Тихо вокруг. И темно. Темнота - беззвучно-беспроглядная темнота - покрыла всё, объяв упившуюся собой Вселенную, не подозревающую, что существует такое понятие, как "темнота". Трудно дышать. Практически невозможно. Не понимаю, пришёл ли тот день, когда ещё не было ничего или уже нет ничего. Это не ад, это хуже ада. Ни холода, ни тепла - ничего!..
Почему так? Почему любопытные створки сознания заставляют тебя сражаться с самим собой, отторгаясь от искушения, убегая из той среды, куда тебя пытаются ввергнуть.
-Неужели нет других людей?
И тебе отвечают:
-Они все здесь.
Никогда! Пусть весь мир будет здесь, хоть пускай он был здесь с самого своего рождения, но тебя здесь не будет никогда! Вырываешься из пут скрипучих вервий, разрываешь их, содрав пальцы и ладони в кровь, переломав все зубы. И бежишь.
Бежишь, не оборачиваясь. Долго, долго, сбивая дыхание и натыкаясь босыми ногами на камни и сучки. А потом лежишь лицом вниз и прерывисто дышишь. Сердце гонит кровь к вискам и обратно с бешеной скоростью. Значит, оно - есть.
И тогда ты понимаешь, что свободен, что теперь ни одна рука не набросит на тебя сковывающих движения пут, никто не заставит тебя делать то, чего ты не хочешь делать.
Но чего-то не хватает...
И ты вспоминаешь про Солнце. Которого нет с тобой.
Остаётся только встать во весть рост, задрать голову и кричать, умоляя и одновременно требовательно топать ногами:
-Солнце! Выходи ко мне оттуда на кромешную, на тьму. Озари её пречистым мастерством предвосхищать! Лишь один твой лучик света миру придаёт величье, выбор всем, предоставляя, как блюсти закон Творенья.
Я, пространство, колесивши и измерив плотью ступней, сголодавшись по серьёзной дружбе с высшим существом, грудь открою, чтоб на волю сердце из глубин поспело на судьбы день поворотный в первозданный водоём.
Покажись, молю, о Солнце, и тогда сквозь крик и всхлипы многие услышат скоро радостный весёлый смех!
И, словно пламень, лицо обжигает огромный красный шар, не будоражащий, может быть, только сознание полоумного. Он поднимается в полной, вакуумной тишине, и ты произносишь первый звук.
Первый в этом мире звук.
Часть первая.
Финист.
А день этот не отличался ничем от вчерашнего. Завтрашнего и, наверное, послезавтрашнего. На меня, во всяком случае, он не произвёл никакого впечатления. Но в моих привычках не водилось брать от своей повседневной жизни только отрицательные, скучные, неинтересные черты. Хотя пользу из них извлечь тоже достаточно трудно.
Моё лицо поросло достаточно заменой щетиной, но я всё-таки подумывал не бриться этим утром, тем более что бреюсь я обычно ножом, который вчера не успел-таки почистить. Бр-р-р-р, мурашки по коже пошли, когда вспомнил о том, как накануне вечером по дороге домой меня атаковали четверо здоровых детин с акинаками нового образца, ну, теми, что используют чаще всего используют пёсьеглавы на своих разборках. А у меня в тот момент не оказалось даже дедова смычка, а только вот этот нож за голенищем. Ну,...пришлось немного побегать. Да, но двоих я всё-таки задел. Хотя, после этого происшествия мне пришлось сделать вывод о том, что я заметно прибавил в весе и растерял сноровку. Иначе всё происшествие обернулось бы иначе, и я бы заставил их бегать, а не они меня.
Так вот, на наличие моего ножа в весьма нечистом состоянии, я отреагировал весьма бурно, запустив его в деревянную оправу двери. Нож звякнул и застыл, словно находился там, в неподвижном состоянии с начала времён. И только после этого я окончательно решил в этот день не бриться.
Отражение моё в зеркале не придало мне хоть какого-нибудь положительного настроя, ибо оттуда на меня глядел небритый детина с заспанным бледным лицом, карими глазами, посылавшими друг друга в далёкое путешествие на юг, взъерошенной копной давно нестриженных волос и еле начинавшим проглядываться вторым подбородком заспанный детина в зеркале скривил рот в саркастической ухмылке, а затем улыбнулся во всю ширину своих челюстей, насчитывавших около двадцати пяти недовыбитых зубов. Которые не мешало бы и почистить. Чем я и занимался ближайшие три-четыре минуты.
Никто в нашем роду не гонялся за сверхопрятностью и непредвзятостью во внешности, но женщины нашей семьи не позволяли мне чересчур запускать себя в данном проявлении. Даже сейчас, оторвавшись от семейного очага, я не выбросил из числа своих повседневных процедур утренний туалет. Пока я умывался , чистил зубы и причёсывался, странное и ,вроде бы, ничем необъяснимое чувство душевной невесомости подкралось сзади и заполнило всё тело с кончиков пальцев ног до кончиков волос на голове. И только по окончанию утренней процедуры меня осенило. Накануне я решил сделать себе выходной, отработав добросовестно пять дней и получив за это приличные деньги. По-моему, я имел на это право, хотя никто с меня за работу не спрашивал, ибо работаю я сам на себя.
Итак, стремительная мыслительная вспышка дала мне понять, что в этот день мне совсем не обязательно выходить из дома. Блаженное немое ликование сменила вторая мысль, характерная для любого моего утра: мои съестные припасы вот уже как вчера вечером приказали долго жить, и я не смогу нормально позавтракать, если не выйду из дома и не куплю себе чего-нибудь набить желудок. И я пошёл в город. На мне была простая льняная рубаха, затянутая на поясе, и светлые узкие штаны. Поверх всего я носил плащ, скрывавший по привычке взятый с собой смычок, доставшийся мне от дедушки Фолькера. Вообще-то, оба моих дедушки носили имя Фолькер, и от кого именно из них мне достался смычок, я до сих пор не знаю, а спросить у родных никак к слову не приходилось. Меня, кстати, при рождении тоже хотели назвать Фолькером в честь дедов, но потом назвали Финистом в честь известного писателя-фавна Финиста Чпока. Фавны всегда считались умным народом, и одно время их имена были среди ванторов и леших в моде.
Что же кается смычка, то вещь эта весьма необычна. Скажем так, я применял его в последнее время далеко не в музыкальных целях, тем более что на своей виоле давно уже научился играть пальцами и перестроил её под некое подобие лютни. Так вот, смычок мой нашёл себе применение в средстве, удобно заменяющей холодное оружие по прямому назначению. Это был не совсем обычный смычок, мой дед сам его сконструировал, ибо терпеть не мог мечи, но во всякой вещи любим хотя бы двухфункциональную практичность.
Город наш располагался на трёх холмах достаточно обширной площади, чтобы поставить на них город. Поэтому для того, чтобы куда-то пойти, надо было либо спускаться, либо подниматься по склону того или иного холма. Город назывался Изевор. Он являлся столицей Понтовидской республики, одной из тех многочисленных государств-недоростков, образовавшихся после распада Империи Ойюм. Прошло около полутора десятка лет с тех пор, как последний император Карл-Эрик Проклятый передал власть сепаратистским режимам земель Империи. Главная проблема этой так называемой постимперской эпохи заключалась в чуть ли не повальном расовом нетерпении коренного представителей населения той или иной из образовавшихся республик. У нас в Понтовидии, например, где коренным населением были домовые и балауры, не терпели ванторов, леших, фавнов.
Город за это время - а прошло не менее пятнадцати лет - изменился, похорошел, разросся, увеличился в численности населения. За это я его люблю
Хоть он и стал, переселён богатыми выходцами из провинции, тогда как обедневшие жители столицы, коренные изеворцы в третьем поколении, с котомками за плечами вынуждены были уходить в сёла. Где, как правило, чужаков не жалуют. За это я свой город не люблю.
По дорогам туда-сюда снуёт общественный транспорт, большие крытые повозки, запряжённые двойками псевдобалауров, исторгающих из недр своего организма через все дыры настолько зловонный дух, что многие из воробьёв и прочей городской птицы, пролетающих мимо, падают замертво на мостовую. Но транспорт наш очень весёлый, и за это я его люблю, ибо ещё неизвестно, что бы у нас в городе творилось без него. Тогда бы я наш город просто возненавидел.
На окраинах в полуразрушенных домах ютятся бродяги, лишившиеся крова из-за политики пробалаурской партии. Они считаются отбросами общества, что в принципе процентов на девяносто девять, правда. Он готовы маму родную продать за бутылку ракиу и горстку белого порошка под названием "букурия". А по вечерним улицам бродили банды самых отпетых балауров, поддерживаемые пёсьеглавами, пришедшими на эти земли лет сто назад с запада, нападают на загулявшихся мирных граждан и обирают до нитки. За это я свой город терпеть не могу. Но её величество привычка мешает мне переселиться в другой город. Хотя, что мне искать в провинциальных городах, если я ничего не могу найти в столице... Столица. Одно только название. Ещё лет двадцать назад в обиход вошла пословица: "Изевор - это одна большая постель, где все друг друга знают".
Все всех знают и все всех терпят. На главной площади Изевора почти еженедельно собирается толпа, подкупаемая и подстрекаемая антиванторской коалицией, спекулирующей государственной идеологией. Толпа кричит продиктованные ей леев за двадцать-тридцать лозунги и требования правительству начать высылку ванторов из страны. Итак, за последние годы очень многие эмигрировали в Ванторхейм ,а что толку? Коалиция, финансируемая пёсьеглавами никак не угомонится вот уже пятнадцать лет.
Но я стараюсь на это не обращать внимания. Несмотря на то, что сам являюсь вантором.
Невесёлая картина, неправда ли? Но, как говаривал мой дедушка Фолькер, если жить можно - значит нужно жить. И он был абсолютно прав.
День выдался не настолько ярким, чтобы мне приходилось щуриться от солнца. Но он был и не настолько пасмурным, чтобы меня клонило ко сну, ибо на погоду я реагировал безотказно. Бодрым шагом я направился вниз по склону, на котором располагался мой дом, решив дойти пешком до ближайшего мало-мальски сносного магазина и, если там не окажется чего-нибудь приемлемого на вкус - зайти к моему другу Мельготу. Мельгот был полулешим. Но если вы думаете, что лешие волосаты и клыкасты, вы крупно ошибаетесь. Лешие действительно могут напугать вас таким видом, но только если их очень сильно разозлить. Или если они хотят, чтобы их видели именно такими. На самом деле лешие обладают почти поголовно высоким ростом, заострёнными ушами и правильными, с ванторской точки зрения, чертами лица. Обычно они отпускают волосы - этой привычке я сам последнее время подражал - и носят длинные зелёно-коричневые одежды. Мельгот же и волосы стриг и одевался скорее как вантор. Да в принципе, он и лешим был только наполовину. А наполовину - вантором. Да, вот ещё хорошо, что вспомнил: хочу пригласить его на свой творческий вечер, который намечался на следующий день.
В магазине действительно не оказалось ничего порядочно съестного. Ну что ж, Мельгот, жди гостей. Время нынче раннее, и я надеюсь, что ты ещё никуда не решил уходить.
-Девушка! А девушка! С вами познакомиться можно?
-Нельзя, - обернувшись, ответил я обладателю похотливого голоса, подплывавшему сзади. Да, это обращались ко мне, ибо принять меня за девушку при просмотре так называемого вида сзади было нетрудно - я любил ходить с распущенными волосами. Да к тому же, поблизости в тот момент и девушек никаких не оказалось, а то бы я сам был не прочь познакомиться.
Лицо окликнувшего меня преклонного возраста домового исказилось в ошеломительно-нелепой гримасе при виде моего небритого щербатого лица, которое мигом обрело вервольфовский оскал. Незнакомец заторопился прочь.
Да, скажу я вам, мне уже стали льстить на улице чужие люди. Во всяком случае, льстили пока что только сзади,... По-видимому, я задумался и не заметил, как вышел на проезжую часть улицы.
-Смотри, куда прёшь! - позади себя я услышал щелчок кнута. У самого уха. И в этот же момент отлетел в сторону благодаря толчку чего-то тяжёлого и быстрого.
Спустя мгновение я понял, что на меня налетела повозка из числа общественнотранспортных. Она остановилась в двух шагах от меня, смешно растянувшегося на мостовой, ибо здесь как раз была остановка. На которой не оказалось ни одного человека. Это было мне на руку. В гневе я вскочил и зарядил в ничего не сообразившего кучера небольшим камнем. Тот с ругательствами на устах схватился за голову, а я, воспользовавшись моментом, подскочил к упряжке и, выхватив нож, перерезал ремни, стягивавшие псевдобалаурам пасти и держащие их в узде. Животные оказались на свободе, и я решил сразу же ретироваться от греха подальше. И вовремя. Просвистел свисток городового.
-Держи его!
Ну вот, ещё не хватало, чтобы фараоны на хвост сели. Я припустил вглубь квартала, надеясь запутать стража порядка, если тот вдруг за мной погонится, ибо на его призыв никто не отреагировал, ибо держать меня было просто некому. Но толстый домовой в красно-жёлто-синей форме городового довольно скоро отстал, и я снова направил свои стопы к дому Мельгота. Впереди стройными рядами ютились одно- и двухэтажные жилые строения, ограждённые от мостовой нестройными заборами.
Не в первой мне таким вот образом удирать от городовых, хотя спешу вас заверить, что в повседневную практику у меня подобные инценденты не входят.
Я остановился и огляделся вокруг. Я находился на Рыбной улице, от которой было недалеко до Обглоданного переулка, в котором стоял дом Мельгота. Вот, наконец, и он. Я вовремя сообразил не перескакивать с разбегу через ограду, ибо вспомнил, что мой весьма обильно наросший за последний месяц жирок не даст мне это проделать благополучно. Я просто открыл калитку, прошёл по вытоптанной мельготовыми ножищами тропе, в три прыжка одолел семь ступенек крыльца и постучал в дверь. Затем я повернулся к двери спиной и стал оглядывать улицу, дабы удостовериться, что за мной нет хвоста. Мало ли что...
-Тебе повезло, - услышал я позади себя голос, - у Мельгота не заведено правила выставлять ранних гостей вон.
Всё бы было совершенно нормально, но только голос сей не принадлежал Мельготу в частности и мужчине вообще.
Мельгот.
О боги, как же трудно идти!
Ноги, словно свинцом покрыты. Слава высшим силам есть арбалет, на который можно опереться. Хотя у меня в тот момент создавалось ощущение, что и он стал весить раза в два больше, чем должен был.
Демоны, как больно, а! хорошо же эта тварь меня достала. Сам виноват, но с другой стороны, кто знал, что в этом проклятом городе под мостами сидят вадры.
Ко всем неудобствам на пути домой вдобавок темно, аки у тролля в заднице, хоть глаз выколи. А я к тому же весь мокрый из-за этого никому не нужного ливня, да ещё вдобавок весь в крови. Своей и чужой. Да ещё и с рваной раной на плече.
Ну, ничего, ничего, вот уже родной дом виднеется недалеко. Сейчас...
-Доброй охоты, брат-Искатель.
Мать-перемать! Вот только её здесь для полного счастья и не хватало!
-Какого чёрта тебе здесь надо, Мирандеза?! - минутная вспышка гнева отзывается болью в разодранном плече.
-Я тоже рада тебя видеть. Ну, не то чтобы очень, но, тем не менее, - она выступила из темноты, в своём обычном плаще, скрывающем её стройную фигуру. Капюшон был откинут, и будь здесь хоть какой-нибудь свет, можно было увидеть её круглое милое личико, обрамлённое чёрными кучеряшками, аккуратный носик да зелёные глаза под тонкими бровями.
Я готов был поклясться, что сейчас её тонкие губы расплываются в её обычной усмешке. Но мне в тот момент было всё равно.
Я прислонился к дверному косяку, достал ключ и принялся открывать дверь. Зайдя в прихожую, я бросил арбалет на пол и снял плащ. Боги, как славно, что моя мама была эльфийкой, по крайней мере, я вижу в темноте не хуже её собратьев. Во всяком случае, как люди в сумерках. И не спотыкаюсь обо всё, что валяется на полу.
Я добрался до камина и, пошуровав кочергой, с удовольствием заметил, что в наличии ещё имелись тлеющие угли. Я подбросил туда пару поленьев и бухнулся в кресло. Слишком резко! От боли в левом плече потемнело в глазах.
-Меня прислал Совет Ордена, - Мирандеза сидела в соседнем кресле, - Ты должен отправиться в Долину Чар.
-Я никому ничего не должен! - ответил я. - Я вышел из Ордена.
-Но Совет так не считает, тем более после последнего похода о тебе ходят в Ордене легенды. А Андор...
-Не смей при мне упоминать имя этой мрази! - прошипел я, чувствуя, как внутри начинает просыпаться зверь.
-Как ты можешь!? - возмутилась она. - Он же твой отец-Наставник и...
По сознанию полоснула прошлым память. Мы - группа поиска - раздавленные, распятые на древних камнях проклятого замка. Ингильсдорф, убивающий и пожирающий нас, а затем выплёвывающий в нас монстров...в нашей коже, на наших костях...
-...ты должен понимать, какая это была жертва с его стороны...
-Да, - усмехнулся я в ответ, и Мирандеза вздрогнула. - Ждать, когда это тварь нас всех сожрёт, а потом забрать Ключ! Ты права, это была огромная жертва - молчать и со спокойной улыбкой запускать нас в живой жертвенник.
-Но ведь ты - дитя Ордена.
-Я не желаю более разговаривать на эту тему. Я буду спать, а ты можешь делать, что хочешь.
я захлопнул веки и провалился в забытье.
* * *
Пробуждение было тяжким. Голова гудела, словно набат в набег, шаром пульсирует левое плечо, напоминая о вчерашней весёлой ночи.
Кто-то ломится в дверь. Не хочу открывать, пусть уходит, кто бы ни был.
Внезапно скрипнули петли. Я понял, что Мирандеза решила поиграть в моего дворецкого.
-Тебе повезло, - услышал я её голос, - у Мельгота не заведено правила выставлять ранних гостей вон.
Ну, кого ещё там принесло на мою голову? Я открыл глаза и поднялся с кресла. Ой-ё! слишком резко поднялся: в раненном плече шарик пульсанул ещё сильнее.
-Мельгот! - воскликнул Финист - оказывается, это был он собственной персоной - и бросился ко мне. Проклятье, я, наверное, всё-таки не сдержался и скривился от боли. - Что с тобой? Кто тебя так отметелил?
Я бросил взгляд на стоявшее поблизости зеркало. Н-да... Из зеркала на меня смотрел полуэльф...или, всё-таки, получеловек..? Хотя, чего-чего, а людской крови у меня было гораздо меньше, чем можно было бы предположить.
