Вот уже пятьдесят с лишним лет пытаюсь объяснить себе свой собственный страннный поступок. Права? Не права? Виновна? Не виновна? Грешна? Чиста? Спаслась от беды? Разрушила счастье?
Вышло как вышло. Было мне тогда девятнадцать. Третий курс. Вoзраст любви.
Что я о ней знала? А ничего, кроме книжного, оперного, романсового с одной стороны. И стыдного с другой: торопливых внесемейных связей окружающих женщин и пубертатных дворовых открытий. Всё не стыковалось, создавало жесткую растяжку: комплексы, патологическая застенчивость, болезненный вздрог от прикосновения к теме.
Всё однако пришло в своё время.
Вдруг мир освещается особым светом, меняется. Свеча еше не внесена в комнату, но всё преобразилось.
Я была свободной от занятий и дежурила по кухне, должна была купить продукты на всю комнату, мы жили коммуной. Пошла за картошкой. День был зимний, но не морозный, и сквозь запах снега пробивался запах приближающейся весны. Между серыми тучами проглядывало высокое голубое небо, в нём купались белые голуби. Стая то взмывала ввысь, то падала почти до земли, и птицы кувыркались, гонялись друг за другом. Я забыла про картошку и удивилась, как быстро подошла моя очередь. И как хорошо на свете.
А вечером я вcтретила его. Лёву. На катке.
...Именно той зимой все вокруг вдруг стали женихаться и невеститься. Все теряли девственность и невинность. Но меня счастливые перемены обходили, как в школе обошли танцы и первый поцелуй. Была я не хороша собой, не то, чтобы уродина, но совсем не похожа на Целиковскую (в моде были сладко-хорошенькие ). Не кокетлива, не уверена в себе, неловка и бесконечно застенчива. Сказывались комплексы. Безотцовщина, отца расстреляли в 37-ом, эта тайна была прикрыта вторым браком, неудачным и вскоре распавшимся, непрестижное социальное положение семьи. Хотелось быть, как все. Не получалось. Путаный ком тёмных переживаний не давал пробиться к безоглядной раскованности нормальной юности.
Лёва был хорош- высокий, спортивный, он катался в тот вечер на катке лучше всех, выписывал сложные фигуры. И, конечно, его тут же стала кадрить наша Данка. Полька, старше меня лет на семь, многоопытная соблазнительница, она никого не пропускала. И мимо неё редко кто проходил. При взгляде на очередную жертву глаза её затягивались поволокой и ... парень ли, преподаватель ли мужского пола шёл за ней с той минуты, как на поводке. Особый талант. В чём-то он сродни актёрскому. И в тот вечер она разыграла эффектную сцену. Она очень элегантно упала в поле зрения Лёвы.
-Ой, коленка!
И вот он уже бережно поднимает её, подвозит к скамейке, ощупыает ногу, разве что не дует на ушибленное место и не говорит "бо-бо". Еще один, прибавляю я его к длинному ряду Данкиных поклонников. Мы идём домой. В длинном коридоре общежития останавливаемся перед моей комнатой.
-Можно к вам напроситься в гости на завтрашний вечер? - спрашивает Лёва.
Я не понимаю:
-Комната Данки дальше.
-Я провожу вашу подругу. Но к вам (с ударением на "вам")можно? -Конечно, конечно,- смущаюсь я.
А к утру меня свалил грипп. Темнература под сорок, и всё приключение , как во сне: то ли было, то ли не было. Но былo, потому что Лёва пришёл. И сел рядoм с кроватью, и ласково закрыл мне руки одеялом:
-Так уходит тепло, а вас морозит.
Он каждый вечер приносил то яблоки, то пастилу. Моим соседкам по комнате (кроме меня четверо) он нравился, и к его приходу комнату убирали, стелили белую скатёрку. -Вот отхватила парня, позавилуешь, - сказала Люда, которая вообще-то была довольна своим аспирантом Рафиком.
-Как это отхватила?
-Не видишь, как ухаживает?
Я долго не могла заснуть. Незащищённая cвоей неопытностью от чувственности, я полыхала, вспоминая прикосновение eго рук к моим рукам, его высокую сильную чистую шею спортсмена, его смуглую кожу. И тут же во мне возникла паника: он и я?
Он был красавец в моем представлении. Я ... Как ни пыталась найти в зеркале ракурс, как не спускала на лоб подпушку тонких и серых своих волос... А-а-а... Надо было прожить еще сколько-то лет, чтобы понять, как это неважно.
Он умел всё. В субботу он пришёл к нам с баяном и пел песни весёлые, грустные, все - хорошего вкуса. Не официозные, но все очень правильные. Одну из них-песню Лещенко "Когда простым и нежным взором ласкаешь ты меня, мой друг" я напеваю в трудные минуты и сeйчас. В другой вечер он пел под гитару и смотрел на меня. Я не была мастерицeй говорящих взоров и прятала глаза. Ни играть, ни петь я не умела.
Придумывала предлоги для отказа, когда Лёва предложил мне пойти на танцы. Любя и понимая музыку, я обладала лишь внутренним слухом, и от смущения даже в танго не попала бы в такт.
Неловкая, я не была спортивной, он же мог всё: горные лыжи, коньки, теннис.
Ужас! Он был нормальным, незакомплексованным, свободным и раскованным парнем, я кувалдой, с трудом несущей бремя обычной жизни, затрудненной в любом общении - пациент психотерапевта. А то и психиатра.
У него была хорошая семья: папа, работавший в палате мер и весов, мама, отдавшая себя воспитанию детей, младший брат. У меня-дребезги, какие-то стыдные семейные тайны, связанные с понятием "враг народа". Советская власть калечила судьбы, начиная с души.
Да-с...В заключение: он был физик. Что-то физики в почёте, что-то лирики в загоне...Такое было время. Я была лириком. Формально я училась неплохо, но сама-то я знала, что по-школярски, бездарно. А там, где Лёва Ландау, Капица, Харитон, какие имена! И все рядом, все почти на равных...
С каждым днём пружина во мне закручивалась всё туже, жить становилось труднее.
Наш поход на лыжах в Сокольниках стоил мне дорого. Впервые в жизни кто-то мне подбирал лыжи, растирал мазь, прилаживал ботинки, и я ковыляла, не чувствуя ни ног, ни себя, ничего.
Все мои чувства набирали силу ночью, в одиночестве. И жар окатывал меня, и Лёва возносился всё выше. Что-то должно было случиться, чтобы разрешить невыносимость напряжения. И случилось.
Он пригласил мsня на концерт "Бeрёзки" в зал Чaйковского. По сценне плыли девицы в кокошниках, а я чувствоввала лишь тепло его коленки близ моей. После мы стояли и аплодировали на выходе из амфитеатра, и в мою шею упиралось его горячее дыхание. А после...Та самaя искра, и касание-да нет- сплетение рук. До боли, он не владел собой.
И ко всем напрягам прибавился этот, самый сильный -напряг плоти. Все нестыковки моей жизни были в этой нестыковке идеального чувства и мощной телесной тяги. В этой немоте тела и неумении выразить себя.
В любом деле надо пройти путь прежде, чем обретёшь хотя бы малую степень свободы. А тут всё навалилось на меня. Меня прижало к земле, я окаменела, отяжелела. Кому-то, пишут, любовь даeт крылья. Мне-чугунность ног и рук.
Как мы ехали в метро, не помню. В автобусе нас прижало вплотную друг к другу. Мой лоб касался его подбородка.
-Я люблю тебя.
-Нет, - очень быстро сказал он. - Нет, - и отвел голову назад. -Так не бывает. Зачем ты всё спутала?
Зачем?
Он довёл меня до двери.
Пустой длинный коридор, тусклые лампочки... Он
больше не пришёл. А вскоре физиков перевели в новое общежитие на другом конце города.
Я написала ему через полгода. Зачем? Что я хотела объяснить? Ему? Себе? Сама не знаю. В том, что произошло, была для меня и тогда какая-то неясность до сих пор не изжитая. Надеялась я на возобновление отошений? Да, нет.
И вот мы идём по аллее Сокольников. Осень. Прелые запахи, грусть . Грусть, грусть. И он читает мне лекцию о том, какой должна быть подруга человека, обреченного жить в изоля?ии, в короткий период мужской силы, сокращенной радиацией. У физиков, работающих на синхофазотроне, должна быть стойкая подруга. Легкомыслие не к месту.
О, мальчик из хорошей семьи! Из хорошeй советской семьи. Не могла же я говорить: я не такая. Я верная и не развратная. Он рассказал обо всём дpузьям, и все вместе решили: та, что бросается первому встречному на шею, не для него. Так поступают женщины лёгкого поведения. Это я бросаюсь...Это я лёгкого поведения... Он был прав, как была права формальная логика перед всякой другой, и я молчала. Он не стал провожать меня от метро.
Вот и всё.
Сегодня я думаю, Бог убрёг меня от этого союза. Боготворя его, уничижаясь, я бы пыталась жить в его координатах, и приняла бы их, искривив свою суть. Я не была свободна, но и он тоже. Каждый по-своему... К моей несвободе прибавилась бы его.
В своём мире, мире хороших детей хороших родителей, мире правильных правил он был прекрасен, он был истинным, искренним, крупным, но это был не мой мир.
Милый и чистый мальчик...
Уже в перестройку, уже в 90-х я наткнулась на заметку в "Известиях". Тогда рассекретили Саровский атомный цетр.. Из Сарова, как писал кореспондент, Лев Александрович, "мой Лёва", ехал в отпуск в родной город на "Москвиче". И в это самое время в кювете у шоссе залёг житель ближнего села. Пьянь развлекалаcь, стреляя из охотничьего ружья по машинам, и все спешили проехать побыстрее мимо плохо прицельного огня. А он, конечно же, вышел навстречу ... Остановить хулигана.
В заметке писалось о потере, которую понесла наука, сослуживцы, друзья. О жене и детях не было почему-то ничего. Как сложилась его личная жизнь? Теперь и неважно.
...А у меня пошли романы. Что-то женское наконец пробудилось во мне. Я даже выбирала, без особого, впрочем, азарта, с мыслями о "настоящей" любви было покoнчено. Так, любопытно. Но не торговалась. Моя соседка по комнате каждый вечер ложилась с парнем в кровать, но девственность не отдала и вышла замуж за другого совершенно невинной. Я же почти осознанно чтила любовь свободной и отдалась юноше, который меня не любил, но был мне интересен. Не прося гарантий и не получив их. После брак, случайный, конечно. Единственно, чего бы в нём не отменяла со временем - моя замечательная дочь.
А любовь, естественно, свободна. Она-таки свободно мир чарует, как пела я для сeбя в детстве, объединяя два слова в одно - шагает, мол, по планете широким шагом. Она-таки шагала, сметая и отменяя все самые правильные правила правильных мальчиков из правильных семей. Ну, кому из молодых нынче придёт в голову решать, кто должен первым сказать "а"?
И однажды любовь свободно выбрала меня, чтобы открыть мне одну из своих ипостасей. Накатила и поглотила с головой.
То была связь тайная, переросшая в наркотическую зависимость. Мы встречались не часто и не надолго. И было ничто не важно, ни красота, ни умение , ни слова. Тяга эта творит себя из себя самой, свободно. Как Бог. Сейчас я стараюсь не вспоминать об этой связи, чего-то главного в ней не хватало . Но то, что было... Однажды... Всё начиналось, как обычно. Чужая квартира, боль от несоответствия силы чувства и eго ограниченности в проявлениях. В какой-то миг... Это не было связано с телом. Я вдруг стала падать? Взлетать? Пробивая полную долгую тьму, и вышла к свету, и в нем растаяла. Когда я верулась к партнёру, поняла - пережила небытие, смерть. Выход в другой мир. В свободу даже от себя. В полную свободу.