Долгое ли, короткое время прошло, а только обморочное состояние у Вани прошло. Очнулся он от дремучей своей бессознательности и предался внимательности, а через минуту-другую, полученную от притупленных чувств информацию обработав, понял он с недоумением, что находится в некоем тесном помещении. Сразу ему было не разобрать: кругом стояла темень, а сам он обездвиженный был точно пень.
'И куда это я попал?' - думает Ваня. Повёл он плечами могучими, да не делал бы он этого лучше, ибо впились в его кожу шипы колючие, и понял богатырь приневоленный, что в своей юдоли он ещё и цепями опутан поперёк да вдоль.
- Эй ты, обалдуй, - каркающий противный голос раздался снаружи, - а ну у меня не балуй! Стой смирно, коровье отродье, а то схлопочешь по морде!
Возмутился Ванюха, такую брань слухая; напрягся он мышцею молодецкою и хотел было рвануться, дабы от пут ослобонуться, но ничего путного у него не получилося: подвела усилка богатырская силушка, а шипы так ему тело укололи, что Ваньша не захотел шевелиться более.
- Ах ты так! - тот же голос зло заорал. - Ну, я тебя, бычара, предупреждал!..
И такая тут жгучая боль Яваху пронзила, что лицо его гримасою страдания исказилось. Пришлось ему даже зубы стиснуть, чтобы не взвизгнуть.
Так же внезапно, как и накатила, боль адская и отпустила. А голосище верещливый откуда-то со стороны поучающе возвестил:
- Ну чё, бычок, горячо? Более рыпаться не будешь?
Перевёл Ванюха дух и ответствовал извергу:
- Да не буду, не буду я, гады... Стою тихо и смакую лихо...
- Ну, то-то же...
'Эге, - констатировал безрадостно наш молоде́ц, - а силушке-то моей, похоже, трындец!..'
Развесил он тогда свои уши, послушал и смекнул наконец, что находится он в клетке, и везут его не иначе как во дворец. 'Будут, вражьи души, куражиться, что в плен меня взяли, - огорчился Яван. - Одолели меня, канальи'.
И впрямь вскоре услыхал Ваня громкий бой барабанов, каких-то визгливых сопелок дудение, и шум оживлённого чертячьего говорения. Потом клетку его грубо на пол кинули, черти вокруг призамолкли, и только барабанная дробь ещё усилилась, и несноснее стали сопелок визги.
И вот - настал для пекельного населения час увеселения. Покрывало непроницаемое с клетки кто-то сорвал, и ужасный для гадов Яван в жалком виде пред ними предстал.
Разразилась толпа господская хохотом идиотским, взорвалась она злого веселья ором, завизжала, засвистала, захрюкала, да в придачу ещё и запела хором:
Говяшка Яван оказался болваном!
Он глупо попался в наш хитрый капкан!
Скрутил его туго герой наш жестокий,
Драконолюбимец крутой Управор!
Теперь бунтаря ждёт лихая расплата,
А нам веселиться настала пора!
И взявшись живо за руки, закрутились ликующие черти вокруг клетки с пленником в разнузданном хороводе смерти. И музыка в палатах раздолбанилась прямо дикая.
Вот пляшут нечестивцы лихо, перед глазами Явановыми мельтешат, ржут, рожи ему корчат, гикают, кричат, а он тем временем себя оглядывает. И видит, что прочными шипованными браслетами он по рукам и ногам крепко скован и цепями к прутьям клетки прикован. Да не абы как, а в позе унижения, дабы напомнить всем о его поражении. Руки его вперёд были протянуты, локти к потолку вывернуты, шея к полу пригнута, а ноги раскорячены по сторонам.
В общем, стыд и срам.
Поднял Ваня насколько мог свою голову, и увидал, что царский трон впереди него пустовал. 'Черняка, видно, тут нету, - он догадался. - Одни эти скачут, оглоеды'. А те к самой клетке уже приблизились, закривлялись, заругались, да плевать стали витязю в лицо. Оглядел он спокойно подлецов, и вроде как в глазах у него замутилось. Или, может, от слабости ему это привиделось. Кто его знает... Только он вдруг замечает, что красивые и холёные чертячьи физиономии лёгкой дымкой подёрнулись, очертания у них поплыли, поплыли и... совсем другие личины собою явили: подурнели отчего-то, обезобразились, струпьями и бородавками разукрасились, и на месте писаных красавиц и красавцев такие вдруг уроды появились, что прямо атас.
Узревши сиё разительное и удивительное превращение, рассмеялся Яван громогласно и такие слова паршивцам сказал:
- Вот теперь, наконец, ваши морды в точности соответствуют душонкам вашим гордым! Какие твари - такие и хари!
И опять расхохотался от души.
Вначале-то его смех раздавался в полнейшей тиши - это черти прокажённые застыли там, словно громом поражённые. А потом такое началось в зале столпотворение, что Явахе стало прямо на заглядение: забегали зачертанцы изуродованные, точно зайцы по огородам, к зеркалам они подскочили, на свои личины зенки выпучили, а потом так зло и яростно завыли, что хоть уши затыкай.
И словно лавиной обозлённые вельможи на Яванову клетку напали. Если бы не толстенные пруты, кои на сей раз от разъяренной публики его защищали, то, наверное, на лоскуты злыдни Яваху порвали бы.
- Проклятый колдун! - они кричали.
- Ангелов кудесник!
- Скоморох!
- Чтоб ты лопнул!
- Чтоб ты треснул!
- Чтоб ты издох!
Ну а Ванька-то, чай, не пузырь - чего ему лопать да трескать. Разве что от смеха. Он ведь тут был ни при чём. Это гадов, видно, испорченная их натура наказала, и их всамделишние личины показала. Или, может, это сам Ра над ними шутку сыграл.
- Молчать!!! - рявкнул в этот миг чей-то грозный рык.
Моментально все в зале затихли. Как статуи там застыли. В струнку вытянулись. И от клетки в стороны расступились.
И приблизился к узилищу Яванову сам Управор окаянный. Поглядел он на своих подчинённых с презрением разящим, чего-то ругательное под нос себе пробурчал, головою рогатою покачал, и таковы заклинания прокричал:
- ЁСВ ОНТАРБО! ОЛЫБКАК! ОВИЖ!
И не успел ещё голос его затихнуть, как всё вернулось на свои места. Опять заместо свинячьих рыл очаровательные мордашки у чертей появились: с лучистыми глазками, с пухлыми щёчками и с сахарными устами. Управор своим чародейством всё сызнова с ног на голову поставил.
Предела радости обалдевших чертей не было совершенно. И восславили они своего избавителя прямо вдохновенно:
- Слава Управору!
- Слава могучему вору!
- Да здравствует победитель Говяды!
- Быть ему Главным Гадом!
- Он достоин трона!
- Дракону - корону!
- Черняка - вон!
- Управору - трон!!!
И начал неожиданно Управорище расти. Чем ярее славицы ему орали, тем шире он в плечах раздавался, тем толще телесами наливался, тем становился выше, точно тянуло его магнитом к крыше... И нескольких минут в прошлое не кануло, как стал он таким же почти великаном, как и пекельный царь. Возрос он над бурлящею толпою этакой верховной сволотою и надменно и горделиво копошащихся горлопанов взором окинул.
А потом со страшною силою ногою он топнул и с решительностью непреклонной громогласно изрёк:
- Да, я согласен взять власть! Дряхлому самодержцу суждено пасть! Он явно потерял силу - он чужаков наглых в сердце ада пустил. А кто, скажите на милость, Явашку, которого Черняк пуще всего боялся, победил, а?
- Ты!!! - в едином порыве сотни глоток выдохнули.
А Управор руки на груди гордо сложил.
- И кто тогда самый сильный?
- Ты!!!
- Ха-ха-ха! И кто же я тогда?
- Царь!!!
Тут уж раздухарившемуся Управору не стало никакого урезону. Ручищи в экстазе над собою он воздел и старую чертячью песню затрындел: крах-крах, рах-рах... и всё такое в том же роде - как словно глухарь, страстью обуянный, затоковал на поляне.
И вот, когда буйство самозваного царя уже, казалось, перешло все пределы, приключилося вдруг никем не жданное дело: вроде кто-то в палатах прокашлялся. И неторопливое это покашливанье на весь зал отчего-то прозвучало... Тут же наступила звенящая тишина, толпа чертей от входа шарахнулась, по сторонам раздалась, - и оказалось, что закутанный с ног до головы в чёрное одеяние, стоял в одиночестве у дверей не кто иной как... сам Чёрный Царь! И хоть росту на сей раз он был обыкновенного, глаза на бледном его лице горели проникновенно.
Как кролики на удава, глядели охваченные ужасом подданные на своего грозного царя, а он, не теряя времени даром и по-прежнему ни слова не говоря, тронулся вдруг с места и сделал шаг.
Оглушительным грохотом печатный шаг под сводами дворца раскатился, и Управор возле трона в застывшую статую превратился, и даже ростом поунизился, а Чёрный Царь, наоборот, на голову возвысился. А за первым шагом и второй последовал, за ним третий, четвёртый, пятый, шестой... С каждым убийственным шагом самозванец Управор в размерах сокращался, словно был он величиной дутой, а настоящий царь, в пику ему, всё возвышался и возвышался, отчего всем присутствовавшим, не исключая и Явана, грознее и грознее казался...
И вот дошёл-таки владыка ада до трона, где, дрожа как осиновый лист, поджидал его ужавшийся до своего обычного роста неудачливый претендент на корону. Дошёл и остановился. И с верха своего величия на трепещущего пигмея подивился.
Ножки у остолбеневшего Управорки подкосилися, и рухнул Главный Вор перед истинным хозяином на хладный пол. Тогда царь ступнёю своей гигантской на распластанного негодяя наступил - тот только пискнул, - к оцепеневшей толпе повернул своё лицо и обвёл ледяным взором сборище подлецов.
- Так-то вы, вельможные гиены, властелину законному преданны? - зловеще прошипел он, сверкнув очами. - Стоило нам отлучиться с планеты, как порядка и нету. Чуть слабину им дали, а они уж и царя продали. И на кого?! На кого?!! - и для вящей убедительности он всей тяжестью на попранного Управора наступил, да так, что тот взвыл. - На эту вот мразь?!! Ну погодите у меня - я ещё до вас доберусь! С этим вот сперва разберусь...
И он перстом оттопыренным на клетку с Яваном указал. Правда, гурьбища чертей между царём и клеткой стояла и властелину очи застилала. Раздул тогда Черняк грудь да на толпу пламенем как дунет!
Почти до самой клетки дуновение огневое достало, и между царём и Яваном пусто вскоре стало. С полсотни чертей, кои взору царскому мешалися, жарким пламенем мгновенно объялися, дикими воплями заголосили, на пол повалились, закатались по нему, завалялись, с плотью горящей расстались, и через минуту-другую лишь груда обгоревших скелетов покрывало место это. И не сразу спалённые скелеты успокоились, ещё какое-то время они там шевелились, пока с остатками жизни не распростились. А прочие вельможные гости ничком на пол все бросились и в ужасе завыли, зарыдали, захныкали и заголосили. Поняли они, что с царём, ими списанным, шутки плохие, и что приблизились для них времена лихие.
Сел жестокий царь, по-прежнему попирая раздавленного Управора, и на сей раз скованный цепями Яван удостоился его монаршего взора.
- Ну что, женишок Яван, - он пророкотал, - выполнил ты третье задание?
- А если да, то что тогда?
Осерчал Черняк, кулачищем по подлокотнику хлопнул, ножищею недовольно притопнул, да не абы какою, а тою, которою он Управора давил.
- Хоть стоишь ты криво, а отвечай прямо, телок упрямый! - рявкнул он неслабо. - Да или нет - вот каким должен быть ответ!
- Тогда да... Достал я чего было надо, только, я гляжу, ты этому не рад...
- Хэ! А чего ж нам радоваться, когда у тебя ничего нету? Небось врёшь, коровий потрох... Повёл Яван членами онемевшими, цепями чуток погремел да и предложил смело:
- А ты, твоё велико, меня от цепей освободи-ка, из клетки звериной выпусти, да к себе подпусти - вот я тебе и передам, чего ты не знаешь... Али ты меня опасаешься?
Закинул Черняк голову назад да как рассмеётся. И его хохот раскатился по зале грохотом, так что лежащие на полу черти приготовились даже к смерти.
Ну а потом главный адский пахан смеяться перестал, довольным таким стал и говорит Явану:
- Ну, уморил ты меня, признаюсь. Это я-то тебя опасаюсь? Я, владыка Воролада, тебя, сына коровы, боюсь? Уж очень ты самонадеян, как я погляжу... А вот смотри, какой фокус я тебе покажу!..
Напрягся царь, напружился, точно на очке он сидел и тужился, а глазищи у него осоловели и стали как плошки.
Прошло времени немножко, и вдруг разбилось одно окно на мелкие брызги и - что бы вы думали? - палица Яванова влетела в зал с резким визгом. Подлетела она скорёшенько к трону, но - чудное дело! - царя-упыря не тронула, а возле самого его носа в воздухе повисла. А потом, по велению, очевидно, царёвой мысли, вокруг трона оружие Ванино осой летать стало, затем кругами и восьмёрками по залу оно пометалось, а напоследок у самой буды Ванькиной помельтешилось и... на пол со свалилось.
- Ну, Яван, как тебе мои кудеса? - вопросил богатыря царь. - Вижу, не ожидал ты от чёрта чуда такого сорта.
Горько, ох и горько стало Явану, что его испытанное оружие с силою нечистою теперь дружит, но всё ж таки не поверил он сему трюку до конца. А тут ещё и слабость одолела молодца. Последние свои силушки он кое-как собрал и не совсем вежливо тирану отвечал:
- Показал бы я тебе чудо, коли б выбрался отсюда... Эх, вернулась бы моя сила пересильная - уж башку бы вероломную тебе точно тогда не сносить!
Усмехнулся криво Чёрный Царь.
- Что ж это такое? - возмутился он притворно. - Такой забавный трюк я тебе показал - великий заклад за него на преисподней планете отдал, - а тебе не нравится. Ай-яй-яй! Это, скажу я, форменное безобразие. И придётся, Яван, предать тебя казни. А что поделаешь? - развёл он руками. - Такова уж у меня работа. Поверь - не всегда ведь казнить мне охота, но... надо. Надо, дорогой мой Говяда!
И он опять недобро рассмеялся.
- Да, чуть было не забыл... - обратился он к узнику. - По нашенской большой дружбе... не желаешь ли какое-нибудь пожелание перед смертушкой высказать? Слово даю - всё выполню!
Не хотелось Явану изверга этого развлекать, да в его-то положении нечего было терять.
- Есть! - сказал он твёрдо. - Есть одно желание, величество обманное. Не удалось мне на балу поглядеть, как ты на самом деле изволишь выглядеть. Будь ласков - покажись! По дружбе нашенской не откажи...
Диким хохотом пекельный владыка разразился, и с такою силою дурная энергия изо рта его изошла, что ураганная волна по залу прошла, стёкла в окнах задребезжали, а лежащих чертей по углам разметало.
А потом царь веселиться вдруг перестал, ужасно злобным стал, ротище раззявил, зубищи оскалил, очами засверкал и вот чего сказал:
- Ну что ж - смотри! Смотри и трепещи!
И он медленно-медленно под какую-то музыку вредную с трона поднялся. Встал, приосанился гордо, Управорово тело мёртвое из под ног отшвырнул, чего-то гортанно бормотнул, налево волчком раскрутился и... в трёхголового драконищу превратился!
И взирать на его жуткие рожи без содрогания было невозможно.
Поразился Яван увиденному. Ах вот, подумал он, какой гад подмял под себя ад! Да уж, серьёзный у него был враг, не слабак и не дурак. Разнообразными оказались и личины у сей сволочины и, что интересно, при всей своей рептильной уродливости, его морды не лишены были и человекоподобности.
Особенно средняя головища впечатляла: предельную гордость своим надменным выражением она излучала. Огромные пустые глаза глядели пред собою равнодушно - будто леденящий хлад источал средней головы взгляд. С правой же стороны и чуть пониже главной сидела на длинной шее головища другая: хищнющая и злая. И словно опаляющий огнь бурлил внутри этой погани. Ну а самою интересною оказалась третья башка, та, что слева от первой торчала, ибо это была... женская голова, которая своим хитрющим колдовским выражением до себя магнетически притягивала. И будто дурманящий сладкий яд сочился незримо из этой гадины.
Уселся странный дракон на трон, ножищи когтистые расставил, пузище чешуйчатое выставил, и всеми шестью глазами на пленённого богатыря уставился.
- Ну, - важно начала главная харя, к прочим за советом обращаясь, - какие будут у вас мнения насчёт Явашкина погубления? Что с этим наглецом делать да как быть, и каким способом его погубить?.. Ты, левая, говори первая!
- Ой! - женская морда воскликнула. - А давайте не будем его губить - смилостивимся! Такой симпатичненький парнишечка!.. - и она томно Ване улыбнулась и обещающе ему подморгнула. - Не, убивать такой экземплярчик... это уж слишком. Мы его лучше... для опытов оставим, ага. Пускай ещё поживёт - глядишь, и пользу нам принесёт...
- К ангелам собачьим твои разглагольствования! - взорвалась рёвом правая башка. - Ну какая от этого мерзавца польза, а?! Один же вред! Ни в какую не согласен его в живых оставлять! Я за то, чтобы Явашку наказать - насмерть его надо замучить! Да-да, пытать - и зверски пытать этого ангела!..
Призадумалась тут средняя голова на миг, а потом и говорит примирительно:
- Ну что же - пока один - один. Последнее слово остаётся за мною, и решение моё... будет такое.
Ещё выше дракон главную головищу над остальными вознёс и непреклоннейшим тоном произнёс:
- Явашку по прозвищу Говяда, сына коровы и никчёмного бога Ра, опасного смутьяна и наглого богатыря - лютой немедленной смерти надо предать! Ну а чтобы принцип согласия соблюсти, вам, мои дорогие головы, я разрешаю всё, что пожелаете, с этим бунтовщиком сделать... Левая - начинай!
Бабья башчища тогда заулыбалася, воздушный поцелуй Явану послала, томно покривлялася и, изгаляясь явно, сказала:
- Ну, я прямо не знаю... Как можно такую душку пытать! Это же варварство натуральное!.. По всему поэтому, любимый Ваня, я перед смертушкой подарю тебе несколько сладчайших мгновений. Пускай напоследок будет тебе клёво!
И змеища губищи свои вытянула и розоватым туманом на Явана подула.
Медленно двинулась ядовитого тумана толстая струя, к клетке она подплыла, голову Ванину окутала, и как он задержать дыхание ни старался, но всё же сдался: вдохнул-таки в себя колдовской пар, и... нахлынул на него упоительный угар! Лишь в нави обманной похоже балдел Ваня, но то было растянутое во времени обольщение, а здесь оказалось в форме сгущения. Всё плохое оказалось им позабыто, тревоги были убиты, и не существовало более никакой напасти.
Во какой хлебанул Ваня сласти!
Была третья голова великой чародейкой, но в то же время не меньшею она оказалась злодейкой. Через времечко малое пары дурмана стали испаряться из сознания Яванова, и чем более они улетучивались, тем сильнее Ванюха мучился. А под конец, когда от сладостной дури не осталось и следа, истая наступила для него беда: все силы душевные как будто у Вани прокисли, и паруса воли его повисли. Было ранее от той отравы ему сладостнее сладостного, а стало ныне от отсутствия его гадостно-прегадостно. Совсем почитай Яванушка обессилел, в путах своих он обмяк, и почувствовал себя перед мощным драконом, как под пяткой червяк.
Только беда у лиха лишь начало! Тут и вторая голова свои истязания почала. А у измученного богатыря и передышки даже не оказалось, чтобы хоть какая-то силушка в его естестве набралась. Дунула жуткая морда на Явана пламенем красным, и принесла огневая струя ему муки ужасные. Вдохнул витязь внутрь себя того огня, и понял он, что все страдания телесные, им доселе испытанные, просто не считались... Неслыханной болью всё его тело налилось, и каждая его клеточка словно оплавилась. Такую муку мучительную испытать Яван никогда не чаял, и страшно он от чудовищной пытки закричал.
Даже повергнутые ниц черти, кои пластаясь по залу лежали, и те от крика Яванова содрогнулись и в пол вжались.
Долго ли, коротко испытывал ту муку Яван - неизвестно. Показалося ему, что целую вечность... Но вот кончилась сия мнимая бесконечность, и приблизился для нашего героя настоящий конец. Это главная драконья голова в себя воздуху побольше набрала, и... струёю пламени кровавого на человека подула! Полетела убийственная струя на истерзанного богатыря и уж почти до самой его клетки достала - да вдруг на месте и встала! Дул драконище да пыхтел, а его лютый огнь через черту перейти не хотел: от клетки недалече он тормозился и сам собою гасился.
Перестала главная башка пламя из себя испускать, со своими подбашонками переглянулась она недоумённо, да как рявкнут они все трое взбешённо:
- Кто посмел мешать правосудию?!!
И в тот же миг проявилась перед железною будою таинственная фигура - во всё тёмное закутанный чернец, а в руках он держал пред собою... Ловеяров заветный ларец.
Как увидел ларчик дракон, так назад он подался и в размерах аж поужался. А три его головы шеями начали извиваться да друг за дружку стали прятаться.
Хотел было аспид бежать оттуда, да не успел - неизвестный быстрее поспел: кнопочку на ларчике он нажал и капюшон с головы сорвал.
То был Двавл!
Да, то был он, низложенный царём князь-предстоятель и Яванов 'лепший' приятель, который одному ему ведомым способом в Борьянин терем попал и шкатулочку оттуда украл. В полнейшей тишине язвительно рассмеялся хитроумный идеист и сразу же, как по команде, крышка ларчика резко растворилась и... оттуда маленький, механический, в потешной одёже и с развесёлою рожей мужичок появился.
Заиграла смешная мелодия, и сия скоморошья пародия хулиганским голоском загорланила потешные куплеты, этим чудо-оружием в уши царя метя:
Как у нашего царишки
Вишь-ты, не было умишки.
Во ж балбес убогий!
В пузо ему роги!
Ай чючи́-чючи-чючи!
Лежит баба на печи!
Чешет себе лягу,
А мужик дал тягу!
И-и-э-эх!
Да на пол певун лядов как спрыгнет, ногами как дрыгнет и такие фуртеля пошёл отплясывать, что ёж твою в огород! И от сей лихой джиги, что выкобенивал этот прожига, ноги у дракона ходуном заходили. Он их было лапищами придержать попытался, да только зря старался, ибо и сам-то с трона он вдруг вскочил и ножищами засучил.
А старичишка, что ростом с хренчишко, ещё пуще по залу заколбасил и разудалым голоском заголосил:
Как у нашего царя
Денег было три рубля.
Тридцать лет он их копил,
И в один момент пропил!
Х-ха-а!
Аки-ку́ки-люки-бяк!
Как-то я пошёл в кабак,
И так я там напился,
Что в кружке утопился!
У-у-ух!
Тут уж мал-помалу и прочие черти, на полу валявшиеся и дохлыми притворявшиеся, на ноги повскакали и рассмеялись. А на их глазах драконище танцующий вдруг крутанулся и... в прежнего Чёрного Царя обернулся, и видеть, как пляшет грозный досель великан, было невероятно забавно. И, конечно, черти от смеху не удержались и так заржали, что Черняк в размерах сжался: ростом стал явно пониже и к земле на аршин поближе.
А тут и ещё куплетики подоспели от этого затейника:
Ах, царь, ты наш царь,
Ты нам мозги-то не парь!
Покажи себя ты,
Каркадил проклятый!
У́си-пуси-муси-тюк!
Как-то мне настал каюк,
Я в кувшин забрался
И в землю закопался!
И-й-я-а-а!
И ещё по кривейшей дорожке пошёл куролесить чудо-скоморошек. А царь - что странно, с совершенно серьёзной рожей, - чуть ли, пляша, не лез из кожи. И - дело удивительное! - чем убойнее он там плясал, тем менее становился: прямо на глазах весь съёживался. Видно, хохот презрительный его подчинённых, ранее трепетавших, а теперь потешавшихся, ещё более его унижал... Вот великанище за минуту и сократился: в ма-а-а-ленького такого карлика превратился. И едва лишь забавный царёк достиг сего роста, как скоморошек бойкий представление свернул, назад в ларчик скакнул, живо угомонился и... крышкою накрылся.
Заметался карлик по залу отчаянно, чем непочтенную публику рассмешил необычайно. Вот где черти над своим царём уменьшившимся вволю-то потешились, вот где души свои чёрные они отвели, лицезрея злоключения бывшего владыки. А царёк-то, царёк - по полу скок да поскок, ножками засучил, глазки повыпучил, и язык ещё вывалил. Вроде даже специально вёл себя дуракаваляльно.
Лишь один из бывших во дворце очевидцев над забавным паяцем не смеялся. То был бедолага Яван, который после жутчайшей пытки дух переводил и по́том жарким обливался. Ну а вельможи пекельные, те волю смеху на все сто дали: улюлюкали они, свистали, визжали, и как могли негрозного царя унижали. Даже коварный Двавл в стороне от этой травли не остался: тонкие свои губы он в презрительной усмешке скривил и за метаниями шута горохового с видимым удовольствием следил.
Ну а сим зрелищем, для себя упоительным, насладившись, он в ладоши трижды хлопнул, на потешного царька указал и вот чего приказал:
- А ну-ка фигляра сего взять и на цепь к трону привязать!
С хохотом и гоготом как можно лучше исполнили Двавловы подручные задание, им порученное: визжащего и царапающегося царька они поймали, в харю ему наплевали, оплеух и тумаков надавали, а потом ошейник на шею ему приладили и цепью к ножке трона привязали. Карлик же такому насилию как мог сопротивлялся: дрался он, пихался и кусался, а будучи привязанным, как собака на всех бросался.
Противно было на злобного карлу прикованному Явану смотреть. 'Да уж, - подумал он удивлённо, - всё закономерно: кто великим и ужасным себя другим представляет, карликом на самом деле является. Вот тебе и гигант, вот тебе и дракон... Воистину, обман - чертовский закон!'
И увидел Яван, как Двавл стопы свои к золотому трону направил. Шёл он с достоинством подчёркнутым, не спеша, посохом магическим пред собою стуча и свою особу к заветному месту приближая. И когда он мимо стоящего на карачках карличка шествовал, тот злобным гримасничаньем его приветствовал. Только подлый отпрыск не удостоил облажавшегося папашу и каплей своего внимания - он корону огромную с пола поднял и погладил любовно символ обладания... Правда, на сём стульчике покрупнее сиживали фигуры, а Двавл ростом был не с дракона. Тогда он посохом до трона дотронулся, и тот к обычному размеру вернулся. Ну, чёрт на стул сей присел, тяжесть злата монаршего на ладони взвесил и, уменьшив корону до нормальной величины... на спинку трона её повесил. Как на плетень горшок.
Для окружающей публики это был шок!
- Ну, Яван Говяда, - оборотился наконец к Ваньке Двавл, - отчего это твоя милость помалкивает? Ведь я тебя от смерти спас. Ещё бы секунда, и твоя душенька - фьють!..
Небыстро Яван змею ответил. Тяжёлым взглядом его он приветил, потом дух перевёл и таку речь повёл:
- А оттого я не рад, что сильнейший из вас есть на́больший гад. Знаю, что на волю ты меня не пустишь. А коли и посулишь такое чудо, то потребуешь от меня какого-нибудь худа. Али я не прав?
Волну смеха довольного вызвали слова Явана о воле, и даже главный идеист рассмеялся, а когда угомонился, то и говорит:
- Верно, Яван, верно. Я ведь не дурак и ничего не даю за так. Но!.. Я действительно тебя освобожу - слово даю! - коли ты мне в ножки поклонишся и поклянёшься быть моим слугою! Сделаешь так - как сыр в масле будешь кататься. Ну а коли нет - то извини, в последствиях себя лишь вини!
Тёмная тень на лицо змеелюбца тут набежала, и волна ропота по толпе чертей пробежала, а потом гнетущая тишина на залу снизошла. Не стал Яван особо в думу даваться, не стал и просить за себя да врагу поддаваться. Разомкнул он запёкшиеся уста и удостоил диктатора непреклонным ответом:
- Нет! Я своих решений не меняю. И повторяю - если я освобожусь, то тебя, Двавл, уж точно порешу, так что не тяни с моей казнью, пока я в твоей власти.
Шум и гам возмущённые прокатились по толпе, ибо поразились черти Яванову презрению перед лицом смерти.
Только сам Двавл их общего настроения вроде не разделял.
- Браво, Яван, браво! - он вскричал. - Вот за эту твёрдость духа я тебя и уважаю. Но... мой дорогой, героя ты из себя не строй, ибо знаю я одну штуковину, как тебя приневолить.
И он с трона степенно восстал, гордо выпрямился и в сторону стопы направил, где, всеми позабытый и позаброшенный, валялся труп Управора. Приблизился Двавл к убиенному братцу, над ним встал и посох к груди его приставил. Осветился посох фосфоресцирующим сиянием, и пошло в раздавленное тело чародейное влияние. Видно было даже, как поломанные рёбра в грудной клетке затопорщились, как фигура сплющенная округлилась, как совершил издохший князь вдох, и раздались в толпе придворных ахи и охи.
