Среди восточных запахов и звуков,
среди бедлама лавок и витрин,
заметил я запястье и флейту из бамбука...
Наверно о таком писал когда-то Грин.
Вся жизнь застыла между дрожащим миражом.
Поднялись кверху зонтики, как жёлтые ромашки.
Свернулась сразу улица нефритовым ежом,
зависли, проливаясь на землю чаем, чашки.
Два алых лепестка, раскрывшихся на вдохе
нашли в бамбуке щель...
Всё отошло на задний план: эпоха,
залив, закат, отель.
Заговорила вдруг свирель
протяжным тонким свистом,
исчезли грязь и язвы портовых кабаков.
Глаза, как два агата волнующие близкие...
Квартал, не предназначенный к забавам моряков.
Прозрачное лицо! Таких давно не видел.
Чуть сбоку освещённый овал меловых скул.
Из мрамора такие когда-то резал Фидий,
и то бы обманул.
А я смотрел и впитывал цветок красивых губ,
по линии плечей шафрановую стрижку.
- Эй, друг, - сказал прохожий, - не хватит медных труб
и пары крейсеров - забрать себе малышку.
Я понял, порт и гавань - оправа этих глаз,
а город бы вообще без них не состялся...
Не хватит денег мира порвать вот эту связь.
Убили бы того, кто просто попытался бы.
И тонкий дым жаровень, и запахи колбас
пропали, будто не было в чаду ночного рынка.
Свирель всё тихо пела. Как слушала толпа!
Но девушку слепую позвали вдруг - Полинка!
Бамбуковая палочка затихла, словно плёнкой
задёрнул авансцену триадный местный вождь...
...А джонка с красным парусом бросала порт Гонконга
на тихий мелкий дождь.

      10.01.2012 Гонконг