Как знать тебе, что ждет за поворотом,
С каким лицом увидишь ты судьбу,
Быть может перегонишь ты кого-то,
А может быть и вылетишь в трубу,
Роняя капли ледяного пота.
Но как судьбы предвидеть эти лица,
И вовремя и к месту вдруг понять,
Довольно, здесь пора остановиться, -
А здесь - скорее бег свой разгонять,
Чтоб, ввысь взмывая, насмерть не разбиться.
Но как судьбы предвидеть эти лица,
И вовремя и к месту вдруг понять,
Довольно, здесь пора остановиться, -
А здесь - скорее бег свой разгонять,
Чтоб, ввысь взмывая, насмерть не разбиться.
Это было раннее утро воскресного дня, когда он позвонил в нашу дверь. Открыл отец и он сказал: Здравствуй, Володя, я пришел за сыном. Меня быстро накормили, одели и выпроводили - пойдешь с крестным.
Конечно, ранний подъем был для меня мучителен, я был хмур, но утро было холодным, сонную тяжесть в сознании как рукой сняло, и я заметил, что мне было хорошо от этого нового ощущения. Сначала мы шли молча, как двое взрослых людей, идущих с какой-то давно известной им целью. Он, наверное, подбирал слова. Спросил сколько мне лет. "Двенадцать" - сказал я. "Гм" покачал он головой, так будто не знал. Я почти не помнил его.
- В последний раз тебе было года четыре, когда мы виделись. А вот какой ты вымахал.
- Да, - ответил я.
- Знаешь, куда мы идем? - спросил он практически без вопросительной интонации. В ответ на мой отрицательный кивок сказал, - В церковь.
Что-то смутное овладело мной. В ответ на слово "церковь" ничего не возникло, ничего не представилось, что-то туманное невнятное. Церковь. А что это такое - церковь? Купола, кресты, женщины в платочках, мужчины с шапками в руках.
Еще долго мы шли молча по пустым улицам, перешли мост и стали подниматься на взгорье. Он опять не мог подобрать слова или не хотел ничего говорить. Но мне было хорошо, какое-то ощущение приключения и особенности овладело мной. Я, подросток, шел в неизвестное и делал то, чего другие не делают, есть ли что-либо заманчивее в таком возрасте.
Свернули, прошли квартал и за поворотом показались белые стены каменной ограды. Здесь все было по-другому. Откуда не возьмись много людей, снующих туда и сюда с озабоченными лицами, неровный строй просящих подаяния. Перед входом на церковный двор, он спросил меня: "Креститься умеешь? Делай все, как я". Встал справа от меня, взял мою руку, свернул щепотью и осенил "Во имя отца и сына и Святого духа".
Затем повел меня к церкви. Всю службу я стоял где-то в углу около свечника, к которому подходили люди, обжигали низ свечей, ставили и, крестясь, уходили. И всю службу мне хотелось сделать тоже самое, с завистью следил я за девушкой, которая чистила подсвечник и откидывала огарки.
Крестный стоял, крестился и кланялся, откуда-то сверху слышалось красивое пение, что-то громко и нараспев говорили. Все было непонятным, но возвышенным, я оказался в мире, говорящем на другом языке и по-другому, почти на другой планете. Как подходил к кресту уже не помню, ног почти не чувствовал, они затекли, и, переваливаясь, я медленно прошагивал в веренице людей.
При выходе крестный поймал мой жадный взгляд на свечах и сказал: "Мы свечу не поставили и служба кончилась". И вдруг спохватился "Слушай, а крест-то на тебе есть?"
"Нет"
"Ну-ка быстро", - и мы пошли в церковную лавку.
Это был красивый крест, у него был вкус, у крестного. Вернувшись домой, я разделся по пояс и долго любовался собой, будто на мне висел аттестат зрелости. Почему-то я казался себе крутым, с бечевой на шее и золотосеребряным крестиком на груди. Бечева напоминала мне какую-то веревку, а веревка - всех здоровых мужиков - моряков, бурлаков, и даже палачей.
На обратном пути мы с крестным зашли попить кофейку, и это опять польстило мне, я взрослый, мы сидели с ним на равных, я пацан, и он здоровый мужик. Интересно, сколько ему лет? Но я не стал спрашивать как он меня, наверное, столько же, сколько и папе - лет тридцать пять, тридцать шесть.
Мы говорили о том, как дела у меня в школе, но не так как с родителями, а как будто, это была наша с крестным школа. Мы не знали, какой порядок должен быть там, мы знали только то, что она - вместилище несправедливости и жестокости. Да, мы рассуждали о порядке, о том, что он должен быть, и он должен основываться на законе, законе добра и любви.
Должен ли я драться? Конечно, мама сказала бы мне - ни в коем случае, надо договариваться, а батя - бей и не хнычь. С крестным не так. "Можешь ли ты драться не чувствуя ненависти?" - спросил он меня. Видишь ли ты все во время драки или ослепший от страсти, ты бьешься, не видя опасности? Ты должен не только победить, ты должен сохранить себя для будущих драк. Эвона как!
Он вернул меня к обеду. Мама пригласила нас обоих к столу, но он отказался и откланялся.
За столом меня спросили, как я провел время, и я сдержанно сказал что хорошо, еле скрывая свой восторг. Но я все равно выдал себя вопросом: "Мам. А почему он раньше не приходил?" "Лучше спроси, почему он сейчас пришел", - непонятно ответила мама.
Прошло целых полгода, и все это конечно стерлось у меня из памяти другими яркими событиями бойкого отрочества. И вот уже ранним весенним воскресным утром спросонья я услышал, что кто-то стучит в дверь. Открыв, я с удивлением обнаружил крестного и, уже многое понимая, без слов собрался и вышел с ним.
Опять молча, как взрослые, мы шли поеживаясь в храм по зябкой поземке. Опять забыли купить свечи. Но в этот раз я был в подаренном мне крестике.
Я все как-то хотел начать разговор и не находил подходящих слов. Только у подъезда я смог выпалить: "Я научился." Он сделал вопросительное лицо. "Я научился драться без ненависти". Он одобрительно кивнул и мягко махнул рукой, прощаясь и отпуская меня.
Зайдя в дом, я обнаружил весьма раздосадованную маму: "Где ты был? Я с ног сбилась искать тебя?"
"Мам, что ты ругаешься. Крестный забрал меня, мы вернулись из церкви. Посмотри в окно, он еще на улице".
"Что ты говоришь, сынок", - вскрикнула мать, прикрыв от ужаса рот рукой. "Какой крестный! Его уж месяц как нет в живых", - и осеклась, еще сильнее зажав рот рукой.
Больше со мной такого не было, хотя мама не верит мне. Нет, я сам стал вставать и ходить в церковь. Нечасто, но всегда отдавая себе отчет во всем, что произошло и происходит.
Не знаю, рядом он в это время или нет. Хотел бы я этого? Скорее да чем нет. Меня бы это успокоило тем, что там ему хорошо. Впрочем, раз он не приходит, значит, его здесь ничего не беспокоит, а это значит, наоборот, ему там действительно, если уж не хорошо, так спокойно. Спокойно за меня и незачем больше возвращаться.