Открыл оживший главнокомандующий свои очи и удивился он очень, а потом, словно лунатик, с места поднялся и вокруг заозирался. Затем себя он ощупал, глянул на улыбавшегося Двавла и на привязанного карлу - и обо всём догадался, потому что за бока взялся и расхохотался.
- Вот оно, справедливое возмездие! - взгремел он весело. - Так-то ты, подлый папанька, меня за пленение Ванькино отблагодарил - ни за что ни про что жизни меня лишил! У-у-у, паскудник!..
И он на дёрнувшегося карлика замахнулся остервенело, да хотел к нему с расправою бежать, только Двавл того ему не дал, успев за шкварник удержать.
- Двавлуха!.. - обернулся тогда к идеисту вояка. - Спаситель! Брат! Как я, понимаешь, это... рад, что ты меня к жизни вернул! Всем я тебе обязан! Что хошь для тебя сделаю - только приказывай!
И уж было ножки полез ему приобнять, однако комбинатор Двавл решил этого не допускать. Согнувшегося пред ним Управора он перехватил, живо его разогнул и на весь зал речь толкнул:
- О дорогой брат мой, герой Управор - не тебе предо мною спину гнуть полагается, а совсем наоборот! И пусть ведает весь народ: не я, а ты достоин вполне быть владыкой планеты! Да! Ты, брат, крут, ты брав - так бери Воролад и правь!
У изумлённого Управора все мысли в буйной голове зависли. Посмотрел он очумело по сторонам, судорожно сглотнул, по-совиному моргнул и громко икнул. Никак не мог он сразу уразуметь, что ему ныне делать.
А хитрюга Двавл меж тем дале витийствовал:
- Но! Братуха - но!.. Лишь я, жрец Световора, по древнему нашему закону и свыше дарованным мне правом могу короновать на царство! Лишь мне одному, а более никому, дана такая власть - устанавливать царскую власть! И я выполню свой, не побоюсь этого слова, священный долг! Осталось тебе ждать недолго...
Раздались оглушительные овации, и претендент на царство с медвежьей грацией принялся во все стороны кланяться, ножищами стал шаркать и ладонями по груди шваркать. Ну никак не ожидал он такой удачи.
А той порою Двавл уже к трону за короной смотался. Вот он символ власти приподнял, воздел его над Управоровой главою и... вдруг остановился и к братцу обратился:
- О Управор, мой дорогой, пока ещё не царь ты, одно сейчас мне обещанье дай ты! Таков ведь стародавний наш обычай: кто повышение по службе получает, тот просьбу выполнить любую обещает!..
Надменно усмехнулся коронуемый и снисходительно просителю кивнул:
- Да всё что хочешь... Я лишь буду рад!
- Ну что же, ладно. Так обещай мне: что захочешь ты себе взять - мне отдай! А я с той штукой волен поступать, как знаю...
Очевидно, терпение Управорово к концу уже подошло.
- Даю, даю такое обещанье! - он рявкнул. - Что хошь бери в обмен коронованья!
Усмехнулся тогда верховный жрец и на нервах игрец этак криво, Ванюхе подмигнул игриво, а потом корону над башкою Управоровой возвысил и торжественным голосом провозгласил:
- Именем Световора провозглашаю князя Управора царём пекла, владыкой ада и государём всего Воролада! - и он чуть ли не по самые уши братцу корону нахлобучил, после чего заорал прямо безумно: - Слава новому царю!
И вся там присутствовавшая публика громко и яростно его в славословии поддержала:
- Слава Царю разудалому!
- Управору-царю - виват!
- Да здравствует Главный Гад!
- Он ныне - Главный Дракон!
- Он теперь власть и закон!
- Он самый сильный и рьяный!
- Он - победитель Явана!
- Нету его круче!
- Управор - царь могучий!
И, слушая такие лестные про себя восклицания, возгордился новоявленный царь несказанно; взирал он на всех тузом, выпятил грудь колесом, харю спесивую сквасил и ухмылкою её разукрасил. Прям стал не царь, а индюк-индючина, новый пекельный властелин без чина. А вокруг него черти в пляс пошли, музыка заиграла торжественная, и веселье забурлило бешеное.
Лишь Яван не выражал никакого восторга, да бывший царь, а ныне карлик, словно пёс, прикованный к трону, фыркал на колобродню эту злобно и на сынков подлых глазёнки пучил.
Не буйствовал и Двавл. И хотя на харе своей он искреннее довольство явил, но, если присмотреться, губами он при этом шевелил. И ежели бы слышал его царь Управор, то удивился бы он очень, ибо вот какие словеса испускали змеиные уста его братца: 'Радуйся, радуйся, липовый царь... но не думай, что будешь здесь править. Ты - глупая голова, а я - мудрая шея, и править будет тот, кто умнее'.
Между тем, когда вал вопиющей лести и блеск угодливой прелести достигли, казалось, апогея, за копошившегося у его ног карлу зацепились походя очи дюжезлодея. Увидал царственный сынок, что папаша его величию не радуется, и гневу он вмиг предался.
