Кремовый вагончик "Джампи" мчался, пытаясь наверстать расстояние, которое синий минивэн успел выиграть за минуты, пока оперативник расспрашивал свидетельницу и организовывал погоню. Слово, услышанное Машей в кратком диалоге водителя и пассажира, однозначно указывало на убийцу. Или на пособника, что тоже неплохо. Кровь из носу, машину требовалось догнать, остановить, орудие убийства найти, изъять!
- Дальше, - через плечо сказал Маше капитан Табаков,- дело техники. Допросить задержанных и по горячим следам раскрыть убийство.
Девушка поняла, даже запомнила термин. Это славно, что с ее помощью дело о дерзком убийстве банкира Лободы не станет очередным "висяком", как это казалось капитану в первые минуты расследования.
Тем временем "Джампи" следственно-оперативной группы нагонял подозреваемых, и очень быстро - редкий поток попутных машин позволял. Водитель умело лавировал, обгонял, обходил. Где удавалось углядеть просвет - наяривал и по встречке. До минивэна, оказавшегося корейским "Кия Карнивал", оставалось метров пятьдесят, когда капитан Табаков не выдержал и прикрикнул на водителя:
- Наддай, обгони и подрежь!
Тот подчинился, поравнялся, но шофер "Киа" решил не уступать полосу, тоже топнул по педали газа. Его можно понять, ведь морду и бока следственного автомобиля не успели расписать опознавательными надписями, а наглецов-скорохватов на российских дорогах всегда в избытке. И если два темпераментных водилы оказываются рядом, то состязание - неизбежно. Вот машины и припустили, словно спортсмены перед финишной чертой. Но капитан Табаков знал, что право нарушать правила дорожного движения - только на его стороне, и терпеть хамство беглеца не собирался. Он опустил стекло, заорал в сторону "корейца":
- Ты! Прими к обочине, остановись!
Вряд ли на скорости - когда мотор ревет, колеса шумят по асфальту, а за стеклом свистит ветер - в "корейце" его услышали. Тот шофер смотрел на дорогу, а краем глаза если и видел движение в соседней машине, то поворачивать голову не спешил. Это же принципиально важно в гонке, чтобы на того козла внимания особого не обращать, а вот успешно обставив - в зеркало глянуть, этак, победительно. И усмехнуться туда же, снисходительно так, жалеючи неумеху, конечно. Или средний палец показать. Чтобы знали, с каким крутым гонщиком состязались!
Оперативник сообразил - приказывать бесполезно, утратил последние крохи терпения, вытащил пистолет и направил в сторону "корейца". Когда он высунулся, поток воздуха с силой рванул руку. У кого другого, менее прочного, мог бы и вывернуть сустав, но капитану лишь злости добавил. Хотя Маше почудился хруст.
- ...мать... - гневно завопил капитан и приказал своему водителю: - Ближе притрись, я ему стекло рассажу!
Табаков не собирался стрелять, поняла девушка. Но люди в "корейце" откуда могли знать, что на уме у амбала, чья морда, как у Валуева, едва в окошко "Джампи" вписывалась? Того ведь, даже в смокинге, покажи кому внезапно, да из-за угла - бедолага все до рубля сам предложит, лишь бы потом отбежать подальше и штаны опростать, известно от чего. Немудрено, что "Киа" рванул вперед, как наскипидаренный.
Испуга и везения ему хватило проскочить перекресток на "розовый" и сумасшедшим зигзагом пройти сквозь относительно рыхлый массив автомобильного "пелотона".
Капитан огорчился, руку с пистолетом втянул, матерно прокомментировал ситуацию. Водитель укоризненно посоветовал:
- Так не кричать надо, а мигалку ставить, - и правой рукой показал, где лежит "синее ведерко с проблеском ".
В этот момент он удачно использовал разрыв между порциями трафика, которые нарезал долгий светофор на встречке. Инспекторы ГИБДД - они "паслись" на той стороне трассы - взглядами проводили стремительный минивэн.
- Блин, - возмутился капитан Табаков, - что раньше молчал?
В мгновение ока мигалка пришлепнулась не на крышу, а на капот, куда он смог дотянуться. Погоня продолжалась. Маша с интересом и ужасом - не в кино же, а наяву, да еще с личным участием - наблюдала, как представители закона настигают людей, которые закон преступили. Могла ли она предположить такое развитие событий всего десяток минут назад, когда выскочила из квартиры по сугубо мирной причине?
*
Кот. Во всем был виноват кот по имени Кася. Маша обыскалась лохматого мурлыку, но тот исчез. Или так затаился, что найти его можно, только перевернув квартиру. Но вряд ли. Кася не отзывался и на звук открывания баночки "Вискаса". Уж что-что, а любимый корм котейка потреблял азартно и до донышка, даже будучи больным.
Не на шутку волнуясь, хозяйка подошла к форточке, которая всегда оставалась приоткрытой, в самые лютые морозы, а по лету - так и тем более. Маша некогда приладила кусок фанеры между рамами, чтобы Касе было удобно там сидеть-лежать, а то неуклюжий увалень пару раз падал внутрь. Голуби, эти скверные символы мира, когда шумно вспархивали с соседней крыши - так расстраивали котейкину нервную систему, так тревожили! Охотничий инстинкт заставлял абсолютно домашнего кастрата вздрагивать, взмахивать растопыренной когтистой лапой, отчего шаткое равновесие рушилось...
