Контровский Владимир Ильич : другие произведения.

Последний офицер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.37*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Знаете ли вы об этом человеке? Скорее всего, нет - слишком часто память отступает перед беспамятством...

"...честь Всероссийскому флоту!

С 25 на 26 неприятельский военный...

флот атаковали, разбили, разломали, сожгли,

на небо пустили, потопили и в пепел обратили...

а сами стали быть во всем Архипелаге...

господствующими".

(Из письма адмирала Спиридова в Адмиралтейств-коллегию после Чесменского сражения).

  
  
   "Грохот пушек оборвался в два часа дня. Турецкий флот, несмотря на своё численное превосходство и на равные потери, понесённые противниками - в ходе двухчасового боя в Хиосском проливе взорвались два линейных корабля: русский "Евстафий" и турецкий "Реал Мустафа", - в беспорядке отступил к малоазийскому побережью и укрылся в бухте древнего города Эфеса, обозначенного на голландских картах как Чесма.
   В шестом часу пополудни на флагмане кордебаталии "Трёх иерархов" граф Алексей Орлов, главнокомандующий русским экспедиционным флотом в Архипелаге, созвал совет из адмиралов и командиров кораблей для подведения итогов сражения и обсуждения вопроса, как развить достигнутый успех. Решение было единодушным - запереть турецкий флот и уничтожить его брандерами при поддержке артиллерии кораблей.
   - Бухта Чесменская тесна, - сказал адмирал Спиридов, - длина её всего четыреста саженей, а ширина по входу и того меньше. Капудан-паша сгрудил флот свой - семьдесят его кораблей мало что реями не цепляются. И ущерб флоту басурманскому от брандскугелей и брандеров велик будет - вплоть до полного истребления неприятеля.
   - На том и порешим, - подытожил Орлов, - так тому и быть. К берегу пойдут четыре корабля линейных, менее всего в бою пострадавшие. Ещё бомбардирский корабль "Гром" с двумя фрегатами. И поведёт их, - граф на секунду замолчал, следя за выражением лица Спиридова, - бригадир Грейг. Бригадиру морской артиллерии Ганнибалу изготовить со всем поспешанием четыре брандера - должны готовы быть к закату завтрашнего дня. А пока мы будем тревожить неприятеля обстрелом, дабы флот турецкий не мыслил покинуть бухту и пребывал в состоянии нервическом.
   Царский фаворит недолюбливал адмирала Спиридова и откровенно завидовал его таланту и авторитету - именно поэтому исполнение решительной атаки Орлов поручил капитану бригадирского ранга Грейгу. Тёртый царедворец умел провидеть будущее: он знал наверняка, что в случае победы титул "Чесменский" всё равно достанется ему, графу Алексею Орлову, - и Грейг, и Спиридов останутся в тени. И не только они...
   Боевой приказ, оглашённый на кораблях русской эскадры 25 июня 1770 года, гласил: "Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь в Анатолии к своему городу Эфесу, стоя у оного в бухте от нас на SO в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на NW, а 4 корабля к нам боками и на NO прочие в тесноте к берегу как бы в куче. Всех же впереди мы считаем кораблей 14, фрегатов 2, пинков 6. Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, и для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению, а именно: приготовленные 4 брандерные судна... да корабли "Европа", "Ростислав", "Не тронь меня", "Саратов", фрегаты "Надежда благополучия" и "Африка" около полуночи подойти к турецкому флоту и в таком расстоянии, чтобы выстрелы могли быть действительны не только с нижнего дека, но и с верхнего... Кораблям оного отряда предписывается открыть усиленный огонь по турецкому флоту и под прикрытием того огня и дыма пустить брандеры, дабы поджечь неприятеля".
   Русская эскадра приводила себя в порядок. На ютах отпевали мёртвых, а на палубах бойко стучали топоры - плотники споро заменяли доски, расщеплённые турецкими ядрами, и латали пробоины в бортах. Мастера штопали дыры в парусах, заменяли порванные снасти; и лица матросов, продублённые студёными ветрами Северного моря и палящим солнцем моря Эгейского, были уверенно-спокойными: умелые и опытные моряки флота, умеющего побеждать, знали своё дело и не страшились нового боя.
   Грейг выстроил перед Орловым четырех офицеров, выбранных для отчаянного дела:
   - Брандер первый - капитан-лейтенант Дугдаль!
   - Брандер второй - капитан-лейтенант Маккензи!
   - Брандер третий - мичман князь Гагарин!
   - Брандер четвертый - лейтенант Ильин!
   - Смерти я вам не желаю, а жизни не обещаю, - произнёс Орлов, оглядев офицеров. - Вы уж не подгадьте, ребятушки, - на вас вся надёжа.
   "Боюсь ли я смерти? - думал Дмитрий Ильин, всматриваясь в лес мачт в бухте. - Да, наверно, как любое существо, разумением наделённое... Там сотни пушек турецких, готовых изрыгнуть в меня смерть и пламя, и с лёгкостью пресечь моё земное бытие... Но я офицер флота российского, и долг мой - служение Отечеству!".
   Вечерело. Солнце, окровенив закатными лучами паруса, пряталось за скалы острова Хиос, уступая место ночи. Над бомбардирским кораблём "Гром" вспухло белое облачко, и по воде прокатился рокочущий гул - очередной снаряд полетел в сторону бухты. Линейные корабли "Трёх иерархов", "Святослав", бриг "Почтальон" и "Гром" вели по неприятелю беспокоящий огонь, не давая туркам расслабиться в ежечасном ожидании атаки русских.
   И спустилась ночь - тихая и лунная. За полчаса до полуночи Грейг засветил на корме "Ростислава" три фонаря - сигнал атаки, - и первым к берегу двинулся линейный корабль "Европа". Во вчерашнем бою его командир, капитан первого ранга Клокачёв, удостоился адмиральского неудовольствия за мешкотное маневрирование. "Поздравляю вас матросом!" - прокричал ему Спиридов, при всей эскадре обвиняя Клокачёва в трусости и неумении. Но Клокачёв не был трусом, что он и доказал в эту ночь славы русского флота. Турки били по "Европе" книппелями*, целясь по рангоуту, чтобы лишить корабль маневренности, однако "Европа" и не собиралась отступать: в половине первого ночи она завязала бой со всем турецким флотом, паля ядрами и брандскугелями.** Вслед за "Европой" на дистанцию действительного огня вышел "Гром", к часу ночи подтянулся "Ростислав", подходили и остальные корабли. А тем временем фрегаты "Надежда" и "Африка", готовя путь брандерам, взялись за береговые батареи, прикрывавшие подходы к бухте.
   ________________________________________________________________________________
   * Книппель - сдвоенное ядро (два ядра, соединённые короткой цепью).
   ** Брандскугель - зажигательное ядро.
  
