро блестело у раскрытого окна ближе к середине коридора.
Окно действительно раскрылось. Плохо зафиксированная двойная рама распахнулась от ветра и треснулась об угол. Одно из стёкол вылетело и теперь лежало на полу россыпью осколков. Юрий Иванович ещё раз глянул вдоль коридора в обе стороны. Пусто. Конечно, пусто.
С палкой в руках он уверенно вышел из-за угла.
Добрался до места происшествия. Стараясь не наступать на стекло, прикрыл рамы. Задвинул шпингалеты. Подёргал - теперь не откроются. Хорошо стекло в наружной раме уцелело, не так будет задувать. Уборщицы, конечно, поднимут ор, но да это уже не его проблема. У него своих забот хватает.
Мокрый след на линолеуме.
Юрий Иванович присел на корточки. Посветил. Потрогал пальцем. Лоснящаяся жидкость оказалась не чем иным, как обычной водой. Кто-то шёл по этажу, и с него ручьями стекала вода. А вернее, опадали горсти снега. Сторож разглядел несколько ещё не растаявших комьев по краям лужи.
Может, и зря он наговаривал на ветер... Неизвестный залез через окно и теперь шастал по школе. Окно располагалось на втором этаже, снаружи к нему не прилегало никакой лестницы.
Юрий Иванович думал. Белый луч светил вдоль коридора до дальнего угла, куда и сворачивал мокрый след.
Он отметил ещё кое-что.
Бежевые стены коридора украшали небольшие картины, развешенные в промежутках между дверьми классов. Подарок местного мазилы. Сколько Юрий Иванович ни вглядывался, ничего толком в этой живописи понять не мог. Издалека, конечно, узнавались коровы, дома и деревья. Вблизи же была чистая галиматья из разноцветных пятен. Но сейчас главное не это, а то, что одна из картин валялась на полу, упав со своего места. Мокрый след сворачивал к ней, чтобы потом вновь двинуться дальше.
Надо спуститься вниз и позвонить... Телефон не работает... Тогда взять в помощники Женю. Толку от него будет немного, но всё же. А потом этот чудик станет рассказывать всем про их ночные блуждания по школе в поисках неведомо кого, как очередную из своих полоумных историй.
Проклятье. Наслушался разного бреда и сам уже в штаны наложил...
Юрий Иванович крепче сжал черенок влажной ладонью.
- Эй, есть здесь кто?!
Эхо разлетелось по этажу.
- Если кого найду, - по хребтине переложу! Предупреждаю сразу!
Нет ответа. Потому что некому его давать.
Подсвечивая себе фонарём, он двинулся по коридору. Шорох шагов звучал как-то особенно громко. И что он так сопит?.. Палка постукивала по полу. Такой, если заехать, мало не покажется.
Слева - запертые классы, справа - подоконники, на которых в переменах торчит молодёжь. Уткнутся в свои телефоны дундуками. В его время подобной ерунды не было, они носились как угорелые. Одному так дверью заехали, что два зуба выбили. Крови натекло уйма.
Влага на полу в полумраке походила на ту же кровь. Только не тёплую и красную, а холодную и бесцветную. У кого бывает бесцветная кровь?
Он прошёл под ослепшим глазом камеры видеонаблюдения. Да, сколько техники ни навешай, а всё равно нужен кто-то, чтобы за ней присматривать. Никогда железка не заменит человека.
Вот и поворот. Здесь по ногам откуда-то тянуло сквозняком.
За углом был небольшой аппендикс коридора, заканчивающийся тупиком с туалетами. В схожем месте в другой школе много лет назад его - сопляка - часто мутузили старшеклассники. Разок чуть руку не сломали. Он валялся и плакал, пока за ним ни пришла учительница.
Юрий Иванович завернул за угол. И вскрикнул.
На полу кто-то лежал... Куча снега и тень. Её-то он и принял за... не важно за что. Ведь это был просто снег.
Окно здесь тоже раскрылось. На подоконнике снега почти не было, зато на полу навалило целую гору. Юрий Иванович вроде бы разглядел в её толще чёрный обломок ветки. Как если бы кто-то пытался выбраться через окно на улицу, но зацепился, упал и развалился на части.
Сторож сдавленно хихикнул, вздрогнув от этого звука. Обернулся в полумраке, вскидывая палку.
Спокойнее, что он, в самом деле. Сердце одно и замене не подлежит.
Он потянулся прикрыть окно. И тогда увидел надпись на стене.
Карябали по побелке криво и косо:
Холод и тьма - навечно.
Сердце кольнуло тонкой иглой. Юрий Иванович прижал к груди ладонь. Его ботинки стояли в луже, растекающейся из-под тающей снежной кучи, - он этого не замечал. Когда очередной порыв ветра заставил звякнуть стёкла в рамах, сторож ахнул. Посветил на окно фонариком. Игла кольнула вновь.
Там снаружи, окутанное белыми вихрями, к стеклу прижималось чьё-то лицо. Огромное. Косматое. И Злое. Лицо взирало прямо на него.
Протяжный визгливый вопль разнёсся по пустующему коридору.
...Крик заставил Женю вскочить с места.
На втором этаже послышался грохот. Вот этот грохот скатился вниз по лестнице.
Свет у него отобрали, он сидел в темноте. Ладони стиснулись в кулаки, но сразу разжались, словно устыдившись того. Женя съёжился, пытаясь сделаться ещё незаметнее. Грохот приближался.
...Юрий Иванович с палкой, но без фонарика, пересёк вестибюль и рухнул в застонавшее кресло. Дышал он как паровоз.
- Ч-что там? - спросил Женя.
Сторож плеснул воды из чайника в кружку, проглотил единым махом. Потёр грудь под жилеткой. Ещё минута ушла на то, чтобы восстановить дыхание.
- Там кто-то был, да?
- Опять херню несёшь! - рыкнул Юрий Иванович. - Никого там не было. Мерещится всякая дурь... Себе голову засрал и другим тоже!
Он всё глядел в сторону лестницы. Если не считать набатного буханья с крыши, школу наполняло почти абсолютное беззвучье.
Развалившись в кресле, сторож испустил тягостный вздох.
Так они и сидели в молчании. Вдвоём. Отчего было всё ж не столь одиноко.
...Момент, когда Женя снова начал бредить, Юрий Иванович упустил. Утомлённый он, походу, задремал, но тут дёрнулся. Облизал сухие губы. В школе оставалось всё также темно. За окнами мело и мело без конца.
Женя сидел на стуле, уставившись в стену перед собой, теребя ладони и дрыгая ногой. Ему было безразлично, слушают его или нет.
- Кристаллическая решётка льда - понимаете? Решётка. К-клетка для молекул. Застывшая идеальность... С-снежинок. Зачаровывает. Вековая неизменность... Ледникового п-периода. Когда вся планета была одним сплошным ледником. Их эпоха. Они бы длили и длили свою не-жизнь, если бы ни... Термоядерные реакции с-солнца и поворот эклиптики планеты. Тогда отступили к п-полюсам и совершают оттуда наскоки на... Всю Вселенную, к-кроме ближних окраин звёзд. Прочее же - холод и тьма. Они зарождаются т-там. Вовне... После смерти миллиардов и миллиардов г-грешников. Души выбрасываются во внешнюю тьму, - там плачь и скрежет зубов... А кто не с-согрешил?
Юрий Иванович велел замолчать. Орал, чтобы заткнулся. А, может, и не орал. Может, ему это только мнилось. Ведь Женя продолжал говорить, выкручивая себе пальцы и отбивая пяткой чечётку.
- В-всюду. В микро- и макромире. Прошлое мертво, будущее ещё не рождено... Ничтожная искра жизни в беспредельности с-смерти. Мгновение. Флуктуация вероятности... Неразумные сами призывают их. Холодный азот криогенных к-камер. Сохраняют трупы с целыми мозгами. Сверхнизкие температуры. Суда-рефрижераторы. Даже п-простые холодильники. Едят мороженное, в-впуская холод в себя.
Блеклые тени ползут по стенам. Подвывают, перекликаются, убаюкивают. Шорох бессмысленных слов. А за ним безмолвие вестибюля, здания, всего мира. И слова, и шорохи и ветер лишь усугубляют его. Темно, давно темно, и неведомо, придёт ли ещё свет. Отдалённый монотонный гул. Давит. Не пошевелиться. Намело сугроб, его толща поглощает все звуки. Погребло. Уже не выбраться. Тебя не найдут... Холодно. Вечность молчания. И вечность холодной тьмы.
Они всё-таки вошли внутрь.
...Юрий Иванович приподнялся со сгиба лежащего на столешнице локтя. Спину ломило нещадно. Голова гудела, словно он бухал всю ночь. Снилась какая-то чушь, оставившая после себя мерзкий привкус во рту.
Женя сидел на прежнем месте, привалившись к шкафу. Тихо стоная во сне.
Сторож пошевелился в кресле. Прислонённый к столу черенок от метлы грохнулся на пол. Женя распахнул глаза. Юрий Иванович поёжился. За ночь без отопления здание выстыло, даже в куртке он продрог до костей.
- Зараза, - повреждённая нога ныла, но наступать на неё было можно.
На улице уже рассвело. Было совершенно тихо - как снаружи, так и в самой школе. "Сегодня суббота, - вспомнил сторож. - Занятий нет".
В дверь забарабанили.
Они переглянулись. И за эту секундную слабину Юрий Иванович едва не покрыл самого себя матюгами. Послышался чей-то голос. Словно бы детский.
- У них н-нет голоса, - сказал Женя. - Только вой.
Сторож ничего не сказал. Взял палку и направился к дверям. Кто из них прошлым вечером успел запереть вход? Он не помнил. Когда Юрий Иванович протянул руку к щеколде, в дверь снова забарабанили.
Он отомкнул запор.
На улице стоял парнишка. Класс пятый или шестой. Из-под шапки и шарфа виднелся лишь кончик носа.