Костин Константин Константинович : другие произведения.

Просто рай

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.53*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Другой мир. Мир в котором нет магии, волшебства и запредельного прогресса. Мир, очень похожий на наш. Мир без наших проблем. Просто рай. Профессор исторической академии приезжает в командировку в другую страну, чтобы поработать в тамошней библиотеке. А в библиотеках можно найти многое... Даже то, что давно уничтожено.

Пояснение автора

  
   Вам никогда не казалось, что наш мир какой-то... нехороший? Плохой, ужасный, кошмарный, с огромным множеством проблем, ежедневно обрушивающихся на голову несчастных обитателей планеты Земля? Смотришь телевизор, читаешь газеты, лазаешь в Интернете, и все больше и больше понимаешь, что жить в нашем мире нормальным людям нельзя. Попросту невозможно. Попробуешь составить список всего того кошмара, что угрожает нам ежедневно и ежечасно, и в течение минуты перечень ужасов перевалит за десяток.
   ...глобальное потепление, несущее нам засухи, наводнения, ливни и ураганы...
   ...загрязнение окружающей среды, постепенно превращающее нашу планету в место, непригодное для жилья...
   ...перенаселение, из-за которого скоро просто не хватит места на всех...
   ...нефть, которая скоро кончиться и наша цивилизация погибнет...
   ...природные и техногенные катастрофы: наводнения, ураганы, засухи, ливни, аварии, землетрясения и цунами...
   ...стремление некой страны (не будем её называть из соображений той политкорректности, которую в этой стране и придумали) стать мировой империей, и поработить всех остальных...
   ...экспансия ислама в мире, скоро все женщины будут ходить в парандже, а мужчины (о, ужас!) не смогут пить спиртное...
   ...нелегальная эмиграция, приводящая к вытеснению коренного населения пришлыми варварами...
   ...коварные террористы, не спящие ночами в размышлениях над тем, что бы еще взорвать...
   ...не менее коварные маньяки, поджидающие нас в подворотнях...
   ...ядерное, химическое, и прочее оружие массового уничтожения, которое есть у всех и поэтому все боятся, что оно попадет в лапы к вышеупомянутым террористам...
   ...смертельные неизлечимые болезни типа СПИДа, косящие народ, как комбайн пшеницу...
   ...наркомания, идущая бок о бок со СПИДом, но и сама по себе губящая людей не меньше...
   ...кошмарно различающийся уровень жизни, в одних странах уже свободно продают роботов-уборщиков, а в других и штаны-то недавно научились одевать, потому что раньше они мешали по пальмам лазать...
   ...мафиозные кланы, скупающие государственных чиновников пачками и чуть ли не более влиятельные, чем парламенты и правительства...
   ...падающий авторитет религии...
   ...неразрывно связанный с падением авторитета религии упадок нравственности...
   Пожалуй, хватит. У вас уже появилось желание застрелиться? Может быть, литература позволит нам отвлечься? Откроем книгу, а там... То же самое. В детективах - террористы, маньяки, империи зла и ядерное оружие. В исторических романах - террористы, маньяки, империи зла и разве что ядерного оружия нет. Ну ладно, допустим, детективы и исторические романы описывают происходящее на нашей грешной земле, им от наших общих проблем никуда не деться. А как же фантастика? Полная свобода полета фантазии! Другие планеты, параллельные измерения, иные миры, просто страны, которых никогда не найдешь на карте, всякие там Земноморья и Киммерии. Что там? А всё то же... В космических операх - звездные террористы, инопланетяне-маньяки, галактические империи зла и лучи смерти. В фэнтези-сагах - колдуны-террористы, вампиры-маньяки, магические империи зла и разрушительные заклинания... Про альтернативную историю я и упоминать не буду. Почему бы хотя бы фантастам не написать книгу, не сочинить мир, где нет наших проблем, всего того, что обрыдло в повседневной жизни? А действительно... Почему бы и нет?
   Я имею честь предложить вам именно такую повесть. Повесть о мире, где НИ ОДНОЙ нашей проблемы не существует. Обещаю, что в моём мире:
   - нет глобального загрязнения планеты, а значит, нет и глобального потепления, природа во многих местах совершенно не тронута, природные катаклизмы и техногенные катастрофы абсолютно никого не заботят;
   - нет перенаселения и в будущем оно явно не грозит;
   - нефть кончиться просто не может, сколько бы горючего не потребляли тамошние двигатели;
   - все страны находятся примерно на одном уровне развития;
   - ни одна из этих стран не стремиться диктовать свою волю всем остальным, да и попросту не сможет этого сделать;
   - почти нет коррупции, подкуп чиновника выше письмоводителя невозможен;
   - ядерное оружие не только запрещено, но и уничтожено во всех странах;
   - никто даже не слышал о таких понятиях, как "нелегальная эмиграция", "терроризм", "наркомания", "расизм" и "маньяк", всего этого просто нет;
   - церковь пользуется заслуженным уважением, нравственность довольно высока, к тому же во всем мире - только одна религия;
   - нет ни одной болезни, похожей на СПИД;
   - и, в качестве бонуса, в этом мире низкий уровень преступности и нет бомжей на улицах.
   Вот такой вот замечательный мир. Назовем его просто и незамысловато - Земля-2... а впрочем, нет, запутаемся, наша Земля, их Земля... Назовем эту планету, скажем, Мирроз. Естественно, эта Земля будет отличаться от нашей (в конце концов, это все-таки другой мир), но также будет и похожа на нашу Землю (иначе неинтересно). Конечно, в каком-то смысле, она будет зеркальным отражением нашей...
   Уровень техники - примерно соответствует современному земному: компьютеры, телевизоры, мобильники, кредитные карточки и тому подобное. Самолеты и автомобили, само собой.
   География значительно отличается от нашей, как по количеству материков и их очертаниям, так и по имеющимся странам. Всего стран будет около двадцати, чтобы не путаться в них. Как я и обещал, все страны - на одном уровне развития. Примерно. Религия - одна (я же обещал). Раса тоже одна - белая, конечно (все мы в душе немножко расисты). Национальностей, как и стран, около двадцати. Климат - умеренный, без лишних наводнений, землетрясений и извержений вулканов. Природа, животные и растения - в основном, земные, слоны и березы, опять-таки для простоты, чтобы не путаться в ызаргах и глорхах.
   Магия, колдовство, чародейство и чернокнижие если и существуют, то на повседневной жизни никак не сказываются. Инопланетяне не летают. Никого из нашего мира на Миррозе нет.
   Вот, вкратце, и всё. Хотите подробностей - читайте дальше. Замечательный мирок получился, не правда ли? Ничего из того, что беспокоит и портит нам жизнь. Просто рай.
   P.S. Я, правда, не обещал, что в моём мире совсем отсутствуют проблемы. В нем нет НАШИХ проблем. Есть СВОИ...
  

Глава 1

   20.07.1974 года от ЯЧ 30 дней до...
  
