Аннотация: Прошло сто лет со времени Октябрьской революции, и вот ее главный герой возвращается...
Глава I. Москва - звонят колокола
Закат расстилался над Москвою. Лучи лениво скользили по Красной площади, отражаясь от башен, поблескивали купола церквей на Соборной площади, они то словно собирали вокруг себя всю энергетику осеннего угасающе-оранжеватого солнца и выстреливали ее в определенную точку, то на мгновение остывали.
Часы пробили четверть восьмого. То есть пробили они один раз, и именно в честь данного временного промежутка. Пестрая толпа, вооруженная в первую очередь средствами для фотографирования, неспешно передвигалась, не имея определенной конечной цели, горланя на всевозможных мировых наречиях. Большой редкостью среди них были индивиды, идущие быстрым шагом; таких всегда много у метро и еще больше в метро (удивительно, не правда ли? Но, более того, на автобусных остановках их, напротив, больше, чем в автобусах! Не верите - проверьте!), бегут они, не замечая остальных, готовы идти на таран; это люди в себе уверенные, хотя под таких могут и маскироваться, и вполне себе успешно, отрешающиеся вглубь себя и забывающие об окружающем, при этом по инерции бегущие (подобная инерция может в одном случае из ста сыграть злую шутку в виде поворота не туда, вплоть до шага под колеса несущегося на полной скорости автомобиля) в обреченную суетную неизведанность, а если выражаться по-старинно-сказочному, то туда не знаю куда.
Очереди в мавзолей, как то случалось в прежние советские времена, не наблюдалось, да и к тому же вечером он был уже закрыт. Зевак вокруг лобного места, как во времена Ивана Грозного, также было немного, мораторий на смертную казнь сделал свое пацифистское гуманистское дело, поэтому и стрельцов, висевших на стенах, как во времена становления Петра Первого, не было. Минин и Пожарский, немного одинокие, смотрели как всегда в одну точку, и как будто продолжали свое вечное совещание. Кто прав - кто виноват? Почему наша гордость, наша самая святая земля пала под пяту врага? Соберемся же, братья, во имя духа святого, обратим недругов в бегство! Но некому было услышать этот диалог - прохожие за всю свою жизнь ни разу не задумывались о количестве войн с Польшей (даже когда списывали ответы на экзамене по истории), не страдали полонофобией (а ведь как прекрасны шутки про пирог!), да и вообще не являлись людьми, способными о чем-либо задумываться - на то они и прохожие. 'Смотри, смотри, стена из кирпича! Неужели, это Кремль?' 'Похож, он, он!' - радостно кричат только сегодня прибывшие из городка, где квартал из домов серии I-447 является вершиной цивилизации, а памятник Ленину - неизменным магнитом для любой компании и ориентиром для свиданий. Примерно так и происходит, проверьте!
Так они мыслят на ходу, и мысли их подобны их скорому шагу. Задумавшийся предпочтет сесть на потертый мхом камень-валун, свидетель многих природных бедствий, возможно и сам порождение неведомой гегемонской силы, исчерпавшей себя ныне. Тем этот камень и привлекателен - одним своим существованием он способен сподвигнуть на написание полноводного фантасмогористического эпоса, равного по силе своей фабулы многим и очень многим произведениям. Но так же и площадь Красная - свидетель бурь и мятежей, снежных парадов и пафосных воззваний. И она очаровывала, пленила, возбуждала своей атмосферой причастности к чему-то великому, выдающемуся из твоей будничной монотонной жизни. И насколько дух этот был русским, настолько уже привычным было то, что речь на разных языках была слышна с разных концов площади. Но ведь, если поразмыслить, а что делать простому москвичу в историческом центре? Среднестатистический коренной москвич (-ка) посещает площадь в следующем порядке: с мамой и папой перед школой (смотри, вот это - самая главная площадь нашей страны!), с классом в школе (с увлекательной экскурсией), с девушкой (парнем) на энном свидании после школы (и непременными шутками про мавзолей), и, наконец, замыкая круг, со своими собственными детьми перед началом их школьной жизни. Учиться, учиться и учиться, завещал главный обитатель сего места, поэтому и неудивительна та скрытая связь со школой и традицией посещения Красной площади. Из раздававшихся со всех сторон разнобойных звуков в большинстве своем это были фразы восторженные, веселые, не несшие какой бы то ни было информационной нагрузки. Но нет правил без исключения. И здесь-то мы должны сфокусировать свое внимание во-о-о-н в ту точку.
На площади стояли и о чем-то полугромко спорили два явно не слишком молодых человека, но, правда, пока и не старых; то есть если уж совсем придираться, то, конечно, скорее молодых, если уж совсем точно, то - находившихся в начале переходного пути от юношества до приснопамятного среднего возраста. Один махал руками, показывая вдаль. Второй смеялся, а когда первый замолкал, сам начинал махать и показывать во все ту же даль. Быть может, у них было довольно-таки разное представление об этой самой дали, но спорили они явно о чем-то важном для них, и равно настолько же бессмысленном для фотографирующих друг друга и самих себя туристов, людей в форме, москвичей, недавно ставших москвичами, и москвичей, бывших москвичами уже довольно-таки давно, но, подобно герою одного легендарного произведения, все никак не попадавших на Красную площадь до этого, все же на нее проникнувших (хотя почему-то думается, на Курский вокзал их, подобно герою этого произведения, если и заносило, то тоже нечасто).
Вникать в их спор для того чтобы попытаться примирить их, или, возможно, даже поддержать кого-то из них мы права не имеем, но упомянем, что спорили они о банальнейшей, избитой теме: какой политический строй лучше. 'А что, уже определили идеал?' - забеспокоитесь сейчас же вы. Хех, а может и правда узнать? Ох и нехорошо подглядывать и подслушивать, но уж жаль, очень жаль будет такому диалогу пропадать! Постараемся вырезать из их диалога непечатные слова, чтобы прибавить хотя бы ненамного долю приличия нашему повествованию, и оформим их диалог в подобной слабоцензурной форме. Собственно, оговоримся, что так мы будем поступать и впредь, передавая слова и мысли наших замечательных персонажей. А начнем мы как раз с фразы, произносимым одним из них при показывании ладонью в далекую даль.
- Это ж как надо было постараться: таку-ую страну развалить!
- Какую такую? В которой всем жить было противно? В чью идеологию никто не верил?
- А сейчас не противно? Та страна могла хоть что-то делать, а эта? Да, риторика и госпропаганда усовершенствовалась, спору нет.
- Так ты признаешь, что тогда госпропаганда была а) убога и б) ничего кроме нее не было.
- Если она вдохновляла людей на свершения, уже из этого нельзя назвать ее убогой. Лично мне ближе принцип 'догнать и перегнать Америку', чем 'Америка корень всех наших бед'.
- Нельзя, нельзя так вестись на популизм!
- Ха, стой! А что есть не популизм? В чем тогда? Выполнение пятилетки за четыре года популизм? А развитая промышленность? Были или нет? Выдумали?
- Развитая-то развитая, но: игрушки и вагоны дальних поездов из ГДР, автобусы Икарус из Венгрии, трамваи Татра, электровозы ЧС и тепловозы ЧМЭ из Чехословакии... Ну и так далее. Магнитофоны, прочая техника. Я и не вспомню всего сейчас. Но качество заграничных товаров - даже из соцлагеря - было как минимум не хуже!
- Еще скажи, наши ракеты скопировали с трофейных Фау-2! И атомную бомбу собрали по выкраденным Розенбергами чертежам! А сейчас даже заколки для волос из Китая! Шедевр! Вот смотри. Я на днях был на одном бывшем заводе. О названии умолчу. Сам по себе завод огромный, здание величественное, обширная территория с подъездным путем. Внутри сейчас производства нет или почти нет: все сдается под всевозможные шарашки. На лестнице стойкий запах мочи и кала, окурки и блевотина. Стены обшарпаны, исписаны ругательствами, философскими изречениями и изрисованы символами разных объединений. Коридор напоминает бункер на случай атомной войны: торчат трубы, рубильники, и все в таком состоянии... Двери тонные, не менялись с семидесятых (а может, пятидесятых? Скорее так!), еле открываются. Потолка нет. На туалете надпись 'МЖ', захожу, писсуары сколоты, лужи и вонь. За мной заходит девушка приличного вида, спрашивает: 'Ой, а здесь как, мужской?' Зато заходишь в торговый центр по соседству, а там - телевизоры за полтора миллиона. За полтора миллиона, друг мой. И не полтора миллиона старых галош, а полтора миллиона рублей. Так-то! И это в стране, где двадцать процентов населения живет за чертой бедности. А большая часть оставшихся едва поднимает головы над этой чертой, да и то, потому что эта черта занижена. Но у нас есть телевизоры, выгнутые, вогнутые, шуры-муры, функции, сверхчеткость, и так далее.
- А-ха-ха, ну а что ты хотел! Конкуренция - двигатель прогресса! Кто виноват, что завод выпускал устаревшую продукцию, не мог найти и заинтересовать клиента? Надо уметь продавать, для этих целей существуют специалисты, какой смысл производить что-то, что не сможешь продать? А перепрофилирование производства? Они без директивных указаний не могут? Ну и позор такому руководству завода, если они с имеющимся капиталом ничего более как сдавать в аренду не смогли придумать. А насчет телевизора... На каждый товар есть спрос. Если спрос есть... То что в этом такого? Ты просто завидуешь богатым.
- Устаревшую, не устаревшую, все делалось строго по ГОСТам, тут даже сравнивать с китайским ширпотребом противно и мерзко. А на богатых я плевать хотел, не люблю я всех ваших бизнесменов, карьеристов и прочую шантрапу. Я шел по улице и матерился; привести бы сюда трехпалого и меченого, пусть посмотрят на своих рук дело. Я даже поклялся на перекрестке... Но не скажу, о чем. Нет, не скажу.
- А говорить не надо, и так ясно: о революции мечтаешь. Второй раз в виде фарса будет, помнишь ведь? Сам Маркс так и писал, ссылаясь на Гегеля. Но опять ты о них, не дают же покоя. Цитируя классика, трехпалого привести уже не получится, потому что он пребывает в местах значительно более удаленных, чем Соловки. А уж доказывать, что бизнесмены не шантрапа, а передовые люди, двигающие общество к прогрессу, я, право слово, устал.
- Тут, по идее, я должен ответить 'а жаль', но мне алкоголика не жалко. Знаешь, я в последнее время заметил, люди несколько странные пошли. Иду я по улице, никого не трогаю, разговариваю сам с собой, а они смотрят на меня, как на психа какого-то! Как будто я к ним пристаю! Да как они по обрывку фразы делают вывод о моей адекватности?
- Может, тебе показалось? Они смотрят с интересом, и вслушиваются, пытаясь вычленить мудрое зерно в твоих речах?
- Неуместная шутка. Крайне неуместная. Но все-таки долой, долой проклятых кровопивцев, олигархов и капиталистов!
- Да не озирайся ты так при этих словах! КГБ уже более четверти века как не существует. Можешь не бояться.
- Я не боюсь. Пойми тот факт, что даже несмотря на авторитарную систему, железный занавес и все такое, мы с детства были пропитаны какой-то надеждой. Да - пусть сейчас мы живем не очень хорошо, ютимся в коммуналках, стоим по полдня в очереди за колбасой, приезжая ради нее в союзный центр, а уж за какой-нибудь техники записываясь и на несколько лет, пусть. Мы верили, что все это ради будущих поколений, которые будут жить в счастии, всеобщем равенстве, в отсутствии денег, стравливающих людей, границ, разделяющих страны, да, все верили, что мы строим такой чудо-рай.
- Эта вера была примерно как вера в Деда Мороза, то есть вроде бы как бы и да, но на деле спроси кого-нибудь всерьез, ответ не был бы так однозначен. В итоге все же пришли к выводу, что демократические перемены нужны, и пришли там, в верхах. И не могли не прийти! И осознававшие это не отпускали болты, понимая, что чуть дай открыть рот, все и польется. Система, с самого начала складывалась репрессивная система, она уже не могла существовать в ином виде...
- Стоп, стоп, стоп! Ты сказал, демократические? Демократия? А что такое демократия? Это глупая система! Это подчинение, тоталитарное подчинение меньшинства большинству. Пойдем ли мы топиться все вместе? Девять человек из десяти 'за', а я один против. Но я тоже иду топиться вместе со всеми, потому что, видите ли, дэмокра-а-а-атия! Ты вот не веришь в коммунизм - а вон тебе доказательство! Ленин умер давно, а мощи его - нетленны!
- Нет, как раз при демократии, за то, что ты не разделяешь общую точку зрения, тебе ничего не сделают. И косо не посмотрят. И то, что мы видим сейчас - прямая отсылка к советской системе. Сам союз разрушен, но ментальность сидит в головах людей, любой неофициальной точки зрения боятся.
- О да - а при царской власти, которую ты так часто хвалишь, не было цензуры, не было третьего отделения канцелярии!
- Была, но я и не представляю себе царскую власть как идеальную. Иначе бы и семнадцатого года не случилось бы.
- Идеология вообще очаровательнейшая вещь. В каждый из периодов нас неминуемо подводили к мысли, что нынешняя самая справедливая! Нынче декларируется, что современная Россия представляет собой некий волшебный симбиоз из прошлых систем. Причем на словах, официальных фразах, она и впрямь вобрала в себя все то лучшее, что было раньше, а вот в реальных делах современная российская власть вобрала в себя в те плохие черты, что имелись при советах и монархии. Да и вообще, что за мода такая пошла, на примиренчество? 'И у красных, и у белых была своя правда', 'Гитлер желал Германии добра', 'При Сталине было много хорошего, но были и перегибы' и так далее. Не кажутся ли абсурдными эти перегибы? Где мнения? Что за сахарная закваска? Критика, критика и еще десять тысяч раз критика - вот что может совершенствовать любую систему! Прогиб, официальность, нескончаемый поиск внешнего врага ведет лишь к гниению, что в итоге в один момент полностью провалит пресловутую стабильность, разрушения которой многие так боятся. Стабильность лежания в гробу? Спасибо, нам не надо. Мы не лежим в гробу? Хорошо, а вы хотели бы, чтобы лежали? Эх, как редко сейчас можно услышать здравую аргументацию. Нынче в моде догматизм! Пропаганда не дремлет, в зависимости от ваших убеждений, она нам подсунет сотни, тысячи готовых фраз, которыми можно прибить к доске оппонентов, получить от них в ответ аналогичные, и подтвердить глубоко верную точку зрения о зазомбированности оных.
- Так ты против идеологии, а хвалишь Советский Союз, социализм!
- Я им симпатизирую, но я сомневаюсь. Видишь ли, современные люди боятся сомневаться. Это удел неудачников. Жизнь ценит уверенных. Каждая фраза должна говориться как непреложная истина. Да, у нас все дошли до истины. Прозрели. Видят врагов во всем. И именно, они, да, они - враги, самые настоящие, и именно они виновны во всех ваших проблемах. Обнаружив проблему, необходимо первым делом построить красивейшую цепочку, объясняющую, как по вине... кого-то... у нас все так получилось. Как всегда.
- Тут ты прав, многие сейчас так думают.
- Нет. Они так не думают, ибо думать не умеете и не умели никогда, а ежели и умели, то это было давно и они со спокойной душой утилизировали это умение, как бессмысленное, ненужное, очень сильно мешающее счастью. Разум они заменили верой. Но никто не говорит, что вера не нужна, она очень полезна, но лишь вместе с разумом, в отличном случае вера становится слепой. Но фантазию себе удалять не стали, ибо она ох как нужна в сем нелегком труде. И за это спасибо! Пока есть фантазия, можно вообразить себе любой самый прекрасный мир, и даже отправиться туда (умные товарищи даже ввели такой термин как эскапизм), и можно принять на веру самую невероятную историю, будто она и в самом деле имела место быть в прошлом, либо произойдет в будущем.
Шум толпы напирал, разговор наших героев терялся в нем... Один иностранный турист с интересом смотрел в их сторону, прислушиваясь. Ох уж этот вечный спор об общественных системах! Он Вам еще не надоел? Почему лучше эта, а не другая? Да и вообще, почему мы всегда должны выбирать из двух? Кто создал эту систему из двух координат, именуемую 'да-нет'? Безусловно, пресловутое 'возможно' еще никто не отменял, но оно, по сути, является лишь подвидом тех двух. В этой дилемме до появления идей трансгендерности еще далеко, хотя, с другой стороны, почему нам не взять и не допустить очаровательную гипотезу о существовании третьего варианта? Вот жизнь и смерть - есть ли тут пресловутая троица? Все-таки в близкой по хронологическому смыслу системе координат 'прошлое-настоящее-будущее' их три. Но ведь и жизнь, и смерть может существовать в каждом из них. Или нет? А может ли существовать смерть в настоящем, понимаемом как 'момент', 'миг'? Ведь что это за смерть, если она дает потом шанс на продолжение? Или мы чаем воскресение мертвых? Но ведь тела их не сохранятся к тому времени, это очевидно! В ответ Вы говорите, что бессмертна душа, но не тело, не так ли? Хорошо, значит, воскреснет бессмертная душа. Но как можно воскреснуть, если ты и умереть-то не можешь??? Да уж лучше спор о системах! Долой империалистов! Пусть дохнут от голода не умеющие крутиться нищеброды!
А вот встретит ли нас свобода после того как своды темниц рухнут, вопрос глубокий. Борьба ради борьбы... Зачем жить, не борясь? Или лучше прогнуться под мир и соответствовать его идеалам? Зачем идти по длинному пути, если можно пойти по короткому? Но кем ты выйдешь с этого пути? Одним из? Ведь мы все часть системы, и свобода недостижима, хоть бороться и надо, чтоб не стыдно было умирать. Не бойтесь вести внутреннюю борьбу, не идите на компромисс! Здесь не международная дипломатия. И неважно, кто победит в этой внутренней борьбе, и пусть последствия будут разрушительны. Но, серея в похожести дней, вы не больше системны, чем если пойдете и зарежете десять человек. Да, именно так кроваво, потому что иначе смысл здесь не донести. Опа! Но ведь тут вы вскрыли течение и повлияли на него, да, повлияли. Вот вам и черный пример, но, повлияв на сие течение чем-то, что вам кажется правильно, этим самым 'правильным' вы можете также убивать этих же десять людей, только медленнее и мучительнее. Или мы все же дрожащие твари, вши, и права нам никто не давал? И право на что? На изменение мира, право не быть консерватором? И почему мы вообще делим людей на какие-то подвиды? Ведь то, что кажется правильным вам, вовсе не кажется таковым для другого, более того, может уже и не казаться таковым и для вас по прошествии некоторого времени. Времена меняются - меняются идеи.
Но идея идеала, волшебного идеала непотопляема. И даже в наш век технологий остается актуальной. А Вы думаете, идеалов не встречается в современном мире? Вы правы - идеалов нет в мире никаком, в плане личностном, потому что идеалом является сама наша природа, именно она и есть этот самый ориентир. И вера, вообще любое религиозное чувство также выражает собой беспримерную тягу к совершенству. Так давайте вглядимся! Кто только не проходил по столь эпической, внушающей трепет и ностальгию Красной площади! И вот она, вот же она! Поглядите на нее! А? Она для Вас не идеал? Так Вы немного... э-э-э...зажрались, что ли, простите за такое словечко! Но давайте познакомимся с нашей героиней, все же без нее наше повествование явно будет неполным и серым.
