Аннотация: Просто захотелось помечтать о чем-нибудь добром...
Вечерня
В это время года вечереет рано. Уже в четыре часа вечера на улице не видно ни зги. И лишь слабый свет дрожащего лампадного огня, исходящий из окон заброшенного православного храма, сияет путеводной звездой посреди снежной пустыни...
Отец Пафнутий медленно обходил храм, зажигая лампады.
Сегодня не обычный день -- отец Пафнутий будет служить вечернее богослужение с кадилом, с лампадами, со свечами и даже немножко с хором, чего он никак не мог себе позволить раньше в виду ужасной бедности. Накануне же добрый человек, заблудившись в буране, набрел на сей храм, и... не захотел уходить. Ему пришлись по душе отдаленность от мира и "атмосфера постоянной борьбы с тьмой", как он выразился. Конечно, не последнюю очередь сыграла добрая душа самого о. Пафнутия. К огромной его радости, у путника при себе оказались кое-какие запасы свечей, просфор, фимиама, масла и даже небольшой пузырек кагора!
-- Вот радости то! В первый раз за столько времени причастимся! -- о. Пафнутий радовался, как ребенок, принимая эти пожертвования...
Громко бухнула дверь, и Романа -- сиротка, живущая с о. Пафнутием -- то ли смущаясь от наделанного шума, то ли стесняясь нежданного гостя, наскоро перекрестившись, юркнула за колонну.
Звук переворачиваемых страниц, исходящий сверху, с ранее пустовавшего клироса, придавал подготовке к службе особую необычность. Как, впрочем, и постоянные чихи Серафима -- так звали незнакомца, -- самоотверженно копающегося в богослужебных книгах при тусклом свете свечи.
Заметив девчушку, он прекратил листать, отложил книгу и направился вниз. Вскоре он наблюдал, как глаза Романы раскрываются все шире и шире от каждого его шага к ней.
-- Ну что, будешь петь со мной? -- спросил он, опустившись пред ней на колени.
Романа молчала, от волнения краснея.
-- Не утруждайте себя, -- подошел сзади о. Пафнутий. -- Она не ответит. Она не может говорит от самого рождения...
-- Что ж, -- ответил Серафим, поднимаясь с колен. -- На все воля Божия...
-- Истинно так, истинно так... -- согласился батюшка, грустно кивая.
Служба началась.
Сперва Серафиму было трудновато подстроиться своим тенористым голосом под глубокий бас о. Пафнутия, но вскоре все уладилось, и пение потекло.
"Мир всем", -- протянул батюшка.
И тут ему показалось, что чудесным образом мед превратился в музыку и просочился ему в уши: "И духови твоему", -- раздался с клироса поистине ангельский голос.
"Главы ваша Господеви приклоните", -- батюшка кое-как сдерживал желание закричать от радости.