Точнее, рушился Кася. Естественно, выбраться из межрамья ему ничего не стоило. Один прыжок, и все. Что удивительно, знакомые хором укоряли Машу именно за эту лежанку, дескать, зря угождаешь живому тамагочи. Кормишь, мол, и хватит, а ты прогибаешься перед ним, как не знай кто! Она не спорила. Зачем? Всяк по-разному любит. Маша считала, что не балует, а мудро использует древнеримскую формулу для предотвращения волнений плебса: "Хлеба и зрелищ". Чтобы пушистый неуклюжик не скучал и не хулиганил, пока хозяйка занята на работе.
- Дура! Зачем форточку оставляла открытой? - смотрела она на пустую лежанку, корила и накручивала себя. - Он мог наружу выпасть! С пятого этажа! Толстый, раскормленный! Да он насмерть расшибся, если упал! Дура, что я стою? Надо искать!
Схватив ключи и мобильник, Маша ринулась из квартиры. Обогнув работягу, который спускался по лесенке из чердака, она сбежала вниз. На скамеечке согбенно притулился Витамин Ветераныч, типа, дышал свежим воздухом. По случаю полувесны или слишком прохладного лета дед щеголял раритетными галошами, чей глянец потускнел от времени, напяленными на серые валенки. Его обычная одежная серость, всегда разбавленная коричневым шарфом, который дедок гордо именовал "мохеровым", прежде вызывала у Маши ассоциации с воробьем. Но сегодня птицы, окаянные голуби, подозревались виновниками падения Каси - мудрено ли, что ее сознание отвергло "воробья" и поменяло на "крысу, изрядно побитую молью"?
- Витамин Ветераныч, - громко крикнула она в левое ухо завязанной на подбородке шапки-ушанки, - котейку моего видели? Пушистого, дымчатого?
Дед кивнул, показал трясущимся пальцем в сторону подъезда, откуда только что появилась Маша:
- Давно.
Вот пойми, можно верить глуховатому и туповатому старикану? Девушка ринулась было проверять подъезд, но сообразила, что не увидеть своего кота, сбегая по лестнице, она неспособна. И вообще, как удалось бы Касе забежать внутрь, когда дверь натуго прижимается пружиной? Разве что кто-то любезно придержит створку? Понимая - если слух Ветераныча снизился с возрастом, то мозгам заржаветь и подавно ничто не мешало - Маша громко пояснила:
- Кася из окошка выпал, с той стороны, где тупик! Он мог домой прибежать. Или на дерево залезть. Не видели?
Дед кивнул, показывая на подъезд:
- Ага. Он, - явив слабоумие во всей красе. - Этот.
Маша невольно оглянулась на скрип дверной створки, но там оказался рабочий с инструментальным ящиком. Незнакомый, по необмятой спецовке которого сразу видно - новичок. И то, слесаря у них в Жэу меняются чаще, чем мусорный контейнер вывозится. Касю этот парень похитить не мог - под спецовкой крупную живность не спрячешь, а в ящике, даже полупустом, он не поместится. На всякий случай девушка уточнила:
- Эй, вы кота на лестнице не встретили?
Работяга надвинул бейсболку на нос, покачал головой и зашагал по своим делам. Другого ответа девушка и не ждала. И никто из соседей её любимца к себе не взял бы. Кася всем известен, потому что гулял вместе с хозяйкой по двору, причем, без шлейки и поводка. Кот, который гуляет не сам по себе - это редкость. А тут старый пень тычет пальцем, будто и впрямь убежден, что пропавшая животина вошла в подъезд, где в подвал хода нет, а на чердак по железной вертикальной лестнице - не всякий человек поднимется.
- Тьфу на тебя, старый пердун, - не сказала, но подумала Маша, направляясь в тупичок, куда выходило злополучное окно с открытой форткой.
Когда строили панельную пятиэтажку, соседний дом, возведенный больше века назад, планировалось снести. Если верить слухам, во время войны на него упала небольшая бомба, которая разрушила угол и наполовину расшатала две стены. Их потом разобрали на кирпич, но уцелевшая часть купеческого дома оказалась на диво прочной. А после сумбура перестройки, прихватизации с ваучеризацией - дом купца Полунина купил сын первого секретаря горкома. И не поскупился - восстановил на старом фундаменте былые стены, надстроил три этажа и распродал элитные квартиры за такие сумасшедшие деньжищи, что вслух сказать можно, а вот поверить в количество нулей - трудно.
Комфорт "полунинцам" создавали старательно, не скупясь. Озеленение сохранили, слава богу. Но лифтовую шахту внутри теснить не стали, а пристроили снаружи. И что получилось? Форменное безобразие! У кого есть толика фантазии, пусть представит квадратную фабричную трубу. Да-да, квадратную! Высотой, как принято их делать, метров сорок или пятьдесят, унылую и никому ненужную. Такое отвратительное "бетонное сооружение" выросло впритирку с торцом пятиэтажки, создав каменный мешок.