Итак, звали ее Дарья. Это была высокая (аж 174 сантиметра, ого!), плотного телосложения девушка, думается, ее тип фигуры можно было назвать спортивным, хотя заниматься профессиональным спортом она закончила еще в пятнадцать лет (то есть шесть лет назад) по причине травмы. Таким образом, наиболее догадливые и математически подкованные читатели уже сделали свои выводы о возрасте нашей прекрасной героини. Широкие бедра, рыжие не от природы, длинные и немного волнистые волосы, серо-голубые глаза - у нее было, казалось бы, все, чтобы считаться полноценной красавицей, однако, стоит признать, что подобной репутацией она не обладала. Было в ней нечто такое, что при взгляде на нее наводило лишь на мысль о странности предмета внимания. Но вот что именно, сказать было невозможно. Быть может, это были несколько неправильные, непропорциональные черты лица. А может, и неидеальная форма бедер. Нет, было в ней что-то и приковывавшее взор, но ощущения при этом возникали, словно попробовал кислого компота. При этом компот и должен был быть кислым, ты знал это, но все равно подергиваешься во время дегустации. Но Дарья, была, если уж продолжить подобное ягодное сравнение, компотом-ассорти, чего только не было в этом компоте! Даже выпив несколько литров сего напитка, вы полностью не могли перечислить весь список ингредиентов, используемых при его изготовлении. Кстати, Вы, возможно, подумали сейчас, что подобное сравнение некорректно, и на месте Дарьи стоило бы обидеться. Так Вы и обижайтесь, но она - о нет! Она явно будет последним человеком, кто обидится на подобное. В целом, Даша была ярчайшей представительницей сообщества интровертов, не тех, кто чуть более или чуть менее общительный, нет. Она была именно классическим махровым интровертом, человеком в себе. Она следила за своей красотой, но раз в месяц могла явиться в институт растрепанной и, не объясняя никому, игнорировать предложения расчески. Она одновременно читала религиозную и антирелигиозную литературу, интересовалась мистикой и спиритуализмом. В свободное время она могла часами бродить по городу, в наиболее безлюдных местах, засесть где-нибудь на лавочке и рисовать или просто предаваться размышлениям. Развеселые школьные и студенческие компании ее никак не привлекали, более того - смущали, оставаясь где-либо после занятий, Дарья не стеснялась находить веские причины для своего ухода. Она не могла передать открыто, как рвалась ее душа прочь с подобных бессмысленных сходок, поэтому обходилась общими причинами из серии 'у меня дела'. По ночам она мечтала и иногда от отчаяния писала стихи, но такие ночи отчаяния случались примерно раз в сезон. Более того, иной раз не нее находил длительный период, когда она 'начинала жизнь с понедельника', всячески поддерживая образ нормальной ничем не выделяющейся из толпы девушки, активно участвовала в общественной жизни, присоединялась к компаниям; подобный период обычно заканчивался непродолжительной депрессией, выходила из которой Даша с мыслями в духе 'надо быть самой собой, не ориентироваться ни на кого'. В целом, природная скромность в ней доминировала, но в иные моменты вдруг куда-то улетучивалась, оставляя пространство для безрассудных поступков. Она могла бросить все и уехать, чтобы залезть на высоченную вышку по узенькой лестнице, а через два дня вспомнить и испугаться за себя. Она любила откручивать время назад и переигрывать, переигрывать сценарии до бесконечности. Большая часть мужского населения обделяла ее своим вниманием в пользу иных сверстниц, но она, казалось бы, этого и не замечала. Иногда на нее находило чувство влюбленности, она писала проникновенные записки, которые вкладывала в кормушки для птиц. Мысль о том, что объект ее страсти там их не найдет и не прочтет, да и вообще не узнает ни о чем, в голову ей не приходила: отсутствие взаимности она принимала как должное. Обратно было, когда она начинала все же подозревать внимание к себе от кого-либо. Подобная ситуация ее жутко смущала, 'какой он глупый, что же он желает?', напевала она, но успокаивалась она только тогда, когда интерес и опасения развеивались. Ее мать почему-то очень любила подчеркивать это качество своей дочери, хвалясь перед подругами. 'А Даша-то у меня, ой как избирательна!', - вещала она с умным видом на рассказы подруг, о не остававшихся на ночь дома дочерях, заводивших романы со всякими подозрительными личностями. Впрочем, Даша и рада была бы переночевать иной раз у подруги, но, увы, действительно близких подруг у нее не было, что, конечно же, задевало во времена депрессий, когда неведомая сила словно выедала все изнутри огромным ковшом, оставляя за собой зловещую зияющую бездонную пустоту. Впрочем, Дарья находила способы восстановить упущенную энергетику, даже когда находилась в меланхолическом расположении духа. Способы, конечно же, были секретными, поэтому сохраним частную жизнь нашей героини и скромно умолчим о них.
Даша шла по площади не спеша, не ощущая пространства. Она была и в своих мыслях, но и мыслей-то в голове толком у нее не было. Ударили куранты, и Даша вздрогнула. Кремлевская стена возвышалась величественно, прикрываясь небольшим отрядом елок, по спине девушки пробежал холодок. Высыпали мурашки, она воспрянула: 'в какой стране я живу! - думала она, - есть здесь что-то внеземное, что-то кульминационное, живое!' И Дарья бодро зашагала прочь, не вслушиваясь в вышеприведенный разговор о политических системах. Она легко могла бы его услышать, но наша героиня вряд ли бы сильно им заинтересовалась. Даша искренне не понимала разницы между рыночной и плановой экономикой, рассуждая, что 'никакие средства расчета не заменят душу человеческую, к чему эти формы и формулы?'. Наверное, взгляды ее очень хорошо можно было описать формулой 'я к Вам не лезу, так и Вы ко мне не лезьте'. Впрочем, Дарья и не делала абсолютно ничего такого, за что к ней можно было бы лезть, если Вы понимаете этот намек! А если Вы вдруг читаете эти строки спустя энное число лет после того, как происходили описываемые события, и при этом данный намек не понимаете, то хочется Вас искренне поздравить с этим!
Прошла с площади Дарья, прошел с площади внимательный турист, затих спор о системах... Но затих на сегодня, не завершившись каким-то выводом, ведь спор этот вечный, и каждый в нем всегда будет уверен, что прав. Так поспорим же и мы, подобно тем двум прогуливающимся по площади, о системах, пока такая возможность у нас есть! Что будет уже совсем скоро, знать нам не дано, и как закрутятся гайки, и чьи горла они увинтят первыми, и кто не сможет полностью пройти этот мост в новую жизнь, нам сказать трудно. Но ни в коем случае нельзя бояться. Страх равен поражению. Не стыдно проиграть, нет. Но страх равносилен сдаче без сражения. Но что может поделать один винтик против машины? Одна крупинка против мешка с крупой? История показывает нам примеры, что что-то да может. И это не сказки о чудо-богатырях, метающих врагов, как хлюпких комаров. Нет. Не сломаться морально. Вот что сложно. Конечно, срыв табличек с адресами и перегораживание улиц трамваями со стороны несочувствующего наблюдателя выглядит как детская шутка, но ведь еще глупее смотрится танк, силящийся объехать отчаявшегося упрямца! Ну а уж с навыками выуживания необходимой для госбезопасности информации у уполномоченных лиц полный порядок, за них можете не беспокоиться. А если Вам вдруг не нравится здесь... Что ж, найдите себе какую-нибудь симпатичную страну, вот, скажем, Швейцарию, и живите там.
Глава II. Первый звонок
Да, в Швейцарию мы и отправимся! Жить, может, у нас и не получится, но перенестись туда - почему бы и нет? Воображение - наше сильнейшее качество! Перенесемся мы тогда уж и во времени, на пару лет назад до вышеупомянутого вечера.
Профессор Исаак Фогельштейн всегда вставал рано. И в тот день он встал рано и, позавтракав слегка подгоревшей яичницей, уже в семь часов бодро шагал по улицам родного Цюриха. Да, он был одним из тех, для кого все пятьдесят с лишним лет существования пришлись на жизнь именно в этом городе, а таких людей с каждым годом становилось все меньше и меньше, особенно если считать тех, у кого и родители, и бабушки-дедушки также прожили весь свой путь здесь. Хотя будучи довольно известным ученым, он много путешествовал и мог смело употребить в свой адрес забитые фразы 'объездил весь земной шар', 'я чувствую себя как дома везде, где меня принимают' и так далее. Действительно, ему приходилось на протяжении своего творческого пути давать открытые лекции абсолютно на всех континентах, за исключением, ясное дело, Антарктиды.
День обещал быть пасмурным, прохладный ветер дул прямо в лицо, сколько Фогельштейн ни пытался поворачивать в разные стороны. Он уже почти подошел к клинике, где трудился последние двадцать лет, когда зазвонил телефон. Номер был незнакомый. Он не любил отвечать на звонки с незнакомых номеров, да и вообще общаться с незнакомцами не любил. И он взял трубку, но там раздались гудки... Фогельштейн, конечно же, не мог предполагать, к каким событиям в его жизни приведет разговор с таинственными абонентами, поэтому продолжал идти уверенной походкой к институту, но в душу его закралось волнение и предвкушение каких-то событий. Но в этот день событий никаких не случилось, был совершенно обычный рабочий день. Завязка истории случилась уже на день следующий, мы же пока совершим небольшую историческую пробежку и внимательно изучим, как развивались события, и расскажем о нашем герое поподробнее.
Доктор Исаак Фогельштейн с молодости изучал проблему пересадки тканей. В свое время он предположил, что есть ряд способов возобновления воспроизводства клеток, исключающих использование технологий клонирования. Но предположения долгое время даже не принимали вид сформулированных гипотез. Уже в начале двухтысячных Фогельштейн начал проводить опыты на растениях, результатом чего стал трехтомный труд. Книги вызвали широкий резонанс в научном кругу, однако революционный подход к трансплантологии, предложенный Фогельштейном, не встретил должного внимания и понимания со стороны ученого сообщества. Но критика не расстроила Исаака; к тому времени он и сам видел огромное множество недоработок в своей теории, а главное - признавал невозможность ее практического применения при текущем развитии техники. Позже ему удалось договориться с исследовательским институтом своего города и получить в свое ведение современную лабораторию. В бой пошли мушки-дрозофилы - верные спутницы всех экспериментаторов. На этом этапе у Исаака начались первые колебания. Пути, которые виделись ему в его теоретических работах, раздваивались и растраивались. В один момент он пришел к выводу, что увеличение продолжительности жизни мушек (что его сильно вдохновило поначалу) случилось элементарно от более качественного питания и снижения случайной смертности.
В две тысячи четырнадцатом Фогельштейн сделал ряд отчетов на крупных международных научных конференциях, вызвавших опять же много шуму. Ему удалось привлечь внимание ряда анонимных спонсоров, полученные инвестиции позволили ему начать опыты над мышами. Сотрудничал он и со Швейцарской Государственной академией. И вот, в две тысячи пятнадцатом, академия объявила о том, что контракт на время пользования лабораторией и прочими ресурсами института нужно перезаключить, убрав бессрочный статус. Теперь уже получалось, что Фогельштейн как бы брал все ресурсы в аренду. В начале две тысячи шестнадцатого Фогельштейн отчитался перед ученым советом, который вынес отрицательный вердикт: практических результатов не было, а значит, финансирование будет прекращено. Фогельштейн был в отчаянии.
'Да что же это получается, в самом деле? - спрашивал он сам себя. Я же первопроходец! Как я могу сразу уверенно прийти к намеченной цели? С другой стороны, какая у меня цель? Довести исследования до уровня того, что в человеке можно будет менять больные органы? А что я писал в третьем томе - полную реновацию всех органов? О победе над старостью? А это куда? нет, об этом надо забыть. Рано, рано, рано я задумался, не время еще. Но сейчас - найти финансирование. Еще чуть-чуть, и я смогу, я смогу достичь результата с мышами. Они не верят, что мыши стали жить дольше, ссылаются на погибших. Да - погибших мышей много, очень много. Так дайте нам возможность снизить это число? Дайте нам работать? Они сейчас отдадут деньги, условно, Лерку. А что доказал профессор Лерк? Каша и суета! Вводит цыплятам какие-то гормоны роста. И вот, все в восхищении. Цыплята, дескать, и по вкусу ничем не хуже, вреда никакого нет; одни плюсы! Технологии профессора Лерка спасут планету от голода! - он повторил передовицу журнала 'Мировая наука'. - Так отправьте этого Лерка на ферму к его цыплятам, пусть там квохчет и кукарекает с ними! Зачем ему отдавать такую прекрасную лабораторию? И опять же, то, что делаю я, может быть в разы революционнее, чем какие-то цыплята. Дайте только время поработать!'
Такая предыстория предшествовала этому утру; Фогельштейн счел звонок с неизвестного номера подобной попыткой выйти на связь со стороны анонимных инвесторов. Ему не ответили, и он забыл бы об этом звонке, но на следующий день позвонили вновь. И с того же номера. День был выходной, он только что закончил читать книгу, посвященную проблеме трансплантологии головного мозга, и собирался уединиться с женой, когда, собственно, и произошел этот звонок...
'Ну что там, моя птичка?' - с улыбкой спросила супруга, когда он вернулся. Но в этот момент улыбка у нее вмиг исчезла, и она словно отдернулась, потому что Фогельштейн заметно побледнел, а на лице его отразился звериный оскал. Пытаясь скрыть свое состояние и тревожные мысли, он состроил гримасу, какую делают дети, которых спрашивают, кто залил весь пол в родительское отсутствие. 'Это не я', словно хотел подчеркнуть он. Через минуту они уже забыли об этом эпизоде. Жена больше не спрашивала его о звонке, хотя догадалась, что он был важен. Она заметила (а женщины вообще народ внимательный и догадливый), что после этого звонка он стал реже ездить в свой исследовательский институт, все более отлучаясь по каким-то срочным делам.
И вот настал последний день, когда он поехал в свою лабораторию.
- Ну что, уважаемый профессор, как продвигаются открытия? - спросил один практикант, который работал здесь уже почти месяц, но все никак не мог осуществить свою мечту поговорить со знаменитым профессором лично и в этот момент был неимоверно счастлив, что успел.
- Ох, да все потихоньку. Прогресс есть, но и ведь так сразу и не заметишь! Где по чуть-чуть, а где и гора открытий сразу рассыпается! А как и сказать, знать - не знаю, глядишь, и нет ничего. - Фогельштейн отвечал, растягивая слова, и, как он всегда это делал с низшим персоналом института, предельно витиевато. Он производил в тот день впечатление человека более всего уверенного в себе, и никто в институте не мог заподозрить, что за буря творится внутри него.
'Проклинаю этот день! Куда я ухожу? В никуда! Это первый проигрыш! А чем плох первый проигрыш? Тем, что он всегда дает повод для последующих, и ты допускаешь их с более спокойным настроем. Конечно, новая клиника это шанс, но что он принесет. И там у них есть своя команда. Это тоже... не нравится мне. Мне ничего не нравится здесь уже. У, проклятый день! Не входить бы больше сюда'.
Здесь стоит пояснить, что смутился Фогельштейн во время вышеописанного телефонного разговора по причине, что ему предложили участвовать в исследованиях с 'пока не обозначенными четко целями'. Сам факт, что исследования были посвящены увеличению продолжительности жизни, его не смутил - он и сам мечтал об этом. Но более всего он мечтал сейчас о доступе к лаборатории. Ему вдруг показалось, что он ухватил за хвост птицу удачи и результат придет вот-вот. Поэтому он, даже проклиная себя за это решение, согласился. Проклинал он себя за то, что категорически не любил и не терпел неопределенность. А уж что может быть неопределеннее исследований с 'необозначенными целями'!
'Дорогой Исаак! Мы читали Ваши произведения не один раз! Те факты, которые Вы доказываете... Мы в них поверили! Давайте попробуем!' - восторженно вещали на другом конце провода. Согласитесь, любого человека личностно окрыляет тот факт, что в него кто-то верит. А проблемой Исаака Фогельштейна было то, что он не до конца верил в свои идеи. Нет - с точки науки он был человек, безусловно, очень знающий и верящий в свою звезду. И, может быть, он был несколько высокомерен, считая себя даже выше всего остального научного сообщества, завязшего в трясине неразрешенных проблем. Фогельштейну казалось, что поколение, которое сможет по достоинству оценить его исследования, еще не родилось, а значит, его задача состоит в том, чтобы предельно ясно донести свои идеи до них. 'Но ведь это попытка сложить с себя ответственность! - делал выговор он сам себе. - Ведь кто такой ученый? Ведь мы вступили на этот научный путь, чтобы сражаться во благо человечества!' Исходя из этого, Фогельштейн определил своей задачей как ученого разработать метод если и не предотвращения старости, но замедления процесса отмирания клеток в организме. Он предполагал, что обновление организма может идти не путем замены органов (чем занималась трансплантология, и достигла в этом кое-каких успехов, заменяя человеку больной и не функционирующий орган); а путем возбуждения некой общей реакции, некого общего колебания, которое окажет воздействие на все клетки и ткани организма разом. Он исходил из логики резонанса, гармонии; и словно некое провидение двигало его к разгадке.
Новая лаборатория оказалась оснащена в разы хуже. Однако анонимное общество показало личико - это была всемирная организация здравоохранения. Этот факт приободрил Фогельштейна, хотя в Швейцарии этот факт некоторые сочли предательством. Исаак, конечно же, не брал подобные мнения всерьез, он был хронически убежден, что любое научное открытие, когда-либо кем-либо совершившееся, равно принадлежит всем жителям земли и всем странам, без делений на народы. Фогельштейн порвал все рабочие связи с научным сообществом и даже сделал публичное заявление, что заканчивает карьеру исследователя, чему никто не поверил. Месяц Фогельштейн помучался, не имея под рукой необходимых инструментов. Нет, он так или иначе проводил это время с пользой. Он углубился в химию, продолжая параллельно резать мышей. А когда вот были выделены необходимые средства и в лаборатории появились все средства и приборы, которых ему так недоставало, Исаак развернулся по полной. Более того - на новом месте Фогельштейн был лишен каких-либо отчетов и мог занимать абсолютно чем угодно; ему никто не устанавливал сроков, нормативов. Сам профессор был чрезвычайно рад долгожданной возможности перейти от теории к практике. Если до этого он вел опыты, ожидая, что результаты исследований станут опорой в далеком будущем, когда новое поколение ученых сможет на основе этих систематизированных знаний, вооружившись более высокотехнологичной техникой, провести необходимые опыты, то теперь его подход изменился. Нынче он проводил эти опыты сам, ожидая увидеть результат здесь и сейчас. Когда он писал книги, то видел своими глазами, как будут работать указанные в них процессы, но отследив их вживую, Исаак понял, как же смешны и нелепы выводы, к которым он в своих книгах пришел. Но переписывать было некогда: дело спорилось. Все случалось прямо на его глазах. Фогельштейн чувствовал огромный прилив сил, ему хотелось сделать все и сразу.
