В посёлке эта женщина появилась, когда заселялся новый дом. В нём она и сын получили квартиру. Многонаселённый посёлок расширялся, строились новые дома, появлялись новые люди. Дела и события эти никак не затрагивали привычной, размеренной жизни в посёлке. И новый дом и новые жители посёлка воспринимались уже так, будто они давно существовали здесь. Но женщина и её сын были заметно другими, давая повод посудачить о них. Женщина была среднего роста, но оттого что была странно широкой в длинном и просторном чёрном платье с алыми розами и зелёным листком по подолу, казалась приземистой, ниже. Лицо было большое, круглое, волосы тёмно-каштановые, кольцами, платье имело вырез вокруг шеи и на груди. Женщина стала появляться в разных общественных местах: в магазине, в поликлинике, на почте. Она держалась независимо, отчуждённо, лицо её, на котором ещё сохранялись признаки женственной привлекательности, имело выражение каменной суровости, тёмные глаза смотрели твёрдо, в упор. Ходила она тяжело, трудно, опираясь на палку - костыль, в другой руке неся простую чёрную сумку, куда могла положить купленные продукты, лекарства. Весь облик её, то, как она держалась среди людей, окружали её покровом непроницаемой тайны.
Всё-таки одна из кумушек, не умея, впрочем, и не пытаясь преодолеть в себе жгучее желание узнать то, чего ещё никто не знает, подсела к женщине с разговором, тему которого опытной искусительнице не нужно было придумывать. День был воскресный. В сквере, где сидела женщина, было много детей, маленьких и постарше, с ними были их матери, бабушки. На игровых площадках было весело, шумно. Дети поднимали визг, кричали, бегали друг за другом. Женщина сидела, положив руки на свой костыль, опустившись на них подбородком, куда-то смотрела. Она никак не отзывалась потоку информации, изливаемому на неё непрошенной приятельницей, но когда новоявленная подруга заговорила об её сыне, она напряглась внутренне, руки на костыле сжались, но и это не вызвало в ней желания вступить в ненужный ей разговор.
О женщине и об её сыне между соседей ходили разные толки. Сыну было восемнадцать лет: высокий, юношески худощавый, при ходьбе держался немного в наклоне, черты имел простые, обыкновенные, в лице же было выражение детского любопытства, готовой прорваться наружу весёлости. Его постоянно видели на улицах. Вышагивая, он будто искал глазами что-то интересное для себя, тех, кто встречался ему на пути, он обдавал таким взглядом, будто хотел остановиться, поговорит, но люди не обращали на него внимания, шли мимо. На улице случались происшествия: машины столкнулись, какие-то люди, знакомые между собой, останавливаются, разговаривают, смеются. Он подходит, смотрит, слушает, всегда это у него с готовностью к улыбке, с добрым чувством, с каким-нибудь словом. А люди? Кто-нибудь скажет грубо: "Ну, чего надо?". Другие не обратят внимания. А кто-то подумает: "Парень, видно, того..." При этом покажет пальцем у виска.
Женщина готовила и завтрак, и обед, и ужин. Во время еды мать и сын переговаривались. Мать спрашивала, где он был, что видел, сын отвечал. Он был постоянно в весёлом настроении и когда говорил о чём-нибудь, это было по-детски наивное и смешное. Мать слабо улыбалась, в улыбке её сквозила печаль.
Женщина посещала поликлинику, на почте получала денежные переводы. Говорили, что она была учительницей. И вся её жизнь сосредоточилась на сыне. Иногда вдвоём они уходили из посёлка. Там было любимое местечко - тихое, уединённое место на берегу ручья. Сын ложился в траву, смотрел в небо, говорил: "О, как хорошо..."
Мать доставала из сумки хлеб, обжаренные кусочки мяса, огурцы, помидоры. Всё это они запивали потом фруктовой водой из бутылки. Получался маленький пикник.
Сияло небо. Солнце сверкало. В прибрежной траве шелестел ветерок.
Сын спускался к ручью, кричал оттуда:
- Мам, смотри!
Мать улыбалась ему.
Они были вместе, им было хорошо, они любили друг друга. Но вот однажды сын не вернулся домой. Он не пришёл и на другой день и потом. Никто ничего не мог сказать о нём, куда он подевался. Мать обращалась к властям, в милицию - всё было безрезультатно. Говорили, однако, будто кто-то видел, как на улице возле молодого человека остановился автомобиль. Молодой человек по свойственной ему любознательности приблизился, заглядывая в него. Ему открыли дверь, он сел в машину, и машина пошла. Что за машина это была, никто так и не узнал.
Бедная мать обезумела от горя: лицо похудело и потемнело, появились морщины, которых не было раньше, глаза ввалились, кожа под глазами обмякла. В одежде всё более заметным становилось, что она заношена и требует к себе внимания и заботы. Женщина ходила по улицам и вопрошала громко, не обращаясь ни к кому: "Где мой сын?" Лицо её было мокрым от слёз.
Вечером в своей квартире на девятом, самом верхнем, этаже она перебирала вещи, одежду, которые остались после сына, долго сидела возле них с поникшим лицом. Потом сидела у окна, обращённого к западу, смотрела туда, где садилось солнце, и плакала.
Часто на улицах поздними вечерами и даже ночью можно было услышать глухие рыданья и голос будто самой матери-земли: "Где мой сын?"
Но ведь всё проходит и уже никто не помнит ту женщину, её сына. Нет уже и тех людей, которые жили тогда. Что остаётся от человека? Пыль...