Глава 14. Как Яван побратался, и как он дар обретал
Долго ли, коротко шёл Яван - это как посмотреть. Быстро только сказка сказывается, да реальность - не сказка ведь. У нас в Белосветье по лесочку гулять - это одно, а зато в пекле по чащобам продираться - это совсем иное. А ежели приплюсовать к тому 'радушие' тамошних обитателей, да принять во внимание странника оголодалость, то Явановы приключения придётся признать экстремальными. Второго такого дурака поискать было бы надо. Ну, разве что где-нибудь в Рассиянии...
Ох и непросто дались Явану эти два дня да две ночи. Трудновато пришлось ему очень. Не обошлось, понятно, и без оказий. Было дело, его хищный камыш облепил нежданно, коий живьём его сожрать намеревался, да только лишь Ванька́ пострекал, и он сквозь прорвался. Потом стрекозы гигантские на него напали с челюстями как бритвы, и живейший интерес к нему выказали - естественно, гастрономический. Ещё уроды некие крысообразные в кустах непролазных на Ваню набежали, и палица ему тогда не понадобилась, ибо пришлось ему мелочь эту многочисленную руками на себе давить. Великая древесная змеища сверху как-то на него свалилася, удушить его пытаясь, да только узлы тисков Яванушка развязал и удава к дереву привязал. Чудовищные зверюги за ним погнались и хотели его затоптать, да Ванёк хитрее их оказался и в кустах спрятался.
А ещё цветы великанские на колдовской поляне на богатыря дурман напускали и липкие ветки-щупальца к жертве запускали, - да не заснул Яван, хотя долго потом шёл как пьяный. А однажды провалился он в какую-то яму протухшую, а там червей отвратительных видимо было невидимо: аж клубками они свились. Как принялись эти мерзкие создания по упавшему Явану сновать, в рот, в нос и в уши нагло ему лезть - да и в прочие отверстия, конечно. Ох, Ванюха тогда и повертелся!
Ну и гнусу всякого тоже хватало. Добро ещё, что Явана корка грязевая неплохо спасала, а ежели она смывалась или сдиралась, то он новый слой на себя тут же намазывал.
В общем, скучно Ванюхе было не очень. Даже, скажем, было ему весело: аж ключом жизнь там кипела, разтак его этак!
Но как бы там кого ни колупало, а даже и плохому конец наступает. На исходе вторых суточек, когда Яван от изнурения явного чуть с ног не падал, приметил он с радостью, что лес адский редеть начал мало-помалу: всё больше кругом лужки пошли прибрежные, да появились полянки светлые, а кусты и чащи уредились заметно. И даже легче дышать Ване стало - вроде как передышка ему настала.
И выходит он вскоре на край поля большого. А там светло, как в летний полдень. А жара!.. Враз на Ване грязь таять стала, и по́том его всего обдало. Вдохнул Ваньша воздух горячий, стал вокруг приглядываться и видит, - поодаль марево зыбкое стеною стоит, а внутри марева вроде как зелёное что-то колышется. Ну а проводница его, лесная река, аккурат перед маревом в провал подземный утекает. 'Неужели добрался? - думает радостно Ваня. - Ага, вроде так... И другой дороги тут нету, кроме как сквозь марево прошвырнуться. Ну да это для меня как раз плюнуть!'
И прямиком, значит, к туманищу тому сунулся. Немного этак прошёл, а тут вдруг как свистнет кто-то позади него посвистом разбойничьим - ну чуть ли не за самым ухом кажись! Ванька аж прыгнул от неожиданности, потом обернулся, вокруг крутанулся, туда-сюда зыркнул...
Что за диво? Ни души единой!
И тут вдруг опять кто-то как свистнет! Как будто близко совсем и так громко, что Ванёк аж приоглох. Развернулся он молниеносно, палицу вверх занёс...
Что за чёрт! Опять никого!
Зашлося тогда у Вани сердце ретивое.
- Это кто тут со мною в прятки играть вздумал?! - вскричал он грозно. - А ну выходи, коль не трус! Ну!
