Анри Пиренн и "что на самом деле"

  Рассуждая о причинах упадка Античной цивилизации, нельзя обойтись без упоминания идей Анри Пиренна, бельгийского историка начала XX века, которые изложены в его книге "Магомет и Карл Великий" (в русском издании "Империя Карла Великого и Арабский Халифат. Конец Античного мира"). В России эта работа стала популярной среди широкой публики в отрыве от той научной дискуссии, в контексте которой она была написана. Люди, которые особенно не вникали в тему перехода от Античности к Средневековью, видят в этой книге некий изолированно стоящий горный пик, который не столько уточняет, сколько "напрочь опровергает" картинку "заката Античности" из школьного учебника. Далее мы (1) разберем, что на самом деле сказал Анри Пиренн, если вычесть из его книги полемические перегибы. (2) Проясним, из контекста какой именно дискуссии вырвана его книга. И, наконец, (3) выясним, опираясь на работы более современных историков, в какое именно состояние пришла цивилизация в V-VII вв. на Западе и на Востоке Средиземноморья. Нетерпеливых читателей заранее хочу успокоить, что привычная картинка из школьного учебника в целом верна и, если вам не слишком хочется читать Пиренна, то можно без этого обойтись.

  

  1. ЧТО СКАЗАЛ АНРИ ПИРЕНН

  

  2. ПИРЕНН В КОНТЕСТЕ ДИСКУССИИ "ГЕРМАНИСТОВ" и "РОМАНИСТОВ"

  

  3. УОРД-ПЕРКИНС О ПОСЛЕРИМСКОМ УПАДКЕ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

  

  4. ОТМИРАНИЕ АНТИЧНОЙ КУЛЬТУРЫ И ГЛАВНЫЙ ТЕЗИС ПИРЕННА В ТРАКТОВКЕ ПИТЕРА БРАУНА

  

  

  Иллюстрация 1. Анри Пиренн (1862-1935) - бельгийский историк, специалист по экономике средневековых городов. Член-корреспондент Академии Наук СССР.

  

  

  

1. ЧТО СКАЗАЛ АНРИ ПИРЕНН

  

  Согласно Пиренну, греко-римская цивилизация на Западе продолжала существовать под германской "крышей" в течение VI-VII вв. Настоящим ударом по Римскому миру была арабо-мусульманская экспансия, которая привела к разрыву привычных экономических связей в Средиземноморье и резкому сокращению морской торговли, главного источника богатства в те времена. Это уничтожило "античную глобализацию", отбросило экономику Западной Европы на уровень натурального хозяйства и вызвало наступление Темных веков.

  

  Следует понимать, что для Пиренна доказательство сохранения римской цивилизации под властью германцев -- это не самоцель, а вспомогательный аргумент. Главная мысль Пиренна состоит в том, что ключевую роль в истории Европы сыграло арабо-исламское вторжение в Средиземноморье, а не предшествующий погром, учиненный германцами. Германцы снизили общую планку цивилизации на Западе, но не изменили ее характер и не привнесли ничего нового. Творческий вклад германцев проявился много позже, когда Европа стала выбираться из Темных веков, отказываясь от "пережитков Античности" и перестраивая свою жизнь на новых началах.

  

  

  Иллюстрация 2. Средиземноморье в 500, 600 и 750 гг. (Использованы карты с сайта Ian Mladjov's Resources).

  

  Самый главный, "железобетонный" аргумент Пиренна лежит не в прошлом, а в настоящем: тот факт, что большая часть европейской территории Римской империи ныне населена романоязычными народами. Это значит, что в областях Европы, обжитых античным человечеством, смены населения не произошло и немногочисленные германские варвары ассимилировались в первые же века после завоевания. "Романия по-прежнему продолжала существовать, за исключением территорий, расположенных на границе империи, по линии Рейн - Дунай, то есть провинций Германия, Реция, Норик и Паннония; вторгнувшиеся, точнее, хлынувшие сюда со своих земель германцы вытеснили местное римское население в южные районы империи". [Пиренн 1937, с.165-166] "Романия потеряла свое культурное влияние лишь на территориях, относящихся к последним захватам Римской империи и являвшихся защитными бастионами, прикрывающими путь к Средиземноморью. ...А на остальных территориях культурная целостность Романии сохранилась, да иначе и быть не могло. Римская империя осталась страной римлян". [Пиренн 1937, с.17]

  

  Согласно Пиренну, в западной части Империи просто произошла политическая перестройка: германцы заняли место военно-политической верхушки, но при этом они признавали верховенство императора в Константинополе и старались как можно меньше вторгаться в жизнь римского населения, в том числе -- в оставшуюся от Империи фискальную систему. Германские короли "для римлян ... были всего лишь римскими военачальниками, которым доверено руководить гражданским населением. К римлянам они обращались именно как римские военачальники; и они гордились римскими титулами; достаточно вспомнить, какой торжественной церемонией с целой кавалькадой сопровождавшей его свиты отметил Хлодвиг присвоение ему титула почетного римского консула. При Теодорихе все было скромнее: он был римским вице-королем и издавал не законы, а указы. Готы занимали командные посты только в армии; там же только продолжали действовать готские правила и традиции. Все гражданские должности занимали римляне, и вся римская система управления была в максимальной степени сохранена". [Пиренн 1937, с.23]

  

  Пиренн, разумеется, никоим образом не отрицает упадок цивилизации в регионах, оказавшихся под контролем варваров. Он лишь стремится доказать, что там не произошло замены римской цивилизации на какую-то иную, "германскую". Все, что еще работало, что не было разрушено до конца, оставалось римским. Никакого "исторического творчества" со стороны германцев в Италии, Галлии и Испании в те времена не наблюдалось.

  

  "Таким образом, королевства остготов, вестготов, вандалов и бургундов управлялись на римский манер. Никаких "германских принципов" здесь не было и в помине. Новые короли сохранили старую систему управления, хоть эта копия была далеко не совершенной. Было введено лишь одно новшество: за военную службу не платили, поскольку германцы были наделены землей. Благодаря распределению земли между всеми, кто подпадал под воинскую повинность, государство было освобождено от необходимости иметь огромный военный бюджет, что совсем недавно тяжелейшим бременем ложилось на население. ...все, что сохранилось и продолжало функционировать, было полностью римским. От германских институтов, от народных собраний, на которых присутствовали свободные люди, не осталось и следа". [Пиренн 1937, с.56]

  

  Пиренн показывает, что западные варварские королевства практически во всех аспектах своей жизни сохраняли позднеримский облик, а развитие если и шло, то в рамках тех тенденций, которые наблюдались еще до варварского завоевания. Изменения вели эти общества не в сторону будущего западноевропейского феодализма, а в сторону византийских порядков, под непосредственным влиянием Восточно-Римской Империи. Это влияние обеспечивалось интенсивными торговыми и культурными контактами. "Средиземноморское единство, являвшееся важнейшей чертой античного мира, сохранилось и продолжало проявляться в самых различных областях и в самых разнообразных формах. Усиливавшаяся эллинизация Востока не мешала ему продолжать оказывать влияние на Запад посредством торговли, искусства и религиозной жизни со всеми ее превратностями. В известном смысле, как мы убедились, Запад все больше перенимал черты Византии, так сказать, византизировался". [Пиренн 1937, с. 167-168]

  

  Если обобщить, то западная часть Римского мира превратилась в политическую, экономическую и культурную периферию грекоязычной Восточно-Римской Империи. Причем статус этой периферии был не слишком высоким. Пиренн пишет о торговой колонизации Запада коммерсантами с Востока: греками, сирийцами, евреями. Достаточно упомянуть, что основным товаром, который "опростившийся" Запад направлял на Восток в обмен на многообразные продукты цивилизации, были рабы. "Мы можем сделать вывод, что на побережье Тирренского моря велась существенная по объему и значению торговля рабами; нет никаких сомнений, что суда, привозившие с Востока на Запад пряности, шелк и папирус, назад везли рабов". [Пиренн 1937, с. 112] К этому выводу он приходит и в другой своей работе ("Средневековые города и возрождение торговли"): "Среди возможных предположений, одно из самых вероятных состоит в том, что по большей части груз состоял в человеческом товаре, т. е. в рабах. Торговля рабами не прекращалась во франкском королевстве до конца IX века". [Пиренн 1927, c.21]

  

  Пиренн предпочитает не развивать эту мысль, но очевидно, что после краха Империи, роль Запада в международном разделении труда была примерно такой же, как роль Черной Африки в эпоху плантационного рабства. Напомню, что рабов-африканцев для вывоза в Америку в XVI-XVIII вв. отлавливали, в основном, не сами европейцы. Они оплачивали услуги местных царьков, которые продавали им частью -- собственных подданных, а в основном -- пленных, добываемых в войнах и набегах. Царьки при этом могли накапливать изрядные богатства, что наводит нас на более реалистичный ответ об источниках золота, которое Пиренн находит в распоряжении варварских королей VI века. Сам Пиренн пытается объяснить это богатство упорядоченным сбором торговых пошлин. Однако накопление монеты на Западе могло быть связано только с профицитом внешней торговли. Зная, что самым востребованным на Востоке западным товаром были рабы, этих рабов должно было продаваться такое невообразимое количество, чтобы не только компенсировать стоимость ввозимых с Востока предметов роскоши, но и дать прибавку, оплаченную золотом. Скорее всего, эти златообильные короли просто получали свою долю за крышевание работорговли.

  

  Рабы, как можно предположить, добывались не только в ходе внешних и междоусобных войн (как предполагает сам Пиренн), но и входе безнаказанной деятельности разбойников и пиратов, а также продажи подданных за долги и налоговые недоимки. Думаю, что реальный статус и реальная защищенность безоружных римских простолюдинов под властью варваров не слишком отличались от таковых у нетитульного населения Чечни времен Басаева. Наверняка любой "самурай", имея недостаток в наличности, мог восполнить его, захватив и продав первых попавшихся "ничейных" бедняков. И даже при формальном запрете на это со стороны призрака государственной власти, он легко мог остаться безнаказанным, поскольку проданных тут же увозили в Византию многочисленные агенты восточных торговых домов.

  

  Кстати, для многих потомков римлян, вывоз в процветающую цивилизованную Византию был, вероятно, улучшением судьбы, по сравнению с выживанием в варварской постапокалиптике. Не исключено, что некоторые отчаявшиеся люди могли продаваться восточным купцам добровольно, в обмен на эвакуацию. Вероятно, экономический ренессанс средиземноморского Востока в те времена во многом подпитывался потоком дешевой рабочей силы с Запада. И наоборот, прогрессирующий упадок Запада мог быть вызван этим кровопусканием и сопровождающей его дезорганизацией экономики. Вполне возможно, что, вопреки мнению Пиренна, именно сокращение этой прибыльной торговли из-за вмешательства арабов (которые предпочитали не покупать рабов, а добывать набегами), позволило Западу оправиться, накопить демографические ресурсы и, под властью Каролингов, восстановить могучую империю.

  

  Этому жалкому состоянию "цивилизации" на Западе, естественно, сопутствовал и колоссальный упадок культуры, который Пиренн не отрицает. Напротив, он полагает, что в сфере культуры упадок шел "быстрее, чем в других областях жизни, поскольку, и это следует понимать очень четко, варваризация имела даже более катастрофические последствия для духовной культуры, чем для культуры материальной. Процесс этот наблюдался во всех варварских королевствах, возникших в Западном Средиземноморье, и его можно назвать упадком внутри упадка, упадком внутри человека, живущего в обществе, находящемся в упадке". [Пиренн 1937, с.136]

  

  Таким образом, из книги Пиренна вовсе не следует, что античная цивилизация "процветала" под властью варварских королей. Он писал не просто об уже свершившемся упадке, но об упадке как продолжающейся тенденции; упадке, который прогрессирует из года в год. Для него лишь важно, что эта груда развалин состояла исключительно из обломков римской цивилизации и влияний нарождающейся византийской, но никаких ростков новой цивилизации, якобы принесенных германцами, там еще не было. Следующая мысль, которую я выделил шрифтом, является крайне важной для Пиренна: "Да, это был упадок, но это был римский упадок, в котором не обнаруживалось никаких черт новой нарождающейся цивилизации". [Пиренн 1937, с.57]И здесь мы переходим к следующей теме -- к той дискуссии, в рамках которой и была написана книга Пиренна.

  

  

  

2. ПИРЕНН В КОНТЕСТЕ ДИСКУССИИ "ГЕРМАНИСТОВ" и "РОМАНИСТОВ"

  

  Начиная с XVIII века в кругу французских, а затем и германских интеллектуалов разгорелась примечательная дискуссия о последствиях варварского нашествия на территорию будущих романских стран. Германисты полагали, что решающую творческую роль в последующем развитии Европы сыграли германские завоеватели, которые уничтожили прогнившие порядки Римской империи и "перезапустили" европейскую цивилизацию. Потомки германских воинов, с присущим им духом вольности и рыцарства, составили благородное сословие будущей феодальной эпохи, тогда как крестьянские массы -- это, в основном, потомки римских рабов и колонов. Из свойственных германцам демократических институтов выросли права и вольности феодальных сословий, благодаря которым в Европе, в конечном итоге, укоренились идеи Свободы и Права.

  

  Романисты, напротив, утверждали, что эволюция в сторону феодализма наметилась уже в западно-римском обществе, с его могущественными магнатами-землевладельцами и массами крепостных колонов. Будущее феодальное право можно вывести из древнеримской системы взаимоотношений патронов и клиентов. Городское самоуправление также перекочевало в Средневековье прямо из Античности. Романисты, зачастую, отрицали сам факт завоевания и рассматривали германцев скорее как вооруженных мигрантов, использованных для преодоления кризиса местной политической системы (по аналогии с "призванием варягов" в России). Такая интерпретация, кстати, вполне допустима с юридической точки зрения, поскольку варварские вожди (и впоследствии короли) стремились узаконить свои захваты и "выправляли бумаги" сначала у западноримских императоров, выкручивая им руки, а потом -- у восточноримских, в обмен на какие-то внешнеполитические услуги. При этом отрицался сколь-нибудь значимый культурный вклад германцев. Их количество в будущих романских странах было недостаточным, чтобы "переработать" местное население демографически. А cама по себе их культура была на слишком низком уровне, чтобы повлиять на культурное развитие более цивилизованных народов. К примеру, единственное слово, которым вестготы за два с половиной века господства обогатили испанский язык, -- это слово "палач" [Brown 1971, p.125].

  

  Вопреки ожиданиям современного читателя, граница между лагерями германистов и романистов первоначально не совпадала с национальными границами. Обе доктрины появились во Франции, как идеологическое подспорье для внутриполитических дискуссий. Первыми германистами были французы Франсуа Отман (1524-1590) и Анри де Буленвилье (1658-1722) . Они использовали германизм для защиты вольностей дворянства перед лицом усиливающейся королевской власти. В рамках этой концепции статус и права аристократии получали историческое и даже расово-антропологическое оправдание, что не могло не льстить самолюбию благородных людей. Но более дальновидные интеллектуалы, как, например, первый романист Жан-Батист Дюбо (1670-1742), аббат, дипломат и академик, догадывались, что германизм -- это внутриполитическая диверсия, в свете неизбежной трансформации государств из сословных в национальные. Со временем эта дискуссия перешла в популярную плоскость, и, когда французских аристократов тысячами тащили на гильотину, начитанные обыватели наверняка видели в жертвах Революции прямых потомков "диких германских оккупантов", которые некогда "поработили цветущую Галлию" и "навязали народу мерзкие феодальные порядки". Такое "перевернутое" использование германизма в политических дискуссиях продолжалось во Франции даже в XIX веке. Огюстен Тьерри (1795-1856), которому Маркс приписывал изобретение концепции "классовой борьбы", возводил борьбу "третьего сословия" с феодалами в Англии и Франции к исконной борьбе покоренного народа с германскими завоевателями. Его творчество было востребовано публикой в эпоху Реставрации во Франции, когда буржуазию возмущала власть "старорежимного" дворянства, навязанная иноземными штыками ("все сходится!").

  

  В XIX веке, с развитием национализма во Франции и в Германии, и с обострением отношений между обеими странами, полемика германистов и романистов постепенно переросла в полемику национально-ориентированных подходов к истории. Немецкие ученые хотели видеть своих далеких предков не разрушителями цветущей цивилизации, а теми, кто прервал гниение уже умирающей сущности и осуществил перезагрузку цивилизации в Европе, дав ей новый творческий импульс. "Германский дух" исполнил "волю истории". Пример наиболее "прямолинейных" германистов -- философы Шлегель (1772-1829) и Гегель (1770-1831), отражавшие настроения немецкой публики в эпоху национального подъема, связанного с победой над Наполеоном. Во второй половине XIX века эстафету германизма приняли профессиональные историки на службе восходящей немецкой государственности. Но если брать крупные фигуры в немецкой исторической науке, такие как Ранке (1795-1886) и Моммзен (1817-1903), то научная основательность у них перевешивала концептуальный схематизм. К тому же, отдельные элементы романизма были полезны даже с точки зрения немецкой государственной идеологии. Например, немцы любили писать о процветании Италии под мудрым управлением Теодориха, старавшегося максимально сохранить местную цивилизацию. Однако ближе к Мировой войне, а особенно в межвоенный период, когда в Германии победил радикальный национализм, германизм в науке перемешался с государственной пропагандой и приобрел совсем уж неприличные обертоны.

  

  

  Иллюстрация 3. Нет, это не безумный ученый из фильма "Назад в будущее", а Теодор Моммзен (1817-1903) -- немецкий историк, политик, патриот и многодетный отец. Автор хорошо живописующей его крылатой фразы: "чешский череп если и недоступен для доводов логики, то вполне доступен для ударов".

  

  Французам после поражения во Франко-Прусской войне резко разонравилась идея о том, что их предков некогда "отформатировали немцы". Они весь исторический позитив стремились свести к местным кельтским и галлоримским корням, а вклад германцев в историю своей страны ограничивали только насилием, грабежами и бессмысленными разрушениями. Самым радикальным представителем нового поколения романистов был Фюстель де Куланж (1830-1889), которого Пиренн в своей книге цитирует как единомышленника. ("Очень справедливо заметил по этому поводу Фюстель де Куланж: "Если мы посмотрим, как жили люди через 150 лет после смерти Хлодвига... то мы увидим, что их жизнь и жизнь общества в целом не сильно изменились по сравнению с тем, какими они были в последнее столетие существования Западной Римской империи". [Пиренн 1937, с.221]). Фюстель де Куланж вообще отрицал факт германского завоевания, но большинство французских историков не были столь радикальны и признавали важность вмешательства германцев, однако в чисто негативном смысле (погромы и разрушения). И это, конечно, лучше соответствовало политическим запросам предвоенной и межвоенной эпохи.

  

  

  Иллюстрация 4. "Сударь, вы оскорбили меня своей рецензией. Извольте к барьеру!" Французский историк Фюстель де Куланж (1830-1889).

  

  Германизм хорошо вписался в идеологию великогерманского превосходства и оправдания германской агрессии. Французские историки считали своим моральным долгом оспорить идею о том, что сапог немецкого завоевателя является творческим фактором мировой истории (пусть даже не сейчас, а в глубокой древности). Одним из таких историков был хорошо известный российской публике медиевист Ле Гофф. Чтобы упросить задачу, приведу цитату из диссертации российского историка Дмитрия Волошина [Волошин 2006]:

  

  "Ле Гофф мрачными красками рисует средневековую Европу, заторможенную в своем развитии почти на тысячу лет варварским нашествием. ...Barbaricum по природе своей не был способен к созиданию и производству... Попытки варваров воспринять элементы культуры и политической организации империи имели печальные последствия: этим варвары ускорили, отягчили и усугубили ее упадок. Закат варвары превратили в регресс. По Ле Гоффу, имел место регресс количественный: варвары подорвали людские ресурсы империи, экономическую жизнь, системы коммуникации и ирригации. Этим процессам сопутствовали упадок вкуса, нравов, техники, общий демографический спад и т.д." [Волошин 2006, с. 229-231]

  

  Несмотря на то, что романизм в меньшей степени, чем германизм, был "измазан" в низкопробной политической пропаганде, он тоже активно использовался для подкрепления государственных интересов (Франции). Волошин в своей диссертации дает хороший пример тому, описывая межвоенное творчество французского историка Ж. Атта:

  

  "Мысль о преемственности античной и средневековой цивилизации постоянно встречается на страницах его работ. Свое видение проблемы континуитета он развивает на примере Эльзаса. Речь идет о непрерывном нахождении местного галло-римского населения в областях Эльзаса после вторжения германцев. Эта концепция направлена против высказываний тех немецких историков, которые утверждали, что германцы полностью уничтожили в IV-V вв. н.э. галло-римское население Эльзаса и создали новую цивилизацию. Атт поставил своей целью доказать, что обоснование немецкими историками претензий на французский Эльзас лишены какой-либо исторической основы. Рассматривая положение Эльзаса после вторжения германских племен, Ж. Атт показал, что захват Эльзаса не означал конца римских городов и галло-римских деревенских общин. Для обоснования своего тезиса автор использует результаты археологических исследований и свидетельства сохранившихся галло-римских памятников Эльзаса". [Волошин 2006, с. 237]

  Как видим, даже такая "сугубо кабинетная" тема, как "преемственность античной и средневековой цивилизации", вполне может быть использована как аргумент в напряженном межгосударственном споре. Начинают спор историки и археологи, а продолжают "выяснение истины" танки и бомбардировщики. Это и есть тот исторический контекст, в котором была написана книга Пиренна.

  

  Пиренн в своей межвоенной книге выступает противником германизма и сторонником умеренного и несколько модифицированного романизма. В отличие от классических романистов и германистов, начало развития средневековой западноевропейской цивилизации он относит не к эпохе Позднего Рима и не к факту германского завоевания. Стартовой точкой становится арабское вторжение в Средиземноморье, которое разрушило морскую торговлю Европы и обрекло ее на натуральное хозяйство. При этом франкские аристократы, которые в этих условиях вынуждены были создавать новую Европу, построенную на феодальных началах, были не "чистыми" германцами (по культуре и крови), а результатом двухсотлетнего романо-германского синтеза.

  

  Ниже мы приведем несколько цитат, взятых из разных мест обсуждаемой книги, которые демонстрируют, насколько непримиримо Пиренн относился к германизму.

  

  "Можно сделать вывод, что после поселения на территории Римской империи все героические и яркие черты германцев, составлявшие их национальное своеобразие, исчезли под влиянием римской действительности". [Пиренн 1937, с.41]

  

  "Германцы не принесли с собой никаких новых идей... И в области языка, и во всех других сферах жизни германцы ассимилировались, практически слились с новой для них средой обитания. Такой же подход они демонстрировали к существовавшим общественным порядкам - в культурной, политической и экономической, областях". [Пиренн 1937, с.136]

  

  "Традиции Античности сохранялись в культурной жизни и в VII в. ...В то же время вклад германцев в эту культурную жизнь был абсолютно нулевым". [Пиренн 1937, с. 142]

  

  "Обосновавшись в Романии, германцы, в отличие от ирландцев и англосаксов, не привнесли в ее культурную жизнь какие-то национальные самобытные традиции своего искусства". [Пиренн 1937, с.152]

  

  "Что действительно удивляет, так это практически полное отсутствие германских черт или традиций в королевствах, которыми правили германские королевские династии. Язык, религия, государственные институты и искусство - все это не содержало ничего или почти ничего германского". [Пиренн 1937, с.166]

  

  Подборка цитат может навести на мысль, что такая решительность в отрицании германизма связана с особенностями биографии Пиренна и с его вовлеченностью в политико-идеологические баталии, развернувшиеся до, во время и после Мировой войны. Известно, что Пиренн сильно разочаровался в Германии после того, как она в 1914 году вторглась в его родную Бельгию. Сын историка погиб, сражаясь против немецких захватчиков. За антинемецкую фронду оккупационные власти отправили Пиренна в концлагерь. Согласитесь, трудно требовать от историка с таким жизненным опытом абсолютной беспристрастности и аптекарской точности при оценке германского вклада в историю Европы.

  

  Однако человек, который читал Пиренна внимательно, должен возмутиться попытке записать его в типичные представители "обиженных малых национализмов". Дезавуируя теоретический германизм, Пиренн не пытается взвалить на немцев "историческую вину" за крах античной цивилизации. Напротив, он освобождает немцев от груза этой вины и перекладывает ее на арабов-мусульман. В нарисованной им картине, античная культура и многие институции римской эпохи в VI-VII вв. продолжали существовать под германской "крышей", а сами германцы просто пополнили братский круг народов "Единой Средиземноморской Европы". Более того, он признает за германцами творческую роль в переустройстве Европы после краха, вызванного арабским завоеванием. "Свою роль в истории начал играть германизм. До этого римская традиция была непрерывной. Теперь начинала формироваться новая своеобразная цивилизация - римско-германская". [Пиренн 1937, с.282] Истоком Империи Карла Великого стала "основанная на германских традициях Австразия" [Пиренн 1937, с.274].

  

  В сухом остатке, предчувствуя угрозу новой внутриевропейской войны, мудрый Пиренн искусно вывел тему "конфликта цивилизаций" за пределы круга европейских народов и назначил виновными в крушении античной цивилизации не "диких германцев", не "загнивающих римлян", не "мракобесов-христиан", как другие историки, а абсолютных чужаков, "которых не жалко", -- арабов и мусульман. (Да и этим чужакам он приписал не только разрушение, но и толчок, послуживший дальнейшему развитию Европы к ее современному состоянию)

  

  Бельгийский историк оказался на высоте той исторической миссии, которая возложена на Бельгию, расположенную на пограничье между романской и германской частями Европы. Не случайно Брюссель был назначен столицей Евросоюза: это должно символизировать прекращение вековечных раздоров между германской и латинской "расами". Пиренн постарался разрушить само дихотомическое противопоставление римлян и германцев, лежащее в основе общепринятой картины перехода от Античности к Средневековью. Доктрина Пиренна идеально соответствует изначальной идеологии европейского единства, под которую создавался Евросоюз.

  

  Если вычистить из доктрины Пиренна следы романистско-германистской дискуссии, а также связанные с ней полемические перегибы (в частности, демонстрацию "процветания" цивилизации под властью варваров), то вот что мы получим в чистом остатке. После крушения Западной Римской Империи, Европа оказалась безоружной перед ориентализирующим влиянием Византии. Средиземноморское экономическое и культурное единство никуда не делось, но бедный и дезорганизованный Запад теперь стал в нем безнадежно ведомым. А Восточная Римская Империя, в свою очередь, все более ориентализировалась под влиянием своих процветающих ближневосточных провинций, а также Персии. По итогам этой эволюции, Европа окончательно превратилась бы в культурную периферию Высокой Азии, как было еще в доантичные времена. Спасли арабы-мусульмане своим джихадом. Они "провели огненную черту", отрезали Западную Европу от влияний Ближнего Востока, послужили для нее тем враждебным полюсом, от которого она была вынуждена отталкиваться, и, в итоге, вынудили Европу превратиться в то, чем она стала. Близкой концепции придерживается современный влиятельный антиковед Питер Браун (р. 1935), который от Пиренна отличается более реалистичным взглядом на состояние цивилизации под властью варваров (его книгой [Brown 1971] мы займемся ниже).

  

  Разобравшись с книгой Пиренна, далее мы проясним вопрос о степени и характере упадка цивилизации в V-VII вв., опираясь на более современных авторов.

  

  

  

3. УОРД-ПЕРКИНС О ПОСЛЕРИМСКОМ УПАДКЕ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

  

  У человека, который познакомился с концепцией Пиренна, закономерно возникают вопросы. Насколько всерьез следует принимать положительную оценку, данную Пиренном состоянию цивилизации после политического краха Западной империи? Согласны или нет с Пиренном современные историки, располагающие бОльшим массивом информации? В каком именно состоянии находилась цивилизация Средиземноморья в течение V-VII веков?

  

  О критериях "гибели цивилизации"

  

  Пиренн, разумеется, не отрицал факт внутреннего упадка Рима и, в русле гиббоновской традиции, относит его начало еще к III веку. В рассматриваемой нами книге [Пиренн 1937] он не раскрывает причины этого упадка, а лишь мельком упоминает о политических неурядицах и пассивности населения. Он проясняет эту тему в другой своей работе [Пиренн 1927]:

  "Культурное развитие империи, в этом можно быть уверенным, ясно прошло свой кульминационный пункт; население уменьшалось, дух предприимчивости шел на убыль, варварские орды начинали грозить границам, возрастающие расходы правительства, борьба за существование делали неизбежной такую смену фиска, которая все больше и больше делала людей рабами государства". [Пиренн 1927, с. 13] Пиренн, хотя и отрицает уничтожение германцами римской цивилизации, признает, что именно давление варваров довело Рим до такой степени упадка, которая сделала возможным завоевание. "Полтора столетия он успешно сдерживал напор, но ценой истощения своих армий и финансов. Более или менее неравны становились силы. Нападения варваров непрерывно возрастали в той мере, как увеличивающаяся их численность делала приобретение новых территорий все более необходимым, а уменьшающаяся численность населения империи делала успешное сопротивление все менее возможным. Невзирая на чрезвычайное искусство и решимость, с помощью которой империя думала миновать несчастия, несчастный исход был неизбежен". [Пиренн 1927, с. 15]

  

  Сам по себе факт завоевания регионов Империи разрозненными варварскими отрядами уже говорит о глубоком упадке. Разрушения и опустошения, происходившие в момент завоевания, не могли не сдвинуть социум еще дальше по пути деградации. Так что даже если после завоевания наступила некоторая стабилизация, как полагал Пиренн, то она соответствовала "зависанию" в некотором промежуточном полуразрушенном состоянии. Это нужно иметь в виду, читая следующую риторику Пиренна о варварах-охранителях: "Что они сохранили, далеко превосходило то, что они разрушили... Нет ни одного указания, которое обозначало бы конец цивилизации... Во время варварских вторжений новый мир сохранял, в своих существенных чертах, физиономию старого. ...было бы определенной ошибкой вообразить, что приход германских племен имел своим результатом замену городской жизни и торговой деятельности чисто аграрным бытом и общим застоем в торговле". [Пиренн 1927, с. 17-18]

  

  Полемическая задача борьбы с германизмом заставила Пиренна собрать все имеющиеся факты, которые показывают, что цивилизация на Западе все еще существовала и сохраняла антично-средиземноморский характер. В частности, он указывает на процветание торговли и сохранение денежного обращения; на сохранение городского самоуправления; на вероятное наличие большого количества грамотных людей, требовавшихся для обслуживания оставшихся от Рима административной (и налоговой) системы. Он поименно перечисляет культурных деятелей той эпохи, демонстрирующих высокий уровень образованности. Поскольку такого же энтузиазма в демонстрации фактов, указывающих на упадок и деградацию, автор не проявил, то у читателя в голове неизбежно возникает определенный перекос. Мозаично сохранившиеся там и сям останки разрушенной цивилизации, собранные вместе, могут произвести впечатление "процветания" цивилизации. Более того, замечание о том, что при варварах снизилось фискальное бремя на экономику, могут вызвать у читателя ощущение, что при варварах произошло даже некоторое улучшение жизни, по сравнению с имперской эпохой. Этому, однако, противоречат материальные свидетельства все возрастающей разрухи и депопуляции в первые века после краха Империи (но об этом ниже).

  

  Здесь уместно задать вопрос: какая степень разрушений и деградации необходима для того, чтобы объявить о "гибели" некоторой цивилизации? Все однозначно, если завоеватель провел тотальный геноцид, разрушил все культурные памятники и построил жизнь с чистого листа. Тогда можно с чистой совестью сказать, что прежняя цивилизация погибла в таком-то десятилетии, а ее место было занято чем-то иным. Но чаще встречается вариант, когда завоеватель нацелен не на уничтожение как таковое, а на захват и присвоение. Тогда процесс разрушения старой цивилизации может растянуться очень надолго, и не ясно, какую степень этого разрушения считать достаточной для "констатации смерти". Здесь мы переходим в область логического парадокса "Куча". Даже в разгар Темных веков в каком-нибудь монастыре можно было отыскать монаха-книголюба, который читал и переписывал древние манускрипты и был по античным меркам образованным человеком. Так значит, цивилизация еще не погибла? В таком понимании, античность продолжала существовать до самого Возрождения, и до сих пор "живее всех живых", как Ленин на советских плакатах.

  

  Это можно сравнить с процессом закрытия водопроводного крана: вентиль уже завернули, но остаточная вода еще стекает по трубе. Пиренн указывает на эти последние капли, при уже закрытом наглухо кране, и радостно восклицает: "Смотрите, цивилизация еще не кончилась!" Тогда как другие историки считают финальной точкой цивилизации сам момент перекрытия крана. А еще больше их заботит тот факт, что кран начали закрывать задолго до того, как Империя пала.

  

  Если нам больше интересен вопрос "перекрытия крана", а не исчисление последних капель, то при определении точки "краха" или "гибели" цивилизации нужно принимать существенный упадок материальной культуры, который не сменяется мгновенно восстановлением, а, наоборот, продолжает усугубляться и дальше в течение многих поколений. При этом "остатки былой роскоши" могут еще долгое время сохраняться по инерции, постепенно разрушаясь.

  Так определяемый момент "гибели" цивилизации не означает полное "вычищение" всех ее остатков из реальности, что практически невозможно и редко когда происходит. Он означает перевод цивилизации в состояние "безнадежной постапокалиптики", когда ее обломков может быть еще сколько угодно, но они существуют только в силу инерции и обречены на постепенный распад. Мало кто отрицает, что именно это и случилось на большей части территорий античной средиземноморской цивилизации: вопрос лишь в том, когда именно и по какой причине. Для ответа на эти вопросы мы выйдем за рамки текста Пиренна и обратимся к работе современного антиковеда-археолога, которые занимался изучением судьбы цивилизации в период коллапса Римской империи.

  

  

  Состояние материальной цивилизации после краха римской государственности

  

  

  Иллюстрация 5. Брайан Уорд-Перкинс -- британский археолог и историк, фокусируется на экономике переходного периода между Античностью и Средневековьем. Преподает в Оксфорде.

  

  Брайан Уорд-Перкинс (Bryan Ward-Perkins) -- уважаемый британский археолог, который специализируется на материальной цивилизации Поздней Античности и Раннего Средневековья. Полемизируя с современными единомышленниками Пиренна, он в 2005 году опубликовал книгу "The Fall of Rome and the End of Civilization" [Ward-Perkins 2005]. Эта книга посвящена описанию коллапса материальной цивилизации после крушения Римской Империи. Автор убедительно доказывает, что в регионах, захваченных варварами, происходило колоссальное падение уровня жизни и опрощение быта всех слоев населения, включая верхушку. Речь идет не только о количественном, но о качественном изменении материальной культуры.

  

  "Экономические изменения... были необычайными. То, что мы наблюдаем в конце Римского мира, -- это не "рецессия"... когда по существу аналогичная экономика продолжает работать в меньших темпах. Вместо этого мы видим заметное качественное изменение с исчезновением целых отраслей и коммерческих сетей. Экономика постримского Запада -- это не экономика четвертого века, уменьшенная в масштабе, а совсем другая и гораздо менее сложная структура". [Ward-Perkins 2005, p. 117]

  

  "На постримском Западе почти исчезла всякая материальная утонченность. Стала редкой специализированная продукция и почти все, кроме производимого на локальном уровне, за исключением предметов роскоши. Впечатляющий ассортимент и количество высококачественных функциональных товаров, которые характеризовали римский период, исчезли или, по крайней мере, были резко сокращены. Средний и нижний сегменты рынка, которые при римлянах поглощали огромное количество простых, но качественных товаров, похоже, почти полностью исчезли". [Ward-Perkins 2005, p. 104]

  

  Люди Римской Империи в бытовом отношении обитали в мире, подобном нашему. Массово выпускаемые доступные, качественные и стандартизированные предметы обихода наполняли быт не только средних слоев населения, но и низших классов. (В этом смысле античный мир был ближе к нам, чем Европа до промышленной революции). Археологи смогли это понять, раскопав циклопические мусорные свалки, возникшие некогда рядом с античными "мегаполисами". Это изобилие поддерживалось интенсивной морской торговлей в рамках "средиземноморской глобализации". С приходом варваров особо прибыльные направления торговли, конечно, сохранились, но "супермаркеты для населения" закрылись, и поставки массовых товаров для "супермаркетов" прекратились. "...Что полностью исчезло, это качественные, недорогие вещи, сделанные оптом и широко доступные в римский период" [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Вещный мир большинства людей стал скудным и примитивным, и вместо добротной "фабричной" продукции им пришлось довольствоваться немногочисленными поделками местных "самоделкиных", или мастерить что-то собственными руками. Резко снизились все вообще жизненные стандарты. К примеру, в Италии черепица, которая повсеместно применялась для зданий в древнеримские времена, с V-VI вв. и вплоть до XIV-XV вв. использовалась только для дворцов и церквей.

  

  Если на элитарном уровне потребления некоторые "остатки роскоши" еще сохранялись, то с жизнью средних и нижних слоев общества произошла самая радикальная трансформация. Они потеряли доступ к сколь-нибудь сложным инструментам и продуктам (включая письменность и качественную керамику), который был широко распространен в римское время [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Другими словами, характерная для Средневековья убогость быта и темнота народных масс -- это не какое-то "природное состояние" (для бывшего античного ареала), а результат впадения в "постапокалиптику" некогда "среднезажиточного" общества, которое достигло высокой степени процветания и разделения труда.

  

  Далее я процитирую любопытную диаграмму, построенную на основании находок обсуждаемого автора и других археологов, изучающих тот же переходный период.

  

  

  Иллюстрация 6. Диаграмма показывает изменение сложности экономики и уровня благосостояния в различных регионах Римского мира с 300 по 700 гг. Построена на основании археологических свидетельств. [Ward-Perkins 2005, p. 122].

  

  На этой диаграмме хорошо видно, что дезинтеграция экономики шла рука об руку с распадом Империи. Как только на регион обрушивались политические и военные бедствия, его экономика устремлялась в пике, даже если до этого процветала. При этом, вопреки гипотезе Пиренна, арабское завоевание вообще никак не отразилось на благосостоянии большинства регионов. Запад его не мог заметить даже теоретически, поскольку и без того уже долгое время находился "на дне". Единственный регион, который мог обрушиться в Темные века благодаря арабам, -- Малая Азия (не отмеченная на диаграмме), поскольку она стала полем вооруженной борьбы и переходила из рук в руки. Экономический спад на крайнем юго-востоке Империи (Левант и Египет) начался еще до арабов, а после арабского завоевания обрушения не произошло и умеренные темпы спада не изменились. Это был единственный регион, который сохранил относительное процветание и сложную экономику.

  

  Любопытно, что вторжение арабов в Средиземноморье не помешало экономическому подъему в Италии, наметившемуся с начала VII века. Италия вообще интересна, поскольку это наиболее благополучный регион Запада в течение первых 60 лет после конца Империи. Здесь картина, нарисованная Пиренном, должна соответствовать реальности даже лучше, чем в Галлии. Сразу после ликвидации Западной Империи, Италия мирным путем попала под власть достаточно устойчивых варварских режимов, которые о ней хорошо заботились и сумели найти общий язык со старой элитой. Однако никакой стабилизации экономики и быта график не показывает. Падение, начавшееся еще в относительно благополучном IV веке, ускорилось с варварскими вторжениями первой половины V века. А затем продолжилось прежними темпами уже при власти Одоакра и Теодориха. И даже возвращение под власть Империи в середине VI века ничего не изменило. Вероятно, после трех поколений варварского господства, деградация институтов и "обомжение" населения зашли уже слишком далеко. Перелом наступил только в начале VII века. Видимо, это реакция на упадок Эгеиды, по принципу "сообщающихся сосудов": Италия частично заняла ту нишу в имперской экономике, которая освободилась после разграбления Балкан славянами. Богатство в Италию стало возвращаться, скорее всего, вместе с цивилизованным населением, которое сбежало из Греции от славян.

  

  Пример Карфагенской Африки еще более показателен, поскольку в IV веке этот тыловой регион процветал. С вторжением варваров, начался долгий "полет вниз", на который не повлияла ни стабилизация королевства вандалов, ни возвращение под крыло Империи. Очевидно, что здесь, как и в Италии (и в отличие от Британии), варвары, при помощи местных элит, сумели кое-как воспользоваться оставшимися от Империи институциями. Однако они не смогли сохранить их в том виде, в каком застали. Обломки цивилизации, которые они жадно ухватили, превращались в песок и высыпались у них сквозь пальцы. Не произошло ни остановки падения, ни тем более начала роста. Налицо типичная постапокалиптика, когда выжившие просто "проедают" оставшийся ресурс цивилизованности, при этом дичая и опускаясь все ниже и ниже. Никакой дополнительный "толчок вниз" со стороны арабов здесь был не нужен: люди сами себя прекрасно обслужили.

  

  Диаграмма, приведенная выше, относится к экономике, но численность населения, скорее всего, изменялась примерно так же. Для той эпохи имеется корреляция между сложностью экономики, производством пищи и плотностью населения [Ward-Perkins 2005, p. 142]. Точно определить археологическими методами изменение плотности населения, особенно сельского, крайне затруднительно. По мере того, как быт становился все более убогим, население делалось "неуловимым", оставляя все меньше следов. Деревенька римской эпохи, где жила парочка фермерских семей, могла оставить после себя больше материальных свидетельств, чем целый раннесредневековый городок. Одно дело, когда люди живут в кирпичных домах с черепичными крышами и, располагая изобилием добротных вещей, оставляют после себя кучи мусора. Другое дело, когда они ютятся в утлых хижинах из хвороста, крытых соломой, а вещей у них крайне мало, и даже глиняная посуда такого низкого качества, что ее обломки рассыпаются в песок, а не хранятся в почве тысячелетиями. С точки зрения археолога, население во многих регионах бывшего Римского мира просто "испарилось", хотя на самом деле оно сократилось, может быть, всего в 2-4 раза, но при этом "опростилось" и впало в крайнюю нищету.

  

  

  Причины коллапса экономики

  

  Ключевая мысль книги Уорд-Перкинса -- то, что конец Империи стал концом экономики, и об этом свидетельствуют и археологические, и письменные источники. Разрушение средиземноморской экономики шло параллельно распаду Империи, а не дожидалось вторжения арабов, как полагал Пиренн. Будучи специалистом по средневековой экономике, Пиренн безотчетно перенес на античность средневековые шаблоны, когда региональные экономики существовали в условиях относительной автаркии, основная масса населения жила в полунатуральном хозяйстве и в потреблении доминировали товары, производимые локально. При таких условиях распад Империи, действительно, мог пройти "незамеченным экономикой".

  

  Однако в римскую эпоху экономика Средиземноморья превратилась в единый хозяйственный организм, в котором региональная специализация и межрегиональное разделение труда затронули не только производство предметов роскоши и товаров для состоятельных классов (что характерно для Средневековья), но и широкий круг продуктов в массового потребления. Пиренн недоучел, в какой высокой степени экономика регионов Римского мира зависела от межрегиональной торговли, и насколько она была чувствительна к трудностям и перебоям в этой торговле, которые были вызваны вторжением варваров и последующим распадом государства. Комфортная ситуация для торговли была подорвана уже самим фактом наличия межгосударственных границ, а также спорных и "серых" зон между новыми юрисдикциями и периодическими войнами между ними. Ущерб для межрегиональной торговли был колоссальный, даже если предположить, что на своей территории каждое варварское государственное образование защищало коммерцию и охраняло собственность с той же эффективностью, что и Империя (что, конечно, было не так).

  

  К этому нужно добавить экономический спад, связанный с сокращением доходов от экспорта в те регионы, где население обнищало из-за варварских вторжений и войн. И обратно, следует учитывать издержки, связанные с вынужденным импортозамещением в тех отраслях, которые ранее зависели от экспорта. Регионы, несколько столетий прожившие в условиях "глобализации", вдруг встали перед необходимостью, с одной стороны, из года в год сокращать наиболее успешные и прибыльные отрасли, ориентированные на экспорт, а с другой стороны, учиться производить на месте все необходимое, не имея для этого ни опыта, ни специалистов, ни подходящего сырья. Связанные с этим недополученные доходы и издержки, в свою очередь, понижали покупательную способность населения и запускали очередной виток деградационной спирали. В большинстве регионов Римского мира падение в штопор продолжалось до полного дна, пока большая часть населения не опустилась на уровень натурального хозяйства.

  

  В новых условиях, прежнее преимущество и величайшее достижение Римской цивилизации -- "экономическая глобализация", с глубокой производственной специализаций регионов, -- превратилось в проблему. "Масштабы экономического распада, который произошел с концом империи, почти наверняка были прямым результатом этой специализации. Постримский мир вернулся к экономике даже более простой, что существовала непосредственно перед наступлением римской эпохи, с небольшим движением товаров, бедными домохозяйствами и наличием только самых основных производимых благ. Экономическая сложность римского периода, которая приводила к широкому распространению в социуме товаров высокого качества, разрушила местные навыки и локальные сети, которые в доримские времена обеспечивали экономическую сложность более низкого уровня. Потребовались века, чтобы люди на территории бывшей империи восстановили эти навыки и локальные сети, и вернулись к доримскому уровню экономической сложности". [Ward-Perkins 2005, p. 137]

  

  По мнению автора, необходимость кардинальной перестройки локальных экономик от "глобализации" к "автаркии", с отказом от бонусов, которые давали региональная специализация и разделение труда, и вызвало столь продолжительную депрессию, обернувшуюся "Темными веками". Автор проводит параллели с распадом СССР и тем ущербом, который нанес экономике новых государств разрыв экономических связей. При этом регионы Римского мира оказались в худшей ситуации, поскольку эта проблема усугублялось войнами и разрушениями, связанными с варварскими вторжениями. У региональных экономик не было избытка свободных капиталов, которые могли бы ускорить такую перестройку. Одни регионы пострадали от варварских вторжений, и должны были потратиться на залечивание ран. Другие регионы, чтобы не оказаться на их месте, вынуждены были нести "бремя Империи", которое значительно выросло в правление "реваншиста" Юстиниана (с этим, возможно, связан экономический спад в восточных регионах Империи начиная с середины VI в., еще до вторжения славян).

  

  Уорд-Перкинс обращает внимание на два разных сценария деградации регионов Римского мира. В Британии (после вторжения англо-саксов) и в Эгеиде (после вторжения славян) мы видим резкое обрушение экономики, связанное с полной дезорганизацией жизни из-за того, что варвары пришли в большом количестве, устроили местным "выжженную землю" и заместили цивилизованное население. В Италии и Африке кривая упадка более поката, и деградация растянулась на два столетия. Это как раз "случай Пиренна", когда варваров было немного, и они стремились не разрушать цивилизацию, а использовать ее блага, заняв командные позиции. Постепенная деградация материальной жизни в этих регионах была связана не только с управленческой "криворукостью" варваров, но и с сокращением экономических связей между регионами и сворачиванием межрегионального разделения труда.

  

  

  Экономическая роль имперской государственности

  Еще один фактор, недооценка которого повлияла на выводы Пиренна, -- та огромная роль, которую играла имперская государственность в поддержке торговых и финансовых связей между регионами Римского мира и в стимулировании высокого уровня межрегионального разделения труда. Это позитивное влияние на экономику, конечно, ослаблялось "бременем Империи", и прежде всего фискальным давлением. Однако следует понимать, что золото, которое государство отбирало у населения, не уходило куда-то в оффшоры, а тратилось внутри экономики и проходило через руки торговцев и промышленников, оживляя бизнес. Тот факт, что регионы, "счастливо избавившиеся" от имперского бремени, не пришли к процветанию, а, наоборот, стали на путь длительной деградации, говорит сам за себя. (Единственное исключение, Левант, только подтверждает правило, поскольку он не "выпал из Империи", а "целеньким" перешел из одного имперского пространства в другое). Из книги Уорд-Перкинса можно сделать выводы о следующих аспектах, в которых Римская Империя помогала экономике.

  

  1) Развитие и ремонт транспортной инфраструктуры: порты, мосты, дорожная сеть. С отпадением региона от империи, систематическая деятельность такого рода прекращалась, транспортная инфраструктура разрушалась, затрудняя торговлю.

  

  2) Охрана собственности и обеспечение безопасности на торговых путях. Единое правовое пространство, создаваемое Империей, гарантировало защиту тех правил игры, без которых не может осуществляться сложная экономическая и финансовая деятельность. Превращение регионов в варварские королевства само по себе, даже без учета сопровождавших этот процесс погромов, понизило безопасность торговли и увеличило издержки и риски.

  

  3) Единая денежная система, с твердой валютой и обилием монеты. Имперский золотой солид не испытывал девальвации в течение семи столетий, с IV по X вв. включительно. При этом Империя, в силу своих нужд, чеканила массу такой монеты, заодно обеспечивая потребности торговли. В западных регионах, когда они отпали от Империи, чеканка монеты резко сократилась (о чем свидетельствует археология).

  

  4) Имперский "госзаказ" (на обеспечение армии и продовольственное снабжение крупных городов) стимулировал экономику тыловых регионов и подкреплял региональную специализацию. С падением Империи, сеть привилегированной торговли, созданная государством, разрушалась, и работавшие на нее отрасли в регионах оказались ненужными. (Это во многом обусловило деградацию таких регионов, как Африка и Северная Италия).

  

  5) Экономика приграничных регионов стимулировалась за счет выплачиваемой из Центра зарплаты десятков тысяч солдат, которые тратили полученное золото на месте. Полагаю, что даже дань, выплачиваемая внешним варварам, в итоге, через торговлю, возвращалась в Империю и стимулировала производство. Отключение этой поддержки с распадом Империи -- одна из причин, почему в регионах по линии северной границы упадок был более глубоким и наступил быстрее.

  

  

  Неадекватность картинки Пиренна

  

  Возвращаясь к гипотезе Пиренна, мы теперь понимаем, что она убеждала бы нас гораздо лучше, если бы упадок античного мира начался с момента арабского завоевания и распространялся волной по оси юго-восток -- северо-запад. Факты дают иную картину. Упадок начался за три столетия до арабов, и его волна распространялась с северо-запада на юго-восток Римского мира. При этом крайний юго-восточный регион избежал упадка и сохранил свое процветание и сложную экономику именно потому, что раньше успел достаться арабам.

  

  Из гипотезы Пиренна также логически следует, что раньше всего и глубже всего должны были пострадать средиземноморские регионы Римского мира, которые в большей степени зависели от морских торговых путей, чем регионы, удаленные от побережья Средиземного моря. А в наиболее выигрышной ситуации оказалась бы Британия. Будучи регионом приморским, она в то же время максимально удалена от тех морей, где хозяйничали арабы, и поэтому могла сохранить значительную часть своей морской торговли с атлантическим побережьем Европы. На самом деле все было ровно наоборот: именно Британия первой обрушилась в Темные века и провалилась туда глубже всех остальных. "Поначалу в это трудно поверить, но постримская Британия затонула до уровня экономической сложности, значительно более низкого, чем наблюдался в доримском железном веке". [Ward-Perkins 2005, p. 122] Вторая волна упадка также охватила удаленные от Средиземноморья регионы: север Галлии, Германию, альпийские и придунайские провинции. Побережье Средиземного моря пострадало в последнюю очередь и в меньшей степени, чем глубинные районы континента. Сам Пиренн признает, что торговля приморских городов Италии процветала даже после утверждения арабов в Средиземноморье, и впоследствии эти города стали рассадником цивилизации: "Приморские города Италии весьма выгадали от роста благосостояния в занятых арабами странах, наблюдавшегося после окончания арабских завоеваний". [Пиренн 1937]

  

  Если Италия не была "выключена" арабами из морской торговли, а Испания с Карфагенской Африкой, после захвата, просто переключили свою торговлю на исламскую часть Средиземноморья, то, получается, что единственный пострадавший "по Пиренну" регион Запада -- это Галлия. По сути, только Галлия с приходом арабов могла быть "отключена" от средиземноморской торговли "в формате Пиренна". Но это кажется странным, если вспомнить более близкий нам отрезок истории: XV-XVI вв., когда Средиземноморье, в связи с османской экспансией, превратилось в арену кровавой борьбы между мусульманами и христианами. Морская война шла почти непрерывно, свирепствовали североафриканские пираты, тем не менее, христианские регионы Средиземноморья продолжали развиваться и богатеть, и были в это время экономическим центром Европы. Более того, сохранилась экономическая связность в масштабе всего Средиземноморья, о чем свидетельствует взаимовлияние цен на рынках христианских и исламских торговых городов. Фернан Бродель в своей бессмертной книге "Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II" весьма детально описывает эту эпоху. Логично предположить, что во времена арабской экспансии все выглядело примерно так же.

  

  Кстати, и сам Пиренн не настаивает на существовании какого-то "железного занавеса" или "огненного рубежа", который бы полностью изолировал исламскую часть Средиземноморья от христианской. Он пишет об активности иудейских купцов, которые легко проникали через этот барьер и вели операции по обе его стороны. Если эта торговля была ограниченной, то, возможно, просто потому, что "опростившиеся" христиане мало что могли предложить. Если же торговлю сдерживало именно насилие, то далеко не всегда источником этого насилия были исламские пираты. Вот что пишет сам Пиренн: "Складывается впечатление, что во время правления Карла Мартелла общество было охвачено такими же потрясениями, как и во времена вторжений германцев. Мы не должны забывать, что Карл разграбил и сжег города, расположенные на юге Галлии, уничтожив таким образом остатки торговли и городского управления и самоуправления, которые там еще существовали". [Пиренн 1937]

  

  А вот что Пиренн пишет об этих уничтоженных "остатках" в другой своей книге: "...в начале VIII века Марсель был все еще крупным портом Галлии. ...Под его давлением вся торговля Галлии ориентировалась в направлении Средиземного моря. ... торговля, базировавшаяся на город, была излучаема во внутрь страны. По течению Роны и Соны, так же как и по римским дорогам, торговля направлялась на север страны. ...коммерческая деятельность портов Руана и Нанта, на берегах Атлантического океана, Квентовика и Дюрстеда, на берегах Северного моря, была поддерживаема разветвлениями экспортной торговли, идущей от Марселя". [Пиренн 1927, с. 20-21]

  

  Получается, что франкский варвар уничтожил не какие-то "остатки", а подрубил под корень всю национальную торговую систему. Понятно, что к тому времени внешняя торговля Галлии уже давно свелась к обмену рабов и сырья на предметы роскоши, но даже в таком урезанном виде она имела большое значение для местных элит. Однако, вместо того чтобы холить и лелеять базу прибыльной морской торговли, варвары сами добили "золотую курочку". Получается, что гипотеза Пиренна теряет последнюю привязку к реальности. Полное выпадение Галлии из средиземноморской экономики объясняется не вредительством магометан, а очередным витком внутренней деградации Римского мира под властью дикарей. Варвары и "опростившееся" под их властью население просто один за другим отключали механизмы древней цивилизации, пока не уперлись в полный хаос и натуральное хозяйство. Галлия, к сожалению, отсутствует на диаграмме Уорд-Перкинса, но из контекста понятно, что там должен наблюдаться такой же "горнолыжный склон", как в Италии с Африкой. Никакой "стабилизации" после воцарения франков там не было, а было постепенное перемалывание остатков цивилизации. Наконец, накал хаоса и дикости достиг такой степени, что собственных торговцев перебили, а иностранные, очевидно, стали обходить регион стороной. Арабы в этом раскладе были, скорее, стимулом для местных правителей, чтобы они, наконец, взялись за ум хотя бы под угрозой уничтожения.

  

  Итак, можно сделать следующий вывод. По современным представлениям, Пиренн серьезно недооценил степень экономической связности Средиземноморья в римскую эпоху и роль, которую в поддержании этой связности играла имперская государственность. Для нанесения фатального удара по "античной глобализации" не требовалось полного и абсолютного прекращения морской торговли, якобы, вызванного арабами. Коллапс экономики и крах материальной цивилизации Западного Средиземноморья состоялись задолго до пришествия арабов, и они объясняются теми ударами по торговле и хозяйству, которые были связаны с вторжениями западных варваров и политическим распадом Империи. Даже в тех регионах Римского мира, где воцарение варваров не было связано с тотальными разрушениями, не удалось стабилизировать ситуацию в экономике: крах межрегионального разделения труда толкнул их вниз по деградационной спирали, пока они не уткнулись в натуральное хозяйство..

  

  Разобравшись с судьбой материальной цивилизации в V-VII вв., далее мы поговорим об упадке и исчезновении античной культуры в этот период, опираясь на книгу другого современного автора, которого вполне можно назвать "продолжателем дела Пиренна".

  

  

  

4. ОТМИРАНИЕ АНТИЧНОЙ КУЛЬТУРЫ И ГЛАВНЫЙ ТЕЗИС ПИРЕННА В ТРАКТОВКЕ ПИТЕРА БРАУНА

  В предыдущей части мы сосредоточились на крахе материальной цивилизации в постримские времена. Однако цивилизация это не только уровень достижений, "цивилизация вообще", но и определенный культурный комплекс, отличный от других. Когда говорят о "гибели античной цивилизации", обычно имеют в виду не только факт ее материального разрушения, но и перерождение во что-то иное, не похожее на классическую античность и чуждое ей. И этот процесс не обязательно связан с внешним завоеванием. Весьма популярна точка зрения, что "разлом" между "настоящей античностью" и "чем-то иным" произошел еще в III в., задолго до разрушения Империи. С другой стороны, даже факт завоевания не обязательно означает смену цивилизации. Варвары-завоеватели могут быть ассимилированы коренным населением и интегрированы в старую цивилизацию, что не раз случалось в истории Китая. С точки зрения Анри Пиренна, примерно это и происходило в V-VII вв. в тех западных регионах Римского мира, где варвары пришли к власти, но были слишком малочисленны, чтобы заместить собой коренное население. Чтобы разобраться в этой теме, мы обратимся к другому исследователю, который целенаправленно изучал процессы культурной трансформации от Античности к Средневековью.

  

  

  Иллюстрация 7. Питер Браун (р. 1935) -- британский и американский антиковед, выпускник Оксфорда. Переопределил понятие "Поздней Античности" и задал новый вектор исследований этого периода. Преподает в Принстоне.

  

  Британо-американский историк Питер Браун в 1971 году опубликовал книгу "The World of Late Antiquity from Marcus Aurelius to Muhammad", в которой он придал новый смысл термину "Поздняя Античность". Книга вызвала к жизни целое направление исследований, и этот "модный тренд" до сих пор господствует в европейском антиковедении (Уорд-Перкинс в книге [Ward-Perkins 2005], которую мы обсуждали ранее, как раз и полемизирует с некоторыми "перегибами" этой моды). Браун кое в чем близок к Пиренну: он согласен с его ключевым выводом о том, что именно арабское завоевание Средиземноморья сделало возможным развитие новой западноевропейской цивилизации. Но он обосновывает это на иной манер, не вынуждающий его приукрашивать состояние Средиземноморской цивилизации в VI-VII вв. При этом, в отличие от историков "гиббоновской традиции", Брауну интересно не описание деградации, а ростки нового в позднеантичной реальности. Но даже при такой устремленности пройти мимо деградации он не смог.

  

  Сопоставление культурной ситуации в IV и VI вв. вызывает аналогии с тем, что Уорд-Перкинс писал о материальной цивилизации. В сфере культуры наблюдается такой же переход от изобилия, качества и доступности к нищете, убогости и дефициту. IV век был эпохой культурного возрождения в Римском мире, после кризиса, наблюдавшегося в предыдущем столетии. Сложная экономика и потребности имперской бюрократической машины создавали спрос на грамотных и образованных людей, а также на услуги интеллигенции, которая могла это образование предоставить. Среднее ("гимназическое") образование могли получить все дети обеспеченных родителей. Тысячами исчислялись люди с образованием университетского уровня, причастные к высокой античной культуре во всей ее полноте. И что самое важное, имперская элита относилась как раз к этому высшему культурному слою и откровенно кичилась уровнем образованности, подчеркивая свое качественное отличие от черни. Многие из этих рафинированных элитариев были потомками выдвиженцев из низших слоев общества и полуварварских регионов, которые пробились наверх в эпоху "солдатских императоров". В обязательном порядке, выскочки в первом-втором поколениях стремились получить лоск классической образованности. Новая служилая элита желала подкрепить новобретенную "элитарность" усвоением классической античной культуры и не жалела на это времени и сил. "Люди стремились, старательно впитывая классические стандарты литературы и усваивая модели поведения древних героев, обрести стабильность, уверенность, которую они больше не могли найти в бессознательном следовании традиции. Это были люди, которые до боли осознавали, что многие из их роз были привиты к очень примитивному корню". [Brown 1971, p.32]

  

  Конец античной культуры на Западе

  

  С падением имперской государственности на Западе сразу же рухнула система образования. Классическое образование перестало быть достоянием всех обеспеченных граждан, и сначала ограничилось узким кругом олигархии, а затем -- верхушкой клира. Единственными оазисами знаний в регионах, захваченных варварами, остались частные библиотеки на виллах тех римских аристократов, которые сумели сохранить статус и вписаться в "новый порядок". В течение пары поколений количество людей "с высшим античным образованием" сократилось с тысяч до десятков, которые могли приобщиться к багажу античной культуры в этих частных библиотеках. А далее процесс "опрощения" общества привел к полному исчезновению и самой секулярной (штатской и светской) элиты как сословия. Для античной цивилизации было нормальным существование людей, которые имели богатство, статус и влияние, но при этом не обязаны были постоянно служить, имели досуг для культурных занятий, и такой досуг считался почетным для благородного человека. В аскетическом раннесредневековом ландшафте человек, который возвышается над земледельцами и ест их хлеб, должен быть либо воином, либо клириком, а культурный "досуг с достоинством" теряет всякую ценность и воспринимается как бесполезная трата времени. Возможность предаваться культурному досугу отчасти сохранилась у клириков, поскольку они по долгу службы "возятся с книгами", но в новых условиях античная образованность была уже не обязательным атрибутом элитарности, а всего лишь хобби, причем таким, за которое нужно оправдываться. Оно, во-первых, "бесполезно", отвлекает от молитв и окормления паствы, а во-вторых, неприлично как раз для клириков, поскольку античная культура тесно переплетена с "языческой" мифологией.

  

  В итоге, к концу VI в. массовый круг носителей античной культуры на Западе исчез, а круг людей хоть сколько-то в ней осведомленных свелся к кучке полуобразованных клириков, у которых уже не было времени и желания читать античных авторов в оригинале, и которые черпали свои познания из адаптивной литературы и кратких переложений (аналог наших "Пособий для чайников" и дайджестов "Вся философия Платона за 15 минут"). Это уровень, который в римские времена был стартовым для "деревенщин от сохи", только что выбившихся в люди и желающих хотя бы отчасти приобщиться к городской культуре. Что касается культуры низов на Западе, то вычищением из нее остатков античной традиции было связано не только с упадком экономики и разорением среднего класса, но и с усилиями бывших римских элитариев, мигрировавших в христианский клир. В отсутствие Империи единственным инструментом контроля над массами у них оставалась христианская церковь. В новых условиях "только солидарность католической общины связывала локальных магнатов с зависимыми от них людьми". [Brown 1971, p.130] Им было уже не до игры в "языческую фронду", которой баловались их дедушки, рафинированные позднеримские сенаторы. Они стремились увеличить влияние церкви в постримском мире, доводя христианизацию до 100% и уничтожая остатки античной религиозности.

  

  Разумеется, произошла не только смена культурной доминанты с античной на христианскую, но и падение общего культурного уровня. Письменность не исчезла совершенно, она осталась востребованной в церкви, в сфере документооборота, в переписке высших сословий, но археология показывает резкое сокращение свидетельств грамотности низших и средних слоев общества по сравнению с позднеримскими временами. К примеру, римская армия, включая простых солдат, была, скорее всего, тотально грамотной, о чем свидетельствуют многочисленные именные надписи, находимые на личных предметах обихода (кружках и т.п., что актуально для солдат, живущих кучно). Подобные материальные свидетельства грамотности широких слоев населения в постримские времена практически исчезают. (Поскольку речь идет об археологии, мы сошлемся на [Ward-Perkins 2005, pp. 164-166]).

  

  

  Конец античной культуры на Востоке

  

  В восточных регионах, которые остались под властью Империи, культурное "опрощение" началось позже и проходило несколько иначе. Здесь переломной эпохой стало углубление христианизации при Юстиниане. В середине VI в. было запрещено открытое исповедание языческих культов, уничтожены последние языческие храмы и закрыты школы, где преподавалась античная философия. Одновременно продолжение процессов централизации ослабило позиции имперской аристократии и городского нобилитета, которые были питомниками элиты античного типа. Во многих регионах функции городского самоуправления фактически перешли к христианским епископам. Христианская община заняла то место в сознании людей, которое ранее занимал родной полис. К концу VI в. Восточная Империя идеологически окуклилась в "Священную Империю", где христианская церковь была уже не просто официальным государственным культом, возвышающимся над прочими, но единственно допустимым и неотделимым от самой "ромейской идентичности". Религиозная граница между христианством и язычеством стала восприниматься как цивилизационная граница, а собственные язычники -- как "пятая колонна" враждебной языческой сверхдержавы Персии. Престиж античного культурного наследия упал не только в глазах низов и среднего слоя, но и в глазах элиты. К 580-м гг. типичный восточноримский элитарий в культурном отношении уже ничем не отличался от среднестатистического христианина с улицы. [Brown 1971, p.180] "И все же язычество сохранялось в культурной жизни восточной империи значительно дольше, чем западной. Почитаемые обществом "эллины" поддерживали университетскую жизнь в Афинах, Александрии и в бесчисленных малых центрах вплоть до арабского завоевания". [Brown 1971, p.180].

  

  Некогда широкий слой людей, образованных на античный манер, окончательно растворился на Востоке после арабского завоевания и впадения Византии в "темные века". Тем не менее, на протяжении всей тысячелетней византийской истории сохранялся небольшой круг книжников, близких к императорскому двору и церковной верхушке, которые в полной мере владели багажом античной высокой культуры и которые, собственно, до нас ее донесли через века. "Маленький круг клириков и придворных в Константинополе поддерживал стандарты культуры, которые когда-то были доступны для обитателей любого значительного греческого города в поздней Римской империи". [Brown 1971, p.197] В благополучные эпохи этот кружок расширялся, в другие -- сужался почти до нуля (как в "темные столетия" Византии с середины VII по середину IX вв.), но затем через какое-то время снова наступало возрождение интереса к античному наследию (как, например, в 855 году, когда был воссоздан Константинопольский университет). Иногда в круг книжников входили сами императоры и отдельные вельможи Империи, но в целом, взятая как сословие, византийская элита с конца VI в. уже не являлась носителем античной культуры. Еще до наступления византийских "темных веков", связанных с арабским завоеванием, Восточная Римская Империя перестала быть "позднеантичным" обществом и по своей культуре и духу превратилась в "типичное средневековое" общество. А с наступлением трудных времен, с потерей богатых регионов и дезурбанизацией, на Востоке, как и ранее на Западе, исчезла, как класс, секулярная элита античного типа, и элитарии превратились в профессиональных воинов, администраторов и клириков, со всеми сопутствующими "профессиональными деформациями".

  

  В наиболее благоприятной ситуации оказались регионы Востока, которые перешли под власть арабов почти без борьбы: Сирия и Египет. Сложная цивилизация здесь продолжала процветать, когда Византия уже погрузилась в "темные века". Местные интеллектуалы передали арабам метафизические концепции, научные трактаты, массу прикладных знаний, но античная культура в ее гуманитарном аспекте оказалась невостребованной. Само же местное население воспользовалось фактом завоевания, чтобы полностью закуклиться в рамках христианского образа жизни и отказаться от последних пережитков античности.

  

  "Восточно-римское государство поддерживало языческий фасад в большинстве аспектов своей общественной жизни; обширные области образования и общественной жизни были откровенно "светскими". Его правители были воспитаны на литературе о древних богах. Например, недавно был открыт театр в греческом стиле в Александрии шестого века. Христианское общественное мнение все более нетерпимо относилось к этим экзотическим атрибутам. ...Как это ни парадоксально, приход арабских армий завершил христианизацию общественной жизни городов Ближнего Востока. Последний остаток светской культуры, основанный на греческой классике, исчез. Христианские священнослужители в конце концов передали Аристотеля, Платона и Галена арабам; но на средневековом Ближнем Востоке христиане и мусульмане предпочитали оставаться в неведении о Гомере, Фукидиде, Софокле. Это был конец тысячелетия литературной культуры. По словам великого нового песнопения в честь Богородицы, "Многоязыкие риторы замолкали как рыбы" по всему Ближнему Востоку. При мусульманском правлении новый стиль христианской культуры, который был подготовлен в конце шестого века, окончательно утвердился для христианского населения Ближнего Востока. Он сохранился до наших дней. В этой новой культуре человек определялся только своей религией. Он не должен быть верен государству; он принадлежал к религиозной общине. Его культура сохранялась для него его религиозными лидерами". [Brown 1971, p.186].

  

  Итак, по мнению Брауна, слой носителей античной культуры на Западе исчез примерно к 580-м гг., в течение столетия после политической гибели Западной Империи, а на Востоке он продержался до начала арабских завоеваний. Однако важный культурный перелом, "перекрытие крана" античной цивилизации, свершился синхронно и на Западе, и на Востоке примерно в середине VI в. "Атмосфера Средиземноморского мира изменилась с середины шестого столетия. Куда бы мы ни взглянули -- на Византию, Италию, Испанию визиготов или Галлию, мы получим одинаковое впечатление, подобно тому, как путешественник на поезде осознает в конце долгого, медленного пути, что ландшафт снаружи изменился, -- так что в решающие поколения между правлением Юстиниана и Ираклием мы можем ощутить окончательное появление средневекового мира". [Brown 1971, p.172] При этом процессы "культурного опрощения" на Западе и на Востоке проходили существенно по-разному (см. выше).

  

  Промежуточная ситуация сложилась в Риме, где под необременительной властью готских королей в начале VI в. состоялась реставрация римского сената, как полномочного органа власти в самоуправляемом городе. Сенат даже вернул себе право чеканить монету, утраченное еще в III в. Все испортил Юстиниан, который, возвратив Рим в состав Империи, "навел порядок" на византийский манер. После этого единственным вместилищем старинной римской гордости осталась папская курия, и церковная олигархия по сути стала идеологической наследницей римского сената в плане претензий на вольности и привилегии. [Brown 1971, p.134-135] Любопытно, что "последними эллинами" на планете оказалась кучка землевладельцев из окрестностей города Эдесса (Северная Месопотамия), которые, живя под властью мусульман, вплоть до X в. культивировали античную культуру в стиле элиты IV в. [Brown 1971, p.180].

  

  

  Культурный критерий "конца цивилизации"

  

  Несколько прояснив культурную ситуацию в первое постримское столетие, вернемся к вопросу о критериях, позволяющих заявить о "гибели" определенной цивилизации как уникальной культурной сущности. С этим связана дополнительная сложность, если захватчик не только сохранил прежнее население и усвоил его язык, но и воспринял некоторые важные культурные и институциональные элементы разгромленной цивилизации. И, более того, стал их творчески развивать как свое собственное достояние, в тесном сотрудничестве с коллаборационистами из числа "трофейной" элиты. Давайте рассмотрим два, на первый взгляд, взаимоисключающих высказывания:

  

  (1) "СССР является продолжением исторической России".

  (2) "СССР является отрицанием исторической России".

  

  Какое из них истинно? В отечественной публицистике споры об этом не утихают уже более столетия. Понятно, что есть аспекты, где истинно скорее (1), и есть аспекты, где верно, скорее, (2). Пиренн, будучи почетным членом советской Академии Наук (с "советского" 1918 года), возможно, как и в случае с Римом, выбрал бы первый вариант, а факты, указывающие на второй, отмел бы как малозначимые. А другой именитый антиковед, Ростовцев, эмигрировавший из России вместе с белыми, скорее, выбрал бы второй вариант, и наверняка нашел бы для этого основательные аргументы.

  

  Если под "гибелью цивилизации" мы подразумеваем исчезновение комплекса культурных традиций, который доминировал в данном социуме, то момент "перекрытия крана" логично определить следующим образом. Это прекращение массового воспроизводства носителей культуры, которые определяют лицо данной цивилизации. Это может быть сопряжено с исчезновением соответствующих социальных слоев, или с утратой носителями культуры командных позиций в обществе. Такое может случиться даже на фоне прогресса материальной цивилизации, как было с инками и ацтеками, которых покорили более развитые (в материальном отношении) испанцы. При этом после "перекрытия крана" носители культуры могут существовать какое-то время, и даже воспроизводиться из поколения в поколение в незначительном количестве.

  

  Применим теперь этот критерий к античной цивилизации. Для простоты, разделим ее "культурный базис" на три части:

  

  1) Полисный образ жизни, включая такие элементы, как городское самоуправление (не обязательно полный суверенитет), конкурентная публичная политика, институт гражданства и связанная с ним солидарность городской гражданской общины. Носителями этого культурного комплекса являются все полноправные граждане полиса, а в римские времена -- обеспеченные горожане.

  

  2) Античная религия и мифология, а также опирающееся на эти мифы популярное искусство (театр, скульптура, живопись). Здесь к числу носителей культуры относятся также и нижние классы населения, включая крестьян.

  

  3) Высокая греко-римская культура. Это античная классическая библиотека, сумма текстов по философии и истории, литературные произведения (начиная от Гомера), а также та ментальность, которая в этих текстах зафиксирована (способ мыслить, модели поведения). Носители культуры здесь -- аристократия и обеспеченные горожане, которым по средствам приличное образование и культурный досуг. В более поздние времена к ним присоединились магнаты-лендлорды и имперская служилая элита (по крайней мере, на верхнем и среднем уровнях бюрократического аппарата).

  

  Посмотрим, что произошло с каждым из этих культурных элементов на Западе и на Востоке.

  

  1) Характерная для античности общественная жизнь в городах стала затухать с III в. Ранее нобили соперничали за престиж в глазах горожан, тратя средства на общественные здания и украшение городов, на проведение религиозных праздников. В новой реальности все почести исходят от императора, сверху, а богатства направляются на обустройство частной жизни, на роскошные дворцы и загородные виллы. [Brown 1971, p.40] Публичная жизнь городов зачахла без спонсорства. Для нижних слоев населения солидарность и взаимопомощь внутри христианских общин пришли на место утраченной полисной солидарности. На более процветающем и эгалитарном Востоке, где был сильный средний класс, процесс деградации городской общественной жизни развивался медленнее, особенно в крупных и богатых городах, и здесь она сохранялась вплоть до "темных веков", но приняла христианскую направленность и попала под контроль клира.

  

  2) Античную религию и мифологию из сознания цивилизованных народных масс вытравила тотальная христианизация. Ее место заняли христианские мифы, жития святых и т.п. Процесс завершился примерно к концу VI в. и на Западе, и на Востоке. С этого момента народные массы перестали быть носителями античной народной культуры.

  

  3) Носители высокой культуры на Западе исчезли как слой к концу VI в., в силу краха системы образования, экономического упадка, опрощения социума и деградации соответствующих социальных групп. Но Востоке этот рубеж отодвинулся до второй половины VII в. (арабское завоевание и начало "темных веков" в Византии). Однако задолго до наступления "темных веков" соответствующие социальные группы были "переформатированы" христианством, "культурно опростились" и в массе утратили интерес к классическому культурному наследию.

  

  Таким образом, к концу VI века в Средиземноморье исчезли, как массовое явление, носители всех ключевых культурных элементов цивилизации античного типа: исчезли "граждане полисов", исчезло "простонародье, верящее в античные мифы", исчез "широкий слой классически образованных элитариев". Последняя группа на Западе пропала совершенно, а на Востоке значительно сократилась в числе, и к концу VII в. ограничилась до узкого кружка столичных книжников.

  

  

  Ключевая идея Анри Пиренна в трактовке Питера Брауна

  

  Питер Браун интересен тем, что разделяет главный тезис Пиренна о фундаментальном значении арабских завоеваний для дальнейших судеб европейской цивилизации и для культурного размежевания Западной Европы, Восточной Европы и Ближнего Востока. [Brown 1971, p.194-203] Но если у Пиренна роль арабов сводится к разрыву экономической связности Средиземноморья, то у Брауна картина более сложная и интересная. В этой картине поворотной точкой истории является не первая волна арабских завоеваний, а напряженные арабо-византийские войны рубежа VII-IX вв. Последствием этих войн явилось смещение центра тяжести исламской цивилизации из Сирии в Месопотамию и Персию, и превращение Средиземноморья в периферийный регион новой Мировой империи.

  

  

  Иллюстрация 8. Арабо-мусульманская экспансия в 630-750 гг. (Источник -- сайт Ian Mladjov's Resources)

  

  Когда арабские скотоводы завоевали богатые и цивилизованные регионы двух просвещенных империй, Восточно-римской и Персидской, им, естественно, потребовалась помощь местных коллаборационистов. Управленческая элита новой Империи быстро наполнилась принявшими ислам сирийцами и персами, которые привнесли туда свои традиции и практики, необходимые для управления развитыми странами. Первое время были неплохие шансы на победу греческой (восточно-римской) цивилизационной матрицы. Центр Арабской империи располагался в давно эллинизированной Сирии, ориентированной на Средиземноморье. До 699 г. греческий был официальным языком канцелярии Дамасских халифов.

  

  Однако в итоге победила персидская линия развития. Ареал империи Сасанидов был захвачен арабами целиком и вскоре полностью исламизирован. У персов не осталось какого-то внешнего центра сопротивления арабам, поэтому всю свою энергию они направили на интеграцию в исламский мир и завоевание его изнутри, при опоре на свое культурное и демографическое превосходство. Напротив, культурный ареал средиземноморской цивилизации был захвачен не полностью, здесь уцелела враждебная Византия, которая играла роль светоча для масс христианского населения, потенциально превращая его в "пятую колонну". Колоссальные военные усилия, которые Дамасские халифы направили на "окончательное решение византийского вопроса", ни к чему не привели. Византийцы успешно оборонялись, и даже отвоевали Малую Азию. По итогам этих военных неудач, Средиземноморье так и осталось фронтиром исламской цивилизации, а ее центр тяжести переместился в сторону быстро исламизировавшихся регионов Востока. В 747-750 гг. Аббасиды, при опоре на исламизированных персов, сокрушили Дамасский халифат и в 762 г. перенесли столицу Исламской империи в Месопотамию (Багдад). В новом имперском центре, естественно, возобладали государственные традиции персидской цивилизации. Багдадский халифат, по сути, стал реинкарнацией Персидской империи (в том числе, по мнению самих арабских авторов той эпохи). Арабское завоевание, закончившись установлением халифата Аббасидов, в геополитическом плане оказалось победой Персии над греко-римской средиземноморской цивилизацией.

  

  "Все богатства мира" внутри Новой Мировой Империи переместились в ее новый центр и покинули ее "средиземноморскую окраину". Это привело к переконфигурации торговых путей, и часть торговых потоков пошла мимо традиционных торговых центров Средиземноморья. Что, естественно, ударило по экономике Средиземноморья и стало дополнительной причиной для погружения его неисламских регионов в "темные века". Выражаясь языком миросистемного анализа, Средиземноморье из центра автономного мира-империи превратилось в периферию Ближневосточного мира-империи с центром в Месопотамии. Неисламские регионы Европы в этом новом мире, центрированном в Месопотамии, оказались не просто "окраиной", а "окраиной окраины", чем-то запредельным и ненужным, вроде кучи хлама на заброшенном заднем дворе. Это и позволило им развиваться самостоятельно и заложить основы новой европейской цивилизации.

  

  Следует указать на важный нюанс, отличающий концепцию Брауна от концепции Пиренна. По Пиренну, "герои дня" -- арабы, спасшие Запад для нового развития, отрезав его от Ближнего Востока и влияния Византии, которая становилась все более "азиатской". Инструментом "спасения" стал (якобы случившийся) насильственный разрыв торговых связей между исламскими и христианскими регионами Средиземноморья. Для Брауна наличие религиозно-политической границы, разделившей Средиземноморье, тоже является важным фактором "режима самоизоляции". Но "герои дня" у него персы, которые, "перетягиванием одеяла на Восток" и своим культурным влиянием на арабов, спасли Запад от исламского завоевания и предоставили его самому себе. "Устремленное на Восток притяжение огромной массы Персии в Исламской империи было спасением Европы. Арабскую военную машину остановили не греческий огонь византийского флота на подступах к Константинополю в 717 году и не франкская конница Карла Мартелла при Туре в 732 году. Ее остановило основание Багдада. С созданием Аббасидского халифата неспешные идеалы организованной и дорогой имперской администрации заменили пугающую мобильность бедуинских армий. В новом гражданском мире солдат был так же неуместен, как и среди рафинированных аристократов западного четвертого века". [Brown 1971, p.202] В трактовке Брауна, Запад был не столько "насильственно отрезан" от влияния Ближневосточной цивилизации неким "огненным валом", сколько "заброшен" ею и "оставлен на произвол судьбы", как старый плюшевый мишка.

  

  

  Иллюстрация 9. Сходство геополитической ситуации в V в. до н.э. и VIII в. (Источник -- Interactive World History Atlas since 3000 BC)

  

  Двигаясь несколько дальше, чем Браун, можно заметить, что геополитическая конфигурация в разгар европейских "темных веков" (середина VIII в.) воспроизводит ту, что наблюдалась более тысячелетия назад, в V-IV вв. до н.э., в эпоху империи Ахеменидов. С одной стороны, есть цивилизованный и процветающий мир, заключенный в границы Великой Империи с центром в Месопотамии и Иране, плюс ее североафриканские союзники и сателлиты (в античном варианте -- финикийский Карфаген). С другой стороны, есть "мятежные греки", тоже цивилизованные, но не слишком процветающие, под контролем которых находятся Балканы, западная часть Малой Азии и Южная Италия. Вся остальная Европа - агрессивные варвары, живущие "по обычаям железного века". Таким образом, крах античной цивилизации привел мир как бы к "перезагрузке". Центр мировой цивилизации вернулся к истокам -- на Ближний Восток, подобрав при отступлении массу культурных достижений, которых достигла цивилизация, ранее развившаяся на периферии.

  

  

  Финальный вывод

  

  Мы увидели, что представления современной науки о ситуации в V-VI вв. не слишком отличаются от тех впечатлений, которые у большинства остались от школьной программы. На западе античного ареала произошло падение в варварскую постапокалиптику, с разрушением материальной цивилизации, "опрощением" социума и утратой античной культуры даже в высших стратах. На востоке произошло перерождение в "азиатское царство", напоминающее многими своими чертами доантичные цивилизации Ближнего Востока. Здесь, в ходе сугубо внутренней эволюции, культурный багаж античности был утрачен не только широкими слоями горожан, но и большей частью элит, оставшись достоянием небольшого кружка интеллектуалов. При этом процессы культурного перерождения стартовали еще в III-IV вв., одновременно с попыткой придать Римской Империи формат более централизованного и современного государства. Однако вместо улучшения и ускорения цивилизации, чего следовало ожидать по аналогии с Европой Нового времени, последовала ее ориентализация и деградация.

  

  Цитируемые книги.

  

  Волошин 2006 -- Волошин Д.А. Падение Римской империи в исторической мысли Германии и Франции XIX -- XX вв. Дисс...к.и.н. Армавир, 2006.

  

  Пиренн 1927 -- Пиренн, Анри. Средневековые города и возрождение торговли. Горький, 1941.

  

  Пиренн 1937 -- Пиренн, Анри. Империя Карла Великого и Арабский Халифат. Конец Античного мира. М., 2011.

  

  Brown 1971 -- Brown, Peter R.L. The World of Late Antiquity from Marcus Aurelius to Muhammad. London, 1971.

  

  Ward-Perkins 2005 -- Ward-Perkins, B. The Fall of Rome and the End of Civilization. Oxford, 2006.

  

  Данный текст появился как побочный продукт работы над "сериалом" "Геополитика эпохи эллинизма", который находится в моем блоге https://culturgy.livejournal.com/

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"