мне давно нравилась Дьякова, у неё была красивая грудь, доброе лицо и парень по имени Тарас, мы были студентами-химиками. мне всегда сложно знакомиться в девушками, я не знаю, что им говорить. однажды Дьякова сама подошла ко мне и предложила пойти выпить. Я, конечно же, согласился.
не знаю, что на неё тогда нашло. она купила бутылку портвейна, у неё были припасены бутерброды с сыром, у меня - два пирожка с капустой. мы сидели в студенческом сквере на лавочке и пили портвейн прямо из бутылки. Дьякова была неразговорчивой и сосредоточенной, а я от непонимания ситуации делал слишком большие глотки. мы допили бутылку, она предложила:
ты пойдёшь со мною в институт на дискотеку? потанцуем
сам не пойму, почему, но я отказался. Соврал, что домой тороплюсь. а она, я подумал, обиделась. распрощалась, ушла.
признаться, я её стеснялся. она была не про меня: вокруг неё всегда увивались какие-то парни, она в совершенстве знала английский, училась на одни "пятёрки" и вовремя сдавала сессии. да и грудь у неё была слишком красивой. после той совместной выпивки мы, казалось, избегали друг друга, при встречах сухо здоровались. иногда на меня угрожающе поглядывал Тарас. впрочем, тогда он уже не был её парнем.
второй раз Дьякова подошла ко мне, чтобы пригласить на свой день рождения. оказалось, что она родилась на день позже меня. возможно, в том же самом роддоме - мы ведь были соседями. наши родители учились в том же институте, где позже учились мы.
в её квартире поместилось человек двадцать. в большинстве из них это были парни, они смотрели на меня удивлённо и настороженно. я уселся в углу, подальше от именинницы, пока парни танцевали с девушками, я выпил всю водку и приступил к вину. в желудке и в голове у меня потеплело. рядом с креслом, где я сидел, валялась мандолина. Я взял мандолину в руки и начал что-то бряцать. затем допил вино
ко мне подошел один из парней:
привет. Я Маппет
хорошее имя
давай выпьем.
не вопрос. только нечего.
Маппет куда-то ушел. вернулся, принес бутылку водки и пару бутылок вина. рядом с домом Дьяковой когда-то был музей старинной одежды. вдоль стенок зала мёрзли манекены в мундирах, кафтанах, сюртуках и кокошниках. теперь в этом музее продавали водку и вино.
Маппет налил мне полстакана водки. все присутствующие почему-то перестали танцевать и уставилась на меня. я пожал плечами, выпил. Маппет вдруг раскричался:
я же вам говорил, говорил!..
я увидел, что девушки смотрят на меня с интересом, Дьякова - с гордостью. Маппет прыгал по комнате и чему-то безудержно радовался. я снова потянулся к мандолине. отчего-то мне лень было спрашивать Маппета, что же такое он там говорил.
когда Дьякова пригласила меня танцевать, я, кажется, уже засыпал в своём кресле. Дьякова поставила пластинку, которую я ей подарил, обняла меня за плечи. выяснилось, что она ниже меня почти на голову. мы танцевали и целовались. целоваться было неудобно. Дьякова целовалась с закрытыми глазами. танец закончился, уехал к себе домой. кажется, я даже не попрощался.
а дальше мы снова сухо здоровались и избегали друг друга. так продолжалось до тех пор, пока Дьякова снова не подошла ко мне:
поехали со мной на концерт, - предложила она. я согласился.
по дороге на концерт, в соседний город, мне в глаз попала соринка. глаз болел и слезился. концерт оказался так себе. глаз распух, Дьякова предложила:
давай, я попробую достать соринку?
как?
языком. проверенный способ
все оставшееся время она сидела у меня на коленях, и мы целовались. странно, но соринка действительно куда-то из глаза исчезла
домой мы не поехали - концерт закончился поздно. у нас обоих в этом городе жили родственники: неё - старший брат, у меня - бабушка. я провожал её к брату, мы шли по улице, заваленная строительным мусором, улица была похожа на недавнее поле боя: вздыбленные к небу тротуарные плиты, копья арматуры. шел снег, тихо-тихо.
дома у брата веселилась шумная компания - он, его друг и две девицы. все были пьяны. время от времени, они парами уходили с кухни в комнату трахаться. брат готовил из куска замороженного мяса (он называл это мясо "компрачукосами") какую-то еду. девицы хотели танцевать и тянули всех в бар. в конце концов, они ушли, и мы с Дьяковой остались в одиночестве. на плите кипела кастрюля с "кампрачукосоми". я сидел на стуле, Дьякова - у меня на коленях. мы снова целовались. в перерывах между поцелуями я стягивал с неё одежду. я раздевал её, как луковицу - свитер, водолазка, майка... когда я, наконец, добрался до вожделенной груди, Дьякову переклинило: она вдруг сползла с меня, похватала одежду и убежала в комнату. я пошел за ней, но дверь комнаты оказалась закрытой. я вернулся на кухню к кастрюле с "кампрачукосом". сидел, курил. вернулся брат, вместе мы аккуратно вскрыли дверь. Дьякова спала на диване одетая. брат улёгся рядом ней, я растянулся на полу, на матраце. половина третьего ночи. тихо. слышно было, как кто-то шел мимо нашего дома. под ногами прохожего скрипел снег. негромко гавкнула собака.
_________
Утром, проснувшись, Дьякова приготовила из "компрачукосного" бульона суп. Попросила меня сходи в магазин за сметаной. Я оделся, вышел и не вернулся обратно.
После этого случая Дьякова куда-то пропала. В институте я её не видел, пару раз звонил ей, но никто не подходил к телефону. У меня появилась подружка. Иногда, думая о Дьяковой, мне казалось, что я страдаю.