   Ветер слабо покачивал над зданием аэропорта зеленый флаг, отчего казалось, что волк, изображенный на полотнище, неторопливо бежит за добычей.
   Аэробус остановился, еле заметно качнувшись. Немногочисленные пассажиры, утомленные долгим перелетом, поднимались из кресел, потягивались, снимали с полок сумки, медленно продвигались к выходу. Высокий узколицый мужчина лет пятидесяти, сидевший в конце салона, закрыл ноутбук, поправил очки в стальной оправе, пригладил темно-серые, тронутые сединой волосы... Из салона он вышел последним. Профессор кафедры современной истории Крайстерской Исторической Академии Дэрри Кан никогда и никуда не спешил.
   С трапа он спустился, когда к пассажирам уже подкатился огромный светло-синий автобус с золотисто-коричневыми затемненными стеклами, постоял чуть в стороне, ожидая, когда молчаливая группка втянется внутрь, неторопливо поднялся по ступенькам и опустился в скрипнувшее кожаное кресло неподалеку от водителя, положив сбоку свой чемоданчик. В лобовом стекле дрогнул и плавно поплыл навстречу бетонный куб аэропорта.
   Шины автобуса мерно шуршали по бетонному покрытию, поездка обещала занять всего несколько минут. Однако профессор не привык тратить даже такой короткий промежуток времени бесплодно. Мысленно он уже находился в огромном с многочисленными залами, комнатами, коридорами, переходами и тупиками здании Плесской столичной библиотеки. Честно говоря, Кан никогда раньше не был ни в Плесской библиотеке, ни в самом Плессе, однако не заблудился бы ни в здании, ни в городе. Профессор привык основательно подготавливаться к ответственным мероприятиям. Планы города и библиотеки уже находились как в его обтянутом черной кожей ноутбуке, так и внутри черепной коробки. Среди коллег профессор считался медлительным, однако те, кто знал его недостаточно хорошо, зачастую удивлялись тому, что при всей своей неспешности он успевал сделать гораздо больше работы, чем иной торопливый. Причина была проста - мозг профессора работал быстро, работал всегда и только над необходимым. Кан слишком уважал свой маленький компьютер, чтобы загружать его ненужным либо несрочным. Поэтому Дэрри Кана уважали и ценили и коллеги и начальство и все те, чье мнение было важным для него. Тем более что пустяками профессор не занимался.
   Тема научного исследования, над которым последнее время работал Кан, для Маники последнее время была востребована и хорошо оплачивалась, однако естественный недостаток материалов не позволял создать полноценное произведение без посещения Плесса. Никаких препятствий для осуществления такого путешествия не было. Регулярное авиасообщение между двумя странами, средств достаточно, общаться он мог на достойном уровне - трудно специализироваться на плессийской истории, не владея языком. По мнению же коллег, эта мысль не выглядела такой уж разумной. Здесь, по понятной причине, не любили маниканцев. Впрочем, при всей нелюбви, плессийцы оставались плессийцами - самым спокойным народом на Земле. В этом их опережали только глейцетане, вовсе уж замороженные. Так что Кану ничего не грозило в физическом плане (если, конечно, он не зайдет в бар для ветеранов войны и не будет настолько глуп, что озвучит свое подданство. Впрочем, и в этом случае ему ничего серьезного не угрожало), а неприязненные взгляды его никогда не смущали. Тем более страна с ее нравами была ему знакома. Профессору приходилось здесь бывать. Не в столице, восточнее. Гораздо восточнее. В молодости.
   Жить здесь он бы никогда не согласился. Холодный северный климат, непривычный характер окружающих людей, да и другие причины... Но, тем не менее, ему эта страна нравилась. Знакомство с ней началось тридцать лет назад, на крейсере "Балль", в пору бесшабашной молодости, и с тех пор Плессия вызывала будоражащие душу воспоминания о тех временах. Когда после окончания учебного курса ему предложили выбрать направление, нахлынули именно эти воспоминания: серая палуба крейсера, синее, искрящееся под солнцем море, азарт, юность. Кан сделал свой выбор без колебаний. Именно современная история Плессии и ничто другое. Тем более к романтике примешивалось и иное соображение: именно это направление в истории позволяло получить самые финансово выгодные темы. Профессор никогда не был чужд денежной выгоде...
   Автобус еле заметно качнулся и Кан вернулся из размышлений и воспоминаний в реальность. Поездка закончилась. Они стояли у входа в аэропорт, на территорию пока еще не Плессии, Аэрокорпорации, как говорили, одного из транспортных королевств страны. Правда, по сравнению с настоящими королевствами, Стальным трестом, например, Аэрокорпорация была не более чем графством.
   Из автобуса профессор также вышел последним. Его разум был слишком рациональным, чтобы поддаваться инстинкту, побуждающему людей толкаться у выхода в стремлении выйти первыми. Своей неторопливой походкой он подошел к стеклянной двери входа в один из коридоров оформления прибытия, толкнул ее. Дверь открылась, сразу пропуская внутрь, хотя его напарники по полету останавливались у дверей, не желавших открываться, пока предыдущий вошедший еще не прошел контроль. Профессор же сразу прошел к дальней двери, в которую, как он успел заметить, не вошел еще никто. Не всегда самый короткий путь оказывается самым быстрым.
   За дверью находился усредненный отсек санитарного контроля: стены, дверь напротив и стеклянное окно, за которым сидела молодая женщина с обычной, усмехнулся мысленно профессор, прической государственного чиновника и розовым треугольником с красной каплей внутри, вышитом на левой стороне мундира - эмблемой министерства здоровья.
   - Документы, - проскрипела она через динамик.
   Кан достал свидетельства о прививках сразу на входе, процедура была ему прекрасно известна. Несколько розоватых картонок, подтверждающих, что он не заразен, профессор поместил в полагающуюся щель и начал расстегивать рукав рубашки. Женщина взглянула на свидетельства, разложенные в некое подобие пасьянса, через небольшое стеклянное оконце, определила наличие всех полагающихся отметок, повернулась к Кану:
   - Прививки.
   Профессор протянул руку к окну, показывая наличие на предплечье свежих отметин прививок от всех тех болезней, ввоз которых в Плессию предупреждала женщина, судя по мелким треугольникам на обшлаге, находящаяся в небольшом чине. Она внимательно рассмотрела лесенку розоватых царапин, судя по всему, обратив внимание и на множество старых, в большинстве своем побелевших. Да, Кану приходилось часто летать в другие страны.
   Медик бросила на него короткий взгляд, как будто прикидывала, не стоит ли отправить господина Кана в карантин, но затем все же нажала на невидимую кнопку, открывая дверь к новым ступеням процедуры прибытия в Плессию.
   За санитарным отсеком шел таможенный. Женщина постарше, чем медик, но с такой же экономной стрижкой, носила на мундире уже эмблему министерства финансов - вышитый желтый круг с серой белкой - и была отгорожена не стеклянной броней а всего лишь узким столом, напоминающим прилавок. Профессор молча разложил на отполированной стальной столешнице свой паспорт, билет, синюю карточку разрешения на въезд в страну, желтоватую картонку об уплате всех полагающихся пошлин, свидетельство о допустимости своего ноутбука и еще одну синюю карточку разрешения, уже на ввоз личного оружия. Таможенница застрекотала по клавишам, внося в компьютер данные о прибывшем в страну Дэрри Кане, 1927 года рождения, маниканского гражданина, профессора кафедры современной истории Крайстерской и так далее.
   - Покажите оружие, - потребовала она.
   Профессор открыл чемодан и положил на стол кобуру со своим старым пистолетом. Женщина сверила номер в разрешении и на затворной раме, стрекотнула еще раз, поставила на картонках несколько небольших круглых черных печатей и протянула Кану его бумаги.
   - С прибытием в Плессию.
   Следующая дверь выпустила профессора в зал ожидания с перемещавшимися туда-сюда прилетевшими, улетавшими, встречающими, провожающими, разнообразными служащими, имевшими отношение к аэропорту и неидентифицируемой публикой.
   Кан двинулся к выходу. Здесь его ничего не интересовало. В аэропортах для него интересного уже давно не было.
   Взглянув на широкую площадь, заполненную желтыми автомобилями службы такси, с небольшими вкраплениями других цветов частных машин и черными - государственных, профессор направился к стоянке автобусов. Время для него в данном случае никакой роли не играло, взять же такси означало распроститься с крупной суммой.
   Не повезло, автобус ушел недавно, на стоянке было пусто, только одиноким бетонным столбом стоял высокий монах школы Трудолюбия, судя по молотку на серебряной пряжке пояса, с незнакомым Кану узором монастыря на одежде. Конечно, узоры наиболее крупных монастырей он помнил, а значит, монах был из какой-то отдаленной и малоизвестной обители. Профессор взглянул на висевшие около павильончика остановки часы. Около восьми минут первого часа дня. Если верить ярко-желтой табличке расписания (а в Плессии расписанию можно верить, это не безалаберная Априя, где попадание автобуса или поезда в расписание можно отмечать как национальный праздник) следующий должен подойти через четыре минуты. Подождем. Торопиться некуда.
   Кан хладнокровно встал под черепичную крышу павильона. Лето является летом даже на Севере и солнце припекает чувствительно. На стоянку подошла женщина средних лет, по одежде - жена чиновника, с двумя детьми лет двенадцати-тринадцати на вид. Расшалившиеся мальчишки, радуясь окончанию утомительного перелета, тыкали и щипали друг друга, к счастью, притихли при виде монаха. Честно говоря, профессор не любил детей. Шум, крик, беспокойство...
   На дороге показалась желтая коробка автобуса. Заскрипели колеса по бетону, лязгнули, раскрываясь, двери. По ступенькам поднялся монах, внесла свою темно-зеленую широкополую шляпу женщина, запрыгнули мальчишки. Пожилой водитель автобуса мрачно взглянул на профессора из-под козырька своей черной кепки, ожидая, когда поднимется он. Кан подхватил с деревянной лавки свой саквояж и нарочито неторопливо прошествовал в салон автобуса. Сзади злобно клацнули створки дверей, больше ничем свое недовольство водитель не показал. Сказывались как знаменитое спокойствие плессийцев, так и возможность неприятностей, которые может получить простой водитель, если свяжется с представителем интеллигенции. Опознать же его принадлежность к ученой касте можно хотя бы по маленькому хвосту, в который Кан стянул свои волосы.
   Автобус тронулся. Минут восемь-десять можно отдохнуть и расслабиться. Профессор откинулся на сиденье и прикрыл глаза...
   Тихо шуршали колеса, гудел двигатель, еле заметно сотрясался пол. Можно было представить, что вернулась молодость. Точно такие же ощущения можно было испытать, если закрыть глаза в кубрике крейсера "Балль".
   Профессор имел маленькую слабость: воспоминания о молодости. Сейчас он полностью отдался им. Смотреть в окно было неинтересно, пейзаж не был занимательным: луга, невысокие холмы, поросшие кустарником, синее небо без облаков... Скоро покажется столица. Воспоминания заслонились картой из путеводителя.
   Автобус накренился входя в поворот, Кан еле заметно улыбнулся - он вспомнил дорогу. Прямой отрезок пути, несколько минут движения и вот они - ворота в Плессию. Еще немного, еще... вот.
   Кан открыл глаза - все правильно. Расчетливый ум не подвел, как всегда. По бокам дороги встали два огромных каменных столба, покрытых резным узором. Автобус пронесся между ними - начался Плесс.
   Тысячу лет назад (да, тысячелетие Плесса должны были праздновать четыре года назад) на высоком мысу у слияния двух рек - Великой и Звенящей - появились первые деревянные домишки. Тогда это было лишь рыбацкое маленькое поселение, однако его жители уже тогда были плессийцами. Со свойственным этому народу упорством и спокойствием. Глава деревни, не обращая внимания на несерьезность заявления, объявил себя царем всей округи до самого горизонта. В округу вошли еще несколько деревень и одиночных хуторов в лесных массивах, окружавших тогда "столицу". Царство получилось смешное, однако плессийцы никогда не обращали внимания на усмешки. Они приложили все усилия, чтобы оправдать свое горделивое звание Плессийского царства. Плесс рос, спустился с мыса и разлился по речной долине, появились и потянулись ввысь каменные дома, вокруг города, уже полностью соответствовавшего своему званию, обвились каменные пояса крепостных стен...
   По прошествии ста лет в город пришел странник. Незначительное событие для большого, богатого торгового города. В его ворота ежедневно входили сотни таких людей. Однако в Плесе этот приход до сих пор празднуют каждый год. В город пришел не просто нищий путник, в город пришел проповедник - последователь апостола Малло, одного из учеников Пророка. Вместе с ним, в пыльной холщовой сумке, путешествовала одна из святынь Огненной церкви. Портрет Пророка, созданный самим Малло.
   Огонь веры проник в сердца купцов Плесса и посреди города был построен храм, в алтаре которого до сих пор хранится изображение Пророка. Говорили, что именно храм и вера не позволили торговцам превратиться в торгашей. Говорили, что именно храм хранил город от врагов: за все время своего существования город был захвачен всего два раза и никогда - в честной борьбе. Так это или нет, точно неизвестно, однако, в отличие многих и многих пышных столиц, славившихся своей красотой и своим богатством, своей силой и своей мудростью, появившихся задолго до Плесса или после него, столица Плессии дожила до сегодняшних дней, не растратив ни своего влияния, ни силы, ни богатства, ни красоты.
   Не всегда Плессу везло. Было время, когда он переходил под руку других городов - юных выскочек - спесиво именовавшихся его хозяином. Однажды в течение около ста лет Плесс даже подчинялся своему бывшему даннику - торговому городу Новеро, ставшему на тот момент сильнее. И все же, и все же... Пройдя подчинение, пройдя захваты страны, войны и восстания, Плесс остался столицей...
   Автобус качнулся, останавливаясь, профессор Кан очнулся от мыслей и выглянул в окно. Так и есть, первая остановка на пути в город находилась именно здесь: на площади фельдмаршала Акиро. Сам фельдмаршал находился там же, где и последние сто пятьдесят лет: в кресле посередине площади, прищурив чугунные веки и глядя туда, откуда в 1779 году к столице приближались войска противника. На постаменте были вычеканены неразличимые от остановки слова, но Кану не нужно было напрягать зрение. "Отступать пойдете за мной!". Грустный юмор был непонятен иностранцам, не знакомых с подробностями плессийской истории, известных здесь каждому школьнику. Акиро не мог ходить. За два месяца до сражения у стен столицы, в одном из боев, шальная пуля перебила ему ноги. Сидя в кресле на холме на этом самом месте, бледный от боли в искалеченных ногах, фельдмаршал произнес свои знаменитые слова и двигавшиеся в Плесс хайтанцы были остановлены.
   Впустив в салон несколько человек, по внешнему виду - служащих, автобус пополз дальше. Профессор прикрыл глаза. Сейчас за окнами не было ничего интересного: кирпичные стены рабочих кварталов. Красный пояс...
   Автобус остановился еще раз, но Кан глаз не открыл. Необходимая ему остановка была следующей. Едущий в автобусе народ заполнял пространство неразборчивым гулом голосов, в котором можно было понять только отдельные фразы:
   -...мое новое платье совсем не...
   - ...булки сегодня получились отменные...
   - ...доски из сосны не просушены...
   - ...пробую пирожное - ошибся с ванилью...
   - ...шкаф с лекарствами чуть не упал...
   - ...завтра в рейс, а автомобиль барахлит...
   - ...смазал станок, настроил...
   - ...разводишь краску в пропорции...
   - ...стекло надо резать так...
   - ...встал прямо на поле, плуги завязли в земле...
   - ...рыба в сети просто кипит...
   - ...восхитительные духи, давно хотел такие...
   Профессор встал и, подхватив сумку, двинулся к выходу, раздвигая куртки, пахнувшие горючим и жареным мясом, лаком и медикаментами, одеколоном и сдобой. Издержки пользования общественным транспортом. Приходится ездить с теми, кто ниже тебя по статусу. Ничего, знакомых здесь нет, репутация не пострадает, а, вспоминая, какие суммы требуют таксисты, выбор сразу делаешь в пользу терпения. Пятьдесят грошей или пятьдесят талеров, существенная разница, не так ли?
   Лязгнули дверцы, людская масса вытекла из автобуса, вместе с ней на тротуар переместился профессор. За спиной шумела людскими голосами и гудела двигателями автомобилей Фруктовая улица, однако Кан повернулся к ней спиной и пошел по тихой улочке, идущей перпендикулярно. Улица Стальная. Названа так из-за находящегося неподалеку завода по производству автомобильных двигателей. Именно на ней находится выбранная профессором для проживания гостиница "Замок рыцаря". Причин, по которым она была выбрана было три: она находилась неподалеку от автобусной остановки, что позволяло добраться до нее без совершения бесконечных пересадок (предусмотрительный профессор не собирался тратить время на поиски нужного места в незнакомом городе. Карты и путеводители помочь могут не всегда), она находилась достаточно близко к большой улице, чтобы можно было не сомневаться в качестве сервиса и она находилась достаточно близко к рабочим кварталам, чтобы цены в ней не были слишком уж обдирающими.
   Каблуки стучали по бетону, мимо проплывали высаженные вдоль улицы липы, проходили по своим делам редкие прохожие... Кстати, можно заметить одно из отличий Плессии от других стран, от той же Манники. Профессор резко отличался от подавляющего большинства встреченных людей: совсем другой расовый тип - серые волосы, серые глаза, худощавое телосложение. Среди коренастых синеглазых и светловолосых северян он был заметен как лиса среди волков или как ель среди берез. И при этом: никакого внимания со стороны окружающих. Вот оно, знаменитое плессийской спокойствие. На родине Кана за плессийцем или фельсцем не ходили бы толпы зевак, но прохожие не преминули бы осмотреть явного чужака и их мысли в течение нескольких минут были бы заняты размышлениями на тему, что столь выделяющаяся из общего ряда личность делает в городе...
   Вот и гостиница. Высокое, пятиэтажное, из старинного темно-вишневого кирпича, с узкими окнами. От замка в нем, разве что дверь в глубокой нише: тяжелая дубовая с кованой стальной ручкой и небольшим окошком, забранным ажурной решеткой. Хотелось надеяться, что на того, кто осмелиться подойти к ней не прольются из скрытых бойниц потоки кипятка и тучи стрел...
   Открылась несдвигаемая на вид дверь неожиданно легко. Очевидно, хозяева Замка не хотели, чтобы возможные клиенты после неудачного приступа, сломав ногти и зубы в тщетных попытках войти, откатились к более гостеприимным убежищам. Внутри начался просторный холл, населенный девушкой за стойкой регистрации и сидевшей в плетеном кресле молодой женщиной с короткой официальной стрижкой. При виде профессора девушка-регитратор оживилась, короткостриженая не обратила внимания, поглощенная журналом и стоявшей перед ней прозрачной кружкой с чаем.
   Профессор подошел к стойке, улыбаясь девушке вполне искренне. Уж очень хороша: розовенькие щечки, ярко-синие глаза, толстая русая коса, перекинутая через плечо...
   - Приветствую, у меня забронирован номер, моя фамилия Кан, Маника, - протараторил он, опуская на темный лак пола свою сумку около стойки и протягивая травяного цвета книжку паспорта.
   При слове "Маника" в лице красавицы что-то мелькнуло, но тут же исчезло, смытое обычной вежливой улыбкой. О, у нее еще и веснушки! Краем глаза Кан заметил, что короткостриженая посматривает в его сторону. Конечно же... И Маника и акцент. Профессор хорошо говорил на плессийском языке, но не считал нужным осваивать и произношение. Притворяться местным он не собирался, а понять его поймут.
   Веснушчатая стрекотала по клавишам, шурша бумагами профессора, пересчитывала протянутую пачечку зеленоватых купюр плессийских талеров, Кан от скуки украдкой рассматривал короткостриженую, демонстративно уткнувшуюся в журнал. Крепкие руки, стройные, хотя на вкус Кана и несколько толстоватые ноги, полная грудь... А также черная юбка и строгая темно-синяя блузка, вместе с короткой стрижкой ясно говорящие о профессии женщины, а также о том, что скрывать ее она не собирается.
   - Ваш ключ! - приторно-вежливо улыбаясь, протянула желтоватый пластиковый прямоугольник регистратор.
   - Спасибо, красавица, - отплатил широкой улыбкой профессор.
   Девчонка растаяла, без надобности поправила свое медово-желтое платье, потеребила кончик косы. Кан улыбнулся еще раз, звонко щелкнул замком поясной сумки, пряча паспорт, и двинулся к лифтам. По пути взглянул на пластину ключа, затем на просвет. Маленькие сквозные отверстия обозначали номер, где ему предстоит поселиться и прожить некоторую часть жизни. Комната В-43.
   Лифт, гулкий темноватый коридор, а вот и комната. Кан вставил ключ в прорезь, замок тихо проскрипел, открываясь. Вот и комната... За спиной стукнула дверь противоположного номера, выпуская в коридор соседа: немолодого мужчину с короткой стрижкой в темно-зеленом сюртуке. Видимо, военный или чиновник в отставке, нет, скорее, все же военный, стрижка больше походит на армейскую, и спина широкая... Сосед двинулся по коридору, профессор вошел в номер.
   Небольшая скромная комната, окрашенные в соломенно-желтый цвет стены, стол, кресло, кровать за занавеской, небольшой телевизор "Горизонт" на тумбочке в углу, тускло-зеленый ковер на полу... Кан прошел к кровати. Тумбочка... Внутри только Книга Слова и противогаз... Шкаф для одежды... Рядом с входной дверью - две сливающиеся со стеной двери в ванную и туалет. Профессор задумался, чего он хочет больше: помыться или поесть. Победил желудок, Кан положил сумку в шкаф и отправился на первый этаж в обеденный зал.
   В зале было пусто, так как уже закончился не только обед, но и ужин, только разносчица стояла у стойки, беседуя с барменшей. Увидев профессора, она активизировалась и переместилась к столу, который он занял.
   Так, что у нас в карте блюд? Что бы заказать? Первый обед в Плессии, нужно что-нибудь типично плессийское, чтобы проникнуться местным духом. Лепешки! Одно из излюбленных местными жителями блюд, одно из древнейших...
   - Лепешки с... со сметано-чесночной подливой, - разносчица с готовностью чиркнула что-то в своем блокнотике.
   - Змеиный суп, - усмехнулся Кан. Быть в Плессе и не попробовать?
   - И чай. Плессийский.
   Разносчица полыхнула ярко-желтым платьем и исчезла.
   Профессор откинулся на спинку тяжелого деревянного стула и осмотрелся. С десяток деревянных столов, темного дерева, возможно и дуба, с отполированными тысячами локтей столешницами, салатовые стены, палевые занавеси на окнах... Неожиданная встреча! На стене в проеме между окнами висит портрет фельдмаршала Акиро. Он-то здесь зачем? Ах, да... Фельдмаршал прославился не только на полях сражения, но и в кулинарных поединках и как любитель вкусно поесть. Рассказывали, однажды Акиро обошел за вечер три званых обеда, потому что забыл, на каком из них подавали его любимый суп из какой-то особой рыбы. Причем на каждом обеде съел столько, сколько хватило бы троим. Одной из причин, почему противник слишком поздно начинал воспринимать Акиро всерьез, была его репутация обжоры и внешность огромного толстяка. Не обращая внимания на посмеивания, фельдмаршал оставил потомкам, кроме многочисленных трудов по тактике, также объемистую книгу "Искусство приготовления супов", за что и был любим и уважаем рестораторами. Видимо, портрет был данью такому уважению...
   А вот и обед! Разносчица опустила перед профессором блестящий поднос с заказанными блюдами. Стопка лепешек на тарелке, (если это одна порция, понятно, почему плессийские девушки такие широкобедрые), серебряная миска с белой в зеленую крапинку подливкой, еще одна миска с желтоватым супом и большая кружка с темно-вишневым ароматным напитком. Кан свернул верхнюю лепешку в трубочку и обмакнул в сметану. Мм, вкусно! Продолжим.
   Хотя лепешки и оказались лакомыми (особенно для человека, нормально не евшего с раннего утра), осилить всю порцию смог бы только коренной плессиец, каковым профессор не был. Тем более нужно было оставить место для супа. Отодвинув не пригодившуюся серебряную вилку, Кан выпил бульон и, вооружившись ложкой, доел остальное. Вкус необычный, напоминает курицу с каким-то привкусом, кажется грибов, хотя мясо везде мясо... Чай в профессоре уже весь не поместился.
   Двадцать талеров за обед-ужин финансовые возможности профессора не превосходили, однако наличность практически закончилась. Несколько грошовых бумажек позволяли разве что прокатиться в автобусе. Нужно принимать меры.
   Ополоснув руки в стоявшей на столе стеклянной плошке и вытерев их полотенцем, Кан тяжело поднялся из-за стола. Не зря плессийскую кухню называют самой сытной в мире...
   Профессор вышел из зала и свернул влево, к стойке регистратора.
   - Можно задать тебе вопрос о монастырских купонах? - обратился он к девушке, заулыбавшейся ему навстречу.
   Улыбка слегка поблекла, девушка метнула мгновенный косой взгляд на листавшую журнал короткостриженую. Понятно без слов...
   - Я имею в виду, что хотел бы взглянуть на ближайший монастырь школы Щедрости, - продолжая доброжелательно улыбаться, слегка изменил суть разговора профессор.
   - Вам нужно выйти на Фруктовую улицу, ближайший будет прямо напротив, - с сожалением указала регистратор.
   Хотя на улице уже совсем стемнело, профессор не поленился дойти до монастыря, который оказался не совсем напротив, поэтому на обратном пути, чтобы срезать угол, Кан прошел через темную арку в которой тихо щебетали о чем-то своем две девчонки в коротких платьицах, не обратившие на него никакого внимания. В отличие от них, девушка-регистратор просто светилась дружелюбием.
   - Вы приехали к нам поработать? - спросила она перед тем, как вручить ключ, откровенно любуясь очками Кана.
   - Я приехал в вашу страну для написания научного труда.
   - А о чем будет Ваша книга? - восхищенно раскрыла синие глаза регистратор.
   Кан не стал объяснять разницу между книгой и научным трудом.
   - Моя тема полностью звучит так: "1944 год. Начало Третьей мировой войны в Плессии".
   Девушка тихонько ойкнула, наблюдательница от тайной полиции отложила журнал и прислушалась к разговору. Вот так... Может быть, не стоило говорить правду? А с другой стороны, Третья мировая закончилась двадцать пять лет назад, ее участники уже в возрасте самого Кана, накал утих. Впрочем, это в Плессии, с ее знаменитым спокойствием, так отнеслись к теме. В Ханмире, чья столица разрушена ядерным взрывом, в Хайтании, чью столицу накрыло радиоактивное облако или в Картии, вытравленной ядовитыми газами, о Третьей мировой лучше не упоминать.
  

Глава 2

   21.07.1974 года от ЯЧ 29 дней до...
  
   Плессия обладала одной странной особенностью, отличавшей ее от других государств: она никогда не присоединяла к себе территорию против воли населявшего ее народа. По каждому кусочку принадлежавшей ей земли Плессия могла предъявить договор, согласно которому народ, проживавший на ней, сам, добровольно отдавал свои владения тогдашнему правителю (королю или императору). Не было договора - не было и присоединения. Благодаря такому интересному обычаю, на территории Плессии около ста лет существовало такое комическое государство, как Качакское королевство. Конечно, дотошные историки могли уточнить, что иногда на территорию входили плессийские войска, а уж потом возникал договор о присоединении. Тем не менее, случаи, когда провинции обвиняли Плессию в старинном захвате и пытались выйти из ее подчинения, были единичны за всю мировую историю. И заканчивались с плессийским своеобразием.
   При обращении законных представителей какого-либо народа, из проживающих в стране, с просьбой о предоставлении независимости (при условии, что просьба исходила от законных представителей. Требования никем не уполномоченных шаек сепаратистов не рассматривались), плессийские правители долго упрашивали одуматься и не покидать семью (Плессийская Семья - так иногда называли эту страну). Если же просьбы не возымели результата, то тогда они, с тяжелым вздохом...
   Отпускали свою территорию на свободу. Создавалось новое государство. Совершенно свободное.
   Правда, каждое такое государство четко понимало одну вещь: плессийцы никогда не присоединяли земли силой и никогда не брали обратно того, кто отсоединился от них. Могло пройти сто лет, двести лет, можно было просить, умолять, предлагать любые условия, говорить о роковой ошибке предков... Плессия была неумолима. Так было с Солошем, так было с Варашей... Так же все произошло и с Картией.
   Картийцы - небольшой, но очень своеобразный народ, относящийся к редкой горной расе. Они высоки и сильны, с крупными чертами лица (из-за чего их женщины и девушки несколько мужланисты), янтарно-коричневыми глазами и ярко-медными волосами. Живут они в Картийских горах, занимающих сравнительной узкий (не больше трехсот миль) перешеек между Средиземном и Степным морями. Этот перешеек был единственным сухопутным путем между Востоком и Севером. Поэтому тот, кто контролировал его, контролировал и всю сухопутную торговлю материка. Много столетий ханмирцы, каркарцы, ламейцы отправляли сюда свои войска. В результате таких усилий картийцы стали суровым и воинственным народом и каждый захватчик, ворвавшись в их горы, обливался кровью. Хмурые горцы в черных одеждах появлялись из-за камней, спрыгивали со скал, выныривали из темных пещер, возникали в ночи... Всегда неожиданно. После их появления оставались только трупы, страшно разрубленные огромными мечами. Враги теряли войска, но не оставляли надежды. Они убивали каждого, кто попадал в плен, вешали, жгли живьем, убивали женщин и детей, отдавали огню деревни... Картийцы отвечали тем же. Они не брали пленных, каждая женщина и каждый ребенок носили при себе кинжал и, не задумываясь, вонзали его в горло вражеского солдата или себе в сердце. Деревни Картии превратились в маленькие крепости, взять которые было труднее, чем замки Ханмира. Вся история Картии до конца восемнадцатого столетья от Явления Чуда - одна сплошная кровь, огонь и война.
   В конце восемнадцатого столетия, устав от бесконечных набегов воинственных восточных соседей, картийцы обратили свой взгляд на Север. Сравнение оказалось в пользу Плессии: уже тогда всем было известно, что она никого не присоединяет насильно и отпускает любой народ на свободу по первому требованию. Король Картии Стальной Корран и император Плессии Честный Сауро встретились высоко в горах во дворце картийских королей - Снежном Чертоге - и подписали договор о присоединении Картии к Плессии. В результате Картия получила почти два века спокойствия, войска врагов больше не вторгались на ее территорию. Плессия же получила ханмирско-плессийскую войну 1788-1789 годов (Ханмир разъярился, узнав, что народ, которые уже почти стали его вассалами, утек как вода между пальцами), контроль над самой оживленной транспортной артерией материка и отличных солдат для своих горно-егерских частей.
   Почувствовав своей спиной поддержку сильного соседа, картийцы с облегчением повесили на стены своих толстостенных каменных домов мечи и ружья (кстати, картийская армия остается единственной в мире, на вооружении которой до сих пор остаются мечи) и занялись мирным трудом, показав, что столетия войны не отучили их от этого. По склонам мрачных гор, залитых до этого только кровью, побрели стада овец, выяснилось, что в Картии, ассоциировавшейся у всего мира только с войной и мечами, прекрасно растут фрукты и виноград. Вышли в море рыбацкие лодки, и на улочках небольших картийских городков запахло жареной на углях рыбой. У деревень вместо каменных башен появились винокуренные заводы, а у каждой семьи нашлись хранимые веками рецепты виноградной водки. Вскоре виноградная водка из Картии прославилась по всему миру, особенно сорта семей Мантаррот и Манвеллин. В горах нашли залежи угля, что очень заинтересовало Плессийский Угольный Трест и еще больше связало Картию с Плессией.
   По прошествии двухсот лет, в начале сороковых годов, среди картийцев начали появляться, разрастаться и приобретать все большее влияние мысли о том, что присоединены к Плессии они были под угрозой захвата Ханмиром, с тех пор прошло много лет и угрозы больше не существует, а потому, необходимо становится свободным и независимым народом. Уже на улицах начали появляться листовки с призывом освободить Картию, уже в горах начали появляться отряды молодых людей, пока еще только обучающихся владению оружием, уже плессийцы начинали чувствовать себя на улицах картийских городов неуютно... Наступил тот самый момент, когда вода уже натянулась серебряной струной на краю котла, но еще не пролилась...
   Президент Картии Конневилли показал, что он не зря находится на своем посту уже больше десяти лет. Прибыв в Плесс, он в течение двух недель вел переговоры с императором Возвращенным Ватаро о добровольном отделении Картии. Император просил не покидать семью. Президент не соглашался. Ехидные историки отметили впоследствии, что период увещевания длился в два раза дольше, чем при отделении Вараши. Видимо, Картия с ее контролем трассы Восток-Север, была очень ценна. Но, тем не менее, страна горцев обрела свободу.
   Вот только патриотические чувства в ней вспыхнули не сами собой...
   Отделение Картии стало завершением первого этапа пятилетней операции ханмирской разведки, внедрившей своих агентов и агитаторов. Дальше, согласно второй части плана, Картия должна была войти в состав ничего не забывшего и ни от чего не отказавшегося Ханмира (Каркария тогда еще принадлежала ему). Однако давно было подмечено: ханмирцы отличаются четким планированием и отличным исполнением, но их планы никогда не исполняются до конца.
   Свободолюбие, разожженное в Картии платными агентами, оказалось таким сильным, что пропагандистов слияния с Ханмиром, либо не слушали, либо избивали. Видя, что замечательный план уже больше года пробуксовывает, как автомобиль на льду, ханмирское правительство решило, что Картия без поддержки Плессии стала легкой добычей (видимо, кое-что в Ханмире все же забыли) и приняло решение. Двадцать первого зноеня 1944 года началась массированная бомбардировка городов Картии, через границу пошли войска. Так Ханмир совершил вторую ошибку.
   Картия вышла из состава, но не из сферы влияния Плессии. И если сами картийцы были слишком горды, чтобы просить о помощи того, от кого совсем недавно отказались, то Плессия, не задумываясь, уже на второй день объявила войну Ханмиру.
   Вот так и началась Третья мировая война.
   Почти одновременно и Плессия и Ханмир обратились за помощью к Хайтану - самому сильному государству Запада. Тот на чьей стороне он выступал, автоматически получал помощь и от Глейцетании и от Ойлии и от Грамма и от Фельса.
   Руководство Хайтана задумалось. Плессия была старым соперником, предложение Востока выглядело заманчивым. С другой стороны, Ханмиру уже принадлежал почти весь восток (за исключением Мунгана), а также часть земель Юга - северные провинции Пифии и Гепта. Если поддержать его, то он может усилиться до такой степени, что справиться с ним будет невозможно. Собственными руками выращивать могущественного противника? Но и с Плессией та же ситуация...
   Через две недели после начала плессийско-ханмирской войны Ханмир совершил третью ошибку. Он не стал дожидаться решения Хайтана...
   Тринадцатого зерненя 1944 года взорвалась Баканская атомная электростанция. Ветер дул к северу и через сутки радиоактивное облако накрыло древнюю столицу. Усилия, потраченные на эвакуацию оборудования, ценностей и людей, можно уверенно назвать непревзойденными. Только благодаря им потери среди населения не превысили десяти процентов. Тем не менее, счет погибшим, пострадавшим от радиоактивного заражения, шел на десятки тысяч.
   Проведенное расследование однозначно показало, что, во-первых, взрыв не был случаен, это была четко спланированная и отлично исполненная диверсия. Во-вторых, (для тех, кому для полной ясности не хватило первого) были вскрыты доказательства того, что диверсия совершена ханмирскими людьми. После этого, как перепуганный уликами Ханмир не пытался доказать, что он ни при чем, Запад вступил в войну на стороне Плессии. Потоки западных армий хлынули на Восток вдоль северного побережья Средиземного моря. Кроме того, плессийцы пошли на то, что позволили пропустить западных солдат через свою территорию в сторону Картии. Ханмир был обречен, но тут в игру вступили Юг и Острова.
   Танки Юры ударили в бок движущихся на восток войск Хайтана и Грама, вытеснили как западников так и восточников с территории Юга и развернулись в две стальные стены, не пропуская на свои земли никого. Это спасло Ханмир, так как теперь войскам Запада пришлось перемещаться на Восток только через Картию или морем, и кроме того, отвлекло часть войск освирепевшего Хайтана, для которого стало делом чести проломить оборону Юры, выстроенную на западе Пифии.
   На восточном побережье Плессии высадились войска Солоша. Мало кто ненавидел Плессию так как солошцы, поэтому островитяне не могли упустить шанс оторвать свой кусок от войны. Верным союзническим договорам правительствам других островов не оставалось ничего другого, кроме как послать свои корабли. Так у берегов Плессии оказался маниканский крейсер "Балль", одним из канониров которого был тогда еще студент Крайстерской академии, добровольцем ушедший на войну. Дэрри Кан.
   Тогдашний канонир, а нынешний солидный профессор, шел по улицам Плесса, столицы той самой страны, чьи корабли он обстреливал тридцать лет назад. До Плессийской столичной библиотеки от гостиницы "Замок рыцаря" было чуть больше полутора миль, то есть час ходьбы, однако профессор не стал нанимать такси. Он был первый раз в Плессе и хотел увидеть как можно больше того, чем была славна столица, без лишней суеты и спешки.
   Профессор Кан никогда и никуда не спешил.
   Вот и сейчас он шел по тротуару широкой Фруктовой улицы, ведущей к центру города, без стеснения разглядывая все, что считал примечательным. А интересного в Плессе, как и в любом очень старом городе, было множество: всемирно знаменитого и никому не известного, огромного, подавляющего высотой и малого, почти камерного.
   Вот в маленьком скверике за ажурным кованым забором стоит бронзовая статуя полицейского в полном облачении: мундир с большими пуговицами, высокая каска, на груди эмблема столичной криминальной полиции - скачущий всадник в овале - и россыпь медалей, четыре знака на рукаве, взгляд с прищуром, устремлен вдаль, рука лежит на поясной кобуре. Надпись на постаменте скромно уточняет: "Унтер-офицер Летаро". Кто такой - неизвестно. Можно, конечно, попробовать угадать. Фасон мундира - времен Второй Мировой, медали с улицы рассмотреть трудно, но несомненно боевые. Значит, повоевал...Полицейский, участник Второй Мировой, доживший только лет до сорока (если памятник, конечно, отражает возраст на момент смерти), унтер-офицер Летаро... Что-то в памяти по этому поводу есть, но слишком, слишком глубоко...
   Маленькая дверь в одном из зданий ведет в большой роскошный трактир "Пылающий костер", в котором, как говорит надпись на вывеске, можно попробовать разнообразные экзотические плессийские блюда вроде соленых грибов рыжиков, жареной змеи, непременных лепешек с чесночным грибным соусом или маринованной черемши (чем бы таинственная черемша не являлась, здесь ее мариновали и ели). В трактир постоянно входила и выходила публика.
   Сама публика была не меньшей достопримечательностью. Фруктовая улица, как улица центральная, была местом пребывания чистой публики. По тротуару перемещались офицеры, затянутые в изумрудные парадные мундиры с высокими воротниками, некоторые с дамами, может быть, с женами, торопились серьезные женщины в темно-фиолетовой форме - преподавательницы столичных институтов и университетов, озирали проницательным взглядом толпу женщины-полицейские, цокали по бетону тротуаров каблуками сапожек студентки, составляли большую часть народа управляющие крупных корпораций, компаний, фирм и фирмочек, сразу отличаемые по серьезным взглядам от мелких коммерсантов или инженеров, шли скорым шагом школьники, неторопливо шествовали священники в тускло-синих сюртуках, расшитых Огненным узором, шли, погруженные в размышления монахи из ближайших монастырей, медленно прогуливались, разглядывая толпу, миловидные девушки в коротких разноцветных юбках, чья профессия легко угадывалась по красным шарикам сережек. Кан прочесывал толпу взглядом, впитывая впечатления от созерцания того, что ранее он видел только на фотографиях и видеозаписях: размеры эмалевых квадратов на мундирах военных и особенности покроя полицейских мундиров, различия в оттенках цвета на форменной одежде различных учебных заведений и разнообразие эмблем школ и колледжей, переплетения Огненного узора на сюртуках монахов различных монастырей и места скопления девушек-вишенок. Последнее он отметил с личным интересом... Конечно, дома его ждала жена. Но так это ведь дома...
   На перекрестке Фруктовой и Пушкарской Кан перешел на другую сторону улицы, чтобы издалека с удобствами рассмотреть большой барельеф на здании Достаройского колледжа: вычеканенный из толстого листа меди, потемневшей от времени, портрет волевого мужчины с коротко стриженой бородой, немного напоминающий маниканского писателя Джана. Конечно, это был не он: Джан, написавший несколько книг о сражениях Третьей мировой (конечно же, с маниканской точки зрения) был запрещен к прочтению, хранению и распространению на территории Плессии уже лет двадцать-двадцать пять.
   Барельеф изображал императора Зимнего Ункаро. Уникальную личность. Не будучи императором по праву рождения, он стал им.
   В 1879 году, после начала Первой Мировой, всем тем, кто умел думать и понимать, стало ясно, что тогдашний император Тихий Акмаро окончательно обезумел. Никогда и нигде правитель так прямо не способствовал разрушению собственной страны. Назначения на ответственные должности глупцов и предателей, срывы закупок оружия и всего необходимого, коллапс транспортной сети страны, заключения не просто невыгодных - грабительских договоров... Появлялись даже слухи, что император подкуплен ханмирцами. Глупо, конечно. Как или чем можно подкупить императора? Но, независимо от причин, заставляющих Акмаро поступать так как он поступал (были ли это ханмирские деньги или собственное безумие), страна медленно, но неукротимо, приближалась к хаосу и разрушению. Видимо, нашлись в стране достаточно умные и смелые люди, решившие помешать этому...
   Поздним зимним утром 15 инееня 1880 года в кабинете императора загрохотали выстрелы. Сбежавшаяся стража, придворные и слуги обнаружили Акмаро в кровавой луже на полу. Он был буквально изрешечен. Как позже установили эксперты, в него выпустили в упор обоймы двух пистолетов. Как убийца смог пройти мимо полной народа приемной и как он смог в течение нескольких секунд исчезнуть из нее, остается загадкой по сей день.
   Плессия замерла в растерянности. У Акмаро не было ни детей, ни братьев, ни дядей (традиции императорского дома Плессии были таковы, что лишние родственники просто не выживали). Дворянских родов, могущих по древности и влиянию претендовать на трон, в стране насчитывалось около двадцати.
   Уже через пять дней, не дожидаясь пока опамятуются возможные претенденты, четыре генерала из высокопоставленных объявили о прекращении правления императорского дома и о переходе власти к возглавляемой ими хунте. Слишком быстрая реакция заставила подозревать именно их в императорском убийстве, однако большинство историков (и Кан в их числе) не верили в это. Слишком уж сумбурными были их действия, слишком уж плохо продуманными, явной импровизацией... мало ведь объявить, что власть в твоих руках, нужно еще, чтобы твою власть признали другие.
   Хунта продержалась ровно неделю, и власть ее распространялась только на дворец и его окрестности. Вот тут и возник Ункаро...
   Первого снеженя, в кабинет четырех членов хунты вошел бывший министр образования Ункаро Маларо. В руке он держал пистолет "Георгин", а за ним стояли два молчаливых головореза с окровавленными ножами, дававшими понять, почему охрана пропустила вооруженного человека к не доверявшим никому генералам. За окном под ярким зимним солнцем на присыпанных снегом плитах двора разворачивались в строй две роты 17-ого драгунского полка, до сегодняшнего дня подчинявшегося генералу Ойфаро, одному из членов хунты. Все было кончено.
   На следующий день власть и императорское достоинство Ункаро признала церковь в лице плессийского кардинала Тредаро. Прозвище Зимний Ункаро получил потому, что власть к нему пришла зимой. Так началась новая императорская династия, просуществовавшая до конца Третьей мировой.
   Барельеф висел на колледже, чтобы напоминать о том, откуда начал свой путь к вершине будущий император. Повод для увековечивания небольшой, но все же...
   Дальше по улице из достопримечательностей находился памятник гениальному плессийскому писателю восемнадцатого столетия - Алтакаро Доро. На постаменте опирался на трость сухощавый бронзовый старичок с нарочито серьезным лицом и глазами отпетого ёрника и ехидны. За памятником стояла Стена.
   Плесс был единственным городом мира, в котором почти полностью сохранилась старинная стена, окружавшая город. Сейчас она находилась почти посредине города и сам по себе факт ее существования был удивительным. Еще более поразительной была сама Стена. Сложенная из массивных кирпичных плит, обожженных неподалеку от города, она была толщиной в две сажени и высотой в три, не описывая уж различные бойницы и прочие приспособления. Вот это чудо фортификации длиной в четыре мили опоясывало старинную часть Плесса. Кан остановился у аркообразного прохода, проделанного в стене для прохода пешеходов. Все-таки проходы во вратных башнях, не справлялись с современным потоком автомобилей и прохожих.
   Может быть, пройти вдоль стены? Если пойти налево, подойдешь к входу в подземелья Плесса, пронизывающие весь город как мышиные ходы. В начало ходов еще пускают туристов, дальше не были даже историки. Справа находится самая большая крепостная башня Плесса, Плессии, Севера и всего мира. Пятнадцать сажен в поперечнике, десять в высоту да еще десять - крыши. Двухсаженные стены, на которых можно рассмотреть оспины от танковых снарядов Первой мировой, когда Плесс был захвачен второй раз в своей истории...
   Профессор тряхнул головой. Нет, по Фруктовой, так по Фруктовой.
   И все-таки уже на следующем перекрестке он не выдержал и свернул в сторону, увидев справа стальной блеск стен огромного здания.
   Стальной дом... Штаб-квартира Стального треста.
   Фотографии и видеоматериалы, как всегда, не давали возможности оценить всю громадность Дома. Пятидесятиэтажное, возвышающееся над окружающими строениями по крайней мере на десять сажен здание было полностью обшито листами нержавеющей стали. Каждый карниз, подоконник, выступ и эркер, каждая завитушка резьбы сверкали стальным блеском. Позволить такое мог только Трест...
   Отдав дань невольному восхищению, Кан обратил внимание на приближающиеся признаки праздника: по глади Стального дома ползали роботы-мойщики, полируя его до вовсе уж нестерпимого сверкания. А ведь и на других зданиях идет такая же работа: вон на восьмом этаже женщина моет окна, маляры торопливо красят стены, скрывая следы копоти и дождей, повсюду появились пока немногочисленные фонарики и электрогирлянды.. Ах да!
   Неподалеку двое рабочих устанавливали на тротуаре огромную металлическую чашу, накрытую стеклянным цилиндром. Светильник Божественного Чуда! Ведь праздник Явления Чуда всего через неделю! Очень жаль, конечно, что не удастся встретить его дома, с женой, но все-таки самый значительный праздник года в Плессе - тоже очень хорошо!
   Настроение у профессора поднялось до вполне приемлемого уровня. Вообще, прогулки по городу всегда умиротворяли его. Кан решил несколько изменить маршрут и пройти к библиотеке через тихие улочки. Он свернул на улицу Тончайших Нитей.
   С одной стороны улица ограничивалась кованым забором Парка Матерей, с другой тянулись кирпичные стены домов. Двери, двери, двери, окна, окна, окна... Вот потянулись длинные стены без окон и без дверей, знаменитые Слепые мастерские Плесса.
   Сейчас здесь находилось что-то иное, а вот еще двести-триста лет назад в эти мастерские были собраны слепцы со всей страны - жертвы глазной оспы. В абсолютной темноте слепые пряли тончайшие льняные нити (именно это дало название улице), из которых потом ткали прославленные "стеклянные" ткани, настолько тонкие, что через них можно было читать. Чувствительность слепых, как известно, после потери зрения повышается, что и позволяло создавать нити только им, для пущего же эффекта на столе каждого работника лежал брусок пемзы, на котором они должны были ежедневно шлифовать пальцы.
   Стена Слепых мастерских вышла на улицу Государства и повернула влево, Кан же пошел вправо, приближаясь к цели своего похода. Вот и библиотека. Пока, правда, только ее боковая стена. Профессор перешел улицу и двинулся вдоль нее.
   За черепицей крыш по ту сторону улицы виднелся почти сливающийся с синевой неба купол храма Святого Мицаро. Не самый большой и не самый древний храм Плессии был знаменит другим: в алтарной части в одной из комнат находился стеклянный саркофаг, в котором лежало забальзамированное тело невысокого хмурого человека в покрытом медалями и орденами мундире. Лежал он там уже пятьсот лет... Генерал Альмаро. Освободитель Плессии, в четырнадцатом столетии почти захваченной западными врагами...
   Дальше по улице начиналась стена библиотеки. На ее кирпичной кладке белел листок, Кан уже было подошел прочесть, но вовремя спохватился и сделал вид, что просто поправляет очки. На листке, явно напечатанном на дешевом принтере, серела эмблема - факел, в огне которого сгорала городская башня.
   Символ плессийских крестьянских братств.
   Не только читать, но даже просто интересоваться такими листочками чревато нехорошими последствиями...
   За спиной миновавшего листовку Кана скрежетнули тормоза. Пройдя еще несколько шагов, он обернулся. У листовки стоял черный автомобиль без регистрационных номеров. Рядом находились два бритоголовых молодчика в черных рубахах без знаков различия. Один лениво рассматривал окрестности, другой наклеивал поверх крестьянского листка красочный плакат. Кан неторопливо отвернулся. Министерство безопасности за работой...
   За углом находился вход в плессийскую столичную библиотеку: широкие ступени, тяжелые двери, которые никогда не закрывались - по ним тек плотный поток желавших получить сведения и информацию. Ведь в библиотеке хранились книги по всем отраслям знаний за последние пятьсот лет, художественная и развлекательная литература, мемуары и воспоминания, учебники и справочники, словари и энциклопедии, все когда-либо выходившие в Плессии журналы и газеты, а также часть тех, что выходили в других странах. Кроме того, здесь же были собраны документы различных государственных служб, министерств, конечно те, которые не представляли служебной или государственной тайны и были бы интересны читателям (другие находились в архивах различной степени закрытости), стенограммы, магнитофонные ленты и кинопленки с записями выступлений правительства, президента, императора и а также микропленки со снимками наиболее значимых государственных актов (вроде манифеста о вступлении Осеннего Ункаро на трон). И, наконец, здесь же находились видеозаписи заседаний правительства Плессии с момента начала фиксирования на пленку. В электронных базах Маники находилась от силы десятая часть этой информационной сокровищницы, в плессийских - может быть половина. Так что выезд сюда для профессора был крайне необходим, несмотря на затраты. Затраты были не столько денежные, сколько иного плана...
   Плессийская бюрократия могла существовать только здесь, где живет спокойный народ. В любой другой стране уже давно было бы поднято восстание, народ топил бы чиновников, создавших эту жуткую систему, в чернильницах, на улицах горели бы огромные костры из бесчисленных бланков, форм, сертификатов и разрешений. Кан даже не стал пытаться получить допуск в архивы, хотя бы самые маленькие и незначительные, вроде архива столичного ассенизационного обоза. Чтобы получить разрешение на работу только в столичной библиотеке, было потрачено полгода. Благо, достижения прогресса, вроде телефона и компьютерной сети, позволяли сделать это, не покидая Крайстера. Иначе эти полгода Кану пришлось бы прожить в Плессе, изо дня в день проходя согласования в различных инстанциях.
   Разрешение на въезд в страну, справка о прохождении вакцинации, разрешение на ввоз пистолета, разрешение на ввоз ноутбука... На них было потрачено около месяца. И это только для того, чтобы тебя впустили на территорию страны. А дальше...
   Разрешение на проживание на территории страны разрешение на проживание в городах страны разрешение на проживание в столице страны разрешение на перемещение по территории страны разрешение на хранение оружия разрешение на ношение оружия разрешение на перевозку оружия разрешение на обмен маниканской валюты на плессийскую разрешение на проход в библиотеку разрешение на работу с книгами разрешение на работу с прессой разрешение на работу с документами правительства разрешение на работу с кинозаписями, разрешение на работу с аудиозаписями разрешение на работу с видеозаписями...
   Разрешение разрешение разрешение...
   Весь сегодняшний день, с самого утра, был убит профессором на перемещения из кабинета в кабинет, просиживание в ожидании, когда откроется дверь и раздастся голос очередной чернильной души: "Входите". Министерство полиции (заверить уже полученные разрешения на проживание, на ношение и на хранение оружия), иностранное министерство (заверить разрешение на въезд в страну, в которую он уже въехал), военное министерство (еще раз заверить уже заверенное разрешение на въезд), министерство здоровья (заверить справку о прививках), министерство науки (заверить все разрешения, касающиеся библиотеки, от права проходить мимо до права переворачивать страницы в книгах), министерство транспорта (уточнить маршрут перемещения и получить отметки в разрешении на въезд, запрещающие выезжать за пределы Плесса), министерство финансов (разрешение на обмен валюты), министерство сельского хозяйства (просто ошибся дверью)...
   До закрытия библиотеки оставалось минут восемь. Кан еще раз взглянул на двери, перешел улицу и сел в такси. Работа начнется завтра...
   В гостинице профессор поужинал и поднялся в номер. Усталое тело (возраст...) требовало ванны и постели. Вымывшись, Кан упал на кровать и уснул. Во сне к нему вернулась молодость, крейсер "Балль"...
   Вот он, молодой канонир, стоит у борта, глядя на искрящееся солнцем безмятежное море. Крейсер режет носом волны, отбрасывая в стороны пенные усы, ветер обдувает обтянутую зеленой форменной косынкой голову сержанта Кана, развевая концы на затылке... Тепло... И вдруг...
   В тихой синеве горизонта появляются зловещие черные пятна. Плессийцы! Они слишком далеко, но тем не менее Кан видит как над бортом плессийского крейсера вспухает белое облачко выстрела и медленно-медленно, так что можно рассмотреть царапины на полированном боку к "Биглю" летит огромный пятипудовый снаряд главного калибра. Кан оцепеневает, впившись пальцами в борт, только видит как подлетевший снаряд с гулким стуком ударяет в борт. Взвывает сирена боевой тревоги...
   Профессор подскакивает на кровати. Темнота! Видимо взрыв снаряда повредил систему электропитания. "Противник, противник, противник!" -слышится в карканье сирены. Раньше, чем сон окончательно освободил разум Кана, рефлексы, вбитые корабельными мичманами на учениях, бросили его тело к одежде. "Двадцать секунд на одевание, время пошло" - рявкало в его голове. Норматив был выполнен, Кан бросился из кубрика, отчаянно шаря в кармане мундира, ища завалившуюся куда-то косынку, распахнул дверь...
   И вывалился в ярко освещенный коридор.
   Окончательно проснувшийся мозг оценил со стороны ситуацию.
   В гостиничном коридоре замер бегущий куда-то профессор Крайстерской академии, в двадцать секунд набросивший на себя одежду, левая рука ищет в кармане сюртука никогда там не бывавшую косынку - один из элементов формы военных моряков. Напротив него в дверях своего номера почти в зеркальной позе застыл давешний сосед из бывших военных, одежда явно накинута второпях, левая рука - в кармане сюртука, правая совершает рефлекторные движения, пытаясь снять с плеча несуществующий автомат... Дальше по коридору кое-где стоят такие же, как они, в которых прошедшие двадцать пять лет не убили воспоминания о войне. И над всем эти - мерзкий звук пожарной сигнализации.
   Напряжение спало, стали слышны далекие голоса просыпающихся женщин и людей, не обладающих опытом боевых действий. Профессор и сосед одновременно выдохнули, взглянули друг на друга и... Расхохотались.
   Рассмейся кто-нибудь один, возможно возникла бы обида, но совместный смех над собственным довольно глупым положением создал нить дружелюбия.
   - Эти сигнализации специально настраивают на звук боевой тревоги, - сказал безымянный сосед, - большинство ведь если не воевало, то службу в армии проходило, рефлекс срабатывает.
   Кан с любопытством посмотрел на него. Довольно высокий, чуть ниже профессора, крепкое тело бойца... Интересно было бы определить его расовый тип: светло-серые волосы, коротко постриженные на армейский манер, короткая борода, не допускаемая в армии, неопределенного цвета глаза - серо-голубые с легким оттенком бирюзы. С равным успехом он может быть и северянином и западником, и даже, хотя и с гораздо меньшей вероятностью - южанином. Точно не восточник, не то телосложение, слишком крепок и высок. Легкий акцент говорит о том, что непонятный сосед - не коренной плессиец. Что и понятно: зачем коренному плессийцу жить в гостинице для иностранцев. Правда и определить национальность акцент не позволял...
   - Воевал? - поинтересовался сосед.
   - Да. Канонир на крейсере. А ты?
   - Мм...Тоже пришлось.
   Легкая заминка утвердила профессора в первоначальной мысли о роде деятельности соседа. Скорее всего, наемник. Один из тех, кто после окончания войны понял, что воевать ему слишком понравилось. Или просто не смог найти работу.
   Сирена хрюкнула и заткнулась.
   - Ну что, теперь можно и спать, - усмехнулся вероятный наемник.
   - Попробуй тут усни, - действительно, какой сон, когда сердце колотится как пулемет, в коридоре стоит гул возмущенных голосов.
   - Могу предложить снотворную микстуру. Производства семьи Манвеллин.
   Водка на ночь? А почему нет?
   Кан прошел вслед за пока безымянным соседом в его номер. Как и все гостиничные номера, точный близнец профессорского. Только кроватная ниша ближе к двери, и на столе стоит начатая бутылка с черно-зеленой этикеткой и пустой стакан. Кан принюхался: судя по легкому аромату, сосед уже принимал свою микстуру...
   Сосед достал второй стакан из тумбочки.
   - Садись, - кивнул он на стул.
   Стул скрипнул под профессором. Светло-коричневый напиток полился в стаканы.
   - Давай познакомимся, - сел на соседний стул наемник, - Меня зовут Греммин Раш. Мадиец.
   Так вот какой у него акцент... Кан стиснул стакан. Сказать, что мадийцы не любили маниканцев, означало сказать неправду. Уж кто-кто, а мадийцы маниканцев просто ненавидели...
   Раш поднял свою порцию и слегка недоуменно взглянул на профессора. А, не убьет...
   - Дэрри Кан. Маниканец.
   У Раша дернулась бровь.
   - Маниканец...
   Кан уже успел прикинуть, куда он отшатнется, если мадиец выплеснет ему водку в лицо.
   Не понадобилось.
   - Пусть твой сон будет крепок, маниканец, - поднял свой стакан наемник.
   - Твой сон пусть будет крепок, мадиец.
   Раш проглотил водку одним глотком, профессор медленно выцедил свою.
   Они одновременно поставили стаканы, посмотрели друг на друга и неожиданно расхохотались. Представители двух враждующих государств...
   "Нет", - подумал Кан, - "Войны не будет. Если уж мадийцы начали спокойно относиться к Манике... Войны не будет".
  

Глава 3

   22.07.1974 года от ЯЧ 28 дней до...
  
   Между концом Первой Мировой и началом Второй прошло ровно двадцать пять лет. От конца Второй до начала Третьей Мировой - тоже двадцать пять. Это совпадение дало жизнь многочисленным научным, полунаучным и совсем не научным статьям о цикличности войн, о смене поколений, о неизбежности следующей войны. Однако в 1969 году, когда прошло четверть столетия после Третьей Мировой, как ни ждали, как ни боялись начала Четвертой, все прошло тихо. Нет, конечно, были войны: и гражданские в Агиосе и Солоше и пограничные стычки между Ламе и Гептом, но той, глобальной, охватившей весь мир, так и не произошло. Теперь каждый год появлялись новые, уточненные предсказания, что уж в этом-то году война начнется точно. Менялись только возможные причины и инициаторы, в качестве которых называли даже Зикорию, уже пятьсот лет не выходившую за пределы своего острова. Якобы там готовят страшное оружие и в скором времени зикорийцы развяжут войну для захвата всего мира.
   Кан считал себя профессионалом в этом вопросе и потому мог с уверенностью заявить, что войну против всего мира никто в здравом уме начинать не станет, ни у одного государства и даже у союза, не хватит сил, чтобы противостоять всем остальным. Мировые войны всегда начинались как снежная лавина: сцеплялись две страны, за одну из них вступались союзники, появлялись союзники у другой, возникали те, кто хотел воспользоваться ситуацией и оторвать кусочек для себя... Внезапно выяснялось, что в войне уже участвует весь мир, и она уже несколько месяцев как стала Мировой...
   Тут размышления профессора о природе войн были прерваны. Он открыл тяжелую дверь, вошел и остановился, впитывая новые впечатления.
   Плессийская столичная библиотека... Сокровищница знаний.
   Прямо от двери поднималась на второй этаж широкая лестница с гранитными ступенями, по которой сновали туда-сюда читатели. Стоял тихий шум, изредка прерываемый негромкими звонками телефонов.
   Со вздохом взглянув на лестницу, Кан двинулся направо, к стойке регистрации. Рядом находился вход в кафе. Уже зная плессийскую бюрократию, можно было предположить, что, пока тебе оформят все документы-допуски-пропуска, ты успеешь проголодаться.
   Так и было. Войдя в библиотеку около пяти часов утра, профессор получил на руки вожделенный билет читателя только в два часа дня. Пять часов тянулась регистрация, состоявшая в основном из допросов ("Зачем вы прибыли в Плессию? С какой целью хотите получить доступ в библиотеку? Тема вашей научной работы?") и длительного ожидания неизвестно чего. Кан успел пройти в кафе и выпить чая. И еще раз - съесть картофельного рагу. И еще раз - опять выпить чая.
   И наконец, вот он! Лилово-фиолетовая книжка с черными буквами "Билет читателя" и мутной фотографией профессора внутри. Также внутри помещались пока пустые строки материалов, с которыми он, профессор, работал, перечень отделов библиотеки сплошь покрытый рыжими штампами "Доступ закрыт"... Выяснив, тему работы профессора, регистратор - хмурая женщина в сливового цвета сюртуке - сердито покачивая хвостом волос, стянутых заколкой на затылке и бормоча, что маниканцев вообще не стоит пускать в столицу, оставила Кану для работы куцый список разрешенных отделов: "Периодические издания Плессии 40-70 гг", "Законодательные акты Плессии 40-70 гг", "Видео записи выступлений императора, президента правительства 40-70 гг"... Именно с видеозаписей Кан и начал работу.
   Собственно говоря, как раз видеозаписи и были ему нужны. Все остальное, на что он получил допуск, можно было прочитать, не покидая столицы Маники. А вот видео...
   Кан немного слукавил, говоря, что пишет свою работу. Она уже была готова. Ей требовались лишь небольшие иллюстрации и отрывки из выступлений императора и правительства, соответствующим образом подобранные, могли дополнительно подчеркнуть основную мысль. Ведь современная история чаще исполняет заказ, чем свободно парит в небесах науки. Сейчас заказ был недвусмысленен: Плессия - враг. Врага нужно уничтожать всеми видами оружия. И слово - не последний из них.
   Плессию нужно уничтожить, и прежде чем сделать это на поле боя, нужно сделать это в умах людей. Попробуй сейчас подними войска против Плессии, когда предыдущий президент все свои силы положил на то, чтобы подружиться с ней. Да, еще живы ветераны Третьей Мировой, но большинство солдат - молодежь, выросшая с мыслью о дружбе с плессийцами. Значит, необходимо всколыхнуть заросшее зеленой травкой безмятежности грязное болото вражды. Вот тут и нужны историки, могущие откопать в прошлом Плессии (в недавнем. Кому интересно давно забытое?) ту мерзость, которую старательно спрятали политики. Причем мерзость нужно откопать, а не придумать. У лжи, к сожалению, при всех достоинствах есть существенный недостаток: ее можно опровергнуть. Правду можно спрятать, заговорить, увести внимание в сторону, выставить в другом свете, в другой интерпретации. Опровергнуть правду нельзя.
   Каблуки сапог профессора простукали по граниту ступеней. Вверх, вправо, вверх, влево... Скрипнула еще одна высоченная дверь, коридор, освещенный круглыми световыми пятнами, падавшими на пол из скрытых светильников. По обе стороны - двери. Двери, двери, двери...
   В билете должна была быть карта библиотеки... Так, так, ... ага, вот он, план второго этажа. Казавшийся длинным видимый участок коридора на плане выглядел как короткий отрезок сложной сетки. Палец провел по странице и остановился на квадратике с мельчайшей надписью "Архив видеозаписей". Кто же интересно пишет таким шрифтом для читателей библиотеки? В очках и то трудно разобрать...
   Спустя некоторое время, затраченное на блуждания по коридорам, закоулкам и отноркам, профессор нашел дверь, на темном дереве которой красовалась выжженная надпись "Архив видеозаписей". За дверью находился видеоархив, но не тот, который разыскивал Кан, как объяснил ему недружелюбный человек с короткой стрижкой. Однако мизантропия короткостриженого не была настолько глубокой, чтобы не объяснить профессору, что необходимое ему помещение находится в другом углу огромного здания библиотеки. Кан тронулся в путь...
   Под сапогами еле слышно скрипел пол, от световых пятен уже слегка рябило в глазах, мимо проплывали деревянные панели стен, закрытые и открытые двери с надписями и без... Точно уяснив, где находится искомое, профессор с необходимого направления уже не сбивался, что, к сожалению, путь не сокращало. Увидев просторный тупичок и синий бархат мягких кресел, профессор понял, что уже созрел для того, чтобы присоединиться к уже утонувшему в одном из кресел бедолаге-читателю, лениво перелистывающем книгу.
   Опустившись в объятия мебели, Кан невольно обратил взгляд на надпись двери напротив: "Архив видеозаписей". Торопливо перелистав читательский билет, он убедился, что сдался буквально в одном шаге от цели. Дальше нежиться было глупо, профессор решительно поднялся, мысленно вздохнув, и двинулся к двери.
   За ней находился небольшой зал, разделенный расписными ширмами на отсеки, в которых находились небольшие столики с экранами видеомагнитофонов. Между рабочих отсеков оставался узких проход, упиравшийся в стойку, за которой сидела светловолосая женщина. Кроме цвета волос, о ней больше было нечего сказать, так как над стойкой только волосы и виднелись.
   Шаги Кана скрыло мягкое покрытие:
   - Добрый день!
   Женщина вздрогнула, уронила на пол книгу, и повернулась к вошедшему. Кан цепко осмотрел ее, оценивая масть и стать.
   Лет сорока, однако возраст еще не сказался на лице, пшеничные волосы стянуты в толстый хвост на затылке, темно-синие глаза, в которых пока еще сохранилось мечтательное выражение (что читала? Поездка на остров любви? Хм...), немного острые носик и подбородок, сиреневый сюртук не скрывает аккуратную грудь и подчеркивает тонкую талию... А вот бедра широковаты, впрочем, это общеплессийская беда...
   Явно не замужем, детей точно нет, пальцы без колец... За собой следит, на лице определенно результаты применения кремов, мазей и притираний, а вот взгляд голодноватый... Никого нет? Хм! "Девочка, - ухарски подумал Кан, - нам с тобой работать недели две. Надо тобой заняться! Такое блюдо пропадает".
   На лице профессора, конечно, не отражались его греховные мысли, поэтому архивная женщина вежливо (и немного чарующе!) улыбнулась ему:
   - Что желаете...?
   - Давай на ты, - отмахнулся профессор. - Я так же принадлежу науке, как и ты.
   Еще немного осыпав комплиментами и горячими взглядами учащенно задышавшую Алару (Алара Кораро, сорок два, не замужем, без детей, без друзей, без любовника, без интереса к работе... Как много можно узнать, всего лишь показав женщине, что она тебе интересна!) Кан приступил к основной цели своего появления. В углу помещения торчал стальной гриб стойки компьютерной справки. Поцокав клавишами, профессор выбрал необходимые для работы материалы: кассеты с записями телевыступлений императора Возвращенного Ватаро за период с начала Третьей мировой до вступления в войну Хайтана. Счастливо улыбающаяся Алара, отчаянно раскачивая бедрами, притащила тяжелую коробку с требуемым. Профессор занял один из отсеков и, ощущая раскаленный взгляд женщины (нет, нет, не сегодня...) приступил к просмотру.
   Видеомагнитофон зажужжал, проглотив первую кассету, экран медленно осветился, открывая грубое лицо императора.
   Возвращенный Ватаро... Человек с более чем странной судьбой.
   У императора Железного Фисаро было три сына: старший, Алваро, самый умный, отцовская гордость, во многом превосходивший даже самого Химаро, преемник, средний, Ватаро, бесшабашный и отчаянный, ни на кого не обижавшийся и живший только небом (Ватаро был летчиком), и, наконец, младший, Химаро, гуляка и бабник, считающий себя несправедливо обойденным вниманием отца и отчаянно обиженный на старших братев.
   Все три сына как будто специально были подобраны, чтобы проиллюстрировать три типа руководителя: во всем разбирающийся и прислушивающийся к мнению подчиненных (Алваро), ни в чем не разбирающийся и считающий правильным только свое мнение (Химаро) и ни в чем не разбирающийся, но умеющий подобрать правильную команду и имеющий терпение выслушать их (Ватаро)...
   ...На первой кассете не было ничего нового и интересного...
   Будущность сыновей после смерти отца была известна наперед: Алваро становится императором, Химаро остается советником императора по вопросам научных исследований (хотя сам он, конечно, считал себя достойным более высокой роли), а Ватаро, не рвавшийся в начальники, останется тем, кем и был - летчиком-испытателем. Все планы поломала война. Вторая мировая...
   После того, как хайтанские танки пересекли границу, Фисаро надел мундир Главнокомандующего. Алваро, как его ближайший помощник, круглосуточно работал как раб в каменоломне, занимаясь сразу всем: от состояния дел на фронтах до разработок новых моделей автоматов. Химаро беспрестанно проводил советы, воодушевляя генералов и маршалов. А безнадежно отважный Ватаро рванулся в самое пламя: истребителем. Круговерть воздушных боев, пулеметные очереди, вой подбитых самолетов друзей... Фронтовые летчики долго не жили. В один из дней Ватаро из вылета не вернулся...
   ... То, что искал профессор, отсутствовало и на второй кассете...
   Говорили, что именно гибель среднего сына подорвала здоровье императора. Фисаро умер через год после окончания войны. Хотя всегда отличался отменным здоровьем. Насколько это возможно в шестьдесят семь лет. А вот Алваро было всего сорок четыре и то, что он так и не успел короноваться, вызвало массу слухов. Вплоть до убийства... Впрочем, слухи очень скоро стихли, погашенные новоявленным императором Золотым Химаро. Его можно понять: если предположить, что Фисаро умертвили, то ему убийство было наиболее выгодно. А про Химаро и так говорили слишком много нехорошего, благо, что своим непродуманным правлением поводов он давал массу. Рано или поздно, такое безобразие закончилось бы мятежом или переворотом, но судьба придумала сценарий поинтереснее... Через полтора года после восшествия на престол Химаро вернулся Ватаро.
   Появлением после войны тех, кого считали мертвыми, нельзя было удивить никого, но чтобы императорский сын... В дальнейшем стало известно, как это произошло: сбитый самолет, загоревшийся парашют, тяжелая контузия, кома, два года госпиталя, в котором Ватаро числился неизвестным. Затем санаторий и, наконец, возвращение. Возник интересный казус: Ватаро был старше Химаро и должен был стать императором, но Химаро уже был коронован и, к тому же, не собирался расставаться с властью. Конфликт мог закончиться и внезапной смертью Ватаро. Однако глупцом тот не был...
   ... И на третьей...
   Для общественности все было мирно и благочинно: благородный брат, обливаясь слезами умиления, отдает корону чудом воскресшему старшему брату и удаляется в свое загородное имение писать мемуары и выращивать капусту. Для посвященных же, (к которым профессор обоснованно относил себя) смена императоров выглядела как торфяной пожар: сверху все тихо и спокойно, растет трава и поют птицы, а под тонким слоем - раскаленное пекло. Там, под тонким слоем благопристойности, были и попытки Химаро изловить благоразумно ушедшего в подполье братца и ночные перестрелки между полицейскими сторонниками Химаро и военными сторонниками Ватаро и отчаянный и безрезультатный штурм военной базы на севере Плессии, в которой, как узнал незадолго до снятия короны Химаро, и прятался брат.
   Точно не было установлено, почему все-таки корона перешла к Ватаро довольно спокойно. Большинство историков склонялось к мысли, что Ватаро все-таки пролежал в коме не все время отсутствия. Каким-то образом к нему попали некие документы, шантажируя которыми он и вынудил Химаро уйти с трона. Какие именно, мнения разделялись, Кан же склонялся к мысли, что Химаро оказался причастен к смерти Алваро. Не зря до войны он сотрудничал с институтами. Пока разрешение этой головоломки не входило в интересы профессора, но потом можно будет найти ту секретную лабораторию, в которой сварили яд для будущего императора.