Скорей всего, надо рассказать историю моего происхождения, чтобы потом не возникало вопросов. Мой отец - лорд клана Багровых Мечей - в двадцать три года по воле моего деда женился на дочери вождя соседнего поселения Эльфов Северного Ветра. На одной из охот мой отец был укушен волком, но не предал этому случаю особого значения. А волк оказался оборотнем, точнее, волколаком. Когда отец понял, в чём дело, было уже поздно, и он убил себя.
Я родился с примесью крови волколака, но человеческой и эльфийской крови оказалось во мне больше. И я не стал зверем, но стал нелюдем.
После смерти отца мой дед забрал нас с матерью к себе. Однажды мама поехала навестить родных и не вернулась. Соседний клан эльфов вырезал клан моей матери - увы, но безопасностью своей дороги Империи Ойюм никогда не славились, да и в межклановые стычки редко кто из Императоров хотел вмешиваться. После этого события дед покинул клан и, забрав меня с собой, заперся с кучкой верных вассалов в своём родовом замке. Но перед этим они вырезали Эльфов Утренней Звезды, совершив своеобразную кровную месть.
С тех пор началось моё обучение. Мне было шесть лет. Десять лет спустя дед умер, оставив кучу денег, замок, родовой меч и знамя. К тому времени мои дяди, тёти, двоюродные братья и прочая дальняя и не очень дальняя родня про меня и думать забыли, поскольку из всех родственников меня никто не любил, ибо я был последним из основной линии рода и являлся наследником клана в три сотни клинков. Я передал бразды правления одному из дядьёв и решал, чем бы занять своё последующее существование, поскольку мысль править кланом меня никогда не привлекала. Тогда-то меня и нашли люди Ордена, разыскивавшие нелюдей по всей территории Ойюма. Людям Ордена не было дела до моего происхождения, наследства и душещипательной истории несчастливого детства - хотя, кто знает, всё могло быть гораздо хуже - их интересовал мой потенциал и теоретический уровень способностей. В первую очередь - обострённые волколакской кровью чувства.
Мирандеза говорит, что я - дитя Ордена. Нет! Прежде всего, я - последний Багровый Меч и Северный Ветер.
И вот я - последний Багровый Меч и Северный Ветер - с тоской в глазах смотрел в своё отражение: высокий лоб с чёрными коротко стрижеными волосами, острыми ушами, бледный, аки мертвяк какой-то, с глубоко запавшими глазами чёрно-коричневого цвета на узком лице с тонким носом и высокими скулами. Всю композицию завершал высокий и широкий лоб. Которым я, кстати, очень горжусь...,будучи в хорошем настроении. Сейчас же вид моего лица дополняло несколько глубоких царапин и синяков. Короткий чёрный камзол был разорван в районе левого плеча. Мало того - он был весь в песке, грязи и пятнах засохшей крови.
Наверное, именно это в первую очередь и бросилось моему другу Финисту в глаза: он подскочил ко мне и, схватив за плечи, спросил:
-Мельгот, тебе больно!
В глазах у меня потемнело, и я прошипел:
-Да-а-а! убери руку с левого плеча, идиот!
Финист, смутившись, убрал руку и сделал шаг назад. Потом второй. Лучше бы второго шага не было, ибо у моего друга глаз на затылке не водится. Он просто не мог заметить, что позади него стояла Мирандеза.
В общем, они оба свалились на пол, причём, Финист приземлился сверху, умудрившись каким-то образом порвать на Мирандезе юбку.
Они тот час вскочили оба, и Финист не замедлил получить пощёчину.
Я понял, что начинается цирк, и снова завалился в кресло. Таким образом, чтобы видеть обоих.
-Ты чего это!? - возмутился Финист. Он развернул её левой рукой за предплечье, а правой придал ускорение в сторону двери.
Вот это он сделал зря.
Поворот. Подсечка. Толчок. И...!
Бум! Финист влетает в центр стола.
Ш-ш-ш! скользит по нему, и...
Бум! Падает на пол, с разлёту кувырком влетая на кухню, где...
Блямц! На него падает сковорода.
Блямц! Нет, две сковороды.
Мирандеза презрительно посмотрела в сторону кухни и, повернувшись ко мне, медленным тоном проговорила:
- Если захочешь меня найти, я буду в городе ещё два дня.
Она хлопнула дверью.
Я закрыл дверь на засов и поплёлся на кухню.
Финист сидел на полу. Лицо его было в крови, из-за глубокой ссадины на лбу. И - в супе из-за перевёрнутой кастрюли, водрузившейся ему на голову. Он выглядел озадаченно. Я должен был рассмеяться, но не мог, ибо сам был косвенно виноват в произошедшем. Мирандеза...м...м...уронила Финиста, потому как считала, что все представители противоположного ей пола - "винтогрогие козлы", и "место мужчины в доме - коврик у входа".
Причём здесь я? Всё очень просто: таковое её мнение сложилось опять же по моей вине: я бросил её накануне помолвки.
-Кто эта женщина? - спросил Финист.
-Знакомая, - что я могу ещё сказать? "Финист, она - Комтур огня Ордена Молота. Ты знаешь, про такой Орден? Правильно, не знаешь. Потому как все, кто про него знают, либо в нём состоят, либо лежат в земле."
-Её зовут Мирандеза, - добавил я.
-Ясно, - кивнул Финист. - А...?
-нет, мы с ней не спим.
-Тогда давай жрать!
Его логика меня всегда поражала,...как бы так выразиться, своим отсутствием.
Мы обшарили мой погреб и сообразили нехитрый завтрак: пара яичниц с грибами, ветчина, хлеб, кадка с солёными огурцами и по бутылке доброго эля.
Финист пододвинул стул поближе к столу и...
Стук в дверь.
Я поднялся и подошёл к двери.
-Кто там? - спросил я.
-Карамелька "Чупа-чупс", - был ответ.
-Чего? - не понял я.