   Во втором часу от огня "Европы" и "Грома" вспыхнул первый турецкий корабль.
   - Почин сделан, - проговорил Грейг и приказал: - Брандеры - вперёд!
   Маленькие кораблики, начинённые бочками со смолой, серой и порохом, скользили лёгкими тенями, такими маленькими по сравнению с многопалубными громадами линейных кораблей. Однако турки знали, чем грозят им эти утлые лодки, и заметили их приближение: светила луна, и багровый отсвет пожаров на турецких кораблях рассеивал ночную тьму.
   За деревянным бортом брандера плескала чёрная вода. Дмитрий видел неудачу двух своих сотоварищей: брандер Дугдаля попал под плотный огонь, прервал свой стремительный бег и завертелся на месте. К нему уже спешили турецкие галеры, и судьба экипажа брандера была решена - горстке моряков не выстоять в абордаже против ятаганов десятков янычар. А второй брандер - Маккензи, - избегая турецких ядер, сел на мель, не дойдя до входа в бухту и до линии турецких кораблей.
   - Скверно начали! - пробормотал Грейг. - Князь Гагарин, с богом!
   Брандер лихого мичмана птицей ворвался в бухту и сцепился с уже горевшим от русских ядер турецким кораблем. Взметнулся багровый гриб взрыва, но из моря огня так и не появилась шлюпка с отважными моряками - команда брандера не успела или не смогла его покинуть.
   - Не хорошо, - покачал головой адмирал, - большая часть флота Гассана невредима. - И крикнул на проходящий мимо "Ростислава" четвёртый брандер: - Лейтенант Ильин, ты остался последним! Навались на турок, что стоят ещё не зажжёны!
   - Сделаю! - отозвался Дмитрий и добавил негромко: - Остался последним, значит, буду первым...
   На левом фланге турецкой линии горело уже несколько вражеских судов, но справа - там, куда не дошли первые два брандера, - турки продолжали яростно огрызаться. Ильин не стал повторять путь капитан-лейтенантов Дугдаля и Маккензи, пытавшихся зайти из-под берега, не пошёл он и туда, откуда не вернулся мичман Гагарин. Пройдя под кормой "Ростислава", лейтенант круто развернул своё судёнышко влево и повёл его вдоль линии неприятельских кораблей, уповая на быстроту и неожиданность своего маневра. Дмитрий выбрал целью крупный линейный корабль, стоявший носом к выходу, - его можно было атаковать, не рискуя попасть под сокрушительный бортовой залп. "А и накажу я басурман за ошибку, - думал лейтенант, управляя брандером, - вот ужо...".
   Ядра с шипением плюхались в тёмную воду, однако ни одно из них не попало в цель - смелых удача любит. Брандер с разгону притёрся с носа к левому борту неприятельского судна - плотно, словно пуля, загнанная шомполом в ружейный ствол. Наверху что-то орали турецкие матросы, сверкали вспышки ружейных выстрелов и по палубе брандера щёлкали пули.
   - Поспешай, братцы! - крикнул лейтенант своим, но те и сами знали, что и как надо делать. Боцман поджигал фитили, а двое дюжих матросов стучали деревянными молотками, помогая Дмитрию прикрепить к борту турецкого корабля "каркас" - особый зажигательно-разрывной заряд. Они прибили "каркас", а боцман поджёг пороховую дорожку и швырнул в трюм брандера горящий факел.
   - Всё, - выдохнул Дмитрий. - Уходим!!!
   Они слетели в шлюпку, привязанную под бортом готового взорваться брандера, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Гребли так, что сгибались вёсла, а чёрная вода за бортом уже не плескалась - она кипела.
   - Стой! - скомандовал вдруг лейтенант. - Суши вёсла! Сейчас...
   Ильин не ошибся. Грохнул сильнейший взрыв, и атакованный ими корабль вспыхнул, разваливаясь на куски. И один за другим вспыхивали другие неприятельские корабли, щедро осыпанные разлетевшимися горящими обломками. Вода за бортом уже не была чёрной - она стала багрово-красной...
   ...Взрывы продолжались всю ночь. Русские корабли, прекратившие огонь с началом атаки брандеров, вновь возобновили стрельбу. Около двух часов ночи взлетели на воздух два турецких корабля, через полчаса - ещё три. К этому времени в бухте пылало свыше сорока судов - пожары слились в сплошное огненное море. Затем за полтора часа - с четырёх до половины шестого - взорвались ещё шесть линейных кораблей. А в седьмом часу прогремел взрыв, по силе превосходивший все предыдущие - это одновременно взорвались еще четыре корабля. К восьми часам утра взорвались и остальные, более мелкие суда. Взошедшее солнце осветило жуткую картину: вода в бухте, ставшей могилой для одиннадцати тысяч турецких моряков, представляла собой густую смесь пепла, грязи, обломков и крови...
   Турецкий флот погиб полностью - в Чесменской бухте сгорели пятнадцать линейных кораблей, шесть фрегатов и около пятидесяти мелких судов. Линейный корабль "Родос" и пять галер достались победителям в качестве трофеев. Недаром на медали, выбитой в честь этой победы (ею были награждены все участники сражения), на одной стороне изображен погибающий турецкий флот, а на другой - отчеканено одно лаконичное слово: "БЫЛ".
  
   Телефонный звонок спугнул вязкую ночную тишину и вернул Дмитрия из прошлого в настоящее. Он закрыл книгу с белокрылым фрегатом под андреевским флагом на обложке и снял трубку.
   - Помощник дежурного по училищу курсант Ильин слушает!
  

