Дневники по эту сторону аваллонского портала
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
вроде биографии
|
Начинается шестая книга "Хроник Мироздания"
Дневники по эту сторону аваллонского портала,
написанная Анн'ди МакОстином
(повесть о странствиях Овидия Назона)
Но я слышал песню, в ней пелось:
"Делай, что должен, и будь, что будет".
Мне кажется, это удачный ответ на вопрос.
-Да я говорю тебе, что видела эту..., ну, вобщем, древнюю парусную лодку, - не унималась Настя ,наворачивая вокруг меня круг за кругом. На третьем она споткнулась и чуть не упала носом в песок. Я услужливо подхватил её.
-Спасибо, - мимоходом поблагодарила она и уселась на большой валун, успевший не на шутку врасти в берег.
-Значит, ты мне всё-таки не веришь? - Настя вцепилась в меня обоими глазами, задавшись целью вытряхнуть из меня положительный ответ.
-Допустим, верю, - вздохнул я. - Греческие пентекоперы - явление достаточно обыденное. Лет, этак, тысячи две назад, как минимум. Но сейчас?!
Я нагло лукавил. Самым бесстыдным образам. Моя малая, судя по её описанию, действительно увидела греческую пентекоперу в ёе усовершенствованном виде образца начала нашей эры, идущую вверх по течению Днестра. В Цыпова, по секрету говоря, достаточно часто происходят подобные явления: на некоторое время стирается визуальная грань между эпохами, и некоторые могут увидеть кое-что по-круче греческой пентекоперы. На самом деле мне просто захотелось немного помучить мою младшую сестрёнку, которая, была старше меня. На двенадцать дней.
-Нет, ты мне не веришь, - насупилась Настя. - Ну и не верь. А я-то думала, мы действительно можем понять друг друга с полуслова, а ты...
Она зло пнула пяткой валун и отвернулась ко мне спиной.
-А когда ты твердил мне про свой Аваллон, Изначальный Апокалипсис и прочий брутал-грэинд-корр, я тебе не возражала и верила на все сто.
-Ты и сейчас мне веришь, - нажал я на отдельные нотки Настиного сознания. - Или хочешь сказать обратное?
-Ну...верю, - выдавила она.
Конечно, у Насти не было причин мне не верить: она понимала, что когда я что-либо говорю, я не беру это с потолка; и если я в один прекрасный день решился довериться ей и рассказать о своих эльфийских корнях, она не стала доказывать мне , что моя физиономия скорее похожа на орочью морду, чем на канонический эльфийский лик. Но сейчас ,когда я делал вид, что не воспринимаю всерьёз её видения, она могла просто пожать плечами - не веришь, мол, и не надо, (испугали чёрную кошку тёмной комнатой!): сами с глазами - и переключиться на новую беседу. Нет!: у Насти взыграло нормальное здоровое самолюбие - её любимый брат и одновременно лучший друг не верит?!...не верит элементарному взгляду через размытую грань эпох?!.. или он просто издевается?
-Знаешь, Анн'ди, по-моему, ты просто издеваешься.
Я усмехнулся и подставил лицо внезапно сорвавшемуся порыву южного ветра.
-Конечно, издеваюсь. Или ты усомнилась в том, что я могу тебе верить?
Тут Настя действительно рассердилась. Она не любила, когда с ней так шутят.
-Знаешь, кто ты после этого?.. - гневно и многозначительно глянула она на меня исподлобья.
-Знаю, - перебил я её, - я - сволочь, садист и извращенец. Всё перечислил?
Можешь даже ещё чуточку на меня позлиться: я заслужил.
-Ты больше от меня ничего о том, что я когда-либо видела, не услышишь!
-А вот здесь ты немного спешишь, дорогая моя: услышу и не однократно, - я сел на валун подле неё. - Почему? Да потому что на самом деле тебе должно быть всё равно, верю я , или кто-то другой, тебе или не верю. То, что ты видишь и осознаёшь - уже истинно, и не важно, что об этом думают остальные. Каждый сам вырабатывает свою реальность, но окружающие эту реальность зачастую понять не могут. По-моему, я здесь прав.
-Да, - отозвалась Настя, - ты прав. А я на тебя уже злиться собралась дня этак на три.
-Злись, - пожал я плечами, - если тебе это действительно нужно, - и я протянул сестре букет чёрных роз. - ты даже можешь объявить, что у меня сейчас в руке ничего нет, хотя в ней я держу цветы.
Насте цветы понравились, и она решила не сомневаться в их существовании.
Солнце играло искорками своего тепла с переливчато-небольшими волнами реки. Южный ветер сбавил обороты. Валун ,на котором мы сидели, начал потихоньку охлаждаться.
Неожиданно я обернулся и бросил взгляд наверх, на вершину обрыва, с которого в древности отправляли посланцев великому Замолксису в Когайонон. Прямо на острые колья, которые до наших дней, к сожалению ,не сохранились, иначе у этой теории было бы намного больше сторонников.
На обрыве стоял среднего - по нашим меркам - роста немолодой мужчина. Белая борода растворялась в складках некрашеной льняной мантии. Нестриженные длинные седые волосы плавно развивались на ветру. В руках мужчина держал плоский широкий бубен и отбивал на нём какой-то ему одному понятный ритм. А ещё он пел. Пел надрывно и протяжно, и ветер уносил его пение на север, вверх по течению Данастриса.
-Брат, что с тобой, ты о чём-то задумался? - отвлекла меня Настя.
-Да нет, - ответил я. - Я так...ничего.
Мы решили посидеть на берегу ещё немного.
* * *
В любом случае я должен был что-то сделать. Хотя бы ввиду того ,что они молились мне на протяжении пяти веков, если не дольше. Нет, не то, чтобы до Когайонона мало кто в последнее время доходил - к горе вообще никто не отваживался подходить близко - просто я сам во всём виноват, старый дуралей, возомнивший себя богом...Хотя пусть кто-нибудь только попробует утверждать, что я - не бог.
Богом я действительно стал, более того - прибрал к себе в новоиспечённый пантеон Бендиду и Гебейлейзиса, богов, которых чтило моё племя. Пифагор всегда говорил, что втроём боги могут гораздо больше, чем по одиночке. Люди это тоже знают: так и создаются небесные триады. И никто на самом деле не знает: то ли люди по собственным велениям души создают триединых из отдельных небесных покровителей ,то ли боги ,решившие скооперироваться, сами руководят подобными душевными порывами человека. В любом случае, люди интересуют нас ровно столько, сколько мы интересуем людей. Чем больше душ и земель принадлежит нам - тем мы сильнее. Мне это понять легче - я сам был человеком.
Да, действительно, Буребиста в этом случае неплохо мне пособил. Провозгласить мой культ от Моравы до Буга - это вам не бербек чихнул.
Но стоило ли становиться богом по вине одного лишь пошлого тщеславия фракийского пилеата, попавшего в рабство к греку. До этого был набег на юг, поражение, возможность покончить жизнь самоубийством, ещё не будучи взятым в плен, жгучий страх смерти...рабство, вонючие гребные скамьи, смерть справа, смерть от побоев слева... Ненавижу об этом вспоминать!