Снова я встретил Дьякову уже весной, в апреле - случайно, на остановке трамвая. У меня с собою был "косяк", я предложил его совместно выкурить. Для этого нам пришлось идти в подворотню. Дьякова сообщила мне, что у неё появился мужчина. Из подворотни был виден уголок студенческой спортплощадки. Старшекурсники играли в волейбол. Дьякова сказала, что её мужчине уже за тридцать. Когда мяч ударялся об асфальт, волейболисты дружно вопили: "Бляаааадь!" От травы стало неуёмно весело. Дьякова ушла. Я вернулся на остановку, сел в трамвай. Меня нехило вставляло. Пятна грязи на джинсах складывались в чудные узоры. Я улыбался, и люди старались не смотреть мне в глаза.
Весною я уехал на производственную практику в другой город, где целыми днями пропадал на цементном комбинате. У рабочих комбината были серые от цементной пыли лица. Все они поголовно страдали лёгочными заболеваниями. Где-то внизу, неподалёку, двадцать четыре часа в сутки ровно дышало море. В море гудели корабли. Стояла жара. Я уехал из этого города. Бросил практику, забрал документы из института. Я понял, что такая химия - не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься всю жизнь.
С той поры прошла целая вечность. Точнее, несколько лет. Я поступил в ростовский университет, изучал философию. Читал Шопенгауэра, Дюркгейма и Карла Маркса. В перерывах между парами пил пиво. Учиться мне было легко.
Я встретил Дьякову в студенческой столовой. Она поправилась и коротко подстриглась. Она была мне рада. С момента нашего расставания прошло три года. Мы сидели, я, как всегда, пялился на её восхитительную грудь, Дьякова пила чай. Она рассказывала: Тарас присел на "хмурый" и падает вниз, Маппета выгнали со второго курса, её отца избрали депутатом в городскую думу, сама же она после второго курса перевелась в мой ВУЗ, опять на химфак, жила в общежитии, сейчас снимает квартиру. В университете познакомилась с парнем-американцем, зовут Стив. Полгода назад побывала в США - летала к Стиву в гости. Собирается за него замуж. В самом конце рассказа она предложила мне закинуться "кислотой". Я пришел к Дьяковой вечером, мы съели по "марке", запили их тёплым чаем. Минут через двадцать в глазах появился привычный лёгкий туман, цвета обострились, всё стало мягким. Мне хотелось прикасаться ко всему подряд, я сидел, гладил руки Дьяковой, её ладони, запястья. Хорошая у неё была квартира, просторная. Стены и потолок разрисованы люминисцентной краской. Стоило выключить свет, и на стенах вырастали светящиеся уветы, а на потолке зажигались звёзды.
Так мы начали встречаться. Встречаясь, мы выпивали, курили и разговоривали. Раз в неделю закидывались "марками". Почему-то нам в голову не приходило заняться друг с другом сексом. По крайней мере, мне точно не приходило. Мне вполне было достаточно расцветающих в темноте цветов. За окном её квартиры летали автобусы, играла гармонь. Автобусы подлетали к остановке, цеплялись якорями за столбы и спускали верёвочные лестницы. Из автобусов на землю спускались люди с книжками Гессе подмышками. С потолка подмигивали звёзды. Дьякова была весёлой, нежной. Мы бродили, взявшись за руки, по снежному полю, и снег был прозрачным, как стекло. Под снегом мы видели космос. Из глубин космоса нам подмигивали звёзды, летали кометы...
Мы встречались всегда у неё и - никогда у меня. Так прошел год. Однажды она позвонила мне четырнадцатого ноября. Днём раньше я отметил свой день рождения. Сегодня день рождения отмечала она.
Она позвонила мне, предложила приехать. Я не мог - от похмелья у меня разваливалась голова. Тогда она приехала ко мне сама.
Дьякова подарила мне видеокассету. А я ей - пластинку "The Doors", виниловую, фирменную. Я знал, что Дьякова давно хотела эту пластинку. Мы пили водку, сидели, слушали музыку. Вдруг она спросила меня:
- Кошкин, когда же ты, наконец, меня трахнешь?
И мы без слов пошли в кровать.
Грудь у неё оказалась горьковатой на вкус - наверное, из-за дезодоранта.
Я проснулся утром, Дьяковой рядом не было. Я нашел её на кухне. Она сидела, курила сигарету, слушала магнитофон. Из магнитофона неслась английская речь. Глаза у Дьяковой были мокрые.
- Что с тобою?
Я подошел к ней, стал рядом, обнял за плечи.
- Всё в порядке, не беспокойся. Со мною всё в порядке.
Её рука с сигаретой подрагивала.
- Это Стив на кассете. Они с приятелем недавно путешествовали на машине по Штатам. Проехали всю страну с юга на север. От Мексики до Канады. Ехали и трёп свой записывали на магнитофон...
Она докурила, ушла а ванную. В магнитофоне смеялись Стив и его приятель. Дьякова вышла из ванной, обняла меня, поцеловала и ушла. Я вылил в стакан остатки вчерашней водки, выпил. Вернулся в комнату. Моя подушка пахла Дьяковой. Я выбросил наволочку в корзину для белья. На столе в зале лежала пластинка "The Doors". Дьякова забыла её, когда уходила.
Больше мы никогда не встречались. Кто-то сказал мне, что она, закончив институт, вышла замуж за Стива, уехала в США и не вернулась. Пластинка "The Doors" долго валялась вместе с другими моими пластинками. Я оставил их, все вместе, на какой-то из своих квартир. Иногда в городе я встречаю брата Дьяковой. Обычно он гуляет со своим сыном. Он не узнаёт меня, а я ему о себе не напоминаю. Сын у него уже взрослый, на вид ему пять или шесть лет.