В лаборатории витала невероятно душевная атмосфера, пахло рождавшимся чудом, и оно произошло! Одним прекрасным утром профессору и его четырем ассистентам удалось оживить мышь, умершую две недели назад. Правда, стоит отметить, что мышь все это время находилась в специальном питательном растворе, который был разработан им за время простоя. Вряд ли возможно, что кто-то из нас обладает столь глубокими знаниями в биохимии, посему умолчим о составе чудо-раствора. Стоит сказать, что мышь прожила после оживления не так уж долго, всего три минуты. Но и это было прорывом. У команды проснулось ощущение предчувствия чего-то такого, чего раньше не было. Когда мышь затрепетала задней лапкой, все охнули. И не будь этого оха, каждый был бы уверен, что это движение было иллюзией, вызванной морганием. Но, как часто это и бывает, предчувствие оказалось ложным: следующая неделя оказалась бесплодной. В начале недели новой, давний товарищ и единомышленник Фогельштейна, Томас Биркерай, предложил немного изменить процедуру операции. В работах Фогельштейна подобных гипотез было немало, но переход от одной к другой давался ему необычайно тяжко. Всякий раз он сопровождался сильнейшим расстройством из-за умершей теории. После того как Исаак отказался спорить с Томасом и принял его коррективы, это неожиданно дало плоды, из-за чего Биркерай почувствовал себя крайне неловко. Но неловкость ему пришлось испытывать недолго - очередная подопытная мышь хоть и ожила, но на сей раз продышала пять секунд... Но это была лишь одна мышь из ста, остальные продолжали благоденствовать. И вновь шли споры и пересуды, даже крики, смены разных способов; в лаборатории уже вовсю витали суеверия, исследователи входили в нее в определенной последовательности и с определенной ноги...
Все эти полтора года шла нудная кропотливая работа. Каждый день был похож на предыдущий, менялись лаборанты, Фогельштейн хоронил мечты и вновь раскапывал их, с трудом вспоминая место последней могилы. Но его увлеченность была всепоглощающа, он бы и не вспомнил сейчас про те сомнения, что травили его душу на начальных стадиях экспериментов.
'Что есть человек? Насколько значима его роль в мире? Сейчас - огромна. Огромна роль человечества, но сам по себе человек не является человеком. Человеком его уже и делает общество. А кто я? Если я есть человек, имеющий несколько больше знаний, чем другие, то очевидно, что я должен все свои усилия выделить на борьбу за здоровье людей, на поиски преодоления или замедления старения. И я это делаю? Или я только имитирую? Что есть этот проект? Он грандиозен по вывеске, но абсурден по сути! Не начать ли с малого? С другой стороны, если все мы будем бояться серьезных вызовов... Кто тогда его начнет? Если я могу его начать, то я должен его начать. Получится, не получится - сейчас другое дело. Мы же должны понимать, что развивается наука, и, возможно, некоторые ее достижения поменяют входные условия для этой задачи, которая пока видится мне гигантской шкатулкой с целой серией замков'.
Фогельштейн, который был всегда человеком решительным, хоть слегка и флегматичным, испытывал сильный дискомфорт на начальных этапах проекта. Нельзя сказать, что переосмысление внутри него произошло в какой-то один момент, но после некоего подобия депрессии он составил конкретный план, разделив в нем программу минимум и максимум. По ней опыты продолжались почти год. В течение его удалось накопить достаточное число знаний по данной тематике, сделать ряд важных открытий, существенно продвинувших дело. И самое главное, график выживаемости мышей постепенно принял растущий вид, что уже говорило о небессмысленности исследования. Проанализировав все результаты, Фогельштейну удалось составить подробный план операции, в результате которой семьдесят пять процентов мышей оставались в живых, возвращаясь оттуда, откуда обычно не возвращаются. Тогда было принято решение временно прекратить весьма трудоемкие и затратные опыты по оживлению, и начали наблюдать за жизнью появившихся на свет грызунов. По итогам этих наблюдений Фогельштейн составил брошюру, которую распространил в научной среде, и выступил на международной конференции, где сделал полноценный доклад, основным выводом которого было, что новые мыши не сильно отличаются по жизнедеятельности от обычных (выравнивание происходило где-то на десятый день после операции), однако для здоровой жизни им нужно определенное питание и активный образ жизни, потому что обновление костей и тканей хоть и удалось запустить, но шло оно медленно. В целом, на момент смерти мыши оно находилось на уровне ее предыдущей смерти. Ряд новых мышей подверглись операциям по замене наиболее 'устаревших' органов.
Научное сообщество было возбуждено, кругом говорилось, что Фогельштейн создал некое оружие против смерти. Выступив с докладами на уже знакомых континентах, на каждой из лекций Фогельштейн получил свои заслуженные минуты славы и почета и, с чистой совестью взяв долгожданный отпуск, укатил с женой на Мальдивы.
Отдых проходил хорошо, они купались и загорали (а что еще можно делать на Мальдивах?) и в один день перед ним предстал человек, показавшийся ему слишком знакомым. 'Где же я его мог видеть-то?' - силился вспомнить Фогельштейн, и на ум ничего не приходило.
- А ведь Вы не помните меня, Исаак! - улыбнулся незнакомец, заговорив на весьма сносном английском, - а меж тем я лечился у Вас десять лет назад!
- Ох! Что ж Вы хотели?! - произнес Фогельштейн, но про себя подумал иное: 'Обычно все истории, особенно интересные, откладываются очень хорошо, если он и был у меня, то, скорее всего, несколько раз, просто на консультации', - и что за болезнь у Вас была?
- Неужто это так важно сейчас? - голос незнакомца дрогнул, но на слове сейчас он сделал акцент, - маниакальная шизофрения!
Собеседник громко засмеялся, еще более пугая Фогельштейна, мысли которого окончательно запутались. Он вдруг начал прикидывать, а похож ли тот на шизофреника, или нет, а как вообще всегда можно выделить шизофреника из толпы и так далее. Все-таки психиатрией Исаак никогда в своей жизни не занимался.
- Видите ли, чтения Ваших книг натолкнуло меня на ряд идей.
- А Вы представиться не хотите? - вдруг испугался Исаак.
- О да, извините, меня зовут Иван Фарнберг, мои корни из России, сто лет назад мой прадед был вынужден эмигрировать...
- Фарнберг, ха, типичная русская фамилия! - засмеялся уже Фогельштейн, но собеседник на сей раз оказался не так весел.
- Фамилия моего прадеда была Милославский, он был из дворян, но у него была одна дочка, вышедшая в Германии замуж за Штефана Фарнберга. Так вот к делу. Абсолютно случайно мне в руки попала одна книга, где автор ссылается на Ваши последние разработки. Он утверждает, что Вы научились вдыхать жизнь в мертвое тело. И я, а точнее мы с коллегами, прочитали Вашу книгу. И потом еще одну. И еще. И мы сделали вывод, что Вы поразительно близки к потрясающему открытию.
- Уф, видите ли. Тема, бесспорно, интереснейшая, но Вы сами понимаете, сколько здесь трудностей. И я не имею права все раскрывать. Я, тем не менее, надеюсь, что мои эксперименты пригодятся в практике.
- Они пригодятся. Скоро. Уже через несколько лет. Но вот что... Все гораздо сложнее.
- А в чем дело, не томите! - в Фогельштейне взыграл научный азарт.
- Оживлять придется человека.
- М-да.
- Вам не интересно?
- Интересно, но Вы знаете, сколько мышей погибло на моем столе? Опыты засекречены, а Вы даже в России о них узнали!
- Но Вы оживляете мертвых, даже если они потом и погибнут, то можно считать, что это возвращение к своему естественному состоянию. То есть Вы точно не работали в минус: не выжившие мыши остались при своих.
- Но тут человек! Если мы ему дали надежду на жизнь - надежду! А много ли чего еще на этом свете подобного, как то: надежда жить, просыпаться каждый день и любоваться миром? - то если он умрет, мы ответственны за это. Но даже если он и выживет, то вряд ли он сможет жить полноценной жизнью.
- А вот Вы, профессор, поработайте, над тем, чтоб смог.
- Вам легко говорить. И кто Вы такой? От имени кого выступаете?
- О, не беспокойтесь. Мы еще поговорим в более широкой компании. По глазам вижу, что Вам интересно. Вы же человек идейный! Вы сами хотите сделать открытие, которое перевернет мир. Ведь в таком случае можно будет спасать людей, умирающих по случайным причинам. Смерть мы не победим, нет, но она будет от старости, и не более того.
- Так, и что Вы хотите от меня?
- Разработайте технологию оживления человека. Вы же в совершенстве владеете физиологией. Отталкивайтесь от уже имеющихся опытов с мышами. Вот и все.
- А потом?
- Мы посмотрим, ведь я не могу быть уверенным, что у Вас получится. Я Вас, профессор, бесконечно уважаю, но вы не единственное светило в мире науки, возможно, эта разработка удастся кому-то другому... Ведь Вашу книгу читал не только я! Найдутся и другие, более смелые и удачливые, кто внесет свое имя в историю и кого будут вспоминать благодарные потомки.
Фарнберг попал в точку - самолюбие Фогельштейна было сильно задето последней фразой, и, вернувшись в Швейцарию, он начал продумывать все детали предстоящего грандиозного исследования. Первым делом он переключился с мышей на свиней. 'И в самом деле - я могу совершить такое открытие, которое еще никто не совершал, - думал он, - я уже научился поворачивать жизнь вспять! И я его совершу, совершу!'
Глава III. Все на продажу
Совершил и завершил все свои планы нахождения на Красной площади Иван Фарнберг. Да, именно он был тем самым туристом, внимательно осматривающим достопримечательности в самом начале нашего повествования. Он фотографировал Кремлевскую стену, башни, мавзолей, могилы некрополя, когда услышал уже упомянутый возбужденный диалог двух молодых людей. Иван прибыл на свою историческую Родину уже в третий раз, и в каждый из этих приездов она производила на него непередаваемое впечатление. Переезжать сюда он, конечно же, не собирался, ибо человеком был неглупым, хоть и корыстным. Русский язык Иван изучал с детства (спасибо бабушке, той самой единственной дочери князя Милославского), поэтому, находясь на площади, мог понять смысл диалога наших героев.
Иван, в отличие от остальных наших героев, покидал площадь быстрым шагом. Его подгоняла мысль о грядущем вечере и ночи. А эти вечер и ночь он планировал провести не один, а в компании миловидной блондинки по имени Ирина. Готовясь к командировке, Иван встретил ее на одном из сайтов знакомств и в течение последнего месяца вел переписку, равно как и с россыпью других девушек, которые могли бы скрасить время, проведенное Иваном в российской столице. В итоге те возможности, которые Ира продемонстрировала ему во время видеозвонков, убедили его принять решение в пользу ее кандидатуры.
Как же она выглядела? Это была длинноногая худая девушка, с большими губами (как она утверждала, 'от природы', но, честно говоря, верить в это категорически не хотелось), грудью четвертого размера, упругой попой и умением с первого взгляда определять платежеспособность мужчин. Порой ей хватало взглянуть в глаза - уже был готов вывод о перспективности парня. На сайте знакомств она отвечала абсолютно всем иностранцам, не проявляя той избирательности, которую можно было наблюдать у нее в общении с соотечественниками. Вечер и ночь с Иваном она предвкушала как веселое приключение, и вообще, придерживалась мнения, что подобные приключения должны быть частыми, благо желание внутри нее всегда било через край. Давно прошли школьные времена, когда на анонимный вопрос на специально созданном для этого ресурсе 'Ты девственница?' она отвечала: 'Нет, меня жизнь имеет'. Ирина осознала тот факт, что чем более респектабельные парни тебя имеют, тем больше у тебя возможностей не быть подмятой под обстоятельства, а самой подминать все под себя. По забавному совпадению, училась она в той же самой университетской группе, что и Дарья.
Но Даша уже полчаса как ушла в противоположную сторону и бодро шагала по Варварке мимо английского подворья, а вот Иван и Ирина пересеклись на выходе с Красной площади, у памятника Георгию Жукову. Полководца, похоже, не очень интересовали суетные люди, и он все всматривался вдаль. А быть может, его весьма разочаровывало расхаживающее во все не ограниченные передвижной сцепленной оградой стороны поколение, уже само состоящее из детей, рожденных от хваленных маршалом русских баб, спросить сейчас его уже было невозможно. Иван и Ирина отправились в один из фешенебельных ресторанов, коих было в достатке в центре города. А далее была ночь, описывать которую подробно смысла нет, ибо свечку, как водится, никто не держал.
Итак, мы познакомились с гулявшей по площади Дарьей, со спешившим на свидание Иваном, настало время познакомиться и с двумя молодыми людьми, ведшими активный диалог, благо им предстоит стать весьма важными персонажами нашего повествования. Собеседников, шедших по Красной площади, звали Михаил Пирогов и Антон Поребко. Они, увлекшись диалогом, не обратили внимания ни на нашу подругу Дарью, ни на туриста, повернувшего голову в их сторону во время их разговора. Это были молодые, только-только перевалившие за первую четверть века люди. Антон был юношей довольно плотного телосложения с ростом немного выше среднего и частенько отпускал свои темно-каштановые волосы почти до плеч, подстригая их предельно коротко два раза в год. Глаза его были не то зелеными, не то карими, а порой даже какими-то желто-кошачьими, при этом взгляд его всегда был чист и честен, лишь его манера смотреть из-под бровей действовала на многих угрожающе. Он был большим противником ярких красок в одежде и из толпы особенно не выделялся. Он крайне отрицательно относился к дресс-коду, считая его ущемлением прав людей, не понимал, зачем люди стремятся хорошо выглядеть и отдают на и за подобную борьбу всю свою жизнь. По натуре он был человеком скромным, сам вперед не выдвигался, начало беседы даже со знакомым человеком могло вызвать в нем много смущения, однако когда ему предоставляли слово, он словно преображался, расцветал и мог говорить без умолку. В голове его порой сталкивалось два мира - мир реальный, где Антон мыслил, как и все его сверстники, уверенно окончил известный столичный институт, жил в скромной двушке с родителями на окраине, боролся за свое будущее, цеплялся и карабкался, сталкивался с барьерами и учился искать способы их обходить; и мир иррациональный, бывший произведением его неиссякаемой фантазии на те множественные знания, что он жадно черпал из всевозможных источников; мир, в котором ему хотелось бороться за справедливость, не расстилаться и не говорить красивых слов, не ломать свою личность. У Антона было интересное качество: он любил, находясь один, воображать, как на него кто-то смотрит. Он использовал жесты, кривил ртом, будто на него направлены тысячи телекранов и кто-то наверху регулярно отслеживает данную трансляцию; он любил говорить сам с собой и с возрастом даже перестал стесняться говорить сам с собой вслух. Он был склонен к провокациям, ему нравилось говорить публично идущее вразрез с общим мнение - для того, чтобы лишний раз привлечь к себе внимание. С ранних лет Антон мечтал прославиться, причем одномоментно, и рисовал в своем воображении подобные картины. В одной из них он шел мимо пруда с тонущим ребенком и нырял туда, вытаскивая незадачливое дитя за шкирку. Во второй он становился свидетелем кражи, догонял жулика и возвращал украденное добро потерпевшему. В третьей на перекрестке он видел вылетающую на тротуар машину и отталкивал не видящую транспорт девушку в сторону (этот случай он смаковал особо, представляя, как вначале девушка будет возмущаться, и как потом заорет, когда увидит пронесшийся по тому месту, где она только что стояла, автомобиль и раскрошившийся в кашу от сильного удара об стену).
Будучи скрытным по натуре, Антон нечасто делился новостями о своей личной жизни, поэтому на работе никто особенно и не знал ни о втором мире, ни имя девушки, с которой он мог провести выходной день в малодоступном для широких масс местечке, да и вообще о его мечтах и не прекращающейся внутренней борьбе. Вообще, про женщин он говорил, что с возрастом стал к ним относиться более скептически. 'Все предсказуемо, в начале отношений идут одни и те же слова, в середине отношений идут одни и те же слова, во время разрыва одни и те же слова. Нет никакого трепета душевного, разница - только во внешности. Единственное, что непредсказуемо, это срок этих отношений. Все. Все их обращения к тебе - они словно списаны с одного учебника. Ты для каждой и 'солнце', и 'лапа', и 'мой хороший'. Но разве мы лучше? Мужская половина сыпет понятиями такими же голословными, пустыми и ничем не подкрепленными. Но мы, мужики, находимся явно в лучшей позиции: у нас широкий выбор и психологическая устойчивость. А как быть им? Постоянная перемена настроения, но потому что выбирать приходится по большей части из тех, кто идет к тебе. Но ты никогда не знаешь: а вдруг именно этот раз последний?'.
Но такими глубинными мыслями Антон редко с кем-либо делился, зато многие знали о его 'левых' политических и экономических (даже скорее) предпочтениях, он уже давно смирился, что попытка открыться ведет к тому, что его сразу же обвешивают, как новогоднюю елку, штампами, из которых 'коммунист' - самый, пожалуй, безобидный. Антон был от природы не столько скромным - хвалил себя он довольно часто - сколько застенчивым. Он боялся звонков по телефону, и перед каждым нажатием зеленой кнопки мог минут пять ходить взад-вперед, подбирая необходимые слова, момент нажатия требовал от него глубокой решимости - словно назад дороги уже нет. Когда в трубке возникали гудки, Антон замирал, с каждой секундой увеличивалась надежда, что вызов принят не будет, и после пятнадцати секунд гудков, выдохнув, он сбрасывал со спокойной душой. Более того, застенчивость доходила до того, что он стеснялся просить человека вернуть деньги, данные в долг. Ладно, если бы он прощал, но нет - он переживал, прикидывал, чем компенсируется упущенная сумма. И да, он странно относился к деньгам - призывая уничтожить денежную систему как вредную для человечества, он мог расстаться с крупной суммой, словно ничего и не было, но параллельно пытаться сэкономить тридцать рублей, не оплачивая проезд на электричке.
Будет глубокой наивностью заявить, что Михаил был полной противоположностью Антона - иначе с чего бы им было так подружиться? Рост у Михаила был средним, сам он был довольно стройным, имел характерно спортивные черты тела, хоть и занимался собой нерегулярно. Внешность его была типично арийской - голубые глаза, светлые волосы, которые он неизменно подстригал по краям, оставляя то чуб спереди, то общий 'еж', а то некое подобие ирокеза в центре. Сам по себе Михаил почти всегда светился радушием, неизменно улыбался, готов был первым прийти на помощь, хотя и был иногда предельно неуклюж в этих попытках. Речь его была несколько рваной, он говорил, словно плевал, выкинув резкий порыв из пяти-десяти слов, после чего останавливался. Если он говорил по телефону, то, нервничая, начинал ходить туда-сюда с дичайшим упорством. Порой он был склонен говорить откровенную глупость, с его языка слетали весьма обидные для многих слова, которые сам Михаил никак не мог идентифицировать как обидные. Впрочем, глупо будет характеризовать его как конфликтного человека, - после всяких подобных недопониманий он резко бросался на попятную, откатывая пушки назад и, казалось бы, готов был восхищаться человеком, пред которым так яростно распинался каких-то пять минут назад, демонстративно подставляя щеки. Он был уроженцем Владимира, областного центра к востоку от Москвы, удаленным от столицы даже дальше, чем райские Петушки. В столице он еще со студенческих времен обитал у некой дальней родственницы, невесть как в свое время оказавшейся здесь еще в советские времена. Впрочем, родственница была вполне молода душой и телом, и, будучи незамужней, периодически отправлялась на поиски очередного счастья. В такие времена квартира оказывалась в полном ведении Михаила; когда он только переехал в Москву и учился на первом курсе, тут устраивались шумные вечеринки с тотальным пьянством и мордобитием, а также почти всегда оставались ночевать девушки, удовлетворявшие вкусу хозяина. Впрочем, ближе к защите диплома, Михаил стал серьезнее, и число подобных мероприятий неуклонно стремились к нулю.