В ответ на это дверь тотчас слетела с петель. Слава богам, я успел вовремя отскочить. В дом влетело человек пятнадцать. Двое тут же успели познакомиться с Финистом, вернее, в его кулаком. Мимо моего лица мелькнули чьи-то сжатые пальцы. Зря! Ой, зря! И, как учил мой наставник Вайрихстронбурвенгвельсонтур Г'ха-биейерволенгробенн (не часто мне удаётся произнести это имя без запинки), я схватил за руку наглеца и применил один из любимых приёмов моего учителя - "швахнул" об стену. Во время проведения приёма я оказался спиной к ворвавшимся. Кто-то навалился на меня сзади, но я "гребанул" - ещё один термин моего наставника - наглеца "до полного охренения". Но тут меня ударили по голове. Стулом. Всё бы ничего, но в моём доме вся мебель из дерева крипс-крапс, а оно по прочности иногда не уступает железу, но, несмотря на это, его легко обрабатывают, и оно мало весит.
Я до сих пор диву даюсь, как меня этим стулом не убили. Я буквально упал на пол, откуда имел возможность получше рассмотреть злоумышленников. Все они были в чёрных плащах и орудовали укороченными алебардами. Финист отбивался от наступающих серебряным подносом...Хороший был поднос, ну да ладно, я всё равно собирался его выбрасывать.
Но тут на пороге вырос ещё один тип в чёрном плаще. В руках у него был...о-па!...трёхстрельный арбалет. Всё разом стало ясно: ребята в чёрных плащах - бойцы Фронта Борьбы с Разбоем - или просто ФБР - организации, работающей на государственные структуры.
-Стоять! - заорал арбалетчик, направляя оружие на Финиста. Тот, поняв, от кого отбрыкивается, опустил поднос, и тут же на него накинулись алебардисты и связали. Абралетчик закинул арбалет за спину и подошёл ко мне. Он достал какую-то бляху и сунул мне её под нос.
"Значок", - понял я.
-Старший агент Фронта Борьбы с Разбоем Мокс Фулдер (какая странная фамилия для балаура, подумал я; а это был именно балаур). Вы имеете право хранить молчание на допросах и пытках, вы имеете право...
-Стойте, - прервал я его. - В чём нас обвиняют?
-В угоне почтового василиска.
У меня в голове возникла только одна мысль.
-Адрес.
-Какой адрес? - лица его я не видел, но интонация носила изумлённый характер.
-Адрес преступников, пукис вас побери!
-Улица Обглоданная, десять.
-А это, - я не выдержал и сорвался, - идиот недовылепленный, Обглоданный переулок, десять! Переулок!!
Старший агент нерешительно огляделся и бросил лишь одно слово:
-Уходим.
И они ушли. Так быстро, что даже забыли развязать Финиста. Я развязал его сам...
...В полдень мы окончательно приделали дверь с косяком обратно. Я наскрёб кое-что на завтрак, хотя это уже был почти обед... Мы уселись наконец-то за стол и...
Стук в дверь.
Финист взял что-то из инструментов, по-моему, пыряло с зубом. Я подхватил охряпник, и в таком составе мы двинулись к двери.
Я распахнул её. На пороге стоял Ориент, ещё один мой...приятель. Ориент невысокого роста, во всяком случае, ниже меня, светловолосый, с жёлто-коричневыми глазами, с чертами лица типичного варвара. Не по происхождению, а по образу мыслей.
Он стоял на пороге и улыбался во всю ширь своих тридцати двух зубов. Только за такую улыбку я готов был его укокошить.
-Привет, параноики! - приветствовал он нас, проходя мимо, садясь за стол и придвигая к себе поднос с едой. - Я тут проходил мимо и решил зайти. Вы знаете...Ребят, дверь кто-нибудь из вас когда-то закроет? Вот так...э-э-э...так вот, я сегодня проснулся и подумал, что нам нужно на природу. Пойдём куда-нибудь подальше от этого затхлого городишки на пару недель, а?
-И куда же? - не задумываясь, спросил я, поглощённый созерцанием поедания Ориентом нашего завтрака. То есть, обеда, хотя какая разница, всё равно Ориент уже всё умял.
-В Долину Чар, - был ответ поедателя чужих завтраков.
"Очень интересно", - подумал я.
-Почему именно туда?
-Там в последнее время происходит что-то непонятное, - его глаза сосредоточенно смотрели в одну точку.
-Прервал он им же самим воцарённое молчание,- я побежал, а то засиделся тут у вас. Спасибо за обед!
И он умчался куда-то. У него всегда так: прибежал, ляпнул какую-нибудь гадость, схватил чегой-нибудь и ускакал на своём Артёме.
Финист смотрел на поднос, как на девушку, которая на признание в любви ответила, что любит другого.
-Да, Мельгот, - сказал он. - у меня же завтра творческий вечер в трактире "Над горячей яичницей". Приходи, а? И извиняй, что так поздно сообщил. А я пойду: не ты один остался непредупрежденный.
Говорил он всё это весьма упавшим голосом, и я его прекрасно понимал: идти ещё куда-нибудь на голодный желудок - занятие не из приятных. Мне стало его жаль.
-Куда ты пойдёшь?! Садись! У меня в погребе стоит ещё кадка с капустой, и пару кусков ветчины я тоже найду. Тем более, лоб твой смазать нужно. Да и плечо моё - тоже, я вчера не в силах был это сделать. Я тут мазь новую сочинил, как раз для таких случаев.
Я говорил и говорил, а в мозгу шла такая работа:
"Какого чёрта им всем сдалась эта Долина Чар? И Ориент не по теме ляпнул о том, что там что-то непонятное происходит, потому что, сколько себя помню, там всегда необычные вещи творились. Надо разобраться..."
Финист поел. Я смазал его лоб, затем свою рану, которая благодаря моей усиленной регенерации рубцевалась с завидной скоростью. Финист ушёл. Закрыв за ним дверь, я сел у камина, развёл огонь и начал думать...
Финист.
Пробираться через дебри было нудно и невероятно неинтересно. К тому же ужасно раздражали назойливо-вездесущие ветки, то и дело цеплявшиеся за мою роскошную шевелюру и плащ. Менее, правда, роскошный. Я ругался, проклинал всех и вся, но продолжал двигаться, ибо не в моих правилах было делать крюк. И уж тем более обходить это место стороной. А возьми я смычок и начни кромсать назойливые заросли, тот, к которому я сейчас иду, не замедлил бы искромсать меня в мелкую капусту. Или в табачные листья; а затем выкурить их после долгой охоты.
Дорога - я весьма условно называю путь своего следования дорогой - пошла вверх, и мои сапоги, по самую щиколотку измазанные в грязи, начали ещё больше скользить, что весьма замедляло движение. Поминутно приходилось цепляться за кустарник и ветки, дабы не шлёпнуться в грязь физиономией. Успокаивало одно - недавно я поел, и мой желудок, будучи в полном порядке, и не думал канючить. Иногда шальная ветка влетала мне в левую щёку, заставляя вспомнить о кровавом следе, оставленном рвущей рукой Мирандезы и тщательно затем замазанном специальной мазью Мельгота. Помогло существенно, но недостаточно для того, чтобы полностью об этом забыть.
Мирандеза...Я даже забыл спросить Мельгота, кто она и откуда, хотя он сказал бы мне лишь то, что я должен услышать - та жизнь Мельгота, имевшая место до нашей с ним встречи, никогда не освещалась им в наших беседах, да я и не настаивал. Каждый имеет право на ту часть жизни, до которой ни одна клешня не смогла бы дотянуться. И если Мирандеза - часть той прошлой, а может быть и нынешней, жизни Мельгота, то подкопаться к ней будет не так то просто. Практически, невозможно.
Стоять!
От неожиданной мысли я чуть было не поскользнулся на очередном куске полужидкой грязи и еле удержался на ногах.
Иногда у меня бывают случаи, когда мысли, лезущие в голову, опережают их опознание моими мозгами. Разъясню: я выразился "подкопаться к ней". Насколько мне помнится. Эта-то фраза может определить только одно: Финистом овладело чувство, несколько превышающее простую заинтересованность. Я не хотел загадывать наперёд, но чувствовал, что простыми мыслями - без действий - это не закончится. Встаёт другой вопрос: была ли её реакция на моё наличие идентична внешней? Короче, она действительно обо мне х..., в общем, плохого мнения? Если да, то дело зашло в тупик. А если нет?
Я знаю этот тип женщин: красотки-феминистки, которые считают, что они не хуже мужчин, и что им море по колено да рыбы до...
Ладно, проехали.
Ну ладно, насчёт первого согласен, ибо прямое тому доказательство - мой стремительный полёт по мельготовому дому с подачи её стремительного кулака. Хотя, это произошло лишь потому, что мне не дали сообразить, в чём дело. Но благодаря моему тонкому лаутарскому уму, я пришёл к выводу, что данный тип женщин не имеет того оружие, которого в изобилии у остальных представительниц прекрасного пола. Их слабость - отсутствие слабости, той женской слабости, благодаря которой женщины и по сей день управляют мужчинами.
Правда, я умный?
Третий раз уже пытаюсь взобраться на этот подъём, но грязь снова тянет мой сапог вниз. Хорошо, под рукой оказалась палка, при помощи которой я сумел-таки преодолеть эти последние аршины моего подъёма и оказался на вершине заросшего травой холма. Трава была жёлтой. Но в отличие от склонов, вершина этого холма не носила на себе признаков такой обильной растительности - это если присмотреться получше. Словно лысина одного из тех образчиков изеворского просвещения, заседавших в ареопаге нашёй народоправы. Яркое солнце слепило глаза своим свежим лучом после суток дождя, следы которого более отрицательно, чем обычно, воспринимаются вот на таких холмах, похожих на болотных духов.
Теперь нужно быть крайне осторожным, дабы не угодить в ловушки, расставленные вантором, к которому я направляюсь. Он был мастак на такие штуки. Да, так оно и есть: я чуть было не угодил в капкан, спасибо дождю, смывшему с него всю земляную маскировку. Уже хорошо. Дальше будет веселее. Нюхом чую: скоро в меня полетят стрелы. Надо только не задеть нити, натянутой между деревьями. Ага, вот она, прикрыта опавшими листьями. Теперь пошли крупные деревья с раскидистыми кронами. Надо не терять бдительности... Стоп!!
Если бы я был таким же параноиком с манией преследования, как здешний обитатель, где бы я, интересно, поставил ловушку? Кажется, понимаю: вон то место, где попросторнее будет. Взять бы, кинуть камень, что ли? Так оно и есть: вверх взмыла сеть из толстого каната, среагировавшая на удар камня о землю. Затем нужно обойти пару волчьих ям. Насчитал три, как бы не оступиться на четвёртой... Твою мать! вот же она: ещё чуть-чуть, и болтаться мне в агонии задницей на колу.
Ну, скажите мне, кто-нибудь, на милость: почему я каждый раз иду сюда - просто поболтать, новостями поделиться, пожрать, в конце концов (!) -, заранее зная, что могу после такой прогулки не вернуться домой. Живым, во всяком случае. Заранее зная, что этот несносный параноик после моего очередного ухода сразу начнёт придумывать новые ловушки и капканы и на следующий же день примется воплощать свои задумки в действие, этим самым всё больше и больше затрудняя мой следующий визит. Заранее зная, что при ежедневном обходе своих,..хм,..владений и обнаружив мой труп, он полуравнодушно вздохнёт - ну попался, ну нечего было шляться, всё равно никто не приглашал - просто кремирует его и пепел закопает где-то неподалёку. А потом сядет и снова будет курить свою трубку.
Вот такие у меня друзья.
Хотя, как говорится, шиза не порок, а лишь альтернатива норме.
Дорога пошла несколько вниз, и, судя по всему, ловушек дальше не предвиделось. Ну, вот я и пришёл. Передо мной возвышался небольшой шатёр из воловьих и бычьих шкур, расписанный причудливыми рисунками со значением одному владельцу шатра известным. Из вершины шатра через отверстие шёл дым, и вкусно пахло.
Сам хозяин сидел перед входом и курил длинную трубку, украшенную перьями. Он был небольшого роста, с резкими чертами лица и взглядом, выражавшим некое напряжённое спокойствие. Если так можно выразиться. Длинные волосы его были заплетены в две косы, а на лице, судя по моим наблюдениям, растительность не появлялась никогда. Ну не может мужик так гладко бриться! Хотя...,такой, как этот ,многое что может.
Длинный плащ, укрывавший его фигуру, дополнял то невозмутимое настроение, которое бросилось мне в глаза, когда я ещё не приблизился к хозяину шатра более чем на десять шагов.
- Будь здрав, Кельтито Свирепый Леопард, - поздоровался я.
- И тебе того же, Финист Вечерняя Звезда, - ответил тот, медленно подняв на меня взгляд.
- Скажи честно, - в голосе моём звучала та требовательность, которая, казалось под давлением любого противовеса расколется на мелкие кусочки: мне просто было лень ссориться, - твои ловушки предназначены для друзей так же, как и для врагов?