   ...А вот четвертая кассета оказалась поинтереснее. Кан задумчиво погладил бороду, перемотал немного назад, щелкнул клавишей. На экране задвигался Ватаро, невысокий (фамильная черта Маларо, переданная от Зимнего Ункаро) плотный, мускулистый, с коротким ежиком жестких волос и грубыми чертами лица, напоминающий небольшого медведя (Медвежонок - так называли его пилоты во Второй Мировой...). Характером Медвежонок удался в мать, в которой говорила западная кровь: шальной, отчаянный, из тех, что сначала говорят, а вот потом думают. Поэтому-то Кан и просматривал видеозаписи, вполне можно было наткнуться на какие-либо заявления императора, ложащиеся в концепцию диссертации. Еще перемотка... Вновь заговорил Ватаро. Нет, это не подойдет. В словах императора, в его резко нелицеприятной оценке Хайтана, были одни эмоции и ноль информации. А о несдержанности на язык знали все. Не подойдет.
   Интересующие блестки информации нашлись в двух других кассетах из верхнего слоя. Слова императора внешне были безобидны, однако, используя уже собранные сведения, их можно было втащить в труд профессора, как осла во двор. Кан, поморщился, такую грубую работу он не любил. Впрочем и откидывать ее он не собирался: если в течение следующих недель он найдет что-нибудь поинтереснее, то сегодняшнее можно отбросить, если не найдет - использует это.
   Профессор поправил стопки кассет, достал из портфеля ноутбук, подключил его к видеомагнитофону (благо тот был оборудован нужными приспособлениями) и скопировал привлекшие его отрезки записи. Начало положено. Теперь можно приступить к нижнему слою кассет...
   Пальцы профессора подцепили и вынули первую подвернувшуюся кассету. Ничем не отличающуюся от других: когда-то черная, посеревшая от времени пластмасса корпуса, на торце белая свежая наклейка с шифром "ЦПБ-АВ-Ф2-С12-Я124-Кс37", на боку наклейка пожелтевшая, старая, с расплывшимися чернилами "Выступление императора 13.07.1944 14.10, также черновые". Кассета была обычной. Никто и никогда не подумал бы, что она может значительно укоротить жизнь профессора, еще нескольких десятков людей, а также изменить судьбы всего мира. А она могла.
   В голове профессора бесшумно перемотался список выступлений императора. Тринадцатое зерненя... Взрыв на Баканской станции. Как раз в четыре часа утра. Оперативно. Выступление уже через час. Если конечно оно по поводу взрыва...
   Щелчок клавиши, свет экрана...
   Тревожное лицо Ватаро.
   "Сограждане! После гнусного нападения ханмирцев на наших друзей-картийцев сложно ожидать радостных новостей. Но то, что вы услышите сегодня, не просто печально. Произошла ужасающая трагедия. Сегодня в четыре часа утра чудовищное несчастье настигло столицу нашего соседа. Взрыв огромной силы разрушил Баканскую атомную электростанцию, ядовитое облако радиоактивной пыли..."
   Точно, выступление в честь взрыва. Какой бы трагедией он не был, но для Плессии все окончилось удачно. Хайтан, озверевший после потери столицы, душил ханмирцев в полную силу вплоть до пифийского танкового наступления Юга. А потом - почти в полную...
   Голос Ватаро затих, профессор продолжал смотреть на экран. Запись обращения императора закончилась, на секунду сменившись серым снегом чистой пленки, затем пошла вновь. На этот раз, судя по всему, проигрывались черновые записи того же обращения. Камера захватывала не только Ватаро, но и значительную часть Государственного Совета, кроме того взгляд объектива периодически скользил вдоль стола заседаний, демонстрируя обеспокоенные лица внимавших голосу императора.
   "...сегодня в полночь чудовищное несчастье настигло столицу нашего соседа. Взрыв огромной силы разрушил Баканскую атомную электростанцию, ядовитое облако радиоактивной пыли накрыло..."
   Тут Ватаро был неправ. Видимо, информация поступила только что, и времени уточнять ее не было. На самом деле Баканская станция рванула в десять минут первого часа дня, то есть через восемь часов после полуночи.
   Черновик закончился, начался второй.
   "...сегодня в полночь чудовищное несчастье настигло столицу нашего соседа... Постойте", - Император оказался сообразительнее своих подчиненных. - "Если электростанция взрывается ночью, жители столицы уже спят. Спастись удается немногим. Не годится. Пусть взрыв будет, скажем...", - обратился он к кому-то невидимому за краем экрана. - "...в четыре часа утра. При таком времени жители успевают спастись".
   Император угодил в точку, ошибившись всего на десять минут. Очевидно, он обратил внимание на малое количество жертв радиации в Бакане и понял, что с ночным взрывом его пресс-секретари поторопились.
   "...сегодня в четыре часа утра чудовищное несчастье настигло столицу нашего соседа. Взрыв огромной силы разрушил Баканскую атомную электростанцию, ядовитое облако радиоактивной пыли накрыло..."
   Камера проплыла по лицам членов Государственного совета. Впрочем, не только. Если император сидел один, то за спинами министров, рядом с маршалом, около кардинала, везде стояли люди. Не менее значимые, чем сидящие, посвященные во многие тайны, видимо, Совет лихорадочно менял стратегию действий с учетом новых обстоятельств. Охватить весь объем информации и учесть все необходимые обстоятельства могли в условиях острой нехватки времени очень и очень талантливые люди. Обычным же нужен был штат советников и помощников.
   "...сегодня в четыре часа утра чудовищное несчастье настигло столицу нашего соседа. Взрыв огромной силы разрушил Баканскую атомную электростанцию, ядовитое облако радиоактивной пыли накрыло..."
   На экране видеомагнитофона виднелись лица тех самых советников и помощников, появляясь на короткие мгновенья. Кан еле успевал их узнавать: помощник министра здоровья, советник министра провинций по Горной марке, начальник Генерального штаба...стоп! Профессор отмотал пленку назад, нажал на паузу и всмотрелся в застывшее на экране узкое желчное лицо. Никакой ошибки...
   Начальник Генерального штаба. Генерал Грегаро. Ярый сторонник войны с Ханмиром. Золотистые генеральские кисточки на мундире, эмблема Генштаба на груди, короткий ежик редких волос, впалые щеки, на шее виднеется небольшой шрам времен солдатской молодости. Это, несомненно, он. Слишком уж ключевая личность и слишком профессионален профессор, чтобы обознаться. И все-таки находится на этом заседании Госсовета он не может. Ни в коем случае. И причина этому...
   Ярый сторонник замер на экране, слегка приоткрыв рот и скосив глаза в сторону императора, в остановленный момент в очередной раз вещавшего о чудовищном несчастье, постигшем соседскую столицу. Несчастье случилось тринадцатого зерненя 1944 года. Генерал Грегаро умер десятого.
   Кан отключил паузу. Генерал шевельнулся, моргнул и пропал из поля зрения. Нет, это он. И на ожившего покойника похож не очень. Что это должно означать? Пальцы щелкнули по клавише паузы, на этот раз на экране застыл император. Профессору надо было подумать...
   Объяснение появлению на экране мертвого генерала могло быть только одно. Очень простое. Запись выступления императора была сделана по крайней мере за три дня до собственно взрыва. А это означает...
   А это означает, что в Плессии знали о готовящейся ханмирцами диверсии. И ничего не сделали, чтобы предупредить. Мерзко, как мерзко... Именно это профессор и искал в архиве: доказательства преступности плессийских действий во время Третьей мировой. Немного придется изменить концепцию диссертации, но, в целом, поездка окупила себя. И все же, как мерзко...
   Баканцы... Не предупрежденные вовремя, испуганные, выбирающиеся из города, заполонившие улицы, забившие вагоны, костным мозгом чувствующие приближение невидимой отравы... Двадцать тысяч человек погибли... Погибли только потому, что плессийцам нужен был союзник. И не просто союзник, а союзник, для которого Ханмир будет злейшим врагом. Никто не пойдет на перемирие с государством, отравившем твою столицу.
   Появилось ощущение некоего пятна в рассуждениях. Кан медленно повторил про себя основные тезисы: присутствие мертвого генерала на записи - запись сделана заранее - Плессия знала о взрыве - не предупредила, чтобы получить надежного союзника - никто не помирится с тем, кто отравил радиацией столицу... Стоп. Вот оно.
   Никто не пойдет на примирение даже с тем, кто только хотел отравить твою столицу. Плессийцам не обязательно было доводить до взрыва. Неосмотрительно ослаблять своего будущего союзника перед войной. Непредусмотрительно. Достаточно было сообщить о подготовке диверсии. Пойманные диверсанты могли однозначно доказать, что взрыв готовил Ханмир. Если, конечно, это были не наемники... Впрочем, нет.
   Не помнил профессор в истории случаев, чтобы такие тонкие операции доверяли наемникам. Во-первых, потому что неизвестно, не захотят ли они продать информацию после окончания контракта. Во-вторых, наемники понимают, что, в целях избежания утечки, после окончания контракта их захотят нейтрализовать. И за такое задание просто не возьмутся. Даже за очень большие деньги.
   Почему же плессийцы не отдали диверсантов Хайтану? Почему допустили взрыв?
   Возможно, медленно размышлял профессор, поимка диверсантов чем-то вредила самой Плессии. Так сильно вредила, что отдать их было невозможно... Кстати, их так никогда и не нашли... Вполне возможно...
   Вполне, вполне возможно, что диверсанты не были ханмирцами!
   Ханмир мог договориться о проведении диверсии с каким-то другим государством, чьи специалисты и взорвали электростанцию. Об этом узнали в Плессии, но, чтобы направить ненависть Хайтана именно в нужном направлении, ничего не сообщили до взрыва... Или...
   Ханмир невиновен.
   Баканская атомная станция была взорвана не ханмирцами, работали диверсанты другой страны. Кан вспомнил что Ханмир никогда не признавал своей вины в этом взрыве, вспомнил несколько истеричные уверения в непричастности, озвученные в течение нескольких дней после взрыва, когда появились некие доказательства ханмирской вины. А предоставлены они были...
   Плессией.
   Плессийцы подставили Ханмир. Доказательства были подделаны.
   Кан потер лоб. Вот это пленка! Запись на ней не просто интересна, не просто ложиться в тему диссертации. Она стоит больших денег. Мысленно профессор уже репетировал свою речь перед покупателем: "Плессия обманула весь мир. Взрыв был совершен совершенно другими...". Воображаемая репетиция внезапно прервалась резонным вопросом воображаемого собеседника: "Кем? Кем была взорвана станция?"
   Над этим стоило подумать. А действительно, кому?
   Ответ на этот вопрос приходил в голову только один.
   Плессии.
   Потерев внезапно вспотевшие ладони, Кан защелкал по кнопкам видеомагнитофона. Вперед, нет, немного назад, опять чуть-чуть- вперед... Вот!
   На экране император. "Если электростанция взрывается ночью, жители столицы уже спят. Спастись удается немногим. Не годится. Пусть взрыв будет, скажем... в четыре часа утра". Профессору стало холодно и страшно.
   Зная, что запись происходила до взрыва, Кан видел сейчас не сообразительного императора, точно угадавшего время взрыва. Он видел императора, приказывающего перенести время взрыва. А если он мог приказывать, если время взрыва зависело от воли Ватаро...
   БАКАНСКУЮ АТОМНУЮ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЮ ВЗОРВАЛИ ПЛЕССИЙЦЫ.
   Отравили столицу своего будущего союзника.
   Жестокость плессийцев поражала. Даже Кана, чьей профессией собственно и было разоблачение.
   Медленно, глядя немного сквозь экран, профессор давил кнопки, ставшие внезапно скользкими. Это не просто дорогая кассета... Плессийцы о ее существовании не знают. Такое не хранят, уничтожают сразу. Вместе с оператором, монтажером, водителем, перевозившим ее, сотрудником сжигавшем пленку и глупцом, случайно узнавшем о существовании страшной тайны.
   Как же они собирались сохранить такое в тайне? Ведь столько народа знало, участвовало в записи? Впрочем, всю тайну наверняка знали единицы. Остальные были накормлены сладкой ложью. Скорее всего, непосвященные считали, что в руки императоры откуда-то попала информация о готовящемся взрыве. С отравленной на долгие годы столицей Хайтана все были согласны: новый союзник будет и достаточно фанатичен и не слишком силен. Слишком сильные союзники часто становятся слишком сильными противниками. Интересно, а кто посвящен?
   Сам император, конечно. Иначе бы не стал переносить взрыв. Возможно, это вообще его придумка. Ватаро славился необычными ходами.
   Разумеется, исполнители. А, значит, и командир исполнителей. Ну-ка, к кому обращался император?
   Зашуршала пленка. Так... так... вот! "Пусть взрыв будет...". Глаза направлены совершенно определенно в сторону второй четверти левой половины стола. Это не пожелание в пространство. Кто там сидел?
   Щелк, щелк... Замедление. Камера тягуче движется вдоль левой части стола, первая четверть, первая... Вторая... Стоп!
   На экране замерли мундиры. Военный министр, генерал Грегаро, советники в мундирах с кисточками... Там не было ни распорядителя протокола, ни пресс-атташе, ни одного гражданского. Армия. Еще одно доказательство.
   Кан пустил воспроизведение, опять послышался голос императора, в сотый раз горевавшего о трагедии, подготовленной его же ушлыми диверсантами. Профессор его уже не слышал. И не видел. Он не торопился действовать, потому что всегда быстро думал. И сейчас в мозгу, этом совершенном компьютере, с молниеносной скоростью прокручивались различные варианты действия.
   Как вынести кассету?
   Просто положить в сумку и пойти? Дело даже не в том, что не поместиться. Сзади, и Кану не надо было оборачиваться, висел шарик камеры наблюдения, записывающей всё. Даже из страны не успеешь убраться. И, кроме того, где-то внутри пластмассового корпуса находилось микроустройство, включающее сигнализацию при попытке выноса. Так как?

Глава 4

   23.07.1974 года от ЯЧ 27 дней до...
  
   Вот опять резные двери старинной библиотеки...Сегодня Кан пришел не рано утром, а почти в самом конце работы библиотеки: солнце, долго державшееся на небе по летнему времени, успело удлинить тени от деревьев и уронить их на кирпичные стены. Причин столь позднего прибытия было две.
   Во-первых, почти весь день (а также весь вчерашний вечер) Кан истратил на подготовку к мероприятию, однозначно квалифицируемому полицией любой страны как похищение государственного имущества, что каралось длинным сроком труда в неблагоприятных природных условиях. Учитывая же, что именно собирался похитить профессор, скорее всего грозит ему непродолжительное заключение, оканчивающееся внезапной смертью от чахотки. И неважно, что ничем таким он не болел...
   Во-вторых вытекало из во-первых. Ввиду малой занятости смотритель архива видеозаписей также являлся и дежурным по этажу, что приводило к посменной работе смотрительниц. Следовательно, Алара, работавшая вчера днем, придет на смену сегодня вечером и останется работать на ночь. Это обстоятельство было одной из шестеренок в тщательно сконструированном и выстроенном профессором механизме изъятия кассеты с могильно-черной тайной истинных виновников взрыва баканской станции.
   Кроме этого, в схеме кражи учитывались такие моменты:
   - все видеокассеты похожи друг на друга как патроны в магазине;
   - микроустройство срабатывает при попытке вынести кассету из архива через вход для посетителей, но не через служебный вход;
   - у смотрительниц есть комната отдыха. С диваном;
   - Алара весь вчерашний день смотрела на профессора, как язвенник на шашлык;
   - самолет на Манику улетает в четвертом часу утра.
   Все детали продуманы, все необходимые приготовления сделаны, осталось только исполнить задуманное...
   Конечно, Кан понимал, что рискует не просто профессиональной репутацией и возможностью навсегда лишиться права въезда в Плессию (что с учетом избранной им специальности чревато творческим коллапсом) в случае неудачи. Скорее всего, его просто убьют. Неизвестные грабители или внезапно сошедший с ума прохожий. Но риск того стоил...
   Подкрепленная доказательством в виде кассеты статья с заголовком "Истинные виновники превращения Бакан в Мертвый город" выводила профессора на новую орбиту. Вместо одного из (пусть немногочисленных) профессоров Академии он становился известным ученым. Что подразумевало совсем другие суммы оплаты...
   Следовало только продумать кому продать статью вместе с кассетой и как это сделать так, чтобы отсечь возможных любителей прокатиться в чужой лодке. Но думать об этом рано. Механизм еще только выстроен, нужно еще крутануть рукоятку...
   Пока же крутанулась только ручка входной двери Плессийской столичной библиотеки. Дальнейший маршрут был уже известен: обширный холл, гранитные ступени лестницы, второй этаж, синие полы освещенного коридора, повороты, переходы, двери, двери, двери...
   Вот и нужная. Проходя внутрь профессор переложил саквояж и необходимыми материалами в другую руку и машинально погладил массивный стальной косяк. Рамка, взаимодействующая с микроустройствами кассет...
   Алара уже заступила на свой пост. Профессор удовлетворенно отметил и несколько взбудораженную радость на ее лице и юбку, балансирующую на грани приличия. Ради того, чтобы сегодня она находилась в таком состоянии вчера он потратил больше часа беседую с ней, расточая комплименты и вгоняя ее в эротический транс. Кан был большим мастером по соблазнению женщин (а также девушек, а в гимназийские времена - и девочек). "Могу поклясться" - мысленно рассмеялся совратитель - "сегодня ночью она спала очень беспокойно!". Окованный уголки саквояжа стукнули о дерево стойки.
   - Это вы! - щеки Алары резко покраснели как лампочки при виде профессора.
   - Ты, Алара, - мягким журчащим голосом промолвил Кан, - Мы переходили на ты.
   Смотрительница начала переступать с ноги на ногу.
   - Те же материалы, что и вчера?
   - Да, - взгляд Кан обласкал повлажневшие губы, - я хочу продолжить вчерашний день...
   Алара попыталась вытащить ящик с кассетами из-под стойки. Ничего не получилось: тот был слишком тяжел, кроме того Алара попыталась сделать это не отрывая глаз от Кана.
   - Разреши, я помогу, - ладонь коснулась плеча женщины. Та задрожала, как будто профессор дотронулся не плотной ткани сюртука, а обнаженной кожи.
   "Нужно немного ослабить давление. Она слишком восприимчива, еще немного и она потеряет сознание".
   Поднимая ящик, профессор не удержался и якобы случайно провел по сжимавшим боковую ручку пальцам Алары. Кода была горячая как лава. Глаза Алары на мгновение закатились.
   "Стой, стой, стой. После горячей варки - медленное томление блюда на собственном огне. Потом можно употреблять". Профессор был очень большим специалистом.
   Не торопясь, Кан начал оборудовать рабочее место в ближайшем отсеке: чтобы видеть Алару и чтобы Алара видела его. Поставил ящик справа, ближе к проходу, слева поместил саквояж, достал и раскрыл ноутбук, щелкнул клавишей видеомагнитофона, пока экран того освещался, опустился на стул, положил руки на столешницу, глубоко вздохнул пару раз и расслабился на секунду. Работа началась...
   Следующий час Кан занимался кассетами со скрупулезностью истинного ученого. Вынимал по одной из ящика, просматривал, делал копии отдельных моментов, что-то заносил в ноутбук, тихо стучал по клавишам, что-то записывая. Некоторые откладывал в сторону, просмотрев всего несколько секунд, другие просматривал несколько раз, отдельные - на замедленном просмотре. Лица императора и его министров на экране сменялись с частотой калейдоскопа. Справа, рядом с проходом, медленно росла стопка отработанных кассет, напоминающая покосившуюся башню.
   После пятой кассеты из ящика начали извлекаться кассеты из саквояжа. Судя по всему, профессор сравнивал их с архивными. Башенка из саквояжных кассет росла рядом с архивными, хотя по высоте ее догнать не могла.
   Смотрительница изнывала за стойкой, всеми силами стараясь не смотреть в сторону Кана. Удавалось плохо, глаза сами перебегали в его сторону.
   Мимо отсека Кана бесшумно проплыла в сторону стойки какая-то удивительно бесцветная личность. Прошелестев нечто Аларе, бесцветный пощелкал у стойки электронной справки и не менее бесшумно испарилась. Это был единственный момент, отвлекший Алару от пожирания глазами Кана, чем она занималась остаток времени.
   К исходу часа движения профессора уже слегка замедлились, иногда он снимал очки и потирал глаза или откинувшись смотрел сквозь экран, поглаживая бороду. Приблизительно на втором десятке кассет (интересующая уже находилась в отработанных), усталость дала о себе знать: неловко протянув руку Кан сбил обе стопки кассет, рассыпавшихся по полу. К счастью, ковер смягчил падение, кассеты не раскололись. Растерянно бормоча проклятья своей неловкости, профессор кинулся их поднимать. Алара запрыгала, стремясь на помощь, но Кан отмел ее поползновения движением руки. Сам виноват, сам и справлюсь.
   Уложив все кассеты обратно на стол, профессор рассортировал их на свои и чужие, пересчитал архивные, затем еще раз перебрал свои, вытащил одну архивную, случайно затесавшуюся среди своих, пробормотал "Только сработавшей сигнализации мне не надо" и на всякий случай убрал свои кассеты обратно в саквояж. Затем взглянул на наручные часы: до закрытия библиотеки было еще минут двадцать. Кан вздохнул, еще раз тихонько проклял свою неуклюжесть и продолжил просмотр кассет, хотя уже и немного торопливо.
   Где-то минут за десять до окончания рабочего дня, Кан аккуратно уложил кассеты из архива в ящик, и отнес его к стойке:
   - Алара, как не грустно расставаться, но время на исходе...
   Смотрительница вздохнула так тяжело, как будто профессор был ее мужем, отправлявшимся на войну в составе штурмовых рот.
   - Может быть, ты позволишь мне поработать после окончания дня? - голос профессора явственно давал понять, что такое предложение Кану кажется неприемлемым и высказано с тайной надеждой на чудо.
   - Нет, нет, что ты, - замахала руками Алара, - строго запрещено, после окончания работы, архивы запираются и ставятся на сигнализацию...
   - А ты чем занимаешься? Ночью скучно.
   - Читаю, смотрю на экран, иногда дремлю...
   Чтобы скрыть беспокойство смотрительница начала перебирать кассеты в ящике, машинально проверяя комплектность и порядок размещения. Попутно с благодарностью взглянула на профессора: тот смог не только разместить кассеты по порядку регистрационных номеров (что посетители делали редко), но и уложил их так, чтобы надписи читались в одном направлении.
   Все кассеты оказались на месте.
   Еще бы.
   - Алара, - склонился Кан над стойкой, - а что если я предложу тебе нечто интересное?
   Он взглянул девушке в глаза.
   - Что именно? - Алара насторожилась. Все-таки Кан был иностранцем. Вербовка, шпионаж, работа против своей страны... Все то, о чем неустанно говорили и начальство и телевидение и священники.
   - Я могу остаться и составить тебе компанию... - профессор проглотил слова "...на ночь". Это звучало как прямое предложение. Конечно, с точки зрения манипулирования фраза была построена не совсем точно. Чтобы исключить возможность получить отрицательный ответ предложение нужно строить так, как будто согласие уже получено и уточняются некоторые незначительные аспекты. Например: "Хочешь, мы выпьем чаю, когда я останусь?" или "Ты расскажешь мне о себе, чтобы ночь прошла быстрее?". Но, с учетом обработанности жертвы, сошло и такое.
   - Но...
   - Другие смотрительницы так делают, - укоризненно произнес профессор.
   Он, разумеется, не знал, оставляют ли коллеги Алары друзей на ночь, но, зная другие библиотеки, можно было с точностью угадать, что никто не отказывается от возможности скрасить скуку ночного дежурства.
   Алара заполыхала как костер. Угадал.
   - Мы просто пообщаемся, - обозначила свое положение совращаемой невинности, - мы не будем...
   - Разумеется, не будем, - успокаивающе взял ее за руку Кан.
   ...Разумеется...
   - Только... - Алара замялась и покосилась на экран, на котором можно рассмотреть маленькие фигурки по две стороны стойки.
   Конечно, вероятность того, что служба безопасности захочет пересмотреть записи видеонаблюдения, чтобы уличить смотрительницу в нарушении правил внутреннего распорядка не очень велика. Но...
   Есть желание - есть и возможность.
   - Сейчас... - Алара взглянула на часики на запястье - через две минуты закончится работа, нужно выключать камеры в залах...
   - И?... - поощряющее улыбнулся Кан.
   - Ты сейчас пройдешь к двери, но не выйдешь. Постоишь немного, затем я выключу камеры и ты вернешься ко мне!
   Алара зацвела, как ученица, сумевшая ответить на сложный вопрос преподавателя.
   - Отлично, - профессор провел по ее руке и, подхватив саквояж, подошел к двери.
   Не слишком близко.
   Постоял, тихо дыша и машинально все же отводя руку с саквояжем от стального косяка. Алара замахала руками: камера отключена, иди сюда.
   Оттащив ящик в архив и, видимо не столько от недоверия сколько по вбитой привычке, женщина загородила замок, набирая код. Повернула выключатель, накрыв зал одеялом темноты, и повела Кана в сторону двери, сливающейся цветом со стенами. Они вошли, щелкнул выключатель, желтый свет открыл взгляду маленькое помещение.
   Комната для отдыха была аскетична и функциональна: диван, накрытый хлопковым покрывалом, небольшой столик, загроможденный кружками, банками и коробочками, из завала которых торчал стальной утес электрочайника. Из-под одной из кружек торчал уголок книжки. Наверняка приснопамятная поездка на остров любви...
   Раскидав посуду, Алара оставила на столике две кружки: большую светло-желтую, расписанную пейзажами плессийского Севера и поменьше, ярко-красную с спиралями непонятного узора. Налила заварку вишнево-кровавого цвета и наполнила их кипятком из чайника. Похоже, существовала традиция пить чай сразу после начала рабочей смены. По крайней мере, у Алары.
   На большую кружку воды уже не хватило. Зашумела вода из крана - в углу была спрятана малюсенькая раковина. Щелкнула кнопка, чайник мигнул синим глазом и тихонько запел.
   - Вот здесь я и провожу тоскливые ночи - присела на краешек дивана Алара. Затем подняла глаза на Кана. И только потом оценила себя со стороны: почти ночью, одна в комнате с мужчиной, сидит на постели и говорит ему о тоскливых ночах. То есть, прямо ему себя предлагает!
   Алара вскочила, намереваясь что-то сказать, как-то исправить... Вот только профессор не для того два дня старательно разогревал ее, чтобы сейчас дать остыть. Обхватив ее, не давая вырваться, он приник к ее губам раскаленным поцелуем. Кровь женщины вскипела и бурлящим потоком хлынула в мозг, вымывая все мысли и желания и оставив только одно: получать наслаждение...
   Губы ласкали губы, языки переплетались в танце удовольствия, пальцы Алары впились в сукно сюртука на спине профессора. Отстранив разгоряченную женщину, Кан занялся пуговицами ее одежды.
   На незаметный низенький стульчик упал, скомкавшись крупными складками, нежно-сиреневый сюртук, скользнула по ногам юбка... Тихонько, одна за другой выскользнули из петелек пуговички рубашки, отлетевшей в сторону и накрывшей сюртук белоснежным саваном. Распахнулся как створки ворот бюстгальтер, упавший куда-то за спиной. Как флаг сдающейся крепости сползли вниз к ботиночкам трусики-шортики. Щелкнул вскипевший чайник, Алара вздрогнула, обнаженная и покорная, только в угольно черных чулках.
   - Теперь моя очередь, - Кан начал расстегивать сюртук...
   ...обнаженные тела слились в одно, танцуя танец страсти и наслаждения...
   ...искаженное страстью лицо Алары, хриплые стоны, руки, отчаянно терзающие его спину...
   ...струйки пота, стекающие по извивающейся спине женщины в ложбинку позвоночника...
   ...полные груди, прыгающие перед лицом профессора, крепко сжимавшего талию...
   ...пшеничные волосы, отчаянно щекочущие живот Кана (Да! Да! Даже это!)...
   ...Алара взлетала уже не один раз, но вот пришел черед и профессора...
   Усталый, чувствуя себя так, как будто все кости и скрепы тела внезапно вынули, Кан откинулся на спину. Тяжело дышащая Алара, блестя белой кожей, протянула руку к столику, с трудом приподняла голову и жадно выхлебала остывший чай из маленькой кружки. Поставила ее обратно, чуть не уронив, и упала на диван.
   - Дэрри... - простонала она.
   - Алара, - как любой мужчина, достигший зрелости, в такие моменты профессор не терял рассудка (как бы тяжело это не проходило).
   - Это было волшебно... - Алара перевернулась на спину, поморгала глазами, усталость склеивала веки
   - Да, - профессор заботливо смотрел на нее. Как экспериментатор на мышь.
   - Чудесно... - язык не слушался хозяйки, глаза уже прочно захлопнулись, - Чу...
   Женщина обмякла. Сон таки победил ее.
   Профессор наклонился над ней, внимательно вглядываясь в лицо. Нет, крепко спит: ресницы не дрогнут, мерное дыхание. Он выпрямился и, не затрудняясь одеждой, прошел в зал. В темноте на стойке четко синел экран компьютера. Опустившись в кресло, Кан тихонько охнув - кожа кресла неприятно холодила спину и прочие обнаженные части тела да еще некстати хрустнула поясница - шевельнул джойстиком на клавиатуре. Экран медленно осветился, заполняя помещение жутковатым призрачным светом. Всплыли рабочие таблицы. Так...
   Пальцы покачивали джойстик, меняя листы. "Учет единиц хранения", "График работы", "Учет списания", вот! На экране появился лист "Учет выдачи и возврата единиц хранения". Клацнула клавиша, разворачивая лист в список разделов. "1969 год", "1970...", "1971...", вот и нынешний год. Клац. Раздел развернулся в таблицу. Вниз, вни-из... Вчерашнее число. Не так много строк, вот и нужная. Порядковый номер записи - 17, наименование единицы - "Выступления императора", шифр - с ЦПБ-АВ-Ф2-С12-Я124-Кс10 по ЦПБ-АВ-Ф2-С12-Я124-Кс58, имя получателя - Дэрри Кан. Профессор выделил строку и нажал клавишу "Стереть". Строка исчезла. Клавиша "Сохранить". Строка навсегда осталась уничтоженной.
   Снова вниз. Сегодняшнее число, впрочем... Кан глянул на запястье, нет, уже полчаса как вчерашнее. Еще один след его присутствия здесь: порядковый номер записи - 23, наименование единицы - "Выступления императора", шифр - с ЦПБ-АВ-Ф2-С12-Я124-Кс10 по... "Стереть". "Сохранить".
   "Вернуться". "Вернуться". На экране снова замелькали листы. Больше, кажется, никуда его данные не вносились... Стоп. Лист "Данные видеозаписей камер слежения за 1974 год". Может, стоит удалить вчерашнюю и сегодняшнюю? Впрочем, нет. Если исчезновение двух строк из миллиона никто не заметит, то исчезновение видеозаписей за два дня - повод для проведения проверки. В ходе которой всплывет правда. Кан отодвинулся от компьютера. Пора, пора уходить.
   Вернулся в комнату, в которой тихонько сопела и улыбалась во сне счастливая Алара. Начал не торопясь одеваться, с удовольствием лаская взглядом обнаженную фигуру женщины. Нет, все-таки бедра полноваты, полноваты... Застегнул пояс, машинально проверил, на месте ли поясная сумочка. Поставил на столик саквояж, раскрыл его, достал напечатанную на принтере записку "Эта ночь была волшебна. Ты восхитительна. Не стал тебя будить. Мне пришлось срочно улетать обратно в Манику. Уже днем я буду там. Когда еще раз приеду в Плесс - обязательно зайду к тебе". Перебрал кассеты, достал одну из них и, вложив в новенький алюминиевый футляр, втиснул в поясную сумочку. Деньги и документы пришлось положить во внутренний карман саквояжа - не поместились.
   Выпрямился, похлопал по сумочке. Шагнул к столику, подхватил кружку. Вылил чай в раковину, тщательно прополоскал кружку и поставил обратно. Теперь все.
   Кан наклонился над голенькой Аларой, шлепнул ее по молочно-белым выпуклостям:
   - Не думаю, что мы еще увидимся. Ты была приятна. Прощай.
   Пора.
   Кому в Манике может понадобиться информация, компрометирующая Плессию? Учитывая, что вот уже десяток лет обе страны двинулись в сторону дружбы и сотрудничества, забыв разногласия времен Третьей Мировой? Кому?
   Больше всего такие сведения нужны правительству Маники - друзей нужно держать на поводке, чтобы они не нацепили поводок на тебя. Человека, сделавшего такую услугу, наверху не забудут. Такое стоило затраченных на похищение кассеты усилий и риска...
   Найти видеокассету образца сороковых годов. В Крайстере - легко. В незнакомом городе... Нелегко. Но можно. Кан затратил два часа, разыскивая и объезжая магазинчики антиквариата. Тридцать лет для истории не срок, но в обычной продаже таких кассет уже не встретишь, а вот у антикваров, продающих память о славных имперских годах еще можно. Правда, нужная отыскалась только в седьмом, неприметном магазине с неброской вывеской. Зрелый, возраста профессора, владелец внимательно выслушал покупателя, погладил бороду, сделал несколько звонков по мобильному и попросил подождать: кассеты скоро привезут. В ожидании профессор сидел в уютном кресле в углу, пил принесенный смазливой помощницей ароматный плессийский чай из вместительной кружки, рассматривал товар, разложенный на витринах, висящий на стенах, выглядывающий из стеклянных шкафчиков. Товар был многочисленным и всевозможным, однако опытный взгляд сразу отмечал, что старше восемнадцатого столетия предметов не наблюдалось. В основном продаваемое относилось к периоду от начала царствования последнего Акмаро до конца Третьей Мировой. А вот разнообразие заставляло жалеть, что у тебя два глаза, а не десять. Кан даже поднялся и, не обращая внимания на ножки сидящей на высоком стуле помощницы (полноваты, полноваты...), хотя короткая васильково-синяя юбка обнажала их на всю длину, пошел вдоль витрин. Монеты, аккуратно разложенные в ячейки: серебряные талеры, медные гроши, с бегущим волком Плесского флага, а вот и последние, медные гроши с виноградными гроздями и именем Тихого Акмаро: после начала Первой мировой выпуск металлических монет прекратили во всем мире. Знаки различия всех трех Мировых войн: гусарского капитана, драгунского сержанта, кирасирского ефрейтора... Даже императорской гвардии. Россыпь квадратиков медалей... Аккуратно отреставрированный телевизор, один из первых, начала двадцатого столетия... Гусарские парашютные ножи... Полицейские жетоны старого образца... Часы времен Осеннего Ункаро... Флакончики от духов, бутылки от спиртного, пепельницы, мыльницы, баночки для зубной пасты... Тут Кан углядел старый алюминиевый футляр для видеокассет, как раз сороковых годов и приобрел его вместе с наконец доставленным десятком так необходимых ему кассет. Цена, конечно, была ломовая, в сороковых за эти деньги можно было бы приобрести не то что десяток кассет со старыми хрониками, а десяток телевизоров. Конечно, никто своей выгоды не упустит, тем более, что по сравнению с деньгами, которые Кан планировал получить, это были сущие крохи.
   В номере профессор перебрал все кассеты и аккуратно тонким лезвием ножа для бумаг снял с бока одной из них наклейку с названием. "Ложь вражеской пропаганды". Кан хмыкнул. Хорошее название. Подходящее...
   Без наклейки кассета стала неопознаваемым бруском серой пластмассы. Чем она отличается от тех, что хранятся в архиве библиотеки? Правильно.
   Здесь же в номере на столе тем же ножом он вырезал из листа бумаги два прямоугольника. На одном уже был напечатан на гостиничном принтере сложный код, которым была зашифрована в архиве кассета с мрачной тайной, на втором же Кан аккуратно вывел "Выступление императора 13.07.1944 14.10, также черновые". Именно эта надпись была на кассете в архиве, на память профессор не жаловался. Чернила были тщательно подобраны. Подождав пока надпись высохнет, он на мгновение окунул бумажку в крепкий чай, стоящий на столе. Бумага пожелтела, буквы слегка расплылись. Теперь на первый взгляд никто бы не сказал, что наклейке десять минут, ей дали бы лет тридцать. Что и требовалось. Конечно, любая экспертиза мгновенно установит подделку, но Кану не нужно обманывать экспертов. Ему нужно обмануть только женщину из архива...
   Бумага высохла, профессор смазал оба ярлычка клеем и прилепил на кассету. Теперь она стала точным двойником архивной...
   По дороге в библиотеку Кан зашел в ближайшую аптеку и приобрел маленький стеклянный флакон с притертой крышкой.
   Вся его работа в библиотеке была только спектаклем, вернее длиннейшим вступлением к кульминации. Возня с кассетами, просмотры, копирование, просмотры своих кассет нужны были только для одного: на столе должны были появиться две стопки кассет - архивных и неархивных. И находиться они должны были на самом краю стола. Чтобы неловкое движение рукой могло их скинуть на пол.
   Когда две башни рассыпали никто, ни Алара из-за стойки, ни камера наблюдения не могли бы увидеть, что в беспорядочной груде оказались две одинаковые кассеты. Только профессор мог отличить свою подделку от архивной. Конечно, отличил. Архивная переместилась в саквояж, фальшивка - в ящик вместе с остальными. Если бы не микроустройство внутри можно было бы уже встать и уйти. Но нет. Пришлось еще вчера готовить Алару так, чтобы сегодня она была готова оставить его у себя. Чтобы ночью уйти от нее через служебный вход. Не оснащенный рамкой детектора. Прежде чем сделать это оставался последний штрих: убрать из компьютера следы того, что кассетой интересовался именно он. Кану не хотелось, чтобы плессийцы публично обвиняли его в краже, это задевало не только самого профессора (больше возвращаться в Плесс он не собирался, чтобы не узнавать насколько плессийцы мстительны и злопамятны), но, в случае публичного обвинения, могло затруднить работу другим маниканским ученым. Зачем оставлять следы, если этого можно избежать?
   Пока Алара набирала воду в чайник, в ее кружку упали несколько капель из маленького флакончика синего стекла. Сонные капли. Выпить чай сразу он ей не позволил, внезапный сон наводит на подозрения. А вот сон, настигший после неистового секса, вполне объясним...
   Когда женщина уснула, все ненужные следы в компьютере исчезли.
   Проходя темными коридорами, Кан старался дышать как можно слабее - стояла такая тишина, что, казалось, стук сердца разноситься гулким эхом.
   Поворот налево, лестница...
   Длинные марши, бетонные ступени, негромкий звук шагов бьет по ушам как грохот барабанов.
   Дверь выхода, за ней - улица и можно расслабиться.
   Над дверью - камера наблюдения, уставилась слепым глазом в пространство. Профессору очень и очень повезло, что за камеры в этой части отвечает Алара и запись на них просто отключена.
   Кодовый замок, не зная кода - не выйдешь.
   Тонкие щелчки клавиш, шелест выдвигаемого засова. Алара назвала и код. Женщины, усмехнулся Кан, ради получения удовольствия, сама того не зная продала страну.
   Дверь раскрылась, профессор выскользнул наружу. Бесшумно спустился с крыльца, вышел из-под тени, отбрасываемой козырьком. Нужно пересечь дворик и пройти через арку, а сердце колотиться так, как будто нужно подняться из окопа навстречу пулеметному огню.
   Казалось бы, профессия историка - тихая, чернильная. Самая большая опасность - порезаться бумагой, в последнее время - испортить глаза за экраном компьютера, а вот поди ж ты... Какое это приключение за последние годы? Кажется, третье... Или четвертое... А что было в молодости...
   Кан машинально потер предплечье, при воспоминании о том, что случилось пять лет назад, заныл ножевой шрам на предплечье. Нервное, конечно, рана давно зажила, но с тех пор профессор поклялся никогда не выходить из дома без пистолета. И уж тем более не отправляться командировки. Даже если это чревато оформление кучи бумаг в дополнение к тем, что и без того необходимо собрать согласно извилистым требованиям плессийской бюрократии.
   Двор, арка остались позади, под сапогами профессора серел в свете фонарей бетон узкой улочки. Пройти еще немного, выйти на улицу побольше - улица Возвращенного Ватаро - и найти таксофон. Вызвать такси - и в аэропорт. Багаж уже там, отправленный заранее, при Кане только саквояж с кассетами и ноутбуком и...
   Рука профессора погладила кожу поясной сумочки. Там, в алюминиевом футляре ждала своего часа смертельная отрава для репутации Плессии и большой сладкий кусок для профессора Дэрри Кана.
  