И слышит он покашливание сзади. Поворачивается Ваня обратно и чуть было от изумления не ахает: прямо перед ним агромаднейший человек стоит, подбоченясь гордо, на голову Явана выше ростом, с грудью объёмистой, как бочка, и с ручищами толщиною с Яванову ногу. Великан этот, подобно медведю, покрыт был бурой шерстью, а лицо имел голое, человечье, суровое, тёмное - почти чёрное - и из камня будто сечёное. Глаза же маленькие у него были, посаженные глубоко, и налитые кровью - видать, от гнева ярого, его обуревавшего.
Лесной, короче, это был человечище, а по нашему сказать ежели, то леший!
Подошёл он к Явану остолбеневшему поступью неспешной и навис над ним как скала. И был он вблизи до того большенный да устрашающий, что другой кто на месте Ванькином наверняка обгадился бы со страху.
Ну а Ваня наш ничуточки не испугался, ибо ему допреж и не такие чуда-юда попадалися. Потянул он носом воздух - эк твою! - лешак-то весьма оказался вонючим: до того ядрёный и тяжёлый дух от себя он источал, что рядом с ним не стоял даже и бомж нашенский. 'Блох в ём тоже небось прорва лазит, - подумалось почему-то Ване. - А может статься, и воши имеются в достатке'. Еле-еле сдержался Ванька, чтобы не рассмеяться в момент сей неподходящий. Усилие он даже совершил над собою порядочное и, смехом подавившись, прыснул, а затем и чихнул.
Аж леший прочь от него шатнулся и тоже Ванюшин запашок в себя потянул, да, опробовав его в своих ноздрях, рожею скукожился. Само собой - видок-то у Вани был упаси боже. Волосищи его в грязюке были поизмазаны и торчмя торчали, а бородища всклокоченная напоминала мочало. Тело же грязью у него было обляпано, как мы помним, и та грязюка благоухала почище навозу. Так лешему в носяру ароматец Ванин вдарил, что у него даже брызнули слёзы. Ванюха-то к своему амбрэ попривык и не ощущал его нисколько, а зато для нового носа терпеть сей дух не было моченьки.
Отстранился лешак ещё подальше, протёр глаза да как заорёт на Ваню хриплым басом:
- А ну стой где стоял, вонючка ты безобразная! Ужо притопали!.. Заворачивай оглобли, шаромыга непутёвая, коли жизнь тебе дорога! Ишь, гнилохрень протухлая! Мерзяк! Прыщ смердячий!..
Только Яван и не думал ретироваться. Смерил витязь лешего взглядом насмешливым да и отвечает спокойно и даже вежливо:
- Ну, это мы ещё поглядим, кому из нас куда дорога лежит... Я ить, батька лешак, Яван Говяда, и мне грубить-то не надо.
И сам решительно и без всякой боязни прямо в глазки глянул лесному хозяину.
- Это какой я тебе ещё батька, доходяга ты замурзанная?! - возмутился гневно лешак. - Ишь тут выискался ещё! Называется, сынок... Хорёк ты вонючий - вот ты кто!
- Эх, плоховато у вас гостей тут привечают, - пожурил лешего Яван. - Радушия, понимаешь, совсем не чувствуется. И хлебосольства никакого... Некрасиво, братуха, получается, не по-людски...
Лешак от Явановой наглости даже брови на лоб вскинул. Сверкнул он злобно глазёнками своими, ротище было отверз, да не нашёлся сразу что ответить - за словом в карман полез... Постоял он так, постоял, оторопевши, поморгал растерянно, пасть захлопнул, а потом ручищи в стороны развёл, важно весь раздулся, да как топнет ножищей огромной перед собою. Только гул по округе пошёл, да туча гнуса на воздух встрепенулася.
- Ах так, гость незваный, - в бешенстве он рявкнул, - коли ты отказываешься вертаться, да ещё вздумал надо мною смеяться - то сам виноват!.. Бороться давай! Поборешь меня - куда хошь ступай, а не поборешь - на себя пеняй! Я те покажу, хамская харя, каково над главным стражем издеваться! Иди-ка сюда!
Да назад и попятился. На ровное место вышел, пригнул слегка спину, руки-крюки свои растопырил - ну чисто борец в цирке! - и Явана к себе подманивает: подваливай, мол, давай - я те, братец, щас наваляю...
Ну, Яван-то не против: бороться, так бороться... Качает он головою, усмехается, кладёт рядышком свою палицу, потом сумку с себя снимает, затем распрямляется, косточки разминает, - и выходит к противнику сильному аки барс дикий.
И только к лешачине он приблизился, как тот - хвать его своими ручищами!
Ну да Ванька-то калач тёртый, и бился он не с одним чёртом. Увернулся он от захвата медвежьего, хитрым приёмчиком громилу прихватил, - да на земельку его поверг. Видно, не понял даже вахлак мохнатый, как и упал, и каким таким образом этакий недоносок конфузию ему нанёс.
Да скоренько на ноги он вновь вознёсся. А разъяренным стал - страсть! Крутанулся он бешено - и опять на Явана! Лапищами его лапает зло, аж шерсть на нём ходуном ходит, и норовит свово супротивничка сцапать. Да только Ванька на его происки больно ловок оказался. На месте витязь наш не стоит: скачет он, пляшет, телом ломается и от чудовищных лап вовсю отбивается...
А тут улучил он случай, да и подставил ножку врагу могучему. И за запястье его дёрнул вдобавок. Раз! - и лешак на песочке отдыхает.
Только чует вдруг Ваня - что за ерунда?! - слабость непонятная на него нашла. Удивился усилок очень - вроде понарошку с лешаком он борется, а силушка на добрую четверть уже уменьшилась, если не на треть. 'Эге! - смекает Яван в замешательстве. - А ведь с лешим-то бороться нельзя. Во я попал!..'
А чего делать - ума не приложит. Ну, полная же непонятка получается...
И покуда он кумекал там, да в мыслях недоумевал, лешачина уже восстал и сызнова на Ваню напал, а тот, не удумав ничего путного, наклонился машинально и, громилу за ноги прихватив, через спину его перекинул.
Грянулся гигант об землю - только ойкнул от изумления.
А Явана с головы до ног всего затрясло. В буйной его головушке зашумело, в очах ясных потемнело, а могучее его тело вполовину ослабело. Едва-едва Ванята на ногах устоял.
'Всё, - решил он твёрдо, - хорош бороться! Просто на месте стану и сопротивляться ему перестану'.
Да только враг его не унимается, а ещё злее бороться принимается. Вот с земельки он вздымается, от песочка отряхивается, а потом обхватывает тулово Яваново своими загребалами да, взметнувши его на воздух, так оземь шмякает, что будь кто другой на месте Вани - точно костей бы не собрал!
Только Ванюха живёхонек оказался.
Полежал он чуток, опамятовался, потом сел, башкою потряс и говорит, словно ни к кому не обращаясь:
- Раз!
После чего поднимается и лешему кивает: иди, мол, куманёк, сюда...
Тот, само собою ждать-поджидать себя не заставил: сызнова Ваньку в охапку сгрёб да об землю им - хрясь!
Аж пошёл кругом гул.
А Яваха ему:
- Два!
Да опять для боротьбы поднимается.
Ну, тут уж лесовик взъярился так, что кажись готов был пополам Ванька́ перервать. Подлетает он к нему резвее прежнего, перехватывает за тулово совсем не нежно, и на вытянутые руки над собою взмётывает. А потом ка-а-к шваркнет бедолагу оземь со всего маху - будто топор всадил во плаху - чуть в лепёшку Ванюху не сплющил!
Песочек окрест ошмётками так и сыпанул.
Леший глядь - а Яван и на сей раз жив-то остался.
Ванька из ямки песочной помаленьку выкарабкался, отряхнулся не спеша, да и заявляет громиле:
- Три!
Апосля чего, сплюнув слюною наполовину с песком, твёрдым голосом добавил:
- Ну, пожалуй, и хватит... Поразвлекался чуток, душу отвёл - и довольно. Квиты мы теперь с тобою, так что осади, а то пупок ещё надсадишь, пыжившись...
Лешачину от слов сих аж в пот кинуло. Во, дивится он, и витязь ему попался, не иначе как ванька-встанька заговорённый... Подрастерялся он чуток, но на попятный не пошёл. Опять к Явану подошёл, крепко его облапил и хотел было сызнова приёмчик какой-нибудь ему показать из своего борцовского арсенала. Да только - вот те на! - Яванище будто в землю корнями врос - не поддаётся... Поднатужился лешак да так, что дуб, наверное, с корнями бы своротил, - а противника своего малого и приподнять даже не может. И Яваха лешачину обхватил тоже, но не как поединщик, а словно бы другана в объятия он заключил. И по спине великана успокаивающе похлопывает.
- Да хорош же, говорю! - орёт косматому громко. - Завязывай, братуха, биться! И давай мириться! Как ни крути, а ничья у нас получилася. Давай-ка сядем рядком, да потолкуем ладком! Идёт?..
Хватка у лешего и ослабла. Перестал он Яваху в объятиях мять, его могучие лапы обмякли, чудовищные мышцы распустились... Отпустил он наконец богатыря, а потом за плечи его взял, от себя отстранил и сверху вниз в глаза ему глянул вопросительно. А взгляд-то у него чистым таким стал - ну не злым ни капельки, и очень спокойным.
Поглядел лесной человечище Ване в очи, покачал головою удивлённо, да и говорит с уважением в голосе:
Вновь леший Явана обнял, теперь уже по-дружески, ласково, а потом за ручку его взял, на бугорок усадил и молвил почтительно:
- Удивил ты меня, богатырь, ох и удивил!
И сызнова головою качает да одобрительно усмехается:
- Впервой мне такой супротивник попался, который, меня не победив, покорил бы меня начисто, а это по силам лишь человеку настоящему!
Да по плечу Явахе как вдарит!
- Ведь я не просто дикий человек! - продолжал он в воодушевлении. - Я природы сын, а ещё слуга её и защитник. Природа-мать силою неиссякаемой меня наполняет, а я её от злых тварей обороняю... Вот ты - не злой! - ткнул он Явану в грудь пальцем. - Это надо же, чего придумал! Не спасовал предо мною, не испугался, и в то же время бить меня отказался. Да-а!.. И в самом-то деле мы на равных с тобою. Как братья!
- А давай-ка и в самом деле побратаемся! - воскликнул он азартно. - Меня, кстати, кличут Сильваном.
Не стал Яван от предложения лестного отказываться. Наоборот, лешему он представился и согласился брататься с великой радостью. Незамедлительно они тогда встали, друг друга братами назвали, потом обнялися, поцеловалися, - и стали родными навек, леший да человек. А после обряда сего важного опять они, значит, присаживаются и беседу промеж собой продолжают.
- Расскажи-ка мне, братец Яван, - спрашивает Ваню Сильван, - откуда ты такой взялся, и каким образом в краях нашенских оказался?
- Оттуда, - Яван усмехнулся и в сторону дремучего леса махнул. - Я, брат Сильван, с самого белого света иду... В гости к Чёрному Царю напавляюсь...
- Ну, Яванка, ну змей! - воскликнул лешак рокочущим басом. - Это какую силищу иметь-то надо, чтобы живому человеку в аду обретаться! Я-то, старый дурак, полагал, что ты вор, тать и за грехи тяжкие в пространство сиё попал. Ничего себе, думаю, номер: какой-то обормот в заповедник наш прёт и разрешения даже не спрашивает! А ты, значит, вона как! Да-а...
Яван на такие речи улыбнулся сначала, а потом посуровел слегка, да и заявляет:
- Сила силой, а правда правдой, брат! Не всё правильно, что в мире деется, зато правда - всегда сильна!
Ничего не ответил леший, только голову вниз повесил, а Яваха уже на ноги подхватывается да братану новоявленному по плечу вдаряет.
- Хорош, - говорит, - умничать да рассуждать. Пора мне, брат, и в путь собираться... Да сначала я загляну к твоему начальству. Дело у меня к нему на какой час...
У лешего от сего заявления Ваниного сначала оторопь на роже изобразилася, а потом чувством воодушевления она сменилася.
Прянул он на ноги громадные и таково рёк:
- Ты это как себе хош, братан - а только я пойду с тобою! Хоть к самому пекельному царю в гости! А хоть бы и далее!
- Это как же? - Яваха ему улыбается. - А место сиё сторожить кто будет, а?
На что великан аж ручищами размахался.
- А-а-а! - он сказал. - И без меня сторожа найдутся! А только я тебя одного не пущу. Чем могу - тем помогу. Ты, Ваньша, отныне для меня поважнее будешь, чем любое начальство.
Поскрёб Ванёк башчищу свою лохматую, подумал чуток, да и тоже махнул рукою:
- Ладно. Так и быть - согласен! Как говорится, одна голова хороша, а две - лучше гораздо.
Вдарили они по рукам, на месте развернулись и к мареву туманному направились.
А оно маячило там как ни в чём ни бывало.
Вот побратимы к субстанции сей подгребают, и Яваха без промедления через сунулся... Да только дулю! Он-то думал - туманчик некий впереди. Ан хрен в нос! Как шандарахнулся он обо что-то твёрдое - ну словно о стену, а не о воздух. Аж назад его отбросило... Пощупал Ваня марево рукою, а оно упругое на ощупь, и чем сильнее его давишь, тем сильнее оно сжимается. Попробовал Яваха тогда со всей дури руку вперёд проткнуть. Как же, ага! Не протыкается колдовская стена. Сила!..
Яван к лешему тогда оборотился.
- Ты часом не знаешь, - его он спрашивает, - как нам внутрь попасть?
А тот лишь плечами пожимает да разводит беспомощно руками.
- Ага! - восклицает Яваха. - Ну, тады попробуем так...
И палицу с загривка снимает и концом её в марево упирается. И только притронулся самым кончиком, как вдруг шипение громкое от стены пошло, вроде как яичницу там жарили, да дымом белым окутало всю округу.
Быстрее быстрого прогорела стена защитная от соприкосновения с силою чистою, и вот - открылся в ней широкий проход.
- Ну что, братень, - обратился Яваха к лешему, - ты со мною, али подождёшь здесь?
- Я-то? - помялся великан.- Знамо дело с тобою... Не могёт быть по другому... Только, Ваня... ты уж поласковее будь с духами начальными! Как ни крути, а они всё ж о нас пекутся.
- Хэ! - усмехнулся Ванёк, то услышав. - Пекутся, говоришь? А я вот полагаю, что духи эти в лености обретаются: торчат в балдежу и в ус не дуют... Ишь, ограду навели! Сытый да тёплый голодного да озябшего понимает плоховато. Спорим давай, братан, у кого из нас вернее будет догадка, а!
- Давай! - лешак на то соглашается.
Ударили они по рукам, а потом Сильван первым в проход шагнул, а за ним и Яван двинулся. Прошли они по туннелю образовавшемуся сажён с пять, и вдруг лешак как вкопанный встал, а Ванёк ему с разгону в спину ткнулся.
- Чего ещё там? - с любопытством немалым Яван вопрошает и, не дождавшись ответа, из-за спины у лешака выглядывает. Да и застывает там, не в силах и слова сказать. Присвистнул он громко и репу себе почесал.
- Н-д-а-а, - протянул наконец Ваня. - Вот так дела-а... Выходит, брат, что не твоя правда... Да и не моя тоже... Совсем другою она оказалася, чем обоим нам казалося.
А перед ними местность раскинулась необычная - ох и необычная! Не сказать, чтобы по площади обширная, - с полверсты круг шириною али поболее чуть, - но красотищи действительно неописуемой. Небеса через марево такими лучезарными казалися, что и не передать. Ну, переливы дивные лазурнейшей глубины! А воздух-то, воздух! Чистый он был, пречистый - да живительный какой! Прямо амброзия!
Вдохнули Яван с Сильваном чарующий сей дурман, и головы у них от ликования вмиг вскружилися, а в мыслях ясность невыразимая да полный покой воцарилися. Оглянулись они окрест, а там целая роща величественных раскинулась деревьев, а посерёдке на горушке богатырский возвышался тутошний дуб.
И такая тишина необычайная вокруг стояла, что ни звучочка было не слыхать. Как где на кладбище...
А что? Кладбище ведь и есть! Деревья-то позасохли все.
И давненько, видать, их жизнь покинула: одно-другое на бок даже завалилось, а у многих ветви пообломались и на земле валялись. И целый слоище высохших листьев понизу стлался.
Словно не веря своим глазам, двинулся вперёд удивлённый Яван, а Сильван до того увиденному поразился, что застыл там на месте и шевельнуться не мог. Так и стоял, обалдевши, с открытым ртом.
Ванёк-то к 'дубу' попёр. По листве ступает, только "шурр" да "шурр" слышится. Листья ведь как порох сухие - рассыпаются под Явановыми стопами они в пыль...
Вот подходит он вскоре к деревищу гигантскому и, обернувшись, Сильвана к себе подманивает: иди, мол, сюда...
Очнулся лешак и подошёл вскоре к Ване, озираясь. Глядят они, а под деревом сундук золотой в листве притулился, а сверху на него сук обломанный, цепями опутанный, взгромоздился.
- Тот самый, - нарушил тишину Яван.
А голос его в заколдованном воздухе словно колокол прозвучал, - до того переливчато звук там слышался.
Подошёл Яван к сундуку, глядь - а на нём лепка вычурная: всё диковинные цветы изображены, да птицы со зверьми в красивых позах... И видит он, что на крышке кованной замок висит тяжёлый.
Подивился Ваня на красоту лепную, а потом бряк - палицей по замку! Он и отвалился. Открывает Яван крышку, затаив дыхание, и думает про себя: а ну как там пустота? Может дерево-дух над ним подшутить удумало? Ну! Со скуки и не такое ведь учудишь...
Приоткрыл он крышечку, в щёлочку глянул, - а там на дне скатерть полёживает и впрямь. И более ничего в сундуке нету. Вытаскивает Ваня тут же скатёрочку эту да и разворачивает её на земле.
Ах ты ж дивеса! Батюшки-светы! Скатёрка-то была превосходна, выткана с какого-то матерьялу бесподобного. Сама не особо и велика, но в самый раз, чтобы немалый столик накрыть собою. И цветами красочными сплошь вышита. Загляденье, да и только!
Яваха с Сильвахою прямо диву даются, на эдакую расфуфень глядючи.
Поудивлялися они ещё малость, языками поцокали, и порешил тут Ванёк, что самое время проверить скатёрку на прок. Почесал он себе нос, заклинание вспоминая мудрёное, и голосом серебряным молвил:
- Эй, скатерть-скатерушка, добрая старушка! Расстелися-развернися, угости нас да не жмися! А подай нам, будь добра, кушать всякого добра...
И своего побратима спрашивает: чего бы он желал отведать от природных щедрот?
Заёрзал в волнении тот, лобище нахмурил, затылок поскрёб, подумал самую малость, - а потом малинки возжелал. Дюже, говорит, малинку я обожаю, с того света, мол, её не едал!
Так и так, говорит скатёрке Яван: 'Сильвану - малины корзинку, а мне молока жбан коровьего да миску кашки пшённой!'
И ещё у Вани губы не остановились от разговору - аж уж всё-то было готово. Откуда ни возьмись, а на скатёрке лукошко с малиною появилося, да миска каши дымящейся, и полнейший кувшинище молока.
Славно!
Хотели было наши побратимы дарами природы тотчас угоститься, Сильван даже руку к малине протянул, но Яван его за локоть тронул и говорит:
- А не худо нам будет сначала помыться, а? Эвона, гляди-ка!
А там впереди озерцо невеликое виднелось среди камней.
Направились они к сему водоёму, подходят, смотрят - вот те на! - вода в нём чистая-пречистая, как слеза. Такая она была прозрачная, что каждый камешек на донышке было видать. Даже и песчинку... И хорошо было видно, как в глубине ключи из песочка бьют, а из озерца ручеёк говорливый вытекает и в низинку устремляется. И что ещё было удивительно - ни тебе рыбёшки нету в воде, ни даже мошки над водою. Нету живности вокруг вообще. Ну, стерильная местность.
Яваха перво-наперво попить надумал. Лёг он грудью на гладкий валун, губы ссохшиеся в воду окунул и глотнул. И ух ты! Будто дух в нём встрепенулся!
Почал он пить без передыху, и силушка по жилушкам у него забурлила. Даже волосы на голове его вздыбились. Пил он, пил, и не мог оторваться, ибо вкуснейшею вода ему показалася.
Наконец, утолил он свою адскую жажду и чует - а ведь сила-то вернулась к нему, пожалуй -вся былая, если даже не более, чем была ранее!
А Сильван той порою тоже к воде припадает, да пьёт как вол, а потом на ноги живо прядает и палец большой Ване кажет: во, мол, как здорово!
- Сигай в воду, братан! - заорал ему Ваня. Да бултых в водоём с головою.
А Сильван разбежался и всей тушей в озеро - шмяк!
Ванька же нырнул вертикально, и пошёл вниз как камень. Пожелал он до дна достать. А озёрко глубоченным оказалось: сажон восемь, если не десять, глубина в нём была... Достиг-таки Ваня дна, да вверх всплыл тюленем. И почуял он вдруг, как вокруг его тела мириады мельчайших пузырьков зашипели. И видит он с изумлением, как из его тела полезла быстро всякая гадость: и личинки какие-то мелкие, и червячки, и клещи, и вши, и прочая гнусная нечисть... И только в воду они попали, как в ту же минуту все пропали, будто и вовсе на Ване не бывали.
Подивился Яван воды живой силе целящей, глянул он на Сильвана, а тот рядом в полном упоении бултыхается. Радовался могучий амбал, как прямо ребёнок: видать, и его водица живая почистила здорово.
Ну вот, поплавали они ещё какое-то времечко, с валунов в воду поныряли, друг за дружкою вперегонки погонялися, да и выходят оба на бережок. Отряхнулся лешак, словно медведь лохматый. Глянул на него Яван - матушки-светы! - а он-то изменился весь. Был лесовик с виду бурым да грязным, а теперь на нём волос каштановым отливом переливался. Да и лицо не тёмным, а чисто бронзовым у него стало. Оскалил леший зубы белые, на Ваню посмотрел и головой покачал, им восхищаясь. Оглядел и себя витязь, и аж присвистнул: грязюка-то с него вся смылася, а кожа белая у него стала да чистая. И ни синячёчка нигде, ни царапинки, ни волдырёчка, ни ссадинки... И волосы с бородою соломенным золотом у него отливают. Даже шкура львиная более на руно золотое стало походить.
Во, значит, какая метаморфозия с ними приключилася!
- А чё, братан, - смеётся радостно Ваня, - не лишне нам будет и подзаправиться?
Вернулись они к скатёрке накрытой, уселись подле неё на листья сухие и принялись угощения за обе щёки уписывать. Явахе с голодухи вкуснющей та еда показалася, ещё бы тристолько он наверняка сожрал бы, да, вишь ты, нельзя апосля поста...
Покушали они, значит, отдыхают, а Ванюха тут котомку свою увидал замызганную. И то - в этаких переделках сума его побывала! Вот котомочку он раскрывает и оттуда вытаскивает: шкатулку волшебную Ловеярову, кремень с кресалом, гребешок деревянный, ножик складной, да кошель с деньгами. Потом щуп-щуп - а в потайном карманчике что-то нащупалось. Ваня пальцы туда запустил незамедлительно и вынул... Борьянину серьгу самоцветную. И до того сиё украшение затейливо оказалось сделано, что любо-дорого было посмотреть. Яваха-то в суетах своих бурных позабыл о ней и думать. А тут такое чудо...
Прополоскал серёжку Яван, а та от живой водицы аж вся засияла - ну прямо огнём зарделася. Пригляделся Ваня, а серёга в виде солнышка лучистого была сделана, а в самой её серёдке камешек самоцветный вделанным оказался. Потёр он камешек пальцем, к уху серёжку поднёс - эй! - быть того не могёт! Никак звук музыкальный оттуда идёт? Да точно же, ага: ти-ли-ли да та-ля-ля, тали-вали у-ля-ля! Вот так так!
И вдруг ко всему вдобавок песенку кто-то незримый в ней петь стал. Голос был женский, приятный, прямо бархатный, хотя и слышный едва-едва:
Баю-баюшки баю!
Бяше песенку спою.
Спи ты, моя доченька,
Всю-то тёмну ноченьку!
А я рядом посижу,
На дочурку погляжу.
Ты расти, Борьяша,
Всех на свете краше!
Всех милее и добрей,
Адских ворогов мудрей!
Чтобы солнца белый свет
Приласкал тебя, мой свет!
Закрывайтесь, глазки!
Спите без опаски!
Я ж на страже посижу,
На милашу погляжу.
Баю-баю-баю-бай!
Спи, Борьяша, засыпай!
И так вдруг от песенки этой колыбельной Ване спать-почивать захотелось - прямо невмоготу. Да и то сказать - сколько же суточек парень очей не смыкал, всё продирался да бился! Вот его и сморило. Растянулся Яван на подстилке листвяной, да и заснул богатырским сном. Как в омут он канул, право слово.
И надо вам доложить, что спал он долгонько: день да ночь, потом опять день да ночь, да и ещё столько же. И проснулся он на суточки на четвёртые. Проснулся, ото сна потянулся, один глазик раскрыл, глядь - а над ним небо тёмное расстилается, и только-только светило адское стало разгораться. Яван и другой глаз распахнул, смотрит - рядом Сильван, у дерева сидя, похрапывает, а всё вокруг переменилось радикально: марево без следа сгинуло и пост свой боевой покинуло. А тут и ветер задул, листья сухие подхватил и ну их вертеть да носить...
Яван и на озеро внимание обратил, а оно-то замутилось, зацвело сплошь и листвою забилось.
Как рванул тут ветрищи шквал: тучу листьев собою поднял, а одно дерево громадное затрещало, закачалося и оземь грянулось. Ажно гул неслабый раздался.
Сильван на ноги как подскочит!
Посмотрел он на рощу мёртвую в беспокойстве и говорит Явану:
- Айда-ка, брат, отселя скорее, покуда нас не угробило! Ограду вишь сдуло к чёрту - природа своё берёт...
- Ага, - согласно поддакнул Ваня, - сей 'раёк' деньки свои позакончил...
Лешак-то, покуда Ванюха спал, его котомку постирал да на ветку сушить повесил. Схватил её Ваня, серьгу в карманчик запихал, барахлишко внутрь покидал, скатёрку туда засунул, потом через плечо суму перекинул, палицу подмышку - и бегом вприпрыжку!
А Сильван - за ним.
И только из рощи они выбежали, как налетел вдруг страшнейший вихрь. Стали дерева огромные с превеликим громом там рушиться... И минута даже не прошла, а уж всё вповалку лежало. Буреломище оказался просто страшный!
Переглянулись побратимы, головами покачали, плечами пожали. Вот это, думают, да! Успели ведь тютя в тютю, ещё бы минута - и был бы им край!
'Не иначе как сила Ра нас уберегла, - удивился в душе Ваня. - Как-то странно у меня получается: вроде везёт случайно, а если порассуждать, то мне без Бога подмоги везухи бы не видать!'