Т а м б о в ц е в С е р г е й Ф ё д о р о в и ч, писатель.
Э м м а А р к а д ь е в н а, его жена.
Л е д а, их дочь, школьница.
А к а т о в а Е в д о к и я В а с и л ь е в н а, хозяйка дома.
Я г о д к а А л е к с е й И в а н о в и ч, начальник районного отделения МГБ.
К а п и т о л и н а В и к т о р о в н а, его жена, дочь Акатовой.
С у д а р у ш к и н П а в е л Г р и г о р ь е в и ч, учитель.
К л а в д и я А г а ф о н о в н а, его жена, учитель.
С у щ е в и ч Г е о р г и й А н т о н о в и ч, художник.
З у з е н к о Н и к о л а й И г н а т ь е в и ч, инженер.
П о п е р е ч н ы й П ё т р П е т р о в и ч, учитель.
Н и к и т и н И г о р ь Л е о н и д о в и ч, студент.
П р и ч и н а С т е п а н И л ь и ч, поэт-самоучка, изобретатель - могучее телосложение, громкий голос.
Д е р е б я к и н а И н н а А н д р е е в н а, дальняя родственница Акатовой.
Ф р а г о М о и с е й Б о р и с о в и ч, сосед Акатовой.
Действие происходит в небольшом городке средней России.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Луг возле реки. Излюбленное место прогулок горожан. На заднем плане, на горе, виден дом Акатовой. На лугу горит небольшой костёр. Перед костром на поваленном дереве сидит Фраго. Он смотрит в огонь, изредка кладёт в костёр ветку.
Входят Тамбовцев и Сударушкин.
Т а м б о в ц е в. Нигде я не чувствовал себя так. Сам здешний воздух какой-то особенный. Он просто целебный, я это чувствую, можно сказать, всеми фибрами души.
С у д а р у ш к и н. До войны здесь собирались строить санаторий.
Т а м б о в ц е в. Да, места замечательные.
С у д а р у ш к и н. Проводились даже какие-то исследования, приезжали учёные. Теперь, конечно, не до этого.
Т а м б о в ц е в. Иногда подумаешь: жить бы вот так, вблизи к природе, и ничего не надо. Но нет, нашему брату нельзя оторваться от Москвы.
С у д а р у ш к и н. Может, просто привычка?
Т а м б о в ц е в. Привычка? Да, но ведь Москва - средоточие культуры. Где я могу получить нужные мне книги, материалы? Иметь доступ к необходимым источникам? Москва - это театры, музеи, библиотеки, это возможность общения на профессиональной основе. Без этого можно превратиться в кустаря-одиночку.
С у д а р у ш к и н. Разумеется, здешняя жизнь скромная, простая, но ведь именно этого вам недостаёт, не так ли?
Т а м б о в ц е в. Наверное... Да... Да... Иногда чувствуешь это необыкновенно остро.
С у д а р у ш к и н. Творческая активность вблизи к природе повышается?
Т а м б о в ц е в. Повышается. Но, если честно, повышается и желание праздности. Хочется и побездельничать. Но, конечно, голова всё время занята. Теперь вот беспокоит один сюжетик. Хочу писать о любви. Очень трудная тема - на ней испытывается мастерство. Вы заметили: отрицательные качества, чувства, легко даются перу - злоба, ненависть, жестокость, внешние свойства, подчёркивающие недоброе в человеке. Они невероятно разнообразны. Любовь, доброе в жизни, в писательском воплощении часто оказываются неубедительны и неинтересны, предсказуемы и однообазны.
С у д а р у ш к и н. Да, вещь тонкая.
Т а м б о в ц е в. Так вот,.. это учитель, интеллигент, ну, такого возраста,.. такой человек, как вы,.. влюбляется в свою ученицу.
С у д а р у ш к и н. Я?.. Любовь в шестьдесят лет? Трудно поверить.
Т а м б о в ц е в. Почему? Ничего сверхъестественного. Вы вполне можете быть прототипом.
С у д а р у ш к и н. Вы меня смущаете. Не знаю... Я верю в ваш талант, но случай уж очень... Почему вам не взять молодых людей - юношу, девушку в том возрасте, когда это действительно происходит?
Т а м б о в ц е в. Потому что слишком часто в этом прекрасном возрасте любовь - это всего лишь фантазии, химера - наваждение. В этом возрасте человек перживает сильно, глубоко, но чувство рождается из внешних симпатий, из юношеской чистоты. Это всё преходяще, люди ещё не знают самих себя. И когда такие влюблённые сходятся, очень скоро оказывается, что жить вместе им невозможно. Потому мне хочется разобраться в чувствах человека зрелого, много пережившего, много знающего, конечно честного, порядочного, неудовлетворённого и разочарованного в том, что и как прожито, который в то же время дорожит своей семьёй, не может огорчить бдизких ему людей. Это сложное переплетение положений и чувств и, если правдиво рассказать об этом, мне кажется, может быть интересно.
С у д а р у ш к и н. Что ж? Я со своей стороны желаю вам успеха. Но как-то... странно стать героем подобного приключения. Сейчас ведь все пишут о войне, и, думаю, это более важно и нужно.
Т а м б о в ц е в. Одно другого не исключает. Влюбляются и во время войны.
С у д а р у ш к и н. Я понимаю.
Т а м б о в ц е в. Пишут многие, но...
С у д а р у ш к и н. О войне ведь главного ещё не сказано. Погибло столько людей. Какие страдания, муки перенёс народ! Писать, конечно, надо не просто о войне, а о людях во время войны. Вот смотрите (показывает на Фраго): человек прошёл концлагерь, какая это трагедия! А ведь по существу, кроме голых документов, почти ничего нет. Нет художественного, обобщающего взгляда.
Т а м б о в ц е в. Такое надо переварить, осмыслить, может быть, даже несколько отойти от него. И потом, надо иметь определённый талант, лучше сказать, строй души.
С у д а р у ш к и н. Нас окружают тени убиенных, замученных, обездоленных, тех, у кого отнята жизнь в самом расцвете. Их миллионы. Они взывают к нам, они предостерегают и они требуют слова. И это слово должны сказать вы - те, кто пишет. Не общее и не частное рассуждение, а могучее слово, которое поразит преступников, играющих чужими жизнями, и оно будет достойно памяти неисчислимых жертв.
Т а м б о в ц е в. Да, но какой должно иметь для этого талант? Возможно, он ещё не родился...
С у д а р у ш к и н. Он должен родиться.
Т а м б о в ц е в. Что ж? Может быть так и будет. Ну а мы? Делаем то, что позволяют нам наши способности. То, что далось мне, про то и пою... Однако, постойте... Сюда кто-то идёт... Ба!.. Спрячьте меня, умоляю!
С у д а р у ш к и н. Что такое? Кто это?
Т а м б о в ц е в. Всё-таки он выследил меня. Нет, я спрячусь в кустах, а вы сплавьте его куда-нибудь. Ради Бога! (быстро уходит).
С у д а р у ш к и н. Но как же? Ничего не понимаю.
Входит Причина, в руке у него толстая тетрадь.
П р и ч и н а. Так. Вроде я видел его. Или мне показалось?
С у д а р у ш к и н. Вы что-то сказали?
П р и ч и н а. (берёт Сударушкина за пуговицу) У меня дедушка был большой человек. Народник, революционер. Его должны были посадить в Петропавловскую крепость, так он эмигрировал во Францию. Был член Парижской Коммуны. Тоже был приговорён к смертной казни. Бежал в Америку, стал председателем партии, ну, там, у них. Потом уехал на Марканские острова. Сделался там президентом республики.
С у д а р у ш к и н. (пробует вырваться) Извините...
П р и ч и н а. Так потом он уехал в Австралию. Это же не просто так. Как думаете?
С у д а р у ш к и н. Да, такого дедушку не каждый имеет.
П р и ч и н а. Знал одиннадцать языков. Юрист по образованию. Ну как? Как думаете?
С у д а р у ш к и н. Замечательный дедушка.
П р и ч и н а. (отпускает пуговицу) Сегодня ночью мне пришла одна идея. Вы видели, сколько вагонов берёт паровоз? Возьмём пульмановский вагон, четырёхосный, пятьдесят тонн. Ну, сколько? ФД сто вагонов не возьмёт. Так я предлагаю такую вещь, что один паровоз потянет тысячу вагонов. Ну как?
С у д а р у ш к и н. Да.
П р и ч и н а. Переворот в транспорте. Представляете? Коэффициент трения если уменьшить на один-полтора процента, то уже большое дело. А если в двадцать раз? Ну как?
С у д а р у ш к и н. Я, знаете, учитель, преподаю историю. Вам нужно обратиться...
П р и ч и н а. Как думаете? Сталинскую премию могут дать? Ну, а как вы думаете? Это же не просто. Вы учтите - экономия топлива, металла. Тут всё одно за другое. Сейчас буду готовить материалы, оформлять документы. Надо получить заключение специалистов. В случае чего, дойду до самых верхов. Ну, а как думаете? Это же государственное дело.
С у д а р у ш к и н. Я в этом ничего не понимаю. Вам бы со знающими людьми поговорить.
П р и ч и н а. Так. Я сейчас закончил поэму. Четыреста куплетов. Вот (показывает тетрадку). Как понимаете? Один мне сказал: идея у тебя крепкая, крепко стоит. Говорит, любой писатель позавидовать может. Ну а как думаете? Я излагаю диалектически, это же не просто. У меня на основе марксизма-ленинизма. Понимаете? Тут уж как сказать! Мне один тоже сказал: не читай никаких поэтов - ни Пушкина, никого, а то, говорит, испортишь свой талант. Ну, а как думаете? Другой возьмёт и так и этак, рифма у него получается, а идея? Так я хотел показать Сергею Фёдоровичу. Всё-таки он писатель. Никак не поймаю. Как ни приду, говорят - на рыбалке, пришёл сюда, и тут его нет. Ну, мне показалось, вроде он был здесь. А?
С у д а р у ш к и н. (в сторону) Ох, Сергей Фёдорович!
П р и ч и н а. Сейчас идёт одна. Я говорю: "Ваши глазки просят ласки, а ваш бюст тянет меня под куст". Ну, она это...
С у д а р у ш к и н. Да, знаете...
П р и ч и н а. Я говорю: "Милая дама, хотите, будете мама?" Говорит: "Нахал". Я говорю: "Мы люди просты, хочешь, пойдём в кусты?" Я могу в рифму всё, что хотите. Ну как?
С у д а р у ш к и н. Да, пожалуй.
П р и ч и н а. Думаю, получилось неплохо. Ну, а как думаете - четыреста куплетов. Я ж не просто так.
С у д а р у ш к и н. Да, да... Конечно...
П р и ч и н а. Никак Сергея Фёдоровича не захвачу. Ладно, пойду (уходит).
С у д а р у ш к и н. Уф... Ещё немного, и не знаю, что было бы со мной. (кричит негромко) Сергей Фёдорович!.. Удивительный экземпляр. Дедушка у него... чудо!.. (кричит негромко) Синьор писатель!.. Далеко, видно, забежал. Да ведь от такого действительно забежишь.
Т а м б о в ц е в. (за сценой) Ку-ку! Ку-ку!
Входит Тамбовцев.
Т а м б о в ц е в. Ах, какая прелесть! Какая красота! Я сейчас там развалился на сене, смотрел в небо. Изумительно! Облака - плывут и плывут и всё время меняются. Можно смотреть бесконечно - так это успокаивает. И какая бездонная голубизна! Слушайте, мы не смотрим в небо, мы всё время тупо таращимся в землю, боимся споткнуться, упасть.
С у д а р у ш к и н. (укоризненно) Ну, Сергей Фёдорович...
Т а м б о в ц в. Просто удивляешься, что есть люди, которые не видят ничего этого, которым неинтересны вот этот цветок, дерево. Как я понимаю Толстого! А Есенин? "Брошу всё, отпущу себе бороду и бродягой уйду по Руси"...
С у д а р у ш к и н. Ну уж,.. да...
Т а м б о в ц е в. Мы погрязли в мелочах быта. Нет, брошу всё, зачем мне Москва?! Квартира с удобствами?! Вот уеду куда-нибудь... в деревню, в глушь, в Саратов. Буду жить, как Робинзон.
С у д а р у ш к и н. Вам всё нипочём. Вы там в небо смотрели, теперь философствуете, а я из-за вас какой опасности подвергся!
Т а м б о в ц в. Да-да, так что там этот, Леонардо, бишь?
С у д а р у ш к и н. В следующий раз не подвергайте меня, пожалуйста, подобной экзекуции. Я не заслужил такой казни.
Т а м б о в ц е в. Вот видите, а мне завидуют.
С у д а р у ш к и н. Что ж? Бремя славы, Сергей Фёдорович. Ведь не согласитесь же вы теперь стать никому неизвестным учителем?
Т а м б о в ц е в. Увы!
С у д а р у ш к и н. А ещё мечтаете сделаться Робинзоном.
Т а м б о в ц е в. Ах, Павел Григорьевич! Ваш трезвый практицизм способен заморозить самые нежные ростки поэзии, уж вы-то никогда не мечтали быть Робинзоном.
С у д а р у ш к и н. Мы с вами разные люди.
Т а м б о в ц е в. А вот и дамы.
Входят: Эмма Аркадьевна, Акатова, Деребякина.
Т а м б о в ц е в. Далеко направляетесь?
А к а т о в а. Решили пройтись немножко. Вот и вашу супругу соблазнили... (в сторону Фраго) И Моисей Борисович здесь?
Э м м а А р к а д ь е в н а. Искали вас, где вы пропадаете.
Д е р е б я к и н а. Здравствуйте, Сергей Фёдорович.
Т а м б о в ц е в. Мы знакомы?
Д е р е б я к и н а. Кто ж вас не знает? Знаменитый писатель.
Т а м б о в ц е в. А-а! Польщён.
С у д а р у ш к и н. Всенародное признание.
Т а м б о в ц е в. Читали мои творения?
Д е р е б я к и н а. Я читала вашу книжку "Белая сирень" Очень интересно. Теперь таких писателей мало.
Т а м б о в ц е в. Чего не писал, того не писал.
Д е р е б я к и н а. Правда?
Т а м б о в ц е в. Но это не важно. Замечательно, что вы всё-таки читали. Что - это не самое главное. Это, наверное, был кто-то другой. Но это совершенно неважно. Всё равно - вы наш дорогой читатель. Так как - интересно было?
Д е р е б я к и н а. Да, очень. Про любовь.
Э м м а А р к а д ь е в н а. Для писателя каждый читатель - это друг.
Т а м б о в ц е в. Конечно. (Акатовой) А мы, наверное, поднадоели вам.
А к а т о в а. Что вы? Мы рады иметь таких постояльцев. К сожалению, не можем предоставить вам столичных удобств.
Т а м б о в ц е в. Удобств нам достаточно, мы скромные люди.
Э м м а А р к а д ь е в н а . В дачной местности особенных удобств не бывает.
А к а т о в а. Когда был жив муж, у нас в доме был полный порядок. Часто бывали знакомые мужа, друзья, интересные люди. Да вот Павел Григорьевич с Клавдией Агафоновной бывали. Всё было в доме. Был хозяин. Теперь всё приходит в упадок. Надо делать ремонт, да не знаю, как к этому подступиться
С у д а р у ш к и н. Виктор Михайлович был и доктор хороший и хороший человек, было интересно поговорить, пообщаться.
А к а т о в а. (Тамбовцеву и Эмме Аркадьевне) Было бы хорошо, если бы вам здесь понравилось, приехали бы на следующий год.
Э м м а А р к а д ь е в н а. Нам очень нравится у вас.
Т а м б о в ц е в. Век бы здесь жил. Просто рай земной.
А к а т о в а. Ну и на следующий год приезжайте, и всегда можете приехать. Право, искренне говорю, всегда будем вам рады. Да и круглый год можете жить. В доме-то ведь свободно, зимой тепло.
С у д а р у ш к и н. Приезжайте черпать вдохновение.
Т а м б о в ц е в. А что? Возьмём и приедем - и на следующий год, а может и потом.
Д е р е б я к и н а. (Эмме Аркадьевне) А я знаю вашу дочку. Такая хорошенькая, славная. Только мальчишка, с которым она дружит, он ей не пара. У него мать просто библиотекарша. Такая девочка не для него.
Э м м а А р к а д ь е в н а . Ну, что вы такое говорите!
Д е р е б я к и н а. Они настоящие нищие. Мать в одном платье ходит десять лет.
Э м м а А р к а д ь е в н а. Теперь время такое, война только что кончилась.
Д е р е б я к и н а. (Тамбовцеву) Вам правда здесь нравится? Здесь такая скука. Люди всё некультурные, необразованные. Книжки тоже нельзя достать хорошие. Раньше было много хороших писателей, было интересно.
Т а м б о в ц е в. Нет, вы прелесть. Я почти влюблён.
Э м м а А р к а д ь е в н а. (Тамбовцеву) Сергей, не дури.
А к а т о в а. Что ж Моисей Борисович? Всё молчит? Всё один? (понижая голос). У него, знаете, немного (показывает возле виска). Вот так вот всё время бродит здесь. Всё молчит. Всё думает. Семью потерял во время войны.
С у д а р у ш к и н. Человек погружён в себя.
Входит Поперечный.
П о п е р е ч н ы й. Всем добрый вечер.
С у д а р у ш к и н. Пётр Петрович! Откуда это вы?
П о п е р е ч н ы й. Да вот, веду подготовку к походу. Ходил в деревню, договаривался насчёт лодки, чтобы нам переправиться на тот берег.
С у д а р у ш к и н. Вы так серьёзно занимаетесь этим?
П о п е р е ч н ы й. Приходится. А как же?
А к а т о в а. Девушки, давайте ещё пройдёмся. Пусть мужчины поговорят о своих делах.
Т а м б о в ц е в. Вы нам не мешаете, напротив, оставайтесь.
А к а т о в а. А мы тоже хотим поговорить про своё, про женское.
Т а м б о в ц е в. Ну тогда...
Акатова, Эмма Аркадьевна, Деребякина уходят.
С у д а р у ш к и н. У женщин свои дела. (Поперечному) Всё-таки на Мохово городище идёте?
П о п е р е ч н ы й. Да.
С у д а р у ш к и н. Будьте осторожны.
П о п е р е ч н ы й. Ерунда, прорвёмся. Из мальчиков надо делать мужчин.
Т а м б о в ц е в. Прекрасно сказано. Когда-то и мы... Правда, походов не было, время было другое. (Поперечному) Это вы хорошее дело делаете... Молодцы.
С у д а р у ш к и н. Дай Бог.
П о п е р е ч н ы й. Всё продумано, всё, что надо, предусмотрено. Никаких неожиданностей не может быть. Пока занимаюсь этим делом, ни одной минуты свободной не имею. Всё бегаю: что-то надо достать, о чём-то договориться. Так что бегу дальше.
С у д а р у ш к и н. Во всяком случае желаю вам успеха.
Поперечный уходит.
Т а м б о в ц е в. Настоящий учитель, воспитатель, наставник.
С у д а р у ш к и н. Молодой, энергичный... Но я был бы поосторожней.
Т а м б о в ц е в. Сталкиваешься с такими людьми и видишь в своём писательстве ущерб. Живёшь как бы на обочине жизни. Она проносится мимо, а мы, пишущая братия, выхватываем из неё какие-то сюжеты, толком не поняв, не разглядев чего-то, сочиняем, придумываем. А вот - живой человек. Занимается живым делом, организует поход школьников. То есть живёт в этом событии, он неотделимая часть его. Если бы он написал об этом, было бы настоящее произведение, с живыми образами, не выдумка. А вся так называемая великая литература - всё придумано.
С у д а р у ш к и н. Но придумано талантливо, с глубоким смыслом
Т а м б о в ц е в. С глубоким смыслом? Да, конечно. Только читателю этот глубокий смысл не нужен. Читатель ищет развлечений. Чехов сказал, что его будут читать семь лет. Тут же раздались протестующие голоса: "Что вы, Антон Павлович! Вас будут читать вечно!" А на самом деле? На самом деле великий человек был прав. Кто читает его сейчас? Ну, школьники, которых заставляют, ну ещё десяток каких-то чудаков. Юмористические рассказы? Возможно. А "Степь"? Великую вещь? Спросите, кто прочёл "Степь"? Я уже не говорю о Тургеневе, о Толстом. Кому интересны "Крейцерова соната"? 'Смерть Ивана Ильича'? А что тогда говорить про нас, которым нехватает глубины, силы таланта? Да, читают. Но это ненормальные - психопаты, истерички.
С у д а р у ш к и н. Неправда, вы плохо думаете о народе.
Т а м б о в ц е в. Вы только что слышали выступавшую здесь читательницу.
С у д а р у ш к и н. Ну, это ещё не народ.
Т а м б о в ц е в. Но это часть народа. Значительная часть. Впрочем, вы можете подумать, что я обижен, страдаю. Ничуть. Я пишу, а там - хоть трава не расти. Ведь я прекрасно понимаю, что читают для развлечения, для того, чтобы убить время. Ну и пусть. А я пишу, чтобы иметь гонорар. Ради хлеба насущного. Конечно, я подчиняюсь велениям времени... Тут уж... да... Нет, я не питаю иллюзий. Я убеждён, что и вы меня не читали, и ничуть не в претензии.
С у д а р у ш к и н. Нет, Сергей Фёдорович, хотя ваше мнение обо мне несколько... я вас всё-таки читал. Признаюсь, взял из любопытства, но прочёл с удовольствием - сборничек ваших рассказов. И в некоторых местах даже очень понравилось.
