Корепанов Алексей Яковлевич : другие произведения.

Итог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он отрешенно рассматривал выцветшие изодранные обои, темные следы от полок, когда-то висевших на стене, паутину в углах под потолком, испещренным грязно-желтыми пятнами. На полу валялись скорченные окурки папирос, возле перекошенной двери присохли к полу собачьи экскременты...
  Алексей Корепанов. Итог
  
  Он отрешенно рассматривал выцветшие изодранные обои, темные следы от полок, когда-то висевших на стене, паутину в углах под потолком, испещренным грязно-желтыми пятнами. На полу валялись скорченные окурки папирос, возле перекошенной двери присохли к полу собачьи экскременты.
  "Или шакальи", - обреченно подумал он, пересек пустую комнату и остановился у окна.
  Окно слепо таращилось в утреннюю сырость. С высоты четвертого этажа видны были крыши сараев, палисадник с черными скелетами деревьев, скамейка, дорога, покрытая грязью. Выбоины в асфальте заполняла коричневая жижа. На тротуаре валялась безголовая кукла; голова покоилась в луже и бездумно смотрела в тяжелое серое небо. В помойке у скрюченного тополя рылась тощая собака. За сараями громоздились безликие дома, а дальше мир тонул в безнадежной серости - или и не было там никакого мира...
  Он поежился, сел на пол у подоконника и обхватил руками колени. Потом снял шляпу, положил на облупленные доски рядом с собой, поднял воротник пальто и спрятал руки в карманы. Он ждал.
  Когда-то давным-давно он сидел в этой или очень похожей на эту комнате, только тогда в ней стояли диван, круглый стол, покрытый клеенкой, в окружении венских стульев, этажерка с книгами и большой шифоньер, а с потолка свисала лампа под роскошным оранжевым, с бахромой, абажуром.
  Тогда он писал письмо. Поставил точку, аккуратно вывел на конверте три крупные буквы "М", "Г" и "Б" и, заложив руки за голову, закачался на венском стуле.
  ...Потом, уже заняв освободившееся место своего арестованного начальника, он как-то возвращался из учреждения домой, зайдя по пути в гастроном и купив бутылку дорогого коньяка и баночку красной икры. Стоял чудесный, не жаркий еще майский вечер, на бульваре под липами сидели пары, смакуя пломбир. Он, молодой и здоровый, в новом сером двубортном бостоновом костюме и сером плаще, упруго и быстро шагал по усыпанной гравием аллее, помахивая портфелем и с наслаждением затягиваясь любимой "Герцеговиной флор". Из едва оперившихся кустов ему наперерез выскочила цыганка; на ее шее звенели побрякушки, и звон этот сливался со звоном трамваев. Он поморщился и приготовился оттолкнуть попрошайку.
  Но цыганка не стала попрошайничать. Она засеменила рядом, довольно еще молодая, с выщипанными по-модному бровями и румянами на смуглом лице, подметая гравий немыслимой пестроты юбками.
   - Пошла отсюда! - процедил он, не поворачивая головы, и швырнул окурок мимо урны.
  А цыганка внезапно сказала тусклым голосом, совсем как в паршивых книжонках: "Бойся человека в сером пальто, ненаглядный", - и отстала, и затихло бряканье ее украшений.
   Он только плечами передернул и продолжал шагать по бульвару, а вечером играл в карты с полковником-соседом, говорил комплименты его жене, а потом читал газеты на своем диване и жевал бутерброды с красной икрой.
   ...Жизнь текла своим чередом, кого-то снимали и кого-то назначали, полыхала война в Корее, покорно голосовал девятнадцатый партсъезд, хоронили Отца Народов и шла ремилитаризация Западной Германии.
  Он был высок и недурен собой, умел говорить, и не одна гражданка имела на него виды. Однако жениться он не спешил, все выбирал подходящую, а между тем водил на свой диван доверчивых машинисток и даже работниц искусства, обнадеживая их признаниями в любви.
  Когда очередная Зина или Мила (имена он не держал в памяти) поделилась с ним своей радостью, он уговорил ее сделать тайный аборт, красноречиво доказывая, что ребенок сейчас будет очень некстати, и обещая жениться сразу после совершения этой пустяковой операции.
  А женился он только через три года, и не на той забытой то ли Маше, то ли Зине, а на долго обхаживаемой дочери партработника, пошедшего в гору после постановления о преодолении культа личности.
  Вскоре после пышной свадьбы и переезда в квартиру тестя он, отправляясь в командировку, шел по вокзалу, держась с достоинством и брезгливо отстраняясь от сновавших по перрону неухоженных детей.
  Инвалид в засаленной телогрейке и с рюкзаком за плечами неожиданно преградил ему дорогу, тяжело опираясь на костыли, и хрипло попросил, подавшись к нему ущербным своим телом:
  - Земляк, выручи, на билет не хватает.
  Он фыркнул, обошел инвалида, проследив, чтобы не задеть кисло пахнущую телогрейку, и устремился к вагону.
  - Земляк, бойся человека в сером пальто, - сказал ему вслед инвалид.
  Сидя в купе, он попивал чай с лимоном, развлекал пышнотелую молодящуюся попутчицу, рассуждал о достоинствах совнархозов и антипартийной подрывной деятельности фракционной группы. Ночью, ворочаясь на полке, он убедил себя в том, что инвалид и цыганка - одна шайка-лейка, специализирующаяся на вымогательствах, решил при следующем случае сдать в милицию эту мелкую уголовную сошку, успокоился и заснул.
  Еще года через два он очень ловко подделал чужую подпись и поднялся на очередную ступеньку служебной лестницы. К "хрущевской оттепели" он отлично приспособился, на собраниях часто поминал работников, пострадавших в период культа, зажигательно звал вперед, к сияющим вершинам, дома мирно жил с женой, уважительно относился к тестю, а по субботам, ссылаясь на занятость по работе, посещал молодую и умелую в любви закройщицу ателье мод и делал ей дорогие подарки.
  Именно от нее и шел он в конце декабря, скользя подошвами по утрамбованному снегу. В витринах магазинов красовались наряженные елки, летели на спутниках улыбчивые куклы, изображавшие Новый Год, стояли возле саней, в сугробах из ваты, покрытые блестками Деды Морозы и Снегурочки. Повсюду горели огоньки, складываясь в порядковый номер грядущего уникального года, две последние цифры которого, поставленные "вверх ногами", становились такими же, как и две первые: "1961".
  Неподалеку от такой вот освещенной витрины булочной горько плакала девчушка лет десяти. Он, наверное, не обратил бы на нее внимания - мало ли по каким пустякам плачут дети! - но она робко двинулась ему навстречу, неловко переставляя ноги в больших не по размеру валенках.
  - Дяденька, я деньги потеряла. - Тонкий голос ее дрожал. - Батя прибьет.
  Он поморщился, назидательно ответил: "Не будь растеряхой", - и пошел дальше, аккуратно обходя коварные ледяные наросты под водосточными трубами, на которых запросто можно поскользнуться и сломать ногу.
  Что-то все-таки заставило его обернуться. В свете, падавшем из витрины, ему было хорошо видно, как высокий человек в сером пальто и низко надвинутой на лоб шляпе протянул что-то девочке и погладил ее по закутанной в платок голове. Девочка побежала к дверям булочной, а человек в сером пальто исчез за углом.
  Он немного постоял, в растерянности тыча ботинком в слежавшийся сугроб на обочине, а в новогоднюю ночь основательно напился и, как потом говорила жена, плакал во сне.
  С женой он все-таки развелся: "агентура" доложила ей о визитах к закройщице, тестя после свержения Хрущева отправили на пенсию. Квартиру они разменяли, жена осталась с родителями, а он приобрел в пользование комнату, очень похожую на ту, в которой когда-то писал донос под лампой с оранжевым абажуром.
  На службе о разводе ничего не знали - он похлопотал об этом, - дела шли хорошо, а все бытовые заботы он поручил приходящей домработнице. С закройщицей он тоже вскоре расстался - все-таки поднадоели они друг другу, - но довольно быстро подыскал замену, да еще и выгодную в смысле снабжения продуктами питания. Его новая связь, сознательно им подобранная, трудилась на благо грядущего коммунизма в системе общепита.
  И опять шло время от пленума до пленума, и он служил, не забывая радеть и о собственном благе, как и многие-многие другие, и осенним промозглым вечером, забирая газеты из почтового ящика, обнаружил телеграмму, которую почтальонша, конечно, обязана была вручить лично адресату, да только ведь и почтальонша была обыкновенным человеком, простой гражданкой, строившей вместе со всеми светлое будущее.
  Он читал телеграмму, стоя на лестнице, стекла в двери подъезда были разбиты, и слышно было, как шуршит дождь и простуженно дышит ветер. В телеграмме сообщалось, что его мать при смерти.
  Мать жила в далеком райцентре, откуда он в молодости уехал поступать в институт, да так и не вернулся, лишь изредка осчастливливая родные края кратким визитом. Ехать нужно было сначала поездом, а потом автобусом по ужасной разбитой дороге, и занимал этот путь двое суток. Двое суток по ноябрьской непогоде.
  Все это было очень некстати, потому что в красном зале самого престижного в городе ресторана намечался банкет по случаю юбилея очень-очень уважаемого человека, и приглашение на банкет получили не все горожане, а только избранные, пользовавшиеся расположением этого очень-очень уважаемого человека.
  Он уважал этого человека, и этот человек тоже питал к нему приязнь. Поэтому он оставил газеты и телеграмму в почтовом ящике и заспешил под дождем ночевать к труженице общепита.
  Для верности он провел у нее три ночи, сославшись на неотложный ремонт в квартире из-за аварии парового отопления. Труженица потчевала его сказочными яствами, но у него почему-то почти пропал аппетит и душа принимала только рижский бальзам.
  Банкет успешно состоялся, и через два дня он вернулся в свою квартиру и вынул из ящика скопившиеся газеты и ту телеграмму. Он еще не успел снять пальто, когда в дверь позвонили. Соседка вручила ему еще одну телеграмму, оставленную почтальоншей. Телеграмма сообщала о дне похорон.
  Весь вечер он пил, сидя у окна и вглядываясь в осеннюю темноту. Потом пошел к соседке и попросил взаймы еще бутылку водки. Соседка понимающе покивала, и он забрал бутылку. Походил по комнате, лег в ботинках на диван и уставился в потолок.
  ...Когда он очнулся, часы на стене показывали начало третьего. В комнате стоял тяжелый запах табачного дыма, люстра во всю мощь своих шести ламп заливала светом стол со стаканом, пустыми бутылками и переполненной пепельницей. Он сполз с дивана, снял ботинки и понес в полутемную прихожую. Швырнул под вешалку и посмотрел в большое настенное зеркало. Человек в сером пальто и надвинутой на глаза шляпе погрозил ему пальцем из зазеркального полумрака.
  - Убирайся, не твое собачье дело! - просипел он, подался к зеркалу и увидел в нем свое помятое перекошенное лицо с пустыми глазами.
  Утро он встретил у окна. Утро было отвратительным и безнадежным. Когда из туманной мглы стали проступать деревья, он увидел внизу, на тротуаре, знакомую фигуру. Человек в сером пальто поманил его рукой.
  Он вздохнул, выудил из пепельницы окурок побольше и с минуту курил, расхаживая по комнате. Потом вышел из квартиры и начал очень медленно спускаться по лестнице.
  Улицы были грязными и сонными, редкие прохожие осторожно пробирались между лужами. Уныло дребезжали трамваи, воспаленными глазами мигали спросонья светофоры, из подвалов тянуло гнилью. Он покорно брел за человеком в сером пальто, забираясь все дальше в кривые переулки.
  Сараи. Помойка. Тихий подъезд. Вслед за человеком в сером пальто он поднялся на четвертый этаж и увидел приоткрытую дверь. За дверью была пустая комната с выцветшими обоями и присохшими к полу собачьими экскрементами. Человек куда-то исчез.
  Он вошел, прикрыл за собой дверь и осмотрел комнату. Подошел к окну и сел на пол, обхватив руками колени. Потом снял шляпу, поднял воротник пальто и спрятал руки в карманы.
  Комната была ему знакома.
  Перекошенная дверь тихо скрипнула, и человек в сером пальто остановился на пороге. Взгляды их встретились, и он, наконец, разглядел лицо человека.
  - Чего ты хочешь? - вяло прошептал он и медленно встал.
  Человек ничего не ответил.
  - Хорошо, хорошо, - бормотал он, шаря руками по оконному переплету. - Согласен...
  Окно распахнулось - и полезла, полезла в комнату сырость, пропитанная вонью помойки. Он отпрянул от окна и крикнул, с ненавистью глядя на неподвижную серую фигуру:
  - Не хочу! Слышишь? Не хочу!..
  Человек в сером пальто сделал шаг вперед.
  - Ладно... Ладно... - У него тряслись губы, он зачем-то поднял с пола шляпу и, смяв, зажал в руке. - Чтоб ты подох!
  Человек в сером пальто грустно усмехнулся и кивнул.
  - Ладно... - Он вцепился в подоконник, посмотрел в безнадежную серость, перевел взгляд на тротуар, где валялась грязная безголовая кукла. - О, господи!..
  Шаги за спиной приближались. Тощая собака вытащила морду из помоечных отбросов, закатила подернутые бельмами глаза к небесной серости, придавившей город к земле, - и завыла. Вой глох в сыром осеннем воздухе.
  В комнате было пусто. Шуршали крысы. Где-то в глубине дома голос радиодиктора бодро вещал о последних событиях.
  1989
  
  Сборник "Украинская мистическая фантастика - 2006". Харьков, "Фолио", 2006.
  Альманах "Полдень. XXI век". Санкт-Петербург, июнь 2010.
  Журнал "Edita", N 1(59), Гельзенкирхен (Германия), 2015.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"