* * *

  
   - История полна мифов, - красивым, как у артиста, голосом вещал седовласый человек, сидевший во главе длинного стола. - Бороться с мифотворчеством необходимо, но, - он тяжело вздохнул, - занятие это крайне неблагодарное. Людям нужны мифы, они за них цепляются изо всех сил, особенно если в реальной истории на самом деле не было ничего такого, чем можно гордиться.
   В большой комнате - вернее, в маленьком зале, - находилось человек тридцать, и все они молчали, слушая седовласого. Дмитрий тоже слушал, и очень внимательно: человек этот говорил складно, вот только содержание его речи с каждой минутой нравилось Ильину всё меньше и меньше.
   - Принято считать, что монгольское нашествие было страшным бедствием для Руси, но на самом деле никакого ига не было: монголы прекратили княжеские усобицы, установили разумную дань, и под властью Золотой Орды Русь спокойно развивалась и набирала силы. Да, во время нашествия Батыя имели место жертвы и разрушения, однако не большие, чем при внутренних распрях удельных русских князей. И к тому же в большинстве случаев действия монголов были просто реакцией на убийство русскими ордынских послов и на попытки бессмысленного сопротивления. Русь следовала в русле ордынской политики, и на Куликовом поле князь Дмитрий, непонятно за какие заслуги прозванный "Донским", бился не за свободу и независимость Руси, а за интересы хана Тохтамыша, боровшегося за власть. И тем не менее, нас учили в школе совсем другому пониманию этих исторических событий.
   "И на кой хрен я сюда пришёл? - подумал Ильин с нарастающим раздражением. - Не надо было этого делать...". Он покосился на сидевшую рядом с ним Яну и вздохнул. Лучше бы они не сидели сейчас здесь, а лежали, обнявшись, на диване в комнате Дмитрия, сняв ненужные тряпки, - стоило из-за этой бодяги удирать в самоволку. Да, пятикурсники, "годки на флоте" (по неписаному, но строго соблюдаемому статусу), пользовались определёнными привилегиями, однако злоупотреблять ими не следовало: можно подгадить себе перед самым выпуском. Ради пары часов жарких яниных ласк ещё можно было рискнуть, а ради этой вот не слишком понятной тусовки...
   Яна давно зазывала его на литературные чтения, которые она посещала, - мол, у нас так интересно! Дмитрий отнекивался, ссылаясь на нехватку времени, и усилия девушки так и остались бы напрасными, если бы не одно "но": курсант Ильин в редкие свободные часы писал морские рассказы и очерки, и Яна соблазнила его перспективой выйти на издательства и увидеть свои труды напечатанными.
   - Или возьмём другой миф - о великом полководце Суворове. Не был он никаким великим, да и полководцем-то был весьма посредственным. Кого он побеждал "не числом, а умением"? Турок, не знавших передовой европейской стратегии и тактики и сражавшихся беспорядочной толпой, почти безоружных польских повстанцев да мужиков-пугачёвцев! А когда в Италии Суворов столкнулся с французами, то вынужден был бежать в Альпы, бросая артиллерию и обозы. Но - миф о "великом полководце" очень живуч.
   Докладчик сделал эффектную паузу, отхлебнул пива и закурил очередную сигарету. Аудитория безмолвствовала, почтительно внимания.
   "Как это так? - недоумевал Дмитрий. - Это что же получается: Куликовская битва - миф, и Суворов - тоже миф? И ничего такого не было? Может, не было и победы при Чесме, и не было лейтенанта Ильина? И вообще нет ничего, чем можно было бы гордиться?".
   Похоже, Яна почувствовала настроение парня - они всё-таки были вместе почти два года - и обеспокоено на него посмотрела. Дмитрий промолчал.
   - А если говорить о мифах двадцатого столетия, - продолжал между тем седовласый, - то их количество вообще не поддаётся учёту, особенно мифов советского периода нашей истории. Событий, освещение которых нашей историографией хоть как-то соответствует действительности, ничтожно мало, а всё остальное - результат мифотворческого официоза, которому позарез были нужны все эти герои-челюскинцы и герои-панфиловцы. Впрочем, советские лидеры не были новаторами - у них были предшественники. История геройского подвига крейсера "Варяг", например, - это миф, выдумка от начала до конца, продукт пиара. Царское правительство остро нуждалось в раздувании военной истерии и ура-патриотизма, и ловкий царедворец Руднев, командир "легендарного" крейсера, хорошо подыграл царю-батюшке. А на самом деле...
   В глазах у Дмитрия потемнело. Он встал и, ни на кого не глядя, пошёл к выходу, на ходу накидывая куртку - в самоволке лучше ходить одетым по гражданке.
   - Что с вами, молодой человек? - услышал он за спиной, обернулся и отрывисто бросил:
   - Ничего особенно. Душно тут у вас - дышать тяжело. Извините.
   Яна догнала его на улице.
   - Ты чего, Дим, с ума сошёл? Что за демонстрацию ты устроил?
   - Демонстрацию протеста. Послушай, зачем ты сюда ходишь?
   - Как это зачем? Мы обсуждаем произведения друг друга, говорим о литературе...
   - О литературе? По-моему, там сейчас проникновенно и с удовольствием доказывали, что у России нет никакой истории - есть одни только мифы!
   - Да что ты знаешь об истории! - возмутилась девушка. - Сергей Платонович очень эрудированный человек, широко известный в литературных кругах, автор множества книг и критических статей. Он знает, о чём говорит!
   - Да, я не историк, - Ильин сдерживался, чтобы не наговорить Яне резкостей, - я курсант военно-морского училища и будущий офицер русского флота. Да, многие события истории неоднозначны, и трактовать их можно по-разному. Я не знаю насчёт Тохтамыша, но историей русско-японской войны и боем "Варяга" интересовался, так что в этом вопросе я разбираюсь.
   - И чего ты прицепился к этому "Варягу"? Подумаешь, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой... Было - и прошло, надо жить днём сегодняшним. И какая тебе разница, что там и как происходило на самом деле? Что у тебя от этого, денег в кармане прибавится?
   - Разница есть, - Дмитрий упрямо наклонил голову, - и не в том, как оно было на самом деле, а в том, о чём и как ты говоришь. Развенчание мифов... Как ты думаешь, какова будет реакция простого американца, если ты начнёшь ему рассказывать, что их обожаемый Джордж Вашингтон завёз к ним в Штаты индийскую коноплю и стал отцом-основателем наркомании? Или ещё круче - допустим, кто-то тебе скажет: да, твоя мать вышла замуж за твоего отца не девушкой, но на самом деле у неё была до встречи с ним не одна-единственная несчастная любовь, а насыщенная весёлая жизнь, в которой нашлось место и пяти абортам, и даже дурной болезни? А? Как тебе такое развенчание мифов?
   - Не говори гадости! - Яна вспыхнула и нервным движением поправила упавшую ей на глаза прядь волос. - Какое ты право имеешь так говорить о моей матери?
   - А кто дал право вашему Сергею Платоновичу так говорить о России, тем более что я знаю: всё, что он говорил о "Варяге" - ложь? А вы верите, уши развесили... Мёртвые не кусаются, как говорил Билли Бонс, значит, можно радостно плясать на их костях? Подло это, вот что я тебе скажу.
   - Да ладно тебе, завёлся на пустом месте... А ты знаешь, что сейчас практически невозможно издать свою книгу, если за тебя не замолвят словечко? Желающих напечататься знаешь сколько? А Сергей Платонович - он и в Союз писателей рекомендацию дать может, и посоветует, в какое издательство обратиться, и вообще - фигура весомая.
   - Книгу? Про эльфов, что ли?
   - Да хоть про кого, - глаза девушки зло сверкнули, - лишь бы деньги платили! Тебе же, дураку, помочь хотела, а ты со своими принципами... Кому они нужны, принципы твои замшелые? Тоже мне, поручик Голицын нашёлся.
   - Нет, - покачал головой Дмитрий, - не поручик Голицын, а лейтенант Ильин - был такой офицер в истории флота российского. А принципы - они нужны мне самому.
   - Ну и оставайся со своими принципами! - Яна резко повернулась и пошла в сторону метро. Она была уверена, что "её Дима" пойдёт за ней - было бы из-за чего ссориться! - но он только посмотрел ей вслед и зашагал в другую сторону, к Стрелке Васильевского острова.
   С мокрого неба сыпался мелкий питерский дождь.
   Настроение было гнусное.
   Они с Яной и раньше, случалось, цапались - девушка была самолюбива и не терпела, когда что-то было ей не по нутру. Но стоило им забраться в постель, как все эти ссоры тут же забывались: любовь (или просто привязанность?) брала своё. К тому же Дмитрий обычно уступал подруге, не делая проблемы из пустяков и следуя принципу "мужчина должен быть снисходительным к женским капризам". Но сейчас ему был по-настоящему обидно: он никак не ожидал, что Яна его не поймёт. И он впервые задумался: а стоит ли им идти по жизни рядом?
