Контровский Владимир Ильич : другие произведения.

Хроночасть первая. Волны времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жрица опускается на колени на каменные плиты пола, чёрное одеяние обнимает её тело с головы до пят. Статуя Танит - прекрасная крылатая женщина, в красоте которой сквозит нечто страшное, - в двух шагах от своей жрицы. Глаза Танит закрыты, но это не имеет значения. Богиня услышит - если захочет услышать, и если женщина с именем ночной птицы сумеет сделать свой зов доступным слуху богини ночи...

П Р О Л О Г

  
   ОТКРОВЕНИЕ ТРЕТЬЕ
   ИЩУЩИЕ.
  
   - Ты, наверно, желаешь знать, Мудрая, зачем я призвала тебя?
   - Да, Королева.
   - Селиана, ты видела очень многое - ещё тогда, когда ты была Главой фратрии Птицы. И потом, когда ты перешла к Мудрым, Копящим Знание...
   - Да, Королева.
   - Ты помнишь ещё те времена, когда я была Ученицей, когда мы столкнулись с Каменнолапыми, и когда мои отец и мать...
   - Да, Королева.
   - Селиана, я хочу отыскать их. На мне Долг, и я желаю, чтобы Таэона и Коувилл снова сошли в Круг Бытия здесь, в моём домене, в Объединении Пяти. Мне ведомо, что та область Тонкого Мира, куда ушли их Души, сцеплена с довольно обширным районом Привычного Мира Галактики - прежде всего с системой Жёлтой звезды - и с целой гроздью Смежных Реальностей. Тайна реинкарнации - Предельная Тайна, отслеживать вновь и вновь инкарнирующуюся Сущность невероятно сложно, но ведь... не безнадёжно?
   - Да, Королева. Мы не знаем и не можем знать, где и когда Сущности, бывшие некогда Королевой Таэоной и Соправителем Коувиллом, воплотятся и обретут телесные оболочки снова - такое нам неподвластно. Мы знаем - примерно - ограниченную область Познаваемой Вселенной, где их очередная инкарнация возможна и вероятна, но точное время и место...
   - А просмотр ленты воплощений?
   - Королева, в секторе вероятности несколько десятков обитаемых Миров, населённых Разумными на разных ступенях развития. Носителей Разума в этих Мирах миллиарды и миллиарды, мы не сможем просмотреть всех, даже если этим займутся все Маги Объединения. И потом, разница в скорости бега времени. Пока мы смотрим, бессчётное число людей и не-людей умрут, и такое же несметное количество их родится. Нет никакой гарантии, что искомые нами Души не окажутся в процессе перехода в момент нашей проверки.
   - Но как же быть, Мудрая? Что ты предлагаешь? Пойми, я не отступлюсь. Те, в ком воплотятся Души моих родителей, должны оказаться здесь. Здесь они умрут, окончат свой Круг с тем, чтобы вернуться вновь - туда, где им только и должно быть. И это отнюдь не дочерний долг, Селиана, - такое понятие для нас, эсков, малозначимо, - это жизненная необходимость. Сущности Натэны и Эндара обязаны возвратиться в свои Миры. Ты понимаешь меня, Мудрая? И я хочу знать, как это можно сделать.
   - Есть всего лишь один путь, Королева. Если выделять только совершенные Души, круг наших поисков резко сузится. Но и тогда будет существовать возможность ошибки. Воплотившиеся Сущности должны проявить себя. Как мы можем помочь им в этом?
   Первое - мы способны дать Предполагаемым магическую защиту от случайностей, проистекающих из естественных законов того Мира, где они находятся на данном отрезке времени. Заметь, Королева, только такую защиту. Если они столкнутся с последствиями воздействия магии, - неважно какой магии, местной или привнесённой, - то тогда защита вполне может дать сбой. Но всё-таки мы дадим Предполагаемым возможность осознать себя и реализоваться. А уж тогда мы сможем просмотреть их ленты воплощений и убедиться, те ли это, кого мы ищем, или же нет. Только так, Королева.
   И ещё - местные носители магии, пусть даже магии примитивной, стоящей на изначальных ступенях развития чародейства, способны почуять воплощённые Сущности такого уровня. И тогда эти местные смогут подсказать - заметь, Королева, только подсказать, намекнуть, не более. Но это может помочь Предполагаемым понять, кто же они есть на самом деле. Правда, местным чародеям-самоучкам придётся платить за сделанную ими подсказку - пусть даже невольную, - и дорого платить. Этот Закон не обойти.
   - Если это Закон - пусть платят. Наш Поиск слишком важен.
   - Да, Королева.
   - А если так, то действуйте, Мудрые. За любой возможной помощью ты можешь обращаться ко мне в любое время, Селиана, - и Звёздная Королева закончила разговор.
   Красивая статная женщина - ну кто из обитателей Юных Миров сказал бы, что она прожила в этом воплощении больше семисот стандартных лет (двадцать две тысячи солнечных кругов по меркам времени Третьей планеты) - слегка склонила голову (внешние атрибуты почитания не важны для эсков) и удалилась, растаяла в воздухе.
   Магиня-Хранительница Эн-Риэнанта (когда-то носившая детское имя Энна) осталась одна. Мысли Звёздной Владычицы не слишком долго занимало порученное Главе Синклита Мудрых Пяти Доменов - у Королевы было очень много и других дел, и тоже очень важных.
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ. КРОВАВЫЕ БОГИ
  
   Северная Африка, 146 год до н.э.
  
   Дрожащий на стенах свет масляных светильников бессилен разогнать ползущую изо всех углов темноту. Храм заполняет почти осязаемая тьма, и облик Танит различим смутно. За стенами же храма - жрица богини знает это - мрак ночи начисто съеден пламенем многочисленных пожаров. Огонь уже затопил почти всю Мегару и подступает к укреплениям Бирсы. После двухлетней осады латиняне ворвались наконец в городские кварталы, и теперь на улицах гибнут последние защитники некогда великого города. Он и остался великим, но лишь по своим размерам, а не по силе и влиянию на жизнь населяющих берега Моря народов. Семьсот лет, миновавших с тех пор, когда бежавшая из Тира царица Элисса основала на удобном месте - на выдающемся в море мысе, прикрытом с суши озером, - новый город, были наполнены взлётами и падениями, победами и поражениями.
   Сыны Кар-Хадташта всегда более уповали на хитрость, нежели чем на грубую воинскую силу. Недаром, как гласит легенда, сама земля для нового города была приобретена Элиссой у местных племён за бесценок, с помощью хитрой уловки. Старейшины ливийцев согласились продать ей клочок суши, который можно покрыть бычьей шкурой. Хитроумная же предводительница финикийцев разрезала шкуру на тончайшие ремни, связала их вместе и окольцевала получившейся верёвкой весьма значительный участок - на нём хватило места для постройки Бирсы (само слово это означает "содранная шкура"): акрополя и центра будущего поселения.
   Так это было или нет, но жители Кар-Хадташта хорошо запомнили и полностью согласились с известным изречением царя Филиппа, отца Александра Македонца: "Через стены укреплённого города не перепрыгнет боевой конь, но легко перешагнёт осёл, нагруженный золотом". Город рос и богател за счёт торговли и ростовщичества, хотя его сыны умели держать меч, успешно совмещали мирный товарообмен с открытым пиратством и не стеснялись применять оружие, если это сулило им выгоду. Сильное войско, составленное из наёмников, - они хорошо дрались, пока им хорошо платили, - и особенно флот, в состав которого входили первые пятипалубные корабли-пентеры, легко топившие триеры греков и триремы римлян, обеспечивали процветание державы. С ней считались на берегах Моря: и этруски, и эллины, и латиняне, и племена Африки и Азии, и иберийцы, и даже жители далёкого Оловянного острова.
   Страшные боги великого города - Ваал-Хаммон, бог Солнца, и Танит, его женская ипостась, богиня Луны и плодородия, - внушали ужас окрестным народам. Богов у Юных Рас множество: одни лучше, другие хуже; одни сложнее, другие примитивнее. Страх же, который испытывали люди перед именем Ваала и Танит основывался на том, что боги эти алкали человеческих жертвоприношений. И перед их алтарями убивали не только захваченных пленников - с наибольшим удовольствием боги вкушали кровь младенцев-первенцев самих обитателей Кар-Хадташта. Мальчики умирали на тофете - специально отведённом для кровавого ритуала месте - во славу Ваала-Молоха, жизни девочек посвящались богине ночи Танит. Тела убиенных укладывали в специальные сосуды, которые плотно устанавливали один к другому. Когда чудовищный колумбарий заполнялся, весь слой могильных кувшинов засыпали землёй, а поверх начинали выстраивать новые их ряды. Шли века, и один страшный ярус сменялся следующим...
   В храме царила полная тишина - шум сражения не проникал под каменные своды. Но там, в городе, льётся кровь, и умирают люди, и, в конце концов, волна битвы вкатится в святилище, и алтари рухнут. Если не удастся воззвать к Танит... Если жрица не дозовётся Владычицы Ночи, или если богиня не ответит, тогда останется только смириться и склониться перед Неизбежным. Надежда слаба, она трепещет, подобно язычку пламени, дрожащему на тонкой нити растительного фитиля, плавающего в заполняющем бронзовую чашу светильника масле. Но надежда есть - ночь безоблачна, и серебристый лик Танит вот-вот появится над горизонтом. А дальше всё (или почти всё) зависит от неё, от жрицы, от её сил и способностей. Богиня не может отвернуться от своих детей, преданно поивших её тёплой жертвенной кровью в течение веков, - надо лишь суметь докричаться до Всемогущей.
   Темнота храма живая - призраки ушедших столетий пялятся на жрицу из углов, шепчут что-то еле слышное, жалуются и увещевают. Жрица, женщина с именем ночной птицы, не слушает бесплотных голосов. Что они могут ей сообщить полезного? Великий город, столица великой державы, обнимавшей некогда весь южный берег Моря и его острова, ныне умирает - это ясно. Кровавая агония близится к завершению, Кар-Хадташт умрёт, - если не случится чудо. На чудеса уповать трудно, но что ещё остаётся делать. Мечи сынов Нового Города уступили мечам пришельцев; войны, продолжавшиеся с перерывами более ста лет, сломали хребет державы моряков и торговцев.
   В первой войне поначалу удача благоприятствовала внукам Тира - корабли Кар-Хадташта владели Морем и опустошали набегами италийские берега, привозя золото и рабов. Но потом произошло что-то непонятное - великолепный флот потомственных мореходов был разбит, разгромлен наспех построенными галерами северян с неумелыми и необученными командами. Новый Город оставил победителям богатейшие острова Моря, но не оставил планов отмщения.
   Вторую войну удалось принести к самому порогу гордого Рима, и надменные латиняне трепетали при одном упоминании имени Ганнибала сына Гамилькара Барки. Великий полководец досыта упился вражьей кровью при Тразиментском озере и при Каннах, и долгие годы римляне боялись встретиться с ним на поле брани лицом к лицу. Но всё меняется; Кар-Хадташт проиграл и эту войну, а гонимый Ганнибал на чужбине вынужден был испить чашу с ядом - только так он смог уйти от беспощадной мести победителей.
   Третья война пришла к воротам Нового Города. Да и не война вовсе, а скорее расправа, добивание некогда могучего хищника. Катон Старший каждую свою речь в сенате заканчивал словами "Delenda est Carthago!" - "Карфаген должен быть разрушен!". Он твердил это как заклинание, и римские сенаторы благосклонно кивали в ответ на эти его слова седыми, лысыми и бритыми головами. И армия Сципиона Эмилиана высадилась в Ливии и больше двух лет грызла клыками таранов и катапульт городские стены. Жители и войско Гасдрубала защищались с отчаяньем обречённых, обрушивая на головы атакующих камни и заливая римские "черепахи" - сомкнутые манипулы, укрывшиеся щитами, - кипящей смолой из громадных чанов. Молох и Танит могли быть довольны - столько крови никогда не текло вблизи их святилищ.
   Но вот стальные легионы Севера продолбили камень внешних городских укреплений, вонзились в живое тело Кар-Хадташта беспощадными клинками, опустошили предместья - Утику и другие, - выжгли Мегару и загнали уцелевших защитников в Бирсу. День и ночь в стены акрополя мерно бьют тараны, и зубцы башен дробятся в щедро смоченную кровью щебёнку под пущенными из мощных катапульт тяжкими каменными глыбами.
   Жрица Танит знает - час судьбы близится. Тишина храма обманчива - она готова смениться лязгом оружия, яростными воплями и предсмертными стонами. Женщина с именем ночной птицы в святилище одна, больше здесь нет никого, все остальные ушли на стены акрополя. Но жрице никто и не нужен - она всё сделает сама. Или не сделает вовсе...
   Знания жрецов велики. Корни их теряются во мраке веков и тысячелетий, уходят к мудрости халдеев Вавилона и колдунов Та-Кемт и ещё дальше, к почти утраченным чародейным умениям Посвящённых из той страны, которая сгинула в волнах Внешнего Моря, что за Столпами Мелькарта. Юные Расы выбирают путь, они собирают любые знания по крупицам, и магия для них не пустой звук, каким он сделается для их далёких-далёких потомков, отринувших необъективное и уверовавших в строгий язык интегралов и научно доказанных истин.
   Пора. Жрица чувствует волну лунного света, легко пронизывающего камень храмовых стен. Танит явилась, она бесстрастно взирает на залитый багровым светом пожарищ город и слушает крики и хрипы умирающих. Сейчас к ней можно обратиться, сейчас - или уже никогда.
   Жрица опускается на колени на каменные плиты пола, чёрное одеяние обнимает её тело с головы до пят. Статуя Танит - прекрасная крылатая женщина, в красоте которой сквозит нечто страшное, - в двух шагах от своей жрицы. Глаза Танит закрыты, но это не имеет значения. Богиня услышит - если захочет услышать, и если женщина с именем ночной птицы сумеет сделать свой зов доступным слуху богини ночи...
  

* * *

  
   Шотландия, II век н.э.
  
   Ночная трава может быть предателем. По густой и мягкой траве в ночной темноте хорошо валяться в обнимку с девушкой своего племени, сбежавшей от бдительного надзора родителей. Тогда эта трава словно нарочно создана для того, чтобы быть любовным ложем. Так сладко втягивать расширенными и трепещущими ноздрями её ароматы, перемешанные с дразнящим, горячим запахом молодого тела подружки. Трава ласкает вас обоих нежными прикосновениями, а если она достаточно высока, то и укрывает от ненужно-любопытных взглядов.
   Но вот когда скрадываешь зверя или, как сейчас, подбираешься к сильному врагу, который не спит и внимает шорохам и теням ночи насторожёнными ушами и острыми глазами бдительных часовых, вот тогда трава помеха. Как бы осторожно ты ни передвигался среди её упругих стеблей, как бы по-кошачьи мягко ни ставил ногу, трава рождает шорох. Особенно опасен голос травы, когда ночь безветренна, а в темноте идут сотни и сотни людей - кто-нибудь да и сделает неосторожное движение. И тогда настоящий воин сразу поймёт, что в ночи кто-то есть. А те, кто скрываются за бревенчатым частоколом укреплённого лагеря (они всегда строят такой лагерь, какова бы ни была усталость после тяжёлого дневного перехода), - воины настоящие. Недаром перед их мечами склонился почти весь мир. Весь мир - но только не мы, дети Зелёного острова.
   Из-за невысоких лесистых холмов наползает утренний туман, ночь светлеет. Туман - это хорошо, влага смочит травы, и они станут не такими шумными. И ещё: туман не хуже мрака ночи скроет нас от ищущих взглядов дозорных из лагеря. Немного отсыреют тетивы луков, но это не так страшно - воду из них выжмут первые же натяжения тугого оружия. А волглая одежда - можно и потерпеть, не к лицу воину горного клана обращать внимание на такую мелочь
   Мы ждём, ждём сигнала и приказа вождей. Частокол близок, рукой подать, а уж достать стрелой или даже брошенным сильной рукой дротиком и подавно. Раньше мы пытались взбираться на брёвна по ремённым петлям, заброшенным на острия, но потом прекратили подобные попытки. Враг слишком опытен и внимателен - смельчаков, карабкающихся на частокол, быстро замечали и беспощадно резали. Сейчас мы попробуем по-другому.
   Ночь давно переломилась и движется к утру; нам надо правильно выбрать момент, когда нас самих, затаившихся в густой траве, ещё не видно, а неподвижные фигуры солдат уже прорисовываются над гребнем деревянного вала. Вот тогда их надо быстро и точно снять меткими стрелами, затем вышибить ворота заранее припасённым бревном, топоры в руки - и вперёд, пробивать черепа полусонным. Так придумали вожди, а вот как оно выйдет на самом деле...
   Нет, я совсем не сомневаюсь в мудрости старейшин, отведавших вкуса и запаха вражеской крови ещё тогда, когда я не покинул материнского чрева, но всё-таки... Если бы нам противостояли такие же, как мы (только из другого клана, ведь всем известно, что чужак - это враг), тогда сомнений не было бы (как не было бы, впрочем, и укреплённого лагеря, возникшего на зелени вересковых холмов словно по воле злой магии). Однако солдаты владеющей миром Империи - противник куда более серьёзный, это понимаю даже я, для кого этот бой первый, и кто ещё не взял жизнь своего первого врага. Нет, конечно, я умею многое, и лучше многих моих сверстников, - недаром отец учил меня всему, что знает сам, а он один из вождей клана, - но пока мои стрелы укладывали на землю только зверя, а не воина чужого народа. И именно потому, что отец научил меня многому, я знаю, насколько опасны те, за частоколом.
   Империя пришла к нам больше ста лет назад. Её одетые в железо воины высадились на берега Зелёного острова с огромных, богато изукрашенных лодок с несколькими рядами длинных вёсел и двинулись в глубь нашей земли. Племена сопротивлялись, они любили войну и умели сражаться, но дрались каждый сам по себе. А строй солдат Империи походил на единое разумное чудовище, укрытое толстой шкурой панцирей и щитов и щетинившееся колючей шерстью копий и мечей. Дракон этот подминал своими тяжёлыми лапами толпы воинов свободных кланов и полз всё дальше и дальше, оставляя за собой в покорённых областях дороги и каменные строения, новые, непривычные нам городища и укреплённые валы с клыками сторожевых башен, пока не дополз до наших предгорий. И вооружены пришельцы были куда лучше - такой бронёй и такими мечами среди нас могли похвастаться только воеводы (как знаком отличия и принадлежности к знати), а у них так снаряжён любой простой боец.
   И поэтому войска Империи разметали и потоптали копытами тяжёлой конницы жадные до боя, но беспорядочные скопища племён равнин, и боевые колесницы вождей сделались добычей победителей. Но здесь они остановятся, обязательно остановятся - в наши горы им не войти. Пусть огораживают уже захваченное кольцом оборонительных валов, мы переберёмся и за эти валы, и наши топоры попробуют крови врага. Так возвестили друиды, а всем известно, что они умеют провидеть будущее. Да, друиды... Их знания и могущество велики, но и страшны. Их древняя магия основана на крови, человеческой крови, и когда ветви омелы не удаётся омочить в крови пленников, подойдёт и кровь соплеменника. Если бы не отец...
   Но о таком перед боем лучше не думать.
  

* * *

  
   Центральная Америка, 1519 год
  
   Санта-Мария и святые апостолы! Ну когда же это кончится? Под ногами гнусно чавкает, меж древесными стволами, поросшими мохоподобной мерзкой дрянью, ползёт липкий туман. В чаще истошно вопят какие-то невидимые твари - то ли птицы, то ли обезьяны, то ли вообще исчадия Ада. Оставленные сапогами глубокие вмятины в зелёном мокром ковре тут же заполняет густая бурая жижа, в которой кишмя кишат пиявки и прочая водяная гадость. По кочкам текут-переливаются скользкие узорчатые змеиные тела в руку толщиной, в воздухе натужно гудят мириады мелких крылатых кровососов. Тело под панцирем зудит и чешется так, что хочется содрать с себя вместе с доспехами и саму шкуру. А запах! Тянет удушающей болотной вонью, смрадом болота, которое затопило сто лет не чищеный хлев!
   Аркебузы и фальконеты отсырели, так что если кому взбредёт в голову пустить в нас из-за лиан отравленную стрелу, нам и ответить-то нечем. Да и не видно в зарослях ничего. Трясинные провалы хуже волчьих ям, солдата в полном вооружении вмиг затягивает с головой, стоит только шагнуть в сторону с узкой тропы. И кричать - если успеешь - бесполезно: пока соседи разберут, что стряслось, да пока разглядят несчастного, да пока сумеют придти на помощь... А этим смуглокожим дикарям (назвать их людьми есть оскорбление Божьего промысла!) всё нипочем. Почти голые, они шагают себе через джунгли, как по ровному, как будто нет здесь ни змей, ни москитов, ни острых шипов-колючек.
   Солнцу не под силу пробиться через сплошную кровлю широких листьев, оно не проникало сюда, надо думать, с Сотворения мира. То, что сейчас день, а не ночь, можно определить только по тому, что кое-что вокруг глаза всё-таки различают, да ещё жарко, жарко и влажно. Carajo! Нет, это не место для доброго христианина! Дрова в этой мокрой преисподней горят плохо, на привалах толком не обсушиться, а расчёсы от укусов насекомых быстро превращаются в кровоточащие язвы.
   Всадникам легче - их несут кони, хотя самим лошадям тоже несладко. Но Эрнандо молодец, он держится уверенно, уверенность сквозит в каждом его движении, и это помогает нам переносить все тяготы пути, который уже начинает казаться бесконечным. Его девчонка (вот что значит намётанный глаз истинного идальго - заметил и разглядел под уродливой туземной одеждой настоящую красавицу, способную украсить собой избранное общество в любом из кастильских замков, даже при дворе его королевского величества) оказалась сущей находкой. После того, как её отмыли, приодели, и наш святой отец нарёк её Мариной (взамен прежнего дикарского имени, которое и не выговоришь), она не отходит от Кортеса ни на шаг, словно сделалась его второй тенью. Она умна, сообразительна (даже странно для нехристианской души), многое знает о той дикой стране, по которой мы идём. И красива, чертовски красива - Эрнандо можно позавидовать. Ничего, с помощью господней доберёмся до цели нашего пути, а там я добуду себе такую же, или нет, лучше двух. Думаю, это не будет слишком уж тяжким грехом. И золото, золото, золото - ради этого стоит терпеть!
   Конечно, если бы не Марина и туземцы-проводники, нам нечего было бы и думать пускаться в путь через джунгли. Сначала многие боялись, что индейцы заведут нас куда-нибудь не туда, откуда нет дороги назад, и где гнить нашим костям до Судного дня, однако нет, обошлось. Дикари ведут нас правильно и при этом подобострастно кланяются Кортесу и бормочут что-то о детях их отвратительных языческих богов, которые наконец-то вернулись. Что всё это значит, удалось выяснить через Марину: оказывается, у дикарей бытует легенда или предание о рослых белокожих и бородатых богах (или что-то в этом роде), давным-давно ушедших на восход солнца, но обещавших непременно возвратиться. И возвратились - мы. Именно поэтому туземцы в том самом первом попавшемся на нашем пути прибрежном городе не стали хвататься за копья и усаженные обсидиановыми осколками дубины, а совсем даже наоборот - принесли нам и хлеб, и мясо, и диковинные плоды. И вообще - перешёптывались между собой боязливо, и бросали на нас благоговейные и исполненные почитания и суеверного страха взгляды, и выглядели готовыми исполнить любое наше желание.
   Вот там-то мы и нашли первое в этой стране золото. Точнее, его и искать не надо было - дикари принесли драгоценный металл сами, в слитках и в виде всевозможных изделий и утвари. У многих тогда загорелись глаза, и слова Эрнандо о том, что мы пойдём дальше, к сердцу страны, перед которым первый увиденный нами город индейцев не более чем захолустная деревенька перед великолепием Мадрида, мы встретили с полным пониманием и согласием. Разве настоящий испанский идальго откажется от приключения, которое сулит ему золото, много золота? Да и нести погрязшим в язычестве туземцам свет истинной веры есть дело богоугодное - в том и состоит первейший долг верного сына матери нашей святой католической церкви. Ведь именно так шли когда-то предки наши против неверных сарацин крестовыми походами освобождать гроб Господень. А для упорствующих в ереси заблудших душ - тут Сааведра прав - добрая кастильская сталь и очистительное пламя костра лучшее средство. Господь наш милосерд, только язычники не всегда это понимают - вот и приходится объяснять им подоходчивее...
   Идти тяжело, но никто не ропщет. В конце концов, перспектива разбогатеть куда лучше беспросветного нищенского существования в обшарпанном отцовском замке, который давно уже утратил былое величие времён Реконкисты, или службы в королевской армии за пару песо с очень высокой вероятностью сложить голову в каше европейских войн - дома нет, да никогда и не было сколько-нибудь долгого и прочного мира. Я не против войны, но сражаться без выгоды неинтересно. А здесь - здесь хоть знаешь, за что рискуешь (особенно после того, как видел местное золото собственными глазами)! И если уж угодит в лицо камень из пращи или стрела с кремнёвым наконечником, так на всё воля Всевышнего. Пока же Провидение к нам благосклонно, и остаётся надеяться, что так будет и дальше. Вот только скорее бы кончился этот проклятый лес...
  

* * *

  
   Армия сынов Ромула по праву считалась лучшей армией Древнего Мира. Впитавшая в себя боевой опыт множества народов, спаянная жёсткой дисциплиной, имевшая наиболее совершенное для своего времени наступательное оружие и оборонительное снаряжение, именно она сделала город на Тибре столицей всей Ойкумены. Солдаты Рима были обучены сражаться где угодно: в чистом поле, в сомкнутом и в рассыпном строю, на стенах и под стенами крепостей, на улицах городов и на качающихся палубах галер, в лесных дебрях и в теснинах горных ущелий. Против легионеров не выстояли ни сплочённые шеренги македонской фаланги, щетинившейся длинными сариссами; ни нестройные толпы варваров, сильных только лишь своей отвагой; ни опытные в военном деле наёмники городов-государств на островах и побережье Моря. Любой народ владел, как правило, какой-то одной привычной для него тактикой - тактика легионов была разнообразной и соответствующей конкретным условиям сражения. И латиняне сумели первыми в кровавой истории войн создать пехоту, имеющую оружие и ближнего, и дальнего боя.
   Сближаясь с противником на расстояние нескольких десятков шагов, солдаты по команде центурионов дружно метали в неприятеля град пилумов - копий с гранёными наконечниками из плохо прокованного железа. Большая часть копий вонзалась в щиты, наконечник гнулся, и древко копья волочилось по земле. Извлечь вражеское оружие времени уже не оставалось, - легионеры переходили с шага на бег и кидались в атаку, - а прикрываться щитом, в котором застряла двухметровая жердь, не слишком-то сподручно. Оставался единственный выход - бросить щит, резко повышая тем самым свою собственную уязвимость. А мечи легионеров - гладиусы, с длиной лезвия в локоть, - являлись идеальным инструментом для того, чтобы рубить, колоть и резать в душной тесноте рукопашной схватки.
   Стяжавшая славу непобедимой, армия Рима шла от триумфа к триумфу, быстро забывая горечь временных поражений (но не забывая извлечь из них уроки). Остановить победное шествие легионов смогли только подвижные лёгкие конные стрелки-парфяне, уклонявшиеся в песках от боя грудь в грудь и засыпавшие медлительную пехоту Красса ливнем страшных, пробивающих доспехи стрел. После разгрома знаменитый римлянин наконец-то утолил сжигавшую его всю жизнь жажду богатства: отрубленную голову полководца победители бросили в чан с расплавленным золотом - пей! Но до этого ещё далеко...
   А сейчас, увенчав штурмом почти трёхлетнюю осаду, легионы идут по горящим улицам Кар-Хадташта, ступая по лужам крови и оставляя на камнях кровавые следы грубых солдатских калиг. Отчаянное и безнадёжное сопротивление жителей города уже ничего не решает: ну выиграют ещё час, ну ещё день перед тем, как умереть или надеть ошейник раба. Да и трудно неумелым и слабым женщинам и немощным старикам с палками и камнями сопротивляться панцирям и мечам вышколенной тяжёлой пехоты латинян.
   Некогда великий город пожирает пламя пожаров. Огню всё равно, что станет для него пищей: роскошный дом аристократа или лачуга бедняка - горят они одинаково весело. Рушатся стены, укрывавшие от дождя, ветра и зноя; рассыпаются золой столы, за которыми ели; превращаются в пепел ложа, на которых спали, любили и рожали детей. Улетают в небо чёрным дымом надежды и чаяния, несбывшиеся мечты и неосуществлённые желания. Город горит...
   Зависть к накопленному Кар-Хадташтом богатству, к его силе и влиянию; страх, проникший в души сынов Лациума после разгрома при Каннах, когда дорога на Рим была открытой для нумидийской конницы Ганнибала; стремление завладеть чужим достоянием - всё это слилось и переплавилось в горниле властолюбия в обжигающую ненависть. И теперь ненависть эта выплеснулась наружу и потекла на гибнущий город.
   Укрепления Бирсы ещё держатся, но долго ли они простоят? Хорошо ещё, что акрополь выстроен на холме (знала Элисса, какое место обвести ремнём из бычьей шкуры): тараны установить почти негде, осадные башни не придвинуть, да и катапультам труднее швырять тяжёлые камни высоко вверх. Но осаждающие упорны, они лезут на стены по приставным лестницам навстречу копьям и топорам защитников.
   У обороняющихся кончается камень, они сбрасывают на головы врагов статуи и куски мраморных колонн, всё, что может, упав с высоты, размозжить и смять хрупкую человеческую плоть. А внизу павших сменяют другие, и снова багровые в свете пожарищ мускулистые тела оттягивают лапы метательных машин и раскачивают подвешенные на цепях громадные брёвна таранов.
   За стенами акрополя удалось укрыться немногим - слишком мало места, да и времени не хватило. Большинство детей Кар-Хадташта остались вне спасительного - до поры до времени - каменного кольца. И сейчас, когда волна нападающих уже затопила город, почти все они или погибли, или доживают последние минуты, или бредут в невольничьих толпах к кораблям победителей, подгоняемые безжалостными ударами бичей.
   Сражение не затихает ни днём, ни ночью. Когорты римлян сменяют друг друга в привычной кровавой работе, давая возможность уставшим передохнуть и перевязать раны. Богу Солнца Мелькарту надоедает за день смотреть на то, что творится на земле, в его городе, и он отправляется на ночлег до следующего утра. И тогда на тёмном небе проявляется лик Танит.
   Полнолуние - богиня ночи обретает полную силу. И её жрица, женщина с именем ночной птицы, хорошо знает это. Именно сегодня она сможет вознести свою обращённую к Владычице запредельную молитву, и именно сегодня мольба эта может быть услышана. Сегодня - или уже никогда.
  

* * *

  
   Да, жрецы-друиды... Хранители знаний и мудрости веков и тысячелетий, ревнители законов и заботливые воспитатели души народа... Лекари и учителя, поэты и звездочёты, толкователи и прорицатели.... Очень трудно, почти невозможно определить, что же весомее на совете кланов: лязгающее боевым железом слово военного вождя или скользящая, словно ядовитая змея (и слишком часто столь же смертоносная), речь верховной жрицы - той, кого зовут Женщиной-Без-Возраста.
   ...Этот запах я помню с детства. Конечно, детям не место на совете, но никакие запреты старших не могут помешать подросткам прятаться в зарослях под пологом укрывающей темноты за спинами взрослых, собравшихся в круг и внимающих. Далеко, но кое-что всё-таки можно разглядеть посверкивающими глазами и подслушать по-звериному чуткими ушами. А запах - кислый запах мокрой шерсти и меха шкур, в которые одеты воины, перемешанный с металлическим привкусом оружия, - струйками ползёт по земле, путаясь в густых травах. И вязкий дух Волшбы...
   Моя мать - я помню её, хоть и был совсем мал, когда она ушла к предкам, - была и осталась для меня идеалом женской красоты. Высокая, стройная, светловолосая, с дивными глазами цвета первой весенней листвы... Мое мнение о ней как о самом совершенстве ничуть не изменилось даже тогда, когда я повзрослел и стал смотреть на девушек глазами мужчины. Мать была красивее их всех. И ещё она умела колдовать.
   Она предсказывала погоду и урожай, владела даром исцеления, ведала тайны рун и законы бега звёзд. Но самое главное - она знала, на что способны Великие Артефакты: меч Калибурн, кубок Брана, кольцо Гортигерна, волшебная палочка Маса, арфа Кераунноса, доски жизни Гвендолаи, камень Фала, чаша клерика, посох времен года, зеркало Атму, копье Лугха, котел Керидвен, плащ Падаэна. Ей было известно даже, что предметы эти не были созданы людьми Зелёного Острова, но достались им в наследство от мудрецов Сгинувших, народа, чья земля утонула в волнах Западного Моря, не выстояв перед гневом богов.
   Великое знание опасно само по себе, а если к этому добавить человеческую зависть к владеющему этим Знанием, злобу и жадность, - и жажду власти, - то опасность эта возрастает вдвойне. По праву матери надлежало бы занять достойнейшее место в кругу носящих небесно-голубые или белые одежды бейрдов или собственно друидов, или даже владеть скипетром и дубовым венком и облачиться в златотканое одеяние Bard ynys Pryadian, но Женщина-Без-Возраста (говорили, - шёпотом! - что она познала страсть самого Херна, бога-покровителя леса и охоты, разделив с ним любовное ложе), возвысившись от серпа и рога изобилия до яйца змеи и ветви омелы, победила. И мать похоронили в зелёном платье овиддов*.
   ________________________________________________________________________________
   *Овидд, или оваты, - первая ступень в иерархии друидов, бейрды (барды) - вторая ступень. Высшие друиды - интеллектуальная элита - носили белую одежду, а глава ордена - Bard ynys Pryadian - владел скипетром и дубовым венком, символами власти. В цветовой гамме друидов, древнейшего магического сообщества Мира Третьей планеты, наследников мудрецов Погибшего Острова, сочетались цвета Дарителей и Хранителей Жизни - зелёный и голубой, и белый цвет - цвет свободной мудрости. Символами низших ступеней посвящения служили серп и рог изобилия, высших - яйцо змеи и ветвь омелы.
  
   ...Мать заболела и умерла, когда я встретил всего лишь шестую весну. Но отец был уверен, что она стала жертвой злой магии (или попросту была отравлена), однако доказать этого не смог. Он верил - нет, не верил, а знал! - в переселение душ и в бессмертие Души, но не мог надеяться снова встретить свою Настоящую Женщину в этой жизни. Воин и вождь воинов, он хранил внешнюю бесстрастность, но под этой ледяной бронёй бушевало пламя. И свои планы мести отец связывал именно со мной. Вот только, похоже, Женщина-Без-Возраста догадывалась об этом - или даже больше, чем просто догадывалась...
   Перед всякой большой битвой - а тем более перед битвой с таким врагом - положено вопрошать волю богов. А чтобы боги благосклоннее отнеслись к вопрошающим, их надо умилостивить жертвоприношениями. Дети лесов, лугов и предгорий обычно приносят в жертву богам и духам природы цветы и плоды растений, реже животных, но перед кровавым пиршеством боя боги алчут человеческой крови.
   Ритуал отработан веками - жертвам или перерезают горло серпом, или умерщвляют их стрелами, или сажают на кол, или связанных сжигают внутри больших чучел из веток и тонких древесных стволов. Для жертвоприношений предназначают преступников или пленённых воинов из чужого рода, но иногда, перед судьбоносными сражениями, в жертву приносят лучшего воина или красивейшую девушку из числа соплеменников. Верховная друидесса взрезает золотым серпом грудь обречённого и дарит его сердце Солнцу. Кровь жертвы - это плата племени за победу, которую боги даруют ему в грядущей битве, это выкуп за право и дальше жить на этой земле.
   Мать говорила, - я очень хорошо помню это, - что кровавые жертвы несовместимы с Истинной Магией Жизни, что обычай этот привнесён извне Мировым Злом, что кровь жертв рано или поздно падёт на головы заблудших и приведёт к гибели всех друидов и к угасанию трепетного пламени магических знаний, которые они унаследовали. Её слышали и слушали, - её уважали, женщин наш народ вообще почитает как дарующих жизнь и хранящих очаг, тем более женщин мудрых, - но слушали по-разному. Та, чьё имя я не хочу произносить, Женщина-Без-Возраста, прямо обвинила мать в том, что она пренебрегает волей богов и древними обычаями, а это неизбежно погубит весь наш род. Дело дошло до суда, но мать сумела доказать, что она вовсе не желала и не желает зла своему племени, а подчинить себе её сознание верховная друидесса не смогла - мать не уступала ей в магии. В тот раз Женщина-Без-Возраста отступила, но не признала своё поражение и ничего не забыла.
   ...Весенние состязания среди молодых воинов племени, встречавших своё первое лето как полноправные мужчины, всегда один из самых больших праздников наряду с праздником урожая и месяцем свадеб. Я победил, я был невероятно горд, ощущая на себе завистливые взгляды юношей и восхищённые взгляды девушек. Я так гордился собой, что меня даже не смутил огонёк тревоги в глазах отца, огонёк, заметный даже под его густыми выцветшими бровями. Отец всё понял сразу.
   Гроза разразилась над моей головой после совета вождей кланов, на котором было решено объединить все наши топоры. Женщина-Без-Возраста молчала, пока предводители воинов обсуждали военные подробности предстоящего совместного удара по врагу, но когда вожди пришли наконец к согласию и уже потребовали было пива, она вдруг встала и подняла руку. Она имела на это право.
   - Слушайте меня, воины народа холмов и лесов! Враг, стоящий перед вами, силён и очень опасен. Я не сомневаюсь в силе ваших рук, в остроте копий и в меткости ваших стрел, в храбрости ваших сердец. Но солдаты Империи испили слишком много крови нашего народа, и эта кровь укрепила их. Одолеть магию этой пролитой крови может только другая кровь - кровь нашего рода, отданная богам нами же самими. Боги примут эту жертву и даруют нам победу. Я изрекла волю богов!
   Стало так тихо, что было слышно, как потрескивают сучья в костре, как шелестит под слабым ночным ветерком листва священного дуба, как разрезают воздух мягкие крылья ночных птиц. Стало так тихо, что, казалось, слышен звук лунного луча, падающего с тёмного неба. На памяти всех без исключения присутствующих не бывало ещё требования Большой Жертвы, хотя об обычае этом, конечно же, знали. Я почувствовал, как по спине пополз липкий холод, ибо понял, кто же именно будет принесён в жертву, но тут тишину взмахом клинка разрезал голос отца.
   - Вожди кланов, братья! Слово вождя и воина нашего народа крепче железа и камня. Ему верят не только люди, но и духи, и боги! Здесь и сейчас, перед этим священным огнём, под ветвями Отца Нашего Дерева с венками омелы на них, я даю клятву, что за победу в завтрашнем бою я принесу в жертву сердце предводителя врагов или же - если не смогу сделать этого - отдам своё собственное. А в знак готовности отдать свою кровь...
   Меч с шорохом покинул ножны, отец вытянул над огнём костра ладонь и полоснул по ней остро отточенным для битвы лезвием. Густые капли горячей алой крови сорвались одна за другой с его запястья и с шипением исчезли в пламени. На какой-то краткий миг пламя изменило цвет. Боги приняли клятву.
   Женщина-Без-Возраста метнула на отца взгляд змеи, из-под самых клыков которой выскользнула добыча. Отец выдержал этот взгляд, не моргнув, - недаром он столько лет делил кров и ложе с колдуньей, - только на скулах его вздулись тугие желваки. Верховная друидесса опустила глаза. Она умела смиряться с неудачами - временно, - но никогда не отступала окончательно от своих намерений. И она ничего не прощала...
   Тишина отпрянула под кроны деревьев вспугнутым зверем. Запенилось в чашах и кубках пиво, зазвучал смех и хриплые голоса рогов и волынок. А я сидел и слушал, как колотится моё сердце, силясь проломить тесную клетку рёбер, только сейчас осознавая в полной мере, от края какой пропасти оттащил меня отец.
  

* * *

  
   Вот это город! Конечно, он совсем не похож на города Кастилии (а мне довелось повидать и Толедо, и Севилью, и портовый Палос, и даже Мадрид), но если говорить хотя бы о размерах, то... Да и не в размерах дело. Город стоит на озере - туземцы называют это озеро Тескоко, - на острове, точнее, на многих островах, соединённых между собой и с берегами озера дамбами. Причём часть из этих островов искусственные, сооруженные из донного ила, который обитатели города на озере терпеливо, долгие годы, черпали из воды. Корни растений переплели и скрепили эти острова, образовав надёжную опору домам.
   Самый большой остров - центр города - пересечён каналами, через которые перекинуты мосты. Мосты эти легко снять, и тогда каждый квартал превратится в крепость внутри крепости, тем более что дома здесь каменные (правда, крыши тростниковые или соломенные, так что гореть будут). Но всё равно, брать этот огромный город приступом - дело ох как непростое, да и жителей в нём - как муравьёв в муравейнике. Понятное дело, наши мечи куда лучше их дубин, и лукам со стрелами далеко до пушек, но вот хватит ли у нас пороха и пуль перебить всех индейцев... Уж больно их здесь много - прямь оторопь берёт. Сцепишь пальцы на рукояти шпаги, вроде как спокойнее делается...
   Но штурмовать Теночтитлан нам не пришлось. Мы вошли в него, как почётные гости императора Монтесумы - так зовут правителя ацтеков (сами же они называют себя теночки - отсюда и название столицы). Вошли по главной дамбе (она сложена из больших камней, прочно скреплённых цементом, и так широка, что по ней могут проехать рядом - стремя в стремя - десять всадников в полном вооружении), с юга, в строгом походном порядке: впереди кавалеристы с самим Кортесом во главе, затем три с половиной сотни испанских пеших солдат. Потом носильщики несли пушки, боеприпасы и другие грузы. Замыкали колонну несколько тысяч тлашкаланских воинов. Ацтеков они ненавидят люто, и Эрнандо прозорливо поступил, сделав из тлашкаланцев своих верных союзников. Эти дикари хорошо дерутся (это мы испытали на собственной шкуре), они в несколько раз увеличили численность нашего войска, и их не жалко бросать на самые опасные участки битвы. Чего жалеть язычников, поклоняющихся каменным идолам, пьющим человеческую кровь, - пусть бьют друг друга!
   ...Чертовски приятно чувствовать себя сыном бога (пусть даже какого-то там Кецалькоатля!). За деревянным подъёмным мостом, у городских ворот с башнями нас встретил сам Монтесума - невиданная честь для горстки дерзких пришельцев! Местный король прибыл на паланкине - владыке не пристало ходить пешком, словно простому смертному. Он и на землю-то не ступал, не касался подошвами своих золотых сандалий грешной тверди. Перед ним сановники торопливо расстилали драгоценные ткани, и главный вождь идолопоклонников неспешно шествовал по этим тканям.
   Ему, совсем нестарому ещё человеку в роскошном плаще и в причудливом головном уборе из зелёных птичьих перьев с золотыми украшениями, беспрекословно повинуется громадная страна с миллионами и миллионами жителей. Теночки покорили множество соседних племён, те платят им дань и дают воинов. Если бы десятки (если не сотни!) тысяч индейцев навалились бы на нас где-нибудь на равнине (где такой несметной массе людей можно развернуться, окружить врага и напасть со всех сторон), ещё на дальних подступах к столице, мы бы и часа не продержались. Не помогли бы ни кони, ни латы, ни аркебузы! Задавили бы толпой и разорвали бы на части голыми руками - ацтеки храбры, и умирать в бою умеют бестрепетно...
   Монтесума предоставил нам громадный (в нём без труда разместились все семь тысяч человек нашей экспедиции) дворец своего покойного отца Ахаякатля. И даже не дворец, а множество одноэтажных каменных строений (лишь в центре расположено двухэтажное), обнесённых сплошной толстой стеной с массивными башнями. Это обстоятельство весьма обрадовало Эрнандо! Нас ждали столы, уставленные разнообразными яствами и напитками, но Кортес сначала расставил фальконеты и часовых (пригрозив, что за самовольную отлучку с поста повесит собственноручно), а уж потом разрешил начать пиршество. И спали мы так, как давно уже не спали (а некоторым и вовсе не доводилось) - на мягких матрацах, на пуховых подушках, под лёгкими, но тёплыми одеялами...
   Нам разрешено всё - ну, или почти всё. Нам постоянно и в изобилии поставляют еду, нам дают людей для выполнения любых работ. Например, с помощью местных лесорубов и плотников мы в течение нескольких недель выстроили две бригантины для плавания по озеру (правда, это случилось позже, когда Кортес умудрился сделать Монтесуму своим добровольным пленником и начал от его имени фактически править всей страной). Император ацтеков принимает нас в своём дворце и устраивает в нашу честь роскошные пиры - я впервые в жизни попробовал шоколадный напиток (в Европе его ещё не знают). Монтесума одаривает нас богатыми подарками, да ещё какими - золотом!
   И всё же местные жители есть исчадия адовы! Они приносят в жертву своим дьявольским богам человеческие сердца, которые вырезаются прямо из живой груди пленников. Их жрецы, худые, бритоголовые, с отрешёнными лицами, похожие в своих чёрных одеяниях на громадных здешних птиц-падальщиков, весьма поднаторели в этом сатанинском умении. И ещё у них в ходу обычай, явно заимствованный у обитателей преисподней: они вдыхают дым и выпускают его потом изо рта и ноздрей! Я видел своими собственными глазами, как после обильной трапезы Монтесуме подносили резную деревянную трубку, набитую какими-то сухими листьями. Листья поджигали, и король дикарей глотал дым с видимым удовольствием. Выдыхаемый дым расползается причудливыми кольцами и змеями, и мне поначалу показалось даже, что дым этот пахнет серой. Хотя на самом деле запах его приятен...
   Зато индейские женщины куда как хороши: со смуглой кожей, с загадочно поблескивающими тёмными глазами и с ниспадающими на плечи (по местной моде) густыми чёрными волосами. И они очень чистоплотны - ежедневно купаются! У нас дома далеко не каждая знатная сеньора к такому приучена. Помнится мне, её королевское величество Изабелла (да простятся мне не слишком верноподданнические мысли, не очень приличествующие истинному идальго!) около тридцати лет назад, во время осады Гранады, вообще не мылась и не меняла сорочки, пока испанские войска не взяли эту последнюю твердыню мавров на нашей исконной земле и не завершили Реконкисту. А эти дикарки похожи на цветы, которые так приятно мять грубыми руками, привыкшими держать меч. И я не отказываю себе в этом удовольствии...
  

* * *

  
   Жрица с именем ночной птицы медленно закрыла глаза. Теперь её не отличить от статуи Владычицы Ночи: такая же отрешённость, точно так же спадают скрывающие фигуру тяжёлые складки темного одеяния, те же длинные волосы (во мраке, затопившем храм, каменные пряди выглядят точь-в-точь как живые), то же неподвижное прекрасное - и страшное в своей красоте - лицо...
   Сознание и память жрицы распахнуты - это часть ритуала, - и медленно всплывают перед мысленным взором причудливые видения, следы реально случившегося когда-то...
   ...Холмистая местность, граница песков пустыни и предгорий. Слепящий свет жгучего солнца - песок кажется расплавленным. Дрожит над барханами пелена зыбкого марева, размывая их жёлтые контуры, и скользит-струится по склону живой металлической лентой пружинистое змеиное тело.
   Девочка в рваной накидке неопределённого цвета сидит на корточках на склоне песчаного холма (на коленки опуститься нельзя, песок сожжёт кожу) и внимательно следит за змеёй. Не надо бы ребёнку отходить далеко от селения на берегу Моря, опасности стерегут на каждом шагу, хотя вокруг, насколько можно разглядеть, не видно никого и ничего. Но любопытство, даже нечто большее, чем простое любопытство, влечёт дочь людского племени с непреодолимой силой.
   Змея поднимает голову, и взгляд её желтых немигающих глаз встречается с взглядом серых глаз девочки. Змея удивлена - человеческое дитя не боится. Хотя кто может прочесть мысли, ползущие в покрытой чешуёй узкой голове...
   Секунды растягиваются до пределов вечности, когда две пары глаз - человеческих и змеиных - встречаются и смотрят, смотрят друг на друга...
   Песок скрадывает звук, и поэтому фигуры четырёх всадников возникают на гребне бархана бесшумно, подобно ночным призракам. И слишком поздно девочка замечает их...
   Она взмётывается испуганным зверьком, кубарем скатывается вниз и бежит - только песок разлетается под быстрыми и тонким, но крепкими её ногами. Однако свистящая петля волосяного аркана оказывается быстрее...
   Грязная тряпка во рту, и режет запястья грубая верёвка, и очень неудобно висеть вниз головой поперёк лошадиного хребта. Частые и злые слёзы капают на горячий песок, и тут, словно в ответ на эту боль и обиду, над пустыней виснет хриплый крик, полный смертной муки...
   И девочка видит (не глазами, нет), что произошло. Разбойник - тот, который забросил трепыхающуюся живую добычу на пропахший конским потом чепрак, не заметил змеи. Наверно, он наступил на неё - ведь змеи не нападают на человека. Да, конечно, он не заметил ползучую смерть и случайно поставил ногу не туда, куда следовало. И змея - наверно, она чисто случайно ударила его сзади под колено. Придись удар чуть выше, в край груботканой одежды, гадина не дотянулась бы до тела, а чуть ниже её зубы встретили бы прочную кожу сапога. Но две кривые ядовитые иглы с убийственной точностью вошли в мягкую плоть в самом уязвимом месте...
   И девочка видит, как на губах катающегося по песку человека выступает пузырящаяся зеленоватая пена, как он выгибается дугой и застывает неподвижно. Видит она и страх, проступивший на лицах медленно пятящихся к своим лошадям кочевников. А змеи - змеи не видно, словно тварь зарылась в песок. Что ж, змеи умеют зарываться в песок...
   И это был тот самый первый раз, когда девочка видела не глазами и почувствовала дыхание и присутствие Неведомого...
   Шатры среди финиковых пальм, люди, верблюды, лошади, ослы... Толстый человек в узорчатом халате с широким матерчатым поясом, за который заткнут изогнутый бронзовый кинжал. У него злые глаза привыкшего отдавать приказы. Девочка не знает языка племени песчаных дикарей, но она понимает, чего хочет этот человек: затащить её в свой шатёр, повалить на ворох ковров и грубо овладеть ею. В груди она чувствует жжение, словно там, возле сердца, разгорается маленький, но жгучий костёр. И ещё чувство гадливости и бессилия...
   Другой человек, в длинной одежде, с пронзительными горящими глазами на высохшем костистом лице... Он прерывает того, с кинжалом, прерывает резко и властно, словно имеет на это право. Предводитель разбойников не уступает, в его гортанном голосе прорезаются визгливые нотки, но тут он встречается взглядом с глазами маленькой исцарапанной пленницы в рваной накидке и замолкает, словно проглотив язык, - потому что глазами девочки на него смотрит сама Смерть. Потом девочка узнает, что всего через два восхода солнца на этот лагерь нападут соседи из другого разбойничьего рода, - шакалы дерутся даже из-за обглоданных костей, - и первая же прилетевшая с вершины вон того холма стрела найдёт жирное горло вожака песчаных грабителей...
   А сейчас она покорно следует за взявшим её за руку худым и высоким человеком, подчиняется, потому что чувствует Силу этого старика. Через много лет она узнает, что служитель Бога не ведал жалости, он всего лишь выполнял свой Долг. Слуги Бога, простёршего свою охраняющую длань над Отцом Городов Тиром, искали Отмеченных Печатью среди всех окрестных народов, и жрецу было важно, чтобы девочка пришла в храм Владычицы Ночи девственницей...
   Подземелье, блики факелов пляшут на каменных стенах, вырезая на них причудливые тени... Тягучая завораживающая музыка, и плывут в такт этой музыке стройные и гибкие обнажённые тела девушек, окрашенные отсветом пламени в цвет горячей бронзы... И она среди них, среди танцующих Танец Посвящения, а за границей очерченного трепещущим багровым светом круга качаются, повторяя движения танцовщиц, чёрные змеиные головы на уходящих во тьму длинных телах. Музыка убыстряется, в неё вплетаются ритмичные голоса бубна и маленького барабана, бронзовокожие фигуры изгибаются и кружатся всё быстрее и быстрее; и подползают из темноты змеи, и приподнимаются на хвостах, словно вырастая из каменных плит пола...
   Короткий вскрик, и тут же следом за ним другой. Две девушки заступили за край светового круга, вошли во тьму, и беспощадные ядовитые зубы тут же отыскали их ничем не защищённые тела...
   Резкий голос медного гонга обрывает музыку. Будущие жрицы богини Танит - нет, уже ставшие ими, - застывают в причудливых позах. Пламя факелов разом вспыхивает ярко-ярко, граница света стремительно наступает, освещённый круг ширится, и змеи торопливо уползают во тьму...
   Несколько тёмных фигур в плащах и с закрытыми лицами уносят тела непрошедших таинство. А затем пламя разгорается ещё ярче, и в круг багрового света вступает жрец, изрекающий волю богов. Он медленно поднимает вверх руки, одновременно разводя их в стороны. И за спиной жреца проступает из мрака фигура Владычицы Ночи. Глаза богини закрыты, но все в подземелье ощущают Её взгляд. Чувствует этот взгляд и она, ставшая Её жрицей, отдавшей Танит всю себя и вкусившей Её силы. Нет больше девочки, похищенной из маленького селения на берегу Моря, а есть служительница Богини, женщина с именем ночной птицы...
   И разгорается возле сердца маленький, но жгучий костёр...
   И это был второй раз, когда она видела.
   Скрипят вёсла, и плещет за деревянным бортом гаулы вода Моря. Корабль держит путь в Кар-Хадташт, и жрица Танит плывёт на этом корабле. Такова воля Владычицы: отныне место жрицы там, в Новом Городе, сыне Тира.
   Сияющий Мелькарт поднялся над горизонтом; и высветились башни и стены Кар-Хадташта, и берег, и гавань, забитая кораблями. Жрица стояла на носовой палубе и смотрела на город, которому волей Танит назначено быть ей домом. Жрице не было никакого дела до мыслей других людей на борту гаулы. Впрочем, она хорошо знала, что в этих мыслях нет ни капли непозволительного, а есть только лишь боязливое почитание той, которая является служительницей Богини Ночи. Никто не посмел бы взглянуть на женщину с именем ночной птицы как на просто женщину. Танит, женская ипостась Ваала-Молоха, не потерпит такого святотатства, гнев её будет ужасен и настигнет дерзкого в любом месте Ойкумены и даже за её пределами...
   Жрица убивала. Сама она не считала это убийством, она просто выполняла волю Владычицы и приносила ей то, что требовала богиня - дымящиеся человеческие сердца, вырезанные кривым жертвенным ножом из груди подаренных Танит. Жрица не запоминала лиц гибнущих на тофете - ей это было безразлично. Танит должна пить горячую кровь, тогда Её сила не оскудеет; и не иссякнет плодородие жён Кар-Хадташта; и на смену одной принесённой в жертву девочке родится десять других.
   Но приходили сны, и в этих снах женщина с именем ночной птицы была другой. Не было кровавого алтаря, не кричали в страхе убиваемые на этом алтаре, не капала алая кровь с потемневшего бронзового лезвия. Наоборот, под руками женщины из камня прорастали цветы, птицы безбоязненно садились на ладонь, и пушистые зверьки тыкались ей в ноги и смотрели на неё доверчивыми круглыми глазами. И цвет одежды был другим: чёрные тона ночи сменялись то изумрудной зеленью юной листвы, то голубизной весеннего неба...
   Женщина просыпалась в страхе, падала на колени перед статуей Танит и взывала о прощении, обращаясь к холодному лунному лику, медленно и безмолвно плывущему по ночному небу...
   Жрица великолепно умела управлять своими мыслями и чувствами. Она хранила верность и преданность Танит и знала - Владычица Тьмы рано или поздно вознаградит её за это. Она не спрашивала себя, откуда взялось это знание, просто ей было известно, что это именно так. Вот и сейчас, в напряжённой темноте пустого и гулкого храма в осаждённой Бирсе, она была уверена в том, что богиня услышит её; и что-то должно произойти...
   До слуха жрицы докатился отзвук далёкого глухого удара, и каменный пол под её коленями ощутимо дрогнул. Женщина с именем ночной птицы увидела: огромный кусок стены, подточенный жалами таранов, медленно и грузно осел, разваливаясь в клубах пыли. Крики людей заглушил яростный лязг оружия - враг ворвался в акрополь, в сердце Кар-Хадташта.
   Жрица вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и с нарастающей радостью ощутила внутри себя, у сердца, разгоравшееся пламя маленького, но жгучего костра. Горячая волна стремительно затопляла всё её существо, жрица распростёрлась на плитах храма перед статуей богини, беззвучно повторяя:
   - Танит, Танит, Владычица Сущего! Я слышу тебя...
  

* * *

  
   Отец молчит, но я чувствую, что он хочет сказать мне что-то очень важное. Мы сидим в стороне, у мощного ствола огромного дуба, достаточно далеко от костров, вокруг которых всё ещё поют и пляшут, несмотря на глубокую ночь. Густые заросли надёжно укрывают нас от посторонних взглядов (если кому-то вдруг взбредёт в голову подглядывать), а шорох ветвей приглушит негромкие слова, которые будут сказаны. И отец начинает говорить - медленно, взвешивая каждую фразу.
   - Я знаю, тебя интересует, почему я так поступил, сын?
   - Да, отец.
   - Я вовсе не обижу тебя, если скажу, что для вождя клана из народа лесов и вересковых холмов благо его клана - и всего племени - гораздо важнее судьбы его сына, пусть даже единственного и рождённого единственной его Настоящей Женщиной. Я уверен, что ты правильно поймёшь меня, сын.
   - Я пойму тебя правильно, отец.
   - Мы жили с твоей матерью долго и счастливо, хотя... - голос отца при этих словах почти неуловимо дрогнул, - ...мне хотелось бы прожить с ней всю эту жизнь, до самого заката...
   Отец говорил правду. Люди кланов вообще правдивы, а уж в разговоре с родным сыном, да ещё на столь важную тему... После смерти матери так и не появилась та, которая смогла бы её заменить и стать мне и моим сёстрам новой матерью. Да, у отца бывали случайные женщины, и многие из них очень хотели сделаться настоящей, а не временной женой вождя, но он в этом вопросе оставался твёрд, как скала. Кстати, такое поведение знатного воина выходило за рамки общепринятого, и друиды не раз и не два прямо говорили отцу об этом, но он лишь отмалчивался.
   - Ты дорог мне не сам по себе, а прежде всего как память о Ней. Но даже ради этого я не пошёл бы поперёк древнего закона и против воли верховной друидессы. Она враг мне и тебе, но не враг всему нашему народу, и она по-своему заботится о его благе - так, как она это благо понимает. Нет, всё гораздо серьёзнее, сын.
   Я весь обратился в слух. Никогда раньше отец не говорил со мной так, хотя я знал, конечно, что он прям в словах и в делах, что он меня любит, и ощущал его заботу о себе - именно заботу, а не мелочную опеку и желание укрыть детёныша от любого свежего ветерка.
   - Так вот, сын, всё дело в тебе - в тебе самом.
   - Я не понимаю тебя, отец...
   - Объясню. Когда-то очень давно, многие тысячи лет назад, там, - отец указал на закат, - среди волн Великого Моря был огромный остров, населённый могущественным народом. Мудрецы этого острова владели многими тайнами Мира, в том числе тайнами магии. Но однажды с небес упал громадный камень, посланец Мирового Зла (так гласят предания), который погубил и сам этот остров, и всех его обитателей. Точнее, почти всех - кое-кому удалось спастись. Спастись - и унести с собой часть древнейшего Знания. И крупицы этого Знания сохранились до наших дней, сохранились благодаря усилиям таких, как твоя мать.
   - Я знаю об этом предании, отец.
   - Было бы удивительно, если бы сын Хранящей не знал об этом, - сурово произнёс отец. - Так вот, мать знала. Она знала очень многое, такое, что неведомо даже Женщине-Без-Возраста - законы Круга Перевоплощений, например. Вскоре после того, как ты появился на свет, матери было видение. Она проснулась среди ночи, разбудила меня и долго не могла успокоиться. И это были не пустые женские страхи - ими её было не напугать...
   И это тоже было правдой - мать была куда крепче сердцем, чем многие мужчины. А отец продолжал.
   - Неподалёку жил в лесу отшельник-одиночка. Из бардов. Говорили, что он самый лучший прорицатель из всех, которые появлялись на Зелёном острове за несколько последних поколений. Не знаю, может это и так. Как бы то ни было, мать решила обратиться к нему, дабы проверить смысл увиденного ею.
   Отшельник выслушал её очень внимательно и сказал, что младенца - то есть тебя - нести к нему не нужно, бард сам к нам придёт. Уже одно это было необычным, и я насторожился. И твоя мать тоже насторожилась - а я привык ей верить и знал, что она не будет тревожиться без серьёзных на то причин.
   Отшельник пришёл к нам той же ночью. Он был очень стар - я помню его глубоким стариком с той поры, когда я сам был ещё ребёнком, - но ходил легко и пружинисто, словно волк на охоте. Он бросил на тебя один-единственный быстрый взгляд - и пошатнулся. Краска отхлынула от его лица, он повернулся к матери и сказал ей несколько слов на неизвестном мне языке. Выслушав старца, мать побледнела тоже - а пугливой её никто и никогда не посмел бы назвать. А затем отшельник ушёл, не прощаясь, но до своего обиталища не добрался - утром его нашли в лесу. Мёртвым. Остановилось сердце. Это никого особенно не удивило: ведь всё-таки друид был древним стариком. Никого - кроме твоей матери...
   Отец замолчал, и я не смел прервать его молчание. Помолчав, он снова заговорил.
   - Она так и не передала мне точного смысла сказанного ей старым прорицателем. Сказала только: "Бывает смертельно опасное знание - оно убивает. Поэтому-то и умер старый бард. Я не хочу, чтобы такая же судьба постигла бы и тебя. Тебе надлежит знать одно - наш сын очень важен для будущего. Сохрани его любой ценой, если ему будет грозить опасность". И вчера я выполнял волю твоей матери, сын.
   Я молчал, потрясённый услышанным.
   - И ещё, сын, - добавил отец. - Я спас тебя от непосредственной, явной угрозы. Но Женщина-Без-Возраста никогда не оставляет задуманного на полпути, и смерть твоей матери - вернейшее тому подтверждение. Верховная друидесса способна наложить на тебя заклятье, - если уже не сделала этого, - которое проснётся неведомо когда и сработает неизвестно как. Будет осторожен, сын. Помни о том, что ты сегодня узнал.
   - Я буду острожен, и я буду помнить, отец.
   - Тогда иди, - он положил мне руку на плечо. - Я сказал тебе все, что хотел сказать, и что надо было сказать. Ночь коротка, - особенно когда ты молод, - и Реган (вот уж не думал, что отец знает про мою девчонку!) уже вся извелась, ожидая тебя среди вереска. Не обмани её ожиданий, - отец усмехнулся по-доброму, - но помни, что послезавтра, нет, уже завтра - бой. Твой первый настоящий бой, сын.
  

* * *

  
   Верёвка, которая стягивает мне запястья, врезалась в кожу. Голова гудит, и перед глазами плавают разноцветные пятна. Здорово же меня огрели палицей... Если бы не шлем, обсидиановые шипы, которыми усажены боевые дубинки теночков, наверняка пробили бы мне череп. Хотя, быть может, оно было бы и к лучшему - умер бы сразу и не мучаясь. А теперь, очень даже на то похоже, мне предстоит нечто гораздо более неприятное...
   Почти девять месяцев (думаю, у многих местных женщин успели родиться от нас дети) мы были хозяевами Тенчтитлана, да что там Тенчтитлана - всей страны! Кортес убедил-заставил Монтесуму переселиться к нам, во дворец Ахаякатля, под "защиту" испанских пушек. Эрнандо и не думал, конечно, защищать этого закоренелого язычника, кичащегося своим мнимым величием. Просто пока эта священная для всех ацтеков особа находилась в наших руках, мы могли делать здесь всё, что нам вздумается - его же именем.
   Когда в столицу прибыл касик, виновный в нападении на испанцев в Вера-Крусе, Монтесума не стал даже слушать его объяснений, - мол, Малинцин (так теночки звали Кортеса) сам во всём разберётся. И Эрнандо разобрался - касика и семнадцать его военачальников без лишних проволочек сожгли на костре. Причём во время казни на повелителя ацтеков надели оковы - знак рабства и позора. И ничего, сошло, - огромная толпа людей, присутствовавшая при сожжении несчастных, стояла тихо и покорно...
   А во дворце мы обнаружили замурованную дверь, которая вела в тайную комнату, битком набитую сокровищами. Монтесума хранил свою казну во дворце отца! И вот эти поистине несметные богатства оказались у нас! После делёжки (пусть даже и не слишком справедливой, Эрнандо себя не обидит) все мы стали богачами. Некоторые из наших изготовили для себя (с помощью местных ювелиров) из захваченного золота массивные цепи и надели их под панцири. Всевышний уберёг меня от такого опрометчивого шага, ибо все, которые так поступили, уже мертвы, и их тела обгладывают раки этого проклятого озера...
   Золото сослужило нам добрую службу. Этот недоумок Веласкес, губернатор Кубы, послал сюда Нарваэса с большим отрядом и с приказом доставить на Кубу Кортеса - закованным в цепи. Ну и что из этого вышло? Эрнандо вышел навстречу отряду и попросту перекупил солдат Нарваэса ацтекским золотом (правда, без небольшой драки не обошлось), захватил каравеллы, снаряжённые Веласкесом за свой счёт, и увеличил нашу армию до тысячи трёхсот человек, из которых почти сотню составляли всадники. Теперь-то мы поговорим с этими поклонниками кровавых богов по-другому!
   Но пока мы отсутствовали, Альварадо, оставленный Кортесом своим заместителем и командиром гарнизона в Теночтитлане, наломал дров. Золото - оно имеет свойство ослеплять, и жадность едва не сгубила Альварадо и всех его людей. А дело было так.
   Ацтеки ежегодно, в мае, проводили празднества в честь своего грозного бога войны Уицилопочтли (того самого, которому приносили человеческие жертвы). Поскольку храм этого бога находился по соседству с дворцом Ахаякатля, где жили испанцы, то ацтеки испросили у Альварадо разрешения устроить праздник во дворе Большого Теокалли - самой главной пирамиды города. И заместитель Эрнандо разрешил - при условии, что собравшиеся не будут иметь при себе оружия.
   Шестьсот ацтеков из самых знатных родов, пышно разодетые и украсившие себя драгоценностями, собрались на праздник. Никто из них не обратил внимания на группы испанских солдат во дворе храма - все давно привыкли к тому, что испанцы никогда не расстаются с оружием и доспехами и принимали их за зрителей. А зрители - по сигналу - обнажили шпаги и ринулись резать безоружных.
   Альварадо толкнула на это обыкновенная алчность - ему хотелось завладеть золотыми украшениями и не делиться при этом с Кортесом. Теночки не могли сопротивляться голыми руками, к тому же их ошеломила свирепая внезапность нападения. Солдаты Альварадо перебили всех - вся лестница храма оказалась залита кровью. И эта глупость заместителя Кортеса переполнила чашу терпения - на следующий же день тысячные толпы индейцев атаковали дворец.
   Ацтеки шли и шли, как одержимые, не считая убитых и презирая смерть. Поголовная гибель всего нашего гарнизона в Теночтитлане была бы неизбежной, если бы не Монтесума. Ему удалось уговорить наступавших отойти, так как если они будут продолжать атаку, то белокожие пришельцы неминуемо убьют его, Монтесуму. Императора послушались - в последний раз.
   Мы вернулись в Теночтитлан, но обстановка резко переменилась. Никто уже не спешил доставлять нам еду, женщин и драгоценности - казалось, что даже дома, улицы и мостовые столицы сочились-истекали ненавистью к тем, кого ещё совсем недавно обожествляли. И новая атака, гораздо лучше организованная, не заставила себя ждать.
   Наши пушки косили индейцев, как траву, но они лезли и лезли. Всё новые и новые тела добавлялись к грудам трупов, но не заметно было, чтобы это хоть как-то охладило пыл теночков. Мы продержались весь день, падая к вечеру с ног от усталости и ран.
   На следующий день Кортес решил атаковать сам, поджечь город и раздавить непокорных - сидя в осаждённом дворце, мы все в конце концов просто перемёрли бы от голода и жажды.
   Однако уличные бои не принесли ожидаемого успеха. Индейцы сбрасывали с крыш громадные камни, которые плющили солдат в кашу вместе с панцирями. В тесноте между домами конница утратила наступательный порыв, а артиллерия оказалась гораздо менее эффективной. Ацтеки несли огромные потери, но они могли позволить себе менять сотню своих за одного нашего - подкрепления подходили к возглавившему восстание принцу Куаутемоку, племяннику Монтесумы, непрерывно. В толчее боя в городе всё наше войско растаяло бы без следа, словно комок ила в быстром горном ручье. И Эрнандо приказал отступить.
   Зажечь город не удалось - дома стояли друг от друга на значительном расстоянии, да ещё эти проклятые каналы. А когда Эрнандо выпустил брата Монтесумы Куитлауака и других знатных ацтеков, взятых нами в заложники, то они не только не стали уговаривать соплеменников сложить оружие, но сами приняли самое деятельное участие в восстании. А запасы пороха всё убывали - ведь мы палили неустанно.
   Оставался последний козырь - Монтесума. Он уже спас испанцев однажды, может быть, спасёт снова? И верно, шум боя мгновенно стих, как только император появился на зубчатой стене дворца. Всё-таки его ещё почитали, несмотря ни на что. Но он сам испортил всё дело одной-единственной фразой, назвав испанцев "друзьями" и "гостями", которые-де удалятся с миром, если его народ их выпустит. Это была роковая ошибка короля - ведь друзья и гости не убивают хозяев. И в Монтесуму полетел град стрел и камней.
   Монтесума умер - его голову проломил камень из пращи, а тело пронзили несколько стрел. Но умер он оттого, что не хотел больше жить, а вовсе не от ран. Человек в нём не смог пережить конца императора...
   Не спасло положения и взятие нами - ценой немалой крови! - Большого Теокалли и свержение с пьедестала статуи Уицилопочтли. Индейцы не впали в отчаянье, видя гибель своих богов - наоборот, они бросились на нас с ещё большим остервенением. Оставалось одно - уходить из Теночтитлана, и уходить немедля, коль скоро мы хотим спасти свои сердца от жертвенного камня. Обещания индейцев - отнюдь не пустая угроза, их оскорблённые боги жаждут мести!
   ...Ночь выдалась тёмная, холодная и дождливая. Поначалу всё шло гладко: мы тихо выбрались из ворот дворца, стараясь не нарушать тишину звяканьем оружия и конским всхрапом. Мы несли с собой заранее приготовленный переносной мост, чтобы перебраться через проломы в тлакопанской плотине (о них Кортес знал) и перевести лошадей и пушки. Мы осторожно продвигались по главной улице, не видя ни единой живой души вокруг, и уже ликовали оттого, что нам удалось так ловко одурачить этих проклятых дикарей.
   Но оказалось, что не мы их, а они нас перехитрили. Индейцы зорко следили за нами из темноты, и они просто дали нам отойти от дворца достаточно далеко, чтобы сделать наше возвращение под защиту его мощных стен невозможным. А как только мы стали наводить мост через первый пролом, отделявший улицу от дамбы, внезапно раздались звуки труб, и загудел барабан. И началось...
   Поверхность озера вмиг покрылась сотнями и сотнями пирог с воинами, устремившихся к дамбе со всех сторон, а из тьмы в нас полетели тысячи стрел и копий. Дорога же обратно была отрезана - скрывавшиеся в домах воины ацтеков перекрыли улицу завалами из дерева и камней.
   Я раздавал удары налево и направо, не слишком заботясь о том, кому они достанутся - врагу или другу. Мне важно было продвигаться вперёд, к мосту, и я шёл. Я успел перебраться через мост как раз перед тем, как сотни тянувшихся к нему рук вцепились в хлипкое сооружение и перевернули его вместе с бежавшими по доскам людьми.
   Двигаться можно было только на ощупь. Темнота вокруг кричала, стонала, выла. Чья-то рука вцепилась мне в ногу - я рубанул наотмашь, брызнула кровь. По панцирю скользнула стрела; вокруг меня с плеском падали в воду тюки и ящики, лошади и люди. И всё-таки я продрался через толпу за мостом и побежал по дамбе дальше, ориентируясь по редким вспышкам факелов и по сочной кастильской брани, казавшейся мне музыкой.
   У второго пролома мы застряли. Нашего переносного моста больше не было, его захватили индейцы. Пришлось заваливать пролом всем, что для этой цели годилось - мешками, повозками, тушами коней и трупами солдат. Мы приканчивали носильщиков-тлашкаланцев - пусть послужат нам в последний раз! - и спихивали их в зияющую брешь в дамбе вместе с поклажей, которую они на себе волокли...
   Не знаю, сколько нас выбралось на последний участок плотины. У меня в ушах до сих пор звенят истошные крики тонущих в озере. Доспехи - это не самая лучшая одежда для купания, а если к тому же ты нагружен золотом (перед выходом Эрнандо раздал всем желающими сокровища Монтесумы - берите, кто сколько унесёт), то становится понятным, что крики эти раздавались недолго. Кроме того, на вопли утопавших спешили пироги теночков, и милосердный удар палицы помогал бедолагам без ненужного промедления свести счёты с жизнью.
   Третий пролом оказался самым широким. За ним спасение, но преодолеть его можно было только вплавь. Думаю, что никому из солдат Нарваэса такое не удалось - уж они-то хапали сокровища сверх всякого разумного ограничения. И коннице, и пушкам - всему этому тоже конец. Однако я не слишком забивал себе голову ненужными размышлениями - надо было спасаться. Меч я потерял в хаосе схватки у второго пролома, получив камнем по локтю, но шлем остался при мне. И тут мне показалось, что на шлем этот упало бревно.
   Свет погас.
  
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ. ИСКУПЛЕНИЕ
  
   Каменные веки статуи Танит ожили, дрогнули, затрепетали и медленно-медленно приоткрылись. Горячая волна затопила всё существо служительницы богини - женщины с именем ночной птицы, - поднимаясь от жарко полыхавшего у сердца костра и растекаясь по всему телу. Владычица Ночи услышала её! О Танит, разящая и смиряющая, повелевающая и всемогущая!
   Мягкий зелёный свет наполнил тьму святилища, оттесняя мрак и загоняя его в дальние углы, где темнота съёживалась и таяла, словно впитываясь в холодный камень стен. "Почему зелёный? Ведь лик Танит, скорее, рождает мертвенно-серебряный, голубоватый свет...". Робкая мысль эта явилась в сознании жрицы и пропала - пути Богов неисповедимы. И тут перед внутренним взором женщины в чёрном потекла череда ярких, осязаемых видений.
   ...Трава, трава, трава - густая, сочная, зелёная трава до той самой границы, где земля перетекает в небо. Трава шуршит под ногами, шепчет, ласкается, а небо залито светом, и ослепительный золотой диск царит в голубизне небес. "Почему солнце? - подумала жрица. - Танит и Ваал поделили Мир, и у каждого свой час... Хорошо, пусть будет так, ведь Ночная Царица никогда не ошибается. А как тепло, и как приятно слушать песню трав...".
   ...Огромные круторогие звери. Они плывут живыми глыбами сквозь волны травы, спокойные и уверенные в себе: кто может стать на их пути? Ведь даже валуны, округлые лбы которых кое-где островами торчат над зелёной гладью травяного моря, похоже, рассыплются песком под их тяжкой поступью...
   ...Переливчатый пронзительный крик виснет над зеленью густых трав. Существа, - совсем маленькие по сравнению с медлительными гигантами, хозяевами саванны, - похожие на обезьян, длиннорукие, сутулые и густо поросшие шерстью, выпрыгивают из травы, что-то кричат и размахивают зажатыми в передних лапах камнями и палками. Нет, камнями, закреплёнными на концах узловатых дубин - каменными топорами! Люди - или звери, но очень похожие на людей?
   Серокожие исполины поднимают рогатые головы, прерывая свою неспешную трапезу. Они не то чтобы встревожены, они несколько удивлены. Дым - запах дыма... В руках-лапах мохнатых и кривоногих существ, выскочивших из переплетения толстых и высоких - чуть ли не в человеческий рост - мясистых стеблей, появляются сучья, истекающие сизым дымом. И на концах сучьев танцуют почти невидимые при ярком солнечном свете бледные язычки огня. Пахнет дымом...
   Громадные звери всхрапывают-всхрюкивают - тонкий и совсем не вяжущийся с их монументальностью звук - и плывут-перемещаются по зелёному морю подальше от пугающего запаха. Титаны эти хорошо знают, что такое степной пожар, особенно в период засухи, когда трава делается сухой и ломкой. Тогда огонь бежит по ней быстрее самого проворного хищника, быстрее кривоклювой птицы с изогнутыми крыльями, падающей с неба.
   Трава послушно расступается перед грузными телами. Стадо направляется к голубой ленте реки, рассекающей широкой полосой зелень трав - звери знают, что красный враг остановится перед водой и не перепрыгнет через синюю преграду. А зверолюди упорно следуют за ними, однако не слишком приближаясь, - такие маленькие и хрупкие по сравнению с живыми громадами длиннорогих хозяев саванны.
   Трава обманула. Большая часть стада обтекла холм, нарушивший монотонность равнины, слева; но несколько гигантов взяли правее. И там под ногами идущего первым огромного животного земля вдруг расступилась, лопнула, и тяжкая туша рушится вниз, оглашая саванну утробным рёвом.
   Стадо переходит с шага на бег, оставляя за собой широкую вытоптанную просеку, но двуногие не преследуют зверей: они споро и проворно окружают глубокую яму, на дне которой ворочается попавшая в хитрую западню груда мяса. Вниз летят увесистые каменные обломки, с тупым хряском врезаются в рогатую голову, а зверь не может даже приподняться, встать на подогнувшиеся в коленях колонноподобные ноги - несколько глубоко вкопанных в земляное дно заострённых брёвен с обожжёнными на огне концами пропороли ему брюхо, разодрав кишки и вонзившись в позвоночный столб...
   ...Высокое пламя огромного костра. Огонь разгоняет сгущающуюся вечернюю тьму - день уходит, и наступает время Танит, - и отражается в глазах собравшихся вокруг него полузверей-полулюдей. Жарятся на костре куски истекающего кровью мяса, и трещат, сгорая, капли жира, падающие на рдеющие багровые угли...
   ...Шуршит под ногами трава. Костёр и сидящие вокруг него на корточках существа всё ближе - ты видишь их напряжённые спины, но они не замечают тебя, женщину в одеждах цвета жидкого изумруда. Ты протягиваешь вперёд руки - ладонями вниз, - и с твоих пальцев струится мягкий и тёплый зелёный свет, свет, окрашенный цветом Жизни. Изумрудная дымка растекается, окутывая пологом фигуры у огня; и ты знаешь, что одновременно десятки и сотни таких же, как ты могущественных Сущностей посылают незримую волну чародейства на тысячи полулюдей, сидящих у десятков и сотен костров, разожжённых по всему лику этого Мира. Творится Великая Волшба...
   - О Владычица Ночи! - мысленно вопрошает жрица. - Я не понимаю того, что явила мне воля твоя...
   - Внимай, дочь магии, - приходит беззвучный ответ.
   ...Земля тёплая, и трава мягкая, и так приятно раскинуть усталое тело на этом роскошном ложе. Ты сделала своё дело, Зелёная Мать, твои силы живыми каплями истекли в этот Мир. Трансмутация запущена, и через несколько поколений - ничтожнейший отрезок Всемогущего Времени - полулюди станут людьми. Выпрямятся спины, черты лиц примут законченность и совершенство, дремлющий Разум проснётся и начнёт долгий-долгий Путь Восхождения. Ты свершила Предназначенное, Дарительница Жизни, оплодотворяющая Сущее, и теперь можешь уйти с лёгким сердцем.
   Звенят еле слышные хрустальные колокольчики, и смежаются веки, и сладко засыпать, погружаться в баюкающую истому с осознанием Исполненного...
   - Смотри, смотри дальше, - звучит в сознании женщины с именем ночной птицы.
   ...Острые камни, острые, словно зубы дракона. Впереди каменная осыпь вздыбливается, вздымается вверх скальным монолитом, и от утёса веет Злом, злом и разрушением. Гнездо - имя, пахнущее Смертью. Ты не одна, рядом другие, и ваша цель - Гнездо - перед вами. Поток голубых молний врезается в скалу, пахнет горелым камнем, сыпятся обломки, и летят расплавленные брызги, и дрожит горячее марево над утёсом - ставшая видимой защита Вечных Врагов.
   Каменную шкуру подёргивает сеть мелких трещин. Трещины растут, пересекаются между собой, углубляются; и вдруг с рвущим слух грохотом лавина камней обрушивается, - содрогается твердь, - обнажая чёрный купол, таящийся под гранитными пластами.
   Ты летишь над землёй, и голубой клинок в твоей руке, и горячит кровь предвкушение битвы. Чёрный купол раскрывается-распахивается, словно взрезанный диковинный плод, чудовищные лепестки опадают, и навстречу течёт мрак - не ночная темнота, сулящая покой и отдых (и любовь!), а Извечный Мрак, стремящийся поглотить Свет. И в сердце мрака проступают чёрные фигуры - ещё более чёрные, нежели породившая их тьма. Несущие Зло - и чёрные лезвия поднимаются, и оживают, и светятся багровым...
   ...Две волны магии сшибаются, и вздрагивает Мир, до основ своих потрясённый схлестнувшимися Силами. Кровь, горячая алая кровь сочится между твоими пальцами, сжавшими древко чёрной стрелы, впившейся тебе под левую ключицу. Яд - Чёрный Яд, - и ты силишься превозмочь его злую мощь, подчиняющую и подавляющую. И разгорается у сердца жгучее пламя, и ширится, и расползается. Убежать в смерть, пока не стало слишком поздно, пока не состоялось Обращение, пока оно не затронуло Душу...
   ...Гаснет свет, и последнее, что ты успеваешь заметить - алый росчерк, пронзивший небо неведомого Мира. Мстители пришли на помощь, и можно уйти бестревожно: Гнездо рухнет, Маги-Воители не бросают начатого на полпути...
   - Что это было, Царица Тьмы?
   - Минувшее. Твоё минувшее.
   - Зачем? Я взывала к тебе с мольбой спасти Кар-Хадташт...
   - Город обречён, как обречены - все и всегда! - припавшие к стопам Кровавых Богов. Но тебе уже нет до него дела, сестра. Искупление закончилось. Иди ко мне. Чёрный Яд покинет твою Душу - за прошедшие года мы многому научились...
   - Я не понимаю, Мать Ночи...
   - Ты ошибаешься: я не Танит. Ничего, ты скоро всё поймёшь. И вспомнишь...
  

* * *

  
   Светает. На фоне светлеющего на восходе неба заострённые верхние концы брёвен частокола кажутся зубами исполинского чудовища, забравшегося в наши края и разинувшего пасть в ожидании кровавой трапезы. Ничего, мы вырвем зверю эти зубы...
   Предрассветная сырость забирается под одежду; мех звериных шкур, в которые мы закутаны, сделался серебристым от множества капелек росы. Лезвия топоров и наконечники копий мокры - что ж, скоро их обильно смочит совсем другая влага. Меня пробирает лёгкая дрожь, и вовсе не от утреннего холодка. Ничего, так и должно быть: истинный воин не тот, который не боится, а тот, который не позволяет страху завладеть собой.
   Над частоколом чуть шевельнулась человеческая фигура в латах, древко копья легло на брёвна. Я знаю, что сейчас чувствует враг - усталость и расслабленность. Самый лучший воин не может находиться в состоянии напряжения и готовности к битве долгие часы, тем более ночные. Особенно тогда, когда всё вокруг тихо и спокойно, когда ничто не предвещает опасности, и ничто не говорит о том, что совсем рядом, в густых травах, неподвижно таятся сотни и тысячи вооружённых людей, изготовившихся к броску. Нападать всегда легче, чем обороняться - нападающий выбирает время и место атаки, а обороняющийся вынужден предугадывать действия противника или защищать все свои уязвимые места. В первом случае тому, на кого нападают, нужно быть или величайшим полководцем, или магом; во втором - располагать поистине несметным войском. Так что...
   Троекратный крик сойки. Сигнал! Тело само - как будто я долгие-долгие годы ничем другим и не занимался - делает единственно правильные движения. Стрела - я держал её в зубах - падает на тетиву; лук пружинит, подчиняясь вздувшимся мускулам; миг - и тонкий росчерк оперённого древка пересёк человеческий силуэт на бревенчатом валу.
   За моей стрелой быстрыми птицами порхают другие, воздух наполняется гудением тетив и щёлканьем врезающихся в дерево гранёных наконечников. Но именно моя стрела - я вижу это - впивается солдату под самый подбородок, разрезав ремешок шлема-каски.
   Луга вокруг укреплённого лагеря ожили. Живая человеческая волна, прошитая блеском железа, катится к частоколу. Молча - время боевых кличей ещё не наступило. Зачем будить спящих в палатках - пусть их сон незаметно сделается вечным!
   Но они всё-таки проснулись - не все пущенные нами стрелы безошибочно нашли цель. Кто-то из уцелевших часовых поднял тревогу, и теперь там, внутри, за рвом и оградой, нарастает шум и лязг оружия. Быстро же они спохватились...
   Лавина воинов в клепаных шлемах и волчьих шкурах с разбега бьётся в частокол. Ров не стал преградой - его в несколько мгновений завалили заранее припасёнными вязанками хвороста. Арканы чёрными змеями захлёстывают верхушки брёвен, и по ним, упираясь в бревенчатую стену ногами, уже проворно карабкаются самые проворные и самые отчаянные. Но главный удар направлен по воротам - по обоим сразу (в полевых лагерях солдат Империи всегда двое ворот - в передней и в задней стене укрепления).
   Тяжеленное бревно - ствол могучего дуба, освобождённый от ветвей и разогнанный соединёнными усилиями нескольких десятков сильных воинов, - врезается в полотнище ворот. Настоящие крепостные ворота, окованные для прочности железными полосами, выдержали бы удар нашего самодельного тарана, но эти - эти не устояли.
   Полководцы могучей Империи хорошо усваивают кровавые уроки. В следующий раз они будут гораздо осторожнее выбирать места для своих стоянок и уж, во всяком случае, выжгут траву и кусты на два полёта стрелы от воздвигаемого частокола, но сейчас мы захватили их врасплох. Привыкшие побеждать варваров, дошедшие от пролива до наших холмов, они забыли одно из основных правил войны: "Никакого врага не следует недооценивать, тем более врага, с которым сталкиваешься впервые".
   ...Железный лязг, треск щитов, вопли дерущихся и крики раненых. К небу рвётся дикий воинственный клич моего народа - теперь время кличей пришло. Мы валим шатры и протыкаем копьями шевелящиеся под тканью тела. Но большинство солдат успели всё-таки вооружиться - хорошие воины! - и встречают нас клинками. Хорошо ещё, что в латы успели облачиться немногие, да и в проходах между палатками не построишься. И ещё - солдат врага почему-то меньше, чем должно бы быть, если судить по количеству шатров. Что-то тут не так...
   ...Этот воин оказался достойным противником - наверно, он видел много битв. Свистящее лезвие меча обдало мне щёку холодным ветром, пролетев от неё на расстоянии пальца. А я - я не промахнулся, мой топор вошёл солдату точно между глаз. Так я взял жизнь моего второго врага...
   Мы давим, берём яростью напора. И числом - врагов действительно оказалось гораздо меньше, чем предполагали вожди, научившиеся оценивать силы противника по размерам их укреплённых лагерей. И мне это очень не нравится, хотя я всего-навсего простой воин (к тому же впервые познавший бой), а не предводитель войска и даже не вождь клана, как отец.
   И тут я вижу его - отца. Он стоит в плотном кольце потрясающих оружием ликующих воинов, и я не сразу могу разглядеть то, что лежит у его ног. Лицо отца всё в крови, правая щека разрублена так, что видны зубы, но глаза его светятся весёлым бешенством. А перед ним на земле тело в серебряных доспехах военачальника Империи. Тело с развороченной грудью, в луже парящей крови... И я тотчас понимаю, что за кровавый комок сжимает левая ладонь отца, и почему боевой топор в его правой руке залит кровью до конца рукояти. Он исполнил клятву, данную накануне богам нашего народа. Кровавым богам...
   Кое-где клубами вздымается к просветлевшему небу чёрный дым; гонят пленников, собирают доспехи и оружие. Люди холмов расшатывают и обрушивают наземь брёвна частокола - вырывают драконьи зубы. Я пытаюсь протолкаться сквозь бурлящую толпу распалённых боем и победой людей к отцу - мне непременно надо оказаться сейчас рядом с ним!
   И в это время над полем виснет хриплый рёв букцин. Холодея, я как-то сразу понимаю, что наша победа - кажущаяся победа - вот-вот может обернуться поражением.
  

* * *

  
   Храм бога войны Уицилопочтли я уже видел. Ещё в самом начале нашего пребывания здесь мы ходили по городу и глазели по сторонам (в основном, конечно, не праздного любопытства ради - Эрнандо прикидывал, как сподручнее будет биться в этом лабиринте домов, улиц и каналов, когда дело дойдёт до мечей). Вот тогда-то мы и посетили главную святыню Теночтитлана - пока ещё в качестве гостей.
   Теокалли - это ступенчатая усечённая пирамида, точнее, пять пирамид, водружённых друг на друга. Высота всего сооружения на глаз раз в двадцать выше человеческого роста, а ширина у основания примерно сто пятьдесят шагов. На вершине последней пирамиды и устроен храм кровавого бога.
   Нас сопровождал сам Монтесума, и Кортес попросил у него (тогда он ещё просил) разрешения осмотреть храм внутри. Монтесума, посовещавшись со жрецами, таковое разрешение дал, и мы вошли в святилище.
   Первое, что мы увидели - это исполинского каменного истукана мерзкой формы, с отвратительным до тошноты ликом. В правой руке каменное чудище держало лук, в левой - пук золотых стрел. Живот идола опоясывала змея, искусно сделанная из жемчуга и драгоценных камней, а на шее Уицилопочтли висели золотые человеческие маски и цепь, составленная из золотых же и серебряных сердец - любимым блюдом бога были человечьи сердца.
   На специальном камне, установленном подле статуи, жрецы приносили ему в жертву людей из числа пленников, рабов и жителей покорённых стран. Они вспарывали обсидиановым ножом грудную клетку, выдирали ещё трепещущее сердце и подставляли его лучам солнца. Дьяволово отродье! Меня мороз продрал по всей спине при виде этого камня и этого поганого идола!
   Эрнандо тогда взялся было убеждать Монтесуму, что это не боги, но суть демоны, что храм сей надлежит разрушить, а вместо него соорудить католическую церковь, но обычно уступчивый к требованиям детей Кецалькоатля император на этот раз остался непоколебим.
   Второй раз я побывал тут, когда мы штурмовали теокалли (уже после смерти Монтесумы), доведённые до бешенства градом стрел и камней, сыпавшимся на наши головы с его уступов днём и ночью. Ничего не скажешь, во второй раз путь до храма потребовал куда больше времени и сил! И жизней - сорока пяти. На моих глазах погиб Гонсало, мой старый товарищ, с которым мы хлебнули всякого. Какой-то обезумевший фанатик обхватил его поперёк туловища и рухнул вместе с Гонсало вниз, на гладкие каменные плиты, не обращая ни малейшего внимания на проткнувший его тело меч славного идальго. Сам Эрнандо едва избежал смерти в яростной схватке на вершине пирамиды.
   Тогда мы свергли кровавых языческих богов с их пьедесталов, а статую самого Уицилопочтли сбросили с вершины Большого Теокалли - она раскололась на куски. Мы надеялись, что сердца индейцев дрогнут при виде такого зрелища, но ошиблись - ацтеки сделались ещё злее. Думал ли я тогда, что совсем скоро попаду сюда, на вершину пирамиды, в третий раз - и, надо думать, в последний...
   Я не один - рядом со мной десятки моих товарищей по несчастью. Избитые, изодранные, покрытые грязью и кровью. Связанные, как и я сам. Глаза у всех без исключения обезумевшие - и вовсе не от того, что они пережили этой ночью. Все - и я в том числе - знают, что именно нас ожидает. Пресвятая Мадонна, спаси и сохрани...
   Пирамида выстроена хитро - ведущие к вершине ступени разделены на участки так, что подняться на следующий уступ можно, только обогнув предыдущий, по противоположной стороне. "Испанцы не устают!" - гордо ответил Эрнандо во время нашего первого визита на вопрос Монтесумы, не утомил ли гостей столь долгий путь до храма бога войны. Понятно, Кортес продолжал тогда играть роль сверхъестественного существа, наделённого необычайными способностями... Хм, интересно, что бы он сказал сейчас, поглядев на своих былых сподвижников - точнее, на то, во что они превратились. А ведь на сей раз мы не шли сюда сами - нас волокли.
   Хотя неизвестно, выжил ли Кортес в ночной бойне (и остался ли в живых кто-нибудь вообще). С вершины Большого Теокалли хорошо видна вся главная дамба, она сплошь усеяна людьми - живыми и мёртвыми. Индейцы снуют по ней туда-сюда, собирая оружие и подбирая убитых и раненых. Своих-то они будут лечить (лекари у этих кровопийц искусные), а вот наших приволокут сюда (или же просто добьют на месте, если пленник уже еле жив от ран). Но почему-то мне кажется, что Эрнандо пережил Noche Triste*, и не просто пережил, но и вышел из страшной битвы, в которой полегла почти вся его армия и все до единого союзники-тлашкаланцы, цел-невредим. У него удивительное умение выпутываться из самых безнадёжных положений...
   Но что мне до этого! Если Кортес и вырвался из смертельной западни, которую ему устроил Куаутемок, то сил для ещё одного сражения у него в любом случае не осталось. Он не вернётся сейчас назад и не спасёт нас. Чудес не бывает.
   ________________________________________________________________________________
   *Noche Triste (исп.) - Ночь Печали. Так конкистадоры назвали ночь отступления из Теночтитлана, ночь, во время которой погибло свыше восьмисот испанцев, и пропала вся захваченная ими добыча.
  
   ...Какая-то напряжённая возня на последней лестнице, выходящей к верхней площадке теокалли. А, вот в чём дело - индейцы затаскивают наверх двух захваченных лошадей. Задача непростая, но уж чего-чего, а упорства ацтекам не занимать. Они похожи на муравьёв, тащащих двух жирных гусениц. Скоро эти муравьи нас всех сожрут...
   Деревянное строение храма мы после взятия Большого Теокалли сожгли, а статую Уицилопочтли расколотили, однако жертвенный камень остался. Тот же самый, или теночки успели принести сюда новый - какая теперь разница!
   Я слышу невнятное бормотание - кто-то из моих товарищей по несчастью молится. Самое время, хоть я сильно сомневаюсь, что молитва нам поможет...
   Тем временем индейцы подтащили к жертвеннику первую лошадь. Бедное животное брыкается спутанными ногами и жалобно ржет, словно понимает, что с ним собираются делать. Индейцы боялись лошадей и поначалу, пока не убедились в том, что лошади тоже смертны (как и дети Кецалькоатля), принимали их за живых богов, беспощадно убивающих всех врагов белых людей. Вот и мстят теперь за свой былой страх...
   Ржание оборвалось, его сменили дикие вопли ацтеков, вопли кровожадной радости. По моему лицу стекает что-то тёплое. Кровь. Брызги её долетели даже сюда. Впрочем, мы не так далеко от жертвенника - всего-то десяток-другой шагов.
   Вторая лошадь разделила судьбу первой, и индейцы вновь разразились криками торжества. Теперь подошла очередь людей.
   Тлашкаланцев приканчивают быстро и без особых затей, одного за другим. Каменный жертвенник сплошь залит кровью, она струйками стекает вниз и собирается в лужицы на плитах, выстилающих вершину теокалли. Чёрные одежды жрецов тоже заляпаны кровью, что делает палачей похожими на вампиров. В груди холодеет, и одновременно я вдруг ощущаю возле сердца жар, как будто там, внутри, разгорается маленький, но жгучий костёр... Что это со мной? Я вижу...
   ...Звёзды, звёзды, звёзды... Звёзды без счёта... Алые всполохи и слепящие белые вспышки... Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды...
   На жертвеннике умер первый из испанских солдат, но мне это почему-то безразлично - абсолютно безразлично. Я словно вижу всё происходящее со стороны, как будто оно меня ни в малейшей степени не касается.
   - Тебя это и не должно касаться, - раздаётся вдруг в моей голове, - что тебе до них. Это просто маленький Мир, один из великого множества Миров, в котором ты проходишь Искупление...
   Предсмертные крики убиваемых и ликующие вопли дикарей сливаются в один монотонный шум. Сильные руки подхватывают меня и тащат к жертвеннику.
   - Держись! - в неведомом голосе явно слышится тревога. - Держись! Хоть немного продержись, мы придём за тобой!
   Меня валят на залитый липкой горячей кровью камень, выгибая спину. Грудь выпячивается вверх, навстречу окровавленному обсидиановому ножу в руке жреца. Но ведь...
   ...я почти всемогущ...(откуда я это знаю?). Ну что мне стоит разорвать путы, взлететь и одним движением мысли превратить в пепел всех этих прислужников кровавых богов... Я и не на такое способен, вот только зачерпнуть Силы...
   Нож медленно-медленно падает мне на грудь. И я вдруг понимаю, что это я задержал смертоносный разбег каменного лезвия.
   - Держи-и-и-сь!!! - кричит мысленный голос.
   На забрызганном кровью лице жреца неприкрытое изумление, пробившее маску его привычной бесстрастности. Служитель Уицилопочтли не понимает, что происходит. И тут я чувствую волну чужой злой магии, которая гасит маленький костёр подле самого моего сердца.
   ...А Силы нет - ни капли... - думаю я (или не я?). - Я когда-то уже испытал такое, падая с огромной высоты - где-то здесь, поблизости... И рядом со мной была... Неужели та самая девчонка, что стояла на пирсе в Палосе и провожала взглядом нашу уходящую в Новый Свет каравеллу? Неужели?! Да, это она! А голос, доносящийся из невероятного далека, звучит всё слабее и тише: "Держи-и..."
   Каменный клинок впивается в моё тело, я слышу, как хрустит разрезаемая плоть, как обсидиановое жало раздвигает рёбра, хотя боли почему-то нет.
   Господи Всемогущий, прими мою душу грешную...
  

* * *

  
   Темноту и тишину храма разорвал свет факелов и лязг мечей: латиняне. Танит смежает веки - во мраке, отползающем под натиском трепещущих языков пламени, остаётся только каменная статуя богини...
   Сервилий первым ворвался под гулкие своды: центурион не любил прятаться за спины солдат, тем более сейчас, когда он явственно ощущал страх, закравшийся в их сердца. Ещё бы! Ему самому не слишком уютно в недрах этого злого храма, стены которого сочатся проклятьями пунических богов. Ничего, их сила отступит перед богами Рима точно так же, как военная мощь детей Ваала уступила силе мечей сынов Ромула.
   Двоих безумцев с изогнутыми клинками Сервилий одолел легко, - только кровь испятнала каменную кладку, - однако третий, вывернувшийся из-за угла, успел вогнать бронзовый кинжал в шею бежавшего за центурионом легионера прежде, чем быть зарубленным.
   - Вперёд! - хрипло выкрикнул римлянин, заметив мгновенное замешательство своих солдат. - Факелы!
   Сопящее дыхание и звяканье доспехов в полутьме. Поворот узкого прохода - в нагрудник бьёт пущенная откуда-то из темноты стрела и с треском переламывается. Не останавливаться, иначе в этих крысиных норах их запросто перестреляют невидимые враги. Удар тяжёлым по голове - вскользь, спасает добрый шлем, - взмах со свистом рассёкшего воздух меча и валящееся под ноги обмякшее тело. Не останавливаться!
   Кишка прохода внезапно обрывается. Перед воинами громадный зал, очертания которого теряются во мраке - полтора десятка факелов не в силах разом пожрать всю тьму, затопившую святилище. Но всё-таки темнота отступает, и тогда Сервилий видит статую из чёрного камня посередине зала - и фигуру в чёрном перед ней. Фигура поворачивается, обозначается светлое - оттенённое окружающей тьмой - лицо и длинные волосы. Женщина. Наверное, жрица местных богов-кровопийц (Сервилий слышал жуткие рассказы о том, что пленных пуны закалывали на алтарях). Пришла расплата - кровь жертв падёт на головы убийц... Кто-то из его солдат с силой мечет в жрицу дротик.
   Лёгкое копьё пронизывает воздух, но жрица чуть поводит рукой - и дротик бессильно отлетает в сторону и звякает о каменные плиты пола. И тогда Сервилий прыгает вперёд, вытягивая руку с мечом, чтобы пронзить это порождение Эреба. Опытный воин чувствует всем своим существом - ещё миг, и его испытанные легионеры побегут с воплями, бросая оружие. И тут же центуриону кажется, что он оказался в воде - и не в воде даже, а в густой липкой патоке, в которой вязнут руки и ноги.
   ...Тело медленно плывёт по густому воздуху, словно способность вновь коснуться стопами пола утрачена навек. Рука с мечом тянется, тянется - и никак не может дотянуться до проклятой фигуры в чёрном. От жрицы течёт голубое сияние, оно обволакивает Сервилия, и сотник не в силах разорвать путы. Его тащат на заклание, под кривой жертвенный нож, а он, молодой и сильный мужчина, сейчас бессильней новорождённого младенца. Проклятье богам!
   Однако в глазах женщины возле статуи Танит нет злобы, нет предвкушения кровавого торжества: она смотрит на Сервилия спокойно, даже чуть-чуть грустно. Чёрное одеяние соскальзывает с её плеч, по которым живой волной рассыпались густые, длинные и пышные волосы, и с отчётливо слышимым в упавшей на храмовый зал тишине шорохом спадает на камень плит. Мрамор обнажённого прекрасного тела - римлянин видит его неуловимо-краткое мгновение - окутывает голубая ткань, и цвет этой ткани - точь-в-точь цвет того липкого, которое сковало движения воина. А за спиной жрицы разворачиваются огромные сильные крылья, крылья громадной ночной птицы.
   Голубая женщина взмывает вверх. Ветер, рождённый взмахом могучих крыл, проносится по святилищу - пламя факелов трепещет, бьётся, словно охваченное паническим страхом. Лязг железа - воины роняют мечи и копья, закрывая глаза ладонями и падая на колени. На колени - они, неустрашимые солдаты гордого Рима!
   Сервилий тоже падает - незримые путы распались, - едва успев инстинктивно принять на выброшенные вперёд руки (меча он не выпустил) тяжесть тела в панцире и сильно ударившись при этом лицом о подножие статуи богини Танит. Шлем слетает с его головы - ремень лопнул - и со звоном катится в темноту.
   Не теряя времени - солдат Рима всегда солдат - центурион поднимается. Голова чуть кружится, однако Сервилий бросает быстрый взгляд вверх - никого и ничего. Левой рукой латинянин убирает упавшие на лоб слипшиеся от пота пряди волос, машинально касается щеки - на пальцах остаётся кровь. Солдаты ещё не пришли в себя, и в их остекленевших глазах отражается дрожащее пламя факелов. Язык с трудом ворочается во рту, цепляясь за зубы, но Сервилий, пересиливая подкатившую дурноту, выталкивает из себя:
   - Огня! Не оставим здесь камня на камне! Delenda est Carthago!
   На ногах стоять непросто - слабость ещё не покинула тело, - и римлянин опирается ладонью о камень статуи. На каменном одеянии Танит остаётся кровавый след: Владычица Ночи в последний раз испила тёплой крови в святилище Кар-Хадташта...
   ...Шагая по горящим улицам, центурион думал о том, что случилось в храме Танит, и о том, кому он расскажет об этом по возвращении в Рим. Ему есть, кому рассказать: Марку и, конечно, Лукреции - в храме Весты наверняка заинтересуются. Великий Рим собирает не только богатства и оружие поверженных врагов - он подбирает и крупицы Знания. А словам патриция поверят - поверят, даже если ему нечем их подтвердить!
   Но центурион Гай Сервилий никому ничего не рассказал. Уже под вечер, когда он со своими солдатами почти выбрался за черту умирающего города и уже предвкушал отдых после целого дня тяжёлого боя, возле развалин виллы какого-то состоятельного пунийца на него прыгнула громадная чёрная собака.
   Пёс был страшен, свалявшуюся и подпаленную во многих местах шерсть густо испятнали кровь и грязь. Собака метнулась из дымящихся руин - огонь уже умер в них - чёрной молнией и вонзила жёлтые клыки под ухо и в горло человека. Сервилий умер ещё до того, как мечи самую малость замешкавшихся солдат перебили хребет пса. Танит пришла по запаху крови за своей последней жертвой.
   Из легионеров, бывших в храме и видевших птицу, в город на Тибре вернулись немногие. Кто остался в песках пустыни, сражённый копьём нумидийца, - наследники Масиниссы недолго хранили верность Риму, - кто захлебнулся в Море, когда перегруженные золотом Кар-Хадташта галеры исчезали в его волнах. Те же, кто возвратились домой, не слишком-то распускали языки - собаку они помнили и боялись мести богов побеждённых. Страх перед Неведомым - самый сильный из всех человеческих страхов. Через много лет кто-то из них, вспоминая последнюю Пуническую войну, гибель великого города в Африке и собственную молодость, говорил о чём-то непонятном, но кто примет на веру старческие бредни, да ещё рассказанные после нескольких чаш неразведённого вина! Ветераны так любят повествовать о небывалом...
  

* * *

  
   Из-под зелёных крон недальнего леса (ведь там же наши дозорные, неужели их всех так быстро вырезали, что они даже не успели поднять тревоги?) выползает железная змея воинского строя. Голова змеи уплотняется, набухает, раздаётся вширь, и вот уже поперёк луга быстро и слаженно выстраивается неправдоподобно ровная стена плотно сомкнувшихся выпуклых прямоугольных щитов. И стена эта мерно и медленно, но неотвратимо движется к нам, к захваченному и разорённому лагерю.
   Я наконец-то встречаюсь взглядом с отцом. В его глазах нет уже бесшабашной радости победителя, в них тревога. За меня. Отец хочет что-то сказать, но времени нет. Долг вождя берёт верх над всеми иными его чувствами.
   Растерянность наша длится недолго. Война всегда полна неожиданностей, и опытные воины к ним привычны. Звучат резкие выкрики воевод, и сквозь разбитые ворота, через полуразрушенный частокол на широкий луг выплёскивается толпа людей из горных кланов. Вмиг всё поле покрывается шевелящимся мохнатым живым ковром, словно какой-то могучий колдун заклятьем обратил зелень трав в огромную волчью шкуру. Нас много, очень много! Мы уже победили их один раз, победим и снова!
   Я бегу, бегу быстро и легко, крепкие ноги уверенно несут послушное тело. Лук и колчан со стрелами за спиной, плетёный из ивовых прутьев щит на левой руке, а топор, уже испивший сегодня вражьей крови, стал продолжением моей правой руки. Рядом со мной бегут мои соплеменники, я слышу их дыхание и ощущаю привычный с детства запах моего народа - запах хищного зверя, учуявшего добычу.
   Но... со мною что-то происходит. Я словно вижу всё поле битвы с высоты птичьего полёта, охватываю одним взглядом всю массу собравшихся здесь и нацеливших друг на друга смертное железо людей. Я вижу всех - и каждого по отдельности. Мое сознание разделяется, я - это уже не только я, но и какой-то другой человек. Или... не-человек? Я вижу...
   ...Звёзды, звёзды, звёзды... Звёзды без счёта... Алые всполохи и слепящие белые вспышки... Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды...
   Мне совсем не страшно. Стена щитов впереди - уже совсем близко - теперь не кажется такой несокрушимой в своей бездушной механической мощи. Ведь...
   ...её же можно превратить в ничто одним движением руки, и не руки даже, а мысли. Например, Цепной Молнией...(откуда это?). Вот только зачерпнуть Силы... Силы...
   Вдоль строя врагов пробегает слитное движение. Все солдаты одновременно отводят назад правые руки с зажатыми в них древками метательных копий с блестящими остриями. Поднявшееся уже солнце превратило длинный ряд наконечников в цепочку ярких огней.
   - Осторожнее! - раздаётся вдруг в моей голове. - Мы слишком поздно заметили тебя - мы не успеваем до тебя дотянуться!
   У меня почему-то ничего не получается. Я не могу нащупать Силу, шарю и шарю вокруг, словно ищу в темноте откатившийся в сторону и потухший факел. Остаётся только бежать вперёд и уповать на добрый боевой топор в моей руке да на такие же точно топоры в руках воинов моего народа, что бегут со мною рядом.
   - Топоры, мечи и стрелы не спасут, - звучит в моём сознании. - Друиды обречены, как обречены все приверженцы любых Кровавых Богов. Пройдёт не так много времени - даже по меркам этого Мира, куда ты попал, - и их сообщество рухнет. Великие Артефакты придётся прятать вне Времени, чтобы до них не дотянулась до срока неосторожная рука. Жаль, для Носителей Разума Третьей планеты будет утрачена возможность овладеть и воспользоваться магическим Знанием...
   До строя врагов осталось всего ничего, каких-то три десятка шагов, и тут солдаты Империи дружно мечут копья. Развернувшаяся железная змея выбрасывает в нас сотни и сотни своих смертоносных жал. Удар в грудь - я на бегу отвёл чуть в сторону щит. Совсем чуть-чуть...
   Перед моими глазами внезапно появляется лицо Женщины-Без-Возраста, и на лице её неприкрытое торжество. Она довольна - очень довольна...
   - Мы не смогли помочь тебе, - в неведомом голосе слышна скорбь. - Наверно, мы и не могли сделать этого - пока не свершилось твоё Искупление. Значит, всё начнётся сначала. Найди её, обязательно найди! Вы должны вернуться вместе!
   Её? Лик Женщины-Без-Имени тает, и вместо него появляется лицо совсем другой женщины, прекрасное и совершенное в своей красоте. Мать? Ведь это она была и осталась для меня прекраснейшей! Нет, это кто-то другой... Это... Это... Неужели? Я вспомнил! Да, да, да! Это Она!!!
   ...Молодой кельтский воин, сын вождя клана и колдуньи, воин, встретивший свою первую - и последнюю в этом воплощении - битву, упал на сочную зелёную траву и умер. Четырёхгранный наконечник римского пилума, брошенного умелой и сильной рукой, вошел ему в левую сторону груди чуть выше соска и достал сердце. На упавшего почти никто не обратил внимания - до того ли в пылу сражения! Наземь валились и другие тела, а легионеры когорт, явившихся переломить ход боя, уже вырвали из ножен гладиусы и бросились в атаку, дабы смять, изрубить, искрошить и истребить нестройные толпы варваров из народа вересковых холмов.
  

* * *

  
   Нидерланды, 1572 год
  
   ...Сколько мне лет, я и сама уже не знаю. Точнее, не помню. Знала, но забыла. Я видела ещё чуть ли не самые первые корабли, уносившие отчаянных храбрецов навстречу приключениям и опасностям только что открытого Нового Света. А теперь его острова и берега исхожены и заселены, и вереницы пузатых галеонов пересекают океан, неся в своих объёмистых трюмах золото и серебро, кофе и табак Света Нового для Света Старого.
   Я видела очень многое в этой жизни. Я любила и была любимой, я рожала детей (где они теперь!) и нянчила внуков (у которых уже, наверное, родились их собственные дети - мои правнуки). Дети выросли, перестали нуждаться в моей помощи и опеке и разлетелись по всему свету. Что я для них сейчас! И сетовать бесполезно - таков Закон Жизни: молодость торопится и спешит, и не задумывается о том, что когда-нибудь и к ней придёт старость.
   Как хочется пить! Но встать с моего убогого, покрытого драным тряпьём ложа и добрести до стоящего на полке в углу моей лачуги глиняного кувшина с водой для меня так же трудно, как вплавь пересечь океан, разделяющий Новый и Старый Свет. И где только шляется эта дрянная девчонка! Наверно, опять заигрывает с молодыми подмастерьями или с вернувшимися с лова сельди рыбаками!
   Зря я так... Марта хорошая девочка - единственный близкий мне человек в этом неуютном Мире. Единственный, оставшийся мне близким - из всех, кого я встречала в своей жизни и с кем делила радость и горе. Даже мои собственные дети (не говоря уже о мужчинах - впрочем, этих-то я наверняка пережила всех), и те... Ладно, у них своя судьба...
   Марте семнадцать, и из маленького исцарапанного заморыша, которого я подобрала в развалинах (это случилось вскорости после того, как воды Северного моря в очередной раз прорвали дамбу, защищающую жителей Низовых Земель от его ярости, и натворили немало бед), она превратилась в крепкую румянощёкую девицу. Мужчины теряют шляпы, оборачиваясь ей вслед... А когда она входит в дом, то моё покосившееся жилище словно наполняется светом. "Как ты, тётушка Тесс?" - ласково спросит она и заботливо поправит на мне вечно сползающее ветхое одеяло.
   Потом быстро всё приберёт, приготовит еду, накормит меня, постирает, если нужно, вымоет плошки-чашки, а потом сядет на низенькую скамеечку напротив моей постели, подперев кулачками хорошенькое личико в белом чепце, и будет обстоятельно рассказывать. О том, что одноногий Клаус, старик, которого редко кто видит трезвым, в очередной раз так нагрузился, что свалился в канал, и его оттуда еле вытащили; что толстуха Марго (не помню, имя это её или прозвище), жена молочника, принесла двойню; что гуляку и щёголя Гийома с благочестивой Гертрудой застукал её супруг (причём отнюдь не за чтением псалмов), и отделал парня палкой так, что тот уже неделю лежит пластом; что... В общем, перескажет и все остальные, не менее интересные новости. А вечером она уснёт на своей постели напротив меня, свернувшись калачиком, как набегавшийся за день котёнок.
   И ещё Марта зарабатывает деньги (причём вовсе не так, как иные девицы, бесстыдно задирающие юбки перед моряками!). Нет, Марта продаёт цветы, и их у неё покупают даже знатные господа. Люди любят цветы, и это хорошо... Марта зарабатывает достаточно, чтобы прокормить и меня, и себя. Девочка умеет быть благодарной - ведь я её спасла когда-то... Жаль, скоро она влюбится, выйдет замуж и забудет обо всём на свете (в том числе и обо мне). Хотя я, скорее всего, до этого просто не доживу...
   Сквозь прохудившуюся во многих местах крышу пробиваются солнечные лучики, и на полу танцуют тёплые пятна. Хорошо, когда тепло... Вот если бы ещё не так хотелось бы пить... Оловянная кружка у моего изголовья (Марта поставила перед тем, как уйти), но она уже пуста. Ничего, я потерплю, девочка ведь скоро уже вернётся...
   ...Я не люблю воспоминаний - что толку ворошить ушедшее безвозвратно. Но есть одно воспоминание, очень-очень яркое, которое греет меня до сих пор. Я тогда была совсем ещё девчонкой, и ни один парень ещё не сорвал поцелуя с моих губ. Я жила в тёплой стране на юге и очень любила приходить в порт и смотреть на корабли, белыми птицами уплывающие на закат. А в тот день меня влекло к причалам с невероятной силой...
   Корабль был очень красив, хотя паруса ещё не подняли, и гребные судёнышки оттаскивали каравеллу от пирса. На берегу толпилось множество народа, и это понятно - ведь корабль уходил к островам Вест-Индии, к сказочным землям, таящим несметные богатства. Я разглядывала корабль и людей, заполнявших его палубу. И тут вдруг сердце моё словно взорвалось, огонь полыхнул внутри меня и растёкся волной по всему моему телу.
   Он стоял у борта, небрежно опершись рукой о планширь, и о чём-то беседовал с другим идальго в камзоле и в шляпе с пером. Ничего особенно, солдат как солдат, один из множества искателей приключений, устремившихся в Новый Свет на душный запах золота по следам адмирала Кристобаля Колона. Но мне показалось, что земля уходит из-под ног, что весь мир рушится, и что я сейчас непременно умру, если не брошусь в воду и не поплыву вслед за каравеллой. Мне казалось тогда, что на меня горной лавиной обрушилось то, что называют любовью, обрушилось, смяло и поволокло, несмотря на мои жалкие попытки сопротивляться этой лавине. Но потом, много позже, когда я эту самую любовь изведала (и не единожды!), я поняла, что это было нечто совсем другое.
   Он не смотрел в мою сторону, а я не отрывала от него глаз, заставляя его взглянуть на меня. И наши глаза встретились...
   Корабль был уже довольно далеко от берега, но я ясно различила, как расширились изумлённо глаза этого человека (я как сейчас помню их выражение!), и как его лицо сравнялось цветом с белизной паруса. Он замер неподвижно, прервав на полуслове свой разговор с приятелем, а передо мной дрогнули земля, море и небеса, и я на какое-то время потеряла способность не только говорить, видеть и слышать, но даже думать...
   Когда я пришла в себя, корабль уже выходил из порта. Паруса взяли ветер, каравелла чуть накренилась и некоторое время спустя совершенно скрылась из виду. Этот случайный человек исчез из моей жизни - я никогда его более не видела. Наяву.
   Несколькими годами позже (прошло, кажется, лет шесть или около того), когда я уже была замужем и готовилась произвести на свет своего первенца, мне приснился очень странный сон.
   ...Какой-то огромный город, совсем не похожий на наши города; люди, видом своим и цветом кожи разительно от нас отличающиеся; дома и дворцы - совершенно не такие, как здесь...
   ...Ступенчатая каменная пирамида, и люди на её плоской вершине. Смуглокожие люди с непривычным оружием - с дубинами и копьями, полуголые или в плащах из перьев, и люди связанные - с бородами и белой кожей, хоть и загорелые дочерна...
   ...И среди тех, которые были связаны, - он. Тот самый идальго, что стоял на борту уплывающей навстречу Судьбе каравеллы. Тот, с которым мы не обменялись ни единым словом...
   ...А потом его убили - повалили на залитый кровью камень и вырвали из груди ещё трепетавшее сердце. Убили - и я не смогла этому помешать...
   Я никогда и никому об этом сне не рассказывала (даже Марте), но с той самой ночи в сердце моем поселилась боль. И всё-таки я жила, и дожила до той поры, когда потеряла счёт прожитым годам...
   Кроме Марты и этого воспоминания, есть ещё одно, что поддерживает во мне чуть теплящийся огонёк жизни и придаёт моему затянувшемуся существованию хоть какой-то смысл. Это мои видения. Может быть, видения эти - самое главное из того, что у меня осталось (или даже из всего того, что у меня когда-либо было).
   Назвать их просто снами было бы неправильно, поскольку зачастую видения посещают меня наяву, когда я бодрствую. Когда слабеет и отказывается повиноваться тело, разум иногда обостряется. Так получилось и со мной. Я вижу...
   ...Звёзды, звёзды, звёзды... Звёзды без счёта... Голубые молнии и слепящие белые вспышки... Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды...
   Я буквально купаюсь среди звёзд, я пересыпаю их из ладони в ладонь, словно пригоршню драгоценностей (которых у меня никогда и не было). И я - это не та я, которая живёт здесь, в этом маленьком Мире, пропитанном жадностью, завистью и злобой (справедливости ради надо признать, что в Мире этом есть всё-таки кое-что хорошее - например, девочка Марта), а совсем иное сверхсущество, перед возможностями которого меркнет всё, на что способен Бог-Отец, чтить коего заставляет матерь наша святая католическая церковь.
   Я не боюсь таких еретических мыслей (хотя здесь и сейчас, когда добрейший Филипп II, король испанский, прислал в Низовые Земли герцога Альбу Кровавого для искоренения любого свободомыслия костром и мечом, они очень даже могут привести к аутодафе). Мне ли цепляться за земное бытие! Я столько видела и испытала, - и плохого, и хорошего, - что иному человеку с лихвой хватило бы на несколько жизней! Тем более теперь, когда я знаю, что смерти нет.
   - Колесо Перерождений вращается, вращается непрерывно, хотя и медленно - особенно на взгляд того, кто втянут в его вселенское вращение. Искупление закончится, закончится рано или поздно, - говорит мне неведомый голос, который слышу только я.
   Лучше бы пораньше, конечно... Уж больно тоскливо влачить такое жалкое существование после осознания того, кем ты была, и кто ты есть на самом деле...
   - Потерпи, Королева, - утешает голос. - Мы обязательно придём и заберём и тебя, и его - вы снова будете вместе, и теперь уже навсегда. Даже если мы не успеем на этот раз, то мы непременно...
   Ну какая я королева! У любой - даже самой захудалой - королевы найдётся хоть одна служанка, чтобы принести её величеству воды... Как я хочу пить...
   ...Наверно, я задремала: лучи солнца, проникающие сквозь дыры в кровле, из прямых полуденных сделались косыми вечерними. А Марты всё нет, хотя ей давно пора бы вернуться... Несколько раз мне казалось, что я слышу стук её деревянных туфель-сабо на И вдруг сердце мне сжимает такая боль, что даже та, другая боль, моя вечная боль отступает перед этой новой болью и испуганно прячется в самых потаенных закоулках моей души. Я вижу, что произошло, понимаю, что случившееся непоправимо, и от понимания этого мне хочется выть и кататься по полу. Вот только сил на это у меня нет - совсем нет...
   Этой жирной свинье - я и имени-то его произносить не хочу! - самое место в Аду, в том самом Аду, которым эти святоши так любят пугать простодушных крестьян и ремесленников. И гореть ему в этом Аду веки вечные! Как же это я, выжившая из ума старая дура, не догадалась предостеречь мою девочку, мою Марту...
   Этот похотливый мерзкий боров, нагулявший чресла на обильной церковной жратве и прикрывающий именем Христовым все свои мелкие и крупные пакости, давно уже приглядывался к Марте. Она мне что-то такое рассказывала, я припоминаю, но я тогда слушала её вполуха (опять, наверно, грезила о своём былом) и не обратила на рассказ девочки должного внимания.
   Его служки, двое дюжих и тупоголовых парней, схватили бедняжку ещё утром, когда она только ещё шла к рынку, неподалёку от которого и продавала цветы Альберта-цветовода. Сам-то монах идти поостерёгся, проклятая скотина, послал своих наёмников! Знает, что Марту любят, чего нельзя сказать о католических священниках - легко можно нарваться на крепкое словцо или на плевок в рожу, а то и получить булыжником по тонзуре.
   Девушку приволокли к нему именем Христовым - поэтому-то её и не отбили по дороге (хотя случись там тот же Людерс или кто-нибудь из гёзов...) - и втолкнули в большую комнату с камином, со столом, ломившимся от вин и снеди, и с пышным ложем. Служители бога обожают умерщвлять плоть...
   Служки, повинуясь кивку инквизитора (с недавних пор эта плесень рода человеческого получила право карать и миловать именем Святой Инквизиции), вышли, а бедная моя девочка забилась в угол перепуганным зверьком.
   А этот выродок сидел за столом, ел и пил, и время от времени поглядывал на Марту своими маслеными поросячьими глазками и почёсывал свое волосатое брюхо (и то, что пониже брюха). Я не знаю, что он ей там говорил (я ведь умею только видеть, но не слышать), но в конце концов (судя по жестам) святоша приказал девушке раздеться, встал с дубового кресла и направился к ней, чтобы помочь ей в этом - если она не поторопится выполнить его волю.
   Будь он проклят, этот Мир, населённый такими (и ещё худшими!) Носителями Разума! Будь я той, прежней, клянусь, я не пожалела бы времени и Силы, чтобы залить его очистительным голубым огнём от горизонта до горизонта! Может быть, когда-нибудь я именно так и поступлю - если вернусь, и если Чаша Терпения переполнится.
   А дальше... Марта вдруг увернулась от жадных рук, дикой кошкой прыгнула к столу и схватила широкий и острый нож для дичи. "Не подходи!" - закричала она (это я прочла по её губам). Но монах только ухмыльнулся и снова пошёл на неё - бежать-то бедняжке всё равно было некуда. И тогда Марта в отчаяньи неуловимо-быстрым движением чиркнула его лезвием по толстому животу - точнее, чуть ниже.
   Наверно, он завизжал так, что любая свинья тут же сдохла бы от зависти. На истошный визг вбежали слуги и остановились у дверей, переводя ошалевшие от полного непонимания происходящего глаза с растрёпанной девчонки с ножом в руке на оравшего от боли толстяка. А тот только зажимал обеими ладонями (меж пальцев так и бежали струйки крови) низ живота и не мог ничего толком объяснить - лишь мотал своей плешивой головой. А потом...
   Служки наконец-то сообразили, что надо делать, и кинулись было к Марте, но она вдруг совершенно неожиданно (даже для меня!) полоснула ножом себя по горлу и мягко осела на пол...
   Кто бы мог подумать, что у моей маленькой нежной Марты душа истинной Звёздной Валькирии...
   - Воздаяние придёт, - шепчет голос в моём сознании. - Те, кто сжигает во имя бога людей на кострах (живьём!) ничуть не лучше тех, кто режет их на жертвенниках. Они все обречены - и те, и другие. Воздаяние придёт.
   Я знаю, что так и будет. Величие Испании, воздвигнутое на крови, уже клонится к закату. Пиратские корабли, словно хищные рыбы, год за годом вырывают жирные куски из боков торговых караванов, что косяками тянутся из-за океана. Пылают приморские города Америки; серебро, добытое рабами в норах рудников под плетью свирепых надсмотрщиков, перекочёвывает в другие руки - впрочем, в не более чистые руки. И всего через шестнадцать лет (я вижу, как это будет) гордый флот испанцев - Непобедимую Армаду - расстреляют английские пушки в Проливе. И остовы великолепных галеонов проглотит бурное Северное море. И отсюда, из Низовых Земель, солдат короля Филиппа выгонят поганой метлой. Воздаяние придёт. Но мне-то что до этого? Кто вернёт мне мою Марту, и кто даст мне напиться?
   - Королева, ты должна быть выше всего этого. Ты, существо Высшей Расы...
   - А я сейчас не Королева! - беззвучно кричу я в ответ - на беззвучный крик сил у меня ещё хватает. - Я просто одинокая старая женщина, у которой отняли последнюю радость в жизни - в жизни, которой и осталось-то всего ничего... И я хочу, чтобы те, кто посмели обидеть мою девочку, были наказаны! Здесь! Сейчас! В этом воплощении! И ещё я так хочу пить...
   ...Тётушку Тесс нашли мёртвой в своей постели три дня спустя. Соседи заметили, что резвой птички Марты что-то давненько не видно, да ещё надрывно выла собака в соседнем дворе. Старую женщину похоронили скромно, и на маленьком кресте написали только имя и дату смерти - даты её рождения никто не знал.
   И ещё некоторое время пищу для пересудов давала странная смерть монаха-инквизитора. В день похорон тётушки Тесс его обнаружили бездыханным, и на посиневшем лице священника застыло выражение непереносимого ужаса. На горле инквизитора остались следы маленьких пальцев, похожих на женские, но невероятно сильных - у монаха оказались размолоты в мелкую крошку все шейные позвонки. Погибли и оба его прислужника - в тот же самый день. Одного из них искусала непонятно откуда появившаяся и неизвестно куда исчезнувшая бешеная собака, и он испустил дух в страшных мучениях; другой точил топор и умудрился (наверно, по неосторожности) перерезать себе глотку - причём так основательно, что без малого отделил голову от туловища.
   Впрочем, эти таинственные смерти не слишком долго занимали внимание горожан - слишком грозные события надвигались. По всей стране всё ярче разгоралось пламя войны - войны лесных и морских гёзов против испанцев.
  

* * *

  
   Семьдесят два стандартных года тому назад, II век до н.э.
  
   - Какая неожиданность! Кто бы мог подумать... Однако успех, пусть даже косвенный, - это всё-таки успех. Мы спасли сестру - выхватили её прямо из-под мечей ворвавшихся в храм Танит солдат. Две магические инкарнации: Зелёная Мать и Звёздная Валькирия. Объединение Пяти Доменов обрело ещё одну Магиню. И какую! Недаром мне показалось поначалу, что это Таэона.
   - Но твои Мудрые всё-таки ошиблись, Селиана. Почему, кстати? Спасённая - ценное приобретение для Объединения, но...
   - А вот это вопрос очень интересный, Королева. Мы слишком мало знаем - по правде говоря, вообще ничего не знаем, - о том, что происходит с Первичными Матрицами в Тонких Мирах. Как, в какой форме они там существуют? Как они взаимодействуют между собой и с Мирозданием? Каким неизвестным даже эскам законам подчиняются? Есть предположение, что совершенные Души как-то общаются с Сущностями своего уровня Восхождения, и для них время пребывания в Тонком Мире не является просто временем сна или отдыха между очередными инкарнациями.
   На Спасённую мы обратили внимание задолго до последнего штурма обречённого города на берегу Срединного Моря. В её магическом спектре, который мы тщательно просканировали, чётко просматривались следы магии Зелёных Дарителей и следы нашей собственной магии. Более того, мы заметили уникальные нити, присущие магии Первой Королевы - твоей матери, Энна, - мыслеобщаясь с Королевой Эн-Риэнантой наедине, Глава Синклита иногда называла свою воспитанницу её детским именем. - Но Спасённая не была Таэоной! Возможно лишь одно разумное объяснение: она встречалась с Натэной в Тонком Мире и кое-что от неё переняла. Вот и объяснение нашей, как ты выразилась, ошибки.
  

* * *

  
   Шестьдесят стандартных лет тому назад, II век от Рождества Христова
  
   - Да, это был он. Нам не удалось забрать его в физическом воплощении или хотя бы перехватить его Душу в момент Ухода. И мы не смогли отвести в сторону метательное копьё - оно пробило грудь этому молодому воину. Заклятье друидессы оказалось слишком сильным... Между прочим, её чародейство - это наследие колдовского умения магов Погибшего Острова.
   - Погубленного обломком разрушенной нами планеты-убийцы...
   - Да, того самого острова. Мне до сих пор жаль, что мы допустили такое. Если бы не растерянность, охватившая всех Магов Объединения после гибели Первой Королевы и Соправителя... Не думаю, что сильно ошибусь, если скажу, что весь ход развития разумной расы на Третьей планете мог бы пойти совсем по иному пути. На Острове существовал сильнейший Источник самобытной магии, но он иссяк... Не знаю, окажут ли серьёзное влияние на будущее те редкие капли чародейных знаний, что разлетелись по всему лику Третьей после разрушения Колыбели Магии, каковой, по сути, и был Погибший Остров. А Коувилла надо искать снова.
   - А Таэона?
   - Её достоверных следов пока нет, Королева.
  

* * *

  
   Около пятнадцати стандартных лет тому назад, XVI век.
  
   - Воитель всегда остаётся Воителем - он всегда норовит попасть туда, где звенят мечи. Если бы он не был под магией... Хотя нет, вы бы всё равно не успели - слишком поздно обратили внимание на этого искателя приключений. А эта женщина с магическим огоньком - Таэона?
   - Да, это были они. Твой отец сумел задержать немного жертвенный нож, но... Влияние мрачной магии Кровавых Богов плюс Закон Искупления. Я не смогла дотянуться до него, и он умер на камне для жертвоприношений.
   - А мать? Почему вы не забрали её?
   - Закон Искупления - одна из форм Закона Равновесия. За былое величие приходится платить. Мы не смогли забрать Первую Королеву, даже когда поняли, что это именно она. Заклятье не выстраивалось, не фокусировалось - искажения оказались слишком велики. Мы не смогли зацепить её, Эн-Риэнанта. Та старая женщина так и умерла в своей лачуге. Правда, последняя её просьба была исполнена - это сделала Спасённая. А забрать... Закон Искупления не обойти. Вот если бы они оба были вместе, рядом, тогда...
   - Вместе, - задумчиво произнесла вслух Звёздная Королева. - Рядом... А ведь на этот раз они жили в одно время, и могли встретиться. Может быть, они даже видели друг друга... Значит, воплощения Разыскиваемых всё ближе совпадают по времени? Так, Селиана?
   - Так, Королева, - ответила Глава Синклита Мудрых - тоже вслух.
  

* * *

  
   Три с половиной стандартных года назад, 1900 год.
  
   - Итак?
   На сей раз Звёздная Королева пользовалась звуковой речью - в сотворённом чертоге присутствовала не одна Селиана, но весь Синклит Мудрых - ещё четыре Магини и два Мага, готовые дополнить слова своей Верховной. А перед эсками медленно вращался в воздухе голубой шар - точная копия-фантом Третьей планеты.
   - Они здесь, - произнесла Глава Синклита с оттенком торжественности.
   - Боюсь, я тебя не совсем поняла, - нахмурилась Эн-Риэнанта. - Вы их нашли?
   - "Нашли", в конечном смысле этого понятия, - пояснила Селиана, - означает, что и Первая Королева, и Соправитель Коувилл снова пребывают в Мирах Объединения Пяти Доменов - во всей совокупности воплощённой Сущности. Нет, мы не нашли их. Но! Теперь я могу с полной уверенностью сказать, что именно Мир Третьей планеты системы Жёлтой звезды, Мир, убивший Натэну и Эндара, стал для их Первичных Матриц основной точкой притяжения. Сюда они и будут возвращаться раз за разом, пока...
   - Пока? - тонкие пальцы Королевы чуть дрогнули.
   - Пока Поиск не завершится успехом, - уверенно сказала Мудрая. - Тебе известно, что область Тонкого Мира, ставшая точкой Исхода и Возврата Разыскиваемых, связана с целой системой Сопряжённых Миров, поэтому воплощение этих Душ равновероятно в любом из них. Однако существуют некие доминанты, которые - по крайней мере, для меня, - были определены недостаточно. Мы приобрели бесценный опыт - Маги-эски тоже учатся. Неведомое, оно...
   - Мудрая Селиана, - мягко, но настойчиво перебила её Эн-Риэнанта, - ты всегда была и остаёшься великолепным Учителем, но сейчас мне хотелось бы...
   - Извини, я несколько увлеклась. Ты права, оставим теоретизирования. За эти годы мы получили намёки, которые очень помогут в дальнейшем, и выявили закономерности, резко сузившие сферу Поиска.
   Первое: Мир Третьей - это то самое место, где Разыскиваемые уже воплощались, и где они воплотятся снова. Конечно, существует вероятность их попадания - случайного - в какой-то из других Миров, но вероятность такого отскока исчезающе мала. Мир, который они спасли, - это теперь их Мир. И за прошедшие с начала Поиска триста лет, - добавила Селиана, предупреждая вопрос Королевы, - в Мире Третьей мы заметили около ста Предполагаемых, тогда как во всех смежных Реальностях - чуть больше десятка.
   Второе - Закон Парности. Созданные друг для друга Инь и Янь с непреодолимой силой тянутся друг к другу. Реинкарнации давших тебе возможность воплотиться будут всё ближе совпадать по времени - ты сама это заметила. Значит, мы должны разыскивать сразу двоих, то есть ориентироваться на пару. Я ничуть не удивлюсь, если сейчас они проходят очередной Круг рядом - как муж и жена, например.
   Третье: разыскивать Таэону и Коувилла среди занимающих высокое положение в социуме Носителей Разума Третьей бессмысленно. Эндар не будет премьер-министром, а Натэна не явится царицей. Они будут теми, кого называют простыми людьми - правда, наделёнными незаурядными (пусть даже спящими) способностями.
   - Почему ты так в этом уверена? - спросила Владычица с некоторым недоверием.
   - Закон Искупления, Королева Эн-Риэнанта. Вкусившие Власти - вкусившие в полной мере - в последующих воплощениях отбрасываются на несравненно более низкие ступени любых иерархий, существующих у любых Разумных. Проклятый и благословенный Закон...
   "Так вот оно что, - внезапно поняла дочь Таэоны. - Мудрая Селиана... Так вот почему ты никогда не стремилась - и не будешь стремиться! - к верховной власти. Ты знаешь, чем тебе придётся за это платить. Мудрая Селиана...".
   - ...который к тому же затрудняет изъятие Разыскиваемых - именно так и получилось с воплощениями твоих родителей пятнадцать стандартных лет назад. И наконец, четвёртое, - закончила Глава Синклита, оставив без внимания мысль Королевы, - магические Сущности тянутся к любым очагам магии, к любым её проявлениям. Генерируется всплеск колдовских способностей, который можно засечь. Так было со Спасённой - жрицей Танит. Магические культы Мира Третьей могут быть для нас своеобразными маяками в ходе нашего Поиска. Но здесь есть одна неприятная особенность, вызывающая дополнительные затруднения. Если Предполагаемые находятся под магией, то их изъятие и защита существенно усложняются. Конечно, наша магия мощнее, однако местное чародейство гораздо ближе к объекту Поиска, и поэтому...
   - Понятно. Окажись Разыскиваемые в сфере воздействия колдовства, их легче будет заметить из-за активации их собственных наклонностей, но значительно труднее забрать - и защитить от возможных нежелательных случайностей. Верно?
   - Совершенно верно, Королева, - подтвердила Мудрая. - Местная магия вмешалась в судьбу и пронзённого дротиком молодого варвара, и авантюриста, зарезанного на алтаре Кровавых Богов.
   - Влияет только местная магия? - спросила вдруг Эн-Риэнанта - А привнесённая?
   - Привнесённая? - заметно было, что Селиана задумалась.
   - Позвольте дополнить, - вмешалась одна из молчавших, но внимательно слушавших Магинь Синклита. - Привнесённая магия - это почти наверняка наша магия, магия эсков. А её мы всегда можем отследить и нейтрализовать.
   Отпустив Мудрых, Королева попросила Селиану остаться - ещё не всё было сказано.
   - Разыскиваемые тянутся к магии. Плохо, что здесь, - Эн-Риэнанта кивнула в сторону фантомной копии Третьей планеты, - магия слишком тесно связана с культами Кровавых Богов. А эти культы...
   - ...неизбежно обречены, Королева. Причём суть культа не меняется от того, кто или что выступает в качестве Кровавого Бога: персонифицированный Молох или Уицилопочтли, или религия, во славу которой убивают, или даже идея, во имя которой убивают тоже. Это ничего не меняет, и обречённость остаётся. Кровавые Боги - это косвенные порождения Чёрных Разрушителей, творения Несущих Зло. А может быть, - чем Хаос не шутит! - даже и сгинувших в незапамятные времена Чуждых.
   Обе Хранительницы, темноволосая Королева и златокудрая Мудрая, замолчали, следя за голубым шаром. Таким маленьким, - по меркам Мироздания, - но вмещающим в себя так много.
   - И ещё, Королева, - нарушила молчание Селиана. - Мне кажется, что на Третьей запущен Эксперимент.
   "Когда Маг говорит "мне кажется", это означает, как правило, "я уверен". Тем более если Маг этот - ни кто иной, как Глава Синклита Мудрых Объединения Пяти Доменов, - подумала Эн-Риэнанта. - Ох уж эти ритуальные фразы..."
   - На первый взгляд, это не должно оказать серьёзного влияния на наш Поиск, - продолжала Селиана, не отрывая глаз от фантома, - но... Магия Дарителей Жизни зачастую малопонятна другим Магам, - даже этим всезнайкам Серебряным, - равно как и движущие Садовниками мотивы. Ведя Поиск, я и мои Мудрые - можно сказать, случайно, - наткнулись на кое-какие странные следы в эгрегорах народов, населяющих Третью, и эти следы вполне могут оказаться следами очень масштабного и долгосрочного, нацеленного в будущее, чародейства Зелёных Дарителей. Причём чародейства, хорошо укрытого от Поисковых Заклятий - прежде всего от наших заклятий и от заклятий Алых Воителей. К чему бы это? Творившие волшбу понимали её запретность и маскировали свою магию сознательно?
   - Ещё одна Трансмутация? - отрывисто спросила Королева. - Но зачем? Неужели...
   - Именно так, Королева. Превращение человека в эска. Причём превращение какой-то незначительной, отобранной по произвольному - по племенному или расовому, например, - признаку только части Носителей Разума этой Юной Расы, а далеко не всех. И сделать это предполагается искусственно, не считаясь с объективными вселенскими Законами. Ты понимаешь, к чему это может привести?
   - Такое карается, Селиана, - жёстко бросила Эн-Риэнанта.
   - Карается, - согласилась Мудрая. - Поэтому-то заклятье - точнее, серия заклятий, - и спрятано. А почему я считаю, что мы имеем дело с самодеятельностью... Такого рода сложнейшие системы Великой Волшбы очень редки и требуют совместных усилий многих сотен - если не тысяч - зелёных эсков. Сил одной кроны* может и не хватить, и тогда последствия окажутся непредсказуемыми. А между тем количественная оценка уровня чародейства показала, что число задействованных для его творения Магов не превышало семи сотен! Я бы на твоём месте поговорила с Дриадой по имени Тллеа.
   "С этой своенравной и замкнутой особой, которая постоянно носит защиту, словно находится среди врагов, и держится отчуждённо - слишком отчуждённо даже для Зелёной Магини, которые обычно общаются всё-таки с другими Высшими. И достаточно охотно - особенно если дело касается тантрических контактов. Ну что ж, на своём месте я непременно поговорю с ней, и серьёзно поговорю. Спасибо тебе, наставница".
   ________________________________________________________________________________
   * Крона - одна из структурных единиц иерархии Зелёных Дарителей Жизни. Подробнее об иерархиях эсков-Магов в романе "Тропой неведомых Миров".
  

* * *

  
   Оригинал фантома - голубой шар Третьей планеты системы Жёлтой звезды вращался и вращался, продолжая свой подчинённый законам небесной механики (а также иным Законам, ещё неведомым Юной Расе этого Мира) бег сквозь чёрный бархат Познаваемой Вселенной. И вращался Круг Перерождений - Колесо Сансары, - вовлекая в себя мириады Первичных Матриц - Бессмертных Душ. И где-то там, среди водоворота взлетающих и падающих Капель Разума, неслись две всё ближе сходящиеся капли - те, что были некогда Натэной и Эндаром (или Таэоной и Коувиллом). В новых воплощениях их будут звать иначе, но ведь совсем неважно, какие имена присвоены физическим оболочкам, сделавшимися временными пристанищами для двух мятущихся Душ - для двух Сущностей, созданных друг для друга.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"