По набережной мечется человек в чёрном бархатном пиджаке и немыслимом вишнёвом берете, которого прохожие поначалу принимают за художника или фотографа, но, немного послушав, принимают за олуха царя небесного. И олух этот вскидывает руками и страстно молит глубоким грудным голосом:
- Ну, погодите! - ну, что же вы всё время торопитесь! - что вам стоит замереть на час, на другой, на третий? - я бы тщательно и бережно запечатлел вас в моей памяти во всех мыслимых и домысленных подробностях! - и я бы додумал ваши брошенные на полдороги мысли и домечтал ваши оставленные за несбыточностью мечты!...
И вот попадается ему косматый бродяга со склянкой пива в руке, который никуда не торопится. И, - пока дрожащий от нетерпения и не до конца верящий в свою нечаянную удачу олух впивается в бродягу глазами, обходит того кругом, и не то кусает свои иссохшие губы, не то страстно шепчет, - а что шепчет, того не разобрать, - бродяга не спеша допивает своё пиво, небрежно швыряет склянку в реку, оттирает засаленным рукавом распухшие губы, усаживается на каменную скамью, подставляет багровое лицо в запёкшихся ссадинах мягкому закатному солнцу и блаженно прикрывает глаза... - а про себя думает: И ведь не исключено, - совершенно не исключено! - что этот олух довольно знатная особа, путешествующая, - соответсвенно литературным обычаям прошлых веков, - инкогнито, то есть: в одиночестве, без копейки денег, куда глаза глядят... - словом, как я, но немного не в себе...