   Почти два года Яны была "его девушкой", и Дмитрий считал, что они любят друг друга. И тут вдруг такое... Оказывается, любовь - это не только секс до изнеможения, и даже не совместная жизнь бок о бок, это что-то большее. Ильин вспомнил, как ещё полтора года назад он предлагал Яне выйти за него замуж, и как она отказалась, найдя какие-то вроде бы вполне убедительные аргументы. Дмитрий настаивать не стал - в конце концов, штамп в паспорте ничего не значит, верно? - хотя если бы девушка стала его женой, они смогли бы быть вместе каждую ночь вместо того, чтобы встречаться урывками. Женатым курсантам-старшекурсникам разрешалось жить с семьёй вне стен училища, а у Дмитрия с его матерью была квартира на Васильевском острове. Но это разрешалось именно женатым - "свободные браки" в счёт не шли. Как говорил его ротный, "Гражданский брак - это не для военного!", и курсант Ильин был согласен со своим отцом-командиром.
   "А ведь надо решать, - думал Дмитрий, идя по набережной, - не за горами выпуск, и вольготное житьё кончится". Он сильно сомневался, что его Яна с радостью поедет с ним от благ цивилизации к чёрту на рога, в какой-нибудь северный военный городок, где жильё не ремонтировалось чуть ли не с хрущёвских времён, однако гнал от себя эти мысли, надеясь её уговорить. Оставлять молодую жену в Питере не хотелось: учитывая её темперамент, можно было с уверенностью предсказать, что через полгода у лейтенанта Ильина вырастут такие рога, что в рубочный люк не влезешь. Да и что это за жизнь за тысячу километров друг от друга? Люди женятся, чтобы быть рядом, а не врозь, тогда и верностью всё будет в порядке!
   Но теперь, после их неожиданной размолвки, Дмитрий никак не мог избавиться от назойливого вопроса: а надо ли ему жениться на Яне? Если она за два года так и не поняла, что у него, при всей его уступчивости, есть что-то своё, заветное, о чём тогда говорить? А может, он был для неё только разминкой, репетицией перед настоящей жизнью? Поиграли в любовь - и хватит? Эта мысль была очень неприятной, но возникла она не на пустом месте: ведь Яна до сих пор так и не вышла за него замуж. Неужели...?
   Задумавшись, Дмитрий не заметил, как добрёл до Стрелки. Он любил это место: здесь был когда-то первый морской порт новорождённого города, и здесь швартовались парусные корабли, двести лет назад приплывавшие из дальних стран на огонь ростральных колонн-маяков. И ещё здесь был военно-морской музей, занимавший величественное здание бывшей Биржи. Ещё пацаном Дима был в этом музее много раз, исходил его вдоль и поперёк и мог часами стоять у моделей боевых кораблей флота российского. Он знал об этих кораблях всё, знал наизусть, но снова и снова перечитывал скупые строчки таблиц, на которых были указаны их тактико-технические данные: водоизмещение, скорость хода, калибры орудий, толщина брони. И ему порой казалось, что знамёна, висевшие в Большом зале музея, всё ещё пахнут солёным дыханием моря и порохом давно отгремевших сражений.
   Обычно около музея было немноголюдно, но сейчас почему-то вокруг здания Биржи сновали люди, и стояло множество машин - грузовых. Дмитрий не сразу понял, что всё это значит, а когда понял, у него перехватило дыхание.
   Разговоры о переносе экспозиции музея велись давно, и аргументы "за" выдвигались железобетонные: восстановим историческую справедливость. Здесь ведь была биржа, так? Значит, тут ей и быть! Северная столица России не может существовать без своей фондовой и валютной биржи - чем она хуже Лондона или Нью-Йорка? И место для этого финансового храма должно быть достойным - в центре города, на Стрелке Васильевского острова, чтобы все видели и знали: вот он! А музей - а что музей? Пусть переезжает куда-нибудь в другое место, какой с него толк? Прибыли не приносит, только сосёт деньги из городского бюджета и ещё требует ремонта. А между тем люди с деньгами готовы сделать этот ремонт, но только в том случае, если в старинном здании Биржи расположится не музей, а куда более полезная структура. И вот, похоже, "историческая справедливость" восторжествовала...
   На негнущихся ногах Ильин подошёл поближе и замер, всё ещё не веря в реальность происходящего. Он видел, как люди в рабочих комбинезонах выносили из здания свёрнутые знамёна - те самые! - и деловито швыряли их в кузов грузовика, распахнутый, словно пасть ненасытного чудовища. Это походило на парад Победы, когда к подножию Мавзолея летели знамёна поверженной фашистской Германии, - с той только разницей, что тогда на лицах солдат была гордость победителей, а сейчас на лицах людей в комбинезонах с латинскими буквами было равнодушие, словно они грузили дрова - дрова, и ничего больше...
   Дождь усилился, но Дмитрий не замечал капель, забиравшихся ему под воротник. Он стоял и смотрел, испытывая самую настоящую боль от бессилия что-либо изменить. Что он мог сделать? Броситься с кулаками на этих людей, выполнявших свою работу, за которую им платят деньги? Эти люди просто делали своё дело - точно так же, как восемьдесят лет назад другие люди взрывали храм Спаса-на-водах, выстроенный на народные копейки в память русских моряков, погибших при Цусиме.
   "А ведь дело не в бирже, - подумал вдруг Ильин, - вернее, не только в ней. Зачем он нужен, музей русской морской славы в самом центре города? Ведь эрудированные знатоки истории доказывают, что никаких побед не было, и что гордиться нечем, а тут маячит на самом виду зримое подтверждение этих побед! Нехорошо получается - можно и усомниться в правоте этих историков... А так - так оно спокойнее...".
   Рабочие вынесли длинный продолговатый ящик и поставили его прямо на асфальт - шёл дождь, и им не хотелось мокнуть, ожидая, пока в кузове грузовика подготовят место для очередного "предмета экспозиции". Ящик был обёрнут шуршащим пластиком, но с торца - наверно, из-за небрежности упаковщиков или грузчиков, тащивших его вниз по лестнице, - пластик прорвался. Порыв сырого ветра отогнул шелестящий лоскут, и Дмитрий увидел, что находится внутри: модель корабля в прозрачном параллелепипеде, напоминавшем саркофаг павшего героя. И Дмитрий узнал этот корабль - сразу, с первого взгляда.
   Это была модель крейсера первого ранга "Варяг" - корабля, больше ста лет назад принявшего неравный бой и затопленного в далёком корейском порту Чемульпо. Потом в составе русского флота служили ещё два корабля с таким именем, и второй из них уже снова под андреевским флагом, а третий - тяжёлый авианесущий крейсер - так и не был достроен на верфи независимой Украины и был продан по цене металлолома ушлым дельцам из быстро набиравшей силу Поднебесной Империи. По официальной версии, из авианосца собирались сделать развлекательный центр, а как оно замышлялось на самом деле - кто знает?
   А модель их славного предка стояла сейчас под дождём. Стекло быстро покрылось мелкими каплями, и они побежали вниз, стекая скупыми мужскими слезами. Курсант пятого курса военно-морского училища Дмитрий Ильин повернулся и пошёл прочь, ускоряя шаг, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от места казни памяти. Он не плакал - просто в лицо ему летел обычный для Питера мелкий дождик, и поэтому лицо его было мокрым.
   Он торопился - времени до вечерней поверки оставалось не так много, а надо было ещё успеть заскочить домой, переодеться в форму и вернуться в училище. И надо было ещё попить чаю с матерью - она ведь наверняка, вернувшись с работы, приготовила что-нибудь вкусное, чтобы угостить сына и его Яночку. Мать Димы хорошо относилась к подруге сына и очень хотела, чтобы они наконец-то поженились. Надо, надо попить с ней чаю, потому что, очень на то похоже, угощать домашними пирогами "Яночку" ей уже больше не придётся.
   ...Они так и не помирились. На выпускной Яна не пришла, и Дмитрий был одним из немногих, получивших офицерские погоны не под восхищённым взглядом подруги, невесты или жены. Как ни странно, особой горечи он не испытал - перегорело. "Контакт гениталий не подразумевает контакта душ, - подумал новоиспечённый лейтенант, - так, кажется? Спать можно с любой женщиной, а вот жить... Ну и ладно, оно и к лучшему!".
   Его ждал Северный флот.
  

* * *

  
   Подводная лодка, вцепившаяся в причал толстенными обледенелыми тросами, была похожа на спящее морское чудище. Нет, не на спящее - на умирающее под слоем изморози и снега, оставленного обрушившимся на флот и на всю страну новым ледниковым периодом. Эта лодка - хотя вряд ли правильно называть "лодкой" огромный корабль, не уступающий по своим размерам линкорам Второй мировой, - была уникальной и даже удостоилась быть занесённой в книгу рекордов Гиннеса как самый большой подводный корабль из всех, что сошли с верфей всех стран мира за без малого сто лет подводного судостроения.
   Подводный дредноут был примечателен не только своими габаритами, но и очень оригинальной конструкцией - корабль представлял собой катамаран, собранный из модулей. Внутри легкого корпуса, одетого в противогидроакустическое покрытие, размещались пять обитаемых прочных корпусов, выполненных из титана. Два главных корпуса располагались параллельно друг другу - симметрично относительно диаметральной плоскости, - а между ними, перед сдвинутой в корму рубкой, тянулись в два ряда двадцать ракетных шахт для межконтинентальных баллистических ракет. Исполинские размеры "акул" (или "тайфунов", как называли эти субмарины по натовской классификации) и экзотичность конструкции не были прихотью проектировщиков или результатом творческих изысканий - корабли строили специально под новые твердотопливные ракеты.
   Трехступенчатая "Р-39", оснащенная десятью разделяющимися головными частями индивидуального наведения, получилась циклопической - при высоте шестнадцать метров и диаметре два с половиной метра она весила девяносто тонн. С самого начала работ над ней было ясно, что для размещения стартового комплекса в составе двадцати единиц не годятся не только любые разумные модификации уже имевшихся конструкций ракетных подводных крейсеров стратегического назначения (типа "мурена" или "кальмар"), но и традиционные схемы компоновки атомных ракетоносцев - новая ракета была слишком велика. Но по ту сторону Атлантики уже сходили со стапелей новенькие "огайо" - носители "трайдентов", сменивших "поларисы", - и надо было дать им достойный ответ.
   Вдобавок ко всему, командование, привычно не обращавшее внимания на тыловую инфраструктуру, потребовало уменьшения надводной осадки "акул", чтобы гиганты могли походить к старым причалам. Американцы для своих "огайо" строили новые базы, а мы решили этим не заниматься. Из пятидесяти тысяч тонн подводного водоизмещения "акулы" ровно половину составляла балластная вода, из-за чего лодку с горьким сарказмом окрестили "водовозом".
   И всё-таки ответ был дан: 12 декабря 1981 года головной "тайфун" вошёл в состав Северного флота. В корпус корабля были упакованы две тысячи Хиросим, не считая другого оружия: торпед, ракето-торпед, мин и даже зенитных комплексов "игла". Этот тяжёлый подводный крейсер мог проломить из-под воды двухсполовинойметровый лёд, всплыть в сердце Арктики и выплюнуть залпом все свои ракеты - туда, куда нужно, и раньше, чем его смогут остановить. Уникальная ядерная энергетическая установка мощностью в 100 тысяч лошадиных сил обеспечивала стосемидесятиметровому колоссу подводную скорость хода до двадцати семи узлов, система шумоподавления сделала его самым "неслышимым" из всех ранее созданных советских атомных подводных ракетоносцев, а обилие новых систем управления, навигации и жизнеобеспечения сделали корабль прекрасно управляемым и очень живучим.
   И впервые в истории советского подводного флота на "тайфунах" было уделено большое внимание условиям жизни и быта для ста пятидесяти членов экипажа, которые и не снились не только спавшим в обнимку с торпедами матросам дизельных "фокстротов", но и морякам атомных лодок. На "акулах" имелись офицерские каюты, маломестные кубрики для матросов, спортзал, сауна, зимний сад и даже плавательный бассейн - невиданная роскошь для боевого корабля, тем более подводного.
   А теперь этот корабль, последний из шести "тайфунов", ещё числившийся "условно-боеготовым", стоял у причала и медленно умирал под заунывный вой полярной пурги. Он всё ещё надеялся на чудо, и люди, обитавшие в его чреве, тоже надеялись - правда, с каждым днём все меньше и меньше...
   Двое офицеров, пряча лица от секущей снежной крупы, торопливо прошли по трапу на борт лодки. Внутри было тепло, и горел свет: корабль всё ещё жил, он не хотел умирать - он хотел выйти в море и служить стране, создавшей это чудо техники. Но корабль не знал, что этой страны больше нет...
   - Задрог, Дмитрий Сергеич? - иронически спросил один из офицеров с погонами капитан-лейтенанта у своего спутника, взглянув на его покрасневшее лицо.
   - Так точно, - отозвался второй, дуя на озябшие пальцы. - Есть такое дело...
   - Ладно, лейтенант, есть у меня немного "эн-зэ". Не могу допустить гибели боевого товарища от переохлаждения - офицерская совесть не позволяет.
   Ильин заколебался. Пристрастия к спиртному он никогда не испытывал, но лейтенант и в самом деле замёрз, и к тому же ему не хотелось обижать товарища. Несмотря на разницу в званиях - две звёздочки - это много, - они сдружились, почувствовав родственные души. Пантелеев (тогда ещё лейтенант) пережил самые трудные времена флота, когда офицеры атомных подводных ракетоносцев, элита вооруженных сил страны, с вершин всеобщего почета и уважения были сброшены вместе со своими семьями в самую настоящую нищету. Многомесячные задержки жалованья, невероятное ухудшение социально-бытовых условий - в том числе банальное недоедание - стали обычным явлением. Жёны плакали, люди зверели, многие были готовы бежать куда угодно, и рапорта об отставке пачками ложились на стол начальства. Но Михаил Пантелеев выдержал, не согнулся, не изменил своей юношеской любви к флоту. Он остался в строю, и вот-вот должен был придти приказ о присвоении ему очередного воинского звания "капитан третьего ранга". Вообще-то звание каплей выслужил уже давно, но где это и когда начальники с крупнокалиберными звёздами на погонах любили офицеров, не стеснявшихся говорить им правду в глаза?
   - Не угнетайся, - добавил Михаил, заметив колебания молодого лейтенанта. - Я тебя не на пьянку зову, по пять капель - и хорош. До вахты у тебя времени много - выспишься.
   - Ладно, Андреич, - сдался Дмитрий, - ты и мёртвого уговоришь.
   В каюте капитан-лейтенант разделся первым и, пока Ильин снимал шинель, успел извлечь из рундука фляжку со спиртом, два гранёных стаканчика и "чуток бросить на зуб". В шестидесятых-семидесятых годах содержимое провизионных камер советских атомных субмарин поражало. Моряки-подводники в изобилии снабжались превосходным молдавским "каберне", черной и красной икрой и прочими деликатесами, которыми мог похвастаться далеко не каждый столичный ресторан. Но в восьмидесятых всё это гастрономическое изобилие уступило место гораздо более скромному рациону - отношение "руководителей партии и правительства" к "защитникам подводных рубежей отчизны" изменилось. И только военно-морское "шило" на флоте не переводилось никогда, невзирая ни на войны, ни на разруху, ни на разгул демократии.
   После первого стаканчика в организме и на душе потеплело, а после второго между друзьями вновь пошёл разговор на больную тему, волновавшую обоих. Медленное умирание флота вроде приостановилось, но его реанимация шла черепашьими темпами, вызывавшими понятное раздражение у людей, небезразличных к судьбе России. Во времена советские, когда десятки атомных подводных ракетоносцев бороздили все океаны планеты от полюса до полюса, от закладки до передачи флоту субмарины размером с крейсер проходило всего два-три года, а для торпедных лодок-охотников - и того меньше. Именно этот флот положил конец морскому господству американцев и сделал возможным переговоры об ограничении стратегических вооружений.
   А теперь, когда отслужили своё ветераны прежних серий, пошли на слом "наваги" и "мурены", а в строю оставались с десяток "кальмаров" и "дельфинов", постройка "князей" - ракетоносцев четвёртого поколения - растягивалась на десятилетия. Головной "борей" - "Юрий Долгорукий", прозванный "Юрием Долгостройным", - по аналогии со старинным парусником "Трёх иерархов" называли ещё и "Трёх президентов": подводный крейсер был заложен при Ельцине, спущен на воду при Путине и достраивался при Медведеве. А ведь было, было время, когда боевые корабли выпекались на верфях как блины на хорошей кухне.
   - Не понимаю я, - горячился Ильин, - есть деньги на строительство казино, бизнес-центров, борделей, мать их, а на флот - нету! Ну да, ушли опытные инженеры и рабочие-судостроители, заводы годами простаивали - это понятно, но финансирование! Программу возрождения флота приняли - хорошую программу, да, - но она пока что только на бумаге! Неужели наши олигархи не понимают, что лучше быть независимым удельным князем, чем вассалом чужого короля? В мире уважают сильных - это же и дураку ясно! Или я ни хрена не понимаю? Или президент ничего не может сделать с этой бандой?
   - Вечные российские вопросы "Кто виноват?" и "Что делать?", - глубокомысленно заметил Пантелеев, вновь наполняя гранёные патрончики. - Дело надо делать, каждому на своём месте, а философия... Давай-ка я тебе лучше одну сказочку расскажу, да не простую, а с подковыркой.
   Они выпили, и Михаил пояснил:
   - Рыбачили мы, значит, в прошлом отпуске на Селигере - люблю я это занятие. И набрели в глуши как-то под вечер на одну избушку на курьих ножках, где обитал весьма колоритный дедок. Он-то нам эту баечку и поведал.
   Пантелеев уселся поудобнее на койке и начал, входя в роль былинного сказителя:
   - Жил-был некогда на Руси воин-богатырь и мечом булатным рубежи державы от врагов хранил - всяких летучих змеев и кощеев почтенного возраста выводил в расход без разговоров о правах разных вредных меньшинств. И вот дошли до него слухи, что завелась в одном краю гниль непонятная - люди стали портиться, про честь и совесть забывать. Воин снарядился и пошёл туда, чтобы на месте разобраться в ситуации. Прибыл, огляделся, и видит - топает ему навстречу плешивый крючконосый мужичок неопределённого возраста, мелкого роста и непонятно какой профессии. Богатырь хотел сходу его мечом по маковке приложить - уж больно внешность у этого типа была пакостная, - но придержал руку. Вроде как и не за что - прохожий никаких враждебных действий не производил. Наоборот - как увидел воина, разулыбался до ушей, словно родственника встретил, и говорит ему: "Ратник славный, устал ты, поди, воевать без выходных и даже без перекуров! Весь ты изранен, а царь-батюшка отпуск тебе не даёт. Пойдём ко мне, друг ситный, хоть немного отдохнёшь". И безобидный такой весь из себя - глазки добрые, ручки тонкие, и ни меча в этих ручках нет, ни даже ножика перочинного.
   "В Андреиче умер артист, - думал Дмитрий, слушая друга. - Складно плетёт..."
   - Пришли они к терему на опушке леса, справа озеро, лебеди плавают - красота. Ну, зашли внутрь этого домика индивидуального проекта и улучшенной планировки, и тут-то у нашего богатыря челюсть так и отпала. Роскошь кругом, музыка играет, стол сервирован по первому разряду. И девки разномастные шастают в большом количестве, в исподнем и без оного. В общем, мечта мужчины. "Вот, - говорит плешивец, - расслабляйся, служивый, - всё твоё. - И добавляет вкрадчиво: - Только за прелесть эту платить полагается. Золото у тебя есть, защитник земли русской?" - "Нет, - отвечает ему воин, - не копил я злато, зачем оно мне?" - "Ой, зря, - покачал головой крючконосый. - Золото - оно всему голова, всему цена, всему мера. Ну, не беда - я помогу. Отдай мне в залог свой меч - на время, - а я тебе золота отсыплю". И поддался богатырь на уговоры - видно, морок на него навёл этот мелкорослый, да и девки тоже, сам понимаешь. Короче, отдал меч, взял кредит и ушёл в разгул - потешил плоть по полной программе.
   "Да, - подумал Ильин, - можно понять мужика...".
   - Долго ли, коротко ли, - вдохновенно продолжал рассказывать каплей, - но пришло к нашему доброму молодцу похмелье. Приметил он, что еда дерьмецом отдаёт, что по углам хоромы крысиные глазки посверкивают, и что за лицами девок ведьмячьи хари проступают. Вскинулся воин и давай искать хозяина заведения, чтобы, значит, меч свой вернуть. Да только нет нигде плешивца - как в воду канул, вместе с мечом. Тут-то и понял парень, что развели его на сладком, как пацана. Порушил голыми руками всё здание - девки в лягушек превратились и в озеро попрыгали, роскошь золочёная черным прахом рассыпалась, - а что толку? Крючконосого и след простыл!
   И с тех пор бродит этот воин по Руси, ищет того колдуна, чтобы поговорить с ним очень задушевно. А главное - меч свой вернуть хочет, потому что пришла пора его в дело пускать: враги кусок за куском от державы отхватывают, да изнутри плесень лезет из всех щелей. Вот такая сказочка, товарищ лейтенант.
   - Да, со смыслом байка. И найдёт воин свой меч, как ты думаешь, товарищ без пяти минут кап-три?
   - Я так думаю, - очень серьёзно ответил Пантелеев, - что в поисках этих воину надо помочь, потому как...
   Он не договорил - в дверь каюты постучали.
   -Да! - отозвался капитан-лейтенант, отработанным движением закрывая ящик стола, в котором размещались фляжка, гранёные "пусковые шахты" и нехитрая закусь: в условиях, "приближенных к боевым", сервировать "банкет" в открытую считалось признаком дурного тона. - Войдите!
   На пороге возник мичман-контрактник.
   - Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту?
   - Обращайтесь.
   - Товарищ лейтенант, вас вызывает командир.
   "Зачем я понадобился "бате"? - размышлял Ильин, шагая по коридору - Грехов за мной вроде не числится... Не вовремя, чёрт, - амбре от меня, а "батя" на этот счёт строг: не разделяет он утверждения "флотский офицер должен быть слегка выбрит и до синевы пьян", предпочитая оригинальную формулировку российского императорского флота "до синевы выбрит и слегка пьян". И вообще - по военной геометрии, "кривая любой формы всегда короче прямой, проходящей в непосредственной близости от начальства".
   - Разрешите? - спросил Дмитрий, переступая комингс. - Товарищ капитан первого ранга, лейтенант Ильин по вашему приказанию прибыл!
   Командир окинул молодого офицера цепким взглядом и буркнул сердито:
   - Плохо службу начинаешь, лейтенант. Что, желудочный отсек "шилом" промывал? Смотри у меня - ещё раз замечу, вздрючу во все пихательные и дыхательные, не посмотрю, что особых претензий у меня к тебе пока что не имеется.
   Дмитрий почувствовал, как у него запылали уши. До сих пор он ни разу не слышал от "бати" худого слова: командир мог служить иллюстрацией к фразе "строг, но справедлив".
   - Ладно, - смягчился каперанг, - не за тем тебе звал. Мать у тебя умерла, лейтенант, - такие вот дела. Даю тебе неделю - лети в Питер, сделай там, что надо... Один хрен, - он тяжело вздохнул, - стоим у пирса, как "Аврора" на вечной стоянке... Документы тебе уже оформляют - заберёшь у писаря. Всё, Ильин, свободен - иди.
  

