Глава 38. И невозможное возможно, коли правда борет ложь
Не сразу Яван до терема Борьяниного добрался, потому что пришлось ему на своих двоих туда идти; некому его было подвезти - провожатый-то его Ужавл пропал, испарился, в мыльные пузыри превратился.
Шёл, значит, шёл Яваха и дошёл наконец до 'Чёрного Мака'. На озере стояла темень, и только сам терем огоньками озарялся, водное пространство слегка освещая. И когда Яван на мосточек хотел уже ступить и по нему пойти, как вдруг слышит - кто-то его окликает с бережка. Пригляделся туда Ваня - мать честная! быть того не может! - знакомая ведь рожа. Узрел он своего служивого дружка, раздолбая Ужавлишка, который в сумраке на набережной сидел, свесив ноги, и лицезрел водные дороги.
Ну Ванька, конечно, своё прибытие до дому отложил и к Ужавлу заспешил. Дюже интересно ему стало, что с чёртиком произошло, и как он остался живой. Смотрит, а знакомец его бутыль с каким-то пойлом держит в руках. Глянул он косо на Явана, ко рту горлышком приложился - будь-буль-буль оттуда да и скривился.
- Здорово живёшь, Ужавл! - Ванька обрадовался. - Я-то думал, ты уже того... а ты вон чего... Выходит, жив, чертяка!
Чертишка на богатыря зыркнул, рыгнул и рукою отмахнул. 'Ты, - говорит, - Ваня, всё смеёшься, а зато мне зубоскалить охоты нету - грусть-тоска меня одолевает смертная, вот я этим зельем её и запиваю'.
- А что лакаешь-то? Небось образией раны души смазываешь?
- Нет, не образия это - брога. Запрещено в городе пить её строго.
- А где ты достал эту пакость?
- За городским порогом.
- Так ведь для вас образия вроде как лучше, а?
- Э-э, мне, Яван, сейчас не лучше нужно, а круче. Образия душу веселит да башку оживляет, а мне не оживить ныне мозги надобно, а затемнить их до мрака. Я ведь желаю всё случившееся на этом балу забыть. Хочу дураком немного побыть. А-а, чего там!..
И он опять рукою махнул и из горла хлебнул.
- Ну-ну, и чего так-то?
- Как чего?! Ты видел, что эти великосветские твари со мной сделали, как унизили меня, окрутили, в посмешище превратили? Особенно та сучища рыжая, чародейка? Я ж к ней с чистыми - почти что - намерениями подкатился. А она... налетела, как орлица, высосала из меня - вместе с кроварным счётом! - всю силу, да вдобавок публику моим ничтожеством насмешила. Ишь, игрушку себе нашли, пошлые богачи!
И чёрта от бессильной злобы аж передёрнуло, едва он пережитые обиды припомнил.
- У-у! Погодите у меня, вельможи! - чуть не вылез он, лютуя, из кожи. - И я когда-нибудь вельможей стану. Ещё как стану! На любую подлость пойду, ниже грязи упаду, хитрость любую измыслю - а доберусь до выси! Ну, тогда они у меня попляшут! А рыжая эта...
И он зубами заскрипел, сатанея.
- Страшно, ох страшно я отомщу! Голой и безрогой за город её пущу! Самую отвратную подберу ей харю! Пускай в убожестве помыкается, тварь!
Стало Явану скучновато с этим мстителем пьяным. И подумал он вот что: никому ведь невмочь грешной душе помочь, ежели она не наберётся ума да не повернёт в Ра сама. А Ужавлова душонка совсем другого хотела: чертовской она желала страсти, вот и одолели его напасти.
- Ладно, пойду я, - поднялся с места Яван, но Ужавл его за руку удержал.
- Погоди, Ваня, посиди, - его он попросил. - Видишь - плохо мне. Очень, вишь, худо... Э-э-э! Совсем я в жизни запутался. Завидую я тебе, богатырь - непонятный для меня ты. Вот пришёл к нам в пекло босой, в одной лишь паршивой шкуре, а - вишь ты! - нет тут сильнее фигуры! Даже князья и сам царь тебя опасаются. А я... У-у! Ты не представляешь, когда душу твою с телом на пузыри разрывают - как это больно!
- А это, брат, ты сам над сей закавыкой на досуге подумай! - решительно поднялся на ноги Яван. - Задумался - и то хорошо. А с меня довольно. Недосуг мне - задание на мне...
- Ну-ну? - Ужавл заинтересовался. - И куда тебя царь послал?
- Куда-куда? На кудыкину гору, купить ворох горя у горбуна Ягора.
- Что, далеко?
- А чёрт его даже не знает! И далеко, и близко, и высоко, и низко, да в придачу ещё и поплутаю... Короче, куда сам Ляд телят не гонял!
- Ну, ни пуха тебе, ни пера!
- К чертям собачьим!.. Хотя, я вроде и так у них уже в гостях... Ну ладно, давай Ужавл - на всякий случай прощай, адский ты недочеловек, бедный духовный калека! Давай пять!
Ужавл сидя протянул Ванюхе руку, а тот её пожал и напоследок сказал:
- Лихом не поминай! И главное - думать, думать не забывай!.. Пока.
На месте затем повернулся, к мостку сбежал да и пошёл по нему к терему, напевая:
Ой, да по речке, да по вонючке
Сизый селезень плывёт!
И не зрит он из-за тучки
Ясна сокола полёт...
Прошлёпал он по шаткому мостику гренадёрским шагом и вскорости в воротах укрылся, а Ужавл посидел ещё на бережку, посидел, брогу допил, сморщился, пустую бутыль в озеро бросил и такие слова молвил:
- А чё тут ещё думать! Думай, не думай - мудрым я не буду. За нас уже всё продумали. И как ни крутись, как ни вертись, а всё равно одна лишь дряхлость маячит впереди...
И он сплюнул в сердцах и на ноги нетвёрдо поднялся.
- Всё... С меня довольно... Поищите другого лоха, - пробормотал он. - А я здесь не останусь. Улучу момент и на острова подамся. Буду там коз пасти и это... душу постараюсь спасти. И-ик!
И шатаясь, петляя, падая и вставая, в направлении города он заковылял.
Между тем Яван, открывши двери в Борьянин терем и туда войдя, обнаружил у входа бодрствующего Сильвана, который на посту стоял и Яваху дожидался. Прочие же ватажники времени попусту не теряли и героически все спали.
- Ва-а! Уж и не чаял я живым тебя увидать, Ваня! - с явным удовлетворением пробурчал лешак. - Чуял я, что сама смертушка вкруг тебя похаживала, да смелость твою она уважила и с носом осталась. Или я не угадал?
- Точно. И впрямь был момент, когда я чуть не заледенел.
И Яваха всё Сильвану рассказал досконально. Упомянул, само собою, и о последнем царском задании и попросил у братана совета, как пройти испытание это.
Задумался лешачина не на шутку, а через одну-другую минутку лишь головою он невесело покачал да басом своим раскатистым пробурчал:
- Говорил я тебе, Ваня, что непосильным будет третье заданье? Говорил?
- Ну, вроде говорил...
- Вот, по-моему всё и случилось! Да-а... В общем, как ты хошь себе, Ваня, а... невыполнимое это задание. Вот тебе и весь мой ответ.
И леший руки в стороны развёл виновато.
- Нет! - стукнул кулаком по столу Ваня. - Не согласен! Кажется, я догадываюсь где искать...
И он затылок себе почесал с видом не дюже задорным.
- Конечно, испытание сиё на трезвый взгляд невозможное, но отступать мне не гоже. Я ведь непременно победить должен...
И рассказал Яван Сильвану о своём туманном плане - что направляется он в пирамиду Двавлову, в золотой её колпак. Там, мол, и будет он искать, чего царь не может знать. А чтобы наверняка ему туда просочиться, он невидимкою оборотится: шапку-невидимку наденет и проскользнёт туда незримее тени... Наказал ещё Яван братану не спать и на помощь ему поспешать, буде в том надобность возникнет. С этими словами взял он со стола нож, в стенку его вонзил и кружку под ним поставил. 'Ты, братуха, - сказал он лешаку, - не зевай, на ножик поглядай, а ежели увидишь, что кровь с него капать станет, то всё бросай и на помощь мне кидайся'.
Затем он на ножки встал, с побратимом обнялся, шапку на голову натянул и... будто сгинул.
...Ночь была ещё темна. Город спал. Везде стояла необычная для этого буйного логова тишина. На дальних же от озера улицах освещение было тусклым, и где-то там, в глубине мрака почти незримая, покоилась на срединном острове зловещая Двавлова пирамида. Лишь глаз рубиновый на ближней её грани, словно состоя в охране, слегка мерцал и виды ночи пекельной мертвенно созерцал.
Сел Яван на летульчик и, словно бабочка, полетел на рубиновый маяк, а вскоре, до места добравшись и возле дыры в защитном поле оказавшись, неслышно на плиты он ступил и к выполнению задания приступил. По-прежнему свет из отверстия купольного на площадку струился, а возле входа в логово Двавла уже не два, а пятеро стражей стояла, на сей раз обычных биторванов, а не прежних истуканов.
Очень мягко и сторожко, ступая по гладким плитам как кошка, Яваха меж стоявшими и стоя дремавшими стражами прокрался и по лесенке вверх поднялся.
Внутри купола никого не было, лишь круглый золотой стол посреди залы блистал, да вокруг него в беспорядке дюжина кресел стояла, а пара-тройка из них на полу лежала. Очень было похоже, что Двавлова камарилья в великой спешке резиденцию свою покинула: спешили вельможи рогатые и безрогие поскорее унести ноги.
По-прежнему ступая на носочках, сделал Ваня вокруг стола кружочек, Двавлов трон к столу придвинул, сел на него и ноги на стол закинул. Да и принялся ждать-пожидать, когда снопище силы с мучилища шандарахнет. Этого ему только было и надо, ибо - страшно даже об этом было подумать! - в бездну выси небесной решил Ваня заглянуть.
Долгонько он этак посиживал, а ничего-то не происходило. Стали Ваню даже мысли одолевать: а вдруг, думает, в связи с бегством главного идеиста, по чьей-либо негаданной милости эта жуткая давильня да остановилася? Придётся тогда в спешном порядке менять весь план, подумал Яван. И вдруг - шарах!!! - ярчайшим взрывом светоярым Ванюху на ноги кинуло, и ленивость его вмиг покинула. Всё тело у него заколодело, а мысли из головы удрали. Пропала совершенно в мыслях надобность, и такая разлилась в душе Вани радость, что ни в сказке сказать, ни соврать, ни пером описать. Полная, твою рать, благодать! Разверзлись над главою удальца дальние-передальние небеса, и озарила его душу, от здешнего быта изнемогающую, чудесная звезда, дивным светом сияющая.
Вперил Яваха в звезду привлекательную расширенные до невозможности очи и стал глядеть на неё сквозь световой поток. И казалось, что навеки остановилось прекрасное то мгновение, прекратилось окончательно течение нудного времени и, в полнейшем разума забвении, оказался Ванёк в экстатическом восхищении. Смотрит он, ошалевши, ввысь и ничего другого не видит - лишь один этот чудо-магнит, ввысь его душу манивший! Сердце у Вани зашлось, никаких сил противления у него не было, внутри у него что-то запело и... душа его вверх отлетела.
Отлетело, значит, внутреннее Ванино содержание от формы его бренной и с немыслимой скоростью по ослепительному лучу понеслось. Вроде как даже вознеслось... И в тот же самый миг, а может быть и сига быстрее, оказался Яван в дырище блистающей, в бездне веселья и спокойствия непередаваемого, ощущением мощи питаемого. 'Вот он, предел всех стремлений! - не мысль в душе его вспыхнула, а ощущение. - Вот он, стержень крепкий Вселенной!'
И только он радость вечную своей ничтожной душой ощутил, как вдруг чудовищный невидимый вихрь его куда-то вверх закрутил. И была мощь того вихря необоримая совершенно!
И пропал блистающий мир постепенно. Померк он и исчез, как будто не было его в помине. Вихрь же непостижимый Явана во что-то неописуемое низринул. Или занёс. Или доставил.
Да там его и оставил.
Вчувствовался Яван в место, в котором нежданно оказался, и пуще всего диву он дался. В самом ли деле али во сне, а ощутил он себя... на каком-то абсолютном дне.
Вот что ему там открылось:
Полнейшая вокруг была чернота.
И абсолютное безмолвие, немота.
И тягчайшая липкая вязкость.
И стреножащий лютый хлад.
И муки жажды палящей.
И грызущий безжалостно глад.
И ужасающе-жмущая жуть -
Нечем и нечего было вдохнуть.
А ещё бремя полного безвременья душу его плитою придавило. И вдобавок бессмысленно-бесполезная вторглась в неё маята.
Да - абсолютная везде была пустота! Ничто! ничего! никак!.. Только где-то внутри утянутой в трясину души - ужас и мрак. И ещё сознание своего пропавшего бытия в этой потрясающей пропасти, немыслимой дыре и провале... Мыслить по-прежнему было нельзя, но ощущение полнейшей безысходности усилилось неимоверно. Страдания Явана были воистину безмерными, а поскольку времени не было, то они показались ему вечными. Не мгновения, не минуты, не часы, не года - и даже не века и эпохи! - а навсегда.
Навсегда!!!
Навсегда...
И наконец, страшнейшее изо всех, открылось последнее, леденящее душу ощущение - одиночества. Да, он был там один, выпавший из Вселенной и преданный полному и окончательному забвению. А вместе с этим жутким ощущением пришла и его тень - сожаление. Горькое и мучительное сожаление о неисправимой ошибке, ибо ни вернуть, ни поправить ничего уже было невозможно. Всё было тщетно. Всё было зря. Всё ложно.
И абсолютно, казалось, безбожно.
Никогда, нигде и ничего Яван так не пугался, как этой тихой, бесцельной пустоты.
Но сдаваться он пока не собирался. Он попытался напрячь своё сознающее естество. Изо всех, что были в памяти, сил. Но... даже мизера какого-либо движения не ощутил. И это оказалось зря. Он абсолютно, совершенно, полностью там застрял.
И взмолился тогда Яван всей душою к Богу. Не словом, не мыслью он взмолился, а чем-то более ёмким и глубоким, что при жизни его прежней как бы спало и никак вроде себя не проявляло.
И в тот же вечный миг что-то в его восприятии вдруг изменилось. По-прежнему ни увидеть, ни пощупать это было нельзя, но Яван безошибочно знал: нечто близ него появилось, - нечто загадочное и очень странное.
- Кто здесь? - Яван в душе своей воскликнул и понял отчётливо, что опять он мог мыслить.
Тишина, тишина, тишина...
А потом пришёл ответ, невероятно громкогремящий, будто вся пустота там взорвалась и звук страшного взрыва она отразила собою:
- НИКТО-О-О-О!!!
Взволновался Яван несказанно. И обрадовался в придачу всею душою. Понял он, что кроме него, здесь есть ещё кто-то, что-то или некто, и этот второй был вовсе не никем, а кем-то.
- Но я тебя слышу и чувствую, - подумал Яван несогласно. - Значит, ты есть!
- Меня нет! - пришёл тут же грохочущий ответ, но уже несколько потише и вроде как поближе.
- Ладно, пусть так, - согласился Яван, - пускай для тебя тебя нету. Но для меня ты есть. Поэтому ещё раз тебя спрашиваю: ты кто, Никто?
И Никто ему ответил нараспев:
Я тот
кого давно уж нет,
Кого отринул
Белый Свет,
Чьё имя позабыто,
Кого не кружит Вита.
Странное дело, но голос невидимки ещё утишился и ещё ближе к Явану приблизился.
- Вот ты-то мне и нужен! - пуще прежнего обрадовался Ваня. - Я пришёл за тобою!
Долго ему никто не отвечал. Подумал даже Яван, что этот некто испугался и тихой сапой прочь ретировался, но наконец совершенно нормальный и приятный голос где-то рядом с ним сказал с энтузиазмом:
- Ну что ж, мой друг - я прочь уйти согласен. Возьми меня отсюда, человек. Твоим рабом готов я стать навек.
- Вот и ладно, - ответил ему Ваня. - Только раб мне без надобности. А вот в качестве товарища я тебя захвачу. Мне нужно предъявить твою особу одному гордому царю.
- Царю? Фу-у! - недовольно фыркнул Никто. - Несчастное сословие. Дутые ничтожества. Невольники страсти и слуги власти... А что, кстати, заставило тебя сюда попасть?
И Яван ему всё рассказал без утайки: и о пекельных приключениях, и о своих умозаключениях, и о Чёрном Царе, и о Борьяне, и о трёх царских заданиях...
Никто слушал внимательно, то и дело Яваново повествование перебивая, с вопросами разными встревая, иногда изрекая удивлённые восклицания и дельные отпуская замечания. Чувствовалось, что мотивы поведения всех персонажей рассказа он знал досконально. Ванино же поведение он назвал довольно разумным и весьма похвальным.
Изложив вкратце всю имевшуюся у него информацию, Яван от проявления любопытства не удержался и такой вопрос собеседнику задал:
- А скажи-ка мне, Никто - кем ты был, когда на свете жил?
И тот скромно эдак Ванюше отвечал:
- Я-то? Хм... Я был обыкновенным... властителем Вселенной.
Тут уж Яван позволил себе не поверить. И хотя открыто о своих сомнениях он сказать постеснялся, но Никто обо всём догадался, наверное, в мыслях Ваниных неверие читая, и добавил после паузы как ни в чём не бывало:
- Вижу, что мне ты не веришь, ибо на взгляд сторонний моё сообщение достоверностью не отличается. А всё ж таки это чистая правда. Давным-давно всё ведь происходило, и было это, Ваня, так...