Греком оказался Пифагор. То самый ,великий и ужасный. Ипостась самого Аполлона Гиперборейского. Единственным минусом - или плюсом - у этой ипостаси было то, что он любил много говорить о вселенной. Даже с чернью. Когда я мало-мальски сносно выучил греческий ,то стал понимать, о чём говорил хозяин. Не знаю, как другим ,но со временем мне его мысли понравились, хотя поначалу я недоумевал и крутил за спиной Пифагора пальцем у виска. Или потом я просто привык?...
Таки или иначе, в скором времени я был знаком со многими его идеями: весьма интересными ,но ,как показала личная практика, не везде подходившими. Уже живши отшельником на Когайононе ,я понял, что многое ,сказанное им обладает весьма расплывчатым значением, и не всегда поступая, руководствуясь словами мыслями Пифагора, можно поступить верно. Может быть , поэтому я и стал богом: опровергнув самого себя? Не знаю. Не знаю даже, является ли это главным критерием становления богом. Мы и сами не знаем, откуда берёмся. Я до сих пор не понял, откуда взялся Гебейлейзис, был ли он проекцией Индры ,Великого Громовика Ариев, или Зевса Кронида, или кого-нибудь ещё, а его самого это мало интересовало. В любом случае, такой товарищ, как он был мне незаменим.
Да, мы действительно неплохо спелись вместе: помогали начинаниям друг друга, радовались взаимным успехам.
Я, например, с упоением взирал на неистовства Гебейлейзиса в небесах, когда он с силой сталкивал, словно подушки перед сном взбивал, дикие тяжёлые тучи. И сердце моё наполнялось непонятной радостью и удовлетворением ,когда из домов выходили воины, строились в шеренги и, оглашая воздух гимнами, синхронно пускали в небеса стрелы, дабы помочь Гебейлейзису вызвать среди туч молнии. А он в свою очередь соглашался не громыхать, когда души посланцев летели ко мне на Когайонон, оставляя сои тела, пронзённые копьями , застывать после агонии и подножий скал.
Да, когда ты слишком долго живёшь богом, много переосмысливаешь, меняясь сам. Потеряв своё человеческое тело, вполне возможно, что я потерял часть себя. И поделом. От наивного, но в тоже время весьма расчетливого Замолксиса-человека .приворожившего своих соплеменников пирами в ионическом стиле в стенах мною же сооружённого андрона, и рассказами о бессмертии и переселении душ ,не осталось и следа. Это было по возвращении моём из Эллады: учитель Пифагор дал мне вольную. Тогда они мне не поверили. И я засел в подвал собственного дома на четыре года, применив трюк, который в своё время провернул сам Пифагор. Подвал со скуки расширялся стараниями моих рук. Моя матушка носила мне еду а также передавала новости о том, что творилось в племени и окрестных землях. Всё это я не медлил записывать, будучи, опять же не без содействия Пифагора, единственным грамотным в селении. Греческие буквы в те времена были в новинку к северу от Истра.
На четвёртый год я вышел на свет...и мне поверили все: от самого бедного общинника до верховного вождя, который сделал меня главным жрецом края...
Тайну эту знала лишь мать. Как то раз в пылу обычной незначительной ссоры, когда мы снова что-то неподелили, и она, не то чтобы всерьёз, пообещала всё рассказать людям. Я испугался не на шутку. Я убил её. Потом, правда, став богом ,я предлагал её душе поселиться в Когайононе ,но она не пожелала идти со мной на мировую. Перед тем, как навсегда со мной расстаться ,она прокляла меня и напророчила кучу всяких гадостей.
О ,мать, сколько я отдал бы, чтобы ещё раз взглянуть в твои ненавидящие глаза и вспомнить все мои угрызения, испытываемые и поныне. Именно тогда, после убийства матери я удалился на Когайонон в отшельничество. Шли годы, срок, обычно отпускавшийся человеку на жизнь на земле, по моим подсчётам постепенно истекал, но я продолжал жить. Довольно часто к подножию горы приходили люди, возводили временные алтари и приносили жертвы. И вот тогда я понял. Что не умру. Во всяком случае, не умру ,как человек.
...Я жил людьми ,я питался их жертвами и исполнял просьбы в молитвах. Но несуразное материнское проклятье начало сбываться. Боги Империи никогда не забывали о своих ближайших соседях. Их тоже можно понять: сильнее стать хотят все боги. Это началось на восьмой год моего благословения на трон Царства Даков Децебала ,сына Скорилло. Он был достаточно перспективным стратегом для того, чтобы обойти врага на любом ходу...но тогда я ещё не знал, что Юпитер настолько силён.
...Они наступали с юга и юго-запада. Я мог ещё обороняться ,благо за все эти годы по-немногу выращивал целые колонии полубогов, сейчас уже давно забытых. Но шли дни, и я понял, что остаюсь без армии. Ещё через несколько дней неистовый Гебейлейзис пал, сражённый мечом Арея-Марса. Он больше не мог сопротивляться. На равнине .не доходя до горизонта, лежало бессильное тело Бендиды. Всё произошло настолько молниеносно, что мало кто сумел понять, что же на самом деле происходит.
Пылала Сармизегетуса, и Децебал, отступая в горы, попал в окружение. Он лишил себя жизни ,как настоящий воин. Если бы я сам перерезал себе горло тогда, ещё будучи человеком ,в походе на юг...но что теперь говорить о том, чего не произошло.
Потом я стал слабеть: что толку людям молиться поверженному богу маленького кусочка земли, не сумевшему уберечь своих ныне полностью разобщённых, полностью разбитых детей, спасавшихся, словно преступники, от иноземных захватчиков. Даже бежавшие на север мои поклонники не спешили принести мне в жертву даже ягнёнка.
Юпитер продолжал наступление и освоение новых территорий. Хотя, там, где идёт война, нет места чистому поклонению.
Я был слаб и беспомощен: над Когайононом стояли чёрные тучи, не спешившие рассеиваться. Ничто не вселяло надежды в мой уставший от прекословия и войны мозг. И если бы не она, не знаю...может быть тогда бы и умер.
Я наблюдал за ней с самого момента её рождения ,старался научить через своих посвящённых всему, чем должен обладать грамотный правитель и искусный жрец. Я готовил замену Децебалу в лице его собственной дочери. Частично мне это удалось: Докия, дочь Децебала ,действительно могла стать образцовой царицей-жрицей, если бы...
Она бежала в горы в сопровождении верных людей за день до взятия столицы римлянами. Траян, узнав, что ,расправившись с Децебалом ,его люди не нашли всех членов правящей семьи, повелел продолжить поиски. Сохранение жизни найденным даже не оговаривалось. Моими глазами были военнопленные и некоторые из перебежчиков, сохранявшие мне крохи истинной верности.
Отряд конных напал на след Докии два месяца спустя. Это было в Пионских горах, достаточно далеко сумела уйти своенравная наследница престола от Сармизегетусы.
Всё это время Докия пасла овец ,чтобы как-то прокормиться. Я часто с почти отеческой грустью взирал на неё, закутавшуюся в длинный зипун ,стоявшую посреди равнины с пастушеским посохом. Но и она не говорила со мной.
Я чах..
Докия, Докия, радость моих последних лет, неужели ты меня покинула ,неужели ты не промолвишь хоть одно тёплое слово, обращённое ко мне, обрадуешь старого бога перед кончиной?
Но нет ,Докия молчала. Она мирно пасла овец и ни о чём не вспоминала, старавшись заглушить горечь утраты...
...И вот однажды я услышал её. Мольба была настолько сильна, что сумела выдернуть меня из глубокого оцепенения. Через мгновения она уже была моими глазами. Несчастную девушку, стоявшую среди немногочисленного стада ,окружали со всех сторон римские солдаты. Они побросали на землю шлемы, строили всяческие гримасы, предвкушая развлечение. Овцы, жалобно блея, жались потеснее к Доки. От порывистого ветра с головы девушки слетела кушма растрепались русые волосы. Взгляд - о как хорошо я это помню! - презрительный взгляд голубых глаз бросал презрительные взоры на бритые ухмылки солдат. Мой взгляд? Её взгляд?
Мысли же её были направлены ко мне. "О, Замолксис, наш великий бог! Клянусь, не ведаю я ,отчего ты оставил нас на произвол Риму ,но ныне я , может быть, в последний раз взываю к тебе. Прошу, не бросай меня этим свиньям ,но прибери к себе, дай место в своей стране мёртвых!"
Сия незатейливая молитва обожгла моё сознание .словно пламя - обычного человека. Я мог бы приказать земле - всё ещё МОЕЙ земле - поглотить этих нечестивцев .но что толку, если придут другие. Рано или поздно. К тому же ,я не знал ,что со мной будет завтра. Но так или иначе дни Доки на этой земле были сочтены.
Но нужно было что-то делать.
Ах, бедное ,бедное дитя ,в худое время родилась ты на свет!
Дальше я не думал - я делал.
Когда похотливые солдаты ,растолкав овец, вплотную приблизились к Доки ,и когда один из них уже протянул к ней жадные крючковатые пальцы ,вместо загнанной в ловушку, словно лесной зверёк ,испуганной девушки, руки его натолкнулись на холодную шершавую поверхность камня. Солдат в ужасе отпрянул и закричал. Остальные тоже отошли.
Слёзы благодарности выступили на камне ,будто тысячи лет стоявшем на этом самом месте.
"Пусть будет так", - подумал я, и над равниной начали сгущаться тучи.
Вскоре пошёл дождь.
* * *
Вы когда-нибудь видели, как смеются камни? Нет, я не спрашиваю вас, видели ли вы, как плачут камни - сейчас этим никого уже не удивишь - но я спрашиваю о смеющихся камнях. Их очень трудно рассмешить, не каждому под силу. Но если я узнаю о человеке, кому удалось это сделать, я сочиню оду в его честь и напишу её своим любимым гекзаметром. До сих пор я не встречался с такими людьми, но видел, как смеются камни. Наверное, их рассмешили боги. Или великаны. Или фавны на худой конец. Хотя, я не знаю, водятся ли в Скифии фавны - у нас их и то не встретишь каждый день. Рим...цивилизация. Когда мои предки поселились в Сульмоне, все рощи в округе кишели фавнами. Отец ещё рассказывал , о единственной своей встречи с фавном. Отцу тогда было не больше десяти лет. И вот видит он такое чудо, лежавшее себе пьяным в загоне для коз, рядом кувшин недобитый валяется, а фавн этот песни похабные горланит про Нарцисса: влюбился, мол, в своё отражение, возбудился, семя пролил, из него цветок да и вырос; а дриады постыдились за такого рукоблуда бесстыдного перед богами, вот и утопили беднягу.
Позже, уже учась в Афинах, я вспомнил эту историю, но когда начал писать первые наброски к "Метаморфозам", то решил всё-таки использовать каноническую версию этой легенды. Люди-то очень редко верят в правду. Они могут свято поверить в то, что у кесаря Августа каждый день с утра до вечера хорошее настроение, но ни за что на свете не поверят в то ,что камни умеют смеяться.
Вера...
Мы умеем верить лишь в то, во что нам выгодно верить. Империя Августа предоставила нам все условия для восприятия иллюзий. Иллюзии ЭТОГО МИРА сменили иллюзии ТОГО МИРА, мира, который был до Империи, мира, пытавшегося стать лучше для всех; но Империя хочет сделать мир лучше только для себя. Последняя иллюзия ТОГО МИРА канула в Лету после смерти Марка Антония и Клеопатры Египетской. Эта иллюзия заключалась в том, что ни одна надежда не может погибнуть в зачатке.
Мы привыкли верить, но устали надеяться.
Устали надеяться на то, что можем стать другими, не теми, кем нас сделало окружение, воспринимает общество, благоволит кесарь.
Меня зовут Публий Овидий Назон.
Меня звали "Публий Овидий Назон".
Теперь меня так не называют, я сам не захотел носить это имя. Публий Овидий Назон - потомственный всадник, любимец публики и кесаря, человек, к мнению которого прислушивались старейшие сенаторы и трибуны; поэт, которого считали своим протеже Гораций и Вергилий; воин без битвы, друг без друзей; восхвалитель милостей и достоинств Августа; творец, создававший лишь иллюзии.
Потом он понял, что в иле раболепия можно спрятать драгоценные слитки правды и трезвости, и показать их людям , обладающим зоркими орлиными глазами, способным узреть их и извлечь из грязи прибрежной. Таких, увы, не оказалось: поволока соблазнов залепила их глаза и после прочтения "Ars amatoria" они не предаются созерцанию внутри себя "филос" и "агапэ", но тотчас прыгают в постель к своим старым шлюхам.
Они никогда не вернутся к самим себе. Они захотели, чтобы Публий Овидий Назон не вернулся к себе. Он и не вернулся: в то время, как я стою сейчас на корме пентекоперы, идущей вверх по Тирасу, Публий Овидий Назон, сидит на своей вилле на Цветочном Холме и сочиняет "Скорбные элегии", сетуя на безысходное пребывание в суровой Скифии, надеясь, что Август дарует ему прощение. Прости его за несуществующую вину ,кесарь, прости его за то ,что он не открыл тебе вовремя глаза и не облил грязью с ног до головы; прости его ,кесарь, за то, что он не разносил по всему Риму вполне оправданные слухи о лесбийских похождениях твоих дочери и внучки - ты и сам вскоре всё узнал и не преминул сослать обеих. Прости его - мне твоё прощение уже не нужно.
Я сам благополучно простил себя. И остальных заодно. Поэт умер - не погиб, но умер - да здравствует поэт! Аполлон Гиперборейский, великий бог и мой небесный патрон, ведёт меня к цели, суть которой я ещё недостаточно осознал. Ещё не догорели жертвенные костры в храме моего родного Сульмона, ещё не допели мои помощники последнего гимна Кифареду, ещё не завяли два жёлтых тюльпана у дымящегося треножника, а мой корабль уже упёрся носом в причал износившейся колонии Томис.