С богатым не судись, правильно подметил народ в поговорке. Сбор подписей, ходатайства и жалобы в газеты выглядели блеянием баранов, которых все равно остригли. Маша тогда была слишком мала, чтобы помнить детали, но мамина фраза про восстание рабов, заведомо обреченное на поражение - очень понравилась. Более того, запомнилась и сказалась на поведении в школе, в университете и на работе. Когда прогрессивное студенчество с интеллигенцией либерально-демократически бурлило, брызгало слюной, рвало на себе тельняшки, агитировало - умная Маша тратила энергию на учебу. Постепенно все привыкли к "белой вороне", которая петиции "добрым баринам" не подписывала, шествиями и митингами пренебрегала, а выбирая говорливых депутатов и подставленных президентов - голосовала против.
Возвращаясь к пристройке времен перестройки - лифт остался. Пошумев и выпустив пар, "бараны" улицы смирились. А вот жильцы подъезда, затененного пристройкой, постарались извлечь хоть какую-то пользу из вреда. Опасаясь, что закуток станет прибежищем пьянчуг и стихийным общественным туалетом, они посадили вдоль стен колючий кустарник. Середина квадрата превратилась в парк скульптур. Отец Маши, водитель мусоровоза, свозил туда каменные, гипсовые и металлические скульптуры, памятники, бюсты и все такое, что становилось ненужным городу. Баб с веслами, с ведрами и пионеров с горнами там не было, но Ульянов, Джугашвили, Феликс, Свердлов и еще какие-то личности плечом к плечу стояли на охране тупичка, не оставляя ни одного свободного места любителям уличного распития горячительных напитков.
Кася мог приземлиться только в кустарник. Упругие ветки, конечно, милосерднее жесткого асфальта, и кроме царапин, коту вряд ли что грозило. Придав голосу максимальную нежность, Маша приговаривала:
- Где же мой лапулечка? Кому мама консервик откроет, кого на ручки возьмет и домой отнесет... Кис-кис-кис, Касенька, пушистик мой...
Жалобное мяуканье ответило ей. Обрадованная хозяйка протиснулась между ростовым Феликсом и карликом Марксом, которые уединились перед железной дверью, что прикрывала узкий и низкий проем в бетоне лифтовой пристройки. Кася сидел... Нет, не сидел. Он собрался в комок, втиснулся задом в куст - наружу торчала одна голова с расширенными зелеными глазищами. И не мяукал - плакал. Так отрывисто, вопросительно-жалобно мявкают кошачьи подростки, потеряв маму. Как люди аукают в чащобе, не видя друг друга.
- Ты здесь, маленький мой! Иди ко мне, мама отнесет домой... Не плачь!
Круглые глаза кота обратились к хозяйке, но он не двинулся с места. Наклонившись, Маша подхватила любимца, вытащила из куста. Тот прижался, вцепился когтями с такой силой, что проткнул кофточку, больно царапнул грудь.
- Ой! Ты что, милый, так перепугался? Разожми лапку, - и помогла пальцами.
Что-то липкое и влажное испачкало подушечки лап и пальцы. При ближайшем рассмотрении - субстанция оказалась кровью.
- Кася, где ты поранился?
Маша отодрала кота от себя, поставила на угол железно-феликсового постамента и принялась ощупывать и осматривать. Вопреки ожиданиям, Кася не выказал неудовольствия и не взвыл от боли, напротив, принял осторожные касания за ласку, успокоился и распрямил хвост, хотя и не поднял трубой, как обычно расхаживал по дому.
- Если не твоя кровь, то чья?
Задавшись вопросом, Маша тотчас углядела ответ, который вытек из-под железной двери солидным ручейком, создал лужу и свернулся. Но не раньше, чем в него угодил котейка, перепуганный падением и одурело скакавший в поисках убежища. Отпечатки Касиных лап вели в куст, откуда его только что извлекли.
- Ни фига себе, - прошептала хозяйка, снова прижав к себе кота, как единственную близкую душу, - откуда столько набежало?
Разнузданное - а может, раскрепощенное, в студенчестве основательно натренированное книгами и вынужденными просмотрами фильмов по Кингу и про Фредди Крюгера - воображение мгновенно нарисовало лифт с распахнутыми створками, где грудой лежат многократно застреленные тела состоятельных обитателей бывшего купеческого дома. Едва не вскрикнув от ужаса, Маша кинулась прочь.
Она взлетела на свой этаж так стремительно, что не запомнила, сидел ли у подъезда Ветераныч, снесло ли его воздушной волной от ее бега, открывала она себе дверь в подъезд и в квартиру или пробила обе насквозь? Ворвавшись в ванную комнату, девушка отмыла и отдраила лапы Касе, используя шампунь и старую зубную щетку. Кот настолько ошалел - а, может быть, проникся заботой? - что даже не вякнул и не сделал попытки вырваться. Насухо промокнутый полотенцем, Кася покорно сел в угол дивана и продолжил выслушивать горячечное бормотание хозяйки:
- ... да что они там творят, буржуины несчастные? Крови-то сколько, боже мой! Точно, убили... И не одного. А что же я, дура, в милицию не звоню? В полицию, то есть... Ага, а оно мне надо? Да пусть сами, я-то каким боком к ним? Нет, так нельзя... Вдруг весь дом постреляли и зарезали? Так затаскают же, если позвоню... Нет, надо иначе. Сходить на разведку, посмотреть. Если полиция уже приехала, то звонить не буду. А если нет, тогда придётся...