- Это кто тут ещё ползает?! - взгремел Управор грозно. - Неужели великий Черняк?! А мне показалось, что это червяк. Ха-га-га-га-га!
И все остальные его в ржаке поддержали. Уж очень они возрадовались, как новый царь унижает старого. И ещё пуще разгорелось веселье, когда тот карлика за цепь подтянул к себе, а потом ногу на хребет ему установил и папашу к полу придавил.
Завопил уродец от боли, заверещал, а Управор его при всём народе поучал:
- Али забыл ты, козлина, как меня тут давил, а?! Ныне очередь пришла моя. На! На! На!..
И чуть было в пол не втоптал визжащего урода. А затем ножищу со спины его снял, перед рожей урода её поставил и такое условие карлику объявил:
- А ну целуй мою ногу, царская морда! Коли оближешь её со тщанием, то я пред всей публикой обещаю: все твои прегрешения прощу и за город тебя отпущу!.. Даже повышение тебе дам. Ты же у нас был бесчинный, а тут дорастёшь аж до первого чина. Ха-га-га-га!
И так, скотина, опять зареготал, что аж за пузо взялся. Ну и грянули за ним все прочие, до чертячьих забав охочие; а когда уродец и впрямь ногу Управорову полез лобызать, так многие от хохоту даже на пол начали падать.
И вдруг ярое рычание оборвало злое веселье. А это, оказывается, Черняк Управорке в ногу, точно бульдог, впился.
- Ы-ы-ы! - тот вопил. - В три коряги ядрёный рак тебя перережь, проклятый клещ! Ух же и припиявился, собака! А-а-а! Убрать эту пакость! У-у-у! Уволоките его отсюда! Ай!..
А сам по чём попало карлу колотит, от себя его отрывает, да только ничего у него не получается.
Ну, тут подручные со всех сторон набежали, глотку карлику пережали и только тогда его от царской ножки оторвали.
- Бейте его! - вскричал Управор бешено.
Оголил он незамедлительно свою голень, глядь - а там кусок кожи с мясом от тела оторваны, и кровища из раны бежмя бежит.
- Кто мне плоть-то заживит? - взорвался раненый. - А ну живо, твари!
Подбежал к нему некий чёрт - видно легка́рь, здоровье ворачивающий, - и колдовать над вавою царёвою начал: руками вокруг голени уязвлённой поводил, зелёным сиянием, из ладоней исходящим, ногу осветил, дунул на неё, плюнул, потом руки отнял - а раны как не бывало! За ручки тогда подручные на ноженьки царя подняли, а другие послухи совсем уже Черняка добивали. Не выл он больше, не кричал, а остатки сознания утерял и мешком на полу валялся.
- Прекратите эту гниду колотить, - повелел Управор. - А то раньше срока отдаст концы! Так... В предбанник его, молодцы́! Пускай музыкой сфер насладится! Уволочь эту сволочь!
Холуи тогда цепь отсоединили, тельце уродца крючьями подцепили и с глаз долой его уволокли, а новый тиран на заключённого Явана обратил наконец своё монаршее внимание.
- Ага! - он сказал. - А вот и мой трофей! Что мне с ним сделать посоветуешь, Великий Змей?
Это он к Двавлу за вразумлением обратился.
Ну, тот конечно не смутился, за словом в карман не полез и вот чего братцу посоветовал:
- Я так полагаю, ваше величество, что нам качество более надобно, чем количество. Изрядный экземплярец, этот Яван, редкий, и я считаю, что его на нашу сторону надо привлечь... Ну а нет, так в душемолку на помол - делов-то...
- Ну-у... А может, его в расход? Вместе с тем уродом?
- Хм! - усмехнулся идеист. - Попытка не пытка, зато пытка - попытка. А пыточки у нас всегда есть про Явашкину честь. Да и не только про его...
И Двавл в ладоши хлопнул два раза, усмехнувшись притом загадочно.
Муторная музыка заиграла, и откуда-то сверху, извиваясь в путах как змея, появилась... связанная Борьяна! Она на вертикальном бревне висела, будучи к нему притянутой спиною. Руки у неё вывернуты были назад, ноги внизу стянуты прочно, зато голова оставалась свободною, лишь кожаный ремень перетягивал её рот, чтобы, наверное, ни одно слово не вырвалось из её глотки.
Сердце у Явана ухнуло в яму, когда он увидел Борьяну в столь жалком состоянии. Было ясно, что ей крепко досталось: оба глаза у красавицы оказались подбиты, алые её губы были в кровь разбиты, и всё её тело ладное, лохмотьями слегка прикрытое, синяками и ссадинами было покрыто.
- О, моя милая княжна, что я вижу, какая досада! - воскликнул сочувственно Управор, едва Борьяну увидал. - Ай-яй-яй!
Подпрыгнул он с трона, к пленнице подошёл, цокая языком вокруг неё обошёл, и приказал повелительно:
- А ну-ка освободить главыршу Борьяну! Что за дела? И кто приказал?..
Да только Двавл тут руку поднял, холуёв остановил и не преминул царю возразить: