Город горел огнем. Рыжее пламя бушевало на опустевших улицах, вовсю отрываясь на деревянных домах, из которых состояла большая часть города. Оно врывалось в спящие дома, сейчас мертвые и одинокие, и устраивало настоящую мессу над уцелевшей утварью и остатками мебели. Пламя пожирало дома, улицы, целые кварталы - они падали к его ногам, умоляя пощадить, однако грозный треск, разносившийся по всему городу многоголосым эхо, был как смертельный приговор висельнику.
Покрытые густым слоем пепла и сажи чернели ленты дорог и разделявших части города стены, где они конечно уцелели. В противном случае был виден лишь неровный частокол отбитых камней, напоминая рот нищего, что мог жить возле вашего дома в районе со средним достатком, если бы вы там конечно жили. Величественные церкви, соборы, некогда усеявшие город как ветку ягоды, пылали наиболее ярко, где ещё было чему пылать. Их черные силуэты четко вырисовывались на фоне неба. Разукрашенные готические кресты были черными от копоти, и увидь их сейчас какой-нибудь священник, то увидел бы в этом дурной знак или знамение. Хотя куда уж ещё хуже?
Большинство строений в городе было объято пламенем, что было видно за много миль окрест, однако были и те, что уже лежали в руинах, или же находились в процессе предшествующем этому состоянию. Многочисленные башни и шпили были отбиты, словно сломанные клыки волка, получившего по зубам лопатой из крепкой гномьей стали. А стена, что должна была защищать город от врагов извне, беспомощно стояла на своем месте и в немом недоумении смотрела на то, как гибнет город, не понимая: как подобное могло произойти. Пламя её пощадило, по крайней мере, она была в основном целом, гарь и копоть не в счет.
Ещё, горящий в смертельной агонии город, был завален трупами. То тут, то там, если внимательнее вглядываться в пламя пожара, можно было увидеть бледные силуэты множеств тел, лежавших на улицах города. Хотя пожару можно отдать должное: часть тел уже успело сгореть в жарком пламени, оставив после себя лишь горстку пепла, которая тут же взлетела ввысь, присоединяясь к тому черному снегопаду, что уже довольно продолжительное время шел в городе и его окрестностях. По городу разносились крики отчаянья и боли тех, кто в эти мгновения сгорал заживо, а так же редкие звуки ударов.
С холма, на котором я стоял, было хорошо видно, как по городу проносятся огненные вихри, превращая в пепел все то, до чего им удавалось дотронуться. Необычайно прекрасное и в тоже время, ужасающее зрелище, способное одним своим видом заворожить, однако главное не забывать, что это необычайно опасное явление и позволить себе любоваться им может лишь тот, кто стоит на значительном расстоянии от них.
Скоро от города не останется и следа, разве что лабиринты каменных стен будут ещё какое-то время напоминать о том, что когда-то тут жили люди. Впрочем, и их когда-то одолеет самый главный противник, самый безжалостный, и не идущий на компромиссы - время. И тогда, вся память о случившимся здесь улетучиться, как исчезнут последние языки пламени, когда им не останется пищи.
А пока...
Да...я помню, с чего все началось...
Все началось с путника.
Был поздний вечер, когда он удостоил своим вниманием наш городок. В таверне было как всегда многолюдно. Голоса изрядно поддатых завсегдаев этого заведения, вкупе с сильной задымленностью помещения и запахом перегара являли всем новичкам неповторимую атмосферу "Пьяного Тролля". Бармен лениво стирал останки чьего-то недопитого пива, поддакивая своему изрядно набравшемуся собеседнику, объяснявшего насколько несправедлив король в его политике, особенно, если это касается налогов. Пьяная компания за четвертым от входа столиком о чем-то громко спорила, причем градус был уже настолько высок, что в любую минуту в ход должны были пойти тяжелые аргументы. Так что вышибала, которому трактирщик платил меньше, чем он заслуживал, уже заприметил новых клиентов экспресса: пинок под зад.
Я с горькой ухмылкой смотрел на пенящееся в кружке пиво, размышляя над тем, какой образ жизни я вел. Сколько я себя помню, я родился и жил в этом городе, хоть и не могу вызвать в памяти ни одного воспоминания о своем детстве, впрочем, думаю, большинство людей могут сказать о себе так же. Иногда там просто нечего вспоминать. Я был армейским кузнецом, одним из многих, что ковали оружие для армии короля и делал я это уже много лет и вполне успешно, но что-то мучило меня. Странное, практически живое ощущение того, что я не тот, кем привык себя видеть, что я создан для большего, куда большего, чем я есть сейчас. Последние дни эти вопросы мучили меня наиболее сильно и потому, дабы заглушить, их я приходил сюда, промочить горло, а заодно залить пивом сознание так, чтобы оно перестало мучиться подобными вещами. Получалось это далеко не всегда.
Я, как и в прошлый раз устроился в дальнем уголке и допивал свое пиво, празднуя конец, очередного никчемного дня, когда возле двери возник он. На миг мне даже показалось, что он появился прямо из воздуха, однако наметанный взгляд успел уловить, как массивная дверь бесшумно отворилась. Что само по себе уже было странно, так как петли этой двери никогда не смазывались, и скрипела она так, что способна была перекричать будничный гомон. Собственно, я подозреваю, что трактирщик специально её не смазывал, дабы быть в курсе того, кто приходит или уходит. Учитывая, что помимо одного черного входа, который к тому же постоянно закрыт в трактире ничего не было, то это вполне мудрое решение.
Незнакомец был одет в серый, изрядно поношенный дорожный плащ, который скрывал его фигуру, от посторонних глаз. Капюшон странника был опущен на глаза, так что густая тень не давала мне рассмотреть его лицо. Полутемное помещение трактира сделалось каким-то серым, вся чернота теней, что в таких заведениях залегают в углах, сгустилась под капюшоном незнакомца. Он стоял на месте и обозревал помещение, в котором становилось все тише, по мере того как его взгляд пробегал по стремительно бледнеющим лицам посетителей таверны. Постепенно, гул пьяных голосов сошел на нет, а его место заняло напряженная тишина, скрывающая, где-то глубоко в себе хорошо прикрытую угрозу всему живому. Я присматривался к незнакомцу, насколько это было возможно, что бы не привлечь к себе его взгляд, от которого лица у всех дерзнувших, становились серыми, точно камень. В целом вид был у них, словно они увидели призрак давно умершего родственника, которому были должны, и сейчас настал час расплаты. Не знаю, чувствовали это другие посетители в тот момент, хотя сомневаюсь, что часть из них ощущали стол, на котором лежала голова. Но помимо вполне четкого ощущения таинственности от странника веяло злом. Не тем злом, что можно было встретить, возвращаясь поздно домой в подворотне, а тем самым первобытным и почти забытым злом. Я чувствовал это так же явно, как и то, что трактирщик разбавлял свое пиво, не буду говорить чем. Зло исходило от фигуры незнакомца, волнами цунами разлеталось по всему залу, проникая в сердца каждого посетителя, каждого живого существа в этом старом трактире.
Изучив заполненный людьми зал, странник важно с достоинством, которому позавидовали бы и короли, он пошел к трактирной стойке. Он передвигался настолько бесшумно и плавно, что казалось, он парил над землей при помощи магических заклятий. По мере его приближения трактирщик из пунцово красного превратился в мертвенно серого. Я заметил, что ему было невыносимо тяжело смотреть туда, где у незваного гостя должны располагаться глаза, и он рад бы отвести взгляд, но что-то ему мешало. Как-будто неведомая сила приковала его к себе незримыми путами и не отпускала его до тех пор, пока тот, кому она служит, не закончит свое дело. Несмотря на свой немалый возраст, несмотря на богатый жизненный опыт, а повидал он при своей работе не мало, трактирщик был на грани обморока. Тем временем странный посетитель приблизился к нему и о чем-то его спросил. Я не слышал слов незнакомца и потому не мог знать, о чем идет разговор, однако мне было прекрасно видно, как обливался потом трактирщик, выдавливая из себя слова, словно они упорно не желали слетать с его языка. Насколько я знаю этого большого во всех отношениях человека - такое поведение, как и легкое заикание, что одолело его в тот момент, ему совершенно не свойственно. Весь зал замер, одновременно опасаясь встретиться с незнакомцем взглядом, и не замечая, что прекратили собственные разговоры, как-будто какое-то проклятье превратило их в статуи. Но вот, наконец, разговор был закончен, странник бросил на стол пригоршню монет, некоторые из которых, покатившись, остановились у руки трактирщика. Тот опасливо отодвинул руку, бросая подозрительный взгляд на, казалось бы, обычные монеты. Впервые в жизни он боялся взять так легко доставшиеся деньги. Когда он оторвал взгляд от монет, то увидел как загадочный посетитель, не дожидаясь реакции, повернулся и направился к двери. Странник проплыл к выходу и скрылся за дверью настолько стремительно, что самые поддатые в тот момент посетители клялись, что он буквально растворился в воздухе, чему сопутствовал негромкий хлопок. Едва дверь закрылась, как все почувствовали себя лучше, и постепенно помещение таверны вновь стало оживать. Над залом пронесся легкий шепот, который словно испуганный кошкой мышонок боязливо высунул мордочку из норки. Постепенно этот шепот возрос до обычного гула, казалось бы, уже никто не вспоминал странного гостя, но только не я. Мне было интересно, что же нужно было этому страннику нашем городке. Впрочем, и я вскоре перестал об этом думать, и спустя ещё две кружки пива ушел домой.
Той ночью меня не отпускали жуткие образы различных чудовищ, блуждающих в огне пожаров. Несколько дней спустя, когда все случившееся успело позабыться, разбившись о скалы будничных хлопот и забот, я услышал, как на рынке один продавец рассказывал о том, как, видимый мною странник, добился аудиенции короля и, если верить слухам, сделал королю выгодное предложение. При этом ему как-то удалось добиться разговора с королем наедине, без свидетелей. Неизвестно, что это было за предложение, но известно, что когда слуги вернулись, то нашли короля замершим на одном месте словно изваяние, глаза которого смотрели вдаль, а кожа была как у покойника. Это был не единственный слух, что я услышал в тот день, однако доля правды в остальных стремилась к нулю. Тогда я впервые с того момента задумался о личности незнакомца и тогда же впервые не смог уснуть. С того дня я больше не спал.
Спустя еще три дня, я услышал разговор солдат из городской стражи, один из которых, рассказывал другим, что его знакомый, служивший в ночную смену, был на месте одного не совсем обычного убийства. Прошлой ночью, кто-то проник в храм и с особой жестокостью убил священника и всех, кто в этот момент был там. Пришедшие солдаты с трудом сдерживали свои желудки при виде растерзанных тел. Выпотрошенный священник был прибит к самодельному кресту вниз головой. Стражники говорили, что все молитвенники и иконы, были попросту уничтожены. Судя по оставшимся следам в церкви, была проведена, какая то черная месса, свидетельством чего, по мнению солдата, была пылающая пиктограмма, в центре которой был распят один из служивших там священников, а его кровью были исписаны стены храма. Никто так и не смог понять языка, но странные витиеватые символы сияли алым, словно вены, полные свежей крови. Солдаты убрали тела и захоронили погибших прямо на прилегающем к церкви кладбище, а рабочие отмыли стены от писаний. Я знаю это потому, что сам там побывал. Обитель добра и духа Господа, казалась пустой и заброшенной - внутри ещё пока ничего не было и люди не допускались, а посему я пробирался тайком посреди ночи. Я ничего не обнаружил, разве что местами виднелись бледные следы так и не стершейся до конца крови и силуэты причудливых букв. Поизучав их какое-то время, я уверился в том, что где-то определенно видел их, но так и не смог вспомнить, где и когда. Вся моя память упорно кричала мне о том, что я видел их впервые, однако, что-то неведомое, в самой глубине моего "я", на уровне далеких ощущений, осторожно подсказывало, что это не так. И к удивлению той части себя, что я знаю, сколько себя помню, я склонен был согласиться с неизвестной частичкой. Из церкви я ушел со смешенными чувствами, требующими тщательного анализа. Я внутренне поверил в ощущение, что появление странника изменит всю мою жизнь.
Поскольку, я уже несколько дней не мог уснуть, то я решил погулять по городу, втайне надеясь узнать новости касательно незнакомца. Я заглушил привычный мне внутренний голос и попытался подстроиться под новый, и, отрешившись от окружающего, я позволил ему вести меня, куда он посчитает нужным. Когда дорога вывела меня к западным воротам города, а испуганные крики стражников впились в мой мозг, я вновь пришел в себя. Прямо передо мной были закрытые ворота, а так же темные фигуры суетящихся людей на крепостной стене, откуда доносились крики. Солдаты явно были подняты по тревоге, о чем свидетельствовал их немного помятый вид и легкая дезориентация в пространстве. Они собирались на стене и удивленно таращились куда-то за линию стен. Я выбежал из переулка по которому пробирался к воротам и попробовал поймать одного из солдат. Изрыгая проклятия через слово по поводу того, что я его отвлекаю, он сказал, что возле города подозрительное скопление людей и что он нужен на стенах. Мне удалось незамеченным пробраться за спины воинов, где я увидел, как стремительно сереют лица солдат, переглядывающихся между собой, в надежде, что хоть кто-то скажет им что делать. Заинтересованный таким поворотом событий, я выглянул в одну из бойниц из-за плеча занятого перешептыванием, стражника. Наверно, та новая частичка меня ожидала увидеть нечто похожее, а потому, я был готов увидеть средних размеров группу мертвецов, которые, покачиваясь из стороны в сторону и шаркая, брели к воротам города. Один из сержантов, которому повезло прийти в себя раньше остальных, что было сил, выкрикнул команду лучникам открыть огонь. Истеричный крик напуганного до смерти человека, тем не менее, вывел из ступора стрелков и они, скорее больше механически, но все же приготовились к залпу и выстрелили. Стрелы стремительно преодолели отдалявшее от цели расстояние, но не более того. Они градом обрушились на мертвых, но с таким же успехом они могли попасть и под проливной дождь: стрелы вонзались в мертвые тела, не принося никакого вреда. Утыканные десятками стрел, неупокоенные продолжали идти к воротам, не на миг не замедлив, хода. Я понимал, что окостеневшие от ужаса солдаты мало чего сейчас соображали, а потому я рискнул всем и крикнул, чтобы привели священника из ближайшей церкви, которая на их благо была рядом. Как это ни было странно, солдаты послушались и уже через несколько минут на стене стоял красный и запыхавшийся священник. Он выглядел растерянным, но кто, если не он, как проповедник слова Божьего, может остановить неживых? Он растеряно посмотрел в бойницу, в то время как нежить уже практически добралась до стен. Он подумал немного, попросил стрелу, помолился с ней, после чего проделал подобную операцию ещё с тремя. Священнослужитель отдал их лучнику и, указав на цель, велел выстрелить поочередно всеми четырьмя. С замиранием сердца солдаты следили за тем, как опытный лучник посылает стрелу за стрелой в одного и того же мертвого, пока тот не пошатнулся и не упал, словно срубленный дуб. Солдаты возликовали, славя пастыря и спустя пол часа, все неупокоенные были убиты освященными стрелами, а сам священник упокоил тела, которые после закопали солдаты недалеко от городских ворот. Наутро король узнал о происшедшем и велел укомплектовать стражу у ворот одним священником, дабы такого больше не повторилось. Несколько дней посты успешно отражали набеги нежити. Помогший солдатам в тот раз, священник вызвался служить там, и с его помощью было отбито немало нападений, а неделю спустя, его нашли в его храме мертвым. Судя по обстановке его принесли в жертву на том же алтаре, что он использовал для подношения даров Богу. У него был вспорот живот, а кровь перелита в чаши, что стояли вокруг постамента, на котором лежал священник. Я видел это лично, и зрелище было, надо сказать, то ещё. К тому времени прошла уже неделя, как я не мог заснуть, казалось бы, к этому времени у меня должны были кончиться все силы или я сошел бы с ума, однако за пару дней до того как я нашел этого священника, я обнаружил, что сон мне в принципе не нужен. Я мог бодрствовать и ночью и днем без всякого вреда организма. Одновременно с этим открытием я стал замечать и другие изменения: к примеру, еда мне перестала приносить удовольствие и стала просто средством пополнения энергии, а так же я заметил, что ночью могу видеть ничуть не хуже чем днем, что рождало новые вопросы, требующие определенного ответа. Но как бы то ни было, стоя тогда у алтаря с убитым на нем священником, я поймал себя на мысли, что не испытываю отвращения, в тоже время запах крови порождал в душе какие-то новые эмоции, доселе неведомые мне. Это были эмоции на уровне темных и самых низменных инстинктов любого живого существа в этом мире. На тот момент это был уже шестой пастырь, убитый в святой церкви с момента, когда впервые у ворот показались мертвые. С тех пор они показывались все чаще, а их число становилось все больше, впрочем, одновременно с этим нигде ситуация не была даже близка к критической. Но убийства священников изменили все. Поняв насколько их роль важна в предстоящем испытании его королевства, король, распорядился выставить охрану к каждому святому лицу, одновременно с этим в разы возросло влияние церкви, которые днем заполняли прихожане, молящиеся о благополучии для них и их города. Впрочем... все было зря. Убийства не только прекратились, но заметно участились, за ночь, унося жизни от трех до четырех священников. Наутро их находили распятыми, а приставленная охрана была буквально растерзана неизвестным зверем и лежала бесформенной кучей недалеко от пастыря. Не выживал никто, а посему свидетелей, которые бы сказали, кто это делал, никогда не было, тем самым, превратив убийцу в неуловимую легенду, заставившую всех священников и прочий люд трястись от страха.
Видя что ситуация не только не меняется, но и с каждым днем становилась все хуже, простой люд стал опасаться посещать церковь, а сами церковники пытались сделать из оставшихся соборов живые крепости, дабы хоть как-то обезопасить себя. Ха... Глупцы. В своем склепе они и подохли как свиньи. Как бы то ни было, запершиеся, дрожащие и пугающиеся каждой тени священнослужители и не догадывались, что убийства перешли из соборов на улицы города. Прилегающие к церквям кладбища, без надзора священников, стали оживать и на улицах стали находить свежие трупы обычных прохожих. Именно в этот момент самые смышленые пораскинули мозгами и попробовали представить, к чему все ведет, затем быстро собрали свои манатки и осторожно, чтобы их не заметили, улизнули из города. Самые удачные из этих умников имели счастье не вернуться в этот город, той же ночью, шаркающей походкой и невидящим, остекленевшим взглядом. В городе постепенно росла паника, люди с наступлением сумерек закрывались в своих домах до утра, самые набожные при этом молились всю ночь напролет, прося Господа о возможности встретить рассвет. По улицам города стали витать слухи о проклятии и о не способности короля что-либо сделать в сложившейся ситуации - словом, в народе зрели нехорошие настроения.
Впрочем, у монарха настроения были ничуть не лучше. Король был мрачен и немногословен в последние дни, мало ел, практически лишился сна, вследствие чего под его глазами залегли черные круги, а лицо осунулось, вытянулось, четко обрисовав скулы, и выглядело больным. Что, по моему мнению, было не так далеко от правды, ибо властитель пребывал в глубочайшей депрессии от того, что ничего не мог сделать, чтобы помочь своим людям. Все предпринятые до этого попытки не увенчались успехом, более того таинственный убийца, казалось, даже не замечал этих попыток помешать ему. Король благополучно закрылся у себя в замке, наказав страже никого не пускать, и позволил пользоваться грубой силой по своему усмотрению, дабы не допускать проникновения в замок нежелательных личностей. То есть всех. Мне же каким-то чудом удалось проникнуть внутрь незамеченным, я сумел попасть в покои растерянного монарха. Наивно с моей стороны было полагать, что пробраться мне помогли мои умения оставаться незамеченным, которых впрочем, у меня никогда не было. Увидев меня, король сумел подавить удивление и, собравшись с духом, со всем царским достоинством поинтересоваться кто я. Представившись, я откинул капюшон плаща, в котором был и тут же поймал сначала удивленный, а после до смерти напуганный взгляд короля. Глаза его округлились так, что исхудалое лицо показалось слишком маленьким для них, в то время как сам владелец лица, стремительно отпрянул к ближайшей стенке, прижался к ней спиной и, показывая на меня пальцем, что есть сил закричал. Я недоуменно смотрел на царя и видел совершенно безумного человека, который до смерти напуган. Впрочем, времени разбираться не было, так как в покои вбежали всполошенные безумным криком, стражники личной гвардии. Прежде чем я успел что-то сообразить, в руке у меня был новёхонький меч, сделанный мною лично незадолго до того памятного вечера в трактире. Убить этих двоих было не сложно, хоть я никогда не занимался фехтованием, не говоря уже о том, чтобы сражаться с личной королевской стражей. Я всегда носил меч больше для солидности, да чтобы отпугнуть всяких воришек, но это не означало, что я умел им хорошо пользоваться. Но что-то во мне, что так сильно напугало короля, помогало мне, предавая сил и ловкости, что и стало надгробным камнем на их могиле. Монарх с ужасом в глазах, что есть силы, вжался в стену, уставившись на мой окровавленный клинок, его рот постоянно то открывался, то закрывался, но произнести он ничего не мог.
Не было время ни на разговоры, ни на раздумья, откуда у меня такие силы, так как где-то глубине коридора уже слышался топот нескольких пар ног. Внутренний вновь приобретенный голос, который я научился слушать и доверять услышанному, твердил мне о том, что пора уходить. И я бежал из замка. Лишь оказавшись в безопасности, я мог погрузиться в себя в попытке осознать, что же там произошло. Самым неожиданным для меня было то, что впервые в жизни я собственноручно убил людей и не мучился ни угрызениями совести по этому поводу, ни чувством вины. Напротив, я чувствовал, как ликовал и наслаждался пролитой кровью внутренний голос. Словно демон из ада он бесновался внутри меня, проигрывая перед внутренним взором то, как пролилась кровь этих людей. Он наслаждался её запахом, ударившим в ноздри, как только ей дали волю, её видом на клинке, а так же тем, как душа погибшего покидала тело. Я не стал тогда обращать на это внимание, но сейчас та частичка старого меня заставляла губы двигаться, твердя одно и тоже: люди не могут видеть души, покидающие умирающие оболочки. Заклятие не срабатывало, оно никак уже не могло перекричать тот новый голос, отвечавший на мой немой вопль: ты прав, не могут.
На тот момент, я уже научился жить, не заботясь о том, что надо спать и восстанавливать силы, со временем я понял, что и есть мне совершенно необязательно, тем более что я уже очень давно не ощущал вкуса пищи. Учитывая все это, дома я больше не показывался, так как надобность в небольшой комнатушке, единственным назначением которой был ночлег, отпала. Я скитался по улицам день и ночь, надеясь найти того странника, чувствуя, что он ключ ко всем событиям, что происходили с городом. А ещё я чувствовал это внутренне, чувствовал, что мне надо его найти, но каждый раз я опаздывал. Приходил на несколько минут позже, но потом все приходилось начинать сначала, а видели его постоянно совершенно в разных местах. У меня даже в какой-то момент сложилось впечатление, что их несколько, но внутренний голос продолжал убеждать, что он только один, на что я мысленно пожимал плечами и безропотно продолжал поиски.
Дабы понять, что же так напугало короля, мне пришлось найти место, где было зеркало, коими ввиду определенных причин я перестал пользоваться еще, когда перестал бывать дома. Я улучил момент, когда можно было в него взглянуть, не опасаясь того, что кого-то испугает то же, что и правителя, а поскольку времена сейчас тяжелые, к тому же нервы у людей были натянуты до предела, то от них можно было ожидать всего. Опасаясь того, что я увижу, я медленно стянул капюшон. В лице никаких изменений не было заметно, с волосами тоже все было в порядке, но в тоже время, то, что так напугало монарха, явственно бросалось в глаза и пугало даже меня. Мой взгляд изменился, точнее, изменились мои глаза: лишенные зрачков, они горели красным пламенем изнутри, окрасив белок глаза в красный цвет. Увидев это, я и сам отшатнулся от зеркала не в силах смотреть на это. Тогда, я совершенно точно понял, что со мной что-то происходит и, впервые за это время осознал, что это что-то вряд ли такое хорошее, как я думал вначале. А внутри зловеще хохотал, освобожденный из своей глубокой тюрьмы новый внутренний голос, насмешливо повторявший только одно: поздно! Это был последний раз, когда я видел себя со стороны, больше я на такое так и не решился. Этим же днем, я купил себе плащ с максимально глубоким капюшоном, поклявшись никогда его больше не снимать. Внутренний голос заливался смехом.
Через день, когда народ понял, что монарх не собирается что-либо предпринимать, люди совсем потеряли голову, и по улицам прокатилась волна грабежей и убийств - те, кто надеялся получить выгоду из сложившейся ситуации, впрочем, никто не ожидал, что стражи города будут преданы своей работе до конца. Каким-то чудом они не дали городу погрузиться в пучину хаоса и как могли, контролировали небывалый всплеск преступности. Но когда как-то наутро нашли больше десятка жертв, а вести с ворот стали совсем мрачными, преступления практически прекратились - всем хотелось жить, что было вполне естественно. Лишь самые убежденные в своей правоте воры продолжали заниматься грабежом, хотя и не так долго, как могли бы: таких людей нежить находила особенно быстро. Вскоре после этого инцидента, когда практически все священнослужители были убиты, или спрятались, так что бы их не достали, появились первые отряды людей, которые объявили нежити бой и по ночам они пытались уничтожить как можно больше мертвецов. Такие отряды обычно возглавлял бывший военный, вера в Бога у которого была сильна как ни у кого. Не долго думая их объявили паладинами, ибо только они, помимо священников могли использовать Божью силу. Лучше бы он даровал им бессмертие. Они сражались отчаянно и местами одерживали верх, но, несмотря на все неимоверные усилия и жажду жизни, все-таки гибли. Каждый день на главной площади города горели погребальные костры - последняя дань памяти павшим смельчакам. Буквально после первых двух ночей её окрестили "Площадью павших героев", впрочем, я понимал, что их усилия напрасны и это лишь бревно на пути у грядущего потопа. Один лишь вопрос: когда прорвется сдерживающая его плотина. Самого меня эта перспектива не пугала, почему-то я был абсолютно уверен в том, что Бог, ну или кто там за мной следит, уготовил мне другой конец. Доказательством тому, что я не сгину в этом городке вместе со всеми, было то, что до сих пор он уберег меня от встречи с умертвиями. Я знал только одно: с каждым днем, я все сильнее ощущал необходимость встретиться с тем странником, хоть я себе так и не смог объяснить зачем.
Последняя неделя перед концом была во всех смыслах самой темной в истории города. Накануне вечером солнце зашло за горизонт, чтобы больше не встать. Конечно, чисто технически оно встало, но над городом были такие плотные дождевые облака и висели они так низко, что складывалось ощущение, что ночь продолжалась дальше. К сожалению, это поняли не только жители этого города, буквально в считанные часы, впавшие в отчаянье. Помимо лезших из самых темных углов всяких тварей внутри города, нечисть, что была за его пределом решила, что настал их час и стала окружать город в кольцо осады, чтобы никто не ушел живым. Единственный выживший из каравана беженцев рассказал об этом, а так же о том, что бежать из города некуда - везде их ждет только смерть. Стоит ли говорить, что этого парня, от осознания всего этого потерявшего ум, нашли мертвым буквально через пару часов, повесившемся на собственном ремне. Те, кто общался с ним, говорили, что он обезумел от страха и мало что сознавал, впрочем, я в этом увидел ближайшее будущее для большинства горожан. Оставалось только ждать.
Для меня неделя оказалась тоже не такой легкой и хоть мой невидимый хранитель до сих пор укрывал меня от все увеличивающихся отрядов нежити, состояние мое ухудшалось. На теле появились красные пятна, которые нестерпимо чесались, голова кружилась, заставляя меня буквально ходить, держась за стену. В области лопаток появились сильные режущие боли, от которых я почти терял сознание. Следующий день не принес мне облегчения, словно природа взяла свое и, опомнившись, отобрала у меня все силы, что у меня были, заставив подогнуться ослабевшие ноги. Я упал там, где стоял. Меня мучил сильный жар, я лихорадил и, как я полагал, находился одной ногой в могиле. Странные образы посещали меня, смотрели злыми глазами сквозь белесую мглу вокруг и лица эти не были человеческими. Тому, что осталось от моего старого я, которой всю свою жизнь жил в этом городе, подумалось, что сейчас все закончится, и я умру. Может быть, так оно на самом деле и было. Потом боль усилилась настолько, что я стал скрежетать зубами, а когда и это перестало хоть как-то помогать, тихо застонал, едва держась на грани. Чем дольше я держался, тем явственнее видел, как я переступаю невидимую черту и начинаю падать в вечный мрак, принявший меня в свои объятия.
Уже позже, я подсчитал, что был без сознания около трех дней, а то, что я обнаружил себя все-таки живым - было большим сюрпризом, поначалу принятым мною за чудо. Однако внутренний голос, а теперь он был только один, насмешливо посоветовал оглядеть себя. Я ахнул, внезапно поняв, почему меня никто не тронул: моя кожа была мертвенно серой, на ней проступали черные змейки неестественно хорошо видимых вен черного цвета. При этом складывалось впечатление, что кожа к тому же была немного прозрачной. Все кто меня видел, подумал, что я просто мертв, а уж мертвецов на улицах хватало и это были не те, что нападали на город, а его жители. Ещё до обморока, я приметил, что люди, которые умирали от рук нежити, не воскресали более, как-будто имели защиту небесного отца. Я чувствовал себя значительно лучше, чем до этого, но что-то в моем мироощущении поменялось, и я никак не мог понять что именно. Помимо серой кожи, я чувствовал, что не могу полностью распрямить спину, как я позже понял из-за небольшого горба на уровне лопаток. Впрочем, несмотря на все эти недостатки, мне было легко как никогда, внутренне, по крайней мере, я не замечал или не хотел замечать, как мучительно мое тело делает шаг за шагом, кособоко ковыляя туда, куда мне нужно. Тогда я успел отметить, что город заметно опустел, а разбросанные то тут тот там тела, говорили о жарких схватках, когда на кону стоит не город, а жизнь. Уже позже, когда я найду угрюмых, запуганных и одичавших выживших, я узнаю, что многие из горожан погибли, половина из них покончила с собой, не видя выхода для себя и не желая умирать от лап зомби. Другие же от них и умерли. Что тут сказать? Либо не везло, либо гибли от полного лишения рассудка.
В городе заработал самый распространенный закон природы: выживает сильнейший. И сильнейшие выжили. Вот только ради чего? Они в ловушке, выбраться из которой попросту невозможно, но, тем не менее, они держались, из последних сил, но держались. Желание жить у этих людей меня просто поразило, им было практически нечего есть, они уже несколько ночей спали по очереди, ежесекундно ожидая нападения, но они жили. За всю историю города не было людей в нем живее тех, что отчаянно сражался за право прожить лишний день. Это сплотило их настолько, насколько не сплотила бы ни одна война с соседними королевствами или даже бунт против безмозглого короля. Слово "семья" не описывало и малой толики той заботы, что проявляли выжившие друг к другу, это был новый уровень самого понятия "семья". Эх. Жаль только, что их смерть была лишь вопросом времени.
Несмотря на мой горб - все, что они могли увидеть из моих изменений - они приняли меня как своего и заботились так, как могут это делать люди, живущие этим часом, потому, что через час их может уже не стать. Около дня я странствовал по городу вместе с ними, опираясь на посох, что они для меня сделали. По какой-то необъяснимой причине, я чувствовал, где находятся неупокоенные, я сам до конца не понимал, просто знал и все. Эта новая способность помогла мне стать их проводником, по лабиринту темного города. Они пытались пробиться к замку короля как последнему оплоту надежды, ибо только его в этом городе окружали толстые стены. Они надеялись, что там они смогут почувствовать себя в безопасности. Что же касается меня, то я покорно следовал той дорогой, что вела меня судьба, ибо не имел ничего больше этого. Я был поражен волей к жизни у этих людей, но их судьба меня интересовала не более чем судьба, комара, который ведомый своей жаждой, рано или поздно сядет на человека, а тот его попросту прихлопнет, когда насекомое будет утолять жажду. В этот момент я отметил себе, что ни один голос не отозвался, ни угрызениями совести, ни бурной радостью. Собственно, тот внутренний голос, что я знал всю свою жизнь не появлялся уже давно, я даже больше не ощущал в себе его присутствия и я об этом не жалел. Да, я чувствовал, как мое тело увядает, как постепенно силы покидают его, но в тоже же время я был полон горячей энергии, бурлящей внутри меня, и я знал, что настанет час и она освободиться. И я лишь ждал этого часа.
Что же касается второго голоса, то он был тут, я ощущал его присутствие так же явно, как знаю о том, что солнце есть вне зависимости времени суток. Просто он тоже затаился, он чего-то ждал, чего-то, что должно было стать новой жизнью, которая билась в моем существе. Тем временем мне удалось привести людей к замку короля, однако не думаю, что то, что они увидели, могло им предать сил и возродить надежду. Скорее наоборот.
Вопреки ожиданиям ворота были призывно открыты, а саму крепость окутывала тишина, которая многим показалась гнетущей и не предвещавшей ничего хорошего. Внутренний двор был завален телами убитых солдат, отдавших свои жизни, чтобы хоть немного продлить жизнь безумца, который мог все это остановить, но не сделал это, когда была такая возможность. Они тряпичными куклами были разбросаны по двору, словно надоели своему хозяину. Небольшой отряд настороженно продвигался по двору, мне были смешны их опасения, ибо если мертвецам хватило сил, чтобы сладить с подготовленными воинами, то они легко снесут этих неумех, впрочем, сейчас эти люди были вне опасности. Я чувствовал зло внутри замка, но не снаружи и потому спокойно обследовал двор. Внезапно ночь разорвал дикий вопль откуда-то сверху, где насколько я знал, были покои короля. Спустя несколько секунд оттуда выпрыгнул человек, он камнем упал на булыжную мостовую лицом вниз. Смерть была мгновенной. Мне и взгляда не надо было бросать на самоубийцу, я и так знал что это король, но мне хотелось посмотреть в его глаза. Потому, я был единственным, кому было настолько наплевать на него, чтобы подойти к его телу. Глаза монарха были полны такого страха, который описать попросту невозможно, так как в мире живых нет такого страха. Такой ужас заставляет бросаться на стены, царапая ногтями неподатливый камень, срывая ногти с мясом, заставляет душу забиваться в самый дальний угол твоего существа и тихо поскуливать, надеясь, что стоит только открыть глаза и все окажется лишь только страшным сном. Увы, для короля, сном это явно не было. И он, кажется, нашел выход, и не важно, что этот выход сначала разорвал ему лицо осколками стекла, а уже потом сделал из позвоночника гармошку.
Тогда я бросил взгляд на то окно, из которого он выпал и был награжден тем, что увидел корявую тень на потолке, тень того, кто являлся причиной безумия короля. Испуганные горожане, кому хватило смелости войти во двор, застыли, как статуи с перекошенными от ужаса лицами глядя на это. Король для них олицетворял последний шанс, они думали, что он приютит их и спрячет, за толстыми стенами, надеялись, что он положит конец этому кошмару. А в итоге, он лежал на каменной мостовой непонятной мешаниной из костей и плоти и от былого величия не осталось ничего. Как и от города.
Я увел оттуда людей, которых пришлось, чуть ли не выталкивать, но я чувствовал, что там оставаться опасно для жизни. Конечно, мне было все равно, что будет с ними, но почему-то я ощущал, что их час ещё не пробил, а смерть никогда не стоит торопить. Признаюсь, в тот момент я не знал, что делать дальше, это была последняя надежда выживших, теперь у них точно нет ничего, более того, до некоторых уже стало доходить то, что они обязательно умрут, вопрос только в том, когда и как. Кто-то потерялся в глубинах жалости к себе, и тех просто вели все оставшееся время, не в силах бросить на растерзание, другие же искали смерти в бою, тех тоже приходилось держать, но уже по другим причинам. Мне же оставалось положиться на интуицию, так как внутренний голос с момента моего пробуждения не сказал ничего, лишь молча наблюдал, как если бы, чтобы я тогда не сделал, итог был бы один. Меня неизбежно тянуло к храму, и вскоре я это понял, когда увидел строение, которое в считанные дни обрело вид многовековых руин, при этом оставаясь практически не разрушенным. Оттуда лил алый свет, манящий подойти поближе и узнать его источник. Впервые я не смог побороть искушения, впервые за последние дни мне чего-то захотелось настолько сильно, что я не мог сопротивляться желанию. Со мной вызвалось пойти десятка два из группы, они очень ценили меня за то, что я помогал им выжить, и пытались сохранить это теряющее все силы тело, в живых. Постукивание деревянного посоха, что дали мне, дабы мое тело могло хоть как-то передвигаться, глухим эхом разносилось по опустевшему храму, и мне показалось, что этом отзвуке содержался злой смех, слышимый только мною. Первое что бросалось в глаза в покрытом мраком помещении - слабо сияющие письмена, которые, несмотря на тщательную чистку этого святилища, проступили вновь и выглядели так, словно их только что нанесли. В остальном храм души был пустым и покинутым, словно сама суть святого места ушла отсюда вместе с его настоятелем. Письмена манили к себе, скрытой силой, не доступной не посвященным, что же касается меня, то ощущение, что я их где-то видел, лишь усилилось. Где-то внутренне понимая, что настал момент вспомнить, я пытался вызвать в памяти давно забытый язык, пытался прочесть символы. С каждой новой попыткой мне казалось, я подбирался все ближе и ближе, чуть погодя, я заметил, что символы отзываются на мои попытки, начиная пульсировать ярче, когда я произносил что-то правильно.
Я так увлекся, что не заметил, как зашептал слова вслух. И в тот момент, когда странное заклинание было прочитано, я понял, что это было, и знал теперь, что они ждали только меня. Я поздно заметил, как на самом кончике крайнего символа зажглась маленькая алая искорка, затем последовала мгновенная вспышка и маленькая огненная буря понеслась по стенам храма, в точности повторяя письмена, которые после этого горели огненными языками. Вслед за огненным представлением в храме поднялся ураганный ветер, сносящий все на своем пути, а так же мои крики о том, чтобы мои провожатые убирались как можно быстрее. Когда они, наконец, услышали, я не спеша, двинулся за ними, но что-то заставило меня обернуться, одновременно с этим, я заметил, как горожане выбежали из бывшего святилища, свой последний долг перед жителями города я считал исполненным.
В центре вновь проступившей на полу пентаграммы стала собираться энергия, собранная из пламени, бушевавшего урагана, который так же теперь бесчинствовал в центре звезды. Последнее, что я увидел, перед тем как ударная волна, словно тряпичную беспомощную куклу швырнула мое тело о стену храма, это все увеличивающаяся дырка в ткани реальности, края которой пылали словно сама преисподняя.
Я не могу сказать, сколько я был без сознания, но где-то тайно я надеялся, что мой путь подошел к концу, но, по всей видимости, он только начинался. С трудом, разлепив слипшиеся от засохшей крови веки, я попытался сфокусироваться на лежащем подле меня посохе, и через какое-то время у меня это удалось. Ещё какое-то время потребовалось для того, чтобы заставить в конец разваливающееся тело подняться, моя пропасть с собственным телом ещё больше усилилась, и я как бы отстраненно наблюдал за миром сквозь какую-то пелену, отгородившей меня от мира, в том числе и от, боли, которая мучила мое израненное тело, но никак не касалось души. После того как мне удалось подняться, я огляделся, и, поняв, что внутри храма я один, и обратил свой взгляд к огненной воронке там, где была пентаграмма. Я чувствовал исходящее из неё зло, переливающееся в наш мир с огненными нитями, что окутывали воронку и соединялись со стенами храма, тихонько горящими спокойным пламенем.
Я погнал измотанное тело к выходу, понимая, что для чего бы меня в разрушенное святилище не привело чувство, я это сделал, и не могу сказать, что городу от этого стало легче. И это меня не сильно волновало, необходимость содеянного для меня была куда важнее того, что станет потом с городом, важнее жизней всех жителей этого города. Уже на выходе, я увидел два распростертых тела из тех, кто пришел со мной, и теперь я чувствовал внутренний подъем, прилив сил, а запах пролившейся крови будоражил мозг, путая мысли. Впрочем, это было не совсем верно, тело не могло учуять столь тонкие запахи, а вот внутренняя часть меня буквально вскипела. И мне нравилась эта черная эйфория.
Снаружи храм был полностью объят пламенем, и создавалось такое ощущение, что я из него и вышел, впрочем, это так и было, вот только чувство боли осталось где-то далеко, и не оказывало на мозг такого же жуткого воздействия как когда я был другим. На теле появились ожоги, одежда местами слегка загорелась, но вскоре потухла, не успев дать огню распространиться. Чего бы не ждал странник, чего бы не было уготовлено городу, это определенно происходило в тот момент, когда я вышел их мертвой церкви. Черная, непроглядная ночь, в один миг сгорела в пламени сотен пожаров, горящих по всему городу. С неба, словно снег, сыпался черный пепел, и уже успел покрыть улицы тонким слоем. Обсидиановые тучи горели оранжево-красным огнем, отражая бушующие внизу пожары, так что на их фоне очень хорошо были видны крылатые тени, скользящие в ночи, словно призраки и точно так же не предвещающие ничего хорошего. Они кружили небольшими стаями, и периодически то одна, то другая тень, камнем бросались в истекающий кровью город, а когда выныривали, то можно было разглядеть силуэты людей, насаженные на острые когти лап. Дальнейшая судьба несчастных мне не известна, но догадаться о ней никакой сложности не представляло. Тени пронзительно кричали всякий раз, когда собирались нырнуть в пламя, после чего слышался короткий вскрик, и все вновь затихало.
Впрочем, тихо в горящем городе не было никогда: то тут то там раздавались крики тех, кто пытается отдать свои жизни подороже, истошные вопли нападающих, да треск горящих вокруг домов. Безумие и полный хаос царил там, где совсем недавно была хоть какая-то надежда на спасение - спрятаться, переждать, укрыться, теперь все сгорело, вместе с теми, кто таки сделал это. Запах горелой плоти витал в воздухе, побуждая во мне инстинктивные позывы, а пролитая кровь кружила голову настолько, что я впервые осознал насколько мне тесно в этом измотанном всеми правдами и неправдами теле. Эта темница плоти сдерживала меня, не давала показать мою силу, сдерживала внутри бурлящую энергию, заставляя меня кипеть в ней, мучаясь от невозможности это хоть как-то изменить.
Я направил часть этой новой энергии в то, чтобы заставить тело идти вперед, теперь я совершенно точно знал, куда мне надо попасть, и я обязан всеми правдами и неправдами туда добраться. Я ковылял, опираясь на посох, по извилистым улочкам, где во всю царило пламя, а на улицах лежали тела убитых, хотя вернее было бы сказать растерзанных. На миг мне показалось, что те, кто умерли от рук неупокоенных, оказались куда везучее этих. Моя отдаленность от органов восприятия действительности сыграла положительную роль, ввиду того, что улочки были узкие, но поскольку они все пылали, то мое тело обзавелось новыми ожогами, так что будь у меня та же чувствительность, я был бы уже мертв.
Проходя по одной из улиц, я видел как толпа небольших краснокожих демонов с маленькими, почти рудиментными, крылышками набросились на одного отчаянно отбивающегося от них паренька. Надо отметить, что сражался он отменно, но это не спасло его повергшего его наземь удара сзади по темечку, от взлетевшего на короткий миг демоненка. Жадные до крови твари набросились на потерявшего сознание паренька и быстро выпотрошили тело. И тут они заметили меня. Они со всех ног бросились ко мне, помогая себе крылышками, от чего создавалось впечатление, что они передвигаются длинными прыжками. Но внезапно они остановились и стали напряженно присматриваться ко мне, пара из них начала перешептываться, я же попытался приподнять голову, чтобы закрывавший меня капюшон дал мне большей обзор. Когда наши взгляды встретились, они как один встрепенулись, затем сжались, а после разбежались как пристыженные дети. Мне не оставалось ничего, кроме того, чтобы пожать плечами и продолжить свой путь. Я хотел пробраться до ворот и, открыв их, выйти из города, я почему-то был абсолютно уверен в том, что за пределами города мне ничего не грозит. Однако этому плану не суждено было сбыться.
Как бы много не вливал я энергии в тело, заставляя его бездумно идти туда, куда мне было нужно, силы его стремительно покидали, к тому же вновь усилилась моя связь с ним, и я вновь явственно чувствовал его боль. Я шел по узкой улочке, когда обвалившиеся горящие здания заперли меня в ловушку, из которой мне было не выбраться, в то время как пламя подбиралось все ближе. И вот я помню, как оно перекинулось сначала на одежду, как быстро загорелась сухая ткань, позволяя пляшущим язычкам завоевывать все новые и новые территории. Я попытался сбить пламя, но сил моих было недостаточно, и вскоре я почувствовал запах паленой кожи собственного тела, а ещё через минуту я кричал от боли, что причиняла мне сгорающая плоть. С каждым мигом боль только ещё больше усиливалась, заставив меня без сил опуститься на колени, я уже не пытался сбить пламя, я знал, что это невозможно, что мне суждено в нем сгореть. Уже вновь отдаленно я услышал свой собственный полный дикой ярости крик, длившийся до тех пор, пока не порвались голосовые связки, заставив меня замолчать навсегда. Одновременно с этим та моя часть, что не горела в пламени, почувствовала неописуемую тесноту и попыталась высвободиться.
Я повалился набок от внезапно резанувший меня боли, где-то в районе образовавшегося горба. Боль была нестерпимой, я уже не контролировал свое тело, его била агония, мышцы сводили судорогой, а я мог лишь сжимать зубы до того момента, пока эмаль не лопнула, и они не рассыпались прахом от повышенной температуры. Когда боль стала нестерпимой, когда я уже достиг предела, которого достигают не все смертные, мое тело дернулось ещё раз и замерло. На какое-то время я был в полной темноте, где не было ничего, только мое я, скрытое внутри умершего тела. Тогда я увидел красную звезду посреди ничто, и направился туда стараясь пробраться чего бы мне это не стоило. И у меня получилось.
Я вновь открыл глаза, но видел ими я уже не так как раньше. Ощущения были другими, неправильными, впрочем, уже через секунду я считал, что такое виденье мира единственно правильное. Тело по-прежнему горело, но я больше не чувствовал боли, это было словно массаж, приятный и нежный. Я вновь почувствовал себя скованным и попробовал расправить плечи, потянуться, как если бы долгое время спал. Я почувствовал сильное сопротивление, и я надавил сильнее, раздался треск и хруст, напомнивший мне хруст кожи и, наконец... свобода!
Я ещё раз потянулся на этот раз, не встретив никакого сопротивления. Мне почему-то захотелось подпрыгнуть, что я немедленно и сделал, вот только обратно так и не приземлился. Чутким, куда более чутким, чем у меня прежнего, слухом, я услышал хлопки у себя за спиной и потоки воздуха, что омывали мое тело. Каким-то шестым чувством я понял, что за спиной у меня находятся перепончатые крылья, словно у дракона какого-нибудь из старых сказок или летучей мыши. Я не чувствовал страха, мне было хорошо, таким полноценным, живым настоящим я не чувствовал себя никогда, я был собой, спустя столько лет я наконец-то был собой. Повинуясь, мысли, гигантские крылья пришли в движение, унося меня, прочь из горящего города, прочь от смерти, разочарования и не сбывшихся надежд. Я позволил инстинктам вести меня, с высоты смотря на горящие дома подо мной, да на умирающих на улицах людей. На какой-то короткий миг в голове пронесся вопрос: Кто я? Под воздействием того же импульса я посмотрел на свои руки, которые как таковыми являться перестали. Их покрывала жесткая, грубая с небольшими впадинами ручейков, кожа красного цвета, а пальцы заканчивались длинными когтями. Скрывающего фигуру плаща тоже больше не было, он сгорел вместе с телом. Мельком, пока этот вопрос все ещё волновал меня, я оглядел себя и увидел, что у меня могучее красное тело. Местами я заметил костяные наросты, впрочем, тревожный вопрос быстро сменился тем фактом, что это мое тело и ничего нового и интересного в нем нет, а посему, не стоит задерживаться на этом. Этот момент был последний, когда я проявил, свойственное человеку любопытство. Я взлетал все выше, гибнущий город стремительно уносился вниз и вбок, оставляя позади долгие дни скитаний по улицам в поисках ответа, бессонные ночи, полные страха и невысказанных вслух вопросов. Унося с собой мою прежнюю жизнь, оставленную мною в той западне между двух домов.
Да. Все было именно так.
Я выбрался из города и одновременно остался там, на улицах, объятых бушующим пламенем и ордами демонов. Та ли это цена за свободу, за ответ, который я так надеялся получить, но так до сих пор и не получил? Я добрался до этого холма, куда вели меня мои чувства, с него открывался прекрасный, если так можно было выразиться, вид на город, доживающий свои последние часы, а может и минуты. Но здесь было пусто. Ничего, что помогло бы мне найти ответы, ради которых я проделал столь долгий и нелегкий путь. Неужели все было напрасно? Что же дальше? Я по-прежнему не знал.
- Непросто было тебя найти, брат.
Голос скорее звучал у меня в голове, нежели улавливался внешними органами чувств, но все же был реальным. Он обладал такими знакомыми нотками, такими знакомыми интонациями, что я замер на месте, пытаясь правильно распознать, где находился говоривший. Голос был слишком знакомый, он стал мне практически родным за то время, что я скитался по улицам обреченного города. Двигаясь медленно, словно воздух стал необычайно плотным, я повернулся и столкнулся с тем, с кого, как я считал, все и началось. Странник парил в нескольких шагах от меня и пристально изучал меня, как оружейник изучает созданный им меч, определяя, насколько хорошо он сработан. Незнакомца результат явно удовлетворил. Он ничуть не изменился за время моих поисков: такой же бесформенный плащ, скрывающий фигуру, та же таинственность. Только вот, ночь под капюшоном стала менее темной, скорее серой, когда если чуть поднапрячь зрение можно хорошо все разглядеть. И я разглядел, вернее он мне позволил разглядеть. Красная, грубая кожа обтягивала острые скулы, острые же, как бритвы зубы стройными рядами усеяли его рот, а вот глаза. Они были мне очень знакомы, они напоминали мне о том, что я видел, когда последний раз в жизни посмотрелся в зеркало - огненно-красные рубины, горящие светом преисподни. Теперь я знал, что так сильно испугало короля, той ночью, теперь я знаю, что это были глаза демона. Все сомнения были разбиты в один миг, все надежды были стерты в порошок и рассеяны над плато позади странника без всякого сожаления. Демон.
Теперь я по настоящему начал вспоминать, то кем я когда-то был и чего лишился. Я вспомнил и то, как сражался на великой битве между адом и раем, вспомнил, как проиграл и был заточен в теле этого смертного. Вспомнил то, как тесно было мне поначалу в слабом теле, в моей новой тюрьме. И то, как бился я внутри него, силясь разбить оковы и выйти на волю, но я недооценил прочность, казалось бы, хрупкой оболочки смертного. Мне было не пробиться, все попытки оставались безрезультатными, и я решил затаиться до поры до времени. Затаиться до момента, когда появиться возможность покинуть узы плоти и вновь обрести свою силу. Я ждал, предвкушая момент свободы, однако время шло, воля моя слабела перед натиском новой личности, которая жила по правилам смертных. И однажды, я забыл, кто я, забыл свое предназначение, забыл прошлое и будущее, забыл даже то, что забывать было нельзя.
Я стал человеком, пусть не способным умереть, но человеком.
Да. Теперь я все вспомнил. Теперь я знаю кто я.
- Брат мой, пришло время продолжить наш путь.
Он вернул меня к реальности. Все ещё охваченный потоком воспоминаний, я лишь кивнул демону и по непонятной мне причине вновь посмотрел на горящий город. Пламя уже начинало потухать, обнажая черные скелеты зданий и улочек, проявляя мертвые тела. Странное чувство последний раз заставило меня на миг окунуться в почти забытое прошлое, когда я жил в городе как смертный, наравне со всеми. Я моргнул - последний отголосок того, кем я когда-то был, одновременно с этим это подвело черту, спалив мост в прошлое. То кем я был, то, что я делал - все было фальшью, простым существованием до возможности освободиться и стать тем, кем я являюсь. Теперь все это там, по ту сторону сомкнутых век, по ту сторону жизни. Все это осталось там, на сгоревших улицах, с почерневшей от копоти и пепла мостовой, там, где я умер и возродился вновь. Сейчас глаза откроются, и начнется новая жизнь, я забуду, что такое веки и перестану моргать, умрут последние человеческие черты, а все происходившее со мной там будет казаться не более чем сном, ведь что такое сотни лет по сравнению с вечностью? Ничто.