По мнению корабельщиков, мы прибыли весьма не вовремя. А по-моему, очень даже вовремя. Томис атаковали ,как выяснилось позже, языги - и певец любви после долгого перерыва снова взялся за оружие. Я знал, что меня не убьют в этой склоке - я привык верить знакам, ибо уже давно научился видеть грань между желаемым и действительным. Мне было весело: меня веселили воинственные крики языгов ,веселило то, как строился на стене гарнизон. Я смеялся, прорываясь с умбонистым щитом в правой руке и стальным гладиусом - в левой через толпы варваров, к воротам крепости, из которых уже повыскакивало некое подобие авангарда. Я смеялся, краем глаза замечая корчившихся в кипящей смоле нападавших, смеялся, пуская кровь врагу и получая в ответ незначительные царапины. Смеялся над всеми и над собой; и мне казалось, будто все вокруг тоже смеялись. И лучники на стенах, и пехота у ворот, и дикари-языги, и трупы с отсечёнными головами и раскромсанными грудными клетками, и лошади их, и вся крепость, всё побережье Эвкзинского Понта смеялось, вторя мне, безымянному самоизгнаннику, бившемуся за место, которое ещё не стало, но в недалёком будущем должно было на некоторое время стать его домом.
...А потом я просто хохотал до упаду, когда после позорного бегства дикарей, я обнаружил, что корабль ,на котором я приплыл, ретировался в море, не удосужившись хотя бы сбросить на берег мои скудные пожитки.
* * *
Он сидел неподалёку от руля и играл на кифаре. Музыка разогнала весенние ночные облака, уступившие место многочисленным звёздам и светлоликой Диане, щурившейся на спокойный Тирас, еле вздрагивавший под вёслами гребцов.
Он неспеша перебирал, задумчиво глядя в воду. Никто из бывших на корабле и не подозревал о ещё одном случайном пассажире. Случайном? Такие люди никогда не приходили случайно. Люди? Лишь единицы в этом мире знали, кем был мой ночной гость на самом деле. Мой гость? Да, мой ,ибо я один видел его ,но не спешил заговорить первым. Обычно, заслушавшись какой-нибудь старинной мелодией, я непременно замечал, как в голову лезут новые строчки, навеянные музыкой, и тут же принимался их записывать. Но на этот раз ничего не шло на ум: я просто слушал, наблюдая за музыкантом, выглядевшим несколько моложе меня ,хотя. По всей вероятности, возраст у нас с ним был один и тот же.
-Да, мне было столько же, сколько и тебе сейчас, когда "Арго" проходил в этих местах. Правда, мы шли тогда вниз по Тирасу, к устью Истра. Примерно в это же время года... Знаешь, тени в эребе теперь не обременены множеством ограничений, люди стали на всё смотреть по-другому, стали верить в явления , с которыми при моей жизни, например ,не сталкивались. Теперь души умерших получили право возвращаться в места своего пребывания и преломлять время.
-Ты хотел видеть меня, Орфей? - я всё-таки осмелился спросить его.
Кифаред прервал игру.
-Я хотел побеседовать с человеком, который смог бы понять меня. Хотя, тебе сейчас намного труднее, нежели мне при жизни. А впрочем, кто знает...
Нам было легче возвращаться к самим себе: мы понимали, когда и где надо было вернуться. Каждый из нас получил своё золотое руно, которое хранил до конца своих дней. А ещё мы знали, куда возвращаться. Вернулись, правда, не все... Язон не смог вернуться, даже жертва Медеи, убившей собственного брата на месте нынешнего Томиса, не помогла. А ведь жертва приносилась именно Язону, жертва приносилась на возвращение. Но наш предводитель был заранее обречён - только поняли мы это слишком поздно: будучи вместе с Медеей ,он не мог вернуться.
-А мы?
-Вы не знаете ,как именно возвращаться к самим себе, но вам удаётся делать это интуитивно. Правда, сейчас тоже далеко не все возвращаются - может быть, просто не хотят.
-Если бы хотели, смогли бы? - спросил я.
Орфей утвердительно кивнул.
-Ты можешь, потому что хочешь. Ты уже доказал это. Твоя поэзия тоже была средством возвращения.
-Не понимаю...
-Ты всё прекрасно понимаешь, - улыбнулся Орфей, - когда я встретил Эвридику, мне уже не было надобности услаждать слух богов своим музицированием: я встретил свою половину и вернулся. Когда Эвридика покинула этот мир и отправилась в эреб, я снова остался один, и для полного возвращения должен был просто ждать смерти. Если бы я убил себя, я бы никогда не вернулся. Владыка Гадес предоставил мне самый короткий шанс вернуться: не оглядываться на прошлое. Но я оглянулся, и уговор потерял свою силу. Я бы зачах, если бы не предложение Язона отправиться в Колхиду за Руном.
-Сейчас вы с Эвридикой снова вместе?
-Вместе, - ответил Орфей.
-А с кем вместе - я? В моей судьбе не было Эвридики, и мне не к кому возвращаться. Я любил многих женщин, но сейчас со мной нет даже Коринны, моей последней ,самой любимой жены. Она коротает дни с Овидием Назоном, сочиняющим слюнявые стишки кесарю, которые и для одного,и для другого - чистый вымысел.
-Ты действительно считаешь, что обрёл хотя бы в одной из женщин половину себя? - Орфей еле слышно тронул струны кифары. - К сожалению - или к счастью - это не всегда так. Каждый ищет себя там, где ему уготовлено это судьбой. А мы с тобой, люди, напрямую общающиеся с богами, сами во многих своих действиях уподобляемся им и поэтому лишаемся своей судьбы. Наша судьба - её отсутствие. Женщины, поэзия, почёт...ступени, не более, чем ступени для одних и потолок для других. Боги многое отдавали, чтоб послушать мои игру и пение, а я.. А мне не нужно было ничего отдавать, чтобы что-то получить: у меня и так всё было. Ведь всё ,что было нужно для познания Космоса в себе и себя - в Космосе, это вот, - и кифаред достал откуда-то широкий круглый кожаный бубен и протянул его мне обеими руками.
-Весь наш поиск, все наши желания и достижения - они здесь ,в этом куске воловьей кожи, натянутом на деревянный каркас. Бери. Теперь он - твой.
* * *
Тропа была крутой и извилистой. Приходилось постоянно смотреть под ноги ,чтоб не споткнуться о случайный камень. Жрец в очередной раз похвалил себя за то, что запретил здесь в своё время выпас храмового скота, хотя трава по всему склону была сочной и густой - не ровен час, и сорвётся какая-нибудь корова вниз рогами ,так даже на солнцеворотные жертвы не напасёшься.
Тропа вела вниз, к берегу полноводного Данастриса. С тех пор ,как скифы отошли на восток ,река была на диво спокойной, стремилась себе непринуждённо к Великому Солёному Озеру, не омрачая умы крамольными водоворотами.
У подножия склона рос камыш, орошаемый расплывшимся в мокрой земле ручейком, догонявшим самого себя по пути к водам Данастриса. Жрец умело подобрал полы плаща и перепрыгнул медлительный с первого взгляда ручей. Его спутник неуклюже последовал этому примеру. Дальше тропа настолько сузилась, что идти нужно было по одному. Жрец пошёл впереди, чужестранец - следом. Широкое ущелье напоминало сложившиеся лодочкой ладони, усеянные морщинами каменистых гряд и древесной растительности.
Храм остался позади.
