ВЕНОК ИЗ ОРИГАМИ
XVI
Взял чистый лист, где мог бы жить сонет,
Едва хлебнув воскресного безделья,
Наметил контур, поделил на звенья,
Обрезав ножиком похожим на стилет.
К концу подходит праздник воскресенья,

И вот бумага,  помня пальцев след,
Запрыгала неведомым твореньем.

О оригами  ты теперь мой свет!
Ребенком, корабли, гоняя в луже,
И самолетики бумажные с крыльца,
Глазами  лист проел под пальцами отца.
Азарт в душе, усердье обнаружив,
Меня увел в переплетенье кружев,
Искусства образов, живущих без лица.


XVII
Взял чистый лист, где мог бы жить сонет,
Но не сонеты мне нужны  - игрушки,
И, отгибая у бумаги четвертушки,
Я вспомнил день - из лагеря вернулся дед.

Он в телогрейке, с бритою макушкой
Никак не походил на свой портрет,
А бабушка, зажав в зубах подушку,
Вдруг оседает на дощатый табурет.

Мой дед вводил меня в мир сказок и стихов, 
Но все сюжеты комментировал на фене,
В тот год тяжелый всем не до веселья,

А я запомнил много нужных слов
Пока профессор отходил от снов,
Едва хлебнув воскресного безделья.


XVIII
Едва хлебнув воскресного безделья,
Пытаюсь  детство ухватить за пальчик, 
И в памяти послушной оживает мальчик
Испивший дедово пленительное зелье.

Вот из бумаги выгнул спинку зайчик,
Нет, непохож, тот был с подтеком от варенья.
Воришка путь нашел в заветный ларчик
И разделил с мальчишкой наслаждение.

Мой Песталоцци не опровергал основ.
Косого наказал, а на душе повисло бремя...
Экспрессом, неостановимо мчится время,

Всего то и успел, что заложил остов
Согласно ремеслу плетения венков,
Наметил контур, поделил на звенья.


XIX
Наметил контур, поделил на звенья,
И вот, великое искусство оригами
Ведет вперед, командуя стихами.
Журавлик мой уже расправил перья.

Когда-то он служил подарком маме,
И с абажура свешиваясь, тенью
Плыл по стене, не убранной коврами
Где только гвоздь с отцовскою шинелью.

Нет, нищетой не пахло. Был у нас ковер! 
Его, свернув в рулон, в чехле хранил сосед,
Бывало даже мясо в супе на обед!

Но ужас жил в отце - вот полыхнет костер,
Пока однажды, дед чехол простер,
Обрезав ножиком, похожим на стилет.


XX
Обрезав ножиком похожим на стилет,
Я превратил журавлика в лягушку,
Не в самую любимую игрушку,
Но дед сказал мне - без лягушек сказок нет.

Спустя лет двадцать, в розовое ушко
Шептал слова любви, надеясь на ответ
Стрелу подняла не царевна, а старушка,
И сказка жила дальше, но другой сюжет.

Бог с нею, не винить же золотую рыбку!
Дед ел сырой картофель  от цинги спасение.
И я тогда не осознал  предупреждения.

Его счастливую, с остатками зубов улыбку,
Теперь увидел,  повторив попытку.
К концу подходит праздник воскресенья.


XXI
К концу подходит праздник воскресенья.
Вокруг разбросаны игрушки из бумаги,
Их песни слышу, но недостает отваги
Пойти за ними в детский мир мгновения.

Там праздник на картошке и салаке,
Там каждый миг - игра воображения,
Там дед уже не вспоминает  лагерь
Там я с бумагой начинал сражение.

Не новый с глянцем ласковым листок,
А старый хлам прочитанных газет,
Разрезанный, что б не попал туда портрет,

Того, кто гонит эшелоны на Восток.
В целинных землях было много строк...
И вот, бумага  помнит пальцев след.


XXII
И вот, бумага,  помня пальцев след,
Проснувшись, покоряется сноровке:
Качаясь, зависает на верёвке
Мой будущий литературовед.

Ну, до чего же чёрт проныра ловкий,
С бумажными рогами буквоед
Хранился в черепной коробке,
Что б появиться через столько лет!

Отчаянно заволокло глаза,
И рвет стило бумагу с раздражением,
Но бес не бес, когда разбит сомнением,
 
Поэтому, на порожденье зла,
Из памяти блеснувшая слеза,
Запрыгала неведомым творением.


XXIII
Запрыгала неведомым творением.
Коробочка с секретною резиной.
Трещотка вылетала из корзины,
Служившей новогодним украшением.

Из под стола, за этот праздник длинный,
Я многое узнал об устрашении,
Так и не поняв, что такое прения,
И почему язык бывает длинный. 

Кем урки правят из Кремля,
Как деда, волчий выглядит билет
Я клеил хлебом маме праздничный браслет

Из старого газетного хламья,
При деле, под столом, был горд и счастлив я.
О, оригами  ты теперь мой свет!


XXIV
О, оригами  ты теперь мой свет.
И потому, вставая до зари,
Я строю из бумаги корабли,
В страну мечты, которой больше нет.

Мучительна судьба моей земли:
Слияние дорог и перекрёсток лет
Оставили неизгладимый след,
И рабства душ печальные огни.

Звеня цепями и гордясь собой,
Принадлежащие великой тайной службе,
Истошно миру клялись в вечной дружбе,

Прикрыв убогость страшною войной.
Что мог узнать поэт про справедливый строй
Ребенком, корабли, гоняя в луже.


XXV
Ребенком, корабли, гоняя в луже,
Не пересохшей после майских гроз,
Воображением лечил туберкулёз,
Но климат моря представлял всё хуже.

Районный доктор грустно произнёс:
'Как вылечить ребёнка в этой стуже?
С ним надо к морю, виноград на ужин...
Я тут пенициллин для Вас принёс'.

Не помогало новое лекарство,
Хоть курс и был доведен до конца
Остались знахарство, и хвойная пыльца,

Столетник, мёд, ничтожность государства,
Где мудрость исковеркало коварство...
И самолётики бумажные с крыльца.


XXVI
И самолётики бумажные, с крыльца
Манили за собою простотой полёта
Была отменена противная работа:
Сопротивляться смерти без конца.

Покорно заживали язвочки от мёда,
Пенициллина сыпь ушла с лица,
Дед объявил:  "Похож на молодца!
А мясо нарастёт  была бы, есть охота".

Охоты не было, отец придумал ход,
Знал чем привлечь усердье сорванца,
Он изготавливал 'бумажного тельца'

За каждый потреблённый бутерброд.
A сорванец, забив едою рот,
Глазами  лист проел под пальцами отца.


XXVII
Глазами, лист проев, под пальцами отца,
Я постигал стереометрии законы.
Дед, оперируя понятиями зоны,
Меня назвал 'счастливчик из яйца'

Про яйца я не понимал: под звоны,
Соседка раздавала их жильцам,
А мать сказала, что для нас маца
Теперь опасна, хоть разрешена законом.

С мацою, я тогда, попал впросак.
Друг Лёсик попросил мацы на ужин.
Принес печенья - ведь оно не хуже!

Был друг доволен - он ведь нам не враг!
Меня заставил проглотить свой страх
Азарт, в душе усердье обнаружив.


XXVIII
Азарт, в душе усердье обнаружив,
Перевернул  фантазии границы
Суть выражалась формою, а лица
Всего лишь маски, скованные стужей.

Из детских снов моя взлетела птица
И, отразившись на знакомой луже,
Ушла в полёт - я больше ей не нужен,
Я - старая измятая страница.

Как мало нужно в детстве для прыжка!
Разлет фантазий, шире или уже,
А ноги быстро шлёпают по лужам

И, наконец, рождается строка,
Но времени поток - уже река,
Меня увел в переплетенье кружев.


XXIX
Меня увел в переплетенье кружев
Каскад воспоминаний о родных
Порою грустных, иногда смешных
О театре - дед там не работает, а служит.
     
Сумбур запомнил репетиций проходных,
В холодном зале балерины кружат,
Стреляя в зеркала почти из настоящих ружей,
Картонных, правда, не стальных.
     
И сознавая - каждый в детстве глуп,
Я чтил слова и деда и отца,
Но дед, балет ругал для красного словца,
    
А я не видел где 'балетный труп',
Ведь в музыке царил волшебный труд,
Искусство образов, живущих без лица.


XXX
Искусство образов, живущих без лица,
Заставило переживать потери,
А, собранные из бумаги звери,
Не позволяли  забывать отца.

Я изводил бумагу в этой вере
И, поколения ушедшего сердца,
Вели по анфиладе до конца
Раскачивая за спиною двери.

Дано в задаче: вектор, время, путь,
А, скорость ограничивает свет,
Несложный исчисляется ответ,

Где оригами выражают суть,
Поэтому, превозмогая жуть,
Взял чистый лист, где мог бы жить сонет.