* * *

  
   - Вот, Димочка, и остался ты сиротой, - Мария Сергеевна, соседка по лестничной площадке, горестно покачала головой. Она знала Дмитрия с детства, и даже была для него кем-то вроде няньки - присматривала за мальчишкой, если возникала вдруг такая нужда. И сейчас она смотрела на него так, как издавна добрые русские женщины смотрели на сирот. И неважно, что сироте уже двадцать три года, что на его плечах офицерские погоны, и что приставлен он к самому страшному оружию, изобретённому хитроумным человечеством, - для старушки, давно вырастившей собственных детей и тщетно дожидавшейся внуков, Дима так и остался малолетним сорванцом, за которым нужен глаз да глаз.
   Мария Сергеевна помогала Дмитрию с поминками, по-хозяйски занявшись столом, а после ухода гостей задержалась прибраться и помыть посуду - до того ли сейчас Димочке?
   - Спасибо вам, тётя Маша, - глухо проговорил Ильин, отрешённо глядя в окно.
   - Да не за что, сынок. Обидно как-то - маме твоей было ещё жить да жить, какие это годы? Да только инфаркт - он возраст не спрашивает.
   "Да, - подумал Дмитрий, - это точно. Не спрашивает, особенно если этот инфаркт - уже второй...".
   Он хоть и был поздним ребёнком, но мать его была далеко не старухой: она ещё даже не вышла на пенсию и продолжала работать во Всероссийском НИИ растениеводства имени Вавилова на Исаакиевской площади. Первый инфаркт с ней случился, когда погиб в море отец Дмитрия: моряки иногда умирают не дома - бывает. Узнав о гибели мужа, она молча упала пластом и наверняка бы не выжила, если бы не сын - Диме было тогда тринадцать. И она не ушла вслед за любимым - осталась жить, чтобы вырастить сына. И вырастила, и снова не вышла замуж, хотя еле сводила концы с концами - в девяностые годы над её зарплатой смеялись не только куры, но и расплодившиеся в городе вороны. И не возражала, когда сын решил стать военным моряком, хотя Дмитрий видел, что она еле сдерживает слёзы.
   И ещё мать любила свою работу: как пришла в институт Вавилова после окончания университета, так и проработала там тридцать лет. Дмитрий помнил, как она приводила его в институт и показывала смена уникальных растений, собранных со всего света. "Они сейчас спят, - говорила мама, - но если их бросить в землю, из них вырастет хлеб, и плоды, и ещё много чего вкусного и полезного на радость людям. Это сокровища, сынок, и даже в блокаду никто не съел ни единого зёрнышка из этой коллекции, хотя люди страшно голодали".
   Что такое блокада, маленький Дима уже знал: об этом рассказывала бабушка, мамина мама, совсем ещё девчонкой пережившая в Ленинграде это страшное время. Блокада - это когда темно, холодно, очень хочется кушать, а с тёмного неба падают чёрные бомбы. И Дима смотрел на семена в стеклянных колбочках и думал о людях, которые не съели эти семена. И не знал он тогда, что из-за этих вот семян его мама - самая хорошая мама на свете - умрёт.
   На престижное здание в самом центре города кое-кто зарился уже давно - очень уж хотелось чиновникам-бизнесменам из окна своего кабинета, отделанного под евростандарт, поглядывать свысока на конную статую государя-императора и испытывать гордость от своей крутости. И упорно проталкивалось решение о переезде института - не по чину каким-то ботаникам занимать такое здание и путаться под ногами у деловых людей. Директор НИИ резко возражал, доказывая, что при переезде неминуемо будет нарушен температурный режим хранения, что приведёт к гибели всей генетической коллекции - той самой, которая пережила блокаду. Против намерения властей выступили крупнейшие мировые научные и общественные организации и четыре нобелевских лауреата, и всё-таки институт не выдержал многолетней осады. Решение о переселении было принято, а мать Дмитрия Ильина настиг второй инфаркт, ставший для неё роковым...
   За окнами темнело. Дмитрий помотал головой, прогоняя воспоминания.
   - Пойду я, тетя Маша, - сказал он, вставая, - пройдусь немного.
   - Иди, иди, сынок, - отозвалась старушка, возившаяся с посудой. - Я дверь закрою - ключи у меня есть.
   Он вышел на набережную Невы у Горного института и пошёл к мосту лейтенанта Шмидта. Несмотря на ноющую в сердце тупую боль, усмехнулся, проходя мимо памятника Крузенштерну, стоявшего напротив его училища: в этом году выпускники снова наденут на бронзового мореплавателя тельняшку - традиция есть традиция. Здания вдоль Невы и мосты были ярко освещены, и древние сфинксы напротив Румянцевского сада бесстрастно взирали на плавучий ресторан "Нью Айленд". Дмитрий - почти бессознательно - шагал к Стрелке Васильевского острова. Зачем? Он и сам не знал - надо же было ему куда-то идти.
   Шёл мокрый снег, но не злой, как на севере, а мягкий - весенний. В голове у Ильина был полный сумбур - он никак не мог смириться с дикой несправедливостью случившегося. "Как там говорил Андреич? - думал Дмитрий. - "Что делать" и "Кто виноват?" - это вечные российские вопросы. Хорошо бы ещё получить на них ответы...".
   Переходя проезжую часть у Дворцового моста, он не смотрел по сторонам - машины здесь шли сплошным потоком. И только дойдя до ростральных колонн, Дмитрий бросил взгляд на знакомое здание Биржи и... оцепенел. Вокруг Биржи плотными рядами стояли роскошные машины, здание сияло огнями, а на его фасаде вспыхивала, гасла и вновь загоралась надпись: "Что движет людьми? Жажда больших денег!".
   - С-сука... - выкрикнул-выхаркнул Ильин, и девчонка, с интересом посматривавшая на молодого статного офицера, испуганно шарахнулась в сторону; на её миловидном личике промелькнуло выражение незаслуженной обиды. Но Дима не обратил на девушку никакого внимания: ему вдруг показалось, что на крыше Биржи, прямо над похабным слоганом, сидит тот самый крючконосый и плешивый колдун из сказки, рассказанной ему Пантелеевым. Поганец был мелок ростом, и в его тонких ручках действительно не было ни меча, ни даже перочинного ножика, вот только глазки у плешивца были отнюдь не добрыми: они глядели на Дмитрия с презрением. И лейтенант Ильин услышал мерзкий липкий шёпот, доносящийся непонятно откуда: "Золото - оно всему голова, всему цена, всему мера! Продай мне свой меч, защитник земли русской...".
   - А вот х... тебе! - яростно прошептал Дмитрий. - Не дождёшься!
   Он отвернулся от опоганенного здания, где когда-то находился его любимый военно-морской музей, и только сейчас обратил внимание на светящуюся колонну, хотя её было видно из любой точки центра города. Это был небоскрёб "Газпрома", ударными темпами выстроенный у моста Петра Великого, неподалёку от того места, где некогда стоял шведский городок Ниеншанц, взятый русскими войсками. Все разговоры о нарушении архитектурного ансамбля города оказались гласом вопиющего в пустыне, деньги победили, и знаменитый артист доказывал с экрана телевизора, что этот небоскрёб станет лучшим украшением города на Неве. И стеклобетонный фаллос упёрся в серое питерское небо нагло и торжествующе.
   "Вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа, - подумал Ильин. - Ну, погодите...".
  

* * *

  
   - Двадцать кило? Ну и аппетиты у тебя, братан... У вас на флоте чё, торпеды нечем начинать стало? - Арап Петра Великого ошарашено покрутил головой.
   - Двадцать, - спокойно повторил Дмитрий. - И как можно скорее - времени у меня нет. Совсем. За бабки не волнуйся - получишь. Есть у меня деньги, так что мы за ценой не постоим.
   Арап хмыкнул, хотел было ещё что-то спросить, но осёкся, посмотрев в отрешённые, какие-то нездешние глаза старого приятеля. Приобретённый на крутых и скользких тропках опыт подсказывал ему: человеку с такими глазами не стоит задавать лишних вопросов.
   Вообще-то Арапа звали Валерой, а прозвище своё он получил за свою характерную внешность. Его бабушка, царство ей небесное, была одной из комсомолок-энтузиасток, с распростёртыми коленками встречавших гостей Московского Международного фестиваля молодёжи и студентов, прибывших из стран Азии и Африки, только-только освободившихся от ига проклятых колонизаторов. Интернациональная дружба не знала границ, и когда волна восторгов схлынула, на песке, промокшем от девичьих слёз, шустрыми крабиками остались многочисленные "дети фестиваля" - с противозачаточными средствами в Стране Советов было туго.
   Не минула чаша сия и валерину бабулю: у неё родился чёрненький сынишка - весь в папу. Борец за независимость вернулся на родину, нимало не задумываясь о последствиях своей пылкой, но краткой любви в далёкой северной стране, а его отпрыск вырос и тоже занялся продолжением рода. Вероятно, он унаследовал отцовскую блудливость: мать Валеры стала матерью-одиночкой, поскольку мулат-жених, так и не ставший её мужем, тихо исчез в неизвестном направлении, и след его затерялся в бескрайних российских просторах. А Валерка - смуглый Валерка получил от сверстников прозвище "Арап Петра Великого".
   Валера с Димой жили по соседству, росли вместе, учились в одной школе, дружили и стояли, случалось, спина к спине в уличных драках. Страну корёжило в судорогах перемен - мальчишки взрослели. Потом их пути разошлись: Ильин давно выбрал свою стезю, а Валера с головой нырнул в омут криминально-теневого бизнеса, где продавалось и покупалось всё, от наркотиков и девственности до расщепляющихся материалов и государственных секретов. Дмитрию деятельность Арапа очень не нравилось, однако их странная дружба продолжалась: Валера испытывал к Дмитрию почти бессознательное уважение, а тот как чувствовал, что когда-нибудь Арап ему понадобится. И вот - понадобился.
   - Двадцать кило - это много, - задумчиво проговорил Валера, что-то прикидывая в уме. - Трудно столько найти в один присест, да ещё в таком пожарном темпе...
   - Мне нужно двадцать, на самый крайняк - шестнадцать. Цель очень уж, - Ильин усмехнулся уголками губ, - достойная. За прибамбасы не заморачивайся - я минный офицер, электродетонатор как-нибудь соберу.
   Арап Петра Великого переменился в лице - до него дошло, что задумал его друг.
   - Димыч, ты чего, вообще, да? - растерянно пробормотал он. - Эта, с ума сошёл? На фиг тебе...
   - А вот это уже не твоё дело, - отрезал Ильин. - Я продал квартиру - ты знаешь, сколько сейчас стоит двухкомнатная квартира в сталинском доме на Васькином острове. Все деньги на счёте, счёт на предъявителя. Доступ получишь, как только привезёшь мне заказ. Хотелось бы завтра. У меня нет времени, Арап, - совсем нет. Понимаешь?
   - Понимаю, - Валера посмотрел на Дмитрия с опаской, смешанной с мистическим трепетом. - Ладно, будет тебе пластилин.
  

