Я помню, что впервые по-настоящему увидел её вечером нашего второго дня, когда мы сидели, прислонившись спинами к тёплой покатой скале и смотрели на огненную рябь на заливе, и она склонила голову к моей голове, касаясь лбом моего лба, - её виски и щёки в рыжих веснушках тонко пахли, - чем, солнцем? - которое просвечивало её открытое летнее платье в апельсиновых и гранатовых разводах, - она поднялась и пошла впереди меня, а я не мог отвести глаз от её плеч, спины, ног, покрытых ровным золотистым загаром, - и всё же отводил, потому что ещё боялся выдать свою нечаянную страсть, и брал её дружески за руку или обхватывал непринуждённо за талию, моля Бога, чтобы руке не передался мой тайный трепет, - под сумрачными сводами собора, куда мы зашли только потому, что он оказался у нас на пути, дрожала хрупкая тишина, в которую вторгались наши гулкие вздохи и шаги по полу, расчерченному прямоугольниками могильных плит светлого камня, - она остановилась у старого дубового распятия и одними губами прочла Отче наш, потом стала читать надписи на могильных плитах, а я стал считать горящие свечи, загадав: чёт значит, что она меня любит, - вышел нечёт... - когда мы вышли к набережной, часы на площади пробили полночь, - было тепло, сладко и влажно пахли цветники, едва заметное дуновение доносило запах соли и дым костра, - в порыве захлестнувшей меня беспричинной радости, - чтобы дать ей выход или скрыть её? - я принялся бросать в море небольшие камни, которые находил наощупь в воде, зайдя в неё по щиколотку, - она наблюдала некоторое время за мной, потом подобрала в темноте первый попавшийся камень, бросила его, - в накатывающем ропоте лёгкой волны я не услышал всплеска, - повернулась и пошла по направлению к площади, где была наша гостинница, - когда я скорым шагом нагнал её, она остановилась, - её руки были прижаты к груди, беглая улыбка говорила мне, что она не видит меня...
Мы познакомились в столовой нашей гостинницы, в полумрак которой я вошёл с залитой ослепительным солнцем мощёной площади и остановился, потому что не мог ничего различить за наплывшими на глаза клубами белёсого тумана, - а когда в следующее мгновение я увидел молодую женщину в синем за одним из столиков в глубине пустой столовой, которая смотрела на меня как на своего давнего знакомого, чьё имя она забыла и теперь раздумывает, стоит ли его окликать, - её глаза вспыхнули холодным огнём и опустились, - я совершенно точно знал, что не уйду, не заглянув в её глаза, не увидев снова их холодного огня, - я сделал несколько шагов по направлению к столику, - женщина делала вид, что читает лежащую перед ней газету...
Следующие десять дней мы не расставались, - мы гуляли по узким улицам, по набережной, по ботаническому саду, несколько раз заходили в кино, - но всякий раз уходили с половины, - заходили в местный музей, - изваяния, керамика и монеты, - обломки чужого времени, говорившие о подробностях, до которых никому теперь не было дела, - там было прохладно, гулко и пусто, и мы сидели, обнявшись, на жестких скамьях, пока нам не надоедали любопытные взгляды скучающих смотрителей, - в лодке, взятой напрокат, отплывали в море, и, бросив вёсла, часами качались на лёгких волнах, и нежились на закатном солнце, и ныряли, пытаясь достать дна, - стройная, сильная, зеленоглазая, с каплями воды, дрожавшими на тёмных изогнутых ресницах, она переводила дух, держась за борт лодки, туго стягивала волосы и снова ныряла, - с ней мне было необыкновенно легко, - потому что она благосклонно позволяла мне говорить всякий вздор или молчать? - и вместе с тем, мучительно, - она ничего не говорила о себе, оставаясь зовущей и тревожащей тайной, - недоступной, даже когда она разрешала мне целовать себя, - в погребе одной закусочной, где мы ели тронутый прозеленью сыр, оливки, перец, и пили красное вино, где пахло сыростью и свечи не могли рассеять полумрак под тяжёлыми каменными сводами моего рассказа об альбигойских войнах, она попросила меня рассказать, о чём я думаю, когда смотрю на неё, - и я надолго замолчал...
На одном из скалистых склонов в верхней части города было кафе, куда мы несколько раз заходили пить кофе и минеральную воду, - за ним находилась небольшая веранда со столиками, между которыми стояли кадки с цветущими лимонными деревьями, - веранда заканчивалась невысокой каменной оградой, - на ней всегда сидели голуби, а за ней был отвесный обрыв, на уступах которого пытались удержаться колючие лозы ежевики, - в наш последний день она долго смотрела с этой веранды вниз, на чешуйки черепичных крыш, сбегающих к заливу, - на вытянувшуюся вдоль залива набережную, на светлое мелководье, неровно переходящее в тёмную зелень глубин, - там стояли на якоре несколько небольших судов, - на изливающееся со всех сторон небо, которое было безгранично, так что всё остальное казалось обрамлением его, - потом допила кофе и сказала с какой-то отрешённостью, что завтра она уезжает, потому что наконец получила бумаги, которые ждала, - помолчала, затаённо любуясь отражением яркого синего неба в стёклах веранды, - и добавила, что мы больше не увидимся, но что сегодня ночью мы в последний раз пройдём по городу, - и выйдем к набережной, чтобы бросить в море камни, веря, что это наши сердца, которые лягут на гладкий песок мелководья близко одно к другому, - мы убедились бы в этом на рассвете, если бы могли отличить их от других камней, - и она будет моей до рассвета, - потом она поднялась и ушла... - то, что она может уехать, - просто уехать в поезде, прижимая ладонь к вагонному окну, с неуловимой улыбкой на губах, - и исчезнуть из моей жизни так же безвозвратно, как неожиданно она в ней появилась, я понял только на следуюший день на вокзале, - я поцеловал её мягкие безучастные губы и мне вдруг безумно захотелось, чтобы они разомкнулись и я бы услышал её голос и разрыдался, но она так ничего и не сказала...