Аннотация: Сборник стихов - только условно: первые две составляющие, конечно, стихотворные, но следующие две - рассказы.
ВИКИНГИ
На лазоревом поле
Высоких небес
Вьются белые змии,
Презревшие вес,
Над ладьей быстроходной,
С змеиной главой, -
Над драконом, что спорит
С соленой водой!
Бог - везде, где есть небо,
И водная гладь,
Где чуть стоит забыться -
Уже не сыскать!
Как и в сердце, лишь стоит
Туда заглянуть...
Да не слишком зевайте -
Легко утонуть!
Кто отважился богу
Себя поручить,
И погибнуть со славой -
Лишь он может жить! -
И на этой земле,
И в бескрайних мирах,
И в пучине морской,
И в гневливых ветрах!
Кто достоин, тот жребий
В боях изберет:
Победит, или Один
Его заберет!
Этот свет - поле битвы
За блага Земли.
Мы - воители-викинги -
Мы - короли!
Мы властители мира!
Себе мы цари!
Нас венчают пожары
Кровавой зари!
Мы - сильнейшие, мчимся
На быстрых ладьях,
Смерть и боги нас встретят
На наших путях!
И под белым драконом
Среди облаков,
Мы единственный знаем
Достойный нас кров!
Страны чуждые манят
Несытый наш дух -
Где один только клад,
Там не место для двух!
Пусть один проиграет -
Другой победит!
Да восславим погибших -
Смерть жизни растит!
И отправясь в пределы
Великих богов,
Духи Дикой Охоты -
Властители снов -
Не оставим навеки
Мы этой земли:
Мы не люди - мы викинги -
Мы - короли!!!
19 мая 1994
ХЕРМОД
Хермод, на скакуне восьминогом,
Куда летишь ты, куда ты скачешь?
"В Хель тороплюсь я, дорогой многих,
Туда сошедших без возвращенья.
Хель ледяной собирает мертвых,
Тех, кого смерть не нашла в сраженье,
Не опаленных яростью боя
В час свой последний, в час перехода.
Павшим в сраженье - чертог небесный,
Их собирает отец мой Один.
Пламя сраженья - источник жизни,
Всем остальным одна в Хель дорога.
Вольно в Вальгалле живется духам
Яростным, смелым, и злым, упрямым,
Неукротимым, подобно ветру,
С силой и страстью стихий начальных.
Так же сражаясь, в пирах, в охотах,
Славно они убивают время,
И ожидают, что рог Хеймдалля
Их призовет на Погибель мира.
В Хеле нет света, огня и жизни,
Холод и тьма, ледяной коростой
Стены покрыты в подземном Царстве.
Радости нет, а царит унынье.
Здесь госпожою - отродье Локи,
Мрачная Хель всем заправляет.
Полумертвец, но жива ужасно,
Страшный свой край стережет всечасно.
Еду я к ней, чтоб избавить Бальдра -
Брат мой любимый погиб нелепо,
Рукой невинной слепого Хеда,
Был поражен он прутом омелы.
Одина сын, светлый бог надежды,
Сам предрекал свой конец несчастный.
Страшные сны он, светлейший, видел -
В грезах блуждал он по Царству Мертвых.
Ясная Фригг, наша мать - богиня,
Мир обходила, и с каждой вещи
Слово взяла, что они не тронут
Бальдра, что всем на земле был дорог.
Лишь одна вещь не дала ей слова -
Нежная, гибкая ветвь омелы,
Юная, мягкая, столь безвредной
Она показалась царице асов.
Все, веселясь, больше зла не ждали -
Доброго Бальдра все предсказанья
Прежде ведь никогда не сбывались.
Но злая судьба нашла прут омелы,
Брату слепому в ладонь вложила.
И вот, спускаюсь я в Царство Мертвых,
Хель предложить за добычу выкуп,
Ей мы ни в чем теперь не откажем."
Хермод, на скакуне восьминогом,
Куда летишь ты, куда ты скачешь?
"В Асгард скачу я из Царства Мертвых,
Весть принести, что придет спасенье
Милому брату, коль все оплачут
Дух его светлый, во тьму сошедший.
Видел его я, перескочивши
Через врата ледяного мира
На восьминогом коне Слейпнире -
Славно отец его прежде холил.
Видел я Хель, что ужасна видом,
Смерти Царица давалась диву,
Что я посмел к ней живым явиться,
И, удивляясь, пообещала:
"Что ж, покажу тебе брата, Хермод,
Видно, и правда, что бог он света.
Даже и здесь окружен почетом,
Вот он, сидит на богатом троне,
Даже и мертвым даря надежду,
Мне, и то мил. Ни за что, конечно,
Мне б отпускать его не хотелось,
Но, так и быть, вот мое условье -
Если все твари земли восплачут,
Без исключенья - верну потерю."
Видел я, брат мой сидел не троне,
Даже и мертвым даря надежду,
Но на меня посмотрел он грустно:
"К вам не вернусь я, мой добрый Хермод.
Это условье вам не исполнить.
Но ты возьми Драупнир, тот перстень,
Что наш отец на костер мне бросил.
Пусть это будет ему приветом.
Ну, а меня вам уже не видеть,
До Рагнарек, до скончанья мира."
Бальдра, к добру, неверны прорицанья!
В Асгард вернусь я с доброю вестью!
Всеми любимый, оплакан всеми,
Вновь возвратится в наш мир цветущий.
Добрым будь знаком волшебный перстень,
Что в погребальный костер был брошен!"
Можно вернуть кольцо с того света,
Только не душу, веселый Хермод.
Хель не тревожится - Смерть-то знает -
Даже о Бальдре не все заплачут.
Много есть разного в этом мире,
Вечно найдется и прут омелы...
Есть и один, что пришел из Хеля -
Самоуверенный храбрый Хермод.
20.05.1999
КРОМЕ ШУТОК
Ну, разве это не смешно?
Что - это?
И вы еще можете задавать такие вопросы? Вы мелко мыслите, кто бы вы ни были. Все. Конечно, все! О чем же еще могут вести речи боги? Обо всем, или ни о чем! Вопрос всегда стоит ребром. Кто примирится с меньшим?
Не бог, уж точно.
Мы играем по-крупному.
Но тех, кто крупнее - не выносим.
Или выносим вперед ногами.
Великаны - крупнее. Они были даже прежде богов.
Но им не нужно было все.
Поэтому они проиграли.
Поэтому, именно боги создали мир - из тела первого из великанов, что был больше всех, и старше всех, и сильнее всех. И туп, как вол.
Велик был покойник. Хватило его тела и на землю, и на воды, и на небеса, и на всякую живность, и на жилища для богов, и на поле для деятельности - детскую площадку, где есть где развернуться.
Крышка вам, великаны! Потрясный вы строительный материал!
Ну, да впрочем, не все. Есть и среди вас поколение помельче телом, да попроворней, и амбициями побольше - никаким богам не уступят, да и сами порой становятся богами. Я, например, из таких. Иметь со мной дело, все равно, что играть с огнем.
Почему?
Да ведь я и есть - огонь!
Зол я или добр?
А каков огонь в очаге? А каков огонь, согревающий вас среди зимы? А каков огонь, что вырывается на волю и сжигает все на своем пути?
Нет никого на этом свете живее и изменчивей меня, которого первейшие из асов считают за своего. Сила моя - им же слава. А я не даю им раскиснуть.
Создали они как-то порядок (не без моей скромной помощи, естественно: чей, думаете, огонь страсти горит в этих наших подобиях - люди, называются?), да и носятся с ним теперь, как с писаной торбой.
Образно говоря - женились, да остепенились.
Дай им волю - увлеклись бы архитектурой, да и оживить забыли все эти дурацкие виньеточки. Жизнь-то, вещь непредсказуемая, не то, что дохлый великан. Тут уж мира да спокойствия не дождетесь, дорогие коллеги. Мир и спокойствие!
Ха-ха-ха!
Все должно гореть ясным пламенем.
Или не ясным.
Есть у меня приятель. Зовут его Один. Ничуть не лучше меня, но обожает командовать. Отхватил себе первое место в Асгарде, состряпал рай, как он его скудным своим умишком понимает - Вальгаллу.
Да и развратило его довольство. Постиг этот придурок мудрость, видите ли, отдав свой глаз какой-то нечисти, да провисев на Иггдрасиле, как покинутый любовник, троллью прорву времени. Можно было и повеселее это время провести, если б мудрости хватило. Чем шашни хуже?
Как вы думаете, а чем меня можно соблазнить?
Ну, раз я огонь, то и потянуло меня, из чувства противоречия, на одну ледяную великаншу. Что за женщина! Мрак и безумие! И связь, понятное дело, на грани вероятного - для любителей острых ощущений. Ну, и отпрыски тоже пошли - не бей лежачего. Взять, хотя бы, дочурку нашу, зовут ее Хель, голубушку - родилась наполовину мертвой - труп, а ходячий - живее всех живых, аж жуть, поди-ка, еще такую состряпай. Другой такой не вышло, зато вторая получилась сущей змеюкой, а младшенький - волком, да и аппетит у обоих - вот подрастут малыши, всего мира им будет мало - чем не следующее поколение божеств?
Вот и славно. Чтоб карась не дремал...
Да и тролли с ним, с миром!
Затей, что ли, мало?
Короче, чмокнул я, на прощанье, свою великаншу, да и был таков.
Что бы ни происходило, лишь бы происходило.
Потерял Один свой глаз, да и видеть все начал как-то совсем уж однобоко.
Ну, и пущай торчит в своей Вальгалле. Есть местечки и повеселее.
Вот, Хель, к примеру. Называется так же, как моя дочурка. И собираются там все покойники, умершие не той славной смертью, какую выбрал этот одноглазый в своей зашоренности. Собирает-то он у себя в Вальгалле только чокнутых героев, которым мозгов хватает лишь на то, чтобы сунуться в мясорубку, да там и остаться, расшибившись в лепешку. Тоже мне, герои! Кретины! Могу доказать. Но еще рано - тсс... Законы твои, Один, хороши лишь тем, чтобы ими подавиться.
Значит, ты хочешь, чтобы мир не менялся? А про Рагнарек ты помнишь? Вельва, эта старая ведьма, всем уже уши прожужжала, куда мы явимся, если играть все по тем же правилам. Но ты не желаешь ничего менять? Разве ты не знаешь, что сам ведешь себя и мир к погибели? Что сделал ты с моими детьми, Один? Спрятал Хель под землей, Ермундгад изгнал за край мира, где она оплетает его кольцом без конца и надежды, а Фенрира-волчонка сковал цепью на голом острове - разве не тогда впервые проявил он злость, откусив руку Тюру, обманувшему его доверие, разве алчность и злоба его не растут теперь с каждым часом? Разве чудовища были бы чудовищами, если бы судьба их не отковывала и не закаляла как меч, который обрушится потом на голову кующего его?
Ты помнишь, как умер Бальдр, Один? Хед выстрелил в него стрелой из прутика омелы - так просто, так глупо - и твой любимый Бальдр умер, мало того, он умер совсем не той геройской смертью, которую ты установил в своих законах, и вместо Вальгаллы попал в Хель. Теперь ты должен был понять, старый дурень, куда попадают достойные. Таковы твои собственные законы, не так ли? Я ничего не имел против мальчика, когда дал слепому Хеду стрелу, и указал направление. Что такого особенного нам, богам, сделается? Мы-то знаем, что в конце времен парень вернется. А вот мы с тобой - тут еще придется многое решить.
Твоя справедливость полна чудес, приятель. Никто, кроме меня не узнал об омеле, о том, что она не давала клятвы не причинять зла твоему сыну. Любой мог взять эту стрелу. Я дал ее слепцу, тому, чья вина заведомо исключена. И он тоже был твоим сыном. Но, "восстанавливая справедливость", по твоему прямому указанию, другой твой сын убил его, запятнав себя кровью куда более невинного Хеда.
Так что, боги, божественные лицемеры, убийцы, развратники, подлецы, прикрывающиеся маской закона и порядочности, разве не все вы таковы? Я уже устал от вас, хотя вы думали, что я продолжаю играть по вашим правилам, и на все мне наплевать. Я видел ваши истинные лица, истинные намерения, всю грязь, которую не оправдать величием бессмертных и могучих. Я знал, что худшим оскорблением для вас будет правда. Ну, как вам мой очистительный огонь? Вы сильны? Это верно. Краденой силой, силой магических предметов, даже созданных не вами, без них вы просто трусливые, относительно вечные создания - вы создали мир по желаемому образу и подобию, но сперва он создал вас, и вы лишь часть его, неизвестно, лучшая ли. Все мы зародились в этой вселенной, так же, как появились гномы в земной тверди, как черви рождаются в мертвой плоти, или даже не в мертвой. Как поживаете, братья-паразиты, над мостом из радуги? Скрывает огрехи этот чудесный, призрачный, обманчивый свет?