Т а м б о в ц е в. Милейший Павел Григорьевич, может быть я высказался не очень удачно, - извините, но я вас причисляю к числу самых квалифицированных читателей. Не сомневайтесь. Если бы не было таких читателей, тогда писать было бы просто бессмысленно. Признаюсь, я слукавил... Конечно я пишу совсем не ради хлеба насущного, хотя и для этого тоже. Писатель не может быть равнодушен к тому, как его принимают. Но всё-таки, думаю: то, что сейчас пишем мы, современные, пускай даже и неплохо, всё равно, может быть за небольшим исключением, это не только семь лет, это семь дней после нас не будут читать. Ну, неужели вы, учитель, гуманитарий, не видите, что искусство слова вырождается? Наш писательский уровень конечно ниже того, что было достигнуто в девятнадцатом веке. Я не сомневаюсь в прогрессе, и литература конечно ещё принесёт прекрасные плоды, но это в будущем, в других поколениях.
С у д а р у ш к и н. Подождите, а Горький, Шолохов, Фадеев? Есть ещё такие писатели, как Пришвин, Сергеев-Ценский, да много других, есть отдельные произведения. Разве их творчество не продолжает развитие литературы? А Алексей Толстой? Я и ваше творчество считаю достойным. Нет, уважаемый Сергей Фёдорович, вы просто капризничаете, а, скорее всего, - это игра, кокетство.
Т а м б о в ц е в. Горький, Алексей Толстой - это уже прошлое. Фадеев? Что-то списал с натуры, подретушировал - на потребу дня. Пришвин, Сергеев-Ценский - тоже люди прошлого века. Где настоящее? Где символы, которые останутся во времени? Где тот, кого можно было бы поставить рядом с Пушкиным, с Гоголем? Вы сами только что говорили о могучем слове.
С у д а р у ш к и н. Да, такое слово необходимо, а чтобы создавать символы, надо найти, увидеть их и, конечно, уметь показать.
Т а м б о в ц е в. Да, вы правы. Тогда прав и я: то, что написано нами не дотягивает... (входит Зузенко). О, Николай!
З у з е н к о. Заходил к вам - там всё на замке.
Т а м б о в ц е в. Вот, скажи, пожалуйста, что ты теперь читаешь?
З у з е н к о. Да ничего. Времени нет. Приходишь с работы - отдохнуть хочется. Какое там чтение? Да и что читать? Современных не люблю, прости уж меня, а старое читать - к чему, зачем?
Т а м б о в ц е в. Вот, пожалуйста - человек с высшим образованием. Ну, да ладно, как работа?
З у з е н к о. Прислали мне двух фэзэушников, не знаю, что с ними делать. Разболтанная публика. Работают кое-как, шпана. Старые рабочие жалуются. Попросят помочь, что-то сделать, подать - тебе надо, ты и делай. Один-то парнишка неплохой, старательный, а другой верховодит. Мастера по матушке кроет, а уволить не могу, не имею права. Воспитывать надо, видите ли. А где были родители, школа?
С у д а р у ш к и н. В школе мы таких не держим. Не хочешь учиться - работай.
З у з е н к о. Вот-вот - работай. А вы знаете, как они работают?
С у д а р у ш к и н. Это теперь стало, после войны.
Т а м б о в ц е в. В наши годы молодёжь и училась, и работала. А уж во время войны он бы так не поговорил.
С у д а р у ш к и н. Нет, в школе сейчас учатся те, кто хочет учиться. Есть, конечно, шалуны, баловники. Есть и такие, которые учатся с ленцой, есть троечники. Ну, случаются и ЧП, не без этого. Но так всегда было. Это же такой народ - в стадии брожения. Но всё-таки в школе поддерживается порядок. А что касается воспитания... Тут уж что мы можем? Главное воспитание в семье, дома. Школа, конечно, тоже воспитывает, но если отсутствует воспитательное начало, никакая школа ничего не сделает. Единственное, что остаётся - исключить такого ученика, чтобы не разлагал других.
З у з е н к о. Вы их исключаете, а они приходят к нам.
С у д а р у ш к и н. К сожалению, но что мы можем?
З у з е н к о. Вот мы и бьёмся с ними.
Т а м б о в ц е в. А вспомни наши школьные годы. Мы ведь тоже были не ангелы. Попадись мы тогда Павлу Григорьевичу, а?
З у з е н к о. Да, был случай - чуть школу не сожгли. Помнишь? Но всё-таки старших уважали, был страх.