Как только совесть одолела разумную осторожность, тотчас поднял голову и гражданский долг. Они вытолкали Машу из квартиры, заставили обойти дом и направили к парадному "полунинскому" крыльцу. Стоянки машин, жирно пронумерованные прямо на асфальте, в массе своей пустовали. Лишь рядом с широченным навесом, который прикрывал - сегодня от солнца, а в другие сезоны от дождя и снега - мраморный полукруг лестницы, столпилось несколько машин. Сияющий лаком "Фольскваген" выделялся импозантностью. Эта марку Маша знала. Недавний знакомец Боря пару раз подвозил ее на "Боре", которая блистала круглым логотипом из букв, поставленных друг на друга. Два фургончика стояли порознь. Нежно-кремовый, но запыленный, имел сдвоенный горизонтальный шеврон на морде, а темно-синий, обшарпанный - читаемые буквы "Киа".
Четвертая машина, вульгарная "Шнива", корячилась задом к лестнице. Маша обогнула ее, поднялась по ступенькам, едва не столкнулась с парнями, которые выносили наружу части ударной установки и другие музыкальные инструменты. Пережидая сутолоку, девушка услышала, как один музыкант - длинные сальные патлы и темные очки а-ля Лепс - спросил второго:
- Дробовик не вижу. Где он?
- Я к себе сунул, рядом с бочкой, - бодро ответил семит, длинноволосый не патлами, а мелкими упругими кудряшками, - в угол примастырил и одеялом накрыл, чтобы не болтался.
Парни продолжали укладывать инструменты в "Шниву". Маша вошла в подъезд и направилась к мордастому охраннику, который в подобострастной стойке докладывал плотно сбитому мужчине в простой футболке, джинсах и кроссовках, сверяясь с записями в тетради:
- ... грохот стоял. У них динамики, аж сдувало, как орали...
- Простите, я перебью, - девушка громко вклинилась в разговор, чтобы не мешать, а сразу спросить, известно ли охраннику про кровь, и удрать домой, если да, известно.
- Не мешай! - отмахнулся мордастый, но плотный собеседник цыкнул, как на щенка, и обернулся к Маше:
- Говорите.
- Что говорить? Я только хотела узнать, полицию вызвали или нет, и все.
- Я - полиция.
- Тогда я пошла.
- Куда? Сначала скажите, что вас привело сюда. И почему надо вызывать полицию?
Плотный мужчина в футболке оказался диво как настойчив, быстро раскрыл и закрыл какое-то удостоверение у Машиного носа. Она сто раз пожалела о дурацкой своей инициативе, а только вывернуться уже не удалось. Капитан Табаков, так звали настырного типа в футболке, сходил к лифтовой башне, посмотрел на лужу крови, чуть не за руку вернул Машу к стойке охранника и там стал записывать ее данные.
Из коридора вышли двое с чемоданчиками и еще один, седоватый, в синем мундире. Невзрачный парень, что сидя дремал на стуле позади охранника, вскинулся, готовый следовать за троицей. Один из гражданских продолжил, обращаясь к "мундирному":
- ...сразу насмерть. Еще бы, картечью, метров с пяти. Всю грудь изрешетило.
- Да, жуткая штука, когда вблизи. Петрович, это помповое ружье?
- Не знаю. Когда он, - второй владелец чемоданчика кивнул на первого, - достанет из трупа дробь, отвечу точно. Двенадцатый калибр, знаешь, тоже нехило, особенно, обрез...
- Ох, чую, хрен мы убийцу вычислим. Дробовик, это тебе не винтарь. Вот если его с патронами вместе, тогда...
На улице синий фургон завелся и покатил прочь. Маша посмотрела ему вслед и вдруг вспомнила, как совсем недавно слышала только что упомянутое слово. Ее осенило: "Ой, это же важно!", и она громко сказала про патлатого музыканта. Капитан Табаков и "мундирный" вздрогнули, на миг превратились в соляные столпы и сразу ожили:
- Где он? Тот, ну! Который видел дробовик?
- Вон, у Шнивы. А ружье положили в синюю. Видите, уезжает?
Все выскочили наружу. Табаков ухватил патлатого за ворот, подвел к "мундирному", который с плотоядным выражением лица оглядел музыканта и скомандовал капитану:
- Бери машину и догоняй! Свидетельницу с собой, чтобы на месте опознала!
Невзрачный парень, который только что дремал на стуле, резво занял водительское место в кремовом фургоне, Табаков вежливо, но настойчиво помог Маше войти в салон, сам пристегнул ее ремень безопасности.
- Гони!
И погоня началась.
*
А теперь, спустя десяток минут, погоня перешла в миттельшпиль. "Кореец" сделал очередной ход - свернул с трассы вправо, уходя в пригородный посёлок. Табаков заметил маневр, подсказал водителю, и тот ринулся со встречки через три полосы, беспрерывно сигналя. Сзади к нему пристроилась машина гаишников, которые не могли видеть синюю мигалку и пребывали в уверенности, что преследуют отъявленного наглеца. Они-то и врубили весь набор, положенный спецмашине. Красно-синие проблески вкупе с голосистой сиреной заставили водителя "Джампи" глянуть в зеркало бокового вида:
- О, гайцы за нами увязались, - поделился он с капитаном.
- Похрен, - отмахнулся тот, - когда догонят и поймут, кто мы, еще и помогать станут. Газу до отказу, парень!
Кремовый минивэн "с помощью" гаишников пересек трассу и прибавил скорость. Вдалеке, на почти пустынной дороге, которая поднималась на бугорок, перекрывающий видимость, синела точка беглеца. Позади "Джампи", переливаясь огнями, мчалась полицейская машина. Пронзительный звук сирены тревожил окрестности. Встречные автомобили испуганно шарахались, а попутные, кому не хватало наглости мчаться во весь опор, - сдавали на обочину и пропускали странную пару, отмеченную мигалками.
Довольно скоро синий беглец стал ясно различимым. Кто-то, мотор или водитель "корейца" - проигрывал состязание. Но дорога с бугорка пошла вниз, посёлок отказался совсем рядом, и буйная зелень тополей скоро скрыла синий фургончик. Табаков яростно выругался:
- Ты! Если упустишь, в табло дам! Не пожалею! Тебе только катафалк водить!
Водитель обиделся, но огрызаться не посмел или счел слишком опасным отвлекаться от вождения. Единственное, что он себе позволил - пробурчать плохо различимое для капитана, которому уши забивала струя ветра из окна. Маша, сидящая за шофером, расслышала:
- Говорили мне, не иди в ментовку, мусоровозом будешь...
Дорога вошла под сень тополей, резко вильнула влево. С визгом резины или тормозов кремовый вэн почти вписался в изгиб, лишь задние колеса сошли с асфальта на гравий обочины. Мотор взвыл, машина выровнялась и снова набрала скорость. В задних колёсных нишах застучала щебенка, где-то в стороне и сзади зазвенело разбитое стекло. Сирена внезапно смолкла, проблесковые огни отстали.
- Вон, в тот проулок свернули, - радостно завопил капитан, отстегивая ремень безопасности, - чую, там машину бросят и ломанутся по огородам. Я за ними рвану, а ты на параллельную, на углу тормозни и секи, откуда они выбегут!
Он угадал. Синяя машина стояла носом в забор. Однако шофер никуда не убежал. Он словно врос в землю - так широко расставил ноги. И на плече, в замахе, в готовности к удару держал дубинку. Его напарник, пружиноволосый семит, стоял в голливудской позе, сжимая в руках пистолет.
- Что, козлы, поживиться надумали? Даже мигалку налепили, чтобы на понт взять? А вот херушки! Щас я вам объясню в до мажоре!
Вид шофера "Киа" соответствовал словам и голосу, сильному, рокочущему баритону. Похожий Маша слышала у Петра Кулешова, умницы и бессменного ведущего "Своей игры". Очень убедительный голос! Да и комплекция шофера - широкоплечего, хотя и слегка пузатого - гарантировала наличие недюжинной силы. Он снял дубинку с плеча, стремительно описал ею круг, отчего потревоженный воздух коротко шумнул.
Капитан и водитель "Джампи" одновременно распахнули дверцы, но выскакивать не стали, лишь пригнулись и нацелили пистолеты на беглецов. Табаков громко крикнул:
- Сдавайтесь! Иначе открою огонь на поражение!
Маша побледнела и вжалась в сиденье. Она-то не была прикрыта железом дверки, а как легко пули пробивают лобовое стекло машин - кто кино смотрел, тот знает! Пальцы девушки искали кнопку, чтобы отстегнуть ремень безопасности, чтобы сползти на пол, лечь, и пусть тогда начинают перестрелку - фиг кто попадет в такую незаметную мишень! Нервы и так были на пределе, а тут позади заныла сирена и стала приближаться.
- Светлый джампи, примите в сторону, остановитесь, - сквозь вой раздался отдалённый мегафонный голос, затем взвизгнули шины от резкого торможения, и прозвучало изумленное, - вот ни х... себе! Ой, бля, что я говорю... - но после краткого шуршания голос приобрел иной тембр и силу. - Всем положить оружие на землю! Поднять руки! При попытке бежать - открываем огонь!
Маша, так и не одолев кнопку открывания ремня, обернулась. Полицейская машина стояла чуть поодаль, слепя глаза светодиодными сполохами. Из-за распахнутых дверок выглядывали фуражки гаишников. Хотя девушке было не до смеха, но даже перепуганный разум отметил, что полицейские - и Табаков с его водителем и гаишники - все вели себя точь-в-точь, как в голливудских боевиках. Насмотрелись!
Тут ремень расстегнулся, наконец. Маша сползла по сиденью вниз, опустилась на колени, оставив на уровне видимости только глаза. Ну да. А как иначе оценишь ситуацию? Вдруг надо будет удирать, а ты знать о том не знаешь!
Пружиноволосый семит ошалел при виде новых участников:
- Гога, я не въезжаю, а менты зачем?
Баритон пару раз посмотрел на ту и другую машину, снял биту с плеча, опер о землю, молча сплюнул. Гаишники снова проорали в мегафон:
- Оружие на землю! Стволы и биту! Эй, в ситроене, к вам тоже относится!
Капитан Табаков крикнул им:
- Идиоты! Я свой, из кримпола! Вы что, мигалку не видите? Нам этих козлов задержать надо, на них мокруха!
Баритон ожил, возмутился:
- Чего гонишь? Какая мокруха? Мы на жирного жмура едем, тьфу, на похороны! Мы музыканты!
У пружиноволосого запел мобильник. Опустив пистолет, он приложил аппарат к уху, несколько раз переспросил:
- Что? Что? Да ты форшлаги не бросай, словами объясни! У, ё-о-о... Тупицы, дебилы! Понял, понял, сдаемся.
Его лицо, изумленное донельзя, обратилось к дубиноносцу:
- Гога, это реальные менты. Матвей там разобрался, сумел ментам втолковать... Короче, дура там одна затупила, в общем... - и крикнул капитану. - Все, мы сдаемся! Ваш следователь с нашим басом перетер и... раньше бы надо.
Он аккуратно опустил пистолет на землю, поднял руки и сделал пару шагов в сторону "Джампи". Капитан Табаков выдвинулся из-за дверцы, держа семита под прицелом. Водитель вышел с другой стороны, тоже сжимая оружие. Маша поднялась с пола. Мегафон гаишников неуверенно произнес:
- Эй, из ситроена! Стволы на землю! Стреляем!
Не оборачиваясь, Табаков показал в их сторону красную книжечку удостоверения. Гаишники вылезли из машины, осторожно двинулись вслед за ним. Баритон бросил биту под ноги, снова сплюнул:
- Блин, дурдом! Нате, вяжите меня!
Капитан, и вправду, надел на него и на семита наручники, позаимствовав вторые у гаишников, которые все-таки посмотрели в его удостоверение, подойдя близко. Теперь они, как единственные полицейские в форме, отгоняли толпу поселковых, которые собралась на шум, наподобие мух на... Понятно, на что.
Маша стояла рядом с синим фургоном, дожидаясь своей очереди. И вот капитан закончил с задержанными, повернул их к девушке:
- Который говорил про дробовик?
Пружиноволосый семит с готовностью воскликнул:
- Да я сейчас все объясню! Тут просто непонятка! Вы заднюю дверь откройте... Ой!
Это Табаков наладил ему пинка коленом:
- Молчать! На вопросы отвечать будешь, понял? Маша, кто?
- Он.
Робея, потому что о неотвратимой мести свидетелям, которых суд совершенно идиотским образом заставляет во всеуслышание указывать адрес, имя, место работы и жительства - знают все, Маша ткнула пальцем в семита. А потом, обуреваемая непонятным восторгом от собственной решительности - "а, будь что будет!" - повторила слова про дробовик, спрятанный за бочкой. Водитель, повинуясь кивку Табакова, полез в салон.
- Только не лапай, а то сотрешь отпечатки!
- Не учи ученого, а поешь... - язвительной поговоркой ответил тот, раздвигая завал из барабанов, тарелок на стойке, каких-то непонятных хромированных штуковин и громадных звуковых колонок. - Так нету ничего!
Семит с баритоном хохотнули. Табаков рыкнул:
- А в торец? Где дробовик?
- Там, - с явным приколом ответил семит и указал головой на фургончик же, - только вы его не опознаете.
Маша ощутила, как лицу стало жарко. Удушливая волна стыда и грядущего позора накрыла ее вслед за догадкой:
- Сленг... - но, сгорая и от любопытства тоже, она уточнила. - Это инструмент? Какой?
- Догадистая, - без подначки похвалил ее баритон.
Пружиноволосый семит, явный лидер в этой паре, криво усмехнулся и пояснил:
- Так, граждане, называется малый барабан, чтобы отличать от большого, который именуется бочкой. Может, с нас наручники снимут?
- Разбежался, ага. Пока сам не проверю, - буркнул капитан, на лице которого читалось огромное желание заткнуть рот этому наглецу.
Он выставил наружу все, что каким-то чудом умещалось в синем фургончике. Аппаратура и железки ударной установки заняли на обочине много места. Табаков даже попытался сорвать с места сиденья, но не преуспел в этом начинании. Зато ножом подпорол пол, задрал ковровое покрытие, разыскивая тайник. Не поленился и снизу осмотреть днище "Кия". Глядя на потрошение автомобиля, семит утратил веселость:
- Черт меня за язык тянет. Дошутился. Он теперь, пока не отомстит, в машине ковыряться будет. Девушка, вы меня извините, я не со зла. Поймите, халявный заказ срывается, похороны, да еще со жрачкой. Через час его понесут, а нас нет. Вы могли бы вашему начальнику намекнуть, что хорош уже, можно и отпустить лабухов, а?
- Он мне не начальник.
- Ну, все равно, поговорите. Видите же сами, я слово - он мне пинка. Ну, пожалуйста?
Маша пожалела парня. Она, в принципе, шовинисткой или антисемиткой никогда не была, хотя носителей еврейской внешности узнавала мгновенно. Еще бы! За семь лет музыкальной школы, где подавляющее количество преподавателей не скрывало свою этническую принадлежность, хотя могло бы прятаться за славянские фамилии, любой глаз натренируется.
По счастью, кроме уважения к талантам, знаниям и простительным слабостям педагогов, у пианистки Семеновой годы музыкалки выработали только сожаление о собственной посредственности, да неистребимую любовь к подлинной классике. Все это сейчас сработало, подтолкнуло Машу к действиям. Она подошла к ногам капитана, который осматривал днище машины, присела и крикнула:
- Вот интересно, я долго у вас в заложниках буду? Как дуру, привезли сюда, а теперь кто меня назад вернет? Скоро обед, между прочим!
Ноги в кроссовках на мгновение замерли, потом энергично задвигались, выползая. Испачканные синие джинсы и задравшаяся футболка гармонировали с лицом Табакова, усыпанным мелкой черной крошкой. Он зло глянул на Машу, щурясь от солнца:
- Сейчас. Умоюсь только.
