Он мчался сквозь пространство - неосязаемое нечто, единственное, что осталось после взрыва, уничтожившего не только корабль, но и всю команду.
Калейдоскоп звезд в черной бесконечности то и дело менял форму, подчеркивая невероятное, не сравнимое даже со скоростью света, движение, в которое он волей судьбы оказался вовлечен. Он перемещался, мимолетно удивляясь самой способности осознавать собственное существование в виде столь непостижимой малости. Бесконечность увлекала, не оставляя ни единого шанса.
Вдруг неизвестная неодолимая сила вмешалась в движение, замедлив этот полет без смысла и цели. Словно некий исполин одним взмахом бейсбольной биты отправил его прямиком в приготовленную неизвестным кэтчером перчатку (кэтчер (Catcher (англ.) - "ловец") - игровая позиция в бейсболе и софтболе, принимает мяч, поданный питчером). Неминуемое столкновение было бы сокрушительным для любого, обладающего хоть какой-то массой, но в его нынешнем состоянии это не имело никакого значения.
В любом случае это было хоть какое-то изменение.
Движение закончилось.
Теперь его окружала темнота, но не одиночество - в ней явно ощущалось чье-то присутствие. Здесь и был тот неизвестный, изменивший траекторию бесконечного полета Еана.
Еан...
Он задумался, и воспоминания послушно выстроились в надлежащей последовательности: он - лорд Еан рю дэ Гилет, младший сын Верховного лорда Беора рю дэ Гилета и леди Теоры рю дэ Гилет, правителей звездной системы Алеот Астар.
"Мама... Она опечалится, - прилетела нежданная мысль. - Стоп (привычка к дисциплине в том числе на ментальном уровне в роду рю дэ Гилетов воспитывалась с детства), - это только одна из будущих вероятностей. Вероятно, ее можно предотвратить".
И Еан направил внимание на того, кто был здесь и сейчас вместе с ним.
Темнота оказалась телом, по странной причине не способным к полноценной жизнедеятельности, судя по различным трубочкам и проводам, снабжавшим его кислородом и питанием. "Ага, кислородно-углеродная конструкция". Еан обрадовался факту как старому знакомому. Впрочем, так и было - его собственное тело имело такой же механизм жизнедеятельности. "Если это тело вообще существует", - снова мелькнула непрошеная мысль, и Еан, по привычке прогнав ее, пообещал сам себе серьезно заняться ментальной дисциплиной немедленно, как только уладит эту проблему. Проблемой следовало считать тот факт, что в настоящий момент он, судя по восприятиям, был начисто лишен собственного привычного тела и находился от него на бог знает каком расстоянии в этом, подключенном к приборам и принадлежавшем другому существу.
Кстати, о существе.
Еан огляделся. Да вот же оно! Он не сразу распознал незнакомца, ибо тот вел себя очень странно. По всей видимости, он то ли был без сознания, то ли никак не мог решиться на какую-то определенность, но выглядело это так, словно он желает покинуть это прикованное к аппаратам тело, но не отваживается. Преисполнившись сострадания к несчастному, Еан, позабыв, что он сам, возможно, находится в куда худшем положении, решился на ментальное вмешательство.
- Ты кто?
Вопрос, похоже, вызвал еще большее замешательство, и Еану пришлось повторить:
- Ты кто?
- Я Стефан, - на секунду замешкавшись, ответило существо.
- Расскажи о себе, - попросил Еан. - Ты не словами говори, ты думай - я пойму.
Незнакомец явно обрадовался, что он не один. Он перестал метаться и слегка
раздвинул границы своего пространства, где, как в калейдоскопе, переливались
картинки жизни. Еан внимательно смотрел на жизнь Стефана Шумахера.
Скорость была его призванием. Скорость, реакция и расчет.
Маленькому Стефану не составляло никакого труда рассчитать траекторию летящего мяча или бегущего соперника и успеть занять наилучшую позицию для выигрыша. Возможно, он не был самым сильным - перед Еаном пробежал ряд картинок, где Стефану явно досталось от более старших соперников, но в скорости и расчете ему не было равных. "Так вот как ему удалось поймать меня, - почти усмехнулся Еан своей догадке. - Парень мог бы быть звездой бейсбола".
Но Стефан оказался гонщиком.
Еану едва удалось сохранить невозмутимость, оказавшись лицом к лицу с воспоминанием: тонированное стекло шлема, змеящаяся перед ним линия трассы, обитой для безопасности старыми шинами, сливающимися в темные полосы на периферии бокового зрения, нос болида - вишневого цвета торпеда, подчиняющая свою траекторию малейшему движению руля, управляемого уверенной рукой в черно-серой перчатке, грозный рокот форсированного двигателя, к которому на поворотах примешивается оглушительный визг покрышек по асфальту, запах горелой резины, приносимой в жертву гонке, и этот бурлящий поток адреналина в крови, пьянящий и в то же время обостряющий до невероятности все до единого чувства...
Перед Еаном разворачивалась гонка.
Монитор над кроватью зафиксировал изменения сердечного ритма и отреагировал тихим писком. Над дверью палаты зажглась сигнальная лампа, и дежурная медсестра, привлеченная сигналом, заглянула в палату. Тело, погруженное в кому, продолжало неподвижно лежать на кровати. Только пульс пациента чуть ускорился.
На всякий случай проверив приборы и довернув регулятор на капельнице, сестра сделала соответствующую отметку на карте, предусмотрительно размещенной в изножье кровати. "Стефан Шумахер, 24 года, - прочитала она. - Такой молодой, - покачала головой в белой форменной шапочке. - Так жаль".
Она хорошо знала свою работу, но как же обидно дежурить по ночам рядом с тем, кто вряд ли в состоянии даже когда-нибудь прийти в себя, не то что выздороветь. "Уж лучше разрешили бы эвтаназию для безнадежных больных", - поймал ее мысль Еан. Но вмешиваться, к счастью, - он не был уверен, что в теперешнем состоянии смог бы предотвратить беду, - не пришлось.
Убедившись, что профессиональная помощь не требуется, сестра покинула палату.
Пульс продолжал уверенно биться.
То ли устав от непривычного способа беседы, то ли под влиянием увеличившейся дозы лекарств, но Стефан уснул. Разумеется, трудно назвать сном состояние, в котором тело пребывает в коме, а разум - в бессознательности. Но это было гораздо лучше, чем то, предыдущее состояние, когда дух собирался покинуть тело.
И во всяком случае, это давало Еану передышку и возможность обдумать ситуацию.
Итак, он - Еан. Что еще подскажет ему тренированная память?
Он постарался вернуться в момент катастрофы.
Да, так и есть, корабль шоргов вынырнул неизвестно откуда. "Как они умудрились остаться незамеченными для систем слежения корабля? Надо будет дать подробный отчет корабелам", - мелькнула параллельная мысль. Тем более что ни с чем подобным за свою относительно короткую жизнь он не сталкивался. Да, пожалуй, и не только он. Шорги, по всей видимости, совершили прорыв в технологии, создав не только возможность оставаться незаметным, но и умудрились вскрыть обшивку, способную противостоять метеоритной атаке, впустив внутрь едва ли не дюжину шорговских киборгов, вооруженных тончайшей сетью, в которую и оказался захвачен Еан. Несмотря на попытки команды отбить атаку, шоркиборги жертвовали собой, подчиняясь единственной цели - захватить пленника живым. Впрочем, иначе как о живом Еане и речи быть не могло. Не зря же к их родовому имени рю Гилет добавлена частица "дэ", означавшая фундаментальнейшее качество, присущее всему роду рю Гилет: бессмертие. Нет, разумеется, речь ни в коем случае не могла идти о вечном бессмертии - это было бы худшим из возможных проклятий. То была система регенерации, позволяющая быть "неубиваемым" почти тысячу, а то и больше лет.
Каким-то образом много поколений назад рю Гилеты приобрели это врожденное качество: без согласия самого хозяина никакая внешняя сила не могла уничтожить тело. Правда, неизвестно, регенерировало бы оно, если развеять его на атомы, до сих пор такого не случалось, но за тысячелетия неубиваемости род рю дэ Гилетов смог не просто сохраниться, но и занять главенствующее положение сперва на родной планете, а позже - в звездной системе Алеот Астар, превратив ее из раздираемой междуусобными войнами части галактики в процветающую монархию.
Вероятно, поэтому шорги так стремились захватить тело, запоздало сообразил Еан. Возможно, они хотели получить пленника или просто боялись, что если развеют Еана на молекулы, то регенерирует каждая из них. "Трудновато им пришлось бы с таким количеством рю дэ Гилетов", - усмехнулся Еан про себя. Но как бы там ни было, понять шоргов было не просто затруднительно, но практически невозможно. А потому этот вопрос Еан отставил в сторону как риторический и продолжил размышлять.
Будучи захваченным в ловушку, он еще видел схватку между солдатами корабля и шоркиборгами. Затем его, спеленутого паутиной, оказавшейся вполне надежной защитой от космических лучей, доставили на вражеский корабль, и тот немедленно начал движение. Последним, что Еан видел глазами тела, был взрыв, уничтоживший его собственный корабль вместе с командой. Потеря оказалась столь невыносимой, что он, от отчаяния утратив контроль над собой, покинул тело, и его отбросило от корабля в бесконечный полет, приведший его к Стефану, спящему в прикованном к кровати телу.
Кстати, о теле...
Еан решил еще раз более внимательно обследовать эту теперь уже их общую со Стефаном территорию. Начав с ближайших мест, он методично осмотрел все, мысленно создавая схему жизнедеятельности. Завершив изучение, он постарался воспроизвести все в целом и сравнить с конструкцией тел алеотов - родной расы. Оказалось, что тело Стефана не просто углеродно-кислородное, но и гуманоидное. Более того, оно было если не совсем, то почти таким же, как алеотские. Еан обрадовался и послал мысленную благодарность старому рю Марану, в свое время потратившему немало сил, чтобы вдолбить неусидчивому ученику основные данные о жизнедеятельности гуманоидных организмов. Настала пора заняться ревизией повреждений.
Следовало быть очень аккуратным, чтобы не пропустить разрушения, замаскированного работой медицинских приборов. Собрав все свое внимание, он вновь направил его на тело, фиксируя травмированные области. Их оказалось немало. Складывалось впечатление, что на Стефана обрушилось что-то невероятно тяжелое и бесформенное, смявшее ткани, как бумагу, и раздробившее множество костей.
Однако, несмотря на удручающую картину, с этим, кажется, можно было что-то сделать. Наименее пострадавшим, несмотря на смятую грудную клетку и раздробленные ребра, оказалось сердце. Сейчас оно работало с помощью машины, но, в сущности, ничто, за исключением наркоза, не мешало ему выполнять свою функцию самостоятельно. Сильно пострадавшая печень, к счастью, сама по себе имеет свойства к регенерации. Все, что требуется от Еана, - это слегка ускорить процесс. Хуже дело обстояло с позвоночником: два позвонка раздроблены, и один из осколков перекрыл поток жидкостей и сигналов. Остальные кости, даже те, что были раздавлены в крошку, беспокойства не вызывали - немного внимания и правильного ухода, и срастутся как миленькие. В этом Еан был просто уверен.
Ему ли не знать: за свои девяносто восемь лет он регенерировал части собственного тела куда чаще, чем его смертные сверстники. Те, несмотря на тысячелетнюю среднюю продолжительность жизни, бессмертием не обладали и потому гораздо бережнее относились к телу. Что, собственно, и делало Еана победителем в любой схватке: невозможно же всерьез попытаться одержать верх над тем, кто не боится поражения! Кстати, по всей видимости, именно это бесстрашие в совокупности с интеллектом и ментальной дисциплиной и стало одной из основных причин того, что рю дэ Гилеты возглавили империю.
- Посмотрим, как мне удастся справиться с этим телом, - неосторожно громко подумал Еан, разбудив дремавшего Стефана.
- Ты хочешь что-то сделать со мной? - Стефан пробудился и занервничал.
- Конечно! Но не с тобой, а с твоим телом. Ты же не хочешь остаться лежать прикованным к постели.
- А сейчас я прикован?
- Смотри.
Еан развернул мысленную схему разрушений, давая возможность пострадавшему осознать масштаб проблем. Сам, с перекрытыми восприятиями, тот, конечно, сделать этого не мог.
- Нет! - Волна ужаса хлынула на Еана таким мощным потоком, что едва не вынесла его наружу. - Я умру!
- Да погоди ты вопить!
Следовало как можно скорее остановить панику, пока этот парень не сбежал. Несмотря на молодость - что такое девяносто восемь лет в самом-то деле? - Еан знал, что именно паника чаще всего бывает главной причиной смерти.
- Смотри!
Он принялся мысленно наносить на схему план регенерации. Это не было обязательной частью терапии, но помогало переключить внимание на позитив.
- Сначала попробуем восстановить поток через ось тела, растворим осколок в крови. По-любому кальций не пропадет, его остальные кости мигом растащат.
- Ты о позвоночнике? - Стефан послал картинку: какой-то рисунок, выполненный дилетантом, - таким он был двухмерным и плоским.
- Ага, о нем.
- А как же позвонки? - Кажется, Стефан опять был близок к панике.
- Да что ты заладил "позвонки, позвонки"... Их всего-то два поврежденных. Выставим границы и будем наращивать, пока не заполним костной массой. Конечно, время пройдет: неизвестно, как быстро твое тело будет работать. Но в любом случае, начинать же с чего-то надо. Согласен?
Разумеется, ничего, кроме согласия, от Стефана не ожидалось. Но с детства усвоенные нормы поведения требовали получить от пациента добро на вмешательство. Кроме того, это открывало возможность сотрудничества.
- Тебе тоже будет чем заняться. Когда я уберу затор, пойдет поток. Ты внимательно следи за ощущениями и сразу скажи мне. Только не отвлекайся!
Этому приему Еан научился от отца.
Верховный лорд никогда не запрещал детям присутствовать на любых, даже самых важных переговорах. Единственным условием было соблюдение правил общения: не вмешиваться, не перебивать, но отвечать, причем вежливо, если кто-то к ним обратится. Таким образом решалось сразу несколько задач. Во-первых, дети привыкали общаться не только с родителями, воспитателями и сверстниками, но и с совершенно незнакомыми людьми, к тому же разного возраста, пола и даже расы. Во-вторых, их обучение технологии управления дополнялось обширной практикой - где еще найдешь живые примеры для изучения, кроме как на реальных переговорах, таких, например, как дискуссия с бо Утуру ("бо" (кит. 伯) - "военачальник", "правитель области"), управляющим планетной системы Тигардена, славящимся необычайно сварливым характером. Ну и, в-третьих, устанавливались прочные коммуникационные линии между членами правящей династии и подданными любого ранга. Это давало неоспоримые преимущества - ни у кого не возникало даже тени сомнения в правомочности действий Еана, которому, несмотря на юный возраст, отец регулярно давал поручения. И если сыну по какой-то причине казалось трудным выполнить приказ, отец поступал очень просто: он добавлял заданий так, что первый приказ выглядел уже сущей мелочью по сравнению с тем, что еще требовалось сделать. Таким образом достигались сразу две цели: выполнялось больше работы и исчезало любое волнение по поводу собственной неспособности справиться с поручением.
Вот Еан и решил воспользоваться папиной наукой, переключив внимание Стефана со страха на содействие.
Тот, как и ожидалось, внял голосу разума:
- А куда смотреть?
- Не куда, а как. Смотри внутренним зрением туда, где будешь чувствовать изменения. Готов? Тогда приступим.
Еан сосредоточился на ближайшем сломанном позвонке с самым крупным осколком. "Да, с этого и начнем", - решил он. Исследовав желудок, он нашел там достаточно кислоты для растворения. Для защитной оболочки пришлось использовать клетки гематомы, покрывшей весь поврежденный участок. Уже лишенные жизни, они, разумеется, не сотрудничали, и кровяным тельцам пришлось передвигать этот строительный материал, выстраивая надежную защиту. Аккуратно, чтобы не сжечь сосуды, Еан переместил кислоту по кровяным каналам прямиком к поврежденному месту, и она, как и ожидалось, немедленно принялась за работу. Химия оставалась неизменной в любой части вселенной - небольшой, в сущности, осколок стал стремительно уменьшаться.
Еан вывел образовавшийся раствор за защитную стенку и только после этого убрал защиту. Жидкости тела немедленно хлынули в образовавшуюся полость, а нервный канал зафиксировал движение. Стефан застонал, и монитор вновь отметил учащение пульса. Сестра, которой вскоре предстояло смениться, неохотно заменила опустевшую капельницу и сделала отметку в карте. "И чего бьется? Уж остановилось бы, и хлопот меньше", - с досадой подумала она.
Эта мысль повисла в воздухе, требуя как только можно ускорить регенерацию. Еан старался изо всех сил. Еще одна капельница закончилась еще до утреннего обхода.
Дневная медсестра предупредительно открыла перед врачом дверь.
Размер страховки пациента говорил сам за себя, и заведующий отделением отложил административную работу, чтобы лично курировать знаменитого гонщика. Снисходительно наклонив голову, он слушал отчет о состоянии больного. Затем приступил к непосредственному осмотру пациента. Ничего хорошего, разумеется, не ожидалось, но следовало ни на минуту не забывать об установленных в палате реанимации камерах. Они должны зафиксировать безукоризненное выполнение врачебного долга. А потому каждый не покрытый гипсом сантиметр лежащего на кровати тела подвергся тщательному осмотру. Почему-то особенного внимания удостоились пальцы на ногах. Сестра, впервые сопровождавшая главного, с удивлением смотрела, как светило, тщательнейшим образом прощупав их, о чем-то глубокомысленно задумалось. Сама она не видела ничего необычного в этих пальцах. По крайней мере, на ее взгляд, они ничем не отличались от любых других пальцев, виденных ею в этом тяжелом отделении, - но мало ли о чем думает начальство. Она же не умела читать мысли в отличие от Еана, без труда уловившего суть идеи: "Надо бы ногу ампутировать. Во избежание гангрены. Все равно парень не жилец, а так побольше страховки отработаем".
Что такое страховка, Еан не знал, но от идеи ампутации пришел в ужас: "Да что же за медицина на этой планете! Почему они не занимаются регенерацией? Что за варварство!"
На его родине подобное было попросту невозможным. Предварительное решение о подобном вмешательстве принималось на уровне Большого медицинского совета планеты, в чью обязанность входила полная инспекция деятельности врача, обратившегося за подобным разрешением. В случае необоснованной просьбы тот мог навсегда лишиться права работы.
Но даже если совет давал одобрение, право принятия окончательного решения принадлежало только и исключительно владельцу тела: никто не взял бы на себя ответственность за нанесение ущерба чужой собственности.
Еан вспомнил судебное дело с планеты Фермоза. Брачные обычаи тамошних аборигенов приводили к огромному травматизму среди молодежи. Раз в четыре года, в сезон планетарных брачных игр, туда приглашали медиков если не со всей галактики, то с дюжины ближайших планет. Правительство делало все, чтобы сохранить здоровье молодежи, не щадящей себя во имя традиций. В деле фигурировал отказ владельца тела в ампутации поврежденной части правого окончания хвостового отростка, единственная функция которого сводилась к раскрытию хвостового веера, как того требовал брачный обряд. Потеря хвостового отростка никоим образом не сказывалась на жизнедеятельности, однако юноша счел невозможным лишиться этого символа мужественности, предпочтя быструю смерть долгому прозябанию в статусе изгоя. Большой совет обратился в суд против коллеги, допустившего гибель пациента, но проиграл: суд единогласно признал право юноши на распоряжение собственным телом.
Протест, который ощутил Еан, оказался столь силен, что тело на него среагировало и слегка дрогнуло. Врач, не сумевший распознать источник движения, с испугом отдернул руку. С сомнением глянув на пациента и убедившись, что он по-прежнему в коме, а стало быть, шевелиться не может, он решил, что дрожь вызвана вчерашними дружескими посиделками, и решил пока не рисковать. Страховка, конечно, страховкой, но надо быть сумасшедшим, чтобы рисковать своим положением, взявшись с похмелья оперировать.
И он заторопился вон из палаты.
Сестра проводила взглядом удаляющуюся спину светила и принялась за свои прямые обязанности. Что-что, а дело свое она знала.
Прочитав записи ночной смены, она обнаружила, что капельницу ставили дважды за ночь. Это было несколько странным, но, в сущности, безобидным отклонением. К тому же вреда пациенту от этого точно не было - пульс выровнялся, и давление нормализовалось. Решив, что еще одна капельница не повредит, она подключила новый контейнер и вышла.
Когда за ней закрылась дверь, Еан буквально перевел дух. Он до сих пор не мог прийти в себя от пережитого потрясения. Теперь он понимал, чем была вызвана паника, охватившая Стефана: тот, как видно, отлично знал местные традиции. "Нельзя допустить, чтобы это вполне пригодное к жизни молодое тело искалечили, - надо поторапливаться", - решил Еан.
- Как дела?
- А? - Стефан, похоже, так старался выполнить поручение, что даже не заметил, какому риску только что подвергался.
- Как дела? Что происходит?
- Да я даже не знаю... - Он еще раз прислушался и вдруг с удивлением объявил: - Кажется, пальцы на ногах замерзли.
"Еще бы им не замерзнуть, - подумал Еан, - если никто не позаботился их как следует укрыть после осмотра. Ладно, это малое из зол". По-видимому, визит остался незамеченным для его товарища. Он решил промолчать, чтобы не создавать большее расстройство.
- А раньше ты свои ноги чувствовал?
Стефан сосредоточился и вдруг с удивлением констатировал:
- Нет... А может, они раньше не мерзли?
- А мы не знаем. - Еан даже представил себе, как бы он ухмыльнулся, если бы был в собственном теле. - Потому что контакта с ними не было. Вспомни.
- Да, точно! Я их просто не чувствовал... Так тебе удалось? Ты растворил осколок? А я даже не заметил!
"Конечно, ты не заметил. - Еан совершенно не удивился. Судя по всему, на этой планете не работали с телами на молекулярном уровне, и парень попросту не знал, насколько тонким может быть вмешательство. Он, небось, так приготовился терпеть боль, что даже не ощутил локального повышения температуры во время химической реакции.
Ну ладно.
Похоже, промелькнувшая было идея обучить Стефана только что потерпела полное фиаско. Придется справляться самостоятельно.
- Хорошо. Ты согласен, чтобы я начал наращивать новые позвонки?
Формальность требовала подтверждения, и он было тут же получено:
- Конечно!
- Отлично. Тогда мне нужно твое содействие. Мне надо, чтобы ты спал.
Почему-то углеродно-кислородные тела лучше всего восстанавливались во время сна. Только когда владелец тела спал, парасимпатическая нервная система работала на полную мощность. И хотя тело пребывало в коме, то, что сам Стефан бодрствовал, затрудняло процесс. Молодой гонщик, по-видимому, знал или догадывался об этом, ибо согласился почти безропотно.
- А ты не уйдешь?
Еан усмехнулся про себя детской наивности вопроса и поспешил успокоить товарища:
- Не уйду. Пока тебя не починю, не уйду. Спи.
И Стефан послушно заснул.
Монитор тут же отразил изменения в состоянии больного и сообщил об этом легким писком. Сестра, немедленно появившаяся на пороге, впрочем, не нашла ничего внушающего опасения. Она поправила одеяло и вышла.
Еан трудился, как проклятый.
Слишком много переломов, слишком мало кальция. И чего они экономят? Очевидно же, без кальция костям попросту не из чего строиться. Приходилось идти на жертвы, беря стройматериал из здоровых костей. "Вот погоди, - мысленно разговаривал он с телом, - я тебя починю, а потом уже, когда ты на ноги встанешь, столько кальция найдем - будет скелет, как у динозавра".
Тело, впрочем, не спорило. Почувствовав поддержку, оно на своем, животном, уровне изо всех сил старалось сотрудничать, чутко реагируя на помощь.
Утром вновь был обход.
Осмотрев каждый сантиметр, врач изрядно удивился, обнаружив, что пальцы ног, торчащие из-под гипса, не имеют никаких признаков воспаления. Похоже, гангреной тут и не пахло. "А ведь он, пожалуй, выкарабкается, - подумал он. - Ходить, конечно, не будет, но и в коляске люди живут. По крайней мере, можно будет насчитать страховку за реабилитацию". И, одобрительно похлопав по плечу дневную сестру, он покинул палату.
Еан перевел дух. Кажется, резать не будут.
Пока медсестра занималась гигиеническими процедурами, он отважился на контакт. "Кальций, нужен кальций!" - изо всех сил старался он донести идею до головы в форменной шапочке. Сестра еще какое-то время продолжала обтирания, но вдруг в недоумении выпрямилась и заозиралась в поисках то ли бесплотного голоса, то ли кальция. Источник идеи ей обнаружить, конечно, не удалось, а вот кальций оказался в наличии. Несколько неуверенно она принялась прилаживать капельницу.
"И магний!" - вдогонку почти кричал Еан.
Та уже совсем растерянно завертела головой, но выполнила и эту команду. Теперь было из чего строить кости.
Еан никак не мог вспомнить, как именно назывались эти гигантские животные, которых использовали фермеры на одной из небольших планет звездной системы Акаб. Их метаболизм позволял им работать без сна и отдыха в течение всего сезона уборки урожая, перетаскивая огромные контейнеры с местными фруктами - источником доходного экспорта. По окончании сезона животные впадали в продолжительную спячку, просыпаясь только для того, чтобы зачать потомство. Роды и вскармливание детенышей тоже происходили во сне, а к сезону урожая малыши уже могли не просто самостоятельно передвигаться, но и перетаскивать небольшие грузы.
Похоже, Еан основательно устал, раз стал напоминать себе об этой странной разновидности экзотической фауны. Во всяком случае, возможность впасть в небольшую спячку его очень порадовала бы, ибо рутина утомляла. Лучшим отдыхом, конечно, стала бы прогулка, но об этом можно было только мечтать - надзор пока требовался беспрерывный. Поймав себя на глупости, он велел себе выбросить ее из головы немедленно: энергии на расстройство тратится немало, а пользы для дела - шиш. "Нет, вернусь - и сразу к старому рю Дерку. Лучше него специалиста по ментальной дисциплине не найти".
Во всяком случае, он вполне мог бы гордиться результатами своего труда. В одиночку, без всякой помощи ему удалось практически восстановить это тело за относительно короткий срок.
Заведующего отделением интенсивной терапии вырвал из сна телефонный звонок.
- Шумахер вышел из комы! - Голос ночной сестры осип от волнения и звучал как из подземелья. - Вы слышите, доктор? Шумахер очнулся!
Обалдевший спросонья, тот не сразу сообразил, что речь идет не о знаменитом на весь мир гонщике, а о его однофамильце с той же профессией, находящемся сейчас к тому же на собственном особом контроле врача.
- Сейчас буду! - На ходу одевшись и оседлав шею галстуком, он ринулся в гараж.
Спустя полчаса, не встретив по пути ни единой машины, он уже припарковался прямо у входа в приемный покой и сломя голову ринулся к лифтам. Промчавшись со скоростью экспресса по этажу, эскулап с пыхтением ввалился в палату и прищурился от неожиданно яркого света. Когда глаза адаптировались, а дыхание восстановилось, он обнаружил, что еще недавно не подававшее признаков жизни тело внимательно смотрит на него с подушки.
- Здравствуйте, доктор. Я рад, что вы приехали.
Голос звучал хрипло, но так и должно было быть - в конце концов, эти связки не работали почти полторы, а может, и все две недели. К тому же все это время им изрядно мешал зонд, который сестра вытащила, не дождавшись врачебного распоряжения.
"Живой! Невероятно! Ну уж теперь страховщики раскошелятся по полной программе. - Широко улыбаясь, врач приблизился к кровати. - Да я еще и имя себе на этом случае сделаю. Надо будет статью написать".
- Здравствуйте, мой дорогой, с возвращением! А уж как я рад, что вы очнулись, вы и представить себе не можете!
Собственно, в этом не было никакого лукавства. Он действительно был чертовски рад. И неважно, что имелся дополнительный мотив в виде страховки - это только усиливало радость. Повинуясь профессиональному долгу, он попытался приступить к осмотру, но пациент его остановил:
- Погодите, доктор. Можно мне поесть? Я мяса хочу. И чаю сладкого.
- Чаю? Да, конечно, чаю сладкого можно немедленно. - И врач так выразительно посмотрел на ночную сестру, что ее словно ветром сдуло из палаты. - А вот с мясом даже не знаю...
- Но мне очень хочется! Хотя бы курицу...
Взгляд с подушки и интонация голоса были столь красноречивы, что доктор моргнул - именно таким тоном его трехлетняя внучка добивалась от любящего деда всего, чего угодно. Он даже сглотнул, словно почувствовав неодолимое желание пациента поесть нормальной пищи.
- Давайте-ка не будем рисковать. - Здравый смысл все же взял верх над эмоциями. - Я разрешу вам выпить бульон и попрошу, чтобы туда измельчили небольшой кусочек курятины. Такой компромисс вас устроит? А завтра посмотрим - не исключено, что уже и можно будет.
Сестра принесла горячий сладкий чай и принялась поднимать подушки, устраивая больного поудобнее. И пока сестра помогала воскресшему Шумахеру, доктор отправился в свой кабинет, чтобы заказать в ресторане особое блюдо - бульон с кусочками курицы. Надо заметить, что в приступе радости заказ он оплатил со своего личного счета.
Налюбовавшись хорошим аппетитом молодого человека и последовавшим за ночной едой крепким сном, доктор отправился домой, лелея надежду попасть в историю медицины.
Еан наконец-то решился.
По правде говоря, ему давно уже требовалась смена деятельности, да и надо же, в конце концов, сориентироваться, куда он попал. А потому, убедившись, что все идет правильно: Стефан спит, а тело восстанавливается в строгом соответствии с заданной программой, - он решил прогуляться.
Установив на всякий случай метку рядом с госпиталем, чтобы не заплутать возвращаясь, он поднялся над городом и принялся осматриваться. С детства обученный мыслить космическими масштабами, он попытался определиться со звездой, скрытой по ночному времени в тени планеты - на небе виднелся только серебристый серп ночного светила. "Тоже мне проблема, - усмехнулся Еан про себя, поднимаясь и привычно направляя внимание на ближайшие видимые созвездия. - Вот и Кассиопея, и Альфа Центавра... Ну и куда же меня занесло?"
О нет!
В первый момент возникло невероятное искушение сделать вид, что это ошибка, и попробовать определиться с местоположением еще раз. Но уж кто-кто, а он-то точно знал, что никакой ошибки нет и не может быть: его внутренний навигатор работал четко. По какому-то невероятному стечению обстоятельств он оказался именно там, где хотел быть меньше всего. "Как они называют свою планету? - задался он вопросом и немедленно получил его: ноосфера вокруг него хранила все мыслимые названия. - Ага, Земля... Ну что же, пополни свой опыт, узнай и этот мир".
А что еще оставалось делать?
И он спустился ниже, пытаясь уловить, чем и как живут на этой планете ее обитатели.
Исследование оказалось настолько захватывающим, что он почти потерял счет времени. Еще бы - здесь оказалось множество разных рас и народов, образующих связи и отношения, которых хватило бы на несколько планет, а то и созвездий. "Надо же, какой поразительный конгломерат. - Еан не уставал удивляться и восхищаться причудливостью происходящего. - Они до сих пор не сдаются!" Наконец, насмотревшись вдоволь, он вернулся и немедленно обнаружил, что за время его отсутствия Стефан решил взять бразды правления в свои руки.
Никакой ошибки: вполне бодрого пациента куда-то везли прямо на кровати, оборудованной, как оказалось, колесами. Еан решил не суетиться, а тихо понаблюдать. Заодно он быстро пробежался по основным поврежденным участкам тела, отметив, что результат более чем заслуживает одобрения. Не будучи дипломированным врачом, а имея за плечами лишь курс по выживанию, усиленный неистребимым намерением доктора рю Морана вдолбить императорскому наследнику все, что только могло пригодиться тому в долгой тысячелетней жизни, он справился на славу.
Конечно, до полного выздоровления еще необходимы время и тренировки, но основа сложилась прочно. Оба позвонка еще не нарастили достаточный костный слой, но уже обволокли нервный ствол со всех сторон, обеспечив защиту для нервных потоков. Ребра тоже потихоньку срастались. Чуть хуже обстояло дело с трубчатыми костями ног, но через небольшое время и они придут в полный порядок. Что касается печени, то, пока Стефан спал, тело усердно трудилось над ее регенерацией и изрядно преуспело.
В общем, дело шло на лад.
Что, впрочем, вскоре подтвердили и местные врачи. Они, как оказалось, не обучены использовать собственные органы чувств и вынуждены просвечивать тела лучами, сродни космическим, но очень-очень слабыми. Почему-то этот метод назывался рентгеном. Изображения на пленке, судя по наблюдениям, вызвали у местных специалистов огромный ажиотаж. Доктор, который поначалу хотел отрезать ноги, теперь потрясал снимком кости голени и вещал о собственном предвидении целой куче обступивших его людей в белых халатах. Еану очень хотелось припомнить доктору первоначальное намерение, но он решил проявить великодушие. В конце концов, насколько он мог судить, радовался тот совершенно искренне.
После того, как все эти люди вдосталь навосторгались достигнутым успехом, Стефана отвезли обратно в палату, где он, накормленный теперь уже настоящей курицей, снова уснул.
Еан же вновь отправился изучать планету, упоминания о которой на родине не пользовались популярностью. Изучать, сопоставлять и думать.
С утра врач разрешил Стефану принимать гостей, и Еана отвлек громкий возглас "Мама!", которым тот приветствовал вошедшую в комнату даму с выкрашенными в ярко-огненный цвет волосами и стремительно бросившуюся обнимать попавшего в беду ребенка.
"Мама, она и есть мама", - подумал Еан, вспомнив, как маленьким он свалился, не удержавшись в седле, с испугавшегося чего-то зирга, а его собственная мать, совершенно позабыв о статусе первой леди, бежала к нему на помощь. Улыбнувшись про себя, он снова отдалился, чтобы проявить деликатность и не мешать Стефану наслаждаться материнским вниманием.
Возвращение оказалось омрачено ощущением мрачной безнадежности: посторонних в палате не было, но пациент изменился до неузнаваемости. Внешних изменений не заметил бы ни один посторонний человек, но Еан-то посторонним в настоящий момент точно не был. Пожалуй, никто в целом мире не знал сейчас Стефана лучше, чем он. Ну, за исключением, конечно, самого Стефана. А тот был не похож сам на себя. Еще утром излучавший радость, сейчас его новый друг впал в оцепенение, полностью закрывшись от любого контакта с окружением.
- Как дела? - Еан мог поклясться, что вопрос услышан, однако ответа не последовало.
"Ну что же, не впервой", - вздохнул он, вспоминая, как долго тренировали его в Центре подготовки капитанов именно по части улаживания всевозможных эмоциональных срывов в команде. Как бы ни готовили каждого члена команды, как бы ни проверяли на психическую устойчивость, алеоты, да и не только они - то же самое можно было сказать почти о любой расе галактики, - оставались подверженными эмоциям. И в условиях дальнего космоса, когда помощи извне ждать не приходится, для сохранения работоспособности всей группы капитан должен уметь справляться с подобными расстройствами собственными силами. От всякого рода химических препаратов пришлось отказаться еще несколько тысячелетий назад: оказалось, что лекарства хоть и блокировали негативные эмоции, но превращали дееспособного члена команды в обузу. А потому одним из обязательных требований к капитану являлось умение улаживать расстройства на ментальном уровне.
"Ну вот, поздравляю, - обратился он сам к себе. - Хоть ты пока лишен собственного тела и команда у тебя всего из одного человека - ты снова капитан. Давай, принимайся за дело!"
И он взялся за работу.
Стефан, конечно, не подозревал, с каким специалистом имеет дело, и упорство, с которым он пытался спрятаться от проблемы, выглядело детской попыткой, справиться с ней не составляло большого труда. Вскоре Еан с удовлетворением наблюдал, как оцепенение сменилось бурно хлынувшими слезами.
Поток рыданий потихоньку иссяк, и наконец в поле видимости появилась причина расстройства: перед мысленным взором обоих пошли образы, которые память Стефана выдавала с невероятной быстротой. В каждой картинке, в каждом эпизоде присутствовало одно и то же лицо.
Чувства эстетики Еану более чем хватило, чтобы определить: перед ним - настоящая красавица. Уж очень гармонично сочетались между собой все детали ее высокого стройного тела, начиная с удлиненного лица с небольшими, но выразительными скулами, обрамленного свободно падающими на плечи прямыми почти белыми волосами - до длинных, совершенной формы конечностей, обеспечивающих струящуюся пластику движения. Глаза - большие, пронзительно голубого цвета - смотрели прямо, очевидно свидетельствуя о наличии характера.
По всей видимости, расстройство Стефана вызвало нечто, связанное с этой красавицей. Судя по содержанию картинок, их с девушкой связывали более чем нежные отношения, и Еану не пришлось ломать голову в догадках. "Надо же - ломать голову", - усмехнулся он, удивляясь столь явному несоответствию его нынешнего положения с устойчивой фразой, вылезшей так некстати. С другой стороны, ни разу ему не доводилось слышать, чтобы хоть кто-нибудь оказывался в его положении, а потому, вероятно, во всех остальных случаях у того, кто ломал голову, эта самая голова, по крайней мере, была.
Итак, Николь являлась, по меньшей мере, сексуальным партнером Стефана и играла в его жизни очень большую роль. Так что же такое случилось, чтобы парень настолько потерял контроль над собственными чувствами?
Разгадка оказалась банальной до невозможности. "Неужели в каждой цивилизации обязательно повторять одни и те же ошибки", - мелькнуло непрошеное сравнение. В одной из картинок всплыло письмо, которое красотка, по-видимому, не отважившись прийти лично, а возможно, просто не желая тратить время, передала возлюбленному ("Да нет же, бывшему возлюбленному", - поправил себя Еан) с его матерью.
Стефан - а вместе с ним и Еан - вновь перечитывали короткое послание:
"Дорогой Стефан.
Мне очень жаль, что с тобой случилась такая неприятность.
Ты, конечно, герой, но ты же сам понимаешь, что в своем теперешнем состоянии никак не можешь быть мне полезен.
Я не думаю, что есть смысл продолжать наши отношения.
Фрау Амалия сказала, что ты в коме и неизвестно, очнешься ли.
На тот случай, если ты очнешься, я передала с ней письмо.
Надеюсь, ты не слишком расстроился. В конце концов, если ты все же придешь в себя, тебе все равно придется привыкать к новому образу жизни.
Удачи.
Николь".
Еан считал себя достаточно закаленным в области взаимоотношений с противоположным полом, но даже его захлестнула волна отвращения к цинизму, сквозившему в каждой строчке: "Надо же - неприятность! Да если бы не мое вмешательство, парень до конца жизни оставался бы прикованным к постели. И это она называет неприятностью!"
Пожалуй, Стефану было от чего впасть в отчаяние.
С другой стороны...
- С другой стороны... - Еан решил брать быка за рога. - С другой стороны, она ведь не знает, что ты очнулся.
- Знает. Мама ей сказала.
- И что?
- И ничего. Она сказала, что все уже для себя решила и не хочет подавать ложных надежд.
- Понятно. А ты? Ты чего хочешь?
- А что, ты можешь ее вернуть?
В голосе Стефана явственно прозвучал сарказм, и это было хорошо.
- Вопрос не в том, что я могу, а что - нет, а в том, чего хочешь ты. Что ты сам для себя считаешь правильным? Возможно, она изменит мнение, когда узнает, что уже через пару недель ты и думать позабудешь о переломанных костях. - Еан не стал добавлять, что впереди долгий период восстановительных тренировок.
- И что? Что это изменит? Я имею в виду, - Стефан решил внести уточнение, - что отношения двоих - это вопрос доверия, а не каких-то там костей. Даже если она передумает и вернется, как я смогу ей верить?!
Возразить на это было нечего.
Собственно, Еан прекрасно понимал, что Стефан прав, и несказанно обрадовался, что тот сам пришел к единственно правильному решению. К тому же такое состояние дел очень устраивало самого Еана. В конце концов, у него-то тоже есть свои планы, и никакая Николь туда вовсе не входит.
- Так ты будешь сообщать ей о своем выздоровлении?
- Нет! - Ответ был произнесен вслух и прозвучал более чем категорично. - Нет! Предателей не прощаем.
В памяти Стефана тут же вспыхнуло воспоминание, давнее, еще совсем детское, и Еан увидел нескладного мальчишку, чье лицо густо усыпали рыжие точки, почему-то особенно плотно облюбовавшие нос, а волосы - тоже рыжие - торчали в разные стороны забавными вихрами. Несмотря на невысокий, почти на полголовы ниже Стефана, рост, он покровительственно держал руку, белую кожу которой тоже густо покрывали веснушки, на плече друга. "Предателей прощать нельзя, понимаешь?!"
- Кто это?
- Это Рыжий Бруно. - Похоже, это воспоминание доставило Стефану удовольствие. - Мы с ним с детства не разлей вода.
- А по какому поводу вы предателей обсуждали? - Еану и впрямь стало любопытно.
- Да так, пришлось....
Уклончивый ответ говорил сам за себя.
- Предатель, он и есть предатель. Предателей не прощают.
Последняя фраза, по-видимому, снова напомнила Стефану о Николь, и он с тревогой спросил:
- Как думаешь, справлюсь?
- А до сих пор справлялся?
- Ну да, справлялся! И сейчас справлюсь. - Похоже, Стефан всерьез решил выкинуть бессердечную красавицу из своей жизни. И, считая вопрос исчерпанным, умолк.
Еан тоже сохранял молчание. Еще в детстве он раз и навсегда усвоил: все, кроме полной тишины вокруг получившего травму, будь она физической или моральной, является не просто лишним, но почти убийственным. Как говорил старый Дерк: "Представь, что из желания пожалеть кто-то пытается погладить открытую рану друга. Побуждение доброе - но приятно ли раненому или причинит ему нестерпимую боль? Такую же, если не большую, боль причинят и слова, пусть и сказанные из лучших побуждений. Ибо они царапают и бередят душевную рану не хуже звериного когтя, разрывающего плоть. Нет лучшей мази для заживления душевных ран, чем тишина".
Стефан погрузился в задумчивую угрюмость. Он мало ел, но, к счастью, много спал, тем самым вызывая тревогу у персонала клиники и лишая близких возможности выражать соболезнования. Ничего мудрее нельзя было и придумать.
Оставалось только ждать, когда затянется душевная рана.
К счастью, в отличие от переломов и травм, дурное настроение отлично залечивается таким препаратом, как дружба. Поэтому Еан несказанно обрадовался, обнаружив наутро, что в палату сквозь кордон из медсестры и санитарки прорывается небольшого роста паренек с огненно-рыжей всклокоченной шевелюрой. Человек повернулся, и, да - ошибка исключалась, он видел перед собой того самого веснушчатого Бруно, о котором говорил Стефан. Невысокий субтильный очкарик, украшенный густо усеявшими нос и щеки веснушками, тем не менее умудрился покорить обаянием обеих барышень, ибо они смеясь удалились, беспрепятственно его пропустив.
- Привет, бомбила! И долго собираешься прохлаждаться? Что я, один, по-твоему, буду дамам ручки целовать?
Поток позитива, идущий от рыжего, едва не сносил с ног. "О, это то, что надо", - обрадовался Еан и, затаив дыхание, приготовился слушать.
- Привет, Рыжий! Долговато ты что-то добирался.
- Ага, долговато! К тебе даже мать родную не пускали, не то что всяких рыжих!
- Это она сказала, что ко мне можно?
- Ну да! Я же с ней каждый день перезванивался. Агнешка уже ревновать начала. Женщины - одно слово. - Парень улыбнулся, широко разведя в стороны руки.
- Так долго еще ты тут?
- Вообще-то долго. У меня позвонки пока еще сломаны.
- Да ладно! Врачи говорят, ты тут волшебным образом поправляешься, - типа, они сами понять не могут, как это делается. Но, я так понимаю, они просто тебя не знают - ты же у нас супермен, всегда добиваешься, чего хочешь. Николь-то приехала уже?
- Нет, не приехала. И не приедет. - Стефан протянул письмо, так и оставленное на прикроватном столике. - Вот, читай.
- Ну сука она! - Рыжий парень не церемонился в выражениях. - И что? Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Он, похоже, вполне мог прямо сейчас ломануться - то ли чтобы привезти эту самую Николь, то ли отправиться и высказать ей все, что подобало случаю. Этот парень нравился Еану все больше и больше.
- Я хочу, чтобы ты ничего с ней не делал. Пусть живет как хочет. Мне предатель ни к чему.
- Ага, понял... - Очкарику, похоже, не требовались дополнительные объяснения. - Кстати, - без всякого перехода продолжил он, - Руди тоже к тебе собирается. Говорит, при первой возможности примчится. Хотя, ты же знаешь, его возможности, в отличие от нас, свободных художников, резко ограничиваются расписанием. Но, по крайней мере, привет он тебе точно передавал.
- Отлично. Я тоже соскучился.
Больной на кровати наконец-то ожил настолько, что смог протянуть руку гостю, немедленно схватившемуся за нее обеими жилистыми лапами.
- Ну не может быть! Ты наконец-то вспомнил хорошие манеры!
- Кстати, о хороших манерах... - Стефан выглядел смущенным. - За маму спасибо. Неудобно вышло, мы и не поговорили толком. Как она?
- Да нормально она. Или ты думаешь, мы хоть на минуту сомневались, что ты выберешься? Размечтался! Ну, конечно, мы с Агнешкой старались, чтобы она не слишком скучала. Хотя как по мне, то пожить недельку-другую без тебя - уже подарок. Ничего, небось, справится. Сам знаешь, муттер у тебя - всем фору даст.
- Знаю, конечно. А как Агнешка?
- О, Агнешка, похоже, перешла в новую фазу - из куколки в бабочку. Во всяком случае, что-то похожее на крылья уже торчит.
- В смысле?
- У Агнешки выставка в Мельбурне, прикинь! В Brunswick Street Gallery. - Он явно гордился женой. - Завтра уже вылетаем.
- Так тебе же добираться еще. - Стефан, видимо, не на шутку встревожился.
- Ну, я, конечно, не такой бомбила, как ты, но доберусь. - От жизнерадостности рыжего, казалось, можно было прикуривать. - В конце концов, солнце еще высоко, да мне не до Мельбурна махать, а всего лишь до дому - каких-то километров шестьсот, не больше. Давай выздоравливай. Мы вернемся - и сразу к тебе.
- Тогда отправляйся. И Агнешке привет.
Рыжий, сверкнув напоследок очками и белозубой улыбкой, удалился. Но хорошее настроение, которое он принес, все-таки осталось.
Сохранилось оно и наутро.
Человек на кровати завозился, просыпаясь, сладко, по-детски потянулся во весь рост и, словно не было этого огромного перерыва, произнес: