Королева таяла быстрее, чем оплывали свечи, которыми была уставлена спальня, и так же быстро плавилось сердце в груди короля, превращаясь в обжигающий сгусток воска. От духоты мутилось в голове, пот стекал по шее за кружевной воротник, вязкий воздух пропах сочащейся из королевы кровью, ее любимыми лилиями и горькими снадобьями из пузырьков, что приносил дворцовый лекарь.
- Не умирай, - попросил король. - Я не смогу без тебя.
Он приник горячим лбом к сухой руке королевы и торопливо шептал бессвязные слова: все, что хотел сказать ей, все, что шептал пять лет назад ночью, в этой же спальне, на этой же кровати.
- Не говори глупостей, - безжизненно ответила королева.
Она устала умирать и хотела, чтобы все произошло как можно быстрее. Королева уже слышала завораживающие голоса, и их приятное пение. Слова короля долетали до нее словно сквозь тяжелые слои бархата и казались не интересными и не важными, как прошлогодние предсказания звездочета.
- Женись еще раз, - выдохнула она напоследок и умерла.
Король, наконец, заплакал, но слезы не приносили облегчения. Они катились, как жемчуг с порвавшегося ожерелья, и чем больше он плакал, тем больше их становилось, так что все вокруг сверкало и переливалось размытыми разноцветными пятнами.
На рассвете плачущий король на ощупь выбрался из спальни и отдал распоряжение готовить тело королевы к погребению. Лекарь дал ему настойку из яда, парализующую мышцы лица, но она не помогала. Король стоял у трона и глотал слезы. Прибывшие послы и монархи чихали от сладкой пыльцы сотен белых лилий, трясли его повисшие плетьми руки, бормотали и читали по бумажкам с вензелями слова соболезнования, чуть привставая на цыпочки и норовя заглянуть королю за спину, в парадную залу, где уже был накрыт поминальный стол.
После церемонии король прошел по коридорам, вдоль светившихся цветами стен и заперся в своих покоях. Там он свернулся калачиком на каменном полу и дал волю слезам, забыв обо всем, кроме своего горя. Кто-то стучал тихо и настойчиво, что-то шелестело, доносились обеспокоенные голоса. Король сидел в углу, обхватив голову руками, и рыдал.
На седьмой день в глазах немного прояснилось. Король потянулся к балдахину, вытереть лицо, но рука нащупала нечто сухое и шершавое. Это оказалась почта, которую королю просовывали под дверь вместе с важными депешами, доносами и черновиками приказов. Король пошелестел конвертами и обнаружил письмо своей вдовой сестры, что после смерти мужа жила под опекой деверя и воспитывала дочь. Сестра спрашивала, не нужна ли ему женская рука, и скромно приписывала в конце, дважды зачеркивая, что брат покойного супруга на принцессу смотрит пристально и жадно. В письме звучала ласка и мольба, и король вышел из спальни.
Из-под гобеленов в коридоре торчали носки туфель попрятавшихся придворных.
Молодая принцесса была белокожа и темноволоса и красотой пошла не в мать и не в ее супруга, а в своего отца - заезжего фокусника, что как-то был приглашен на пир удивлять гостей трюками и веселить шутками. Фокусник звенел монетами, обращая их в звезды и пересыпая из кармана в карман, подкидывал апельсины, на лету вонзал в них ножи и плевался огнем, едва не подпалив скатерть и не учинив большой пожар.
Ночью потехи ради он подкараулил королеву, которая, не желая беспокоить служанок, сама спустилась в кухню за стаканом теплого молока для мужа. Тот весь вчерашний день посвятил охоте, промочил ноги и теперь мучился горлом, мешая спать утробным кашлем и громкими стенаниями.
Проходимец вынырнул из восхитительно теплых волн бархатных завес и увлек королеву на дно, показывая ей один фокус за другим. Наутро он уехал, а спустя девять месяцев королева родила дочь, белую лицом и темную глазами.
Теперь принцесса стояла перед королем, стыдливо глядя в пол и распустив черные веера ресниц. Увидев сестру, король рассеянно отметил, что она пополнела и черты ее приобрели расплывчатую мягкость. А красавицей она не была и вовсе никогда, так что перемены ничуть ее не портили, только старили, сделав похожей на мать. Но она радушно раскрыла объятия, и у короля защипало в глазах. Он приказал выделить гостьям лучшие покои и ни в чем не отказывать.
Вечером он пришел в комнату сестры и задвинул засов. Они долго сидели в сумерках, не зажигая ни свечей, ни огня в камине, король положил голову к сестре на колени и плакал навзрыд об утраченной любви и давно ушедшем детстве. Сестра грустно гладила его седеющие волосы и баюкала, напевая песни их няни.
Они жили мирно, и у короля появилось чувство, что он вновь обрел семью. Сестра была с ним ласкова и терпелива, молодая принцесса - учтива и почтительна. Она всюду сопровождала мать, редко поднимала глаза и была удивительно молчалива.
За обедом и ужином король смотрел на ее ровный алебастровый профиль, любуясь им, как картиной, и, невольно сравнивая его с утиным носом и безвольным подбородком сестры, приходил к выводу, что племянница пошла в отца, которого он так и не успел увидеть.
Юная королевна осторожно тронула воду в чаше фонтана кончиком пальца и убедилась, что та достаточно тепла. Свет молодой луны растекался по венам, холодя кровь, наполняя ее ночью и серебром. Она закрыла глаза и, изгибаясь всем своим молодым, крепким, белым телом, нырнула в прохладную воду, отдаваясь ее ласкающей нежности.
Королю часто не спалось теми ночами. Он сидел в кресле и смотрел на портрет покойной возлюбленной. Лицо на картине было строго и с каждым днем становилось все более чужим. Король хотел сказать ей столько слов, но не мог говорить их незнакомой женщине: они застревали в горле, и он только шевелил губами, как рыба.
Король подходил к окну и смотрел на внутренний двор. Темнели колючие шары кустов, тянулись, не пересекаясь, ровные линии песчаных дорожек, в фонтане журчала вода.
Король привычно откинул штору и отпрянул. В белой мраморной чаше бесшумно, не поднимая брызг, плыла королевна. Ее кожа светилась холодным серебряным блеском, ее нагое тело было безупречно в своем сложении, невинности и соблазне. Ее грудь была высока, бедра стройны, и руки походили на крылья. Внутри короля будто фокусник огнем дохнул. Он поспешно отвернулся, дернув занавеску так, что треснула ткань, и столкнулся взглядом с покойной королевой.
- Не будь дураком. Женись, - посоветовала она.
В окна обеденной залы било солнце, создавая вокруг лица принцессы нежное сияние. Она была молчалива и тиха, как и вчера, и все дни до этого.
"Я брежу", - думал король, глядя, как она подносит бокал к губам и слизывает каплю вина.
"Мне все приснилось", - убеждал себя король, глядя на ее склоненную голову и сложенные будто в молитве руки, и его пронзал ужас.
"Я сам это придумал", - и король вспыхнул, глядя в тарелку. Сегодня подали телятину под сливочным соусом с розмарином.
- Вы опечалены, государь, - в голосе молодой королевны звучала неприкрытая грусть.
Они были одни во дворцовом саду. Король вышел подышать воздухом после долгого заседания совета. В голове у него крутились тысячи слов и цифр. Королевна любовалась цветами, ее лицо было в тени, но когда она обернулась, его облило золотом заката, и все слова и цифры, сплетающиеся в голове короля, исчезли, и он онемел.
- Ваш сад восхитителен, государь, - она вдруг дотронулась до его локтя, и король безотчетно накрыл ее руку ладонью и вздрогнул. Он смотрел на плавную линию шеи, острые крылья ключиц, но взгляд его спускался ниже, к ложбинке в пене кружев и лент.
Ее лицо порозовело от смущения, она торопливо сделала реверанс и поспешила прочь по аллее, подметая дорожку атласным подолом.
Король мял в руке цветок, не чувствуя злой колкости шипов и слепо обрывая лепестки. На ощупь они не могли сравниться с нежностью кожи принцессы.
- Вы страдаете, государь, - и в ее словах была его боль и ее участие.
Королевна стояла у гобелена, изображавшего сцену похищения, ее лицо скрывала дворцовая полутьма, разбавленная отсветами факелов.
Король остановился, не ожидая услышать этот голос.
- На вашем лице скорбь.
Королевна медленно подняла руки и потянула за ленту. Тонкие пальцы поддели крючок, мелькнула белизна кожи. У короля пересохло в горле. Он не поднимал глаз и не мог их отвести.
- Вы безутешны.
Пальцы бежали вниз, крючки корсета размыкались будто сами собой, пена кружев расходилась, точно вода. В ее жестах не было стыдливого промедления, король стыдился за двоих, он сглотнул, собираясь остановить ее, но слова растаяли на губах, когда последний крючок расстегнулся и края ткани разошлись, точно створки небесных врат. Ее грудь была - два нетронутых снежных холма с коралловыми окружностями сосков.
- Вы же это хотели видеть, - прошептала королевна.
И король не мог возразить.
- Прикоснитесь, - почти неслышно выдохнула она.
Против воли король протянул руку и открыл глаза.
Он был в своей кровати. Ставшие влажными простыни липли к спине, пальцы ловили пустоту. Король повернул голову. Покойная королева смотрела на него со снисходительным равнодушием.
- Это кровосмесительство! - глухо застонал король, зарываясь в подушки и сжимая одеяло.
- Это кровосмесительство, - шептал он в горячке метаясь в постели.
Женщина на портрете устало возводила глаза к небу.
-Не говори чепухи, - сказала королева и добавила: - Не оставайся один.
В своих покоях, сидя напротив зеркала, юная королевна неторопливо, крючок за крючком, застегнула корсет. Потом взяла серебряный гребень и принялась расчесывать волосы, прядь за прядью, волосок к волоску. По стенам и полу спальни разливался лунный свет, и комната тоже становилась серебряной. Ее босые узкие ступни тонули в прохладном сиянии, руки скользили в шелке волос. Она тихонько напевала песенку, которую сама не помнила, откуда знала.
Уставший король возвращался к себе в опочивальню. О чем она печалилась, думал король. О чем печалилась королевна? Обо мне ли, или жестокость вызвала в ней грусть? Разгоряченные разогретые мышцы приятно ныли. Весь день он провел на охоте, пытаясь отогнать постыдные ночные видения. Два крепких молодца едва втащили во двор тушу молодого оленя. В остекленевших глазах отражались сапоги и булыжники, по которым тянулись влажные бурые полосы. На губах еще осталась пена. Олень был полон жизни, но гончие давно сидели в псарнях, кровь в них играла, и они неслись сквозь лес стремительными пестрыми стрелами. Король глядел на оленя и рассеянно думал, повесить ли ветвистые рога в малой обеденной зале или голову целиком в охотничьем домике над камином.
Он посмотрел на остывающее безоблачное небо, вдыхая запах дыма, пота, кожи, земли и крови. У стрельчатого окна восточной башни стояла молодая королевна, и взгляд ее был грустен. Она кивнула ему чуть заметно, и он склонил голову в ответ и прикрикнул на молодцев, чтобы быстрее тащили добычу на задний двор, ближе к кухне, где ее должны были освежевать и разделать.
Дверь в покои принцессы была приоткрыта, лицо короля обдал прохладный сквозняк. Король постоял, прислушиваясь, чувствуя, как изнутри, из самого центра, где сходятся ребра, точно расплавленное олово, поднимается кипящая волна жара.
Принцесса спала, сбросив покрывало. Во сне ее лицо выглядело еще более юным. Темные волосы разметались по подушке. Шелк рубашки не скрывал плавных изгибов тела. Грудь вздымалась в такт дыханию, сквозь невесомую ткань темнели соски, но король скользил глазами дальше, к мягкой округлости живота и к впадинке под ним. Король облизнул вмиг пересохшие губы, ему стало трудно дышать. В комнате не горела ни свеча, ни светильник, только луна, глядящая прямо в окно, рассеивала мерцающую алмазную пыльцу, и вся королевна - с головы до пят, была сверкающей и драгоценной. Забыв об осторожности и стыде, король уже было протянул дрожащую руку, но королевна вздрогнула и слабо застонала во сне.
Король схватился за голову и опрометью кинулся прочь, едва не уронив медный канделябр и не растянувшись на пороге.
- Твоя дочь уже вошла в возраст. Думаешь ли ты о ее замужестве?
Король и его сестра стояли на высоких крепостных стенах, любуясь видом ровных, убегающих к горизонту полей, солнечной зеленью и свежестью молодой травы.
- Для меня она еще дитя, - ответила сестра, подставив разрумянившиеся щеки теплому ветру. Сейчас она выглядела такой молодой, словно вслед за ней не бежали все годы, прожитые вдали от родного дома. - Но ты прав, брат мой.
Она открыла глаза и обернулась, мигом вернув себе прежний уставший вид:
- Как мы это устроим? Может быть, бал-маскарад?
- Я распоряжусь, - кивнул король, вдыхая полной грудью пьянящий воздух раннего лета.
Дворец сверкал огнями и звенел от музыки, волнами прокатывающейся по залам. В сумерках к воротам потянулись тигры и павлины, визири и маги, диковинные звери и таинственные незнакомцы, с ног до головы задрапированные в алое, черное и золотое. Принцы, герцоги, бароны, лорды, соседские монархи - холостые, вдовые и с женами. Все они надеялись не сколько приглянуться принцессе, сколько на обильный ужин, забавы и танцы до утра. Молча показывали друг другу себя, блестели сапфирами, жемчугами, изумрудами и рубинами, кутались в перья, шелк и бархат и прятали ухмылки в маски.
У черного входа тянулась вереница нарочно нанятых к этому вечеру слуг: посудомойки и кухарки, повара и лакеи, фокусники и музыканты. Они не наряжались, но были приятно возбуждены. К хлопотам они были привычны, а такие празднества сулили им выгоду: поутру разрешалось забрать остатки еды и вина, а также подобрать с пола и оставить себе все жемчужные бусины, монеты, блестки, перышки, запонки, перчатки и прочую мелочь.
Король восседал на троне и смотрел невидящими глазами на мелькание красных, синих, зеленых и золотых пятен. Он был наряжен сам собой. Музыка оглушала, и блеск роскоши слепил его. Парадный обруч с аметистами тисками сдавливал голову. Чтобы отвлечься, он пытался угадать, под каким из нарядов скрывается молодая королевна, но во всем зале не видел никого, кто походил бы на нее походкой и статью. Взгляд застила кружевная пена, под которой колыхалось белоснежное море. В окнах, дробясь и качаясь в пухе облаков, маячила луна. Шелк рубашки, мягко пеленающий тело, открывающий бедра.
Королю было душно, жарко, его мутило от выпитого вина, и шея чесалась от жесткого жаккарда. Он смертельно устал. Взмахивая ангельскими крыльями за спиной, пролетела сестра. В чьих-то объятиях она стала почти невесомой, и король ощутил странную смесь радости и горечи.
Он поднялся с трона, юркнул в потайную дверцу в складках пыльных завес и, пройдя через темный сырой коридор, очутился в саду и выдохнул с облегчением. Звуки праздника отдалились. Судя по аккордам, начиналась мазурка.
В саду пахло цветами и землей, ночные мотыльки бесшумно скользили в воздухе, ненароком касаясь крыльями лица. Впереди журчал фонтан, маня прохладой.
Король устало перевесился через мраморный край, как много раз делал это мальчишкой. В черной воде отражались звезды, монета луны и светящиеся облака. Он зачерпнул полные пригоршни звезд и смочил горящие виски, с наслаждением снял обруч, тот тихо звякнул о камень и скатился в траву. Король растер лоб, ощущая, как боль в голове волнами расходится к плечам и бежит вниз по спине.
В фонтане что-то плеснуло, короля обдало брызгами. Из воды на короля смотрела русалка. На голове у нее был венок из роз, лилий и остролиста, что росли во дворцовом саду. Русалка была бела лицом и темна волосами. Большие глаза сверкали, как болотные огни. Обнаженную грудь прикрывали только волосы, они опутали ее тело, точно водоросли.
Королю показалось, что вокруг стало очень тихо. Музыка исчезла, только ветер шуршал в кустах и стучало сердце. Русалка улыбнулась королю нежно и обещающе.
- Это искушение, - прошептал король, не в силах пошевелиться.
- Это наслаждение, - покачала головой Русалка, подплывая к нему. Под водой блеснула чешуя хвоста.
- Иди ко мне, - просто сказала она и погладила короля по щеке.
Губы у нее были прохладные, а кожа - гладкая. Король послушно закрыл глаза и провалился в звездную ночь.
Ранним утром две наемные кухарки уставшие, но довольные, судачащие о гостях и посасывающие на ходу куриные косточки, обнаружили мертвого короля в чаше фонтана лицом в воду. Они подняли такой переполох, что собрали во дворе весь совет. Советники хмурились, потирали лбы и стучали зубами в похмельном ознобе. Потоптавшись по газону, они укрыли тело чьим-то плащом и, пропустив мимо ушей слезливые клятвы кухарок держать рот на замке, велели отправить их всех в казематы до разглашения.
Молодцы, несущие тело короля, недовольно переглядывались. Головы у них болели от вина и пива, которого накануне щедро отлили им те самые кухарки. К тому же несколько дней назад они волочили здоровую тушу оленя и ужасно устали, а тело короля надо было нести куда как аккуратнее. Они радовались только, что с него не капает кровь, и у него нет рогов, о которые так легко распороть штаны.
- Он так и не оправился от потери. Так уж ее любил, - вздохнула сестра короля.
На столе перед ней высилась гора бумаг, писем, смет, карт, планов и донесений. Целый день она провела в зале совета, слушая речи придворных министров и вникая в текущие дела, которые так равнодушно и так не вовремя оставил король, утопившись в фонтане. Но мысли ее путались. Слушая долгие и витиеватые отчеты казначея, который бегал глазами и часто облизывал губы, она c досадой думала о том, как не лицу ей черный цвет траура, который она едва успела снять после смерти собственного мужа. Когда старший помощник третьего советника по вопросам земледелия докладывал ей о состоянии посевов, она с неприязнью вспоминала невестку, сердясь за нее, что та умерла так рано. "Что же теперь будет?" - с ужасом думала она, зажмуриваясь от страха, пока военный министр, высунув от усердия розовый кончик языка, чертил на карте размеры и очертания дерзких притязаний принца западных земель.
Теперь советники ушли ужинать, оставив ее наедине с горой бумаги. Иногда сестра короля наугад вытягивала оттуда какое-нибудь письмо и, повертев его в руках, прятала в середину вороха. Все, что поняла сестра короля из их объяснений - что, коли она не возьмет правление в свои руки, война с принцем начнется если не завтра, то на следующей неделе, и эта мысль пугала ее до смерти. Но зал тонул в прозрачном вечернем свете, в открытые окна задувал ветерок, вдали мерно звонил колокол, и слова и угрозы советников растворялись в этом золотом свечении пылью.
Все заседание ее дочь тихо сидела в низком резном кресле, сложив руки на коленях и опустив взгляд.
- Понравился ли тебе кто-нибудь на балу, дитя мое? - ласково спросила сестра короля, отвлекшись от своих тревог.
- Да, матушка. Только с этим человеком быть мне не суждено, - проговорила она.
- Не печалься, - рассеянно ответила сестра короля, перебирая в уме всех, с кем танцевала сама и прикидывая, кто мог бы составить для дочери лучшую партию. - Есть немало достойных претендентов. Мы должны подумать о твоем замужестве. Ты слышала, что говорили господа советники. Править в одиночку мне не по силам да и не по сердцу. Нужна уверенная рука не мальчика, но мужа.
- Как вам будет угодно, матушка, - покорно ответила королевна, встала и подошла к окну. Перед ней расстилались зеленые луга, вдали возвышались церковные колокольни, и виднелся извилистый берег реки.
- Я всецело повинуюсь вашей воле, - кротко добавила принцесса, улыбаясь краешком губ.