Оплеснувшись из кювета, капитан осушил лицо и руки футболкой же, потом расковал семита и баритона, подозвал к своей машине, принялся за составление протокола. Семит оказался Шарифом Саидовым, второй музыкант - Георгием Манукяном. Маше, уже перегоревшей в переживаниях, было решительно наплевать на стыд и позор, поэтому она стояла рядом с парнями и в паузах интересовалась:
- Шариф, у вас ансамбль? А, рок-группа... Нет, терпеть не могу. Особенно вашего Гребенщикова. У него баран в голосе. Хуже него только Гвердцетели. А ты кто? Ударник и гитараст-пузочес? Не поняла. А, ритм!
Она хихикнула, а после представления Гоги в качестве "бассивного гитараста" - закатилась хохотом, на который подошли гаишники. Им тоже показались смешными некоторые термины, однако вердикт жаргону они вынесли мгновенно:
- Феня. Только специальная.
И на лице капитана мелькнула улыбка, но он занимался серьезным делом, поэтому намечающуюся массовую развлекушку пресек:
- Так, хорош мне мешать! Гайцы, спасибо. Вы, парни, данные свои водиле оставьте. В рапорте помяну, - и пожал полицейским руки.
Маша замолчала, впечатленная рыком Табакова. А тот быстро и деловито выяснил у музыкантов, что в квартире убитого банкира Лободы они отрабатывали сопровождение своеобразного корпоратива. Поэтому воспользоваться не то что полной фонограммой, но даже минусовкой им не удалось. Отвечал, в основном, Шариф:
- Понимаете, товарищ капитан, гости бухие, им орево подавай, а каждую песню отоваривать... То есть петь с тембровым наполнением - это тяжко. Мотька Ларин, хоть он вокалюга тот еще, но тоже, связки выплёвывать, оно ему надо? Вот, мы ловим паузу, когда гости жоревом заняты, гоним умца-умца, а потом затихаем и барсику даем погудеть. Я за ударника работал, он болеет, так мне тоже приходилось, чтоб парни дух перевели, валить ведро картошки... ой, длинный брейк играть... Нет, из наших никто никуда не отходил. Разве что на горшок, так это минута, туда и обратно. Только на фейерверк жопы со стульев и отрывали. Дважды. Первый раз обломились. Нет, не ночью, по свету уже, часу в... Не помню. Минут десять они отжигали. Почему утром? Откуда я знаю! Вроде, у них заминка случилась, не стрельнуло, так они всю систему перетряхивали. Нет, ничего подозрительного не видел... Лобода? На фейерверк он сам всех гостей и позвал. По лестнице спускались... После? Нет, не видел.
*
"Джампи" возвращался в город. Капитан пытался дозвониться кому-то, терзал мобильник и ругался на отсутствие связи. Маша сидела на том же месте и улыбалась, вспоминая смешные слова музыкального сленга. Она, выросшая в стерильной языковой чистоте, когда никто из родителей не прибегал к обсценной лексике, встречала мат лишь на улице. Хотя в музыкальной школе некоторые особи ругались, и нотами тоже. Особенно баянисты. Она сама слышала, как перед музыкальным фестивалем сводный оркестр народников музучилища и школы сыграл в спину зануде дирижёру: "до ре ми до ре до!"
Конечно, Маша догадывалась, что так посылают "на". Но опускаться до употребления гадкого слова вслух или отвечать "соль фа ми ре до" - никогда бы не унизилась! Такие слова звучали грязно, пачкали рот, что и с мылом не отчистить. Но здесь, услышав странные словосочетания, чье созвучие с ругательством как раз и таило в себе смешинку, она вдруг поняла, насколько эта субкультурная лексика неотъемлема от русского языка:
- Гитараст, надо же такое выдумать!
Ее размышления прервал капитан:
- Наконец-то! Виктор Петрович, это Табаков. Догнал я музыкантов, обыскал и допросил. Да знаю, знаю про дробовик. Не о том речь... Что значит, не надо было время терять на допрос? Вы меня не учите работать, - голос оперативника отвердел, наполнился холодом, стал ниже. - Без вас решу, кого надо, кого не надо. Вот и составляйте планы. Мое дело - убийц ловить. До свидания.
Со спины Маша видела только мощный загривок капитана. Коротко стриженные серые волосы не прикрывали, а делали заметной поперечную складку на затылке, где череп переходил в шею. Затылок побагровел, а волос словно дыбом встал - полное впечатление, что Табаков ощетинился. Так топорщил шерсть дикий кабан, которого Маша видела в зоопарке сквозь толстое стекло. Натуральный вепрь из легенд с кривыми клыками сверху и снизу, что с клацаньем сходились гигантскими кривыми ножницами.
А свиньи, говорят, очень умные, не хуже собак. Если капитан - вепрь, то хороший. Настойчивый, сильный. Дерзкий. Которому не повезло с начальником. Это бывает. У Маши имелся опыт, когда тупого директора пришлось огорчить заявлением об уходе. Она бы еще успела подумать что-нибудь хорошее о капитане, но тот с шумом выдохнул. Багровость ушла. Мобильник взлетел к уху:
- Дрогин, это Табаков. Доложи, - и после длинной-предлинной паузы с редкими междометиями капитан распорядился. - Организуй поквартирный обход соседних домов на предмет посторонних, незнакомых или странных людей со вчерашнего вечера и по сегодняшний полдень. Плюс, кто снял жилье с неделю назад, на короткий срок. Да, не исключаю, что убийца мог отсидеться в арендованной квартире... Да, в подвале или на чердаке, тоже... Бегом! Приеду, подключусь.
Маша посочувствовала незнакомому Дрогину. Это сколько же квартир предстояло обежать, в каждой поздороваться, завести разговор, расспросить о событиях за неделю. И ведь не каждый ответит. Вот она, спроси ее кто об этом, стала бы напрягать память? Фиг с два! Ей хватило ночной пальбы, то есть не ночной, и не пальбы, а фейерверка, так в субботу же, когда только и поспать можно, а не подрываться на работу спозаранку.
Вот про пальбу она бы полиции все и высказала - Кася потому и выпал из окна. Испугался, бедолажка. А вспоминать встречных-поперечных? Ей больше всех надо, чтобы каждого разглядывать, знакомый или нет?
- Гражданка Семенова! - В голосе капитана просквозило раздражение, клыки клацнули, шерсть поднялась дыбом. - Вы уже помогли следствию. Спасибо, хватит.
Это звучало по меньшей мере странно, а по сути - оскорбительно! Значит, ей не доверяют? Только потому, что не знала сленг, который, кстати, не знал никто, кроме музыкантов? Потому, что хотела помочь, а они все, вся полиция вместе, заблуждались? И теперь хотят свалить ответственность на нее, слабую женщину?
Ну, нет!
И Маша объяснила капитану Табакову величину его личной ошибки. Вепрь попытался перебить, заткнуть ей рот словами, но обломился по полной программе, сдулся и демонстративно заткнул уши пальцами:
- Сдаюсь, не вопите! Спокойно скажите, что именно вы видели.
А потом вдруг заинтересовался, расспросил о подробностях и связался с Дрогиным:
- В темпе начни с третьего дома. Найди деда по кличке Витамин Ветераныч, он утром дважды видел человека в рабочей спецовке Жэу. Похоже, наш клиент. Спускался с чердака, примерно в восемь утра. С собой нес ящик с инструментом. Отпечатки с чердачной лестницы снимите. Бегом! Вторую свидетельницу я везу.
*
Кася встретил хозяйку у двери. Понятно, услышал шаги по лестнице, прибежал. Погладив его, Маша направилась на кухню. Зверски хотелось есть, хотя, чему удивляться - часы показывали три. Открыв коту баночку "Вискаса", девушка разогрела себе вчерашние отбивные, открыла баночку горошка, заправила салат майонезом. Славно позавтракав и отобедав сразу, она задумалась - чай или кофе? Вазочка с конфетами склонила к первому варианту. Взяв то и другое, Маша пошла к компьютеру, нагуглила музыкальный сленг. Прочитала, поулыбалась особо прикольным терминам, особенно, "матросскому свингу" - оказывается, так назывались их скрипично-фортепьянные попытки музицировать в джазовом стиле.
Чай и конфеты кончились одновременно. Она отнесла бокал на кухню, перешла к роялю. Подняла крыло на опору, глянула на струны, улыбнулась: "Действительно, арфа в гробу. Надо же такое придумать!" А потом погрустнела. Кабинетный "Беккер", который при советской власти стал "Красным Октябрем", а после перестройки - раритетом, остро напомнил о маме.
- Ты так старалась сделать из дочери интеллигентного человека, копию себя. Научила французскому и английскому, дала музыкальное образование, добилась поступления в университет. И что? Кому нужен сегодня психолог? Психбольным? Тем только лекарство поможет. В науке? Там четко сказали - дисер пишется в горизонтальном положении. Частным психотерапевтом? Слишком молода, каждый норовит под юбку залезть. А я не хочу за деньги, хочу по любви! Вот, мама, и обретаюсь в отделе иностранной литературы. Ни любимой работы, ни любимого человека. Только любимый кот.
Кася услышал, запрыгнул на колени, лег, заурчал. Поглаживая пушистый бочок, Маша подняла крышку, правой рукой взяла аккорд. Минорное трезвучие наполнило комнату. Словно в ответ, мобильник заиграл "К Элизе".
- Кто? Капитан Табаков... Да, удивлена.
- Хочу поблагодарить. Взяли мы убийцу. Если можете, завтра часов около десяти зайдите в следственное отделение, на опознание?
- Я боюсь, - честно ответила девушка. - Говорят, они жестоко мстят свидетелям. Не ждите.
Капитан хохотнул:
- Он вас не увидит. Там такое стекло, одностороннее зеркало, называется. И потом, гражданка Семенова, даю обязательство защищать вас денно и нощно. Не щадя живота своего.
Услышать архаичный оборот из уст "вепря" и не удивиться? Маша не смогла, ляпнула прямо и беззастенчиво:
- Где вы таких слов нахватались, товарищ капитан?
- Виноват, гражданка Семенова, больше проколов не допущу! Впредь буду соответствовать!
- И все же?
Маша умела настаивать. Капитан Табаков в том убедился. Нарываться на повтор он не стал, признался:
- Имел неосторожность закончить филфак. Так что, придете на опознание?
Дав согласие, Маша легонько столкнула Касю с колен, чтобы не мешал. Нашла клавирное переложение "Аиды", открыла знаменитый марш, глянула на бемоли: "си ми... фа си фа соль..."