Ах, да, конечно, это не новость, что теперь мне от вас не уйти. Ишь, как раздухарились, раскудахтались. Да, глупая, конечно, была идея притворяться лососем - огню в воде не очень-то уютно. А вы опять принялись расправляться с моими детьми - наслав безумие на одного, и заставив его разорвать на части своего брата. Ах, вы были так благородны. Убивать меня вы не стали, ведь, ясное дело, я же попаду к Хель, и мы, не дай бог, споемся. Поэтому просто привязали к скале внутренностями моего же сына, что стали тверже железа. Но Скади-охотница, кое-что задумала. Она ведь тоже из породы великанов, и что-то в ней, пожалуй, пробудилось. Она повесила надо мной змею, источающую крепчайший яд. Когда яд подействует, сама смерть освободит меня. Когда это случится, кто знает? Богу нужно много яда. А обезумевшая от горя Сигюн, моя добрая, глупая жена, держит чашу над моим лицом, и не дает яду капать на мое лицо. Глупо, конечно, но, может, и это к лучшему - я приду к вам еще неожиданней. Когда Сигюн выплескивает переполнившуюся чашу, я жадно ловлю сочащийся яд, и смеюсь, смеюсь так, что содрогается земля, а вы обманываете себя, когда говорите себе, что вам только кажутся в моем крике злобное веселье и торжество.
Яд действует медленно, но он действует, и настанет день, когда не только Хель, но и сам Бальдр будет со мною, на Нагльфаре, когда он приплывет к Асгарду по водам времени, чтобы уничтожить его, уничтожить все законы, запятнавшие себя кровью. Уничтожить с ними и весь мир? Ну, нет. Мы никогда не были всем миром, ни мы, ни наши законы!
31.12.1998,
24.01.1999.
ДВУЛИКИЙ БЕС
Провалы в памяти - дело наживное.
Кажется, обычно мне было не свойственно лежать под столом, рядом с опрокинутым стулом, забавляясь язычками пламени, пляшущими джигу на кончиках моих пальцев. "Та-та-там-пам-парам-пам-парам!.." Огоньки послушно выплясывали под любую, приходящую мне в голову мелодию. Это было весело, но исподтишка вызывало тревогу. Было в этом положении вещей что-то ненормальное... Только что именно? То, что я лежу под столом, или то, какие мелодии заставляю выплясывать послушные огоньки? Наверное, огоньки отвлекали от правильной работы мысли, и я велел им погаснуть, а потом сел на полу и деловито огляделся. В комнате царил относительный порядок. Шкафы стояли на месте, горы какого-то хлама по углам тоже не вызывали ощущения неправильности. Ощущение неправильности вызывал опрокинутый стул. Я поднял его за ножку и поставил вертикально. Ага. Вот так и должно быть... Вдохновленный чувством внутреннего одобрения и ощущением, что это только начало, я поднялся на ноги и сам. Стало еще лучше. Но кажется, это было еще не все... Да, не все. "Но не совсем в этой комнате", - пришло мне в голову. И увидев дверь, я подошел к ней, толкнул створку наружу, вышел в коридор и захлопнул дверь за собой. Потом медленно повернулся и посмотрел на нее подозрительно, внезапно вспомнив, что дверь не должна была открываться ни "наружу" ни "внутрь", она должна была просто отъехать в стену. Гм... На моих пальцах снова раздраженно вспыхнули и погасли огоньки, когда я махнул рукой и направился по коридору наугад - куда-нибудь да приведет, иначе, зачем тут коридор?
Коридор вел к сияющей двери, что тоже отчего-то вызвало во мне смутную тревогу. Что же я когда-то слышал или читал о свете в конце тоннеля? Не помню... Значит, надо проверить, что там. Когда я добрался до сияющей двери, за ней обнаружилось просторное помещение, залитое ярким, но уже не кажущимся ослепительным, светом - освещающим все уголки сверкающего белизной зала со стенами, усеянными всевозможными датчиками. А посередине, вместо центрального терминала... (так, выходит, я вспомнил, что тут должен был быть центральный терминал...) торчал здоровенный, этак в шесть или семь обхватов, древесный ствол. Шелестящая крона взмывала куда-то вверх, сквозь опалесцирующий потолок, оставляя в пределах видимости лишь несколько мощных ветвей, усеянных листьями, похожими на золотисто-зеленые полированные дощечки - плотные и твердые, мелодично позванивающие без всякого ветра.
- Эрвин! - окликнул очень приятный голос откуда-то сверху, пока я обалдело разглядывал возникшее откуда ни возьмись сказочное дерево и пытался сообразить, куда же делся терминал. "Ух ты! - подумал я, да ведь это, кажется, мое имя!" И посмотрел вверх.
На ветке дерева сидела девушка, завидев которую, я сообразил, что тоже знаю ее имя.
- Антея! - удивился я. - Что ты там делаешь?
Антея держалась за ветку обеими руками и выглядела очень сосредоточенной. Похоже, она сама не знала, что она там делает.