Глава 22. Как впервой коварный Двавл Ваньку сходу охмурял
- Ну и дела-а! - воскликнул Буривой, на креслице опускаясь. - И нагнал же на меня страху этот гадский царь! Я уж было думал, что каюк нам пришёл - ан нет, ещё повоюем...
- Пустяки, дядя Буривой, - ему Ваня отвечает. - Бывает... Смелый хоть и боится, а в дело годится. У меня тоже по спине холодком сквозануло, когда молнии в мою сторону метнулись. Ну да слава те Ра, и твоей, Батя, силе - Ра ведь сила и не таких косила!
И за столик усаживается, невзирая на пылищу осаживающуюся. Другие тоже сели, кой-чего поели, а Упой с Ужором - странное дело! - отказываются...
- Что-то не хочется... - говорят они удивлённо. - Может, мы упились да объелись, а может - свой номер в этом представлении отыграли, и за правое наше дело, как могли, постояли.
Тут позади них кто-то зарукоплескал, и в гулком зале громкие хлопки словно карнавальные хлопушки зазвучали. Все туда оборачиваются и видят - высокий осанистый чёрт возле маленькой двери стоит и в ладоши колотит.
Идёт, точно тигр, расслабленной такой походочкой и вскоре пред очами людей предстаёт. А и взаправду могучим и уверенным в себе этот новоприбывший казался. Довольно молодым он был на вид, лет примерно тридцати пяти. Лицо у него было выразительным, несколько длинным, щёки бритыми, нос орлиным, а губы тонкими и в усмешечке змеящимися. Волосы же были ухоженные, чёрные, аккуратным проборчиком сбоку разделённые. И усики ещё имелись пижонские, с подстриженной безукоризненно бородкой соединённые. Одет же сей чёрт был неброско: в этакий кроваво-венозный комбинезон, а обут в тонкой кожи чёрные сапожки. В общем, этот субъект производил впечатление большой и опасной кошки. Вдобавок ко всему, ни рога его выпуклый лоб не украшали, ни даже рожки.
А Яван сразу же на эмблему золотую обратил внимание. Впереди, на левой стороне чертячьей груди, ярая кобра свой капюшон распустила и пасть зловеще раскрыла, словно готовая вперёд ринуться. А глаза у неё кровавыми рубинами сверкали и глядели как живые, точно жертву себе подыскивали. На пальцах же у этого вельможи четыре перстня были напялены: на указательных - со змеями перевитыми, а на мизинцах - с драконами печатными.
- Ну что же - добро пожаловать в Пеклоград, господеян Яван Говяда! - воскликнул чёрт, усмехаясь. - Только чур - бить меня не надо! Как говорится, обойдёмся без рук, ибо я - ваш друг.
Незнакомец негромко присвистнул. И откуда только ни возьмись, целая толпа прислуги изо всех дверей появилась. Он тогда головою слегка кивнул да рукою повелительно махнул, и моментально со стола всё было убрано, новая скатерть была там постелена и яства и напитки оказались выставлены. Чёрт же во главе стола в кресло уселся, Явану на место рядом с собой указал и прочим ватажникам знаками указал: мол, не толпитесь - кто куда садитесь...
- А сейчас разрешите представиться, - молвил чёрт голосом вкрадчивым. - Князь-предстоятель Двавл, его величества сын и, так сказать, левая его рука!
- Ах вон оно что! - воскликнул Яван. - Значит ты, ваша милость, и есть тот самый Двавл? А я тебя почему-то таким примерно и представлял...
Двавл усмехнулся вальяжно, в глаза Явану проницательно глянул, а потом небрежно этак рукою повёл:
- Кушайте, господа победители, кушайте! И пейте! К вашим услугам всё лучшее. То, что искусственное, не беда, уверяю вас - в точности как ваша еда.
- А ты, Яван, не возражаешь, ежели мы по залу пройдёмся и чуток разомнёмся? - вопросил Двавл. - Мне с тобою переговорить надо. Прошу!
Яваха артачиться не стал, с креслица своего встал, и Двавл тоже на ножки поднялся, прихватил Ваню за локоток и повёл его неспешно в уголок.