В тот же период начала обучения (а это зачастую период самых светлых надежд, первый глоток свободы, особенно для впервые оторвавшихся от отчего дома на столь длинный период) Михаил был одержим идеей написать книгу, но, начав, забросил это дело, поймав себя на мысли, что его видение мира слишком напоминает пресловутых 'пикейных жилетов': то есть слова вроде бы правильные и очевидные, но ведь они и сказаны уже тысячи раз! Михаил пытался тогда написать нечто невесть нестандартное, но всякий раз понимал, что в таком случае понимать-то все и будет он сам и никто кроме. В итоге и впрямь получалась каша из очевидностей и бреда. Это была комбинация из где-то услышанных высказываний и мыслей, немного переработанная и добавленная своим, чисто юношеским взглядом на реальность. Набравшись сил и смелости, он уничтожил все это, поклявшись больше не писать.
'Что изменит написанное мной? Если оно ни на кого не повлияет - зачем все это писать, зачем тратить время - ценнейший ресурс - на подобную деятельность? А если повлияет - то уверен ли я в том, что оно поставит тех, кто идеями проникнется, на путь истинный? Ведь ни для кого не секрет, что все идеи, которые описываются теоретиками переосмысляются неверно. Почему? Люди слышат лишь то, что им хочется слышать и видят то, что хотят видеть. Я напишу фразу: 'Египетский фараон объявил войну своим южным соседям и двинул на них войска. Уже первый месяц кампании оказался предельно успешным, было взято в плен более тысячи эфиопов, которые были порабощены'. Какие могут быть интерпретации у этого? Кто-то скажет: 'О, про войну читать мне не интересно, мне нравится про любовь'. Кто-то скажет: 'Да какой интерес читать про эти древние войны, мне нравится про нынешние, с танчиками'. Кто-то скажет: 'Иди учи матчасть, школьник, я вот читал книгу по истории Древнего Египта и прекрасно помню про ту войну. Эфиопы оказывали доблестное сопротивление, пока у них на то были силы. Эта война не была легкой прогулкой для войск фараона'. Кто-то скажет: 'Почему он описал все это в двух предложениях? Неужели месяц кампании был таким безмятежным? Почему он не акцентирует свое внимание на трагедии эфиопов?' А кто-то, из одной соседней страны, скажет: 'Только русский мог написать такое, у них в крови - аннексировать соседние территории!' И так далее! В этой простой фразе, лишенной намека на двоемыслие, сухом факте, лишенного междустрочного смысла, люди будут находить подтверждение своему видению мира'.
Расставшись с творческой мечтой, Михаил окончательно остановился на следующей точке зрения: 'к тебе начнут прислушиваться, когда ты сделаешь себя как человека'. И он начал делать себя, углубившись в ту сферу, что манила его еще с раннего детства - бизнес. Он читал книги и воображал себя богачом, перед которым открыты все двери, которого все уважают. Сменив формат читаемых книг, он неожиданно поймал себя на мысли, что богатство и слава даются не столько для собственного блага, но для блага других. 'Имея много денег, я буду иметь и авторитет. Авторитет плюс деньги - необходимая и достаточная смесь для того, чтобы улучшить мир. Моя компания совершенствует мир своими качественными товарами и услугами - ведь мне не нравятся многие из тех, что есть сейчас. Она повышает уровень конкурентной борьбы, а значит, помогает всем потребителям. Моя компания создает рабочие места - а значит, помогает людям из более низших социальных страт'. Подобные мысли и стали основной мотивацией для Михаила, хотя, надо признать честно, первостепенными были все же видения себя в дорогой комфортной машине, достижение финансовой независимости от родственников, а в конечном итоге - перевод их на свое обеспечение.
Михаил и Антон были знакомы с институтских времен, то есть уже чуть больше пяти лет. С самого первого учебного дня они сразу стали общаться, но, как часто это бывает в подобных случаях, узнавали они друг друга постепенно. И каждый такой момент поражал их! Например, однажды Михаил узнал, что Антон каждый месяц ездит на один и тот же перекресток в Москве и считает проходящих по запрещающему сигналу светофора. 'Ты что, правда такой странный? Нет, никогда подобного не мог представить. И кому нужны результаты твоих наблюдений?' - спрашивал он товарища, искренне недоумевая. 'Просто тянет. Приезжаю, наблюдаю. Что-то чувствую в этот момент - народ бежит, спешит, суетится. В этот момент ты словно возвышаешься над всей этой осточертевшей рутиной. Но жизнь мы не ценим, мы рвемся ради призрачной секунды, гонимся в закрывающуюся дверь! Зачем???'. А когда Михаил поведал ему о своих легких симпатиях к девушкам азиатской внешности, черед удивляться был уже Антону. 'Правда? Но как так? И подруга такая была? Ничего себе', - искренне недоумевал гулявший всегда с истинными арийками интернационалист Антон, при этом при подобной информации от кого-то другого он смеялся в сторону минут пять, а здесь даже не проявил признаков беспокойства; уважение у них было взаимным. В экономике взгляды их были диаметральны - Михаил был рьяным сторонником австрийской экономической школы. Он не испытывал ненависти к социалистам, но всех радикалов, сторонников решительных действий презирал. Как мы уже отметили, сам он грезил мечтами о создании своего дела, и, надо признать, задатки для этого у него имелись. О том, как Михаил начал заниматься бизнесом и как продвигались его дела, мы подробнее расскажем несколько позже, когда на то появится соответствующий случай. Сейчас, во время общего знакомства, просто упомянем, что пороги, которые вставали неизменно перед каждым подобным начинающим, его абсолютно не пугали, никогда. Более того, они вдохновляли его на новые свершения, ему виделось, что есть возможность взять на себя ответственность, и он не боялся этого! Он регулярно записывался на всевозможные бизнес-тренинги, курсы, знакомился там с прогрессивными людьми, учился продавать себя и продвигать свой бизнес в средствах массовой информации. Он был из тех целеустремленных людей, которые не могут сидеть сложа руки, едва они сядут на диван, чтобы погреть пузико, так сразу вычистит их неведомая сила. В подобной горячке он мог работать часами, возбуждаясь от самого процесса, в такие моменты он никогда не думал о каких-то ожидаемых прибылях. Но стоило ему взять лист бумаги, открыть нужный файл на компьютере, как сразу он включал холодный разум и без проблем ориентировался в океане цифр. В порыве увлеченности он терялся во времени, но непоседливость порой подводила его в скрупулезном анализе и мельчайшие детали ускользали от его взора. Порой ему приходилось делать предположения интуитивно, благо интуиция часто наставляла его на верный путь, словно вела к цельному решению. Здесь он, конечно, отличался от Антона. Антон мыслил глубже и медленнее. Он мог дойти до истинного ответа немногим позже, но перед тем как зафиксировать его, он отрабатывал огромное число всяких иных сценариев, порой самых невероятных. 'Все сценарии, что ты отработаешь в голове и предусмотришь на деле - никогда не случатся на деле. Поэтому бери всегда самые ужасные, самые сокрушающие варианты, чтобы уж наверняка исключить их', - делился он секретами своей умственной деятельности.
Вот такими людьми были Михаил и Антон. Впрочем, думается, что знакомство с героями в реальной жизни и описание простых житейских ситуаций даст нам более полезную информацию о них и составит их более конкретные образы.
На следующий день после своего 'похода' по площади Антон отправился в магазин. 'Сильно перегнул с категоричностью я давеча! Что-то наши вечные дебаты превратились в какое-то месиво! - рассуждал он на ходу. - Почему убеждения у людей так отличаются? Все мы входим в этот мир - как это кажется со стороны - словно чистый лист, но ведь есть в нас и много того, что заложено природой. Насколько же окружающая среда влияет на становление? Ведь есть же братья-близнецы, настолько непохожие характерами и убеждениями, что начинают возникать всякие беспочвенные подозрения. А они росли в одинаковых условиях. А вот и стоп! Вот важнейшее из заблуждений. Даже живя в одной комнате и учась в одном классе, условия их взросления разные. Почему? Дело в том, что у каждого человека, во-первых, есть своя картина окружающего мира, а во-вторых, на каждое изменение ситуации в нем мы реагируем по-разному. Если взять классический пример, что при разговоре двух человек, существует восемь личностей (А, Б; А как видит себя А, Б как видит себя Б, А как видит его Б, Б как видит его А, А как думает, каким видит его Б и Б как думает, каким видит его А), и кстати, при более хитроумных комбинациях эту систему можно продолжить, но что тогда со всем миром? Сколько таких миров оказывается в наших головах? То есть, если мы считаем, что в мире семь миллиардов человек, то, получается, есть семь миллиардов миров, созданных в сознании каждого из живущих. Каждый из них весьма отличен в той или иной степени от реального, который полностью постичь невозможно, однако именно он является определяющим для поступков людей. Также и внешние обстоятельства: кого-то трудности закаляют и делают сильнее, а кто-то сразу кидается под поезд (но зачем, зачем заставлять страдать сотни людей из-за сбоя в расписании???); банальный, но сильный пример. Хотя, что за мода пошла, приводить заведомо проигрышные примеры? Так что, когда мы говорим, что вот два человека, и у них два одинаковых обстоятельства, это неверно: для нас они одинаковы, а для них нет. Хотя их реакция на них и может быть похожей. Так почему же мы должны удивляться разности политических воззрений! И есть то, что всегда найдет отклик в сердцах потенциальной аудитории. Эта волшебная вещь зовется словом популизм. Популизм есть самый быстрый путь к популярности. Так везде, во всем мире. Чем более простые и незатейливые мелодии будут у песенки, тем большее число ее будет напевать, чем более поверхностно, жизненнее отражает мечты и стремления книжка, тем большее число ее будет читать, и так далее. Никто не бежит за сложностью. Собственно, именно потому, что большинство людей старается идти по очевидно более простому пути (умный в гору не пойдет, умный гору обойдет!), находятся индивиды, старательно противопоставляющие себя им и расшибающиеся в лепешку в погоне за пресловутой сложностью. Да что люди! У нас целая страна предпочитает идти по пути наиболее сложному!'
Едва Антон зашел в торговое помещение, не успев как следует додумать мысль, как к нему подлетел молодой человек, расплылся в улыбке и стал наперебой тараторить и предлагать разные товары. Узнав, что Антону нужен всего лишь небольшой провод, стоивший мизер по сравнению со всем окружающим богатством, продавец-консультант приуныл и ушел пытаться продать товар другому покупателю. Но тут же объявилась премилая девушка и стала спрашивать, не хочется ли Антону приобрести усовершенствованную соковыжималку, ведь только сегодня цена на нее снижена аж на сорок процентов.
- У меня нет с собой таких денег, - отверг ее предложение Антон, даже не взглянув на ценник волшебной соковыжималки. Но девушка-консультант нисколько не смутилась.
- Это очень хорошо! Специально для Вас наша компания предлагает оформить кредит на очень выгодных условиях, ставка в первый месяц ноль процентов!
'Почему я такой воспитанный? - задался Антон вопросом и еще раз глянул на девушку, но она была так мила и хороша собой... - нет, не могу ее послать, она не виновата, что вынуждена работать здесь, это все гребанная система!'
- Извините, но я никогда не беру кредитов, - и он попытался наиболее вежливо и учтиво улыбнуться девушке.
- Это очень верно! Я с Вами согласна! А сколько у Вас с собой наличных денег? Я хотела Вам предложить в таком случае...
- У меня нет с собой наличных денег.
- А как же Вы покупаете этот провод?
- Если хотите, могу не покупать, - сказал он озлобленно и сделал вид, что направляется к выходу.
Девушку выручила кассир, уже пробившая в этот момент этикетку. Антон расплатился и почти бегом выбежал из магазина. 'Тьфу на Вас!' - и далее он изрыгнул из себя целый поток исконно русских слов. Запищал телефон. 'Хм, от кого же СМС, может от самой нее?' - встрепенулся он в глубокой надежде. Нет, писала, конечно же, не она, а банк, опять же предлагавший кредит на выгодных условиях. Сообщение начиналось со слов 'Дорогой Антон!' ('а ведь она, наверное, также пишет кому-то, начиная с такого обращения!' - промелькнула мысль в голове у Антона) и кончалось бредом в духе 'Мы ценим каждого нашего клиента, потому что именно Вы составляющие Вашего успеха'. Вспыльчивый Антон рассмеялся, и, отбросив оземь интеллигентский дух, разразился порцией отборного мата. В этом порыве он видимо нажал на какую-то клавишу, поэтому на экране появилась надпись 'сообщение отправляется'. Пикнула мелодия сообщения, и Антон с удивлением прочел: 'В качестве гудка на вашем номере был установлен новый хит певицы Хрюши 'Заходи Ко Мне Домой' всего лишь за 69 руб/месяц'. Он рассвирепел. 'Какая нахрен Хрюша? Что за обман? - он выбрал в меню запрос баланса. - Так и есть! Грабеж!!! Жулики!' Он захотел ударить телефоном об асфальт, но передумал и набрал номер справочного центра. 'В настоящий момент все операторы заняты. Приблизительное время ожидания составляет пять минут', - произнес металлический голос. Антон измерял шагами асфальт, отчаянно сжимая телефон и отводя его от уха, чтобы не слышать 'успокаивающую' мелодию. Наконец, ответила девушка с весьма приятным голосом. Антон, отбросив воинственность, объяснил проблему, и она пообещала уточнить. Пока она уточняла, связь вдруг прервалась. Антон подпрыгнул и побежал, но вскоре остановился и начал с прежней настойчивостью набирать номер. Ответила девушка с похожим голосом, но еще более вежливая. Она отменила все подписки, лишив возможности звонящим Антону послушать песню Хрюши. Также девушка подключила ему несколько услуг, заверив, что они абсолютно бесплатные, а также подарила ему семь дней бесплатного пользования интернетом. Требовать шестьдесят девять рублей назад было бессмысленно, и Антон, отбросив напущенную озлобленность, вежливо попрощался. Но едва гудки зазвучали в трубке, он озлился. 'Вот он, вот он ваш капитализм! На все что угодно готов, только денежки заграбастать! Только это надо! Забота о клиенте? Да плюньте! - бубнил он, обращая на себя внимание прохожих, которые отшатывались от него. - Клиент - тот, кто помогает делать барыш. И барыш этот надо увеличить настолько много, насколько клиент сможет раскошелиться'.
Ненависть к системе у Антона была давно. Он вспомнил забавный случай. Несколько лет назад, расстроенный из-за постоянных неудач с поиском работы, он решился написать на снегу, лежащем на красной коробке с противогололедными средствами крамольную надпись: 'Система прогнила'. И что же? Наутро, проснувшись, он услышал за окном капель. Посреди декабря на Москву вдруг нахлынула оттепель, температура повысилась аж до плюс семи, и снег, а вместе с ней и надпись исчезли. 'Да, попробуй бороться с ней, спецом ведь тепло напустили', - усмехался он.
При этом открыто назвать себя анархистом - даже в диалогах с самим собой - Антон побаивался. Он изыскивал всевозможные сглаживающие формулировки, прикрывался абсолютно несимпатичным ему по духу заумным названием синдикализмом (да и как он мог говорить о синдикализме, если он не был рабочим?), выкручивался при помощи термина 'либертарный коммунизм', напрочь забывая, что, в отличие от коммунизма нелибертарного, диктатурного, пособий к практическому построению последнего не имеется; да и вообще, не смешна ли идея о движущей силе интеллигенции? Да и куда она может привести? Чем? Прямодушием? Это ведь ее единственная благодетель, и то встречающаяся от силы у десятой части ее представителей! Привлекать со стороны ораторов, предводителей? Да - это либерально-демократическое политиканство, представительность, но Антон был всей душой за представительность. И он искренне не понимал логики в голосовании за неизвестных ему лично людей, в голосовании за экранные образы кандидатов, за работу их стилистов - а именно так он представлял себе идеальную демократию - в плане честности и прозрачности выборов и свободной регистрации и агитации кандидатов.
Почему он не любил капитализм? Он не мог терпеть красивые полки, украшенные упаковки. Раз зимой, в январе, он увидел, что в крупный гипермаркет завезли саженцы. Зимой! И они тут же зацвели, что и вызвало бурю хохота у нашего героя. На упаковках, в которых они сиротливо стояли на полках, красовались сказочные фрукты, но было совершенно очевидно, что деревцам никак не дожить до счастливого укоренения. Да много можно найти проблем в капиталистическом мире, кажущихся на первый взгляд абсурдными! Это и доверие людей к рекламе; но Антону не нравилось именно то, что маркетологи сознательно используют людские слабости. Люди готовы купить товар со словом 'скидки' даже если он дороже, чем товар, оной надписи не имеющий. А огромные списания в гипермаркетах? Ими можно было бы накормить не одну голодающую страну! И аргумент о том, что жалость атрибут слабости, что жалеют люди, которые плавают на поверхности, но не хотят видеть, что там, в глубине, Антона не удовлетворял. 'А что там, еще глубже? Те, кто говорит про прагматизм и сами не видят глубже своего прагматизма, - рассуждал он. - Они исходят из приспособленчества людей, не верят в добродетель. Но что порождает пороки? Человеческий нрав. Но что дает порокам проявиться? Система, при которой есть понятие достатка, есть понятие статуса и так далее. Если нет всего этого, автоматически теряется мотивация для жажды наживы, халявы'. Подобными мыслями Антон оправдывал свою нелюбовь к капитализму, но давайте говорить откровенно, Антон не любил капитализм и за то, что сам никак долго не мог найти свое место в этой системе, чувствовал чужаком среди более предприимчивых молодых людей.
Вообще, проблема поиска работы для бывших выпускников в те времена стояла очень остро. Кто, признавайтесь честно, не натыкался на классическое 'мы Вам позвоним!', даже самые пробивные! А обращения в районную службу занятости? О, они могли повеселить, например вакансией в психдиспансере на противоположном краю города. Впрочем, предвидя некий едкий комментарий, что 'в трудные времена нужно хвататься за все', хочется разъяснить, что свободных мест на предлагаемых вакансиях обычно давным-давно не было, но здесь ситуация варьируется, скорее, от степени забюрократизированности подобных бюджетных учреждений. Но надо понимать и логику работодателей, отказывающихся доверять сопливым выпускникам, машущими своими дипломами, как крыльями. Кстати, уровень компетентности у будущих специалистов с дипломом купленным иногда был и выше, чем у тех, кто над этим дипломом корпел ночи напролет, перелопачивая всю литературу по выбранной области. Подумайте, как можно стать землекопом, вдоль и поперек изучив книгу 'Все о рытье', где будут указаны все модели лопат, история их производства человечеством с приснопамятных времен, способы рытья с картинками? Да никак! Единственный способ стать землекопом - взять лопату и копать! Те же, кто диплом покупал, делали это не из-за лени, а из-за отсутствия свободного времени, будучи поглощены собственно пресловутым копанием. Конечно, глупо обвинять студентов в непрактичности, мечтательности, отсутствии профессионального понимания самих себя - будем до конца откровенны и вынесем суровый вердикт всей системе образования в России того периода. Уровень образования был низкий, но более того, он продолжал падать, и падал стремительно. Никогда еще дети так не ненавидели школы - хотя минуло сколько лет с тех пор, как учителя лишились волшебного права использовать розги. Если вдруг какой-то ребенок выделялся среди соучеников своим уровнем, на него тут же накладывали множество положительных и обязывающих ярлыков, сравнивая с мэром своего города, а то и с Президентом, как это было, например, в начальной школе с Егором Лискиным, одноклассником Антона, получавшим хорошие отметки и красиво говорившим. О Егоре мы упомянули не зря: ему предстоит стать одним из важнейших персонажей нашего повествования. Но о его приключениях мы в полной мере поговорим позже, когда наступит соответствующее время.
