- Ника, ты какая-то грустная сегодня, устала? - прижалась к подруге Татьяна. - Я смотрела на тебя весь вечер, мы, наверное, тебя замучили.
- Что ты, Татьянка, я очень рада. Прежде мы встречались часто, а теперь в кои-то веки всех вас заманишь и соберешь... Я рада, что и Иринка твоя с нами - значит, не состарились еще, если молодежь тянется... Знаешь, сегодня сосед что-то разоткровенничался, сказал, что помнит, какая я была красивая, стройная, когда вышла замуж и как он завидовал моему мужу. От тебя, сказал он, веяло такой нежностью и невинностью, что кровь бросалась в голову...
- Так что же ты расстроилась?
- О вселенской несправедливости рассуждаю. Знаешь, сколько мне в последнее время знакомых говорили - мой брат считает тебя самой краивой и умной, мужики, с которыми когда-то в одну школу ходили, признаются: всю жизнь о тебе мечтали, чтоб хоть на одно свидание пришла... А я, такая красивая, умная, недоступная, всю жизнь, не считая кратких неудавшихся попыток, просидела в гордом одиночестве... Не встретила принца, а простых смертных нам не надо...
-О чем это вы шепчетесь, девчонки, без меня? - подошла к подругам Надя. - И что случилось?
-Вспоминаем молодость, Надюша...
-Помню, помню! Не подходи ко мне - из этих слов был соткан весь твой образ, так и веяло силой, независимостью. Я справлюсь со всем сама! Голова высоко поднята, даже если всю ночь проплакала... - Надя обняла Нику. - А помнишь, как мы одевались! Юбки обтягивали бедра, если разрез - то до бесокнечности. Удивительно, как не равались пуговицы на груди - блузки в облипку. Широченный пояс на талии...
- Наверное, страшно было стареть в одиночестве, - сквозь слезы рассмеялась Ника. - Пусть хоть прохожие увидят, как мы красивы! Вот, наверное, и провоцировали на разговоры. Что только не говорили за моей спиной!
- Так то завистники!
- Представляешь, недавно подруга детства сказала моей дочери: "Мать твоя наденет короткую юбку и плывет, а я что виновата, что у меня ноги кривые?" И не она одна завидовала. Представляешь, ты идешь, а тебе вслед проклятия, завистливые взгляды... Ладно, девчонки, хватит грустить, давайте чай пить, а то торт испортится...
Надя посмотрела на часы:
-Ой, мы так и на последнюю электричку опоздаем. Не заметили, как прошло десять часов, так хорошо у тебя, спокойно, душа отдыхает.
- В чем же дело? Давайте чаще встречаться.
Надя всплеснула руками:
- До чего же я глупая, опять забыла. Еще в день твоего рождения хотела сказать, да забыла.
Девчонки засмеялись:
-Надежда, что сказать-то, а то опять забудешь.
- Я была у Евгении Гавриловне, так она у меня спросила: "Ника вышла замуж?". Я говорю "Нет". - "Странно, - сказала она. - Мужчина ходит рядом, а она его не видит.
-Сама спросила обо мне?- удивилась Ника. - Я не была у нее два года...
- Ты не сказала главного, Надюха, что надо делать, чтоб жених проявился, - хором закричали девчонки.
-Ник, я забыла, написала на бумажке и забыла ее взять с собой, но я тебе сегодня же позвоню.
Ника была сильно озадачена. Сначала Евгения сказала, что она одинока потому, что нет достойного ее мужчины, через полгода заявила, что все равно муж будет, она это чувствует. Но Ника не поверила, решила, что Женя проводи психотерапию, чтоб не огорчалась и не давили комплексы. А теперь ведунья сама вспомнила о ней через два года. Что бы все это значило?
В глубине души, конечно, Ника обрадовалась. Не то чтоб уж очень хотелось замуж, нет, муж, по большому счету будет ей в тягость - привыкла жить одна. Но обида не отпускала - у всех есть, а у меня? Тем более что двадцать лет назад одна гадалка сказала, что не скоро, но выйдет замуж. И муж будет очень ее жалеть. Тогда Ника возмутилась: "Что? Не любить, а жалеть, я что убогая, что ли?". Сейчас, когда прошли годы, она по-другому воспринимала смысл этих слов, но сама проблема замужества не была уже столько актуальной.
Проводив гостей, Ника села на диван и заплакала. Господи! С пятнадцати до пятидесяти она ждала его. В детских мечтах он воплощал собой иную жизнь. Это было освобождение от дома, в котором не было любви. Это была мечта о нежности, ласке, понимании. Он будет обо мне заботиться, гладить по голове и говорить ласковые слова. Она закрывала глаза и представляла, как он, такой необычный, загадочный, подойдет к ней и скажет, что мечтал о ней всю жизнь. И они будут целоваться, бесконечно долго целоваться, "и не в жарких мечтах, наяву", - писала она в своих юношеских стихах. Потом, когда позврослела, к поцелуям стали прибавляться ласки более откровенные. Всю жизнь одни и те же мечты - и после разочарований, и после обманов. Она верила: он придет. И когда по пять лет ждала его в городом одиночестве, отвергая ухаживания тех, кто не соответствовал созданному образу и жаждал известного кратковременного общения - без всяких обязательств. Верила, он, единственный, оценит ее ожидание... И будут посрамлены те, кто не верил, что она ждет его, ей одной уготованного, и говорили гадости за ее спиной.
А может быть, все-таки гадалка права? Разве плохо быть рядом с человеком, который тебя понимает, заботится о тебе? Приходить не в пустую комнату, не брать на себя решение всех задач. Неплохо!
На следующий день позвонила Надя.
-Я нашла записку - тебе надо раз в две недели заказывать мобелен о здравии твоему любимому святому. В течение полугода. Так что летом приглашай на свадьбу.
-Ты, сваха, уже приглашена. Спасибо за известие.
Что-то, а распалить воображение для Ники - пустяковое дело. Она уже видела рядом с собой того, кого от нее прятали всю жизнь - умного, порядочного, доброго, успешного. Потому что другого она просто не смогла бы полюбить. Уж она-то это точно знает. Пробовала обмануть судьбу.
- Все, завтра пойду в церковь, - решила она. - Найду время, успею. А послезавтра - воскресение. Первый мобелен будет отслужен.
Она вспомнила, как в течение четырех лет по два-три раза ходила в храм, заказывая молебны, ставя свечи святым угодникам, когда лечила внука. Ни разу не пропустила. А здесь всего-то полгода, двенадцать раз.
Наступившие рождественские каникулы Ника решила провести с пользой для души. Ходила подряд на пять служб - и утренних, и вечерних. В канун Рождества на утреню с ней пошли дети. Служба шла еще в старом храме - народу набилось, что шага в сторону не ступишь. Было душно, и дверь постоянно открывали. Ника стояла за внуком как раз против открытой двери. Она не боялась сквозняков, но волну ледяного целенаправленного холода отчетливо ощущала на своей пояснице и правой ноге. Отворачивалась, съеживалась, но в сторону не пыталась отойти - впереди стоял внук в одной тонкой рубашке, и она его прикрывала собой. А когда от боли перестала спать по ночам - застуженные нервы болят нестерпимо, сказала себе: думай. Это неспроста.
И совесть откуда-то издалека ее духовного я тихонько спросила: не стыдно? Ника покраснела. Очень.
Господи, как же легко свести тебя с пути истинного! Год назад и батюшке своему в церкви каялась, и на Соловки отцу Герману, перед которым преклоняешься, писала, чтоб снять тяжесть с души, рассказывала, как в отчаянии, что медицина не в состоянии помочь, лечила внука у целительницы. И как плакала, когда прочитала ответ отца Германа - оставь его на промысел Божий, Господь сам знает, кого и как лечить.
И вот теперь ты готова душу свою бессмертную променять на мужа?
Ника подошла к образу Спасителя.
-Прости меня, Господи! Я только один раз попрошу Николая Угодника. Если он захочет - он покажет мне суженого. А если нет - воля твоя. Не я ли просила тебя, когда болела дочка, когда она связалась с компанией легкомысленных девчонок, когда плакала всю беременность из-за придирок мужа, когда малыш болел столько лет, разве не я просила тебя, Господи, и твою Пречистую Мать, чтобы забрали у меня и мужей, и любовников, и богатство, только бы выздоровели дети, только бы они не болели...
Так что на все воля Твоя, Господи... Значит, надо смириться...
Прошло полгода. Ника не стала следовать совету Евгении, хотя все девчонки уговаривали и уверяли, что греха в этом нет - ты же святого просишь. Да, сопротивлялась Ника, но не в порыве, а по утвержденному целительницей графику.
Дечонки больше так и не встретились. Ника болела долго, у Татьяны забеременела дочь - не до подруг. А весной - посевная. У всех троих сады и огороды.
В июле позвонила Татьяна:
-Я наконец-ито выбралась на денечек в город. Мы с Ириной живем на даче - ей там так нравится: солнышко, свежий воздух, столько цветов! Завтра снова поедем. Приезжай к нам в гости. Хоть поболтаем, а то соскучились. Как у тебя-то дела?
- Тоже верчусь. Школу бросила, для издательства вместо двух эссе, как просили, написала тринадцать. Три месяца продохнуть было некогда. Это не считая основной работы и сада... А сейчас собираю документы - поеду в сентябре за границу.
-Ты же никуда не хотела ехать.
- Представь себе, вдруг так безудержно захотелось поехать к Бари.
Приеду, расскажу.
В саду роскошествовала малина. Кустики низенькие, всего-то в три ветки, а все усыпаны ягодами, крупными, спелыми.
-А мы малиной не объедимся? - спросила Ника. - Говорят, много тоже вредно.
- Мы каждый день объедаемся, как видишь, целы и невредимы, - рассмеялись девчонки.
-Ника, а почему тебе захотелось именно к Николаю Угоднику, помнится, ты мечтала совершить паломничество по Святым местам...
- Я не отказалось от этой мечты, но там не стихают войны. Николай Угодник - наш семейный святой, если так можно сказать. Вы же знаете, в нашей семье верующих, настоящих верующих, не было - в церковь никто не ходил, молитв никто не знал, но мать всегда в трудные моменты жизни вспоминала Николая Угодника, правда называла его спасителем батюшкой. Так и говорила: Николай Угодник, Спаситель батюшка, спаси помилуй и сохрани. На кухне у нас, сколько я себя помню, висела большая икона - метр или больше в высоту и чуть поменьше в ширину. Она была под стеклом, которое открывалось, а внутри украшенная искусственными цветами, вся в белом металле икона - видны только кисти рук и лик Николая Угодника.
Мне, глупая была пионерочка, нравилось играть с ним. В какой бы угол комнаты я ни спряталась, не меня смотрели печальные глаза святого. Я кривлялась, дурачилась, даже на стол залезала корчить рожи... А иногда от его взгляда становилось страшно - и все кривляния прекращались.
Когда бабушка умерла, мне было девятнадцать лет и вскоре я вышла замуж, икона исчезла. Оказалось, мать отдала ее в деревню - ни у кого в доме икон не было, ей стало неудобно - странно звучит в наше время... Прошло столько лет, а этот образ у меня так и стоит перед глазами и с укором смотрит на меня...
...Когда уже в Бресте автобус тронулся, Ника с облегчением закрыла глаза: "Все, поехали. Как это я раньше не подумала съездить поклониться Николаю Угоднику? На Соловках была, к Серафиму Саровскому ездила, у гробницы Февронии и Петра Муромских была, Сергея Радонежского... Наверное, не время еще было.
Самое страшное в автобусной поездке - ехать целый день по Польше: поля, домики, - совсем российские пейзажи, приглаженные чуть-чуть. Вот уж поистине: курица не птица - Польша не заграница. Автобус плавно катил по дороге, пассажиры, утомленные ночным железнодорожным переездом, пятичасовым стоянием на границе, задремали. Ника представила себе залитый солнцем город на берегу моря: синева без конца и без краю, пальмы с созревающими в высоте плодами и громадная площадь перед храмом. Накинув на голову голубой шарфик, она идет в храм как на свидание. Рядом раздается пронзительный окрик:
- Синьора!
Но она даже не вздрогнула от неожиданности, поглощенная своими мыслями. Ее это не касается, ее никто не может окликнуть в чужой стране.
- Синьора, - прозвучало совсем рядом и она, почувствовав прикосновение к своему плечу, обернулась. - Синьора... - мужчина, высокий, с едва пробивающейся сединой у висков, что-то быстро говорил по-итальянски, жестом пытаясь остановить ее.
-Я не понимаю, простите... - Ника усмехнулась, почему-то вспомнив Инну Чурикову в фиьме "Плащ Казановы". - Я русская, не немка, не американка, я из Москвы.
-Си, синьора, Москау, - он показывал пальцы на одной руке, потом на другой. - Москау, рашен, синьора, Николае...
К ним подошла руководитель группы:
-У вас проблемы?
- Алла, он что-то хочет, я не пойму. И на жигало не похож, да и я в матерчатых босоножках мейд ин Дедовск, вряд ли бы привлекла его внимание. Здесь что-то другое.
- Попробую поговорить с ним. Не уходи.
Интересно было наблюдать, как менялось выражение лица Аллы. Раздражение - снова отстанем от графика - сменилось недоумением, его красноречиво дополняло верчение пальца у виска, потом растерянность и какая-то беззащитная улыбка. Она обернулась к Нике.
-Не знаю, как и сказать... Я не очень хорошо говорю по-итальянски, этот синьор говорит, что ждет тебя уже девять дней на этой площади.
-Я его впервые вижу.
-Но он уверяет, что видел тебя как бы во сне, но наяву. Не смотри на меня так. Я тоже сначала не поняла. Он говорит, что живет в этом городе и часто ходит к гробнице Святителя Николая и однажды попросил его избавить от одиночества. Он уверяет, что не спал, а только прилег на диван и увидел, как вошел в комнату Николай Угодник. Он сказал ему:
- Она скоро приедет сюда, чтоб поклониться моим мощам. Лучше жены я тебе не найду. И она заслуживает счастья. - Потом он провел рукой возле его глаз и сказал: запоминай. И он увидел площадь около храма, автобус серо-синий и толпу русскх туристов - их сразу видно. Та, что погружена в себя, сказал святой. Смотри, с каким благоговением она смотрит на мою церковь. Он уверяет, что ты даже одета так, как показал Святитель Николай.
-И что он хочет от меня?
- Он хочет поговорить с тобой. И чтоб ты вышла за него замуж.
Кто-то дотронулся до плеча Ники.
- Извините, вы не спите. Я все думаю о наших с вами разговорах в поезде и в автобуе, и мне кажется, я уверена в этом, что в прошлой жизни вы были пифией, - Жана, сидящая сзади, очень хотела развить пришедшую ей в голову мысль... - И я уверена, когда мы будем в Греции, в Дельфах, все что ты попросишь у Аполлона, все сбудется. Мы не спроста собрались все в этом автобусе, и маршрут этот не случаен, только все надо правильно сделать.
Бауцен, Мюнхен, маленькие городки, которые они почтили своими сновидениями, бессонная ночь при покорении Альп и бесконечные развалины вечного города Рима промелькнули в ожидании Бари. В автобусе сломался кондиционер, все размякли от жары. В полдень туристы въехали в город.
- В шесть вечера мы должны быть на пароме, сказала Алла. - В пять пятнадцать автобус отправляется. А сейчас водители едут ремонтировать автобус. А я покажу вам, где находится храм Святителя Николая, а потом у вас свободное время.
Храм стоял за крепостной стеной. Из города его не было видно. Стены и стены. Ника плохо понимала, что происходит с ней. Ожидание встречи поглотило все ее силы. Она знала, что храм, который ей предстояло увидеть, был построен позже и он не был православным, каменная громада как бы накрывала, защищая собой, церковь, в которой покоились мощи Святителя Николая. Пройдя узким переулком, вышли к площади. Их приветствовала статуя Святителя. Пустая площадь была замкнутой и небольшой. Двери храма закрыты. Ника оцепенела от ужаса. Алла узнала, что он откроется вечером, в четыре часа.
- А сейчас все пойдем купаться, - сказала она.
- Вы идите, а я похожу по городу, посижу на камнях возле моря, - сказала Ника. С ней осталось еще несколько человек.
Она убивала время на берегу, опустив воспалившиеся ноги в воду, и смотрела на стену, за которой скрывался храм. Их разделяли метры. Счастье, страх, благоговение, волнение - все обрушилось на Нику в этом священном городе, избранном для упокоения самым святым Угодником Божьим.
- Пойдем пройдемся по городу, - к ней подошла Настя с подругами. - Что- нибудь перекусим, а по потом негде будет.
Они пошли вдоль крепостной стены по набережной. Все молчали. Жалко было, что храм закрыт, хотелось постоять там, рассказать обо всем, что так мучит и не отпускает. Вдруг Ника вскрикнула.
- Ты что? - спросила Настя.
- Камень. Меня кто-то камнем стукнул по голове.
Все обернулись. В некольких шагах от них смеялись подростки и собирали камни и засохшие фрукты - ими они обстреливали туристов.
Наташа, крупная молодая женщина, стала тоже бросать в них камни, что-то кричать.
- Пошли отсюда, - сказала Ника, - отстань ты от них.
-Ты ничего не видишь, что ли? - почти закричала на ее Наташа. - Они отвлекают, а рядом с нами стоял парень, он хотел сумку у кого-то отнять...
Ника ощупала место ушиба. Болело, была небольшая шишка, но, к счастью, обошлось без крови.
- Это Николай Угодник предупредил нас, - стали уверять девчонки, когда немного успокоились. - А то отнял бы сумку, что делать без документов, без денег?
-Вы как хотите, - сказала Ника, а я пойду к храму, там как-то спокойнее, есть мне совсем не хочется.
Ближе к четырем стали люди собираться на площади. Сегодня четверг, подумала Ника. У нас по четвергам в церкви читается акафист Николаю Угоднику.
-Вы на службу? - почему-то по-руски уверенно обратилась она к молодым женщинам в платочках.
-Да. Сегодня приехали батюшки из России и будут читать акафист Николаю Угоднику. А вы туристы?
-Да, из Москвы.
- Вы скажите батюшке, что вы из Москвы, может он пустит вас к мощам, все-таки такую даль ехали.
И вот двери храма распахнулись. Недалеко от входа в большой храм лестница уходила вниз. Это и есть дорога к церкви. Открылись двери. Низкий потолок, скамейки для сидения. Гробница Николая Угодника огорожена чугунной решеткой. В центре, напротив гробницы, во время службы открывается в ограде окошечко.
Душа Ники была в смятении. Вот она стоит против гробницы любимого святого. И эта ограда ровным счетом ничего не значит, если не мешали тысячи километров, разделявшие их. Но у нее было всего шестьдесят минут. И не к кому обратиться, не у кого спросить: с чего начать, чтоб успеть сделать все, о чем мечтала? Побродив по храму, поставила свечку - совсем не так как в наших церквях! Попросила благословения у проходившего мимо батюшки и прислонилась к ограде, как неприкаянная. Одна среди незнакомых людей. Наступил момент, когда душа ощутила себя песчинкой, беспомощной микроскопической песчинкой во Вселенной... Она с тоской смотрела на гробницу, вспоминая из прочитанных книг, как руских путешественников пускали за ограду... Если лечь на пол и опустить руку в специальное отверстие, то можно дотронуться до саркофага, в котором покоятся святые мощи... И о том, что можно купить в храме бутылочку с миром и святой водой. Но она не видела, где это можно приобрести, даже иконки в храме не продавали и спросить было не у кого. Ника расстроилась совсем. Она чувствовала, как утекают минуты, и не могла сосредоточиться даже на молитве. И от этого смущалась еще больше...
Но вот за ограду вошли батюшки - настоятель храма и воронежские паломники и начали читать акафист. Ника знала его почти наизусть, потому что за два месяца до поездки съездила в Нахабинский храм, где по четвергам читают акафист Николаю Угоднику возле просветленной его иконки и попросила у батюшки благословения на поездку. И по его благословению каждый день, и в автобусе тоже, читала акафист, чтоб Николая Угодник принял ее в своей обители и улышал... И вот теперь стала шептать вслед за святыми отцами знакомые слова. И с каждым словом уходила из сердца тревога. Господи, как хорошо, что сегодня четверг, что приехали сюда воронежские священники, что открыли храм и я стою здесь и взываю к твоей милости, Николай Угодник! Слезы текли по щекам, она и не пыталась их остановить, потому что вместе с ними уходила из сердце боль и тоска. Она не просила ничего словами, потому что слова здесь были бессильны, само сердце обращалось к Угоднику Божьему, вернее он сам читал в ее любящем сердце: ничего не прошу у тебя, Николай Угодник, ты сам знаешь все мои тревоги и печали, заступись только перед Господом нашим за меня, грешную, за мою дочь и внука, за крестников и сестер моих, за мать мою. Моли Бога о нас грешных... Растворившись в молитве беззвучной, с трудом поняла, что ее толкают, протягивая записочку. Механически достала из сумочки записную книжку, вырвала литок и, положив на ладонь, коряво красной ручкой вывела имена своих близких, залив их слезами. Потом кто-то просил у нее листок, кто-то ручку, она снова лезла в сумку, но душа ее не участвовала в этих делах. Душа была там, за оградой, и радовалась, и стенала, и тосковала, что в предчувствии, что ей там не побывать, не прикоснуться к гробнице, и стыдила себя. Ты не заслужила этой награды, почему эта радость, это священное благо должно достаться тебе? Разве мало того, что стоишь на этой земле, дышишь этим воздухом и неземными слезами омывается твоя грешная душа?
Когда закончилось чтение акафиста, как в бреду Ника подошла к той священной колонне, которую сам Святитель Николай через море по волнам доставил в Бари, чтоб не останавливалось строительство храма. Она была в железном панцире, но руку можно было протиснуть и, прикоснувшись к мрамору, замереть. Николай Угодник, если ты что-то захочешь сделать для меня, помоги мне закончить роман и опубликовать его, прошептала она. Как-то сама по себе выкристиллизовалась эта единственная просьба в ее сознании и прорвалась наружу. Она стояла у столба и плакала. И не хотела уходить: вот стояла бы и плакала... а когда вытекли бы все слезы, на душе стало бы так сладко, так покойно. В этом она была уверена.
Кто-то потянул ее за рукав :
- Пойдем, наши уже все в автобусе, - сказала Алла.
Она безропотно подчинилась и вышла из храма. Я узнала, говорила ей по дороге Алла, когда едут поломники, они заранее списываются с батюшкой, и он проводит службу, продает святую воду и миро... А какая нам вода, если батюшка мне сделал замечание за группу - трое пришли во время молитвы чуть ли не с песнями, простоволосые, стали ходить по храму и громко разговаривать... Разве ты не слышала?
- Нет, - пробормотала Ника, обретая реальность.
На пароме, увозившем группу в Патры, Ника долго стояла на верхней палубе и смотрела в сторону остававшегося на берегу города. В небе в лучах заходящего солнца безумствовали всполохи то ли воздуха, туч, то ли духов, космических отблесков - откуда ей было знать. Но такого тревожно мятущегося неба она не видела прежде.
...В Дельфах, когда поднимались к святилищу Аполлона, к Нике вновь подошла Жанна.
- Послушай меня внимательно, ты можешь все просить у Аполлона, я знаю, ты здесь раньше была, ты здесь служила, я знаю о чем говорю. Проси Аполлона, он тебя услышит.
- Хорошо, хорошо, ты меня почти убедила, - засмеялась Ника.
- Не смейся, я серьезно. Просто так сюда никто не приезжает.
Глядя на развалины святилища, Ника полушутя, полусерьезно сказала Аполонну:
-О Аполлон, ты лучше меня знаешь, что Господь Бог один - он был и до тебя, и будет после меня - он Вечный и Вездесущий. Я не хочу тебя оскорбить, но ты сам знаешь, что я верю в Иисуса Христа, Сына Божия. Но я верю, что когда-то, задолго до того, как Бог послал на землю своего Сына, когда люди верили во множество богов, ты был пророком, они просили тебя и ты исполнял их желания... И эти священные развалины - тому свидетельство. Если ты меня понял и не обижаешься, то прошу тебя как поэт поэта, помоги мне завершить, все что я начала и задумала - помоги мне опубликовать это, потому что у нас это сделать очень сложно... И потом, поскольку ты был не только покровителем искусств, если хочешь, не оставляй меня одинокой...
На выходе из музея Жанна догнала Нику:
- Ну что, попросила?
- Попросить-то попросила, да ничего не услышала в ответ. Наверное, была плохой пифией.
- Значит плохо просила, - как-то зло заключалаЖанна. - Ты меня разочаровала.
- Жанна, зато Аполлон вдохновил меня и получился стих. Хочешь послушать?
- Ну давай, хоть что-то...
- О Аполллон! Я так в тебе стремилась!
Я Дельфы видела во сне.
Я красоте твоей молилась
И грезила: что скажешь мне?
Сбылась мечта.
Парнас топчу ногами.
Но ты молчишь. Иль пифия не та?
Иль сердцем я уже не с вами?
О поняла. Ведь Аполлон - мужчина.
Прекрасен - хоть летят года.
А я? Всего лишь баба Нина,
Хотя душою молода.
...Через три дня после поездки позвонил он.
- Ты меня не узнаешь?
- Нет, простите.
- Конечно, прошло восемь лет.
- Азиз? Вот уж и правда не узнаешь. Что случилось?
- Я сейчас в Кисловодске, случайно нашел в своем архиве твой телефон. Я все время помнил, но думал, что буду мешать тебе, мне сказали, что ты вышла замуж... Можно я позвоню, когда приеду в Москву? Мне надо отредактировать рукопись.
- Николай Угодник послал бы мужа, а это бывший любовник, когда я научу тебя думать.
- Мам, ты только сразу его не прогоняй, кто знает, может что и получится. Лучше что ли одной к старости оставаться. Он же тебе нравился.
- Нравился, а потом стал раздражать. Он слишком любит себя, чтоб любить кого-то. А если и любит, то только для собственного удовольствия. Но книгу я ему по старой дружбе отредактирую.
Ника увидела его на ступеньках перед входом в редакцию. Он сбрил усы. Зачем? Они так шли ему. Протянул алые розы на длиннющих стеблях. Сколько же прошло лет после того, как мы расстались? - подумала. -Не сосчитаешь сразу. Пять, нет восемь. О ужас! Тогда они любили друг друга. Ее чувства подогревал страх - они встречались тайно, вопреки запрету. Если бы в организации, которой он подчинялся, узнали об их встречах, ему грозила тюрьма, а еще пару лет назад - расстрел. Не хотелолсь бы думать, что им руководила только страсть, но что он терял голову, она видела. Но сколько там было души, сердца, а сколько зова плоти? Тогда Ника об этом не думала. Пол крайней мере день, когда они ехали к ней домой на первое свидание, останется с ней на всю жизнь. Они два года вместе работали. Он понравился Нике сразу, но она знала, в какую организацию попала. Ходила на работу вскромной одежде, без косметики, со всеми была вежливой, но отстраненной. Через два года редакция переехала в другой город, и Ника все лето проработала там. А когда уезжала, он не смог сдержать слез, и столько тоски и грусти было в его голосе:
-Как же мы будем здесь без вас?
- Мало ли журналистов и в этом городе. Кого-нибудь найдете, - она говорила, но уже понимала, что он привязался к ней душой. И ему будет трудно. И сердце рванулось ему навстречу. И сразу вспомнились и вечера, в которые разговаривали о поэзии, он тоже писал стихи, правда, не на русском языке. И перехваченные взгляды и случайное прикосновение рук...
В ноябре он приехал в Москву. Они стояли в тамбуре электрички и смотрели друг другу в глаза, зная, что через час будет их первое свидание, тысячу раз уже происходившее в мечтах... Говорили что-то, держались за руки, вели себя как подростки. Пассажиры с удивлением смотрели на них, у него на висках поседина, да и она уже давно была бабушкой... Весь год они жили от свидания до свидания. Когда были вместе, она растворялась в ауре его нежности и страсти. В декабре было последнее свидание, но они об этом пока еще не знали. Он провожал ее в театр, и никак не мог выпустить руку из своей ладони. Глаза были печальные, они молили: не уходи! В дверях Ника обернулась: он смотрел ей вслед, на черную шевелюру падал снег. Она удивилась, что с ним происходит, ведет себя как капризный мальчишка. Через два дня издалека пришло известие, что погибла его дочь, любимая, которую он вырастил сам... Он сразу постарел и прибавилось седины... Не сговариваясь, они пришли к одному и тому же выводу: это наказание за то, что преступили черту. Ника сказала: "Все кончено. Раз ты выбрал эту дорогу, надо идти по ней до конца". Через полгода выяснилось, что в горах перепутали имена девочек - его дочь была, слава Богу, жива. Произошло много всяких событий в их организации, в ходе которых раскрылись такие черты его характера, которых понять Ника просто не могла...
И вот через восемь лет они встретились. Спасибо, Аполлон за подарок. Может быть, ты и прав.
Рукопись Ника ему отредактировала. Задала все вопросы, которые хотела задать еще тогда, когда была смущена его поведением. Он сумел все объяснить, да теперьто уже не было столь важным - столько воды утекло.
У них было все три ночи. И только один миг, когда ей так захотелось теплоты, что показалось, что только он мог ее дать. В это мгновение, когда она ощутила прикосновение его кожи, ей показалось, что все вернулось, что он - прежний. Но только показалось. Она видела и чувствовала только что он ее хочет. Это было зов плоти. И только. Ее догадку, предчувствие он подтвердил красноречивым жестом. Весьма красноречивым. Он приехал на два дня. Они провели бессонную ночь, днем Нике пришлось решать множество проблем, а он, конечно же, спал полдня. Ночью все повторилось. Под утро, вконец обессилев, Ника заснула. Вернее, провалилась в сон, отключилась. И тотчас проснулась от резкого толчка в плечо, услышав оборвавшийся храп. Нет, это бл не толчок в плечо, это был удар кувалдой в сердце... Широко раскрытыми глазами, глядя в потолок, чтоб не потекли слезы, Ника ужаснулась своему легкомыслию. На что она променяла свой душевный покой... Два месяца не ходила в храм. Не будешь же после каждого свидания каяться в грехе прелюбодеяния... Я, батюшка, думала, что это любовь, а оказалось, как всегда...
Он звонил сначала каждый день, потом реже:
- Когда, наконец, закончится твой пост?
- Для тебя никогда, - набралась она решимости сказать правду.
- Я позвоню, - сказал он и не стал требовать объяснений. Да и глупо было бы объяснять пятидесятилетнему мужчине, что любимую женщину в плечо не толкают, даже если она храпит.
Вот так-то, Аполлон, твои чары рассеялись. Наваждение кончилось. И можешь не торжествовать из тьмы веков.