* * *

  
   В воздухе пахло весной.
   Нева в центре города, в самой широкой её части, освободилась ото льда, и в чёрной воде отражались огни набережных. Лейтенант Дмитрий Ильин шёл уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идёт. Он не чувствовал веса шестнадцати килограммов взрывчатки: пакеты, равномерно распределённые по всему его телу, образовали подобие панциря древнерусского воина, и доспехи эти не были видны под чёрной шинелью офицера российского флота.
   ...Время сместилось - не волны Невы бились в гранит берегов, а плескалась за бортом утлого брандера вода Чесменской бухты, и не гротескный "Летучий Голландец", служивший развлекательным центром и похожий на настоящий парусник примерно так же, как курица похожа на орла, маячил справа, а один из линейных кораблей флота Хасана капудан-паши. И метался в ужасе крючконосый плешивый колдун, размахивал тонкими ручонками и корчил рожи, силясь остановить воина - тщетно...
   В здание Биржи Дмитрий вошёл спокойно. Он уже побывал здесь и сориентировался, а охрана на входе не обратила на морского офицера особого внимания - на "лицо кавказской национальности" он никак не походил.
   Большой зал изменился неузнаваемо: на стенах перемигивались хитрыми символами и цифрами огромные экраны, отражавшие биение финансового пульса планеты, и вежливые молодые люди в отсеках-ячейках, превративших зал в подобие пчелиных сот, работали с клиентами, желающими приумножить свои капиталы. Людей здесь было много - старинные стены отражали мерный гул голосов и мелодичные трели сотовых телефонов.
   "Стоит мне нажать кнопку, - думал Ильин, шагая к тому углу зала, где раньше стояла модель крейсера "Варяг", и вглядываясь в лица хорошо одетых мужчин и женщин, - и всех их размажет по стенам кровавой кашицей... А имею ли я право это делать? Взрывать надо не шестнадцать килограмм, а шестнадцать мегатонн, и не здесь, а... Но как быть, если корабль, способный метнуть эти мегатонны, разоружён и медленно умирает у обледенелого пирса? А все эти люди - они прожорливая и ненасытная саранча, гордящаяся своим умением делать деньги из ничего, жонглируя ценами, курсами акций и котировками валют, и при этом презирающая тех, кто действительно создаёт что-то реальное, своими руками и своим умом. Они верные слуги плешивца, и всё-таки...".
   - Присаживайтесь, - стандартно-лощёный менеджер за офисным столом повёл рукой. - Чем могу быть вам полезен?
   Он был безукоризненно вежлив, этот парень в костюмчике, галстуке и белой рубашке, однако за его словами стояло не слишком тщательно скрываемое пренебрежение к человеку в форме. Дмитрий и сам чувствовал себя в этом финансовом храме пришельцем из другого мира: таким же неуместным, как неуместен ободранный бомж на великосветской тусовке. Ему казалось, что он слышит мысли менеджера, скользящие шуршащими змейками: "Ты мне неинтересен, служивый, - какой с тебя прок? Пришёл купить пару акций или поменять пару сотен евро? Ты не похож на солидного инвестора, и если я трачу на тебя время, так это лишь потому, что меня научили строго соблюдать имидж".
   - Вы можете быть мне полезным, - медленно проговорил Ильин, оставшись стоять и не вынимая правой руки из кармана шинели, где был детонатор. - Спойте песню - "Варяга".
   - Что?
   - Спойте. Мне. Эту. Песню, - раздельно повторил Дмитрий и добавил: - На мне шестнадцать килограммов пластида, и если вы не споёте, я их подорву. Не надо объяснять, что от вас останется?
   Изумление в глазах менеджера уступило место самому настоящему ужасу: он вдруг с пронзительной ясностью понял, что это не шутка, и ледяное дыхание близкой и более чем возможной смерти приморозило клерка к его удобному вращающемуся креслу.
   - А... я... я не знаю песен, которые пели варяги... - пролепетал он.
   "Планктон, - подумал Ильин с нарастающей яростью. - Какой же ты планктон..."
   - Вам ничего не говорит это название - "Варяг"?
   - Н-нет... Это название фирмы? Шведской... или норвежской?
   - Да нет, не фирмы. Вот что, любезный, позовите-ка вашего начальника, босса, или кто тут у вас старший на рейде, - сказал Дмитрий, не сводя тяжёлого взгляда с бледного лица человека за офисным столом, - может, он окажется более сообразительным.
   - С-сейчас... - менеджер трясущимися пальцами нашарил клавишу коммуникатора. - Викентий Викторович, подойдите, пожалуйста, к семнадцатому. У меня тут случай такой... нестандартный.
   "Старший на рейде" не заставил себя ждать. Он был куда опытнее рядового клерка и при виде морского офицера тут же провернул в мозгу возможные варианты. Жизнь полна неожиданностей: а вдруг это парень - муж или любовник какой-нибудь светской львицы и решил выгодно вложить деньги, оказавшиеся в его распоряжении? Или, скажем, богатый наследник? Все эти предположения были ошибочными, но в одном Викентий Викторович был прав: жизнь действительно полна неожиданностей.
   - В-вот, - помертвевший менеджер показал глазами на Ильина. - Вот он... хочет...
   - Что вам угодно? - осведомился Викентий Викторович. - Я начальник сектора по работе с клиентами.
   - Год назад здесь был музей, - объяснил Дмитрий, - и на этом самом месте стояла модель крейсера "Варяг". А потом пришли вы, и этой модели здесь больше нет. Я хотел, чтобы ваш подчинённый спел мне песню о "Варяге", но он, к сожалению, не знает этого хита и даже не знает о том, что был когда-то такой корабль. И поэтому я хочу, чтобы эту песню спели вы. Или вам она тоже незнакома?
   - Вы сумасшедший?
   - Нет, я нормальный, это вы сумасшедшие - все. Повторяю: я хочу, чтобы вы спели мне песню "Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг", пощады никто не желает". А если вы этого не сделаете, то я сделаю то, зачем пришёл: взорву себя и весь этот ваш гадюшник. Вот поэтому ваш клерк вас и вызвал.
   В лице Викентия Викторовича что-то дрогнуло, но он умел владеть собой и спросил, сохраняя спокойствие:
   - Вам нужны деньги, я вас правильно понял? Сколько?
   - Нет, - Ильин покачал головой, - вы меня не поняли. Мне не нужны деньги - мне нужна эта песня.
   "Сумасшедший, - с облегчением подумал начальник сектора по работе с клиентами, - обыкновенный сумасшедший, свихнувшийся в железной плавучей коробке. Нормальный человек может пойти на риск, чтобы сорвать хороший куш, - он посмотрел на руку офицера, опущенную в карман шинели, - но нормальный человек не будет отказываться, когда этот куш ему предлагают. И нет у него никакой взрывчатки - блефует. Псих - обычный псих".
   И Викентий Викторович повернул голову и подал знак охране, не зная, что совершает последнюю ошибку в своей жизни.
   Охранники кинулись на Дмитрия с двух сторон, как хорошо обученные сторожевые псы. Они не размышляли - они выполняли приказ.
   И тогда лейтенант Ильин нажал кнопку детонатора.
   Из окон старинного здания с колоннами на Стрелке Васильевского острова вспышкой гнева выплеснулся огонь, и чёрная невская вода стала багрово-красной...
  

* * *

  
   - Число погибших уточняется. Точную цифру назвать затруднительно - некоторых разорвало на фрагменты. Личности устанавливаем по именам владельцев невостребованных автомашин, оставленных на парковке перед зданием. В любом случае погибло как минимум несколько десятков человек, а общее число жертв, считая раненых, больше ста. Зданию нанесён серьёзный ущерб: в большом зале все эти перегородки смело, как... Окна выбиты вместе с рамами, повреждены стены и потолок, проломлено межэтажное перекрытие. По предварительной оценке, мощность взрывного устройства была около двадцати килограмм в тротиловом эквиваленте - рвануло, как фугасный снаряд крупного калибра или авиабомба. Хорошо хоть, стены устояли - крепко строили наши предки. Но ремонт нужен серьёзный.
   - Ремонт-то сделать можно, но, - полковник ФСБ побарабанил пальцами по столу, - бирже там, похоже, больше не быть.
   - Почему вы так считаете, товарищ полковник?
   - Потому что в это здание деловых людей теперь и калачом не заманишь - будут то и дело озираться по сторонам. Вспомни судьбу спектакля "Норд-Ост" - после трагедии были попытки возобновить его постановку, да не вышло. У крови стойкий запах, майор... Какие есть версии случившегося?
   - Версия одна - подрыв террориста-смертника. Картина характерная. Смущает, что у нас не было никакой информации о готовящемся теракте, и что ни одна экстремистская организация не сделала никаких заявлений и не взяла на себя ответственность. Складывается впечатление, что действовал какой-то маньяк-одиночка.
   - Ни хрена себе одиночка - с двадцатью килограммами пластида... И чего его туда понесло? Мотивы? В городе множество мест, где взрыв такой мощности вызвал бы гораздо большие жертвы! Какие предположения насчёт личности этого камикадзе?
   - Мы проверили записи внешнего видеонаблюдения. За тринадцать минут до взрыва в здание вошёл морской офицер. Лейтенант. Потом заходили ещё трое мужчин - женщине тащить на себе такой груз затруднительно, - но они по времени уже не успевали подняться на второй этаж. Значит...
   - Это значит, майор, что я ничего не понимаю, - зло буркнул полковник, мысленно уже попрощавшийся со своими погонами. - Военный моряк играет в шахида? Какого хрена?
   - Не могу знать, товарищ полковник! - майор пожал плечами. - Но при тщательном осмотре места происшествия найдено вот это.
   С этими словами он положил на стол маленькую почерневшую звёздочку - такую, какие носит на погонах средний комсостав вооружённых сил Российской Федерации.
  
  

Санкт-Петербург, 14-25 марта 2008 года

  
Оценка: 4.37*19  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"