Корин Глеб : другие произведения.

Княжич, князь (Кто ты? - 1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  
   Глава I
  
  - А этот, никак, жив, братие! - услышал он над собой.
  На голову полилась вода, и правый висок тут же полыхнул болью. Шершавая ладонь осторожно прошлась по лбу и щекам. Он с усилием разлепил веки - сквозь багровую пелену расплывчато проступило седобородое морщинистое лицо под монашеским куколем и темные глаза, в которых металось пламя факелов.
  - Жив! - удовлетворенно повторил бородач.
  С другой стороны склонилось еще одно лицо, более молодое:
  - Говорить можешь? Кто ты, юнак?
  Алый полог застилал даже мысли. Быстро растущая боль толчками расползалась от виска по всей голове.
  - Яг... Ягдар... Вукович.
  - Княжич, стало быть. А таинно имя у тебя имеется, княжич Ягдар, а?
  - Да повремени ты с этим, брат Косма, яви милость. Лучше пособи - за ноги вон берись. Ну-ка...
  Две пары рук бережно подхватили его и понесли. Из темноты смутно показались деревянные ребра телег, расслышалось сдержанное фырканье лошадей.
  - А ты голову, голову-то ему придерживай с бережением! Вот так, вот так. Братие, мешки да кошницы отсель на иные повозки поперетаскивайте скоренько, ослобоните место. Сенца, сенца вот сюда подгребите. С боков такоже... Давай-ка, брат Иаков, трогай с Богом, не мешкай.
  - Братие, надобно, чтобы отец игумен еще хотя бы с пяток повозок благословил. А может, и поболе того потребуется: сколь ратников-то ведь полегло! Охти-охти... Приими их, Господи, аще во имя Твое крещены - о том Тебе одному ведомо.
  Телега дернулась и вспышка багряной боли опять погрузила княжича Ягдара в забытьё.
  Когда тележный скрип и перестук копыт мало-помалу стихли вдали, из зарослей орешника почти беззвучно выехал всадник. Придержал коня, сбросил с плеч длинный темный плащ. Неспешно сложив и скатав его, затолкал в седельную суму. Свет полной луны, заливавший лесную поляну, отразился неяркими бликами на тарконских доспехах. Поведя головой по сторонам, всадник то ли прислушался, то ли пригляделся к чему-то. Затем тронул поводья, направив коня поперек колеи вглубь леса.
  Спустя некоторое время повозки вернулись, значительно увеличившись количеством. Часть из них осталась на дороге, часть свернула в травы поляны. Черные фигуры резво попрыгали наземь, засуетились. Опять вспыхнули и замелькали среди окрестных деревьев факелы; зазвучали, перекликаясь, голоса:
  - Брат Никон, окажи милость: вон в той сторонке такоже поищи.
  - А в ельничке-то кто-нить уже проглядывал, братия?
  - Покамест по одному на повозку, по одному кладите. По двое - лишь когда все прочие заполнятся.
  - Брат Мартирий, а коли все одно места не хватит - чать, и по трое придется?
  - Я те дам "по трое"! Может, еще и вповалку удумаешь, Господи помилуй? Однако совсем еще малец ты, брат Харитон. И не столь годами, сколь разумом. О почтении к усопшим хоть что-либо слыхать приходилось ли, а?
  - Брат Мартирий, так разве ж я это... Уж ты, Христа ради, того...
  Тела павших со сноровистой бережностью быстро переправились на повозки, а огни факелов еще какое-то время продолжали перемещаться по лесу вокруг поляны.
  - Что там у вас, братие?
  - Да вроде как боле никого не осталось.
  - Тогда и назад пора, пожалуй. Всё иное доглядим после, когда уж отец игумен благословит.
  - И без нас получше доглядят, брат Мартирий: довелось мне краем уха услыхать да краем глаза узреть, как отец игумен спешного гонца к дубравцам отряжал. Ратиборовы "неусыпающие", доложу я вам...
  - Вот и не доложишь, брат Харитон! Что там в наставлениях-то прописано о празднолюбопытствующих? Всё, всё. Помолчи, ради Бога. Возвращаемся, братие! Ломовые повозки уж по белу дню пригоним, я так мыслю.
  - А ломовики-то тут на что еще занадобятся?
  - Господи, помилуй мя, грешного! Брат Харитон, разуй глаза да голову употреби: что это такое? И вот это? И вон то?
  - Дык лошади же. Ну тоись, ихние туши дохлые. А-а-а...
  - Вот те и "а-а-а", смышленый ты наш. Эй, брат Иаков! Ты давай трогай, а мы уж - как-нить за тобою.
  В скором времени стрекот сверчков да звенящий шелест цикад, перемежаемые редкими вскриками ночных птиц, возобновились надолго и стали понемногу затихать лишь когда яркий круг луны над лесом постепенно померк в посеревшем небе.
  Меж высокими травами заструились призрачные ручейки предутреннего тумана, из которого вдруг начали подниматься в рост и вновь пропадать люди в охристо-зеленых рубахах и таковых же портах, заправленных в мягкие сапожки с низкими голенищами. Затем на поляне появился русый короткобородый человек средних лет. Внимательно оглядевшись вокруг и навычным движением оправив под плетеным поясным ремешком белую рубаху, он сделал поднятой рукой какой-то знак. По обе стороны от него возникли двое молодых и безбородых.
  - Всё уяснили? - спросил еле слышно человек в белом.
  - Да, Ратиборе, - почти одновременно и столь же тихо отозвались оба. Потом один из них, поколебавшись, добавил:
  - Княжича спасли - то славно. Однако напрасно отец Варнава наказал все остальные тела тогда же прибрать: мы бы многое куда получше уразуметь могли.
  - Уж как есть, - коротко ответил тот, которого назвали Ратибором, и обратился к другому:
  - Хотко, сейчас солнце взойдет, туман рассеется. Ты у нас самый востроглазый - оглядишься со своими людьми еще разок. Братия монастырские лишь часть оружия собрали, всё прочее подберите до последней мелочи, потом надобно будет доставить в обитель.
  Хотко кивнул согласно:
  - Павшего воина надлежит хоронить со всем, что было при нем.
  - Наши обычаи отца Варнавы не касаются, ему другое важно.
  - Ратиборе, - опять заговорил первый, протягивая в сторону руку, - я приметил, что вон в том орешнике...
  - Общий совет - лишь по возвращении. Не забыл? Или это не подождет?
  - Подождет, Ратиборе. Прости.
  - Прощаю. Теперь все домой. Хотко, ты со своим полудесятком остаешься.
  
  
  ***
  
  Мир был белым. Густо пах липовым цветом и воском. А еще щебетал по-птичьи да приговаривал время от времени медным голосом недалекого колокола.
  - Очнулся, я гляжу, - обрадованно сказал кто-то совсем рядом. - Ну, слава тебе, Господи!
  Княжич Ягдар перевел взгляд с белого сводчатого потолка в сторону говорившего. Голова была чем-то основательно стянута, двигалась с трудом. При ее повороте в правый висок немедленно постучалась боль. У растворенного окошка обнаружился сидящий на коротконогом стольце молодой послушник с рыжеватым пухом на подбородке и раскрытой книгой на коленях.
  - Где я?
  Сиделец аккуратно заложил страницу вышитой крестами закладкой, захлопнул книгу и столь же аккуратно уставил ее на полочку:
  - Ставропигиальная обитель в честь Преображения Господня. Третьего дня тебя, княжиче, посередь ночи привезли беспамятного. Сейчас-то как чувствуешь себя?
  Княжич скосил глаза на правую руку и грудь, спеленутые чем-то пропитанными и остро пахнущими полотняными лентами, с осторожностью попробовал пошевелить поочередно разными частями тела. Покривился - некоторые движения отзывались болью за ребрами, а пальцы правой руки под обмотками и вовсе ощущались будто не своими.
  - Живым себя чувствую - да и слава Богу за то.
  - Крещен, я так разумею. А истинно имя каково?
  - Кирилл.
  - А я - Лука. Наверное, есть хочешь?
  - Еще и как.
  - Мигом обернусь. Ты это... полежи пока, ага?
  Княжич Ягдар-Кирилл пожал плечами, насколько позволяли пелены, и слабо усмехнулся. Брат Лука упорхнул.
  Он вздохнул, закрывая глаза.
  Ждать пришлось недолго, вскоре за дверью послышались шаги. В келью, пригнувшись на входе, стремительно вошел статный черноволосый монах в мантии, клобуке и с пятиконечным кипарисовым крестом на груди.
  - Здравствовать тебе, княжиче! - проговорил он негромким звучным голосом. - Я - игумен Варнава, настоятель сей обители.
  - Благословите, отче, - Кирилл завозился, неловко попытался приподняться.
  - Лежи, лежи! - властно остановил его отец Варнава, благословляя и подавая для поцелуя жесткую кисть руки. - Вначале потрапезничаешь, а уж после беседовать станем - или по-иному пожелаешь?
  Он повернулся в сторону вошедшего следом брата Луки. Сиделец бережно прижимал к груди низкую плетеную корзинку с парой дымящихся горшочков, большой глиняной кружкой под крышкой и горкой хлебных ломтей.
  - После. Э... То есть, поем после, - сказал княжич стесненно. - Говорите, отче.
  Настоятель сотворил быстрый знак креста. Лука осторожно опустил принесенное на поставец рядом с изголовьем, поклонился и вышел, неслышно прикрывши дверь за собою. Отец Варнава придвинул столец поближе, присел. Голубые глаза из-под густых черных бровей цепко ухватили взгляд Кирилла:
  - Стало быть, ты Ягдар-Кирилл Вукович... Таинное, истинное имя отца каково?
  - Иоанн. Э... Князь Гуровский и Белецкий.
  - Верно, верно... Ведом мне твой отец, изрядно ведом - некогда в юнаках у князя Турянского вместе пребывали, да и после.... Возможно, удивишься, но тебя, княжиче, такоже вижу не впервые. Если не ошибаюсь, последний раз довелось пять лет назад без малого. Возмужал-то как, изменился - даже и не узнать сейчас.
  - А я отчего-то совсем не помню вас, отче! - с некоторым смущением ответил Кирилл.
  - Не должен и не можешь помнить - дело далеко за полночь было, спал ты уже крепко. Вуку тогда захотелось похвастать младшим, которого я еще не видел. Родительская гордость, понимаешь ли... Он лишь ненадолго дверь к тебе приотворил - показать. Вот только запамятовал я: то ли наверху твоя светелка была, то ли внизу?
  - Наверху, отче.
  - И это верно.
  Кириллу показался странноватым вопрос о точном месторасположении его светелки, а еще ему стало любопытно, почему или зачем настоятель монастыря очутился в их доме глубокой ночью. Он приоткрыл было рот, но из стеснения передумав, осторожно откашлялся. Этого определенно не стоило делать: под ребрами мгновенно отозвалось болью.
  - Так какими же судьбами, княжиче, ты бой близ нашей обители принял? Путь к нам держал?
  - Да. Послание отцовское вез с собою.
  - Вот как. И где ж оно?
  - С изнанки поддоспешника на груди кишень потаенная имеется, в ней... Я при полном доспехе был, когда братия меня еще там, в лесу, в сознание привели. Хорошо это помню! - Кирилл забеспокоился, оторвал голову от подушки. Отец Варнава остановил его повелительным движением руки. - Кто да где раздевал после того - не ведаю, уже опять в беспамятстве пребывал. Велите сыскать, отче!
  Игумен кивнул и позвал не оборачиваясь:
  - Брат Лука!
  Испуганный сиделец влетел в келью, торопливо поклонился.
  - К отцу ризничему. Весь доспех и одежды княжичевы - сюда.
  Брат Лука исчез. С галереи донесся быстро удаляющийся топот ног.
  - Кто напал на вас? Сколько их было?
  - Не могу сказать, отче, кто и зачем. Поджидали нас, засаду учинили. И видать, заранее сговорились о действиях, потому как навалились слаженно: враз и со всех сторон. Из кустов придорожных огненным боем малую часть коней и почти половину дружины в одночасье положили. Лучники да самострельщики тоже в чаще таились. Мечники потом на открытый бой вышли, до дюжины насчитал. Речей не вели, себя никак не объявляли. А еще чуть поодаль человека разглядел в темном плаще и полном доспехе тарконском - ни сам в сечу не вступал, ни знаков кому-либо не подавал. Мыслю, надзор вел.
  - Открыто?
  - Нет. Он в орешнике на краю поляны хоронился.
  - Весьма любопытно. Как же ты смог высмотреть его - в ночи да посреди боя-то?
  - Ну... Просто глянул туда, так что ли... Вроде как почуял, что именно там он и должен быть. Его и заметно-то не было в глубине, но я все равно увидел. Не только глазами, а вдобавок как-то по-другому. Затрудняюсь правильно пояснить.
  - Хм... Еще более любопытно. Да ты продолжай, продолжай.
  - Ага. Отче, из людей моих кто жив остался?
  - Только один. Кто таков, не ведаем. За мертвого поначалу приняли. Уже вместе с прочими обмывать несли, да некто из братий взор живой случайно приметил. Тяжел он, по сей день в забытьи. Остальных вечор отпели по чину "Аще крещены..."
  Поразмышляв над чем-то, отец Варнава прибавил полувопросительно:
  - Два десятка ратных сопровождали тебя.
  - Да, отче.
  - Изрядно. Впору посольской свите. Когда отъезжали, дома всё ли благополучно было?
  Кирилл поколебался, проговорил осторожно:
  - Да вроде как.
   За дверью опять послышались торопливые шаги, сопровождаемые лязгом и позвякиванием.
  - Молитвами святых отец наших... - затянул нараспев новый голос.
  - Аминь, аминь! - нетерпеливо прервал настоятель, поднимаясь.
  Приземистый краснощекий отец ризничий внес спутанную перевязь с мечом и ножом, верхние брони и шелом с бармицей. Следом за ним запыхавшийся Лука втащил целый ворох прочих ратных одежд.
  - Здесь оставляйте, - рука опустилась, указывая место, и тут же вновь поднялась в коротком знаке креста. - Спаси, Господи!
  Опять оставшись наедине с Кириллом, отец Варнава подошел к куче на полу. Присев на корточки, поднял шелом; повертел, придирчиво оглядывая:
  - Знатный удар был, что и говорить. Голова-то как, княжиче?
  - Слава Богу, цела, отче.
  - Да это, знаешь ли, мне и самому приметить удалось.
  - А... Ну да. Память какие-то чудные дела творит - многого вспомнить не могу, как ни стараюсь. И еще не то снилось, не то мерещилось всякое несуразное. Временами казалось, что наяву происходит.
  - Понятно и не удивительно.
  Он оставил шелом, взялся за нагрудный доспех. Пальцы пробежались по рядку железных чешуй - согнутых, местами почти перерубленных пополам.
  - Кровью не кашляешь?
  - Нет. Но дышать тяжело. Особенно, если глубоко.
  - Отец Паисий, лекарь наш, сказывал, что у тебя то ли трещина в одном из ребер, то ли даже перелом - точнее определить не берется. Как уйду, опять навестит. Благословляю пребывать в строгом послушании у него. А хорош, хорош! - последнее относилось к мечу, который отец Варнава тем временем вытащил из ножен. - Вилецких мастеров работа, Браничева школа. Славно поработал, переточить потребуется.
  - Вы, отче, и в оружии толк знаете.
  - Так не игуменом же меня родила матерь моя, княжиче.
  Вернув меч обратно в ножны, отец Варнава перешел к кожаному нераспашному поддоспешнику:
  - Да уж... Еще малость - и тебя тоже отпевать могли бы.
  Внимательно осмотрел изнутри, пошарил старательно. Нахмурился:
  - Кишень была зашита?
  - Да, отче, - сказал Кирилл, морщась и осторожно прикасаясь пальцами к правому виску, где под льняной повязкой опять проснулась тупая пульсирующая боль.
  - Разорвана. И пусто в ней. Что с тобою, княжиче? Может, кликнуть отца Паисия?
  - Не надо, отче, - терпимо... Я вспомнил! Да! Было два послания.
  - Вот как. А где ж другое?
  - Другое... Сейчас, сейчас... Ага! Оно в том же поддоспешнике, только внутрь вшито, между слоями кожи. Со спины. Как же я забыть-то мог? Ну да, вот теперь в точности припоминаю: отец сам и вшивал, отчего-то никому из скорняков не доверил. Да еще и приговаривал при этом, дескать, у доброго воина там целее всего будет.
  - Верно, доводилось мне слыхать от Вука подобные слова.
  Отец Варнава потянулся к поясной перевязи, вынул нож. Мельком оглядев его, примерился кончиком острия к обрезу подола стеганого поддоспешника и принялся сноровисто отделять один слой кожи от другого. На пол посыпался свалявшийся конский волос. Вспоров простежку, осторожно просунул внутрь руку, извлек наружу сложенный вчетверо и убористо исписанный с обеих сторон листок тонкой, но плотной синской бумаги. Развернул. Подойдя поближе к оконцу и откинув голову, побежал глазами по строчкам. Между густыми бровями обозначилась вертикальная складка.
  - Отче, а пропавшее письмо - это как? Плохо? - решился спросить Кирилл, когда настоятель наконец завершил чтение и задумчиво пошелестел бумагой в пальцах.
  - Это никак, выкинь его из головы. Прости меня, грешного, что голодом тебя совсем заморил. Начинай-ка подкрепляться, княжиче. Ангела за трапезой. Надобен буду - зови без стеснения.
  Он быстро наклонился и нырнул в низкий арочный проем. Уже из-за двери Кирилл услышал:
  - Брат Лука! Княжича покорми и обиходь. После снеси все обратно да в келии приберись.
  Сиделец подоткнул подушку повыше, помог приподняться. Кирилл покривился.
  - Сам ведь не поешь - левою-то оно ой как несподручно будет. Давай-ка пособлю. Давай, давай. Ты не смущайся, брате-княжиче: у меня ведь послушание таково - при недужных пребывать. Со всеми-всеми их потребами. Я и суденце отхожее подам опослень, коль нужда случится. Тут стеснительного ничего и нету. Скажешь только, когда...
  Кирилл стоически вздохнул, открывая рот ложке, которая двигалась ему навстречу. Первый же глоток густого куриного навара с измельченным белым мясом, овощами и кореньями изрядно удивил его.
  - А отец настоятель благословил лёгкое скоромное избранным болящим подавать, - словоохотливо пояснил брат Лука. - Отец Паисий определяет, кому именно. Ведаешь, я иной раз грешным делом помышляю: а славно было бы и самому как-нибудь занедужить, Господи помилуй. А теперь вот и кашка гречневая на молочке нас дождалась, да с маслицем коровьим, да с медком... Пить не хочешь? Это особый настой травяной - отец Паисий у нас к тому ж и травник превосходнейший.
  Незаметно наевшийся до отвала Кирилл почувствовал, что его клонит в сон:
  - Спасибо тебе, брате.
  - Да во славу Божию.
  Он опустил потяжелевшие веки и поначалу еще слышал, как брат Лука чем-то осторожно шуршит да позвякивает.
  
  ***
  
  Вернувшись в свою келью, отец Варнава присел к узкому столику близ окошка, еще раз - только уже неспешно и останавливаясь на некоторых местах с особым вниманием - перечитал послание. Рассеянно ухватил сосудец с чернилами, то время от времени постукивая им, то двигая по столешнице взад-вперед. Будто очнувшись, выпрямился, достал несколько листов бумаги ручной выделки и начал быстро писать. Дождавшись, чтобы на последнем высохли чернила, скатал их в три тонких тугих свитка, обмотал грубой нитью. От лампады в иконном углу зажег огарок свечи красного воска, покапал на обвязку и запечатал, приложив рельефный щиток перстня с левой руки. Негромко позвал через плечо:
  - Брат Илия!
  Рослая крепкая фигура келейника неслышно появилась в дверях.
  - Призови ко мне братий Сергия-младшего, Исидора и Никона. Вослед за ними, чуть позже, - отца Паисия.
  Брат Илия молча склонил голову и вышел.
  Игумен опустился на колени перед келейным иконостасом. Некоторое время пребывал в безмолвии, раз за разом осеняя себя знаком креста. Когда за дверью раздалась входная молитва, поднялся.
  Трое коренастых монахов, не кровных братьев и даже не родственников, но чем-то неуловимо похожих друг на друга, слаженно согнулись в поясе.
  - Брат Сергий! Отправляешься в Ефимов скит ко архимандриту Власию, сугубый поклон ему от меня.
  И настоятель вручил названному иноку один из свитков.
  
  ***
  
  Как раз об этой же поре в нескольких днях пути от Преображенской обители маленький сухонький старичок в легком летнем подряснике сидел за врытым под яблонею столиком. Он сосредоточенно окунал в чашку с цветочным чаем сладкий сухарик из пасхального кулича и временами кивал, слушая другого старичка в бараньей душегрейке, весьма округлого лицом и телом.
  - Тогда послушник Сисой говорит ему: "Книжник ты изрядный и меня переспорил - тут деваться некуда: твоя взяла. На словах. Только вот беда какая: на деле-то все одно будет по-моему!" А брат Кифа, конечно же, таковыми предерзостными речами крепко опечалился, руками разводит да ответствует смиренно: "Ну коли так, то спаси тебя Господи, брате!" На что послушник Сисой фыркает, что твой кот, подбоченивается - и в крик: "Чего-чего? Это меня-то "спаси Господи"? Да это тебя самого "спаси Господи!"
  Сухонький старичок уронил сухарик в чай, сморщился и затрясся. Поперхнувшись глотком, замахал ладошками, зашелся в приступе кашля. Из выпученных глаз его побежали слезы. Округлый старичок в душегрейке привстал; угодливо перегнувшись через стол, занес руку:
  - По спине не постучать ли, отец архимандрит?
  - Не надобно, отец Памва, всё уже, всё. Спаси тебя Господи! - он сдавленно хрюкнул и помотал головой. - Ох-хо-хо, грехи наши тяж...
  Спина его внезапно выпрямилась, а светлые до прозрачности глаза распахнулись, уставясь сквозь отца келаря в неведомую даль.
  - Никак, опять узрели нечто, отец архимандрит? - с жадным любопытством прошептал, замерев и нависнув над столом, отец Памва.
  - Ага! Чрево твое узрел, отец келарь, - сварливо отозвался сухонький старичок, ткнув твердым узловатым пальцем в упомянутое место. - Эко тебе харчи скитские впрок-то идут! Хе-хе...
  Отец Памва быстро отодвинулся, втянув (насколько было возможно) живот, сел и сотворил сокрушенное лицо.
  - В путь мне скоро предстоит собираться... - проговорил раздумчиво и как бы самому себе маленький архимандрит. - В путь не дальний, но и не близкий.
  - А когда, отче?
  - А как срок придет, так и не утаю того.
  Он осторожно добыл ложечкою из остывшего чая совсем раскисший сухарик и, смачно причмокивая, принялся доедать его.
  
  ***
  
  - Брат Исидор! - продолжил отец Варнава. - Во граде Лемеше сыщешь подворье торговых людей Гроха и Топилы. Отцу их Ярведу-Димитрию, который там же особняком проживает на покое, передашь с благословением моим.
  Второй свиток перешел из рук в руки.
  - Брат Никон! Оружейная слобода, что в излучине Несыти. Мастеру Ляду-Георгию с молитвами нашими о нем и доме его.
   Настоятель отдал последний свиток и широким жестом благословил склоненные перед ним головы:
  - Отец казначей выдаст потребное - и с Богом в добрый путь, братие.
  Повысив голос в быстро опустевшей келье, позвал:
  - Отец Паисий, ты уже здесь? Входи, рыцарь.
  Последние слова заставили лекаря на мгновение задержаться в дверях, а его лицо обрело странное выражение:
  - Отец игумен, я очень хорошо знаю, в каких случаях ты так ко мне обращаешься. Говори.
  - Поговорю непременно - для того и призывал. Но только вначале ты присядешь да почитаешь кое-что... - отец Варнава взял со столика бумажный лист со следами нескольких перегибов. - Сразу скажу, что Вук отправлял мне два письма. Одно, явное, назначалось для отвода глаз, я так разумею, - оно пропало, когда раненый княжич в беспамятстве пребывал. Найдено и похищено, понятное дело. А вот это было зашито в поддоспешник.
   Отец Варнава протянул послание и стал расхаживать по келии перед погрузившимся в чтение лекарем. Ненадолго оторвавшись от бумаги, отец Паисий молча вскинул на него глаза.
  - Ради Бога прости! - в некотором смущении проговорил настоятель, поспешно отходя к окну и опускаясь в кресло. - Никак от этой привычки отделаться не могу.
  Машинально ухватил приземистый горлянчик с чернилами, принялся, как и давеча, беспокойно елозить им по столешнице. С запозданием поймав себя на том, подчеркнуто медленно и твердо отставил подальше. Вздохнул.
  - Трое братий, что предо мною от тебя вышли, то гонцы были, не так ли? - нарушил затянувшееся молчание лекарь, откладывая в сторону листок. - Надумал призвать в строй, так сказать, старых дружинников?
  - Да.
  - Ох Вук, Вук... Боюсь, мастер Зенон может крепко осерчать на твое своеволие.
  - Он ведает, кто таков для меня Вук, а довериться полностью никому другому я пока не могу. Даже людям мастера Зенона. Да и серчает-то он так, что стороннему человеку нипочем не догадаться о том. Уж как-нибудь перетерплю. Знаешь ведь, "нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя". Вот и всё.
  - Тебе решать. Дар княжичев следовало бы пробуждать поскорее.
  - И спешить надо, и торопиться нельзя - заметь, как любопытно получается. Завтра Белый Ворон должен вернуться из Диевой Котловины - говорить с ним стану. А сам-то что обо всем этом думаешь?
  - Давай-ка в первую очередь ты все-таки Ворона послушаешь, - несколько суховато ответил, вставая, отец Паисий. - Мои же соображения пока при себе придержу. Сейчас еще не время для праздных умствований, даже под предлогом ученых комментариев. Не обижайся, сие правильным будет. Сам ведь всё понимаешь. Так что помощи Господней, отец игумен, во трудах твоих - новых да нежданных. А я тебе сегодня же пришлю кое-чего, остроте ума споспешествующего. Обещай пить прилежно, проверю...
  Выйдя вслед за лекарем, отец Варнава подозвал келейника:
  - Я буду в книжнице. К трапезе не звать.
  По узкой и темной лестнице в толще стены он поднялся наверх и оказался в просторной читальне, доверху залитой летним солнцем из многочисленных высоких и узких окон. В проемах между ними и на всем пространстве глухих торцевых стен - от пола до потолка - стояли на полках книги. Внимательно приглядываясь к корешкам, отец Варнава начал обходить их ряды. То приседая на корточки, то взбираясь по приставной лесенке, вынимал книгу за книгой да сносил на один из столов. Наконец шумно вздохнул и, покрутивши головою, погрузился в чтение.
  Это познавательное занятие было прервано звуками неторопливых шагов со стороны общей лестницы. Отец Варнава вскинул от страниц лицо, прищурился.
  - Виновен, виновен! Уж прости, что покой твой нарушаю, - заговорил нежданный посетитель, пригибаясь в низком проеме и в соответствии с произносимыми словами как бы кланяясь покаянно. - И на келейника своего не гневайся, отец настоятель: грудью встал он на защиту уединения твоего. Ну, здравствовать тебе многая лета, голубчик! Удивлен?
  - Да просто обязан был удивиться, - совершенно невозмутимо отозвался игумен, поднимаясь из-за стола. - Гости-то какие высокие к нам пожаловать изволили. Здравствовать и тебе, отец Дионисий!
  Они обменялись священническими приветствиями.
  - Присаживайся, гостюшко дорогой, - как-никак, с дороги ты, и весьма немалой притом.
  - Так ведь не паломническим образом-то шествовал - успел в возке своем насидеться от всей души, даже сверх того, разумеешь ведь. Теперь и постоять хочется, и поразмяться слегка. Тем более, что у тебя тут, слава Богу, и разгуляться есть где! - гость улыбнулся, раскинул руки, демонстрируя отцу Варнаве просторность его же книжницы, и в подтверждение сказанному немного прошелся туда-сюда.
  - А над чем трудишься? Позволишь ли взглянуть? - не дожидаясь запрошенного позволения, он наклонился и с бесцеремонным любопытством принялся рассматривать лицевые обложки книг. Перечислил вслух, даже продекламировал: "De humani corporis fabrica", "Die Vermessung der Seele", "Опровержение расхожих заблуждений о мозге и разуме", "Chirurgia magna"... Ишь ты! Силён, братец, силён! А это что такое на тарабарском?
  - "Гьюд Ши" или "Четыре Тантры Медицины", тибетский трактат.
  - И на тибетском читаешь? Не знал, не знал!
  - Куда мне. Это переложение на санскрит. Как там поживает наш славный стольный Дороград, отец Дионисий? Давненько никаких вестей оттуда не получал.
  - А что нашему славному граду Дорову соделается-то, отец Варнава? Как встал он некогда на своих двунадесяти холмах, так до скончания всех времен там стоять и будет - супротив стародавних пророчеств, что называется, не попрешь! - гость опять улыбнулся: и показывая, что шутит, и мягко уклоняясь от ответа по существу. - Лучше расскажи, как оно - на новом месте-то?
  - По правде говоря, изрядно подрастерял ощущение новизны за эти прошедшие два с лишним года, толком уже и не вспомню сейчас.
  - Ну да, ну да... А отчего не спросишь, с чем я к тебе пожаловал?
  - А мнится мне, что и сам ты поведаешь, как только нужным сочтешь. Или не так?
  - Так, так... Орденцы Седьмой Печати, что в Кюстенландии окопались, какую-то непонятную возню близ рубежей славенских затеяли - слыхал о том?
  - Да, - коротко ответил отец Варнава.
  - У самих на то вряд ли духу хватило бы. Не иначе как Райх Германский их в спину украдкой подталкивает - что думаешь по этому поводу?
  - Пытаюсь припомнить хоть один год, когда не случалось какой-нибудь непонятной возни близ любых рубежей наших. И сомневаюсь, что это германцы, хоть у тебя, отец Дионисий, к ним особая нелюбовь. Давняя и верная.
  - Ну да, ну да... Поговаривают, что Славена-де землями прирасти замыслила, жертву послабее да пожирнее присматривает.
  - Очень любопытно. И в каких же местах поговаривают - у них или у нас?
  - У них. У кюстенландцев больше, у германцев поменьше. Но у германцев вдобавок еще и слухи смутные бродят - что-то этакое о поисках Священного Трона Тедерика и престолонаследии имперском.
  - Именно вот так на ухо и шепчут друг дружке: "Что-то этакое о поисках Священного Трона Тедерика и престолонаследии имперском"?
  - Не язви. Я надеялся, что к тебе по твоим прежним особым тропкам могло добраться нечто более вразумительное.
  - Еще раз смиренно напомню, что уже два года с лишком ничто не движется по тем тропкам ни ко мне, ни от меня. Позарастали они за полной ненадобностью. Отец Дионисий, ты же получше многих осведомлен, чем мы тут теперь занимаемся изо дня в день. Стало быть, и стратигов среди нас искать - пустое дело. Вот забавно: обычно это я взад-вперед за беседою расхаживаю, а нынче ты. Присядь, яви милость. Что о трапезе скажешь - благословишь сюда подать?
  - Попозже, пожалуй. А еще третьего дня случился бой в лесу недалеко от вашей обители. Так это?
  - Поговаривают или слухи смутные бродят?
  - Оставь уже Христа ради, оставь! Каков сейчас младший из Вуковичей, княжич Ягдар-Кирилл? Ты отчего заулыбался вдруг, отец Варнава?
  - Одобряю, как любит выражаться мастер Зенон. Да и говоря по правде, откровенно восхищаюсь - славно у вас там службу несут. Сегодня утром пришел в себя. И кто же это о нем во стольном граде Доровом столь быстро любопытство проявил, не поведаешь ли?
  - А я как раз и есть тот любопытствующий, коль так уж в точности нуждаешься. Хоть и не во стольном граде нынче пребываю, и не о самом княжиче разговор собирался завести. Отец его, князь Гуровский и Белецкий Иоанн, говорят, чудить стал. Опять всё те же смутные слухи, уж не обессудь. Он тебе ничего не писал в последнее время? Так, случаем?
  - Нет. Ничего.
  
  Глава II
  
  - Послушай, княжиче, нельзя еще, слишком рано - и десятого дня даже не минуло. Княжиче! Честное слово: вот сей же час отправлюсь к отцу настоятелю с извещением о преслушании твоем!
  Кирилл досадливо отмахнулся, спустил другую ногу на пол и осторожно встал. Его тут же качнуло, бросило в пот, а утренний свет замерцал в глазах. Добрейший отец Паисий быстро подал для поддержки сухую, но крепкую ладонь, укоризненно покачал головой:
  - В юности о здоровье не печетесь - в старости восплачете. Во двор?
  - После. Тот дружинник по-прежнему в сознание не пришел?
  - Еще нет. Навестить желаешь? В соседях он у тебя. Руку-то не забирай, княжиче, передо мною хорохориться излишне.
  У бездвижно лежащего человека не спеленутой оказалась только левая сторона лица и рот. Обе руки и правая нога были взяты в лубки. Кирилл наклонился, опершись о край жесткого ложа, всмотрелся:
  - Похоже, это десятник Залата... Да, он самый.
  - Ходить и руками владеть сможет. О состоянии разума сейчас не скажу - кость на маковке пробита. А еще три ребра сломаны да глаза правого лишился. Это прочих рубленых да колотых проникающих ран не считая, - вполголоса сообщил отец Паисий и прикоснулся кончиками пальцев к желтому лбу в бисеринах испарины: - Жар спадает, слава Богу. Ночью каков был?
  - Метался, как и допрежь, опять бредил, - так же негромко ответил послушник-сиделец. - Только перед восходом затих да уснул наконец.
  - Малую ложечку настоя всякий раз подавай, как губами станет шевелить. Следи за этим сугубо. Бред его записываешь?
  - Как благословили, отче Паисие. Иной раз просто еле-еле поспеваю.
  - Продолжай с Божьей помощью. Записи эти мне потом покажешь.
  - Отче, да там у меня местами такие каракули повыходили, что теперь, наверное, и сам не разберу!
  - Ничего, вместе разберем: как говорится, одна голова - хорошо, а две...
  - Значит, все-таки ослушался и встал, княжиче? - неожиданно прозвучало за спиной. Кирилл с лекарем обернулись, а сиделец резво подхватился на ноги и положил глубокий поясной поклон.
  - Ну, если уж так случилось, тогда побеседуем во дворе, - неслышно появившийся в дверях отец Варнава подал знак следовать за собой. - И ты, отец Паисий, с нами побудь.
  Под липами у крыльца были вкопаны несколько дубовых лавочек со спинками. Расположенные под главной фасадной стеной лечебницы ухоженные ряды кустов малины, черной и красной смородины подступали к ним вплотную с обеих сторон от входа.
  Навесом ладони Кирилл прикрыл глаза от призабытого яркого солнца, с наслаждением вдохнул густо настоянного на лете воздуху. Огляделся. Слева и справа сквозь прорехи в буйной зелени деревьев проглядывали разновеликие выбеленные здания. Впереди угадывалась обширная плошадь, посреди которой возносились к небу пятикупольный шатровый храм с колокольней.
  - Присаживайся, княжиче, присаживайся - уже достаточно побыл на ногах для первого раза-то, - сказал отец Варнава. - Значит, этот человек - десятник Залата?
  - Да, отче.
  - Хорошо знал его?
  Кирилл подернул плечами:
  - В лицо - около года, так что ли. Когда в дружине появился - не ведаю; наверное, еще раньше. Помнится, он с отцом на кюстенландских орденцов ходил. Сотник наш Деян-Андрей там его во десятники и поставил. В последнем бою меня знатно прикрывал - я теперь стал догадываться, что тайный отцовский наказ исполнял. Мечник отменнейший, завидую. Вот бы мне во ученики к нему...
  - Отец Паисий, твоё суждение.
  - Выздоравливает, отец игумен. В разум может и завтра прийти, и через месяц. Но вот насколько - еще не ясно. Главное скажу: на общую поправку движется. Прочее, как всегда, в руце Божией.
  - А сей недомысленный да своенравный юнак?
  - За две-три седмицы сможет начинать помаленьку в телесных занятиях упражняться.
  - Что с памятью, княжиче, - вся ли вернулась?
  - Ну... почти вся, отче. Правда, иные места по сей день словно черный полог застилает, как ни стараюсь.
  - А стараться-то как раз и не надобно! - наставительно проговорил отец Паисий. - Все само по себе постепенно воротится. Тут излишнее умственное усилие неполезно.
  - Полезным было бы, княжиче, епитимью на тебя наложить, - неодобрительно прибавил отец Варнава. - От отца твоего слыхал я частенько: "Не научишься повиноваться - не сумеешь повелевать". Не сказывал ли он тебе такого?
  - Вестимо, сказывал. Это у него даже излюбленным было.
  - Да вот только не в коня корм, как погляжу. Ты мне потребен будешь вскоре, причем здоровым да полным сил. Так что терпение ко всему имей - уразумел? Более повторять не стану и пастырским снисхождением не злоупотреблю, иные средства ведомы. До совершеннолетия-то сколько осталось, не напомнишь ли?
  - Один год да два месяца... - нахохлившись, выдавил Кирилл.
  - То есть, всего лишь через год с малым зрелые мужи тебя за равного почитать должны. За равного! - поднял палец отец Варнава. - На досуге поразмышляй над этим хорошенько. А сейчас глаза подними да ко мне оборотись, яви милость. Итак. Завтра с утра благословляю заниматься с отцом Паисием. Со всем возможным прилежанием. И да не восприми ни в коем случае занятия сии за детские забавы! - слегка возвысил он голос. - Теперь ступай, княжиче, отдыхай да сил набирайся. А мы еще на солнышке погреемся.
  Кирилл вздохнул и направился назад, в сумрачную прохладу больничных келий. Его проводили две пары внимательных глаз. Когда входная дверь захлопнулась за ним, отец Варнава поднял лицо к небесной синеве без единого облачка - то ли прищурившись, то ли нахмурившись при этом:
  - Я тут давеча чтением познавательным озаботился, дабы разобраться кое в чем. Ну и чтобы речи твои ученые понимать хоть изредка, и словцо умное к месту ввернуть... - он легонько толкнул локтем отца Паисия.
  - Вверни, яви милость.
  - Попозже непременно. Кто-то древние знания о мозге, разуме и душе человечьей воедино сводит. Да и новые, сдается мне, умножает усердно. Вместе с опытом странным. И пока преуспевает в этом больше нас.
  - Да, похоже на то. Ничего, наверстаем. Я так разумею, отец игумен, что княжича вести мне предстоит. Белый Ворон отказался?
  - Он полагает, что сейчас и в ближайшем времени ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его увидели рядом. А потом, тебе же известно традиционное Вороново: "Позже и я помогу".
  - Увидели рядом? - переспросил задумчиво отец Паисий. - Даже так обстоит дело... Впрочем, он, как всегда, ведает, о чем говорит. Но что может дать одаренному бездарь?
  - Бездарь, значит. Ну-ну. Знаешь, добрый садовник яблоки с грушами тоже не от собственной сути производит, он всего лишь землю возделывает да за деревьями ухаживает. А познаниями своими о глубинах естества человечьего и умениями в чужих умах порядок наводить ты любого одаренного за пояс заткнешь.
  - Правда твоя, отец игумен. Я и опоясываюсь-то единственно для того, чтобы было куда даровитых затыкать.
  Оба как-то невесело хмыкнули.
  - Гостей-то когда ожидать? - спросил после короткого молчания лекарь.
  - К Троице, мыслю, уж во Лемеше у Димитрия соберутся. Да на дорогу от него к нам еще около пяти дней положим. Итого почти три седмицы выходит.
  
  ***
  
  Двое послушников-подмастерьев из столярной мастерской осторожно втащили в келию что-то вроде наспех сколоченного широкого дверного полотна с прибитыми к нижнему торцу короткими брусками. Отгородили им угол у окна, направляемые и руководимые отцом Паисием. Деловито постучали там и тут молотками, подергали поочередно, проверяя творение рук своих на устойчивость. Результатами проведенных испытаний, судя по всему, вполне удовлетворились.
  Кирилл наблюдал за их деятельностью с постепенно угасающим любопытством.
  - Отменно, всё просто отменно! Спаси Господи, голубчики! - нетерпеливо подытожил лекарь и помахал рукой, отпуская мастеровых братий восвояси. Утащив за возведенную перегородку вначале высокий поставец, а затем принесенный с собою кожаный мешок, принялся там невидимо и обстоятельно шуршать, позвякивать да побрякивать.
  Сидя на своей кровати, истомившийся в ожидании Кирилл потянулся до смачной дрожи. Громко, с подвыванием, зевнул, раздирая рот и выбивая слезы из глаз.
  - Не выспался? - откликнулся отец Паисий, продолжая извлекать из предметов всевозможные звуки.
  - Мудрено не выспаться, - лениво протянул Кирилл. - Вторую седмицу только в том и упражняюсь.
  - Ага, это ты просто подгоняешь меня таким макаром. Ну всё, всё уж - окончились твои мучения.
  Лекарь появился наружу, не глядя подтянул к себе столец. Сел напротив, проговорив немедленно и неожиданно:
  - Матери, княжиче, могут ведать, что где-то далеко с их детьми беда приключилась - приходилось ли слыхать о таком?
  - Вестимо, отче.
  - Как думаешь, каким образом дознаются?
  - Каким образом... Наверное, чувствуют просто. На то они и матери.
  - О! Чувствуют! Хорошо начал, в правильном направлении соображаешь. А как?
  - Родная кровь, говорят.
  - Ну ладно. А случалось ли тебе с кем-нибудь вдруг одни и те же слова произнести?
  - Да сколько раз. А то еще: идешь по улице и только о каком-то человеке подумаешь, а он уж - вот, навстречу идет.
  - Опять хорошо мыслишь. Но только где же тут упомянутая тобою родная кровь?
  - Может, сами и ответите, отче? У вас вон и знаний всяческих, и мудрости в достатке, а вы со мною в какие-то загадки играете.
  Отец Паисий покачал головой:
  - Если я от мудрости да знаний своих стану давать готовые ответы, то разум твой так и не научится самому себе вопросы задавать. А теперь вот что скажи: сколько ступенек перед нашим крыльцом?
  Кирилл удивился очередному скачку лекаревой мысли:
  - Как-то сразу и не вспоминается, отче. Шесть, что ли?
  - Что ли. Хм. А что за узор на чашке твоей? Не гляди сейчас!
  - Там это... Ага, вот: поясок крестчатый с лозою виноградною да надпись вязью.
  - Что именно написано?
  - Не вчитывался. Я из чашки просто пью - и всё тут.
  - А листья в какую сторону повернуты?
  - Не примечал, нужды никакой в том не было.
  - Другое приметь: по ступеням тем ты уже не единожды сошел да поднялся. Пять их. Из чашки же и вовсе по нескольку раз в день пьешь. Надпись на ней: "Пей в меру", а листочки вправо повернуты. Теперь понимаешь, что смотреть и видеть (отец Паисий как-то по-особому выделил голосом эти два действия) - не одно и то же?
  - Да вроде бы начинаю понимать. А в чем же тут закавыка?
  - Опять-таки в разуме нашем, княжиче. Если он, скажем так, не решит, не прикажет увидеть, глаза на многое словно слепыми остаются. Хоть и глядеть не прекращают. Любопытно получается - верно? Пойдем далее. Помнишь ли ты какую-нибудь вещь из прошлого столь же ясно, словно она и сейчас пред тобою?
  - А то! Четыре лета мне исполнилось - дядька мой Домаш с ярмарки игрушку мне привез: мужик с медведем верхом на бревне сидят напротив друг дружки. Плашечку снизу двигаешь, а они поочередно топориками по бревну тюкают: тюк-тюк, тюк-тюк... Забавно! Помнится, мужик был красной краской выкрашен, а медведь - синей. И сильно меня занимало: отчего именно так? А еще помню, как впервые увидел в родительском иконном углу образ с главою Иоанна Крестителя на блюде - ох и страшно-то до чего сделалось! И частенько мерещилось потом, что глава эта отрубленная из-под опущенных век наблюдает за мною внимательно да думает о чем-то своем. А мне всё дознаться хотелось: ну о чем же именно? Вот как сейчас вижу ее: власы кудреватые по златому блюду раскинуты, брови страдальческие да будто свечение неяркое в уголках глаз.
  - О! Стало быть, и сам уже примечал не раз, что это такое: отпечаток от увиденного в твоем разуме. И что начинает происходить в этом самом разуме с вещами, в суть которых ты желал проникнуть. Желать-то желал, но только пока не задумывался о том всерьез. Основательно! Так вот теперь с Божьей да моею помощью и начнешь.
  Отец Паисий повернулся и ткнул пальцем в сторону таинственной перегородки:
  - Там на поставце предметы разнообразные. Попробуй-ка назвать, какие именно.
  - Наугад, что ли?
  - Для начала можно и так. Только опять приметь: даже при всякой попытке просто угадать внутренний взор наш - что твой, что мой - тут же начинает представлять себе некие смутные предположительные образы, как будто разглядеть нечто пытается. Правильно говорю?
  - Ну... Похоже на то.
  - Вот ты и попробуй помаленьку да полегоньку не столько угадать, сколько разглядеть. Как бы узреть внутренними очами. Узреть! Разумеешь?
  - Стараюсь уразуметь. А поближе подойти можно?
  - Милости просим. Только доски-то меж собою сколочены на совесть и щелей нет - как я и заказывал.
  - Да уже и сам вижу. Не буду вставать, пожалуй.
  - И то верно, - согласился отец Паисий. - Зачем ноги попусту утруждать, коль схитрить заведомо не получится? Итак?
  Кирилл сморщился и завел к потолку глаза, прикидывая, какие вещи могли оказаться в пределах доступности обычного монастырского лекаря, да что из них способно было издавать услышанные им звуки:
  - Ну... Вижу вроде как некую утварь стеклодувную для лабораториума. Потом это... М-м-м... Керамическую ступку или плошку, что ли... Еще то ли ланцет, то ли ножницы. А может, и то, и другое... Сосудец малый для зелья... Э-э-э... Деревяшку или кость какую-то...
  - Довольно. Не видишь ты ничего - просто гадаешь. Хотя гадаешь, надо сказать, достаточно неглупо.
  - Как говорится, чем богаты, - пробурчал Кирилл.
  Отец Паисий хмыкнул:
  - Вот как раз этим-то ты, голубчик мой, богат настолько, что сейчас даже и вообразить себе не сможешь. Не любопытствуй, оставь - все равно пока ничего пояснять не стану. Лучше попытайся еще разок. С Богом.
  Вторая попытка привела примерно к тем же результатам. А за нею и третья, и четвертая.
  Отец Паисий задумчиво потеребил кончик длинного тонкого носа, пробормотав:
  - Либо так еще слишком рано, либо это вообще не твое... - и предложил в полный голос:
  - Тогда давай-ка, княжиче, вместо предметных образов попробуем мысленные.
  Кирилл ничего не понял, однако покладисто кивнул.
  - Случалось ли тебе, глядя на какого-то человека, помышлять: а хорошо бы узнать, о чем он в это мгновение думает?
  - Вестимо! Иной раз до того любопытно бывает, что вот так и хочется прямо в голову к нему забраться! Э-э-э... Малость кривовато я выразился, отче, вы уж простите.
  - Не за что прощения просить. Наоборот, это ты, чадо, нечаянно в самую что ни на есть суть попал. Так вот: я сейчас опять от тебя схоронюсь, там возьму в руки какую-нибудь из вещей да стану усердно глядеть на нее. А ты попробуй узреть мои мысли о ней - ее саму, стало быть, но уже чрез меня. В голову мою влезь, как сам же верно и сказал. Добро?
  - Ага.
  Лекарь скрылся за перегородкой. Загадочно издав оттуда несколько стеклянных и металлических звуков, распорядился:
  - С Богом, княжиче!
  Для чего-то хорошенько откашлявшись, Кирилл сосредоточенно уставился в пол перед собою. Эта позиция нисколько не помогла и он перевел взгляд на потолок. Там ему, как оказалось в итоге, тоже ничего не открылось. Раздраженно поерзав, решил зажмуриться. Замер, проговорил неуверенно:
  - Отче, а мне отчего-то вдруг стал видеться клубочек ниток. Белых, льняных...
  Отец Паисий немедленно выбрался из своего закутка, держа что-то за спиной. С некоторым напряжением в голосе поинтересовался:
  - А почему ты сказал "отчего-то"?
  - Ну... Звуки-то совсем иными были. Какими-то неподходящими, что ли.
  - Неподходящими к этому? - он вытащил руку из-за спины и на открытой ладони с ликованием явил Кириллу небольшой, с грецкий орех, клубочек ниток. Белых, льняных. Не сдержавшись, завопил во весь голос:
  - Молодец! Получилось!
  И бросился обнимать да хлопать по спине оторопелого, явно сбитого с толку Кирилла. Едва ли не схватив его в охапку, азартно потащил за перегородку:
  - Погляди-ка сюда.
  На поставце находились карманный молитвослов в сафьяновом переплете, огарок свечи, яблоко и гусиное перо. С какой-то чинной торжественностью лекарь вернул туда же нитяный клубочек и поманил пальцем:
  - А теперь взгляни сюда...
  Он раскрыл пошире кожаный мешок, в котором Кирилл успел приметить амальфийский стилет, синюю пузатую склянку с рельефным изображением на боку, изящные щипцы странноватой формы и непонятного назначения, бронзовую женскую фигурку, крохотную эмалевую шкатулочку, изукрашенный воловий рог, превращенный в какой-то сосуд, и множество полузнакомых частей прочих не очень ожидаемых предметов.
  - При помощи всего этого я, как ты разумеешь, и производил все услышанные тобою звуки. Догадаешься, с какой целью?
  - С толку меня сбивать?
  - И зачем? - удивился лекарь. - Нет, чадо. Подстегивая да пришпоривая воображение, я тормошил и пробуждал от спячки твой разум.
  - Так ведь это самое воображение мне только мешало, отче! - удивился в свою очередь Кирилл.
  - А мне, я думаю, всё же несколько виднее, когда оно мешает, а когда вдруг начинает помогать. Каким бы странным это тебе ни казалось. Пояснять ничего не стану - уж не прими того за обиду.
  - Вот как. Сказать по правде, ровным счетом ничего не понял, ну да ладно. Отче, а давайте еще разок-другой в эту игру сыграем! Что-то разохотили вы меня не на шутку.
  - Еще, говоришь? Ну-ка придвинься поближе да в глаза мне взгляни...
  Присмотревшись цепко, отец Паисий неожиданно чувствительно ущипнул Кирилла за бок. Не обращая ни малейшего внимания на его ойканье и не отводя взгляда, удовлетворенно угукнул. С отработанной врачебной непреклонностью произнес:
  - Нет. На сегодня - всё. Теперь ложись, отдыхай. Я сейчас с братом Лукою пришлю кое-что - выпьешь непременно, причем до дна. Хитрить не вздумай, проверю. До завтра, княжиче!
  
  ***
  
  - А куда ж это перегородка подевалась, отче? - тут же полюбопытствовал Кирилл у едва успевшего войти лекаря. - Утром проснулся, а ее уж нет. Лука говорит, братия еще вчера разобрали, когда я уснул. И ведь не слышал ну просто ничегошеньки - вот дивно-то!
  - Если не слышал, значит, просьбу мою исполнил и питье принесенное выпил - хвалю за послушание. А я, понимаешь, на сегодня всё несколько по-другому задумал, стало быть перегородка больше не понадобится. Скорее, даже мешать станет: мне теперь твое лицо желательно будет видеть постоянно, а сидеть там да выглядывать раз за разом - это, знаешь ли... Ну, не занимался я доселе с подобными тебе, так что откуда же было ведать заранее, как именно да сколь быстро у нас дела пойдут? Согласен?
  - Ага! - охотно подтвердил Кирилл и, приметив в многословных лекаревых пояснениях порядочную долю смущения, обронил с большим сожалением:
  - Но ведь какая славная перегородочка была: и крепенькая такая, и добротненькая! И задумана-то мудро, и исполнена-то на совесть! Ей бы стоять и стоять, а...
  - State! - гаркнул внезапно, совершенно переменившись в голосе и лице, отец Паисий. Кирилл не понял окрика на незнакомом языке, однако мгновенно умолк и невольно вытянулся в струнку. Лекарь похлопал его по плечу, снисходительно и полупонятно завершив уже своим привычным голосом:
  - Movemini, nobilis Cyrillus, movemini... Вот это совсем другое дело. Итак, движемся далее. Я сейчас возьму книгу, лист бумаги да расположусь вон там, у окошка. И стану поочередно рисовать разные вещи. Простые ли, сложные ли - не скажу. Ты же лучше не сиди, приляг. Да: и глаза закрой, яви милость. Я не подглядывания твоего опасаюсь, а приметил в прошлый раз, что помогает это тебе изрядно. И попробуй узреть, что именно я изобразил. Представляй же себе при этом не то, что будет на бумаге, а в разум мой всматривайся, как и вчера. В разум! Уяснил задачу?
  Кирилл кивнул и завозился на своей постели, устраиваясь поудобнее. Загородившись под окном раскрытой на коленях книгой, отец Паисий зашуршал, заскрипел пером:
  - Что я нарисовал? Глаз по-прежнему не открывай.
  - Клобук настоятельский? - предположил Кирилл с убедительно простодушным видом.
  Лекарь вздохнул:
  - Клобук настоятельский, гляди, как бы и сам не надел о преклонных годах. Ох не зарекайся ни от чего, особенно смолоду! Всё, всё уж, довольно отвлекаться. Попробуем сызнова... Это что?
  - Блюдо с пирогами. Причем, пироги-то - все как на подбор: с мясцом рубленым, лучком, чесночком да мóдьорской паприкой толченой. И как вы, отче, догадались, что я именно такие оченно даже уважаю?
  - По пирогам с мясцом соскучился, значит. Ладно... А это?
  - Ну... Вроде как конь гнедой. Чем-то на моего былого Медведка похож. Ой, нет! Ошибочка вышла, отче: ни капельки не похож. Что - неужели опять не угадал? Да не может быть того!
  - Добро... - терпеливо отозвался на очередную каверзу отец Паисий. - Вижу, настроение у тебя нынче шаловливое - наверное, от успеха вчерашнего. Но посоветовал бы на этом и остановиться. Кстати, не напомнишь ли мне, что там отец настоятель о детских забавах-то говорил? Вот и хорошо. Тогда продолжаем. А это?
  Похоже, Кирилл вдруг и в самом деле что-то увидел. Потому что он мгновенно перестал ухмыляться, открыл глаза и сбросил ноги на пол:
  - Ух ты... Отче, что это было?
  - Откуда же мне знать, что там произошло в твоей голове? О том ты сказать должен.
  - Да я не успел разглядеть толком, оно как-то промелькнуло пред внутренним взором - и всё.
  - Ну так не спеши, а разгляди. Толком-то. Закрой глаза, продышись глубоко, дух приведи в равновесие.
  - Ага... Честное слово, опять вижу нечто, вижу! Оно такое... Круглое какое-то.
  - Так ведь круг и есть. Вот теперь молодец! Только радоваться не спеши, радость прочь гони - она воображение разжигает. А сейчас уже тебе воображать не надобно, следует только зреть. Успокоился? Значит, движемся дальше... Это что?
  - Кажется, трехугольник. Угадал?
  - Да не угадал ты, а увидел - разница огромная. Впредь изволь выражаться точнее. Опять молодец... А это что такое?
  - Э... На столец кривоногий смахивает. Верно?
  - Верно. Только отчего ж кривоногий-то? По-моему, очень даже неплохой столец у меня получился... А это?
  - Помело?
  - Хм... Ну пожалуй, можно и так назвать. Как ни странно, очень похоже, да... Вообще-то я дерево изображал. Добро, попробуем что-нибудь попроще... Что на это скажешь?
  - Домик. Дети малые его так рисуют.
  - Это для того, чтобы тебе увидеть и понять легче было.
  - Вестимо дело. Неужто я могу допустить даже помысел, что вы просто рисовать не умеете! Отче, а можно спросить: что это за вещи такие любопытные были вчера в том мешочке вашем?
  - Забыл или не все разглядел? - с давешними простодушными интонациями Кирилла уточнил отец Паисий и охотно принялся перечислять:
  - Фляжка из синего вавилонского стекла, амальфийский мизерикорд, серебряные щипчики для завивки волос, инкрустированная роговая пороховница, оптическая трубка, походная форма для литья мушкетных пуль, фигурка древлегреческой богини Артемиды, табакерка с эмалевыми сценками верховой охоты на вепря, медный оберег с конской сбруи... А что?
  - Э... Да помню я, помню. И разумею, понятное дело, что любят люди хранить разные безделицы из своего прошлого. Но только эти ваши как-то не очень... приличествуют, что ли, лекарю монастырскому. Уж простите, отче.
  - Во как! А что же, по-твоему, приличествует хранить монастырскому лекарю? Отроческие скляночки с мазями для синяков и ссадин да особо памятные сосудцы со средствами от поноса?
  Кирилл смутился.
  - Ладно, ладно. Расскажу как-нибудь потом. Теперь же не занимай свою голову ни этим, ни чем-либо другим - отдыхай, одним словом.
  - Да покамест не от чего отдыхать, отче: я еще толком и утомиться-то не успел!
  - А вот об этом, знаешь ли, только мне одному судить. Не возражаешь?
  
  ***
  
  - Грамоту, конечно же, знаешь хорошо... - полуутвердительно осведомился отец Паисий, пошелестев страницами и поднимая глаза. - Не так ли?
  - Ну это уж как на чей суд, отче! - с подчеркнутым равнодушием отозвался Кирилл.
  - Да не топорщись ты, чадо, - в моем вопросе не было ни малейшего подвоха. Просто сегодня мы с тобою азбукою займемся. Для начала. Только нынче я буквы писать не стану, а какую-то из них пальцем в книге отмечу и мысленно представлю. А ты, как и прежде, узри ее образ очами разума да вслух назови. Добро?
  - Нет, отче. То "Рцы".
  - Прости, не понял.
  - Я говорю: эта буква - не "Добро", вы свой указательный палец на "Рцы" держите. Туда же и глянули рассеянно.
  - А... Ну да, и в самом деле... Ишь ты, прыткий какой! Сказать по правде, не ожидал столь быстро, не ожидал. Я ведь только собирался как следу... Так. Тогда вот что: азбуку, пожалуй, отложим да сразу же попробуем почитать что-либо связное. Скажем, отсюда... Готов ли?
  - Да. Э... Блажен... муж... иже... не иде... на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго...
  - Довольно, довольно! Хитер ты, княжиче: вначале и впрямь зрел честно, а далее слукавствовал да по памяти и пошел.
  - Вот уж провины моей! Да кто ж из крещеных Псалтири наизусть-то не учивал? Зачитайте что-нибудь другое, чего заведомо не знаю.
  - Боле не надобно, с этим и без того всё уже понятно.
  Отец Паисий захлопнул книгу и окинул Кирилла оценивающим взглядом:
  - Скажи-ка лучше, каким иноземным языкам обучен?
  - Греческий знаю не худо. По-германски хорошо разумею, говорю и читаю, писать горазд малость похуже. Э... Ну разве что самую-самую малость.
  - Латину?
  - Нет.
  - Синский?
  - Нет. Такоже не обучен картарскому, свейскому, волошскому, магрибскому, харитскому. Пожалуй, худо-бедно смог бы по-тарконски, ибо он от славенского мало чем...
  - Те-те-те! Опять ретивое взыграло - еще и распетушился-то как, ты только погляди! А побудь-ка, княжиче, некоторое время без меня - я в книжницу сбегаю. Вот ведь дурья голова стариковская: нет чтобы загодя-то...
  Уже на ходу отец Паисий бросил обе книги на поставец в изголовии, последние слова его донеслись из-за двери.
  Кирилл потянулся за лекаревой азбукой, от скуки ожидания принялся листать ее. Убедившись, что ни затейливо изукрашенных буквиц, ни занятных картинок - как в той, что была в его раннем детстве - в ней нет, соскучился еще больше. Встал, подвигал плечами, разминаясь, и подошел к открытому окну. Из густых кустов малины вынырнуло любопытное лицо брата Луки:
  - Эй, брате-княжиче!
  - Чего тебе?
  - Не поведаешь ли, куда это отец Паисий вдруг так припустил?
  Кирилл задумался. Взмахами ладони приманив сидельца поближе, внимательно огляделся из окошка по сторонам и решился:
  - Так и быть, расскажу. Но только чур: о том больше никому. Обещаешь?
  - Ага! - выдохнул брат Лука, загораясь жадным нетерпением.
  - Вишь ли, тут у меня с ним спор случился по поводу некоторых его снадобий: он сказал, что имеет средь них такой чудодейственный эликсир, который может до преклонных лет сохранить молодую резвость ног.
  - Ага...
  - Ну а я сомнение выразил: дескать, если этакое дивное зелье и в самом деле существует, почто ж тогда, говорю, старцы по-прежнему с клюками ковыляют еле-еле? Как-то не приходилось мне видеть, чтобы они, скажем, во скороходах служили.
  - Ага...
  - А он мне говорит: не веришь, значит? Тогда давай побьемся об заклад - да хоть бы и на цельный егорий золотой! - что я трижды вокруг собора успею обежать и вернуться, пока ты Символ Веры единожды прочтешь.
  - Ух ты! Он у нас, знаешь ли, такой, это да... Погоди, погоди! Так чего же тогда ты не читаешь, а со мною речи ведешь?
  - Э... Да ведь ты первым эти самые речи завел-то и сбил меня с панталыку! Вот уж не везет так не везет... Ну и что теперь прикажешь делать? Начинать поздно, всё равно не успею никак. О! А вон и отец Паисий - возвращается уж. Эх, плакал мой заклад, жалость-то какая! Ведь цельный егорий...
  - Так вы, отче, еще и с книгами в руках вокруг собора-то! - восхитился брат Лука. - Вот это да! И княжича знатно посрамили, и заклад выиграли - стало быть, полная ваша победа выходит!
  Запыхавшийся лекарь с подозрением покосился на Кирилла, затем на восторженного сидельца:
  - Всё понятно. А ты чего тут?
  - Так я это... малинки малость присобрать, вы же сами благословили давеча.
  - Ну и где ж малинка-то? - постным голосом вопросил отец Паисий, кивая на пустой туесок в его руках. - Потребил небось? И правильно: малинка - она для укрепления здоровья ягода исключительно пользительная. Следовательно, теперь тебе - с укрепленным-то здоровьем! - тяжелые послушания в самый раз будут. Ась?
  Лука заполошно исчез среди кустов.
  - А ты, княжиче, всё проказничаешь, всё не угомонишься никак, - кротко заметил отец Паисий, опуская стопку книг на поставец. - Тогда вот епитимья тебе, она же упражнение доброе: от сего дня по полному часу утром и вечером будешь пребывать в уединении да тишине с закрытыми очами. Сидя ли, лёжа ли - твое дело. Хочешь - размышляй о чем-то существенном, хочешь - вирши слагай в уме или просто мечтай. После же, взявши бумагу, перо да чернилы, опишешь со тщанием все свои помыслы, желательно даже случайные и мимолетные, да мне предоставишь. Поначалу так, а там видно будет.
  - Простите, отче.
  - Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.
  - Эвлоимени... и василиа... ту Патрос ке ту Иу... ке ту Агиу Пневматос... нин ке аи ке ис ту эонас... тон эонон, - старательно проговорил Кирилл.
  - Верно. По-славенски истолкуешь?
  - Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из Литургии это.
  - Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.
  - Иц... х... Ага, это "ихь" получается. Хор... те... Хёртэ! Эс бе... рицх... Эс бэрихьтэн!
  - Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! - удивился отец Паисий. - Маленько прихвастнул, что ли?
  Кирилл соскочил с постели и протянул руку:
  - Книгу можно? Где оно, где оно... Ага, вот: "Ich hörte es berichten, daß sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand..." Сие значит: "Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд". Вот так. Отче, вы греческий знаете?
  - Вестимо дело.
  - А германский?
  - Не сподобился.
  - Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете - и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.
  - Ах вот оно как! А ведь верно, верно... - лекарь призадумался. - Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем...
  - Конкордиа... парвэ рэс крескунт... дискордиа максимэ дилабунтур... Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.
  - Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, - отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и подался вперед: - А сейчас зри мне в глаза и проговаривай вслух то, о чем я мыслить стану. Давай!
  - Ага... Возьми новый горнец с узким горлом... и насыпли в него десять драм яблонной коры... Потом натолки пять драм чернильных орешков...
  - Довольно, опять молодец. Да... Как же быстро дар твой пробуждается - просто удивительно!
  - Отче, то был секрет приготовления какого-то из снадобий ваших? И что в итоге выйти должно?
  - Средство от недержания праздного любопытства. А теперь попробуем вот таким образом...
  Кирилл какое-то время неотрывно смотрел в глаза лекарю, потом свел брови и помотал головою:
  - Ровно тени в тумане мечутся да речи невнятные не в лад ведут. Ничегошеньки разобрать не получается.
  - Сможешь объяснить?
  Княжич пожал плечами:
  - Ну... В первый раз вы мне вроде как руку протянули - я и принял ее. А в другой раз не то что руки не подали, а еще и будто схоронились да затворились от меня. Хоть и в глаза смотрели, как и прежде. Верно?
  Отец Паисий кивнул. Быстро щелкнул пальцами возле его уха; сощурившись, пригляделся к чему-то на лице. Спросил серьезно:
  - Спится-то как?
  Кирилл снова пожал плечами, на сей раз угрюмо.
  - Опять видения страшные? Стой, не рассказывай сейчас - тебе уже пришла пора отдыхать. Завтра с утра. А еще лучше вот как поступим: давай-ка, голубчик, их туда же - под перо, на бумагу да ко мне на стол. Со всеми-всеми подробностями, какие только сможешь вспомнить. И прошу душевно: постарайся впредь писать хоть малость поразборчивее, окажи такую милость старику подслеповатому.
  - Духоносные отцы учат, что всё то - козни бесовские.
  Отец Паисий вздохнул:
  - К сожалению, не всё, чадо. Кроме мира духовного есть и наш, егоже Господь шесть дней творил. Тут со временем и своего подобного добра поднакопилось основательно - это уже человеки сами расстарались, понатворили со всем усердием. Творцами, вишь ли, себя возомнили... Ладно. Пострига ты не принимал, стало быть о предметах сих особо размышлять не тщись. Этим другие займутся, тебя же свое служение ждет.
  
  ***
  
  Лязгающие Сапоги приблизились. Кровь закапала на них из ниоткуда, расползаясь по зеркальному металлу дергаными потеками, а затем полилась струей:
  - Кто-о-о... ты-ы-ы?.. Кто-о-о... ты-ы-ы?..
  - Я княжич Ягдар! - крикнул он.
  - Кто-о-о... ты-ы-ы?..
  - Я! Княжич! Ягдар!
   Слова трижды ударились о незримую стену, разбились и осыпались шепчущими осколками:
  - Яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар...
  Лязгающие Сапоги рассмеялись стонущим смехом. Кровь схлынула с них, пурпурным листом потрепетала в воздухе, обратившись в глумливый лик:
  - Они называют его Кириллом!
  - Кто - они? - спросил голос со стороны.
  - Эти! - ответил ему другой и захихикал.
  - Мое имя - Ягдар-Кирилл!
  Кровавый лик ухмыльнулся:
  - Так Ягдар или Кирилл?
  - Мое имя - Ягдар-Кирилл! - повторил он.
  Лязгающие Сапоги повернулись и направились прочь:
  - Го-о-о-то-о-о-вьте-е-е... е-е-е-го-о-о... Я-а-а... се-е-ей-ча-а-ас... ве-е-ер-ну-у-усь...
  Звон шагов по каменным плитам отдавался гулким эхом, всё больше и больше напоминая колокольный набат...
  
  ***
  
  - Пробудись, княжиче! Княжиче!
  Он открыл глаза, в неверном свете ночника увидел над собою перепуганное лицо брата Луки. Большой монастырский колокол за окном тревожно бил на сполох.
  - Пробудись, княжиче! - ненужно повторил сиделец.
  - Что случилось?
  - Беда! Ох, беда-то какая - смертоубийство в обители!
  
  Глава III
  
  Кирилл выскочил на крыльцо и в потемках тут же со всего размаху ударился лицом о чью-то широкую и крепкую грудь.
  - О! А вот и сам ты, княжиче. Что называется, на ловца и зверь бежит, - услышал он голос брата Илии. Потряс головой, с осторожностью пощупал, подвигал пальцами нос.
  - Не расшибся?
  - Да вроде как уцелел.
  - Тебя отец игумен к себе призывает.
  - Охти! Вот беда-то, вот поношение-то для обители! - опять запричитал за спиною брат Лука.
  - А ну кыш отсюда, мелюзга! - келейник сделал ему страшные глаза, повернулся и размашисто зашагал в предутренний сумрак.
  - Убийство в приюте для странников, - сказал он, опережая возможные расспросы. - Кто таков страстотерпец - пока не ведомо. Либо знатный паломник, либо купец: в отдельной келье остановился. Послушник галерейный окликнул чужого человека, выходящего оттуда посреди ночи, а тот вдруг - наутек. Галерейный - в келию, там постоялец весь в крови, уже доходит. Убийца же в темноте на выходе с братом Мартирием едва не столкнулся, вроде как мы с тобою давеча. Брат Мартирий закричал, каин метнулся на лестницу, что в верхние палаты ведет, да где-то там и затаился. Тут уже братия набежали отовсюду - двери затворили, стражу выставили и послали в набат ударить.
  Кирилл слушал молча, стараясь как-нибудь приноровиться к широкому шагу брата Илии.
  Крыльцо приюта было охвачено двойным полукольцом братий: одни лицами ко входу, другие - от него. Вокруг здания прохаживались послушники, поглядывая на окна. Полукольцо ограждения разомкнулось, пропуская.
  Просторную приютскую галерею нижнего яруса уже заполнило монастырское начальство. Отец Варнава стоял несколько наособицу в обществе благочинного и отца Паисия. Брат Илия легонько хлопнул Кирилла по плечу и подался сквозь толпу куда-то дальше.
  - Догадываешься, зачем понадобился? - сухо спросил настоятель, одновременно наклоняя голову в сторону подошедшего инока, который тут же стал быстро нашептывать ему на ухо.
  - Да, отче. А точно ли здесь убийца?
  - Шум да крики многих пробудили. Люди и внизу, и в верхних палатах из келий да спален общих на галереи высыпали - в сутолоке-то ему раствориться легко было.
  - Мог и сбежать под шумок.
  - Не думаю, что удалось бы.
  - А разве галерейный да этот, как его, брат Мартирий не разглядели, каков он видом?
  - Княжиче, это уже сейчас свечей сюда понанесли, а ночью всегда - один светоч-ночник на каждую из галерей. Если бы разглядели, тебя бы не звали.
  Он вскинул глаза на вновь возникшего перед ним брата Илию.
  - В верхних палатах постояльцы уже водворены обратно. Ни они, ни послушники ничего неладного не приметили. Кладовые и приютская трапезная проверены, - сообщил келейник негромкой скороговоркой.
  - Добро.
  - Отче, - опять подал голос Кирилл, - а если все на свои места вернулись, может, стоит расспросить их: нет ли рядом с ними незнакомого, кого допрежь не было?
  - Разумная мысль, уже так и поступили. На всякий случай. Но ведомо ли тебе, княжиче, доподлинно, что такое приют монастырский? Люди в нем спят, сам же он - никогда. И ночью приходят странники да паломники, и в ночь идут. Почти непрестанно. Заснет человек при одних соседях - проснется при совсем других. Такие вот дела. Наверное, с верхних палат начнем, брат Илия.
  - Как благословите, отец игумен.
  - Тогда с Богом, княжиче! - решительно проговорил отец Варнава, добавив не совсем понятно:
  - И постарайся держаться в осознании того, что ты - сын отца своего, князя Вука-Иоанна.
  Отец Паисий поманил Кирилла пальцем, зашептал:
  - В глаза, как мы с тобою последний раз упражнялись, не зри. Они за собою повести могут. С опущенными веками пребывай.
  - Отче, я постараюсь вспомнить все, чему вы успели научить меня. Честное слово, очень постараюсь.
  - Ох, чадо, чадо... Да не обучал я тебя ничему,- не смог бы сделать того ни за эти три дня, ни даже за три года. Всего лишь помог пробудиться кое-чему из даров твоих. Не в моих силах выучить игре на бандуре, если отродясь не умею того. Так что не обессудь - учиться только самому придется, уж как там оно получаться будет.
  Торопливо погладив его по голове, вздохнул и пробормотал:
  - Ай-яй-яй... Ну как же не ко времени все это, Господи, как не ко времени!
  Галерейный послушник лязгнул засовом, открывая дверь. Брат Илия жестом попросил Кирилла посторониться; согнувшись едва ли не вполовину, первым шагнул внутрь. Вслед за ним тут же проскользнул низкорослый широкоплечий инок с глубоким косым шрамом через всю левую сторону лица.
  - Теперь можешь входить, княжиче.
  Два ряда деревянных кроватей с широким проходом между ними занимали почти полностью пространство обширной спальни. Постояльцы сбились кучей в иконном углу, застыли и как будто перестали дышать. Настороженно двигались лишь одни многочисленные глаза.
  Келейник игумена с кряжистым иноком расположились по оба плеча Кирилла.
  - Только не погубите душ невинных, братцы! - тощий высокий паломник с разлохмаченной бороденкой, отделившись от прочих, вдруг рухнул на колени и протянул к ним дрожащие руки: - Невинных...
  - С нами Бог! - громко и раздельно проговорил брат Илия. - А ты вставай, странниче. Нет здесь никого, пред кем дóлжно бы колена преклонять.
  Странник неловко поднялся. Прижав ладони к груди, старательно закивал.
  - Суть того, что будет происходить сейчас, всем вам уже успели разъяснить - так ли? Вот и хорошо. Ко княжичу подходите по одному. И помните: пред судом Господним равны и крещенные во имя Его, и знающие Его под другими именами, и верные Древним богам. Давай, добрый человече, не бойся.
  Мужичок прерывисто всхлипнул. Зачем-то переложив руки на груди, как перед причастием, робко сделал пару шажков навстречу.
  Кирилл закрыл глаза:
  " А вдруг все до единого затворяться станут?.. Вот удружил-то сам себе... Что там еще отец Паисий говорил?.. Господи, а не самозванец ли я?.. А отец Варнава надеется... Позору-то будет, если ничего не выйдет... Где ты, человече, отзовись!.. Не так, не так..."
  Он вспомнил, как вчерашним вечером на верхнем ярусе звонницы созерцал - по совету отца Паисия - сквозь закрытые веки закатное солнце. Попытался опять увидеть тусклый разлитой багрянец, ощутить прохладную ясность внутри. Сопение со всхлипами мешали сделать это, отвлекая и заслоняя всё. Откуда-то из-под сердца начала медленно подниматься мутная гневливая волна.
  - Не убивал я, княжиче! Богом клянусь! - простонал безысходно странник.
  Кирилл вздрогнул.
  Мрак в голове разодрался пополам, отпрыгнул в стороны, а на него хлынул поток страха, боли и отчаянной надежды, среди которых замелькали курочки-пеструшки, гуляющие по двору, круглое улыбающееся женское лицо в конопушках, окровавленная плаха с воткнутым в нее топором неимоверного вида и размера, две довольные детские рожицы, перепачканные малиновым соком, стаи воронья вокруг циклопической, уходящей за облака черной виселицы, теплая, подрагивающая под рукой лошадиная кожа, размытая дождями проселочная дорога, по которой потерянно бредут вдали три маленькие фигурки, полы из нового тёса, недостроенная банька...
  Он распахнул глаза и почти выкрикнул:
  - Невиновен!
  И все исчезло.
  Ошалелый от радости паломник опять наладился бухнуться в ноги. Инок со шрамом, споро поймав его под мышки, направил в сторону и указал вослед:
  - Все прочие туда же станете отходить. После испытания.
  - С почином, княжиче, - повернув голову, вполголоса отозвался брат Илия. Ободренный Кирилл улыбнулся в ответ, попросил громко:
  - Люди добрые! Подойдя ко мне, просто говорите: "Я не убивал". И пожалуй, боле ничего иного. Да, вот так. С этими словами как-то случайно очень хорошо получилось: вы после них, оказывается, лучше открываетесь. Ну то есть, понятнее становитесь. Сразу ясно видеть начинаю: правда или нет, а почему - сам не разумею... Словом, и для вас, и для меня так проще будет - и всё на том! - завершил он, начиная сердиться на себя.
  Брат Илия покивал успокаивающе.
  Подросток лет двенадцати выступил вперед. Держась за его плечо, за ним засеменил высокий седой слепец. Монах со шрамом вопросительно взглянул на келейника.
  - Отец Варнава наказал: всех без изъятия, - ответил ему брат Илия и бережно взял старца за руку, подводя поближе: - Прости, отче, только по одному.
  Кирилл закрыл глаза, приготовился.
  - Не убивал я, - негромко и со спокойным достоинством проговорил слепой.
  - Да, не убивал, - почти тут же откликнулся Кирилл.
  - И я не убивал, - сказал в свою очередь мальчишка-поводырь.
  - Он тоже правду говорит.
  Следом за ними приблизился вразвалку темноволосый бородач, зыркнул исподлобья и глухо пробубнил:
  - Я не убивал.
  Кирилл помедлил, опустил голову:
  - Еще раз скажи, яви милость.
  - Я не убивал!
  Он опустил голову еще ниже. Брат Илия построжал лицом, спросил тихо и быстро:
  - В чем дело, княжиче?
  Инок со шрамом едва заметно напрягся. Кирилл неспешно выпрямился, открыл глаза:
  - В смерти постояльца невиновен...
  Брат Илия продолжал внимательно наблюдать за ним.
  - Но жену-то ведь не разбойники, которые о той поре на ваши выселки напали... а ты убил.
  Бородач рванулся вперед. Инок со шрамом мгновенно подался ему навстречу, оттолкнул Кирилла в сторону правой рукой, левой же проделал мягкое кошачье движение. Разом остановившись, темноволосый увалень запрокинулся навзничь и с грохотом обрушился на пол. Брат Илия поймал потерявшего равновесие княжича; не глядя, быстро задвинул себе за спину. Инок уже оказался над поверженным бородачом, прижал коленом его грудь и приставил к горлу два пальца. Постояльцы оцепенели.
  - Он семнадцатый год от обители к обители странствует покаянно, - подал голос Кирилл.
  - Срок давности, еще законами Дора определенный, вышел весь. Два года назад, - заметил келейник и, обводя паломников твердым взглядом, прибавил погромче:
  - Теперь в содеянном судия этому человеку - один Господь, а не мы!
  Инок помог черноволосому, который по-прежнему пребывал явно не в себе, подняться и опять коротко указал рукою, куда ему следовало отойти.
  - Господь тебе судия, человече, не мы, - повторил брат Илия. - Незачем было пытаться... бежать - ты по-прежнему свободен. Уже вернулся к рассудку? Всё ли понимаешь?
  Бородач угрюмо кивнул, пряча глаза и потирая затылок.
  - Спасибо, - поблагодарил вполголоса Кирилл инока со шрамом. - Звать-то тебя как?
  - Брат Иов.
  - Спасибо, брат Иов.
  Названный молча и коротко склонил голову.
  - Продолжим, людие, - сказал келейник. - Следующий!
  Кирилл опустил веки.
  Он увидел: невыразимо прекрасные личики еще не рожденных, но уже давно любимых младенцев; лица детей постарше, лишенные света разума, отмеченные знаками неведомых болезней, печатями близкой и неотвратимой смерти; иконные лики их матерей - и молодых, и безвременно состарившихся - с безнадежной надеждой или безропотной покорностью в усталых глазах; лица мертвых, сделавших беспросветными дни и ожививших демонов ночи или напротив, согревающих сердца в ожидании далекой и навсегда счастливой встречи...
  Он узнал о страстных желаниях: обретения богатырской силы в видах справедливейшего воздаяния всем обидчикам без исключения, отыскания сказочных по богатству кладов для получения абсолютного счастья, присоединения к своему наделу соседского лужка после смерти его одинокого зажившегося хозяина и безубыточной до самого конца времен оптовой торговли просом...
  Он почувствовал: застарелую горечь одиночества, благоговейное восхищение от осознания себя в таком удивительном мире и неутолимую жажду понять хоть что-либо по этому поводу, изматывающую тяжесть постыдных тайных грехов, теплую благодарность за чью-то бескорыстную помощь и неизъяснимую радость бытия, которую непременно требовалось честно поделить между всеми-всеми людьми...
  Нескончаемый поток двигался и двигался сквозь него, а сам он странным образом тоже плыл в этом потоке...
  
  ***
  
  - Плохо выглядишь, княжиче, - обеспокоенно заметил брат Илия, когда за ними была притворена дверь очередной келии. - Не нравится мне это.
  - Еще осталось девять общих спален, до двух десятков человек в каждой, - известил брат Иов, - да две дюжины келий - от одного до четырех.
  Келейник согласно покачал головой:
  - Ни сегодня, ни даже завтра со всеми управиться не выйдет - понятное дело. Может, отдохнуть или прилечь пожелаешь?
  - Нет.
  - Тогда вот что: давай-ка спустимся во двор, хотя бы посидишь немного на свежем воздухе, развеешься. Не противься, Бога ради, яви милость да благоразумие. Пойдем, пойдем.
  Снаружи, как выяснилось, уже и рассвело давным-давно, и даже стало подбираться поближе к полудню.
  Кирилл откинулся на спинку лавочки, с удовольствием щурясь на солнце, по которому со вчерашнего дня, оказывается, успел хорошенько соскучиться. Брат Илия оставил его и вскоре вновь появился в сопровождении отца Паисия. В руках лекарь держал два разновеликих терракотовых сосудца:
  - Выпей, княжиче. Вот этот маленький - не дыша, залпом и до дна. А этим тут же запьешь потом.
  Кирилл опрокинул в себя содержимое того, что был предложен первым, передернулся от омерзения:
  - Пхэ-э-э! Вот гадость-то... Что это - дерьмо с полезными травками? Ой, простите, отче.
  - Нет. Настой на дохлой кошке. Дерьма там лишь самая малость - для скусу... - он коротко и ехидно хохотнул. - Ну что: как я тебя в ответ-то? На-ко, на-ко, запей побыстрее.
  - А это...
  - А это всего-навсего виноградный сок. Ты ровно дитя несмысленное, княжиче. Тебе же силы надобны, да не так, чтобы только для подвига твоего хватило. На будущее они тоже лишними не будут. Есть хочешь?
  - Нет, отче.
  Лекарь хмыкнул:
  - Нет - так нет. Тогда продолжай отдыхать. Если все-таки надумаешь - отправляйся в общую трапезную, для тебя тут же накроют. В поварне на всякий случай предупреждены. Кстати, оладушки яблочные нынче просто на диво хороши. Сладкие, воздушные, к тому же пахнут-то как - м-м-м! А ты их, голубчиков, сверху сметанкою, сметанкою. Да с веретенца молодым медком по кругу основательно этак, не скупясь...
  Внимательно заглянул ему в глаза, забрал пустые сосудцы и удалился, подмигнув напоследок.
  Зелье в совокупности с заманчивыми описаниями отца Паисия подействовали достаточно быстро. Кирилл беспокойно завозился, сглотнул набежавшую слюну и решительно поднялся с лавочки. Украдкой наблюдавший за ним из окошка отец Паисий кивнул удовлетворенно, после чего обратился к отцу Варнаве:
  - Слух о дознавателе дивном по приюту пополз, отец игумен. Послушники, которые еду передают, проговариваются. Да и галерейные, что по нужде выводят, такоже бывают на язык невоздержаны.
  - Я не против - то нам только на руку.
  - Это верно. Но неплохо бы братиям стать еще более словоохотливыми. В тех келиях, что пока не проверены. И пусть живописуют поярче тайные духовные дары чудодея-прозорливца. Поярче! А если даже и прилгнут при том, да не вменится во грех им.
  - Хм... Ты знаешь, очень даже дельная мысль. Благословляю.
  - Только от княжича сие желательно утаить. Боюсь, не поймет помощи нашей гордый витязь.
  
  ***
  
  - Открывать, что ли? - спросил галерейный послушник, держа руку на засове.
  - Повремени, - остановил его брат Илия. - Это уже четвертая палата за сегодня будет, княжиче, - не многовато ли сразу? Может, снова передохнёшь?
  - Ага! И тут же отец Паисий опять набежит со своим снадобьем духовитым. Нý его, уж как-нибудь позже. Как можно позже.
  - Будь добр, погляди-ка на меня... Ладно, так и быть. Открывай, брате.
  Кирилл уже привычно пропустил вперед келейника с братом Иовом. Он был еще в дверях, когда раздался крик:
  - Явите милость, люди добрые! Не надобно меня ко княжичу, сам скажу! Мой грех, я убил! И что струсил, сразу не объявил себя - простите милосердо!
  Невысокий жилистый человек, по виду - достаточно зажиточный ремесленник низшей, Градской гильдии, упал перед братиями в земном поклоне. Брат Иов сноровисто поднял его и взял под руку. Под другую тут же - брат Илия.
  "Ну вот и всё. А я так и не пригодился..." - разочарованно подумал Кирилл. Внутри него будто мгновенно растворилась какая-то твердая основа - разом обмякли, противно задрожали ноги, а в голове очень далеко и невнятно забормотали многочисленные недовольные голоса. Он поспешил опереться о дверной косяк.
  - Каин!
  - Душегуб!
  - Ирод окаянный!
  В воздух в праведном гневе взметнулись кулаки, странники угрожающе задвигались вперед.
  Брат Илия позвал громко, притом как-то по-особому:
  - Людие!
  Постояльцы остановились и умолкли, кулаки опустились, разжавшись.
  - И нас такоже простите! - келейник оглянулся, проговорив потише:
  - Пойдем-ка, княжиче.
  Уже за дверью добавил:
  - Из приюта сейчас мы убийцу выводить не станем - зачем снаружи людей сторонних искушать, верно? До ночи побудет под запором да присмотром в той же келейке, где и проживал, а как дальше - уже отцу настоятелю решать. Во двор сам сойдешь или помощь понадобится?
  - Нет... То есть, не понадобится.
  Далекие невнятные голоса в голове окончательно утеряли последние признаки человеческой речи, превратились в такое же далекое пульсирующее гудение, которое очень мешало составлять фразы.
  Как будто на чужих ногах Кирилл спустился по лестнице. При выходе неловко и запоздало прикрылся ладонью от неожиданно больно ударившего по глазам неяркого закатного солнца, пошатнулся. Крепкие руки отца Паисия подхватили его.
  - Да я... сам дойду... отче.
  - Ну да, ну да. Уже дошел - лишь самая малость до краешка осталась. И как я на всё это согласился, старый дурак!
  - Спаси тебя Господи, княжиче, - десница отца Варнавы, перекрестив его, легонько сжала плечо. - Славно и достойно службу свою начинаешь.
  Кирилл наморщил лоб, пытаясь осознать услышанное. Не получалось - каждое из слов звучало вполне понятно, но только голова почему-то отказывалась наполнить смыслом их связку. Впрочем, это его нисколько не обеспокоило. Он с шумом втянул через ноздри пряной вечерней прохлады, широко и безмятежно улыбнулся. Настоятель с лекарем быстро переглянулись.
  - Отец Паисий!
  - Не волнуйся, отец игумен. Все сделаю. Княжиче, ну-ка обопрись на меня. Да не для виду, а по-настоящему обопрись... Осторожно, дальше ступенька! Вот так, вот так...
  В сумраке дверного проема возникла молчаливая фигура брата Илии. Отец Варнава дал ему знак подождать; тревожным взглядом проводил Кирилла, бережно, но твердо ведомого лекарем. Когда густые высокие кусты голубой жимолости окончательно скрыли за поворотом обоих, тяжело вздохнул и проследовал за келейником внутрь.
  Скудный вечерний свет, который просачивался сквозь узкое окошко, еще позволял кое-как рассмотреть силуэт сгорбленного человека, понуро сидящего на краешке кровати. При появлении настоятеля он незамедлительно вскочил, испуганно и часто переводя взгляд с него на сопровождающих братий. Его беспокойным рукам всё никак не удавалось окончательно определиться с должным положением при собственном теле.
  - Свечей сюда, - распорядился отец Варнава, опускаясь на споро придвинутый братом Иовом столец. - И ты такоже присаживайся, человече. Вот здесь, напротив меня. Да не трясись ты так, Господи помилуй! Это ведь келия монастырская, а не застенки какие-то. И заплечных дел мастеров здесь не было, нет и быть не может - сам ведь разумеешь... Успокоился? Вот и славно. Звать-то тебя как?
  Убийца немного запоздало и быстро-быстро закивал, но дрожать все-таки перестал. Опять сторожко покосился на брата Илию, затем - чуть более опасливо - на брата Иова:
  - Мастер Витигост из Кружичей. Бочары мы...
  Настоятель тоже кивнул и сказал просто:
  - А я - игумен Варнава. Продолжай рассказывать, мастер Витигост.
  - Ага... Так что, господин игумен Варнава, спать это я вчера уже почти наладился, а тут мне вдруг видение представилось, что через келью от меня купец пред иконами стоит на коленях. Телом гладкий, лицом благообразный такой. Молитвы бормочет, поклоны истово кладет, меня вовсе не слышит и не видит. Зато я вижу, как подбираюсь к нему тихонько сзади - и гранцом в затылок. И до чего ж, господин игумен Варнава, яркое да ощутительное видение учинилось - хоть со всех сторон его как хошь оглядывай, хоть прямо-таки пальцем трогай! Ровно Марь облуду напустила, даже сон враз пропал. Я обратно оделся скоренько, выглянул за дверь - нету никого, даже галерейный отошел куда-то. Ага, думаю себе, это не иначе как сам Белбог для меня удачу приуготовляет! Тогда я, значится, мышом юрким к купцу проскользнул - и, как в видении том назначено было, всё в наиточнейшей точности исполнил.
  - Говоришь, назначенное исполнил... - отец Варнава помрачнел. - Вот оно как. Взгляни-ка: это тот самый гранец?
  По его знаку брат Илия наклонился вперед, в протянутой руке тускло блеснул короткий четырехгранный клинок.
  - Да, господин игумен Варнава, достоименно тот самый. Никакого иного у меня и вовсе не имелось. Хороший гранец, ухватистый такой.
  - Зачем мирному бочару бронебой ратный?
  - Не ведаю. Он и до того уж несколько дней со мною был, взялся откуда-то. Есть да и есть - я и привык к тому.
  - Ты не помнишь, кто дал его тебе?
  - Не ведаю, господин игумен Варнава.
  - Опять не ведаешь, - отметил настоятель. - Насколько я понял, ты не православный - верно?
  - Уж не прогневайтесь великодушно: Древних чтим, господин игумен Варнава, такое вот оно есть спокон веку наше обыкновение родовое.
  - Значит, в обители просто на ночлег остановился? Отчего тогда не в одной из общих спален, а в отдельной келье? Ты, очевидно, весьма состоятелен, мастер Витигост: галерейный послушник сказывал, что золотой монетой жертвовал ты на содержание приюта.
  - Золото было при мне, да, уж который день. Я и платил им. А чего ж не платить-то, господин игумен Варнава, коли все одно наличествует?
  - Следует понимать, оно не твое?
  - Да откуда ж у меня самого егориям золотым взяться-то? Нам по чину нашему покамест и чеканов серебряных вполне себе довольно выходит, и очень даже за то благодарственно.
  - Ладно. С какими людьми доводилось встречаться в последнее время? О чем говорили?
  - Так ведь разве оно возможно, господин игумен Варнава: упомнить всех, с кем на ярмарке встретишься да словцом-другим перемолвишься! Торговый ряд выездной у нас нынче в Нижних Коньках - свой, Кружической Градской Гильдии бочарной, во как! Кажинное лето беспременно об эту пору господином головою да прочими старшинами и учиняется. Стоим мы, стало быть, первый день с товаром-то нашим, стоим другой - и тут мне вдруг в голову стукнуло: а давай-ка отправлюсь я во Преображенскую обитель. Ну и отправился. А здесь со мною вишь ты чего оно приключилось...
  - Если ты Древлеверие исповедуешь, почему же тебя к нам-то потянуло?
  - Не ведаю, господин игумен Варнава.
  - И опять не ведаешь, значит. Ладно. На сегодня всё, мастер Витигост, - сказал настоятель, поднимаясь. - Поздно уже, отдыхай как получится. Вечерю сюда подадут - уж не взыщи, что с опозданием трапезничать станешь. А по нужде в дверь стучи да зови негромко: братия рядом, выведут.
  Выйдя во двор, остановился, устало повел плечами. Обронил, ни к кому не обращаясь:
  - Такие вот дела...
  - Придется ждать, когда княжич проснется, - подал голос брат Илия. - Очень странно все это, отче.
  - О странностях-то, разумеется, поразмыслим. И поразмыслим непременно. Да вот только в понимании пока дальше нисколько не продвинемся... - отец Варнава опустил глаза и принялся рассеянно вертеть в пальцах свой посох. Из недолгой задумчивости его вывели звук торопливых шагов и голос из темноты:
  - Отец игумен, ищут вас. У настоятельских палат спешный посланник из Гурова дожидается.
  
  ***
  
  - Звали, отче?
  С какой-то тяжестью, даже тяготой, отец Варнава поднялся с колен. Совершенно чужое, окаменелое лицо оборотилось от келейного иконостаса к Кириллу. Как будто сквозь него взглянули лишенные света глаза:
  - Звал, княже... Входи...
  - Что-что? Как... Как это - княже? О Господи... - он заледенел, остановившись на полушаге в дверном проеме. И окружающий, и внутренний миры стремительно изменяли какие-то жизненно важные основы своего прежнего устроения - невидимо, но неотвратимо и безвозвратно. - Отец - да? Отец?
  - Он... тоже... - словно через силу выговорил настоятель. - Горе пришло к нам с тобою. Большое горе. И оно соделало тебя из княжича князем. Входи же, входи... Третьего дня посланник был от старосты Троицкого посада. В своем доме в Гурове убиты князь Иоанн, отец твой, жена его Евдоксия, мать твоя, и сын его Димитрий, брат твой старший.
  Кирилл захлебнулся криком. Неловко и беспомощно прикрывшись ладонями, зарыдал в голос. Отец Варнава подался вперед; навстречу ему совсем по-детски раскинулись руки, обхватили судорожно, а залитое слезами лицо ударилось о кипарисовое настоятельское распятие на широкой груди.
  - Боже мой... Боже мой... Мужайся, юный княже... А вместе с семьею твоею смерть приняли пятеро ратных да восемь душ дворовых и домашних людей. Тяжкое, страшное испытание попустил Господь. И тебе, сыне, и мне, грешному.
  Он закрыл глаза, промолвил странным голосом:
  - Господи... Дай сил донести крест сей...
  - Как это случилось? - невнятно спросил Кирилл, не поднимая головы.
  - Может, присядешь? Так лучше будет, правду говорю. И я тоже... Да сиди, не вставай - вот печаль, что это мое кресло! Какая разница сейчас-то.
  Отец Варнава помолчал, глядя в пол. Потом продолжил отчужденно и как бы нехотя:
   - Передаю суть донесения. С самим же письмом дозволю ознакомиться чуть позже. Итак. Рано утром староста постучал в ворота по делам общинным. Стучал долго - ему не отвечали. Тогда он забеспокоился, попросил помощника своего перелезть через ограду да изнутри калитку в воротах отворить. Тут же обнаружились тела стражей, после чего староста послал за своими людьми доверенными да охраною их поставил, чтобы не впускали никого. Затем сыскали прочих дворовых да ратных. Кого в жилищах своих, кого в местах служебных. Далее двери высадили, в дом вошли. Там уже все твои... находились. И ни на ком - ни ран смертных, ни следов иного насилия.
  Кирилл отвернулся. Стесненно и неуклюже растер по щекам слезы:
  - Отчего же они погибли?
  - Похоже, были отравлены неведомым ядом. Деталей пока не знаю, предстоит выяснять. Посмотри-ка на меня, сыне. Вон в том углу на колышке - утиральник чистый. Воспользуйся, не смущайся ничем... Вестник говорил: лица у всех оставались мирными да покойными. Да и тела выглядели так, словно смерть не насильственною была, а своею, природною.
  - А соседи, случайные перехожие?
  - Никто ничего не видел и не слышал. Это очень часто бывает, к сожалению.
  - Чужих, новых людей перед тем не примечали? Может, разговоры кто какие вел?
  - Тоже пока не ведомо, да и когда было правды доискиваться? Староста тут же помощника своего отрядил, чтобы меня поскорее известить. Двух коней загнал он, всего лишь за четыре дня от Гурова до нас добрался.
  - Получается, это случилось четыре дня назад...
  - Нынче шестой день пошел. Почти сутки с половиною спал ты после дознания своего.
  Кирилл свел брови:
  - А что же дружина?
  - Не понимаю тебя, княже.
  - Отчего вестником не из дружины кто послан, а случайный человек?
  - Разве помощник старосты - случайный человек? К тому же, в конце предыдущего дня обе сотни были отправлены в Белецк.
  - Кем и зачем? Или почему?
  - Узнаем и это в свое время.
  - Я должен ехать, отче.
  - Нет. Посланы уже мною в Гуров люди толковые. Всё, что надобно, выведают и сделают. А теперь опять в глаза мне посмотри. Обещаю: ни одно злодеяние, ни один даже умысел злой безнаказанными не останутся. Веришь? Вот и хорошо. Обо всем прочем пока попечение отложи. Обстоятельства таковы, что тебе непременно следует оставаться здесь да вместе со мною гостей поджидать.
  Отец Варнава повел головой в сторону глиняной кружки на столике у окна:
  - Выпей, яви милость. Отец Паисий настоятельно просил. Я к этой просьбе присоединяюсь.
  Кирилл поднес кружку к носу, понюхал. По его лицу нельзя было разобрать, каковым являлся запах в действительности. С безразличной послушностью проглотил содержимое и спросил столь же безразлично:
  - Что за гости такие?
  - Давние добрые друзья мои. И помощь твоя опять понадобится - не сегодня, понятное дело. Уж прости, что не даю тебе с горем своим наедине побыть.
  - Я так разумею, желательно с тем убийцей до конца разобраться? Отче, но ведь горе мое ни завтра, ни позже горем быть не перестанет. Если надобно сейчас - значит, идемте.
  Он поднялся.
  - Да... Весь ты в отца своего, - проговорил отец Варнава, поднимаясь следом и окидывая его каким-то новым взглядом.
  Что-то необычное, не виданное доселе, и мелькало в глазах галерейных послушников, и ощущалось в их навычных поклонах. То же самое Кирилл приметил у братий, встреченных во дворе да по пути. Смутно догадываясь, что сегодня это отчего-то адресуется по большей части не настоятелю, а именно ему, он начал испытывать глухое раздражение.
  - Не надо, сыне, - вполголоса и мягко попросил отец Варнава.
  - Вы о чем, отче?
  - Сердиться не надо - я же все вижу. Это всего лишь сочувствие тебе. Обыкновенное человеческое сочувствие. Ты просто еще не терял никого, поэтому и непривычно.
  Когда Кирилл стал подниматься по ступеням приюта, ему показалось, что последний раз он был здесь не позавчера, а по меньшей мере седмицу тому. У двери уже поджидали келейник с братом Иовом.
  - Здравствовать тебе, мастер Витигост! - заговорил отец Варнава, входя вслед за ними в келию и решительным движением ладони тут же показывая, что вставать не требуется. - Хоть и просил ты тогда: "Не надобно меня ко княжичу", а все-таки придется, уж не обессудь.
  - Да мы-то что? Мы же с полным разумением нашим, господин игумен Варнава!
  - Это славно, что есть разумение. Приступай, княже.
  При последнем слове почтительное выражение лица мастера Витигоста усугубилось, смешавшись с непониманием. Он ёрзнул плечами, неловко поклонившись Кириллу, и опять попытался приподняться.
  - Может, ему все-таки лучше встать - или как? - спросил настоятель.
  - Да пусть сидит - разницы нет. А ты, человече добрый, сейчас мысленно представь, будто руку мне протягиваешь дружелюбно. Можешь и в самом деле так поступить, тогда нам обоим еще легче будет. Не бойся - ничего злого я не привнесу. Ну, если не считать того зла, что уже есть в тебе, - добавил он, не сдержавшись и закрывая глаза. Отец Варнава неодобрительно повел головой, однако смолчал. - Вот так, хорошо, хорошо... Спасибо.
  В наступившей тишине слышалось только, как раз за разом вздыхает да гулко сглатывает напряженный мастер Витигост.
  Открыв глаза, Кирилл проговорил удивленно:
  - Ничего не понимаю, отче! Убийца в нем - будто новорожденный, будто из ниоткуда вдруг возник. У него - как бы это сказать? - нет никакого прошлого. Да. Вообще никакого. Э... Что-то плохо я объясняю, но по-другому не могу...
  Обозначилась пауза. Настоятель безмолвно ожидал продолжения.
  - Ага. Так вот. До ярмарки той - обычный человек. Семьей обзавелся, трудолюбивый - как-никак в мастера же вышел. Не без греха, конечно: когда его жена младшего сына в утробе носила, он старшего с обозом отправил, а сам к своей молодой снохе...
  - Дальше о том не продолжай, яви милость.
  - Э... Разумею, отче. Простите. Что-то с ним на этой самой ярмарке произошло. После того - словно в совсем другой разум смотрю. Кто дал гранец и денег? Зачем купца надо было убивать? Не вижу, не вижу. И не оттого, что затворяется он от меня - нет об этом в его памяти ничегошеньки. Пусто там. Пусто и чисто, будто вымел кто-то.
  - Будто вымел кто-то... - в задумчивости повторил отец Варнава. - Вот оно как.
  - А дознались ли, кто таков убитый-то?
  - Пока что нет. Имени своего он не называл никому. Впрочем, это обычное дело в любой обители.
  Настоятель замолчал, рассеянно посмотрев на горемычного бочара. Он тут же поклонился с угловатой угодливостью и спросил робко:
  - Господин игумен Варнава, а дальше-то что со мною будет?
  - Закон ведаешь?
  Мастер Витигост то ли неуклюже пожал плечами, то ли опять поклонился.
  - Как и всякий свободный славéнин, в случаях... (отец Варнава помедлил, подбирая щадящее определение) такого рода волен ты выбирать меж судом княжьим и духовным. А поскольку исповедуешь Древлеверие, стало быть, нашему церковному суду не подлежишь. Дальше тебе решать.
  - Тогда Старейшинам дайте знать, господин игумен Варнава.
  - Хорошо. Твое слово прозвучало, мастер Витигост. При свидетелях. Пойдем, княже.
  На выходе обнаружилось, что навстречу им поднимался по ступеням крыльца отец Паисий:
  - А вот и вы... Отец игумен, десятник Залата пришел в себя. Говорит разумно, поесть попросил.
  - Вот и добрые вести. Сегодня же навестим его.
  - С убийцей что-то разъяснилось?
  - Мастера трудились над мастером Витигостом, - сказал отец Варнава не совсем понятно. - Никаких концов не сыскать. Давай о том чуть позже. А тебе, сыне, теперь следовало бы одному побыть. Не прекословь, Бога ради, - считай, что благословение или даже наказ получил. Ступай, ступай.
  - Ведь совсем еще юнак, - проговорил лекарь, горестно качая головою вслед Кириллу, - а мы на него - такую ношу в одночасье. Ты-то как, отец игумен?
  - А ты подумай.
  - И то верно... "Да отвержется себе и возьмет крест свой". Ох Вук, Вук...
  
  ***
  
  От задней калитки в монастырской стене по крутому склону горы сбегала вниз тропинка, вымощенная сосновыми торцами. В долине среди зарослей молодого краснотала, кустов шиповника и старых ракит изгибалась полудугой, ныряя затем в соседний лес, речушка. Кирилл по лугу вышел к берегу, замедляя шаг, поднял к солнцу невидящие глаза. Затем внутри него что-то окончательно сломалось, отчего он рухнул ничком в густую траву. Горе и накопившаяся тяжесть последних дней хлынули наружу вместе со слезами.
  Время в задумчивости постояло над ним, обошло осторожно и отправилось дальше по своим делам.
  А вокруг всё так же густо гудели шмели над цветами клевера и кашки, стрекотали кузнечики да изредка всплескивала рыба у переката. Тени от ракит на противоположной стороне успели незаметно перебраться через реку и уже помаленьку выползали на берег. С горы донеслись первые звуки колокольного трезвона, напоминающего о близкой вечерне.
  Кирилл наконец очнулся, кое-как вытер липкое припухшее лицо в багровых отпечатках травяных стеблей. Сел, обхватив колени руками и бездумно щурясь вдаль. Что-то вдруг легонько ударило его по спине. Чуть позже чиркнуло по макушке, а рядом плюхнулась в воду зеленая ягода шиповника. Он хмуро покосился через плечо: ветви ближнего куста качнулись, за ним кто-то тихонько хихикнул. Кирилл отвернулся и стал наблюдать за водомерками, дергано снующими туда-сюда по речной поверхности. В затылок опять что-то тюкнулось. Он сорвал травинку, неспешно очистил да принялся покусывать ее белесое сладковатое основание.
  - Ты кто? - не выдержав, пискнул невидимка.
  - Дед Пихто... - буркнул Кирилл, длинно сплевывая и стараясь угодить в чинно проплывавшего мимо него на спине большого жука.
  - А отчего ты, дедушко, плакал? Кто тебя, старенького, обидел? - заметно приблизившись, пропел за спиной участливый голосок.
  Кирилл обернулся. Светловолосая большеглазая девчонка лет тринадцати-четырнадцати ехидно ухмылялась, подбоченясь, и подбрасывала в горсти незрелые плоды шиповника.
  - То не твоя печаль. А ты кто такая?
  - Я - своих сестриц сестра да отца с матерью дочка, да деда с бабкою внучка.
  - И звать тебя - Жучка.
  - Жил на свете дед Пихто, безголовый - ну и что? Меня-то Виданою зовут. А ты, дед Пихто, из этих самых - как их там - послушников монастырских будешь? Верно, дед Пихто?
  - Ну довольно уже тебе, довольно! Вот ведь заладила... Ягдар мое имя.
  - Да я б не продолжала, если бы ты первым не начал.
  Она выбросила ягоды в воду, отряхнула ладошки и преспокойно уселась почти рядышком, деловито оправив вокруг себя отороченный красной каймой подол белого сарафана. Вздохнула:
  - Ох и скучный же вы народец там, наверху! А еще примечала я не раз, что девок с бабами избегаете всяко, вроде как побаиваетесь, что ли. Даже глаза норовите быстренько-быстренько отвести. Вот любопытно: отчего так? Неужто всех вас прежде матери, жены и старшие сестрицы либо пугали чем-то, либо даже поколачивали крепенько? А меня ты не боишься?
  - Так ведь никакой я не послушник, - сказал Кирилл сиплым и чужим голосом. - Неужто не разглядела толком? Имя-то свое помню, а вот кто таков на самом деле да откуда взялся тут - того не ведаю. Выходит, это тебе, девонька, черед пришел бояться. Гы-ы-ы...
  Он оскалился, медленно потянул по направлению к девчонке руки, пошевеливая хищно скрюченными пальцами. Видана с визгом вскочила и резво отпрыгнула в сторону.
  Кирилл фыркнул. Рывком поднялся на ноги, подошел к самому краешку воды. Согнувшись, несколько раз зачерпнул сложенными вместе ладонями и напился. С удовлетворением крякнул, принялся обстоятельно умываться. Внезапно ощутил пониже спины основательный пинок, потерял равновесие и ничком свалился в реку, больно ударившись об острые ребра камней на мелководье. За его спиной раздалось ликующее уханье и хлопанье в ладоши. Он встал, оторопело оглядел кровоточащие ссадины на руках. Взметая брызги, бросился к берегу:
  - Ах ты, поганка этакая...
  Поганка заверещала и, подхватив подол сарафана, припустила в сторону недальнего леса. Плотоядно чавкая сапогами, мокрый и злой Кирилл помчался за нею. Грязные пятки мелькали впереди, удаляясь очень быстро.
  На краю залитой предвечерним солнцем опушки в тени дубов возник из ниоткуда русый короткобородый средовек, руки которого были покойно сложены на груди. За устремленной к нему погоней он наблюдал с совершенной невозмутимостью и некоторой заинтересованностью. Добежав, пакостная девчонка проворно нырнула за его спину и уже оттуда торжествующе показала язык. Кирилл захотел было повернуть назад, но устыдился и раздумал. Тяжело переводя дыхание, понемногу перешел на шаг. Приблизился, ощущая, что лицо перестает повиноваться ему, неуклюже склонил голову:
  - Ягдар мое имя. Здравия и долголетия!
  С кончика носа сорвалась, упала в пыль большая капля. Кирилл потерянно вздохнул.
  - Так-так. Слыхал я о тебе, слыхал... - короткобородый оправил складки белой рубахи под кожаным ремешком и с легким поклоном протянул загорелую руку:
  - А мое имя - Ратибор. Мира и блага, княже!
  Полная довольства ухмылка на рожице за его спиной мгновенно сменилась оторопью. Прикрыв рот ладошкой, Видана сдавленно пискнула.
  - Дочь мою именовать не стану - вижу, успели познакомиться, - с прежней невозмутимостью продолжал Ратибор. - Как там, в обители, - уже всё понемногу успокаивается?
  - Э... Да. Помаленьку.
  - Вот и хорошо. Поклон от меня игумену Варнаве.
  Кирилл ответно приложил руку к груди. Поколебался, не зная, как быть дальше. Круто развернулся и потопал восвояси, с каждым шагом всё полнее и полнее чувствуя себя дураком. Сзади его стало нагонять частое шлепанье босых ступней:
  - Эй, княже, погоди! Эй, Ягдар!
  Он молча обернулся.
  - Ты это... Не серчай на меня, а? - настороженный голубой глаз зыркнул на него исподлобья. Маленькие исцарапанные руки беспокойно затеребили подол белого с алой оторочкой сарафана.
  Кирилл набрал воздуху в грудь, чтобы ответить поосновательнее, но неожиданно для себя самого рассмеялся:
  - Да ну тебя!
  
  ***
  
  Увидев мокрого с головы до ног Кирилла, брат Лука охнул, захлопал ладонями по бокам и закудахтал растерянно:
  - Охти, брате-княже! Да как же это так? Да что ж приключилось-то?
  - Что-что... Оступился на берегу, в реку упал - вот и все приключение.
  - Раздевайся и разувайся скорее! Исподнее такоже - долой. Потом к отцу Паисию сбегаю взять чего-нибудь лекарственного: как бы не простудиться тебе ненароком.
  - Да угомонись ты, брат Лука. Откуда простуде явиться - лето на дворе, теплынь... Штанину стянуть помоги, окажи милость... Спасибо, брате. Правда, спасибо за заботу.
  - Отец Паисий, знаешь ли, меня к ответу призовет по каждому чиху да оху твоему. Давай-ка разотру тебя хорошенько. Господи помилуй, а с руками-то что?
  - О камни на дне ссадил, когда падал.
  - Ну-ка погоди.
  Рассеянно наблюдая, как брат Лука сноровисто, но бережно покрывает царапины мазью и пофыркивая от резкого запаха, Кирилл вспомнил с непривычным ощущением:
  "У нее руки тоже все в царапинках были. А ладошки такие маленькие-маленькие..."
  - Вот и всё, слава Богу. Теперь в одеяло закутайся, пока сухую перемену поднесу. Твое потом простирну скоренько да на солнышке развешу, к вечеру уже и высохнет.
  Кирилл обернулся одеялом наподобие походного плаща и вышел следом за Лукой.
  Примостившись в изголовье Залаты, сиделец нараспев читал вслух что-то из "Жизнеописаний Преславных Мужей".
  - Как ты? - спросил Кирилл, наступив на краешек своего одеяния, которое тут же соскользнуло с него на пол. Он поспешил прикрыть наготу и вполголоса ругнулся - сиделец неодобрительно покачал головой.
  - Ох и зудит всё под бронями этими, - пожаловался десятник, - просто спасу нет. Вот бы их с себя долой так же, как сейчас ты, княже (видимая часть его лица усмехнулась), да почесаться всласть!
  - Оба всласть почешемся - впереди, нутром чую, целая куча всяческих дел ожидает.
  - Я-то тебе в том какой помощник? Калека, лихо одноглазое.
  - Хе! То не лихо, а выгода сугубая: из ручницы теперь целиться куда сподручнее станет.
  - Шуткуешь, разутешить желаешь. Ну да... Отродясь не любил огненного боя, княже, не мое это. Мечник я - и по службе, и можно сказать, душою.
  - Как по мне, то один из лучших, кого встречал. А может и лучший. Если в ученики к тебе напрошусь - примешь?
  - За мёд речей твоих благодарствую. Только какой из меня наставник нынче? Половина, разве, от него осталась.
  Кирилл хмыкнул:
  - Значит, хотя бы половине того, что доселе умел, научить сможешь - и то хлеб!
  Десятник прокашлялся, сказал изменившимся голосом:
  - И еще раз поблагодарствую, княже. Я-то, вишь ли, хоть и простой ратник, да только всё разумею.
  Неслышно вошедший послушник поставил что-то на полочку у двери:
  - Отец Паисий передал. С просьбою принять поскорее. Для тебя, князь Ягдар, я в твоей келии оставил.
  Он поклонился и, не поднимая головы, тут же вышел. Через малое время появился Лука с охапкой одежды да чем-то, замотанным в шерстяную ткань:
  - Пойдем, брате-княже. Да поторопись, яви милость: тут у меня питье горячее, не дай Бог, простынет. А тебе, брат Сергий, - обратился он к сидельцу Залаты, - отец Паисий велел через четверть часа зайти. Не готово еще.
  - Как это - не готово? - Кирилл недоуменно ткнул пальцем в сторону принесенного горлянчика на полке. - Так вот же оно! Только-только перед тобою от отца Паисия послушник...
  Не договорив, замер и закончил потрясенно:
  - Ах ты... Брат Лука! Здесь был чужой! Чужой! Зелья не касаться - он упоминал, что такое же и в моей келье оставлено!
  Подхватив края одеяла, кинулся прочь из лечебницы. Под крыльцом остановился на миг, огляделся. На углу у столярных мастерских двое иноков в кожаных фартуках, сидя на корточках, чертили поочередно щепочками по земле и напористо убеждали в чем-то друг друга.
  - Братия! - закричал им Кирилл. - Послушник от нас вышел только что - куда направился?
  Мастеровые, подняв глаза, покосились на его облачение и отрицательно мотнули головами:
  - Не приметили.
  Поколебавшись мгновение, Кирилл помчался вниз по монастырской улочке. С ноги его тут же свалился коротко обрезанный больничный валенок. Он зарычал, взбрыкнул на бегу, сбрасывая оставшийся. Босиком получилось намного удобнее и быстрее.
  У главных ворот обители было людно - народ из окрестных деревень уже помаленьку стекался ко всенощной. Вылетев на привратную площадь, Кирилл завертел головой по сторонам. На него ответно поглядывали: кто с простодушным любопытством, кто с изрядным удивлением или даже оторопью. Детвора помельче безмятежно тыкала в его сторону пальцами и громко спрашивала о чем-то у своих матерей. Девицы постарше благопристойно отводили глаза, прыская в ладошки. Кирилл опять зарычал, ударил себя кулаком по лбу. Потом еще раз и еще. Немного полегчало. Круто развернувшись, потопал назад.
  - Келейника Илию сюда, - сказал он брату Луке уже почти спокойно, - а я тем временем всех прочих сидельцев обойду.
  - Я успел обойти, княже, - ответил тот тихо и почему-то виновато. - Лекарство-то свое выпей, не простыло еще, слава Богу.
  Кирилл угрюмо кивнул и принялся разматывать шерстяную ткань, заботливо наверченную Лукою вокруг толстостенной глиняной кружки с крышкой.
  Вместе с братом Илией появился отец Варнава. Внимательно выслушал сбивчивый рассказ, изредка кивая или хмурясь.
  - И ведь я ну ничегошеньки не почуял, отче, - завершил Кирилл с сердитым раскаянием. - Запоздай Лука еще хоть на самую малость... И догнать не смог - ускользнул-таки поганец, просто как сквозь землю провалился.
  - Не казни себя, сыне. Скорее всего, то такой же раб чужой воли был, как и мастер Витигост. О подобных сказано: "не ведают, что творят". Он мог и вовсе не знать, какого рода зелье передает. Но о последнем мы лучше отца Паисия расспросим.
  - Разберусь, отче, - сумрачно отозвался подошедший тем временем лекарь. Он взял с поставца кувшинчик и осторожно поводил им перед своим длинным тонким носом:
  - Не пахнет ничем - похоже на сандарак. Точнее смогу сказать, когда исследую. Послушникам своим да сидельцам отныне лекарства буду передавать запечатанными печатью моею. Я и ранее не позволял им принимать что-либо от сторонних посланцев, теперь же воспрещу строжайше.
  - Решение разумное, отец Паисий. Да только боюсь, что в дальнейшем эти неведомые составители снадобий по-иному действовать станут.
  - В прочие келии ничего передано не было, отче, - сообщил лекарь. - Лишь князю да десятнику его.
  Отец Варнава оборотился к келейнику:
  - В палатах настоятельских подготовить одну из гостевых келий. Пребывать при князе неотлучно благословляю брата Иова. И пусть из послушников своих выберет кого-то да приставит к десятнику Залате.
  Он перевел взгляд на Кирилла:
  - Начинай собираться, княже.
  
  Глава IV
  
  Можно было вытянуть руку и коснуться кончиками пальцев купола неба. А если поднатужиться и еще немного повернуть голову, то становилась видимой та линия, где он смыкался с землей. Оказывается, истиной все-таки являлись древние мифы, а его учители ошибались. Кирилл понял, что ему следовало бы удивиться, но сил для этого не хватало. Видимо, они просто кончились, ибо он достиг края земли.
  "А на краю земли кончается и жизнь человечья, - подумалось рассудительно. - Стало быть, если я притронусь к своду небесному, то тут же и умру".
  Это неспешно вызревшее умозаключение ему почему-то очень понравилось и немедленно отозвалось разлившимся по всему телу теплым умиротворением.
  - Он скоро будет готов, - сказали где-то там, в неведомой выси.
  "Конечно, - мысленно согласился Кирилл в ответ. - Ведь я же пока не коснулся небес".
  Вокруг него маслянисто заколыхались волны странных вод. Возможно, это была та самая мифическая река Гиносс, которая ведет исток свой от склонов великой Суть-горы в центре мира и омывает собою всю Экумену. Рядом из ниоткуда стали медленно-медленно падать в воду зеленые ягоды шиповника. Брызги от них плавно раскрывались подобно лепесткам цветов.
  "Откуда здесь и сейчас шиповник - ведь это будет далеко потом?" - успел составить тяжелую неуклюжую мысль Кирилл.
  
  ***
  
  - С пробуждением, княже! - стоя к нему обнаженной спиною у окна, произнес брат Иов. Он сделал несколько сложных круговых движений руками - судя по всему, завершая какое-то упражнение - и только тогда обернулся.
  - И тебя с добрым утром... - Кирилл помотал головой, словно вытряхивал из нее потускневшие остатки сновидений. Хмуро потянулся.
  - Не пожелаешь ли немного побегать со мною? - спросил инок, надевая небеленую полотняную рубаху. - Для пущей бодрости телесной и духовной.
  - Нет. Не хочу.
  - Значит, побегаешь нехотя.
  Он подпоясался грубым шнурком и гостеприимно указал на дверь:
  - Милости просим!
  С нескрываемой тяготой спустившись по лестнице и сойдя с крыльца, Кирилл подчеркнуто бодро затрусил вниз по улочке.
  - До ворот обители - шагом, - осадил его голос сзади. - Сейчас мы не ловим лиходея.
  Приостановившись, Кирилл покосился через плечо на непроницаемое лицо брата Иова и решил промолчать.
  Справа показался край больничного ягодника. У куста малины брат Лука, внимательно оглядев очередную спелую ягоду, препровождал ее в рот. Тут уже Кирилл не удержался:
  - Ангела за трапезой, брате!
  Сиделец закашлялся, оборотив на него круглые глаза, и выронил туесок, из которого выкатились две сиротливые недозрелые малинки.
  За воротами Иов свернул с дороги в сторону недальнего молодого ельника, перешел с шага на бег. Ноги Кирилла сразу запутались в густых луговых зарослях. Он пристроился было позади инока бежать по притоптанному, но тут же услышал короткое:
  - Рядом!
  Перед самой границей леска Кирилл, отставая все больше и больше, ревниво прибавил ходу. Из трав они выскочили почти вместе.
  - А вот теперь держись прямо за мной. Хотя бы старайся.
  Брат Иов нырнул вправо за ближайшую елку. Кирилл устремился за ним. Зеленая колючая лапа наотмашь хлестнула по лицу. Он ругнулся вполголоса и выставил перед собою ладони, пытаясь не отставать. Широкая инокова спина мелькала впереди, делая неожиданные повороты, затем исчезла. Кирилл остановился, пригляделся: слева впереди ветви едва приметно шевелились. Он кинулся в том направлении и вскоре выбежал к маленькой лесной полянке. Посреди нее сидел, скрестив ноги на полянский лад, Иов с закрытыми глазами. Руки его были разведены в стороны.
  - Ты все-таки отстал, - заметил он бесстрастно. - Садись напротив. Поближе садись, не бойся.
  Кирилл скорчил неопределенную гримасу; присел, тяжело переводя дыхание. Инок, казалось, не дышал вовсе.
  - Мне тоже руки разводить?
  - Зачем?
  - Ну... Ты же меня в неозброе наставлять собираешься. Или нет?
  - Нет.
  - Это тебе отец Варнава так благословил?
  - Нет.
  - Как по мне, то в бою добрый меч куда получше всех этих твоих штуковин будет.
  - Никакого оружия не похулю.
  Кирилл с любопытством заглянул в закрытые глаза брата Иова. Уголки губ слегка раздвинулись в несимметричной улыбке, пошевелив глубокий застарелый шрам:
  - Наверное, ждешь, что сейчас я скажу: "Но если в том же бою вдруг безоружен окажешься - что тогда?" Да стану тебе неозброй нахваливать.
  - А разве ты не станешь?
  - Нет.
  - Отчего же?
  - Не хочу. Встаём!
  Брат Иов разом оказался на ногах и через мгновение исчез в зарослях бересклета на краю полянки. Кирилл бросился вслед за ним, с запозданием осознав, что линия высоких кустов внезапно осталась позади, земля впереди круто ушла вниз, а сам он уже летит по воздуху. Затем чувствительно ударился задом и понесся на нем по склону оврага, сгребая сапогами ворох прошлогодней листвы.
  Инок стоял на краю, сложив руки на груди, пока Кирилл на четвереньках взбирался обратно.
  - Ты знал, что тут обрыв! - закричал он с обидой.
  - Конечно, знал, - подтвердил брат Иов. - А не будь меня с тобою - кого бы стал винить?
  Кирилл не нашелся что ответить на это.
  За кустами у откоса лежал вывороченный из земли комель старой ели. Верхушка ее терялась в буйной молодой поросли на противоположной стороне оврага. Инок легко вскочил на толстый ствол, кем-то давно и тщательно лишенный ветвей на всем его протяжении:
  - Пойдешь за мной? Но не храбрись по-пустому. Не всякий отказ - трусость.
  Кирилл подумал, кивнул:
  - Пойду.
  - Равновесие потеряешь - руками не маши. Раскидывай ноги, падай верхом да ствол обнимай.
  - Яицы отобью! - ухмыльнулся Кирилл.
  - Не отобьешь - втянутся со страху. Под ноги не гляди. На сажень перед собою.
  Скользящей походкой брат Иов дошел до середины, обернулся. Кирилл вскарабкался на толстое основание, тряхнул головой и медленно двинулся вперед. Инок, слегка наклонившись в его сторону, смотрел куда-то вниз. Дождавшись некоего - ведомого лишь ему одному - момента, развернулся и заскользил дальше.
  - Спокойно шел, - сказал он соскочившему Кириллу. - Неплохо.
  - А я представил, будто это не одна лесина, а с боков еще по штуке таковых же.
  - Можно. Поначалу многие так поступают.
  - А надо как?
  - Кот, который по ветке идет, что себе представляет?
  Кирилл поколебался, предположил осторожно:
  - Да ничего, пожалуй. Просто идет.
  - Верно. А ты опять за мной держись. Столь же просто.
  Брат Иов спрыгнул в овраг и помчался вниз по склону, петляя между деревьями.
  
  ***
  
  Из ворот обители навстречу им вышел невысокий безбородый человек в белой двойной рубахе до пят, расшитой серебром по низу подола Знаками Основ. Длинные пшеничные волосы его были убраны в две косицы, оплетенные тонкими ремешками. От безбородого не отставали двое крепких дубравцев примерно тех же лет, при коротких бородах и также в белых одеждах. Одного из них Кирилл узнал - это был Ратибор. Меж ними, опустив лицо, понуро перебирал ногами горемычный мастер Витигост.
  Брат Иов приложил руку к груди, посторонился с почтительным полупоклоном. Кирилл поспешил последовать его примеру. Поравнявшись с ним, Ратибор повернул голову, сказал негромко:
  - Хорошо, что мы сейчас встретились, княже, - не понадобится гонца отряжать. Велено передать: вечером тебя у реки будут ждать. На том же месте. Последнее - дословно.
  Сердце подпрыгнуло и заколотилось в Кирилловой груди.
  - Кто тебя будет ждать? - немедленно поинтересовался инок. - Да ты не стой в воротах-то - мы же людям мешаем. Продолжай и двигаться, и рассказывать.
  - Ага. Видишь ли, вышло оно как-то так... Вчера, когда отец Варнава к себе вызвал да поведал, что был гонец из Гурова и все мои... того... я потом вниз к реке спустился и на берегу лежал, а потом сидел, а там, оказывается, девчонка за кустом хоронилась - и давай в меня шиповником зеленым кидаться, а потом и вовсе в воду столкнула. Я рассердился - ну и побежал за нею, а под лесом как-то вдруг Ратибор объявился - ну тот, который говорил сейчас, - а она дочерью его оказалась. А еще ее Виданою зовут.
  Кирилл с внезапным ужасом осознал, что отчего-то совсем не владеет собою и несет косноязычную околесицу. Побагровев до стука в ушах, озаботился старательным отряхиванием рубахи:
  - Я знаю, что ты должен пребывать при мне неотлучно, знаю. Но может, хоть этим вечером ты не ходил бы туда за мною... ну то есть со мною, а?
  Иов вдруг и сам остановился.
  - Мне пятнадцать было, а ей - тринадцать, - сказал он, глядя мимо Кирилла. - Жданой звали. Сегодня я - монах с разрубленной рожей. Где она нынче и что с нею - Бог весть. Может, жена чья, толстая да сварливая, а может, ее и на свете давно уж нет. Только для меня она навсегда останется девчонкой тоненькой в венке из васильков. Ты вот рассказывать стал, а я снова смех ее услышал.
  Он взял Кирилла за плечи и приблизил к его лицу свое:
  - В глаза мне посмотри - смогу ли я тому, что сейчас в тебе, даже нечаянную обиду нанести?
  - Ты... Ты уж прости меня, брат Иов.
  - Бог простит, княже.
  - Чевой? Княже? - с радостным изумлением тут же обернулась к ним сидевшая на траве у дороги грудастая молодица. Подхватившись на ноги, она яростно замахала ладошкой в сторону группы крестьян, обступивших кого-то из братий, закричала:
   - Сюда, сюда! Здеся милостивец наш, здеся! Вот он!
  Народ, бросив теребить монаха, воодушевленно устремился к опознанному "милостивцу". Молодица же тем временем проворно ухватила Кирилла за руку, звучно чмокнула ее и опять заголосила:
  - Мой-то, как с обозом чумацким от варниц соляных воротился, всего-навсего осемь чеканов серебряных да дюжины две лисок медных в дом принес! Сам же втору седмицу на постоялом дворе у Шульги бражничает - а это ж на какие такие шиши? Я уж во все глаза за ним, но только по сей день никак дознаться не выходит, где он, ендовочник да скаред подлый, утаенное от детушек своих голодных схоронил. Поведай, княже!
  Кирилл вырвал ладонь и с изумлением обнаружил в ней медную монету. Каким-то образом он вдруг очутился за спиною Иова, который по-отечески развел руки в стороны. Вполне миролюбивый и добродушный жест остановил набежавший люд как будто у незримой преграды. Уже оттуда хор голосов, сопровождаемый усердными поклонами, нестройно, однако вдохновенно подхватил сольное вступление молодицы:
  - Коровенку у меня со двора свели, родимый! И чужой-то никто деревнею не проходил! Уж ты открой злодея, Бога ради, не обидь!
  - У свекра мово как на зимнего Николу ноги отнялись, так по сей день и не встает, заступник ты наш! А ведь только его рукомеслом после мужниной смерти-то и кормились!
  - Дите третий день утробою мается да криком кричит-заходится, никаки зелья и заговоры не помогают! А Гроздана-ведунья, нас опять завидевши, уж и дверь прямо перед носом учала затворять. Последня надёжа на тебя лишь осталась!
  - Горшечников Прыщ Ясочку мою обрюхатил, а теперя от того отпирается да еще и клянется облыжно! А она молчит, свербигузка непотребная, блудяшку энтого покрывает!
  - Братия и сестры, - проговорил Иов.
  Народ умолк с послушливой почтительностью.
  - Если вам нужен тот, кто дает упокоение всем труждающимся и обремененным, то вот храм Его, - инок указал на золотые купола над верхушками деревьев. - А княжий дар - в умах читать. Кто желает чтения своих тайных помыслов?
  Желающих предложенного отчего-то не сыскалось. Охочие до княжьих чудес разом поскучнели, стали разбредаться со стыдливой поспешностью.
  - У кого там младенец недужий да свекор болящий? - окликнул брат Иов. - Пройдите этой улицею вверх - по левую руку будет лечебница монастырская. Спросите отца Паисия.
  - А с лисой-то что делать? - Кирилл подбросил медяк на ладони.
  - Себе оставь. Как задаток.
  
  ***
  
  Отец Варнава прикрыл глаза и затрясся в беззвучном смехе, осеняя себя крестом. Келейник за его спиной отвернулся к окну. Лицо брата Иова осталось непроницаемым.
  - Да уж. Как говорится, слухом земля полнится, - сказал настоятель, отсмеявшись и посерьезнев. - Но ведь люди-то по-своему правы. Они служения ждут. А их простодушие - не грех. Сердишься на меня?
  - За что, отче? - удивился Кирилл.
  - За смех мой.
  - Так ведь и впрямь забавно получилось.
  - Ну и славно... - отец Варнава обернулся к келейнику. - Брат Илия, послушников-привратников оповести: людей, которые князя видеть желают, пред тем расспрашивать со вниманием. Галерейных в настоятельских палатах да на входе такоже предупредить следует. Если важное что случится - мне докладывать немедля.
  Он улыбнулся Кириллу:
  - Конечно, могут и в обход заслонов прорваться - уж не обессудь. Случается, человеку надобно так, что вынь да положь. И готовься к тому, что всегда от тебя будут ждать больше, чем ты дать сможешь.
  - Слыхал я от отца нечто подобное, когда он со мною беседы вел о княжьем служении.
  - Вот и я о примерно о таковом же речь повести намеревался. Доводилось ли тебе бывать при том, как князь Иоанн суд вершил?
  - В конце прошлого лета, после обжинков. До той поры лишь из окошка украдкой наблюдал.
  Настоятель протянул руку и приподнял краешек грамотки на краю стола:
  - Князь Белокриницкий Стерх зовет меня суд свой с ним разделить. В качестве одного из надзирателей духовных.
  - Это что значит, отче? - не удержался Кирилл.
  - По заветам Доровым на всяком суде княжьем присутствуют посланники от христиан, древлеверцев и прочих верований, буде случатся таковые. Для надзора за тем, дабы решения князя не нанесли ненароком ущерба предписаниям религиозным. Разумеешь?
  - Ага.
  - И славно. Прежний настоятель обители нашей бывал у князя Стерха, а вот я пока еще не сподобился. Насколько мне известно, сам он древлеотеческой веры держится, но княгиня да двое старших сыновей - христиане. Младший готовится, нынче в оглашенных пребывает. Средь княжьих людей такоже крещеных много. О тебе уже каким-то образом наслышан, чему я удивлен изрядно. Очень желает свидеться лично. Можно сказать, даже настаивает на том. Это весьма неожиданно, однако ничего не поделаешь. Медлить тут негоже, так что прямо заутра в путь и отправимся. Посему после вечерни просил бы тебя все занятия свои отменить да спать пораньше ложиться. Отцу Паисию я дам знать.
  Кирилл растерялся.
  - Простите, отец игумен, - подал голос брат Иов, - но на эту пору князю важная встреча назначена. Ее отменять нежелательно.
  Отец Варнава остановил на нем внимательный взгляд, согласно наклонил голову. Кириллу показалось, что в густых усах и бороде его спряталась улыбка.
  
  ***
  
  Сделав несколько шагов по сосновым торцам тропинки, Кирилл оглянулся. Брат Иов у задней калитки, заложив руки за голову и не щурясь, смотрел на заходящее солнце.
  - Идем?
  - Ты один идешь, княже.
  - А ты?
  - Мыслишь, сейчас мы вместе спустимся, доброго вечера пожелаем, а затем я в сторонку отойду да за кустом схоронюсь?
  - Хе! Прав ты был, когда эти свои хитромудрые штуковины нахваливать не стал - я-то думал, что любой мастер неозброя запросто сможет и сам кустом притвориться!
  Кирилл удовлетворенно гыгыкнул над своей незатейливой подковыркой и затопал вниз, поглядывая на заросли шиповника у переката. Сердце опять непривычно запрыгало у него в груди. При очередном повороте он остановился и задрал голову - под стенами обители уже опустело.
  На лугу у реки лежал прогретый за день предзакатный покой, даже самый слабый ветерок остался наверху. Пахло мятой, камышом и близким вечером.
  - Видана, я уже здесь! - крикнул он наугад.
  Из-под ног брызнули, запрыгали к воде потревоженные лягушки. Ни в назначенном месте, ни вокруг никого не было. Кирилл не успел даже толком растеряться, быстро смекнув, что для начала следовало бы повнимательнее приглядеться к знакомому кусту шиповника. Особенно к вон той его стороне, которая...
  "Ну да, так и есть!"
  С облегчением ухмыльнувшись, сказал громко:
  - А давай сегодня я стану ягодами кидаться, а ты - в воду падать!
  - А хочешь?
  Вредная девчонка выскочила из-за куста и бросилась к реке.
  - Вот дуреха-то какая! Я ведь только...
  Кирилл рванулся вдогонку, почти у самого краешка берега успев ухватить ее поперек груди и остановить. Мягкое под пальцами ударило огнем, он отдернул руки в непривычном смятении:
  - Прости, пожалуйста! Господи, да что же это такое...
  Видана оттолкнула его, старательно занялась не столь уж необходимым приведением сарафана в надлежащий порядок. Голубой глаз вызывающе прищурился:
  - Что? Неужто не знаешь? Ну вот нипочем не поверю!
  - Да знаю я, знаю, это... Ох... Нечаянно как-то вышло.
  - Это не "ох". Они вовсе по-иному зовутся.
  Кирилл почувствовал, что багровеет.
  - Видана! - взмолился он. - И говорю не то, и делаю всё не то - понять не могу, почему так происходит. Совсем иною я себе эту нашу встречу мыслил.
  - А ты мыслил? Правда? - каким-то другим голосом спросила она и заговорила быстро-быстро: - Знаешь, а я ведь тоже себе и так и этак представляла: что ты мне скажешь, да что я тебе на то отвечу. А сейчас почему-то и мой язык вовсе не то говорит, что на самом деле сказать хотела. Может, оттого, что князь ты - отродясь до тебя никаких князей не видывала: ни старых, ни средовеков, ни таких, как ты. А может, еще отчего. А раз ты князь, Ягдар, то стало быть, в летах совершенных? А мне четырьнадесять всего. Ну то есть, уже.
  - В совершенны лета лишь о будущем листопаде войду. И отец с матушкой, и брат мой старший в один день погибли безвременно - меня беда до срока князем сделала. Ратибор, отец твой, разве не упоминал о том?
  - Нет... Ой, горе-то какое. Так вот отчего ты плакал тогда. Прости - если бы раньше знала, то ни за что на свете... Прости, Ягдар, а?
  - Ты хорошая, Видана, - сказал Кирилл неожиданно для себя.
  - Хорошая? - в ее зеницах будто загорелись голубые огоньки. - Ух ты! Страсть до чего любопытно: а чем же именно? Ну-ко, ну-ко начинай сказывать! Да гляди, не упусти ненароком даже самой малости!
  - Видана! - Кирилл завел глаза, с удивлением осознав, что ему необычайно нравится и произносить, и повторять раз за разом ее имя.
  - Не буду, не буду! - пообещала она торопливо. Голубые огоньки погасли. - А отчего ж погибли-то? Ой, ну зачем же я опять спросила - у тебя горе, а я с расспросами... Не говори, коли тяжко, не говори. Но все равно любопытно: что же могло приключиться такое, что все да еще и в одночасье?
  - Отравлены были. Как именно - сам еще не знаю. Люди отца Варнавы дознание ведут.
  - И еще раз прости...
  - Сейчас-то за что?
  - Ну... А у тебя, Ягдар, один глаз серый, другой зеленоватый. И крапинки в нем.
  - А у тебя и глаза голубые, и сарафан голубой - до чего же складно выходит! И вышит бисером да гладью. Красиво так. Праздничный, да? Прошлый раз ты в другом была.
  - А он... А его матушка с утра постирала - вот я и надела, что под руку попалось. И вовсе он никакой не праздничный!
  Видана отчего-то смешалась и поспешно спросила:
   - А что ты в этой - как её? - обители делаешь, Ягдар?
  - Отец меня сюда послал. Мыслю, на обучение.
  - Наукам всяким? Ух ты... А что за науки такие? А в Бортничах тоже школа есть - я туда со старшею сестрицею хожу. Четырежды на седмицу. А этой осенью и младшая с нами пойдет. Я уже и грамоте знаю, и численницу, и все-все Заветы назубок.
  - Бортничи - то деревня твоя?
  - Нет, соседская. Стрел с десяток всего от нас. Моя Хореей зовется. От опушки той самой, - она указала рукой, лукаво прищурив глаз, - только в дубраву войдешь да потом вниз к ручью спустишься - тут тебе и Хорево Урочище. А в нем и деревня моя. Хочешь - на завтра в гости зазову?
  Кирилл погрустнел:
  - Уезжаю я завтра, Видана. Утром раненько.
  - Уезжаешь... Ой, что ж оно так - вдруг-то... А надолго ли?
  - Да нет. Настоятель сказывал: всего-то на седмицу, не более.
  - Как же всего-то, когда это цельных семь дней выходит! Охохонюшки... А потом?
  - А потом судьбу мою решать будут, я так разумею. Едут сюда для этого некие люди.
  - Что значит - решать судьбу?
  - Еще не знаю. Просто представляется так.
  - У рода твоего кто Обереги?
  Кирилл пожал плечами.
  - Ладно. Тогда я и отца просить стану, и к самому Белому Ворону пойду - пусть говорят о тебе с Древними.
  - Вот это да... Спасибо... Скоро совсем стемнеет - пора мне назад собираться, Видана.
  - Ягдар, а я каждый вечер сюда приходить буду, пока ты не вернешься... и думать о тебе. И ты в эту же самую пору думай обо мне - обещаешь?
  - Обещаю, Видана. Знаешь, это ты просто здорово измыслила: вроде как опять свидимся! А можно я провожу тебя - ну хотя бы до опушки?
  - Ты же не станешь сердиться?
  - Да на что?
  Видана в ответ сморщила нос и позвала куда-то в сторону:
  - Отец, пора!
  От стоявшей неподалеку засохшей ракиты отделилась смутная фигура в белом. Кирилл успел мельком удивиться: толщины ствола явно не хватило бы для того, чтобы Ратибор мог прятаться за ним.
  Он засмеялся, подхватил лукавую девчонку под мышки и подбросил ее. Она взвизгнула, прижимая подол к ногам. На душе у него вдруг стало очень тепло и уютно.
  - Ты чего, Ягдар?
  - А ты не станешь сердиться? - Кирилл подмигнул, огляделся вокруг и крикнул наугад:
  - Иов, нам тоже пора!
  
  ***
  
  - Не спишь, отец игумен?
  Отец Варнава отложил в сторону перо. С наслаждением откинувшись на спинку кресла, потер кончиками пальцев усталые глаза:
  - Неужто не видишь - третий сон досматриваю. А сам-то отчего полуночничаешь?
  Отец Паисий как-то уж очень доверительно обратился к брату Илие:
  - Присмотри-ка там, на галерейке, брате, - не сочти того за обиду - да дверь за собою притвори.
  Он дождался, когда келейник выйдет, после чего проговорил вполголоса:
  - В сосудце с ядом, что из Гурова передавали, вода оказалась - помнишь?
  - Конечно. Что еще случилось?
  - Яд, который князю да десятнику его предназначался, такоже в воду обратился, пока работал я с ним.
  - Вот оно как. Занятно, занятно. И что мыслишь?
  - Тут и мыслить не над чем - одна рука творила. Замечу: рука изряднейшего мастера. А мне отчего-то вдруг былое воспомянулось.
  - Начинаю догадываться, к чему ты ведешь, говоря о былом. Полагаешь, новоримской работы зелье?
  Отец Паисий покачал головой:
  - Новоримской или какой-то иной - здесь достоверно не дознаться. Ни этого, ни имён мастера с его заказчиками. Благородного Маркуса Аквилейского навестить бы - столько лет не виделись. Да и должок за ним имеется.
  - Хочешь ехать?
  - Не хочу, отец игумен, - надо.
  - С этим не поспоришь. И как всегда, один?
  - Как всегда. Поздно мне привычки свои менять.
  Они взглянули друг другу в глаза.
  - Ну что ж... Тогда загляни к писарю отца благочинного - он выправит подорожные грамоты, какие нужными сочтешь, - отец Варнава выбрался из кресла, поднял руку в благословляющем жесте: - Да охранит тебя Господь на всем пути твоем, Nobilis Paulus!
  - И тебя такоже, отче. Теперь о другом: Ворон по-прежнему не желает, чтобы его увидели рядом?
  - Говорит, еще слишком рано.
  - Пожалуй. Ему лучше знать, когда придет время явить им себя. А ты напоследок вот что и сам послушай, и Димитрию с отцом Власием передай непременно...
  
  Глава V
  
  - Все-таки в возке вам, отец игумен, и покойней было бы, и приличней - право слово! Уж и кони запряжены, и возницею - брат Косма. А уж он-то правит до чего знатно - ну ровно кормчий лодией речною!
  Отец благочинный подчеркнул привлекательность своего предложения умильными интонациями вкупе с необычайно плавными движениями ладони.
  - Так что ж: благословите поклажу перенести, отец игумен?
  И выжидательно склонил набок голову, изъявляя готовность перейти к немедленным действиям. Не касаясь стремени, отец Варнава вскочил в седло, повел плечами:
  - Втуне витийствуешь, отец Лавр. Состарюсь - тогда в возок и пересяду. А до той поры не желаешь ли - послушание тебе определю самому в нем кататься? Пристойно, благолепо. Ровно в лодии по реке. Заманчиво же, верно говорю?
  Отец благочинный только горестно развел руками.
  - С Богом! - отец Варнава широким знаком креста осенил своих спутников, провожающих и дорогу перед собою. Послушники развели в стороны огромные дубовые вратницы. Под колокольный звон, полагающийся по уставу при оставлении настоятелем обители, четверка всадников покинула ее стены.
  Раннее безоблачное утро обещало перейти в погожий денек. Кирилл выпустил поводья, с удовольствием раскинул руки навстречу свежему летнему простору и неожиданно для себя широко, до слез, зевнул.
  - Что: поздно вернулся, княже? - поинтересовался отец Варнава.
  - Нет, отче. Выспался я.
  - Ишь ты. А вот мне в молодости никак не удавалось. Одна краше другой - выспишься тут, как же. Шучу, шучу. Этой ночью ничего страшного или дивного не снилось?
  - Нет, отче.
  - И славно. Забыл сказать: отец Паисий на некоторое время отлучился из обители, так что письменные изложения и видений своих, и всего прочего отныне мне на стол класть станешь.
  - Да, отче. А можно ли узнать, куда это он так спешно отправился?
  - Разумеется, можно, - кивнул отец Варнава. - Узнавай любыми способами, препятствовать не буду.
  Кирилл смутился.
  - Не обиделся ли ненароком? Нет? И правильно. Конёк-то твой как тебе?
  - Послушливый вроде.
  - Так ведь монастырский же.
  Дорога тем временем нырнула в лес. Мягкие удары копыт стали звучнее.
  Кирилл вздохнул:
  - И мой Медведко - до чего ж смирный да ласковый гнедой был! Из ручницы его подо мною тогда...
  - А вот уж и оно сейчас покажется - то место, где вы бой приняли. С коня сойти не пожелаешь?
  - Зачем, отче?
  - Да мало ли? Осмотреться, вспомнить.
  - Н-нет, отче.
  - Ну, как знаешь.
  Отец Варнава тронул поводья, присоединился к келейнику впереди. Покосившись на полянку по левой стороне, Кирилл перекрестился. Сзади подъехал и поравнялся с ним брат Иов:
  - Слышал я, ты соглядатая почуял да высмотрел тогда?
  - Ага, удалось приметить, даже и сам не знаю, как. Помнится, полный доспех тарконский был на нем да еще и плащ темный поверху... - он обернулся и помахал назад: - Чуть поодаль той поляны орешник начинается, там этот соглядатай и прятался.
  - Его ты почуял, а засаду - нет. Отчего так?
  Кирилл свел брови, припоминая:
  - Ко мне как раз десятник Залата подъехал - ну вот как ты сейчас - да точно так же разговор завел.
  - Десятник Залата? - переспросил Иов безразлично. - И о чем говорил?
  - Не припомню в точности. Просто какие-то дорожные праздные речи. А что?
  - Праздные речи... - опять повторил Иов. - Да так, ничего.
  Ближе к полудню лес кончился, и дорога побежала дальше, теряясь в степных просторах.
  - А припекает-то уже знатно! - отец Варнава сбросил с себя дорожную куртку сыромятной кожи и закатал до локтей рукава рубахи. Кирилл с братиями охотно последовали его примеру.
  - Где-то через часок к ручью подъедем, там и полдничать будем.
  Дорога стала взбираться на пологий холм, ветер донес запах дымка. В долине подле небольшой рощицы стоял белый шатер в окружении серых войлочных. У костров сидели полянские воины. Один из них поднялся на ноги, всмотрелся из-под руки. Затем прыгнул в седло и направился наперерез.
  - Да будэт пут" ваш легок и успешен! - прокричал он, осаживая коня. - Во имя Всемилостивого прошу почтэнных путников исполнит" закон гостеприимства!
  - Исполним с благодарностью, - кивнул настоятель.
  Всадник развернулся и поскакал назад.
  В навершии центрального столба белого шатра колыхался на слабом ветерке двухвостый малиновый стяг с золотым пардусом.
  - Менгир-хан? - проговорил с некоторым удивлением отец Варнава.
  - Слыхал я о нем частенько, хоть и не видел никогда, - добавил Кирилл. - Он давний побратим отца моего.
  - Да, мне о том столь же давно ведомо, княже.
  Подбежавшие воины взяли коней под уздцы и, следуя правилам полянского гостеприимства, помогли всадникам спешиться. Страж у входа отвел в сторону полог; к гостям вышел невысокий юноша в зеленом с золотом шелковом халате. Окинув их быстрым взором, приложил кончики пальцев ко лбу и слегка склонил голову:
  - Дорги, старший сын владэтэльного хана Менгира.
  Безошибочно определив главенство отца Варнавы, протянул ему руку.
  - Игумен Варнава, настоятель Преображенской обители, - назвался он, отвечая на рукопожатие. - А это - князь Ягдар и мои помощники: братия Илия и Иов.
  - Приветствую моего высокородного собрата! - Дорги-хан поклонился Кириллу и также подал ему руку, коротко кивнув инокам.
  - Прошу дорогих гостэй подкрепит" силы и отдохнут" в моем шатре.
  Опустившись на груду мягких одеял во главе низкого стола, хозяин сделал просторный приглашающий жест. Отец Варнава и Кирилл присели по оба его плеча на белоснежную кошму. Быстрые услужливые руки тут же подоткнули им под спину и бока шелковые, набитые конским волосом, валики подушек.
  - Я знаю, что отреченные служитэли великого пророка Исы дают обеты нэ прикасаться к мясной пище, - сказал Дорги-хан, посылая слугам распоряжения короткими движениями головы и глаз.
  Блюдо с кусками печеной баранины было придвинуто ближе к хозяину и Кириллу; отварной рис, овощи, брынза и свежеиспеченные пресные лепешки быстро расположились напротив настоятеля с иноками. Проведя ладонями по лицу и редкой бородке, Дорги-хан вполголоса произнес несколько слов на гортанном полянском наречии. Затем учтиво наклонил голову в сторону отца Варнавы.
  - Очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении. Отверзаеши Ты руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения, - произнес молитву настоятель, перекрестив стол.
  Хозяин удовлетворенно кивнул и поднял тонкостенную пиалу синской работы. За его спиной тут же подался вперед прислужник, из бурдюка в его руках проворно побежала струйка кумыса.
  - Сегодняшняя трапэза дважды благословэнна, - значит, и мнэ, и моим гостям слэдует ожидат" доброй дороги и успэшного исполнэния замыслов. Далек ли ваш пут"?
  - Нас призвал к себе Белокриницкий князь Стерх. К завтрашнему вечеру надеемся быть уже при его дворе, - ответил отец Варнава, наблюдая, как пенится наливаемый в его пиалу кумыс. - А высокородный Дорги путешествует под стягом своего отца, как мы заметили.
  - Да, уважаемый Варнава, сэйчас я - посланник его воли. Господар" Влахии Радул приглашает людэй из рода Степного Барса посэлиться на какое-то врэмя в его владэниях для защиты восходных рубежей. Менгир-хан пожелал пэрэд тэм посмотрэт" всё на мэстэ моими глазами.
  - Для защиты восходных рубежей? От кого же?
  Дорги-хан встретился глазами с настоятелем. Легкая усмешка тронула уголки его губ:
  - Навэрное, от Славэны.
  - Понятное дело. И сколь велико гостеприимство Великого Домна?
  - В грамотэ к отцу он говорит о тумэне.
  - Изрядно! - заметил отец Варнава, отламывая кусочек брынзы.
  - Но это еще нэ всё. Сам Господар" об этом, разумэется, нэ упоминает, однако ходят слухи, что он начинает побаиваться также своих сосэдэй на закатных и полуночных границах.
  - Отчего же?
  - Единый Гэрманский Райх набирает мощь. Кто из сопрэдэльных дэржав может быт" увэрэн, что гэрманцам нэ захочется расширит" свои прэдэлы за их счет? А они в ответ могут продэлат" это же с зэмлями Вэликого Домна. Влахия вэдь никогда нэ была сильной дэржавой, достойный Варнава.
  - Будущее никому не открыто, но уже сегодня Германский Райх назначается виновным. Впрочем, как и Славена. Что-то слишком часто слышу я подобное в последнее время. Это заслуживает определенных размышлений, о высокородный.
  - Мой отэц понимает, что замыслы о том, чтобы наши табуны и стада паслис" на просторах стэпэй Влахии, нэ могли родиться в голове владэтэльного Радула: его простодушие слишком вэлико, а власт" слишком мала для этого. Кто-то вложил их туда. Уже пятый дэн" лучшие воины сопровождают в Дороград гонца к Вэликому Конязю с посланием Менгир-хана и списком письма господаря Радула. Если почтэнному Варнаве извэстны люди, которым это также будэт любопытно, он может уже сэйчас сообщит" им об этом.
  Дорги-хан отрезал от седла барашка кусок нежнейшего мяса, на острие ножа протянул его Кириллу:
  - А к какому роду принадлэжит мой имэнитый собрат?
  - К роду Вука, благородный Дорги, - ответил он, вежливо склоняя голову в ответ на сей знак особого расположения хозяина.
  - Владэтэльный Вук, коняз" Гуровский и Бэлэцкий - побратим Менгир-хана. Нэ о нем ли мы говорим?
  - Я его младший сын.
  - Воистину, сэгодня Всемилостивый посылает мнэ радост" за радостью! Как здоровье названного брата моего отца? Успешны ли его дэла?
  - Мой отец... и вся моя семья... погибли недавно, - чуть помешкав, с усилием проговорил Кирилл.
  Дорги-хан отбросил нож, быстро провел ладонями по лицу:
  - Кудай-ай... Да хранит тэбя вэликий пророк Иса! Как это случилос"?
  - Мы делаем всё, чтобы в точности узнать о том, - ответил вместо Кирилла отец Варнава.
  - Печал" моего отца нэ пройдет, пока он нэ получит свою законную долю в справэдливом отмщении.
  - Передай хану Менгиру, высокородный, что теперь мы будем помнить об этом особо.
  Дорги-хан кивнул. Выпрямив спину и подчеркивая некоторые из своих слов короткими движениями ладони, проговорил:
  - Закончу прэдыдущую мысл". Роду Стэпного Барса и владэтэльному Менгир-хану предложили стат" размэнной монэтой на чужом тайном торгу. Это бесчестье. Тот, кто его задумал, очень плохо понимает нравы и устои свободного стэпного народа. Большой Совэт Конязей и Высокий Стол Дорограда будут знат" все, что видят глаза и слышат уши Менгир-хана - а им нэт числа.
  - Дорги-хан оказывает честь служителям Божиим, посвящая их в замыслы и дела властителей земных, - заметил отец Варнава.
  - Мнэ доводилось слышат" о нэком Братстве Хранитэлэй. Почтэнный Варнава нэ должен подтверждат" или опровергат" мои слова. Однако я нэ думаю, что ошибаюс", занимая слух его своими речами - дэти Барса имэют острые глаза.
  - Слова владетельных в любом случае не падают в пустоту.
  Хозяин повернулся и окунул кончики пальцев в поднесенную прислужником чашу с водой. Пропустив между пальцами волосы редкой бородки, вполголоса пробормотал несколько слов. Гости поднялись на ноги вслед за ним, отец Варнава прочитал благодарственную молитву.
  - Мои воины будут сопровождат" вас на пути ко двору конязя Стерха.
  - Возносим хвалу высокородному Дорги за его заботу, однако Господь охранит служителей своих от превратностей пути.
  Хозяин оценивающе окинул взглядом молчаливые фигуры монахов. Вежливо улыбнулся:
  - Тогда призову Единого присоединит" милост" свою к милости вэликого пророка Исы - да будут благословэнны оба! Почтэнный Варнава, нэзадолго пэрэд вами мои дозоры замэтили около дэсятка конных ратников. Они двигалис" стэпью по обэ стороны дороги на Бэлую Криницу.
  - Княже, - попросил настоятель, - да и вы, братия, не примите за обиду, подождите меня у коней.
  - Навэрное, нэ стоило мнэ говорит" этого при молодом конязе, уважаемый Варнава, - тихо и полувопросительно произнес Дорги-хан, оставшись с настоятелем наедине. - От всэго сэрдца прошу простит" мою оплошност".
  - Высокородный Дорги не должен приносить извинений - это были наши люди. Примечался ли в том же направлении кто-либо еще?
  - Нэт, почтэнный Варнава.
  Выслушав и высказав в ответ еще несколько вежливых и цветистых прощальных оборотов, хозяин поклонился и вернулся в шатер. Почти сразу же оттуда выбежал прислужник, вернувшись вскоре в сопровождении одного из десятников. А когда четверка всадников наконец пропала из виду, небольшой отряд полянских воинов дружно вскочил в седла.
  
  ***
  
  - Что скажешь, брат Илия? - нарушил молчание отец Варнава, когда кони начали подниматься на очередой холм.
  Губы келейника тронула скупая улыбка:
  - Что-то уж очень усердно подчеркивал Дорги-хан, что и сам он, и отец его твердо держатся руки Великого Князя Дороградского.
  - Полянин в спину не ударит, но и выгоды не упустит. Однако о верности своей напоминает частенько, некоей мзды ожидая. И не обязательно деньгами. Что поделаешь - есть в них и такое. О другом я: о тех кукловодах потаенных, коих почуял и Менгир-хан.
  - Простите, отче, но думается, вы не столько ответа моего ждете, сколько вслух размышляете.
  - Правда твоя, и ты такоже прости меня... - отец Варнава рассеянно засмотрелся вдаль. - Скажи-ка еще вот что, брат Илия: всем ли в мире по сердцу, что Славена - едина, а не разорвана в клочья княжьих уделов, как в былые времена? Или как Вольные Тарконы ныне.
  - Так же, как и не всем по сердцу молодой, но уже единый Райх Германский.
  - Разумеется. Кто же и когда радовался росту чужой мощи?
  - Да, отче. Мне вполне понятна враждебность тех, кто извне, но когда ненавистники силы и могущества державы находятся в ней самой - этого я понять не могу. А ведь таковые есть и у нас, и у них - видимые и невидимые. Но Славене и Германскому Райху самим Богом предназначено быть друзьями добрыми ко взаимному благу, всё наше прошлое говорит о том.
  - И это для кое-кого либо сон страшный, либо удар смертельный.
  - Отче, да кто же поверит, что возможный союз будет озабочен лишь тем, чтобы стать угрозой иным землям?
  Отец Варнава усмехнулся невесело:
  - Молод ты еще, брат Илия. Поверят. Во-первых, так тоже случается - и нередко; а во-вторых, мастера уверения уже трудятся неустанно. Для меня же самое главное в том, что союз этот понесет угрозу не столько внешним недругам, сколько внутренним - многим, как ты говоришь, видимым и невидимым. И у нас, и у них. Тем, кто обладает силой, богатством, властью, но своим, иным разумением блага державного. И враз лишит их всего. Захочется ли им такого будущего для себя? Не думаю. Что станут делать тогда? А вот над этим уже думать надобно.
  Брат Илия покивал сумрачно и немного задумчиво - отчасти словам отца Варнавы, отчасти каким-то своим мыслям.
  - Отче, а что это за Братство Хранителей такое, о котором поминал Дорги-хан? - подал голос Кирилл.
  - Неужто допрежь не слыхал?
  - Ну... Сказывали люди, что есть-де во Славене нашей витязи бессмертные, незримые да никому не ведомые, что издревле некую святыню великую охраняют и верно ей служат. Только как по мне - это сказ и есть.
  - Зато сколь размыслителен сей сказ - тó приметь!
  - Но много ли правды в нем?
  - Отца спрашивал?
  - Вестимо. А он всякий раз смеялся в ответ да по голове трепал.
  - Ну так подъезжай ко мне поближе - и я тебя по голове потреплю.
  Кирилл покраснел.
  - Не держи обиды, княже, - примирительно сказал отец Варнава. - На одни вопросы вскоре сам ответы сыщешь, на другие - со временем получишь, а иные, не взыщи, без ответов и останутся. Так уж эта жизнь устроена.
  
  ***
  
  Золотисто-багряный от закатного солнца мост походил на огромный рубель, переброшенный с одного берега на другой. Сосновые бревна полнозвучными голосами отозвались под копытами. За мостом дорога тут же разбежалась на три стороны.
  - Теперь куда, отче? - спросил брат Илия.
  Отец Варнава обернулся назад, вытащил из переметной сумы бумажный свиток. Развернул, поискал глазами, щурясь и откинув голову. Найдя, зачитал вслух:
   - А через Межень-реку будет мост добрый, за которым тут же - росстань о трех дорогах: шуя на Купалов Посад ведет, середняя - в Брашное, а десная - это именно та, что тебе, всечестный отче, и потребна. А в осьми стрелах далее по оной дороге рыбацкая деревенька Сорожка повстречается непременно. Еще до темна тебе ее достичь возможно будет, там же и заночевать, коль пожелаешь... Сколь дотошен-то князь Стерх, самый короткий путь описывая - спасибо ему! Получается, нам сюда.
  Он скатал грамотку и махнул рукой направо.
  Дорога нырнула в широкую полосу прибрежных зарослей черемухи вперемешку с сиренью, в скором времени стал слышен собачий лай. За поворотом неширокая речушка замедляла свой бег, раскидывалась вольготно, превращаясь в озеро. На ближнем пологом берегу его с лодками и мостками, припавшими к воде, за длинной лоскутной дерюжкой огородов теснился рядок изб и избушек. Дорога приблизилась к ним вплотную, перешла в дощатый настил. На громкий перестук копыт тут же охотно откликнулись новые собачьи голоса.
  В крайней избе скрипнула дверь - оттуда выглянули, отпихивая друг дружку, двое мальчишек. Вслед за ними появился низкорослый щуплый хозяин дома. Укоризненно покачав головой, спровадил назад любопытных сыновей своих и принялся самолично с большим интересом обстоятельно разглядывать новых людей.
  - Здравствовать тебе и домашним твоим, человече! - нарушил молчание отец Варнава.
  - И вам, люди добрые!
  - Не скажешь ли, кто в славной деревеньке вашей четверку путников мирных на ночлег к себе примет?
  - Кто... Да хоть бы и я сам! Чего ж иных каких приискивать-то: добрый гость - дому честь. Сейчас я, сейчас...
  Он проворно кинулся разводить в стороны невысокие вратницы, закричав через плечо:
  - Даница! Даница! Радогощ нам гостей прислал, привечать готовься. Радко, Младен, ну-ка коней примите.
  - Мир дому сему! - сказал настоятель, вступая в горницу и кланяясь дородной хозяйке. Та ответно зарделась, смущенно спрятала кисти рук под запон.
  - Не стой столбом, стол накрывай, - строго наказал из-за спин гостей мужнин тенорок. Хозяйка всплеснула ладонями и с неожиданной легкостью запорхала от печи к столу.
  - Брат Илия, сходи-ка к коням за гостинцами, - попросил отец Варнава.
  
  ***
  
  - А нисколь вы нас и не стесните, - степенно ответствовал глава семейства, тщательно подбирая корочкой хлеба со дна и стенок плошки малейшие остатки ухи. - Старшие-то сыны мои - трое таковых у меня - еще вечор всяку солоницу, вяленку да копченю рыбну в Красные Глины на торжище повезли, за пяток дней им оборотиться - и то славно бы. На той половине вам Даница и постелет, а мы с меньшими нашими уж тут...
  Кирилл закончил обирать хребет печеного судака, вытер губы и пальцы предложенным хозяйкою полотняным утиральником. Поколебавшись, обратился к отцу Варнаве:
  - Можно ли мне перед сном к озеру прогуляться?
  - Отчего ж нет?
  - Тогда спасибо хозяевам за угощение знатное.
  - Тебе, княже, во здравие доброе.
  Следом за ним поднялся брат Иов.
  Снаружи стрекот сверчков состязался в громкости с неумолкающим хохотом лягушек. Озерные запахи усилились вечерней прохладой.
  Выйдя к берегу, Кирилл присел на корточки, опустил пальцы в воду. Звезды в озере затрепетали и запрыгали под рукой. Где-то за спиной голос инока напомнил негромко:
  - Завтра вставать чуть свет, так что долго не сиди.
  Кирилл кивнул, не оборачиваясь. Подобрал маленький овальный камешек, рассеянно бросил в отражение убывающего месяца. На мгновение почему-то показалось, что это была ягода шиповника.
  "Видана..."
   Кирилл вздохнул и попытался представить, как она сидит сейчас на поросшем травой бережке, оправив вокруг себя подол белого с алой оторочкой сарафана. Того самого, в котором он увидел ее в первый раз. Тоже смотрит на воду и думает о нем. Как и обещала... В левой стороне груди отозвалось непривычной сладкой болью. Он закрыл глаза, тихонько прошептал:
  - Видана...
  "Я слышу тебя, Ягдар!" - внятно прозвучало где-то рядом с его собственными мыслями.
  На ней был не белый, а васильковый сарафан с вышитыми гладью цветами, переплетенными меж собою узорами из бисера. Она стояла на цыпочках, раскинув руки и подняв лицо к ночному небу.
  Кирилл вскочил с корточек на затекшие ноги, пошатнулся, едва не свалившись в воду:
  - О Господи... Видана, я тоже слышу тебя! И вижу - правда, вижу!
  Видение вздрогнуло от его крика и пропало. Зеркало озера в черной зубчатой оправе редколесья равнодушно продолжало отражать звездное небо.
  Он задышал глубоко и нечасто, пытаясь унять прыгающее сердце. Закрыв глаза, забормотал, как заклинание:
  - Видана... Видана... Видана...
  "Ягдар! Голосом со мной не говори - так слышать будешь хуже, а видеть меня и вовсе не сможешь. А я - тебя. Старайся только мысленно".
  "Ага. Понял, Видана. Это правда ты?"
  Она отозвалась своим колокольчиковым смехом:
  "А ты кого ждал, Ягдар? Ну-ка, ну-ка признавайся!"
  Тьма расступилась - и он опять увидел ее. Видана улыбнулась, не открывая глаз, помахала рукой:
  "Видишь?"
  Кирилл тоже заулыбался и замахал в ответ:
  "Вижу, вижу!"
  
  Глава VI
  
  Конские копыта отгремели по дощатому настилу единственной улочки, с мягким цыканьем невысоко подбросили комочки влажного утреннего песка. Дорога отвернула от озера, выбралась из долины и побежала по лугам, огибая рощицы и перелески.
  Наклонившись с седла, отец Варнава похлопал Кирилла по плечу:
  - Теперь нам никто не помеха. Кое о чем меня уже брат Иов осведомил, кое о чем ты успел упомянуть. Подробнее не расскажешь ли, княже?
  - Да как по мне, и не забыл, и не утаил ничего.
  - Совсем ничего?
  Кирилл почувствовал, что краснеет:
  - Ну... это...
  - Про "ну это" ни мне, ни братиям не любопытно - все мы в твоих летах были. И еще не монахами. Шучу я, шучу.
  - Ага. Да я, отче, правду сказать, и сам не понимаю, как оно получилось. Уговор у нас имелся: думать ввечеру друг о дружке - ну, чтобы вроде как встретиться опять...
  Не найдя нужных слов, он попробовал заменить их мало соответствующими движениями рук.
  - Догадываюсь, что ты хочешь сказать, догадываюсь, - успокоил его отец Варнава. - И до вас такие уговоры были, и после вас будут. Продолжай.
  - Ага. А потом я только позвал по имени - и она откликнулась тут же. А затем я ее увидел, но увидел вовсе не такою, как представлял до этого. И сразу понял, что это я в самом деле вижу. То есть, взаправду, а не просто представляю себе...
  Кирилл начал сердиться, осознавая, что опять изъясняется всё нескладнее и хуже.
  - Не смущайся, княже, да точных слов не доискивайся - ни к чему они мне. И без них тебя понимаю. Далее.
  - Отче, я вдруг вот о чем подумал: вы меня направляете, чтобы дознаться в точности, как я добился этого да что вдруг сделал такое, что и сам проглядел. Так ли?
  - Так.
  - Тогда сразу скажу честно: заслуга в том не моя, а Виданы. Она все это сотворила - уж не ведаю, как. И поправляла, когда я вначале от радости ту ниточку, что нас вдруг связала, порвал нечаянно, и вела за собою...
  - Да уж. Девы да жены это хорошо умеют - вести за собою, - заметил без улыбки брат Илия, который внимательно прислушивался к разговору.
  - Вук был одарен по линии бабки своей, княгини Гриды. У дочери же ее не проявилось, в этом поколении под спуд ушло. Ты, княже, - от отца своего... - задумчиво проговорил отец Варнава, глядя куда-то поверх Кириллова плеча. - А вот ни у Ратибора, ни у Званы в роду, насколько мне ведомо, такого не было. Любопытно.
  - И Белый Ворон прежде ничего за Виданою не примечал, отче, - добавил брат Иов.
  - Пробудилось самочинно? Впрочем, довольно гадать понапрасну: вернемся - и его послушаем, и Яра. И еще кое-кого, когда прибудут наконец.
  - Отче, - спросил Кирилл, - а всё то, что я вам сейчас рассказал, надобно ли мне потом такоже на бумаге изложить?
  - Если это тебе не будет стоить слишком уж непосильных трудов, княже. Гляньте-ка, что там такое происходит?
  Он прищурился и указал рукою.
  Далеко впереди посреди дороги показался скособоченный крытый возок, запряженный парой разномастных коней. Вокруг него беспорядочно копошились три маленькие фигурки.
  - Княже, держись поближе ко мне, - распорядился брат Иов, тронув поводья и подавая своего чубарого вперед.
  - Похоже, там наша помощь нужна будет, - успокаивающе заметил брат Илия.
  Брат Иов повел головою вокруг себя, ничего не ответив.
  Двое человек безуспешно пытались приподнять просевшую сторону крытой повозки и насадить на ось слетевшее колесо. Третий усердно, но бестолково суетился у них под руками.
  - Damn this country and its hellish roads! - услышалось уже совершенно отчетливо.
  Один из двоих вдруг ухватился за ногу, зашипел от боли и в сердцах отвесил своему помощнику щедрую затрещину:
  - Damn this wheel and you too, sluggard!
  - Venerable William, - ввернулся третий, всплеснув ладонями, - instead of these God awful curses, may I propose to appeal to the Lord with graceful words of the seventeenth psalm upon our lips like king David...
  - Damn you, brother Hezekiah and your seventeenth psalm!
  - Никак, английцы? Однако далековато же их занесло от родимого Альбиона! - отец Варнава усмехнулся, возвысил голос:
  - Can we help you out?
  Двое при колесе оставили свои бесплодные попытки и обернулись. Фургон опять скособоченно просел. Третий, просияв лицом, грациозно приподнял тонкими пальцами широкополую шляпу с высокой тульей и серебряной пряжкой на ней:
  - Вы говорите по-английски? О да, добрый путник, - воистину, вас послало нам само Провидение! Позвольте представиться: брат Хезекайя, недостойный служитель Господа и его нового апостола - праведного Эбселома с острова Арранмор. А это мои спутники: Уильям из Честера, торговый дом "Стоун и Стоун", и его помощник Шеймус.
  Отец Варнава ответно назвал себя и прочих. Услышав слова "young lord", брат Хезекайя почтительно вскинул брови на Кирилла и еще раз приподнял свою шляпу. Уильям из Честера оправил зеленую с красным котту; кивнул, изобразив на хмуром лице некое подобие вежливой улыбки.
  Иноки между тем спешились. Брат Иов подошел к повозке, одной рукой с аккуратной непреклонностью отстранил Шеймуса, который преданно кинулся ему на помощь, а другой рывком приподнял ось. Брат Илия тут же насадил на нее колесо, после чего внимательно осмотрел землю вокруг.
  - Чеку где-то по дороге потеряли, - ответил он на вопросительный взгляд настоятеля и бросил несколько английских слов незадачливому вознице. Немедленно закивав, тот проворно метнулся на козлы. Откинул, как крышку, сиденье, принялся с грохотом, обозначающим великое усердие, рыться в ящике под ним. Не обретя искомого, безутешно взмахнул руками в сторону брата Илии. Для пущей убедительности старательно помотал головой да еще и с невнятным пришепетывающим многословием разъяснил, что дескать, вот беда: не найдено, потому как потребного отнюдь не имеется, то есть нету вовсе, что для него является очень и очень огорчительным, но невзирая на неудачу, он надеется, что преподобный брат проявит великодушие и всё-таки простит его. Спрыгнув на землю, с выражением крайнего отчаянья на лице стал столь же невнятно и многословно повторять доклад о результатах поиска подошедшему хозяину.
  Келейник направился к коням. Отыскав в недрах двойной чересседельной сумы большой пяденный гвоздь, кинул в направлении брата Иова. Инок ловко поймал его, сунул в отверстие чеки и загнул коротким ударом ладони:
  - Готово.
  В это время слуга как раз закончил свои объяснения. Громко прозвучала очередная затрещина. Кирилл фыркнул, спохватился и рьяно закашлялся.
  Лучезарно улыбнувшись отцу Варнаве, брат Хезекайя отвесил изящный поклон:
  - Благодарю и вас, господин аббат, и ваших добрых послушников!
  - Во славу Божию, как у нас обычно отвечают, брат Хезекайя. Куда вы направляетесь?
  - Какой замечательный обычай ответа, господин аббат! Я имею бумаги от нашей миссии в Дорограде с августейшим дозволением основать в окрестностях города Грем... Гремис...
  - Гремиславль?
  - О да, благодарю вас. Основать в окрестностях этого славного города общину Ковчега Спасения под духовным покровительством праведного Эбселома. Подобно праотцу нашему Аврааму, которому Господь повелел выйти вместе с родственниками из Ура Халдейского и поселиться в земле Ханаанской - книга Бытия, глава одиннадцатая, стих тридцать первый. Позволю себе напомнить вашему высокопреподобию слова обетования Господа Аврааму: "Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего и иди в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и благословятся в тебе все племена земные" - книга Бытия, глава двенадцатая, стихи с первого по третий. Все мое естество приходит в восхищение и устремляется в небесные обители подобно огненному вознесению пророка Илии, когда я представляю себе многотысячные сонмы диких туземцев, обращенных в истинную веру пламенным словом праведного Эбселома! Не правда ли, это прекрасно, господин аббат?
  - Вне всякого сомнения, брат Хезекайя. Однако не могу обещать вам, что вы найдете в окрестностях Гремиславля многотысячные сонмы диких туземцев.
  - Вероятно, я не совсем корректно выразился. Однако сам Господь повелел и мне, и вам, как некогда рыбакам на Геннисаретском озере, быть ловцами человеков - от Матфея, глава четвертая, стих девятнадцатый - не так ли?
  - Именно так, брат Хезекайя. Только при этом и мне, и вам следует быть очень внимательными, чтобы невод не оказался заброшенным вместо озера в чужой пруд.
  - Можем ехать, - бросил через плечо Уильям из Честера, сворачивая и закрепляя наверху дверной полог. - Я также благодарю вас за помощь, господин аббат.
  Щелкнул кнут Шеймуса, повозка тронулась. Отец Варнава держался рядом, продолжая разговор:
  - Если пожелаете, мы можем сопровождать вас до Белой Криницы. Гремиславль оттуда в одном неполном дне пути. Хорошо ли вам известна дорога к нему?
  - Подробнее мне ее опишут в нашем торговом представительстве, - ответил Уильям. - Меня больше беспокоит состояние дел, которые пока поручены моим помощникам.
  - Я припоминаю такую максиму: "Если хочешь, чтобы какое-то дело было сделано хорошо, сделай его сам".
  - К моему немалому сожалению, вы весьма точны, господин аббат. Для торговли в колониях характерна своя специфика.
  - В колониях?
  - Я имею в виду цивилизаторскую составляющую торговли. Нами уже накоплен большой опыт приобщения к культуре неразвитых народов.
  - Осведомлен, как же: зеркальца, бусы, "огненная вода"...
  - Не только, господин аббат. Торговый дом "Стоун и Стоун" может предложить еще очень и очень многое.
  - Не сомневаюсь, господин Уильям.
  Лицо брата Хезекайи опять просияло:
  - Господин аббат, соображения, высказанные братом Уильямом, натолкнули меня на замечательные мысли. Наша миссия вдруг увиделась мне прекрасным символом двуединого духовного и материального посланничества. Помните ли вы - о, прошу простить мой промах, ваше высокопреподобие! - как после проповеди слова своего в пустынном месте близ Вифсаиды-Юлии Господь чудесным образом умножил пять хлебов ячменных и две печеные рыбы и насытил ими пять тысяч человек, - от Марка, глава шестая, стихи с тридцать второго по сорок четвертый. Я представил себе, как подобно этому вслед за духоносным словом праведного Эбселома на алчущих щедро низливаются блага земные, несомые торговым домом "Стоун и Стоун" - не правда ли, мой добрый Уильям?
  Угрюмое лицо доброго Уильяма в глубине повозки исказилось любезной улыбкой.
  Отец Варнава вежливо наклонил голову:
  - Я уверен, теперь Славену ожидает великое будущее.
  - О да, господин аббат! - в полном восторге подтвердил брат Хезекайя.
  
  ***
  
  Белая скала и серо-голубые от времени бревенчатые стены старых укреплений на ней покрывали своей огромной тенью гончарные и кожевенные слободы в речной долине. Белокаменные храмы, особняки состоятельных горожан, дома, избы новограда и княжий двор на вершине холма плескались в теплом предвечернем свете. Отец Варнава, щурясь, перекрестился на золотые блестки куполов:
  - Ну вот... Можно сказать, что прибыли. Слава Богу!
  Широкополая шляпа брата Хезекайи еще раз приподнялась напоследок - и повозка благоносных альбионцев свернула в сторону иноземных торговых подворий.
  Ворота в высокой стене белого камня были распахнуты настежь. Двое стражей окинули цепкими взглядами четверку подъезжающих всадников, коснулись неоружными руками своих шеломов. Затем один из них обернулся и махнул ратищем в глубину двора. На сторожевой башне дружины ударили в било.
  Из растворенного оконца светлицы в верхнем ярусе выглянуло, тут же спрятавшись, девичье лицо. Вслед за ним показалось другое - более юное, но весьма схожее с прежним.
  К вороному отца Варнавы подбежали сразу трое конюхов. Тот, что постарше, - явно конюший тиун - отогнал своих чрезмерно усердных помощников парой надлежащих подзатыльников, степенно поклонился и принял под уздцы настоятельского коня. Кирилл хмыкнул, вспомнив доброго Уильяма из Честера. Иов и Илия покинули седла, сразу же затерявшись среди дворовых.
  - Это ты князь Ягдар - верно? - полюбопытствовал подошедший вразвалку широкоплечий подросток примерно его возраста, но чуть более плотного телосложения. Положил руку на морду Кириллова коня, дружелюбно и коротко рассмеялся, когда гнедой самолюбиво мотнул головой и всхрапнул.
  - Это я князь Ягдар-Кирилл, верно, - он подвигал плечами, потянулся со сладким хрустом.
  - А я - княжич Держан. В дороге все ли ладно было?
  - Нет. Беда со мной приключилась, княжиче, беда превеликая.
  - О Господи! Какая, княже?
  - Задницу отсидел.
  - Ага... Вот оно что... И как же ты теперь с этакой бедою жить-то дальше собираешься, княже?
  - Ума не приложу. Боюсь, на этом жизнь и окончилась. Да и пёс с нею. А еще заскучал малость - всего-то десятерых положил.
  - Кого это - десятерых?
  - Разбойничков, вестимо. Нас в лощине за Ракитным ватажка перестрела. Я одного кулаком тюк промеж глаз - он и сомлел. Потом тюк другого, тюк третьего - так всех десятерых и положил. По одному подходили, не толпились.
  - Вот это да-а-а! - восхищенно протянул Держан. - Экие ты труды на себя принял-то, княже. Так просто надо было им кинжал или на худой конец засапожник бросить - они бы сами и зарезались.
  Кирилл со вздохом сокрушения развел руками:
  - Кабы загодя-то знал, сколь радушны да уветливы к гостям в ваших краях!
  Оба оценивающе прищурились друг на дружку. Кирилл хмыкнул, несильно толкнул в плечо княжича, который немедленно толкнул в ответ его самого:
  - Подойду к игумену Варнаве под благословение - а то отец с матерью и сестрами уже вон...
  На ходу он обернулся. Бросил, подмигнув:
  - А славно, что ты приехал, княже!
  Кирилл наспех охлопал себя от дорожной пыли, расчесал пятерней свалявшиеся на ветру волосы и направился вслед за Держаном.
  Князь Стерх в окружении семьи и домашних поджидал его у красного крыльца. Стараясь проделать это столь же ладно и ловко, как когда-то отец в подобных случаях, Кирилл с достоинством положил особый, "княжий" поклон:
  - Здравия и долголетия тебе и дому твоему, княже!
  Светлые глаза взглянули на него из-под седых бровей вразлёт, длинные висячие усы раздвинулись в улыбке:
  - Мира и блага! Так вот ты каков, князь Ягдар... Добро пожаловать! А это жена моя Радимила, младший сын Держан - старшие-то Боривит и Венд в отъезде, лишь заутра прибудут - и дочери: Светава и Славинка, - добавил он, поведя рукой.
  Маленькая, по плечо мужу своему, княгиня Радимила ступила вперед; легко наклонив по-девичьи тонкий стан, протянула черненого серебра поднос с чарою вина на нем.
  Кирилл растерялся. Отец Варнава поймал его взгляд, кивнул поощрительно. Князь Стерх улыбнулся одними глазами, проговорив негромко:
  - Привыкай к чину - князь ты.
  Склонив голову, Кирилл непослушными пальцами взялся за короткую серебряную ножку и коснулся вина губами:
  - Спасибо за честь, княгиня.
  Поставил чарку, едва оплошно не опрокинув ее, обратно на поднос. Коротко поклонился в сторону княжича Держана и княжен. Младшенькая поднялась на цыпочки и, прикрывшись ладошкой, оживленно зашептала что-то на ухо старшей. Та дернула ее за край платья, опустила лицо. Исподлобья метнула взор на гостя.
  "Как Видана..." - промелькнуло у него в голове.
  - Вот и ладно! - подытожил князь Стерх. - Ну а теперь, гости дорогие, банька вас ожидает - в самый раз с дороги-то. А там и к столу попрошу.
  Немного сдвинув в сторону взгляд, позвал куда-то за спину Кирилла:
  - Ермолай!
  - С полудня все готово, княже, - тут же откликнулся жилистый банщик в длинной белой рубахе с закатанными рукавами. - Каменица - докрасна, отцеженные квасы на леднике - и хлебный, и брусничный.
  - Вот и ладно, - удовлетворенно повторил князь Стерх. - Веди дорогих гостей.
  
  ***
  
  - Вижу, глянулась утица? - княгиня улыбнулась, придвигая блюдо ближе к Кириллу.
  - Очень! - подтвердил он с нескрываемым удовольствием и, поколебавшись, решился отрезать себе еще небольшой кусочек. Ну совсем-совсем небольшой. - Дома у нас точь-в-точь такую же начинку учиняли: из лапши гречневой, яиц, лука да потрошков рубленых. Вся душитым жирком утиным пропитана - ух и хороша же! Сколько себя помню, я первым делом до нее добирался да побыстрее как можно больше выесть норовил. Митяю, брату моему старшему, она тоже по душе была - когда маленькими были, чуть не дрались за столом, кому сколько достанется. А доставалось поровну - это уже от отца...
  Кирилл смутился, запоздало осознав, что несколько переборщил с воспоминаниями.
  Княгиня Радимила еле слышно вздохнула. Укоризненно качнув головой, князь Стерх обратился к отцу Варнаве:
  - К разговору старому вернуться хочу. Младший мой, Держан, давно уж мечтает в обучение к вам попасть. Вел я речи о том и с прежним настоятелем обители. Отказал он мне тогда - мал еще, дескать, пусть подрастет. А потом и умер отец Николай-то.
  - Погиб.
  - Вот как. Не знал. Да хранят покой его Древние со Христом-Богом, достойнейший был человек... Как же так вышло?
  - Все мы воины, княже, и каждому его место определено. Младший-то твой к чему наклонности имеет?
  Отец Варнава перевел взгляд на Держана, который во все глаза глядел на него, прислушиваясь к беседе.
  - Я, отче... - тут же заговорил княжич, воодушевленно взмахнув позабытой в руке утиной ножкой.
  Ладонь князя Стерха ударила по столу. Кирилл поперхнулся.
  - Рано я начал разговор этот - расти и расти тебе еще, чадо!
  Держан побагровел:
  - Прости, отец.
  - Меня вини, княже, - вступился за него отец Варнава. - Я взор ко княжичу обратил - он и понял его, как дозволение говорить.
  Княгиня долила вина из узкогорлого кувшина восточной работы в кубок мужа, ненароком коснувшись его руки.
  - Ладно, ладно, - поморщась, произнес князь Стерх. - И я тоже хорош. Мир да любовь. Сказывай, сыне.
  Держан облегченно выдохнул. Быстро скользнул глазами по лицам отца и настоятеля:
  - Науки люблю. А более всего те, которые говорят о том, каким образом да из чего мир наш сотворен. Еще по сердцу мне устроения всякие и диковины хитрые, что наши умельцы да иноземные механикусы выделывают.
  - У него в наставниках и друзьях задушевных - одни лишь мастера из кузнецов либо столяров-краснодревцев, - с едва приметным неодобрением заметил князь Стерх. - Будто ремесленник какой, а вовсе не княжич.
  Держан смолчал, но набычился.
  - Не серчай, сыне... Правды ради добавлю, отче, что ремесленник-то у меня, похоже, незаурядный подрастает: о прошлом лете приезжал поглядеть на него даже некий мастер иногородний. При котором, помнится, для чего-то маленький старичок-архимандрит пребывал неотлучно. Внимательный такой, глазастый...
  Отец Варнава откинулся на высокую спинку стула:
  - В академиях наших многие из ученых мастеров-наставников от самого князя Дора род свой ведут. В духовных чадах у меня - князь Боровицкий Константин, зодчий и резчик по камню искуснейший, да боярин Василий из Полядвицы, большой знаток древностей, которые из земли самолично искапывает. Или возьмем отца Паисия, лекаря обители нашей...
  - Как же, как же: отменно знаю его. Не просто лекарь - целитель. А уж сколь осведомлен в науках разных!
  - Но ведомо ли тебе, княже, что некогда владетельным Маркусом из Аквилеи новоримской был возведен он в рыцарское достоинство?
  - Однако... Не рассказывал о том отец Паисий.
  - А он никогда и никому не рассказывает. Но мне не возбранял. Из придумок своих чем похвалиться можешь, княжиче?
  Держан смутился:
  - Да по мелочам изрядно набежало - не упомнишь всего враз-то.
  - Стесняется он, отче, заслугам своим счет пред вами вести, - пояснил князь Стерх.
  - Похвально. Скромность - она в добродетели определена. Тогда ты поведай, княже.
  - И с охотою. В верхнем граде скоро вовсе перестанут колодези глубокие в скале бить. Уж второе хранилище водное закладывают, куда вода из Змеяны нашей поднимается: тут тебе и трубы, и колеса прехитрые с цепями да рычагами, и всякое иное учинено, чему даже и названия не ведаю. Все то - Держановы задумки. У стрельцов дружины моей ручницы, устроения доселе не виданного - такоже. А уж замков разных да забавок для детворы просто не перечесть... Вижу, сыне, теперь сам порываешься что-то сказать. Добро, говори уж.
  - Отче Варнаво, да не я един все то сотворил - там и мастер Байко работал, и мастер Веденя, и дядя Никанор, и Мишата... Во многом же я и вовсе только помощником был.
  - И опять помяну добродетель скромности, - добродушно заметил игумен. - А нынче над чем трудишься, княжиче?
  - Дом призрения общинный есть у нас. Престарелые ратники одинокие да увечные, иные калеки. Мастер Веденя да я как-то раз для них особливые запоры дверные делали, а потом еще ухищрения разные для нужника теплого...
  Он опять смутился.
  Отец Варнава одобрительно наклонил голову:
  - Доброе дело. И отнюдь не постыдное.
  - Ага. У кого руки нет, у кого ноги, а то и обеих.... Я только тогда стал понимать, сколь же тяжелы им в жизни обычные дела. И подумал: вот бы каждому увечному новые руки-ноги сотворить! Чтобы не на деревяшках да с клюками, как допрежь. Когда мы с отцом в начале прошлой осени в Сурожск ездили, там у меня вдруг зуб коренной страсть как разболелся. Отец кинулся доброго лекаря искать, ему присоветовали спросить в иноземной слободе некоего герра Корнелиуса. Помню, вышел он к нам, расспрашивает меня участливо, а я всё на его ноги посматриваю и думаю: а отчего это он в сабатонах? Это, отче, ножные доспехи такие. А уж после того, как он мне питья какого-то дал да зуб вырвал, отец разговорился с ним и выяснилось, что у герра Корнелиуса ниже колен ног-то вовсе нет. Обеих. И то не сабатоны были, а ноги железные, мастерами германскими сработанные.
  Кирилл вдруг почувствовал, как сердце заколотилось в его груди и правый висок откликнулся пульсирующей болью.
  - Лязгающие Сапоги, - прошептал он еле слышно. - Лязгающие Сапоги...
  - Ага, - кивнул ему Держан, - они и вправду лязгали при ходьбе. А мне, отче, тогда же на ум пришло: так ведь можно и руки подобные сделать, ну хоть для простейших действий - дверь открыть, взять что-нибудь. Над этим и думаем сейчас с мастером Веденею. Правду сказать, трудно дело идет. Руку-то саму для первой пробы уже мастерить начали, да проку от нее покамест маловато - еще только пребываем в спорах о том, как заставить ее пальцы сжимать.
  Кирилл поднял голову, встретившись с внимательным взглядом отца Варнавы.
  
  Глава VII
  
  Келейник перегнулся из окошка и осмотрелся по сторонам. В быстро темнеющем небе беззвучно носились летучие мыши. Воздух посвежел, звуки со двора сделались по-вечернему отчетливыми.
  - И прикрывай уж окошко, брат Илия, - негромко попросил отец Варнава. - К ночи идет.
  Пламя свечей пробежало в веницейских стеклышках сходящихся оконниц, разноцветными пятнами отражений скользнуло по лицу игумена - он прищурился:
  - Витязь наш где сейчас?
  - Я видел, княжич Держан его в кузницу повлек, обещая показать там что-то этакое. По его словам - что-то невероятно интересное.
  Келейник набросил на створки крючок, добавив:
  - Вот и еще одна ниточка сыскалась, отче. Это я уже о...
  - Так и разумею. Спасибо отцу Паисию - то его мысль была, чтобы князю всё на бумаге излагать неупустительно.
  - Далеко сейчас, наверное, наш отец Паисий.
  - Да, брат Илия, очень далеко. К делу вернемся. В Сурожске кто у нас есть? - отец Варнава вскинул голову, припоминая. - Так... Подворье Сретенской обители, настоятель... запамятовал имя его, из новых он.
  - Игумен Вассиан.
  - Вспомнил, верно. Достань-ка, брате, мой дорожный ларчик. Сейчас отпишу ему - пусть братия надзор непрестанный учинят за этим герром Корнелиусом. Заутра же князя Стерха попрошу, дабы гонца отрядил.
  - Подворье невелико - может статься, помощники им надобны будут, отче.
  - Пока своими людьми обойдутся, а там поглядим.
  Он задумался и тихонько побарабанил пальцами по краешку стола:
   - Кто же ты такой, герр Корнелиус-Лязгающие Сапоги? Кто ты?
  
  ***
  
  - Может, пойдем уже? - спросил Кирилл со слабой надеждой. - Насмотрелся я, спасибо. Да и пить мне что-то захотелось.
  - Как это - пойдем? - удивился Держан. - Ты что? Сейчас как раз самое интересное начнется! А попить вон там можешь...
  Не отрывая жадных глаз от огненного зева кузнечного горна, он ткнул большим пальцем за спину, где у двери на низком толстоногом стольце располагался двухведерный бочонок, увенчанный перевернутым ковшиком.
  По знаку мастера один из подмастерьев перестал работать мехами. Гул в вытяжной трубе утих, а ослепительное сияние углей померкло. Его напарник пошуровал кочергой в их глубине, выковырнув оттуда раскаленную почти до подсолнухового цвета железную чушку. Сам же мастер Веденя, ранее представленный Держаном с большим восторгом и пиететом, ловко ухватил ее клещами и потащил на наковальню.
  Кирилл честно попытался углядеть "самое интересное" в том, что подмастерья принялись поочередно бить по ней молотами, а мастер, поворачивая заготовку из стороны в сторону, пристукивал то там, то тут маленьким молоточком.
  - Тебе же пить хотелось, - напомнил Держан.
  - Уже расхотелось, - буркнул Кирилл. - Послушай, мне вот что непонятно: ребята лупят от души - толк есть, плющат железяку основательно. А мастер Веденя твой только молоточком для виду пристукивает - а тут толку никакого, я же вижу. Это оттого, что ему, как мастеру, теперь зазорно наравне с ними молотом махать? Дескать, и так сойдет?
  Держан гыгыкнул:
  - Да это он просто указывает, в какое именно место подмастерьям следует удары наносить! Ну ты князь Тьма Египетская!
  - Слава Богу, ты у нас есть - просвещающий тьму нашу Гефест Сварожич, княжич Наковаленский. Знаешь, пойду-ка я, пожалуй. А ты оставайся да гляди во все глаза. Не то пропустишь ненароком это свое самое интересное.
  - Ты что - обиделся? - спросил Держан, поспешно притворяя за собой дверь кузницы и догоняя Кирилла.
  - Нет.
  - Правду говоришь?
  - Ага. Ее, голубушку, ее самую. А в подтверждение давай-ка, княжиче, я исполню в твою честь замечательную германскую балладу о достославном и благородном Дитрихе Бернском.
  - Э... Так ведь ты уже принимался давеча - забыл, что ли? И германский я через пень-колоду разумею, и не понравилось мне, если честно. Уж не обессудь, княже.
  - Да какая разница, что тебе не понравилось, княжиче? - как-то слишком простодушно удивился Кирилл. - Зато мне она ну до чего ж по душе! По-моему, этого вполне довольно.
  И безо всякого перехода затянул нараспев, как истый миннезингер, аккомпанируя себе на чем-то невидимом, но явно струнном:
  - Zwei Leute von gleichem Blut, Vater und Sohn, rückten da ihre Rüstung zurecht...
  - Будь добр, остановись, - вскинул руки Держан. - Я, кажись, начинаю понимать.
  - Кажись? - переспросил Кирилл, прервав пение. - И только начинаешь? Тогда мне придется продолжить.
  И немедленно продолжил с еще бóльшим вдохновением:
  - Sie strafften ihre Panzerhemden und gürteten ihre Schwerter über die Eisenringe...
  - Эй-эй-эй! Да понял я, понял! - завопил княжич, безжалостно чествуемый замечательною германскою балладою. - Никаких "кажись" и "начинаю", в самом деле уже всё понял, только прекрати ради Бога!
  Кирилл не утерпел и захохотал, тут же поддержанный дружественным смехом.
  - Ну и язва же ты, княже, - сказал Держан, успокоившись наконец.
  - А сам-то?
  - Да и я тоже, пожалуй.
  - Хм... Но тогда, уж прости, получается некоторая неувязочка, - отметил Кирилл рассудительно. - Давай-ка, друже-княжиче, попробуем поразмышлять в духе великих мыслителей и любомудров древности, как-то: Гелиодора, Мирмидона, Никострата, а то и - почему бы и нет? - даже самого отца логики Актеона, понимаешь. Хотя бы слыхал о таковых? Вижу: даже слыхал. Ну что тут говорить - ты у нас, оказывается, просто кладезь познаний! Хвалю, хвалю. Итак...
  Он свел брови, задумчиво огладил воображаемую бороду. Продолжил еще более рассудительно и отчасти гнусаво, явно копируя кого-то:
  - Поскольку укор твой, что язвою являюсь я, прозвучал прежде добровольного - добровольного же, ведь так? - признания язвою себя самого, то его, твой укор, надлежит толковать не как качественное, а всего лишь как сугубо количественное отличие. Сиречь я, как язва, вызываю твою зависть, а следовательно, признаюсь тобою язвою более крупною, язвою более весомою и - чего уж тут стесняться? - язвою просто победительною! Что скажешь, княжиче: правильно ли изложено? Доступно ли, э?
  Едва успев в полном восторге хлопнуть по плечу своего победительного друга, Держан сложился пополам от смеха вперемешку с повизгиванием и похрюкиванием. А Кирилл, разом лишившись степенной риторской личины, в свою очередь немедленно ответил ему и добрым хлопком, и молодецким гыгыканьем.
  Проходивший поблизости страж из надворного дозора шикнул на них от души и неодобрительно забубнил что-то о позднем времени и чести, которую следовало бы знать некоторым юным княжичам, а тем паче некоторым юным князьям.
  Кирилл спохватился, обнаружив, что они уже давно покинули хозяйственный двор и незаметно успели дотопать почти до красного крыльца. Заметил, понизив голос:
  - И то верно, княжиче, - прощаться пора.
  - И то верно, княже, - ты давай входи, а уж там помаленьку и прощаться начнем.
  
  ***
  
  Утреннее солнце пряталось за сторожевой башней дружины. Длинная тень от нее лежала наискосок через весь просторный двор, который бормотал, перешептывался и вздыхал многими сотнями голосов. Неровное полукружье свободного пространства оставалось только возле входа в палаты.
   На верхней площадке красного крыльца стояли три резных кресла мореного дуба. Княжий писарь ссыпал на стоящий подле них высокий поставец шуршащий ворох грамот и грамоток, расправил их торопливо, прижал краешком шкатулки с письменными принадлежностями. Подал знак в сторону распахнутых дверей. Оттуда с большим достоинством выступил сотник в легком доспехе поверх алой праздничной рубахи; прищурясь, окинул взором из-под руки враз притихший люд, неспешно осмотрелся вокруг.
  В крыльях крытой галерейки по обе стороны от входа чинно томились княжичи вместе со старшими дворовыми и домашними. С ее внешней стороны внизу покачивались, поблескивая на солнце, две цепочки шеломов. Сотник удовлетворенно кивнул и, приосанившись, занял свое место за спинкой одного из кресел. Рядом с ним быстро и тихо появились Илия с Иовом. За третьим креслом, сложив руки на груди, встал русый средовек в двойной долгополой рубахе.
  - А мне где быть? - шепотом спросил Кирилл в спину келейника.
  - Воля твоя, только держись поближе, - ответил он, не оборачиваясь. - Там у стены столец для тебя приготовлен - после и присесть сможешь.
  Князь Стерх, отец Варнава и представитель белокриницких Старейшин вышли вместе, вместе же поклонились поясно и опустились в кресла. Толпа всколыхнулась, отреагировала почтительным гудением.
  Сотник вскинул руку - кольчужные кольца на рукаве отозвались звенящим шелестом - и прокричал:
  - Княжий суд!
  - Княжий суд! - подхватил зычно и протяжно писарь. - А коли в оном правды кто не сыщет, тот волен искать ее в суде Великого Князя Дороградского! Выше которого есть лишь Суд Божий!
  Он вытащил из-под ларца верхнюю грамотку и повернулся в сторону кресел. Князь Стерх коротко кивнул.
  - Жалоба от крестьян деревень Каменка и Медоборы на воеводу Великокняжеского Креслава! - громко и распевно возгласил писарь, косясь в свиток. - А в вину ему вменяется, что означенный воевода, посланный Государем для надзора за устроением Его, Государевой дороги, урон немалый землям общинным наносит, хлебопашцев же и княжьих, и вольных вводит в разорение беззаконное...
  Князь Стерх протянул ладонь, в которую писарь тут же вложил грамотку.
  - Выборные челобитчики и ответчик здесь ли? - спросил князь, щурясь на кривые строки.
  Из ближнего ряда шагнул вперед рыжеволосый бородач в наброшенной на плечи негнущейся ферязи из темно-вишневой тафты с шитыми золотом дивными птицами. Писарь уронил перо и распахнул на них глаза в немом восхищении.
  - Великого Князя Дороградского воевода Креслав! - прижав руку к груди, ответчик поклонился степенно; длинные праздные рукава мотнулись, обмахнули куньей опушкой обшлагов каменные плиты двора.
  Чуть поодаль протиснулись сквозь толпу двое крестьян в выходных беленых рубахах и портах. Скованно, не в лад согнувшись в поясе, переглянулись:
  - Выборные мы от схода. Я, стало быть, староста медоборский Твердин.
  - Своята-бортник имя мое.
  - И слушаем вас, добрые люди, - подбодрил князь Стерх, видя их робость.
  Челобитчики опять переглянулись:
  - Так это... князюшко... В грамотке-то все как есть доподлинно прописано да сходом одобрено. Нам нипочем и не повторить-то столь же складно.
  - А складно и не надобно - не былинники вы. Бумага бумагою, а обвинениям да оправданиям изустными быть надлежит. Впервые на суде-то?
  Выборные закивали.
  - Вот и ладно, - он опять побежал глазами по наползающим друг на дружку строчкам жалобы. - Да вы сказывайте, сказывайте несмутительно. Уж как умеете.
  - Так это... Дорога-то, стало быть, - староста покосился на воеводу - и по выпасам общинным прошла, и по наделам, огороды опять же... Почитай, десятка полтора семейств в обиде. К тому ж в работники к себе воевода...
  - Погоди, старосто, не всё враз. Государев воевода Креслав! - названный встрепенулся. - Помнится, предоставлял ты мне на бумаге предварительное начертание хода дороги сей. А уходили под нее оговоренные пустоши каменистые да прочие неудобия, на что я согласие дал с поставлением имени своего да приложением печати. Подтверди либо опровергни: была ли таковая бумага?
  - Была и есть, княже, только не при мне она сейчас. Велишь доставить?
  - Не вижу нужды. Все одно не по ней ведешь, а по прихоти своей.
  Воевода выпрямился, изменяясь в лице:
  - То не прихоть моя, княже, и не искание выгоды себе. Да, сократил я путь, обрезавши петли да повороты ненужные - на целых шесть стрел поменее вышло в иных местах супротив замысла начального. Но ведь я не какой-нибудь гостинец купеческий обустраиваю, а дорогу Государеву. О деле радею, о деле да благе державном! И о казне! Или желаешь сказать, что разницу в деньгах я в свою мошну кладу?
   - Об этом никто, кроме тебя самого, речей не заводил. Остынь, воеводо, пока границ не заступил ненароком, - проговорил князь Стерх прежним ровным голосом. - Мыслю, осведомить меня о переменах своих самочинных ты собирался лишь после сделанного - вроде как подарок-неждан готовил. Потешить князя. По завершении трудов твоих на моих землях в отписном листе Государю о том упомянуто будет непременно.
  Креслав потемнел лицом, однако смолчал и склонил голову с видимым усилием.
  - Вот и ладно. Далее что там, старосто?
  - Так это... В работники-то себе воевода теперь из крестьян людишек брать повадился.
  - Силою?
  - Да нет, князюшко, Обереги хранят. Больше немилостью да гневом Великокняжеским стращает.
  - А люди те возмездно ли трудятся для воеводы?
  - Платою не обижает - тут всё честь по чести. Одначе ты сам рассуди, князюшко: у каждого ведь и надел свой, и скот на пажитях, и всякое прочее хозяйство. Наш-то крестьянский труд урочный, день упустишь - весь осталый год по нему плакать будешь.
  - С этим такоже понятно. В грамотке вашей - он приподнял свиток - иных жалоб не имеется. На словах желаете ли добавить что-либо?
  Выборные в который раз переглянулись:
  - А нечего, князюшко.
  - Вот и ладно.
  Князь Стерх встал на ноги и, обводя глазами люд поверх голов, проговорил громко и раздельно:
  - Властью, данною мне Государем нашим, и от законов, Дором положенных, определяю...
  Кирилл понял, что настоящая тишина наступила только теперь. Он вдруг поймал себя на том, что даже стал дышать через раз.
  - Государево благо - превыше прочих. Сделанного же не поправить без убытку для всех. Поэтому сходам деревень Каменка и Медоборы, елико возможно станет, земли обиженным подыскать и возместить полною мерою из общинных. Надобно будет - от своих уделю безмездно. Убытки всякого роду сочесть со тщанием. Но к оплате предоставить не казне, а лично воеводе Великокняжескому Креславу. Трудников же ему из крестьян впредь набирать не возбраняется, одначе только по доброй воле оных, не стращая и не лукавствуя при том. И быть по сему. Приемлете? - обратился он к выборным, добавив тут же:
  - А поклонов земных на суде не бить, поясных вполне довольно.
  Смущенные староста и бортник поднялись с колен:
  - Да хранят тебя Обереги со Христом, князюшко! Приемлем, приемлем - как же нам возможно твою-то волю не приять.
  - Воеводо Государев Креслав!
  - Приемлю, княже.
  - Вот и ладно. С миром изыдите. Избор, далее что там?
  Опустившись в кресло и не получив ответа, князь Стерх вопросительно повернул голову в сторону писаря. Тот завороженно и явно ничего не слыша, провожал глазами золотых райских птиц, навсегда удаляющихся от него вместе с предивной ферязью и Великокняжеским воеводою.
  - Избор!
  От чуть более громкого повторного окрика писарь очнулся, торопливо вытащил из неровной стопки следующую челобитную и, зыркнув на князя, пристыженно откашлялся.
  - Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, - завел он, обретая снова в отработанной протяжности своего голоса утерянное благочиние, - то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя...
  Неожиданная странность содержания челобитной запоздало дошла до его сознания, заставив запнуться.
  - Похоже, тут у нас подметная грамота, - жестко проговорил князь Стерх. - Сюда ее!
  Выхватив из руки Избора поспешно протянутый листок, он впился потемневшими глазами в строчки. Окликнул, не отрываясь:
  - Василий!
  - Заслон! - тут же прозвучала из-за спины зычная команда сотника.
  Две цепочки ратников шагнули от крыльев галерейки вперед и сомкнулись в одну у ступеней крыльца. Неровное людское полукольцо перед ними испуганно подалось назад, по толпе от него покатилась волна движения. Кто-то охнул, кто-то вскрикнул, кого-то ненароком придавили.
  Иов быстро, как филин, повернул голову, поймал взгляд Кирилла:
  - За мною встань, княже.
  - Может, в палаты его? - с беспокойством спросил келейник.
  - Пока что не вижу нужды, - отозвался отец Варнава.
  Сотник вышел вперед и с подчеркнутой чинностью спустился на несколько ступеней:
  - Спокойствие, люди добрые, спокойствие! Княжье дело вам не во страх, не в обиду. Понимание имейте да благоразумия держитесь.
  - Читай, отче, - протянул бумагу настоятелю князь Стерх. - Как бы это тебя даже поболе моего не коснулось.
  Отец Варнава развернул грамотку и, откинув голову, прищурился:
  "Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя - хоть издалеча в нее гончаков призывай, хоть из земель иных. Лучше дома сиди в мире да покое. А то на голубых кровей щенков твоих как бы волки матерые не сыскались. Не будил бы ты лихо, пока оно тихо".
  - Однако...
  - Мыслю, писарю допрос следует учинить безотлагательно. И мне быть при том.
  - Не стоило бы суд прерывать, княже. Люд и так встревожен.
  - Ничего, отче. Уверен, ты почти моими же словами думаешь.
  Он отклонился назад, позвал в глубину правого крыла галереи:
  - Боривит! Венд!
  Затем порывисто высвободился из кресла. Подойдя к поставцу с ворохом челобитных, быстро просмотрел и отложил в сторону несколько листков:
  - Эти - прежде прочих. Боривит, у кресла моего встань, сядешь после. Венд, сюда поди - за писаря будешь. А ты, Избор, с нами ступай.
  Повернулся лицом к народу, вознес руку:
  - По слову моему правом воли княжьей наделяется на время малое старший сын мой, княжич Боривит. Законы державные и Уложения Государевы знаемы им как бы не лучше меня самого - ведаете о том.
  В толпе облегченно завздыхали, заулыбались уважительно. Напряжение ощутимо упало.
  - Княжья доля - не всегда княжья воля. И о том такоже ведаете, люди добрые.
  Поднявшись с места, отец Варнава последовал за за князем Стерхом. Брат Иов молча указал Кириллу на двери. За их спинами раздался зычный голос сотника:
  - Княжий суд!
  
  ***
  
  - Начинай сказывать, Избор.
  - Что сказывать, княже?
  - Правду. Откуда грамотка подметная взялась?
  - Так вечор мы же вместе с тобою, княже, все челобитные предварительно просматривали - не было ж ее!
  - До утра где бумаги пребывали? - спросил отец Варнава.
  - Да здесь же, в светелке моей. В этой вот самой скрыне... - писарь кивнул в угол.
  Отец Варнава оглядел темного дерева сундук, окованный прихотливым железным узором:
  - А замок где?
  - Нету. Не запираю я скрыню никогда, нужды не случалось. Да и наказа княжьего.
  - Светлица запирается?
  - Только на засовы. Снаружи да изнутри.
  Настоятель перевел взгляд на князя Стерха.
  - Ратники при вратах, ратники у всех входов в палаты, - ответил он с некоторым стеснением, дернув щекой, - а ночью еще и дозор надворный. Всегда хватало.
  - Так... После того, как князь ушел, покидал ли светлицу?
  - Да.
  - Куда ходил?
  Писарь опустил голову, побагровел и замолчал. В наступившей тишине со двора донеслось молодым, но старающимся звучать солидно, голосом:
  - ...Однако в завещании своем оный Володимер ни самого Боряту, ни жёнку его отнюдь не упоминает...
  - Куда ходил? - чуть медленнее и громче повторил князь Стерх вслед за настоятелем. - Ответствуй!
  - В девичью. Песен послушать... - втягивая голову в плечи, еле слышно выдавил из себя Избор. - Прости, княже.
  Князь хмыкнул и провел по усам ладонью, стирая невольную усмешку:
   - Воистину, было что скрывать. И постыдно, и едва ли не подсудно. А я-то уж начал думать... Когда уходил и возвращался - никого возле двери либо поблизости не приметил?
  - Нет.
  - Это кто-то из своих, княже, - сказал отец Варнава. - Почти всегда оказывается кто-то из своих.
  Подумав мгновение, князь Стерх распахнул дверь и крикнул в нее:
  - Гордея ко мне!
  Завершил уже обычным голосом:
  - Всех же наверх, в гридницу попрошу - внизу, пожалуй, тесновато будет.
  
  ***
  
  Отец Варнава коснулся рукава княжьего кафтана, спросил негромко:
  - Семья-то твоя здесь зачем, княже?
  - А ты, отче, и сам ответ знаешь. Гордей! Все ли собраны?
  - Княжичи Боривит и Венд на суде по слову твоему, Братша с Поликарпом только третьего дня воротятся, Радоша-кормилица у дочери на выселках втору седмицу гостюет да Марфа-пряха рожать наладилась.
  - Вот и ладно. Теперь да слушает каждый. Сегодня на суде моем обнаружилась грамота подметная - вот она...
  Князь Стерх высоко поднял сжатую в кулаке бумагу и оглядел собравшихся:
  - В ней же угрозы предерзостные двум князьям сразу: мне и молодому князю Ягдару-Кириллу. Мыслю, крепко мы задели кого-то, коль решился он на такое. Как бы нынче "Слово и дело Государево" возглашать не довелось. Все ли разумеют полною мерою, что именно произошло?
  Он опять обвел гридницу давящим взглядом:
  - А коли так, то выйди по доброй воле тот, кто тайно подбросил ее писарю Избору. Даю свое княжье обещание, что по дознании отпущу тебя с миром, будто и не было ничего.
  Головы стали молча опускаться одна за другой в полной тишине.
  - Добро. Тогда поведаю вам нечто о князе Ягдаре - возможно, не все слыхали о нем сие. А имеет он дар дивный помыслы наши потаенные зреть. И сейчас каждый из вас к нему на испытание подойдет. Каждый! Я же еще раз повторю сугубо: кто по доброй воле повинится, на том свое княжье слово сдержу.
  Он сложил руки на груди и отвернулся к окну.
  Тонкий вой внезапно вонзился в уши - Кирилл вздрогнул от неожиданности.
  Дебелая девица, оттолкнув своих сотоварок, взмахнула руками и ничком обрушилась на пол. Изнутри высоких поставов в межоконных проемах стеклянными и фарфоровыми голосами отозвалась посуда.
  - Князюшко-батюшко ты мой родненьки-и-ий! Прости меня, дуру полную, гадину подлую-у-у!
  Князь Стерх порывисто шагнул ей навстречу. Девка, подвывая, резво подобралась к нему на четвереньках, обеими руками ухватилась за алый сапог козловой кожи и прижала его к своей объемистой груди.
  - Эй, эй! А ну оставь! Немедля!
  Князь пошатнулся, неуклюже запрыгал на одной ноге.
  - Малуша, отпусти! - воскликнула княгиня, бросаясь на помощь мужу.
  - Встань. Живо. Да скулить перестань, - он отступил на шаг, оправляя сапог сердитым притопыванием. - Ты кто такова? Радимила, из твоих она, что ль?
  - Да, белошвея моя.
  - Припомнил я, княже, - подал голос писарь. - Когда вчера в девичьей близ дверей стоял да песни слушал, она мимо меня проскользнула, она самая.
  - Вот как. Сказывай, девица: от кого грамотка получена?
  - Ы-ы-ы... От мастера Фрола, гончара... Который из нижней слободы-ы-ы...
  - Гордей! Сей же час послать за ним. Стой! Сотнику Василию скажи: двух ратников конных.
  - Погоди, княже, - попросил отец Варнава.
  Он приблизился, в упор взглянул на Малушу:
  - Правду ли говоришь, девица?
  - Правду, отче, правду, - то Фрол был, Фрол! У-у-у, змей подколодный!
  - Вполне возможно, - кивнул игумен. Повернувшись и понизив голос, показал глазами: - Людей-то, пожалуй, уже можно отпускать, княже, - в любом случае это всё.
  Князь Стерх встрепенулся:
  - А ты, жено моя, домочадцы и все прочие люди добрые, с миром изыдите и простите князя своего, от него претерпевши!
  Настоятель поклонился вместе с Кириллом. Когда гридница опустела, он привлек его внимание и обратился к белошвее:
  - Ты сейчас, милая, глаза закрой да вспомни ясно, когда да каким образом этот мастер Фрол грамотку тебе передавал. Добро?
  - Ага, батюшко, ага...
  Девица старательно зажмурилась, задвигала большими, подрисованными углем бровями. Отец Варнава посторонился.
  Кирилл протянул навстречу ей раскрытую ладонь, одновременно опуская веки.
  Широкое румяное лицо с кудреватой бородкой и самоуверенной ухмылкой на нем выступило из тумана - дергаясь, расплываясь, будто бы норовя обратиться в какое-то другое. Щегольская шелковая рубаха меняла цвет с алого на зеленый, временами превращаясь в подобие веретища. Смутное пространство вокруг исторгало из себя пляшущие силуэты домов, тщетно пытающихся определиться в своем внешнем виде.
  - Лжет, - сказал Кирилл, открывая глаза. - Не Фрол то был, иной кто-то.
  - Ну, Малуша-белошвея, воля твоя, - сказал князь Стерх ровным голосом. - Гордей!
  - Ой, не надо, князюшко! Ой, не надо, родненький! - опять то ли завыла, то ли заскулила девка, со страхом косясь на Кирилла. - Вот теперь чистую правду скажу, правду истинную! То калика был, калика перехожий - он грамотку мне дал, он! И брать-то не хотела, князюшко, так вот и чувствовала душенька моя, что не надобно, да только вот...
  - Этот калика тебе некую мзду посулил - верно?
  Малуша затрясла головой и захлюпала носом:
  - Как и клялся, ровно полдюжины чеканчиков отсыпал, не соврал.
  - И коим образом да кому подбросить тоже он надоумил?
  - Выспрашивал долго - что да где, да как у князя, а я ему сама и присоветовала. Знала, что Избор вечерами в девичью повадлив.
  - А вот теперь не знаю, правду ли говорит, - вставил Кирилл. - Может, мне опять...
  - Думаю, это излишне, княже, - остановил его отец Варнава. - Я к своим годам тоже малую толику дара обрел ложь от истины отличать. А ты, девица, мастера Фрола почему или зачем оговорить хотела?
  Белошвея опять бросила испуганный взгляд на Кирилла, выдавила тихонько:
  - Так ведь это... Ладо он мой когдатошний... Прошлым летом за жену взять обещался, а после вроде как забыл о том. Бают, на красильщикову Ружицу глаз положил.
  - Вот как... - покачал головой князь Стерх. - Отомстить решила, под суд человека невинного подвести. Ну и гнусная же ты девка, Малуша. Плюнул бы, но только негоже в доме-то. Расчета не будет, тебе довольно Иудиных сребреников. Все твои. Час даю на сборы с прощаниями - и скатертью дорога. Поди прочь. Избор, притвори за нею да засов заложи.
  Он тяжело опустился на лавку у стены и задумался.
  - А как быть теперь с тем каликою перехожим? - с осторожностью спросил Кирилл. - Я же мог бы рассмотреть дотошно, каков он из себя. Да голос, да повадки.
  - И что? - безразлично проговорил князь Стерх. - Если он и вправду странник, то давно уж неведомо где. Как по мне - ряженый, да и то не суть важно. Где искать? Кому? Тебя на все четыре стороны враз отправить? И вовсе не посланник нам нужен, а тот, кто посылал его. Так не ищут, княже.
  - А как ищут?
  - Да малость по-другому... - как будто с неохотой ответил князь Стерх и попросил негромко:
  - Гордей, Избор, оставьте-ка нас с отцом Варнавою.
  Заметно поколебавшись, добавил мягко:
  - И тебя попрошу, княже Кирилле. По-отечески попрошу.
  
  ***
  
  У основания старой разлапистой липы за спинкою скамейки что-то зашуршало, заскреблось по коре. Они обернулись, вглядываясь в темноту.
  - Ёж, должно быть. Либо кто-то из котеек наших, - Держан махнул рукой, уселся поудобнее и спросил с откровенным любопытством:
  - Вот скажи, а каково оно: в душах чужих читать?
  Кирилл пожал плечами:
  - Не знаю. Я в душах не читаю. Это где-то здесь... - он неопределенно покрутил указательным пальцем над своей макушкой.
  - Всё равно здорово. Завидую я тебе, княже.
  Кирилл опять пожал плечами:
  - Чему тут завидовать? Неужто не ведаешь, что обретается временами в помыслах человечьих?
  - Ведаю, конечно. О других говорить не стану - не знаю, а о себе-то - да... Наверное, иногда обычным золотарем себя чувствуешь.
  - Обычным? Хе! Унижаешь достоинство княжеское, обидно. Куда выше бери - самим что ни на есть мастером-черпальщиком, во как!
  Держан гыгыкнул и прищурился:
  - А мои мысли видеть можешь?
  - Только если согласишься на это. Или, по крайности, затворяться не станешь. Да ты не бойся - я сам по себе ничего чужого не вижу и не слышу. Правда, чувствую кое-что, но и то изредка.
  - Я боюсь? Ну давай, скажи: о чем сейчас думаю?
  Кирилл замер на мгновение, опустил веки. Подняв их опять, демонстративно сложил пальцы в кулак и приблизил его к носу Держана:
  - А это что за диво такое, друже-княжиче?
  Держан захлопал глазами:
  - Ты чего?
  - Да того! Ты же меня спрашиваешь: "Прореки, друже-княже, что это за диво такое?" и притом кукиш показывешь мысленно. А вот я тебе кулак - въяве!
  Сверху послышался сдавленный смешок - князь и княжич задрали головы. Над ними в развилке широченной липовой ветви сидела на корточках хихикающая княжна Светава.
  - О! У нас тут мавка обнаружилась! - радостно завопил Держан, подхватываясь на ноги. - Мавка-лазутчица, да еще и матерущая-то какая - гляди, княже!
  И с тягучим тарконским выговором добавил зловеще:
  - Кирдык табé, древолазка! Чичас мы тя пымаем...
  Он подпрыгнул, ухватился за нижние ветки и принялся азартно трясти их:
  - Пособи, княже, не то ведь уйдет вражина лесная!
  Толстенная ветвь под княжною даже не шелохнулась. Однако Светава вдруг пошатнулась, пискнула испуганно и, шурша подолом по коре, ссыпалась вниз.
  Кирилл подставил руки, без особого труда поймав ее на подлёте:
  - Цела? Не повредилась?
  Светава сплела пальцы на шее Кирилла, улыбнулась застенчиво. С прерывистым вздохом прошептала:
  - Нет, напугалась только. Да и то не сильно. Спасибо тебе, княже, спаситель ты мой...
  По обеспокоенному вначале лицу Держана стала медленно расползаться ехидная ухмылка:
  - А отчего ж напугалась-то, сестрица? Вроде и прицелилась как следует, и даже подол не забыла придержать со тщанием. Да и князя поймала до чего ж ловко! То есть, я сказать хотел: князь тебя поймал - оно конешно...
  Светава неожиданно вырвалась из рук Кирилла. Затем поддернула длинную рубаху и изо всей силы наподдала ногой, норовя попасть брату пониже спины. Он ловко вильнул телом - сестрицын сапожок лягнул мимо.
  - Эй-эй! А ежели бы вдруг нога твоя из задницы вылетела? - закричал Держан озабоченно. - Ведь прямо вон в то окошко и угодила бы! А стеклышки-то веницейские, дорогущие - вот попало бы от отца-то!
  - Ну, братец, спасибо тебе!
  Светава фыркнула, как кошка, подхватила подол и умчалась в темноту.
  - Зря ты так... - сказал Кирилл с сожалением.
  
  Глава VIII
  
  - И огорчительно будет нам, княже, если ты уедешь, так и не повидавши толком нашей славной Белой Криницы. Да ты ешь, ешь! Угощайся поплотнее: обед, скорее всего, опять поздним будет, еще успеешь проголодаться... - князь Стерх поощрительно поводил ладонью над столом, щедро накрытым к завтраку.
  - Суд-то вчера поздно окончился, - сказал Кирилл, будто извиняясь. - Город до ночи, конечно, можно было бы наскоро оглядеть, так ведь, наверное, и люд с торжища разошелся, и лавки купеческие тоже позакрывались.
  Князь Стерх метнул быстрый взгляд на отца Варнаву:
  - Да и сегодня, пожалуй, лишь к вечеру управимся - опять недосуг будет. А зачем тебе, если не секрет, люди торговые понадобились?
  - Гостинчик привезти хотел, - сказал Кирилл, уточнив стесненно: - Маленький. Колечко или перстенек. Лучше бы, конечно, перстенек с бирюзою.
  - Блинков, блинков себе еще положи, княже! - радушно и поспешно предложила княгиня. - Пока горячие. Простынут - уж не так хороши будут. А с чем пожелаешь? Отец наш со старшими - с икоркою любят, с грибною зажаркою, а Держан - сладкими, со сметаною да медом.
  Кирилл рассердился на себя за то, что уточнение о перстеньке совсем ненужно сорвалось с его языка.
  - Ты краснеть-то погоди, княже. Дело твое - молодое, и пояснения нам не надобны, - князь Стерх подмигнул ему, согнутым пальцем оправив длинные седые усы. - Не всё мы с тех пор позабыть успели за древностию лет своих, далеко не всё... Купцов же, что самоцветами да серебром-златом торгуют, в Белой Кринице преизрядно обретается. И на торжище загляни, и по лавкам походи - подыщешь, что тебе по сердцу. Стало быть, поснедавши и отправляться можешь - верно говорю, отче Варнаво?
  Игумен кивнул в подтверждение княжьих слов.
  Кирилл обрадовался, но тут же и спохватился:
  - А как же суд, княже? Вдруг опять случится что-нибудь?
  - Вряд ли раз за разом письма подметные объявляться станут. А ежели иная надобность в тебе возникнет - гонцов пошлю, сыщут без промедления.
  Обращая взгляд на Кирилла, отец Варнава опять кивнул.
  Держан завозился на своем месте и даже тихонько покашлял, чтобы привлечь отцовское внимание:
  - А нельзя ли мне вместе со князем отправиться?
  - Тебе-то зачем? - с неожиданной холодностью спросил князь Стерх.
  - Ну... Вдвоем было бы веселее. Да и уедет он скоро.
  - Возможно, ты мне здесь понадобишься.
  - Раз уж князь Ягдар тут не больно надобен, то во мне нужда какая?
  Князь Стерх выпрямился, свел брови и положил обе руки на стол. Держан умолк, засопев обиженно.
  - А молочка кому еще? - тут же спросила княгиня.
  
  ***
  
  - Да не лети ты так! - попросил Кирилл, останавливаясь. - Дай хоть малость дух перевести.
  Брат Иов чуть заметно усмехнулся:
  - Объелся, княже?
  - Ну объелся - и что такого? Ты еще скажи свое любимое: "Чревоугодие - грех, а для воина вдобавок - глупость смертная".
  - Зачем? Сам ведь уже сказал. Если отдышался - идем дальше.
  - Зря князь Стерх Держана с нами не отпустил. А ты-то дорогу знаешь?
  - Я здесь впервые, как и ты, княже.
  Кирилл оторопело остановился.
  - Но мне Гордей растолковал подробно, - невозмутимо закончил инок.
  - Ага, - сказал Кирилл. - Тебе, я так разумею, уже давно пошутить хотелось, да все не выходило никак. А теперь вот получилось. Прими мои поздравления с первым блином!
  Брат Иов столь же невозмутимо поклонился в ответ.
  Улочка делала неожиданные повороты меж двух стен высоких и глухих заборов, иногда сильно походивших на крепостные палисады. Тяжелые ворота в них то были убраны в навершии своем сплетенными ветвями падуба и омелы, то увенчивались пятиконечными крестами. Стены эти, одними участками бревенчатые, другими - дощатые, временами прерывались, открывая дворики более скромного достатка, ограду которых знаменовали собой десяток-другой полузатопленных просторными лопухами кольев.
  За новым поворотом уже послышался далекий и невнятный шум людского скопления, по бокам дороги стали попадаться приткнувшиеся где попало телеги и возки. На них неторопливо прихлебывали чего-нибудь крепкого, крякали с одобрением, закусывали обстоятельно, переругивались с разными степенями вдохновения или совершенно безмятежно храпели утомленные ярмарочными трудами да искусами гости Белой Криницы.
  Торговая площадь распахнула свои радушные широкие объятья сразу же за остатками старых укреплений.
  - А вот квас, холоднай да пеннай! - надвигаясь со стороны, заорал на Кирилла с Иовом ражий детина о двух бочонках через плечо. - С ягодою да с хреном! В нос шибат - что твой кулак! Налетай, кто не дурак!
  Кирилл остановил квасника, с удовольствием выцедил полный жбанчик - чтобы острой кислинкой хоть немного снять ощущение тяжести в животе. Ну и подтвердить заодно, что дураком вовсе даже не является. Приглушил ладонью неизбежную - увы! - отрыжку, отозвавшуюся иголочными уколами в ноздрях, отер губы и удовлетворенно огляделся вокруг.
  Пестрое и бестолковое скопище ларей, рядов, лотков под навесами или просто под открытым небом рассекала из конца в конец пара длинных строений, расположенных рядом друг с другом на высоких цоколях из дикого камня. Заметив, что Кирилл обратил на них внимание, брат Иов пояснил:
  - Лавки избранных торговых людей Градской и Княжьей Гильдий. Вскладчину строились, но после того не слишком ладят меж собою. Их товары, конечно, дороже, нежели у лотошников, зато и получше. Если что, всё это также Гордей рассказал. Направимся туда?
  - Я бы для начала тут пригляделся.
  Инок молча кивнул. Затем выбросил руку в сторону, ухватив за шею верткого мужичонку, который ухитрился бесцеремонно протиснуться между ними и уже наладился было нырнуть в толпу.
  - Спасибо тебе, добрый человече, - сказал он негромко, разворачивая его лицом к себе. - Князь кошель свой обронил оплошно да потерять мог, если бы не ты.
  - Какой такой кошель? - взвился мужичонка. - Не ведаю я ни про ка... Уй-й-й! А ну пусти, не то...
  - Кожаный, - уточнил брат Иов, едва приметно сжимая один из пальцев на его шее.
  - Кэх-х-х... оэ... о... - оскаленный рот незадачливого воришки съехал на сторону, глаза полезли из орбит, а рука заскреблась за пазухой, судорожно выдергивая оттуда позвякивающий мешочек сыромятной кожи. - В-вот!.. На! На!
  Кирилл запоздало ухватился за обрезанные концы завязок на поясе:
  - Ах ты...
  Иов разжал пальцы, поклонился с благодарностью:
  - Храни тебя Господь, добрый человече!
  Мужичок, скособоченно держась за шею и заплетаясь ногами, кое-как поспешил затеряться среди народа.
  - Уж прости, княже: забыл поведать заранее о таковой возможности. Может, кошель пока у меня побудет?
  - Ага. И спасибо тебе, брат Иов. Но как же ты увидел-то?
  - Смотрел.
  - Ну да... Знаешь, давай все-таки к этим гильдейским лавкам двигаться помаленьку.
  У мясных рядов дорогу им перегородило плотное людское кольцо. Из глубины его доносились размеренные глухие удары, хеканье и повизгивание, сопровождаемые поощрительными выкриками зрителей.
  - Что там происходит? - полюбопытствовал Кирилл, повысив голос.
  Один из зевак обернулся и пояснил словоохотливо:
  - Колбасника бьют. Повадился, облуд эдакий, заместо мяса доброго пакость всяку в колбасу наталкивать. И совестили его прежде, и даже княжьим судом стращали, а он, вишь ты, опять да опять за свое. Терпение людское и лопнуло. Как по мне, даже припозднилось лопаться-то. Э! Ты, гляжу я, никак, сам княжьих кровей будешь - может, прикажешь прекратить?
  - Так ведь не ваш князь я. А ты что скажешь, брат Иов?
  - Вразумление - дело благое. Туда, княже, - вон той стороной обойдем. Вы же, люди добрые, продолжайте с усердием.
  Широкие многочисленные лестницы вели к открытым дверям лавок. В ближней из них показался хозяин, самолично провожавший уважаемого гостя. Почтительно и ненужно поддерживая его под локоток, он из вежества чинно спустился вместе с ним на пару-тройку ступеней.
  Их обогнали двое парней. Громыхая сапогами, взбежали где-то впереди наверх и скрылись за одною из дверей.
  Кирилл внезапно остановился. Опустив голову, прикоснулся кончиками пальцев к шраму на правом виске.
  - Что случилось? - тут же откликнулся Иов.
  - Н-не знаю. Неладное почувствовал. Страх, что ли? Не знаю.
  - Чего боишься?
  - Это не мой страх.
  Инок, подумав, проговорил как-то по-особому спокойно:
  - Послушай меня, княже. Сразу не входи никуда. Вначале просто вдоль пройдись не спеша. Будто прогуливаешься да осматриваешься. Я за тобою на малом отдалении последую.
  Кирилл кивнул и, ухарски подбоченясь, с вальяжной неторопливостью зашагал вперед. Временами он останавливался, горделиво откидывал голову, явно подражая кому-то. Оттопыривал нижнюю губу, оценивающе прищуривался на гостеприимно распахнутые двери.
  - Да, примерно так... - почти беззвучно произнес наблюдавший за этим Иов.
  В открытых проемах начали появляться лица сидельцев, а то и самих хозяев.
  - Ищешь чего, человече любезный? - не утерпел кто-то. - Может, у нас найдешь?
  На это немедленно и ревниво откликнулись другие:
  - К нам милости просим!
  - А у нас - так и получше прочих будет!
  Кирилл выбрал наугад одну из лестниц, всё с той же кичливостью стал подниматься по ступеням. Скрывшись за створкою распахнутой двери, он уже не видел, как напряженно следивший за ним хозяин соседней лавки принялся быстро изображать что-то руками высокому человеку в коричневой чуге на крыльце напротив. Тот в ответ проделал ладонью у горла резкое движение непонятного значения и отвернулся.
  - Ух ты... - с тихим восторгом прошептал Кирилл, войдя и осматриваясь вокруг. Вся его спесь с чужого плеча тут же улетучилась неведомо куда. Стены лавки мерцали глазками самоцветов, витым золотом да резным серебром. Их тусклое свечение перечеркивали во всех направлениях длинные холодные блики благородной стали.
  - Оно тут вот что: белым оружием мы торгуем, - пояснил хозяин, будто опасаясь, что посетитель может невзначай проглядеть назначение лавки. - Да не простым, а что называется, для достойной руки. Ты, гостюшко дорогой, княжич или князь будешь?
  - Князь... - он осторожно снял со стены германский фламберг с пламевидным клинком, полюбовался затейливыми извивами позолоченной гарды и примерился в ухвате.
  - Пожалуй, этот для тебя тяжеловат окажется, княже, - заметил хозяин, вроде как извиняясь.
  - Знаю. Отец иногда заставлял с двуручником упражняться, да еще и одной рукою. Говорил: это тебе на вырост, - Кирилл вздохнул, возвращая меч на прежнее место. - Я так, вспомнилось просто...
  - Тогда, может, акинак опробуешь? Как раз в твою меру - и глянь, какова работа! Или гладиус новоримский. Что скажешь: хорош? А это - наших мастеров, вилецких. В добром бою получше иных иноземных будет. Красавец!
  - У меня почти такой же.
  - Ножи ратные да охотничьи, ханджары магрибские, тесаки тарконские не пожелаешь ли хоть глазом окинуть?
  Брат Иов коснулся плеча торговца, наклонил голову:
  - Ты прости нас, хозяин, - мы на время малое выйдем со князем.
  Кирилл с сожалением оторвался от рассматривания богато изукрашенной горянской камы, отложил ее в сторону и последовал к выходу.
  - Ну как? - спросил инок, почти не двигая губами.
  - Ты о чем это?
  - Почуял ли сейчас то же, что и прежде? - уточнил брат Иов столь же тихо и терпеливо.
  - Нет.
  - Для себя что-нибудь приглядел?
  - Да, но не для себя. Мне вдруг в голову пришло княжичу Держану подарок сделать.
  - Дело доброе. Держи свой кошель, а я здесь подожду.
  Кирилл расплатился за отложенный кинжал восточной работы, сообщив хозяину:
  - Еще собираюсь к прикрасам девичьим прицениться. Мне бы перстенек серебряный с бирюзою. Не подскажешь ли, у кого найти смогу?
  - Оно тут вот что: я среди здешних торговых людей, можно сказать, совсем еще новик. И ежели по правде... - купец явно собирался добавить что-то еще, но оборвал себя и только развел руками.
  У дверей соседней лавки подпирали косяки двое парней с видом "а шел бы ты и дальше своей дорогой, человече добрый!" Кирилл вспомнил, что это именно они давеча обогнали его с Иовом. За их спинами появлялось изнутри и снова пряталось в глубине круглое хозяйское лицо с бегающими глазами.
  - Иов, я опять это почувствовал - тот же страх, - тревожно отметил Кирилл. - Здесь и еще где-то рядом.
  Внезапно выскочив наружу, купец заметался на помосте, завопил с надрывом и тоской:
  - Игнатий, Игнатий! А ведь он теперь ко мне направился, ко мне! Что же делать-то?
  Инок тут же остановился, заслонив Кирилла.
  Высокий человек в коричневой чуге молчаливо наблюдал за происходящим с противоположного крыльца. Услышав обращенные к нему слова, он плюнул от души, яростно топнул ногой и заорал в ответ:
  - Что делать? Для начала на языке своем поганом удавись, выпороток бздливый! Вот же послал Господь споборничков...
  После чего быстро сбежал вниз. Оглядываясь по сторонам и продолжая бормотать под нос: "Ну дуботолк... Ну межеумок... И я хорош: доверился, как распоследний...", стал злыми рывками распутывать коновязь мышастого жеребца под седлом.
  - Бежишь? Ну беги, беги! - продолжал голосить первый. - Только если что - я один тонуть не стану! Всех за собою потащу, так и знай!
  Высокий вскочил в седло, уже оттуда еще раз плюнул и с места взял галоп - встречные поспешно шарахнулись в стороны.
  - А-а-а! Да пропади оно всё пропадом! - заверещал купец поразительно тонким голосом. - Бей собак Стерховых, ребята! Смертным боем бей!
  Он отступил в глубину помещения, захлопнул дверь и загремел засовами. Его гвардейцы с деланой ленцой отлепились от косяков. Поигрывая плечами, двинулись вниз.
  Пространство перед лавками стало быстро пустеть. Из оставшихся зевак - либо особо охочих до дармовых зрелищ, либо совсем уж рисковых - одни вскарабкались для выгодного обзора на ближайшие лестницы, другие схоронились под ними. А еще четверо, так и не убравшиеся от греха подальше, вдруг разделились по двое да начали потихоньку подбираться слева и справа. Кирилл вытащил из ножен купленый кинжал, прижал его к бедру.
  - Оставь, княже, - попросил Иов. - Не надо кровь проливать.
  - Дело говоришь, иноче! - оскалился один из парней. - Брось ножик, малец.
  - Мне брось, - добавил другой. - Ножик-то славный.
  Они расступились, чтобы не мешать друг дружке, слаженно выхватили из-за голенищ засапожники и рванулись вперед.
  Инок взмыл в стремительном прыжке, промелькнул размытым росчерком в просвете между нападавшими. Приземлившись на согнутые ноги за их спинами, в мгновение ока развернулся всем корпусом к ним и Кириллу. Полы подрясника метнулись черной вспышкой, с резким звуком вспороли воздух. Купеческие гвардейцы разом остановились. Выронили из рук ножи, медленно склонились перед молодым князем в совместном низком поклоне и повалились к его ногам. А он вдруг расслышал крики "поберегись!" да нарастающий конский топот. Сквозь разбегающийся с дороги люд навстречу ему неслись белый аргамак князя Стерха и вороной карабаир сотника Василия. За ними следовали около двух десятков ратных всадников, один из которых держал в заводу гнедого конька Кирилла, а другой - чубарого брата Иова.
  Оставшаяся четверка защитников торговли передумала завершать свой маневр окружения и бросилась врассыпную.
  - Все ли ладно? - прокричал князь Стерх, осаживая коня.
  - У меня - да, - сказал Кирилл. - Только этот, как его... купец Игнатий сбежал.
  - Полагаю, и многие, ему подобные, в бега такоже наладились. Но никто никуда не денется - на всех дорогах заставы с ночи. Брат Иов, что-то еще?
  - С перстеньком разобраться не успели, княже.
  - С каким перстеньком?
  - Серебряным, с бирюзою. Князь Ягдар так и не купил его.
  - Ах да. Ну, такую-то беду, как говорится...
  - Я сейчас, я скоренько! - забеспокоился Кирилл.
  - Не суетись, княже, - ладонь князя Стерха приподнялась, останавливая по-отечески. Он выпрямился в седле, повел головою окрест. Рокочущий голос властно заполнил окружающее пространство:
  - Слушайте, люди торговые! Надобен перстенек для девичьей руки! Серебряный, с бирюзою! Явите милость ко гостю моему - да так, чтобы выбор добрый был у него! Сами же подбирайте не в спешке - нам обоим не побыстрее желается, а получше! Уразумели? Тогда да поможет вам Велес!
  Наклонившись с коня к Кириллу, спросил уже потише:
  - И как оно - небось, натерпелся страху, княже?
  - Сказать по правде, лишь под конец, да и то самую малость: при мне же брат Иов пребывал неотлучно.
  - Не только он. И впереди вас, и позади все время люди мои шли, горожанами да крестьянами ряженные - сотник Василий лучших отобрал. Случись что посерьезнее - пособили бы... - он поочередно указал на зевак, которые уже успели спуститься с окрестных лестниц, выбраться из-под них и приблизиться с обеих сторон. - Да и я прибыть намеревался заранее. В должное время. За то, что мы с отцом Варнавою неких замыслов наших тебе сразу не открыли, обиды на нас не держишь ли?
  Князь Стерх раздвинул усы короткой улыбкой, оставляя глаза серьезными.
  - Нет, княже, - твердо и не раздумывая ответил Кирилл. - Не маленький, разумею, что в делах подобных так и должно быть.
  - Вот и ладно. Василий! Гляди - эти двое уже начинают в себя приходить. Под запор обоих. Сам решай, кого отрядить с ними.
  И добавил, уважительно обратясь к иноку:
  - Всегда немало удивлялся я вашему искусству, брат Иов. Издали успел увидеть да восхититься и твоим мастерством. Честь тебе!
  Инок молча поклонился в ответ.
  - Княже, - подал голос Кирилл, - их хозяин в лавке затворился, а еще четверо таких же, как и эти двое, успели удрать.
  - Не беспокойся, я приметил. Но об этом позже - гляди, уже несут...
  От дальних лавок, бережно прижимая к животам низкие дощатые короба, к ним спешили купцы. По одной из ближних лестниц осторожно, но довольно проворно затопал вниз хозяин с густо позвякивающей грудой серебра на серебряном же подносе. Оплошно оступившись при последней ступеньке, он еще успел сделать в своем неостановимом падении несколько семенящих шажков. Руки непроизвольно взметнулись, выбрасывая перед собою всю драгоценную ношу, а сам торговец с коротким кряканьем грянулся оземь. От летящего подноса Кирилл без труда уклонился, но широкий выплеск серебряных перстеньков просто окатил его с головы до ног. Один из них угодил в отворот рубахи и провалился за пазуху.
  - Вроде бы рановато еще, - заметил князь Стерх, усмехнувшись. - Как это там на свадьбах приговаривают: "Сыплю, сыплю серебро, чтоб в семье было добро" - так что ли?
  Княжья шутка, разумеется, показалась очень смешной трем подоспевшим торгашам. Поэтому они немедленно и с надлежащим по чину подобострастием захихикали, не отказывая себе в удовольствии полупрезрительно поглядывать на своего же незадачливого собрата. Охающий да причитающий бедолага проворно перебрался на четвереньки, принялся поспешно собирать просыпанное.
  Кирилл выудил из-за пазухи перстенек, оглядел придирчиво со всех сторон и весело обратился к нему:
  - Ну, коль уж ты сам меня выбрал, то и я не буду против! Эй, хозяин, сколько просишь за него?
  Лица конкурентов, разом лишившись прежних выражений, либо вытянулись, либо перекосились. Обладатели их заторопились наперебой:
  - Княже, погоди, так ведь и куда получше подыскать можно!
  - Не спеши, княже, - глянь-ка мой товар, не обидь!
  - А у меня одного черненое серебро из самого тебе Бела Города Тирасского имеется!
  - Подарок это, княже, подарок! - громко перебил их хозяин, успевший тем временем и вернуть обратно на поднос свое добро, и наспех отряхнуться. - Как дорогому гостю нашего дорогого князюшки, нашего рóдного батюшки. Так-то оно оченно даже ладно и складно будет.
  Проговаривая это, он со сноровистой угодливостью поклонился в сторону князя Стерха.
  - Нет, - сказал Кирилл, теряя улыбку. - Так будет вовсе не ладно и совсем не складно. А я вопрос свой повторю: сколько просишь за него?
  Торговец попытался обрести хоть какую-то поддержку во взгляде своего князюшки. По-видимому, найдя там что-то совсем иное, проговорил поспешно:
  - Два чеканчика сереб... Один, я хотел сказать, всего лишь один!
  - Значит, три - верно ли я расслышал? - с непреклонностью переспросил Кирилл, отсчитывая монеты. - Экая дороговизна у вас, да что уж тут поделаешь. И спасибо тебе: угодил, почтеннейший.
  Коротким кивком и взмахом руки князь Стерх отправил купцов восвояси:
  - А теперь вернемся к прежнему разговору, княже. Тем четверым, которые, как ты говоришь, успели удрать, сделать это было позволено мною. Надобно, чтобы они новости о случившемся в кое-какие места донесли. Мыслю, кроме них могли сыскаться и другие вестники, которых ни ты, ни я не приметили. Но это такоже мне на руку. Так что спешить нам незачем - пусть успеют. Где, ты говоришь, хозяин-то затворился?
  Кирилл указал.
  - Василий! Ну-ка напомни, чья лавка?
  - Торгового человека Твердяты-Никона, Княжья Гильдия.
  - Я так и думал. Оставь людей, пускай поначалу увещевают открыть добром. Не получится - высаживать двери. После того, как мы отъедем.
  Между тем у дальних крылечек отмечалось явное оживление.
  Купеческий люд покидал насиженные места в недрах своих сокровищниц, помаленьку подтягиваясь поближе к недавно посещенной Кириллом оружейной лавке. Хозяин ее вдохновенно и неразборчиво вещал о чем-то с верхней площадки. Временами для пущей убедительности он еще и перегибался через перила в разные стороны, подкрепляя воздействие своих слов решительными жестами правой ладони. Кирилл мимоходом отметил, что его нынешнее поведение несколько не вязалось с его же давешней робостью. Оратору вразнобой отвечали различными по интонациям возгласами, издалека одинаково невразумительными.
  Завершив свою речь и спустившись вниз, он ненадолго затерялся среди скопления соратников. Вскоре опять появился наружу, твердым шагом направился в сторону князя Стерха с Кириллом. В руках торговца уже образовался бумажный лист, несомый с определенной важностью и даже торжественностью. Скопление соратников не слишком охотно стронулось вослед.
  - Так-так... - проговорил исподволь наблюдавший за всем этим князь Стерх.
  Торговая делегация приблизилась. Вернее, основная масса предпочла остановиться на подходе, а приблизился только один хозяин оружейной лавки. Судя по его виду, он опять вернулся к своей былой нерешительности. Бумажный лист беспокойно задвигался, зашелестел в дрожащих пальцах:
  - С челобитною мы к тебе, княже...
  - Я вижу, - немедленно ответил князь Стерх, не позволяя вступительной паузе обрести должной драматической весомости. - И слушаю.
  - Оно тут вот что... Человек я в ваших местах, можно сказать, совсем еще новый. Однако устроений старых: к неправде всякой с самых малых лет отнюдь не приучен...
  - За что сердечное спасибо всем учителям твоим, добрый человече торговый, - ровным голосом произнес князь Стерх. - Не стесняйся к сути переходить.
  - Ну да, к сути... - торговец поспешно выставил бумагу вперед и потыкал в нее пальцем: - Тут вот оно всё как есть прописано мною со товарищи единомысленны: и про ночные подвозы да увозы чего-то потаенного, и про двойные книги записные, и про сговоры по ценам, и прочее такое, чего ни одна честная торговая душа не приемлет. Там такоже и самих событчиков имена имеются, и подписи наши - как есть всех свидетелей гильдейских. Многим не по сердцу дела таковые, не должно всё это непотребство дальше продолжаться.
  - Я здесь едва успел объявиться, а вы уж и челобитную составили. Завидное проворство, молодцы!
  - Э... Так оно тут вот что, княже: челобитная-то загодя составлена была. Только случая ждали.
  - Случая, говоришь... Со вчерашнего дня на подворье моем княжий суд идет, такоже загодя объявленный. Как и всегда. Отчего ж на него бумага сия не подавалась?
  Хозяин оружейной лавки извинительно кашлянул, понизил голос:
  - Оно тут вот что еще: некоторы дела нашими силами доказать возможности нет, хоть многие и ведают, что правда то, а некоторы не для челобитной. На суде-то ведь всё оно - во всеуслышание. Рано пока так-то...
  - Разумею.
  - К тому ж, лишь только слух до нас дошел, что сюда вскорости дознаватель-чудодей прибудет... - он с большим почтением поклонился в сторону Кирилла, теперь почему-то избегая смотреть на него прямо. - Уж не обессудь, юный княже: не сразу признал, что это ты и есть... Так вот: лишь только слух сей до нас дошел, порешили мы ждать, как всё оно в таком случае обернется, а уж тогда...
  - Погоди, погоди! Выходит, о его прибытии вы знали заранее? Не поведаешь ли, кто сообщил вам о том?
  - И ты, княже, такоже не обессудь: не припомню, кто был наипервейшим вестником. И наши, Градские гильдейские, и Княжьи - все как-то враз про то заговорили. Да, именно все и как-то враз. А было оно пяток дней тому, в точности так.
  Князь Стерх встретился взглядами с Кириллом:
  - Вы еще и в путь не собирались... Любопытно.
  Кирилл машинально и ненужно кивнул в ответ.
  - Вот что, добрый человече: прости, что до сих пор об имени твоем спросить не удосужился.
  - Савва я, княже. Ой... Бажен-Савватий, Градская Гильдия. А мне да чтоб тебя, князя своего прощать - это ж как-то... Это ж оно вовсе не то...
  - Челобитная ваша принимается, Градской Гильдии торговый человек Бажен-Савватий. Всех гильдейских, включая заявителей, для начала ждут допросы. Тебе особно, я так разумею, бояться нечего. А вы, люди торговые, - повысил голос князь Стерх, обращаясь к застывшей в молчании депутации, - я уверен, всё хорошо расслышали, посему повторяться не стану. Прочим перескажете после. Начинайте думать, как все вы вместе дальше жить будете. Пределов города никому не покидать до отдельного о том распоряжения моего.
  Он властно взмахнул рукой, отчего небольшая толпа пошла волнами поясных поклонов и задвигалась в обратном направлении, быстро рассасываясь по пути.
  - Мы же с тобою, княже, ко главному делу перейдем.
  Кирилл поневоле выпрямился.
   - Какая именно помощь от тебя понадобится, заранее сказать не смогу, сам еще не знаю. Но даже простое присутствие твое необходимо мне позарез. Не возражаешь?
  - Нет, княже, - коротко ответил Кирилл, чувствуя, что именно сейчас будут излишними и многословные ответы, и уточняющие вопросы.
  - Тогда в путь. Василий! Ты со своими ближниками - впереди нас, прочие - позади. По коням!
  К Кириллу с братом Иовом подвели их коней, до этого пребывавших в заводу у ратников. Сотник Василий дождался, пока все окажутся в седлах и басовито прогудел:
  - Шаго-о-ом!
  При выезде с рыночной площади почти наперерез всадникам вышел человек. Он пропустил мимо себя пятерку сотника Василия, поднял руку. Когда взгляд князя Стерха остановился на нем, неспешно опустил веки и голову.
  - Вот и ладно... - неопределенно проговорил самому себе князь Стерх, ответно приподнимая ладонь для подтверждения увиденного.
  
  Глава IX
  
  Кирилл обратил внимание, что на улице, по которой они продвигались, многие дома были возведены и благоустроены либо на германский, либо на новоримский лад. Утопавшие в густой зелени белокаменные, кирпичные и фахверковые фасады не прятались за высокими глухими заборами. От проезжей части их отделяли всего лишь разного рода невысокие оградки, оплетенные вьющимися цветами, аккуратно подстриженные полоски кустов самшита или же просто небольшие, со тщанием выкошенные лужайки.
  - Красиво тут, - отметил Кирилл не из одной лишь вежливости: ему действительно понравился этот уголок Белой Криницы. - До чего ж уютное местечко!
  - Так ведь люди-то какие здесь обитают... - с непонятным значением отозвался князь Стерх. - Скажи-ка, княже, ведомо ли тебе, что есть такое торговая Государева Гильдия?
  - Краем уха слыхал, конечно же. Подробнее узнавать как-то не случалось ни нужды, ни интереса, - с некоторым простодушием ответил Кирилл, надеясь получить развернутые пояснения, а через них получше уяснить для себя цель данного визита. Не удержавшись, добавил:
  - Если честно, даже мне в таких богатейших лавках, каковые у них, понятное дело, имеются, никогда еще бывать не приходилось.
  Висячие усы князя Стерха раздвинулись улыбкой:
  - Богатейшие лавки у купцов из Государевой Гильдии действительно имеются, хотя далеко не всем они надобны. Основная торговля прямиком со складов да мест добычи оптом идет. Лес, кожи, меха, хлеб, металлы, земляное масло и прочая, и прочая, и прочая - десятками тысяч единиц, модиев, кантаров, возов да иных крупных мер. А у многих гильдейских еще и Государевы жалованные грамоты на торговлю с иными державами наличествуют. Представляешь теперь, что это за люди такие? И к кое-кому у меня давно уж вопросы накопились. Серьезные вопросы.
  - Но если так, то они ведь могут и в бега податься. Как тот купец Игнатий давеча... - Кирилл мотнул головой куда-то назад. - Лови их потом.
  - От таких богатств, как у них, в бега подаются крайне редко и неохотно. Это ведь не какие-нибудь Градские или даже Княжьи гильдейцы с их торговыми оборотами да "жировыми запасами". К тому же у некоторых имена родовые уж больно известны да прославленны. Тут ведь и честь Рода - далеко не последнее дело. Мне же особо надобны двое. Они сейчас в домах своих, чему я давеча подтверждение получил.
  Кирилл вспомнил человека, встреченного на выезде с торговой площади и кивнул.
  - А мы, почитай, прибыли, - добавил князь Стерх, указывая на стоявший боковым фасадом к ним трехъярусный кирпичный дом на перекрестке. Выстроен он был почему-то на манер небольшого замка в неопределенном стиле - отчасти во франкском, отчасти в германском. - Сейчас только за угол ко главному входу свернем...
  При этих словах из-за только что упомянугого угла появился короткобородый человек возрастом чуть помоложе самого князя Стерха, пониже ростом и полнее телом. Правое плечо его багряного купеческого кафтана было украшено золотым шитьем; некоторые завитки прихотливого узора спускались на грудь. Кирилл мельком подумал, что это, скорее всего, и есть знак Государевой Гильдии.
  С каким-то угрюмым безразличием миновав сотника Василия с его ближниками, человек вразвалку приблизился ко князю Стерху.
  - К тебе я, княже... - обронил он пустым голосом.
  - Слушаю тебя, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха.
  - Ишь ты. Прямо-таки титулуешь меня: полным именованием да еще и со званием. Разумею, что не просто так, разумею... Веришь ли, нет ли, княже, а ведь я всегда уверен был, что всё оно рано или поздно окончится.
  - Правда твоя. Всё на этом свете имеет окончание свое. Слушаю дальше.
  Купец вздохнул. Взгляд из-под тяжелых век переместился на Кирилла, остановился на лице:
  - А это, надо полагать, он и есть.
  - Да, это он и есть - князь Ягдар-Кирилл, новый владетель Гуровский и Белецкий.
  - Прости, юный княже, и в мыслях не было оскорбить тебя непочтением. О другом я...
  Кирилл молча склонил голову.
  - Мне сейчас куда - на суд княжий, что нынче идет, или сразу в темницу?
  - Отчего это ты, добрый человече торговый, столь же сразу о суде да темнице речи завел? Ведь изучил дотошно за многие годы все нравы и обычаи мои. Вначале простая беседа, потом следствие и только в конце всё прочее. И в дом не желаешь зазвать, просто избегаешь того. Поэтому и навстречу нам вышел. За угол. Лицо-то не опускай! - повысил голос князь Стерх. - Я, когда с человеком говорю, люблю глаза его видеть.
  Тяжелые веки купца поднялись опять:
  - Каковы есть беседы с тобою, княже, мне самому давно известно. А вот каковыми они бывают с ним... - он мотнул головой в сторону Кирилла и поспешил добавить: - Со князем Ягдаром, о том мне серьезнейшие люди успели сообщить. Не желаю я таковых бесед в доме своем, позору не желаю. О всех делах моих, что твоему вéдению подлежат, и расскажу доподлинно, и на бумаге изложу в подробностях малейших. В том даю свое твердое слово купеческое. Но пусть будет так, чтобы дознание происходило лишь при тебе одном, княже. Не при нем... не при князе Ягдаре. Ко мне нынче и дети старшие с женами да мужьями в гости съехались, и младшие такоже все здесь. Мы вот сейчас тут стоим, а изо всех окон, что на эту сторону выходят (он коротко указал рукой), на нас десятки глаз украдкою глядят. Меня среди домашних и приходских почитают человеком достойным, правил самых строгих да честных. И вдруг всем поголовно, вплоть до распоследнего слуги открыто будет, что отец их, муж, хозяин и опора верная... Нет! Еще раз повторю: не желаю я такого позора! Хоть режь меня, а в дом не впущу, костьми лягу!
  Речь его, вначале звучавшая вполголоса и довольно сдержанно, постепенно становилась всё более громкой и сумбурной, к концу своему перейдя почти что в крик. А на лице князя Стерха выражение некоторого непонимания столь же постепенно заменялось растущим удивлением. Седые брови сошлись над переносицей:
  - Постой-ка, торговый человек Дан-Варфоломей! Пожалуй, я начинаю догадываться кое о чем. Яви милость, поведай мне - только теперь опять, как и вначале, с толком да с расстановкой, - что именно эти твои серьезнейшие люди говорили о способах дознания князя Ягдара. И очень постарайся быть точным при том.
  Годы и богатый жизненный опыт Государева гильдейца помогли ему быстро вернуться в прежнее состояние:
  - Да, княже. Прости... Точных слов передать не возьмусь, не смог запомнить их, будучи потрясен до самых основ своих. Но за общий смысл ручаюсь... - голос его сделался еще более отстраненным. - Говорено же было, что князь Ягдар-де имеет дар видеть ясно всё соделанное любым человеком: что в настоящем, что в прошлом; все его грехи - явные, тайные и забытые, даже все помыслы потаенные: самые постыдные, самые гнусные. А после являет сего человека, вывернутого наизнанку, на всеобщий глум и поношение. И всё сокровенное знание о нем в готовом виде в разумы окружающих внедряет. Вот так. Теперь сам скажи, княже: кому захочется итог жизни своей видеть таковым?
  Он сглотнул, заговорил глуше и с явным трудом:
  - Мне проще и легче перед тобою покаяться. Только от всего сердца попрошу: пусть не дойдет ни до кого из домашних моих сказанное сейчас... Слабый я человек... У меня, у доброго семьянина, имеется на тайном содержании одинокая вдова молодая. Скажешь: блуд? И оно горькою правдою будет. Однако тут и нечто иное есть, о чем в жизни моей доселе не ведал я. Вот только теперь, на склоне лет открылось мне, что это такое: душами соединиться. Жена же моя, пред Богом и людьми венчанная...
  - И вновь остановись, человече! - оборвал гильдейца князь Стерх. - Ты не на исповеди во храме своем, а я не священник ваш. Нам со князем эта часть жизни твоей без надобности. Первое: слова о таковом бесчестном использовании князем Кириллом своего дивного дара - ложь и клевета. Боле ничего не добавлю. Теперь другое: изложишь всё известное тебе о делах и торговых, и иных, нарушающих законы Доровы да Уложения Государевы, на бумаге. После дознание устное под запись последует, на него же призван будешь в свое время. Пределы Белой Криницы покидать воспрещаю. Передвигаться по самому городу и встречаться с кем пожелаешь волен свободно. Однако ведай, что под неявным надзором людей моих. Домашним, за нами во все глаза глядящим, разговор наш передашь по произволению своему. Эта тайна твоя для них тайною и останется. Особо замечу: в любом случае. Порукою в том и ответом на твое купеческое слово будет мое княжье слово. На сем пока что прощаюсь с тобою, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха. Василий! Следуем дальше, распорядись.
  Чувствуя себя очень неуютно, Кирилл тоже поклонился с седла - молча и довольно неуклюже. Какое-то время он еще продолжал ощущать спиною неотрывный взгляд Государева гильдейца. Не сдержавшись и обернувшись, сразу встретился с ним глазами. Купец как будто только этого и ждал: медленно положил поясной поклон, столь же медленно направился ко входу в дом.
  - Если желаешь что-то сказать - говори без стеснения, - обронил князь Стерх, - не держи в себе.
  - Да, княже. Об этой тайне его. Вроде бы эка невидаль, но до чего ж она гадкая и постыдная.
  - Говоришь, гадкая и постыдная... Не торопись с судом. До моих лет доживешь - вдруг обнаружишь, что называть что-либо добром или злом следует с осторожностью. С великой осторожностью.
  - Как же так, княже? Ведь грех-то в любом случае грехом и останется.
  - И это верно, и ты не спеши. Никогда не старайся с наскоку ни понять, ни определение дать. Погоди-ка...
  Князь Стерх привстал на стременах; поведя головою окрест, прислушался. Кирилл тоже расслышал нечто вроде отдаленных возгласов с причитаниями.
  - Василий! Это у него или где-то рядом?
  - Похоже, у него, княже.
   Со стороны, откуда доносились крики, навстречу всадникам торопился молодой крестьянин. Князь Стерх подождал, пока он приблизится, наклонился к нему с седла. Внимательно выслушав тихие быстрые речи, хмыкнул и подал знак следовать дальше. Кирилл даже не успел заметить, каким образом и в каком направлении исчез вестник.
  Ко входу, который находился в глубине выстроенного покоем особняка из белого мрамора вели два крыла крытой колоннады. Всё благоустройство внутреннего двора также являлось исключительно беломраморным. В самом центре располагался квадратный бассейн с фонтаном: усевшиеся по углам четыре лягушки - каждая размером с упитанную собаку - выпучив от натуги бельмастые глаза, с дружным журчанием извергали в него из разинутых пастей струи воды. У стен периметр был обильно уставлен громадными резными вазами в новоримском стиле, почти скрытыми под спадавшими из них пестрыми прядями вьющихся цветов.
  По крыльям колоннады и двору с воинственным уханьем носился совершенно голый человечек, потрясая вислыми бульдожьими щечками, объемистым животиком, тем, что находилось под ним и топором в руках. Визжащая прислуга, преимущественно женского полу, разбегалась на его пути, прячась за колоннами да вазами. Рослая статная матрона, обильно задрапированная верхними и нижними одеждами из дорогих синских тканей, стояла в открытом проеме дверей храмового размера. Всякий раз очередное агрессивное движение голого человечка сопровождалось всплесками ее воплей, перемежаемых довольно однообразными причитаниями.
  Частью дружинников сотник Василий перекрыл внутренний двор с улицы, оставшейся части указал на обе стороны от входа в палаты.
  - Сейчас, княже, попрошу вас с братом Иовом держаться чуть позади меня, - распорядился князь Стерх. Не обращая ни малейшего внимания на всё происходящее, он подъехал к причитающей женщине почти вплотную, осведомился ровным голосом:
  - Убава-Мелания, если память моя не подводит?
  Названная закивала, не переставая подвывать и делать малоосмысленные жесты в направлении суеты, которая продолжала хаотично перемещаться по всему внутреннему пространству.
  - Вопить перестань, - всё тем же голосом предложил князь Стерх. - Немедля.
  Означенная Убава-Мелания мгновенно умолкла; опять закивала, на этот раз еще более усердно.
  - Теперь ответствуй по-человечески: что случилось?
  - Муж мой...
  - Государевой Гильдии торговый человек Татимир, - тут же продолжил князь Стерх, безжалостно давя в зародыше, как и давеча на торжище, изысканную драматическую паузу.
  - Да, князюшко. Он это, он самый... - подняв на него глаза, поспешно добавила: - Из ума исступился намедни. Как есть из ума исступился. Да ты сам погляди, князюшко! Сам-то погляди! У-у-у...
  Она принялась тыкать пальцем куда-то за спину князя Стерха. Снова горестно завыла, только уже значительно тише и осторожнее, закачалась из стороны в сторону:
  - И как жить-то дальше буду-у-у... Горе-горькая я-а-а, сирота горемычная-а-а...
  Оказалось, что Государевой Гильдии торговый человек Татимир успел между тем бросить свой топор, взобраться на край бассейна и встать на нем, широко расставив ноги. К четырем весело журчащим струям присоединилась пятая - такая же прозрачная, но желтоватая цветом, с красиво поблескивающими на солнце золотистыми искорками.
  Князь Стерх поморщился, отвернулся от увиденного:
  - И давно он такой?
  - От самого утречка. Ни с того ни с сего началося.
  - Говоришь, от утречка и ни с того ни с сего. Понятно. За лекарем посылали?
  - Нет, князюшко. Тебя дожидалися.
  - Меня? - искренне удивился князь Стерх. - Но откуда ж вам было знать в точности, намеревался я сюда прибыть или нет?
  Купчиха испуганно охнула и запоздало прикрыла рот ладошкой.
  - И потом: чем же я-то болящему помочь смогу? Никогда прежде за собою лекарских талантов не примечал. Хотя с другой стороны, отчего бы и не попробовать - а вдруг?
  Тронув коня, он подъехал сзади к Государеву гильдейцу, продолжавшему наполнять бассейн с прежней сосредоточенностью, но ослабевающим напором. Скользнул рукою за голенище сапога, достал оттуда свернутую плеть. Одним взмахом расправив ее в воздухе, другим взмахом несильно перетянул купца поперек и пониже спины. Тот заверещал, изогнувшись и схватившись руками за мгновенно проступивший темно-розовый росчерк. Потерял равновесие, с шумом обрушился в воду.
  - Теперь слушай меня очень внимательно, Государевой Гильдии торговый человек Татимир, - сказал князь Стерх, лениво поигрывая плетью. - Извещен я, что сие скоморошье представление вовсе не от утречка началось, а лишь только после того, как покинул я дом хорошо ведомого тебе Государевой Гильдии торгового человека Дана-Варфоломея. Подтверди либо опровергни: действительно ли ведом тебе таковой? - повысил он голос.
  Уже успевший схорониться на корточках за бортом бассейна купец закивал столь же старательно, как и его супруга до этого. Что-то сипло заблеял в ответ, но поперхнувшись словами вкупе с попавшей в рот и теперь угодившей не в то горло смесью жидкостей, зашелся в надсадном кашле, побагровел. Залитые набежавшими слезами выпученные глаза его неотрывно и завороженно следовали за мерными покачиваниями плети в княжьей руке.
  - Впрочем, как же тебе-то да не ведать? - рассудительно продолжал князь Стерх. - Как-никак, одноделец твой. Можно сказать, побратим альбо даже молочный братец. Когда из купели сей выберешься, оботрешься да приоденешься, отправляйся к нему. Он тебя обо всём осведомит дотошнейшим образом, ибо я нынче повторять раз за разом одно и то же подустал изрядно. После совет станете держать, как вам обоим жить дальше. Уразумел? Встань, ответствуя князю своему! Поздно стыдиться-то!
  Купец поднялся из воды на трясущихся ногах, прикрывая обеими ладонями свой срам. Говоря по правде, это было излишним: нависавший живот надежно скрывал находящееся под ним.
  - Уразу... мел... Прости меня, княже, за это... за всё... Убоялся я. Смертным страхом убоялся...
  - Кого - меня или князя Ягдара?
  - Вас... обоих...
  - Лжешь. Никогда доселе я тебя в страх не повергал. А вот некие сведения от неких же людей о князе Ягдаре вполне могли довести до такового состояния. Отчего решил ты спрятаться за выдуманным безумием. Верно говорю?
  - Да, княже...
  - Вот и ладно. Позволяю опять присесть: пусть пострадавшее место хорошенько отмокнет, всё ж полегче станет, - сказал князь Стерх, сворачивая и возвращая плеть за голенище сапога. - Почтенная Убава-Мелания! А ведь ты права была: лекарское дело мне вполне по плечу оказалось. Не просто излечить удалось, а прямо-таки исцелить чудесным образом. Еще попрошу тебя - ибо супругу твоему сейчас не до прав и обязанностей главы дома, - распорядись, чтобы вынесли сюда малый столик со стольцом да толику листов бумаги с письменными принадлежностями. Мне вдруг на ум пришло несколько посланий составить.
  Хозяйка засуетилась, затопталась угодливо:
  - Дак как же так-то... Может, для того лучше в дом пожелаешь препожаловать, князюшко?
  - Нет. В дом препожаловать не пожелаю. Что-то душно мне сегодня, свежего воздуху, простору вольного хочется... - уже успевший покинуть седло князь Стерх широко обвел рукою красоты внутреннего дворика. - Да и благолепие здешнее к тому располагает. Посему будь добра, почтенная Убава-Мелания: просто исполни в точности просьбу мою. Не будет ли это слишком сложным для тебя? Нет? - она отрицательно и судорожно замотала головой. - Вот и ладно. Поставят же пусть вон туда...
  Статная фигура с громким шуршанием дорогих синских тканей и удивительной резвостью исчезла в дверном проеме. Неожиданно ставший властным голос зазвучал изнутри, сопровождался он топотом многих ног и смешанными звуками возни. Заказанное довольно быстро было вынесено наружу, размещено между одной из колонн и мраморной цветочной вазой. После нескольких гримас, взмахов рук да сердитого шиканья купчихи это крыло крытой колоннады вместе с прилегающей частью двора мгновенно обезлюдело.
  - Исполнено! Милости просим, князюшко! - пригласила она почему-то громким шепотом. Поклонилась несколько раз подряд и также почему-то на цыпочках поспешила отойти к противоположному крылу. В нем уже испуганно таились согнанные ею же в кучу дворовые и домашние слуги.
  Присев к столику, князь Стерх стремительными движениями пера принялся заполнять кудрявыми строчками вначале один лист бумаги, а тут же вслед за ним - другой (народонаселение двора, включая хозяйку и хозяина в бассейне, затаив дыхание, издали во все глаза завороженно наблюдало за этим действом). Помахав последним листом в воздухе, чтобы побыстрее высохли чернила, взглядом и движением головы попросил Кирилла спешиться, подойти поближе.
  - Просьба малая будет к тебе, княже, - тихо проговорил он, скручивая потуже послания в два свитка. - Вот этот передашь сыну моему Боривиту, что сейчас именем княжьим суд ведет. А вот этот - ключнику Гордею. Отстегни отворот кафтана, размести за ним оба, но так, чтобы после не перепутать. Справишься?
  - Конечно, княже, - удивленно сказал Кирилл, при этом попутно отметив, что если негромкая речь явно не предназначалась для сторонних ушей, то сама передача посланий была отчего-то вовсе не скрываемой и даже подчеркнуто демонстративной.
  - Вот и ладно. Теперь опять по коням.
  Князь Стерх вскочил в седло. Обводя взглядом двор, возвысил голос:
  - Засим достойного продолжения дня тебе, Государевой гильдии торговый человек Татимир, и тебе, почтенная Убава-Мелания, и всем вам, люди добрые!
  Потом подал жестом команду сотнику Василию и тронул поводья аргамака, уже начавшего нетерпеливо перебирать своими точеными белыми ногами.
  На выезде Кирилл расслышал за спиною шорохи осторожной суеты и вновь зазвучавшие причитания хозяйки, столь же осторожные. Оборачиваться в этот раз ему не захотелось.
  У перекрестка улиц князь Стерх придержал коня:
  - Дальше, княже, вы с братом Иовом без меня. Коль пожелаете, можете продолжать знакомство с нашей славной Белой Криницей, а нет - так возвращайтесь домой, отдыхайте. Мне же еще кое-какие дела мои завершить надобно. Как оно говорится, по горячим следам. Василий! Отряди двух человек для сопровождения дорогих гостей наших.
  - Да вроде как незачем, княже, - проговорил Кирилл с некоторым смущением. - Мы же теперь и сами сможем обратную дорогу найти.
  - Во-первых, кратчайшую дорогу назад - это вряд ли. А та, что уже известна вам с братом Иовом, теперь кружною получается. Зачем же так-то? Во-вторых, не вижу резону спорить со мною. Согласен?
  - Да, княже, - ответил Кирилл с еще бóльшим смущением.
  - И обиды не держи: просто прав я. Княгине передай на словах, чтобы к обеду не ждала, садитесь за стол без меня. Итак: пожелаешь домой или продолжишь прогулку?
  - Э... Пожалуй, домой, княже. Если честно, у меня сегодня прямо-таки избыток всяких... э... впечатлений.
  - Разумею, согласен. Ну что ж, тогда показывайте обратную дорогу, ребята, - обратился князь Стерх к двум всадникам, успевшим приблизиться с обеих сторон и молчаливо ожидавшим распоряжений. Поднял руку, прощаясь:
  - До вечера!
  Пятерка ратников Василия стала поворачивать направо.
  - А нам, княже, надобно будет прямо, - подал голос один из сопровождающих.
  Кирилл кивнул и несильно пристукнул сапожками по конским бокам.
  Княжий двор встретил четверку всадников уже ставшим привычным гулом людского скопления да распевными возгласами писаря Избора, которые доносились от красного крыльца. У ворот и приткнувшейся рядом с ними сторожки привратников оставалось небольшое свободное пространство, его наличие старательно обеспечивалось сердитыми окриками и тычками дружинников.
  Едва лишь тяжелые вратницы распахнулись, за ними обнаружился княжич Держан. Судя по его виду, он успел основательно истомиться, даже измаяться в этом самом ожидании. Тут же подбежал ко гнедому Кирилла, с угодливостью младшего конюшего помог спешиться. За напускным шутовством отчетливо просматривалось плохо сдерживаемое любопытство. Кирилл молча и широко ухмыльнулся, с подчеркнутой снисходительностью принимая оказываемые услуги.
  Держан не утерпел:
  - Мне тут кое-кто о твоем походе порассказал украдкою. Кое-что... - заявил он, со значением поджимая губы и прищуриваясь. - А ты что скажешь?
  - Пить хочу, - сказал Кирилл, оправляя одежду и волосы.
  - Ага, вот как... Ну ладно. Это мы чичас, это мы мигом.
  Держан метнулся к сторожке у ворот, через малое время выскочил оттуда с полным ковшиком в руках. Мелко и часто семеня ногами, чтобы не пролить, подбежал, с поклоном поднес его Кириллу:
  - Испей, князюшко! Испей, родненький!
  - Благодарствуем, княжиче. От всего сердца благодарствуем за добрую службу.
  Сделав несколько основательных глотков, он удовлетворенно крякнул, выплеснул остатки на сторону и сунул пустой ковшик в Держанову ладонь. Вздохнул, сказал совсем другим голосом:
  - А вот теперь, друже-княжиче, как на духý: не подумал я, что тебе будет настолько любопытно, не взял у отца твоего разрешения на всяческие рассказы. Изъявит к тому свою волю князь Стерх - тогда и речи нет. Обо всём, на что позволение получу, поведаю. Честное слово. Пока же не серчай Бога ради.
  - Захочу - стану серчать, не захочу - не стану, - буркнул потускневший Держан. - Это уж мое дело, еще не решил.
  В его глазах и лице вдруг что-то переменилось:
  - Да ладно. Пёс с ними, с этими тайнами твоими великими, княже. А я вдруг вот что вспомнил: ты же в греческом поосновательнее меня разбираешься?
  - Ну... Может и так.
  - Так, так. Не прибедняйся. Посему яви милость, просвети темноту мою: что значит слово "ἀφεδρών"?
  - Да просто нужник, - Кирилл гыгыкнул. - А еще - задница.
  - Во-во-во! - радостно закричал Держан, тыча указательным пальцем в княжью грудь. - Задница! Именно так оно и есть! Я-то раньше в этом не очень уверен был, да слава Богу, ты сейчас сам подтвердил. Сам! Теперь мой черед пришел благодарствовать. За важные сведения.
  - Э... А отчего ты спросил именно об этом слове? - удивился Кирилл.
  - Как это отчего? - ответно удивился Держан. - Дабы словарный запас пополнить, в греческом усовершенствоваться - зачем же еще-то?
  Он выжидательно прищурился на Кирилла, который в свою очередь также прищурил глаза и с большим пониманием согласно покачал головой:
  - И то правда, княжиче - зачем же еще-то?
  
  ***
  
  Обедали, как и просил князь Стерх, без него. А от ужина в таком же составе отец Варнава с мягкой непреклонностью отказался. Решил дожидаться. Княгиня Радимила еще долго сокрушалась по поводу тяжкой судьбинушки чрезмерно благоучтивых и поэтому смертельно голодных дорогих гостей, но поделать ничего не смогла, вынуждена была просто принять неизбежное.
  Князь Стерх появился только поздним вечером. Выглядел, что называется, усталым, но довольным. Расспрашивать его о чем-либо или заводить какие-то разговоры никто не решился - каждый по своим причинам. Так что вечеряли в молчании, если не считать уже привычных застольных предложений радушной хозяйки налить вина, квасу, ягодной воды либо отведать того или иного блюда.
  Как только насытившийся хозяин удовлетворенно перевел дух и откинулся на высокую спинку кресла, княгиня поднялась, неслышно направилась к выходу. Стремительно перегнувшись вбок, князь Стерх успел попутно и благодарно коснуться ее руки.
  Отец Варнава посмотрел на брата Илию, затем на брата Иова. Иноки немедленно и столь же неслышно встали, последовали за хозяйкою.
  Держан завозился на своем месте, искательно поднял глаза на отца.
  - Нет, - негромко ответил он. - Тебя, сыне, такоже попрошу. И за собою дверь притвори поплотнее. Не в обиду.
  Кирилл начал было подниматься вослед за княжичем, но почти сразу же услышал:
  - А ты, княже, останься.
  Князь Стерх поудобнее устроился в кресле, улыбнулся с усталым дружелюбием:
  - Мне за сегодняшний день очень много сделать удалось. И очень многое прояснилось, чему я, не стану скрывать, рад преизрядно. Так что можете спрашивать свободно - теперь особое право на то имеете, гости дорогие. Тут тебе, отче Варнаво, первенство по сану твоему принадлежит. Милости просим.
  Игумен наклонил голову:
  - Спаси Господи, княже. Не затруднит ли тебя припомнить прежде всего вот что: когда, от кого и при каких обстоятельствах услыхал ты впервые о князе Кирилле. О даре его.
  - Нимало не затруднит, отче. Был приглашен я ко князю Лужанскому Всеволоду на крестины младшего сына. Чему, помнится, тогда же удивился: хоть и в добрых друзьях мы друг у друга, однако ж не христианин я. Особенно же тронуло меня, прямо до глубины души, что даже во храм был зван присутствовать при обряде.
  - Таинстве, - мягко уточнил отец Варнава.
  - Верно, отче. Уж не впервой меня с этим определением поправляют, никак не привыкну. И ведь осведомлен, что разница существенна. Да, так вот... Окончилась служба, вышли мы из храма. Кто из гостей пешим ходом направился ко двору княжьему - далее ведь застолье намечалось, - кто к возкам, кто к коням верховым, как и я. Стал поправлять путлища на своем верном Ак-Тугане - и вдруг слышу за спиною разговор о неком юном княжиче Ягдаре. К тому ж громкий-то такой разговор! Не удержался, оглянулся мельком: у коновязи при своих конях беседуют весьма оживленно двое молодых людей, вовсе не знакомых мне. Одеждами да повадками - либо князья, либо княжичи старшие. Расспрашивать не решился, но - уже отвернувшись - продолжал слушать со вниманием. Разумеется, сие можно было бы назвать подслушиванием, однако...
  - Громкий разговор, который слышишь даже вопреки своему желанию? - возразил отец Варнава. - Вряд ли.
  - Пожалуй. А далее подробности последовали: кто таков этот самый князь Ягдар, откуда родом, в какой обители ныне пребывает, описания дивного дара его. И какая-то особая дотошность в тех подробностях, отче, тогда же заставила подумать, что именно для меня затеян был сей рассказ. Впрочем, могло просто показаться.
  - Думаю, не просто показалось, княже, - заметил отец Варнава. - Да: и в какой из дней всё это произошло?
  - Фу ты... Не обессудь, отче, забыл сразу упомянуть - усталость тому виною. А было оно как раз о первой Медовице.
  - Так... Это получается... - игумен помедлил; окончательно определившись во времени, повернулся к Кириллу. - Ну да. Тогда только-только начались твои занятия с отцом Паисием, княже. Но в ту же самую пору кто-то уже вовсю расхваливал твой дивный дар. Причем, как полностью состоявшийся. Значит, знал о тебе нечто намного больше всех нас, вместе взятых. Очень любопытно.
  Чувствуя ненужность своего ответа, Кирилл промолчал, ограничился коротким кивком.
  - Похоже, этот же самый "кто-то" устроил и мое приглашение ко князю Всеволоду, - добавил князь Стерх.
  - Не мешало бы уточнить у князя Всеволода имя сего устроителя.
  - Согласен. Завтра же отряжу гонца с письмом к нему. Об узнанном сообщу тебе уже в обитель, отче.
  - Спаси Господи, княже. Огромную услугу тем окажешь, поверь.
  - Верить либо не верить здесь не требуется. Но зато хорошо разумею, сколь важно для тебя оное. Да уж. Выходит, неспроста мне данное приглашение сразу странноватым показалось. А тут еще все эти... - князь Стерх неопределенно взмахнул рукой, - заботы мои, уже хорошо ведомые вам обоим. Так что и я такоже не мог не пригласить князя Кирилла для помощи. И с тобою, отче Варнаво, познакомиться хотелось, ибо еще со времен покойного ныне игумена Николая дорога мне обитель ваша. Да и время летнего суда княжьего, определенное еще законами Доровыми, как раз подошло. До чего ж удачно всё сложилось! А скорее всего, тот же "кто-то" и помог сложить весьма искусно. Вижу, желаешь что-либо добавить, княже Кирилле?
  - Э... Не то чтобы добавить, княже. Малость о другом подумалось. Если можно...
  - Отчего ж нет? Слушаю.
  - Я же ясно видел, что все гильдейцы купеческие были перепуганы мною до смерти. А на самом-то деле и дар мой вовсе не таков, как они себе понавыдумывали, и насильно я никого не могу... Странно это.
  - Ничего странного здесь нет. В рассказах о тебе изрядно приукрашен был твой дар, искажен да перевран. Как я разумею, с умыслом, чтобы довести тех гильдейских, у кого рыльце в пуху, до крайности.
  - Зачем?
  - Человек в великом страхе, особенно перед неизвестным и таинственным, собою плохо владеет, ошибки совершает. Тут его, что называется, бери голыми руками.
  - Ну да... А еще любопытно, зачем понадобилось то самое подметное письмо? Глупо как-то получилось с ним.
  - Конечно, глупо. Но тот же загадочный "кто-то" явно убедил всех, что это поможет. И оно действительно помогло. Нам.
  - Ну да... Я вот о чем вдруг подумал: и ты, княже, и отец Варнава оба употребляете выражение "кто-то". А ведь всё-всё, о чем здесь говорилось, одному человеку ну никак не под силу!
  - Разумеется. Можем в дальнейшем употреблять выражение "совокупный кто-то", будет несколько ближе к истине, разве что длиннее.
  Кирилл опустил глаза, принялся теребить бахромчатый краешек скатерти на столе.
  - Не держи обиды, княже, сие было всего лишь уточнением... - князь Стерх задумчиво провел пальцами по извивам резьбы на подлокотнике. - Еще выяснилось, что этот самый "совокупный кто-то" - имен ничьих они либо не знают, либо пока не называют - обещал им заступничество и покровительство. Многозначительно намекая на весьма высокий уровень оного. Оттого и страх их смертный смешан был с дерзостью беспримерною. Не уберег заступник-то, обманул коварно. Я, понятное дело, только начинаю, что называется, распутывать клубочек, но первые допросы уже много чего любопытного открыли. Кроме воровства по-крупному, обмана казны и прочего, о чем я давно догадывался, теперь и тайная чеканка поддельных егориев всплывает, и иноземцы какие-то странные замаячили, а иные ниточки ведут... - не договорив, он многозначительно вскинул глаза к потолку и пристукнул ладонями по подлокотникам. - Однако, далее этим не я, а люди Великого Князя Дороградского заниматься должны - то уж не мой уровень. Отписать во стольный град успел, скоро начну ждать вестей да гостей оттуда. И вот какая мысль теперь у меня из головы не идет: ведь получается, что этот "совокупный кто-то" немалую услугу самому Государю оказал. Почему?
  - Можно и по-другому вопрос поставить, княже, - отозвался отец Варнава. - Зачем?
  
  Глава X
  
  Стесняясь грусти в глазах, Держан спрятал ее за привычным прищуром и протянул ладонь в застарелых порезах. Кирилл ответил крепким рукопожатием, подмигнул без улыбки. Рывком притянув к себе и приобняв княжича, отстранился, чтобы отстегнуть от пояса ножны с горским кинжалом:
  - На память от меня. Держи, Держан... - он мельком усмехнулся и мотнул головой: - Х-хе! Забавно вышло - сам не чаял, что так получится.
  - Ты что, княже: кама-то дорогущая такая! Не стоило бы.
  - Для тебя и покупал. Владей, друже.
  - Ну спасибо. Вот это да... А мне теперь и отдариться нечем, ведь никак ожидать не мог.
   Даже не успев должным образом опечалиться, Держан опять загорелся:
  - А вот уж знаю, чем отдарюсь! Сделаю да прихвачу с собою, когда меня наконец-то надумают к вам в обитель отправлять.
  И выжидательно покосился на отца.
  - Когда надумаю, первым о том услышишь, - отозвался князь Стерх. - Тебя же, княже, напоследок еще раз поблагодарить хочу. Изрядную помощь ты оказал - что в моих делах, что даже в державных. Знаю, сейчас по обыкновению своему отнекиваться начнешь, спорить со мною. Не делай этого, просто восприми убо. Согласен? Вот и ладно. Ведай, что отныне в доме нашем ты всегда гость желанный. И ждать тебя будут здесь не только я с супругою...
  Согнутым пальцем подбив седые усы, он кашлянул многозначительно. Княгиня быстро одернула широкий рукав мужниного кафтана, заботливо оправляя его, и улыбнулась Кириллу.
  - И что ж не так? - изобразил удивление князь Стерх. - О Держане шла речь, всего лишь о Держане. Сдружились-то ведь насколько.
  Что-то заставило Кирилла поднять глаза и ему показалось, что от растворенного оконца в верхнем ярусе тут же отпрянуло вглубь лицо княжны Светавы. Краешек сердца ощутил легкий укол не совсем понятной вины.
  Отозвав в сторонку отца Варнаву, князь Стерх заговорил с ним вполголоса. Княгиня Радимила вздохнула - и от неизбежной печали расставания, и от незнания, чем бы этаким еще озаботиться напоследок. С хозяйской сноровкой подыскав себе новую хлопоту, всплеснула руками:
  - Брат Иов! А укладочку мою со снедью - в дороге вам перекусить - не забыл ли?
  - Нет, княгиня.
  - А гостинцы?
  - И гостинцы уложены, спаси Господи.
  - И окончательно прощаться время пришло, - в тон брату Иову добавил подошедший отец Варнава, поднимая руку для последних благословений.
  Кирилл с завистью посмотрел, как легко, не касаясь стремени, настоятель вскочил в седло и уже оттуда возвестил:
  - Милость Господня да пребудет на доме сем!
  - Мира и блага на всем пути вашем! - рокочущий голос князя Стерха покрыл собою и этот, и все прочие прощальные возгласы.
  Кирилл поклонился с коня. Тряхнув поводьями, со внезапно нахлынувшей радостью подумал:
  "Видана..."
  
  ***
  
  Когда они приблизились к очередному пологому перевалу, на вершине одного из придорожных пригорков вскочили на ноги двое мальчишек. Приложили ко лбам ладошки, переглянулись и, размахивая руками, завопили:
  - Едут! Едут!
  Покинули свое (явно дозорное) насиженное место, резво понеслись в долину.
  Кирилл поневоле обернулся - позади было пусто.
  - Никак, нас караулили, - сказал отец Варнава. - Боле некого.
  Дорога свернула, плавно направилась вниз, где в широкой пойме давным-давно обмелевшей речушки лежало большое и богатое село Ракитное. Под придорожными ивами на его околице пребывала в очевидном ожидании группа крестьян, от ближайших изб к ней поспешали присоединиться всё новые и новые люди.
  Подъехав поближе, отец Варнава остановил коня. Стоявший несколько наособицу степенный сельчанин с заметным смущением выступил навстречу, возгласил неожиданно звучным и густым басом:
  - Благословите, владыко!
  - В имя Отца и Сына и Святаго Духа! - громко и раздельно произнес настоятель, осеняя всех знаком креста. - Да только не епископ я, людие. Игумен Варнава. А тебя, брате, за един глас твой впору во протодиакона рукополагать.
  - Простите, отче: в одёже дорожней вы и прошлый раз были, когда сельцом нашим в ту сторону проезжали, а статью - как есть владыка. Заробели тогда со словом к вам обратиться, порешили дожидаться, как ворочаться станете.
  - И доныне, гляжу я, в робости пребываете, - заметил ободряюще отец Варнава. - Говори смело, брате. Да назовись, пожалуй.
  - Опять простите, отче, - человек вздохнул, оглянувшись зачем-то на сельчан. - Иустин я, титарь храма в честь Сретения Господня. С просьбою мы к вам альбо с жалобою - уж не знаю, как и сказать поладнее. Настоятель-то наш, отец Алексий, обиды многие людям чинит. И не токмо прихожанам. Да вот намедни даже: сосед мой Гладила говорит мне...
  - Погоди, Иустин-титарь, - отец Варнава покинул седло, сделав своим спутникам знак. Кирилл быстро спешился вслед за Илиею с Иовом, обрадованный лишним поводом размять ноги.
  - Продолжай.
  - Да, отче. Стало быть, Гладила и говорит: "Иустине, а почто это отец Алексий ваш пеняет мне, что я-де не богам-Оберегам поклоняюся, а листьям, камням и деревяшкам резным да крашеным? Нешто иконы ваши не то ж самое дерево да краски?" А я ему на то ответствую: "Отец Алексий, конечно, обидное для Древлеверия говорит, однако и ты неправо судишь о святых образах, Гладило! Поклоняяся образу, мы отнюдь не древо повапленное почитаем, а..."
  - Думается мне, то не самая горькая из накопившихся обид, - мягко перебил его отец Варнава. - О более существенных поведай, брате.
  Титарь растерянно замялся. За его спиной тут же раздалось:
  - И поведаем, отче. Для того и ждали вас. А у тебя, Иустине, куда лучше получается хозяйство приходское вести, нежели речи толковые. Ну-ко...
  Жилистая смуглая рука бесцеремонно отодвинула титаря в сторону. Вперед выступил среднего роста здоровяк в короткой грубой рубахе без рукавов, в темных пятнах да пропалинах:
  - Мастер Никола, кузнец.
  Он с большим достоинством оправил волосы под налобным кожаным ремешком, одернул рубаху и поясно поклонился:
  - Уж ты не обессудь, отче, о настоятеле нашем речь поведу. Не по правде Христовой живет он. Проповедует одно, исповедует другое - нешто ж люди слепы либо глупы? Не изба и не дом у него - палаты теремные, да притом таковые, что и князю иному не во стыд. А за хоромы те и мастера, и простые работники, дай Бог, чтобы четверть платы оговоренной получили. Еще и ногами на людей топать принялся да пальцем в небеса тыкать: вы, бает, о горнем помышлять должны, а у вас одни медяки на уме. Тут, что греха таить, его правда - одни медяки. Чеканы-то серебряны со егориями золотыми у людей наших надолго не задерживаются; не мытьем, так катаньем в его мошне оседают. Видел бы ты, отче, что с ним твориться начинает, как заглянет во храм купец богатый: настоятель наш тут же и масло с медом источать учнет, и Вратами Царскими в алтарь взойти ко Святому Причастию позволит, и на пупе-то весь, прости Господи, извертится. А пожертвуй-ка ему, как с водосвятием в дом к тебе придет, лиску-другую да на лицо его глянь - ровно то не деньги пред ним, а катыши навозные. Бедняка не крестит, не обвенчает и не отпоет безмездно - община складчину собирает. Прежде храмовая трапезная у нас была для агап приходских. Нищие да странники кормились при ней. Нынче уж не кормятся - отец Алексий говорит: самому на хлеб не хватает, с голоду пухну. Тут его правда, отче, пухнет - поперек себя шире стал, в редкую дверь протиснется.
  - Людей ремесленных под себя подгрести норовит, - добавил кто-то. - Вам, улещает, под крылом церковным лучше будет. И к мастеру Николе некогда с тем же на кривой козе подъезжал - соврать не даст.
  Кузнец, не оглядываясь, отмахнулся:
  - Чать, и сам правду Божию от незатейливой хитрецы поповской отличу, и работники мои не дураки. Я на свое сводить не стану, мне тех жаль, кто за себя постоять не может.
  - А матушка отца Алексия - что твоя боярыня! - не удержалась какая-то из селянок. Ее сотоварки охотно подхватили:
  - Во храме на всех покрикивает да пальцем потыкивает: где кому встать да что кому делать. Того и гляди - вот-вот батюшку свово пузом с амвона вытолкает да сама туда и взберется.
  - С детьми ее поочередно нянчись, да по дому для нее, да по хозяйству!
  - И чтоб ручку ей поклонительно целовать, будто она мать-игуменья какая!
  Отец Варнава поднял ладонь - люди уважительно притихли - и спросил:
  - Ваше Ракитное, помнится мне, к Подольской епархии относится?
  - Да, отче.
  - Так... Архиепископ Феодор... Извещали его обо всем непотребстве этом?
  Кто потупился, кто вздохнул или развел руками.
  - Извещали, - сказал мастер Никола угрюмо. - На порог не пустил. После выслал келейника своего сказать, что помолится за нас.
  Он замолчал, выжидательно глядя на отца Варнаву.
  - Я - простой игумен, людие. Однако ждали вы меня не един день, даже заставу ребячью обустроили. Отчего ж думаете, что я смогу управу найти на пастырей неправедных?
  - А мы не думаем, отче, мы знаем, - кузнец усмехнулся, со спокойной уверенностью качнул головой. - Вас, ставропигиальных, издалека видать.
  - Да ну? - удивился отец Варнава. - Даже издалека? Разве мы какие-то иные?
  - Нет, отче. Вы таковы, какими бы всем быть. Тем-то средь иных и приметны.
  - Так. Довольно об этом. Пора навестить настоятеля вашего - показывайте дорогу.
  Гурьба обрадованно зашумела, окружила отца Варнаву и медленно потекла обратно в село. Кирилл и братия пошли следом, ведя коней в поводу.
  Старые ракиты отступили в сторону, открывая взору пряничный терем, с прихотливой бестолковостью изукрашенный разноцветными башенками-смотрильнями и многоярусными гульбищами. Посреди широкого двора, окруженного недостроенным кирпичным забором, влажно поблескивал черным лаком и знаменитыми алыми с золотом цветами на крутых боках яровский возок. Трое работников, мешая друг другу, с неуклюжей осторожностью омывали его из кадушек мягкими греческими губками.
  - Оглаживай, не елозь - не то еще оцарапаешь ненароком! А ты, олух, шпицы колесные не все враз, но по единой протирай! Споднизу, споднизу такоже! Да не просто руку суй туда, а выю свою не ленись преклонить при том! - сварливо подбадривал их рыжеволосый бородач отменной упитанности. Распахнутая на его полной, почти бабьей груди шелковая домашняя киса открывала дорогой нательный крест-энколпий из самого Византиона.
  - Вот он, настоятель-то наш, - указал на него мастер Никола, темнея лицом. - Мы пока за оградою побудем, отче, - так как-то привычнее.
  Отец Алексий обернулся. Колкий взгляд быстро перебежал с отца Варнавы на Кирилла с братиями, а потом на своих прихожан за распахнутыми воротами.
  - Помоги нам, Господи, во всех трудах во славу Твою! Игумен Варнава, настоятель ставропигиального Преображенского монастыря, - представился он, подходя и обмениваясь священническими приветствиями с отцом Алексием.
  - Протоиерей Алексий.
  Маленькие глазки сузились, голова качнулась в сторону ворот:
  - Уже успели наябедничать?
  - Экий славный у тебя возок, отче! - одобрительно сказал отец Варнава, оглядывая поближе глянцевый расписной экипаж. - Много ли дал за него?
  - Ведь с прошлой седмицы дожидались-то, все гляделки проглядели. Даже дозор ребячий наверху учинили. Дозорщики... - отец Алексий покривился. - Думали, мне о том неведомо.
  - И палаты просто на диво хороши! Судя по красе такой несказанной, не ты советы мастеров слушал, а сам им указывал, чему да каким быть. Ябеды же людские - как называешь их - вовсе не пусты, гляжу я. Верно, отче?
  - А тебя, черноризец... - отец Алексий переменился в лице, пнул в сердцах ближайшую кадушку. Оплошно опрокинув ее и залив себе водою ноги в домашних турецких папучах, с остервенением заорал на притихших работников:
   - И эти туда же - и уши развесили, и рты пораззявляли! Прочь пошли, бездельники! Все прочь, все! А тебя, черноризец, такая же черная зависть гложет от того, что ничего своего не имеешь, всё заемное? Да кто ж вам, ставропигиальным, виноват - сами себе плебеев на загривок усадили, везите теперь...
  Он подергал руками воображаемые поводья и почмокал.
  - Вот ты как заговорил, отче, - холодно отметил отец Варнава.
  - Неужто впервые слышишь такое? Да ну? Где же пребывал-то доселе?
  - А в тех местах, где всем желающим совесть раздавали.
  - Стало быть, и совесть у тебя не своя, а заемная.
  - Это верно. Нет у человека ничего своего, всё им от Господа получено. Да и то - на время недолгое.
  - Мне вот о чем спросить давно уже мечтается, отец игумен, - сказал отец Алексий почти задушевно, - и тебя, и таких как ты: неужто вам самим не хочется жить по-человечески, а?
  Его лицо приблизилось к лицу отца Варнавы:
  - Я только в глаза загляну, а ты и не отвечай, если пожелаешь, мне никаких слов не надобно.
  - Заглядывай смело. А коль грехов да страстей моих не разглядишь, сам о них поведаю. Поболе их, чем у тебя. Только я грязь свою грязью и называю, а ты свою норовишь за чистоту выдать да еще и Писанием подпереть. По-разному мы понимаем, что это значит - жить по-человечески.
  - Да, черноризец, да, - ох как по-разному! У тебя-то ни жены, ни детей, заботиться ни о ком не надо...
  - Ни о ком? - перебив его, рассмеялся в полный голос отец Варнава. - Отче, да сам ты хоть веришь ли в то, что говоришь? А куда клонишь, я знаю, - не впервой приходится слышать подобные песнопения на скорбный глас шестый о голодных детушках да сирых матушках. Да вот только доносятся они отчего-то не из бедняцких изб, а из теремов иерейских. Подле которых возки лаковые, что ценою во сами терема, стоят.
  Отец Алексий приподнял на шнурке нательный крест и, уставив на него короткий толстый палец, опять приоткрыл рот.
  - Довольно, отец протоиерей! - возвысил голос отец Варнава. - Ты - пастырь. Забыл, что это слово значит или знать не желаешь? Для пастыря первая забота - овец своих насытить, а не самому наворачивать с обеих рук. Коль не по тебе служение такое - уходи. И от иных трудов кормиться можно.
  Он развел руки и поднял глаза:
  - А за палаты сии сколь грехов-то с твоей души паства молитвами своими благодарными смоет - вот этому я действительно завидую, отче!
  - Не юродствуй, черноризец! И не тебе добром моим распоряжаться! Не тебе!
  - Верно говоришь, не мне, - легко согласился отец Варнава. - И даже не тем, кого после меня в гости ждать станешь.
  Движением головы указал в сторону ворот, за которыми стояли, сбившись в робкую стайку, прихожане Сретенского храма:
  - Им. Ради них Господь на землю приходил. Это они - Церковь, а вовсе не мы с тобою. Ты и я - священнослужители. Служители, слуги! Так было, есть и будет. А теперь, отец протоиерей, оставайся с Богом. И еще раз: жди гостей.
  Коротко поклонившись, он зашагал прочь со двора.
  Отец Алексий продолжал стоять, тяжело переводя дух да глядя перед собою в землю невидящими глазами. Внезапно вскинул кверху кулаки - мягкие широкие рукава кисы скользнули вниз, обнажив белые полные руки, - и потряс ими в спину отцу Варнаве:
   - Ненавижу вас, прихвостни холопьи! В аду бы вам всем гореть! А тебе, черноризец, - первому!
  После чего бросился вдогонку уходящему игумену.
  Тот неожиданно остановился, развернувшись. Отец Алексий с разбега плюхнулся сырым лицом о его широкую грудь, всхлипнул и, откинувшись, грузно повалился навзничь.
  Отец Варнава наклонился над ним, протянув руку. Спросил участливо:
  - Подняться не помочь ли, отец протоиерей?
  
  ***
  
  - А может, у нас заночуете, отец игумен? Дело к вечеру идет - чего в путь пускаться-то?
  Титарь помялся, искательно заглянул в глаза отцу Варнаве:
  - К тому ж на приходе нашем избенка имеется странноприимная. Хорошая...
  - Ну что ты за человек такой, Иустине! - сказал с сердцем мастер Никола. - Даже и в гости не зазовешь по-людски: "а может", "избенка странноприимная". Постой-ка ты лучше в сторонке, не позорь честной народ.
  Он дружелюбно хлопнул титаря по плечу, от чего тот слегка присел и болезненно ойкнул. Затем неторопливо положил поясной поклон, просторно поведя рукою:
  - Отче Варнаво! И ты, княже Кирилле, и вы, всечестные братия! Милости прошу под кров мой да ко хлебу-соли моим!
  - Такоже и мы всем приходом нашим просим пожаловать к мастеру Николе! - обрадованно подхватил титарь.
  Кузнец крякнул, покрутил головою.
  - Да мы к ночи еще успели бы... - начал Кирилл, тут же ощутив в боку короткий тычок со стороны брата Иова. Он умолк, покосившись, - руки инока были покойно сложены на груди.
  - Что-то случилось, княже? - поинтересовался брат Иов.
  - Ничего, - буркнул Кирилл, потирая бок.
  Отец Варнава поклонился в ответ двукратно - и кузнецу, и прихожанам:
  - Честь оказанную приемлем и благодарим.
  - И вас, люди добрые, попрошу разделить с нами вечерю, - обратился к сельчанам мастер Никола. - Ибо нечасты у нас гости таковые. А ты, Петре-друже, побеги-ка впереди нас Марию мою упредить.
  
  ***
  
  - Вот тут ты уже неправо толкуешь, Архипе, ой неправо! - торжествующе пробасил титарь и, привстав, потянулся рукою к вместительной миске с глянцевыми колечками печеных свиных колбасок. - Кожаные ризы, кои Господь дал Адаму и Еве при изгнании их из сада Эдемского, то не одёжа из шкур звериных. Сие следует разуметь, как наши нынешние покровы плотские, так-то! А коли сему толкованию не веришь, - а оно не мое, святые отцы учат тако, - то давай отца игумена попросим рассудить о том.
  - Отца игумена мы попросим благодарственную молитву прочитать, - со значением отозвался кузнец. - Гостям нашим отдохнуть пора уж - не забыл о том за богословствованиями своими, Иустине? Нам же пора и честь знать.
  Титарь с большим сожалением положил колбасное колечко обратно. Загремели по половицам отодвигаемые лавки - все поднялись.
  Отец Варнава прочитал молитву, заключенную громогласным Иустиновым "Ами-и-инь!", и вышел из-за стола. Его тут же окружили жена и две старшие дочери мастера Николы, наперебой щебеча что-то о приготовленых наверху постельках, хорошенько взбитых подушечках, кувшинчиках с мятной водою в изголовьях (если жажда вдруг посередь ночи одолеет) и прочих попечительных предметах.
  - Звездно-то как нынче! - восторженно затрубил неуёмный титарь, выбравшись на крыльцо. - А вот в Писании повествуется: "И создал Бог светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды". О звездах же, для какой потребы они учинены, нисколь не разъясняется. Вот ты, брат Илия, ты ж явно человек ученый - так не истолкуешь ли, отчего Слово Божие столь мало говорит об устроении Небес?
  - Оно больше говорит о том, как душе человечьей попасть на эти самые Небеса.
  Титарь восхитился:
  - До чего ж хорошо сказано, брат Илия!
  - Верно, однако это задолго до меня успели сказать.
  - Ты, Иустине, собираешься ли нынче дома ночевать? Давай-ка поспособствую для почину да для пущей твоей сообразительности... - кузнец бесцеремонно приобнял за пояс титаря и стал спускаться вместе с ним по ступенькам.
  Кирилл свернул за угол, присел на вросшее в землю бревно у стены. Справа за воротами бормочущий ручеек последних гостей растекался в стороны, затихал и пропадал в ночи. Он откинулся назад, опершись на руки. Закрыл глаза, мысленно позвал:
  "Видана..."
  Теплый огонек начал медленно разгораться в голове.
  - Княже! - послышалось вдруг где-то рядом.
  Огонек задрожал и погас. Кирилл распахнул глаза из внутренней темноты во внешнюю, дернул головой и в сердцах ударил ладонями по бревну.
  - Княже! - повторил голос за кустами сирени у забора.
  - Чего тебе?
  - Поговорить надобно. Да ты поближе подойди, не бойся.
  Кирил пробурчал что-то себе под нос. Поднявшись сердитым рывком, направился к ограде. Крепкая рука ухватила его за плечо, отдернув назад.
  - Говори, человече добрый, - сказал возникший из ниоткуда Иов. - Да прежде объявись либо назовись, окажи милость.
  За кустами послышался шорох, негромкое звяканье и быстро удаляющийся перестук конских копыт.
  - В дом, княже, - инок повел головой, вглядываясь в ночь. Предостерегающе вскинув ладонь, замер.
  - Как думаешь: кто это был? - почему-то шепотом растерянно спросил Кирилл.
  - Человек на коне. В дом.
  Отец Варнава молча выслушал брата Иова. Кивнул - то ли его словам, то ли своим мыслям - и проговорил неопределенно:
  - Вот оно как...
  Келейник, наклонившись к его плечу, коротко и неслышно прошептал что-то.
  - Нет, - ответил он, подумав. - Не стоит, пожалуй.
  - А может быть, этот... - начал Кирилл.
  - Всё может быть, княже! - твердо завершил отец Варнава. Добавил мягче:
  - Завтра уже в обители будем ночевать. А на сегодня всем разговорам - конец. Спокойной ночи и ангела-хранителя тебе.
  
  Глава XI
  
  - Не нравится мне это! - недовольно произнес скрипучий голос прямо над его темечком. - Там головы не хуже наших с вами. Догадаются.
  - О чем? О том, что мы же и позволим? А пока гадать будут - время-то уйдет! - другой голос хрюкнул и добавил поспешно-поощрительно:
  - Давай, голубчик, давай!
  Последние слова, видимо, относились к невысоким - с пятилетнего мальчишку ростом - песочным часам, которые тут же с тихим шелестом прошествовали вразвалку слева от Кирилла и стали взбираться по высокой лестнице. Похоже, там, наверху у них был какой-то дом. Разглядеть толком не удавалось - что-то сковывало, мешало поднять голову. Стеклянно прозвенела, открываясь, незримая дверь и запахло неведомыми волшебными травами. Наверное, поэтому скрипучий голос вдруг заговорил на неведомом языке. Песочные часы у себя наверху отозвались струящимся шорохом. "Это уходит время", - догадался Кирилл. Белая птица мягко упала на его лицо, раскинув крылья. Затем ударила острым клювом в правый висок.
  
  ***
  
   Крылья птицы приподнялись, слились воедино и превратились в белый свод кельи.
  Кирилл окончательно проснулся.
  "Я уже дома, - неспешно помыслилось ему. - Дома... Вот странно-то..."
  Из памяти тут же выплыла его маленькая светёлка в верхнем ярусе родительского терема. Он помотал головой, отгоняя видение, - картинка послушливо скукожилась и юркнула обратно.
  Узкое иноково ложе у входа было пусто, аккуратно застелено. Кирилл оделся, выглянул за дверь:
  - А где брат Иов?
  Галерейный послушник в углу, не отрываясь от книги, указал в направлении окна:
  - Внизу со своими. Тамо же и сам отец настоятель, княже, да. Имей в виду. Ты бы того, на всякий случай постарался бы как-то поосмотрительнее с ним, да.
  - Случилось что?
  Галерейный с удивлением поднял глаза:
  - Так ведь праздник же завтра, Назария Благодатного! А после Божественной Литургии крестный ход с молебном о даровании урожая. Стало быть, готовимся, да. Братия нынче аки птицы быстролетные порхают - туда-сюда, туда-сюда. Отец настоятель от самого рассвету не то, чтобы гневлив, но больше ради вящего порядку... - он понизил голос. - Так что, хоть и князь ты, а это... всё же поглядывай с бережением, мало ли, да.
  У входа отец Варнава беседовал с отцом благочинным. Чуть поодаль стоял брат Иов в окружении невысоких и широкоплечих, под стать ему, послушников. Инок что-то негромко говорил, почти не шевеля губами и сложив на груди руки по своему обыкновению. В ответ на его речи послушники один за другим, отдав короткие поклоны, поспешно разбредались в разные стороны.
  Увидев Кирилла, отец игумен прервал беседу и поманил к себе.
  - Знаю, знаю, - он улыбнулся вскользь, предупреждая возможные речи. - И ты заждался, и тебя заждались - какие тут еще разговоры надобны? Разве что попрошу вернуться к вечерне.
  - Спаси Господи, отче. А как же брат Иов? Ведь он должен со мною...
  - Не пекись о том. Каким именно образом - явно или неявно - брату Иову охранять тебя, то уже ему решать. В дубраве же никому и ничто не угрожает. Гостинец-то свой не забыл?
  - Нет, отче.
  - Тогда с Богом.
  Кирилл принял благословение и направился к задней калитке, стараясь шагать помедленнее: его так и подмывало помчаться во весь опор. Впрочем, он так и поступил, едва лишь чинно притворил за собою тяжелое полотно внешней двери под безразличным взглядом послушника-привратника.
  Брат Иов усмехнулся половиной улыбки, наблюдая сверху, как юный князь с копытным стуком несется вскачь по деревянным торцам тропинки, лихо гикая и поскальзываясь на поворотах.
  "А вот и наше место, - подумал Кирилл внизу, приветливо кивая кусту шиповника, как доброму знакомому и остановился. - Наше..."
  Это слово вдруг отдалось сладким уколом в левой стороне груди - он вздохнул, на мгновение невольно закрыв глаза. Ему показалось, что он не был здесь очень и очень долго. Ну просто целую вечность.
  "Видана! Я вернулся!"
  Наверное, это солнечные блики от воды пробивались сквозь закрытые веки и прыгали в темноте, мешая разгореться внутреннему свету. Кирилл рыкнул совсем не сердито, пробормотал:
  - Да ладно, все равно я тебя сейчас увижу... - и рысцой потрусил в направлении уже совсем близкого леса.
  На опушке он странным образом ощутил себя входящим во храм, поэтому поневоле перешел на неспешный шаг. Из памяти сразу же донеслось голосом Виданы:
  "Только в дубраву войдешь да потом вниз к ручью спустишься - тут тебе и Хорево Урочище. А в нем и деревня моя..."
  Через поляну пробегали несколько тропинок, исчезая в глубине мягкого зеленого сумрака. Кириллу отчего-то глянулась одна из них, по которой он и побрел вперед, улыбаясь своим мыслям да время от времени прикасаясь к потаенному кармашку на груди.
  - Князь Ягдар из рода Вука! - раздалось вдруг совсем рядом. Было только непонятно, откуда именно. Он остановился, огляделся по сторонам.
  - Здесь я княже, здесь! - опять прозвучал ясный и звонкий голос. На этот раз - определенно сверху.
  Кирилл поднял голову.
  Заслоненный ближними деревьями огромный древний дуб был, очевидно, когда-то поражен молнией - в основании его угольно чернела стрельчатая пещерка чуть поменее человеческого роста. В полутора саженях от комля он был спилен и увенчан небольшим срубом, крытым замшелой дранкой. Толстенные отростки корней напоминали когтистую лапу исполинской птицы, хищно ухватившей землю.
  - Избушка на курьей ноге... - вырвалось у изумленного Кирилла.
  Из распахнутого окошка добродушно покачивал снежно-седой головою длиннобородый старец:
  - Она самая, княже. Здравия и долголетия!
  - Мира и блага, старче!
  - Меня Вороном кличут.
  - Вы - Белый Ворон? - потрясенно переспросил Кирилл, подходя поближе.
  - Он самый, княже. Слыхал мое имя?
  - Да кто же о вас не слыхал-то, Белый Отче! Вот это да...
  - Не поднимешься ли ко мне? Давно хотел побеседовать с тобою, князь Ягдар из рода Вука.
  Кирилл с радостью закивал и поспешно наклонил голову, собираясь шагнуть в глубокое обгорелое дуплище.
  - То не вход, княже. Неужто запамятовал? Надобно промолвить: "Избушко, избушко, повернись к лесу задом, ко мне - передом!"
  Кирилл оторопел.
  Старец засмеялся беззвучно и показал рукой:
  - Сзади, сзади зайди - дверь с другой стороны. Я тебе лествицу сброшу.
  Наверху открылась дверь; вниз упал, разворачиваясь в полете, сверток веревочной лестницы. Кирилл подергал перекладину сапогом, примеряясь. Наморщил лоб - что-то похожее уже было.
  "Ага, во сне же. Песочные часы-мальчишка, лестница и дом в вышине. Только часы-то тут каким боком? Ну да пес с ними..."
  Хозяин протянул ему неожиданно крепкую ладонь. Он перемахнул через порог, оправил одежду и огляделся с неприкрытым интересом.
  Приземистая лежанка, покрытая медвежьей шкурой, в изголовье потемневший от времени дощатый стол, по стенам - множество полок. Одни - с книгами, иногда очень дряхлыми на вид, другие - тесно уставленные разновеликими ящичками и горшочками. Ярко и звучно пахло травами (с низкого потолка свисали бесчисленные сухие снопики да пучочки) и еще чем-то совсем незнакомым.
  "Даже травами пахнет, как там, во сне", - мысленно отметил Кирилл, а вслух спросил: - Это ваш дом, Белый Отче?
  - И здесь тоже.
  - Ага. А зимою-то как? Я гляжу: ни печки у вас, ни даже жаровни не имеется.
  - Привык я, княже. Давно уж привык. Да ты садись, садись, - Ворон указал на лежанку, придвигая для себя коротконогий столец.
  Кирилл с осторожностью присел на краешек.
  - Будь добр, сядь поудобнее, спину расслабь, не то вроде как стоишь сидя.
  - Ага... А мне, Белый Отче, давеча сон приснился занятный, прямо-таки вещий - и про лестницу наверх, и про запахи почти такие, как у вас...
  - Да ну? Вот и расскажешь сейчас, потешишь старика. До чего ж я люблю слушать о диковинах разных!
  Согнав улыбку с лица, он спросил совсем другим голосом:
  - Разумеешь ли, что не из праздности и любопытства стариковского зазвал тебя?
  - Да, Белый Отче.
  Ворон кивнул:
  - Вы, Вуковичи, всегда смышлены были. Князь Прозор, дед твой, большие надежды на отца твоего возлагал, оттого-то имя Вука, Рода вашего, и дал ему. На нем они сбылись лишь отчасти, а полностью - только на тебе.
  - Вы про дар мой, Вороне? Так ведь он всего один, да и тот - с гулькин нос. Как же...
  - Не спеши меру прилагать, ибо пока не ведаешь ты о себе ничего.
  - Ага... А вы, получается, и деда моего знали?
  - И даже прадеда твоего, князя Тримира, знавал - примерно таким еще, - старец опустил ладонь почти вровень с лежанкою.
  - Ух ты... Сколько ж вам лет, Белый Отче?
  - Много, младший из Вуковичей. А теперь не беги! - добавил он неожиданно строго.
  Кирилл изумился:
  - Да я же сижу пред вами!
  - Нет, бежишь, - Ворон коснулся пальцем его лба. - Здесь. А этого не надобно, не опоздаешь. С Виданою своею увидишься как раз во время должное да урочное - ни ранее, ни позднее.
  Кирилл опустил глаза и принялся оправлять под собою медвежью шкуру.
  - В жизни нашей все случается именно в свой час, - продолжил старец, не обратив внимания на его смущение, - хотя и не так, как нам того желалось бы. И это мы нередко спешим бедою назвать. Ты же на печаль скор не будь. Над словами моими позже поразмыслишь, сейчас просто запомни их.
  - Да, Белый Отче.
  - Слыхал я, дядька-пестун был у тебя.
  - Ага, Домашем звали, - подтвердил Кирилл, почему-то нисколько не удивившись тому, что Ворон откуда-то слыхал о его дядьке. - Сколько себя помню, столько и его рядом с собою. За день до отъезда моего из Гурова вдруг пропал бесследно, как сквозь землю провалился. Искали, искали, да без толку. Жалко его - хороший он был.
  - Хороший, говоришь... Не вспомнишь ли, где в последние дни бывали вместе?
  Кирилл подумал.
  - Ходили на ярмарку зверей чужестранных посмотреть - в городе как раз переезжий зверинец гостевал. О! Меня тогда еще там огромная такая кошка крапчатая оцарапала... - он мельком коснулся рубца на правом виске. - Правду сказать, я и сам виноват был: хотел поближе разглядеть, да к клетке чересчур близко придвинулся, а она сквозь прутья - лапою. Шрам не от когтей ее, Белый Отче, - это на том же самом месте от меча, когда на нас с дружиною...
  - Про то уже мне ведомо, княже. Дорогою заходили куда-нибудь еще?
  - Не припоминаю такого.
  - Не припоминаешь... Ну ничего, не велика беда. А сны и видения диковинные давно ли тебя посещать начали?
  - Где-то о той же поре.
  - Вот как... - Ворон перебросил на грудь две из трех белоснежных косиц, оплетенных тонкими ремешками, одернул широкие рукава рубахи. - Теперь посмотри-ка сюда, князь Ягдар из рода Вука.
  И он приложил палец к середине своего лба, чуть повыше клочковатых седых бровей.
  
  ***
  
  Кирилл смутился под молчаливым неотрывным взглядом, произнес осторожно:
  - Белый Отче, вы меня о чем-то расспросить собирались.
  - Я на свои вопросы ответы уже получил.
  - Разве? А когда же?
  Старец с подчеркнуто важным видом поднял ладонь и распевно возгласил:
  - Белый Ворон все видит и все знает: что было, что есть и что будет - приходилось ли слыхать обо мне такое?
  Улыбнулся, добавив дружелюбно:
  - Ты, я вижу, сказать что-то желаешь.
  Кирилл неуверенно подвигал плечами и головою, словно прислушиваясь к чему-то внутри:
  - Трудно определить... Чувствую себя непривычно.
  - Неладно?
  - Да нет, наоборот. В голове ясно, а во всем теле как-то так... тепло и утешительно, что ли. Одним словом - славно.
  - Славно - так славно. Ну а теперь и на самом деле пора тебе. Как через ручей перейдешь, Ратиборов дом по левую руку четвертым будет. Спасибо, что навестил старика, князь Ягдар из рода Вука.
  
  ***
  
  На мостках ниже по течению ручья женщины и девицы, полоскавшие белье, обернулись в его сторону и оживленно защебетали. Пришлось сделать вид, что он вовсе не заметил этого да основательно прибавить шагу.
  Крытый серебристою дранкою просторный двухъярусный сруб окружали густые облепиховые кусты. Кирилл положил руку на низенькую калитку, утонувшую в их просвете, крикнул во двор:
  - Хозяева! С добрым днем вас!
  Потревоженный громкими звуками дрозд-рябинник испуганно выпорхнул из гущи ветей прямо над головой, заставив невольно отшатнуться.
  - Ищешь кого, юнак? - спросил голос за спиною.
  Светловолосая девушка со странно знакомыми чертами лица оглядела его, перехватив половчее ведра с водою, и указала движением подбородка:
  - Отвори-ка, окажи милость.
  Кирилл поспешно распахнул калитку, посторонился:
  - Ягдар-Кирилл мое имя. Мне бы...
  - А-а-а! Так вот, оказывается, каков он, этот самый князь Ягдар, - как бы про себя распевно проговорила девица, опуская ведра на помост крыльца и еще раз окидывая его взглядом. Только в этот раз куда более заинтересованно. - Я так разумею, ты Видану ищешь, княже?
  - Э... Да. Дома ли она?
  - А где ж еще ей быть? И домовитая-то она у нас, и домолюбивая такая...
  Из сеней на голоса выглянула хозяйка.
  - Матушка, это князь Ягдар к нам пожаловал. Тот самый!
  - Здравия и долголетия! - сказал Кирилл, склоняя голову и начиная чувствовать некоторое неудобство своего тела.
  - Мира и блага! Милости просим, княже.
  - А Видана твоя на заднем дворе курочек кормит, - медоточивым голоском уточнила дева - следовало полагать, старшая из Ратиборовых дочерей - и прищурила один глаз.
  "Как Видана" - промелькнуло в голове Кирилла.
  - Уж такая хозяюшка она у нас, уж такая лапушка! То-то женою кому-то будет - суженому на заглядение непрестанное, всем прочим на зависть таковую же.
  - Ярена! - сказала мать укоризненно. - Кликнуть ее, княже, или сам подойдешь?
  - Э... Сам, да. Спасибо...
  - Тогда в ту сторону пожалуй, - она указала вдоль по вымощенной разноцветным речным окатышем дорожке, которая сворачивала за дом. - Там и встретишь.
  Он не успел сделать даже двух шагов, как из-за угла появилась, напевая и размахивая берестяной коробочкой-полотухой, Видана. Увидев его, она пискнула, вскинула руки, уронив берестянку.
  - Ягдар, ты! Вернулся... Ой, да как же... Я сейчас, Ягдар, я мигом!
  Видана заметалась, прошмыгнула мимо Кирилла в дверь и заверещала уже изнутри:
  - Матушка, матушка! Мне что лучше надеть: это или вот это?
  - А он и вправду хорош собою, сестрица! - пропела ей вослед старшая. - Ни капельки ты не соврала.
  - Ярена, а ну-ка в дом! - прикрикнула мать сердито. - Тебе еще тарелки, что на столе, прополоскать, вытереть насухо да на поставец попереносить.
  Стараясь отогнать прочь нарастающее смущение, Кирилл негромко и с большим достоинством кашлянул. Поинтересовался:
  - А хозяин здесь ли?
  - К вечеру будет. Нужду какую к воеводе имеешь, княже? - обратились на него улыбающиеся глаза.
  - Да нет... - окончательно смешался Кирилл. - Почтение положенное выразить хотел... Вежества ради.
  - Сейчас выйдет уж, - с ободряющим сочувствием кивнула хозяйка, возвращаясь внутрь. - Потерпи маленько.
  Голубой сарафан метнулся в дверном проеме. Видана что-то крикнула напоследок в глубину дома, сбежала по ступенькам и ухватила Кирилла за руку:
  - Идем-идем-идем!
  - Только не до темноты, дочушка! - понеслось им вдогонку. - Тебя же, княже, особицею попрошу.
  Он неуклюже закивал на ходу через плечо.
  Над соседскими палисадами и кустами стали появляться лица, исполненные внимания и любознательности. Женский щебет на ручье сменился восторженным кудахтаньем.
  - Скорей-скорей-скорей! - маленькие пальцы сжались, нетерпеливо задергали Кириллову ладонь, увлекая за собою. В спину прозвучало что-то веселое и неразборчивое, сопровождаемое дружным смехом. Видана не сдержалась, обернулась на бегу и показала язык.
  - Ты чего?
  - Да ну их всех... А куда пойдем - по дубраве погуляем или к нашему месту на реке?
  - Вот это да! Знаешь, когда я шел сюда мимо него, точно теми же словами и подумал: "наше место".
  - Правда?
  - Правда. А чего мы бежим? Нас ведь уже никто не видит.
  - И то верно.
  Видана остановилась, запрыгала и захлопала в ладоши:
  - Ой, хорошо-то как!
  - А что же именно хорошо?
  - Да ну просто всё-всё-всё! Ягдар, а ты когда вернулся? Сегодня?
  - Вчера к ночи. Так изломался в седле, что еле-еле смог до постели доковылять.
  - Ягдар, а я потом каждый вечер опять звала, звала тебя, а увидеть почему-то никак не удавалось.
  - И у меня не получалось, хоть и пытался не единожды.
  - Я после того первого раза к Белому Ворону побежала радостью поделиться, а он вдруг словно опечалился. Даже в лице переменился. Как думаешь, отчего?
  Кирилл дернул плечом:
  - Кто знает? А Ворон меня давеча к себе зазвал.
  - Бают, дом Белого Отца в какой-то Диевой Котловине. Даже и не ведаю, где это. А как же ты ко мне поспел так скоро?
  - Нет, я был не там. В этой... избушке на курьей ноге, - Кирилл помахал рукой. - Вон в той стороне она. Да ты, я мыслю, и сама знать должна.
  - Ага, знаю. Вот это да! Он же в нее никого и никогда не зазывал.
  - Тогда выходит, я первый.
  - Здорово... А что там внутри? А чего Ворон от тебя хотел?
  - Избушка как избушка. А чего Ворон хотел - я, правду сказать, так до конца и не понял. Видана, а я стал дни считать, лишь только мы в путь отправились - семь, шесть, пять, четыре...
  - Ягдар, а когда ты уехал, после с отцом ли говорю, с матушкою, делаю ли что, - а предо мною ты стоишь. И смотришь так...
  - Как?
  - Ну так... - Видана быстро отвернулась и защебетала в сторону:
  - Ягдар, гляди: а вон там камушек голубоватый, а на нем рядышком две малюсенькие ящерки на солнышке греются! Не иначе как сестрицы друг дружке.
  - Камушек голубоватый... О Господи... - пробормотал Кирилл, начиная судорожно отстегивать на груди отворот кафтана. - Да что ж с головою-то у меня нынче?
  В сердцах полуоборвав заупрямившийся крючок, сунул руку за пазуху:
  - Видана, а это тебе. Вот...
  Пальцы разжались - на ладони открылся серебряный перстенек с бирюзовым камушком-глазком.
  - Ой, Ягдар...
  - Я это... Так задумывал, чтобы и к сарафану твоему лазоревому, и глазам твоим...
  Видана завороженно-медленно надела перстенек на палец, опустила веки. Столь же медленно потянулась к Кириллу. Он почувствовал, что его сердце сорвалось вниз и, увлекая за собою разум, стремительно понеслось в бездну.
  Видана отпрыгнула, рассмеялась незнакомо. Закружилась-запела, отставив руку да любуясь подарком:
  - Мой, мой, мой!
  Кирилл осознал, что к нему постепенно возвращаются способности дышать, связно мыслить и владеть собственным лицом.
  - Видана...
  - Аюшки? Мой, мой, мой!
  - А кто именно твой-то? - решился спросить он, несколько вернувшись в себя и поднабравшись храбрости. - Перстенек или я?
  - А вот и не скажу. А ты его в дороге купил или там, куда ездил?
  - В Белой Кринице, ага. Князь Стерх нас приглашал - как бы это сказать? - суд свой с ним разделить. Ну и еще для некоторых дел своих.
  - Суд... Ого. Вон ты какой у меня... И что?
  - Да пригодился я, знаешь ли. Можно даже молвить, изрядно пригодился. Там прямо-таки целая история вышла - и со мною, и с перстеньком этим. Хочешь, расскажу?
  - А можно, я сама погляжу? - встав на цыпочки, она ухватила Кирилла за плечи, ее глаза приблизились.
  - Ну... Да, конечно.
  - Ты сам ничего не вспоминай, не надобно, только весь как будто распахнись да растворись предо мною.
  - Да знаю я, знаю.
  - Голову пониже наклони, а то не дотянуться мне...
  Видана опустила веки и коснулась своим лбом чела Кирилла. И тут же рванулась на волю цветастая круговерть, в которой завертелись-замелькали небесная синева, сумрачная зелень леса, белый шатер, звезды в озере, изящные руки и широкополая мягкая шляпа брата Хезекайи, золотые блики на куполах Белой Криницы, ухмыляющийся Держан, хлебосольный стол князя Стерха, райские птицы на богатой ферязи, страх в распахнутых глазах Избора, толстая Малуша, княжна Светава в развилке липовых ветвей, невероятный прыжок брата Иова, маленький голый гильдеец на краю бассейна, пряничный поповский терем, голос в ночи...
  Маленькие ладошки внезапно оттолкнули его.
  - Ты... Ты держал ее на руках... - прошептала она потрясенно.
  - Кого? - пробормотал Кирилл, приходя в себя.
  - Ты держал ее на руках! - с отчаянным криком повторила Видана и заколотила кулачками по его груди. - Княжну эту! А она обнимала тебя! Я видела, видела, видела!
  - О Боже... Видана, да ты послушай, как получилось-то.
  Она спрятала лицо в ладонях, опустилась в траву и заплакала. Кирилл неуклюже затоптался над нею:
  - Господи, да что же это... Видана, ну пожалуйста... Видана...
  Она заплакала еще горше, судорожно хватая воздух, хлюпая носом и жалобно попискивая.
  - Если ты все видела, то и знать должна, как оно на самом деле было.
  - А я и знаю! На самом деле ты ей люб и она - княжна! Княжна, княжна, княжна! А кто я такая рядом с нею?
  - Видана, да ты...
  - Да я-то всего лишь глупая девка-дубравка, уж какая есть! Только вот всё-всё доподлинно разглядела и всё-всё уразумела! Так что отныне ни подарки твои мне не надобны, ни сам ты, князь Ягдар!
  Видана вскочила на ноги, сорвала с пальца перстенек. С девичьей неловкостью размахнувшись, изо всех сил забросила его подальше в густые травы поляны. Стремительно развернулась и побежала обратно в деревню.
  Кирилл заледенел:
  - Видана...
  Мягкий сумрак дубравы обратился в ночь.
  
  ***
  
  Белый Ворон стоял посреди тропинки, с непривычной строгостью опершись на посох, и молча ждал. Видана шмыгнула носом, одернула сарафан. Перешла на робкий шаг, постепенно замедляя его. Затем и вовсе остановилась.
  - Ближе подойди, девонька. Еще ближе - поздно уже робеть-то. Теперь отвечай: зачем сделала это?
  - Что, Белый Отче?
  - С Вороном говоришь, не с князем Ягдаром. Почто обидела его?
  Видана засопела и потупилась.
  - Другому рану нанести, а жалеть себя - ой, как сладостно бывает! Так ли? С неких пор на особой примете ты у меня, ведай о том. Долгих речей вести не стану - разум твой вижу. Немалый разум, замечу. Ему повинуйся, а не страстям своим. А обуздать себя не сможешь иль не захочешь - поможем тебе. И я, и отец твой.
  Видана переступила с ноги на ногу, опустила голову еще ниже:
  - Отцу только не говорите, Вороне.
  - Вот как. Ну-ка в глаза мне посмотри. Не деву строптивую да своенравную вопрошаю я сейчас, а ту Видану, которая прячется в ней. Правда ли, что так лучше для всех будет? И для нее самой? То-то. Голову-то опять подними - не предо мною виниться надобно. Теперь пойдем.
  - Куда, Белый Отче?
  - Каверзы твои поправлять. И не я это делать буду, а ты сама. Куда подарок бросила? Показывай.
  - А вдруг он там еще?
  - Князь Ягдар? Нет, ушел уже. Правоту твою на себе ярмом несет.
  Видана неуверенно ткнула пальцем в сторону одной из полянок, усыпанных яркими солнечными лоскутами:
  - Где-то здесь, Белый Отче.
  - Где-то... Не видишь, значит. Вот что ты сама с собою творишь - понимаешь ли?
  Ворон остановился посреди тропинки, молчаливо и приглашающе повел посохом. Видана побрела в траву, раздвигая стебли да временами будто просительно оглядываясь.
  - Ищи, девонька, ищи.
  Голубые цветочки то незабудки, то барвинка или жуки с небесным переливом надкрылий наперебой спешили прикинуться бирюзовыми камушками. Пырей всякий раз норовил повернуться к пальцам своими зазубренными лезвиями, а осот - колючками. Где-то рядом трескуче и со злорадным торжеством расхохоталась сорока.
  - Нет его, Вороне! Нигде нет - потерялся совсем!
  Видане вдруг невыносимо захотелось упасть лицом в траву, зарыдать открыто, во весь голос. Даже завыть при этом - тоненько и очень горестно.
  Ворон приблизился к ней. Вздохнул, взял за руку.
  - Спасибо, Белый Отче...
  Она благодарно улыбнулась. Пройдя вместе с ним несколько уверенных шагов по поляне, охнула, упала на колени:
  - Вот он! Нашла, нашла! - Видана схватила перстенек и, не сдержавшись, порывисто поцеловала его: раз, другой, третий. - Вороне, опять спасибо за помощь вашу!
  - А я вовсе и не помогал тебе. Просто за руку держал.
  - Разве? А вот теперь помириться бы мне еще... - ее глаза влажно блеснули робкой надеждой.
  - Повиниться? - переспросил старец, вроде как не расслышав. - А что - славно мыслишь, девонька. Хвалю, хвалю!
  - А как? Ну, чтобы все ладно вышло?
  - Тут уж я не советчик - на то отец с матерью есть. Отцовские слова в голову возьми, матушкины - в сердце сложи. А напоследок вот что еще скажу: князь Ягдар не тебе одной нужен. Запомни это крепко-накрепко. И перстенек надень - что ж ты его по-прежнему в кулачке-то... - он вдруг прервал себя и завершил торопливо: - Стало быть, теперь возвращайся к отцу-матери, девонька, ко мне же иные заботы грядут.
  - А какие, Белый Отче? - не удержалась Видана.
  - Да те, что и всегда. Понадоблюсь я вскоре в неком месте. И даже очень вскоре. Всё на том...
  Прощально коснувшись ее лба быстрой легкой рукой, Ворон развернулся, заспешил назад. Видана смотрела ему вслед, пока через несколько шагов он не исчез из виду прямо посреди тропинки.
  
  Глава XII
  
  Кирилл шел, с механической размеренностью переставляя ноги - одну за другой... Одну за другой... Одну за другой... Вернее, не шел, а просто двигался вперед. Перемещался в пространстве неизвестно куда. На самом деле идти вовсе не хотелось, но стоять на месте - тем более. Слезы и крик от непривычной, доселе не ведомой боли притаились где-то на подходе в ожидании малейшего повода, чтобы вырваться наружу. Жалкие остатки оцепенелого разума пока что защищали от этого, время от времени старательно отвлекая и подсказывая: "Вон муравейник под кустом, большущий-то какой... Это ж сколько сил положено трудолюбивыми крохотульками, чтобы соорудить таковую горушку... Жук-рогач за пенек юркнул... Красавец... Я их с самых малых лет всегда любил, причем как-то очень почтительно и даже с капелькою страха... Улитка-то просто под ноги ползет, не наступить бы ненароком на глупую... Гляди-ка: а вон впереди и та самая избушка на курьей ноге. Как же я к ней вышел-то? Вроде бы совсем в другую сторону направлялся..."
  Кириллу вдруг страстно захотелось, чтобы Белый Ворон опять оказался дома, чтобы опять перебросил на грудь две белоснежные косицы из трех, заглянул сквозь глаза в душу - глубоко-глубоко! - и оставил там теплый свет утешения. Давеча у него это просто здорово получилось и еще раз получиться должно. Конечно же, должно!
  - Белый Отче! - закричал он, задрав голову к маленькому оконцу наверху. - Это снова я, князь Ягдар из рода Вука! Белый Отче!
  Еще завершая свой зов, Кирилл уже понял, почувствовал, что Воронов приют пуст. Постепенно затихшие отголоски эха и живая тишина дубравы только подтвердили это. Крохотная искорка надежды погасла, даже не успев толком разгореться.
  Стрельчатая пещерка у основания спиленного дуба-опоры еще по пути сюда показалась ему входом. И сейчас, бессмысленно вглядываясь в черное обгорелое нутро, Кирилл вновь подумал:
  "Вот если бы и в самом деле это был вход, врата, ведущие в иной, лучший мир! Сделаешь шаг вперед - и вся твоя боль, все твои потери останутся здесь, за порогом. А ты войдешь туда прежним, неповрежденным. Как же это было бы хорошо..."
  Начиная осознавать, что ожидание чуда постепенно тускнеет и скоро совсем исчезнет, Кирилл заставил себя оторваться от мечтательного созерцания обугленных внутренностей дерева:
   "Ну ладно. А дальше-то мне куда - возвращаться домой, в обитель? Нет. Нет, только не теперь. Как-нибудь потом. Всё-всё-всё - как-нибудь потом..."
  Его блуждающий взгляд остановился на зарослях орешника поодаль. По непредсказуемой прихоти сознания из памяти почему-то всплыл тот орешник, в котором прятался, наблюдая за ночным боем при полной луне, тайный всадник-соглядатай в темном плаще.
  "Именно так. Тот самый соглядатай за тем самым ночным боем. Значит, и мне туда. А почему именно туда? Да вот просто потому, что я сейчас так хочу! Хотя бы сейчас всё будет только по моим желаниям! Только по моим!"
  Со внезапно нахлынувшим злобным упорством Кирилл принялся протискиваться-продираться сквозь густое плетение ветвей. Это получалось медленно, отнимало много сил, но взамен приносило такое же злобное удовлетворение.
  Напоследок он намертво застрял подошвой сапога в развилке побегов у самой земли, задергался с рычанием. Потеряв равновесие, сам сапог и больно подвернув ногу по пути, просто вывалился кулём в травы маленькой полянки в глубине кустов. С ее противоположного края за происходящим весьма заинтересованно наблюдали трое подростков-дубравцев в охристо-зеленых рубахах и таковых же портках.
  Кирилл поднялся, кое-как оправил одежду. Особо охорашиваться не было ни малейшего желания. Морщась, осторожно подвигал вывихнутой ступней разутой ноги, подтянул сползшую вязаную ноговицу.
  - С прибытием, гость нежданный да незванный! - приветливо сказал один из дубравцев, дождавшись завершения. - Сапожок-то свой там не забудь. Или то будет таковое подношение Бору? Ну что ж, деяние доброе!
  Двое прочих дружно засмеялись.
  Кирилл полез обратно в куст, яростным рывком высвободил из его цепких лап добычу и обулся полностью.
  - А мы тебя знаем, - продолжал подросток. - Ты - князь Ягдар, верно?
  - Ежели знаешь, то чего ж переспрашиваешь? Ну я это, я. А сами вы кто такие?
  - О "неусыпающих" хоть что-нибудь слыхал ли? То-то. Мы же тут юнаки дозорные, хранители дубравы, во как!
  Двое прочих дубравцев переглянулись с довольными ухмылками, приосанились.
  - Ага, ага... Слышь, юнак дозорный, отчего это ты один говоришь, а прочие молчат - немые, что ли? И имен своих никто из вас не назвал ответно.
  - Сам ты немой! - не удержался другой из дозорных. - "Неусыпающие" особливыми знаками говорят, тебе сей язык неведом. Словами только старшóму дозволяется, да и то в крайнем разе. Имена же дозорных вызнавать всякому стороннему не можно.
  - А вот и еще к одному речь вернулась... - буркнул Кирилл. - Мне до ваших обычаев дела нет. Разговоров никаких и ни с кем я заводить не собирался. Так что дальше пойду своею дорогою, а вы - своею.
  Дозорные оживились. Обменявшись быстрыми жестами, придвинулись короткой цепочкой на пару-тройку шажков.
  - Ведомо ли тебе, княже, что просто так, по прихоти своей разгуливать по дубраве никому не вольно. Никому из чужаков! - чтобы подчеркнуть последнее уточнение, старшой слегка приподнял брови и округлил глаза. - Во как! А коли всё-таки желается беспременно, то за сие положено мыто уплатить.
  - Я отчего-то так и подумал, - проговорил Кирилл. - И сколько ж?
  Очевидно, сумма налога на беспрепятственное перемещение по дубраве не являлась фиксированной, потому что дозорные торопливо сблизились головами и зашептались.
  - Ну? Ну? - поторопил Кирилл принятие решения, которое вскорости и прозвучало из уст всё того же старшого:
  - Э-э-э... Пожалуй, по лиске каждому из нас вполне довольно будет. И заради знакомства, и от великодушия нашего. Да, вот так. Что скажешь, княже?
  - Кое-что скажу. Первое... - он оттопырил указательный палец и обвел им всех присутствующих. - К вашей печали, мне хорошо известно, что юнаки в дозоры не поставляются. Не ожидали, да? Но отсюда вытекает второе: вопрос по поводу мыта. Это я сейчас, сейчас...
  Его ладонь скользнула под полу кафтана к кошелю на поясе, порылась там и появилась наружу уже в виде кукиша, каковым Кирилл повторно обвел опешивших мытарей-неудачников:
  - Каждому из вас, как просили. Заради знакомства и от возвратного великодушия моего.
  Старшому удалось овладеть собою быстрее прочих:
  - Во как! Ну что ж, княже: хоть ты нас и не просил, за нами добрый ответ не замешкается. Расступись, ребята...
  Он врастяжку сплюнул перед собою и принялся обстоятельно засучивать рукава охристо-зеленой рубахи.
  Кирилл криво ухмыльнулся, перенес основную тяжесть тела на здоровую ногу и подвигал согнутыми руками, прикидывая, не лучше ли было бы скинуть верхнюю одежду. Ничего больше сделать не успел.
  - На сем и завершили, - остановил всё это негромкий голос. Все головы слаженно обернулись в его сторону. У края поляны стоял Ратибор. Кирилл так и не понял, каким образом он появился там столь незаметно и неслышно. Самозваный дозор мгновенно обрел вид самый удручающий изо всех возможных. Впрочем, старшой с робкой надеждой приподнял ладонь и набрал воздуху в грудь, явно намереваясь сказать что-то в общее оправдание.
  - Бокша... Вячко... Сиян... - не обратив на это никакого внимания, неспешно и раздельно огласил Ратибор. Головы понуро опускались в соответствии со звучащими именами, будто бы представляясь при знакомстве. - Поскольку вы по младости своей еще не пребываете под моею рукою, то и никакого наказания от меня пока что не последует. То уже будут хлопоты отцов ваших, каковых обо всём известите самостоятельно. Оное после непременно проверю, а на будущее же запомню вас особо. Княже, яви милость, следуй за мной.
   Кириллу вдруг увиделось, что ветви смежных кустов предупредительно раздвигаются на пути идущего впереди Ратибора, образуя узкий зеленый коридор. Впрочем, в действительности могло просто померещиться - в такой-то несуразный и сумасбродный день, как нынешний. Он старался не отставать, не хромать и не морщиться от боли. Ратибор, конечно же, не мог видеть всего этого спиною, но как только заросли орешника остались позади и они вышли на простор дубравы, обернулся и спросил:
  - Ногу повредил, княже?
  - Да, вывихнул маленько. А откуда же...
  - Разувайся. Полностью.
  Его сложенные дощечками ладони ладони расположились по обе стороны босой щиколотки Кирилла, не касаясь ее:
  - Больно не будет, не бойся.
  - Да я и не боюсь, с чего бы это мне...
  - Яви милость, сейчас немного помолчи, княже.
  Кирилл почувствовал прилив сильного холода, причем шел он не от Ратиборовых рук. Источник находился внутри самой ступни. Всё окончилось, едва успев начаться.
  - Можешь обуваться.
  Кирилл потопал ногою - вначале осторожно, а затем смелее и сильнее:
  - Ух ты... Здорово...
  Оглянулся на кустарник, из которого они только что выбрались. Густая зеленая стена, никаких следов никакого прохода.
  - Ага! Значит, мне не показалось, - вначале подумал, а затем и повторил это вслух Кирилл. - Ратиборе, но ведь тогда выходит, что...
  - Тогда выходит, что просто мы тут в дубраве кое-какими умениями обладаем, княже. А теперь я о другом речь поведу - и то недолгую. Ты же постарайся услышать меня по-настоящему. Прежде всего, осведомлен я об этой беде твоей. Научись вначале вот чему: ранки свои не расковыривать, не копаться в былом и не жалеть себя с упоением. Всем нам нужны слова утешения, но не в моих обычаях их произносить - на то и другие люди есть. Чрез многое в жизни этой надлежит пройти самостоятельно, уповая только лишь на свои силы. Иначе не возмужаешь, княже. Это всё. Теперь погляди-ка туда - к нам Ворон направляется. Он отведет тебя в обитель.
  - Сам Белый Отец - меня? - оторопело переспросил Кирилл.
  - Да. Сам Белый Отец. Тебя, - терпеливо повторил Ратибор. - Так надобно. Еще свидимся, княже!
  Кирилл не сразу осознал, что его уже нет рядом.
  Ворон приблизился. Заглянув в глаза, отметил с мягкой и какой-то многозначительной укоризной:
  - Ты заблудился, княже.
  Кириллу стало стыдно:
  - Да, Белый Отче. Можно так сказать. Но все-таки я уже сам начал...
  - Что ты уже сам начал - это похвально. Позже и я помогу, князь Ягдар из рода Вука. А теперь - домой.
  
  
  ***
  
  Кирилл шел, с механической размеренностью переставляя ноги - одну за другой... Одну за другой... Одну за другой... Вернее, не шел, а просто двигался вперед. Перемещался в пространстве неизвестно куда. На самом деле идти вовсе не хотелось, но стоять на месте - тем более. Слезы и крик от непривычной, доселе не ведомой боли притаились где-то на подходе в ожидании малейшего повода, чтобы вырваться наружу. Жалкие остатки оцепенелого разума пока что защищали от этого, время от времени старательно отвлекая и подсказывая: "Вон муравейник под кустом, большущий-то какой... Это ж сколько сил положено трудолюбивыми крохотульками, чтобы соорудить таковую горушку... Жук-рогач за пенек юркнул... Красавец... Я их с самых малых лет всегда любил, причем как-то очень почтительно и даже с капелькою страха... Улитка-то просто под ноги ползет, не наступить бы ненароком на глупую... Гляди-ка: а вон впереди и та самая избушка на курьей ноге. Как же я к ней вышел-то? Вроде бы совсем в другую сторону направлялся..."
  Кириллу вдруг страстно захотелось, чтобы Белый Ворон опять оказался дома, чтобы опять перебросил на грудь две белоснежные косицы из трех, заглянул сквозь глаза в душу - глубоко-глубоко! - и оставил там теплый свет утешения. Давеча у него это просто здорово получилось и еще раз получиться должно. Конечно же, должно!
  - Белый Отче! - закричал он, задрав голову к маленькому оконцу наверху. - Это снова я, князь Ягдар из рода Вука! Белый Отче!
  Еще завершая свой зов, Кирилл уже понял, почувствовал, что Воронов приют пуст. Постепенно затихшие отголоски эха и живая тишина дубравы только подтвердили это. Крохотная искорка надежды погасла, даже не успев толком разгореться.
  Стрельчатая пещерка у основания спиленного дуба-опоры еще по пути сюда показалась ему входом. И сейчас, бессмысленно вглядываясь в черное обгорелое нутро, Кирилл вновь подумал:
  "Вот если бы и в самом деле это был вход, врата, ведущие в иной, лучший мир! Сделаешь шаг вперед - и вся твоя боль, все твои потери останутся здесь, за порогом. А ты войдешь туда прежним, неповрежденным. Как же это было бы хорошо..."
  Он очнулся (или ему показалось, что очнулся от чего-то), встряхнул головой. Повел плечами, отмечая некие смутные изменения в себе.
   "Да, пора трогаться в путь. Главное, не выйти в сторону обители. Но тогда лучше направиться хотя бы вон туда..."
  Дубрава постепенно перешла в смешанный лес, который в свой черед сменился соснами. Местность стала более холмистой, при очередном спуске среди папоротников низины отыскался ручей. На его противоположном берегу рядом с маленькой девочкой лет семи-восьми сидел опрятный старичок, по виду то ли крестьянин, то ли сельский ремесленник. Между ними был расстелен кусок холстины с разложенной на ней нехитрой снедью.
  Не желая заговаривать с кем бы то ни было, Кирилл намерился молча свернуть в сторону и пройти мимо, но старичок приветливо окликнул его:
  - Доброго дня тебе, путник! Может, пожелаешь присоединиться к нам?
  Девочка с застенчивой вежливостью улыбнулась. Закивала, подтверждая приглашение.
  Такое простое и незатейливое радушие вызвало легкий укор совести:
  - Э... Да, люди добрые. Спасибо!
  Рядом очень кстати обнаружилось перекинутое с одного берега на другой сосновое бревно со стесанным верхом. Перебираясь по нему, Кирилл подумал, что наверное, это тот же ручей, который течет поблизости Хореи, и он уже переходил через него.
  - А у нас тут, молодой человек, своего рода поминальная трапеза, - словоохотливо продолжал старичок. - Сегодня исполнилось ровно девять дней, как ее мать (он мотнул бородой в сторону девочки) отошла ко Господу. По этому случаю мы еще утром в монастырском храме отстояли заупокойную службу, теперь возвращаемся домой. А поскольку сейчас подошло время обеда, то по традиции и трапезничаем в память о покойнице. Хорошей женщиной была моя невестка.
  - Да, мама была очень хорошей, - с немного непривычной раскованностью тут же подтвердила девочка. - Доброй и ласковой. Теперь у меня остался только дедушка. Он утверждает, что со временем мое горе пройдет. Возможно, так и будет - ему виднее. Но сегодня мне ее очень не хватает.
  Совесть отозвалась повторным укором, на этот раз более внятным. Кириллу даже показалось, что его боль вдруг ослабела весьма ощутимо.
  - Угощайтесь, молодой человек! - поощрил дедушка. - Яйца вкрутую, сало - очень вкусное, с чесноком и кое-какими специями, огурцы свежие, хлеб... Прошу: без стеснения.
  - Как звали покойницу? - спросил Кирилл, ради приличия отламывая кусочек хлеба и одновременно высматривая кусочек сала поменьше.
  Старичок отчего-то немного помедлил с ответом:
  - Мария.
  Поскольку вслед за этим он не назвал ни своего имени, ни имени внучки, Кирилл решил, что и ему представляться не стóит. Он перекрестился, пробормотал вполголоса короткую поминальную молитву и принялся за еду.
  Ели в молчании. Девочка время от времени поглядывала на него и наконец заявила:
  - У тебя грустные глаза. Хоть я и маленькая, но уже знаю, отчего у юношей бывают такие глаза. Сейчас виною тому твоя возлюбленная, верно?
  - Да, - дожевав и проглотив, односложно ответил Кирилл. Ему опять очень захотелось побыть одному, поэтому поспешно добавил: - Спасибо, за угощение, люди добрые. Благополучного вам возвращения домой.
  С этими словами поднялся на ноги. Старичок последовал его примеру, отвесил низкий поклон:
  - И тебе спасибо, молодой человек, за то, что не побрезговал нашим обществом. Ты прав, это очень важно - в должное время вернуться домой. Но для того необходимо точно знать, кто ты на самом деле и где твой настоящий дом.
  Кирилу показалась странноватой последняя фраза, но он кивнул из вежливости и спросил:
  - Не знаете ли случаем, куда меня приведет этот ручей?
  - К неширокой реке. Она откроется сразу же за вон тем холмом. Ты по какой-то причине предпочел именно данное направление?
  - Да, - опять коротко ответил Кирилл, повторно отмечая странноватость уточнения и окончательно теряя интерес к любым дальнейшим разговорам. Быстро поклонился, заспешил вдоль берега прочь.
  - Желаю тебе поскорее вернуться также и к добрым отношениям со своей возлюбленной! - прозвучал за спиной голос девочки.
  Он ответил еще одним кивком через плечо, прощально взмахнул рукой.
  Резкая и частая смена собственных настроений уже начала утомлять его, но эта же усталость одновременно притупляла боль, отодвигала ее куда-то поглубже.
  Ручей действительно вывел к неширокой реке, как выразился старичок. Впрочем, с чего бы это он стал обманывать? При этой мысли Кирилл машинально пожал плечами.
  Чуть ниже по течению река преграждалась плотиной. Из узкого лотка при вершине на плицы огромного мельничного колеса извергался с грохотом поток воды. Сама мельница - старая, сложенная из дикого камня - располагалась у берега. Окружал ее широкий помост на сваях. Вдоль прибрежной стороны стороны он переходил в длинную пристань со множеством приткнувшихся к ней разновеликих лодок. Под лесом, на отвоеванном у него же участке, теснились возки с телегами. Муравьиные цепочки грузчиков сноровисто растаскивали с них мешки с зерном либо наоборот загружали, но уже с мукой.
  Здесь было шумно от падающей воды, людских голосов, конского ржания, тележного скрипа; здесь было хлопотливо, отчасти бестолково, но вместе с тем как-то очень хорошо и очень по-человечески.
  Кирил походил среди этой толчеи (на него поглядывали ответно), засмотрелся на радугу в водяной пыли у мельничного колеса, вспомнил:
  "Кто-то из мудрых заметил, что человек может до бесконечности смотреть на горящий огонь и бегущую воду. А ведь оно на самом деле так: и то, и другое душу каким-то тихим благом покрывает..."
  Его настроение в очередной раз переменилось. Теперь захотелось поскорее вернуться в обитель.
  "Ну и дурак же я! Надо было просто выговориться отцу Варнаве, потом отстоять службу, попить горячего травнику с медом и завалиться спать. А назавтра всё-всё-всё стало бы другим. И вообще незачем было затевать эту дурацкую прогулку!"
  Он еще несколько раз обругал себя на всякие лады и почувствовал, что на душе изрядно посветлело. Наклонился с мостков, умылся, испытывая от того какие-то новые, непривычные ощущения.
  Мимо него с усталой развальцей проследовал человек в багряном купеческом кафтане (Кириллу сразу вспомнились гильдейцы Белой Криницы). Остановился неподалеку, сел на краешек мостков. Разулся и с протяжным "о-о-о!" погрузил ноги в воду.
  - Здравия и долголетия! - сказал Кирилл, подойдя к нему поближе и глядя в прищуренные от наслаждения глаза.
  - Отличное пожелание, благородный юноша! - одобрительно отозвался купец. - Однако истинную значимость данных слов можно оценить должным образом только в зрелом возрасте. Похоже, ты собирался задать мне какой-то вопрос? Прошу: без стеснения.
  - Да... Эта же речушка течет мимо Преображенской обители, верно?
  - Верно. Названный тобою монастырь расположен ниже по течению в часе или двух отсюда. Время пути зависит от скорости передвижения.
  - Ага, спасибо. И вот что еще: не возьмется ли кто-нибудь из лодочников отвезти меня туда?
  - И это, и стоимость самой услуги ты сможешь узнать у них.
  - А, ну да... Еще раз спасибо.
  Кирилл смущенно поклонился и заспешил вдоль пристани.
  - Пожалуйста, благородный юноша! - прозвучало ему вослед.
  Неважно какой по счету хозяин лодки ответил утвердительно на вопрос Кирилла:
  - Разумеется, молодой человек. И в одну сторону направляемся, и как раз сейчас я намеревался отчаливать. Так что прошу: без стеснения. Садись так, чтобы не испачкать одежду о мешки с мукой. На цене в три лиски сойдемся?
  - Запросто.
  - Это хорошо.
  Лодочник оттолкнулся багром от причала, занял свое место. Подрабатывая веслами, чтобы развернуться носом по течению, спросил:
  - На воде не укачивает?
  - Нет.
  - Это также хорошо.
  Речка наконец выбралась из дубравы на простор, изогнулась. В просветах прибрежных ракит постепенно показалась, стала приближаться гора со стенами обители на ней. Кирилл еще издалека заметил светлую фигуру на берегу и сразу понял, что это Белый Ворон. Который ждет его, именно его.
  - Причаливай, причаливай! - нетерпеливо закричал Кирилл.
  - Собственно, в данный момент я этим и занимаюсь. Удивительная невыдержанность, юноша! Ну зачем же прямо воду прыгать? Эх, молодость, молодость...
  Ворон приблизился. Заглянув в глаза, отметил с мягкой и какой-то многозначительной укоризной:
  - Ты заблудился, княже.
  Кириллу стало стыдно:
  - Да, Белый Отче. Можно так сказать. Но все-таки я уже сам начал...
  - Что ты уже сам начал - это похвально. Позже и я помогу, князь Ягдар из рода Вука. А теперь - домой.
  
  ***
  
  - Аминь, отче Власие, аминь! Спаси Господи, и тебе желаю того же. С прибытием. Добрался-то как?
  - Слава Богу за всё. Годы наши, как и грехи, немалые - к любому путешествию теперь, как к подвигу сугубому приуготовляешься. Послушай, батюшко игумен: а благослови-ка ты нам либо чайку, либо травничку. Да погорячее, да с медком. Самое оно будет - с дороги-то...
  Опускаясь в кресло, маленький архимандрит шумно и радостно потянул носом:
  - И коржики с калачиками - или что там у тебя нынче пекут - чую, поспели уж: даже сюда духом заносит.
  Отец Варнава обернулся к келейнику, который уже успел подхватиться на ноги и направиться к двери. Удовлетворенно кивнул.
  - Мыслю, первый я? - не то спросил, не то утвердил отец Власий.
  - Тебе ли не знать, отче?
  - Да уж, да уж. Как там у Екклесиаста: "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Хе-хе... Перед вечернею Димитрий объявится - он сейчас в возке своем всё пытается ноги поудобнее пристроить да, как всегда, бубнит недовольно, - а мастер Георгий лишь в сумерках прибудет, никак не ранее. Вижу, утробою мается бедолага, раз за разом с коня поспешно сходит - а не надобно было ту белорыбицу малосольную в харчевне вкушать, ох не надобно! Хе-хе... Ему бы по прибытии снадобья какого-нибудь укрепительного у отца Паисия испросить... Ах вот оно что! Оказывается, нет больше с нами лекаря нашего благородного - услал его злобный отчим Варнава с глаз долой. За тридевять земель да еще и во тридесятое царство.
  Отец Варнава усмехнулся:
  - Как говорит мастер Зенон, "ты все такой же, отец архимандрит".
  - Верно говорит, - охотно согласился отец Власий. - Но приметь: при этом частенько добавляет свое излюбленное "одобряю". Стало быть, одобряет - смекаешь? Хе-хе...
  - А прозорливость свою ты бы лучше обратил в день завтрашний - хоть для начала. Очень бы тем меня утешил.
  - А вот этого не могу, сам знаешь.
  - Да знаю, знаю. Уж и помечтать нельзя. Я надеюсь, выезжали поодиночке и не сразу один за другим?
  - Как ты и просил. Просьбы же твои для нас по-прежнему как наказ строгий. Мы ведь ничего не забыли. Хе-хе... Что ж там наш батюшка игумен задумал-то такое, коль ему вдруг занадобилось старую дружину вновь собирать - страсть до чего любопытно! Только-только, понимаешь, я во скиту своем в самый смак покоя от тебя, отец настоятель, войти успел. Да и старец Димитрий наш во Лемеше своем благодатном. А тут нам вдруг нате на лопате: извольте-ка, соратнички дорогие, воротиться на прежнюю службу! Хе-хе... Али ты новыми подчиненными недоволен, аль они тобою? Ведь упреждал я тебя тогда: а не ходил бы ты во игумены. Упреждал? То-то. Хе-хе... Или, как говорят германцы, старые пферды борозды не портят и понадежнее новых будут, а?
  - Да не говорят так германцы! - отец Варнава коротко хохотнул.
  - Ну и дураки: такой ядреной мудрости себя лишают.
  - Кстати, мастер Георгий с его-то молодыми летами давно ли принят во "старые пферды"?
  - Да это я так, дабы складности слога не нарушать. Не можешь без нас, значит. Отрадно осознавать сие, зело отрадно и утешительно! Хе-хе...
  - Верно осознаёшь, отец архимандрит. Только это далеко не всё. Окажи милость, подай-ка мне вон тот ларчик - тебе дотянуться сподручнее будет.
  Напускное любопытство на лице отца Власия тут же заменилось настороженностью, едва из ларца появился убористо исписанный с обеих сторон листок тонкой, но плотной бумаги:
  - Это что такое?
  - Донесение от князя Гуровского и Белецкого Вука-Иоанна, переданное с младшим сыном его, княжичем Ягдаром-Кириллом. Нынче - князем.
  - Как это - князем? Что еще стряслось, пока я в дороге пребывал? И сам-то он где сейчас?
  - Эк тебя с вопросами понесло! Давай-ка не всё вдруг. Он сейчас во своей келии, уже отдыхает. У него нынче, скажем так, трудный день выдался. Теперь письмо прочитай. После этого я тебе кое-что расскажу. Потом еще с одной бумагой озакомишься и опять мой рассказ послушаешь. Раз уж Димитрий с мастером Георгием прибудут поздно, то подробно и совместно обсудим всё уже завтра, после праздничной службы да крестного хода.
  Дверь приоткрылась. Грамотка тут же исчезла из рук архимандрита неведомо куда.
  - А вот и чай! - покосившись в сторону отца Власия, брат Илия добавил осторожно:
  - Важное, отец игумен.
  - Сюда поставь. Благодарю. Можешь говорить свободно.
  - Да, отче. Похоже, началось. Брат Авель деньги взял - только что мне доложил. Наказано ему завтра заднюю калитку отпереть, как только крестный ход обитель покинет да станет к полям сворачивать.
  Отец Варнава выпрямился в кресле:
  - Так. В дубраву к Ратибору - гонца, а ко мне - брата Иова. Немедля.
  Старенький архимандрит Власий безмятежно прихлебывал горячий чаёк, жмурился и покряхтывал от удовольствия.
  
  Глава XIII
  
  Открыв глаза, Кирилл прежде всего увидел Белого Ворона, сидящего у его постели. Сквозь распахнутое настежь окошко внутрь вливались солнечный свет, легкая прохлада и особенный, не передаваемый словами запах раннего-раннего утра.
  - С пробуждением! - сказал старец. - Хорошо ли отдохнул?
  - Э... Да. Похоже, я во своей келии... А какой сегодня день?
  - Ты действительно во своей келии, сегодня у всех нас четверток, а у вас праздник Назария Благодатного. Стало быть, с праздником тебя!
  - А, ну да... Спасибо, Белый Отче.
  - Одевайся и вновь садись на постель свою напротив меня.
  - Ага. Я сейчас, я скоренько!
  - Торопиться не надобно.
  Тем не менее Кирилл постарался не затягивать приведение себя в надлежащий порядок. Поспешно занял указанное место, приготовился слушать.
  - Хоть и в малом, а непослушание всё же проявляешь, - укоризненно заметил Ворон. - В этом весь ты в отца своего. Внутренняя спешка не враз уляжется, будет мешать тебе самому. Догадываюсь, что со времени нашей прошлой встречи уже успели набежать кое-какие вопросы. Можешь задавать их.
  - Прямо сейчас?
  - Если ничто не препятствует.
  - Да... То есть, нет... Белый Отче, а почему у меня о вчерашнем дне два разных воспоминания? Вернее, вначале было одно. А потом я вернулся к этой... избушке вашей - и после того всё будто раздвоилось. Правда, в самом конце вы появились и там, и там. Еще и одинаково как-то.
  - Потому что в одном случае я действительно присутствовал. И таковое же присутствие приложил ко другому воспоминанию.
  - Как это?
  - Долго растолковывать. И многого ты пока понять не сможешь.
  - Ага... А вот как тут оказался - о том ничего не помню.
  - Я тебя сюда привел, спать уложил и поблизости пребывал.
  - Неужто всю ночь? - поразился Кирилл.
  - Не всю, - очень просто ответил Ворон. - Но навещал время от времени. Еще открою, что во время сна твоего заглянул вглубь тебя. Со вниманием заглянул. Теперь следующее: узнал я от Виданы, что вы с нею можете встречаться разумами. Причем, даже на изряднейшем расстоянии. Так это?
  Кирилл смущенно завозился, кивнул с усилием.
  - Вчера ты рассказывал мне о странных видениях своих. А сегодня - об этих причудах памяти. Нетрудно догадаться, что с неких пор чей-то сторонний разум точно так же пытается проникнуть в твой.
  - Зачем, Белый Отче? - вырвалось у Кирилла.
  - Пока не ведаю. Скажи-ка вот что: сможешь ли ты определить, какое воспоминание было истинным, а какое навеянным, ложным? Напомню, что пока ты спал, я видел оба в малейших подробностях.
  Прикрыв глаза и время от времени хмурясь, Кирилл погрузился в размышления. Наконец пришел к какому-то выводу, сказал не очень уверенно:
  - То, в котором присутствовали Ратибор и дубравские ребята, было ложным.
  - Объясни, почему.
  - Ну... Там было нечто не совсем обычное - и ветки орешника, которые послушно расступались перед Ратибором, и его чудесное исцеление моей ноги... Я ошибаюсь? - поспешно спросил он, не увидев на лице Ворона признаков ожидаемого подтверждения.
  - Да, ошибаешься. Мысль, что и сам ты изрядно необычен, однако существуешь в действительности, в твою голову не пришла? Ладно, ладно, оставим это. Вовсе не желал смутить тебя... А странностей в другом воспоминании ты не приметил?
  Кирилл пожал плечами:
  - Разве что скучноватым оно было, каким-то чересчур обыденным.
  - Тогда вот о чем задумайся: все люди в нем - и сословий разных, и стар, и млад - говорили совершенно одинаково. Так, будто слова за них произносил один и тот же человек. Только картинки тебе показывал разные.
  - Ух ты... А ведь верно, Белый Отче! И как же я сразу на это внимания не обратил? Хотя погодите... Но мне хорошо помнится, что мои собственные речи... там... были точь-в-точь такими же, как и... здесь.
  - Конечно. Потому что даже там ты и думал, и говорил сам за себя. Разумеешь? Еще добавлю, что никакой мельницы в тех местах нет, а наша речушка - ее Сестрёною зовут - течет совсем в другую сторону.
  - Ух ты... И опять верно, Вороне: в самом деле в другую сторону... Как же я это проглядел?
  Старец выпрямился на своем стольце, построжал лицом:
  - Теперь ко главному перейдем. Внимай сугубо, князь Ягдар из рода Вука, ибо сие будет очень важным для всей последующей жизни твоей. Получается, что сам ты отличить действительные события от ложных не можешь. Так это?
  - Да, Белый Отче.
  - А отчего теперь уверен, что знаешь в точности?
  - Ну... Вы же мне всё и объяснили!
  - Следовательно, уверенность твоя зиждется только на доверии к моим словам.
  Кирилл в очередной раз задумался:
  - Выходит, так... Но тогда я и в дальнейшем не смогу быть уверен: истинна ли некая часть моей жизни или внушена чужим разумом. И только с чьих-то слов буду знать, как оно есть взаправду.
  - Еще раз напомню: лишь при условии доверия к этому человеку. Но если кто-то солжёт тебе - как распознаешь? Что станешь делать тогда? Пока же просто восприми всё как данность, княже. Не одно, так другое приходится нам терпеть на этом свете. В том - великая печаль. В утешение скажу, что я всегда рядом, даже если далеко.
  - Это как разуметь?
  - Никак, просто ведай о том. Дар твой развивается, и в будущем многое может перемениться.
  - Господи, до чего же тяжкий крест уготован мне... - прошептал Кирилл, опуская голову.
  Порывисто и как-то очень молодо Ворон поднялся на ноги. Голосом, который было бы сложно описать однозначно, произнес:
  - А вот этого я от тебя не ожидал, княже...
  - Чего, Белый Отче? - в растерянности выдавил он из себя.
  - Говоришь, тяжкий крест, - повторил старец и продолжил: - Давно уже ведом мне сокровенный смысл знака вашего, посему задам тебе несколько вопросов. Ответствуй на них только словами "да" и "нет". Уразумел?
  - Да.
  - Добро. Знаешь ли ты, что вся жизнь очень многих людей - это только каждодневный тяжкий труд ради одного лишь скудного пропитания семей своих?
  - Да.
  - Слыхал ли ты о горе претерпевших полною мерою от потопов, пожаров, мора, войн и прочих бедствий?
  - Да.
  - Видел ли ты калек, увечных, болящих, страдающих от мучительных, иногда врожденных недугов?
  - Да.
  - Так можешь ли ты считать тяжесть своего креста бóльшей по сравнению с тяготами и этих, и прочих крестов человечьих?
  - Нет.
  - Добро... - голос и лицо Ворона заметно отмякли. - Над сказанным поразмышляешь. Сейчас сюда вернется брат Иов, он отведет тебя в место, которое определил игумен Варнава. Там пребудешь некое время. В терпении пребудешь, ибо день нынче предстоит непростой. Позже мы вновь увидимся, князь Ягдар из рода Вука.
  
  ***
  
  На колокольне ударил знаменитый, горлинского литья, большой колокол - брат Иов отвернулся и перекрестился с поклоном в сторону звучащего благовеста. Затем опять оборотился к старой, обросшей паутиной двери. В его пальцах с усилием и ржавым визгом провернулся ключ. Очевидно, последний раз замок использовали очень давно.
  - А мне почему на крестный ход нельзя? - хмуро спросил Кирилл.
  - Расспросишь обо всем отца Варнаву. Потом. Сейчас проходи внутрь.
  - Э! Да здесь окошко под самым сводом - что ж я увижу-то?
  - Ничего не увидишь. Как уйду, забираться туда не вздумай, Бога ради. Всерьез прошу. Или в погребе запереть?
  - Не буду, не буду... Чего ты сегодня такой?
  - Ничего. Как закончится всё - отопрут тебя.
  - А что закончится?
  - Заточение твое. Книги - на полке. И сиди тихо, княже.
  
  ***
  
  Благовест между тем успел смениться праздничным трезвоном.
  Вознеся руку, отец Варнава сотворил крестное знамение на четыре стороны света. Немедленно подал свой знак канонарх, и хор редких по силе и красоте басов грянул, перекрывая колокольную разноголосицу, праздничный тропарь. Некоторые из монастырских гостей вздрогнули с непривычки, но тут же закивали восхищенно и уважительно. Послушники во главе подняли выносные кресты с хоругвями. Вслед за ними неспешно возвысилась над толпою, поплыла вперед на облачках кадильных дымков саженная икона Назария Благодатного, "Спорителя даров земных".
  - Благослови, Господи... - негромко сказал самому себе отец Варнава. Он повел плечами, оправляя праздничную зеленую фелонь, и сделал первый шаг. Двенадцать иеромонахов за ним - по числу апостолов - слаженно повторили его.
  Волна движения медленно покатилась по человеческой реке в тесных берегах монастырских улочек.
  
  ***
  
  По дорожке один за другим вышагивали трое людей. Двое из них были стариками, причем один - в облачении архимандрита, а другой - в багряном кафтане. Третьим являлся моложавый крепыш, одетый как состоятельный ремесленник. Вел их за собою предупредительный статный инок. Подойдя к одному из входов в старое здание братских келий, он остановился, зазвенел связкой ключей в поисках нужного.
  Человек в неприметных одеждах паломника из простонародья окинул всех четверых равнодушным взглядом, в который раз истово перекрестился на золотое марево куполов в глубокой утренней синеве и присоединился к крестному ходу, мало-помалу обгоняя его.
  
  ***
  
  Брат Илия отодвинул низко нависшую ветку, отпер дверь и посторонился.
  - Как тебе, мастер Георгий, получше ли? - спросил отец Власий, наклоняя голову при входе.
  - Заметно получше, слава Богу. Не в обиду будь сказано отцу Паисию, отец Никита такоже лекарь добрый, - ответил мастер Георгий с некоторым смущением. - Живот уже в порядке, слабость только во всем теле какая-то.
  - Наших лет достигнешь - всегда так себя чувствовать будешь. Хе-хе... Так ли, старче Димитрие? Присаживайтесь, други-братия, в ногах правды нет.
  - Тебе-то я какой старец, отец архимандрит? Мы же, почитай, ровесники. А... Да ну тебя.
  - Теперь сюда попрошу, - сказал келейник, отпирая еще одну дверь и зажигая свечу от лампады в углу. - Проход темный и узкий, ступени крутые, посему не спешите.
  - Сюда - так сюда! - словоохотливо согласился отец Власий, едва присевши и опять поднимаясь. - А спешить не станем. Даже если бы и захотели вдруг, то не вышло бы - укатали Сивку крутые горки. Так ли, нестарче Димитрие?
  - Ты, отче, всё это время у себя во скиту в молчальничестве подвизался, что ли? - недовольно отозвался тот из гулкой и тесной темноты. - А тут оскоромиться решил да наверстать от всея души?
  - Отцы многоопытные советуют невозмутимость блюсти да ровность духа! - наставительно прогудел архимандрит. Он оступился, звучно ударившись обо что-то, зашипел и неразборчиво забормотал вполголоса.
  - И впрямь - сколь хороши советы сии! А уж сколь действенны! - немедленно восхитился Димитрий. - Так ли, отче Власие? Чего молчишь-то?
  
  ***
  
  Человеческая река заострилась к своему устью и медленно потекла наружу сквозь врата обители. По луговым тропинкам бежали, торопясь влиться в нее, запоздалые ручейки окрестных прихожан.
  
  ***
  
  - Надеюсь, это уже последняя дверь, брате? - ворчливо спросил Димитрий.
  - Да, - ответил брат Илия, почтительно распахивая открытую дверь еще шире. - Милости просим! Келия не слишком светлая, зато надежная. На столе в кувшинах вода и яблочный квас на меду. Понадобится что иное - кликните, я рядом буду.
  Вошедший первым отец Власий с радостным изумлением принялся тыкать пальцем:
  - О! Да тут Ворон, братие! Сам Ворон, глядите-ка! - Маленький архимандрит делал это столь старательно, будто беспокоился, что прочие могут и не заметить ненароком. - Вот те на: мы с Димитрием стареем помаленьку, а он всё такой же, как и был! Здравствовать тебе, Белый Отче, еще столько же, сколько прожил!
  - А вот этого не надобно, - серьезно проговорил Белый Ворон, ответно раскрывая объятия. - Не добро есть заживаться на земле сверх должного. Будем начинать без игумена Варнавы, он к нам позже присоединится.
  - Осведомлены, - подтвердил Димитрий.
  - Что скажешь, Белый Отче: проглядел девчушку-то, глазастый ты наш? - ехидно спросил отец Власий, усаживаясь за стол и осторожно ощупывая свежую шишку на лбу. - Мне от батюшки игумена уже всё известно о том.
  - Да, проглядел, - кротко согласился Ворон. - Ведь ни у Ратибора, ни у Званы не было в роду Видящих и Ведающих. Любовь - она часто с дарами-нежданами приходит. А иной раз и с такими, о коих полагал, что они лишь в Заветах да преданиях остались.
  - Проглядел - так проглядел, с кем не бывало, - обронил Димитрий, продолжая старательно обустраиваться в своем кресле. - Все мы шишки набиваем (маленький архимандрит с подозрением покосился на него). А теперь к делу перейдем. Прежде всего нам следует уяснить для себя некую общую картину - пока хотя бы из частей того, что каждый из нас успел узнать от отца Варнавы и Ратибора. Так что давайте вернемся к самому началу.
  - Это к сотворению мира, что ли? - не удержался отец Власий. - Давайте. Хе-хе. "В начале бе слово..."
  Димитрий покривился:
  - И понимаю, и сопереживаю. Я тоже еще толком не пришел в себя от радости, что мы снова вместе, что всё опять, как в былые времена. Но пора бы и угомониться. Особенно кое-кому. Итак, почему нападение на князя (тогда - княжича) Кирилла произошло неподалеку от обители, а не раньше, не в более удобном месте? Да и многое иное по самому бою также вопросы вызывает. Мастер Георгий, здесь мы должны тебя послушать в первую голову.
  
  ***
  
  Группа людей с проворной ловкостью просочилась через калитку внутрь обители. Один из них остался у входа в тени навеса привратника. Прочие нырнули под кусты аллеек и, пригнувшись, начали осторожно продвигаться в сторону братских келий.
  Оказавшись у нужной двери, человек быстро осмотрелся по сторонам. Легонько, кончиками пальцев подергал дверную скобу и заглянул в щель у косяка. Дернул головой. Ближайший из его спутников послушно выпустил из рукава железную лапу. Сунув под порог, навалился на рычаг всем телом. Дверь взвизгнула, сходя с петель. Они вдвоем потянули ее на себя, опрокидывая, и отскочили в стороны. Седые головы в дальнем углу просторной сумрачной келии повернулись на шум.
  
  ***
  
  - Пока большей частью я могу только делать предположения, - подумав, осторожно ответил мастер Георгий. - Первое: о поездке сей они - вернее, их хозяева - узнали слишком поздно, выбора уже не было. Второе: кичились перед нами своими возможностями, удалью и безнаказанностью. Забегая наперед, это же отмечу в дерзком убийстве безымянного купца мастером Витигостом. Дескать, вот мы какие, под самым носом вашим творим всё что пожелаем. Где угодно дотянемся до каждого из вас. Сюда же отнесу золото, которым был щедро и явно напоказ снабжен убийца: еще и средствами любыми для того располагаем.
  - Как по мне, второе более похоже на правду, - заметил Димитрий.
  - Я и сам склоняюсь к этому. Понесенные ими потери в бою неизвестны, ибо и павших своих, и раненых забрали с собою.
  - Здесь уместно было бы расспросить подробно десятника Залату.
  - Как раз собирался сказать о том, Димитрие. И хорошо бы сделать оное не откладывая, сегодня же. Теперь по поводу тайного соглядатая в кустах. Как княжич Ягдар ухитрился его разглядеть?
  - Самочинен, неразвит пока дар княжичев... княжий. Фу ты... Проявляется иногда помимо его воли. Что скажешь, отец Власий?
  - То и скажу, - буркнул маленький архимандрит. - Тут и думать не над чем.
  - Может и есть. Допускаю, что этот соглядатай сам пожелал заявить о себе. Для чего? Поразмышляем после. А ты продолжай, мастер Георгий.
  - Да... Тарконские доспехи сами по себе ничего не значат: мог быть просто ряженым. Его следы и действия (по словам "неусыпающих" Ратибора) свидетельствуют, что поле боя он покинул только после того, как братия нашли раненого княжича Ягдара. Значит, дождался и уверился, что всё идет по-задуманому. Может иметь отношение к нападавшим, но может представлять и еще какую-то силу.
  - Круг заинтересованных расширяется, мастер Георгий? - прищурясь, уточнил Димитрий.
  - Не утверждаю, просто указываю на таковую вероятность. Еще не верю, что княжичу-князю тогда просто повезло уцелеть. Его довольно убедительно оставили в живых. И эта рана на левом виске - уж очень она занятна. Очень.
  Ворон наклонил голову:
  - Согласен. Я сразу усомнился в княжьем рассказе о том, что его оцарапала дикая кошка во зверинце. Потом удостоверился, что воспоминание было навеянным. Из дошедших до нас преданий следует, что некоторые народы до Падения Звезды обладали многими тайными знаниями о мозге и разуме. Да умели их применять. Отец Варнава в первые же дни заподозрил, что кому-то явно захотелось возродить нечто подобное. И отец Паисий тогда обратил его внимание, что остатки предыдущего шрама более похожи не на след от когтей, а на разрез.
  - Стало быть, еще в Гурове кто-то мог добраться до его мозга? - спросил Димитрий.
  - В верхней памяти князя об этом ничего нет, только ложные воспоминания о посещении зверинца. В том же, что много ниже, трудно отличить обрывки действительно бывшего от грез и видений. Как произведенных самим разумом, так и навеянных.
  Димитрий угукнул, грузно повернулся:
  - Мастер Георгий, от себя что-либо добавишь ли?
  - Подтверждаю, что первую рану очень желали скрыть под второй. Либо сделали вид, что скрывали.
  - И не боялись ненароком убить князя при том?
  - Я, как мечник, - далеко не из лучших. Однако даже у меня получится нанести точный удар в избранное место. Да еще и выверенный, именно с тою силою, что мне потребна. Об истинных мастерах же и речи нет. Хочу заметить, что самого проникновения в мозг также могло не быть, а его просто изобразили старательно.
  - Это еще для чего? - не удержался маленький архимандрит.
  - Да хотя бы для того, чтобы мы над этим головы ломали. Не над чем-то другим, более важным. С десятником Залатою тоже не всё ясно: то ли он и в самом деле случайно выжил, то ли его для чего-то такоже оставили в живых.
  
  ***
  
  В руках людей на входе холодно и смертно блеснули акинаки.
  - Ну что, отцы, - проговорил один из незваных гостей. - Короткие молитвы вполне можно успеть прочитать. Уж не серчайте на нас.
  - Да чего ж нам серчать-то? - отозвались из-за стола в углу. - Молитесь.
  Седые волосы и бороды полетели в стороны, а тяжелый дубовый стол - в нападавших.
  - Не они это! Подмена! Западня!
  - Назад, братцы!
  - Какое "назад", дурни трусливые! Они ж неоружные, бей их! Потом и до настоящих доберемся!
  Клинки рассекали и разили пустоту. Черные смазанные тени заметались по келии. Короткие стоны или булькающие всхлипы завершались лязгом выбитых из рук мечей и ножей о каменные плиты пола, глухим стуком падающих тел.
  Двое самых благоразумных у входа быстро опамятовались, бросились прочь. Что-то промелькнуло перед их глазами, опережая. Они захрипели в лад, повалились наземь, не успев ни разглядеть, ни осознать хоть что-либо.
  Одна из черных расплывчатых теней остановилась. Обрела знакомые черты брата Иова и вскинула руку. Остальные тени немедленно прекратили свой порхающий танец.
  Инок огляделся по келии. Оправляя облачение, спросил:
  - Все целы?
  - Все.
  По лежащей за порогом двери громыхнули сапоги, в проеме появилась голова:
  - Брат Иов, я... Ох, да у тебя кровь на лице!
  - Она не моя, - инок провел тыльной стороной ладони по щеке, стирая. Указал на одного из лежащих:
   - В этого его же сотоварищ и угодил. На меня просто брызнуло. Остальные живы, скоро оклемаются. Того, что караулил у задней калитки, не забыли?
  - Нет. Я к тебе вот с чем: из ближнего ельника только что знак подали.
  Брат Иов кивнул:
  - Добро. Значит, и тех, кто там пребывал, дубравцы тоже повязали. Всё, братия, - уносите. Размещать поодиночке. Прочих позже подвезут. Кровь на полу подтереть и замыть со щёлоком.
  
  ***
  
  Белый Ворон с сожалением и отрицательно качнул головой:
  - Похоже, этот неудавшийся отравитель князя Кирилла и десятника Залаты побывал в тех же руках, что и мастер Витигост. О хозяевах своих также ничего не ведает. Воспоминания либо стерты, либо упрятаны столь глубоко и умело, что мне не добраться... - он мельком улыбнулся: - Отец Варнава сказывал, что братия едва успели взять его и не попасться на глаза князю. Так прытко тот выскочил вслед за лиходеем.
  Отец Власий вскинул голову к потолку, замер на мгновение. Заметно обмякнув телом и лицом, сообщил:
  - Завершили, слава Богу! А то я в глубине души испереживался на нет, хоть и верил, что всё будет хорошо.
  - Иначе и быть не могло, - отозвался Димитрий. - Добры молодцы брата Иова всегда выше всяких похвал.
  Он потянулся к кувшину с квасом. Налив себе и придирчиво понюхав чашку, хмыкнул с одобрением. Сделал несколько обстоятельных глотков, после чего обратился к Ворону:
  - Отец Власий еще в самом начале завел любопытный разговор о Видане. Хотелось бы продолжить его, Белый Отче.
  - Отчего нет? Я полагаю, вы уже догадываетесь, что дары дочери Ратиборовой могут со временем оказаться не меньше княжьих. А то как бы и не поболе.
  - Но тогда выходит, что теперь ее будут видеть так же, как и его самого. Опасно это.
  - В разум Виданы им не проникнуть. Ко князю-то непосредственный доступ имели, в чем бы он ни заключался, а к ней - нет. Но вот наблюдать со стороны за их мысленными встречами смогли бы вполне. Посему возможность таковую я пресек немедля, как только она поведала мне о первом же случае. Мною меж ними теперь учинен заслон. В дубраве ей ничто не грозит, да и я отныне стану присматривать неустанно.
  - А вот уж и наш батюшка игумен сюда направляется, - прикрыв глаза, сказал отец Власий. - У него такоже всё - слава Богу.
  Отец Варнава действительно появился вскоре. Стремительно войдя, с нескрываемым облегчением опустился на свободное доселе кресло во главе стола. Как-то очень по-домашнему выдохнул врастяжку:
  - Ф-ф-ф-у-у-у-х-х... Наконец-то и передохнýть можно хоть самую малость. Ну как вы тут без меня?
  - Без тебя никак, батюшко ты наш родимый, - немедленно откликнулся отец Власий. - А с тобою - в самый раз. Хе-хе...
  - Тронут душевно. Полагаю, кое-что вы уже успели обговорить.
  - А то. Нешто забыл, какие мы у тебя хваткие да смышленые!
  - Нам еще, други мои добрые, очень многое обсудить предстоит: и письмо князя Вука-Иоанна, и то тайное ночное послание, о котором я уже рассказывал, и убийство в обители, и попытку отравления князя Кирилла, и все обстоятельства поездки в Белую Криницу... И это - только из насущного. Прочего пока и упоминать не стану, все равно за один раз не осилим.
  - Подавимся! - успел ввернуть отец Власий.
  - Что-то вроде того, - согласился отец Варнава. - Теперь же займемся нашим дивным витязем. Он отчего-то решил, что призваны вы мною сугубо для общего совета по определению его дальнейшей судьбы. Разубеждать не вижу смысла, меня такое объяснение весьма устраивает. Спящим вы его видели мельком, мастер Георгий осмотрел более внимательно. А сейчас все познакомитесь, так сказать, вживую. Приглядитесь.
  - Приценитесь! - опять не удержался отец Власий.
  - Вполне допустимое толкование, - снова не стал возражать настоятель. - Брат Илия! - позвал он, повысив голос. Когда рослая фигура келейника неслышно возникла в дверях, продолжил: - Распорядись, чтобы князя нашего уже вызволяли из заточения. Пускай сюда следует.
  
  ***
  
  Кирилл сделал вид, что дочитал до какого-то места и только потом с недовольством поднял глаза.
  - Что, княже, - поинтересовался брат Иов, - славное чтение?
  - Да вот увлекся, знаешь ли.
  Повернув книгу к себе, инок открыл титульный лист: "Рачительный Огородник. Как надлежит сушить, закладывать и хранить навоз, а такоже Иные Доброполезные Наставления по оному делу, собранные смиренным монахом Клеопою к вящей пользе единомысленных братий".
  - Еще бы не увлечься. Огорчительно отрывать тебя, но нам пора.
  - К гостям на смотрины, я так разумею?
  - Да. Книгу с собою можешь забрать - ведь жаль будет недочитанного.
  
  ***
  
  Кирилл переступил с ноги на ногу. Прежде, в ожидании этой встречи, он частенько прикидывал на разные лады: что должен будет почувствовать в присутствии загадочных "давних добрых друзей" отца Варнавы, как желательно выглядеть при этом ему самому, как лучше отвечать на возможные вопросы и тому подобное. На самом же деле в душе да и просто внутри - в мыслях, ощущениях - вдруг не обнаружилось ровным счетом ничего. Ничегошеньки. Он просто стоял и смотрел на тех, кто сидел и смотрел на него.
  "Забавно..." - отстраненно и равнодушно проплыло в голове.
  Кирилл опять переменил опорную ногу и перевел взгляд за окно. Огромная еловая лапа приветливо помахала ему снаружи.
  Отец Власий прокашлялся - протяжно и как-то вопросительно. Белый Ворон подался в сторону отца Варнавы, что-то неслышно проговорил. Кивнув ему, настоятель попросил:
  - Димитрие, начинай ты, яви милость.
  Тот угукнул, задвигался мешкотно. Повозил ногами, то ли желая их вытянуть, то ли подобрать под себя, но все-таки оставил в прежнем положении. Типичным голосом строгого, но справедливого дедушки спросил:
  - Дальше-то как жизнь свою мыслишь, княже?
  Кирилл привычно пожал плечами:
  - Сюда меня отец отправил незадолго до смерти. Значит, первым делом я некую волю его исполнить должен непременно. Как последнюю. Она, предполагаю, хотя бы отчасти оглашена в том самом письме, что было со мною. И это, и то, что сверх того - о том уже от вас надеялся услышать, отцы всечестные. Ну, как-то так для начала.
  - Мгм... Ответ внятен, изложен складно и разумно. Такоже и у меня для начала - покамест всё. Теперь других послушаем.
  - До совершеннолетия твоего Великий Князь опекунство учинить должен, - подал голос отец Варнава. - Пожелаешь ли назвать кого по имени?
  - На волю Государеву положусь.
  - До выхода указа его за вотчиною приглядывать дал согласие князь Единец, сосед ваш с восходной стороны.
  - Ага, знаю о нем. Да пусть он и будет.
  - На княжение собираешься вступать или иную службу Великому Князю нашему изберешь? - спросил Димитрий.
  - Ну... По всему, надобно бы на княжение. Боле ведь некому, один я остался. Да и вотчина-то родовая, считая меня - шесть поколений уже. Но сейчас... Сейчас сказать не могу, чего мне на самом деле хочется.
  - Разумею.
  - А в любом случае как мыслишь сие? - прищурив глаза и будто бы ввинтив в Кирилла узловатый указательный палец, подключился отец Власий. - Ведь ни опыта у тебя ни в чем нет, ни умения. Стало быть, чужим разумом да советом поначалу жить придется. И может статься так, что не только поначалу, а много подольше. Хватит ли терпения? Характерец твой я разглядел уж, неплох он в основе своей. Но найдешь ли узду крепкую на гневливость да гордыню свою?
  Кириллу вспомнились некоторые беседы с отцом. Вернее, не столько беседы, сколько вразумляющие монологи, иногда очень долгие и вызывающие чувство невероятной тоски. С давно отработанным навыком он послушливо опустил голову и принялся внимательно изучать отличительные особенности половиц под ногами.
  - Княжье служение великого терпения и смирения требует, - продолжал каверзно многословить отец Власий. Палец его при этом совершал сложные движения, долженствующие подчеркивать особую значимость некоторых слов. - О смирении же сугубо памятовать следует, ибо оное есть первейшая заповедь не токмо для князя, а для всякого доброго христианина, в каком бы звании он не пребывал.
  Неожиданно для себя Кирилл вдруг зевнул, быстро и смущенно прикрывшись ладонью.
  - Простите, отцы всечестные - как-то нечаянно получилось. Честное слово, нечаянно!
  Маленький архимандрит растерянно опустил палец и пожевал губами.
  - Значит так, княже, - поспешно сказал отец Варнава. - Для начала школа тебя ждет. Не обычная монастырская, а несколько иная. Впрочем, увидишь сам. Занятия в ней осенью начнутся. Всё остальное - своим чередом.
  - Понятно, отче. Но ежели так, то можно ли мне будет съездить в Гуров? Успею же запросто.
  Настоятель слегка изменился в лице:
  - Княже, мы ведь уже говорили о том. Новых известий оттуда пока нет, а будут - осведомлю непременно. Как я разумею, ты там некое дознание свое мыслишь учинить.
  Отец Власий тем временем опустил веки и замер.
  - Да нет, отче, - искренне уверил Кирилл. - Правда. Могилам хочу поклониться да службу поминальную отстоять. Ну а просто с людьми побеседовать, расспросить о том о сем разве не вправе я?
  - В полном праве, - с едва приметной неохотой согласился отец Варнава. - Добро, отправишься с братом Иовом. В свой срок.
  - А когда именно?
  - Пока затрудняюсь сказать точно, иных насущных забот поднакопилось. Немного потерпи, княже.
  Маленький архимандрит открыл глаза и снова оживился:
  - Да уж! Молодость терпения не взыскует, ей - чтобы вдруг да побыстрее. Поэтому стоит она сейчас у врат обители в девичьем обличии да привратника едва за бороду не хватает: дескать, а подать мне сюда князя Ягдара! Сей же час! Хе-хе...
  - Отец Власий, - неодобрительно отозвался Димитрий. - За сообщение спасибо, но меру-то знай.
  Половицы как будто покачнулись под ногами Кирилла.
  - Отцы всечестные... - начал он, стараясь обуздать голос и унять заметавшееся в непривычно тесной груди сердце.
  А отец Власий продолжал балясничать:
  - Скоропоспешное же да неразмыслительное устремление к юным девам чревато бывает многими...
  Повысив голос, Димитрий оборвал его:
  - Угомонись уже, отец архимандрит! Старость тоже сумеет за бороду ухватить, притом хорошенько так... Уразумел, к чему веду?
  - На этом пока всё, княже, - быстро завершил отец Варнава. - Ступай, ступай...
  И поторопил движением руки.
  Бегущий по галерее Кирилл расслышал зазвучавший далеко за спиною сдержанный общий смех. Впрочем, явно и нисколько не обидный. У столярных мастерских он едва успел пригнуться и проскользнуть под бревном, с которым внезапно появились из-за угла двое послушников.
  - Ох, простите, братия!
  - Экий же ты прыткий!
  - А поверху перепрыгнуть - слабó, княже?
  Отец Варнава проводил его взглядом из окна. Согнав мимолетную улыбку, спросил:
  - Ну что, гости дорогие: каковым показался вам наш дивный витязь?
  В ответ означенные гости закивали с краткими словами либо междометиями различных видов одобрения, а отец Власий еще и ревниво попытался изобразить лицом многомудрую сложность однозначной оценки.
  - Добро... Сегодняшний улов когда разбирать начнем?
  - Всего-то их сколько будет?
  - Как мне доложили, с теми, что в ельнике хоронились, двадцать три человека выходит. Живых. Один по оплошности убит кем-то из своих. Если даже только ими заниматься, не одна седмица уйдет. А ведь и Ворон не железный, и других дел у него хватает. О наших же прочих хлопотах вообще умолчу.
  - Я-то, например, есть хочу! - сварливо объявил отец Власий. - Может, вначале потрапезничаем, а потом будем думать о том? Да и Димитрию добрый обед на пользу пойдет - так ли, старче? Авось насытишься да подобреешь чуток.
  
  Глава XIV
  
  Согнувшись над нею едва ли не вполовину, долговязый послушник что-то старательно растолковывал. Указывал куда-то вверх по улочке, дополнял объяснения другими уточняющими движениями рук и частым киванием. Как будто почувствовав нечто, Видана перестала кивать ему в ответ, беспокойно завертела головой по сторонам. Ее глаза встретились с глазами Кирилла. В воздух взметнулась и затрепетала растопыренная ладошка:
  - Ягдар, вот он, вот он! Я нашла его!
  На одном из пальцев робко поблескивала маленькая голубинка.
  Послушник разогнулся, затоптался в большом смущении и поспешно зашагал прочь.
  Кирилл почувствовал, что на лице его непроизвольно расплывается одна из глупейших улыбок, но почему-то ощутил от этого невыразимое наслаждение.
  - Я сама нашла его, сама! - продолжала твердить Видана, запинаясь и переходя на шепот. - Твой подарок... Мой перстенек... Мой... Ягдар...
  - Ты меня простишь?
  - Ты прости меня!
  Они сказали это в один голос, тут же рассмеявшись от этого ясно и легко.
  - А и вправду всё точь-в-точь так и вышло! - сказала Видана с радостным удивлением. - До чего же хорошо - да, Ягдар?
  - А что вышло-то?
  - И отец, и матушка - матушка-то намного больше - оба уверяли, что ты не помянешь ничего, даже вот таким вот малюсеньким словечком не укоришь, а просто сразу возьмешь и простишь. А я не верила и боялась - вот глупая какая, правда?
  Кирилл старательно замотал головой:
  - Неправда.
  - Ягдар...
  - Да? Ты отчего вдруг умолкла?
  - Ниотчего... А она красивая, княжна эта?
  - Так ты же видела ее! - удивился Кирилл. - Тогда, чрез меня.
  - Ну видела. Как по мне... А для тебя?
  - Для меня только ты есть, Видана.
  - Ух ты... Еще раз скажи.
  - Даже и не един раз скажу: только ты, только ты, только ты. Это правда. Иной нет и не будет. Так ладно?
  - Ага.
  - А отчего по имени ее не называешь?
  - Не хочу - и всё тут. Ягдар, а что ты любишь? Чтобы вот так: сильно-пресильно!
  - Сильно-пресильно... Сразу и не припомнишь всего. Ну "Жизнеописания Преславных Мужей", особенно о древних люблю, германские баллады да саги героические очень хороши, из греческих любомудров да риторов...
  - Нет-нет-нет! Вот из такого: если пироги, то с чем? А если сласти всякие, то...
  - Ага, понял, понял. Да много чего: и землянику с молоком, и копченый окост свиной, и рыбу иудейскую начиненную, и творог, если с медом да со сметаною намешать... А что?
  - Матушка говорит: "Ты князя порасспроси, что любит он, сама то сготовь да при случае угости с ласкою - лучше того, дочушка, мало что может быть". Ой... Зря я про это рассказала, да?
  Кирилл опять замотал головой. Спохватился:
  - Что ж мы всё посреди улицы-то стоим?
  - А где ты здесь живешь, Ягдар?
  - Вот смотри: если этой дорогою вверх пройти да налево свернуть, да после того направо, то там настоятельские палаты будут. А в верхнем ярусе - книжница да келии гостевые. В одной из них и мы с братом Иовом. Так отец Варнава благословил. Ты в обители не бывала еще? Хочешь, покажу? Пойдем.
  - А не заругают?
  - Нет.
  - Отец Варнава хороший. Строгий только. И зрит все почти как Ворон. Ну почти.
  - Доводилось встречаться?
  - Видела неблизко. Он у нас в дубраве бывает временами. Иов твой тоже хороший, только жалко его.
  - Отчего же?
  - Досталось ему в жизни-то, ох как досталось. Не знаю дотошно, просто вижу. Бедненький... Ух ты, а это тоже храм, Ягдар? Какой малюсенький!
  - То часовенка в честь иконы "Утеши и настави". А вон в тех келиях - видишь, из-за ели высокой угол белого дома выглядывает? - совет сейчас идет. Я к тебе прямиком оттуда.
  - Кто-то из старейшин ваших меня узрел... Ой, нехорошо как вышло-то, да?
  - Нет.
  - А что старейшины о тебе решили?
  - Учить будут. И похоже, что не обычная школа монастырская ждет меня.
  - Вот как славно получается, Ягдар!
  Видана подпрыгнула с радостным визгом, захлопала в ладошки. По-утиному бодро ковылявшая рядом старушка в белом убрусе от неожиданности шуганулась в сторону и сердито забормотала. Кирилл сделал большие глаза, приложив палец ко рту. Видана охнула, закивала согласно, однако зашептала ничуть не тише:
  - Ваших-то поначалу почти всегда в Большой Дом отправляют. Два года с обжинков и до Дня Волха Огненного пребывают они в нем безотлучно. Отец мой такоже с юнаками занимается - ой, да ты потом и сам всё увидишь. От Хорева Урочища это рукой подать, и полутора десятка стрел не будет.
  Бабка тем временем перестала осуждающе шевелить губами, прояснилась лицом и с большим интересом стала прислушиваться к ее щебету.
  - А доброго да легкого пути тебе, баушка! - приветливо и громко сказала Видана, вдруг останавливаясь да отвешивая уважительный поясной поклон. Старушонка поджала губы, разочарованно засеменила дальше.
  - Давай-ка сюда свернем... - Кирилл хотел было порасспросить немного о Большом Доме и Ратиборовых делах в нем, но передумал. - А это у нас - лечебница монастырская.
  У входа на лавочке сидел, потягиваясь, десятник Залата. Заметив их, он быстро отвернулся и заговорил с кем-то из сидельцев.
  - Здесь я уже окончательно очнулся после того, как... как братия, что с обозом возвращались, нашли меня. Да ты об этом уже слыхала... Эй, десятник! Здравствовать тебе! Почто князя своего узнавать не желаешь?
  - Так я это... Мыслил, чтобы как лучше вышло - ты-то ведь не один, княже. Не серчай. Дня доброго вам обоим!
  - Ввечерý загляну к тебе. Не против ли?
  - Как можно, княже!
  
  ***
  
  Отец Власий оперся о подоконник, подался вперед. Указал вниз глазами и взмахом бороды:
  - Гляньте-ка: вон и она, братие. Та самая Видана, середняя дочь Ратиборова. А князь-то, князь-то наш эким гоголем выступает рядом с нею - фу-ты ну-ты! Ну что скажешь, старче?
  - Да ничего не скажу, - равнодушно ответил Димитрий, отходя от окна. - Мне и одного слова от Ворона довольно было.
  - Вестимо, довольно. Чего ж тогда глядел-то? А ты, мастер Георгий?
  - Дева как дева. И не подумал бы никогда. Впрочем, не ко мне все это, отцы всечестные.
  - И то верно. А ты, брат Илия, приглашай-ка сюда для беседы первого гостя. Любого, на твой выбор.
  - Лучше бы начать с десятника Залаты, - напомнил мастер Георгий.
  - Тоже сойдет. Хе-хе...
  
  ***
  
  Кирилл наклонился, поймал маленькую ладошку:
  - Давай помогу - держись крепче.
  Вторая ладошка уже сама ухватилась за его запястье. Видана пискнула, поджимая ноги и взлетая над последними крутыми ступеньками.
  - Погляди, какая красота...
  От монастырской стены к подножию горы скатывался широченный пестрый свиток, раскидывался на просторе и пропадал в лиловой дали, кичливо являя оттуда самые изысканные, с золотой предзакатной нитью, узоры. Видана оперлась на зубцы стены, осторожно выглянула в просвет между ними.
  - Лучше не наклоняйся.
  - Боишься?
  - Да, боюсь. За тебя - это не стыдно.
  - Ой, высоко-то как! До самого-самого краешка земли видать. И небо какое... А вон внизу Сестрёна - до чего же узенькая отсюда! Прямо как ручеек.
  - На магрибский меч похожа, правда?
  - Кабы знать еще, каков он видом, этот самый магрибский меч-то.
  - А, ну да. Он...
  Видана хихикнула:
  - А я уж сама догадалась: он же на Сестрёну похож - верно? Ой, ты только не сердись на меня, Ягдар!
  - Кабы знать еще, каково оно - сердиться на тебя! - сказал Кирилл с ее интонациями.
  Лазурное, с белыми разводами облаков, изогнутое лезвие реки вонзалось в совсем близкую отсюда дубраву и исчезало в ее глубине.
  - А вон и место наше - видишь, Ягдар? Наше...
  - Вижу... Знаешь, мне вдруг вот что помыслилось: если всмотреться пристально да малость подождать, может, мы там нас с тобою увидим.
  В горячих струях уплывающего лета подрагивал залитый солнцем край бережка у переката, синие тени ракит тянулись к нему через речушку.
  - А мы там навсегда останемся, Ягдар, - совсем незнакомо проговорила Видана. Добавила еле слышно:
  - Такие же, как сейчас...
  Она обернулась и прищурилась без улыбки. Прядка выгоревших на солнце волос заметалась по ветру.
  У Кирилла отчего-то перехватило горло.
  
  ***
  
  - Не поздно я, десятник?
  - Что ты, княже, - как можно. Вечера доброго. Правду сказать, уж не чаял я тебя сегодня: бывало, сам когда-то до ночи, а то и до утра... Кхм... Да... Тут вот какое дело: отец Варнава в наставники к себе зовет, - Залата опять хмыкнул, поправился несуетливо: - Ну, не к себе самому, вестимо, а к юнакам монастырским, я так разумею. А ты, княже, говорил, что при себе меня видеть желаешь - теперь и не знаю даже, как оно...
  - Да получается, что одним из юнаков этих и сам я буду в скором времени. На совете давеча так определили.
  - Совет, совет... Вот и я о нем тоже собирался, - десятник по-птичьи обернулся к двери зрячей стороной лица, заколебался заметно.
  - А ты по-прежнему в этой келейке пребываешь?
  - Не гонят пока что. Может, во дворе посидим, княже? Вечер уж больно хорош.
  - Это правда.
  Направляясь к выходу, Кирилл улыбнулся украдкой чему-то своему. Чему-то сокровенному.
  - Отец Власий... - вполголоса продолжил Залата, устраиваясь на лавочке и озираясь. - Давай-ка я на ту сторону пересяду, княже, а то мне тебя видеть несподручно. - он мельком указал на пустую глазницу. - Да, так вот. Отец Власий - архимандрит который - и так-то меня выспрашивал, и этак-то выведывал. Ух и въедливый до чего - прямо-таки не человек, а клещ какой! Димитрий - тот все больше молчал да исподлобья глазом своим буровил. Мастер Георгий же - кто да где в том бою пребывал, да как действовал, да об оружии всякую мелочь дотошно. Либо сам оружейник, либо мечник изрядный, а то даже и десятник. Хотя нет, бери выше: ухватки такие, что и на сотника потянет.
  - Да он, пожалуй, всё сразу.
  - Ага, похоже на то. А потом Ворон две косицы свои эдак на грудь перекинул, пальцем к челу прикоснулся и говорит: "Зри сюда". А сам придвинулся да на меня уставился. Веришь, княже, впервые увидел я взгляд такой у человека. Потом чую - будто бы плыву да вот-вот и усну. Насилу превозмог. А Ворон вроде как удивился чему-то - и давай с отцом Власием шептаться...
  Он вдруг умолк.
  - А дальше-то что? - спросил Кирилл.
  - Доброго вечера, отец Никита! - сказал Залата, приподнимаясь.
  - И вам со князем того же. Постарайтесь не долго, голубчики мои, - скоро уж станем на ночь затворять.
  Голова нового лекаря кивнула им из темного проема и убралась обратно.
  - Да... Так вот, пошептались они, а потом мастер Георгий этот о моем наставничестве речь повел. Старцы согласились - с охотою, как я приметил, - а отец Варнава и благословил. Правду скажу: я все время вину испытывал, которой вроде как и не было. Да и сейчас тоже.
  - А и не было ее, десятник.
  - Кто знает... Тебя, княже, - не обессудь - тоже трясли так?
  - Если и не совсем так, то близко к тому. Мыслишь, не вправе были - что с тобой, что со мною?
  - Не только что вправе, а ежели по службе, так даже и обязаны... Воители-Хранители! Прости, княже: ты меня видеть для чего-то хотел, а я сразу о своем разговор завел.
  - Да ладно. До отъезда еще сколько-то дней пройдет - ржа от безделья вконец разъест. Я бы с дорогой душой на мечах поупражнялся, давно мечтаю. Да чтоб именно с тобою - что скажешь, мастер-наставник?
  - На мечах... А ты куда собрался-то?
  - В Гуров. На денек-другой, не более. Может, пожелаешь со мною вместе?
  - Уж извиняй, княже... - он помолчал, потом проговорил глухо и как-то отстраненно: - Не ждет меня дом в Гурове - нет его да и не было никогда. А в сотне кому я нужен такой? Десяток же мой вон там, за этими стенами на погосте лежит рядом с десятком Бориславовым и с ним самим. Без меня только. Вот оно как вышло-то... Да, а на мечах - отчего бы и нет? Тут даже отец Никита слова супротив не молвит - ну разве перед тем для порядку кучу всяких лекарских наставлений огласит. Хотя постой-ка: оружие-то всё под замком, а отец ризничий - ровно Кощей какой. На палках, может быть?
  - То моя забота. Я прямо с утречка к отцу Варнаве...
  От дверей послышалось осторожное лекарево покашливание.
  Кирилл поднялся и протянул руку:
  - Ну, доброй ночи тебе, мастер-наставник Залата!
  
  ***
  
  Творец этой несуразной, хоть и весьма величественной колесницы явно задумывал ее стать достойной самогó Властелина Всея Экумены. Однако в процессе созидания то ли охладел к собственному великому замыслу, то ли попросту умер, а невосприимчивые к эпичной красоте приземленные соратники ограничились тем, что худо-бедно обеспечили транспортному средству способность передвигаться на своих огромных колесах. Неизвестно кем разработанные удивительной мягкости рессоры чутко отзывались на малейшие изъяны дороги долгими волнообразными колебаниями вверх-вниз и глубокими поклонами корпуса во все стороны. В итоге к концу пути отца Паисия укачало основательно.
  Возница что-то прокричал, а монументальная повозка, дернувшись в последний раз, наконец-то остановилась. Лекарь с усилием высвободился из мягких глубоких объятий подушек сиденья и опасливо начал спускаться со своей высоты по шаткой лесенке. Возница почесал затылок, повторил возглас на другом, но тоже неизвестном италийском наречии. Вновь подумал. Старательно выговаривая латинские слова, сообщил:
  - Venimus, domine! Особняк благородный Маркус, он есть!
  - Desine, carissime! - ворчливо отозвался отец Паисий, поводя плечами, морщась и оглядываясь вокруг. - Я уже и сам успел заметить наше прибытие, спасибо. А здесь мало что переменилось... Послушай, отчего ты не говоришь хотя бы на тосцийском или, как вы его именуете, тосканском наречии? Латину же, мне хорошо помнится, в Новом Риме обязаны были знать даже погонщики мулов. И вот тут уже многое переменилось. Весьма и весьма...
  - Я вырос до granni... а-а-а... до взрослый в Палермо... на латина это есть Панормус. Это есть город на полуночь остров Сицилия... а-а-а... не знаю, как назвать на латина.
  - И не надо. Может, снизойдешь ко мне со своей вершины, чтобы я смог расплатиться с тобой?
  - Простите, домине! Уже vitti vitti спускаться! Быстро, да...
  - Четыре сестерция, как и договаривались - верно? Ибо я до сих пор не уверен, что правильно понял тебя, любезный.
  - Да, домине, есть всё верно, именно так. Буду вас aspittari... а-а-а... подождать?
  Отец Паисий опять повел плечами, поморщился:
  - Нет. Поклажу мою сложи вот здесь - и можешь быть свободен.
  Кончиками пальцев он задумчиво огладил бронзовый дверной молоток в виде клюющей птички, мимоходом хмыкнув вослед неким воспоминаниям, и привычно простучал, как когда-то: "Тук-тук! Тук-тук-тук! Тук-тук!"
  - Добро пожаловать, неведомый, но желанный гость! - ответно и быстро приближаясь, прозвучало изнутри. - Добро пожаловать!
  Глухо защелкал замок, залязгали отодвигаемые засовы и тяжелая кипарисовая дверь распахнулась под сильной рукой. Приветливая улыбка на морщинистом смуглом лице появившегося в проеме человека мгновенно исчезла, а ладонь скользнула за спину и быстро подала какой-то знак внутрь дома:
  - Кто ты, незнакомец? И откуда тебе известно...
  - Кайюс! - укоризненно сказал отец Паисий. - Старый верный Кайюс! Я-то узнал тебя, хоть ты тоже изрядно изменился. Не спеши, присмотрись повнимательнее.
  Названный по-прежнему продолжал переводить хмурый взляд с лица лекаря на его дорожный камзол и почему-то на изящный эфес клинка при бедре.
  - Все равно не узнаёшь... Ну ладно, а если вот так?
  Одной рукою отец Паисий прикрыл бороду ниже подбородка, а другую вскинул, сведя брови и воскликнув:
  - Progredi et fini!
  - Sanctus Antonius... - прошептал пораженый Кайюс, обрушиваясь на колени. - Nobilis Paulus!
  - Так все-таки кто именно: святой Антоний или благородный Паулус? И прошу тебя, поднимайся поскорее, старый друг, ибо в нашем возрасте холодный каменный пол не слишком полезен для коленных суставов. Ну-ка помогите, мальчики! - обратился он к двум молчаливым стражникам, также возникшим в дверях.
  - O Deus meus! Входите же, дон Паоло, входите! А вы оба лучше внесите все его дорожные укладки! - вмешался хранитель дома, который уже успел оправиться от потрясения и самостоятельно встать на ноги. Резво повернувшись, он заорал в сумеречную глубину внутреннего пространства:
  - Приготовить гостевую комнату! Ту, окно которой выходит на атриум! В каминном зале сервировать стол, подать закуски и вино! В кухне разжечь печи для горячей ванны и праздничного ужина!
  Отец Паисий подождал, пока поток распоряжений не иссяк полностью, произнес полувопросительно:
  - Кайюс, как я успел понять, благородный Маркус отсутствует...
  Хранитель дома поклонился, развел руками:
  - К сожалению, жизнь такова, что служба каждого из нас... - не договорив, он добавил поспешно: - Дон Паоло! Давайте вернемся к этому немного позже. Позвольте мне вначале достойно исполнить долг гостеприимства!
  - И то верно. Тогда позволь мне полюбопытствовать хотя бы вот о чем: ты именуешь меня то Nobilis Paulus, то доном Паоло. У многих других новоримлян я тоже успел отметить эту странную смесь из латины и тосцийского наречия. И дело явно не в изменившемся уровне грамотности и возможности обучаться латине. Тут что-то другое. Что-то новое, чего не было раньше. Только прошу: не говори, что вопросы подобного рода - не для твоего плебейского ума. Мнé не говори!
  Отец Паисий особо выделил голосом последние слова.
  Кайюс вздохнул:
  - Тогда считайте, что я уже успел сказать это. Но могу поделиться ощущениями человека, который достаточно долго живет и достаточно долго наблюдает за окружающим его миром. Знаете, дон Паоло, я всё больше и больше убеждаюсь в том, что все мы просто устали притворяться новыми римлянами. Или понемногу начали осознавать, что новые римляне в нималой степени не являются и никогда не смогут стать подобными тем, прежним. Воистину великим. Того желания, которое было вначале, уже нет, а требуемых сил, как оказалось, не имелось вовсе. Оттого и интерес к латине постепенно угасает, и тосканский диалект скоро превратится в державный язык. Вот так... Но для меня не будет обидным, если вы, дон Паоло, назовете мои слова просто старческими бреднями.
  - И не подумаю, друг мой. Скорее, я бы с печалью назвал всё сказанное тобою всего лишь малой частью правды. Если угодно, это тоже просто ощущение человека, долго живущего и созерцающего мир вокруг себя.
  - Эх-хе-хе... Благородный Паулус, дорогой вы мой! Все эти высокие материи вам бы лучше обсуждать не со мной, а с доном Марко...
  Кайюс спохватился, опять вспомнив о своем долге гостеприимства:
  - Да! Что же я вас по-прежнему на лестнице держу? Ну всё из головы вылетело от радости, просто всё! Поднимайтесь к себе, дон Паоло, - ваша комната та же, что и когда то. Разберите вещи, подготовьте перемену одежд - а к тому времени и вода успеет согреться, и ванну наполнят...
  Отец Паисий охотно сделал вид, что не заметил ничего, кроме проявлений искренней заботы.
  Выйдя к ужину, он обнаружил, что стол сервирован на одну персону. Кайюс к этому времени уже исчез. Призвав его обратно, лекарь проговорил с мягким укором:
  - Друг мой! Я не забыл порядков этого дома и в присутствии хозяина, и в его отсутствие. Распорядись, чтобы для тебя накрыли вот здесь, напротив меня.
  Хранитель кивнул, не споря. Только уточнил:
  - Дон Паоло, что скажете о наличии слуг во время еды?
  - Вначале ответь: появились ли за прошедшее время новые люди в доме?
  - Сменилось только по одному стражнику у парадного и заднего входов... - он поколебался, подбирая слова для объяснения.
  - О возможных причинах догадываюсь, но уточнять не стану. Да, пусть прислуживают. Ведь, как и раньше, еще последует далеко не одна перемена блюд?
  В ответ Кайюс придал лицу сокрушенное выражение и широко развел руками.
  За время ужина отец Паисий особое внимание уделил богатому выбору сыров. Попутно заметив, что и твердые, и мягкие виды их весьма полезны именно людям в преклонных летах, и он очень скучал по здешним сортам. От последней перемены категорически отказался, в свою очередь горестно подняв брови и столь же широко разведя руками.
  Со словами "Уберёте позже!" хранитель дома отправил слуг, отодвинул в сторону свою тарелку и положил руки на стол. Подавшись вперед, сказал:
  - Благородный Паулус! А ведь вы так и не начали расспрашивать меня о доне Марко. И я знаю истинную подоплеку тому: вы по-прежнему наблюдательны и быстры разумом. Поэтому сейчас сам поведаю обо всём, что при других обстоятельствах получило бы личное одобрение моего хозяина. Когда-то нашего с вами хозяина...
  Кайюс сделал паузу, а отец Паисий медленно склонил голову.
  - В позапрошлом году он навещал нас трижды, всякий раз оставаясь на два-три дня. Сразу же повелел в дальнейшем никому и никогда не упоминать о его визитах. Каковых в прошлом году было два, каждый - длительностью почти сутки. Весною этого года дон Марко появился вскоре после праздника Dominica in Ramis Palmarum. Поздней ночью и, очевидно, пешком, ибо звуков подъехавшей кареты никто не слышал. Или она была оставлена где-то в городе. Вещей при себе не имел, светильников в доме приказал не зажигать. Взяв свечу, проследовал в свои покои, пробыл там недолго. Вскоре спустился вниз с небольшой укладкой для бумаг и тут же вновь покинул нас. Уверен, дон Паоло, вы обратили внимание на определенную тенденцию в изменении числа наездов и поняли ее причины.
  - Конечно. Частые посещения с некоторых пор стали представлять опасность для него. Всё более и более возрастающую, к сожалению. О всех вас он тоже беспокоится, как, впрочем, было всегда. Дорогой мой друг! И ты, и я давно осознали, что благородному Маркусу самим Господом предопределено свершить большие дела и достичь больших высот. Но на вершинах, знаешь ли, довольно одиноко. И дуют там холодные злые ветры...
  Тяжело вздохнув, хранитель дома потянулся за кувшином с вином:
  - Вам налить, дон Паоло?
  Отец Паисий отрицательно мотнул головой. Кайюс наполнил свой бокал, выпил его залпом. Немедленно проделал это же еще раз.
  - Уверен, тебе неведомо, где находится сейчас наш дорогой благородный Маркус, - как-то отстраненно продолжил лекарь. - На его месте я бы тоже не сообщал об этом никому. Не знаешь - не сможешь выдать. Даже под пытками. Прости за последнее, друг мой, просто мне давно и хорошо известны человеческие пределы.
  - Вам не за что просить прощения, дон Паоло! - с каким-то тяжелым удовлетворением возразил Кайюс. - Напротив, это ваше соображение о незнании весьма утешительно.
  - Пожалуй... Повторю уже в который раз, друг мой, что благородному Маркусу по жизни повезло с людьми, которые служат ему.
  - Им в свою очередь повезло с хозяином. Дон Паоло, я вдруг вот о чем подумал: а ведь дон Марко очень нужен вам. Очень. Что же теперь вы станете делать? О Sanctus Antonius! Наверное, не стоило мне задавать вам подобных вопросов.
  - Кайюс! Ты видишь пред собою даже не дона Паоло, а всё того же Павла из Славены. Уже сейчас память подсказывает мне несколько возможных мест для поисков. Далее постараюсь припомнить их все, составлю список и начну методично объезжать. С молитвою ко Господу нашему и уповая на помощь Его. Боюсь только, что теперь и мой приезд может навредить дому благородного Маркуса.
  - Об этом не беспокойтесь, дон Паоло: хозяин обеспечил нам кое-какую защиту даже вне стен его. В Аквилее еще остались влиятельные друзья дона Марко. Но отныне как бы и вам самому не стала грозить опасность.
  - А об этом не беспокойся уже ты, друг мой. Я заранее запасся несколькими серьезными бумагами. На случай, скажем так, возможных непредвиденных ситуаций. Да и клинком, если помнишь, я немного владею.
  - Ну да, совсем немного! - Кайюс ухмыльнулся и покачал головой. - Я-то всё помню, дон Паоло.
  - Значит, тем более можешь быть спокойным за меня. С утра попрошу тебя распорядиться о найме какой-нибудь непритязательной, но крепкой и закрытой повозки вместе с возницей. В прошлый раз я, к сожалению, оплошно доверился посреднику, который... Впрочем, неважно. Давай на этом закончим о делах, будем просто вспоминать былое. Теперь и я выпил бы немного вина. С кусочком вон того замечательного сыру из Пармы. Будь добр, налей-ка нам обоим!
  
  ***
  
  Дверь настоятельской келии отворилась. Сидевшая поблизости паломница неопознанных лет опередила Кирилла. Толкнув в затылок бывшего при ней отрока, она прытко повалилась вместе с ним в ноги отцу Варнаве - он едва успел остановиться на выходе. Кирилл отошел к окну, отвернулся из вежества и приготовился переждать.
  - Говори, сестрица, - дозволил игумен, преподавая благословение.
  - Вот сподобил меня нынче Господь приложиться и к частичке мощей Назария Благодатного, что в обители вашей пребывает, отче, - радость-то какая! - плавно повела речь странница. - А месяц с лишком тому назад побывала я у Двунадесяти Праведников Дороградских, да Затворников Скальных всех до единого обошла. Да после, дорогою сюда, во Ключах поклонилася Источникам Живоносным...
  Рядом неслышно появился отец Власий. Молча сделав Кириллу предупредительный жест, наклонил голову и стал внимательно прислушиваться к обстоятельному перечислению заслуг благочестия.
  - А теперь вот положила себе ко святыням Чудовским отправиться. До холодов хорошо бы поспеть. А не поспею - так и то ладно будет, не привыкать нам. Так не благословишь ли на задуманные богоугодные труды мои, отец настоятель?
  - Ты странница?
  - Странница, батюшка, странница.
  - С тобою, надо полагать, сын твой?
  - Да, батюшка, середний мой, Николка. Старший да младший со отцом ихним во Будилове остались.
  При последних словах отец Власий насторожился и подался вперед. Настоятель опустил глаза:
  - Так у тебя семья есть?
  - Есть, батюшка, есть.
  - И дом?
  - И дом есть, слава Богу. Хороший дом - поместительный, справный; ещё мужнин прадед ставил.
  - Горе, беду или нужду какую имеешь, что странничаешь?
  - Что ты, батюшка игумен, - Бог миловал! Ради праведности да спасения души стараюсь.
  - Праведности взыскуешь... - ласково и вкрадчиво заговорил отец Власий, потихоньку подбираясь поближе. - Спасения души... Похвально, похвально. Только ноги-то зачем бить? Зачем лишения всякие терпеть? Дом держи, с соседями в мире живи, детей расти да мужа ублажай - вот тебе и праведность, и спасение души твоей. Прямо под носом. Чего ж по всему свету искать-то?
  Паломница диковато и непонимающе покосилась на него. Решив, что лучше все-таки вернуться к дальнейшему рассмотрению собственного благочестия, продолжила:
  - А еще вот какого совета испросить хочу у тебя, батюшка игумен. Осемь пар лапоточков только за этот год неполный истоптала я, по святым местам ходючи. И что делать с ними далее - ума не приложу. Пока с собою во суме особливой ношу да в смущении пребываю.
  Отец Варнава свел брови и спросил очень спокойно:
  - А выбросить не думала?
  - Да разве можно, отец игумен? Я же толкую тебе: по святым местам оне хаживали!
  - Мыслишь, от того и сами во святыню обратились, что ли?
  - Ты их дома в красном углу развесь! - радостно присоветовал из-за ее спины отец Власий. - Пред ними свещи возжги да пой: "Святии ла-а-апти, молите Бога о на-а-ас!"
  - Страсти-то какие речешь, батюш...
  - Вот тебе, сестрица, слово пастырское, которого ты так добивалась, - перебил ее отец Варнава. - Оставляй-ка паломничество свое да домой возвращайся, коль не хочешь, чтобы я епитимью на тебя наложил. Не праведность это, а гордыня обыкновенная. И оскорбление разума, Богом данного. На этом - всё, ступай с миром.
  - Домой, дура набитая, домой! - завопил вдруг, выкатив глаза и затопав ногами, отец Власий. - Прочь отсюда! Нам праведники во укор - грешные мы! Прочь-прочь-прочь!
  Перепуганно взвизгнув, паломница шарахнулась в сторону лестницы. Игумен придержал мальчишку за плечо:
  - Если пожелаешь наукам или ремеслам обучаться - от вашего Будилова Успенская обитель недалеко. Спросишь там отца Сергия, благочинного. Запомнил? Тогда с Богом, отроче.
  - У-у-у! Вот я тебя! - грозно улюлюкал и стучал большим посохом маленький архимандрит вослед удаляющемуся грохоту ступеней.
  Отец Варнава выслушал Кирилла. Покивав, проговорил невпопад:
  - Ну что ты будешь делать! Сеешь одно - всходит другое... А отцу ризничему ты, княже, передай, что я благословил. М-да...
  - Наше дело - сеять, - отозвался задумчиво отец Власий.
  
  ***
  
  - Славная полянка, - одобрил Залата, осмотревшись. - И от обители не видать - чего ж зазря людей сторонних смущать-то, верно?
  - Ага. Мы тут с братом Иовом как-то...
  - Пожалуй, там и стой, где стоишь, княже. Супротив солнца для учебы - самое что ни на есть оно. Сейчас я...
  Он отошел к елкам и стал собирать шишки в подвернутую полу своей длинной чуги:
  - Перед поединком следует руку разогреть. Ну, коли не в забавку заниматься-то.
  - Да, мастер-наставник, - ответил Кирилл серьезно. Вытащив меч из ножен, повращал им в кисти, локте и плече. Поприседал в стороны на правую-левую ноги.
  - Готов?
  - Готов, мастер-наставник.
  Десятник принялся швырять собранным в князя - целясь и в корпус, и чуть ли не под ноги, и выше головы. Шишки то мерно следовали одна за другой, то вдруг вылетали врасплох. Вилецкий клинок замелькал в воздухе.
  - Шесть из трех десятков пропустил, - сказал Залата, отряхивая одежду и ладони. - Теперь твоя очередь, княже. Я готов, начинай.
  - А ты - одну всего! - с некоторым удивлением отметил Кирилл, отбросавшись в свою очередь, и попрыгал от избытка молодых сил. - Давай еще по разу.
  - Ни одной, - поправил брат Иов. - Ты слишком высоко норовил бросить, княже. Не лукавь. Десятник умолчал - его дело. А я говорю.
  - Значит, ни одной, - покладисто согласился Кирилл. - Ошибочка вышла.
  - Да, это бывает.
  Залата покружил по полянке, откидывая подальше сучья, растаптывая кочки да кротовины. Вопросительно повел острием:
  - К бою, княже?
  - К бою, мастер-наставник.
  Кирилл присел на разведенных ногах, угрожающе скаля зубы и перебрасывая меч из руки в руку.
  - Даже в пустыне сарацинская стойка только для такыров да прочих твердых участков годится, - флегматично прокомментировал Залата это паясничание. - На песке куда похуже будет, а для травы густой и вовсе глупость да погибель. При низком либо скользящем шаге ноги враз запутаются. Давай-ка из нашей простой поставы славенской начнем.
  Кирилл сговорчиво кивнул, вставая в рост, и тут же провел прямой длинный выпад. Лезвие скользнуло о лезвие, ткнулось в никуда. Он потерял равновесие. Переменив ногу, сделал рывок, нанося рубящий удар поперек корпуса. Клинок широким взмахом опять рассек пустоту, а острие меча десятника коснулось его груди:
  - Сражен, княже.
  - За ногами следи, - подал голос инок. - Все намерения твои выдают.
  - Неужто мы с Залатою в неозброе упражняемся? - раздраженно спросил Кирилл. - Или ты на мечах тоже мастер?
  - Да как-то дали разок в руках подержать, было дело.
  - Брат Иов прав, княже. Слишком загодя ступаешь. Давай-ка всякие рубящие удары твои, какими владеешь, хорошенько рассмотрю - я только отражать буду. Начинай.
  Опущенный меч Кирилла взлетел в отножном ударе. Десятник отвернул его вбок и одобрительно крякнул:
  - Хорошо! Теперь яви-ка мне попеременно левый да правый по косой сажени... - клинки лязгнули. - Славно, славно...
  - Может, верхнюю одежду скинем, мастер-наставник?
  - Жарко? Нижние удары слабоваты, княже.
  - Не жарко - движения сковывает.
  - В самый раз для учения. Еще! Еще! Меч-то не подворачивай - это тебе не двуручник.
  - А риттеры германские в наставлениях советуют...
  - Стой!
  Десятник хлопнул плашмя клинком по голенищу и гаркнул:
  - Юнак Ягдар! Ты поучаться хочешь или поучать? Доберемся и до риттеров германских, и до всех прочих сарацинов! В свой черед.
  - Прости, мастер-наставник.
  - Ну... - он кашлянул. - Ты это... К обороне переходи.
  Брат Иов ухмыльнулся, Кирилл сделал вид, что не заметил. Старательно потопал, устраиваясь поладнее, и вскинул меч.
  - Внимай, княже, - я теперь руку менять стану: вдруг в бою тебе шульга попадется или оберукий.
  - Понял, мастер-наставник.
  - И изменений оглашать не буду.
  Вместе с последними словами проследовала череда быстрых переменных выпадов. Кириллу начало казаться, что в обеих руках Залаты одновременно пребывает по мечу.
  - Клинком удар встречай, клинком! Лучше всего от средины до второй трети его длины. Ты же едва ли не самою кистью норовишь.
  - Сподручнее так.
  - Да не сподручнее, просто рука у тебя в запястье недостаточно тверда, а ты вне боя не укрепляешь ее никак. Ленишься, княже! Слыхал, что ленивых в ратном учении потом за ноги оттаскивают? Если таковые еще при теле остаются...
  Лезвие с шипением скосило траву под Кириллом - он едва успел подпрыгнуть - и тут же пронеслось над макушкой.
  - Эй, так нечестно! - совсем по-детски вырвалось у него.
  Брат Иов громко фыркнул, покрутив головою.
  - С чего бы это? - искренне удивился десятник. - А так?
  Его меч скользнул, словно желая обвиться вокруг вилецкого клинка - тот вдруг вырвался из руки и отлетел в сторону. Кирилл зачем-то посмотрел на пустую ладонь, пошевелил пальцами. Сказал с завистью:
  - А так - мастерски.
  Выловив меч из травы, спросил:
  - Научишь хитрости этой?
  - Княже, дети малые норовят первым делом изюмины из кулича повыковыривать. Уразумел, к чему веду?
  - Да, мастер-наставник. Прости.
  - Ладно, чего уж там... И снова повторю: руку не выставляй - враз лишишься. Твоя рука - это сам клинок. К бою!
  Кирилл уже успел уяснить, что единственный глаз Залаты видит ничуть не хуже двух, а быстрые выпады и удары десятника на самом деле великодушно замедлены. Однако и за такими он едва-едва поспевал.
  - Движешься неверно, княже.
  - Ты о чем, мастер-наставник?
  - Нападаешь справа - с правой ноги ступай. Слева - с левой. И шага не подготавливай. Ай, славно! А ну еще!
  - Это мы завсегда! А теперь вот так...
  - Княже! - запоздало воскликнул десятник. - Ох ты...
  Кирилл выронил меч и схватился за руку. В траву закапала кровь.
  - Воители-Хранители...
  Отбросив свой клинок, Залата метнулся к Кириллу. Инок успел опередить его. Заставил развести стиснутые окровавленные ладони, осмотрел рану:
  - Слава Богу, кости целы. Всего лишь сильный ушиб и кожа на пальцах ссажена - удар скользящим был.
  - Моя вина, - сказал Кирилл, морщась.
  - Ты, княже, опять слишком близко руку... - завел покаянно Залата.
  - Угомонись, я всё видел, - откинув полу подрясника, брат Иов быстро отвязал от пояса маленькую тыквенную фляжку, мотнул головой в сторону:
  - Лучше сыщи-ка побыстрее лопух или подорожник.
  Он промыл кисть от крови и несколько раз обернул ее измятыми листьями лопуха:
  - Выживешь, княже. Вот здесь придерживай. А теперь поторопимся в обитель.
  
  Глава XV
  
  - Еще малость сальца кабаньего прирежь, - попросил Ратибор, протягивая к корзинке руку за новым хлебным ломтем. - Ага, благодарствуй, женушко... А давеча на полуденном конце Хорева Урочища какие-то подорожние люди на привал остановились, два шатра ставят. Присмотреться надобно, разобраться, так что сегодня вернусь...
  Он не договорил, потому что Видана вдруг вскрикнула, затрясла ладошкой. Наполовину очищенная луковица, попрыгав по полу, закатилась ему под ноги.
  - Порезалась, что ли? - с сердитым испугом спросила Звана, торопливо отставляя исходящий грибным паром большой медный горшок. - Ну-ка покажи, что там у тебя!
  Наспех и как-то странно оглядев растопыренные пальцы, Видана прижала руку к груди:
  - Нет, это не у меня. У Ягдара.
  Ратибор наклонился, поднял луковицу. Тщательно обирая от соринок, спросил:
  - То есть, князь Ягдар сейчас руку повредил?
  - Да... Кажется... Плохо ему. Больно.
  Звана непонимающе посмотрела на мужа. Никак не отвечая на ее взгляд, он прищурился и уточнил:
  - Больно было тебе самой, но ты поняла, что это боль князя - так?
  - Да... Батюшка, матушка, мне в обитель сбегать надобно. Можно ли? - поспешила поправиться Видана.
  - Можно. Если надобно.
  Ратибор со значением вложил луковицу в ладонь жены, которая явно намеревалась что-то сказать, но передумала.
  - Отобедаем - да вместе и отправимся. Я как раз к отцу Варнаве заглянуть собирался.
  Звана удивленно взмахнула руками и вновь открыла рот.
  - Собирался... - повторил Ратибор чуть помедленнее и потише. У него это получилось так, будто он повысил голос.
  Звана опять благоразумно решила промолчать.
  
  ***
  
  Не переставая причитать о "бедной белой рученьке", брат Лука упорхнул на поиски отца Никиты. Незадолго до того успел исчезнуть брат Иов. Кирилл устроился у открытого окошка, с хмурой рассеянностью наблюдая за редкими прохожими. Раздражение и злость на себя начали постепенно остывать в знакомой прохладе больничной келии. Он перевел взгляд на полочку с книгами, вспомнил: "Рачительный Огородник. Как надлежит сушить..." и тихонько рассмеялся. Внутри разом посветлело.
  - Да это, никак, сам князюшка наш! - произнес удивленно чей-то голос со двора. - А я всё гляжу: то ли он, то ли не он в окошке... Ну значится, здравствовать тебе многая лета, княже!
  Кирилл обернулся к говорившему, кивнул:
  - И тебе, человече добрый.
  - Мы тут по дороге домой надумали в обитель завернуть, а братия сказывают, что ты, князюшко, такоже на днях в Гуров намерился! - шумно и радостно продолжал румяный толстяк в просторных портах и распахнутой свите. - Вот милость-то какая к нам грядет! Ты уж прости, что дождаться тебя не смогу - наши-то все уж в путь собираются, - а не то бы вместе и отправились.
  Руки его широко раскинулись, выражая великое изумление:
  - Да ты всё не узнаёшь меня, что ли? Афанасий я, Афанасий! Двор мой от княжьего через старое торжище седьмым будет. Ну? Вспомнил?
  Напористое, но дружелюбное простодушие немного смутило Кирилла:
  - Уж ты прости, Афанасий...
  - Не помнишь... А я вот помню хорошо, как ты с братцем своим, когда совсем мальцами еще были, любили в сад ко мне за яблоками... Ох, не обессудь, княже: сам себя заговорил и чуть было не забыл на радостях-то. Ты вот какую милость окажи: отпиши-ка весточку невеликую либо ко старосте ближайшего к вам посада, либо ко ключнику вашему, которого все дядюшкой Титом кличут - я уж передам, - что да как приготовить до прибытия твоего. Загодя-то оно вон как ладно будет, а мы уж все расстараемся на славу...
  - Опять прости: видишь? - Кирилл поднял с колен и опять стесненно убрал руку в лопуховой обмотке. - Давеча пальцы сильно повредил, на мечах упражняясь. Лекаря вот дожидаюсь. Ты на словах передай, что нужным сочтешь.
  Шумный и жизнерадостный Афанасий внезапно сильно опечалился. Кириллу мельком показалось, что даже растерялся.
  - Ох... Да как же это... Что: ижно и строчки одной-единой не сможешь?
  - Ну, левою рукою смогу, пожалуй. Оно, правда, дольше выйдет да корявее.
  - Левою... Да нет, так не подойдет. Никак не подойдет...
  Остатки веселости и добродушия исчезли с румяного лица, заменились беспокойным отчуждением:
  - Ладно. Что уж тут поделаешь. Тогда... Тогда это... прощевай, княже, - пора мне.
  Скованно поклонившись, Афанасий заспешил прочь.
  - Немедля за ним, - прозвучал из-за полуприкрытой двери негромкий голос брата Иова. - Тенью!
  Тут же прошуршали, удаляясь, торопливые шаги.
  - Ты что - так там и стоял все это время? - поразился Кирилл.
  - Да. Теперь можно, отец Никита, - входи.
  Лекарь с ловкой осторожностью освободил пальцы от зеленых увядших лохмотьев, сокрушенно покачал головой и зазвенел стеклом в принесенном с собою ларчике.
  Кирилл покривился. Отец Никита приостановил пеленание кисти:
  - Беспокоит, княже?
  - Нет. Мазь воняет.
  Инок с одобрением кивнул:
  - Воин должен любую рану царапиной именовать.
  - Ага. Даже если с поля брани голову под мышкой несет.
  - Добрый воин - да.
  - Знаешь, брат Иов: вот хоть убей, но никак не могу вспомнить этого Афанасия.
  - И не старайся - не сможешь. Лучше попробуй догадаться, что ему от тебя нужно было.
  - Чего тут догадываться - грамотка с моей рукою. Да только зачем?
  - Узнаю - тут же извещу.
  - А как ты-то сразу понял?
  - Сразу? Я не Белый Ворон, не Яр и не отец Власий. Подошел к двери - разговор услышал. Решил не мешать. Вот и всё.
  - Стыдно признаться, но ведь я написал бы, ничуть не усомнившись. Если бы ничего... э-э-э... всего этого не случилось.
  - На то и рассчитывали.
  - Получается, не повезло бедному Афанасию?
  - Думаю, не только ему одному. Готово, отец Никита? Тогда мы пойдем.
  Снаружи маялся в ожидании угрюмый Залата. Увидев выходящего Кирилла, он прямо-таки вскинулся:
  - Ну как? Пальцы-то как, княже?
  - Что с тобою, мастер-наставник? - удивился Кирилл. - Ерунда-ерундою, а на тебе просто лица нет.
  - Да вот не ерунда... - десятник тяжело вздохнул. - Нешто не приметил я, как отцы на меня тогда глядели. А теперь еще и это... Что ни делаю - всё наперекосяк выходит, княже. Эх, зря выжил я в той сече.
  - Зря или нет - не тебе судить, - отозвался брат Иов. - Твое дело, воин, стоять там, где назначено. И голову лишним не отягощать.
  Залата прочистил горло, но в ответ только угукнул и опять вздохнул. Кирилл толкнул его локтем; приложив ладонь ко рту, сказал громким фальшивым шепотом:
  - Ты, мастер-наставник, за горестями своими не забудь и брата Иова пожалеть заодно.
  - За что? - не понял десятник.
  - За то... - он грозно свел брови и довольно похоже рявкнул раскатистым баритоном отца Варнавы: "А ты куда смотрел, брат Иов?" Да посохом его, сердешного, посохом.
  - Правда, что ль? - растерянно спросил Залата. - Воители-Хранители...
  - Чистая правда, - невозмутимо подтвердил инок. - Посохом меня, посохом. Сердешного.
  - Я как-то и не подумал о том. Вот беда-то... Так что ж теперь делать?
  - Можно попробовать посох выкрасть, - предложил Кирилл. - А еще можно...
  Внизу из-за поворота показались Видана с Ратибором. Не договорив, он спрятал поврежденную руку за спину, обрадованно устремился им навстречу.
  - Далеко не отходи, княже, - окликнул его Иов. - Нам к отцу Варнаве поторопиться следует.
  Кирилл закивал, не оборачиваясь и ускоряя шаг.
   - Ягдар! - Видана строптиво дернула головой в ответ на какие-то отцовские слова, вырвалась вперед.
  - Видана!
  - А я все знаю, Ягдар, я почуяла! Не прячь от меня ничего. Ну-ка показывай!
  Кирилл неохотно вытащил из-за спины и повертел перед собою обернутой в полотняные ленты кистью.
  - Что там у тебя?
  - Пальцы. С пяток точно будет... - он оглянулся по сторонам, понизил голос:
  - Только о том - никому. Обещаешь?
  Видана всхлипнула, сердито замахнулась маленьким кулачком:
  - Я испугалась за тебя, дурака, а ты тут скоморошничаешь - вот как стукну сейчас прямо по голове твоей глупой!
  - Здравия и долголетия, Ратиборе! - поклонился Кирилл поверх ее макушки. - А она обзывается да вдобавок поколотить грозится.
  - Мира и блага, княже. То теперь такоже твои заботы будут, привыкай помаленьку.
  Из-за высоких кустов голубой жимолости с топотом вылетел мальчишка-послушник. Шумно ухватил воздуху, выпалил в одно слово:
  - Отецварнаваблагословилвасвсехкнемупожаловать!
  - Всех нас? - непонимающе переспросил Залата. - А как же он проведал обо всех-то?
  - Это, пожалуй, отец Власий проведал, - сказал Кирилл. - Он умеет, он у нас такой. Давайте-ка двигаться поживее.
  - Я знаю, что сейчас тебе уже не так больно, - быстрым шепотом проговорила Видана, стараясь приладиться к его шагу. - Пальцы вправду целы?
  - Вправду. А откуда ты знаешь, каково мне сейчас?
  - Да вот знаю. Ягдар, ну-ка пообещай, что отныне станешь беречь себя!
  - Ну и как ты это мыслишь? - спросил Кирилл серьезно. - Или хочешь, чтобы я соврал?
  - Попробуй только! Тогда сама этим займусь. И не ухмыляйся, всерьез говорю.
  Ратибор подтвердил через плечо:
  - Ты, княже, впредь не сомневайся - если она что пообещала, то так и будет.
  
  ***
  
  - ...Брат Савва этого Афанасия "повел" на отдалении, а кто от врат к нему присоединился - еще не извещали.
  Коротко поклонившись, брат Иов умолк. Отец Варнава взглянул на отца Власия - архимандрит сердито дернул бородою:
  - Ведаешь ведь - чем меньше знаю человека, тем хуже вижу. От незнакомцев же только опасность могу почуять, да и то не всякий раз. И на том поблагодари.
  - Я и благодарю. Брат Иов, первые же вести объявятся - немедленно ко мне. Даже среди ночи. Теперь к этому поединку вернемся. Рана князя случайной была или все же преднамеренной?
  - Случайной, отец игумен. Ручаюсь.
  - Добро... Ратиборе, ты что добавишь?
  - Те люди, которые разбили лагерь на полуденном краю Хорева Урочища, - два шатра, восемь человек - никаких подозрительных действий по-прежнему не предпринимают. Описание Афанасия братом Иовом ни к кому из них не подходит. И пока непонятно, это обычные подорожные люди или нет. Мы наблюдаем. О новом даре Виданы завтра же извещу Ворона, как только он возвратится. Я еще понадоблюсь сегодня, отче Варнаво?
  - Разве что у себя в дубраве. Спасибо тебе, Ратиборе. С Богом, брат Иов...
  Оставшись наедине с отцом Власием, настоятель высвободился из кресла и зашагал по келии:
  - Что ни день - то новое. Ворон вернется - вот удивится-то!
  - Ворон для нас с тобою удивление изображает, батюшка игумен, - отозвался маленький архимандрит. - Да сядь ты наконец, Бога ради, - у меня уже шея от твоих хождений скрипит да голова кругом идет.
  - А ты не гляди.
  - А я не могу - давно привычку такую выработал: во все глаза глядеть. Весьма полезную привычку, заметь.
  - У меня самого который день голова кругом идет. Еще и князю в Гуров съездить вздумалось.
  - Ты и помыслить не мог, что вздумается - так, что ли? Теперь мети пред ним дорожку веничком да коврами устилай. Хе-хе...
  - Где на все эти заботы мне людей сыскать?
  - Сыщешь - куда ты денешься. Планида у тебя такая. В Гурове-то как дела обстоят?
  - Да там всё в порядке... - с каким-то недовольством ответил отец Варнава.
  - Брат Иов пусть начеку пребывает неусыпно.
  - Он по-иному и не умеет. Как мыслишь: зачем кому-то мог понадобиться образец письма князя?
  - Давай погадаем, хорошее дело. А на чем гадать будем: на воске, костях или по Псалтири? И кто первым начнет - ты или я?
  - Ладно, ладно. Разошелся...
  - О! Гости к тебе грядут, - проговорил отец Власий, уставясь в потолок. - У врат послушники Андрей и Нифонт чьих-то коней принимают - вижу плохо. Ратников каких-то, что ли... А с ними княжич молодой, лицо знакомое. Седло покинул, приседает да прыгает - либо отсидел что-то, либо в пляс пуститься наладился. Ишь ты, ишь ты!
  Отец Варнава досадливо дернул головой:
  - Погоди резвиться, отец архимандрит. Похоже, то князь Стерх княжича Держана прислал - что же всё, Господи помилуй, не ко времени-то так. Ведь договаривались... Постой, постой! А ты, коль живописуешь столь подробно, стало быть, видел его прежде?
  - Ну... Были мы с мастером Георгием прошлым летом в Белой Кринице. До него слухи дошли об отроке с золотыми руками - заинтересовался. Я такоже решил поглядеть: а вдруг и по нашей части дары сыщутся?
  - Сыскались?
  - Нет.
  Отец Варнава остановился напротив кресла отца Власия, хлопнул себя по лбу:
  - Вспомнил! Рассказывал князь Стерх о приезде некоего иногороднего мастера со внимательным архимандритом при нем. Так то, оказывается, были вы, соратнички мои дорогие!
   И он стремительно положил глубокий поясной поклон:
  - Спаси тебя Господи, что хоть сейчас надумал известить меня об этом!
  Отец Власий заерзал, замахал руками и неожиданно зашелся в долгом приступе кашля.
  
  ***
  
  На выходе Видана потеребила Кирилла за рукав, спросила озабоченно:
  - Ну что? Досталось от отца Варнавы или как?
  - Ага, огрёб маленько. А после меня он с тобою о чем говорил?
  - Да сам-то он больше слушал. Это отец Власий расспрашивал: как я боль почувствовала, да как поняла, что твоя она. Да глазами всё то так, то эдак в меня, будто...
  - Княже-е-е! - перебил ее радостный вопль со стороны.
  Наперерез по дорожке, раскинув руки, бежал княжич Держан. За ним вразвалку поспешал огромный Василий, сотник князя Стерха.
  - Держа-а-ан! - заорал Кирилл, срываясь ему навстречу и ответно раскидывая руки. - Ух ты! До чего же я рад снова видеть тебя!
  - А я-то!
  Они порывисто приобнялись и захлопали друг дружку по спине. Каждый последующий хлопок был и звучнее, и сильнее предыдущего.
  - Отчего вдруг ты здесь - уже на обучение прибыл? Вроде как рановато еще.
  - Отец так решил. Мне не пояснял ничего, а отцу Варнаве письмо передать велел... - Держан постучал указательным пальцем по правой стороне груди и добавил, спохватившись:
  - Помнишь, я отдариться обещал? Привез с собою, привез! Потом покажу.
  Он оглянулся на брата Иова с Ратибором, почтительно поклонился им. Понизив голос, предложил:
  - Давай-ка отойдем в сторонку. Я ничему не помешал, а?
  - Нет.
  - С рукою-то что случилось?
  Кирилл поморщился и отмахнулся, поленившись в который раз рассказывать одно и то же.
  - Какой огнебой для тебя сладил - залюбуешься! - сообщил с восторгом Держан. - Другого такого пока на свете нет!
  Кирилл наладился было ответить что-то вроде: "Эка невидаль - огнебой!", но рассмотрев нечто в радостном блеске глаз друга, передумал.
  - У отца Варнавы только побываем, вещи разберем - и сразу к тебе. О! Ты глянь, княже, как эта дубравка конопатая на меня косится - по нраву, что ли, я ей пришелся? Забавная девка, но ладненькая: всё при ней... Ты чего?
  - Да ничего.
  Под кожей лица вдруг засуетились, забегали колкие мурашки, а руки стали тяжелы и неуклюжи. Кирилл постарался, чтобы голос звучал ровно:
  - Ты просто слегка узду на язык накинь - так, на всякий случай.
  Держан отстранился, бросил еще один короткий взгляд на Видану, зато внимательно пригляделся к его лицу.
  - Ага... - негромко произнес он как бы про себя. - Кажись, понимаю. Повину прими, княже: как ведать-то мог? Мы по-прежнему - друзья-товарищи?
  - По-прежнему.
  Кирилл сжал пальцы, прикидывая, куда бы ткнуть - в плечо или под ребра. Решил, что под ребра будет лучше. Кулак его натолкнулся на ладонь Держана, а взгляд - на ухмылку.
  - Ягдар! - напомнила о себе Видана. - Так ты идешь или остаешься?
  Вопрос был задан каким-то по-особому кротким голосом. Кирилл мельком удивился: Видана не говорила так никогда.
  - Да! Пора нам, княже, - спохватился Держан. - Вечером свидимся. Дядька Василий!
  
  ***
  
  Едва Кирилл поднялся наверх и зашагал по галерее, как дверь напротив его с Иовом келии приоткрылась, а из-за нее высунулся Держан.
  - Чего поздно-то так? - спросил он сердито. - Я уж просто все гляделки проглядел! На каждый шорох выскакиваю да опять сажусь, выскакиваю да сажусь.
  - Уж не серчай Христа ради, милостивец ты наш! - запричитал Кирилл, горестно разводя руками и низко кланяясь. - Что наскакался - то не беда, а польза выходит: ножки у тебя крепче станут. А на дела свои, отец родной, как не испрашивал я дозволения твоего, так и впредь не буду, ага.
  - Да я просто ждал тебя, а ты чего-то юродствовать принялся. Еще и неискусно-то как - бэ-э-э! - Держан скорчил брезгливую гримасу. - Разучился что ль, пока мы не виделись?
  - Если дождался, то радоваться должен, а ты гневаться изволишь.
  - Да хватит уже, прекращай. Вот черт...
  В дальнем углу, демонстрируя прекрасный слух, со значением прокашлялся галерейный послушник. Держан пристыженно втянул голову в плечи. Дернул Кирилла за рукав, увлекая за собой.
  - А Светава тебе поклон передавала - во какой низкий! - сказал он без перехода, притворяя дверь и касаясь кончиками пальцев пола у княжьих ног. В голосе его Кириллу почудился то ли вызов, то ли упрек.
  - И ей - от меня, - ответил он дружелюбно, в точности воспроизводя княжичев поклон.
  Держан прищурился, как бы ожидая чего-то еще. Не дождавшись, хмыкнул и пророкотал (очень похоже) голосом князя Стерха:
  - Вот и ладно.
  - Ага, - всё с тем же дружелюбием согласился Кирилл, осматриваясь. - Ты тут один, как я вижу, а дядька твой где?
  Княжич плюхнулся на кровать; перегнувшись за изголовье, с усилием вытащил оттуда дорожную суму в серебряных бляшках оберегов и принялся рыться в ней:
  - Пожелал при десятке своем быть. То есть, десяток-то не его, ежели дотошно, а десятника Егозы... Да где же ты... Куда их определили - не ведаю еще, здесь сидел безотлучно, тебя дожидался... А! Ну голова моя! - он затолкал суму обратно и добыл оттуда же другую. - Вот ты где.
  Держан с торжеством извлек продолговатый полотняный сверток и, подмигнув, принялся медленно, растягивая наслаждение, разматывать его.
  - Ровно младенца распеленываешь, - проворчал Кирилл, наливаясь нетерпением. - Ух ты! Вот это да!
  Последний взмах полотна открыл тусклый блеск стали и вощеного дерева. Лихо отбросив в сторону ткань, княжич на кончиках пальцев протянул другу непривычно короткую ручницу с кривой рукоятью - хищную, смертоносную, красивую... Кирилл немедленно ухватил ее - вертя, любуясь да примеряясь к ней на разные лады:
  - Уж уважил - так уважил! Хороша...
  Держан крякнул удовлетворенно и на манер князя Стерха согнутым пальцем оправил едва зарождающиеся усы.
  - Не снаряжена?
  - Нет, конечно.
  Не выпуская ручницы, Кирилл сгреб его в охапку:
  - Спасибо, друже.
  - Владей, чего уж там.
  - Гляжу, вроде не фитильная, кремневая. Тогда колесцо где? А завод?
  - А нетути. Кремешок вот сюда бьет и, высекая искру, заодно эту крышечку приотворяет. Ты глянь, как полочка устроена: пороху нипочем не высыпаться, как ни размахивай.
  - Хитрó, хитро! А рукоять-то до чего ухватиста - прямо сама собою в ладонь укладывается.
  - Ага. А мастер Веденя все спорил со мною, что, мол, неловка будет, пока в свою руку не взял.
  - Слушай, княжиче, так ведь ее и под одеждами легко схоронить можно, и даже в рукаве.
  Держан усмехнулся:
  - Сколь умом-то своим ты быстр, князюшко наш, - так именно в том и была задумка моя.
  - И задумка, и исполнение - всё на диво. Честь тебе, мастер Держан!
  - Да ладно... - княжич смутился польщенно, подхватил с кровати кусок полотна и стал со тщанием, уголок к уголку, складывать его:
  - Теперь опробовать бы. Тебе, княже. Мы-то с мастером Веденею уже испытали, вестимо. Знатный огнебой получился - на двух десятков шагов...
  Кирилл спохватился, перебил его:
  - Эй, друже мой дорогой! В обители любое оружие может пребывать лишь в закромах у отца ризничего да к тому же только под замком. Если бы отец Варнава застал нас сейчас, - он прищелкнул языком и покачал головой:
  - Вот бы мы опробовали - ух-х-х!
  - Так это... Значит, с бережением следует, - ответил Держан, набычившись. - У меня и зелья огненного с собою малость имеется, и пуль с десяток найдется. Завтра раненько выйдем с тобою из обители - вроде погулять на просторе, - а там в лесок да подалее... Что скажешь?
  Кирилл поколебался, махнул рукой:
  - Ладно. Утро вечера мудренее - там видно будет.
  Вздохнув, с нескрываемым сожалением отложил ручницу в сторону.
  - Так ведь она теперь твоя, княже! - удивился Держан. Подумал и протянул понимающе:
  - А, ну да. А ты за пазуху ее, чтобы галерейный не углядел.
  - Друже мой смышленый, - сказал Кирилл очень терпеливо, - ты в келии один, а я - с братом Иовом. С братом! Иовом!
  - А, ну да... - повторил Держан. На этот раз сочувственно.
  
  ***
  
  - Остановись, отец казначей, - попросил отец Варнава. - Не то сейчас ты договоришься до того, что погорельцы эти на беде своей нажиться замыслили.
  Он дал знак подождать подошедшему брату Иову и проговорил сухо:
  - Последует ли княжья либо общинная помощь - мне до того дела нет. Каково общее число пострадавших?
  - Семь дворов дотла выгорело да сколько-то огонь в той или иной мере задел.
  - Что значит "сколько-то"?
  - То самих вестников слова, отче, - они не считали со тщанием, сразу к нам...
  - Понятно. Добрую избу срубить - в десяток серебряных встанет, верно ли помню?
  - И осьми за глаза будет, отец настоятель.
  - Значит, десять - в самый раз. Да еще по два положим на каждую душу в семье! - отец Варнава едва заметно возвысил голос на последних словах, отчего отец казначей передумал возражать, захлопнул рот и быстро сложил ладони для принятия благословения. - Да гляди, не просчитайся, радея о казне монастырской. Помоги, Господи... Брат Иов!
  Инок дождался, чтобы печальные вздохи отца казначея окончательно смолкли за поворотом галереи, доложил:
  - На постоялом дворе у Шульги этот Афанасий встретился с неким безбородым человеком высокого роста и крепкого телосложения. Сидели за столом в углу, беседовали тихо. Братия ближе подобраться не могли, слов не разобрали. Затем собеседник Афанасия подозвал самого Шульгу и уже громко стал расспрашивать о дороге на Свенегу. Брату Арефе услышался в голосе его то ли тарконский, то ли новоримский выговор. Затем оба начали устраиваться на отдых - в разных светлицах. Брат Арефа остался, брат Савва в обитель воротился доложить. Сейчас назад собирается. Ждет.
  - Так... С ним вместе еще двоих отряди. Деньги, одежды переменные - ну, сам знаешь. Всё, с Богом.
  
  ***
  
  Под нетерпеливой рукою задергалась закрытая дверь, за нею прозвучало сердитое Кириллово:
  - Эй, затворниче! Как это там: "Молитвами святых отец наших..." Просыпайся, отворяй!
  Держан откинул засов, тут же получив от входа приветственный княжий тычок в грудь:
  - Ты чего это запираешься? Кроме самого настоятеля никому в обители не позволяется. Да и он этим правом почти не пользуется.
  - А почто на запор не затворяться, раз уж он есть?
  - А пото! По-твоему, например, брат Иов непременно должен всякую встречную рожу набок своротить, раз уж он - мастер неозброя? Так, что ли?
  - Вестимо, нет. Это только князь должен на друга своего орать вместо вежества утреннего.
  Кирилл сбавил в голосе:
  - Да ты и сам на меня орешь.
  - Как ты запел - так я и подхватил. Ну что: мы идем или нет?
  - Идем, конечно. Давай собираться пошустрее, пока брат Иов не объявился.
  - Я-то уже... - Держан со значением похлопал себя по левому боку. Кирилл придирчиво пригляделся: под кафтаном выпирало почти незаметно. Княжич подмигнул ему, толкнул дверь и затараторил увлеченно, показывая что-то на пальцах:
  - Вот я мастеру Байко и говорю: не выдержит такой свод не то что гнета на него, а даже и веса собственного. Рухнет да всех под собою и похоронит. А он мне говорит: да ну? Так-таки рухнет? Ты, братец, возьми яйцо куриное, меж ладонями по высоте поровнее приладь да начинай сдавливать помаленьку. Сам ощутишь, какая сила будет потребна, чтобы раздавить его.
  Кирилл внимал с преувеличенным интересом, изредка громко поддакивая и кивая согласно. Галерейный из своего угла проводил их безразличным взглядом. Не уступая друг дружке, они одновременно протиснулись в дверь и скатились по лестнице.
  - Эй, ну-ка осади малость! - раздраженно зашипел Держан в Кириллову спину, прижимая левый локоть к телу. - Не ровён час, вывалится.
  - А ты не трясись так уж. Не то, не ровён час, из тебя от страха еще что-нибудь вывалится.
  За воротами они облегченно перевели дух. Ухмыльнувшись, переглянулись:
  - Ну что: вперед, княже?
  - Угадал. Именно туда, княжиче.
  На луговых травах медленно просыхала утренняя роса. Со стороны надвигающегося ельника все сильнее тянуло хвоей и грибной прелью.
  - Вон на ту облезлую елку правь - раньше из виду пропадем, - посоветовал Кирилл. - Да не оглядывайся без конца, мы же вроде как просто гуляем. Свежим воздухом дышим, природными красотами любуемся.
  - Гуляют по тропинкам, а ты меня в самые заросли травяные тащишь. Этак всю одёжу выходную изгадишь с тобою.
  - Ага. Пропалин на твою выходную одёжу тоже я понаставил.
  Зачем-то пригибаясь, они нырнули в лес.
  - А теперь куда, княже?
  - Куда-куда - не все ли едино? Лишь бы в чащу да поглубже. Сам знаешь, как далеко пальбу слыхать-то...
  Еловый молодняк вскоре сменился старыми елями, а те в свою очередь постепенно уступили место соснам. Колючие ветви перестали надоедливо лезть в глаза, вознеслись на недосягаемую высоту и лес будто бы раздвинулся. После очередного спуска и подъема Кириллу вдалеке между стволами приметилось нечто светлое и массивное - то ли скалы, то ли руины.
  - Гляди, княжиче, что это там впереди?
  - Ну, вроде как поляна большая намечается. Либо просека. Ты о чем говоришь, княже?
  - Да об этом же, об этом! - сердито сказал Кирилл, тыкая пальцем. - Ослеп, что ли?
  Самую малость не достигая крон корабельных сосен, собравшихся в кружок, посреди ровной обширной поляны возвышался толстенный столб голубого гранита, похожий на исполинскую свечу. Его окружали около дюжины идеально круглых и плоских собратий такого же диаметра, но вылезших из-под земли всего лишь на несколько вершков.
  - Ух ты... Прямо тебе государь-камень... - прошептал Держан, подходя ближе и запрокидывая голову. - И как же это я его не разглядел за деревьями? Честное слово, только просветы пустые и видел, пока ты пальцем не ткнул. Вот дивно-то... Как думаешь, что это за место такое?
  - Думаю, именно то, что нам с тобою подходит в самый раз.
  - И то верно.
  Держан обмахнул ладонью краешек одного из камней, уселся на него. Откинув полу кафтана, отвязал от пояса плоскую кожаную фляжку и мешочек, аккуратно расположил рядышком. Из-за пазухи осторожно извлек ручницу, неспешно принялся заряжать ее.
  - Экий ты плавный временами бываешь, княжиче! - с недовольством сказал Кирилл, глядя на тоненькую темную струйку пороха, медленно стекающую в ствол. - Будто два человека разных в тебе сидят.
  - Ну так помоги пока, чтобы времени не терять, - проговорил Держан, не поднимая глаз. - Какой-нибудь пруток подыщи - поровнее да покрепче.
  Кирилл пошарил в траве, предложил:
  - Этот сгодится?
  Княжич тщательно заткнул фляжку. Повертел в руке обломок ветки, равнодушно бросил им в князя и протянул ручницу дулом кверху:
  - Вот так и держи, не наклоняй. Помощник из тебя...
  Поднявшись, направился в сторону молодой поросли в основании государь-камня, отломил один из побегов.
  - А ручницы-то всегда толкачом снаряжаются, - сказал Кирилл, наблюдая за тем, как торец прутка трется о шершавую гранитную поверхность.
  - Да я просто забыл о нем - догадываешься, что промахи даже у меня могут быть? - Держан крякнул и досадливо дернул головой. - Насечкой серебряной чересчур увлекся: хотел, чтобы покрасивше вышло. Для тебя ведь... Вспомнил только, как пришла пора в дорогу собираться, поздно уже было. Позже доделаю, не обидишься?
  Он скатал кусочек мягкой замши, старательно затолкал в ствол. Добыл из мешочка тусклый серый шарик пули, зачем-то подышал на него, потер о рукав и препроводил следом. Отведя кресало, насыпал на полку пороху; потыкал пальцем там и тут, что-то проверяя напоследок. Убедившись в надлежащем порядке, протянул огнебой Кириллу:
  - Ну, с Богом, пожалуй.
  Кривая рукоять уютно легла в ладонь.
  - Эх, хорошо! Только с левой руки целиться как-то несподручно, княжиче.
  - Для первого раза и так сойдет, княже. Давай уже, не выкомаривайся.
  Кирилл навел ручницу на ствол ближайшей сосны, по привычке прикрыл левый глаз. Рыкнул раздраженно, прижмурил правый. Сжал рукоять покрепче и потянул за скобу.
  Грохот выстрела запрыгал, заметался окрест. К сосне рванулась, выворачиваясь наизнанку, длинная упругая струя сизого дыма. Держан кинулся вслед за нею и стал нетерпеливо оглядывать толстый, почти в два обхвата, ствол.
  - Попал-таки! Попал! - закричал он, ковыряя кору чуть повыше своей макушки. - Ух и зоркий же глаз у тебя, княже!
  - А то! - покровительственно отозвался Кирилл. - Веришь, я отродясь с десяти шагов по лесу не промахивался.
  - И стрелку честь, и мастеру величание! - густым басом прибавил кто-то со стороны.
  Они оглянулись на голос - у подножия государь-камня стояли сотник Василий и брат Иов.
  - Ой-ой... - сказал тихонько Держан.
  У Кирилла внизу живота что-то всхлипнуло и рывком опустилось еще ниже.
  Сотник вразвалку приблизился к нему, протянул руку. Кирилл послушно вложил в нее огнебой. Иов тем временем выломал там же, где давеча княжич, два длинных прута и начал очищать их от мелких веточек и листьев.
  - Знатная ручница! - восхищенно прогудел Василий, оглядывая ее. - А каков бой?
  - При пальбе в руке прыгает сильно, дуло кверху задирает. Приноровиться надо.
  - Дома с мастером Веденею испытывали - на двух десятках шагов райтерскую кирасу пробивает, - осторожно вставил Держан.
  Сотник вскинул косматые брови и удивленно поцокал языком.
  - Знатная, что и сказать, - повторил он с завистью, засовывая ее за пояс. - Мне б такую. А теперь ложитесь - и ты, княжиче, и ты, княже.
  - Как это - ложитесь? - спросил Держан упавшим голосом.
  - На вон тот камушек, - пояснил подошедший брат Иов, указывая на ближайший из полуторасаженных кругляшей. - На живот. Ты, княжиче, - с той стороны, а ты, княже, - с этой.
  Он передал один прут Василию, а другим резко взмахнул в воздухе и кивнул одобрительно.
  Кирилл вздохнул.
  - Портки скидывать? - с запоздалой догадливостью опять спросил Держан.
  - А как же! - радостно ответил сотник и тоже взмахнул прутом.
  
  ***
  
  Маленькая Ивица строптиво топнула ножкой, запыхтела с обидой:
  - Я только что совою была и опять мне выходит! А я не хочу совою быть, я мышкою хочу. Ты, Видана, всегда считаешь лукаво.
  - Так ведь в прошлый раз Ярена считала.
  - И Ярена тоже лукава.
  - Это я-то лукава? Я матушкины просьбы уважила, с подружками не пошла ради тебя, сестрица, а ты...
  - А я вот сейчас матушке всё-всё расскажу - пусть она сама рассудит. Матушка-а-а! - заголосила Ивица. - А сестрицы меня обижа...
  Видана тоже топнула в сердцах:
  - Ладно, будь по-твоему - я сова! Утешилась? У, ябеда-корябеда...
  Она сердито плюхнулась на бревно. Закрыв глаза ладошками, завела с напевной протяжностью:
  - Белым днем слепым-слепа совушка-сова... Ой!
  Видана вскочила на ноги и в растерянности потерла себя пониже спины, продолжая приговаривать:
  - Ой! Ой-ой!
  Сестры, которые, подхватив подолы, уже наладились бежать и прятаться среди облепиховых кустов, остановились.
  - Что это с тобою? - удивленно спросила Ярена.
  - А матушка-то ведь строго-настрого воспрещала прилюдно в заднице чесаться, - ехидно засмеялась Ивица и опять заголосила: - Матушка-а-а! А Видана в задни...
  - Да нишкни ты наконец! Ну просто какое-то наказание Перуново, а не дитя. Укололась что ли, сестрица?
  Видана снова дернулась, болезненно поморщилась, но вовремя сдержала руку:
  - Укололась, укололась. Наверное, на сучок острый села. Ничего, сейчас пройдет.
  Она очень постаралась над равнодушием в голосе.
  Ярена молча прищурилась на нее и с большим сомнением покачала головой.
  
  ***
  
  Белый Ворон выпрямился, взглянул поверх сидящего перед ним человека.
  - Да всё, пожалуй, - ответил отец Варнава на его немой вопрос. - Димитрие, отче Власие, а вы как мыслите?
  Димитрий согласно кивнул, маленький архимандрит дернул плечом.
  Сидящий продолжал смотреть прямо перед собою невидящими глазами. Ворон легко коснулся его лба:
  - Возвращайся!
  Взор человека изменился. Он исподлобья зыркнул на Белого Ворона, покосился через плечо на Димитрия и молчаливых отцов. Буркнул настороженно:
  - Ну спрашивайте...
  - А не надобно, - откликнулся отец Власий.
  - Как так?
  - Да вот так. Мы на тебя поглядели: человек ты ничтожный - не в обиду будь сказано, - о чем-то важном вряд ли можешь ведать. Мечник?
  - Нет. Я больше это... ножами работаю.
  - Вот видишь. А мы тут почти все старенькие, не интересно нам о ножах слушать. Да и по сану не приличествует. Хе-хе... Стало быть, ступай себе с Богом, бедолага. Брат Илия, проводи-ка гостя.
  - Так-так-так... - проговорил отец Варнава, поднимаясь. - Сурожск! Все расслышали?
  - Чать, не глухие.
  - Вроде бы и случайно он его упомянул, но мне отчего-то сразу вспомнился герр Корнелиус.
  - Может и не случайно. Поживем - увидим, - не согласился отец Власий, прибавив язвительно: - А батюшка игумен опять перед глазами мельтешит, не сидится ему никак. Ну хоть ради меня ты креслица не покидай. А я тебе за то медку пришлю.
  - У меня и своего вдоволь... В любом случае - мастерски над ними потрудились. Все пустые. Слава Богу, от последнего хоть какой-то толк. Да и толк ли это.
  - В следующий раз умнее будем - с последнего и начнем. Хе-хе...
  - Ну что ж - итог таков, каков есть, а мы движемся дальше. Сурожск так Сурожск, всё равно ведь собирались рано или поздно. Но тебя, отец архимандрит, попрошу задержаться в обители. Мне еще на какое-то время будет надобен твой дар тайного надзора. Присоединишься к остальным через несколько дней.
  - Выходит, не можешь без меня? Хе-хе...
  - Выходит, не могу.
  - В который раз слышу сие, и в который раз прямо-таки масло вкупе с мёдом на сердце низливаются! - отец Власий с крайне довольным видом откинулся на спинку кресла.
  - Рад за тебя. Да, други мои, вот что еще: получил я намедни весточку от мастера Зенона.
  - Мгм! - сказал Димитрий, поднимая брови.
  - Именно так, как любит говаривать он сам.
  - И что же мастер Зенон - крепко ли осерчал на твое своеволие, отец игумен?
  - Вот любопытно, Димитрие: некогда отец Паисий использовал почти те же слова. Осерчал, не скрою. О прочем пока умолчу, однако упомяну в утешение всем, что нынче имеем от него дозволение работать дальше под его рукою. Как и в былые времена.
  - Мгм... Слава Богу. Но сказать по правде, я был почти уверен в том.
  - Я тоже. Еще он выразил желание личной встречи с нашим дивным витязем. Оная будет устроена во время его поездки в Гуров.
  - Мгм, - с непонятным значением опять заметил Димитрий.
  - Как и всегда, это решать мастеру Зенону. Теперь вернемся к Сурожску.
  - Долго ли, коротко ли, но наконец-то наступила пора заняться вплотную таинственным герром лекарем... - голосом сказителя распевно возгласил отец Власий. - Что скажешь, старче Димитрие?
  - Вплотную Ворон будет заниматься, а не я.
  - Верно. Но именно ты должен удумать, чтобы все ладно да складно получилось.
  - Тут и думать-то нечего - мне давно уж основательно подлечиться следовало бы, да все недосуг было. А прочие мелочи - что да как - по ходу дела сами собою сочинятся.
  - Ну, тебе виднее.
  - Я ведь и без того собирался с отцом Паисием поговорить душевно. Значит, теперь обращусь с этим к герру Корнелиусу. Вот здесь, прямо под ребрами, за последний год такая тягота учинилась - иной раз просто ни есть, ни спать не дает. А на левой ноге вены так повыпятились, что того и гляди...
  - Ты бы отцу Никите показался, Димитрие, - участливо перебил его отец Варнава. - Знаниями он и отцу Паисию почти не уступит. Разве что опыта малость поменее.
  - Э-э-э! Да не опыта, годов у него поменее. И не малость, а намного. Ведь только старик старика и выслушать толком сумеет, и понять все тонкости, и помочь надлежащим образом.
  - Эк тебя понесло-то... - пробормотал отец Власий. - Вороне, а скажи-ка ты и старцу Димитрию это свое "возвращайся", сделай милость. Ну всё, всё! Не пыхти, старче, - тебе пыхтеть вредно. Хе-хе... Вот что, Белый Отче, давай-ка прикинем: дорога туда да еще и там какое-то время провести придется (уже всем нам), да обратный путь... Не меньше месяца получается, как ни крути. Сможешь на такой срок детей своих оставить?
  - Смогу. Подрастают помощники.
  - Вот и ладненько. Да, батюшко игумен: коль уж о детях - не слишком ли круто ты со своими обошелся-то, а? Жалко ведь, пусть и задним числом.
  - Скажем так: со своим. Княжичем сотник Василий озаботился - он же его дядька все-таки. Нет, не слишком. В самую меру и пользу.
  Отец Власий хлопнул себя по колену и захихикал:
  - А помнишь ли, княжий юнак Вирий, как ты и Вук у князя Турянского из двух пищалей корову наповал уложили?
  Приподняв плечи, отец Варнава с большим сомнением покачал головой:
  - Что-то не припоминаю такого. Да и темно тогда было.
  Он не сдержался и хохотнул коротко.
  - Ладно хоть по Синь-Камню палить не удумали, - неодобрительно пробурчал Димитрий. - Нашли же место, шкодливцы эдакие.
  - А и то не было бы ни беды, ни вины на них, - мягко возразил Ворон. - Синь-Камень - не святилище, а всего лишь оставленное былыми хозяевами место силы земной.
  - Не было бы... Когда поодиночке - ведь достойнейшие юнаки. А когда сойдутся - ничем иным заниматься не могут, кроме как шалберничать. И к слову, где они сейчас?
  - В книжнице оба, - ответил отец Варнава. - Я их для пущего вразумления обязал "Назидательное слово ко благонравным юнакам и юницам" архиепископа Феофилакта с греческого языка на славенский переложить да уставным письмом набело переписать. За ту седмицу, что до княжьего отъезда осталась, успеют управиться. Брат Мартирий надзирает.
  Отец Власий завел глаза к потолку, пожевал бороду и сообщил злорадно:
  - Брат Мартирий в уголке похрапывает, а наши Орест и Пилад втихомолочку во "сверчка" играют. Отправил бы ты к ним, батюшка игумен, хоть брата Илию, что ли.
  Отец Варнава вздохнул:
  - Пожалуй, лучше мне самому сходить.
  
  Глава XVI
  
  Кирилл расстроенно тряхнул головой, занялся вовсе не нужным поправлением подпруги. Синий сарафан перестал мерещиться в открытом проеме монастырских ворот. Держан, потоптавшись за спиной, нехотя отошел к ратникам князя Стерха - те тоже собирались в дорогу, в обратный путь.
  Брат Иов вскочил на коня, спросил с интересом:
  - Любишь затяжные прощания, княже?
  Кирилл промолчал. Поклонившись поочередно в сторону отца Варнавы, сотника Василия и Держана, поставил ногу в стремя. Княжич помахал ему с печальным лицом и поспешно отвернулся. Сотник Василий, чинно поднеся руку к шелому, подмигнул неожиданно озорно.
  - Ну, с Богом! - голос отца Варнавы тронул коней с места.
  За воротами Кирилл еще раз оглянулся через плечо - тропинка, огибающая стены обители, была все так же пуста.
  - Даже в последний миг не появится, - проговорил инок. - Однако печали в том не ищи.
  - Как думаешь - будет дождь? - спросил Кирилл, кивая на облака у горизонта.
  - Разве что к ночи. Не по своей воле не пришла.
  - Тебе-то откуда знать?
  Брат Иов пожал плечами.
  Совесть с неодобрением пошевелилась, как будто сердито толкнула изнутри острым локтем под ребро. Кирилл выдохнул остатки раздражения и непредсказуемо для себя самого сказал доверительно:
  - Знаешь, прежде и слышать ее мог, и видеть, а нынче словно стена какая-то меж нами выросла. Спрашивал отцов - Ворон прямых объяснений избегает, говорит непонятно, а отец Власий каверзами своими всегдашними отвечает.
  - Не все преграды - во вред, иные - к пользе нашей.
  - Не вижу я тут пользы.
  
  ***
  
  - Не вижу я тут пользы! - упрямо сказала Видана.
  - Сейчас не видишь, - согласился Белый Ворон. - Оттого и сердишься. Разумно ли ведешь себя?
  Видана засопела.
  - Ступай за мною.
  Он повернулся и легко зашагал к вершине холма. Видана еле поспевала за ним, поскальзываясь раз за разом на сосновых шишках. Едва приметная тропинка взобралась наверх, попетляла среди замшелых выходов скальных пород и направилась вниз по противоположному склону.
  - Матушка что тебе сказывала?
  - Выговаривала, что дескать, слишком уж зачастила я в обитель ко князю, что негоже это. Вороне, так ведь...
  - Так ведь и Ворон другого сказать не может. И не должен.
  Видана опять засопела.
  Сосны впереди расступились, окружив почти правильным кольцом просторную горизонтальную площадку.
  - Остановись. Что видишь?
  - Поляну.
  Приметив на Вороновом лице явное ожидание чего-то еще, Видана поспешно и наугад добавила:
  - Ровную, кругленькую такую...
  - Только поляну? А на ней?
  - Ну... Травы, цветочки всякие. Вон там посрединке поросль молодая - орешник, что ли.
  Старец отчего-то сокрушенно покачал головой, легкой ладонью коснулся ее лба:
  - А теперь?
  Видана охнула и, приоткрыв рот, вскинула голову к верхушкам сосен:
  - Ой, матушка моя родная... Что это?
  - Синь-Камень. И дюжина Учеников его.
  - Это какое-то потаенное святилище - да, Вороне?
  - Нет. Но и всей правды о нем такоже не ведаю, девонька, - не дошла она до нас. Ты же вот о чем помысли: самих камней ты поначалу не видела?
  - Вовсе не видела, Белый Отче.
  - А теперь?
  - Ну... Теперь очень даже вижу.
  - Вот так и с пользою, которую поначалу не зришь, бывает.
  - Вороне, а если человек случайный на место это набредет - что будет?
  - Человек, лишенный дара, мимо пройдет.
  Видана наморщила нос, соображая:
   - И ничегошеньки не увидит?
  - Ничегошеньки, - с непонятной грустью улыбнулся Белый Ворон. - Как и ты вначале.
  - А ежели он прямо через поляну двинется да сослепу на камни наткнется?
  - Не наткнется.
  - Даже нечаянно?
  - Даже нечаянно.
  - Вот дивно... Белый Отче, вы вроде бы опечалились отчего-то?
  Старец наклонился над нею, заглянул в глаза:
  - Зреть ты должна была, девонька, да вот белым днем слепою совушкой-совою оказалась. Князь же не только сам увидеть смог, а еще и другу своему показал, о том не ведая. Вот и думаю я - как так?
  Видана почему-то почувствовала себя виноватой.
  
  ***
  
  Кирилл остановил коня и прислушался.
  - Что случилось, княже? - спросил брат Иов.
  - Перестук копытный - то впереди нас, то позади. Который раз уж. И сороки кричат - слышишь? А ведь они чужаков в лесу не любят.
  - Сорок слышу, - равнодушно подтвердил инок.
  - Еще давеча в низине, где земля сыроватою была, я совсем свежие следы подков приметил.
  - Ну да, ездят люди по нуждам да делам своим. Как и мы с тобою сейчас. Тебя в этом что-то пугает?
  Кирилл молча встряхнул поводьями. Сварливый сорочий стрекот позади умолк, но снова зазвучал уже где-то впереди.
  Лес поредел, стал распадаться на рощи и перелески. Дорога пошла вдоль берега ручья.
  - Скоро деревушка должна быть, а за ее околицею - двор постоялый, - подал голос Кирилл. - Мы там на пути из Гурова гостевали. В харчевне стряпают вкусно, почти как дома. Щука заливная, помнится, до чего же хороша была!
  - Ты, княже, вроде как уговариваешь меня. Можешь считать, что уговорил. Есть хочешь?
  - Да, хочу. А на ночлег там остановимся?
  - Нет. Во Филиппов скит завернем - это отец Варнава благословил. К ночи успеем. После него уже по другой дороге направимся, но так даже немного скорее выйдет.
  Хуторок постоялого двора окружали новенький, свежей желтизны частокол и прореженная вырубками рощица за ним. Подле распахнутых настежь ворот кто-то мирно отдыхал, утонув в буйных придорожных зарослях лебеды. Наружу торчали только ноги, одна - в драном сапоге, другая - босая, в причудливых грязевых разводах. К последней любознательно приглядывался огромный огненно-рыжий петух, на разные лады поворачивая голову и тряся бородкой.
  У коновязи с достоинством обмахивались хвостами несколько лошадей доброй стати.
  - Поглядывай да посматривай, друже Горане! - донеслось протяжно и добродушно из-под яблонь-дичек чахлого внутреннего садика. Расположившиеся в их тени путники окинули новых гостей безразличными взглядами.
  - Посматриваю да поглядываю, мастер Войко! - столь же напевно отозвался бывший при лошадях круглолицый и конопатый увалень. Кириллу показалось, что он украдкой подал брату Иову некий знак.
  Из растворенных окошек харчевни потянуло вкусно пахнущим чадом, неразборчивый говор стал слышнее. Громкие голоса вдруг перешли в крики, к ним добавились звуки возни и бьющейся посуды.
  Иов усмехнулся:
  - Всё как полагается. Не бывает ни харчевни, ни таверны без доброй драки.
  - Я-то и другие видел.
  - Это пока.
  Инок остановился у входа, придержал Кирилла. Тяжелая дверь распахнулась, с треском ударившись о стену - бревна вздрогнули, из щелей между ними потекли дымные струйки сухого сора. В проеме возник человек в короткой безрукавой рубахе - с волосатыми руками, багровым лицом и поднятою правою ногою.
  - Затвердите себе, что братьев-баюнов еще никто безмездно не обижал! - сипло проорал он, обернувшись в глубину. - От сего часу о том даже во сне мысль держите - так-то! А покамест прощевайте, добрые люди! До поры прощевайте, ага. Пошли отседова, братцы.
  За его спиною появились еще двое очень схожих с ним обладателей волосатых рук и багровых лиц. Брат Иов посторонился.
  Правая нога наконец-то опустилась:
  - Пошто уставился, поп? Тебе чего?
  - Я не поп. И мне ничего.
  Три пары колких глаз окинули невысокую фигуру инока, одна перешла на Кирилла:
  - А этому чего?
  - Ему тоже ничего.
  Три медных лика, выразив активное недопонимание, начали придвигаться. Иов отступил назад на полшага, подчеркнуто миролюбиво сложил руки на груди. Боковым зрением Кирилл заметил, что путники под деревьями вскочили на ноги и направились в их сторону.
  - Эхма-кутерьма! Ну до чего ж, братцы мои, не по сердцу мне... - с расстановкой и нехорошей веселостью начал один из братьев. Что именно было ему не по сердцу, осталось неизвестным. Изнутри послышался нарастающий грохот половиц, на помост высыпала группа людей в коротких куртках грубой кожи, донельзя похожих на поддоспешники. Разделившись попарно, они с молчаливой сноровкой подхватили всю тройню под волосаты рученьки. Быстро и глухо прозвучали сдвоенные кулачные удары под дых. Утробно булькнуло, изрядная толика былого обеда кого-то из братьев выплеснулась наземь - Кирилл брезгливо поморщился. Оставляя мысками сапог борозды в дорожной пыли, обмякшие тела резво поплыли на крепких руках куда-то за конюшни. Путники из-под яблонь остановились на половине дороги, обменявшись взглядами.
   В дверном проеме бесшумно появился еще один человек - в темном верховом камзоле, щуплый, с узким бесцветным лицом. Коротко поклонился Кириллу, затем брату Иову. Извинительно разведя ладони, проговорил вежливо и бархатно:
  - Весьма прискорбно, что тяготы путешествия усугубляются иной раз подобными акциденциями. Нахожу долгом своей чести принести извинения за поведение этих недостойных людей.
  Он опять наклонил голову. Иов ответил ему тем же, попутно наступив на ногу Кириллу. Тот спохватился, невольно стараясь попасть в тон учтивому незнакомцу:
  - Долг моей чести - поблагодарить за помощь людей достойных.
  Человечек поклонился еще раз и быстро направился в сторону конюшен.
  Иов коснулся плеча Кирилла, который засмотрелся ему вослед:
  - Еще не раздумал отведать заливной щуки, княже?
  - Нет, конечно.
  - Для этого войти следует.
  
  ***
  
  Кирилл подвигался на лавке, удовлетворенно откинулся к стене и детским движением погладил себя по животу. Наблюдая с сытой ленцой, как брат Иов продолжает отправлять в рот дольки вымоченной в уксусе отварной свеклы, всякий раз запивая их квасом, полюбопытствовал простодушно:
  - Вот скажи честно: ну как ты можешь есть такую кислятину?
  - Как? Могу с удовольствием. Еще могу с большим удовольствием.
  - Ну да, ну да... Знаешь, а ведь я наконец-то догадался.
  - Молодец. И о чем же?
  - Всадники, которые нас лесом сопровождали потаенно, - это ведь твои люди были? То есть, отца Варнавы. Ну наши, одним словом. Верно?
  - Верно.
  - До чего ж лихо они этих самых "братьев-баюнов" скрутили! Прямо-таки мастерски.
  - А то уже были не наши люди. Не гляди так, правду говорю, княже.
  - А кто тогда?
  - Не знаю.
  
  ***
  
  Дождь пошел поздним вечером - брат Иов оказался прав. Первые капли упали вместе со звуком далекого колокола. Кирилл натянул ворот дорожной куртки на макушку, спросил:
  - Это во скиту звонят?
  - Да. Время безмолвия для братии окончилось. Вон в той суме у тебя гиматий дождевой, доставай... - Инок откинулся в седле, наощупь пошарил позади себя. Потащил наружу шуршащий ком.
  Краешек горизонта осветился, впереди четко обозначилась черная зубчатая полоска леса. Следующий удар колокола смешался с глухим ворчанием на задворках беззвездного неба.
  Кирилл развернул неподатливую ткань, вываренную в масле, кое-как накинул на голову и плечи кособокий шалаш плаща. Грубое полотно стало быстро отмякать под дождем, проседать в местах ломаных сгибов.
  Раз за разом выступая из мрака в сполохах зарниц, лес постепенно приблизился и поглотил обоих всадников.
  - Совсем ничего не вижу! - сказал Кирилл, раздраженно откидывая капюшон за спину. - А ты?
  - Малость получше, - отозвался брат Иов. - Рядом держись, не отставай.
  Под деревьями ветер утих, перебравшись повыше к верхушкам. Невидимые ветви мокро зашлепали по лицу - Кирилл наклонил голову и заслонился рукой. Колокол ударил уже совсем близко. Немного в стороне, как будто в ответ, появились и замерцали два огонька.
  На столбах ворот в слюдяных ковчежцах висели масляные светильники. Инок соскочил с коня, постучал. В открывшейся смотровой щели неясно промелькнуло лицо, вратницы закряхтели, расходясь.
  - Вымокли-то, небось! Проголодались! - участливо растягивая слова, заговорил молодой привратник. Не дожидаясь ответа, замахал рукою и продолжил еще более словоохотливо:
  - Коней прямо здесь, вот прямо здесь оставляйте - братия тут же и на конюшню сведут, и обиходят. В точности за мною следовать попрошу, гости дорогие: как бы в грязь вам с дорожки не ступить ненароком.
  Из темноты стали смутно выступать небольшие срубы братских келий с тусклым светом в окошках.
  - Легок ли был путь? Всё ли ладно в Преображенской обители? Вот и хорошо, вот и слава Богу! А вот уж она, та самая келейка гостевая, которую вам отец архимандрит благословил. В ней же запрошлой осенью и ваш настоятель Варнава останавливался. Сказывал после, что покойна да отдохновенна просто на диво. Мы уж и печь истопили, вас дожидаючись, согреетесь сейчас, обсушитесь. Милости просим - входите, располагайтесь...
  "Как брат Лука, - отметил Кирилл. - Даже похож малость".
  - Вечерю подадут вскоре, а там и отец архимандрит пожалует. Может, горяченького похлебать пожелаешь, княже? У нас-то самих, у насельников, строгий пост нынче, сухоядение...
  Снаружи сверкнуло и близкий раскат грома всколыхнул лампаду в иконном углу.
  - Страсти-то какие, Господи, помилуй! - послушник втянул голову в плечи, сотворив крестное знамение. - Ты разоблачайся, княже - чего ж в мокром-то пребывать? Сухая перемена имеется или поднести? И к огоньку-то поближе, поближе подсядь. Ох! Силы Небесные!
  Кирилл и сам дернулся от нового, уже совсем оглушительного удара. Брат Иов наклонился к маленькому оконцу, выбежал наружу и стал глядеть куда-то вверх. Багровый отсвет заметался на его лице.
  - Колокольня горит!
  Привратник запоздало бросился следом.
  - Это молонья в нее угодила, молонья! - зачем-то пояснил он, засуетившись, затоптавшись бестолково:
  - Господи... Господи... Да что же это? Да как же так-то?..
  Иов схватил его за плечи, встряхнул. Рявкнул непривычно:
  - Багры, пилы, топоры! Бегом!
  Привратник немного пришел в себя, помчался куда-то в темноту. По двору уже носились плохо различимые фигуры:
  - Пожар! Все сюда!
  - Горим, родненькие!
  Расколотая и покосившаяся маковка колокольни медленно наклонилась и, разваливаясь в воздухе, обрушилась вниз. Горящие обломки посыпались едва ли не на головы братий, которые поспешно выносили что-то из распахнутых дверей. Ливень припустил сильнее, огонь в верхнем ярусе ответил ему злым шипением. Крепежная колокольная балка затрещала, разом просев; навстречу струям дождя взметнулись и тут же погасли космы искр. Большой колокол вздрогнул, отозвался тихим печальным голосом.
  - А ты куда, княже? - окрикнул Иов выскочившего вслед за ним Кирилла. - Назад! В дом!
  - Оставь! - сердито отмахнулся он на бегу. - Неужто ты думаешь, что я...
  Ослепительно-белый стебель внезапно вырос из его головы и с грохотом пробил верхушкою своею низкие тучи. Из-под сапожков во все стороны брызнуло дымной грязью. Кирилл выгнулся назад, широко распахнув объятья навстречу небу.
  Большой колокол окончательно освободился от пут и, круша в полете перекрытия ярусов, запел прощальную песнь.
  
  ***
  
  Двери... двери... двери...
  Кирилл давно прекратил дергать за скобы - он убедился, что все они заперты. Теперь он просто шагал вперед, время от времени поворачивая то вправо, то влево, куда вел этот бесконечный коридор-лабиринт.
  Показалось? Нет, совершенно отчетливо слышались шаги. По ту сторону, не отставая от него, тоже кто-то шел.
  "Вот дивно-то! - подумал Кирилл. - Выходит, за дверями этими не светлицы, не келии, а такой же коридор? Зачем тогда двери, да еще и столько?"
  Он остановился. Там, за стеною, шаги тоже смолкли.
  Кирилл постучал в дверь и спросил:
  - Кто ты?
  С той стороны раздался ответный стук. Кто-то отозвался его голосом:
  - А кто ты?
  - Я князь Ягдар-Кирилл.
  - Это я - князь Ягдар-Кирилл.
  "Нас двое? - мелькнула мысль. - Или он - это я?"
   "А кто это подумал: я или он?"
  - Мы хотим открыть дверь и войти?
  - Да.
  Откуда-то из-за спины возникли и придвинулись смутно знакомые лица. Кирилл почувствовал, что они ждут.
  Мысли вдруг также остановились. Похоже, и они чего-то ждали.
  - Эй!
  - Да?
  - А если мы встретимся - нас будет двое?
  Его голос ответил вопросом на вопрос:
  - Может, мы станем двуедины?
  Он тоже спросил:
  - Или не станет кого-то из нас?
  
  ***
  
  Тело Кирилла начало медленно запрокидываться навзничь.
  - Княже! - брат Иов рванулся и принял его на руки. - Княже!
  Кирилл поморгал, поморщился. Проговорил с обрывистой невнятностью:
  - Чего ты... прямо в ухо... орешь? Не глухой... я...
  - Жив! Слава тебе, Господи!
  - Ну жив... жив...
  Он заерзал, высвобождаясь. Брат Иов помог опуститься на ноги, придержал. Кирилл оттолкнул руку инока и сумрачно повел головой. Их уже успело окружить кольцо братий. Все молчали, переглядываясь.
  - Молонья в тебя ударила, княже! - не выдержал кто-то.
  - Сам знаю... - он поднял ногу, своротив колено, осмотрел и отметил равнодушно:
  - Подошвы нет...
  Поднял другую, добавив:
  - И здесь тоже. Поискать надо бы...
  Рассеянно огляделся по грязи вокруг себя, вздохнул, вскинул голову:
  - Пожар-то потушили?
  Иноки задвигались и с каким-то облегчением заговорили разом:
  - Иконы, утварь почти всю из нижнего яруса успели вытащить, слава Богу.
  - На Агапитов придел да и на сам храм пламя-то не перекинулось, не дали. К тому ж и дождь, когда в ливень перешел, поспособствовал изрядно.
  - Трудятся братия. Помощники уж не надобны, там теперь лишние руки лишними и будут. Огонь одолели, дело к концу движется.
  - В келейку-то, в келейку ворочайся, княже - чего ж мокнуть-то зазря? Да и босиком ты, почитай. Брат Иов, пособи князюшке, яви милость...
  Кирилл хлопнул по молчаливо протянутой для помощи иноковой ладони и побрел назад. Из-за спины донеслось испуганно-удивленное:
  - Как же так-то: молоньей - да прямо в темечко, а ему хоть бы хны.
  - Ага, братие. Встал да пошел...
  - Дивно... Не бывает так.
  - Еще и как бывает! Помню, в сельце моем родном мельник был - кряковистый такой подстарок, крепкий, что твой дуб. И вышло ему как-то однова пред самою грозою...
  Немного в стороне среднего роста человек с кудреватой ухоженной бородкой на мгновение выступил из темноты и проводил Кирилла долгим озабоченным взглядом серых глаз.
  - Немедленно разувайся, - распорядился брат Иов, притворяя за собою дверь. - Ноги оботри, к печке поближе подсядь. Или прилечь пожелаешь?
  - Не пожелаю. Да что ты всё, как нянька? Оставь, в порядке я.
  - Ведь знаешь, что не оставлю. А ты потерпишь, никуда не денешься.
  Снаружи у порога предупредительно потоптались и покашляли. Вошедший отец архимандрит приблизился быстрыми шагами, порывисто прижал Кириллову голову к своей груди.
  - Благословите, отче... - приглушенно пробормотал он в колкую ткань.
  Настоятель отстранил его, крепко держа за плечи, окинул ухватистым взором и произнес с нескрываемой радостью:
  - Бог да благословит, чадо! Господи, милость Твоя на нас!
  - Якоже уповахом на Тя, - отозвался от двери его спутник.
  - Брат Рафаил оглядит тебя - послушание лекарское у него.
  - Да уже не надобно, обошлось ведь.
  Архимандрит кротко и удивленно поднял брови.
  - Простите, отче, - поторопился исправиться Кирилл.
  - Братия сказывают, сапогам твоим такоже основательно досталось, княже, - он улыбнулся мельком. - Не беда - имеются умельцы у нас, славно тачают. Пока же подберут да поднесут замену на время. Брат Рафаил, после всего князю трапезу горячую - и немедля в постель. Брат Иов, ступай-ка со мною.
  
  ***
  
  Ратибор оглянулся - юноша в охристо-зеленой рубахе все так же понуро, но неотступно следовал за ними на отдалении. Он сделал извинительный знак Белому Ворону и слегка повысил голос:
  - Домой, Хотко! Нечего хвостом ходить - я всё сказал.
  - Прости, Ратиборе! - в который раз безнадежно повторил преследователь.
  - И простил, и зла не держу. Только исторгаешься ты из "неусыпающих" ровно на месяц от сего дня, сокол наш зоркий. Ведь я почти вплотную подобрался, еще малость - за ухо ухватил бы. Ладно бы этой ночной грозою случилось, а то ведь белым днем. Стыдоба, Хотко.
  - Прости, Ратиборе! Дальние дозоры доносят: уж почти седмицу на два десятка стрел вокруг дубравы ни единого чужака... Расслабился я... А дома отец что скажет?
  - Согласится со мною.
  Глядя в сторону, Ворон кашлянул негромко, наклонил голову.
  - Ходатайствуют за тебя, - проворчал Ратибор. - Ладно, быть по сему. Еще раз уснешь в дозоре...
  - Не спал я, Ратиборе!
  - А? Никак, чьи-то речи послышались мне? Да нет, показалось. Так вот, Хотко: еще раз уснешь в дозоре - не спасет и сам Ворон. Восстановлен, теперь расточись.
  Он махнул рукой и отвернулся.
  - Спасибо, Белый Отче! Спасибо, мастер-наставник! - донеслось из-за деревьев, быстро удаляясь.
  - Разумеешь ли, о чем просишь меня? - спросил Ворон, возвращаясь к прерванному разговору. - Новый дар дочери твоей - умение чужую боль как свою чувствовать. Взыскуют его люди друг в друге, а обладающих им за праведников почитают. Ты вдумайся: дар со-чувствия! Как же я могу лишить его?
  Ратибор помрачнел:
  - Да разве я чего отнять прошу... Вскинулась среди ночи, переполошила всех и пала, будто гром ее поразил. Что уж там с князем опять приключилось? Звана до утра не спала, подле нее сидела... Я про то, чтобы уменьшить как-то, приглушить, что ли. Хоть на время, пока подрастет да окрепнет.
  Ворон усмехнулся печально:
  - Может, после меня детям моим Белый Отец получше достанется - вроде былых Белого Полоза или Белого Айи Великого. А может, и Белая Мать вернется наконец к чадам своим... Я что-нибудь придумаю, Ратиборе.
  
  ***
  
  Солнце стояло уже довольно высоко над верхушками деревьев. Затерянный в чаще скит почти весь был залит светом, короткие синие тени лежали под восточной стеною леса. Со стороны колокольни доносились глухие стуки и скрежет.
  "Ну да! Питье на ночь от брата Рафаила!" - Кирилл рыкнул с досадой и зашлепал босыми ногами прочь от окошка.
  Из-под узкой кровати выглядывала пара слегка поношенных мягких сапожков с короткими голенищами - именно такие предпочитали носить дубравцы.
  "Ага: братия уже успели подобрать взамен моих страдальцев".
  Кирилл вытащил наружу один, повертел в руках:
  "И у Ворона похожие, и у Ратибора. А вот у дубравок праздничные сапожки не красные, как у нас, а синие... Отчего же она попрощаться-то не пришла?"
  Он опустил голову и закрыл глаза:
  " Видана..."
  На этот раз не было никакого огонька, который медленно и тепло разгорался внутри. Кирилл увидел всё и сразу - и краешек крыши из серебристой дранки, над которой поднимался легкий парок, и дырявую тень ветвей у калитки, утонувшей в глубине кустов, и исцарапанные пальцы, орудующие костяным скребком у ножки гриба-боровика... Она тихонько напевала что-то без слов, так же негромко приговаривая в конце каждой мелодической строчки: "Ой, да ли я!"
  "Видана!" - позвал он.
  Ее рука бросила очищенный грибок в одно из двух лукошек подле обеих ног и потянулась к большой корзине перед собою.
  - Дочушка! - окликнул голос из глубины дома. - Будь добра, не перепутай: которые в пироги и которые на засолку - по отдельности.
  - Да я так и делаю, матушка.
  "Не слышит меня, - понял Кирилл. - Ладно, ладно..."
  Почему-то заранее зная, что сейчас всё должно получиться, он задержал дыхание (мышцы живота непроизвольно напряглись), мысленно качнулся и с усилием протолкнул всего себя сквозь незримую вязкую преграду. Опять позвал:
   "Видана!"
  Скребок перестал елозить по боровиковой ножке, замер:
  "Ягдар, это ты?"
  " А ты кого ждала? Ну-ка признавайся! - с наслаждением ответил Кирилл ее же былыми словами. - Видишь меня?"
  "Теперь вижу. Ты улыбаешься во всё лицо. А еще сидишь на постели в портках исподних да сапог в руках держишь!" - она тихонько прыснула в ладошку.
  Кирилл заполошно затолкал сапог обратно под кровать и наощупь потащил на колени косматое одеяло из овечьей шерсти, невольно открыв глаза. С удивлением обнаружил при этом, что и Видана, и краешек двора вокруг нее никуда не исчезли. Келия же, наоборот, стала зыбкою и полупрозрачною.
  "Знаешь, а теперь я тебя и с открытыми глазами видеть могу!"
  "Я уже тоже так умею. Ягдар, а как это у тебя получилось позвать меня? Я сколько раз и так, и эдак старалась, да только не выходило ничегошеньки. Ровно препона какая-то меж нами стояла".
  "Она и вправду стояла - мне сквозь нее сейчас пройти удалось".
  "Ягдар, а ведь она сама собою вырости не могла. Кто-то поставил ее - как мыслишь?"
  Кирилл закрыл глаза - так все-таки было привычнее, удобнее - и подался вперед:
  "Я вот чего мыслю: теперь никто знать не должен, что мы опять видеться можем".
  "И я в точности то же сказать хотела. Я ни Ворону, ни батюшке с матушкой, ни сестрицам, ни подружкам - никому вот таким вот словечком не обмолвлюсь. А ты такоже ни отцу Варнаве, ни старейшинам вашим, ни брату Иову, ни даже другу своему княжичу Держану..."
  Кирилл поневоле принялся кивать в такт дотошному и строгому перечислению.
  "А нам звать друг дружку лишь тогда, когда рядом никого не будет, да с оглядкою, да с бережением, как бы не приметил никто да не смекнул ненароком, что... Ты чего разулыбался опять?"
  "Я тебе улыбаюсь. Просто от радости, честное слово!"
  Видана спохватилась и бросила быстрый взгляд в сторону двери. Скребок снова запорхал вокруг грибной ножки:
  "Ягдар, а что с тобою ночью приключилось?"
  Разом помрачнев, Кирилл выговорил с натугой:
  "Ну это... Лучше как-нибудь после расскажу, не серчай. Тебе очень худо было?"
  "Не помню. Правда, не помню. Матушка говорит: с постели вдруг подхватилась да тут же без чувств упала. А батюшка собирался Ворона просить о чем-то - я слышала, как они шептались после. Сестрицы тоже поперепугались, потом долго уснуть не могли..."
  "Видана, мне вдруг вот чего помыслилось: а если я сделаю так, что ты больше не будешь моей боли чувствовать?"
  "Да разве ты сумеешь?"
  "Не знаю. Говорю же: помыслилось вдруг".
  Видана прищурилась без улыбки, взглянула словно сквозь него:
  "Знаешь, а я бы хотела всю мою жизнь ее чувствовать - твою боль".
  Что-то горячее вошло ему в подвздох и остановило дыхание. Он сглотнул, опустив голову:
  "Но зачем же в полную-то силу ощущать? Можно ведь только..."
  - Дочушка! - опять позвал ее материнский голос. - А отчего это ты умолкла - случилось что?
  Видана вздрогнула. Ее глаза расширились, надвинулись на Кирилла и плеснули испуганной синью:
  - Нет, матушка! Задумалась просто. "До встречи, Ягдар..."
  
  ***
  
  Обуваясь, Кирилл вспомнил, что так и не спросил Видану, почему же она не пришла попрощаться перед дорогой. Отметил, удивившись мельком, что этот вопрос вдруг совершенно перестал беспокоить его. Он поднялся, спел себе под нос Виданино "Ой, да ли я!" и старательно потопал, примеряясь к обновке с чужой ноги.
  - Пляшешь, княже? - спросил возникший в дверях брат Иов. - Это хорошо.
  Присмотрелся, добавив со сдержанным удивлением:
  - Ба... Да ты просто сияешь и светишься весь!
  "Права была Видана - осторожнее надо..." - Кирилл мысленно ругнулся, выкатил глаза:
  - Это оно не иначе как от молоньи!
  - Ну да.
  - Что скажешь: пройдет со временем или так и останется?
  - Тебе виднее, княже. Если готов - идем.
   Запах мокрой гари висел в воздухе, лужи подернулись мутноватой радужной пленкой. Частое сопение пилы, стуки и скрежет зазвучали громче. Чумазые братия копошились вокруг остатков четверика нижнего яруса колокольни.
  У стоявшего особняком сруба настоятельской кельи брат Иов остановился, движением подбородка направил к низкому крылечку под дощатым навесом.
  - А ты? - спросил Кирилл.
  - Я здесь побуду, немного отдохнешь от меня.
  С какой-то не совсем понятной прочувствованностью благословив его при входе и вдобавок коротко погладив по макушке, отец архимандрит отступил в сторону:
  - Тут с тобою побеседовать желают, княже. А я на то время покину вас обоих, витязи наши дорогие. Оставайтесь с Богом.
  За объемистым книжным поставом в углу поднялся среднего роста человек в дорожней одежде:
  - Спаси Господи, отче.
  Он подождал, когда настоятель притворит за собою дверь, представился с быстрым наклоном золотистой головы:
  - Мастер Зенон.
  - Князь Ягдар-Кирилл.
  - Присаживайся, княже. Да располагайся поудобнее - беседа наша весьма обстоятельною будет... - рука коротко указала место напротив. Серые глаза окинули его с тем особо спокойным дружелюбием, каковое Кирилл не раз примечал во многих людях, давно привыкших к своей силе и власти. - И пусть не покажутся тебе некоторые вопросы и просьбы мои либо досужими, либо даже странными.
  - Думаю, не покажутся, - покладисто согласился он, с одобрением оглядывая себя в настоятельском кресле и похлопывая ладонями по подлокотникам. - Просто так, что ли, отец Варнава благословил сюда завернуть? В монастыре-то глаз чужих куда поболе, нежели во скиту уединенном. Мастер Зенон, ты князь или воевода?
  Пальцы, неспешно перебиравшие короткую кудрявую бородку, на мгновение приостановились в своем движении:
  - Хорош, хорош... Пожалуй, даже еще лучше, чем мне докладывали... Я - мастер Зенон, княже. Этого вполне достаточно. И не только для тебя, а для большинства людей. Не в обиду.
  Кирилл пожал плечами с подчеркнуто безразличным видом.
  - Прежде всего вот что сделай, яви милость: закрой-ка глаза и руки в стороны разведи. Хм... Благодарю, столь стремительно не стóило бы - мои слова являлись не приказом ко немедленному исполнению, но всего лишь обычною просьбою... И поочередно кончиками указательных пальцев носа коснись.
  - Своего носа или твоего?
  - Умом и быстр, и остёр, одобряю... - мастер Зенон мимоходом улыбнулся. - Своего, разумеется. Так. Глаза уже можешь открыть. Теперь задачу послушай: летела стая уток - одна впереди, две позади; одна позади и две впереди; одна между двумя и три в ряд. Вопрос: сколько же всего...
  - Ответ будет: три утки. Задачу эту я лет с шести или семи помню, и разума моего молонья не повредила. Но ты, конечно, продолжай проверку, мастер Зенон, - я-то не вправе ни приказать, ни попросить. Как говорится, знаю свое место. А затворяться от меня столь усердно не надобно - ничего в тебе прочесть не смогу без желания или хотя бы позволения твоего. Мыслю отчего-то, что должен ведать о том.
  - Своенравен... Повышенно внимателен к своему достоинству... Возможно, удивлен будешь, однако опять одобряю. В истории и географии силен?
  Кирилл сделал лицо, выражение которого можно было истолковать как угодно.
  - Для ответа словá используй, ребячьи ужимки попрошу на время оставить.
  - Да, мастер Зенон. Прости. Случалось и такое, что мои учители хвалили меня. Изредка, если честно.
  - Благодарю. И мне хотелось бы примерно того же. Будь добр, опиши-ка для начала общее положение на всех рубежах славенских. С толкованиями да размышлениями - и желательно не учителей твоих, а своими собственными, какими бы они ни были. Можешь приступать, княже.
  - Да, мастер Зенон. Начинать, как принято, с полуночного направления?
  - На твое усмотрение.
  - Ага. Значит, так... Отчасти на полуночи, а большей частью на восходе со Славеною граничит пространное квазидержавное образование Вольные Тарконы. Предпочитают именовать себя Великой Тарконией, - с навычной бойкостью прилежного ученика затараторил Кирилл. - У нас в обиходе нередко именуются "родичами", ибо в качестве государственных языков используют несколько наречий славенских. Представляют собою удельные княжества, номинально подчиненные так называемой Горнице Великих Князей, каковою в действительности управляют...
  - Очень хорошо излагаешь, княже, - мягко перебил его мастер Зенон, - а главное, верно. Однако повторю, что мне бы хотелось услышать твое разумение. Именно твое. И не бойся возможной потери гладкости слога при том.
  - Да, мастер Зенон... Я вот чего давно узнать хотел: а что в точности означают слова "Тарконы" либо "Таркония"? Никто мне доселе внятно ответить не мог.
  - Внятно и я не отвечу, княже. Многие тарконцы утверждают, что в основе лежит понятие "держава" на древнем едином языке, который якобы сбережен со времен Падения Звезды и тайно хранится некими посвященными. Другие считают, что так именовал себя предшествующий на тех землях великий народ, от которого они, дескать, ведут свою родословную. Прочие версии, о которых ты должен был слышать, еще менее достоверны. Не будем отвлекаться на них, попрошу продолжать.
  - Э... Так вот... На самом деле за спинами княжеств тарконских стоят Империя Син и Картария, которые вертят ими как хотят к своим выгодам. Да: забыл сказать вначале, что во времена Доровы тарконцы не пожелали стать частью Славены, потому как удельные хотелки да личная власть князей показались им предпочтительнее мощи державной. К нашим делам доселе любопытства не проявляли и особой опасности для Славены от них нету. Во всяком случае, пока не было. Главные устремления их хозяев - что синцев, что картаров - направлены далеко на восход, вплоть до берегов океана Утренней Зари...
  Мастер Зенон слушал с явным интересом и дружелюбием, изредка и еле приметно кивая одобрительно. При этом его полуприкрытые серые глаза внимательно наблюдали за Кирилловой мимикой, жестикуляцией, невольными изменениями положений тела во время речи и прочими подобными мелочами.
  
  ***
  
  Звонкий клекот деревянной колотушки, сопровождаемый мерными возгласами, проплыл мимо окна. Обогнув настоятельскую келию, зазвучал уже с другой стороны. Кирилл, который увлеченно и в подробностях растолковывал, каким образом они с Митяем когда-то выманивали кротов из их норок, умолк на полуслове.
  - Время-то как бежит, - заметил мастер Зенон. - Вот и к вечерне призывают. Ведаешь, княже, а ведь это звук из моего раннего детства. Сельцо наше небольшим было, храм также. Колокола впервые лишь в отрочестве услышал. Станешь собираться ко всенощной?
  - Да, наверное... Завтра продолжим, мастер Зенон?
  - Я уже к полуночи далеко отсюда буду.
  Кирилл вздохнул с нескрываемым огорчением. Его собеседник поднялся и протянул руку:
  - Искренне говорю: рад знакомству нашему.
  - Я тоже, мастер Зенон. Очень. Даже и не думал, что будет так... А ты уж прости меня, что поначалу...
  - Нет твоей вины, кроме молодости. Да и это со временем само по себе пройдет.
  - Тогда прощай, что ли, мастер Зенон!
   - Нет, княже, - до встречи.
  - Э... До встречи?
  - Именно так.
  Кириллу очень захотелось спросить хотя бы о примерной дате упомянутой встречи, но он почувствовал, что лучше этого не делать. Вышел во двор, поискал глазами брата Иова. Сзади на его плечо легла ладонь.
  - О! А вот и ты... Как тебе удается исчезать и появляться столь незаметно?
  - В свое время хорошо учился.
  - Ну да... Знаешь, Иов, этот мастер Зенон - ну до чего же человек необычный! - сказал Кирилл с восторженным блеском в глазах. - Как думаешь, кто он такой на самом деле?
  - Не знаю, княже, - даже мельком не видел его. Я ведь простой инок. Отец архимандрит спрашивал: не рановато ли будет заутра в путь отправляться? Советовал еще хоть денек-другой погостить. Что ответишь?
  - Нет. Готовься к дороге.
  - Сапоги новые тебе справить не успеют.
  - И не надобно. Мне эти глянулись чем-то.
  Он молодецки тряхнул волосами, раскинул руки и притопнул:
  - Ну как - похож я на дубравца?
  - Нет.
  
  Глава XVII
  
  - А он тогда говорит: ежели мы с тобою к Шульге заглянем да по чарке-другой опрокинем за те славные деньки ратные и всех сотоварищей павших - неужто отцы твои против будут?
  - Так и сходил бы - не вижу в том никакого греха, - сказал отец Варнава. - Или в смущении пребываешь оттого, что этого Стефана вспомнить никак не получается?
  - Сотня князя Бобреца в лощине до полудня хоронилась, как и сговаривались. Потом крыло наше десное держала - это помню, да... Ну, еще кого по имени, кого лицом только. А вот этого самого Стефана - ни так, ни эдак.
  Привычно ссутулившись, десятник Залата подвигал тяжелыми руками на коленях. Добавил угрюмо:
  - И не только в том затык, что его не помню. Не глянулся он мне, сразу не глянулся - и всё тут. Даже до того еще, как штуки эти свои стал со мною проделывать - ну да я об этом говорил уже.
  Отец Власий постучал посохом, приподнял его и принялся внимательно разглядывать отметину на полу. Не поднимая головы, произнес:
  - Если еще раз попрошу повторить, только теперь неспешно и не столь путано - не обидишься ли?
  - Чего ради? Ну подсел он ко мне, зазнакомились, разговорились, то да сё... Стал рассказывать, что было ему некогда откровение перед битвою: дескать, останется в живых да еще и не пораненным вовсе, ежели даст обет до конца дней своих навещать ежегодно любую обитель и целую седмицу трудиться там во славу Божию. Ну он и дал, вестимо дело, - как же тут не дать-то, так ведь? Я тогда спрашиваю его: а что, брат, за битва была такая? А он и говорит: да та, что о двунадесятом лете случилась при городишке Уэкскюль. Ну, это когда кюстенландцы у Великого Князя Дороградского помощи запросили супротив Ордена Седьмой Печати...
  Он поискал взглядом какой-то поддержки на лице отца Варнавы.
  - Ведаем, - коротко ответил настоятель, кивнув.
  - Ага... А я удивился и говорю ему: вот те на! Так я тоже в сече той был. Дружина князя Вука, Деянова сотня, коль слыхал. О той поре меня во десятники и поставили. Оно ведь там как вышло-то: тяжелая конница герцога поначалу наших копейщиков...
  - Ты что-то начинал о взгляде этого Стефана, - напомнил отец Власий, не позволяя потоку десятниковых воспоминаний раскидываться вширь. Окованный конец посоха опять ткнулся в пол и начал посверливать его.
  - Ну да... Это когда он стал расспрашивать, мол, не тяжко ли трудничаю для обители за кров да харчи, не ночами ли... Ты, говорит, и сейчас, как сонный - спать хочешь? И давай глядеть на меня. Голос участливый, мягкий, а у самогó глаза такие, что... Я Белого Ворона отчего-то сразу вспомнил.
  - В сон клонить стало?
  - Малость. Я, правда, голову опустил, но больше от того, что не по душе мне, когда...
  - Слов каких-либо диковинных, просьб необычных не припомнишь ли?
  - Не было таковых - он потом разговор сразу же перевел на поминание соратников павших, Шульгу да его зелено вино. Чистую правду говорю, не было! Вот пусть от меня Воители-Хранители отступятся навсегда, ежели...
  - Зачем же такое себе самому желать-то? - перебил его отец Варнава. - Напротив: да пребудут до конца дней твоих и ошуюю, и одесную. Оставь-ка нас, десятник, на время краткое. Рядом побудь, не отходи далеко. И дверь притвори за собою, яви милость... Отец Власий, ты мне скоро язвину в полу проделаешь. Слушаю тебя.
  Маленький архимандрит поднял голову:
  - Надзирающие братия доложили мне об этом Стефане вчера, когда увидели его возле десятника второй раз. Успел я украдкою хорошенько присмотреться к нему.
  - Он в нашем приюте остановился?
  - Нет. На хуторе, что по дороге к Сошкам. Это стрелах в двадцати от обители. Каждое утро приезжает верхом, несет послушание при конюшнях, а вечером возвращается назад.
  - Странно, что не у нас. Всякий раз такой путь проделывать в обитель да обратно - зачем?
  - И это малость странно, и то, что десятник рассказал о нем только сегодня. За то время, что я наблюдал за ним вне обители, - за Стефаном, понятно, а не за десятником - ничего любопытного для нас не приметил. Но непрестанного надзора я ж вести не могу, сам знаешь. Даже дня полного не продержусь, а потом в расплату еще и не одни сутки пластом лежать буду. Стало быть, что он делает все то время, когда я не вижу его - тоже вопрос. Тебе-то братия что докладывают?
  - Пока разговоров подозрительных ни с кем из насельников не заводил, со сторонними в обители не встречался. Что будет дальше - давай подождем до конца той самой седмицы, каковую этот Стефан собрался провести здесь по своему обету. А о княжиче Держане что нового сообщишь, отец архимандрит?
  - Третий раз уж одного и того же человека около него примечаю. Хоть единожды в день, да окажется поблизости. Ничего больше пока не предпринимает.
  - Что мыслишь - это из того же гнезда, что и Стефан?
   - А пёс их... Господи, помилуй... Помнишь, сетовал ты, батюшка игумен, что князь Стерх странной мышиной возни каких-то человечков вокруг младшего сына убоялся, да прежде срока оговоренного к нам его спровадил.
  - Я не так говорил.
  - Не так, да похоже. А та странная мышиная возня была вызвана не иначе как твоими гостинами со князем Кириллом да братиями. Так мне думается.
  - А мне думается, могла быть вызвана и твоими с мастером Георгием смотринами годом раньше. Так это или нет, да только она теперь, видимо, из Белой Криницы к нам перебралась.
  Отец Власий озабоченно заерзал в своем кресле:
  - На чем таком сижу - в толк никак не возьму... - он скособочился и стал тщательно ощупывать сиденье под собою. - Вроде, ни гвоздя, ни сучка, ни занозы... Да ведь не обнаружил я у княжича никаких особых даров!
  - И кто об этом знает кроме нас с тобою? Довольно возиться, отец архимандрит, - не собираюсь я виновных ни выискивать, ни назначать. Дальше-то что делаем?
  - А что можем? Пока наблюдаем, а там видно будет. Десятника-то обратно зови.
  
  ***
  
  Новый настил подбирался уже к последней четверти моста. В просвете между желтой и серой полосами проглядывали темные балки остова. Плотники сидели на них верхом, суетились по обе стороны. Стук топоров перекликался со ржавым визгом гвоздей, под крики "поберегись!" падали вниз старые доски.
  - Наконец-то надумали мост поновить. Давно пора, - заметил брат Иов, направляя коня к ныряющей в глубокий узкий каньон змеистой дороге. Справа, чуть в стороне, внизу виднелась паромная переправа.
  Кирилл протер глаза от летевшего по ветру мелкого сора:
  - Его не поновлять надобно, а новый строить. Опоры с балками в уголь черны, сгнили давным-давно. Скуповат князь здешний.
  - Князь Кручина. Сам-то он полагает, что просто бережлив. А опоры с балками, княже, и праправнуков твоих переживут - это мореный дуб.
  Каменистый мысок на другом берегу до самого уреза воды был уставлен повозками. Утлый паром заскребся о дно, задергался и устало заскрипел, останавливаясь.
  - Ну-ну! Чего вдруг обеспокоился? - Кирилл потрепал коня по холке и, шурша прибрежной галькой, повел его в поводу.
  Через перегиб дороги перевалил черный лаковый возок в алых и золотых цветах, запряженный парою вороных. Из памяти тут же выплыли пряничный терем и рыхлое бабье лицо отца Алексия. Кирилл хмыкнул.
  - Ну вот! Ты погляди, сколько народу скопилось у переправы-то! Теперь лишь к вечеру доберемся, никак не ранее, - произнес изнутри возка недовольный женский голос. В ответ примирительно-неразборчиво прожужжал голос мужской. Дверца распахнулась, на дорогу выпрыгнул мальчишка-трехлетка в мягком аксамитовом кафтанчике. Со смачным причмокиванием дожевывая что-то, он бесцеремонно оглядел Кирилла, опасливо покосился на глубокий шрам брата Иова. Тут же потерял к рассмотренному интерес и задрал голову к шумной суете на мосту. С высоты пятнадцати саженей то вертясь, как кленовые крылатки, то порхая по-птичьи, слетали в реку деревянные обломки.
  Женский голос умильно попытался приманить его назад:
  - Что ж ты не докушал-то, Ванятка? А вот же еще курочки кусочек остался - смотри, какой хороший! Или яичко с огурчиком малосольным пожелаешь? А на сладкое тут у нас и ватрушечка припасена, и пирожочек с яблочками...
  Мальчишка строптиво взбрыкнул и помчался вдоль по склону в направлении моста.
  - Сыноче-е-ек, только далеко не убега-а-ай! - запоздало понеслось ему вслед. Мужской голос что-то добавил и от себя.
  Небо в одночасье переменилось, на узкий речной каньон пролился лиловый свет. Висевшее над мостом облако дернулось вперед.
  Мальчишка остановился в отдалении, восторженно и неразборчиво заголосил наверх, подпрыгивая да размахивая руками. Со старой части настила упала вниз очередная доска. Она ударилась торцом о выступ опоры, отскочила, вихляя, и под острым углом понеслась ему навстречу.
  Глаза Кирилла расширились.
  Косой серый росчерк с хлюпающим хряском опрокинул, вбил в землю маленькое тельце, почти отделив верхнюю часть его вместе с аксамитовым кафтанчиком. Мертвенный лиловый свет сделал алые брызги черными. Нечеловеческий вой в два голоса раздался из лакового возка с золотыми цветами на крутых боках.
  - Не-е-е-т!
  Мальчишка удивленно обернулся на отчаянный крик Кирилла.
  Небо опять стало голубым, а облако над мостом скачком вернулось назад, к прежнему месту.
  Он оттолкнул Иова, который вовсе не стоял у него на пути, и с рычанием рванулся к маленькой фигурке при каменистом склоне. Удивление в распахнутых детских глазах сменилось перепугом, лицо спряталось за ладошками. Кирилл схватил мальчишку в охапку, - тот при этом закричал, как зайчонок - отпрыгнул в сторону и помчался обратно. Далеко за спиною мелькнуло, по земле с грохотом прошла широкая саженная доска. Вдогонку запоздало выплеснуло глиняной пылью и гравием вперемешку с ошметками полынных стеблей.
  - Ванятка!
  - Мамушка! Меня злой бабай схватил! Пусти, бабай, пусти!
  Кирилл перевел дух и осторожно поставил дрыгающие ножки на землю. Брат Иов медленно склонил голову. Женщина у возка упала на колени, протянула вперед трясущиеся руки. Ванятка добежал, зарылся лицом в кунью душегрейку, продолжая оттуда невнятно жаловаться на вот этого нехорошего, этого злого-презлого бабая... Мужчина рухнул у ног Кирилла, пачкая в пыли дорогой шелковый опашень, с прерывистым мычанием стиснул пальцами голенища его сапожков:
  - Спа... а... сибо... Спа... сибо... Спасибо...
  - Спаситель ты наш! Человек ли ты? Ангел ли ты Небесный? - то ли застонала, то ли запела странным изломанным голосом женщина. - Да хранит тебя и сам Господь Бог, и Матерь Пресвятая Его, и все Силы Его, и все угодники Его, все до последнего, все до единого!
  Мужчина поднялся на ноги. Рывком отер глаза, оставив на щеках грязные полосы, прижал руку к груди:
  - Я - Заслав-Артемий, торговый голова из Старой Елани, Государева гильдия. Скажи мне имя свое, дубравец! Кто ты?
  - Да, да! - подхватила женщина, продолжая стоять на коленях. - Скажи, за кого нам молиться до конца дней наших! Ванятка, этот человек спас тебя. Преклони головушку, сыночек...
  - Меня спас бабай?
  Кирилл взлетел на коня, поклонился с седла и крикнул:
  - Иов! За мной!
  Вслед ему продолжало звучать:
  - Кто ты? Кто ты?..
  
  ***
  
  Солнце давно вошло в облака, а те постепенно превратились в серую пелену, которая медленно расползлась по всему окоему. Призрачное свечение появлялось время от времени в ее разрывах.
  - Как думаешь - опять будет гроза? - нарушил долгое молчание Кирилл.
  Иов бросил на него непонятный взгляд:
  - Думаю, нет. А что?
  - Да так, ничего. Ты меня о чем-то спросить хочешь.
  - Нет, княже. Это ты что-то сказать желаешь, да не знаешь как.
  Кирилл поднял лицо к небу. В тусклом просвете наверху ему померещился лиловый отсверк.
  - Иов, я домой хочу... - проговорил он со странной тоской.
  - Куда - домой? В Гуров или в обитель?
  - Не знаю...
  
  ***
  
  Общинные яблоневые сады показались на исходе седьмого дня пути. Яблочный Спас давно миновал, от пустых крон с остатками покоробившейся листвы веяло муторным одиночеством и запахом совсем уже близких предзимних холодов.
  Старый Вукодрагов детинец вместе с зодчинами князя Тримира со временем очутились на околице - разбогатевший и раздобревший городок основным массивом своим предпочел не разрастаться вокруг них, а спуститься в долину.
  Дорога к отчему дому шла с полуночной стороны, не сквозь весь Гуров - Кирилл подумал об этом со смутным и непонятным удовлетворением.
  Ворота были распахнуты настежь, во двор одна за другой осторожно сворачивали две повозки, груженые тыквами. Кирилл с Иовом придержали коней - переждать. Из-за воротины выглянул незнакомый страж, с подозрением пригляделся к двум всадникам в быстро падающих сумерках, поднял руку. За его спиной тут же замаячило щекастое лицо при обширной бороде-лопате:
  - Да это, никак, сам молодой князь!
  - Здравствуй, дядюшка Тит, - отозвался Кирилл, покидая седло.
  - Слава Богу! А мы уж, почитай, третью седмицу ждем тебя. Все ждем да ждем, ждем да ждем. Слава Богу, дождались наконец. Что с тобою, княже? Как-то ты того...
  - Устал, дядюшка Тит. Пусть в мою светелку умыться поднесут. Правда, устал. Ничего не хочется, только спать.
  - А банька? А покушать на ночь? Ведь так любил всегда.
  - Благодарствую, нет. Вот тебе брат Иов - он хороший, позаботься о нем: вечерю, спаленку отдельную ну и всё прочее. Распорядись...
  Кирилл стал подниматься на крыльцо.
  "Дюжина ступенек" - промелькнуло где-то на краю сознания. В той же дали на мгновение показались и тут же пропали расплывчатые лица отца Паисия и дядьки Домаша.
  Ключник Тит попечительно топал и сопел за спиною.
  - Что нового? - спросил Кирилл только для того, чтобы не молчать.
  - Да так... Третьего дня поляне какие-то заезжие на Картарке чего-то вынюхивали и выспрашивали. Потом к нам перебрались. Еремей с Канюком сказывали, что близ их дворов такоже околачивались да раз за разом на наш поглядывали.
  - Чего хотели?
  - Еремей пожелал дознаться, двух шагов навстречу ступить не успел - тут же коней поворотили.
  - Угу. Вели, чтобы в малой сушильне, что под светелкою моею, печь истопили.
  - Прозяб в дороге?
  - Что-то вроде того.
  - Я же говорил: в баньку бы прежде, княже. Может, все-таки вернешься? Или за лекарем прикажешь послать, а?
  - Нет. Послушай, дядюшка Тит: не позволишь ли мне одному побыть? Хоть до утра. Уж не серчай ради Бога.
  Он заставил себя не оглянуться в сторону арочного проема, ведущего на родительскую половину.
  От широкой печной трубы, которая выходила из пола в углу и уносилась наверх сквозь потолок, вскоре потянуло теплом. Кирилл приложил ладони к рельефным поливным изразцам с изображениями павлинов, открывающих клювами свои сердца, Фениксов в пылающих пальмовых кронах, улыбчивых Сиринов и Алконостов с гроздьями звезд в когтистых лапах. На одном из них его рукою когда-то было старательно выцарапано: "Олконос". В дрожащих бликах свечи за спиною кончики пальцев наощупь нашли надпись.
  "А если заглянуть за угол, то на том же уровне будет плитка из другого набора, вставленная взамен отпавшей и разбившейся. Немного иная по тону, с изображением грудастой русалки, возлежащей на кудрявых волнах, и пояснительной надписью "Се дева морская".
  Ее не было. По всей боковой поверхности располагались те же павлины, Фениксы, Сирины и Алконосты, чередующиеся с чисто белыми вставками.
  "Странно..." - проплыло в голове.
  Поверх знакомых изразцов стали постепенно проявляться иные - со многомачтовыми пузатыми кораблями в гаванях на фоне иноземных городских силуэтов, строгими узорами и малоразборчивыми текстами колючего готического начертания - что-то вроде коротких библейских цитат, благочестивых наставлений и зарифмованных пожеланий всяких видов преуспевания.
  Кирилл усердно проморгался, потер глаза:
  "Ну всё. Теперь точно спать пора..."
  Он подтянул поближе медвежью шкуру на полу, перетащил на нее с кровати подушку с одеялом. Повозился, лягаясь и закукливаясь, как когда-то прежде. Рука его опять потянулась к глазурованным изразцам, погладила наливающихся жаром добрых птиц детства. Внутренний холод не впускал их.
  "Позвать Видану?"
  "Позови. Станет легче, ты же знаешь".
  "Знаю. А ей - тяжелее. Нет".
  "Тебе виднее, княже".
  Последние слова почему-то произнес голос брата Иова. Черный лаковый возок с черными рельефными цветами на боках всплыл из тьмы с булькающим звуком. Закачался на невидимых волнах, выжидая. Звучавшая где-то далеко тихая молитва затрещала и погасла. А может, это была свеча в блюде с водою.
  Сумрачный холод задвигался, поднялся повыше и остановил последние мысли.
  
  ***
  
  - А келейник-то твой хорош, отец игумен, и хорош весьма! Вот любопытно: и разумен, вижу, и статью удался, и силушкой, догадываюсь, Господь не обидел, а отвернись - и лица не вспомнишь, ровно невидимец, а не человек. Где сыскал такого? Сам взрастил или...
  - Или. Ты, твое высокопреосвященство, зубы мне не заговаривай - хорошо помню о таковом мастерстве твоем, - а прямо к делу и переходи. С чем пожаловал?
  Архиепископ Мартин снял с головы клобук. Неспешно утвердив его на краешке стола и расправив наметку, огладил длинные редеющие волосы.
  Отец Варнава понимающе кивнул:
  - Ага, теперь вижу: плешью похвастать приехал. С обновою тебя, старый друже! Есть что-нибудь еще в загашнике?
  - А то как же. Гостинцев полны карманы... - он придвинул к себе дорожный ларчик, извлек оттуда стопку разновеликих исписанных листов бумаги. - Начнем с малого: это всё, изволишь ли видеть, жалобы на некоего игумена Варнаву, настоятеля Преображенского ставропигиального монастыря, - сии лишь за этот неполный год.
  - Однако! У тебя-то откуда это добро?
  Архиепископ немного покривил лицо неопределенною гримасою и неопределенно же пошевелил пальцами:
  - Скажем так: неназываемые добрые люди великодушно дозволили полюбопытствовать. На краткое время. Потом придется вернуть, посему не обольщайся. Так вот, последняя эпистола от... - он наклонился над одним из листов - протоиерея Алексия, клирика Подольской епархии. Помнишь такого?
  - Как не помнить: терем-теремок, лаковый возок да сырые телеса под шелками синскими. В драку полез. Постой, а отчего ты именно его обособил? Прочим себя жалко поменее, что ли?
  - Покровители у него во стольном граде сыскались высокие... - владыка Мартин со значением поднял брови на отца Варнаву.
  - Хм... Покровители... Да что ты говоришь? Впервые слышу такое! - игумен ответил не менее значительным поднятием бровей и не мигая уставился на собеседника.
  - Ну ладно, ладно, - сдался он, как бы в подтверждение тому вскидывая руки. - Не в покровителях дело - всегда они были, есть и будут. Согласен...
  И умолк - то ли в размышлении, то ли в ожидании чего-то.
  - Владыко! - помедлив, проговорил отец Варнава. - Я все тот же Вирий, которого ты знал. Если даже и ты - прежний Мстислав, которого знал я, то все равно тех слов, что ты высказать хочешь, я за тебя произносить не стану.
  - Эко завернул! Впрочем, тоже верно, не возразишь... Помнишь ли, дорогой мой отец игумен, лихолетье Григория Безумного? У отца тогда на одном из дальних хуторов владыка Ираклий проживал потаенно. Мне шестнадцатый год шел.
  - А мне - пятнадцатый, если ты не забыл.
  - Не знаю, поверишь ли, но не забыл. Церковь в гонениях, реформаты в оскверненных храмах беснуются, Византион с Новым Римом сочувственные послания шлют, ладошки украдкою потирают и слюною предвкушения исходят. А государи всея Экумены в один голос славят державный гений их порфирородного собрата славенского, да рати свои поближе к рубежам нашим стеснительно подтаскивают. Так, на всякий случай...
  - Высокопреосвященнейший! Ты одну из речей своих на мне опробовать решил?
  Архиепископ Мартин отмахнулся, не отвечая, и продолжил:
  - Какие службы были в родительской церквушке домовой! Ночами сходились, с оглядкою, по одному. В ворота - стук оговоренный... Символ Веры за Литургиею читали - все плакали без стеснения. А проповедь какую силу имела, а сколь едины были и пастыри, и люд церковный! На храм жертвовали - любой настоятель одной рукою принимал, другою тут же отдавал на нужды прихожан своих. Оставался ли сирым и гладным при том? Купцы сотни сотен кормили безмездно - слыхал ли ты, чтобы хоть един из них от того разорился? Отец сказывал: грех покинул людей о том времени. Что же такое теперь с нами происходит? Знаешь, друже-отче, мне иногда думается, что эти лоснящиеся проповедуют одно Евангелие, а исповедуют другое, новое да потаенное. В котором вымараны слова Христовы о богаче, вельбуде да ушах игольных. Их новый мессия отныне об иных ушах говорит. Коих, как и Царствия Небесного, не видать нищете смрадной. Их новый господь не похваляет скромную лепту вдовицы паче кичливой жертвы фарисея - он его, родимого, нынче под толсты локотки угодливо ловит, обхаживает да облизывает. И в Иерусалим не на осляти убогом въезжает, а на золоченой колеснице фараоновой...
  Он потряс стопкою бумаг и едва сдержался, чтобы не запустить ею в угол.
  - Остановись, владыко! - попросил отец Варнава. - Остановись, яви такую милость. Ни на что ты мне глаз не открываешь. Себе вредишь.
  - И то правда, - ответил архиепископ Мартин неожиданно спокойно.
  Бумаги вернулись в ларец, а крышка захлопнулась.
  - Так вот, дорогой ты мой отец игумен... Чувствую я, что-то новое, что-то тревожное нарождается да помаленьку в силу входит. Уже почти в полный голос говорить начинает: дескать, не знала добрая древность этакой новоявленной ставропигии, каковую мы тогда на свою голову измыслили сгоряча, упразднить бы надобно. В иных державах-то знать духовная сколь блистательна - и мы такоже соответствовать желаем! А нам плебс со самозванной кустодией черноризной под хвост заглядывают.
  - Опять заводиться начинаешь, владыко. Не стóит... Ты о Патриаршем окружении или о дворе Великокняжеском?
  Владыка Мартин повертел в пальцах ключик от ларца:
  - Государевы воззрения тебе давно известны, да и в ближнем круге его пока подобного не слыхать. Пока. А далее? За наследников поручишься? Кого назвать сможешь?
  - Рано об этом. А что Святейший?
  - А что Святейший: "Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе!" Улыбается, как младенец да всех поскорее примирить норовит. Всех подряд, без разбору. Знатным миротворцем соделался, понимаешь ли.
  - Устал или...
  - Стареет, друже-отче. Просто стареет. Послушай, Вирий, мы слишком хорошо знаем друг дружку. Что там у тебя случилось? Выкладывай, не тяни кота за хвост.
  - И в мыслях не было. В день, когда раненый княжич Кирилл в себя пришел, пожаловал в гости ко мне отец Дионисий.
  Ключик перестал вращаться в пальцах архиепископа Мартина:
  - Духовник Государев?
  - Он самый.
  - Вот как. Ну и?
  - Ну и где же твоя былая быстрота ума, старый друже? - с деланой укоризной вздохнул отец Варнава. - От нас до стольного града Дорова не менее шести дней пути, да и то, если на перекладных. Это лишь в одну сторону, для гонца. И обратно столько же. А отец Дионисий - тут как тут. Выходит, совсем неподалеку пребывал. И еще выходит, знал о чем-то да ждал чего-то.
  - Вот как... - опять сказал владыка Мартин.
  
  Глава XVIII
  
  Настоятель по-старчески мелко благословил его и с какой-то растерянностью предложил сопроводить. Кирилл отрицательно помотал головой. Взглянув поочередно сквозь Иова с дядюшкой Титом, зашагал по дорожке из дикого камня. Клены-привратники роняли на нее последние багряные листья. Отец Нил отвернулся, с неслышным шепотом перекрестился на простые деревянные маковки и кресты кладбищенской церквушки. Две пары глаз продолжали молча смотреть вслед Кириллу.
  Князь Тримир первым из рода Вука пожелал покоиться не в родовой усыпальнице, а на соборном кладбище. Но вопреки собственному желанию, в Гуровскую вотчинную землю так и не лег. Кирилл провел пальцами по глубоким бороздам его имени в знаках пятиконечного креста и листьях падуба; бурый мох давно поселился в них. Серый камень со стесанною стороною был всего лишь кенотафом, памятницею - тело прадеда отыскать не удалось. Княгиня Грида кинулась на поиски его и сама не вернулась - вот он, такой же камень рядышком, пониже только. Нестареющий дядюшка Тит когда-то вполголоса да с оглядкою поведал о том, что прабабку за крутой и самочинный норов ее втихомолку именовали князем Гридом.
  Младший сын Тримиров, князь Прозор, со княгинею Томилою лежали по правую руку под греческими равносторонними крестами черного гранита. Среднего и старшего сыновей приняла в себя далекая Порубежная земля, ставшая им родною. Ей княжичи, а потом князья служили, её хранили и защищали - нередко и от себя самой. Так уж получалось.
  А вот и они, три свежих холмика:
   "Вук-Иоанн, князь Гуровский и Белецкий. Рожден в лето..."
  "Княгиня Дана-Евдоксия..."
  "Княжич Ранко-Димитрий..."
  Внимательно разглядывая новые надгробия, Кирилл вдруг осознал, что не чувствует ровным счетом ничего. Он вспомнил, что подобное уже происходило с ним - на тех самых смотринах у "давних добрых друзей" отца Варнавы. Ну ладно, тогда там были совсем чужие люди, а здесь и сейчас - близкие по крови, ближе некуда. Свежие могилы. Недавние потери.
  Всё это было как-то очень и очень неправильно.
  Как и вчера перед сном, поверх этих надгробий начало медленно проявляться другое изображение - новоримские видом и грубо вытесанные из простого известняка кресты. Имен на них Кирилл разобрать не мог, но откуда-то возникла мысль, что раньше - давным-давно - знал их хорошо. Даже не так: они были родными.
  "Ерунда какая-то... Да просто чушь!"
  Рядом прозвучало осторожное покашливание. Он волей-неволей повернул голову - по левую руку стоял невысокий старичок в изрядно поношенном и явно с чужого плеча стрелецком кафтане. Незаметно так появился, неслышно совсем. Наверное, Кирилл слишком глубоко ушел в себя.
  - Здравия и долголетия, княже! - приветливой скороговоркой промолвил старичок. - Вымахал-то как - ух да бух! Кабы не ведал, что это за гость такой к нам пожаловал - нипочем бы не узнал. А последний раз ты тут был три лета тому. Коль не перепутал по теперешней скудной памяти своей, в самый поминальный день по князю Тримиру. А еще прежде видел тебя и вовсе мальцом - то ли дважды, то ли всего-то разок, в точности уж не припомню.
  - Мира и блага! - неохотно ответил Кирилл, когда старичок наконец остановился, чтобы перевести дыхание. Добавил с еще большей неохотой: - Да, было такое...
  Он и в самом деле всю свою жизнь избегал посещения любых кладбищ, стараясь увильнуть от того под всяческими мыслимыми и немыслимыми предлогами. Почему не удалось отвертеться в последний раз, как-то ушло из памяти. Но сейчас больше всего не хотелось заводить праздных разговоров с кем бы то ни было.
  - Жаль, что сестрица твоя старшенькая не здесь лежит, бедолаженька, - с навычным бойким сокрушением продолжал старичок. Столь же навычно вздохнул и покачал головой.
  - Нет у меня никакой сестрицы и не было никогда, - недобро сказал Кирилл, поневоле отступая на полшага и чувствуя, как спину внезапно окатило ледяным потоком. - Путаешь ты что-то, добрый человек! Сам-то кто таков? Откуда взялся тут?
  - Охти мне, беспамятному! Прости старого дурня, княже. Да сторож я кладбищенский, дед Белебеня - меня все так кличут: что стар, что млад. Есть у тебя сестрица, есть. То бишь, была. А нынче лежит она там, в дальней сторонке закатней... - он повернулся на запад, попутно наступив на краешек подножия одного из могильных холмиков, и усердно замахал рукой: - Там, вон там! Чистую правду говорю, княже. А как держава та зовется, альбо забыл, альбо и не ведал никогда.
  Вместе с новым ледяным потоком он понял, что знает имя неведомой доселе сестры - Лизелотта. И один из виденных им призрачных надгробных крестов - это ее крест.
  - На могильную землю-то не наступай, дед Белебеня! - одернул старика Кирилл.
  - И паки охти мне, кляпоногому! - поспешно, со старческой неуклюжестью сдав назад, опять запричитал сторож. - Внове прости, княже.
  - Да ладно, ладно! - сказал он, морщась и отмахиваясь. - Коль на то пошло, вовсе не в тебе тут дело...
  Запустив пальцы в кошель, вытащил оттуда первую попавшуюся монету и со смешанными чувствами вложил ее в иссохшую руку:
  - Возьми, дед... человече добрый. Помолись за всех моих да с прежним усердием за могилками присматривай. Всё, оставайся с Богом. Пойду я...
  И поклонившись на прощание, направился к выходу.
  - О Господи! Так это ж цельный егорий! - испуганно прозвучало за спиною. - Это ж золотой, княже, золотой!
  - Ну да. Каким же еще быть егорию? - отозвался он, продолжая двигаться по дорожке.
  Брат Иов с дядюшкой Титом поджидали его на прежнем месте.
  - А где отец Нил? - спросил рассеянно Кирилл.
  - В алтаре, княже, - со всегдашней своей готовностью отозвался ключник. - Прикажешь кликнуть?
  - Да пока не надобно... Не знаю... Дядюшка Тит, у меня что - и вправду была сестра?
  Ключник оторопел:
  - Сестра? Какая еще сестра, ты о чем это, княже?
  - Сторож кладбищенский поведал мне о моей старшей сестре. Ныне покойной, - неотрывно глядя ему в глаза, с раздельностью проговорил Кирилл. Он удержался от упоминания того, что ему даже известно ее имя.
  - Господи, помилуй! Так ведь сторож-то наш, почитай, месяц как преставился. А нового покамест и не приискали еще, община в очередь пригляд ведет... - ключник явно намеревался продолжать свою речь, но наткнулся взглядом на нехороший княжий прищур и умолк, гулко сглотнув поневоле.
  Выражение лица Кирилла переменилось:
  - Дядюшка Тит, брат Иов, подождите-ка меня здесь еще малость. Я сейчас, я мигом...
  К оставленным недавно могилам он вернулся почти бегом. Завертел головой по сторонам, закричал:
   - Дед Белебеня!
  Проделав это несколько раз подряд и окончательно убедившись в тщетности своего зова, неожиданно успокоился. Постоял с закрытыми глазами - какая-то очень нужная мысль упорно ускользала, не желая быть уловленной разумом. Столь же неожиданно и торжествующе сказал себе: "Ага!" и немедленно принялся осматривать подножия могильных холмиков. На след, оставленный неуклюжей ногой кладбищенского сторожа, взгляд его натолкнулся почти сразу.
  Кирилл резко выпрямился. В памяти зазвучали слова Белого Ворона: "Но если кто-то солжёт тебе - как распознаешь? Что станешь делать тогда?"
  - Что стану делать тогда? - переспросил он в голос. - А ведь правда: что?
  "Пока только наблюдать, запоминать, сравнивать. И никому - ни слова, даже Белому Ворону с отцом Варнавою. Делать выводы и что-то предпринимать - только потом", - бесстрастно ответил ему разум.
  - Ну что ж, - сказал на это Кирилл вслух. - Тогда вперед.
  Подумал и добавил, адресуясь неизвестно к кому:
  - Всем спасибо. Да, всем...
  Ключник с братом Иовом по-прежнему пребывали всё на том же месте.
  "Занятно, - проплыло в голове. - Будто я им приказал строго-настрого".
   - Вот что, дядюшка Тит, - обронил он, подойдя. - Хочу от себя поминальную трапезу устроить. Пригласи людей - всех наших, близких, кого нужным сочтешь. Добро?
  - Как прикажешь, княже. Из соседей кого скликать будешь? Князь-батюшка Иоанн частенько призывал князей Холошу, Олега, Единца, Петра... Но этим - уж не обессудь - тебе самолично озаботиться придется. То справа сугубо княжья, привыкай. Теперь давай рассудим: пока гонцы туда-сюда, пока то да сё... На какой день назначить изволишь?
  - Послушай, дядюшка Тит. У отца, я теперь это точно знаю, всего один друг был, игумен Варнава. А он и без того... - Кирилл не пожелал говорить об этом дальше, махнул рукой. - Прочие всего лишь приятели да знакомые. Не выдержу я нынче никого из таковых гостей. Разве что потом, на годовщину или... Пока же просто сил на то нет. Разумеешь меня?
  - Разумею, княже.
  - Посему еще раз: только домашние, свои да близкие. Смогут в таком случае наши кухари до вечери управиться? До сегодняшней вечери! - подчеркнул Кирилл.
  Дядюшка Тит призадумался всерьез, но ненадолго:
  - Смогут, княже. Успеют. Знаю, кого им в помощники можно взять со стороны.
  - Вот и озаботься. А перед трапезою кое с кем переговорить хочу. По возвращении отдохну чуток, тогда и назову тебе всех поименно. Запишешь либо просто запомнишь, дело твое. После соберешь всех.
  - Будет исполнено, княже.
  Кирилл повернулся лицом ко входу в церквушку, перекрестился с поклоном. Повторил то же в направлении кладбища и зашагал вниз по дороге, ведущей к городу.
  
  ***
  
  Он сидел в отцовском кресле и рассеянно наблюдал, как один за другим в светлицу начинают входить вызванные им люди. С приличествующей случаю молчаливой почтительностью они переступали порог, кланялись, рассаживались по лавкам вдоль стен.
  За нынешний день Кирилл успел наговориться до тихого гула в ушах, до неприятного ощущения во рту. По дороге на кладбище и на обратном пути при случае расспрашивал соседей; с теми, кто узнавал да окликал его, заводил беседы - разные по длительности, иногда на странные темы. Например, о легендарных неуловимых злодеях, хиндусских верованиях в переселение душ, подкинутых и похищенных младенцах, тайных знаках судьбы, балаганных фокусниках и всяких необъяснимых событиях прошлого.
  Очнулся он от того, что поднявшийся со своего места дядюшка Тит доложил быстро и негромко:
  - Все собраны, княже. Изволишь приступать?
  - Ага... То есть, да. Сотник Деян-Андрей, с тебя начнем.
  - Слушаю, княже! - заученно вскакивая, отозвался окликнутый.
  - Дорогие мои, давайте пока отвечать сидя! - вырвалось у Кирилла. - Непривычно мне еще этак вот... Может, потом...
  - Как прикажешь, княже, - согласился сотник, присаживаясь вновь.
  - Да, так что за нужда была отправить в Белецк обе сотни зараз, оставив тут лишь несколько человек?
  - Незадолго до полуночи прибыл гонец. Был принят немедля князем Иоанном. Разговаривали наедине либо час, либо чуть более. По завершении быстро отбыл. Как потом узнал я, не в обратный путь отправился, а по дороге к Заболони. Князь же отдал наказ спешно выступать на Белецк.
  Кирилл приподнял руку, останавливая его. Уточнил для себя:
  - Насколько мне ведомо, вестник всегда просто вручает послание - и всё на том. Ну разве, добавит кое-что устно. Поправь меня из опыта своего, сотник: часто ли бывает по-другому?
  - Не припоминаю такого, княже.
  - Я так и думал. Значит, отец целый час беседует с гонцом и только после того отдает спешный наказ. Не сразу, как должен был сделать это, узнав самое главное. Любопытно.
  Сотник молча и еле заметно подернул плечами: мол, мне ли судить о том.
  - Ну ладно. А не поведаешь ли, что за срочная нужда оказалась там в таком количестве ратных людей?
  - Открою только, что еще на подъезде к городу встретили нас. Кто именно и что было дальше, мне говорить не вольно. Уж не взыщи, княже.
  - Дело Государево? - предположил Кирилл.
  - Не впрямую так, но что-то близ того.
  - Понятно. Далее расспрашивать тебя теперь не вольно мне. Старосто Троицкого посада, здесь ты?
  - Здесь, княже, - наклонил курчавую, с легкой сединой голову человек в узорчатом дэгэле полянского покроя.
  - Не знал тебя прежде в лицо, так что не прими за обиду.
  - Как можно, княже!
  - Яви милость, расскажи-ка мне еще раз всё с самого начала: как нашел ты всех... наших, что делал перед тем да после того. В подробностях. Прошу, начинай.
  Глядя в глаза старосте и время от времени поощрительно кивая, Кирилл выслушал в основном известный ему рассказ о том, что в среде посадской общины возникли некие нестроения, даже раздоры, за окончательным разбором которых он, как староста, и порешил обратиться напрямую ко князю-батюшке. Дальше в малейших деталях перечислялись также известные Кириллу обстоятельства: как после утренней службы подошел он к воротам, как долго стучал, а ему не отвечали, как потом его помощник перелез через ограду и отпер ворота изнутри, как вошел он во двор и так далее и тому подобное.
  Завершив свое повествование, староста с легкой растерянностью развел руками, показывая, что стало быть, это уже всё, княже.
  - Благодарю, почтеннейший! - наконец-то отозвался Кирилл, до этого по-прежнему продолжавший молча смотреть ему в глаза. - Переспрошу для себя: значит, обнаружив первые же тела, ты тотчас приказал вновь запереть ворота, а поставленные тобою люди больше не впускали во двор никого?
  - В точности так, княже.
  - Добро. Донесение игумену Варнаве было составлено и писано тобою?
  - Да, княже, самолично. Как оно говорится, собственною вот этою рукою своею.
  В доказательство староста приподнял повыше и продемонстрировал присутствующим свою десницу. Все поневоле взглянули на нее.
  - Вижу и разумею, - нейтральным тоном засвидетельствовал Кирилл. - Дозволил мне тогда отец настоятель ознакомиться с тем письмом. Память имею отменную, так что запомнил почти дословно. Данный рассказ твой был ну в точности по нему. До чего ж занятно выходит!
  Староста смешался:
  - Княже, так ведь оно... Так ведь и там, и тут мои слова и были! Чего ж иных каких еще приискивать-то?
  - Ну да, ну да... Сейчас обращаюсь ко всем домашним и дворовым: ведаю, что посланники отца Варнавы давно уж опросили тех, кого нужным сочли. Но может, за прошедшее время кто-то вдруг вспомнил то, на что раньше внимания не обратил. Что-то необычное, странное; чьи-то слова, поступки и прочее такое.
  - Не обессудь, княже, - подавшись вперед, сказал дядюшка Тит, - но нынче здесь только новые люди. Из прежних никого не осталось, знаешь ведь. Да и меня самого тут такоже не было б, кабы не гостевал я о той поре у братанича своего.
  Теперь, как и перед этим староста, смешался Кирилл. Еще раз обежал взглядом всех присутствующих, опустил глаза:
  - И то верно. Отчего-то вовсе из головы вылетело. Да и в лица я ведь раньше как-то не очень... - выдавил он с неловкостью и заставил себя произнести уже твердым голосом: - Выходит, люди добрые, что понапрасну оторвал я вас от дел ваших. Уж простите меня.
  Конюший тиун, старший кухарь, а вслед за ними прочие дворовые и домашние слуги на разные лады загудели, дескать, "это ништо", "как можно, княже", "да нешто мы несмысленные какие" и тому подобное.
  Кирилл остановил их очередным поднятием руки. В быстро наступившей тишине продолжил:
  - Пойдем далее. Еще ведомо мне, что все погибшие были отравлены неким неизвестным ядом. Дядюшка Тит говорил, что поэтому даже прощались с ними при закрытых гробах. Ибо тела слишком быстро вид приобрели такой... такой, что...
  - Боле не надобно бы об этом, княже, - мягко попросил ключник. - Тебе и без того ведь...
   - Ладно, ладно. Не буду.
  Кирилл почувствовал, как в обоих висках потихоньку застучала скровь, а в кончиках пальцев забегали колкие мурашки.
  - Старосто! Послание отцу Варнаве передавал твой помощник?
  - Верно, княже.
  - Здесь он, этот помощник твой?
  - Здесь, княже! - заметно волнуясь, с почтительным покашливанием наклонил голову сидевший рядом человек. Кирилл мимоходом отметил изрядное внешнее сходство обоих.
  - По должности своей я помощник старосты нашего, по крови же - братец родный. Младший, кхе-кхе... - пояснил он, подтверждая княжье наблюдение.
  - Теперь хочу послушать тебя. Не бойся, если в чем-то и повторишься. Прошу!
  Их взгляды встретились. Кровь в висках Кирилла запульсировала сильнее, в ушах возник тонкий, на грани слышимости, комариный писк. Слегка напряженная доселе фигура помощника заметно обмякла, лицо разгладилось, а речь его зазвучала вдруг с какой-то неторопливой покойностью и размеренностью:
  - Да, княже... Стало быть, в тот же день я гонцом и был отправлен... Одвуконь, с заводным, чтобы отдыхать в пути пореже, чтобы скорее оно... Вещей да харчей при себе имел весьма немного - в одну суму всё и вошло, - чтобы коня зазря не томить, чтобы налегке, значит... И послание ко игумену Варнаве, и сосудец с ядом я на груди держал в кишени особливой - как самое-самое важное, это ж понятное дело...
  - Что-что? Какой такой сосудец с ядом? - недоуменно переспросил Кирилл.
  В наступившей тишине раздался чей-то тяжелый вздох, больше походивший на стон.
  - Уж ты прости нас всех, княже... - с глухим отчуждением проговорил ключник. - Хотели как можно меньше боли тебе причинить. Потому и порешили умолчать о том. Наша вина.
  - Да ладно. Я всё понимаю. Погоди-погоди... Нет, ничего не понимаю! А откуда же он вдруг взялся-то, яд этот? Отравитель, что ли, поделился?
  Дядюшка Тит медленно и угрюмо помотал головой:
  - Не знаю, княже. Отравитель ли, иной ли какой доброхот - не знаю. Э... В той суете, что сразу учинилась, окликнул меня некий человек, сунул в руки склянку - и всё.
  - И ничего не сказал при том, не пояснил?
  - Ну... Да, сказал, дескать, это образчик того самого яду, которым и были отравлены... все наши...
  - А что за человек?
  - Внове не знаю, княже. О Господи... И никто не знает, никто. Не видели его доселе. Ну и после он тут же исчез - прям" как сквозь землю провалился. Такая вот беда, что поделаешь.
  - А я внове ничего не понимаю, дядюшка Тит. Не по-ни-ма-ю! - почти прокричал Кирилл.
  В его голове опять услышался голос Белого Ворона:
  "Но если кто-то солжёт тебе - как распознаешь? Что станешь делать тогда?"
  - Ладно, - сказал он неожиданно спокойно. - Не понимаю и не надо. Всё, хватит с меня. На этом и закончим, дорогие мои. Теперь приглашаю всех к поминальной трапезе. Дядюшка Тит! Будь добр, кликни прочих наших, кого здесь на было. А отец Нил уже прибыл? Вот и хорошо, зови и его - пусть вначале отслужит литию.
  Он рывком покинул отцовское кресло, присутствующие поспешили подняться вслед за ним.
  
  ***
  
  Еще в конце вчерашнего дня Кирилл очень и очень настоятельно попросил, чтобы утром его с братом Иовом не провожал никто. Кроме, конечно же, неизбежного дядюшки Тита.
  Он обвел взглядом пустой двор (даже стражники благоразумно схоронились на время в своей сторожке у ворот), кивнул с сумрачным удовлетворением. Брат Иов уже молча поджидал в седле.
  - А может, все-таки останешься, княже? - опять повторил ключник. - Хоть на денёк-другой.
  - Дядюшка Тит! - бесцветным голосом произнес Кирилл, ставя ногу в стремя. - С самого пробуждения ты раз за разом спрашиваешь меня одно и то же. А я тебе на то такоже раз за разом отвечаю "нет". Это у нас такая игра? Не очень забавная, если честно.
  - Не серчай, княже, - тихонько попросил ключник. - Пожалуйста!
  - Я не серчаю. Всё на этом, оставайтесь с Богом...
  Пока оба всадника не скрылись за углом, дядюшка Тит продолжал смотреть им вслед. После того горестно покачал головой и приказал запирать ворота.
  Низину Гурова заливал туман. Отдельные длинные космы его лежали по всему Старому городу, дотягивались даже до объездной дороги, ведущей прочь от отчего дома. На противоположном берегу туманного озера у вершины холма смутно виднелась неровная бахрома кладбищенских деревьев. Кирилл разглядел на ее краю силуэт церквушки, перекрестился, обронив:
  - Знаешь, Иов, а вот теперь я точно знаю, что возвращаюсь домой.
  - Как скажешь, княже, - бесстрастно отозвался инок.
  Впереди улицу пересекал очередной сгусток тумана, из которого навстречу им выступили трое наездников в легких кожаных доспехах. Остановились в ожидании.
  - Князь Ягдар! - окликнул один из них. - Мне с тобою поговорить надобно. Недолго.
  - Кто такие? - перебил его брат Иов. - Назовитесь!
  - Давай-ка, княже, отъедем в сторонку, - как ни в чем не бывало продолжал неизвестный. - А ты, иноче, голос свой не возвышай, не твое это дело.
  - И то верно, - с неожиданной легкостью согласился брат Иов. - Сейчас узнаем, чье оно.
  Быстро нарастая, сзади приблизился густой копытный топот. Из тумана за их спинами появились конные латники вперемешку со стрельцами в синих кафтанах. Последние резво спешились. С дружной деловитостью зажужжали взводимые колесцовые замки винтовальных пищалей.
  Желавший поговорить делано рассмеялся:
  - Ух ты! Так ведь и у нас самих люди еще найдутся! Погодите-ка, почтеннейшие...
  С этими словами он быстро вложил в рот указательные пальцы обеих рук и издал всамделишный разбойничий свист.
  Торжествующая ухмылка продержалась на его лице недолго, сменившись вскоре выражением растерянности: прибывающие со всех сторон люди явно оказались не теми, которых он ожидал.
  Полянские воины - и верховые на своих низкорослых юрких лошадках, и пешие - одновременно притекали с обоих направлений дороги, появлялись из близлежащих переулков, просачивались сквозь строй латников и стрельцов в синих кафтанах.
  Трое зачинщиков этого локального столпотворения оказались в плотном кольце полян, которые осыпáли свою донельзя перепуганную добычу традиционными воинскими насмешками, скалили зубы и делали всевозможные утрированно угрожающие жесты.
  В толпе, посреди которой пребывали Кирилл с братом Иовом, было немного посвободней. К ним протолкался полянин в доспехах от хорошего мастера, доложил:
  - Я - юзбаши, то есть сотнык Ордабай. Конязь Ягдар, Менгир-хан прислал тэбэ своих людэй. Что прикажешь дэлат" с нашими плэнныками?
  - Это не твои пленники! - заголосил синий стрелец, который также спешил подобраться поближе, цепляясь за встречных длинной саблей на боку и успевая при этом всякий раз причитать и ругаться попеременно.
  - А чьи? - удивился сотник. - Нэужто твои?
  - Да, мои! - запальчиво выкрикнул стрелец. - Вернее, Государевы!
  Он наспех оправил перевязь с саблей и, сорвав с головы синюю войлочную шапку, поклонился:
  - Особой быстродвижной дружины стрелецкой десятник Возгарь. Князь, Ягдар! Да не будет в обиду тебе: дозволь потáйничать с братом Иовом.
  - Дозволяю, - с некоторым смущением сказал Кирилл, при этом невольно пожав плечами.
  Инок перегнулся с коня к стрельцу. Выслушав его шепот, произнес вслух:
  - А грамота на то имеется?
  Десятник усердно закивал.
  - Покажи.
  Из-под отворота синего кафтана появился слегка помятый свиток. Инок быстро пробежал его глазами, кивнул:
  - Ты прав, десятник. Все пленники переходят под твою руку. Сотник Ордабай, читаешь ли по-славенски? Пожелаешь ли ознакомиться с бумагой?
  Тот отрицательно мотнул головой, усмехнулся:
  - И грамотэн, и на слово вэрю.
  - Честь тебе.
  Брат Иов перевел взгляд на Кирилла, пояснил негромко:
  - Дело Государево, княже.
  Десятник помялся. Ткнув пальцем в сторону всё той же незадачливой тройцы, спросил:
  - Слышь, сотник, а что там с их подкреплением? Ну с теми, которых они так и не дождались?
  - Эти люди тоже у нас. Три дэсятка. Новые работники ни в одном хозяйствэ лишними нэ будут.
  - Правда твоя, - со вздохом согласился десятник. - Только нам бы это... Допросить их вначале, а там и договориться можно... Что скажешь?
  - Скажу, что мысли твои хороши, уважаемый Возгар". Еще скажу, что люди хана Мэнгира могли бы нэмного помочь вам с допросами. Наш народ обладает бол"шим мастэрством и опытом многих поколэний в этом дэлэ.
  Десятник рассмеялся. Поднял руку, собираясь одобрительно хлопнуть сотника по плечу. Но раздумав, опустил и протянул ее:
  - Тóчно договоримся, уважаемый Ордабай!
  - Нам со князем пора, уважаемые, - напомнил брат Иов.
  Громкие распоряжения на гортанном полянском наречии вкупе с командами по-славенски быстро создали вдоль улицы достаточный проезд. Обменявшись с сотником и десятником прощальными поклонами, два всадника продолжили свой путь.
  - Туман и вокруг, и впереди уже начинает рассеиваться, - заметил Кирилл. - Скоро всё станет ясным.
  - Так бывает не всегда. Как любит говаривать Белый Ворон, "в том - великая печаль".
  - Это ты о чем, Иов?
  - О жизни, княже.
  Размытое неяркое солнце медленно поднималось над горизонтом.
  
  ***
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"