Создав подобное представление о себе от преподавателей, людей авторитетных, рыхлый по характеру, человек тут же перемалывался на рынке, где существовала реальная конкуренция, а не захваливание, где смотрели на твои выделяющиеся и выдающиеся особенности, а не на превосходство над средним уровнем, где никто не подавал руку и не подталкивал, нет. В конечном счете все смотрят на твои реальные умения в данный момент, а не перспективы, обучаемость и так далее. Ты оказываешься один перед лицом множества дорог, и даже нет времени услышать внутренний голос, подсказывающий, по которой из них направиться. Ты направляешь по той, которая уже расстилается пред тобой, по той, где ты знаешь точно, что ям нет. И мы видим мечущихся, обреченных людей. Да, об этом учителя явно не предупреждали. А еще учителя всегда проявляли толерантность, выдавая любой твой недостаток за особенность. На насмешки над учеником с лишним весом, вызванным неограниченным потреблением фастфуда, учитель мудро скажет: 'Да какой же он у нас толстый? Он не толстый, он представительный!' И представительный товарищ только после окончания школы поймает себя на мыслях о диете (а ведь одноклассники все эти годы будут травить шутки в духе, 'он сел на диету... и раздавил ее!') и займется физкультурой. Не хочется говорить банальность, что люди разные, но действительно, одним для поступков мотивацией служит рекомендация кого-то (а ведь в случае чего можно и возложить на советчика ответственность: послушался тебя, дурак!), а кому-то, наоборот, претит сам факт действия по чьей-либо указке, даже если действие и очевидное. Глядя со стороны, можно подумать, что любое занятие для человека есть попытка убежать от внутренних вопросов 'как и зачем я попал сюда?', 'что есть мир и что есть 'я' в нем?', и так далее. Человек не может ответить на эти вопросы, но он может ставить их, рассматривать и выдвигать гипотезы. Поэтому он пытается что-то сделать, совершить, он хочет что-либо оставить после себя. Потомство - самый доступный и простой вариант, потому что он не требует понимания от общества, как при любом продукте духовного труда. Он создает себе цели и следует им, добравшись, ставит новые, и так до конца. Но всегда его подлинной мотивацией будет попытка убежать от вопросов, на которые ответа нет и никогда не будет, и которые постоянно неосязаемо постукивают вокруг. Однако, каждый человек, безусловно, устроен так, что есть у него пристрастия, и есть у него предрасположенность к определенной деятельности. Но российская система образования (а мы живем в России и поэтому должны говорить именно о ней), увы, не помогала в подобной профориентации, напротив, скатывая всех к ожиданиям 'престижной работы', образам 'уверенного в себе человека', в то время как реальных специалистов в прикладных отраслях оставалось все меньше и меньше. Единый госэкзамен, как главная цель для всех школьников, конечно, дал возможность многим оказаться во вполне приличном по имени учебном заведении, да еще и обучиться там в эпоху капитализма за счет государства. В одиннадцатилетнем возрасте Антон сломал руку, упав с велосипеда. Врач, ведя разговор о том и о сем с юным пациентом, невзначай бросил: 'А ты знаешь, кто изобрел самолет?' 'Братья Райт!' - торжествующе воскликнул затерший до дыр имевшиеся в дому энциклопедии Антоша. Но что же мы видим, при взгляде со стороны? Если у человека в голове есть стойкая ассоциация 'самолет - братья Райт', это хорошо, но ведь за этим ровным счетом ничего не стоит! Идет привязка к именам, не к реальным событиям. Мы можем изучить историю появления первых летательных аппаратов, можем изучить биографии самих братьев, но сам факт, что самолет изобрели люди с данной фамилией, не обязывает ни к чему. Вы справедливо возразите, что лучше знать имена изобретателей, чем не знать. Конечно, так и есть, вообще, всегда лучше знать что-либо, чем чего-то не знать. Это кстати, хороший аргумент для тех, кто является сторонником теории сладкой лжи. Другое дело, что всегда можно найти способ промолчать. Но можно ли промолчать, когда говорят все? Люди осуждают насилие, но выполняют приказ. Эксперименты Милгрэма доказали, что абсолютно любой человек способен на проявление жестокости, главное - дать ему оправдание своих поступков. Их наличие будет выдаваться им как аргумент в спорах с собственной совестью: 'Я же не мог действовать иначе! Если бы не я - то меня!' Вспомните Родиона Раскольникова из 'Преступления и наказания'. Убивая вредную старушку по вполне выверенной теории, он мучится от осознания тяжести своего греха. Но Лизавета? Невинная девушка! Лишь в какой-то момент романа герой вдруг вспоминает про нее: 'А как же Лизавета? Я ведь не только старушку убил!' Но за убийство Лизаветы Раскольникову не стыдно, да и любому бы из нас не было бы стыдно. Возбужденный приведенным в действие приговором, с окровавленным топором - Родион уже не мог никак поступить иначе. Вот со старушкой, да - была масса возможностей свернуть, повезло с тем, что нашелся топор, даже в последний момент можно было усомниться, но он дошел, он показал, что право имеет. Неизвестно, кем данное, но факт очевиден. А Лизавету бы в подобном состоянии убила бы и дрожащая тварь, как с радостью убивают на войне или выполняя долг. Но ведь мы знаем прекрасно, что были и на войне люди, испытывающие необъяснимую ничем жалость к определенным представителям врага. Вспомните историю про снайпера, пожалевшего простого немецкого паренька и разыскавшего его спустя годы после окончания военных действий. Да, в каждом есть свой, определенный уровень морали. Равно как есть и средний, общественный уровень. В разные этапы в последние столетия возникала мода на цинизм и нигилизм. Нужно отметить, что поколение, родившееся спустя десять лет после наших героев, впитало в себя эти чувства сполна.
Убеждения Антона формировались, как и у всех, постепенно, но именно в тот период они укрепились, отсутствие работы дало ему время на тотальное поглощение различной литературы, в том числе такой, которую принято называть 'левацкой', где и получил вполне научное и логичное подтверждение своим наблюдениям. И хотя сейчас он имел вполне себе неплохо оплачиваемую работу, попасть на которую ему помог как раз-таки Михаил (по меркам которого она была малооплачиваемой), от своих антикапиталистических, утопических и популистских убеждений Антон не отказался.
Михаил, благо речь зашла о нем, решил провести свой второй выходной день на лекции одного успешного предпринимателя. По дороге на мероприятие с ним произошел не совсем приятный случай. Войдя в автобус, Михаил обратил внимание на шум: назревал скандал. С площадки перед водителем раздавалась брань и угрозы. Наконец, пассажир, служивший источником конфликта, слегка успокоился и направился в салон. Здесь он был встречен крупной женщиной (такие обычно в советское время стояли за прилавками на фоне весов 'Тюмень'), которая громко предъявила аргументы о неуместности использования в автобусе нецензурной лексики по причине нахождения в данном автобусе малых детей. Словесная перепалка продолжалась. Михаил тоже не удержался и посоветовал товарищу - судя по акценту и внешности, выходцу с Кавказа - успокоиться. Шумливая тетка на следующей остановке вышла, и приезжий переключился на Михаила. К чести того, он не стал тушеваться, отвечая в весьма спокойном, вежливом темпе. Тот кипятился и пытался узнать адрес автобусного парка, чтобы найти водителя после смены. Чем же так провинился водитель? - спросите вы. А всего лишь тем, что не повторил свой ответ на вопрос, едет ли он до метро. 'За свои слова надо отвечать. Мужик должен отвечать', - ратовал недовольный пассажир. Михаил искренне поинтересовался, станет ли тому легче после того как он найдет водителя и выместит на том всю свою злобу. 'Легче', - ответил скандальный пассажир.
Михаил и скандалист продискутировали подобным образом несколько остановок; на замечание по поводу того, что слова - ничто в современном мире, пассажир удивился, что все стали делать ему замечания. Что уж что, а все - громкое слово, для такой ситуации абсолютно неприемлемое. 'Все' в подобных случаях сразу же пытаются найти себе некое важное дело, чтобы сосредоточиться на нем и случайно не заметить надвигающуюся бурю. Особо продуктивным занятием здесь стоит считать смотрение в окно на городские пейзажи. Пассажир отчаянно рылся при помощи бесплатно проведенного в транспорт беспроводного интернета в поиске адреса автобусного парка, когда подъехали к ожидаемое большей частью пассажиров станции метро. Михаилу, равно как и нам, осталась неведома дальнейшая судьба водителя. Будем верить, что с ним все обошлось, он жив и здравствует.
Выйдя из автобуса, Михаил поморщился, ему было немного не по себе после разговора, хотя внешне он и выглядел абсолютно спокойным. 'И я уверен, он не одинок, и ведь дело не в национальности, - рассуждал он. - Откуда идет вот эта жажда наказания? Но что более интересно, наиболее часто она проявляется только на словах. Угрозы, угрозы и еще раз угрозы - все ради того, чтобы повысить свой уровень самоощущения. Доводятся подобные угрозы до исполнения людьми с откровенными девиациями, либо при резкой вспышке, состоянии аффекта. Но, увы, тяга к скандалам, к возмущениям на ровном месте не считается у нас какой-либо девиацией. И как состояние аффекта спасает от суда, так и здесь - эти люди спасаются фразой 'я нервный', 'не бесите меня' и так далее. Да, в школе, скорее всего, это были самые трудные дети, своротившие наибольшее число парт. Хотя, ведь приводили тысячи примеров с тем, как хулиганы превращались в спокойных, уравновешенных личностей, едва проходила бурная юность, и наоборот, вчерашние тихони, устав от разочарований, впадали в пучину свар и склок. Но ведь лучше быть экспрессивным, чем апатичным! Это показатель высокой жизненной энергии! Так почему же ее нельзя направить на созидательную деятельность? Ведь в сложных делах ой как нужна эта агрессия, упертость, зацикленность!'
Размышляя подобным образом, он думал, мог ли он предотвратить конфликт или тот был неизбежен, и вопрос всякий раз сводился к формулировке неизбежности любых событий. Михаил заключил в итоге, что конфликт он мог погасить, имея глубокие знания в области психологии: разглядев сразу типаж оппонента, разгромить его нужными аргументами и тем самым застыдить и заставить замолчать.
На лекции ведущий бодро рассказывал о секретах запуска стартапов. Вчерашние студенты, все опрятно одетые, усердно строчили в блокнотах, стараясь не упустить не единого слова, а девушки вскидывали вверх свои грушевые телефоны и фотографировали картинки с презентации. После окончания выступления образовалась огромная толпа из желающих сфотографироваться с лектором, и Михаил понял всю бессмысленность своих попыток задать свой вопрос лично. Еще во время лекции внимание Михаила привлекла одна девушка, которая в то время как другие участники внимательно смотрели на лектора, смотрела на него. Вначале он решил, что это случайно брошенный взгляд, однако спустя пару минут девушка была поймана вновь за подглядыванием. Уже ближе к концу лекции Михаил устроил с ней небольшую глазную перестрелку. Потом, когда начались вопросы и развилась дискуссия, он забыл о незнакомке, но в очереди вновь столкнулся с нею. Ему показалось, что она даже словно специально вынырнула прямо перед ним. Как будто случайно девушка повернула голову, и Михаил слегка вздрогнул. Сейчас она уже оглядела его оценивающим взглядом (о, Михаил узнал этот взгляд, он выражал уже больше половины готовности), после чего ничего не оставалось, как подойти и спросить ее имя. Девушка отозвалась Мариной, это была стройная длинноногая брюнетка с распущенными до лопаток волосами. Михаилу сразу бросился в глаза сверкающий перстень на ее руке. Толстая цепочка крепко охватывала шею. На белой блузке сидело подчеркнуто деловая жилетка. Макияж был предельно скромен, но ярок. Михаилу очень понравился широкий нос девушки, который придавал ее образ некого веселого зверька, но больше всего на лице девушки выделялись широкие карие глаза. Она подняла их, и Михаилу показалось, что она очень умная, и в этот самый момент она засмеялась таким глупым, не беззаботным, а именно глупым смехом, что Михаил даже попятился и наступил кому-то на ногу. В остальном знакомство прошло удачно. По дороге домой, он вспоминал ее, и легкая нега распространялась по телу, как будто кто-то делал ему массаж. 'А мне кажется, она специально пришла на это мероприятие. Надо будет как-то завести разговор на тему экономики и посадить ее в лужу, - усмехнулся он. - Но это еще хорошо, что я оделся получше, как предчувствовал. Правда, до сих пор кажется, что рубашка в тот момент была слегка мятой, но надеюсь, что она это не заметила. Ничего, все еще у нас сложится!'
Дарья все воскресенье просидела дома, рисуя некий воображаемый пейзаж. В одиннадцать часов вечера она получила сообщение от своей знакомой из института по имени Елена. Сообщение говорило о явной заинтересованности знакомой по имени Елена на предмет презентации, заданной на понедельник по одному из предметов. 'Ах да, презентация!' - вскочила Даша, подпрыгивая по комнате на одной ноге. 'Она самая! Абсолютно! И как же я о ней не подумала! С утра же была мысль сделать ее!'
Через час картинки и текст связались в единое целое, и готовый продукт был готов. 'А я умница!' - напевала Даша, направляясь в душ. Но уже в душе веселое настроение растворилось, поскольку у нее начались обсессии, которые случались периодически. Из-за лезущих мыслишек Даша двигалась в ванне очень аккуратно, боясь оступиться и поскользнуться. Упрямые волосы извивались и не хотели как следует отмываться, торча во все стороны, как из соломенного пугала. Отбросить дурные предчувствия не получилось и при выходе из душа, в итоге Даша долго ворочалась с боку на бок, заснув, когда часы показывали два часа.
Наблюдались подобные явления с самого раннего детства, Даша и не придавала им особого значения, считая их чем-то самим разумеющимся, что, безусловно, наличествует у всех других людей. В чем же они проявлялись? Она постоянно мыла руки, когда у нее появлялось устойчивое ощущение загрязненности. Оно не зависело от реальной грязи, она спасалась и каплями дождя и растирая руки снегом. Еще одной навязчивой мыслью было, что она что-то забыла. Пожалуй, это было даже неким подвидом ощущения, что вот все идет не так. Точнее, даже предчувствием некой большой беды. Но сколько ни было предчувствий - не было после них ни одной беды, и сколько ни было бед - не было подобных предчувствий. В определенном возрасте ей попалась на глаза статья, посвященная так называемому обсессивно-компульсивному расстройству, и Даша была поражена тем, как точно ее описывала модель, особенно где перечислялись признаки данного заболевания. Но мысль о том, что она больна, Дарья, конечно же, тотчас отмела. Вместо этого ей пришла в голову мысль о связи подобного отклонения с ленью. 'А что, если мне лень проверить, лежат ли ключи от дома в сумке? Что есть эта мысль? Не напоминание ли? Но почему она тогда не возникает в те моменты, когда моя судьба подвергается опасности, например, при переходе проезжей части?' Впрочем, когда ключи забывались на самом деле, выяснялось это уже слишком далеко от дома, так же Даша однажды и потеряла телефон, проверив карман. Она помнила, что за пятнадцать минут до этого был звонок, и прошла по улице до того места несколько раз, но телефон так и не обнаружила.
По жизни Дарья почти всегда следовала строго определенным ритуалам и была уверена, что если все случалось не так, как она желала, винить в этом нужно себя, и именно за несоблюдение подобных ритуалов. Получив двойку на контрольной, она тут же вспоминала, что после выхода из подъезда, пошла не как обычно, а свернула налево, чтобы обойти большую лужу. На следующий день, она переходила эту лужу вброд, терпя потом целый день неудобство от мокрых ног. И так далее! Она могла не сесть в автобус, потому что у него вдруг на пару секунд заклинило дверь перед началом посадки. Она никогда не садилась в первую дверь вагона метро, возможно, считая, что при экстренном торможении основной удар придется по передней части вагона. Если пол в каком-либо заведении был выложен плиткой разного цвета, то она ходила непосредственно по плитке одного цвета, каких бы усилий ей это не стоило. Если надо было ждать, она могла сколь угодно сидеть молча, сложив руки, но вдруг встать и начать ходить, описывая строго квадраты и прямоугольники, вписанные в проход под углом.
Дарья ужасно боялась известных людей. Когда другие обступали 'звезду' с желанием сфотографироваться и получить автограф, Даше хотелось словно раствориться, сделать так, чтобы ее никто не заметил. Она искренне не понимала слова 'фанатизм', но очевидно, что здесь дело было не в нем. Иной раз, направляясь куда-либо, роившиеся в голове мысли создавали панику: 'А куда я еду? Точно ли мероприятие будет на этом месте? А не случилось ли со мной помутнение рассудка?' Мысли такие преследовали ее намного чаще, чем подобные помутнения имели место быть, зато при помутнениях наступала полная уверенность в своих действиях. Очнувшись, она, как всегда это и бывает, в первое время отказывалась верить в происходящее. Потом она принимала это и судорожно пыталась как-то изменить, и только тогда принимала окончательно.
Подобным образом работает восприятие на резко выделяющуюся информацию у всех людей, то есть можно выделить три условных этапа: отвержение, исправление, принятие. Специфика характеров уже проявляется в выражении этих этапов. Собственно поэтому нам предстоит познакомиться с рядом новых персонажей, чтобы эту специфику наблюдать более явно, да и вообще, разнообразить повествование никогда не помешает!
Собственно, ради пресловутого разнообразия, мы отправимся в обычный районный супермаркет. Наша героиня, задержавшись на кассе, предъявила паспорт, свидетельствующий о двухлетнем перевыполнении нормы по совершеннолетию, и, сложив покупки в приобретенные пакеты, с торжествующим видом вышла из магазина. Распечатав свежепреобретенную пачку сигарет, она выкинула обертку по направлению к урне, но словно ждавший этого момента поток ветра налетел и снес легкий целлофан в сторону. Елене (а эта была та самая Елена, что училась с Дарьей в одной группе и присылала ей сообщение), заметившей подобный просчет, крайне неприятно было мусорить, но наклониться на глазах у людей, чтобы поднять что-либо с грязного асфальта - было выше нее. К тому же, желание курить атаковало: она с огромным удовольствием высекла огонь, кончик сигареты затлел оранжеватой точечкой, и Лена выпустила в вечернее небо струйку дыма. Небо не было пасмурным, но на нем почему-то горела лишь одна звезда, и этот факт немного отвлек Ленины мысли, которые находились несколько в беспорядочном состоянии.
Елена была, как легко догадаться, ровесницей Дарьи и Ирины; это была девушка среднего роста, ее фигура была, пожалуй, немного склонна к полноте, но полной Лена ни в коем случае не была, разве что полногрудой. Но каких усилий стоил ей этот комплимент с нашей стороны! Да, ей приходилось тщательно выстраивать диету, заниматься спортом, много курить - последние два занятия кажутся несовместимыми, но по мнению Елены в равной степени способствовали поддержанию фигуры в оптимальном состоянии, хотя она всегда не упускала случая покомплексовать по этому поводу. От природы у нее был русый цвет волос, но после многочисленных перекрашиваний он настолько уже изъелся, что даже если бы Лена и постриглась налысо, выросшие с нуля волосы были бы неестественно-выцветшие. Лена не очень любила яркую одежду, предпочитая оттенки черного и белого, а в особенности их смешение в разных пропорциях. При этом большая часть ее знакомых сходилась во мнении, что одевалась она стильно. Но эта большая часть вряд ли бы могли назвать ее натурой романтической, легко ранимой - она редко позволяла себе показывать свои душевные переживания широкой аудитории. Но мы вынуждены, для объективности, отметить этот факт: Елена чем-то напоминала образ кисейных барышень из произведений девятнадцатого века, поклонниц европейских романов об истинной и чистой любви; она даже интересовалась поэзией, причем довольно редкими авторами, а также авангардной живописью. У нее был поставленный и немного низкий голос, который если и мог расположить к себе, то своей уверенностью и флегматичностью, которые он излучал.
В этот вечер Елена возвращалась домой от своего парня Василия, с которым состояла в отношениях уже чуть больше года. И в этот раз (и не в первый раз) ее преследовало чувство, что что-то не так (хотя кого из девушек подобные чувства не накрывают в определенную пору?). Однако у Елены на подобные настроения имелись вполне резонные причины. Во-первых, Василий был в этот день абсолютно трезвым. Более того, она не обнаружила в его квартире ни одной банки или бутылки, могущей свидетельствовать об употреблении Василием алкогольных напитков. Это было не похоже на него, и Елена никак не могла придумать объяснение, которые бы решало разом все противоречия. Впрочем, причины на то были, и уж конечно они не были связаны с девушкой. Во-вторых, неприятный осадок оставила история, поведанная им Лене. 'Вчера виделся с одной старой знакомой, - рассказывал Вася. - Она рассталась за день до этого со своим... Представь себе: напился и поднял руку на нее! Вот же как низко! Это же как надо опуститься до такого!' Лена кивала и соглашалась, искренне возмущаясь вероломным нападением, но по дороге домой она волей-неволей думала об ином: 'Да сколько у него этих типа 'знакомых'? Из рукава он их, что ли, достает?' Именно по причине посещения Василия презентация была даже не начата, и Лена написала Даше, надеясь, что та поделится с нею своей. Она знала, что Даша в подобных вопросах безотказна и не скажет ни слова. Раз уж мы так назвали молодого человека причиной халатного отношения Елены к учебе, то расскажем немного и о нем самом, тем более что с ним на протяжении нашего повествования произойдут неожиданные события.
Василий был человеком, который любил хвалиться. В частности, он заявлял, что пристрастия к алкоголю не имеет, если что, может не пить несколько недель подряд. И доказывал это, делая так примерно раз в три месяца, не беря на протяжении нескольких дней в рот ни капли. Он любил рассуждать о жизни с позиции умудренного опытом мужика лет пятидесяти, в свои-то двадцать два. Он знал все тонкости жизни, говорил уверенно, он все пробовал, он знал все об особенностях той или иной модели машины, о том, как провести электричество, какой краской что красить. Он знал особые комплименты, которые сразу располагали к нему всех девушек, да и вообще - он всегда был душой любой компании. К нему стремились, всегда он был весел и улыбался, неприятности словно и обходили его стороной, так он себя преподносил. Он умел и припечатать словом и кулаком зарвавшегося, отстоять свое мнение, считался с принципами. Он учился на заочном отделении, а вот о его заработках мы подробно рассказать не можем. Поговаривают, что он заказывал то ли из Китая, а то ли не из Китая какие-то товары, которые сбывал в Москве втридорога; то ли перепродавал подержанные машины, которые ремонтировал у знакомого, с которым в свое время вместе учились; то ли развозил по ночами запрещенный в то время в продаже алкоголь. Но хотя Василий и умел быть душой компании, нельзя сказать, что это был очень приятный в общении человек. Он был задиристый, неуступчивый, упрямый, никогда не признававший своей неправоты. Любую ситуацию он описывал с той точки зрения, что он все делал правильно, даже если это был разговор с самим собой. Это качество проявилось еще в детстве. Например, когда Вася с другом возвращался домой после игры в футбол, то он вспоминал какой-нибудь момент, описывая его так: 'Я-то все делал правильно, выбивал мяч от ворот, а он! Подставил спину!' Или 'я же вижу боковым зрением, что он бежит, даю ему пас на пустые ворота, а он рванул в другую сторону!!!'
Василий провел эти трезвые дни плодотворно: не выходя из дома он заработал неплохие деньги, всего лишь общаясь с людьми по интернету. Оказывается, ряд мужчин готовы отдать не последние для себя деньги, чтобы посмотреть полуэротическое видео с понравившейся девушкой. И пусть с другой стороны экрана под аватаркой миловидной барышни скрывается небритый обрюзгший мужик, пускай эти видео можно найти и в свободном доступе, за сам факт диалога 'с нею', они готовы терять остатки мышления и отдавать. А Василий был готов брать, и брал с большим удовольствием. Он категорически отвергал всевозможные 'нормы морали'. Более того, он считал ханжами и лицемерами тех, кто начинал проповедовать идеалы о 'честности', 'неподкупности' и так далее.
'Вам самим предложат миллион, будете в лужах из собственной мочи валяться, измажетесь в собственном дерьме, предложи вам это. Борцы за честность, тоже мне. Все, что не является нарушением закона - допустимо. Закон нельзя нарушать не потому, что это плохо, а потому, что за это можно понести наказание', - рассуждал Василий.
'Вот дураки', - смеялся он над какими-нибудь неудачливыми аферистами. Он даже осуждал их не за сам факт аферы, а за то, как глупо они могли попасться. 'Не пойман - не вор', часто приговаривал он. Спроси его, убивал бы он, если бы закон убийство не запрещал, он, впрочем, может, и задумался бы. Но потом ответил бы: 'смотря с какой целью'. Все у Василия всегда имело рациональное объяснение и раскладывалось по полочкам. Понятия чувства, трепета, благоговения он отвергал, не любил слюнтяев, которые апеллировали к неким высшим ценностям, неписаным истинам, громко смеясь над ними. В тот период, когда он жил, крайне популярно было явление всеобщей скорби. В дни, когда в мире происходила крупная катастрофа, будь то теракт, будь то наводнение, будь то крушение самолета, на следующий день пользователи интернета все как один публиковали фотографии со свечами, писали 'покойтесь с миром' в комментариях и массово выражали свои соболезнования родственникам. Василий подобное явление категорически не принимал и презирал, считая этих людей не сочувствующими, но лживыми. 'Зачем имитировать эту доброту? Кому она поможет', - рассуждал он, - 'люди уже умерли, туда им и дорога, их не вернуть. Родственники? А чем помогут им всхлипывания какого-нибудь сопливого школьника? И все эти картинки? И 'мы помним'? Что дальше? Лицемеры!'
О том, что его поведение сейчас могло в чем-то задеть Лену, он даже и не думал, как вы легко догадались. Женщин он считал сопливыми существами, мямлями, основными функциями которых являются готовка и деторождение. И, конечно же, полноценная половая жизнь для своего избранника. Он считал, что ради любимого женщина должна доставлять тому удовольствие, выполняя все завуалированные сексуальные мечты.
Но будет несправедливо, если у вас сейчас сложится исключительно отрицательное мнение о Василии. У него было высшее образование, и он даже имел планы на получение второго высшего заочно. Но и без этого он успевал довольно много учиться, благо всемирная сеть предлагала на то великое множество образовательных ресурсов и программ. А главное, Василий твердо знал, какое знание для чего нужно, где может пригодиться и каким образом обращено впрок. Признаем честно: он умел откушать вкусностей с древа познания. Но любовь к учебе, к процессу обучения он считал верхом абсурда.
Глава IV. План готов
- Верх, верх абсурда! - кипятился доктор Исаак Фогельштейн. За кругловатым столом сидели три человека: помимо уже знакомого нам Ивана Фарнберга, это были Людвиг Гольштейн и Карл Пот.
- Дорогой Исаак! - Карл встал, чтобы подчеркнуть важность произносимой фразы. - Вы же серьезный ученый, не побоюсь этого заявить, мирового уровня. Вы звезда! Но пока вы знамениты как теоретик. Конечно, мыши, да. Мыши у вас оживали. Но для чего, для чего, скажите мне, проводятся опыты с мышами? Конечная цель этих опытов одна - применение их во благо человечества. Так зачем ждать кого-то, кто на основе вашего прорыва, на основе вашей гениальности наживется?
Людвиг похолодел: 'Зачем он проболтался про наживу? Кто его за язык дернул? Того гляди и догадается, зачем все это! Хотя, я до сих пор и сам не пойму, как тут можно не догадаться!'
- Это все так, но учтите, с какими трудностями может быть связан этот эксперимент! Мы понятия не имеем, к чему он может привести!
- Не беспокойтесь, затраты мы берем на себя, - заметил Иван как бы невзначай.
- Мы все устроим, и во всем вас поддержим, - продолжал Карл, не обратив внимание на реплику Ивана - очевидно, он был главным в этом предприятии. - Посудите сами: ни одна клиника не позволит проводить вам подобный эксперимент, потому что его будет необходимо согласовать с властями.
Фогельштейн задумался. По натуре он был человеком, который ни разу в своей жизни законов не нарушал, даже в бурную юность, за исключением, пожалуй, пары штрафов за превышение скорости, да и то незначительное. И сейчас он получал предложение, которое полностью соответствовало его душевным позывам, но выглядело крайне подозрительным. Когда произошла первая встреча с Фарнбергом на отдыхе, Фогельштейн не до конца поверил в серьезность диалога. Проходило время, опыты продолжались, и он немного грустил, вспоминая тот случай. 'А ведь шанс, может и есть. Пусть он один. И что дальше?' Когда Иван вновь вышел на связь и предложил встретиться, Исаак ответил, что готов провести переговоры с большим удовольствием. Иван заявил со своей стороны, что приедет с коллегами, и вот встреча состоялась. Сара встретила прибывших с максимальным радушием, наставила на стол угощений, а когда мужчины перешли к деловой части, тихо и незаметно удалилась, убрав со стола.
Переговоры завершились подписанием контрактов, которые сулили Фогельштейну неплохую прибыль в случае успешности предприятия. Иван, Людвиг и Карл, со своей стороны, обещали техническую и юридическую поддержку в случае различных заморочек. Распрощавшись, они ушли, явно довольные, а вот у Исаака словно повис на сердце тяжкий груз.
- Да, Сарочка, вот такие дела... Даже не знаю, говорить ли тебе... И если да, то о чем... - обратился он к супруге.
Сара сверкнула глазами и сразу приступила к делу. Она встала, неспешно прошла по комнате, убедилась, что дверь за ушедшими плотно захлопнулась, и села на стул.
- Ну на что ты полез? Кто ты есть, чтобы обратить жизнь вспять? Ты кем себя мнишь, творцом? Но неужели ты, о тщеславный, не понимаешь, насколько опасное дело ты затеял? Я стояла за дверью и все слышала. Да, вначале вы больше шептались, я часть слов я упустила, но после того как ты вскричал 'Верх абсурда!', оставшаяся часть мне была прекрасно слышна, я все поняла.
- О ужас! Ты всегда отличалась наблюдательностью... - Исаак поник, но быстро вернул себе самообладание. - Дорогая, я занимаюсь этим не ради себя, и не ради денег, но во благо науки. Ты, ты не имеешь права мне мешать! Да и кто имеет? Государство? Но что есть государство, когда стоит вопрос... Вопрос счастья будущих поколений!
- А нацистские преступники, Менгеле и им подобные - не во благо ли науки? А лекарства нынешние - не в том числе благодаря их опытам? И как ты отворачиваешься от государства, а кому же ты собираешься помочь? Людям? Но люди, так или иначе, граждане! А медицинскую помощь получают так вообще только граждане, да и то, те, кто имеет страховку.
- Ну, дорогая, ты перебрала! Я, то есть мы, никого не насилуем, боли не причиняем. Государство помогает людям, да, путем оказания помощи. Но ты знаешь, я тебе многократно говорил, что я противник государственной медицины. Единственная медицина, которая может служить на благо пациента - платная, частная медицина, с конкуренцией, и растущим качеством услуг. Впрочем, к чему сейчас я ухожу в эту тему? Я про опыты. Мы ставим себе цели - быть может, и завышенные. Но не ты ли, не ты ли пилила меня десять лет до этого, что я смотрю низко! Что я пишу бессмысленные статьи, книги, которые никому, ни-ко-му, при нашей жизни помощи не окажут!!!
- Ох, ну ты же умнейший человек у меня, а дальше своего носа не видишь! Ну вот представь, что все получилось, и ожил бывший покойничек, а дальше что? Как он будет страдать? Чем он будет заниматься? Что мы вообще ему скажем? Скажет ли он тебе спасибо? И вообще, будет ли он человеком, если, скажем, душа у него уже отлетела, а вы его оживите, что это будет? А если он сбежит и начнет размножаться? И чужды будут ему моральные нормы, пойдет убивать всех и вся, а?
- Ты забегаешь вперед, дорогая, забегаешь. Оживление! Ты говоришь об этом так просто, словно это муравья раздавить! Да, может, первый опыт и будет неудачным, но даже из того, что ты описала - это прорыв, прорыв науки, мы узнаем, что происходит после смерти, и о том, как устроено все, да и даже про душу, наука пока молчит, что там и куда отлетает. Но пока далеко до оживления человека, очень далеко.
- Дорогой Исаак, я хочу тебе внушить, что человек - не бог и не имеет права, не имеет, вмешиваться в процесс. Ты хочешь новую жизнь? Вот тебе женщина, что и как делать с ней ты и сам прекрасно знаешь. Но не так! Не с теми, чей путь уже закончился.
- Видишь ли, Сара, пока я прихожу к выводу, что для того, чтобы восстановить ткани, нужно много материала именно этого человека, и хорошо сохранившегося.
- И вы возьмете первого попавшегося из морга. Нет, сделай что-нибудь, придумай! Ну не должно так быть! Ты понимаешь, насколько опасна эта вся игра? Я приготовила обед, пойдем. Потом договорим. Лея, ты уже покушала? - обратилась она к дочери, вышедшей им навстречу из кухни.
Получив положительный ответ, они отправились туда; Сара тут же начала орудовать столовыми приборами. Исаак смотрел на нее внимательно, но она и без этого прекрасно понимала, что ему не терпится возобновить диалог. Она пожала плечами и развела руками, как бы давая ему право продолжить.
- Ну, ты, конечно, права, но и тебе самой не интересно?
- Нет. Человек не может быть бессмертен. Иначе... Да ты представь, что все это встанет на поток, после удачных опытов, и каждого умершего сразу будут вновь оживлять, во что это все превратится? Лишь страх смерти является главной мотивацией для свершений. Однажды нас не станет, мир будут менять уже другие, вот мы и пытаемся что-то делать. При бессмертии все сядут на диван. И все.
- Если честно, я об этом не думал. Я думал и о самом опыте, и как мы будем его проводить, а о том, что будет после... как-то нет...
- Да все ученые так! Впадают в эту жажду. Я придумала уже тебе повод! Кушай, кушай, а меня слушай! Скажи, чтобы оживить человека, он должен был умереть, скажем, сто лет назад. И приведи всякие научные выкладки. Что к только что умершим опасно применять этот опыт, потому-то и тому-то. И так далее.
- Это конечно, здраво.
- Посуди сам, любой человек, умерший сто лет назад, разложился. Фараонов оживлять вам никто не даст, да и ты скажи, что именно ровно сто лет, и математически опиши, построй модель.
- Да, наверное, я так и сделаю, Сарочка, - буркнул он не потому что так быстро согласился с супругой, а из желания сосредоточиться на вкусной котлете. Еще в юности, до получения медицинского образования, он выдвинул гипотезу, что качество пищеварения зависит от настроения едока, и есть нужно исключительно с положительным настроем, а не с посторонними мыслями. Когда во время обучения он узнал о том, что это давно установленный научный факт, он слегка расстроился упущенной возможности войти в историю медицины, но с тех пор во время приема пищи избегал разговоров о серьезных проблемах. Поэтому далее Сара и Исаак ели молча. Исаак, в целом не был уж каким-то подкаблучником, но мнение жены всегда ценил, и к нему прислушивался. Вот и сейчас, кушая, он крепко задумался: 'А что дальше, если все получится? К каким опасным последствиям это приведет? Нет, надо продолжать оживлять мышей, исследуя тем самым возможности блокирования болезней, их замедления и заглушения. Но если умер, то не должно быть дороги назад. Ведь она права! Но ведь равно и я хочу! Хочу попытаться! Но что есть это чувство? Идущая с детства неуверенность в себе, попытка всех удивить, обратить на себя внимание. То есть я прикрываюсь желанием помогать людям, а на деле хочу потешить свое самолюбие!'
Через месяц Исаак передал своим 'работодателям' подробно изложенный план. В нем он указал, что для полного успеха реинкарнируемый должен был умереть сто лет назад и при этом хорошо сохраниться, чтобы ученые могли взять много генетического материала. Работодатели читали его аргументы крайне внимательно.
- И где нам такого взять? - бросил в воздух вопрос Карл.
- Да, придется уговорить его попробовать со свежим, а как иначе, - задумчиво произнес Иван.
- Дело пока не в нашу пользу, но! Я послал недавно тайно к нему в клинику своего человека. И успехи есть, это главное, - резюмировал Людвиг.
- Что мы бы ему ответили, если он спросит нас, зачем? Не испугался ли он? - вновь задал вопрос Карл. - Мы же не скажем, что планируем оживлять, и за очень хорошие деньги.
- У кого, у кого - а твоя рожа явно производит одно выражение: прибыль, прибыль и еще тысячу раз прибыль. Да и в зрачках значки доллара... а, нет, показалось, - попытался пошутить Иван.
- Он мог испугаться, подумав, что мы хотим поставить это на поток. Он не глуп, и такая мысль должна была прийти; ведь понятно, что мы не ради науки этим занимаемся, - хмыкнул Людвиг.
- Надо, значит, и сказать, и пообещать, что он будет в доле. Но что если он прав, и это возможнее всего именно с таким, столетним? Он не пишет, что невозможно с нынешними, но первый опыт, как самый сложный, лучше всего именно с таким провести. Ведь мы и сами не знаем, как поведет себя заново рожденный.
Иван обвел взглядом окружавших его, словно ожидая поддержки, но ее не последовало.
- И не факт, что еще родственники спасибо скажут, - добавил он.
- Конечно, найти такого, у кого родственников нет, не проблема. Но раз он так это доказывает, то, значит, нужно найти такого столетнего, - резюмировал Карл. - Он прав, первый опыт опасен, и, может, именно с таким человеком его и лучше всего провести, да и более того, учтя уже все пробелы и ошибки, перейти на что-то иное. И не забывайте: он ученый, а не мы. Вот тут приведены математические подсчеты, но для нас они ничто, а он каждый день в лаборатории. Мы не может дать их на проверку какому-нибудь другому ученому.
- Если только сразу после и убить его, - вставил Людвиг. Карл оставил его ремарку без комментариев.
- Значит, так, ты, Людвиг, проверяешь его на честность, а ты Иван, ищешь человека, умершего сто лет назад.
'Вот, как всегда! - тяжело вздохнул Иван. - Все сложное свалили на меня, чтобы потом сказать: 'Иван, мы молодцы, а ты оплошал! Самое слабое звено в нашей цепи! Лишнее колесо в телеге!' И вот как с ними бороться?' Он брел, путаясь в этих не то мыслях, не то обидах, как вдруг яркая идея стрельнула Ивану в голову и будто озарила сознание. Он остановился, силясь подумать; показалось, вот-вот и он поймает ее. 'Сто лет, сто лет... Сто лет назад. А что было сто лет назад? Так, стоп, а почему мои были вынуждены эмигрировать из России? Не потому ли, что...' Иван похолодел. Все сошлось уж слишком точно. Но как... И в нем загорелся интерес. 'Хм, а когда я последний раз был в России? Пять лет назад? Вот и повод съездить, да и не за свой счет!'
На следующий день он рассказал о своей догадке Карлу. Поездка Ивану была организована, вернувшись спустя неделю, он подробно пересказал все свои впечатления и передал интересующие фотографии.
- Хорошо, что у них сейчас сменилась власть, теперь его так не охраняют. Думаю, мы сможем выкрасть его, - подвел итоги Карл.
- Я бы не стал так уверенно говорить. Выкрасть, быть может, и вправду несложно, но вот как вывезти? Выезды из города будут закрыты, но если спрятать его где-то на время? Я вот что думаю: может, заручиться поддержкой местных, в том числе его сторонников? Они там есть, я сам, гуляя по Москве, слышал диалог, где два человека вспоминали те времена с ностальгией; значит, найдутся те, кто его ценит, и, если мы объясним им нашу цель, они нам помогут.
- Помочь-то помогут, но в своих интересах, вот в чем дело. Он им нужен как новый лидер, допустим. А нам - тело для эксперимента.
- Смотри, если у них все получилось, значит, получилось и у нас? Представь, мы оживили человека, который активен, выступает: да нас разорвут с предложениями!
- Все не так просто: как бы он до чего не довыступался. Он и при жизни стал легендой, и говорили: 'жил, жив и будет жить'. И именно этот человек вдруг воскресает! Да сразу сложится новый культ! Ему даже и выступать не надо, маши рукой, призывай к действиям. Скажут: 'сам ожил, сам вышел и пошел, строить новый порядок'.
- А нам-то что, нам главное прибыль получить и не попасться на краже. Плюс ко всему, оживив известного человека, наши шансы на конечную прибыль увеличатся. Он вспомнит прошлое, сохранился его генетический материал - кому надо, те поймут.
- Мне не нравится идея с привлечением его сторонников. После операции пусть будет у нас, посмотрим, что с ним будет. Фогельштейн пусть следит за его здоровьем, а там уже и поглядим. Значит, пока мы выезжаем и следим за ситуацией. Готовимся. Соберем специальный грузовик с отсеком, в котором и будем вывозить. Границы. Так, с Белоруссией, может, и просто будет, а с Польшей придется без него, и направить людей, кто вручную перетащит. Польша-Германия, тут проблем быть не должно, а уж Германия-Швейцария тем более.
- А как вскрыть саркофаг? Ведь он бронированный!
- Лазерной пилой.
- Но... где мы ее возьмем?
- О, не переживайте, это все пустяки.
- Но... Все равно, как?
- Пила - это идеальный вариант, - объяснил Карл при помощи заранее подготовленной мысли. - Но самое главное - это время. Время наш главный противник. Если Иван утверждает, что сигнализации там нет, то мы сможем залезть беспрепятственно. А если все же сработает? Подкупить охрану? Не верю, что это возможно. Не верю. Думаю, нужен пробный запуск. Так или иначе, мы будем нанимать кого-то, кто будет выполнять черновую работу. Мы втроем останемся здесь, в Швейцарии, будем руководить операцией. Где мы найдем людей? Здесь. Тренироваться так же будем здесь. За неделю до операции мы проводим ночной тест - проникновение внутрь.
- Может быть, не нужно пробу? Они могут заметить следы проникновения и усилят охрану, что нам в корне невыгодно. Лучше действовать наверняка. Все или ничего. Смелость - наша сила!
Предложение показалось логичным, и точка зрения Людвига победила. Далее последовал часовой спор о том, как пользоваться это пилой, кто что будет делать, сколько человек нужно будет нанять, и так далее. Спор был жарким; оказалось, что мнения всех троих полярны, сложить даже какое-то подобие партии двух против одного ни по одному вопросу не получалось. Приходилось пользоваться и монеткой, и шестигранным кубиком.
Наконец, план был готов и запечатан Карлом и Людвигом в сверхсекретный конверт.
- Умно, умно Вы все расписали. Восторгаюсь Вами! - заулыбался Иван и вышел из помещения.
'Фогельштейну ничегошеньки, до тех пор, пока именинничек не прибудет сюда, говорить не будем, да', - пробормотал про себя Карл.
'Как же меня раздражает этот Карл, просто терпеть его не могу!' - подумал Людвиг.
'Дурную мысль подкинул этот Людвиг, - думал в то же время Карл. Он прав, что разведка вредна, но если будет провал? Мы потеряем все наше оборудование! При провале разведки мы его сохраним, и можем избавиться от него, то есть останемся при своих! Хотя, конечно, и удачная разведка не гарантирует успеха'.
Иван в это ничего не думал, а мылся в душе, насвистывая себе под нос 'марсельезу'. Когда он вышел, то выяснилось, что Карл и Людвиг уже ожидают его.
- Мы посовещались немного и решили, что доверять разведку посторонним не будем. Вы приедете за пару дней, сходите на площадь, осмотрите еще раз, особенно охрану, по какому принципу она функционирует. Но главное, организуете людей, проведете с ними это время, чтобы не было сомнений, никто не сбежал, и так далее. В общем, будете все контролировать. Для безопасности уедете в вечер перед ночью, когда будет изъятие. Думаю, Вы не откажетесь еще раз съездить на историческую родину.
Как мы понимаем, Иван согласился. И, как это было и при первой поездке, подготовился заранее, в том числе предполагая, как можно будет с пользой провести время в первопрестольной. Далее последовало уже упоминавшееся знакомство с Ириной, о котором и о времяпровождении с ней в дни поездки в целом он умолчал, рассказывая впоследствии о поездке Карлу и Людвигу. Факт, скажете вы, не существенный, не имеющий отношение к цели его поездки, но справедливости ради добавим, что все затраты на поездку были покрыты из бюджета предприятия, общего бюджета, и в том числе деньги на обслуживание Иры.
Карл и Людвиг к тому времени отобрали людей и обучали их необходимым премудростям: и обучили, как снять охрану, как быстро открыть замки и как пилить саркофаг. Опасности подстерегали на каждом углу. Нужно было еще доставить мумию до автомобиля на мосту, и в ту же ночь направить далее до Швейцарии. Как видим, план был амбициознейший, но ведь именно такие планы обычно и имеют свойство сбываться!
Глава V. Учиться, учиться и еще раз учиться
Наступил понедельник, а значит, улицы Москвы были забиты автотранспортом всех мастей и размеров. Транспорты стояли, бибикали и пытались продвинуться хоть на метр ближе к вожделенному центру вселенной. В одной из таких пробок стояла и отчаянно бибикала уроженка города Курск Оксана Юрьевна Земская. Сидевшая в 'Лежо' девушка примечательна нам тем, что училась в той же самой институтской группе, что и Дарья, Елена и Ирина. И надо сказать, училась она явно лучше их всех. Сейчас она ехала на занятия, но быстро поняла, что бибиканьем делу не поможешь и, поправив очки, начала наводить утренний марафет. Успев нанести лак на пальцы левой руки, она обратила внимание, что пробка впереди начала рассасываться, и едва в ее голове успела промелькнуть эта мысль, как тронулась впередистоящая машина, на водителя которой Оксана успела вылить столько помойных слов. Она задергалась, и, бросив на место баночку с лаком, попутно задела еще не использованную пудру. Пудреница упала; пришлось наклониться, чтобы поставить ее на место. В этот момент Оксана поняла, что бибиканье, которое раздавалось все это время сзади, прекратилось, и огромный 'Флексус', блеснув поворотником, взял курс на обгон.
Обогнав Оксану, внедорожник остановился. Из него вышел мужик средних лет и подошел к приоткрытому окошку. 'Ты чего встала посреди дороги? Дура! Блондинка тупая, твою мать', - воскликнул мужик, выругался и, плюнув, вернулся к своей машине. Оксана подобного оскорбления стерпеть не могла. Она отбросила вмиг пудреницу, лак, выскочила прямо на трассу и, цокая каблуками, устремилась к не успевшему отъехать внедорожнику.
'Слышь, ты! Пердун старый! Ты чего раскукарекался? Бабы не дают, увидел в кои-то веки раз своими слепыми глазами красивую девушку и с ума сошел?' - закричала она.
Но мужик, которому на вид было лет тридцать пять, от силы сорок, ничего не отвечая, сел в свою машину. Тогда Оксана подбежала, и со всей силы пнула каблуком заднюю дверь. Впрочем, машина тут же тронулась, и провести кровавую экзекуцию Оксана толком не успела.
Не считая произошедшего инцидента, до института она доехала без приключений. Единственной неприятностью стала старушка, мешавшая ей припарковаться на тротуаре. Старушка стояла и пересчитывала мелочь и на ожесточеннейшие гудки не реагировала. Тогда Оксана приспустила стекло до конца и выглянула наружу: 'Слышь, карга старая! Свали с дороги, пока я тебя не задавила!' - сложив руки рупором, бросила она бабке. 'Девочка, ты что себе позволяешь! Я на тебя в милицию пожалуюсь! Ишь ты мне!' - замахала та в ответ клюкой.
Оксана залилась звонким смехом: 'Мне все равно с моим папой ничего не будет за это!' Старушка, видимо, признав в Оксане дочь некого влиятельного папы, постепенно отошла, и Оксана смогла наконец нормально поставить машину. 'Вот, блин, знаю сама, что нехорошо врать так нагло; да, папа мой, может, в нашем городе и способен на что-то повлиять, но здесь он никто и его никто не знает. Но ведь работает! Глупо отказываться от схемы, которая приносит результат!' - рассуждала она, сексуально выцокивая каблучками по асфальту, в то время как ее длинные распущенные волосы развевались в такт покачивающимся бедрам. Возможно, вы сейчас осуждаете ее за подобное нарушение правил дорожного движения, но давайте будем справедливы: она недавно приобрела права, и ситуация, когда нужно было парковаться, заезжая в узкий промежуток между двух машин, виделась ей жуткой, а аварии своей любимой машинки ей не хотелось. Да и папа, заместитель губернатора Курской области, подаривший машину и права на нее любимой дочке на двадцатилетие, явно не оценил бы подобное проявление лихачества.
Если Оксана чрезвычайно тянулась к знаниям и в погоне за ними была готова, как мы уже успели заметить, на многое, то Ирина в понедельник на учебу не явилась вовсе, отсыпаясь после бурной ночи с Фарнбергом. По итогам второй встречи с ним она легко сделала вывод, о том, что Иван-то мужичок так себе, попадались на ее пути и персонажи со значительно большими экспонатами. Сам Иван по окончании выходных вернулся в Швейцарию.
Проснулась Ирина в шесть часов вечера и тут же начала собираться: вдвоем с подругой Кристиной они собирались пересечься часиков в десять и отправиться в один из ночных клубов, которому они хранили верность. И как это обычно и происходило, перед ними вставал тяжелейший вопрос выбора одежды. Вы (в каком столетии бы ни читали это) прекрасно понимаете, что топовая девушка не имеет права являться в клуб в наряде, хоть даже отдаленно напоминающем тот, в котором она уже соизволила приходить. Значит, предстояло проехаться по ряду торговых центров, засиживаясь часами в примерочных. Не прихорашиваясь (силы на эти мероприятия необходимо было оставить на вечер), Ирина вызвала такси и отправилась в путь. Выбор был непростым, бутики манили, а время таяло. Наконец, когда оно уже начало поджимать, Ирина выхватила платье, которое в итоге поджимало ее и так довольно узкую талию.
Они встретились с Кристиной и спустя некоторое время оказались в полутемном помещении клуба. Музыка гремела, разноцветные блики бегали по танцполу, временами выхватывая лица постепенно прибывающих отдыхающих. Ирина имела образ сейчас в разы более эффектный, чем тот помятый вид, с которым она вылезала из постели Фарнберга. Юбка была предельно коротка, разрез подчеркивал все прелести груди. Не менее прекрасна была Кристина с в разы более глубоким вырезом. Девушки внимательно изучали публику, оценивая привлекательность и платежеспособность парней. Любая девушка с широким опытом без запинки различит 'маменькиного сынка', шикующего на родительские деньги, да, пусть даже папа и дал ему достойную оплачиваемую должность. И также легко выделит в толпе успешного, уверенного парня, проложившего себе дорогу сквозь жизненные тернии самостоятельно. Последний имеет собственный стиль в одежде, неизменно отличается хорошим вкусом и никогда не говорит о деньгах. Первый же при первой возможности начинает акцентировать внимание на своих возможностях, внимая вам лишь изредка, возможно, большую часть времени с ним вы вообще проведете молча. Действительно, вскоре к девушкам подошел одетый в дорогой фирменный костюм улыбчивый молодой человек. Перекинувшись с подругами парой фраз, он скрылся за углом. Уже там, где музыка не так орала, а звучала как бы в отдалении, он назвал конкретную сумму, и, получив ее, тут же отсыпал девушкам из малюсенького пакетика немного порошка, после чего Ирина с Кристиной скрылись в туалете. Там горели две тусклых лампы, одна из которых, менее яркая, поминутно мигала. Да и вообще, атмосфера здесь заметно отличалась от помещения клуба, отдававшего притворной фешенебельностью. Кристина уверенным движением высыпала порошок на, очевидно, заранее приготовленную бумажку, разделила его на четыре дорожки и подмигнула Ирине. Та опустила голову и сделала глубокий вдох, после чего операцию повторила Кристина.
Они поспешно спустили бумажку в унитаз и вышли в зал, прекрасно понимая, что порошок подействует не моментально. Да и вообще, того ощущения неизведанности, новости, что переполняет, когда у нас в жизни что-либо происходит в первый раз, у них не наблюдалось давно. Возможно, в детстве, в первый раз нажимая на выключатель, когда наш рост позволил до него дотянуться, мы тоже испытывали боязнь, ожидая удара током. А перед первым поцелуем? Первое употребление какого-либо вещества, сулящего приятные ощущение, вызывает внутреннее замирание, словно открываются врата в некий новый, неизведанный мир. Это как спуск в девственную пещеру, где, возможно, до нас никто и не бывал, в любом месте которой может быть провал вниз, да и выход назад окажется заваленным. А в случае с наркотиками, подобный завал, как и провал вглубь, ой как реален. Но, конечно же, это все сказки. 'Это разве зависимость? У меня нет зависимости!' - гордо заявляет употребляющий. Но если у тебя ее нет - зачем ты продолжаешь употреблять? Мечтаешь, ждешь, чтобы она, наконец, сформировалась? Впрочем, возвращаясь к нашим героиням, признаем, что поход в ночной клуб - дело не простое. Не все могли танцевать до пяти утра, сохраняя веселость и непринужденность. Приходилось чем-то жертвовать. Ночной клуб позволял надеяться познакомиться с очень интересными парнями, произвести на них впечатление, а там, глядишь, и переспать с ними. За все в жизни приходится платить, и девушки прекрасно осознавали это.
Для нас, простых обывателей, проблема наркотиков порой видится какой-то иллюзорной. Мы с детства шутим на эту тему, воспринимая подобную тематику как повод для хохм и насмешек. Мы знаем, прекрасно знаем, что мир этот есть, и он рядом; мы смотрим видео с людьми, чье тело рассыпается на глазах под воздействием крокодила, или с беснующимися посреди улицы. Но все равно - нам кажется, что мир этот где-то рядом, но идет параллельно с нашим, не пересекаясь. И каждое пересечение вызывает дикий ужас. Конечно же, неверно делить людей на две категории, но здесь их можно выделить: интересующиеся и боящиеся. Как-то раз Михаил шел из школы домой, с ним шло два одноклассника, и один из них 'курил' осенний лист. Михаил был в диком ужасе и резко прибавил шаг. Подобный ужас он испытал, когда одноклассники увлеклись вдруг нюхательным табаком. Еще он слышал, что на рынке очень дешево продается такая субстанция, как насвай, но так и не видел ни разу человека в процессе его непосредственного потребления. Но по мере взросления приходит момент, когда мы прямо сталкиваемся с человеком, который принимает. Это рушит все наши иллюзии относительно мира наркоманов: это не чадящий притон в подвале, где ширяются одним общим шприцем на пятерых. С такими вы и не встретитесь, разве что, гуляя по кладбищу, обратите внимание на небольшую разницу между датами. А тут вдруг выясняется, что они - такие же, как мы. И имеют свой вес в обществе. Живут такой же жизнью... Впрочем, есть и другая категория, это те, что воспитывались в условиях весьма приближенных к распространению веществ. У кого-то отец раз в три месяца покуривал траву, кто-то сам видел, как идет распространение. И для этих людей этот мир с детства кажется чем-то естественным. Интерес, просыпающийся в них, не вызывает внутреннего ужаса. Когда им предложат попробовать, они мяться не будут. Они либо твердо скажут 'да', либо скажут 'нет', потому что сформировали полное отвращение к этому миру. Когда Кристина впервые предложила Ирине, та была несколько шокирована. 'Да ты не бойся, это не так уж и опасно. Я уже трижды пробовала, и доставляет. Поверь'. И та поняла, что не может сказать 'нет'. Если бы ей дали полчаса на обдумывание, взвешивание, она все равно бы колебалась. Но здесь это было неожиданно, к тому же, Кристина прямо на ее глазах стала формировать дорожки, и Ирина не смогла сдержать нарастающее внутреннее противоречие, она аккуратно оттолкнула подругу и глубоко вдохнула...
Но это было уже полгода назад, сейчас девочки, смеясь, выскочили из туалета - теперь хорошее настроение на длинную ночь было обеспечено. Далее вечеринка шла своим чередом, музыка, танцы, вино - здесь было все, чтобы отречься от жизненных тягот, не уходя в себя. В эту ночь им удалось познакомиться с клевыми мальчиками из Вологды. Те прибыли в столицу на неделю с конкретной целью: дегустация. Да, в своем городе все топовые девочки уже были давно перепробованы и душа страждала чего-то новенького. И конечно, хотелось попробовать на вкус девушек московских. Наивные провинциалы и не подумали, что Кристина была уроженкой Белгорода, а Ирина - Липецка, и приехали в столицу они совсем недавно, после окончания школы. Они, впрочем, выходя из туалета, где и прошла дегустация, остались весьма довольны. 'О, с такими топовыми столичными чиками затусили', - рассказывали они по приезду к себе домой менее удачливым землякам.
Но вернемся в институт к тому времени, когда занятия начались. Дарья, по традиции, добралась только к окончанию первой лекции и, стоя за дверями, слушала преподавателя, не решаясь постучаться. Прозвенел звонок, и коридор наполнился шумящей толпой, которая пробудила Дашу, начавшую искать в этой толпе знакомые лица. Пока она так глазела, сзади ее, смеясь, окликнула Лена. Даша засмеялась в ответ, и они начали обсуждать учебные дела. Презентация Лене уже не требовалась: она сделала ее с помощью кого-то из мальчиков на лекции. Студенты спустились на цокольный этаж в узкий коридорчик, где располагались аудитории классного формата.
На семинаре были объявлены результаты прошедшей на предыдущей неделе контрольной работы. Многие студенты искренне возмущались проведением контрольной по первой же лекции, большинство привыкло, что занятия в первые сентябрьские недели в основном вводные, а полноценная проверка знаний начинается ближе к зиме. С другой стороны, на первой лекции по любому предмету традиционно высокая посещаемость, поэтому большая часть группы была знакома с материалом.
Оксана, несмотря на то что на лекции присутствовала, на прошедшей спустя час после нее контрольной работы получила удивительно невысокие баллы. Будучи одной из самых успевающих студенток группы, она привыкла получать максимум, поэтому подобной несправедливости она не вытерпела и подняла руку. Особенно задел ее тот факт, что у преподавателя сложится теперь о ней отрицательное мнение. 'Это нечестно! Мне самый сложный вариант достался, и все равно я смогла решить несколько задач. Дайте мне переписать контрольную с другим вариантом, а то мне дали самые сложные задачи! Почему они были так неравномерно распределены? Можно я пойду к доске?' - заявила Оксана, непосредственно перед этим вопросом досконально изучившая данный вариант. Преподаватель разрешил ей выйти к доске, и Оксана начала решать.
Спустя пять минут задача была добита. Оксана хотела торжествовать, но тут последовала антипомощь из зала. Это Арина Кузина, самая умная девочка группы, на всех занятиях оперативно занимавшая первую парту перед лицом преподавателя, чтобы тот тоже смог правильно оценить весь ее потенциал, наклонила слегка голову и томно произнесла: 'в четвертой строчке ошибка'. Все замерли. Преподаватель подошел ближе к доске, и нацепил на нос очки, приглядываясь к четвертой строчке. И что же? Ошибка была. Но еще забавнее было, что, несмотря на это, следующая строчка была верной, словно никакой ошибки и не было. Проблему вызвало то, что листочек с полностью решенной задачей Оксана позаимствовала у одногруппника с не самым разборчивым почерком - и попросту неверно идентифицировала цифры. Но сейчас она не имела к нему претензий (они проснулись у нее несколько позднее), она презренно глянула на ненавистную Кузину и прошептала: 'Стерва!' Но тут же повернулась лицом к преподавателю и широко улыбнулась: 'Это не ошибка, это механическая описка, я когда писала, в голове у меня был верный ход мыслей, ответ же правильный!' 'Что ж, так и быть, поставлю Вам баллы за эту задачу', - отозвался преподаватель немного грустным голосом. 'А дополнительный балл за активность?' - воскликнула Оксана. Не успел преподаватель открыть рот, как встрепенулась Кузина: 'Мне тоже тогда нужно дать балл за проявленную внимательность!' 'Шлюха ты паршивая', - прошептала про себя Оксана, садясь на свое место.
К доске тем временем вызвали Дарью, оказавшейся первой в алфавитном списке. Она слегка погрузилась в себя во время этих разборок насчет дополнительного балла, поэтому ее фамилию озвучить пришлось дважды. Она всегда стеснялась выходить на всеобщее обозрение, ей казалось, что у нее не застегнута какая-то пуговица, сейчас спадет юбка или случится еще что-то такое, что опозорит ее, сделает всеобщим посмешищем. И сейчас, когда перед ней обернулся сидевший впереди и ретранслировал зычным голосом: 'Дашенька-а-а! Подъем!', она вздрогнула, и, зацепившись за стул, что вызвало смех лишь у нее самой, направилась к месту казни. Задача оказалась не самая сложная, но в ряде моментов Даша сомневалась в ходе решения. Она бросила взгляд на всезнающую Кузину, но там демонстративно сделала удивленный вид, пожала плечами и начала листать исписанную тетрадь. Помог Евгений, парень со второй парты. Его однозначный кивок придал Дарье уверенности, и она продолжила орудовать перманентным маркером. Вскоре, с помощью еще ряда невербальных подсказок, задача была успешно решена.
'Молодец', - похвалил преподаватель Дашу и открыл журнал, чтобы поставить ей заслуженные баллы. Однако в этот самый момент у него зазвонил телефон, и он, извинившись перед аудиторией, вышел в коридор. Журнал остался открытым на всеобщее обозрение. Алексей, один из самых шустрых студентов, тут же вскочил, и подбежал к компьютеру, стоявшему на столе. 'Кому нужны баллы?' - поинтересовался он, но к столу уже подошло еще несколько человек, предчувствуя грядущую халяву. Даша сложила руки на столе и положила на них голову, отправившись в прекрасный мир своего воображения. Но тут же раздался шепот 'Шухер!', и все сели по своим местам. Алексей, убегавший последним, то ли чтобы замести следы, то ли чисто по инерции, закрыл файл с журналом. Семинар продолжился, студенты выступали с подготовленными презентациями, а баллы Даше так и не поставили. На перемене к ней подошла Кузина:
- Слышь, Абросимова! - она всех девочек в группе звала по фамилиям, кроме своей близкой подруги Наташи. - Подойди к преподу, попроси, пусть баллы тебе доставит за задачу.
- За какую задачу? - пожала плечами Дарья.
- Которую ты решала! Он забыл тебе их проставить.
- С чего ты взяла, - заупрямилась Даша, - как я ему это скажу?
- Иди, иди, просто уточни, - настояла Кузина, и Даша понуро побрела к аудитории, прошла мимо нее и уперлась в стенку. 'Да там он, там, не бойся', - услышала она голос сзади, развернулась и аккуратно приоткрыла дверь. Это был действительно нужный кабинет, как она быстро поняла по раздающемуся голосу преподавателя. На проекторе отображался как раз-таки злосчастный журнал, а преподаватель о чем-то громко спорил с задержавшейся Оксаной. 'Да ну вас', - промолвила про себя Дарья и вышла из кабинета. Она никогда не понимала всей этой суеты и беготни, которая возникала по абсолютно не значимым проблемам, каким-то жалким баллам, места в очереди, неправильно решенным задачам и так далее. Кузина с подругой поджидала за углом.
- Ну и как?
- Хорошо, - попыталась улыбнуться Даша и пошла далее. Кузина открыла рот, чтобы что-то спросить, да так и осталась с ним, после чего сделала вид, что зевает. По дороге в столовую Дашу догнала Оксана.
- Ну что, Дашка! Все мечтаешь? - запела она.
- Та добре! Да возвысится дух твой, ибо очи чистые имеешь, - привычка отвечать на попытки подколов подобным образом травмировала немало людей, но Даша говорила так абсолютно без иронии в голосе, безучастно. Возможно, она до конца не понимала, что подобной постановкой вопроса можно задеть кого-то. Ей казалось, что это весело, только и всего. Оксана слушала все это, и глядела на Дарью, прищуривая глаза все больше и больше, наконец, в ее взгляде откровенно прорезалось недовольство.
- Я добила, кстати, его поставить твои баллы! А то он бы и забыл! Классный мужик, кстати. Я б его м-м-м... Но, увы, женат, - Оксана, кажется, не заметила появившуюся в ее манере речи странность.
- Спасибо, - молвила Дарья, не до конца понимавшая связь между баллами и семейным положением, - я и сама забыла уточнить у него. А ты у него спросила про статус или он сам рассказал?
- Глупенькая! У него кольцо! - залилась смехом Оксана. - Тебе, кстати, чтобы претендовать на автомат, нужно последнюю контрольную на максимум баллов написать, - добавила она.
- Что ж, надо будет - напишем! Что поделать! А не напишем, так сходим на экзамен! Абсолютно так! - засмеялась Даша. Быть может, описание ее характера и составило у кого-то портрет мрачной девушки, но в реальности она вовсе не являлась таковой. Да, Дарья часто предавалась меланхолическим настроениям, однако она часто была расслаблена, смеялась и придумывала свои собственные шутки...
Между тем у Оксаны зазвонил телефон и она поднесла трубку к уху.
Дарья не слышала реакции собеседника на реплики одногруппницы, но ее неожиданно поразил резкий контраст Оксаниного голоса. Если во время диалога с преподавателем во время семинара и сейчас с ней голос был официально деловым, серьезным и в нем преобладали низкие тона, то сейчас по телефону она говорила таким же голосом, что и тогда в кабинете, когда они остались вдвоем и спорили про баллы; голос этот был томным, высоким и похотливым, она растягивала слова, словно испытывала некое наслаждение их произносить.
Перед началом последнего семинара Даша отстраненно стояла в коридоре и слушала разговор мальчиков, которые обсуждали, кому из них лучше подойти к Кузиной, чтобы та показала им для фотографирования тетрадь с лекциями, которые они пропустили. В итоге, делегат был выбран, но Кузина предсказуемо заупрямилась.
'Нужно на лекции ходить', - с нескрываемым торжеством произнесла она. Особенно она комплексовала после лекций, на которых со всего потока набиралось народу меньше, чем есть в одной учебной группе, а так как в учебном плане эти лекции помогали не сильно (редкий преподаватель находил повод съязвить, задав коварный вопрос о некоем моменте, специально подчеркнутым им на лекции), то подобный подкол был, пожалуй, единственным способом восстановить уязвленное самолюбие. Мальчики, впрочем, оказались настойчивы и даже предложили Арине шоколадку. Ее она отвергла, а тетрадь все же открыла, начав попутно оправдываться, что 'здесь есть не все', 'все равно спрашивать это она не будет, она говорила, лучше почитайте учебник', 'вот здесь я записала не полностью', 'вот тут я зарисовала коряво, вряд ли вы поймете', и так далее. Дарья молча смотрела на эту вакханалию, и почему-то лишь улыбка приходила ей на уста.
'Забавно и странно все это! - размышляла она, - это как если бы тебя просто так посадили в тюрьму, а потом выпустили. И сказали бы: 'Возрадуйся! Мы тебе даруем свободу! Вот какие мы гуманные!' И ты будешь счастлив в этот момент, и будешь ноги целовать отпустившим тебя вчерашним мучителям'. Семинаристка пришла на занятия в приподнятом настроении, объявила о своих неотложных делах, и уже спустя полчаса группа гурьбой повалила по пустынным коридорам в сторону раздевалки. В общем фоне выделялся голос Оксаны, возмущавшейся, что она потратила вчера целых два часа на подготовку презентации, и все зазря.
Дарья, конечно же, обо всех презентациях забыла, быстро погрузившись в привычное для себя состояние, в котором и провела время в вагоне метро. Выйдя на поверхность, Даша увидела раздатчика листовок - типичная картина для столицы. Парень протягивал листовки каждому проходящему мимо него, однако, увидев Дашу, глупо улыбнулся и протянул листовку следующему пешеходу. 'Ну вот так. Вот кто я такая. Даже никому не нужную листовку, которую они выкинут потом... И здесь, и то, и то меня не замечают'. Даше стало смешно, и она начала смеяться так громко, что люди расступились. Заметив это, она продолжила смеяться, избегая толпы. 'Тебя тоже достала эта власть?' - красовался риторический возглас на тротуаре, а над ним громоздился постер с рекламой очередного жилого комплекса. 'Ключи уже ждут вас', - выделялись гигантские буквы, и Даша почему-то представила, как некие ключи скучают в ожидании своего владельца. Они, вместе с ключами таких же еще не проданных квартир играют в лото, домино, шашки, но их остается все меньше и меньше, пока не остаются последние, одинокие ключи. 'И ведь вне зависимости от того, когда я куплю, такие всегда будут. Всегда будут страдающие последние никем не выбранные ключи'. Ей казался крайне забавным подобный ход мыслей, но неожиданно для себя она обнаружила и разгадку: 'Выход единственный - не покупать квартир, или договориться так, чтобы были скуплены все квартиры, за исключением двух. Да, тогда и вообще, от двух до всех', - тут Дарья уже и заулыбалась от глупости и абсурдности собственных рассуждений. 'Удивительно, какой же этот мир искусственный. Он словно плывет, а я плыву вне его, но вроде как и параллельно с ним. Печенье со вкусом малины. Там нет малины, но есть ее вкус. Сигареты со вкусом клубники. Конфеты с коньяком. Лапша с ароматом курицы. Аромат курицы. М-м-м. Ах. Как он сладок. Искусственные цветы и то честнее, чем наша жизнь - они по крайней мере не пытаются показаться настоящими. А нарисованные цветы на открытках? Да и сами тексты этих открыток? Улыбочки в интернет-сообщениях? Порой, мне кажется, что мира нет, но все, абсолютно все кругом, уверяет меня сейчас в обратном. Как вам не стыдно! Как не стыдно? А кто мы - мы не люди со вкусом людей, разве что без табличек со словом 'человек'? Да - внешне вроде и похожи, руки-ноги есть, а внутри такой же аромат курицы, набор готовых красивых почерпнутых где-то фраз, моделей поведения, остатки себя, убитые в борьбе с детской непосредственностью, всеми осмеиваемой. Если человек подразумевает собой личность - то личности ли мы? Нет, мы живем в противоестественном мире названий, где есть логика в одном фонетическом благозвучии. Мы показываем сюжеты о людях, где говорим о них постановочные красивые вещи, как было недавно в институте, где у студентов спрашивали мнения об определенных преподавателях. И те кто еще вчера за порогом клеймили их и будут клеймить завтра возвышали их, как некое откровение, как некое чудо!'
По дороге домой Даша свернула в парк, села на лавочку и начала делать свои зарисовки в блокнотике. Люди ходили мимо и не замечали ее. Она почему-то вспомнила свое поступление в институт. Забылась уже эпопея с баллами, нервы на экзамене, торопливые расчеты, сумятица 'проходим - не проходим', долгожданный приказ о зачислении, трясущиеся коленки перед первым днем знакомства, вздох облегчения от того, что ее новые товарищи вроде как приятные ребята - они сидела и прокручивала вновь эти воспоминания в своей голове, как ленту диафильма, рассматривая каждый кадр в деталях и получая удовольствие. Ей казалось, что воспоминания из прошлого напоминают разбитое зеркало, где часть осколков подмели, а малая часть осталась, но эта малая часть выражала наиболее сильные эмоции в тот или иной момент. Остался и бесчувственный хребетный каркас зеркала, словно связующая нить, фиксирующий основные вехи жизни. Но как же они были очевидны и подобны! Сколь ни нанизывай на них увлекательных историй, они могут привлечь внимание в обществе, даже сделать человека центром внимания на какие-то мгновения, но Дарье эти моменты казались до того несуразными, что и заикаться о них она боялась. Вопрос 'какие ваши основные достижения' ставил ее в ступор: 'Странно все это... Как я могу сама это определять? Судья ли я себя? И то, что мне кажется достижением, не интересно кроме меня никому, а то, что кажется достижением окружающим, на деле не потребовало от меня ровным счетом ничего, никаких усилий, напротив, все происходило как будто случайно, словно меня вела некая невидимая рука, а я повиновалась ей. Моя заслуга лишь в том, что я не противилась? А мне кто-то говорил, что можно противиться, меня об этом спрашивали?' Она перелистывала эти яркие воспоминания, но не все было гладко, чувство неудовлетворенности, неуверенности, неясности подтачивало ее, и она никак не могла понять с какой стороны. 'Оправдал ли институт мои ожидания? Ведь я словно плыву по течению... Пошла, потому что все поступали, а дальше что... И зачем мне все это... Как же все порой кажется бессмысленным! Вот, помнится, каждое учебное заведение гордо рассказывает о своих знаменитых выпускниках. И каждый из них говорит одинаковые слова о том, как именно данное замечательное образовательное учреждение сделало его таким выдающимся деятелем. Но ведь почему тогда не приводят и обратный пример? Выпускники-бомжи? Умершие от передозировки? Сидящие пожизненное за разбой? Неужели таких нет? Это все ПТУшники? Да ведь есть! И почему их нельзя спросить, тех кто жив, - понятно, что вторую категорию уже не спросишь; спросить, как повлиял на них сей институт, что заложил. Вот это было бы справедливо! Вот будь я рекламодателем, я сделала бы так. Вот ролик, например, о стиральном порошке. И идет опрос на улице. Не монтаж. И реальная выборка. Кому-то порошок нравится и он им регулярно пользуется, кто-то о нем не знает, а кто-то громко скажет, что это ничего не отстирывающая туфта. Вот это будет сильно! Это даст просмотры, повысит популярность! Почему до этого еще никто не додумался? Удивительно!'
Придя домой, Даша ощутила сильнейший наплыв апатии. Делать ничего не хотелось, через силу она поддержала диалог с домашними, дождавшись, пока те уйдут спать, уселась на подоконник, обхватив голову руками. Окно было закрыто, но она поглядывала за стекло с нескрываемым соблазном. Тяжело вздохнув, она села на пол. Со стола под дуновением ветра, вызванного ее резким движением, слетел листочек и спикировал рядом с ней. Она взяла ручку. Но ничего не писалось. Тоска была настолько щемящей, что казалось, что сердце сейчас само зажмется и вылетит наружу напрочь. Незаметно для нее рука сама начала выводить на листке какие-то символы. Она откинулась. Время тянулось бесконечно. Она открыла глаза и видела лишь потолок. Она закрывала глаза и видела отчаяние, и оно казалось более жизнеутверждающим. Бесконечно лежать с закрытыми глазами было жутко, но открыв, она вновь видела лишь потолок. Впрочем, слезы уже достаточно запрудили собой все протоки, и потолок плавал, искажаясь в жидкостных отблесках. Она перевернулась, скрипнув от боли затекших конечностей, и заметила листочек. Он сиротливо лежал около нее, ручка томилась рядом же. 'Зачем жить в мире, где нет родственных душ?' - вопрошала надпись Дарьиным почерком. Сейчас она уже не выдержала и залилась слезами. Она плакала отчаянно и безмятежно, даже, когда, казалось бы, слез уже и не было. Ей хотелось, как в детстве, подойти и удариться головой о стену, и биться в конвульсиях, пока окружающие отворачиваются, чтобы не глядеть на эту провокацию и не уступать, не оказываться манипулируемыми, потакая подобной дикости. Но Даша не стала ударяться о стену, не потому, что ей было жалко свою голову, но потому, что ей не хотелось будить домашних. Она прекратила плакать, аккуратно взяла руками листочек и убрала его на полочку. Там уже лежали подобные отчаянные изречения за разные годы. Сейчас она взяла в свои руки фразу, записанную в тринадцатом году, то есть когда Дарье было пятнадцать. 'Они все желают мне только зла, день и ночь вынашивая коварные планы, как свести меня с ума', - говорилось в ней. Фраза о бывших одноклассниках заставила Дашу улыбнуться. 'Какая я была глупая! Я думала, что они меня не любят, обижалась на какие-то издевательства. А ведь им было глубоко плевать на меня, я им безразлична. Напротив, люди... Люди так устроены, что им нравится унижать кого-то, доминировать, утверждать себя. Им абсолютно все равно, кто такой слабый им попадется. Как же смешно сейчас это читать. Да я ведь сама, сама себя не понимаю! Абсолютно! А если я сама не могу себя понять, почему я другие тогда должны? Почему? И почему я должна понимать себя? Откуда идет это долженствование?'
Даша задвинула ящичек, потушила свет, разделась и легла спать. Отчаяние, на время ее покинувшее, начало вновь постепенно заполнять тело, как неприятный запах расползается по комнате, в итоге ощущаясь во всех ее углах. Но было уже довольно поздно: не успело оно заполнить ее и на часть, как Дашу обуял сон. Сны были странными и перемежающимися. Розовая радуга надежды сменялась тотальным уничижением. Дарья страдала и во сне, была счастлива, и просыпалась, полностью забыв увиденное. Начинался новый день и новая борьба с самой собой и окружающей действительностью...
...Закончился первый на неделе рабочий день, и Антон с Михаилом шли по направлению к станции метро, попутно травя байки и анекдоты, а также обсуждая манеру одеваться некоторых сотрудниц, об именах которых мы умолчим, дабы не вгонять их в краску. Но если есть, те, кто в краску всегда впасть готов, значит есть и те, кто в эту краску не впадает, считая, что он входит в топовую категорию. Около станции находился весьма оживленный перекресток, машины ожесточенно сигналили, объезжая участок с разрушившимся асфальтом, превратившимся в гигантскую лужу. Пешеходы бежали от этой лужи как ошпаренные, но один пожилой мужчина был не так резв, а может, и самой лужи он не увидел, поэтому стоял около нее. Одна маршрутка, не сумев протиснуться между стоявшим слева грузовиком и собственной лужей, неуклюже плюхнулась в нее, встрепенулась, и, подкинув сидящих внутри пассажиров, рванула на зеленую стрелку направо. В свою очередь вода, а точнее грязная жижа, скопившаяся в луже, вытесненная из нее тяжестью легконогой антилопы, рванула во все стороны, в том числе и на несчастного старичка.