![обложка [Я. Корсак]](/img/k/korsak_j_d/nochnieteni1/oblozhkant.jpg)
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВТОРНИК 1 АВГУСТА
СРЕДА 2 АВГУСТА
ЧЕТВЕРГ 3 АВГУСТА
ПЯТНИЦА 4 АВГУСТА
СУББОТА 5 АВГУСТА
ВОСКРЕСЕНЬЕ 6 АВГУСТА
ПОНЕДЕЛЬНИК 7 АВГУСТА
ВТОРНИК 1 АВГУСТА.
к оглавлению Пальцы дрогнули, и книга выскользнула, упала, раскрыв веер шуршащих страниц. - Дара... - выдохнул я, изумлённо вглядываясь в полумрак ночного сада. Под аркой, увитой девичьим виноградом, туман выплетал тонкие ленты крыльев, путался в тёмной зелени волос, обтекал с её плеч призрачным платьем... Сердце ухнуло в темноту, зачастило, оглушая биением крови в висках. А она отступила, улыбаясь дрожащим золотом глаз, и начала таять. Я сорвался с перил беседки вослед уходящей фигуре, сотканной уже из одного шелеста крыльев, сделал шаг в темноту и тени. - Дара! Дара!!! - голос дрожал, путаясь во встречном ветре - далеко!.. Слишком далеко...
Опомнился я лишь за городом, посреди убранного поля, укрытого медленно ползущим туманом. Видение растворилось в прохладе ночного воздуха, лишь где-то вдалеке проглядывал смутный силуэт дерева, будто отмечая границу сна... Бессильно осев на землю, я по плечи погрузился в белёсое полотно. Протянутые вперёд крылья ещё несколько секунд таяли и сворачивались рваными паутинками. Чувствуя, как высоко надо мной всколыхнулось небо, я поднял взгляд - колодец ночной темноты, заполненный дыханием звёзд. И ничего более... Никого... По щекам скользили быстрые дорожки слёз. Мысли путались, обрывались, оставляя гудящую тишину. Я опустил голову, казалось, не было сил даже пошевелить пальцами. Влажная земля и туман вытягивали последние крохи тепла и, взамен им, в тело вливалась усталость...
Крик ночной птицы, разбавленный эхом, полетел откуда-то из тёмной полосы леса, заставил испуганно вздрогнуть. Богини!.. Что со мной?!.. Что я здесь делаю?!! Еле-как встав на ноги, словно только очнулся от сна, я с тревогой огляделся вокруг. Поле, где-то далеко за городом... Узкая дорога в нескольких шагах, обозначенная в тумане смутной полоской растущей на обочинах травы. Ни души вокруг... ни живой, ни мёртвой... Я не помнил, как очутился здесь. Прошёл ли сквозь тени, или так и бежал, лишь под конец выпустив крылья? Поднеся дрожащую руку к лицу, я проследил, как с кончиков ногтей тянется и, обрываясь, скапывает в туман тонкая паутинка темноты... От этого и вовсе стало не по себе. Пальцы сжались в кулак. Прочь отсюда! Как можно скорее и как можно дальше! Домой! Местность оказалась незнакома, но расположение города угадывалось по скоплению людских снов. Мелькнула утонувшая в тумане дорога, вливаясь в широкую ленту Торгового тракта, светлые заплатки полей и тёмные - садов, редкие искорки света в домах фермеров и снова поля. Глянцево блеснул тёмный изгиб реки. Быстрый полёт довершил начатое холодом. На подъездную дорожку, светлеющую среди разросшихся кустов и высокой травы, я почти рухнул, едва успев выставить перед собой руки. Сад, погружённый в темноту и туман, впервые показался полным зловещих призраков. Замершая в его глубине серая тень двухэтажного дома, без единого огонька в распахнутых настежь окнах, навевала страх. Беломраморные скульптуры танцующих нимф в беспорядке расставленные между деревьями, выглядывали из листвы, с едва различимым каменным шорохом переступали на постаментах с ноги на ногу... Не понимая, что со мной происходит, я замер, вглядываясь в каменное лицо и то как будто поплыло, сдвинулось с места! Я отпрянул назад, не сводя глаз с поворачивающейся статуи, попытался вслушаться в темноту сада. Лишь шелест ветра в траве и листьях... Здесь не было никого, кроме меня, и сейчас, и до этого. Чувствуя спиной каменные взгляды, я добрался до дома, так и не решаясь оглянуться. И жуткий этот холодок, пробегающий по позвоночнику, исчез лишь после того, как за моей спиной закрылась дверь. Кутаясь в длинный шерстяной плед, я прошёл в гостиную, но огонь в камине так и не развёл. В тишине пустого дома, за мерным ходом часов, за звуком неспешно падающей из крана воды, чудился тихий-тихий смех... Лёгкий шорох ткани... Шторы на открытых окнах?.. Или шёлковые рукава платья скользят по перилам лестницы?.. И запах трав, что растут на берегу, запах морских брызг... солоновато-горчащий вкус... Обхватив плечи руками, я медленно опустился в кресло, с ужасом вслушиваясь в несуществующие шаги. Что со мной творится?! Неужели заново схожу с ума?!! За спиной скрипнула, тронутая сквозняком, оконная створка, и морок рассеялся. Среди звуков спящего дома более не было ни одного лишнего. Но находиться здесь, сейчас, в этой тишине, стало невыносимо. И я впервые с того дня, как прочёл об изобретении Белла, пожалел, что так и не обзавёлся телефонным аппаратом. Скользящий по комнате взгляд остановился на кофейном столике. Там так и стояла, с вечера, неоткрытая бутылка вина и два бокала. Но мне, в эту ночь, похоже, быть одному... Чувствуя, как губы кривятся в усмешке, я тряхнул головой. Ещё чуть-чуть и всё это перельётся во что-то лишнее, чего просто не стоит позволять себе. Немного иллюзорной храбрости против иллюзии страха и одиночества? Я протянул всё ещё дрожащую и непослушную от холода руку к бутылке.
Под ногами светлела обочина какой-то сельской дороги - две колеи, проложенные колёсами телег, и полоска редкой пожухлой травы между ними. Безлунная ночь с небесами, полными призрачных облаков, звёзд и тихого, едва ощутимого ветра. Сзади угадывалась мягкая темнота близкого леса. Я хотел оглянуться, чтобы проверить это, но отчего-то не смог, лишь отступил назад. В пальцах правой руки ощущалось знакомое тепло, и я, глянув вниз, на трубку, поднёс её к губам. В траве, у самых ног, дрогнул молочно-белый язык тумана. Ещё не время. Нужно подождать. Клуб табачного дыма истаивал в ночном воздухе. Туман медленно поднимался, его завитки осторожно обвивали колени и вновь опускались, сползая на дорогу, вливаясь в неё и утекая куда-то дальше. И вдруг подумалось, что дорога эта - маленький приток Леты, и стоит случайно ступить на неё и туман утянет, унесёт прочь. Туда, где нет ни звёзд, ни ночи, ни облаков, лишь темнота, струящаяся из-под ног моей же тенью. Словно призрак, я стоял, чувствуя, как замедляет ход сердце, и по телу, приподнимая волоски, бегут холодные мурашки. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать. Я медленно, повинуясь некому непонятному инстинкту, повернулся в сторону города. В изменчивую тишину ночи вплетался один лишний звук. Он то приближался, то отлетал, растворяясь в тумане. Я ждал. Боясь упустить эту странность, недвижно слушал темноту. Вот туман донёс уже различимый шорох травы. Слышно было, как хрустит солома, попадая под обтянутые резиной колёса, как пара лошадей неспешно ставит копыта в мягкую дорожную пыль. Поскрипывала рессорой телега, шуршала мягкая ткань. Но ни звука дыхания возницы. ...Цок!.. - неожиданно громко подхватило эхо лошадиный шаг. От неожиданности я вздохнул, стукнуло сердце, медленно начало набирать ритм. Прошло ещё минут пять, прежде чем стало видно лошадей, сонно бредущих по краю дороги. Я ошибся - это была не деревенская телега, а прогулочная коляска. Как она вообще могла оказаться здесь, ночью, без кучера?! Фонарики по бокам не горели, лишь светлым пятном, выделяясь на фоне тёмного сиденья, покачивался то ли клок тумана, то ли забытая длинная шаль. Я хотел отступить назад, раствориться в тенях, но не смог сдвинуться с места, лишь бессильно опустил руку с погасшей трубкой. Коляска же тем временем приближалась. На заднем сидении, запрокинув голову, сидела мёртвая девушка в светло-кремовом платье. В пепельно-русых волосах, рассыпавшихся по плечам, покачивались подвески золотых серёжек с бледными глазками бирюзы. Подъехав ко мне, коляска попала колесом на камень, и девушка качнула головой, уронив её на плечо. Голубые глаза, на долю секунды ожили, глянув куда-то в темноту за мной, и голова вновь мотнулась, откидываясь назад. Платье покойницы было задрано выше колен, открывая белые чулки, кружевные подолы нижних юбок и оборки панталон. Тонкая рука в длинной ажурной митенке, заведённая между ног, вздрагивала в такт хода лошадей. На лице девушки посмертной маской застыло мечтательное выражение - чуть приоткрытые губы с намёком на улыбку. И, обгоняя этот неспешный катафалк, вплетаясь в туманную реку, вился неописуемый по гадости запах: нечто тошнотворно-сладкое и вязкое, словно гнилостный запашок с октябрьского кладбища - след чрезмерного, склизкого блаженства. Я отшатнулся назад, задержав дыхание, хотя в ту же секунду понял, что это бесполезно. Запах витал не в самом воздухе, а пробирался в сознание сонмом нечётких образов. И вслед за ними, накрывая волной, неслось что-то ещё, чему, кажется, не было названия, но от чьего присутствия пробирал такой страх, что я, не раздумывая, нырнул глубоко во Тьму Изначальную. Куда-то в другой сон.
СРЕДА 2 АВГУСТА
к оглавлению Щеки коснулось яркое и тёплое, словно тихонько поскреблось в преддверие снов. Солнечный свет... Я понял, что уже не сплю, и приоткрыл глаза. И тут же, отражённый от стёкол распахнутого окна, луч скользнул выше, забрался под ресницы и веки. Я чихнул от яркого света, чертыхнулся и, закрывая глаза ладонью, попытался отползти в дальний конец дивана. Голова была тяжёлой... - Солнышка он, видите ли, испугался! - в распахнутом окошке показалось насупленное детское личико. - Ты книжку в беседке оставил! Перемахнув через подоконник, рассыпая повсюду крошево древесной коры, листики и тонкие веточки в комнату влетела Фаэ. Вздохнув, я откинулся на подушки, наблюдая за передвижением фэйри из-под опущенных ресниц. Отчитывать её и в который уже раз напоминать, что так делать не следует, не имело смысла. Это всё равно пролетало мимо её остроконечных ушек. Да и говорить я сейчас был не в настроении, стоило всё-таки вчера остановиться на одной бутылке вина. Тряхнув гривой нечёсаных тёмно-зелёных волос, девчонка намусорила на стол и, смахнув оттуда стопку газет, забралась на столешницу с ногами. - К. Бальмонт "Будем как солнце", - по слогам и с чувствуемым акцентом прочла она, склоняясь над книгой, положенной на колени. - Это же совсем новое! И всё в росе было! - бережно отложив томик стихов, фэйри подняла на меня взгляд зелёных глаз, с возмущённо дрожащим золотом зрачков. - Ну и видок у тебя! Это ты что, в одиночку ту бутыль прикончил? Я промолчал. Ответ и так был очевиден. Соскочив со стола туманно-лиственным облачком, фэйри опустилась на диван рядом со мной. - Ты с чего так напился? Первый раз тебя такого вижу... - её узкая длинная ладошка коснулась моего лба приятным холодом, окунула в лёгкий запах прогретой на солнце земли и древесной коры. - Это говорит только о том, что мы ещё мало знакомы, - едва слышно пробормотал я. Голова тут же перестала болеть, и то, что уснул в одежде, да ещё сидя, больше не раздражало. Осталось только сильное желание выпить горячего чая. - Благодарю. - Может водички тебе? - задумчиво произнесла фэйри, приглаживая мне волосы. Я медленно кивнул в знак согласия. - С заваркой желательно. Фаэ мгновенно исчезла, и уже откуда-то с кухни раздался негромкий голосок: - Тебе как обычно, пять ложек сахара? - Если на травах, то вообще без него, - прохрипел я. Медленно поднявшись с дивана, я почти на ощупь выбрался из комнаты - слишком ярким показался мне сегодня утренний свет. Коридор же плавал в зеленоватых сумерках. Через раскрытую напротив дверь библиотеки виднелась картина - сложное переплетение линий, тонкий узор, похожий на те, что остались на каменных кельтских крестах. Я остановился, сосредоточенно фокусируя взгляд на разных частях изображения. Картина была моей, и работал я над ней более года. Зелёный и золотисто-бежевый на полуночно-чёрном фоне. Переплетение букв... Язык, который в этом мире более не звучит... В голове прояснилось, и я облегчённо вздохнул. - А что на завтрак? - неожиданно возникшая в самом конце коридора Фаэ, заставила меня вздрогнуть. - Я, пожалуй, не буду. - Уточнюсь - что сегодня на завтрак у меня? - девчонка, раскинув руки в стороны явно пыталась перегородить вход на кухню пока не получит удовлетворяющий ответ. - Можешь поджарить яичницу, или сделать бутерброды с маслом и мёдом, - предложил я, отодвигая её в сторону и направляясь к ванной комнате. - Опять?! - Ну, можешь поджарить мёда, и сделать бутерброды с яйцом и маслом. - Какой же ты зануда, Эн"шэн! - Фаэ топнула босой ножкой. - Ладно, обойдусь печеньем и съем у тебя весь мёд!!! - она пробурчала вслед ещё что-то неразборчивое и недовольное. Пока набиралась вода, я скинул помятую одежду. Бледно-зелёные плитки пола приятно холодили подошвы. И эта прохлада, и лёгкий полумрак, царившие здесь в противоположность разгорающемуся снаружи жаркому дню, тихой колыбельной погружали в некую грёзу, отрешённость от всего. Вытряхнув из карманов брюк трубку и мешочек с табаком, я переложил их на табурет, открыл длинное и узкое, расположенное выше моего роста, окно. Из-под самого потолка, наискосок, падала полоска зеленоватого света - плющ и ветви деревьев повсюду, где только смогли дотянуться, закрывали стены дома. И, благодаря этому, комнаты первого этажа больше походили на подводное царство, где по светлым обоям колыхались лёгкие тени от листьев. Забравшись в ванну, я закрыл глаза, чувствуя, как вливается сквозь открытое окно тёплый ветерок. На кухне позвякивала посуда, мерно щёлкали в гостиной ходики, по комнатам гулял сквозняк. Слышно было, как колышутся шторы и шелестят разбросанные по полу газеты, а снаружи лениво перешёптывался старый сад. В голове было пусто, и ночное происшествие, а за ним и сон, выплыли в памяти так неожиданно, что я вцепился меняющейся рукой в край ванны, чувствуя, как сбивается дыхание, набирает ритм сердце и заостряются кончики клыков. Наваждение... Неужто я погнался вчера за своим же сонным мороком?! За одним из давних воспоминаний?.. Закусывая губы, я опустился в воду по самый подбородок. Но если нет?.. Если..? Ох, Богини!.. Если бы моё тело могло сохранить хоть частичку её крови!.. Тогда не было бы ни капли сомнений что я увидел в саду: призрак, или что-то совершенно другое... И как страшна одна только мысль, что можно лишиться рассудка!.. Страшнее даже того древнего ужаса, что коснулся меня во сне...
- Эн"шэн? Я поднял голову. Золотые лепестки зрачков в тёмной зелени глаз, бледное детское личико с гримаской обиды - похоже, Фаэ некоторое время пыталась дозваться меня, а я, выйдя из ванной, так и стоял, прислонясь к косяку кухонной двери. - Эн"шэн? - повторила фэйри. - Ну неужели?! Ты проснулся и соизволил обратить на меня внимание? Вот интересно, ты хоть раз можешь соблюсти толику приличий и одеться к завтраку? - Фаэ... - раздражённо вздохнув, я отпустил кончик пояса от халата, который до того крутил в пальцах. - Кто бы говорил... На самой фэйри, был только браслет, сплетенный из выгоревшей на солнцепёке травы, да прозрачная дымка, куском тумана небрежно, наподобие индейского пончо, накинутая на плечи. - И,.. неужели ты была обо мне лучшего мнения? - Да!.. По крайней мере, пыталась... - девчонка проследила, как я сажусь на стул и придвигаю поближе кружку ещё тёплого, пахнущего смородиновым листом и яблоками чая. - Но, увы, несмотря даже на все твои мороки, разумным зрелым мужчиной, соответствующим своему статусу, ты не выглядишь. Особенно поутру с похмелья! - добавила она с неприкрытым ехидством. Я лишь пожал плечами. Отпив чай, осторожно подцепил из тарелки один из уже готовых бутербродов - сооружение из овсяного печенья намазанного маслом, мёдом, посыпанного тёртым шоколадом и корицей - с безразличием подумав, что непременно просыплю какую-то часть на стол, на колени, на пол... - Ты же вроде не хотел есть? - с укоризной буркнула фэйри, передвигая оставшееся в тарелке к себе. - Я передумал... - из-за прожёвываемого куска ответ получился невнятным. - А хорошо, что ты любишь сладкое! - облизав пальцы, Фаэ откинулась на спинку стула. - Тот джентльмен, что владел домом до тебя, был без ума от рыбы. И вся кухня,.. да что там кухня! Весь дом! Ты только представь! Провонял рыбьей чешуёй, кишками, всякими подливами и соусами!!! Это было ужасно! Я лет пять после его смерти не могла приблизиться к дому! Даже в саду меня преследовали эти жуткие запахи! Я уж думала поселиться в том колодце, что у северной стены!.. - Совсем как колодезная фея? - откусывая от "бутерброда" и вновь рассыпая повсюду шоколад, спросил я. - Ты мне не веришь?! Я неопределённо покачал головой, почти не слушая, что она говорит в ответ. В конце концов, Фаэ выговорилась и в наступившей тишине, стало слышно, как в саду тихо посвистывают птицы. Я вздохнул, рассеянно собирая пальцами шоколадные крошки. Что-то со мной случилось... прошедшей ночью... Что-то странное... И сном это определённо не было. Снов, в общепринятом понимании, я не вижу. Я поднял взгляд на Фаэ, та, задумчиво хмурясь, разглядывала меня, с лёгким позвякиванием размешивая сахар в своей кружке. - Ответь, пожалуйста, на один вопрос: если бы в твоём саду побывал некто, чистой крови древних родов, смогла бы ты ощутить след присутствия? - Это в смысле, к тебе кто-то из стародавних знакомцев может наведаться?! - от изумления она упустила ложку из пальцев. - Так смогла бы, или нет? Меня-то вы почувствовали ещё до того, как бумаги о покупке дома были подписаны. Фаэ ехидно прищурилась. - Тебя попробуй не почувствуй! За две ночи, как ты приехал осматривать дом, многие из уснувших на зиму пробудились, и все с нехорошим предчувствием, но снов вспомнить не могли. Да и ночные все как-то разом притихли. Старейшины тогда рассудили - ничего в этом хорошего нет - раз мелочь затаилась, кто-то крупный пожалует. А вот насколько крупный - это был вопрос. А кого ты ждёшь? Я раздражённо дёрнул уголком губ, уставясь мимо Фаэ в открытое окно. На листьях старой яблони, заглядывающей в кухню, плясали солнечные пятна, едва слышимо касались друг друга ветви - спокойствие и тишина. Никого не было тогда в саду, никто не проходил по залитой туманом дорожке, никто не стоял под оплетенной виноградом аркой... Я ведь и сам это почувствовал! - Фаэ, - слова падали медленно, едва слышно, - кажется,.. у меня были галлюцинации... - Ещё бы! - она фыркнула. - Две бутылки, не закусывая! И ты ещё чему-то удивляешься?! Я поморщился, но уточнять, что вино было уже после, не стал. - Ладно, оставим это. - Ну конечно! Оставим! И что я интересно буду делать, если с тобой начнётся что-то похуже галлюцинаций?.. - фэйри скрестила руки на груди, внимательно всматриваясь в моё лицо, словно там уже могли проявиться первые признаки некого ненормального состояния. - Напиши-ка этому своему Велесу, чтобы знал, если что... - Напишу, - кивнул я. - Если что-то подобное повторится, тогда обязательно напишу. Фаэ неодобрительно покачала головой, не сводя с меня взгляда. Я же задумался над вторым, что тревожило лишь чуть менее сильно чем видение в саду. Между тем, что со мной произошло и сном, пришедшим под самое утро, явственно была некая связь. - А не происходило ли в последнее время в окрестностях города чего-нибудь необычного? - Этот твой вопрос как-то связан с... твоими возможными странностями? - насторожилась Фаэ. - Надеюсь, что всё-таки нет. Ночь, или две назад, было совершено убийство. Больше всего это походило на инкуба - след страсти и наслаждения клубился над телом, но к девушке не прикасались, - я встал и, прихватив с собой кружку, направился к распахнутому настежь окну. Солнечный свет, пусть и просеянный через лиственную завесу, внезапно начал раздражать, и я задёрнул занавески. Кухня погрузилась в полумрак. - И ещё, там было кое-что, не успевшее до конца выветриться. Не знаю, как тебе это точнее описать... - я опустился на широкий подоконник, чуть отодвинув занавеску в сторону. Там, где солнечный свет касался спины и затылка, в тело проникала тёплая сонная усталость. И ещё одна, пока что неощутимая, тихая и свинцово тяжёлая, поднималась ей навстречу. Прошедшая ночь вытянула из меня гораздо больше, чем показалось вначале. - Страх... да, пожалуй, так - страх темноты. - Темноты?.. - недоверчиво переспросила фэйри, ставя обратно на стол так и не донесённую до губ кружку. - Вот уж не думала, что услышу подобные слова от ночного! - Да, - я невесело усмехнулся. - Обычно боятся непознанного, того, что невозможно разглядеть и понять. Но и нам во Тьме Изначальной встречается преграда, чужеродная, занесённая туда подобно чуме, пробравшейся на корабль крысой... Слова страж Источника, тебе о чём-нибудь говорят? Девчонка изумлённо приподняла бровь, затем фыркнула, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи. - Эн"шэн, да ты, в самом деле, бредишь! Это такая древняя история, как... - она обвела кухню взглядом, подыскивая подходящее сравнение, пока тёмная зелень глаз не остановилась на мне. - Я и не говорю, что это в точности то существо, что были тогда, хотя ощущения от него остались очень уж знакомые. Да и какой-то инкуб наследил в том же месте, и, надо полагать, в то же время. - Как-то оно всё странно... - задумчиво покачав головой, Фаэ развернулась ко мне, за одним сметая на пол большую часть крошек. - А где это было? - На одной из дорог недалеко от города, - в подробности я вдаваться не стал. - Ну, ни о каком инкубе, промышляющем за городом, да ещё в столь убийственной компании, я точно не слышала, - Фаэ покачала головой. - Да и заговорили бы о таком сразу. Ты уверен, что это тоже не было галлюцинацией? Ночной, в компании древнего стража? - Уверен, - поставив, уже пустую кружку на подоконник, я прикрыл глаза. - Спроси лучше у Рыжего. Если в Гатри и его окрестностях началось что-то странное, не поверю, чтоб в "Золотом Усе" об этом не болтали.
Паромобилем я так и не обзавёлся, лошадей не держал, а отправляться в пешую прогулку в столь солнечную и жаркую погоду было бы изощрённой пыткой. Поэтому до городского жилья я добрался только перед закатом. И с удивлением обнаружил, что не появлялся здесь больше месяца. Такая охапка корреспонденции, что вручил мне консьерж, могла вырасти именно за месяц с небольшим. Квартира, на последнем, четвёртом этаже, что я снимал в этом доме, встретила тишиной, застоявшимся, нагретым за день воздухом и старым запахом масляных красок пополам с пылью. Шкафы с книгами и оружием, сабли и ятаганы на стенах вперемешку с китайскими веерами, наброски картин, рассохшиеся сундуки, старые рукописи - всё это присыпано курительными трубками, статуэтками, тубами с краской и кистями. Все горизонтальные поверхности, за исключением кровати, парочки диванов и кресла, были загромождены всевозможными, не нужными уже вещами. Большое, пустое и захламлённое за прошедшие двенадцать лет помещение показалось сейчас похожим на склеп, устроенный в вороньем гнезде. А ведь менее года назад мне здесь нравилось. И даже то обстоятельство, что приходилось при этом притворяться человеком - Даниилом Навь тридцати восьми лет от роду, приехавшим неразбери-поймешь откуда, со странным акцентом, и ещё более странным образом жизни - скорее забавляло, чем доставляло неудобства. Но в начале этого лета душные, наполненные жарой улочки города всё больше стали напоминать капкан, в котором не было желания находиться даже ночью. Вздохнув, я направился к библиотеке, открывая по пути окна. Вместе с лёгкой прохладой августовских сумерек впуская приглушённые поворотом улицы звуки с Вечернего бульвара: голоса гуляющей толпы, шум от проезжающих экипажей, назойливые сигналы машин. Закинув всю почту на диван, я раскурил трубку и лишь после этого принялся за письма. Несколько посланий оказалось от Стоунов - Эва и Арктур искали меня... Откидываясь на мягкие подушки, я прикусил губу, чувствуя себя чертовски неловко. Кажется, я попросту забыл сообщить друзьям, что приобрёл дом почти за городом и намеревался прожить там до самой зимы... Арктуру, с его-то связями, ничего не стоило найти меня, при том, достаточно быстро, но время, когда подобные выходки нами обоими воспринимались как игра, уже давно прошло. То, что ни одного послания он не отправил на Озёрную, лишь подтверждало это. Нужно будет зайти к ним на неделе, извиниться за исчезновение и молчание. Да и в последнем, коротком письме, почти записке, Арктур напоминал, что в эту субботу состоится очередное собрание нашего клуба, где будет присутствовать друг Эвы по переписке - Габриэль Сен-Гильерн виконт Л'Атонн, с которым она уже давно хотела всех нас познакомить. Клуб - "Общество Духов", созданный двенадцать лет назад, после нашего нелепейшего знакомства со Стоуном, был литературным, хотя присутствовали там и художники, и музыканты. Я дёрнул уголком губ в усмешке, вспомнив кафе на площади Золотой пыли и молодого офицера который излишне громко для моего слуха, обсуждал с товарищами забавного иностранца в чёрном. Я тогда просидел около пяти минут, уткнувшись в газету, но всё же не выдержал, резко встал из-за стола и, подойдя к шумной компании, вызвал главного шутника на дуэль. Кто бы мог подумать, что вместо дуэли будет длинный - длинный разговор и отыщутся общие интересы. Перебрав остальные письма и не найдя там ничего особо занимательного (несколько отзывов о последней моей книге, приглашение на любительское собрание спиритуалистов...), я всё же развернул сегодняшний выпуск "Голоса Гатри". Ещё две штуки их, что нашлись у консьержа, вышли в начале прошлой недели, и вряд ли могли содержать то, что я искал. Впрочем, я не был уверен, что именно хочу там найти. Заметку о странном убийстве некой молодой особы, или же что-то странное вообще? Точно уж не успокаивающие слова в статье какого-нибудь врача, что не всегда галлюцинации возникают у субъектов психически нездоровых. Мыслю, следовательно, существую - для меня это утверждение более верно, чем для людей и многих других, к роду людскому отношения не имеющих. И если сознание начало выкидывать фортели подобные вчерашнему, со мной и в самом деле что-то не так... Невесело усмехаясь своим размышлениям, я просмотрел главные новости среди которых, до сих пор, значилось празднование трёхсотлетия здания университетской библиотеки и скорое открытие нового завода Уатингтона. В "Вечернем" театре шла пьеса Шекспира "Сон в летнюю ночь". Гатри не настолько большой город, чтобы газетчики не обратили внимание на смерть девушки. Другое дело, что им могли запретить писать об этом. Ведь неизвестно, из какой она семьи, и при каких обстоятельствах нашли тело. Если нашли... Заново набив трубку, я принялся внимательно изучать газету. Искомое нашлось, если, конечно, это было оно, в разделе забавных происшествий... Маленькая заметка о пропаже и находке одной из колясок компании "Брик и сыновья". Пропала она вместе с лошадьми 31 июля. Обратно была доставлена констеблем Бэзилом, который обнаружил коляску ближе к полудню первого августа мирно стоящей на площади Старых фонтанов... Отложив газету в сторону, я задумчиво перевёл взгляд за окно. В густой синеве небес уже плавали первые звёзды. Но шум на Вечернем бульваре даже и не думал стихать. Воздух, текущий в открытые окна, казался чуть влажным, с запахом мокрой земли, дыма, принесённого ветром откуда-то с вокзала, или фабричного района. Ночью будет туман. Мне совершенно не хотелось выходить на улицы, по которым гуляло столь много народа. Город... Кажется, я успел от него отвыкнуть. Вернувшись к не разобранным журналам и газетам за прошлый месяц, я неспешно пролистал "Комментатор Гатри", рыхло шуршащий "Нью-Телеграф" с обычной их пестрящей рекламными объявлениями передовицей и "Воскресный вечер". Расправив тоненький журнальчик на коленях на какое-то время, погрузился в фотографические достижения общества любителей Гатри и посредственного качества, почти вязнущие мёдом в зубах, рассказы. Большая часть их посвящалась истории и восстановлению пострадавшей недавно от огня старой церквушке Святого Патрика. Когда шум на ближайших улицах стих, часы показывали без четверти полночь, и в августовской темноте за окнами уже плыл туман. Потянувшись, я поднялся с дивана. Вновь прошёлся по комнатам, закрывая окна, оставив открытой только дверь, выводящую на крышу, на своеобразный балкон, где хотел когда-то устроить зимний сад. Ночь выдалась прохладной и, хотя к холоду я малочувствителен, сегодня плащ накинул не раздумывая. Покрой его, наверно, лет десять как вышел из моды, а чёрная ткань начала выцветать. Но кто меня, в конце-то концов, увидит?
Незаметной тенью проскальзывая по переулкам и дворикам, скрытым за роскошными фасадами домов Вечернего бульвара, я вслушивался в ночь. Туман, вливаясь в узкие гулкие улочки, казался здесь вышедшим из берегов Стиксом. Оседая прохладой в неровностях стен и цепляясь за водосточные трубы, он впитывал в себя все шорохи и запахи и искажённые их отражения отпускал бродить по лабиринтам подворотен и переулков, забрасывая иногда на крыши. Почти рядом, неразличимые в тумане, проплыли призрачные фигуры, и эхо негромкого разговора переплелось с шорохом листьев - фэйри, или младшие из Ночной Ветви. Больше в тумане, севернее Старого города, мне никто не встретился. Казалось, Гатри опустел, замер в каменном сне домов и мостовых. Здесь, а в особенности в районе Скорбных ворот, селилась лишь всякая мелочь из младших родов. Над темнотой Тихой улочки, которую пытались развеять мерцающие точки фонарей, выплыла кирпичная тень крепостной стены, уходящей корнями в неразличимую тёмную тушу холма. Поднявшись по самой крутой из ведущих в Старый Гатри дорог, я остановился у перекрытого решёткой тоннеля ворот. У каждого уважающего себя города должна быть граничащая с идиотизмом, но совершенно безобидная традиция. В Гатри, похоже, всегда будут закрывать на ночь Скорбные ворота, чтобы Смерть, случайно, не заглянула в гости. Интересно, как себя при этом чувствуют люди, живущие внизу, вдоль дороги, по которой может прогуляться Смерть?.. Я скользнул взглядом вниз, по крышам спящих домов, по верхушкам деревьев. Скорее почувствовал, нежели увидел, свечение призраков у дальней, игольчатой тьмы леса, что, нехотя, отступал под натиском садов за Вишнёвой речкой. Старое кладбище. На самом деле старое - только призрачный след от памяти усопших. Семейные склепы в окружении печальных каменных ангелов, чугунные ограды... Деликатное покашливание за спиной отвлекло меня от размышлений. - Господину чего-то угодно? - сразу, как только я повернулся на звук, осведомился привратник. Глаза, оранжевыми огоньками мерцающие в полумраке, оглядывали меня с интересом и насторожённостью. - Да, - кивнул я. - Будь добр, позови Феску. Похожий на чёрного пушистого паука, фэйри мигнул в знак согласия, и быстро перебирая длинными лапами, полез вверх сначала по решётке, а затем по самой стене. Приготовясь к долгому ожиданию, я достал кисет и принялся неспешно набивать трубку. Я мог бы начать и с Ронова "Золотого Уса", но в этот час у него ещё сидели личности, ни слышать, ни обонять которых не хотелось. С Феской же было приятно иметь дело в любое время суток. Приехав в Гатри откуда-то из Испании, он быстро подобрал под себя большую часть города и многие младшие рода, вне зависимости от того, к какой Ветви принадлежали, слушались его слова, и, при надобности, выполняли поручения. Лишь через четверть часа, не раньше, высветился крохотный клочок тумана у моих ног, затем ещё один, чуть повыше. Неясным контуром проявилась красная и в самом деле похожая на турецкий головной убор шапочка, наскоро вырисовалось маленькое мохнатое тельце. Светящиеся пятнышки тумана ночной фэйри держал в длинных костяных лапках. - Доброй Ночи, синьор Shade1. - Доброй Ночи, - я чуть склонил голову в ответном приветствии. - Не появлялось ли в ваших владениях чужаков в последнее время? Или может ваши соседи из крепости, или с Низины говорили о новоприбывших? Прежде чем ответить, Феска несколько секунд перебирал в пальцах светящийся туман, с задумчивым прищуром глядя на тускло освещённую светом электрических фонарей решётку ворот. - На холме и под ним власть Огненной. И если ведьма кого-то впустила, то не скажет ни мне, ни вам, а в Низине всегда полно мелкой дряни, но они сами себя и жрут. - А если не мелкой, Феска? - Вы тревожитесь, - отметил фэйри. - Есть у меня нехорошее предчувствие... Бросив ещё один взгляд мне за спину, туда, где сидел похожий на паука привратник, Феска покивал. - Я скажу смотрителям прочих ворот, чтоб посмотрели, послушали, поспрашивали. Но на вокзал сходите сами, Мотыль якшается с низинными трупоедами, я с ним дел больше не имею. Приходите через пару ночей к любым воротам. Я слегка склонил голову в знак согласия и прощания. Отчего-то немногословный сегодня Феска исчез в той же последовательности, что и появился. Взлетев над воротами, я замер чуть выше громоздких зубцов сторожевых башен, оглянулся на укрытый туманом город, и тихим шорохом одежд нырнул в полумрак старых улиц. Темнота проводила меня вдоль внутренней стены, подмигнула сквозь витражи гораздо более позднего, чем сама крепость, собора, усмехнулась моим отражением из окон новоотстроенного здания банка. Ступив на мощёную булыжником Торговую площадь, я выпустил тонкие паутинки крыльев, вслушиваясь в медленные мысли камней и домов. Сюда, как в чашу, со временем, стекалось всё, что происходило в Старом городе. Камень под ногами хранил память о многих днях суеты и шума, помнил следы почти всех жителей Гатри, нёс смутные, смешанные между собой запахи товаров, что когда-либо предлагали здесь. Помнил прошлое, недавнее и совсем далёкое, когда площадь эта была центральной, когда по камням ступали воины и лилась кровь. Но сейчас здесь было спокойно - ничего сверх того, что бывает в городе летом, хотя на самой границе чувствительности трепетало смутное беспокойство, словно эхо от дальнего страха... Город не таился от меня, как от любого другого, кто мог спросить и услышать ответ, но отвечал сотнями голосов, и на все вопросы сразу, даже на те, что я и не думал задавать. Что ж, похоже у меня сегодня ночь полётов.
В проулок Кошачий я влился тонкими паутинками теней. Здесь повсюду витал тот незримый "аромат" безнадёжности, похоти, страсти, пустоты - гнилостный и сладковато-тягучий, как запашок с октябрьского кладбища. Проулок уже давно разросся в целую улочку "красных фонарей", но название так и осталось, словно пытаясь обмануть благочестивых горожан, что в Гатри этого греха всего лишь несколько домов. Прячась в тенях от глаз местных обитателей и посетителей, я прошёл до Ореховой улицы. Туман пропах не столь уж и близкой отсюда рекой. И в нём смех, ругань и просто голоса сливались в однородный шум, а мутный свет, выливаясь из окон, растворялся уже через несколько шагов. Вся улица походила на плохую декорацию к истории про лондонского Джека Потрошителя. В грязном желтоватом свете, сочащемся из приоткрытой двери, появились две женские фигуры. Одна из них пошатывалась, поминутно прикладываясь к маленькой фляге. Казалось, шагни они в сторону, и за их спинами из темноты ступит в серое подобие света высокая фигура с широким ножом в узловатой руке... Искать в Кошачьем проулке инкуба не имело смысла - такой ночной растворился бы на фоне всего, что здесь находилось. Но было в моём сне и чувство давно забытого страха, скользящего по самой грани сладковатого запаха разложения и похоти. И, как знать, не наткнусь ли я на него в месте, куда инкуб вполне мог заходить, чтобы поесть? Но искомого не обнаружилось. Чувствовалось что-то неясное, тревожное, но было ли оно старым, или появилось недавно, я сказать не мог, так как никогда прежде не обращал внимания, что для таких улиц норма. Свернув с Ореховой в безликий тёмный проулок, я замедлил шаг. У стены дома, на противоположном конце, почти незаметно шевельнулась куча, как мне сначала показалось, грязных старых тряпок. Бездомный не выбрал бы такое место для ночлега, а от спящего прямо под чьей-то дверью пьяницы, даже в этом, провонявшем чёрт знает чем тумане, пахло бы иначе. Куча шевельнулась ещё раз, и я, не доходя до неё с десяток шагов, остановился. Из-под тряпья, старых газет и прочей неопознаваемой рухляди на меня уставился ярко-зелёный глаз. Обладателя глаза когда-то прозвали Чокнутым Лисом. Он и вправду принадлежал к крови двуликих, но сам, вероятно, забыл об этом. Может быть, родичи прогнали его из клана, а может быть, он сам ушел доживать свои дни среди людей. Я раздражённо вздохнул, вспоминая как ещё, в обход этого места, можно выйти на Приречную-малую. Но Лис оказался более проворен, чем я ожидал. Подскочив, он кинулся ко мне, и я едва успел уйти в тени. Соприкасаться с владельцем легионов блох и неизвестно чего ещё не было ни малейшего желания. - А-а!!! - завопил Лис, тыча грязным пальцем в темноту перед собой. - Боишься демон? Боишься! Я выследил тебя и не пущу дальше! Ибо, как говорит Отец наш Небесный salva nos ab igne inferiori... leo inanis subolet mihi... Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum!2 Я чуть отступил, намереваясь проскользнуть мимо него, но Лис резко выставил в сторону другую руку с зажатым в пальцах небольшим крестиком, заставляя меня вновь отшатнуться назад. Похоже, он обладал большим, чем просто зрение и нюх. Не каждый бы смог различить, что в одном месте тёмной улочки темнота чуть более плотна. Я попятился. - Ты! Ты прячешься в чужих тенях! - уже почти выкрикивал он, размахивая крестиком, наступая на меня и всё более распаляясь. - Ты крадёшься по чужим снам, высасывая их!!! Тянешь как сладкий нектар из чаши!!! - тут Лис неожиданно замер, хихикнул и продолжил уже ехидным шёпотом. - А сюда ты войти не можешь! Духи не пускают тебя! Церковь гонит тебя прочь своими святыми... Хе-хе, пусть они всего лишь и люди. И я - старый Лис, говорю тебе: убирайся отсюда! Изыди! Да будет так!!! - последние слова он выкрикнул во всё горло. Где-то позади меня со скрипом открылось окно и со словами "а вот щас я тебе, чёртова пьянь!.." в грязь и пыль, заменявшие здесь тротуар, полетела пустая бутылка, а Лис вдохновенно забормотал что-то неразборчивое, не то заклинание, не то молитву. Плюнув на всё, я ушёл в тени чуть глубже. Шагнул мимо зашедшегося в тихом истерическом смехе двуликого, мимо старых домов, мимо чужих снов, дальше по темноте, чуть южнее от вокзала и этого места.
Дома здесь, в основном, стояли четырёхэтажные, достаточно добротные, но, на первый взгляд казались старыми и ненадёжными. Покатые крыши с закопченными обрубками-дымоходами, окна первых этажей столь высоко от земли, что подоконник можно было достать, только привстав на носки ботинок, к прочным дверям вели лестницы - стёртые, выщербленные, нередко заваленные различным мусором. Стены больше походили на подножье крепости, часто осаждаемой неприятелем. По весне эту часть района подтапливала выходящая из берегов река Терновка, поэтому штукатурить и отчищать что-либо, местным обитателям казалось неблагоразумным. На чердаке одного из этих домов жила ведьма. Не такая, как принято их сейчас изображать ни по внешности, ни по роду занятий. Женщине на вид можно было дать лет тридцать пять - русые, с медным отливом, волосы, светлая с едва заметными веснушками, кожа, глубокие фиалковые глаза. Черты лица её - тонкие и изящные, доставшиеся от неведомого эльфийского предка, чуть портил длинноватый прямой нос. За щербатыми закрытыми ставнями, еле уловимый, трепетал огонёк света. - Глэдис? - негромко позвал я. Паутинки теней, всё ещё выплетающие пальцы, тихонько ударили по дереву. Несколько секунд не было слышно никаких звуков, лишь ровное, размеренное дыхание. Я уже хотел постучать повторно, решив, что женщина крепко уснула, оставив непотушенной лампу, но тут услышал шорох одежды и тихие шаги. Щёлкнула оконная задвижка, и ставни открылись мне навстречу. Нет, Глэдис явно не спала, хоть одета была в одну лишь ночную рубашку. На столике, где горела ярко-синяя парафиновая свечка, лежала закрытая книга в потрёпанной тёмной обложке, маленький нож с белой костяной рукояткой и чаша с водой. Остальные рабочие инструменты ведьма успела спрятать. - А, искуситель явился, - усмехнулась она, отходя в сторону и давая мне влететь в комнатку. - Я же говорила, помнишь? Ты придёшь ко мне, и будешь ещё сожалеть, о том, что ушёл в прошлый раз. Я закрыл за собой ставни. В дрожащем от сквозняка свете плясали лишние тени не успевших сложиться крыльев. - Нет. Я пришел по другому поводу. - Вот как? - Глэдис повела бровью, вновь усмехнулась. - Ты так настойчиво стучишься ко мне, влетаешь через окно с горящими от нетерпенья глазами, но говоришь, что пришел по другому поводу? Я лишь пожал плечами, оглядываясь вокруг - похоже, ничего не изменилось - маленькая комнатушка с покатым потолком-крышей, в которую вмещались лишь кровать, крохотное трюмо, да шкаф, откуда сильно пахло сушёными травами. - Как ты здесь живёшь? - вновь изумился я. - Так, понемногу, - улыбнулась женщина. - Или ты думаешь, что у тебя одного по нескольку квартир в городе? - Хм. Стульев здесь не было, и я устроился на подоконнике, поставив на него одну ногу и обхватив колено руками. Глэдис расположилась напротив, на расправленной кровати. - Ты всё такой же... - взгляд ведьмы скользнул по моему лицу, остановившись на глазах. Предложение она не закончила и, по правде говоря, заинтриговала. - Какой? Губы её посетила странная улыбка, длинные пальцы прошлись по тонкому кружеву над грудью, как бы случайно сдвигая его. - Так зачем же пришёл ко мне? - полушёпотом проговорила она. В каждую букву, в каждое движение губ, была заплетена магия. Я усмехнулся, Глэдис и в прошлый раз пыталась соблазнить меня, правда, своими собственными силами, без заклинаний. - Ты не замечала в последнее время чего-нибудь необычного? Особенно по ночам? - Вот как?! - женщина вскинула брови, на мгновение по её лицу промелькнула тень разочарования. - Уж не подался ли ты в полицейские? Да-а, тогда всем преступлениям скоро придёт конец! - она фыркнула. - Почему я должна отвечать на твои вопросы, если ты не хочешь исполнить всего лишь одну мою просьбу?! - Ох, Глэдис! Не начинай пожалуйста! - А ты никогда не думал, что я хотела провести с тобой ночь? Просто потому, что ты красив, потому, что нравишься мне? Да уж! Я усмехнулся. Зная её страсть к познанию всего, что так, или иначе, имело отношение к магии, Истории, да и всему тайному в общем... Подозреваю, что эта заинтересованность мной была из области естествоиспытателя. Очень отчётливо представилась сухая, излагающая только факты, запись в её колдовской книжке-дневнике: "...есть предположения о наличии нестандартных групп мышц в лобковой области. Оволосение тела пониженное - надо посмотреть, повторяются ли зоны оволосения по человеческому типу..." - Глэдис, - укоризненно произнёс я. - Ну, хорошо! - ведьма чуть запрокинула голову, коснулась локона светлых кудрей, словно невзначай открывая изгиб шеи. - Тебя интересует, не происходило ли в последнее время чего-то настолько необычного, что простые люди даже не обратили бы на это внимание, так как это больше того, что может воспринять их разум? Я кивнул. То, что я искал, было как раз из разряда описанного. - Что-то, настолько странное, что, не успев произойти, тут же стало частью старых легенд, смешалось с ними и опять забылось? А вот это уже становилось интересным. Я молча ждал продолжения. - А что ты готов дать взамен? Уж точно не то, чего бы мне хотелось...- Глэдис прикрыла глаза, пропуская прядку волос сквозь пальцы. - Знания, - предложил я. - В твоих книгах, конечно, кое-что есть, кое-что ты сумела вытянуть из здешних мостовых и старых домов, но это лишь малая песчинка. Женщина хмыкнула. - Я подумаю над этим. - Так что там насчёт того, что стало частью старых легенд? - Какой ты нетерпеливый! Будь ты демоном, мы бы заключили контракт и осталась хоть какая-то гарантия, что свои обещания ты исполнишь. Даже будь ты сошедшим с ума жителем холмов, я смогла бы верить твоему слову... - Значит моему слову, слову ночного ты не веришь? - я чуть приподнял бровь. Окажись на моём месте кто-то из ушедших в холмы, вряд ли ведьма всё ещё оставалась жива, но и вряд ли эльф стал разговаривать с этой полукровкой. - Мне нужна предоплата! - заявила Глэдис. Секунд десять мы сидели молча, глядя друг на друга. В конце концов, я усмехнулся, вставая с подоконника и разминая начавшие затекать пальцы. - Хорошо, - медленно проговорил я. - Ты получишь эту предоплату, но покуда не узнаю то, что меня интересует, будешь помогать в поисках, чем бы они ни закончились. - Наитшэйм!3 - Глэдис прищурилась. Видно было, что она напряглась, не уверенная в том, что именно может последовать за моими словами. - Я знаю, как тебя зовут на самом деле, и ты не сможешь причинить мне вред!!! - Кхм... - я еле сдержался от смешка, услышав своё "истинное" имя. - А зачем бы мне причинять тебе вред, если я нуждаюсь в твоей помощи? Глэдис судорожно вздохнула, прикусывая нижнюю губу. Глаза ведьмы загорелись от возбуждения, но желания физической близости от неё не исходило. - Ты уверена? - усмехаясь, прошептал я. - Зачем тебе это вообще нужно? - Я ведь не спрашиваю, зачем тебе то, о чём ты спросил? - так же шепотом ответила она, отводя в сторону кружева и оголяя правое плечо. - Действительно, не спрашиваешь... Я опустился на кровать позади неё и, обхватив одной рукой за плечи, в лучших традициях романа Стокера укусил в шею. Глэдис вздрогнула от прикосновения прохладных губ и замерла, скорее всего, тщательно анализируя свои ощущения и мои действия. Я закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на вкус крови. Похоже, в последнее время питалась ведьма чёрт знает чем. Хорошо, что пылкой любовницей она притворяться не стала, и вся эта сцена прошла без стонов, шепотов и телодвижений. Случись это, боюсь, я б не сдержался, а смеяться и аккуратно пить кровь ещё ни разу у меня не получалось. Так и не открывая глаз, я начертал над ранками знак Тишины и отстранился, опираясь руками на постель позади себя. Лёгкие волны тепла обволакивали тело, смывали липкую, давящую усталость, вымывали ноющую тяжесть уже проступающей головной боли и тонкий холод в кончиках пальцев. Можно было взять и больше - что люди, что полукровки быстро восстанавливают силу. Из размышлений меня вывели прикосновения острых ноготков к подбородку. Глэдис сначала осторожно поводила пальцами по скуле, затем бесцеремонно потёрла щёку. - Что ты такое вытворяешь?! - возмутился я, перехватывая её руку за запястье. - Странно, я думала, ты должен стать теплее. - У тебя уже был подобный опыт? - я вскинул бровь, разглядывая Глэдис. - Тебя это не касается. Я усмехнулся, провёл кончиками ногтей вдоль оборок на груди, запустил, всё ещё холодные пальцы другой руки ей в волосы. Приблизясь к лицу Глэдис настолько, что мы почти касались кончиками носов, я не смог отказать себе в маленьком безобразии и лизнул её в губы изменившимся на несколько мгновений, холодным, по-змеиному раздвоенным языком. - Даниэл!!! - Глэдис попыталась меня оттолкнуть. - Мы можем обойтись без... такого? - Можем, - кивнул я, опуская руку ей на плечо и опрокидывая на кровать. От неожиданности ведьма вскрикнула. Я зажал ей рот ладонью. Свечка, горящая на столике трюмо погасла, и в наступившей темноте проявились все звуки, даже те, что были до этого чувством и цветом. В бешеном ритме сердца дрожал страх, страх был в запахе её тела, страхом пульсировала её кровь во мне. И тихим спокойствием лунного света с моей ладони тёк быстрый ручеёк крови. В первые секунды Глэдис не сопротивлялась, замерев от ужаса, после уже не хотела отрываться. - Я даю тебе Силу, - тихо зашептал я ей на ухо. - Всё, что сможет понять твой разум и вместить твоя память, останется с тобой. Как только солнечный свет коснётся тебя, моя кровь уйдёт. Теперь ты моя должница. Темнота, столь услужливо порезавшая руку, заживила рану, и лишь после этого я отнял ладонь от губ ведьмы. Медленно поднимаясь на руках, я сел на кровати. Голова немного кружилась от шелестящих, пока ещё невнятно голосов - памяти крови. Глэдис так и лежала с распахнутыми, чёрными глазами. - Боги... Даниэл... что ты со мной сделал? - едва слышно произнесла она, поднимая руку и разглядывая её. - Я вижу в темноте?.. Восхитительно!.. Но... ты ведь не мог превратить меня во что-то себе подобное?.. - Нет, - тихо ответил я. - Ты ведь слышала - я дал тебе Силу, возможность видеть и чувствовать большее. Женщина села, откидывая волосы за спину, качнула головой, рассматривая меня с пристальным любопытством. - Даниэл, ты сказал, как только солнечный свет коснётся меня, твоя кровь уйдёт. А что станет со мной? - Ты больше не сможешь ощущать мир так, как доступно тебе это сейчас. Итак, я бы хотел услышать то, за что заплатил. - Всего лишь слухи, - покачала головой женщина. - Но раз уж так хочешь знать... пару недель назад, в церкви Святого Патрика обвалилась крипта. А где-то с месяц до этого ко мне пришла одна девчонка, просилась в ученицы. Я не взяла её - принять в ученицы такую, всё равно, что выставить себя на посмешище. Она устроила скандал, грозилась, что знает, как разбудить некоего покровителя, и сделает это без моей помощи. - Разбудить? - переспросил я. - Да. Есть предание, что в той самой церкви погребён один монах, который обладал волшебной силой, и мог лечить людей, но, по другой легенде, там заточён старый колдун. - И что же, она его разбудила? - Нет конечно! - Глэдис передёрнула плечами. - Эта неумеха! Может она и пыталась, но пол там провалился как угодно, но не благодаря колдовству. - Откуда ты знаешь? - Я была там, пока полиция всё кругом не оцепила - говорили, что боятся обвала, но я-то знаю, что боялись взрыва. Какой-то умник решил, что под каменной кладкой стал скапливаться газ и его взрыв всё разрушил. - А та девушка, как она выглядела? - мне отчего-то подумалось, что Глэдис примется описывать портрет виденной во сне мёртвой блондинки. - Зачем она тебе? - удивилась ведьма. - Неужто решил взять под крылышко? Последнее она произнесла с таким ехидством, что я лишь вздохнул. - Глэдис... Ведьма пренебрежительно фыркнула. - Я не помню, как она назвалась. Да и что толку? Думаешь, сказала бы настоящее имя? И как она выглядит, тоже не помню. Как распущенная девица, наглая, вызывающе одетая. И понятия не имею, где она может быть сейчас!.. Что тебе ещё рассказать?.. - ведьма задумалась, чуть склонив голову набок, провожая взглядом крохотного мотылька, залетевшего в комнату. Мне пришлось кашлянуть, напоминая о себе. - Ах да, в прошлом месяце, здесь, пропало несколько нищих, - взгляд тёмно-фиалковых глаз скользнул по моему лицу. - Ты ведь наверняка, хоть раз, да видел Чокнутого Лиса? Он спит где-то в старых складах за Йоркской улицей. Жуткий старикан... Я кивнул. Если приходилось бывать в Низине, причём достаточно долго, Лис, каким-то непонятным образом отыскивал меня и спектакль с изгнанием нечистого духа начинался во всей красе. - Так вот, - продолжила Глэдис. - Он заявил, что знает демона, который повинен в смерти его сотоварищей по помойке и своим долгом считает выследить и поймать его. А знаешь, как он описал того демона? - Понятия не имею. Поведай. - Глаза, как болотные гнилушки, тощий как жердь, патлы длинные, чёрные как смоль, а нос, как кривой птичий клюв... Я фыркнул. - Лис меня всегда недолюбливал. Понятия не имею, из-за чего. - Значит, я угадала, он и в самом деле говорил о тебе? - Глэдис усмехнулась. - Да, - я дёрнул уголком губ в ответной усмешке. - Только в прошлый месяц в Низину я вообще не наведывался. - А сейчас? - ведьма приподняла бровь. - Что случилось, что ты пришёл сюда, да ещё с такими вопросами? - Пока не знаю, - честно ответил я, - но, надеюсь, с твоей помощью, скоро разберусь в этом. Теперь, когда в твоём распоряжении есть частица моей Силы, ты сможешь узнать и более интересные вещи, чем бред старого оборотня. - Хочешь, чтобы я пошпионила для тебя? - ухмыльнулась ведьма. - Да. Я загляну на исходе следующей ночи. Я встал, и уже протянул руку, чтоб открыть ставни, но почувствовав странное то ли сомнение, то ли желание Глэдис, оглянулся через плечо. Женщина сидела, подобрав под себя ноги, не замечая, что ночная рубашка сползла, почти открыв её грудь. В фиалковых глазах плавал лёгкий, только начавший зарождаться испуг. - В чём же подвох, а, Даниэл? - проговорила она, тихо-тихо, так, что только я и смог бы услышать. - За такую мелочь - такая плата?.. - Ты ведь всё равно не поверишь мне, что бы я не ответил, не так ли? Но можешь считать, что я забочусь о безопасности города. Долгой тебе Ночи, Глэдис, - я улыбнулся уголками губ и, открыв, наконец, оконную задвижку, вылетел в темноту и туман улицы. Конечно, ведьма не рассказала и половины того, что знала, но теперь это уже было неважно. Её кровь помнила всё, возможно даже больше, чем её память. Девушка, приходившая к Глэдис, назвалась Марлен, фамилию она не говорила. Невысокая, с коротко остриженными тёмными волосами и странными чертами лица - словно в столь молодом возрасте она уже попробовала не один запретный плод, и это запечатлелось в пренебрежительных складочках около рта. Большие желтовато - ореховые глаза и чувственные губы больше всего запомнились женщине. Но всё остальное, лучше всякой личины, скрыл развязный тон, голос с наигранной, как у уличной проститутки, хрипотцой, и манеры поведения. Было ли это её истинным обличием? Глэдис показалось, что да, я же сомневался. И ещё, в тот день, когда в церкви за Монастырской площадью обвалилась часть пола, Глэдис почувствовала всплеск некой силы и, заинтересованная этим, действительно, пошла туда. А после, напуганная (вот только чем?!), ведьма вернулась в чердачную комнатушку и почти не выходила оттуда.