Глава 5

   24.07.1974 года от ЯЧ 26 дней до...
  
   Разноцветные огоньки вспыхивали и гасли на карте мира, меняя цвета. Вот до сей поры тусклый осветился спокойным синим цветом, вот загорелся неподалеку зеленый, вот зеленый сменяется радостным ярким красным, и опять синие, зеленые...
   Человеку, ожидающему свой самолет, в аэропорту как правило нечем заниматься. Нет, можно, конечно, пойти в ресторан или кинотеатр, можно читать книгу или смотреть фильмы на ноутбуке, наконец просто поговорить с соседями. Вот только профессору Кану ни один из этих способов не подходил. До момента, когда лампочка на месте Крайста загорится зеленым светом, означающим начало регистрации на рейс оставалось еще около двух часов, потом еще через полчаса зеленый сменится красным цветом посадки. А пока остается скучать. Ресторан уже пройден, репертуар кинотеатра не привлекает, плессийские книги скучны, фильмы или электронные книги в ноутбуке отсутствуют. Только рассматривать карту...
   Вот кривым сабельным клинком на севере изогнулась Плессия - государство спокойных и доброжелательных людей. Кто бы мог подумать, что они способны на такое. Отравить столицу союзника... Не зря она граничит с Адским океаном...
   Взгляд Кана поспешно убрался с территории мерзкого государства влево. Вот, отделенная от Плессии узким Холодным морем вытянулась языком Глейцетания. Скалы, леса, лед и люди, сделанные из камня, с ледяной кровью.
   Ниже отделяла Север от Запада болотистая Вараша. Ее жители снискали себе славу самых задиристых и гонористых во всем мире, отчаянные хвастуны и отважные бойцы.
   На востоке от Вараши уходил узкой полосой в Средиземное море полуостров Мадии. Бывшая провинция Хайтанской империи, ставшая свободной после проигрыша той во Второй Мировой. Свободу мадийцам принесла Плессия и те до сих пор готовы на нее молиться.
   Вон горит синим в Средиземном море остров Чатос - резиденция великого кардинала.
   Сразу на юге от Вараши начинались обширные земли Хайтании. Страна мудрецов и механиков, ученых философов и храбрых солдат. На месте Бакана огоньков нет. И не будет. Там теперь Мертвый город...
   Еще южнее расположились Ойлия и Грам. Если ойлийцы славились везде как страстные любовники, то грамцы, наоборот, уже второе тысячелетие были самым воинственным народом мира.
   На западе, на прилепившемся к материку полуострове, отделенный от Ойлии цепью Зеленых гор находился Фельс, коварный и непредсказуемый, как его собственная погода. Туман, дожди, снег и тут же внезапно осветившее все солнце.
   Если Запад от проклятого Севера отделяла Вараша, географически сама относящаяся к северным странам, но всегда тяготевшая к Западу, то Восток был отделен Картией, напротив, бывшей восточной страной, но являвшейся незыблемым союзником Севера. После газовых атак Ханмира в особенности...
   За Картией разливалась бескрайнее песчаное море степей Каркарии, взбунтовавшейся после Третьей Мировой и отделившейся от Ханмира, сразу сократившегося наполовину.
   А вот и сам Ханмир. Его древняя столица в отличии от Бакана не пострадала. Небольшой остров у восточного берега, никогда не захваченный ни одним противником. А вот новой столице в Третью Мировую не повезло. Ракета с атомной боеголовкой упала почти в центре. Да и упади она с краю ничего бы не изменилось... На месте города - ядовитые руины, источающие радиацию.
   К юго-востоку от Каркарии - Дравадия. Дравадийцы оспаривают звание самых пылких любовников у ойлийцев и звание самых больших хвастунов - у варашцев. Что не мешает им делать самое лучшее вино на свете.
   Дравадия отделят от всего остального мира Мунган. Сейчас мунгане славны в основном своими автомобилями и водкой. А вот в старину мунганские орды наводили ужас на весь континент. С тех пор сохранились только изредка встречающиеся кочевые мунгане, хранящие, как они заявляют, память предков, завещавших не строить домов и городов и известные как мошенники, готовые подделать хоть бриллиант из короны хоть живую гориллу.
   Юго-западнее Каркарии - клин Ламе. Золото и торговля - вот основные составляющие жизни ламейцев, по мнению всех остальных. Сами же они почему-то больше гордятся своими макаронами и овечьим сыром. А также тем, что Пророк был ламейцем.
   Ламе отделено перешейком от стран Юга, ближайшей из которых является Гепт. Государство сонное, как будто разморенное жарким солнцем, покрытое пустынями и пальмами. Здесь зародилась химия, потому что только воспитанное жарой бесконечное терпение позволило древним гептийцам смешивать, выпаривать охлаждать, нагревать, жечь и записывать, что получилось.
   Западнее идет Пифия, такая же песчаная, такая же сонная. Такая же да не такая. Тонкие смуглые пальцы пифийцев всегда могли сотворить то, что не брался повторить ни один мастер: от тончайших узоров на ткани до сложнейших электронных приборов.
   Дальше, по обе стороны от гигантского пресного озера Виктория жили два забавных народа: Агиос и Чанка. Строго говоря, это был один народ, так как никаких различий между ними, кроме места обитания никто не мог рассмотреть. А вот враждовали всегда. От взаимного истребления их спасала только природная лень. И те и другие собирались шевелиться только если к ним подступал надсмотрщик с кнутом или надвигалась голодная смерть.
   На самой южной части материка крабьей клешней охватывая берега Надежного залива находится Юра. Испортившая Западу и Северу удовольствие разгрома Востока в Третьей Мировой и доказавшая, что с Югом нужно считаться. Как считались с ней раньше. Очень долго это было самое крупное рабовладельческое государство. Никто и нигде не мог быть уверен, что не попадет рано или поздно в Джузарию (так Юра называлась в старину). Но двести лет назад рабы подняли восстание, разгромили и почти полностью уничтожили хозяев (некоторые успели убежать) и основали свое, свободное государство. От страшной Джузарии остались только разбросанные по миру джузары, ненавидимые и презираемые всеми и ненавидящие всех в ответ, а также то, что самым страшным оскорблением в Юре было слово "раб".
   На востоке от гигантского Материка, охватившего почти треть окружности планеты, расположились Острова.
   Вот почти касается Плессии холодный и неприветливый Голош. Если варашцев или дравадийцев несмотря на их гонор все же любят, то голошцев терпеть не могут. Их самомнение, не подкрепляемое ничем, делает их крайне неприятными в общении. Если бы не золотые прииски, Голош давно бы уже окончательно обеднел и разорился.
   Раскинулась гордая и независимая Зикория, замкнувшаяся в своих степных пределах и крайне неохотно пускавшая на территорию иностранцев. Многие склонные были объяснять это чрезмерной гордыней, но Кан знал, что это не столько гордыня, сколько недоверие. Зикорию много раз пытались завоевать, так что настороженность зикорийцев легко объяснима. Правда завоевать окончательно никогда не получалась. Старинные традиции зикорийцев считают смерть в бою не только почетной, но и желательной. Как победишь людей с такими принципами?
   Дальше к югу в островной цепи находилась покрытая непроходимыми джунглями Априя. Вся цивилизация здесь находилась на узкой полосе у побережья. Внутри джунглей находились лишь редкие поселения отчаянных смельчаков.
   И вот, самый южный из островов. Маника... Если Юру можно назвать государством бывших рабов (если конечно ни одного юрийца не тпоблизости), то Маника - государство бывших ссыльных. В сухие степи Маники ссылали политических заключенных почти со всего мира. Смеялись, хотели построить государство счастья на готовом фундаменте? Попробуйте начать строить его с самого начала. И попробовали. И получилось. Теперь Манника - самое сильное государство Островов. Да и со многими государствами материка может поспорить и померяться силой...
   Карта кончилась. Профессор просматривал ее уже третий раз, начинать четвертый не хотелось. Обычно он был более терпелив, просто в этот раз хотелось как можно быстрее убраться из опасной страны, вот минуты и ползли как червяки: длинные и противные.
   Можно было бы конечно провести время до отлета самолета в гостинице, но Кан был предусмотрительным и не считал министерство безопасности Плессии ленивым и нерасторопным учреждением. Теоретически существовала вероятность того, что кража кассеты и виновник будут установлены в кратчайшие сроки. К примеру, Алара сообразит, что уснула не просто так, влезет в компьютер, увидит исчезновение записей (она единственная, кто может вспомнить о том, какие ящики он брал), кинется в архив, просмотрит все кассеты, обнаружит фальшивую и сообщит в Безопасность. Заодно назвав его имя и гражданство. Определить, в какой гостинице живет иностранец не составляет труда: все прибывающие в страну в ворохе оформляемых бумаг должны указывать, в частности, где будут проживать. И ни в коем случае не менять планов на этот счет. Запросить базу таможни и всё: маниканский профессор Дэрри Кан, проживает в гостинице "Приют рыцаря". Через десять минут молодчики из штурмовых отрядов Министерства безопасности уже выволакивают его из номера и швыряют в машину. Нет уж, лучше три часа поскучать в аэропорту, чем десять лет на каторге или вечность - в могиле...
   Здесь было безопаснее, чем в любом другом месте Плессии, за исключением разве что маниканского посольства или консульства. Но на их территорию еще попробуй попади, а чтобы оказаться под защитой Аэрокорпорации достаточно купить билет на самолет...
   По сравнению с громадами вроде Стального Треста Плессии или Зерновой Корпорации Маники Аэрокорпорация была не более чем мелким бароном по сравнению с королями. Обороты несопоставимы. А вот возможности... Маленькая ханмирская фирма, в начале двадцатого столетия первая сообразила организовать международные перелеты с использованием самолетов гораздо быстрее и безопаснее дирижаблей. А еще ушлый Айц Драунгерг, основатель Аэрокорпорации, тихонько, не афишируя своих планов, выкупал земли под аэропорты, аэродромы и тому подобную инфраструктуру. Когда государства поняли, что произошло, было уже поздно: на их землях международные аэропорты стали фактически экстерриториальны. Любая попытка (а они делались) прижать сразу лишала страну возможности авиасообщения с другими. Можно разгромить аэропорт корпорации и построить свой, государственный... Можно. Вот только куда ты полетишь, если в других странах аэропорта принадлежат корпорации и твой самолет попросту не сядет. Не дирижабль, на поле не приземлишься. Можно сесть на местный аэродром. Вот только стандарты связи, диспетчерские, требования в каждой стране свои... Единые стандарты только у Аэрокорпорации... В конце концов власти стран заключили с главой корпорации нечто вроде договора о нейтралитете: власти не вмешиваются в дела компании, компания не делает предпочтения ни одной стране. Одним из пунктов договора было то, что полиция (и Безопасность) страны не имеет права действовать не территории аэропорта. Арестовать профессора здесь не смогут. Полиции придется обраться к руководству порта, чтобы получить разрешение на арест. И то, для этого используют аэрополицию. Вон стоит один из них в светло-синей форме с летящим журавлем на груди. Задерживать же вылет или не позволить ему сесть в самолет не станут. Таковы принципы Аэрокорпорации. Так что он в безопасности. В относительной, конечно. Всегда возможны варианты...
   - Добрый день, - мрачно произнес кто-то справа. Знакомый голос...
   В кресло рядом с Каном тяжело опустился давешний мадийский наемник из гостиницы. Что он здесь делает? Беспокойства профессор не испытывал. Слишком невероятное стечение обстоятельств необходимо, чтобы в гостинице с ним жил агент Безопасности. Да еще мадиец...
   - Лечу на родину, - махнул головой наемник (Раш, кажется?...) себе за спину, очевидно имея в виду табло с расписанием. Действительно, там светилась надпись о рейсе в столицу Мадии, посадка через час.
   Сообщив это наемник, очевидно, посчитал нормы вежливости выполненными и начал обживаться в кресле, судя по всему планируя задержаться в нем надолго. Из темно-зеленой брезентовой сумки армейского образца (только не плессийского) появились пакет с пирожками, свернутая трубкой газета, носовой платок, пачка сигарет, стальная потемневшая зажигалка, баночка крема для сапог... На нее наемник смотрел долго, видимо пытаясь понять, зачем она ему. Сапоги блестели как полированные.
   Профессор усмехнулся про себя. Мадиец выглядел как человек, тщательно пережеванный и выплюнутый. Красные глаза, мятое лицо, легкий, но ощутимый запах памятного снотворного из картийских погребов... Симптомы болезни налицо.
   Подтверждая умозаключение, на широком подлокотнике выстроились в рядок синеватые бутылки с газированной водой, как известно, лучшим лекарством от вчерашнего загула. Наемник взял первую, с тихим чпоком отсоединил надетый на горлышко картонный стаканчик, налил воды и прямо-таки с наслаждением выпил.
   Глядя на дергающийся кадык, профессор невольно сглотнул. Нервное ожидание высушило его не хуже жаркого солнца.
   - Желаете? - наверное, жажда отразилась на лице Кана, наемник, прикончив второй стаканчик, кивнул на батарею бутылок.
   Профессор, не отказавшись, с удовольствием выпил, чувствуя, как вода впитывается в стенки пищевода.
   Все-таки нервы...
   Профессор выпил еще несколько стаканчиков, но сухость не отступила. Казалось, выпитая вода мгновенно испаряется с потом.
   Прошло полчаса.
   Сосед задремал, а профессор с неудовольствием почувствовал, что вода все-таки не испарилась и теперь настойчиво просится наружу.
   Кан вышел в туалет.
   "Пожалуй, - думал он в процессе - кассету я отдам в одну из корпораций. Выберу ту, которая имеет общие дела с плессийцами, с теми плессийцами, которые тесно связаны деловыми узами с хайтанцами. Достаточно показать кассету плессийцам и сказать, что если те не выполнят условия нашей корпорации, она окажется в Хайтане. Весь бизнес Плесса рухнет. Да, пожалуй, так и сделаю. Нужно только найти подходящую компанию. Но это всегда успею. Спешить некуда".
   Профессор Кан никогда и никуда не спешил.
   Зашумела вода, профессор вышел из кабинки. В дверь туалета входил его сосед-наемник.
   - Тоже? - усмехнулся профессор.
   Наемник мотнул головой, взмахнув своей газетой, которую он держал в руке. Пробурчал что-то неразборчивое и целеустремленно двинулся к кабинкам.
   Профессор качнулся в сторону, пропуская соседа.
   Проходя мимо, наемник резко ударил профессора газетной трубкой в грудь.
   Кан успел подумать, что это глупая шутка.
   Газета смялась, грудь профессора внезапно пронзила боль.
   Острая, резкая, она мгновенно выросла до пределов вселенной, залив мир профессора, а затем лопнула как воздушный шарик.
   Наступила темнота.
   Исчезла боль, исчез свет. Исчезло все.
   Профессор Кан умер.
   Убийца подхватил падающее тело - газета развернулась и упала на пол, открыв рукоять всаженного в грудь профессора длинного шила - и втолкнул его в кабинку. Щелкнул замок расстегнутой сумки, футляр с кассетой исчез в кармане наемника.
   Раш закрыл кабинку, подобрал с пола газету и вышел.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   50
  
  
  
  
Оценка: 6.53*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"