А чуть от стола отойдя, лицо своё он к богатырю обратил и вот чего ему заявил:
- Возмущайся, Яван, али обижайся, хочешь верь, а хочешь нет, а... это я заманил тебя на наш свет!
У Явана, конечное дело, брови от такого заявления на лоб полезли, а его большие коровьи глаза ещё больше из орбит вылезли. А его собеседник хитро́й лишь руками в стороны развёл.
- Да-да, Яван, - сказал он, - именно я!.. Ну и другие, разумеется, руку к этому приложили, ибо у каждого в любом деле собственный интерес может быть. Но!.. За ними моя воля стояла и все их поступки неявно определяла... Я ведь от самой реки Смородины за тобой наблюдал - мой соглядатель о каждом твоём шаге докладывал... Правда, когда ты у этой вертихвостки Навьяны гостевал, я тебя из виду потерял, потому что над навью даже я воли не имею. Но я об этом не особенно и жалею, ибо помирать пока не желаю...
- А что, разве я умер тогда?! - удивился искренне Ваня. - Странно, а мне казалось, что я жил истинно, ведь нигде таких ярких впечатлений я не испытывал...
- Хэ! Можешь считать, что это я тебя испытывал. Да-да... Навь, Вань, не ерунда. Не жизнь она - смерть... Хотя, в яви угнездившись, она полностью не проявляет суть свою смертельную, а морок создаёт, призрак, химеру... Сначала, как правило, сладкую и притягательную, а зато потом... б-р-р-р! Ох и трудно из липких её объятий вырваться и в добром здравии остаться - а тебе вот удалось. Нелегко было небось?
Ваня же ухмыльнулся и на Двавла глазами стрельнул:
- А не упомню... Я сны слабо помню... Да и какая тебе разница, тяжело мне то далось или легко? Бог весть... Удалось - и я здесь!
- Так мне ж это и надо было!.. - тёмный князь тут воскликнул. - Едва, Вань, ты оттуда ушился, как я сразу убедился, что ты мне по всем статьям подойдёшь и непременно до нас дойдёшь. Что, разве я ошибся? Не по-моему разве вышло, кулак тебе в дышло?!
И чёрт шутейно Явана под ложку огрел.
Ну, Ваня удар-то без проблем стерпел, зато чуток озлился и к собеседнику в негодовании лёгком обратился:
- Слышь-ка, Двавл - ты ври-ври, да не завирайся. Я, к твоему сведению, чужой воли над собой не имею - мне один Ра указчик, так что честь имею...
И уж хотел было оттуда сваливать, да только Двавл удержал его рукою медвежковатой и ходу ему не дал.
- О!-о!-о!-о! - воскликнул насмешливо князь, нимало не смущаясь. - Какой ты горячий - ну, огонь, чистый огонь!.. Но ты всё ж не рвись, а лучше угомонись. Жизнь ведь сложна и многослойна - она выбирает достойных. Рассудим давай иначе и будем считать так: пришествие твоё в наши места с твоей стороны было добровольным и ничуть даже не подневольным... Ну что - доволен? Но... Но!.. Оно, сиречь прибытие твоё, совпало точнёхонько и во времени и в пространстве... как бы это сказать... с моими на твой счёт планами... Да, вот именно так... И нам с тобою, богатырь Говяда, биться и ругаться вовсе не надо. Лучше нам с тобою помириться да о деле договориться.
- Это о каком таком деле?
- Хм. А то ты не знаешь! Ты за Борьяной сюда пришёл, али на чашечку чая зашёл?.. Вот я тебе и толкую: хотите, сударь, сестру мою в жёны взять и пупок себе не надорвать - да ради вашего бога. Берите, ведите и любите. Ха!.. Только шею себе в горячке любовной не сверните. Борьяна ведь не совсем человек, она, хоть и наполовину, а наших кровей, отъявленная чертовка - не какая-нибудь там божья коровка. А я с ней сладить и пособлю... Ну, да я с ответом тебя не тороплю...
А они той порою до самого дальнего угла дошагали. Яваха Двавла в свой черёд за локоток повернул, и они назад свои стопы направили.
- Мне, Двавл, твоё предложение не по нраву, - твёрдым тоном Яван отчеканил. - И впрямь-то я Говяда и мне вашего в моём деле участия не надо. Уж извини... Кстати, вот вы себя чертями гордо именуете, чуть ли даже из шкуры от спеси не лезете, а по виду вы как обычные вроде люди... В чём разница, не пойму?
- Хм! Разница велика... Это на первый взгляд люди с чертями схожи, а по сути они очень разные, хотя... стремлениями люди во многом с нами совпадают, но то разговор особый, почему желания у них так устроены. Вот ты, к примеру, небось тоже свою персону к людскому племени относишь, а того не знаешь, что не менее от них отличаешься, нежели мы - только в сторону противоположную. Скорее всего - в ложную, а там как знать, как знать... Таких, как ты надо серьёзно изучать, выясняя причину их аномалии.
- Ха! И тебе подобных надо изучать тоже, чтоб узнать, как поступать не гоже.
Двавл необиженно рассмеялся, а потом на лице ухмылочку ироничную скроил и собеседника своего вопросил:
- А что такое зло, Яван?
- Опа-на! - воскликнул Ванька. - Опять этот вопрос - не в бровь, а в нос! Вопрос это вечный, а я на голову не увечный, чтобы за разрешение его браться. Тут, Двавл, и всем миром не разобраться...
- И всё же ты ответить, Вань, постарайся... Хотя бы всем чертям назло.
- Хм. Ну что же... Зло - зело. То есть чрезмерно. И злое всегда несоразмерно: то лживо, то криво, то недолёт, то перелёт... У зла ведь неровный полёт. А добро... Добро в яблочко летит - вот и крепенько стоит.
- Верно, верно... И у нас так же считать принято - и даже доказано давным-давно. Только... что с теми происходит, кто за черту зла заходит, а?
- Что-что? Перешедший черту воли Божьей погибает. Ну а если и не погибает, то цели нужной не достигает. Палка перегнутая ведь ломается, а масло недосбитое - не сбивается. Ничего путного из меры нарушения не получается.
Выслушав Явановы умозаключения, Двавл вдруг остановился, подбоченился, напыжился как-то весь и заявил надменно:
- А вот погляди-ка - мы ведь не ломаемся и не загибаемся! Мы, Яван, за черту зла сознательно перешли и там великое добро для себя нашли. Мы во благе неиссякаемом в злом чертоге обитаем, поэтому чертями себя и величаем. Мы нащупали заповедные пути, ибо законы мировые познали... чтобы их обойти. Мы поняли ясно, как богоподобными нам стать, как в довольстве удовольствий обитать сладко, и научились силу мира добывать в достатке...
- Ага! - перебил вдохновенного чёрта Ванька. - Это я вижу, как вы её добываете - ближнего своего угнетаете и добиваете.
- Ну и что же?! Кого там ещё жалеть-то?! Фэ!.. В нашем мире, Яван, всё относительно, и ничего не абсолютно. Ежели сильный волк под равнодушным дубом слабого ягнёнка дерёт, то для ягнёнка сиё отвратительно, для волка - прилично, для дуба же - безразлично. Любой, даже малоумный, стремится на арене жизни быть жирующим, а не жертвой, пирующим, а не испитым, бьющим, а не убитым. Горе беднякам и слабакам - их участь презренная незавидна!.. Но не надо забывать, что если мы начнём жалость к падшим проявлять и надумаем, по своему великодушию, с собою их уравнять, то рискуем вскоре потерять все свои блага и очутиться на месте угнетаемых... Единое и разное скрепляет не любовь, Ваня, а непримиримая борьба, закон же борьбы прост и жесток: либо ты наверху усладу пьёшь - либо внизу тупо гниёшь! Иного же не дано: или ты хозяин - или, извини, говно!
- Но ты же, Двавл, как будто тут не хозяин... - подковырнул чёрта Яван. - Выходит, ты это... к-хе-к-хе...
Тот же на Ваньку быстро взглянул, весело затем рассмеялся и уже с меньшим пылом продолжал:
- У нас с тобой ещё будет возможность обсудить сей вопрос. Хм... А пока, заканчивая изложение доктрины чертизма, добавлю, что сам принцип Великой Черты, включающий в себя такие понятия, как повсеместная гордость и разделение, а также вытекающие из них сила - для немногих! - и изобилие - для избранных! - и, в конце концов, благо - для успешных! - являются проверенными и неоспоримыми достижениями нашего образа существования.
- И что же, - спросил Яван своего собеседника после раздумья, - вы и кары Божьей за окаянный свой чертизм не боитесь?
Двавл на то широко улыбнулся, обнажая белоснежные крупные зубы, и даже головою покачал укоризненно, словно поражаясь невежеству дремучему Яванову.
- Эх, Яван-Яван! - протянул он снисходительно и вальяжно. - Ты живёшь в тумане ментального обмана. Ведь единого бога - нет... и не было никогда.
И он развёл руками, позируя явно.
- Да - нету, - ту же песню продолжил он петь. - Хотя... рассуждения об этой категории настолько сложны, что обойтись без парадоксов не представляется здесь возможным. Так вот, если тебе будет угодно, можно сказать, что бог... есть. Но!.. Сила единого мирового стяжания рассредоточена по всей вселенной, и повсеместно не слишком велика. Можно относиться к этой силе как к безличной, даже мёртвой данности - решающего значения это не имеет. Считай своего бога хоть живее всех живых, хоть мертвее всех мёртвых - это всё равно. Единство неактуально.
Он замолк на мгновение, а затем с фанатичным блеском в глазах, возвысив голос, продолжал:
- Двойственность - вот что генерально! Забудь, Яван, о Единице - она несуществующая птица. Лишь Двойка - мира нашего царица! Неумолимый бытия закон на Двойку всё на кон поставил, и в мире он всё по двое расставил. И этих двоек - тьма! Вот свет и тьма, материя и дух, мгновение и вечность, добро и зло, конец и бесконечность, медлительность, Яван, и быстротечность... Вот тут победа спорит с пораженьем, творенье там схватилось с разложеньем, застылость форм - с любым преображеньем, и наполняет Двойка мир самим движеньем!..
Двавл тут застыл в картинной позе, воздев руку вверх. Потом скосил на Явана глаза и, обмякнув, усмехнулся весьма довольно.
- Браво, Двавл! - воскликнул Яван, рукоплеская. - Да ты, я гляжу, поэт - ей-ей поэт-то!
- Эх, Яван, - заметил тёмный князь, - жизнь - это борьба противоположных устремлений, и ловить мгновения гармоничного упоения, с риском скользя по гребню волны, готовый в любую минуту рухнуть в пучину - это ли не есть счастье, неуловимое и зыбкое, как мираж... Да, в своей критичности жизнь нередко проявляется как поэтичность. В споре же с глупостью куются доспехи мудрости, а мудрый, Ваня, всегда, повторяю - всегда! - найдёт способ благополучно прожить, дабы извлечь мировую или, если хочешь, божью силу для своей собственной шкурной выгоды. Да-да, какими бы красивыми словами что-либо ни прикрывалось, в конце концов каждый думает лишь о собственной драгоценной шкуре. Разве не так?
- Так, - ответил, подумав, Яван. - Так... Да не так! двойка - это, конечно, хорошо. И в самом деле мир наш двойственен. Как и тройственен... И вообще - многообразен. Только... за всем этим частоколом цифр надобно и главную цифру не потерять. Ведь вся эта рать воеводе Единице подчиняться должна, а иначе - и сама жизнь как бы не нужна. Бессмысленна она без единства, ибо и впрямь тогда будет сплошное свинство. Две руки да две ноги меж собою ведь не борются, а наоборот, дружат, а всё потому, что телу единому они служат. Об этом ты хоть думал когда?
- Никогда!.. Я, Яван, оперирую очевидным, и верю лишь тому, что наукой доказано и практикой проверено. Практичное знание и умение - вот истины единственный критерий. Я тебе не наивный духовный урод и предпочитаю не пустые слащавые мечты, а конкретный плод своих действий. Чего я захочу - того всегда добиваюсь, а бога воображаемого я вовсе не боюсь. Он не карает... Покарать могут лишь окружающие тебя существа и явления реальные, так что сделай так, чтобы пользоваться их благоволением или нейтральностью, сбей противников с толку - и получишь много толка. Постарайся ближнего своего оставить в дураках, не дай ему ясно соображать, пользуйся умело и дозировано навью, измысли способы удержания оболваненного стада в этом состоянии - и всё. Можешь далее жить относительно беспечно - источник силы для своих нужд тебе обеспечен. Ха-ха! Всё гениальное, как видишь, просто: чужое угнетение - условие нашего роста!
- Да уж... - усмехнулся без приятности Яван. - Вы, черти, я гляжу, горазды в одну дуду дудеть - да как бы не пришлось потом пожалеть...
- Вот за что я тебя уважаю, - похлопал Двавл по плечу Явана, - так это за то, что ты воистину человек. Да-да! Таковых, как ты, на Земле встретишь нечасто... А вообще, Яван, ты ведь не совсем-то земной. Ты же Галактики дитя, так сказать звёздный... Ха-ха! Да не, я серьёзно. Вот людишки, те - тьфу, мусор. Космический позор, животные умные... Само название 'люди' означает распущенные, ниже мудрости опущенные, низменными страстями обуреваемые и в общества планетарные не впускаемые. Не сподоблены люди земные цельною жизнью жить - им ведь хочется побалдеть, а приходится потужить...
- А разве вы, черти, свои ручонки шаловливые к этому не приложили? - Яваха тут Двавла перебил. - Вам ведь такое их положение выгодно.
- Да-а, а как же - признаю по полной... И не только руки, но и волю, и голову... Иначе никак! На том стояли, стоим, и будем стоять! Ха-ха! Не нашёлся ещё человек, чтобы смог нам помешать. И ты, Яван, особо не обольщайся - и тебе такое дело не по плечу. Забудь про людишек - это скот пасомый, не более того. А скот в загоне обитать обязан.
Двавл тут остановился, а потом к Ване оборотился и, положив руку ему на плечо, сказал:
- Вот ты, Говяда - другое дело! Другие у тебя и душа и тело. Ты человек, а это означает 'цельный', 'единый', 'к совершенству стремящийся' - вечный даже, ага. Врать не стану - противник ты для нас опасный и ловкий. В этом уже многие: и мой братец Управор, и дядька Ловеяр, да и прочие убедиться смогли воочию. Но!.. - и Двавл тут указательный палец вверх воздел и проницательно на Ваню посмотрел. - Убеждён, что мы - не все черти и ты, а именно ты и я, только ты и я, - сможем на время объединиться и друг другу очень пригодиться. Надеюсь, этот разговор у нас с тобою не последний - мы ещё увидимся.
Так, болтая и мудрствуя, к столу пиршественному они вернулись. Смотрит Яван, а товарищи его за время их прогулочки к яствам да питиям даже не прикоснулись. Спокойно они сидели да меж собою переговаривались.
- Так! - воскликнул Двавл зычно, и непреклонным тоном добавил. - Отдохнуть вам нужно, друзья. Сейчас это дело организуем...
И он свистнул, поджав губу.
Тут же слуга Ужавл, из дверей выскочив, там появился и смиренно пред господином своим склонился.
- Проводи-ка, Ужавл, - приказал ему Двавл, - наших гостей дорогих... м-м-м... в гостювальню 'Чёрная лилия'. Немедленно причём и быстро!
А чертик вдруг позамешкался, ещё ниже в спине сломался и с дрожью в голосе заблеял, запинаясь:
- Не велите казнить, господин князь-предстоятель - велите слово молвить!
- Ну!..
- Княжна Борьяна повелела Явана... э-э-э... то есть их... гостей дорогих... м-м-м... в 'Красный Мак' спровадить, так что я...
Двавл тогда с удивлением на чёртика глянул, и нехорошо улыбнувшись, вопросил медоточиво:
- Низподея́н Ужавл, вам что - не ясно моё приказание?
А тот как подскочит, в струнку как вытянется да как заорёт:
- Никак нет... то есть так точно, ваше всевластие - яснее ясного!
А потом снова эдак смутился, и вниз по незримой резьбе закрутился:
- Только это... В 'Лилии' господа дюжевельможи пребывать изволят-с. Карнавал же, полный постой - нету лишних местов. Я-то их знаю - как начнут орать... Как тогда быть? В горячах ведь могут и прибить.
Двавл засмеялся, этакие вести услыхав, а потом головою покачал и так на служилого чёрта глянул, что у того даже волосы на голове приподнялись.
- А ты, надзырь, их попроси. Вежливо... попроси, - ядовито усмехнувшись, сказал ему чёртов князь. - От моего имени, ага...
- Слушаюсь, господин князь-предстоятель! - отчеканил Ужавл, выпучив глаза до самого отказа. - Будет исполнено!
Тогда Двавл к Явану повернулся, с гордым достоинством голову наклонил и извиняющимся тоном проговорил:
- Прошу меня простить, господеян Яван, и вы, господеяне, находящиеся при Яване, только я принуждён откланяться. Ничего не поделаешь - дела... До скорой встречи, дорогой Говяда!
И повернувшись, пошёл к той же двери, через которую и вошёл.
Ужавл же, подождав покуда его шеф за дверью скроется, на креслице в изнеможении пал и, вытирая платком пот со лба, вот что сказал:
- Ну я и попал... Уй! Как бы теперь рогов, а может и жизни не лишиться...
- А что случилось-то? - Ванька его спрашивает.
- А вот... Ежели я княжны Борьяны повеление не исполню - она мне кузькину мать покажет. А ежели ослушаюсь князя, то он меня так накажет, что мало не покажется... Что делать? Как быть? Воистину - двум господам не услужить.
- Слышь ты, горе луковое, - Буривой тут раздосадованного чёрта допрашивать принялся. - ты какого бишь там чину - четвёртого что ли?
Ужавл до того был расстроен, что натурально раскис, а тут, Буривоев вопрос услыхав, приосанился он и горделивым тоном ему отвечал:
- Я - надзырь, чёрт аж шестого чина!
- Хм, шестёрка, значит, ты у нас... Так это вроде как высокий чин считается, али как?
- Хо, вестимо не низкий! Я вам не какой-нибудь попка, и не мальчик на побегушках! Меня начальство к вам приставило по случаю вашей важности, так что я ой-ёй-ёй ещё какой мастер!
- А тогда почему ты так унижаешься перед этим лицемером? - и Яваха со своим вопросом влез. - Мог бы и подостойнее себя преподать, не юлить и не трепетать...
Ужавл же на то лишь усмехнулся криво, на Явана, словно на дурачка какого, посмотрел да и заявляет:
- Ха! Много ты понимаешь!.. Это ничего, что я пред вышними унижаюсь - от меня не убудет. Да и мало перед кем я эдак трепещу. Надо мною ведь, чем выше, тем народу менее, зато подо мною - уже достаточно. Ух и попляшут они у меня!
Тут жалкий чертишка от представления своего предстоящего измывания над нижними чертями так взъярился, что зубами заскрипел и на рожу стал крыса крысой.
- Да-а-а, - протянул, то наблюдая, любитель помолчать Давгур. - И впрямь-то верна пословица, что злейший сатрап - это наверх вознёсшийся раб.
- Ну вот что! - Яван тогда быстро на ноги восстал и таково своё резюме сказал: - А ну-ка, господин Ужавл, чёрт аж шестого чина - будь-ка мужчиной! Сопли живо утри, зубами не скрипи и поскорее нас в эту самую 'Лилию' веди. Негоже князя-предстоятеля обижать и его приказы, в угоду какой-то нижестоящей чертовочки, не выполнять.
И сам уже собирается и скатёрку в котомку отправляет.
- Точно, Ваня! - Буривой согласно кивает. - А то в Борьянкином этом 'Маке' не дать бы нам опять маху. Не опоили бы нас дрянью маковой по велению прекрасной княжны... Ты, Ужавл, вот чё ей скажи: мы, мол, ейное высочество за заботу благодарим, но после её баньки так припотели, что двинули туда, куда захотели. Хе-хе!
После этого Яван и его сподвижники царский дворец покинули.