С у д а р у ш к и н. А знаете - вот эти баловники, иногда даже хулиганы, троечники - из них часто получаются большие люди. Учёные, военные, да и писатели. И отличники - далеко не всегда из них образуется что-то значительное. Отличник - это ведь часто просто хорошая память и усидчивость.
Т а м б о в ц е в. Смотрите-ка, кто к нам идёт.
Входит Сущевич с этюдником.
С у щ е в и ч. Привет честной компании... Ходил на этюды. Работал бы ещё, да день заканчивается.
Т а м б о в ц е в. Вы наш Левитан. Или Саврасов?
З у з е н к о. Ну и каковы успехи? Скоро порадуете нас своим шедевром?
С у щ е в и ч. Шедевром, говорите? Не так-то просто.
С у д а р у ш к и н. Георгий Антонович замечательный художник. Я ценитель, конечно, доморощенный, но мне нравятся ваши пейзажи. На них успокаивается душа.
Т а м б о в ц е в. Полностью присоединяюсь.
З у з е н к о. Признаться, никогда не мог понять, какая разница - Левитан, Шишкин, Саврасов. Небо синее, трава зелёная, ну, там цветочки, речка, дерево. Всё уже давно нарисовано. А теперь новые пошли - мазня такая, что ничего не поймёшь
С у щ е в и ч. Чтобы книгу прочесть, нужно учиться. Чтобы понять то, что прочёл, ещё нужно учиться, нужно воспитывать себя, образовывать. А вот в живописи все всё понимают сразу. Видите: трава зелёная, небо синее. Нет. Трава-то зелёная, но у Левитана по-другому, у Шишкина ещё по-другому, у Саврасова совсем другое. А чтобы это понять, надо учиться. Живопись - это каторга. Если хочешь добиться успеха - работай. Конечно, как и в любом другом деле.
З у з е н к о. Ну, Георгий Антонович, вы меня просто высекли.
С у щ е в и ч. Надеюсь, не слишком. Иначе готов просить прощения.
Т а м б о в ц е в. А я вот сколько уже ничего не пишу, всё только собираюсь, думаю. Сильно развратила меня здешняя обстановка, природа. Хочется выйти на берег реки, сесть и целый день смотреть и смотреть, как идут волны, как солнце играет своими лучами, слушать, как шумит ветер в кустах, в траве, следить облака.
С у щ е в и ч. Да, такое настроение случается. Но поживёшь так день-другой и чувствуешь: нет, нельзя. Угрызения начинают одолевать - время уходит. Жизнь коротка. А когда начинаешь работать, забываешь всё. Выходишь на природу, устанавливаешь этюдник и чувствуешь себя частицей этой красоты. Она вознаграждает сторицей.
С у д а р у ш к и н. А как же семья? Вы ведь здесь один?
С у щ е в и ч. Семья у меня в Москве. Они бывают здесь - жена, дети. Я тоже наезжаю к ним. Но работаю здесь. Снял комнату, отдельный ход. Лучшего и не надо.
Т а м б о в ц е в. А я уже не могу без благ цивилизации: отопление, горячая вода, ванна, мой любимый письменный стол. Потом всё-таки театры, кино, выставки, творческие встречи. Так вот выехать на лето - это можно, это даже полезно. Но жить здесь постоянно? А осень? Зима? Да здесь пропадёшь с тоски.
З у з е н к о. Я живу здесь круглый год и ни скуки, ни тоски не замечаю. У меня служебная квартирка. Удобства тоже есть. Здесь тихая, спокойная жизнь - для меня это главное. Иногда в картишки перекинемся с коллегами. В кино можно сходить и здесь. Можно и почитать, хотя читаю мало. А без театров, без музеев я могу спокойно обходиться.
Т а м б о в ц е в. Итак, подведём итоги нашей дискуссии. Жить вблизи от природы, рядом с нею, вместе с нею - это здорово и прекрасно. Но некоторые испорченные цивилизацией субъекты уже не способны на это, о чём остаётся только сожалеть. Однако, дай Бог, в следующем году снова приедем сюда. И жене здесь нравится, и для дочери хорошо. Так что будем встречаться.
З у з е н к о. Меня-то уж в следующем году здесь не будет.
Т а м б о в ц е в. А вот это жалко.
С у д а р у ш к и н. В нашей глуши жизнь простая - это правда, развлечений, соблазнов нет. Приезжайте к нашей природе, а мы вам всегда будем рады. Творческие люди повышают тонус провинциальной жизни.