- Ты же их прошёл. На этот раз. - это ответ на мой вопрос, если кто не понял. Это означает, что в следующий раз Кельтито Свирепый Леопард (кстати, я до сих пор не знаю, что такое "Леопард") так изощрится, что я навряд ли пройду все его новые ловушки. - На что же ты жалуешься.
Я обречённо махнул рукой - горбатого только могила... ну, в общем, вы поняли - и плюхнулся на циновку. Рядом с Кельтито.
- У вольного охотника найдётся много врагов, которые захотят от него избавиться, - размеренно проговорил Кельтито.
Хорошо сидеть после долгого перехода. Кельтито сделал затяжку и выпустил изо рта небольшую струю дыма. Запах трикстерского табака пришёлся мне по душе, но сам я никогда не притрагивался к куреву. На мгновение запах табака заслонил даже дух жареного мяса, исходивший из шатра. Как же шатёр на ихнем языке называется?... фигвам! вот!
Ладно, не важно.
- Тебя давно не видно в городе, Кельтито.
- Когда я там не нужен, меня там нет, - трикстер снова затянулся.
Мне опять пришлось продолжить разговор однообразно-колкими вопросами - не очень люблю это дело, но по другому этого молчуна не разговоришь:
- Ты всегда знаешь, когда ты там нужен, а когда - нет?
- Совершенно верно, - ответил он, удостоив меня проницательным, одним трикстерам свойственным, взглядом, - вот например, сейчас я знаю, что скоро понадоблюсь, ибо вижу тебя, передо мной во плоти сидящего. Хотя, ты тоже редко удостаиваешь одинокого отшельника своим визитом.
- С твоими ловушками я вообще скоро перестану к тебе заявляться - жизнь один раз даётся.
- Один? - трикстер усмехнулся. Ехидно так.
- Если ты мне сейчас будешь втирать про свою реинкарнацию, карму-шварму и прочую сансару... уволь, Кельтито: я всё равно этого не помню.
И тут моим сознанием снова завладел всё тот же необыкновенно вкусный запах из трикстерова фигвама. На этот раз завладел полностью. Сведения в моём мозгу о недавнем перекусе у Мельгота мигом улетучились. Кельтито сразу понял, о чём я думаю.
- Голоден?
- Не то чтобы очень, но от того, что сейчас у тебя там готовится, не отказался бы.
До чего же иногда проницательным бывает этот трикстер! Кельтито поднялся с циновки, залез в шатёр и выбрался оттуда с двумя приятно дымящимися кусками копчёной козлятины, протянув один мне.
- От нашего вигвама вашему, - улыбнулся он. Ну вот, наконец, то он улыбнулся.
Я поблагодарил его настолько вежливо, насколько моя вежливость за эти мгновения сумела одолеть чувство очарованности этим ароматным куском мяса, находившимся у меня в руках. И принялся за еду, стараясь не чавкать и не урчать от удовольствия: в гостях всё-таки, вот и веду себя, как мама в своё время учила. Ну, почти так.
Так я позавтракал второй раз. Смешно звучит: позавтракал во второй половине дня.
Всё ещё яркое солнце, перевалив за зенит, продолжало согревать мои вспотевшие уши.
- Да, кстати, вот почему я пришёл, Кельтито, - проговорил я, проглотив очередной кусок козлятины, - завтра вечером я зажигаю в таверне "Под горячей яичницей". Что-то типа творческого вечера.
- И что, вход будет бесплатным?
- Вход - да, насчёт всего остального не уверен. Смотря, в каком настроении будет хозяин. Я вот только для этого и зашёл: тебя пригласить.
- Следовательно, ты уже должен уходить, - констатировал трикстер.
- Совершенно верно, - ответил я, уже привыкший к его вопросам, похожим на утверждения и утверждениям, напоминающим вопросы. - Спасибо за еду, это придаст мне силы для возвращения в город, - я поднялся с циновки.
- Я провожу тебя до тракта, - поднялся следом Кельтито. - В порядке исключения: тебе не придётся потеть над ловушками.
Кельтито Свирепый Леопард принадлежал к народу трикстеров. Трикстеры по расе были ванторами, но в Ойюме они селились крайне редко. Говорят, что они пришли с северо-западного ледника, но этому мало кто верил. Раньше Кельтито жил в Изеворе, но после второй антиванторской волны переселился за городскую черту и вёл отшельнический образ жизни. Последние несколько месяцев Кельтито вообще не появлялся в Изеворе. Причины конкретной, на мой взгляд, не было, а даже если и была, то Кельтито предпочитал об этом не распространяться. Проблем с властями он не имел, но когда правление снова взяли в свои руки Мойры, и антиванторское движение было остановлено, трикстер так и не пожелал вернуться в Изевор.
Мы расстались с Кельтито на тракте, выйдя на него с южной стороны. Солнце приближалось к горизонту, зажигая оранжевым светом два маленьких облачка, плывших в той стороне неба, откуда уже стали надвигаться сумерки. Вокруг шумели высокие деревья вперемежку с низкорослыми кустарниками, создавая иллюзию непроходимости леса. Тракт близ города был мощёный булыжником, и поэтому мне не пришлось утопать по колено в грязи, как на сельских и лесных размытых после дождя дорожках.
- Так ты придёшь, Кельтито? - спросил я его на прощание.
- Непременно, - ответил тот, - такого события я пропустить не могу.
Мне показалось, или в его голосе действительно проскользнула ирония?
А, не важно; переживём.
- Ну, тогда до скорого.
- Будь здрав!
* * *
Теперь нужно было спешить в Изевор, ибо сегодня у меня была назначена - и как я мог забыть! - ещё одна встреча: в Изеворе у часовни городской ратуши меня ждал Грендель.
Гренделя я знал с детских лет: мы вместе протирали штаны на одной школьной скамье, а после школы - в учебном заведении с мудрёным названием "Академия науки и искусства". Затем я стал свободным художником, а он - архитектором, что оправдывало природное призвание его народа, который ванторы называют рудокопами.
Грендель, как и большинство его сородичей был небольшого роста и доходил мне чуть выше плеча. Как все молодые рудокопы, он два года подряд регулярно брил лицо для того, чтобы после отрастить густую, пышную бороду, ибо, чем объёмнее борода у рудокопа, тем радушнее он "встречаем по одёжке".
Свои кудрявые волосы Грендель начал было стричь, но потом махнул рукой и сейчас заплетал отращенные кудри в толстую косу на затылке. В летнее время он носил лёгкую тунику, подпоясанную ярким кушаком, домотканые полосатые в длину штаны и кожаные лапти; в холодное же время он закупоривался в шерстяной плащ с капюшоном и плотные ботфорты. Грендель не расставался с небольшой фамильной киркой, служившей ему как рабочим инструментом, так и боевым. В наше неспокойное время, видите ли...
Но обо всём по порядку.
Сегодня Грендель должен был по моей просьбе договориться с хозяином таверны "Под горячей яичницей" о деталях предоставления на один вечер помещения для моего мини-концерта, и мы условились встретиться у ратуши, дабы я узнал результат разговора. И мне очень не понравилось убитое выражение лица рудокопа, встретившего меня на ступеньках ратуши в сумерках вечернего Изевора.
- Я слушаю, - решил начать я, поняв, что Грендель и не думает заговаривать первым, - что там с помещением?
Бородатый рудокоп поднял на меня расстроенные глаза и произнёс.
- Убил бы.
- Спокойно, Грендель, не надо меня убивать. Ну, опоздал чуть-чуть: я у Кельтито был, а к нему сам знаешь, как добираться - пригласить человека хотел.
- Да не тебя убить, - отмахнулся Грендель, - а этого извращенца: он не хочет давать добро на завтрашнее мероприятие.
Я сразу понял, что речь идёт о хозяине таверны.
- На что он не хочет соглашаться?
- На твоё завтрашнее выступление.
- Но я же с ним на днях обо всём договорился! - теперь пришла моя очередь приходить в недоумение, стремительно перераставшее в неподдельную ярость.
- Я тоже ему это сказал, - ответил Грендель, - но он выдал, что это было на днях, а теперь всё поменялось.
Мне стало понятно, что я имею дело с той особью мира нашего, которая не понимает, что такое данное кому-то слово.
- Н-да, - произнёс я вслух, - положение весьма катастрофическое, друг мой Грендель, зрители приглашены, а у меня, как тебе известно, не заведено выпроваживать мною же зазванных гостей.
- Что будем делать? - сверкнул глазами Грендель.
- Будем рвать! - ответным блеском оскалился я.
По-моему, Грендель, достаточно хорошо понял слово "рвать", потому что он поправил на затягивавшем бараний кожух поясе свою кирку и первым пошёл по направлению к злополучному трактиру. Я последовал за ним.
Трактир "Под горячей яичницей" был расположен в двух кварталах от ратуши, на улице Протухших Навозников. Трактир представлял собой полуподвальное помещение с дверью в рост Гренделя и ступеньками, круто ведущими вниз. В соответствующей названию трактира деревянной вывеске торчал забытый кем-то чекан (опять драку устроили! хотя дело то обычное).
- Пёсьеглавская работа, - проговорил Грендель и с разбегу подпрыгнул, повис одной рукой на вывеске, а второй выдернул топорик, осмотрел его, а затем протянул мне. На лезвии имелись следы засохшей крови. Я тщательно отёр лезвие краем подола своего плаща и протянул чекан обратно рудокопу.
- Оставь её себе пока. Авось пригодится.
Грендель, пожав плечами, заткнул его за пояс с противоположной кирке стороны, и мы вошли в трактир. Внутри царил полумрак, воздух отдавал плесенью. Сегодня у хозяина был короткий день, и они уже хотели, по-видимому, закрываться. Приземистый коротконогий водяной неспеша тушил светильники. Двое здоровенных ванторов, работавшие вышибалами, о чём-то переговаривались вполголоса, расставляя по местам столы и стулья. Сам хозяин трактира, бородатый фавн вытирал полотенцем кружки за стойкой в противоположном конце помещения. Мы с Гренделем, минув водяного и отреагировав на реплику одного из вышибал ("Закрываемся") короткими кивками - знаем, мол - направились прямиком к стойке, за которой трудился трактирщик. Тот, заметив нас, по-видимому, не сразу сообразил, по какому вопросу мы к нему пожаловали, но, поняв, в чём всё-таки дело, попытался напустить на себя суровый вид поверх усталой физиономии.
Эк я его зараз раскусил!
- Добрый вечер, - решил улыбнуться я, - меня зовут Финист, надеюсь, вы меня помните. Мы недавно говорили с вами о моём творческом вечере у вас в трактире...
- Я всё прекрасно помню, молодой человек, - перебил меня фавн, но, к сожалению, я не могу сейчас с вами договориться.
- По какой причине?
- Видите ли, молодой человек, я уже говорил сегодня вашему другу, - кивок в сторону Гренделя, - что мне не нужны проблемы.
- Поясните, - нажал я слегка.
- Разъясняю: эти кварталы с недавнего времени стали держать балауры из антиванторской коалиции, которые вскоре хотят организовать демонстрацию. А путь основных сил ведёт к ратуше через нашу улицу. Вечером поле нашего с вами разговора, уважаемый Финист, ко мне заявились ихние шестёрки и потребовали, чтобы я обеспечил их едой во время демонстрации. Я уже велел вот этим двум запрятаться куда подальше, - кивок на обоих вышибал,- а самому пришлось глазки строить, соглашаться, иначе бы камня на камне бы не оставили, пройдохи. Потом, когда они вышли, я услышал, как их остановили дружинники, и завязалась перепалка, - в глаза трактирщика прокрался страх. Внезапно так.
- Да, - улыбнулся Грендель, поглаживая чекан за поясом, - мы следы этой самой перепалки уже успели разглядеть. А вы, как я понимаю, и не пытались.
- Так я и не высовывался. Боялся, - ответил хозяин. - А было это примерно в это же время; так мои завсегдатаи сидели здесь и целых полчаса, когда всё стихло, выходить боялись. Во как! А вы, уважаемый Финист ,уж извините, ванторской расы будете ,да ещё и с лютней ,да с друзьями ,как я понимаю. Вот и столкнётесь здесь с кем-нибудь из этих недоносков. А мне потом проблем выше крыши. Ведь вы же знаете, что их хлебом не корми - дай только сцепиться с кем-нибудь.
- Я всё прекрасно понимаю, - я попытался говорить как можно спокойней, - но о другом: если вы разрешите завтра в вечер нам здесь повеселиться, то сюда придёт достаточное количество народу, чтобы от заказов не было отбоя.