Сегодня в нём приносили благодарственную жертву Гебейлейзису за обильный урожай. На обряде присутствовал вождь Буридавы молодой Бурихет со своей дружиной, накануне пожаловавший в дар храму десять корзин с плодами и пять крупных быков. Жрец незаметно усмехнулся в бороду: он понимал, что легче всего платить дань именно таким путём - и к богам внимание, и можно заручиться поддержкой сильного и, по слухам, весьма строптивого жреца, державшего в кулаке земли на много дневных переходов вокруг и являвшегося, по слухам, учеником самого Деценея из Сармизегетусы.
Слухи слухам рознь, однако, уроки старого Деценея жрец не забывал
"Все мы вышли из одной земли, - говорил он, - и все связаны одной печатью. Раньше эту печать держал Город Солнца, что далеко на западе, потом печать перешла к Стране Пирамид, где я познавал учение, где его познали и Пифагор, и Фалес из Милета, и великий Законодатель Ханаана, и жрецы далёкой Кельтии. Теперь никто не знает, где эта печать, но некоторые мудрецы считают, что она в каком-то из своих воплощений хранится в каждом из нас; её нужно только найти".
Жрец и его спутник поравнялись с алтарём - низким треугольным камнем, на котором приносились жертвы силам природы. Неожиданно жрец спросил:
-Как давно ты знаешь наш язык?
Чужеземец ответил не сразу.
-Вот уже шесть лет. Но мне почему-то всегда казалось, что я знал его раньше.
-Значит, ты просто хорошо понимаешь людей, - проговорил жрец и ,наклонившись, коснулся пальцами края алтаря. - Я это чувствую.
Он поднялся и указал перед собой.
-Пойдём дальше.
Чужеземец пошёл первым. Впереди слышался приветственный рокот водопада. Минуя поворот, оба очутились перед ним. Водопад стекал в неглубокий лучистый пруд.
-Он тоже ждал меня, - сказал чужеземец.
-Видимо, так оно и есть, - ответил жрец.
Чужеземец обогнул несколько валунов, прошелестев хитоном по мокрому песку, ступил на скользкую гальку, вынул из-под складок хитона бубен, положил его и встал во весь рост под низвергавшийся поток воды. Струи били по голове, плечам, спине. Больно и нещадно, но приятно растекались по всему телу и устремлялись дальше.
-Здравствуй, - сказал человек.
-Здравствуй,- сказала вода.
-Здравствуй, - вторили галька и песок.
-Я пришёл, - сказал человек.
-Мы знаем, - ответила вода.
-Мы знаем, - вторили галька и песок.
-Зачем я здесь? - спросил человек.
-Ты пришёл, - ответила вода.
-Ты вернулся, - сказали галька и песок.
-Вы знали это? - спросил человек.
-Ты это знал, - ответила вода.
-Ты это знал, - вторили галька и песок.
-Ты вернулся к себе, - сказали они.
Человек вышел из-под низвергавшейся воды, поднял с земли бубен, вошёл по колено в пруд, взял бубен в левую руку, обхватил его локтем и ударил по нему правой рукой.
-Вы слышите?
-Слышим, - ответили деревья и камни.
-Слышим, - отозвалось небо.
Снова удар по бубну.
-Я здесь!
-Ты здесь, - сказала вода.
-Ты здесь, - прошелестел ветер.
Снова удар.
-Я пришёл!
-Ты пришёл, - вздохнула земля.
Удар. Снова удар.
-Я пришёл к себе!
...Огромное, усеянное всевозможными цветами поле. Ослепительно синее небо. И босой маленький мальчик, бегущий на солнце, распахнув ему обе руки, задевая ладошками шелестящие лепестки цветов. Смех. Радостный детский смех. И в ответ - радостный смех мироздания.
Удар.
Человек опустил бубен и направился жрецу. Счастливый и обессиленный.
-Знаешь, сказал ему жрец, - теперь я понял, кто может рассмешить камни.
И был мне сон. Вернее, всё нижеизложенное произошло, когда я по идее должен был находиться во сне. То есть, тело моё действительно спало. А разуму пришлось бодрствовать, ибо сигнал, полученный мною с Аваллона, был достаточно ясен, чтобы я незамедлительно покинул оболочку и перенёсся на берег благословенного острова.
Погода на побережье ко времени моего прибытия имела обычное своё состояние: небо было закрыто сплошным свинцом, океан выплёвывал неспокойные волны, скалившие холодный морской песок. Серые скалы тупо глядели вдаль.
-Счастливого бытия, Анн'ди! - знакомый голос заставил обернуться.
По направлению ко мне лёгким резвым шагом, не оставляя следов на песке, шёл Муирердакх Муиндег, риг всея Аваллона. Обычно на подобные встречи, когда у меня не было возможности остаться на Аваллоне дольше одной прибрежной встречи, на разговор приходил мой Светлый Родич, известный простым смертным, как чародей Мерлин, или Светлая Госпожа Бригитта, или Морской Владыка Мананнан МакЛер. Но на этот раз пришёл "Сам", как мы между собой величали нашего рига, следовательно, разговор действительно намечался серьёзный.
-Счастливого бытия и тебе, Владыка! - был мой ответ. - Надеюсь, я не заставил тебя ждать?
-Отнюдь, - риг подошёл вплотную, разглядывая меня с головы до ног, хотя факт, отмеченный им мгновение позже, можно было увидеть ещё издалека. - Ты опять забыл сменить внешность.
Я трижды выругал себя за эту оплошность, неоднократно преследовавшую меня и вернул себе изначальный облик. Да, действительно, в последнее время за мной замечались подобные оплошности. Мелочь ,вроде бы, но Муиндегу ,например, это мало нравилось.
Убедившись в том, что внешность моя имела теперь более родной его глазу характер, риг обратил взор на неспокойные волны. Смотрел он долго и отрешённо. Так, наверное, было надо.
Я тоже смотрел. Так же долго и отрешённо.
-Как живёшь, Анн'ди? - спросил он, не отрывая взгляда от волн.
-Да как приходится, владыка. Не без проблем, но есть и свои маленькие радости.
-Как всегда, довольствуешься малым?
-Пришлось научиться: я ведь живу в мире людей, там всего на всех никогда не хватало. Даже смерти.
Риг поджал губы. Камень, брошенный мною в его огород, с первого раза угодил в цель. Наверное, он считает, что я никогда не перестану напоминать ему о том, что произошло под занавес Изначального Апокалипсиса.
-Мы хотим отозвать тебя из мира людей, - снова проговорил Муиндег.
По-видимому, это и являлось главным и единственно истинным предметом сего разговора. - Ты должен вернуться на Аваллон насовсем.
У нас на Аваллоне не входило в привычку возмущаться сразу после первых реплик собеседника, если оные тебе не нравятся, и здесь я решил неуклонно следовать традиции.
-Скоро мы закрываем все порталы в иные миры. По человеческому исчислению, чтобы тебе было легче подсчитать(теперь это был меткий камень в мой огород) это будет около двухсот лет. Идёт завершение очередного цикла, и Междумирье ждёт обновления. Мы не можем допустить потери энергетического баланса и вынуждены закрыть все порталы. Все наши уже отозваны: Гвин-ап-Нудд, Оберон, другие "бестелесники", "телесников" тоже почти всех отозвали, у нас, в принципе, их и не так то много, ты - один из последних.