С у щ е в и ч. (Тамбовцеву) Обещанный вам пейзаж уже готов.
Т а м б о в ц е в. В самом деле? Прекрасно. Повешу в своём кабинете. Буду вспоминать, думать о вас, друзья мои, об этих днях... Однако пора уже двигать к дому. Как вы считаете? Вечереет.
С у д а р у ш к и н. Да, надо идти. (показывает на Фраго) А человека надо забрать. Что ж он будет сидеть здесь всю ночь? Ну как, Моисей Борисович, пойдём? (слегка подталкивает Фраго, помогает встать). Ну, вот и пошли. Солнце уже на закате.
З у з е н к о. Что ж он - всё время так?
С у щ е в и ч. У человека сломана душа.
Наступает вечер. Издалека слышатся звуки гармоники. Входят Игорь и Леда.
Л е д а. Кто-то костёр оставил.
И г о р ь. Чуть тлеет (подбрасывает несколько сучьев).
Садятся на поваленное дерево, придвигаются друг к другу, обнимаются.
Постепенно темнеет, звенят сверчки, звучит далёкая гармоника, вспыхивают зарницы.
Л е д а. Я не люблю разлук... Расставаться,.. Нет.
И г о р ь. Прожить бы вместе долгую жизнь... Как эти дни...
Л е д а. Мы будем писать друг другу длинные письма. А потом поженимся... Ты будешь заниматься своей историей, я - музыкой. У тебя будет много книг, будет твой письменный стол, ты станешь знаменитым учёным. Мы будем ходить в театр, на концерты. У нас будет много детей. Правда? Ты любишь детей?
И г о р ь. Да, люблю.
Л е д а. Расскажи, как ты убегал на войну.
И г о р ь. Да, убегал, четырнадцати лет ещё не было... До Москвы добрался, ну а там меня сцапали... милиция.
Л е д а. А мама? Бросил её?
И г о р ь. Плакала конечно... Нет, война - это такое время. Мы с Колькой Болтановым договорились, а его мать захватила в последнюю минуту, пришлось мне одному... Это же подвиги, приключения. Я бы и сейчас убежал.
Л е д а. Но ведь это же какое горе! Я помню эти налёты на Москву... Тревога, бомбоубежище. Недалеко от нас бомба упала...
И г о р ь. Всё равно... А как же?.. Надо же было защищать страну.
Л е д а. Но для этого были взрослые мужчины.
И г о р ь. А сколько было на войне пацанов? Я им завидую.
Л е д а. Глупенький. А если бы тебя убили?
И г о р ь. Что ж? Многих убили.
Л е д а. И тогда мы бы не встретились. Разве не жалко?
И г о р ь. Жалко... Но ведь тогда...
Л е д а. Нет, не надо никакой войны. Мы доживём до глубокой старости. Нет, и о старости не надо, пусть будет вечная молодость...
И г о р ь. Тебе не холодно?
Л е д а. Нет. С тобой мне тепло... Я слышу, как бьётся твоё сердце. Как сильно... Расскажи что-нибудь - хорошее... Почитай стихи... Твоего любимого Лермонтова.
И г о р ь.
Они любили друг друга так сильно и нежно
С глубокой тоской и страстью безумно-мятежной.
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порой видали.
И смерть пришла, наступило за гробом свиданье,
Но в мире новом друг друга они не узнали...
Л е д а. О, это грустные слова. Любили и не признались... И даже за гробом не узнали друг друга... Это... Нет, это ужасно!
И г о р ь. Это только стихи, но я люблю их... Лермонтов - это...
Л е д а. (голосом негромким, но полным страха) А-а!
И г о р ь. Что ты?
Л е д а. Мне показалось... не знаю... Мне сейчас почудился... ну, всё этот же... И как-то очень страшно... Лицо мертвеца... Вспыхнула зарница, и возле того куста будто он стоит.
И г о р ь. Тебе показалось. Уверяю. Что ему здесь делать? Тем более сейчас? Ты просто много думаешь о нём. Он слишком часто попадается тебе на глаза...
Из темноты выходит Фраго. Леда в безмолвном страхе прижимается к Игорю. Фраго молчит, глядя куда-то, в пустоту. Леда и Игорь поднимаются молча, прижавшись друг к другу, с опаской уходят.
Звенят сверчки, звучит далёкая гармоника, песня.
Фраго как будто чего-то хочет в самом себе. Остаётся стоять. Смотрит в огонь.