Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

015 Морис Роллина "Неврозы", 158-169

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение публикации перевода кгиги М.Роллина "Неврозы".
  Морис Роллина Помешанный, 158-е.
  (Перевод с французского).
  
  В моих мечтах - страна лихих кровопусканий,
  где б грозный лес стоял, щетинясь, как заплот,
  с распятьями кругом - для жутких истязаний,
  с прудом, чтоб в нём кипел крутой водоворот.
  
  Я б выбрал там из всех средневековых зданий,
  с их мощью старых стен и кованых ворот,
  такой, чтоб жить среди таинственных преданий
  и смаковать их все, как выдержанный мёд.
  
  Пусть садом служат мне два-три больших погоста,
  чтоб там я по ночам гулял легко и просто,
  и в свите всякий раз при мне рычали львы,
  
  чтоб ящеры, резвясь, вели со львами игры...
  - Я б опиум курил из детской головы
  и ноги опирал на верного мне тигра.
  
  
  Maurice Rollinat Le Fou, 158-e.
  
  Je reve un pays rouge et suant le carnage,
  Herisse d"arbres verts en forme d"йteignoir,
  Des calvaires autour, et dans le voisinage
  Un etang ou pivote un horrible entonnoir.
  
  Farouche et raffolant des donjons moyen age,
  J"irais m"ensevelir au fond d"un vieux manoir :
  Comme je humerais le mystere qui nage
  Entre de vastes murs tendus de velours noir !
  
  Pour jardins, je voudrais deux ou trois cimetieres
  Ou je pourrais tout seul roder des nuits entieres ;
  Je m"y promenerais lugubre et triomphant,
  
  Escorte de lezards gros comme ceux du Tigre.
  - Oh ! fumer l"opium dans un crane d"enfant,
  Les pieds nonchalamment appuyes sur un tigre !
  
  Морис Роллина Маньяк, 159-е.
  (Перевод с французского).
  
  Я весь дрожу всегда, как выйду за порог,
  завидевши иной особый башмачок.
  Да, вам смешны и дрожь и все мои тревоги,
  а я трясусь и злюсь, заметив эти ноги,
  где заподозрю: есть какой-то механизм,
  и вспыхнет вдруг во мне внезапный пароксизм.
  Ту хитрость я ищу без всякого изъятья:
  под хлопком панталон, под тонким шёлком платья.
  Вот, бешено рыча, лечу, как на врага:
  и точно - там протез, точёная нога !
  
  Maurice Rollinat Maniaque (159-e dans le Livre "Nevroses").
  10-e:
  Je frissonne toujours, a l"aspect singulier
  de certaine bottine ou de certain soulier.
  Oui, - que pour me railler, vos epaules se haussent ! -
  je frissonne ! Et soudain, songeant au pied qu"ils chaussent,
  je me demande : " Est-il mecanique ou vivant ? "
  Et je suis pas a pas le sujet, l"observant,
  et cherchant l"appareil d"acier qui se derobe
  sous le pantalon fin ou sous la belle robe ;
  et des qu"il a relui, - maniaque aux abois,
  sous le cuir elegant je flaire un pied de bois !
  
  
  Примечание.
  Стихотворение "Maniaque, 159-e, включено также под номером 10 в цикл
  пародий "Десятистишия". Это стихотворение впервые было переведено Георгием Шенгели.
  
  Морис Роллина Мигрень, 160-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено Луи Тридону*.
  
  Кто одинок в людском скопленье
  и постоянно удручён ?
  Кто получает облегченье,
  лишь подавив жестокий стон ?
  
  Кто видит саван в тучках жидких,
  летящих тусклою гурьбой ?
  Кто, вечно корчась, будто в пытках,
  вступает в споры сам с собой ?
  
  Кого терзают ароматы ?
  Кого пугает каждый звук ?
  Кто в ожидании заката
  презол, что тьма пришла не вдруг ?
  
  Кто, натыкаясь на витрины,
  ступает так, как будто хром ?
  Кто видит в полусне картины,
  где только темень и содом ?
  
  Кто в нетерпении усталом
  готов хоть нынче к праотцам,
  завидуя спокойным скалам
  и бестревожным мертвецам ?
  
  Кто, преданный своей любимой,
  боится рядом с ней прилечь,
  поскольку мукой нестерпимой
  расплатится за радость встреч ?
  
  Кто навещает самых хилых
  и вместе с ними обречён ?
  Кому среди мелодий милых
  всех ближе похоронный звон ?
  
  Кто, изводя остаток силы,
  как призрак, меленьким шажком,
  сопровождает до могилы
  тех, с кем был прежде незнаком ?
  
  В ком бьётся сдавленная люто
  душа, барахтаясь, как гнусь ?
  Кто мыслит: "Вот, придёт минута,
  и я, решившись, застрелюсь !
  
  Мне лучше смерть от пистолета,
  чем жить с больною головой !"
  Но он не выполнит обета -
  задержит выстрел роковой.
  
  Какая ж казнь, страшнее ада,
  грызёт беднягу что ни день ? -
  - Армада дьявольская рада,
  наслав несчастному МИГРЕНЬ.
  
  Maurice Rollinat La Cеphalalgie, 160-e.
  A Louis Tridon
  
  Celui qui garde dans la foule
  Un eternel isolement
  Et qui sourit quand il refoule
  Un horrible gemissement ;
  
  Celui qui s"en va sous la nue,
  Triste et pale comme un linceul,
  Gesticulant, la tete nue,
  L"oeil farouche et causant tout seul ;
  
  Celui qu"une odeur persecute,
  Et qui tressaille au moindre bruit
  En maudissant chaque minute
  Qui le separe de la nuit ;
  
  Celui qui rase les vitrines
  Avec de clopinants cahots,
  Et dont les visions chagrines
  Sont pleines d"ombre et de chaos ;
  
  Celui qui va de havre en havre,
  Cherchant une introuvable paix,
  Et qui jalouse le cadavre
  Et les pierres des parapets ;
  
  Celui qui cherit sa maitresse
  Mais qui craint de la posseder,
  Apres la volupte traitresse
  Sa douleur devant deborder ;
  
  Celui qui hante le phtisique,
  Poitrinaire au dernier degre,
  Et qui n"aime que la musique
  Des glas et du Dies irae ;
  
  Celui qui, des heures entieres,
  Comme un fantome a pas menus,
  Escorte jusqu"aux cimetieres
  Des enterrements d"inconnus ;
  
  Celui dont l"ame abandonnee
  A les tortillements du ver,
  Et qui se dit : " L"heure est sonnee,
  Je decroche mon revolver,
  
  Cette fois ! je me suicide
  A nous deux, pistolet brutal ! "
  Sans que jamais il se decide
  A se lacher le coup fatal :
  
  Cet homme a la Cephalalgie,
  Supplice invente par Satan ;
  Pince, au feu de l"enfer rougie,
  Qui mord son cerveau palpitant !...
  
  Справка.
  *Луи Тридон - друг Мориса Роллина и братьев Кро. Он работал наблюдателем и вычислителем в метеорологической обсерватории парка Монсури (Montsouris). Был автором ряда работ по воздушной навигации. Ему принадлежит проект изолированной камеры в гондоле аэростата - для нахождения воздухоплавателей при высотных полётах. Л.Тридон был членом научного метеорологического общества Франции. Он сотрудничал в газетах, в частности, помещал в газете "Lutece" cтатьи на научно-популярные и литературные темы. Ему писал письма Жюль Верн. Кроме того Л.Тридон был поэтом и, как таковой, переписывался с П.Верленом и С.Малларме. Возможно, ему принадлежат работы филологического характера, в частности по теории стихосложения, чьим автором указан Луи Тридон:
  1."Chardons et Myosotis", Une lecture imprevue; propos decousus. Ghio.1881.
  2."Curiosites esthetiques". De la creation du veritable vers blanc et veritable poeme en prose. 1883.
  
  Морис Роллина Невезение, 161-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено Шарлю Леруа*.
  
  Проснулся - одурел. Искусан, всюду боль.
  Блоха то там, то тут. Поскакивает прытко.
  Пришпилить воротник ? И это тоже пытка.
  И обувь так тесна, что давит на мозоль.
  
  Зафокусничал шкаф. Попряталось всё платье
  под грудами тряпья. Ищи, пока не лень !
  И так сверлит мозги ужасная мигрень,
  что не могу сдержать плаксивые проклятья.
  
  Никак не отыщу на месте кошелька.
  На щётке стёрся ворс, работает погано.
  И шум на улице - как тошный крик орлана,
  и язвы на душе - всегдашняя тоска.
  
  Я вышел. С неба - дождь, а мне в лицо хохочет,
  грязнющий, как свинья, нахальный хулиган.
  Я шага не ступил: какой-то старикан
  задел меня зонтом, как будто клюнул кочет.
  
  Я приласкал коня, а кучер мне: "Не тронь !"
  Ещё один субъект всегда готовый к сваре !
  А конь-то, лицемер ! Не ожидал от твари:
  за ласку захотел куснуть мою ладонь.
  
  Я скрылся поскорей, прервавши перепалку.
  Мне захотелось Морг подальше обогнуть.
  Откуда ни возмись, шарманщик застил путь,
  и нужно было дать дорогу катафалку.
  
  Шатнувшись, музыкант слегка меня задел:
  с губ капало вино, его трясла икота,
  а после изо рта струёй забила рвота.
  Понятно, отчего он бледен был, как мел.
  
  Я, как монах-траппист, стал строгим и нескорым
  и грустно шёл вперёд, а ветер, как на грех,
  сдул шляпу с головы, и я, под общий смех,
  обязан был бежать за головным убором.
  
  Омнибусы - битком. Не втиснуться никак.
  Насилу я в одном залез на верхотуру,
  но там пытливый взгляд в меня нацелил хмуро
  высокий господин, носивший шапокляк.
  
  Но это же мой друг ! Какое утешенье !
  И сразу же - увы ! - невероятный крен.
  Он далее уже не сводит глаз со стен,
  где клочьями висят былые объявленья.
  
  Но небо ! Что за бред увидел я потом,
  в проулочке, совсем паршивом и презренном,
  любовница моя шла об руку с военным.
  Он шпорами бренчал и взмахивал хлыстом.
  
  Всё: ветер, дождь и грязь, фиакр - любая малость:
  гарсоны из кафе, приказчики - весь свет:
  консьерж, бездомный пёс и длинный мой сосед -
  всё мучило меня и мне в лицо смеялось.
  
  И я пошёл домой, в мой горький неуют,
  где дразнят пестротой портьеры и обои,
  к картинам, что меня не любят всей гурьбою,
  к часам, что каждый раз с какой-то злостью бьют.
  
  На лестнице меня поймал квартиросдатчик
  и сразу попросил вернуть мой давний долг.
  Дверь, пальцы прищемив, скрипя, сказала: "Щёлк !"
  Я понял, что она мне тоже не потатчик.
  
  В чернильницу взглянул: она была пуста.
  Я день и ночь курю, всечасно, многократно.
  Сигару закурил - она была отвратна.
  Как результат, во рту возникла тошнота.
  
  Поленья не горят, лишь место спила взмокло.
  И лампу не зажжёшь - разбилась на куски.
  И в окна не глядят снаружи огоньки -
  вдруг потеряли всю свою прозрачность стёкла.
  
  Одна недоброта глядит со всех сторон -
  от книг и от бумаг, от всех шкафов с их молью.
  В моих висках бурав, сверлящий с дикой болью.
  Меня гнетёт болезнь и портит даже сон.
  
  Когда б я только сам был собственным вампиром,
  быть может, я б ту боль свою благословил,
  но, право же, во мне никак не хватит сил,
  когда меня гнетут, соединясь, всем миром.
  
  Ревнив и ядовит, и полон распрей мир.
  Я ж - пария. Я слаб пред общею армадой.
  Рыданья - ни к чему. В борьбе со злобным адом
  ДУХ НЕВЕЗЕНЬЯ - мой назойливый вампир.
  
  Есть сумрачные дни страшней простых напастей, -
  - (И можно ли стерпеть всегдашнюю тоску ?), -
  когда мне хочется приставить ствол к виску
  в обиде на людей и сумму всех несчастий.
  
  Я взял свой револьвер, он с пулею в стволе:
  отличный револьвер с красивой рукоятью.
  Хотел бы жить, но мне внушает неприятье
  жестокость бытия и злоба на земле.
  
  Maurice Rollinat La Dеveine, 161-e
  A Charles Leroy.
  
  Je m"habille ahuri, subissant a plein corps
  L"atroce ubiquite d"une introuvable puce ;
  Mettre mon faux-col ?... Mais, il faudrait que je pusse !
  Et ma botte ennemie a reveille mes cors.
  
  Le placard aux effets, sous des grappes de loques,
  Cache prеcisement l"indispensable habit ;
  Et la migraine, avec un vrillement subit,
  M"arrache de plaintifs et stridents soliloques.
  
  Ma brosse a les crins mous, parce que je m"en sers ;
  L"invisibilite de ma bourse m"effraie ;
  La rafale au dehors pleure comme une orfraie ;
  Et toujours mes chagrins comme autant de cancers !
  
  Je sors : un grand voyou crotte comme une truie
  Me lorgne en ricanant sous le ciel pluvieux ;
  Et des mes premiers pas sur le trottoir, un vieux
  A failli m"eborgner avec son parapluie.
  
  Ma pitie du cheval deplait au cocher gras :
  Encore un qui s"en vient pret а me chercher noise !
  Et voila que sa rosse hypocrite et sournoise,
  Pour me remercier veut me couper le bras.
  
  J"allonge mon chemin, pour eviter la Morgue,
  Enfin debarrasse d"un affreux babillard,
  Quand l"apparition d"un pauvre corbillard
  Me surprend tout a coup devant un joueur d"orgue.
  
  Un pale individu me bouscule en tremblant ;
  D"abord, je vois du vin qui suinte aux commissures
  De ses levres, et puis un tas de vomissures
  Me revele pourquoi l"homme a le teint si blanc.
  
  Triste, et plus recueilli qu"un moine de la trappe,
  Je vais, lorsque soudain mon chapeau s"envolant,
  M"expose au ridicule apre et desopilant,
  Puisqu"il me faut courir pour que je le rattrape !
  
  Toujours le mot Complet a tous les omnibus :
  Si bien, qu"enfin juche sur une imperiale,
  Je subis la prunelle inquisitoriale
  D"un long monsieur coiffe d"un funebre gibus.
  
  Je vois un ami poindre. Enfin ! C"est une fiche
  De consolation... Mais cela, c"en est trop :
  L"ingrat, pour m"eviter, gagne un mur au grand trot,
  Et fait semblant de lire une tres vieille affiche.
  
  Et je suis, juste ciel ! malheureux a ce point,
  Qu"au milieu d"une rue ignoble et solitaire
  J"apercois ma maitresse au bras d"un militaire
  Qui fait sonner sa botte, une cravache au poing.
  
  Et la pluie et le vent, les voitures, la boue,
  Tout, garcon de cafe, commis de magasin,
  Le roquet, le concierge, et jusqu"a mon voisin
  De table, tout cela me vexe et me bafoue.
  
  Je rentre : un gite plein d"inhospitalite !
  Rideaux et papiers peints prennent des tons qui gueulent ;
  Quant a mes vieux portraits, on dirait qu"ils m"en veulent
  Et ma pendule tinte avec hostilitй.
  
  Deja dans l"escalier, l"oeil du proprietaire
  M"a requis de payer l"argent que je lui dois ;
  Ma porte s"est fermee en me pincant les doigts
  Avec un grincement subit et volontaire.
  
  J"avise l"encrier, mais pas d"encre dedans !
  Et moi qui peux fumer nuit et jour, a quelque heure
  Que ce soit, mon cigare en ce moment m"ecoeure :
  J"en ai la sueur froide et la nausee aux dents,
  
  Je veux faire du feu : mon bois inallumable
  Sue ironiquement sur les grands chenets froids ;
  Ma lampe fait craquer son verre, et si j"en crois
  Mes yeux, ma glace perd sa transparence aimable.
  
  Et tant de malveillance emane du plafond,
  Des meubles, des cahiers, des livres, des estampes,
  Que je me desespere, et la migraine aux tempes,
  Je flechis sous le mal que ses vrilles me font.
  
  Si meme, je n"etais que mon propre vampire,
  Je benirais l"horreur de mes lancinements,
  Mais tout ce qui m"entoure attise mes tourments,
  Et toujours contre moi la matiere conspire.
  
  Dans ce monde jaloux, venimeux et discord,
  Je suis le paria contre qui tout s"acharne.
  En vain mon coeur sanglote et mon corps se decharne,
  L"universel guignon me persecute encor.
  
  Et j"ai des jours si durs, outre mes jours moroses,
  - Et comment а l"ennui pouvoir s"habituer ! -
  Que depuis bien longtemps, je songe a me tuer
  Sous la vexation des hommes et des choses.
  
  Et je m"en vais enfin accomplir ce projet
  Avec mon revolver а la crosse d"ebene,
  Puisque plus que jamais j"ai ressenti la haine
  Et la ferocite de l"etre et de l"objet.
  
  
  Справка.
  *Шарль Леруа (1844-1895) - Frederic-Didier-Charles Leroy - известный писатель. Родился в бедной семье и не получил должного образования. С 15 лет учился на часовщика, потом перешёл в железнодорожную компанию. Стал сотрудничать в юмористических журналах. Печатался под разными псевдонимами: Charles Lecock, Sulpice, Rene Lebrun.
  Сначала печатался в "Tintamarre". Далее стал редактировать свой весёлый журнал
  "Le colonel Ramollot". Писал комические романы ("La Boite a musique", "Le Garde a l'essai"
  и др.). Подражал Поль де Коку и Henri Monnier. В 1888 г. вступил в Тунисе на военную
  службу в качестве офицера у Nichan Iftikhar'a. Породнился ( стал шурином) писателя
  Allphonse Allais. Вместе с писателем Jules Jouy в 1878-79 г. как представитель сатирических журналов входил в кружки "Фюмистов" и "Гидропатов". Главная литературная заслуга Шарля Леруа - создание популярного (даже сейчас) сатирического образа французского вояки: полковника Рамолло и ему подобных: придурков, задиристых грубиянов, выпивох и т.п.
  
  Морис Роллина Болезнь, 162-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено А.-Л. Лаведану*.
  
  Болезнь таят, как угрызенье.
  Она Мадам, чей лик сокрыт.
  Она иссушит, умертвит
  и блеск очей, и губ цветенье.
  
  Она врасплох берёт в плененье,
  а после зубы в вас вонзит.
  Болезнь таят, как угрызенье.
  Она Мадам, чей лик сокрыт.
  
  Она - ущерб и невезенье,
  хоть ей гордись, хоть чувствуй стыд.
  Она, скрутив, опустошит
  дух, сердце, плоть и разуменье.
  Болезнь таят, как угрызенье.
  
  Maurice Rollinat La Maladie, 162-e.
  A H.-L. Lavedan*.
  
  La maladie est une femme
  Invisible comme un remord
  Qui fletrit, tout prets pour la mort,
  La bouche rose et l"oeil de flamme.
  
  Elle vous surprend dans sa trame
  Et vous plante sa dent qui mord.
  La maladie est une femme
  Invisible comme un remord.
  
  Qu"elle soit noble, etrange, infame,
  Avec elle on a toujours tort !
  Elle vous vide, elle vous tord
  La chair, l"esprit, le coeur et l"ame ;
  La maladie est une femme.
  
  Справка.
  *Анри Лаведан (Henri-Leon-Emile Lavedan, 1859-1940) - журналист, драматург, романист,
  киносценарист, ярый антидрейфусар. Был весьма плодовит и успешен как писатель.
  С 1898 г. стал членом Французской Академии. В начале карьеры сотрудничал в "Figaro",
  "Gil Blas", "L'Echo de Paris". В 1890 г. написал первую пьесу для "Комеди Франсез". Потом писал для "Theatre de Vaudeville". Опубликовал несколько романов, в том числе "Новая игра" (1892), "Их сердце" (1893), "Путь спасения" (семитомник, 1920-24) и др.
  
  Морис Роллина Ипохондрик, 163-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено Коклену-Младшему*.
  
  Отняв у роз цвета и их влекущий запах,
  поэзию губя, скрыв солнце и лазурь,
  меня грызёт тоска, держа в когтистых лапах.
  Мне больше дела нет до штилей и до бурь.
  
  Я глух к людским речам и к вызовам природы,
  теряю интерес к общественным делам.
  Какие бы судьба ни принесла невзгоды,
  мне стало всё равно, пусть рухнет весь бедлам !
  
  Шагая долгим днём до запоздалой теми,
  как некий автомат, махая парой рук,
  смотрю туда-сюда, кляня лихое время,
  и громким бредом вслух, тревожу всё вокруг.
  
  Со скукой отношусь равно ко всем предметам.
  Не льщусь на новизну - всё видено не раз !
  В моих глазах давно смешались тьма со светом.
  Я сплю, хоть все бодры; заснут - не смежу глаз.
  
  Моя тоска - крутой мистический мучитель -
  неумолимо жжёт; терзает, будто плеть.
  И даст покой душе лишь вечная обитель:
  во мне одна мечта - скорее умереть.
  
  Maurice Rollinat L"Hypocondriaque, 163-e.
  A Coquelin cadet*.
  
  Entenebrant l"azur, le soleil et les roses,
  Tuant tout, poesie, aromes et couleurs,
  L"ennui cache a mes yeux la vision des choses
  Et me rend insensible a mes propres malheurs.
  
  Sourd aux evenements que le destin ramene,
  Je sens de plus en plus se monotoniser
  Les sons de la nature et de la voix humaine
  Et j"ai l"indifference ou tout vient se briser.
  
  Et du jour qui s"allonge a la nuit qui s"attarde,
  Automate rodeur, pale et gesticulant,
  Je passe, inconscient des regards que je darde
  Et du bruit saccade que je fais en parlant.
  
  Rien dont mon noir esprit s"indigne ou s"emerveille !
  Mon oeil incurieux vieillit la nouveaute ;
  Et veillant comme on dort et dormant comme on veille,
  Je confonds la lumiere avec l"obscurite.
  
  Et demon avec qui la terreur se concerte,
  L"inexorable ennui me corrode et me mord,
  Ne laissant plus au fond de mon ame dеserte
  Que la seule pensee horrible de la mort.
  
  Справка.
  *Коклен-Младший - Alexandre-Honore-Ernest Coquelin-cadet (1848-1909) - драматический
  актёр. Работал в театрах "Одеон", "Комеди Франсэз", "Варьете". Много раз гастролировал.
  Создал целый ряд незабываемых сценических образов, особенно в пьесах Мольера.
  Вдохновлённый примером Шарля Кро, прославился исполнением шутливых сценических
  монологов. Создал теорию этого жанра. Написал несколько книг, в которых обобщил
  теорию и практику сценического монолога.
  
  
  Морис Роллина Дождь, 164-е.
  (Перевод с французского).
  
  Мотается клубок из жидких волокон,
  и льётся с неба дождь, тоскливо и нелепо;
  а снизу - наш Париж, вопящий Вавилон,
  и весь небесный свод - не веселее склепа.
  
  Я движусь под дождём вдоль гулких эстакад,
  по грунту и камням дорог любого рода.
  На череп льёт вода. В мозгу бушует ад.
  Меня знобит, но я не прерываю хода.
  
  С дождём невольно слит настрой немолчных грёз,
  и я под ним бреду, сражаясь с жижей хлюпкой.
  С дороги хлещет грязь от тысячи колёс,
  а я не расстаюсь с моей привычной трубкой.
  
  По мне дожди - мигрень, не разберёшься чья.
  Они спадают вниз безрадостно и косо.
  Париж - слезливый монстр, он плачет в три ручья.
  А у меня к дождю пристрастные вопросы.
  
  Я вовсе не смущён людскою толкотнёй.
  В ней мне мои друзья - из бодрых и угрюмых -
  с правдивым видом лгут, забавя болтовнёй,
  но мне не до того: я в бесконечных думах.
  
  Мои глаза черствы, полны своих забот.
  В хожденье взад-вперёд я не смотрю на зубки,
  на бойкие прыжки ботиночек и бот.
  Мне не тревожат чувств подобранные юбки.
  
  Мне кажется, Париж походит на погост.
  От скорбности небес, вдобавок, сам недужу,
  и желчные стихи свищу себе, как дрозд,
  и лезу невзначай то в водосток, то в лужу.
  
  В бесовской толчее сплошная непроглядь.
  Здесь сложный лабиринт и спутались дороги.
  Как мне ни тяжело, приходится дышать
  во влажном и густом, почти что жидком смоге.
  
  В поэзии моей частенько тон жесток:
  о горестном твержу да роюсь в нездоровом.
  Мне дождь - всегда сродни и много раз помог:
  его смертельный шарм созвучен с горьким словом.
  
  Maurice Rollinat La Pluie, 164-e.
  
  Lorsque la pluie, ainsi qu"un immense echeveau
  Brouillant а l"infini ses longs fils d"eau glacee,
  Tombe d"un ciel funebre et noir comme un caveau
  Sur Paris, la Babel hurlante et convulsee,
  
  J"abandonne mon gite, et sur les ponts de fer,
  Sur le macadam, sur les paves, sur l"asphalte,
  Laissant mouiller mon crane ou crepite un enfer,
  Je marche a pas fievreux sans jamais faire halte.
  
  La pluie infiltre en moi des reves obsedants
  Qui me font patauger lentement dans les boues,
  Et je m"en vais, rodeur morne, la pipe aux dents,
  Sans cesse eclabousse par des milliers de roues.
  
  Cette pluie est pour moi le spleen de l"inconnu :
  Voila pourquoi j"ai soif de ces larmes fluettes
  Qui sur Paris, le monstre au sanglot continu,
  Tombent obliquement lugubres, et muettes.
  
  L"eternel coudoiement des pietons effares
  Ne me rvolte plus, tant mes pensers fermentent :
  A peine si j"entends les amis rencontres
  Bourdonner d"un air vrai leurs paroles qui mentent.
  
  Mes yeux sont si perdus, si morts et si glaces,
  Que dans le va-et-vient des ombres libertines,
  Je ne regarde pas sous les jupons trousses
  Le gai sautillement des fringantes bottines.
  
  En ruminant tout haut des poemes de fiel,
  J"affronte sans les voir la flaque et la gouttiere ;
  Et melant ma tristesse a la douleur du ciel,
  Je marche dans Paris comme en un cimetiere.
  
  Et parmi la cohue impure des demons,
  Dans le grand labyrinthe, au hasard et sans guide,
  Je m"enfonce, et j"aspire alors a pleins poumons
  L"affreuse humidite de ce brouillard liquide.
  
  Je suis tout a la pluie ! A son charme assassin,
  Les vers dans mon cerveau ruissellent comme une onde :
  Car pour moi, le sondeur du triste et du malsain,
  C"est de la poesie atroce qui m"inonde.
  
  Морис Роллина Зубы, 165-е.
  (Перевод с французского).
  
  Прошло немало лет, и в память лезут грубо
  те самые, как снег, сверкающие зубы.
  Но хищною и злой была та белизна,
  по-колдовски странна, коварна и страшна.
  Те зубы, без прикрас, без чисток и починок
  хранили свежесть, блеск и девственность кувшинок.
  Они могли сиять во мгле мутнейших сред,
  где копоть и туман, где был невиден свет.
  Они могли сверкнуть, открывшись при дыханье,
  как молния в ночи, любой своею гранью.
  У них всегда был свеж и сладок аромат.
  Он скрашивал и вздох, и поцелуй, и взгляд.
  Когда смыкались их прекрасные аркады,
  то голос издавал особые рулады:
  в них были острый скрип и мерные рывки,
  и лёгкий влажный плеск, и тихие свистки.
  Казалось, предо мной алмазы и опалы,
  так их краса меня обычно впечатляла !
  В них так, как по утрам на венчиках у роз,
  сиял янтарный цвет благоуханных рос.
  Строй косточек смотрел из дёсен не без дела -
  ловка была кусать жемчужная капелла !
  Гордилась красотой в растворе алых уст.
  Любила пожевать. Был слышен дружный хруст.
  Меня не раз влекло желанье, интригуя
  коснуться до зубов во время поцелуя,
  чтоб истребить во мне гнетущую тоску.
  А те могли куснуть, подобно мертвяку...
  Мне чудилось: земля, в которой погребали,
  как ржавчина, язвит красу зубной эмали.
  А челюсть мертвеца - улыбчива на вид:
  куснула, и ничто её уж не гневит...
  
  Те зубы, веселясь, не гнались за причиной.
  Забавиться могли хоть коркой апельсинной,
  то прутик пожуют, то нитку, то изюм,
  стараясь лишь о том, чтоб был потише шум.
  Жевали финики, миндаль, фундук, цукаты, -
  как мышки, что крадут, когда голодноваты,
  стараясь разорить чужой богатый схрон,
  чтоб не особо как заметен был урон.
  
  А зубы ели всё, чей вкус для них был сладок.
  Перевели вагон ванильных шоколадок.
  Накушались безе, потом задорней всех
  любили расточать весёлый юный смех.
  Но вздумав заблистать, не обнажая дёсен,
  менялись сразу так, что вид их был несносен.
  Казалось, скажут: "Прочь !". А вслед прикрикнут: "Шасть !" -
  и станут сразу злы, как дьявольская пасть,
  способная сожрать людскую плоть без перца,
  с желаньем впиться мне, должно быть, сразу в сердце.
  В них ненависть была, был ужас и сарказм.
  Лишь глянут на меня - во мне сердечный спазм.
  
  О адский ряд зубов ! Их наглая циничность
  старалась показать во взгляде ироничность.
  В том взоре был укус, способность, не дрожа,
  пронзить меня насквозь с решимостью ножа.
  
  Maurice Rollinat Les Dents, 165-e.
  
  Je les revois a des epoques reculees
  Ces merveilleuses dents, froides, immaculees,
  Et qui se conservaient sans toilette ni fard
  Dans la virginite blanche du nenufar.
  Le fait est que ces dents йtaient surnaturelles
  A force de blancheur et de clarte cruelles,
  Et que dans les recoins les plus fuligineux
  Elles avaient encore un reflet lumineux
  Comme un eclair lointain, la nuit, dans une plaine ;
  Et puis, au frolement continu d"une haleine
  Qui musquait le soupir, la phrase et le baiser,
  Elles passaient leur vie a s"aromatiser !
  Joignant le plus souvent leurs mignonnes arcades,
  Elles rendaient la voix grincante par saccades
  Avec je ne sais quoi d"humide et de siffleur.
  Comme dans le calice embaume de la fleur
  On voit luire au matin des perles de rosee,
  Ainsi dans cette bouche indolente et rosee
  Elles m"apparaissaient, opale et diamant,
  Dont mon oeil emportait un йblouissement.
  Oh ! quand, jolis bijoux des gencives si pures,
  Ces petits os carres, habiles aux coupures,
  Plutot faits pour trancher que pour macher, brillaient
  Dans l"entre-baillement des levres qui riaient,
  Que de fois une envie inquiиte et farouche
  M"a pris de les humer aussi comme la bouche,
  Et d"y faire dormir le chagrin qui me mord !
  Ainsi que sur les dents d"une tete de mort,
  J"imaginais deja la rouille de la terre
  Sur la mate paleur de cet email dentaire ;
  Je voyais la machoire horrible ricanant
  Dans une biere, et puis a la fin s"egrenant.
  Elles perdaient parfois leur attitude etrange
  Quand elles s"amusaient d"une ecorce d"orange,
  D"un brin d"herbe ou de fil, d"une paille, d"un fruit,
  Ou quand elles faisaient craquer a petit bruit
  Les amandes, les noix, les marrons, l"angelique,
  Dans un grignotement de souris famelique.
  En tout lieu, raffinant le meurtre et le degat
  Elles martyrisaient longuement le nougat,
  Massacraient les gateaux, et lentes et calines
  Se delectaient au gout vanille des pralines.
  Ces quenottes alors prenaient un air mutin
  Et s"epanouissaient dans un rire enfantin.
  Quand elles miroitaient sans montrer leurs gencives,
  Elles etaient toujours funebres et pensives,
  Semblant me dire : " Avance ! " ou me dire : " Va-t"en ! "
  Ou bien, dignes d"orner la bouche de Satan,
  Comme en arret devant une pature humaine,
  Mon pauvre coeur peut-etre ! Une couche de haine,
  De sarcasme et d"horreur y venait adherer
  Quand elles se mettaient a me considerer,
  Ces infernales dents, ces adorable niques
  Qui se faisaient un jeu de paraitre ironiques,
  Dont le regard etait morsure, et qui le soir
  Avaient le froid sinistre et coupant du rasoir.
  
  Морис Роллина Портрет, 166-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено Фернану Демулену*.
  
  Её родная мать была больной и нищей.
  С рождения дитя кормили вредной пищей.
  Ей доставалась кровь с отравой в молоке.
  Жила в нечистоте, в застуженном мирке,
  и стала так тоща, что сквозь её грудину
  любой мог заглянуть в больную середину.
  Мамаша там могла все рёбра сосчитать,
  но девочка росла, дивя людей и мать.
  Со временем ушла отчаянная зыбкость.
  Она приобрела и шарм, и козью гибкость.
  Расширилась в плечах, и стали: бюст - видней,
  весь стан её - стройней и бёдра - посильней.
  Концы её грудей прокалывали платье,
  а бледность губ и лик с зелёною печатью
  потом придали ей столь странные черты,
  что в них пробился блеск спектральной красоты.
  Над бедной головой, где скучились сумбуры,
  рассыпался каскад волшебной шевелюры.
  В ней был густой эбен, была голубизна,
  и вместе с тем цвела лиловая волна.
  В причудливости всей расцветки бесподобной
  вид той копны дивил мистичностью загробной.
  А взор девичьих глаз смотрел на страшный мир,
  как влажный из-за слёз сверкающий сапфир.
  Такой предсмертный взгляд, взирающий на вещи,
  на свет и на людей - тоскливо и зловеще.
  
  Maurice Rollinat Le Portrait, 166-e.
  A Fernand Desmoulin.
  
  Elle teta la vie au sein d"une pauvresse.
  Des le maillot, elle eut l"abominable ivresse
  D"un lait sanguinolent et presque veneneux.
  L"air froid d"un gite infect aux murs fuligineux
  Granula ses poumons en gelant sa poitrine ;
  A travers sa peau, mince et navrante vitrine,
  Sa mere put compter ses pauvres petits os.
  Elle a grandi pourtant : lamentables fuseaux,
  Ses membres rabougris et ronges par la fievre
  Se durcissent avec des souplesses de chevre,
  L"epaule s"elargit, le buste emacie
  S"allonge sveltement sur des hanches d"acier ;
  Le sein s"est aiguisй jusqu"a piquer ses hardes,
  Et sa figure verte aux levres si blafardes
  Prend la vague stupeur et l"apre etrangetй
  D"une melancolique et spectrale beaute.
  De son crane fluet ou grouillent les detresses
  Jaillissent des cheveux fantastiques, sans tresses,
  Fouillis d"ebene, epais, tordus, fous, au reflet
  Tour a tour diapre, bleuatre et violet,
  Ayant de ces frissons inconnus a la terre,
  Criniere d"outre-tombe ou flotte le mystere.
  Et ses yeux par l"horreur sans cesse ecarquilles,
  Saphirs phosphorescents, douloureux et mouilles,
  Qui se meurent d"ennui dans leur cercle de bistre,
  Ses yeux ont maintenant une splendeur sinistre !
  
  Справка.
  *Фернан Демулен (1853-1914) - известный французский художник, друг многих знаменитостей, в том числе писателей. Написал портреты В.Гюго, Э.Золя, Пуаекаре,
  Ферри. В Эрмитаже выставлен коронационный портрет Николая II в мантии, написанный
  Ф.Демуленом в 1896 г. В 1900-1902 гг. К.Демулен увлёкся спиритизмом и выставлял
  трёхминутные зарисовки своих медиумических видений. Его родные места: Javerlhac,
  Jumilhac. Умер в Венеции.
  
  
  Морис Роллина Джоконда, 167-е.
  (Перевод с французского)
  Посвящено Гастону Бетюну*.
  
  Пытливые глаза, в которых холод стали,
  и ярый жар огня, и бархатная гладь.
  Портрет не устаёт, стремясь околдовать
  ущербной красотой с крупицею печали.
  
  Я разгадал болезнь, что лечится едва ли.
  Мной узнан был вампир, коварный хищный тать,
  чарующий сердца затем, чтоб растерзать,
  целующий в уста, чтоб те потом завяли.
  
  Смотря на тот портрет, я сразу цепенел,
  впадал в тоску и дрожь и был белей, чем мел;
  и гасла мысль моя в работе бесполезной.
  
  Перед усмешкой губ той женщины-змеи
  и взгляды расплылись, и помыслы мои
  повисли как туман над беспощадной бездной.
  
  Морис Роллина La Joconde, 167-е.
  A Gaston Bethune*.
  
  Le mystere infini de la beaute mauvaise
  S"exhale en tapinois de ce portrait sorcier
  Dont les yeux scrutateurs sont plus froids que l"acier,
  Plus doux que le velours et plus chauds que la braise.
  
  C"est le mal tenebreux, le mal que rien n"apaise ;
  C"est le vampire humain savant et carnassier
  Qui fascine les coeurs pour les supplicier
  Et qui laisse un poison sur la bouche qu"il baise.
  
  Cet infernal portrait m"a frappe de stupeur ;
  Et depuis, a travers ma fievre ou ma torpeur,
  Je sens poindre au plus creux de ma pensee intime
  
  Le sourire indecis de la femme-serpent :
  Et toujours mon regard y flotte et s"y suspend
  Comme un brouillard peureux au-dessus d"un abime.
  
  Справка.
  *Гастон Бетюн (1857-1897) - художник-акварелист, нарисовавший незабываемый портрет
  поющего Мориса Роллина. Внешность самого художника сохранила бронзовая плакетка на стеле (кладбище d'Auteuil). Из его акварелей: "Bateau en chantier sur la plage de Pagli", 1880. "Quai de Londres", 1890.
  
  Морис Роллина Химера, 168-е.
  (Перевод с французского).
  Посвящено Жоржу Гурдону*.
  
  Он будто претерпел какой-то сбой в судьбе...
  Когда пришёл ко мне, размахивал руками,
  взволнованно взглянул широкими глазами
  и начал свой рассказ: "Так вот, представь себе:
  
  Я наудачу шёл, гуляя, как обычно,
  был погружён в себя, меня замучил сплин.
  Мне мнилось, будто я бреду совсем один,
  хоть плотная толпа вокруг хрипела зычно.
  
  Фантазия моя катила свой клубок,
  в ней в тысячах картин плыл ужас инфернальный,
  и куча облаков, как саван погребальный,
  накрыла весь поток иллюзий и тревог.
  
  Но вскоре, дав простор мечтательности сладкой,
  я всё же одолел расстройство и тоску,
  и, - призраком - летя в прозрачнейшем шелку,
  красавица всплыла с кошачьею повадкой.
  
  Должно быть, я для всех стал странен и смешон:
  сомнамбулой, кого, не в срок, луна смутила,
  быть может, мертвецом, восставшим тиз могилы,
  настолько был своим виденьем поражён.
  
  Стряхнув всю тяжесть бед, что в плен её забрали,
  моя душа рвалась с земли на небеса,
  готовая скорей оставить телеса,
  чтоб тут же воспарить к моей волшебной крале.
  
  Вдруг около меня в тот несравненный миг
  разлился аромат такой густой и острый,
  букет его был столь особенный и пёстрый,
  что вновь мой шалый дух к костям моим приник.
  
  Жара пекла сильней, чем где-нибудь на пляже,
  я выпучил глаза, как обречённый бык:
  в толпе, невдалеке, по скверу напрямик,
  шагала - наяву - та женщина из блажи.
  
  Та самая на вид, и талия тонка.
  Хоть не в прозрачной розовой одежде,
  но вся, как есть, уже увиденная прежде -
  с изящностью зверька: ужа, не то вьюрка.
  
  Хоть я её пока мог видеть только сзади,
  но снова в ней нашёл тот странный шарм и тон,
  что в той, другой ! И я был восхищён.
  Казалось, я в саду на лёгком променаде.
  
  Волнуясь, я связал помнившийся кумир,
  волшебную мечту с реальной дамой ходкой,
  плывущей предо мной в толпе рыскучей лодкой,
  зовя меня с собой в иной, в нездешний мир.
  
  Хотел, вскричав, позвать её среди бедлама.
  Толкался и бежал в проклятой суетне:
  "А ну ! Остановись ! Зачем, явившись мне,
  ты спряталась в толпе ? Ты мне нужна !" - а дама
  
  вдруг обернулась. Ах ! Ищи сто лет подряд,
  но больше не сыскать таких живых скелетов !
  Она была как Смерть, страшнее всех портретов,
  рисующих порок, болезни и распад.
  
  Обветренный загар, пахнувший адской серой.
  Гармошка жабьих век на мертвенных глазах.
  Костлявое лицо, внушающее страх.
  Воистину, в толпе я встретился с Химерой !"
  
  Maurice Rollinat La Chimиre, 168-e.
  A Georges Gourdon*.
  
  Il avait l"air hagard quand il entra chez moi,
  Et c"est avec le geste apre, la face ocreuse,
  L"oeil demesurйment ouvert, et la voix creuse
  Qu"il me fit le recit suivant : Figure-toi
  
  Que j"errais au hasard comme a mon habitude,
  Enroule dans mon spleen ainsi qu"en un linceul,
  Ayant l"illusion d"etre absolument seul
  Au milieu de l"opaque et rauque multitude.
  
  Fils de ma dangereuse imagination,
  Mille sujets hideux plus noirs que les tenebres
  Defilaient comme autant de nuages funebres
  Dans mon esprit gorge d"hallucination.
  
  Peu a peu cependant, maitrisant la nevrose,
  J"evoquais dans l"essor de mes reves calins
  Un fantome de femme aux mouvements felins
  Qui voltigeait, tout blanc sous une gaze rose.
  
  J"ai du faire l"effet, meme aux passants blases,
  D"un fou sur qui l"acces somnambulique tombe,
  Ou d"un enterre vif йchappe de la tombe,
  Tant j"ouvrais fixement mes yeux magnetises.
  
  Secouant les ennuis qui la tenaient captive
  Mon ame tristement planait sur ses recors,
  Et je m"affranchissais de mon odieux corps
  Pour me vaporiser en brume sensitive :
  
  Soudain, tout pres de moi, dans cet instant si cher
  Un parfum s"eleva, lourd, sur la brise morte,
  Parfum si colore, d"une strideur si forte,
  Que mon ame revint s"atteler a ma chair.
  
  Et sur le boulevard brule comme une greve
  J"ouvrais des yeux de boeuf qu"on mиne a l"abattoir,
  Quand je restai cloue beant sur le trottoir :
  Je voyais devant moi la femme de mon reve.
  
  Oh ! c"etait bien son air, sa taille de fuseau !
  A part la nudite miroitant sous la gaze,
  C"etait le cher fantome entrevu dans l"extase
  Avec ses ondoiments de couleuvre et d"oiseau.
  
  Certes ! je ne pouvais la voir que par derriere :
  Mais, comme elle avait bien la meme etrangete
  Que l"autre ! Et je suivis son sillage enchante,
  Dans l"air devenu brun comme un jour de clairiere.
  
  Je courais, angoisseux et si loin du reel
  Que j"incarnais deja mon impalpable idole
  Dans la belle marcheuse au frisson de gondole
  Qui glissait devant moi d"un pas surnaturel.
  
  Et j"allais lui crier dans la cohue infame,
  Frappant et bousculant tout ce peuple hai :
  " Je viens te ressaisir, puisque tu m"as jailli
  Du coeur, pour te meler aux passants ! " quand la Dame
  
  Se retourna soudain : oh ! je vivrais cent ans
  Que je verrais toujours cet ambulant squelette !
  Veritable portrait de la Mort en toilette,
  Vieux monstre feminin que le vice et le temps,
  
  Tous deux, avaient tanne de leurs terribles hales ;
  Tete oblongue sans chair que moulait une peau
  Sepulcrale, et dont les paupieres de crapaud
  Se recroquevillaient sur des prunelles pales !
  
  Справка.
  *Жорж Гурдон (1852-1915) - поэт. Издал в 1891 г. книгу "Le Sang de France". В 1896 г. -
  драматическую поэму "Guillaume d'Orange". В 1901 г. книгу "Chansons de Geste et Poemes
  Divers". Вот его строки о цветах французского национального флага:
  Les trois couleurs.
  Les connais-tu, les trois couleurs,
  les trois couleurs de France ?
  Celles qui font rever les coeurs
  de gloire et d'esperance ?
  Bleu celeste, couleur du jour,
  rouge de sang, couleur d'amour,
  blanc, franchise et vaillance.
  
  Синий - небесный цвет, цвет дня. Красный - цвет крови, цвет любви. Белый - цвет
  открытой души и доблести. Те же цвета - и в российском флаге.
  
  Морис Роллина Безумие, 169-е.
  (Перевод с французского).
  
  Творец развала тарантул
  затеял козни без промашки.
  И разум потирает ляжки,
  как из-под них утащат стул.
  
  Едва зачнут разини гул,
  как все в смирительной рубашке.
  Творец развала тарантул
  затеял козни без промашки.
  
  А Смерть до выворота скул
  смеётся в адской каталажке,
  смотря, как всех гоня к кондрашке,
  мозги в тенета затянул
  творец развала тарантул.
  
  Maurice Rollinat La Folie, 169-e.
  
  La tarentule du chaos
  Guette la raison qu"elle amorce.
  L"Esprit marche avec une entorse
  Et roule avec d"affreux cahots.
  
  Entendez hurler les manchots
  De la camisole de force !
  La tarentule du chaos
  Guette la Raison qu"elle amorce.
  
  Aussi la Mort dans ses caveaux
  Rit-elle a se casser le torse,
  Devant la trame obscure et torse
  Que file dans tous les cerveaux
  La tarentule du chaos.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"