Я всё прекрасно понимал: пока меня не было дома, примерные сроки обновления были уже вычислены, но эмиссаров всё равно собирают немного по раньше, дабы подстраховаться. Ежели хотя бы один портал оставить открытым, то не исключён случай перехода энергетического актива одного мира в другой, в результате чего один мир погибнет из-за недостатка энергии, а другой - от перенасыщения ею, что опять же неизвестно как скажется на структуре всего Мироздания вцелом и Междумирья вчастности.
Двести лет... многим это казалось очень большим сроком. Мне же - просто большим.
-я не хочу покидать мир людей, владыка. Я слишком долго там пробыл. По моим меркам - долго.
-Понимаю, - вздохнул риг Муиндег, - без малого шесть тысяч лет. Даже для нас это время немалое, но не следует забывать, что твой дом здесь, на Аваллоне.
-Я не забыл, где мой дом, Владыка. Но и не забываю, где меня могут ждать.
-Ждать? Кто?! Что вообще дал тебе мир людей, Анн'ди? Эпоху Изначального Апокалипсиса ты прожил в облике Всадника Смерти. Уничтожал тех, чьих потомков обязался защищать. Ты не помнишь, за кого сражался, не помнишь, кого любил, творил то, что уже давно утрачено и украдено великими графоманами человечества - причём делал ты это всё не по нашему указанию, но по своей воле. Получая новое обличье, ты помнил многое, но не всё и поэтому хотел снова жить человеком. Предпоследний раз, родившись на Альбе, ты до сих пор считаешь себя потомком клана МакОстин, хотя о само клане там почти забыли. Иногда ты живёшь вчерашним днём, забывая про завтрашний. Но что, скажи мне на милость, тебе действительно дали люди, эта парадоксальная и самонадеянная мега-раса? Сколько раз тебя отбрасывали назад, валили на лопатки и плевали в лицо? А ты ,понимая, что стоит тебе захотеть, и треть мира полетит втартарары, молча уходил и снова возвращался. Чтобы...продолжать жить! Вчера ты - Всадник Смерти, сегодня - сэр Николас Анн'ди фаб Грэмпиан МакОстин ? А завтра- кто? Преподобный отец Лучафэр, или как там тебя окрестят лет этак через сто - сто пятьдесят?
-Как бы там ни было, владыка, я всё равно остаюсь Анн'ди с Аваллона и не забываю свои корни. Ты правильно сказал6 я всегда возвращаюсь, чтобы продолжать жить. У мира людей передо мной своего рода должок: они должны дать мне жить в их мире так, как я этого захочу. А я хочу жить именно так, как живу сейчас.
-Что же ты обрёл здесь, Анн'ди? Отсутствие страха перед смертью? Радость безмятежного бытия? Ерунда! Даже твоя Муза не всегда может быть с тобой, ибо человеческая любовь, равно как и дружба, не ценится ни во что. Посмотри на себя, Анн'ди: ты же стал полностью седым в своём истинном облике. Ты много прожил и ничего не понял.
-Я ничего и не хочу понимать, Владыка, - ответил я. - Я просто хочу оставить всё, как есть.
-Но, именно таким образом ничего и не останется, - воскликнул риг. - На двести лет портал будет закрыт, и мы не будем иметь связи всё это время. В этом случае ты просто погибнешь...
-Знаю, Владыка, но двести лет - это не такой уж большой срок для нас с вами. А смерти я не боюсь, вам это и так известно.
Муирердакх Муиндег, риг всея Аваллона, посмотрел себе под ноги и печально улыбнулся.
-Пусть будет так.
И был мне сон.
Будто я проснулся.
Кто их будет беречь?
Я резким движением руки распахнул левую створку тяжёлой двери Арт-портала, с привычной увёртливостью в движениях обошёл столики с посетителями и с разбегу плюхнулся на диван рядом с Настей и Гимелем.
-Не разрешают сегодня джэмовать. Не разрешают - хоть ты тресни! - не без сожаления в голосе констатировал я.
-Невелика беда, братишка, - поспешила успокоить меня Настя, - в следующий раз, может, и повезёт.
Ну , в принципе, я и не очень сильно расстраивался, ибо джэм-сейшен, устраивавшийся здесь по понедельникам, был не единственной целью моей сегодняшней вылазки в Арт-портал сегодня ночью. До четырёх часов утра времени оставалось предостаточно, и у меня не было привычки тратить его впустую. По правде говоря, сегодня я явился сюда с одной-единственной, но весьма расплывчатого содержания целью: подзарядиться. За несколько ночей кряду такой подзарядки я рассчитывал восполнить явно назревавший в недалёком будущем недостаток энергии. Заряжался я весьма выборочно и очень придирчиво. Во-первых, в моё меню входили позитивные эмоции вызываемые разговорами с приятными людьми, во-вторых - эмоциональное наслаждение хорошей музыкой, играющей в компьютерных колонках. Вот, пожалуй, и всё.
Через месяц предстоял одиннадцатый класс ,а следующим летом - экзамен на степень бакалавра.
Согласитесь, весьма трудно после шести тысяч лет валанданий по миру людей и вне оного вот уже одиннадцатый год пребывать в шкуре простого кишинёвского лицеиста ,который, вроде бы, и выделяться ничем не должен, и разговаривать на темы, соответствующие его возрасту... Но с другой стороны ,сколько ни живу - всё равно нет-нет, да и наступлю на пару-тройку знакомых грабель, поэтому возраст ещё не показатель мудрости и порой даже жизненного опыта. Хотя, может, именно здесь и будет старт для нового Анн'ди, позабывшего за последние семнадцать лет достаточно много, чтобы вернуться на несколько социально-возрастных уровней назад. В конце концов, мне предлагали, вернее даже сказать, слёзно умоляли вернуться на Аваллон на время Смены Циклов в Мироздании. В противном случае, мне угрожало постепенное старение и отсутствие поддержки со стороны Высоких. Я выбрал второе.
И не жалею.
Да, бывают и такие случаи, когда отпрыск инкуба и эльфийки привыкает притворяться человеком, иногда это становится даже забавным. И не мне одному. Вот, например, у моей младшей сестрёнки Насти и моего хорошего друга Гимеля ситуация весьма похожая. Ну, о Насте разговор особый, а вот Гимеля, мягко выражаясь, открыто забавляла реакция окружающих на наше порой неадекватное поведение. Одна его фраза "Психов не давят!" при переходе заполненной машинами дороги, произносимая очень часто во всеуслышание, наталкивала прохожих на мысли, которые, по-моему, были похожи одна на другую, словно братья-близнецы. Мысли эти касались психического здоровья моего друга. Но что здесь скажешь, если машины нас действительно не давят. Или, может быть, мы всё равно слишком аккуратно переходим дорогу? Меня постоянно мучила мысль: а что, если какой-то водила тоже окажется "психом"? Как бы там ни было, на всякий случай я дополнил фразу Гимеля двумя словами: "...их сбивают".
...-Эй, псих, чего призадумался? - вывел меня из средоточения мыслей Гимель.
-Да так, псих, вспомнил одну малоприятную вещь.
-А-а, ню-ню...
Психами мы называли друг друга в глаза и за глаза, и не нужно обладать высоким уровнем проницательности, чтобы понять, что окружающие думали о нас именно так, что ,в принципе ,как вы уже догадались, нас не очень смущало. Как любит говорить Настя, все мы из одной палаты.
А я бы добавил, что они с Гимелем вскоре будут числиться в этой палате на одной койке. В этот вечер сия пара занималась уделением внимания лишь друг другу, чередуясь в желании произвести друг на друга впечатление. И главное, было чем: у сестрёнки за плечами 550 с чем-то лет пребывания в телесной оболочке, у возраст Гимеля примерно равнялся моему. Я, конечно, как старший брат, был у Насти тайным духовником по её любовным делам, и кандидатура Гимеля на его роль , на мой взгляд, вполне подходила. Но я ужасно люблю мою маленькую сестрёнку, чтобы равнодушно ко всему относиться. Да, не скрою, я чисто по-человечески ревновал, но, по-моему, в моей ситуации это вполне нормально. Кстати, к моим возлюбленным Настя меня тоже ревнует, правда, виду не подаёт.
Но многие мои пассии воспринимают меня более, чем поверхностно, как ни пытался я временами открыть себя для них. Хотя, зачем я это делал, понимал очень смутно.
По завершении определённого цикла (какого именно, я сам пока что не понимал) мы встречались снова. Я и Гимель. На этот раз сие произошло сравнительно незадолго до описываемых мною событий. Поспособствовала процессу одна наша общая знакомая, которая в последствии долго дулась на меня ,когда я сказал, что даже если бы она нас с Гимелем не "познакомила", мы бы всё равно рано или поздно встретились. Перед самой встречей у меня яростно закололо в области височной кости, а несколько мгновений спустя я увидел молодого человека весьма приятной наружности, смотрящего глазами старика, и понял, что это действительно он. Решив на всякий случай подстраховаться, я с полчаса слушал его разговор. Примеривался к манере изложения, анализировал, включал элементарное звериное чутьё, и наконец после получаса общения назвал себя...
Мы с Гимелем по сути знала друг друга достаточно давно (при каких обстоятельствах мы с ним познакомились, расскажу как-нибудь позже), поэтому распознавать друг друга пришлось не столь долго и мучительно. Сохранялось такое ощущение, что он не только внутренне, но даже и внешне мало изменился. То же самое, наверное, он думал и про меня.
* * *
Рядом со мной на диван опустился Руал с весьма неудовлетворённым выражением лица.
-Тебя тоже турнули? - спросил я его
-А, - махнул он рукой, - что с них взять?! Дали "солянуть" в антракте, когда все разошлись, потом - извини, подвинься. Ничего не поделаешь!
Руал играл на "басу", а я - на ударных. Немного. Хотя за установку не садился больше года. Вместе мы желали в кои веки поимпровизировать на еженедельном джэм-сейшене в клубе "Чёрный Слон", единственном более-менее нормальном, с моей точки зрения, андеграунд-заведении в этом городе, где и находился Арт-портал. Музыканты играли в соседнем зале, но ввиду хорошо продуманной звукоизоляционной двери грохот эйсид-джаза и фьюжена, разносившийся под сводами остальной части клуба. Не нарушал растаманско-душеспасительной обстановки Арт-портала, тонувшего в клубах дыма и ритмов рэггей. На этой густой сплошной дымовой завесе я , кстати, мог бы запросто повесить весь мой оружейный арсенал образца, скажем, 1320-х годов.
Полумрак давал волю беспрепятственно сновавшим туда-сюда глазам, блуждавшим по выдуманной карте мира на низком сводчатом потолке, вобравшем в себя географические названия типа остров "Led Zep" с городами "Bonham" и "Plant" ит.д.
На длинном волнистом пунктире между двумя материками красовалась надпись "Побег Буратино в Коста-Рико, 2001г.". В границах "Древнего Египта" можно было прочесть надписи стран: "Рышкановка", "Романия Маре" ит.п. Надо мной вольготно расположилась страна с вульгарно-откровенным названием "Кристинка". В углу зала ,возле входа красовался шмат суши , именовавшийся островом Монаха, под которым сидел и сам Монах. С бородой и в своей неизменной шляпе. Он, окружённый сонмом книг и всякими разностями - от бутафорного средневекового палаша до плаката с фоткой Боба Марли - , по своему обыкновению выискивал что-то в компьютере. Монаха называли Олегом, он был администратором, главным вдохновителем и душой Арт-портала. Когда два месяца назад он пришёл работать в "Чёрный Слон", Арт-портала ещё не было, в этом зале время от времени проводились репетиции , организовывались концерты начинающих групп и данс-полы - вобщем, данное помещение не представляло из себя ничего особенного, заслуживавшего потужного внимания. Пока здесь не появился Монах. Он захотел сделать здесь нечто особенное, то чего раньше не было и быть не могло. Опыт его, которого набралось немало вследствие многих лет путешествий и длительного пребывания в горах, а также работы с трудными подростками сделать это позволял. В принципе, поначалу никто особых изменений и не увидел: ну пришёл себе новый "админ", чудаковатый немножко ,ну понатаскал пластинок, старых LP-проигрывателей, мониторов, телевизоров поломанных , ну крутит теперь всё, что угодно - от кантри и скиффла до лёгкой альтернативы и фанка, ну лежит себе на диване, трубку курит; а что дальше? Всё бы это, конечно, явилось чушью, если бы это делал кто угодно другой кроме Монаха. Целых два месяца он буквально жил в "Слоне" и на вопрос, чем он в данный момент занимается, отвечал "Борюсь со злом". Звучит нелепо. Но так оно и было. Монах действительно боролся со злом. В практике "пост-Изначального Апокалипсиса" это называется нагнетанием однородности энергии в определённой среде. Разница обстановки Арт-портала действительно была ощутима по сравнению с тем, что чувствовалось в зале до прихода Монаха.
Само название "Арт-портал" придумал сам Монах и объяснял суть его примерно тем, что это место предназначено для активного взаимообщения представителей различных направлений искусства. Хотя, я не думаю, чтобы в формат проекта вписались высокопоставленные чиновники с бездарным прошлым и графоманским настоящим, коих немало сейчас работает в различных официальных культурных сферах, не исключая консультантов по культуре в Примэрии и Департаментах по образованию культуре. В принципе, подобных лиц у Монах в зале не наблюдалось.
Завсегдатайский контингент со временем уже оформился. Особенно, по понедельникам, когда вход в "Слон" был "шаровой". Естественно, приданных обстоятельствах, посетителей было больше, что можно сказать и про нас с Гимелем и Руалом. Сегодня вечером я решил захватить и Настю: девочке были необходимы новые впечатления.
Не знаю ,какие впечатления она получала от общения с Гимелем - естественно, что самые что ни на есть позитивные - но прерывать это общение никто из них не спешил. Я лежал рядом. Постепенно оставляя в сознании ощущения мира сего, давая возможность сну овладеть следующей парой-тройкой часов моего времени. Рядом лежал Руал и мирно дрых. Безмятежно посапывая в обе ноздри. Ещё каких-то пятнадцать минут назад он бегал из зала в зал ища меня ,а для большего продвижения дела, заглушая музыку своей нетихой глоткой, выкрикивал моё имя, которое ,равно как и физию Руала, запомнил, наверное, весь "Слон". А сейчас сопит себе в две дырочки и ни гу-гу. Это хорошо, пусть спит: сегодня он разгрузил две фуры и завтра ещё немало должен работать. Думаю, такие подработки у него будут продолжаться недолго, ибо Руал в скором будущем должен был устроиться на постоянную работу. Ему сейчас позарез нужны были деньги, чтобы оплатить учёбу в консерватории .куда он на следующий год хотел поступать. Но если вы когда-нибудь увидите Руала спящим и вам покажется, что его не разбудит и пушечный выстрел - ибо он может спать и под включённый на всю мощь музыкальный центр - то не спешите обманываться: если в воздухе прозвучит то. Что на данный момент будет интересоваться Руала, сон его, как рукой снимет.
Сам Руал был заброшен сюда из не совсем отдалённого будущего, хотя, сам не помнит , из какого конкретно, и на полное восстановление прошлого сознания , по его словам , потребуется несколько лет. Общительный и обаятельный Руал буквально магнитом притягивал к себе людей ,ибо таких, как он, любят везде, но я на всякий случай дал себе тогда слово, не допустить, чтобы чересчур открытая душа Руала сыграла с ним злую шутку.
Я не сдерживал это слово очень много раз...
...-Понимаешь, Анн'ди, я не мог поступить иначе, ты же меня знаешь. Я привык доверять людям, хоть они этого и не заслуживают. Но ведь они такие же дети Божьи, как и я: мы все равны. В нашем мире Господь благоволит и людям ,и машинам... Да, я понимаю, что поступил неправильно... Да, ты мне говорил это не один раз...Но почему, скажи мне на милость, тебя не было рядом со мной именно в ЭТОТ момент?...
...Я тоже постепенно начал засыпать...
Настя с Гимелем над моей головой постепенно перестали шептаться. Для чего они это сделали, понять нетрудно. Полумрак, никто друг на друга не обращает внимания... А, они наверное посчитали, что я совсем заснул. Ну что ж, будем считать, что это именно так. Огонь и дерево. Неплохой тандемчик. Думаю, если я позволяю им..хм..беспрепятственно общаться, я не нарушаю обещания, данного отцу.
Заявился он ко мне на днях, недавно. Первый раз за семнадцать лет - точно.
-Ну, здравствуй, сын, - говорит.
-Ну, здравствуй, папа, - отвечаю, - как у тебя, родненький, дела?
-Да, - говорит, - спасибо, ничего, держимся пока...
- Ага, - перебиваю я , - по мирам шляемся, девок портим - вобщем, всё, как всегда.
Он сконфузился сразу. Почему я могу понять, сконфузился он или нет, так это потому, что он мне вот уже шесть тысяч лет отцом приходится. Благо что краснеть разучился, наверное, сразу когда инкубом стал. А на глаза, хоть убей, вовремя разговора не показывается: привычка у него такая. Инкубья.
-Вот, - говорит, - зашёл накануне к Насте. Разговаривали долго.
Они всегда с Настей ладили: он её, как младшенькую, судя по всему, всё равно больше любит.
-Да, - отвечаю ему, - знаю, что разговаривали. Она мне поведала.
-Скажи, Анн'ди, - спрашивает он меня, - она на меня действительно никакого зуба не держит?
Ну, насколько мне было известно, Настя всегда о папе отзывалась с особой нежностью, и , судя по всему, души в нём не чаяла; о каком "зубе" могла идти речь?!
-Ну и замечательно, - облегчённо вздохнул он, - ты береги её, Анн'ди, она девчонка бедовая, за ней глаз да глаз нужен.
-Да тут я и без тебя всё знаю, папаша, - усмехаюсь я в ответ, - берегу, аки умею.
То, что она бедовая ,ежу станет понятно, когда мы однажды в три часа ночи бегали вместе с Гимелем по старому Кишинёву в поисках моей дорогой сестрёнки, якобы вышедшей проветриться.
-Ты то сам, - спрашиваю его я, - чего так долго в отлучке был, а?
Ну, тут он замялся, стал что-то бормотать о том, что дел было невпроворот...Да знаем мы, какие у вас, у инкубов, дела. У Насти вот парочка таких "деловых" знакомых водится; она от них такого наслышалась - "Камасутра" "Мурзилкой" покажется.
-Ладно, - говорит мне он, - мне пора. И надолго пора.
-Очень надолго? - спрашиваю.
-Очень надолго.
Ну, вобщем, расстались мы с ним хорошо. Как в добрые старые времена...
...Я проснулся от того, что уровень громкости звукоизвержений в зале повысился на столько, что и не мешало бы его немножко понизить. Группа явно подвыпивших молодых людей за дальним столом, выделяла на своём фоне двоих: мужчину и женщину, явно из-за чего-то неполадивших и теперь осыпавших друг друга нецензурной руганью. Монах, который тоже почему-то сидел с ними, также изрядно принявший на грудь, поднялся со своего места и вышел из зала, вернувшись через некоторое время с начальником охраны, коренастым усатым дядькой средних лет, который тут же пожелал выяснить, в чём дело. Не получив вразумительного ответа, он приказал своим двум подопечным выставить разгулявшуюся компанию вон. Воцарилось спокойствие.
Я огляделся. Насти с Гимелем в Арт-портале не было - ну , с ними всё понятно - ,Руал продолжал спать рядом. Больше в зале никого кроме Монаха не было. Он сидел на стуле неподалёку от меня. Ссутулившись, Монах задумчиво курил. При затяжке он немного щурил глаза, выдох делал не сразу и медленно.
-Чего они не поделили? - спросил я его, хотя и так было понятно, чего только можно не поделить по пьяни!
-Да, - махнул рукой Монах, - по национальному вопросу разбазарились. Я не стал разбираться, что к чему и решил выставить всех.
Он сделал ещё несколько затяжек, и следующие его слова на первых парах сопровождались обильными клубами дыма.
-Мне , в принципе, это и не важно, по какому поводу они поссорились, это не моё дело. Для меня лично такие люди здесь - нарушители атмосферы. Я ведь сразу вижу, с кем из клиентов будут проблемы, а с кем - нет. Говорю об этом охране, они берут информацию на вооружение. Через некоторое время так оно и выходит: те, кого я взял на заметку, начинают буянить, и их приходится выставлять наружу. А знаешь, почему так происходит? Всё очень просто: эти люди приходят сюда не для того, для чего предназначен Арт-портал и рушат всё то хорошее, что созидают люди, приходящие сюда постоянно, люди, действительно нужные Арт-порталу.
Монах поднялся со своего места, в шага три-четыре достиг сцены, взошёл на неё и стал ходит по ней взад-вперёд, размахивая руками, в одной из которых держал тлеющую сигарету.
-Сюда приходит достаточно людей, ищущих здесь чего-то такого, чего нет окружающем их мире. Они отдыхают здесь, читают книги, слушают музыку, а самое главное - общаются друг с другом. А общения мир погибнет!
Он опустился на корточки и сделал очередную затяжку