Бездонный синий колодец летнего неба... Желтые отвесные стены с черными провалами окон и фонари нелепо пристроенных к ним лифтов, черпающих эту синь и несущих вниз, к людям, к земле, к тени.
Это видение было со мной всю жизнь; и не отпустит меня перед смертью. В лучшие, самые яркие, самые счастливые моменты моей жизни - и в самые черные, самые страшные ее минуты этот колодец был со мной: или видел я его вживую, или вспоминал, но все равно видел внутри себя так же ярко, как если бы стоял в своем родном дворе, запрокинув голову и впитывая, вбирая в себя глазами этот маленький квадратик неба.
Вот я, совсем малец, держу красное ведерко с желтым цветком и добрые, заботливые мамины руки помогают мне справиться с труднейшей задачей: утрамбовать песок и аккуратно выставить на землю так, чтоб с получившейся башни не упало ни крупинки.
Вот я лежу в детской кроватке и засыпая смотрю в окно, в бездонную безоблачную синь, а мама поет мне про степи, и про колокольчик - я не понимаю еще слов, но голос журчит так успокаивающе, так нежно и ласково...
Вот я охраняю важнейший пост рядом с аркой в соседний двор, и моя задача не пропустить китайских агрессоров; сзади наши "катюши" готовятся врезать по врагу всей сокрушительной силой своих рогаток и самострелов, а голоса друзей уже зовут: "Валька! Иди домой, тебя мамка ищет!"
Вот я сижу над учебниками, и вижу себя в дружине князя Святослава, громящим хазар или византийскую императорскую гвардию; входит отец - и отраженная от его погон и медалей не по-зимнему яркая синева заливает квартиру ослепительно-прекрасным светом.
Вот я сижу у подъезда на той самой лавочке, которую мы с ребятами когда-то разобрали для строительства замка, а потом под бдительным присмотром сколачивали заново, и лучше прежнего. Сижу, и мучаюсь от надрывной работы сердца, и по его ударам как по лепесткам ромашки гадаю: - тук-тук, придет-не придет, к черту пошлет? - и боюсь даже про себя произнести заветное: - любит-не любит?.. А каким-то чудесным ветром занесенная в наш каменный мешок яблоня засыпает меня метелью бело-розовых лепестков.
Бесконечная череда отражений моей жизни связана с этим колодцем родного двора, но почему-то в этих моментах не помню я ни одного такого, чтобы висела сверху традиционно-низкая серая хмарь питерского небосклона. И среди матовых шапок афганских гор, и в искристых заполярных снегах виделся мне тот же бездонный синий окоем с желтыми стенами домов и неуклюжими стеклянными лифтовыми фонарями.
Жизнь прожить - это, конечно, не перейти поле. Это гораздо проще - и невообразимо сложнее. Но когда оглядываешься назад - почему-то кажется, что времени и на то, и на другое уходит примерно одинаково. Моя жизнь прошла, и ушла, и закончилась. И началась другая - неожиданная и страшная.
Сразу после смерти мне объяснили, что я не просто, как говорилось в какой-то старой шутке "родился и вырос по заданию ЦРУ". Я был создан специально, чтобы родиться именно в моем "там и тогда", и прожить свою жизнь - не стремясь наверх и не сползая вниз - чтобы послужить целям моих настоящих родителей и моего настоящего народа.
Этот народ силен и безжалостен, им покорены многие обитаемые планеты, а необитаемые - заселены и освоены. Этот народ как жемчужные раковины собирает миры, и использует таких как я в качестве ножа, чтобы добыть перл.
Какой-то неведомой сложности процесс (конечно, мне объясняли, но я не ничего не запомнил) вытесняет сознание новорожденного ребенка покоряемой планеты разумом новорожденного существа моего народа. И оно (то есть, увы, я) проживает типичную жизнь, и после физической смерти его сознание помещают в машину и исследуют, анализируют, и принимают решение: превратить ли новую разумную расу в рабов или уничтожить от греха подальше, чтобы избежать проблем в будущем.
А дальше просто. Помещенный в машину разум возглавляет колонизацию, четко выполняя поставленные перед ним задачи, и руководит всеми работами на своей планете. Бессмертный в своих механических доспехах и безгрешный в своих автоматических мыслях. Идеальный губернатор и идеальный слуга.
То же самое ждет и меня. Мне сказали, что за тысячелетия такая система ни разу не давала сбоев. У меня нет тела, но я управляю целым флотом с борта своего корабля, где я и капитан, и старпом и моторист и юнга. Всего лишь час дан на группировку сил. Всего лишь час передышки после изнурительных тренировок и мозговых штурмов. Всего лишь час до самых главных дел...
Система никогда, никогда говорят, не давала сбоев. Но то ли мои создатели (не могу, отказываюсь называть их родителями!) выбрали не то время, то ли не ту страну, не тот народ... А может, просто не ту планету. Но все должно когда-то происходить в первый раз.
Кто у нас из экипажа? Капитан, и старпом и моторист и юнга. Свистать всех наверх. По местам стоять, с якоря сниматься! Наша задача - до того, как произойдет перехват управления уничтожить как можно больше объектов противника. Бить прицельно, зарядов не жалеть.
Я конечно же не смогу уничтожить весь флот, но я очень постараюсь это сделать - и в любом случае, чтобы восстановить программу колонизации Земли им потребуется теперь лет пятьсот по данным расчетов.
Начали стрелять в ответ. Начали отсекать один за другим каналы связи. Пока еще могу - отстреливаюсь. Пока еще могу, вспоминаю. Свою любовь: промокшую под проливным весенним дождем, продрогшую, кутающуюся в синюю шаль. Своих родителей - настоящих родителей. Свой дом. Свою страну. Свою присягу.
Свою планету - вон она, глубоко внизу: маленькая лазоревая звездочка. Может быть, одна из миллиардов. Но они не нужны мне, эти миллиарды, на которых я никогда не был и теперь уже не побываю. Я не увижу их. Но пусть они хотя бы увидят меня, и запомнят эти мои мысли, и когда-нибудь расскажут о безнадежно-проигранной битве и моей последней победе.
Чернота. Кругом чернота - черной бездонной пропастью наваливается слепота и небытие. Но в ней я не вижу смерти. Я вижу только бездонно-синий колодец летнего неба. И разбитое, изломанное в оконных стеклах солнце. А вот, меня уже и зовут: