Ну а далее события развивались стремительно. О том, что сам Яван Говяда возвертался и с кровопивцами разобрался, слух развеялся по расейской земле, словно пал по сухой траве. Воодушевление в народной среде проявилося чрезвычайное. Парни молодые с остатними мужиками и дедами вооружились дубинами и колами и такого перцу арским оккупантам задали, что те имения свои побросали и очертя голову в Арию побежали. Даже кровопролития не было - ну там по запарке какого-нибудь упыря прибили и всё... С теми зверствами, что здесь арцы творили, это было несравнимо.
Армия захватчиков, не говоря уж об отрядах прихлебателей, хоть многочисленные они были и хорошо вооружённые, оказались полностью обезволены. Как прознали вояки кичливые, что в Раславе-то приключилось, когда Ваня одним чихом целую рать завалил, то весь их боевой дух и попритух. Некоторые, правда, сдуру порыпались, в россказни эти, по их мнению, не поверили и по крепостям задумали отсидеться. Да только Яваха зря там не менжевался, а дружину собрал и те крепости одну за другой побрал, причём первые две взял почти в одиночку.
А делал он это так: к воротам крепостным подвалит, палицей по ним долбанёт - и нету ворот! Затем, как хорь в курятник, Ваня внутрь врывался и с хищниками расправлялся. Правда, бил он только с ним сражавшихся, а сдававшихся разоружал и всех на волю отпускал с наказом, чтоб более в Расее не проказить. Так что через короткое время с остальными укреплениями у него проблем не было. Не пришлось даже их штурмовать, ибо едва арцы Явана у ворот примечали, как сразу же спешили сдаваться. Ни у одного дурака более на богатыря рука не поднималась.
Так в короткий срок вся страна захваченная расиянам опять досталась.
Удивительное дело, но и часть Арии, что к Рассиянью прилегала, отреклась от арского гордого названия и сызнова прозвалась Расияньем. Видимо, на весах правды и справедливости один богатырь-правед куда как более весил, чем все арские города и веси. И то сказать - в прави-то сила могучая, - и дураку даже станет понятно, когда не где-то у чёрта на пятках в туманном завтра, а прямо здесь и сейчас ему лучше станет. Изменения ведь налицо, когда перестаёшь быть подлецом. Да и соседи твои, когда не врут да не рвут, а по-человечьи живут, родственников иных роднее душу тебе согреют.
Со сволочным государством было вскоре покончено, и работушка восстановительная закипела до того быстро, что, казалось, это не иго чертовское страну Солнца настигло, а обуял её кошмарный сон. Истинной осью несокрушимой Яван волю свою несгибаемую в серёдку дела сего положил, и закрутилась жизнь в Рассиянье опять в Ра, а не обратно. Что ни говорите, а от личности геройской в истории зависит много. Именно люди великие и торят другим дорогу да ведут их, куда им надо. Большинство ведь из нашей братии не человеки ещё самодостаточные, а послушное людское стадо.
Перво-наперво собрал Яван в Раславе всенародную раду, и порешил народ во все концы скакать и Велик Собор собирать. Ото всех краёв в столицу представители выборные приехали, и стали они думать да гадать, как им порядки праведные возвертать.
Явана эти представители Правителем на семь лет и выбрали, и Ваня тяжёлую эту ношу на себя взял. Первым делом у праведов он попросил помощи. Создал из людей мудрых себе Совет. И хоть мало их осталось после гонений арских, а всё ж таковые нашлись - праведы в Рассии отродясь ведь не переводились. И, как в былые времена, посоветовали праведы Правителю с молодого поколения возврат к прави начинать, ибо головушки молодые мягки, а зато пожилые мозги переиначивать будет не с руки: они бы, может, того и хотели, да вот возможности не те в старом теле. Как говорится, из глины сырой можно слепить хоть горшок, хоть тарелку, а зато из тарелки и горшка не выйдет уже ни шиша.
Не забыл Яван и наказ Велизаров про дуб материн. И как только всё утряслось, взял он гусли свои звончатые и к дубу пошёл. А уж лето вокруг звенело, травка-муравка зеленела, и цветов на могилке скромной было предовольно. Сел Яван под дуб тот великий, спиною к стволу прислонился, гусли положил на колени и принялся чего-то потренькивать. И трое суток кряду сидел он там, позу не меняя, в обществе одной лишь Борьяны, и ни на какие шумы даже не откликался. А к исходу третьих суточек случилось с ним чудо: сияние стало исходить от его головы, и такие неземные звуки руки Ванины произвели, что потянулись к дубу дикие звери, птицы в крону его налетели, и даже гады вниманием Ваню не оставили...
Открыл глаза Яван, играть перестал, посмотрел вокруг непонимающе, а потом Борьяну признал и ей улыбнулся.
- Эх, Борьянушка, милушка, - сказал он тихо, - в каких я побывал горних высях! А и рассказать-то нечего, поскольку слов у нас таких нету...
Встал он, потянулся всем телом, потрепал по холке оленя пришедшего, и пошли они домой обнявшись, стараясь не наступить на приползших гадов.
И стал Яван с тех пор правителем истым, поскольку получил он способность души лечить!
А делал он это так. Соберёт, бывало, народ где-нибудь на гулянье да и начнёт на гуслях играть мелодии райские. И такие звучания необычайные наловчился Ванёк из гуслиц извлекать, что слушали его все не отрываясь. И вот какая штука со слушателями этими приключалася: до трети людей из толпы вдруг начинали рычать, стонать, корчить рожи ужасные, а потом на землю они падали и принимались по ней кататься. Изо всех же их телесных отверстий дым начинал выходить, вонючий и хладный.
Правда, недолго длилось это безобразие, и скоро все корчащиеся приходили в себя, глядели вокруг, ничего не понимая, а потом принимались рыдать. Да и все остальные тоже потоки слёз из глаз своих испускали... Оказывается, это они так очищались, и потоки слёзные души им омывали от дряни.
- Не бойтесь, люди добрые! - Яваха людей утешал. - Это в душах чертограммы сгорают, врагами нашими туда поставленные!
И будто поменяли народ в Расиянье!
Ранее-то было как? Бывало, родится младенец как младенец, и все с ним, как с чадом дорогим, лелеются. А когда подрастал среди прочих этот дитятя, то оказывалось - червоточинка в нём некая появлялася. Не уваживал такой шкурник ни папу, ни маму, ни чужих, ни родню, и выше всех одного себя ставил, а потому пытался других под себя подмять, а себе добыть власти. А у многих прочих вместо чувства негодования от таких притязаний покорность возникала вялая, словно им душу ножнями обкорнали. И как бы люди по прави не старались жить, как бы нутро поганое в себе ни зажимали, а вот... не получалось до конца его унять - лезло оно наружу, как сорняк-трава. А зато после Ваниных концертов целящих словно выжгло в душах людских всё лядащее! И до того крепко люди друг друга и весь свет полюбили, что даже погода и та в Расиянье переменилась, и опять сделалась как прежде - доброю и безмятежною.
Ну а жена Борьяна Правителя Явана поддерживала чрезвычайно и на подвиги мирные его вдохновляла. Души Ваня в Бяше своей не чаял, а она в нём, ибо закалена их любовь была адским огнём.
Всем миром им народ дом построил у реки, и в том доме молодожёны и поселились, и счастливо жили, хотя бывали первое время там редко. Ваня-то всё больше пребывал в разъездах, объезжал родные края, и в эти путешествия частенько жену он брал, чтобы без милушки не скучать. А ино и Сивку-Бурку он седлал, когда отправлялся в совсем уж дальние дали, и тогда уж ехал один, по милой в разлуке скучая. А когда он возвращался, вот же был им праздник!
Борьяна же и видом и нравом ничем как будто от прежней себя не отличалась, да и силушка будь здоров какая в ней осталася - по две подковы шутя она ломала! Но не силою удалою и не богатырством отчаянным она славу в стране приобрела. Проявилося в забияке беспечальной, неожиданно даже для Явана, милосердное и нежное начало, кое превыше подвигов геройских внимание к ней привлекало. И пела чертовочка былая дивно, и замечательно плясала, а пуще того в травах лечебных она разбиралась, и больных да увечных врачевала... А уж как детишек любила красавица-богатырша, и не передать - постоянно за ней хаживала детская рать.
В общем, жизнь в стране на былой лад налаживалась, а навь вредная голову поднять не отваживалась.
И вот однажды осенью, в месяце хмуром листопаде, почувствовал себя Ваня как-то не так. Навроде он даже заболел... Поделал он с утра кучу дел, а под вечер чует, что мочи нету. Прилёг Яванушка на постель, голова у него стала будто чугунная, в груди сделались жар да сушь, а руки-ноги перестали слушаться.
Борьяна, естественно, мужа недужного не оставила, внимательно его обследовала, осмотрела. 'Да, - говорит, нахмурившись, - непонятное дело...' Потом руками над больным поводила и дала ему лечебного отвара. Полегчало чуток Явану, закрыл он усталые глаза и вскоре как отрубился, сном тревожным забылся.
Но не успокоилась его душа в хворобой разбитом теле. Кошмары жуткие ему пригрезились, семь потов с его телес сошло, а под утро видение на богатыря снизошло. Будто стоял он под огромной скалою, у речки чёрной на горе высокой, а рядом с ним Бяша в туманную даль вглядывалась. Поглядел туда и Яван и ужаснулся немало, ибо ползло с западной стороны тёмное марево, а внутри того марева багровый огонь клокотал, и невидимый кто-то хохотал злорадно. Испугался Яванушка за Борьяну, за руку её взял, а тут вдруг вихрь на них налетел страшный, с ног их сшиб, огорошил, пылью очи им запорошил... И потерял Яван жену свою любимую, по земельке катаясь. Чудом каким-то ухватился он за выступ скалы и за него держался, пока смерч треклятый продолжался. А потом сиё несусветье прекратилось.
С тяжестью в душе огляделся Ваня окрест и ужаснулся пуще прежнего, ибо не было с ним жёнушки его нежной - сгинула она, пропала, будто и вовсе там не бывала.
Проснулся Яван от бредового кошмара, полежал чуток и вздохнул с облегчением. 'Эх, - думает, - я же и дурак - то ж мне пригрезилось по болезни...' Пощупал Ваня себя - а он весь липкий от пота, а простынку хоть выжимай. И пить ему захотелося страсть.
Яван тогда Борьяну позвал... А она отчего-то не отзывается.
В другой раз жену он зовёт - тишина в доме, никто на зов не идёт.
Вскочил встревоженный Ваня на ноги, предчувствием ужасным снедаемый, весь дом обыскал - нету нигде Борьяны! Во двор богатырь тогда выбежал, кличет громко супругу свою дорогую - а всё-то зря, всё впустую: в ответ ему никто ни гу-гу...
И догадался несчастный витязь, что похищена жена его любимая неведомой силой!
А тут и утро наступило неяркое.
Всю Раславу Яваха на ноги поднял. Веэде и всюду земляки пропавшую искали, да не нашли - впустую поиски их прошли.
И вот, когда убитый горем Яван на дне отчаяния кажись пребывал, добавилась к его переживаниям ещё и великая беда. С западной сторонушки, на жеребце взмылённом, прискакал в Раславу гонец раненый. Был он в пылище дорожной и в грязи, правая рука была у него на перевязи, голова тряпицей окровавленной обвязана - и вот чего гонец раславцам сказал: сам царь-непоратор Хитларь с несметной ратью с Ворладо́на к Ураграду пожаловал и на Рассию вероломно напал! Потребовал он, чтобы ураградцы ему сдалися, покорность ему изъявили, вожаков на расправу выдали и хлеб-соль с ключами ему вынесли. Будет отныне, сказал он, у вас новый порядок, не по Ра, а как он им прикажет... Но горожане, посовещавшись, порешили по-своему и дали захватчику достойный отпор. Гражданин Ярмил командует у них народной силой с сынами своими бравыми Ярисом, Бодрисом и Недаймахом, но теперь положение у них аховое - обложила град вражья рать, и вот-вот должна она его взять...
И добавил вестник раненый, что помощи осаждённые просят у всего Расиянья, молят прислать они подмогу, чтоб одержать над врагами перемогу. А ради того, чтобы весть сию в столицу доставить, не ел гонец устремлённый и даже не спал, нескольких лошадей он загнал, да боится, что всё ж опоздал...
Произнёс воин речь печальную и в обморок грянулся.
Кликнул Яван тогда воевод к себе ратных и приказал немедля войско собирать, а сам в поле чистое побежал и вскричал там громко:
- Эй, Сивка-Бурка, вещий Каурка, встань передо мной, как лист перед травой!
И только он слова сии произнёс, как словно вихрь конька туда принёс. Стал Сивка будто вкопанный перед Яваном и как-то странно головою он закивал. И вспомнил тогда Ваня, что ему правед Велизар сказывал. Обнял он за шею конька и быстро на ухо ему прошептал:
- Дедушка Велизар, слышишь ли ты меня?
И ответил ему конь голосом человеческим:
- Слышу, Ваня, хоть я и далече.
- А скажи мне, ведун Велизар - куда Борьяна моя пропала?
- Эх, Ваня-Ваня, - коник головою покачал, - потерял ты видно свою Борьяну. Колдун Хитларь её украл, в плену её держит, не холит, не нежит, а мучает и пытает... Спеши, Яван, на бой с врагами коварными, но всё же не торопись, а утра дождись и позволь Сивушке-Бурушке в росе поваляться. Нынче он у тебя видом кляча, а станет конём удачи. Смело тогда можешь с Хитларём на бой выступать, ибо у него ныне конь твой адский, который в два раза сильнее стал, потому что Борьянину кобылу сожрал... Понял ты меня, Ваня?
- Ага, понял, как не понять! Одного не пойму - как быть с ополчением? Оно ведь за мной не поспеет.
- А ты лети, Яван, на битву один, без ополчения и без дружины. Силушка в тебе велика - и один ты сразишь врага!
Ну что ж, сколь ни стремилось сердце Явана на выручку к Борьяне и к ураградцам мчаться, но заставил он себя задержаться. Войско же вперёд послал, чтобы шли они и скакали в Урагрень скороым шагом.
Ох и тошно было Явану, пока он утра дожидался и по округе шатался. Как словно в сердце его торчал нож, до того ему было невтерпёж... И порешил он под вечер на могилу матушки сходить, посидеть там, подумать малёхи и головушку успокоить заклумлённую. Вот пришёл он к дубу древнему, у ствола присел и в думы невесёлые погрузился.
И вот сидит Яван возле могилки коровки отравленной, глядь - а из неё сияние стало подниматься! Белый-белый свет из землицы пробился, и чудесный запах вокруг распространился. Поглядел Яванушка на свечение, взор ласкающее, вдохнул в себя фимиам умиротворяющий, тишину убаюкивающую послушал и... будто весточку от родительницы получил! И ощущение сей дивной грёзы исторгло из очей его ожесточившихся поток слёз. Ручьями горючими они по щёкам Ваниным полилися, и будто лёд хладный у него в душе растопился.
Не чуял Ваня времени, пока наяву он грезил, казалось ему, что миновало одно лишь мгновение, а тут смотрит - утро уже наступает и солнышко красное на востоке поднимается... Исчезло волшебное сияние, и запах чудный пропал - и иным показалось всё Явану - в точности стало оно как прежде, когда грела душу его любовь, и лелеяла мечты его надежда.
Поклонился богатырь материной могиле до земли, потом медленно выпрямился, и во взгляде его стальных глаз воля несокрушимая загорелась, словно камень-алмаз!
Как выходит тогда Яван во поле то широкое. Как зовёт он голосом молодецким конька невысокого. И то ли летит Сивка-Бурка низко, то ли высоко бежит, а землица под его копытами аж дрожмя дрожит.
Прибежал конь и стал перед воем, как лист стоит перед травою.
- Ой ты коник мой милый, Сивушка-Бурушка! - Яванушка ему велит и громко говорит. - Ой, да ты вещая моя Каурушка! А покатайся ты сей вот час по росице по холодной, ой да прими ты на себя вид-то благородный!
И только он это сказал, как коник его на земельку пал и стал по ней кататися да валятися, статей и силушек стал набиратися...
И минуточки омовения росного не минуло, как видуха неказистая Сивку-Бурку покинула, и вскочил на резвые ноги уже конь боевой, собою огромный. Смотрит Ваня - глаза у него точно солнце светятся, хвост да грива серебряною волною треплются, а копыта алмазами посверкивают. Вот только масть у Сивки осталась неизменная - мешанина красок на шкуре его блестела.
Оседлал Яван богатырского коня, и животина обновлённая седока мощного в седло приняла. Поскакал Ваня во град Раславу, где перед народом взволнованным предстал и начал прощаться.
- До свидания, земляки мои дорогие! - произнёс Правитель народный голосом не тихим. - Еду я на смертный бой с силою злою! Коль погину я там - лихом не поминайте! Только знайте: не для погибели я туда полечу, а ради победы! Верьте в меня, кто правь ведает!
Ударил Говяда коня по бокам, тот громко заржал, на дыбы восстал, прыгнул вперёд горным барсом и ветра быстрее вдаль помчался. А как разогнался он хорошенько, так и вовсе по воздуху полетел, каждым скоком по нескольку вёрст покрывая, повыше леса стоячего сигая да пониже облака ходячего пролётывая...
Долго ли, коротко длилась гонка эта необыкновенная, а только принёс Сивка-Бурка Явана в Урагрень.
Опустился он тогда на земельку, по дороге пустой рысью побежал, и сердце Ванино от вида разора сжалося. Поглядел он по сторонам огорошенно - о боже! - везде дома стояли сожжённые, и тела мёртвые валялися, оружием поражённые... Одна деревня проходит, другая - нигде Яван души живой не примечает: и стар и млад поколотые да порубленные везде лежат. Да что там люди - животные и те злодеями были уничтожены: не только коровы и кони, но даже собаки и козы.
Адски жестокими оказались эти хитларцы!
Подъезжает Яван вскорости к красавцу Ураграду, смотрит, - а от городских развалин дым чёрный поднимается, и скопище деревянных крестов на горе вздымается. И будто потемнели Явановы глаза, когда он распятых людей на крестах увидал - и не десять, не сто, а много сотен. То были сожжённого града жители, восставшие против гадов безжалостных на его защиту. Не сдюжил отважный народ против силищи неимоверной и принял смерть мученическую за землю свою и за веру.
Долго ехал Яван повдоль крестов, но никого живого не нашёл. Видно времени прошло немало, как тут жуткая эта казнь разыгралась. Стаи вороньи над трупами с граем летали, и смрад разложения вокруг витал.
И тут вдруг... стон негромкий откуда-то спереди раздался!
Спрыгнул Ваня с коня, вперёд побежал и видит - человек ещё живой на кресте висит. И узнал в нём Яван купца Ярмилу! Он, единственный из всех, был едва ещё жив.
Вырвал Яван из земли орудие казни поганое, на горку крест положил, от пут и гвоздей Ярмилу освободил, рот спёкшийся ему приоткрыл и толику воды в него влил.
Жадно умирающий влагу проглотил, а потом глаза воспалённые разлепил и замогильным голосом проговорил:
- Яван? Ты?..
- Я, Ярмила, я...
- Ребёнком малым будучи, я тебя видел. Ты у нас... проездом был. Эх, богатырь - все мои близкие погибли, и я... почти уже умер. Сынки мои Ярис... Бодрис... и Недаймах... все пали смертью храбрых. И жену мою арец, скотина... на моих глазах зарубил. И соседи мои... все убиты... Эх, Яван, видел бы ты... какая у них сила! Хитларь ворота в град... взглядом очей пробуравил. Никто из нас не сдавался... все сражалися, да... не совладали.
- А где жена моя, Борьяна? - со слезами на глазах спросил Ярмилу Ваня. - Али ты ничего про неё не знаешь?
Приподнял купец с усилием голову свою всклокоченную и, сипя и хрипя, пробормотал:
- Её... увёз... Хитларь. Яван, я знаю... ты и был... тем скоморохом... на дороге. Слушай... скажу напоследок... умираю я легко. Жил... жил тяжело... грешно... нехорошо... воровал... крал... слабых обижал... любви, любви не имел... Вину свою искупаю. Хр-р... ар-р...
Голову Ярмилину в руках своих держал витязь, а тот из последних сил пытался слова из себя выдавить:
- Отомсти за нас... Ваня... встань за Ра... за Рассию-мать! Благословляю... тебя!
Тут он голову назад уронил, и дух томящийся тело его бренное покинул.
Медленно-медленно восстал на ноги Яван, и голова его седая низко была склонена. А потом поднял он её, вперёд глянул, и лучше было бы никому в очи его не заглядывать - холодная в них блистала сталь! Мелкая-мелкая дрожь всё тело его могучее сотрясала, и мышца желвачная на скуле его плясала... Поклонился Яван низко герою Ярмиле и на все четыре стороны павшим он поклонился, но хоронить никого не стал.
Он спешил! Спешил врагов, в глубь страны ушедших, достать.
...А вражья та орда на южное направление, оказывается, повертала, на град Раскуев начала двигаться, чтобы и его в прах обратить. Да только не ведали гады, что сама смерть на коне аляповом за ними скачет, и пекло чертячье по душам их обречённым горько плачет. Мало времени осталось у нелюдей, у кирпичей пирамидных, зло творить на белом свете да нести людям обиду.
Не моргая Яван в даль открывающуюся вглядывался, и его могучая рука палицу верную крепко сжимала, убийственную для злого врага... Так, вот ещё одно село разорённое мститель одухотворённый миновал, вот порубленные люди всюду лежат, и висят ни за что сказнённые... Всё дальше и дальше всадник суровый скачет, и конь его богатырский землю из под копыт мечет.
И таки догнал Яван наконец рать ту несметную!
Как раз она на равнину вышла большую, в степи раскуевские. Преогромная бронированная колонна, пешая и конная, аж за самый горизонт тянулась, и с всадником роковым она не разминулась. Встал Яван на кургане, рать карательную окинул взором горящим, усмехнулся криво, а потом рог из-за пояса вынул и в него затрубил.
И от рёва грозного боевого рога остановились длинные ряды ворогов и отчего-то вздрогнули. Оглянулись вои бравые и вот что увидали: с кургана на дорогу летит на них вихрем странный ворог: на могучем сидит он конище, а в седых его власах ветер свищет...
Словно оцепенели сволочи жестокие от вида витязя того рокового, и застыла у них от ужаса необъяснимого в жилах кровь.
Врезался неукротимый Яван в толпу оцепенелых поганцев, точно лавина с горы, он на них навалился, и местью праведной воин дивный упился: стал гадскую рать конём топтать да палицей вовсю помахивать... И даже прикасаться к неприятелю ему было не надо! Ежели он влево палицей махал - то чуть ли не целый полк срезал. Да не оглушенными, а сражёнными наповал, ибо головы у карателей даже в шеломах взрывалися. Ну а ежели направо Яваха оружием махал - то разлетались убивцы вооружённые кто куда, - будто смерч улётный их к чертям размётывал!..
Так аж до самого горизонта всю чудовищную колонну Яван и угробил!
Тысячи и тысячи он там положил, в смерти игру играя и жажду мести утоляя... Лишь чудом некоторые в живых-то осталися. Это видать те, кто в зверствах участия не принимал, и кто оказался в бандитской рати случайно.
И тут видит Яван - остатки вражьей орды в полукруг впереди собрались, а перед ними всадник великий на вороном коне восседал и молнии пламенные из дыр забральных метал. Осадил Яван своего коня, на ворога того пристально глянул и на него поскакал. Приблизился сажён на двенадцать, Сивку разгорячённого удилами осадил и всадника громадного взглядом буравящим испепелил.
- Ты что ли непоратор-царь, подлец и колдун Хитларь? - латника грозно он вопросил и непреклонно добавил: - Готовься ответ держать, адский ты выползок, ибо смерть твоя за тобою явилась!
На что чёрный воин через забрало захохотал:
- Ха! Ха! Ха! Это ты, коровье отродье, у меня щас подохнешь! Я - царь Арии Хитларь, непоратор планеты Земля, а ты - тля! Получи, бычина, адского огня!..
Да как полыхнёт жутким пламенем прямо через забрало! Целый огненный поток он на Явана из себя исторг, да только всё-то впустую - вобрала палица Ванина огонь адовый подчистую.
Хитларь от произошедшей неувязки аж назад подался. Зато Ванька даром времени не терял, палицей он потряс, и тысячи молний змеящихся из конца её ударили и всех до единого воинов Хитларевых поубивали.
Заслуженную получили каратели себе кару!
- На твои злые чары и мы лицом в грязь не ударили! - воскликнул Яван. - А сейчас узнаем, насколько в честном бою ты удал!
Да на ворона этого чёрного светлым соколом и напал!
Размахнулся Ванюха своей палицей да по башке Хитларевой как вдарит!.. Но тот, скотина, как-то уклонился, и первый удар у Вани не получился. Тут и непоратор свою палицу выхватывает, в свой черёд Явана ею вдаряет, но только и Яван его удар отбивает.
Разъехались они тогда во второй раз, опять сшибилися - хрясь! - снова ничья силушка верх не взяла, а Яванов конь адскому коню из шеи шмат мяса вырвал.
Тут во третий раз они разъезжаются, и такая вдруг ярь в душе Явановой разгорелася, что с силою неимоверною он гаду вредному по палице его огрел, а та неожиданно - раз! - и переломалась. Ну а Ванькин коняга Хитларёва коня вконец доконал: вдвое больший мяса кусище из шеи у него вырвал и жилы ему порвал. Грянулся конь пекельный о землю и с жизнью расстался, а вражина Хитларь в ковыль сверзился и так сильно упал, что всё задрожало.
Быстро Ваня с коня тогда соскакивает, к поверженному царю подбегает, и забрало с него срывает. И видит пред собой жуткого старичищу! Харя у него мерзкая была, отвратная, носище крючком, череп лысый, взгляд как у крысы, да в придачу на левом глазу бельмо.
Хорош женишок!..
Взметнул Яван над ним кулак свой крушащий и закричал:
- Где Борьяна, гад?! Отвечай, а то убью!
А тот вдруг захихикал ехидно:
- Нету её, Явашка Говяшка! Нету! Тю-тю!..
И вдруг чёрным едким дымом в глаза Явану он пыхнул!
А пока тот очи ослеплённые продирал, колдун из доспехов выпростался и, в орла оборотившись, хотел уж было удрать. Да только Ваня его за ногу - хвать! На земельку воспарившего хищника возвертал и все крылья ему переломал.
А тот вдруг - блись! - и медведищем обортился!
Заревел зверь страшно и Явана что было силы облапил. Хотел, волохатый гад, человека задрать, - да только не та у него оказалась стать. Яваха тоже оборотня обхватил и стиснул в объятиях своих железных что было силы. И от чудовищного богатырского давления кости у медведя громко захрустели... Выдавил усилок расийский всю жизню из медвежьей груди, а колдун, подлюга, вот чего учудил: змеищею ядовитой из пасти он выполз, на земельку свалился и хотел уже в нору какую-то скрыться, но Яваха и здесь гадючину упредил и в последний миг за хвост его ухватил. Выволок он на свет божий чёрную эту ленту да - об землю её, об землю, об землю!..
И до тех пор змею бил, пока Хитларь снова в человека не обратился. Вывалился он из Явановой руки, лежит, хрипит и кровавые пузыри пускает. Явно, тварина позорная, подыхает...
Наклоняется тогда над чародеем умирающим Ваня и в последний раз его пытает:
- Где Борьяна? Отвечай!..
Гримасу злорадства Хитларь лежащий на харе изобразил, и в самое сердце Явана ответом он поразил:
- Убита она... Замучена... Стерва она ссученная... Ох была она хороша! Да у Двавла теперь её душа...
Всё дыхание у Вани от вести злой перехватило. Словно куклу тряпичную, издыхающего непоратора он схватил, взметнул над собою на вытянутых руках и что было силушки об землю им брякнул. И от того могучего удара волна землетрясения по степи побежала, разверзлась сама земная твердь и труп осквернителя Веры в себя ввергла.
Вздыбленная площадочка в том месте лишь осталася.
Машинально её Ваня ногой притоптал, а потом к Сивке-Бурке, шатаясь, пошёл, за шею его обнял и... заплакал.
Не было более жены его милой на свете, зря её Яван из гиблого пекла вызволял, зря она из чертовки сделалась человеком, всё-то выходит зря... Совсем тут Яванушка обессилел, и душа его, недавно ещё бурлящая, страшно опустошилась.
И тут вдруг слышит он - сви-и-и-ись! - свистнул кто-то вдали посвистом молодецким.
Поглядел туда унылый удалец и зрит, как некто огромными шажищами к нему чуть ли не летит и за один шаг по сорок сажён лихо отмахивает. А в руках скороход несёт какую-то ношу. И едва он поближе подскакал, как в этом ходоке невероятном Яван Боегора признал. Ну а в руках его неслабых - родная мама! - покоилась жива-живёхонька его Борьяна.
Подбежал бегун стремительный к удивлённому витязю да и остановился. Бяшу улыбающуюся на ножки он ставит, сам тоже улыбается и Явану поклоняется.
- Поравита тебе, - говорит, - великий Правитель! Принимай, Яван, свою суженую, мною спасённую! Хучь и помучена она слегка, да зато цела.
- Да как же это?.. - Яваха ничего не понимает. - Да как же так?..
- Меня на выручку её Велизар послал, - бояр продолжал и пальцем вниз указал. - Во! Сапоги-скороходы мне дал. Ух же они и проворные - чуть меня не угробили! Я сюда как добрался, так до темноты переждал, а ночью во вражий стан пробрался и с Борьяниными палачами по-свойски разобрался. Украл Борьяну у Хитларя, ага! А иначе было нельзя. Нешто мы, Ваня, не рассияне!..
Вот где радость-то великая настала! Кинулась Борьяна на шею Явану, целует его, визжит да крепко муженька обнимает.
- Ванечка ты мой дорогой! - вопила она в буйном восторге. - Как я рада, что ты живой! Любый ты мой герой! Народный спаситель! Милый амбал!..
А Яваха и слышать не хочет никаких похвал. А чего, говорит, я такого сделал-то? Ничего, мол, особенного... Я-де, заявляет, для того на белый свет и народился, чтобы за правое дело стоять - вот по предназначению своему и пригодился. Факт!
Ваня и Боегора в объятия заключил, расцеловал его трижды по расейскому обычаю и в ноги ему за Борьяну поклонился. Отныне, говорит, ты навеки мне брат!..
И поехали они все трое в обрат.
Ну что ещё про те времена рассказать-то?..
Расейская держава, бают, вскорости после того полностью восстановилася, и ещё тысячу лет простоял там если и не Золотой, то уж точно Серебряный Век.
Яван с Борьяною жили долго и счастливо, много детей они народили, всё красавиц писаных да могучих богатырей, а умерли, как сказывают, в один день... И вроде деяния поразительные Явановы уже давным-давно позабыты, и только в сказках народных про Иванов да Янов, Джованни, Джонов да Йоганов имя его ещё гремит, а всё ж таки не исчезает великий сын Ра из людской памяти...
Вот и сейчас, будто живой, в седой дали прошедших веков, на фоне солнца сияющего он стоит, на палицу верную опирается, рукою мощною машет и заветные слова нам сказывает:
- Поравита вам, потомки мои дорогие! Слушайте, что скажет вам расейский богатырь... Живите просто, радостно. Работайте не ленясь. Другим помогайте. Себя над прочими не возвышайте, и лиха в алчности не стяжайте. Мудрёным законотворчеством не увлекайтесь - законы к кону всегда привязывайте. И от ига чертовского вы воспрянете! Сколько б оно ни было тяжело и долго, а всё ж таки оно кончится. Вспомните про то, что вы сыны Божьи, а не рабы Его и не твари ничтожные. Знайте, мы - рассияне! Всегда мы верили в светлого Ра, а не в вывернутого наизнанку Ара, и никогда мы не были варварами!.. Да здравствует Вера наша великая! Да здравствует наша правь! И помните, дети мои, обо мне, о Коровьем Сыне Яване Говяде, которому по-человечески, а не по-чертячьи на Земле-матушке жить было надо!.. До свиданья, родные мои! И знайте - я не умер, я жив! Ничто во вселенной не пропадает, всё лишь меняется и по Ра стать старается!.. Я вернусь к вам ещё, но в новом качестве. Дерзайте же, сёстры и братья - над нами и в нас Сам Ра!