Константинов Алексей Федорович : другие произведения.

Ключ к загадке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение Ларца Пандоры.

Ключ к загадке.

Пролог

1

24 апреля 1935 года. Тихий океан.

   Небольшой старенький нарядный пароход неуверенно рассекал волны, становившиеся все выше и выше. Каждый удар буйствующей океанской воды о борт корабля, заставлял обшивку грозно трещать и громыхать, а корабль качаться сильнее обычного. Русский православный священник Павел Молчанов поднялся из каюты на борт дабы подышать свежим воздухом. Плавание он переносил с великим трудом, у него болела голова, постоянно тошнило.
   Матросы, заметившие его на палубе, зашумели, стали выкрикивать ругательства и требовать, чтобы он спустился вниз - если вдруг собьет с ног и унесет волной за борт, никто его спасать не станет. Молчанов не обратил на них никакого внимания, подошел к фальшборту, локтями облокотился на хлипенький деревянный планширь, закрыл глаза, стал глубоко дышать. К горлу подступило, во рту появился горьковато-соленый привкус, священника вырвало зеленоватой жидкой массой в топорщившийся, недовольный серебристо-черный океан.
   Мутными глазами он вглядывался в непроглядные пучины Тихого океана и думал: "Куда плыву? Зачем плыву?" Снов вспомнил зеленокожую тварь с вывернутыми наизнанку ногами, сжался внутри. Может он свихнулся - это все объяснило бы. Ведь сумасшедшие так себя и ведут: резко меняют образ жизни, принимают поспешные решения. Например, плыть туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.
   - У вас всё хорошо? - с отцовской заботой спросил подошедший к священнику матрос.
   Оттолкнувшись от поручня, он кое-как выпрямился, посмотрел на молодого парня, кивнул.
   - Море расшалилось, совсем желудок не слушает, - пожаловался Молчанов.
   Матрос понимающе кивнул, наклонился к попу.
   - А ты попробуй наесться, но так, чтобы до отвала, - прошептал он. - Мне как-то в шторм поплохело, так товарищ посоветовал набить живот под завязку. Я ему не поверил, но совету последовал и не поверишь, помогло.
   - Попробую, обязательно попробую, - заверил сердобольного матроса священник. - А скажи мне, мил человек, часто тут шторма бывают?
   - Часто, только ты не волнуйся - капитан у нас бывалый моряк, для него эти шторма как для сухопутных крыс дождик, - матрос на всякий случай обернулся по сторонам. - Ничего, что я с тобой по-простецки разговариваю? Никому не расскажешь, а то начальство нас за такие вещи гоняет?
   - Не расскажу, - успокоил матроса Молчанов и тревожно посмотрел на горизонт - впереди их ждала непроницаемая чернота, изредка освещаемая яркими вспышками пурпурно-синих молний.
   - Не часто плаваешь, да? - опершись спиной о поручень, спросил совсем расслабившийся матрос. - Зачем в Китай-то плывешь?
   Священник достал крест из-под одежды, показал матросу.
   - Миссионер я, еду храм Божий основывать.
   - Вот оно как, - протянул матрос. - А крест у тебя интересный. Ты не мормон часом?
   - Православные мы, - обиженно заявил Молчанов. Общение с матросом начинало ему досаждать.
   - Это что за вера такая?
   - Русская! - не без горделивости ответил священник.
   - Вон оно как, - матрос сплюнул в море, видимо, болтать со священником ему тоже надоела.
   - Ну, бывай, святой отец. А за шторм не переживай - переживем, - подмигнул Молчанову и пошел по своим делам.
   Священник еще раз глянул на горизонт, на поверхность океана, к горлу опять подступило, вновь он приник к поручню. Полегчало. И в этот самый момент пыхнуло где-то рядом. Ослепленный и напуганный священник грохнулся на палубу, хлопал глазами и смотрел на то, как в быстро растут волны, как сильно они начинают качать корабль, как вокруг становится темно, поднимается ураганный ветер. Нужно было уходить, спасаться. Неуклюже ухватившись за поручень, Молчанов встал и застыл - прямо на него надвигалась волна, по высоте превосходившая корабль. Она непременно накроет Павла Ивановича!
   Священник мертвой хваткой вцепился в поручень и начал молиться.

2

13 января 1937 года. Наска, Перу.

   На плато стояла страшная жара - у поверхности раскаленного добела бледно-желтого песка воздух находился в непрекращающемся движении, преломляя лучи света. Безжалостно палящее солнце стояло в зените и свысока смотрело на унылый однообразный пейзаж: холмы и песок, песок и холмы. Практически пересохшая река тихонько шептала незамысловатую песенку, распадаясь в неровном русле на десятки ручейков. Торчащие из-под земли кривые корни деревьев, растущих у воды, напоминали тянущиеся руки страждущих людей, молящих о помощи и милосердии высшие силы.
   Рядом с рощицей пристроились глиняные дома местных жителей, попрятавшихся от пекла в спасительной прохладе под родными крышами. Дети и взрослые дремали, как здесь говорили, устроили сиесту. Спали и наемники, охранявшие стоянку немецких археологов, и сами археологи. Казалось, жизнь повсюду остановилась, но это было не так.
   Невысокий сорокалетний перуанец - коренастый, круглолицы, смуглый, почти что черный, но не от рождения, а о лучей беспощадного солнца - в легкой светло-желтой рубашке, штанах того же цвета, с коричневой широкополой шляпой на голове, бродил в стороне от поселка, в тени деревьев. Он давно свыкся с высокой температурой - на раскопках ему и не такое приходилось выдерживать - потому представившейся возможности отдохнуть предпочел поискать следы, как он предполагал, ритуальных дорог инков, которые привлекли его внимание около пяти лет назад. Тогда, точно так же бродя по плато, он обратил внимание на странные линии, тянущиеся параллельно друг к другу. В тот день он торопился, не предал своему открытию большого значения, поэтому не проследил, куда они ведут. Однако спустя некоторое время, рассказав о случайной находке своему учителю Хулио Цэзаре Тельо, узнал от него, что через плато могли ритуальные дороги инков, которые вели в священные для индейцев места, играли иную роль Он отправился обратно, бродил по плато несколько часов, но так ничего и не обнаружил - вероятно, линии просто занесло песком. Поиски повторил на следующий день, через день, но так и не добился никаких результатов. А после его завалили работой на раскопках, поэтому поиски пришлось отложить на неопределенное будущее. И вот теперь, спустя столько лет, Торивьо Кссеспе нова вернулся в Наску, пусть и ненадолго. Он вместе с экспедицией направлялся в долину реки Мантаро, изначально не планировал посещать Наску, уже успел позабыть о деревеньке, и линиях на плато, которые когда-то привлекли его внимание. Но просматривая карту и случайно заметив название поселения, вспомнил и решил сделать крюк. Так вместе со своими товарищами и оказался здесь. Коллеги не до конца понимали, зачем они свернули в Наску(Кссеспе не стал делиться своими мотивами), но от возможности побывать здесь не отказались.
   Времени у них было в обрез, поэтому увлеченный и трудолюбивый Кссеспе не стал жертвовать драгоценными дневными часами, продолжал упорные поиски даже при невыносимой летней жаре. Правда и у него был свой предел, поэтому когда солнце оказалось в зените, пришлось перенести поиски в лесок, что раскинулся у умирающей реки.
   Сегодня Кссеспе был рассеян, невнимательно смотрел и думал о чем-то своём. Он совсем разуверился и бродил скорее для очистки совести, чем действительно в поисках ритуальной дороги. Уморившись, присел рядом с деревом на сухой краснозем, снял с пояса флягу, вылил немного воды себе на лицо, отпил. Осмотрел в мутную речку, бегущую в ста метрах от опушки, вздрогнл - хрустнула ветка, кто-то шагал. Наска - засушливое неприветливое место, вряд ли здесь можно встретить крупного хищника. Однако полагаясь на свой немалый опыт, Кссеспе знал, что в Перу пуму можно встретить в самом неожиданном месте.
   Стал осматриваться, искать какую-нибудь ветку потолще, которая в случае нападения могла бы помочь ему защититься и отбиться от хищника. Зная повадки диких кошек, Кссеспе рассчитывал напугать пумы - они редко нападали на людей и уж точно не станут связывать с тем, кто в состоянии дать отпор. Но тут до Кссеспе донесся звук чьего-то голоса. Говорили на незнакомом ему языке. Звонкая твердая "р", почти как в испанском, дала понять, что это не немецкий и не английский, временами грубоватое, а временами мягкое произношение совсем сбили профессора с толку. Когда-то он слышал эту речь, но не мог вспомнить когда. В конец запутался, поняв, что голос принадлежит молодой женщине. Какая же девушка в одиночку осмелиться бродить в лесу на порядочном расстоянии от города?
   Заинтригованный Кссеспе поднялся с земли, стал вглядываться в пространство между деревьями, пошёл навстречу обладательнице голоса. Женщина тем временем перешла на английский и что-то оживленно объясняла. Значит, она все-таки не одна. Либо она сумасшедшая. Кссеспе невесело улыбнулся и в этот самый момент разглядел парочку, бродившую между деревьев. Они не сразу, но обратили внимание на профессора, стоявшего на возвышенности, кивнули ему. Он помахал рукой, стал спускаться, одновременно с этим разглядывая парочку. Мужчина высокий, с благородными чертами лица, молодой, не старше тридцати. Девушка ему под стать: красивая, с вьющимися коричневыми волосами, изумрудно-зелеными глазами, мечтательным взглядом. Наверное муж с женой. Но откуда они здесь? И тут Кссеспе вспомнил разговоры местных о каких-то англичанах, посилившихся в Наска. Старший, видимо, отец семейства, промышлял наемничеством, его брат вместе с младшей дочерью держали харчевню, которую частенько наведывались местные крестьяне, ну а старшая дочь и племянник-бездельник днями шлялись по окрестностями. Очевидно, их-то Кссеспе и повстречал. Но если они англичане, на каком языке говорила девушка? И тут профессор вспомнил, где слышал похожую речь: от русских мигрантов-инженеров в Лиме, с которыми Кссеспе несколько раз сталкивался в стенах университета.
   - Здравствуйте, - приветливо улыбнулся Кссеспе, протянув руку мужчине и кивнув женщине. - Не ожидал встретить кого-то в такой час.
   Мужчина с женщиной переглянулись, игриво улыбнулись.
   - Но абламос эспаньоль, - нашлась девушка. - Соло инглес.
   Незадача - парочка не говорила по-испански, Кссеспе не знал английского.
   - Неужели совсем не говорите? - спросил несколько огорченный профессор. Он-то рассчитывал расспросить незнакомцев - вдруг им на глаза попадались линии, которые так долго и безрезультатно искал профессор.
   - Маль, муй маль, - выдавила девушка, постоянно поглядывая на своего попутчика, ища поддержки. Тот только хлопал глазами.
   Профессор вздохнул.
   - Вы англичане? - спросил он пытаясь понять, насколько его собеседники понимают испанский.
   Девушка кивнула.
   - Говорить не говорите, но по-испански понимаете, так?
   Она снова кивнула, правда, не слишком уверенно.
   - Местные рассказывали, что вы частенько бродите в этих лесах. Может быть вам на глаза попадались линии, - для наглядности Кссеспе энергично размахивал руками туда-сюда.
   Девушка пожала плечами, поглядела на своего спутника и что-то ему сообщила, тот призадумался, ответил ей, она перевела взгляд на Кссеспе.
   - Кэ линеа? - спросила.
   Профессор не знал как объяснить, но тем провел носком ботинка по земле, активно жестикулировал, в речи использовал как можно больше интернациональных слов. В какой-то момент лицо женщины просветлело, она оживленно закивала, что-то сказала своему приятелю, тот утвердительно кивнул, жестом пригласил Кссеспе следовать за ними.
   - Бан, - для убедительности добавила женщина.
   Профессор послушно последовал за парочкой.
   - Мучо тьемпо, - заметила женщина, когда они покинули гостеприимную рощицу и оказались на солнцепеке.
   Обнадеженный профессор только махнул рукой.
   - Я никуда не спешу, - небрежно бросил он, но вспомнив, что не один, к тому же среди них женщина, несколько смутился.
   - Если, конечно, вас не затруднит, - быстро добавил Кссеспе.
   - Но, - широкой улыбнувшись, сказала девушка, - но дификультосо.
   По дороге мужчина с женщиной оживленно разговаривали, посмеивались - казалось, нестерпимая жара им нипочем. Они много и с удовольствием разглядывали друг друга, и Кссеспе быстро догадался - перед ним влюбленные. Общество людей, говоривших на незнакомом ему языке, неожиданно оказалось для него приятным, и он невольно стал улыбаться, когда парочка начинала заразительно смеяться.
   Минут через сорок они спустились с невысокого холма, прошли вдоль его подножья, и, оказавшись на равнине, где от солнца их не укрывало уже ничего, сбавили темп. Теперь уж бодрость покинула парочку, они вяло плелись, женщина сильно устала. Кссеспе забеспокоился - себя-то он чувствовал хорошо, а вот за молодых людей переживал.
   "Идем неизвестно куда. Покажут мне какую-нибудь ерунду, не стоящую внимания и всё. А как хватить одно из них удар, что делать, кто виноват будет? Я!" - обеспокоенно подумал профессор.
   - Долго еще идти? - спросил он, тревожно глядя на женщину.
   Та отрицательно махнула головой, указала пальцами на фляжку Кссеспе.
   - Агва, - попросила она.
   Профессор без колебаний дал девушке напиться, уже проклинал себя за затею.
   "А что мне было делать? - думал он. - Завтра утром мы уходим, вот и цеплялся за любую надежду. Теперь уж об одном мечтаю - лишь бы живыми из этой пустыни выбраться".
   Тем не менее, он так и не предложил повернуть обратно. Спустя еще примерно десять минут парочка резко остановилась, мужчина выло посмотрел себе под ноги и ткнул пальцем в землю. Кссеспе посмотрел, поначалу ничего не увидел. Но англичанин наклонился, провел рукой по земле, от чего углубления в земли стало невозможно не увидеть. Кссеспе позабыл о своих страха и усталости, подошел ближе и стал разглядывать линию. Да, это то самое! Именно ее он видел десять лет назад. Но это не похоже на дорогу - просто набор параллельных линий. Тогда что это? И для чего это нужно?
   Кто-то дернул профессора за рукав рубашки. Он раздраженно обернулся - Кссеспе не любил, когда его отвлекают. То был мужчина, пальцем указывал на запад, в сторону деревни. Профессор вспомнил, что он не один посреди пустыни в полдень. Нужно возвращаться, теперь уж он знает, где искать. Только представляет ли находка хоть какую-то ценность? Это ведь не дорога. Заинтересованность сменилась безразличием, Кссеспе проследил ход лини - она тянулась к горизонту, нигде не отклоняясь от своего направления.
   "Точно не дорога, - разочарованно заключил он. - Написать об этом стоит, но делать тут больше нечего".
   Он обернулся, посмотрел на мужчину и кивнул.
   - Пойдемте, назад.
   - Эсо бускан? - спросила мокрая от пота женщина.
   - Это, это, - протянул профессор. - Спасибо за помощь.
   Не смотря на усталость, женщина приветливо улыбнулась.
   Они двинулись обратный путь, добрались до поселка без приключений, хоть и шли раза в два дольше, чем вперед. Профессор твердо решил написать о найденных линиях при первой возможности, но постоянно то забывал, то откладывал. Впервые он упомянул о них в своей работе лишь в тридцать девятом году.

3

Июнь 1935 года. Тибет.

   Беспокойно теребя ставшую длинной бороду Шефер с любопытством поглядывал на прибывших японцев. Их было всего четверо: низкие, тщедушный, они держались с достоинством, даже высокомерно. Переводчик - седовласый мужчина средних лет - возглавлял процессию. Следом шел интеллигентного вида мужчина с неаккуратной эспаньолкой, очками в круглой золотистой оправе и забавной цилиндрообразной шапочкой на голове, напомнившей турецкую феску. Голову он держал высокоподнятой, взгляд его острый, неприятный, черты лица правильные, волосы угольно-черные.
   Когда японцы приблизились, Шефер расправил плечи. натянул на лицо приветливую улыбку и поздоровался. Переводчик коротко кивнул, вопросительно посмотрел на Эрнста.
   - Меня послал штурмбанфюрер Эмберх встретить вас и проводить на базу. Эрнст Шефер.
   Переводчик быстро сообщил эту информацию мужчине в очках, тот что-то ответил.
   - Тюса Исии приветствует коллегу. Он интересуется, занимаетесь ли вы научной работой или практикуете лишь ратное дело? - сказал переводчик.
   - Я ученый, зоолог. Изучаю местную фауну, помогаю доктору Крузе исследовать и классифицировать местные антропологические типы.
   Когда переводчик сообщил об этом подполковнику Исии, тот оживился.
   - Тюса интересуется местными антропологическими типами и будет признателен, если по дороге вы расскажете о ваших успехах.
   - С огромным удовольствием, - уже искренне улыбнулся Шефер.
   Они двинулись в путь. Немец красочно и живо описывал местных жителей, переводчик едва успевал за ним, иногда затрудняясь перевести научные термины. Однако подполковнику быстро наскучил разговор он резко перебил Шефера и буркнул пару фраз на японском.
   - Тюсу больше интересует описание глубинное, нежели поверхностное. Вы уже проверяли на местных действие ядов, делали вскрытие?
   Шефер опешил от заданного вопроса.
   "Подражают европейцами, надевают наши вещи, носят наши бороды, а по существу остаются дикарями",- подумал он в этот момент.
   - Наша база в Тибете не преследует целей изучения действия ядов на человеческий организм, - сухо сообщил Шефер. - Более того, подобные исследования являются неэтичными, по крайней мере, с европейской точки зрения и проводиться здесь не будут.
   Переводчик почувствовал грубость в ответе Шефера, с холодным злобным презрением глянул на него, после чего перевел его слова Исии. Подполковник даже не глянул в стону Шефера, прекратил общение.
   Дальше они поднимались по горной тропинке молча. Вспыливший поначалу Эрнст занервничал - а что если своим неосторожным словом он сорвал важные переговоры? Как быть тогда? Не отразится ли это на его карьере? В конце концов, он решил, что необходимо попытаться сгладить возникшие разногласия. Когда они поднялись на очередной пригорок и им открылась долина озера, он указал вниз.
   - Вот там располагается деревня. Проживает порядка ста тридцати человек. Мы наблюдали за ними со стороны и должен вам сказать: население с антропологической точки зрения весьма любопытно - таких типов я не встречал ни в Непале, ни в Китае.
   Переводчик даже не глянул в сторону Шефера, от чего немец почувствовал себя совсем уж неуютно.
   "Лучше бы молчал. Вот только бы Эмберх не прознал о наших разногласиях", - подумал Шефер. Штурмбанфюрера он боялся - Эмберх был скор на расправу и мог одним росчерком пера сломать человеку жизнь. Как-то Эрнст пытался разговорить сопровождающего Эмберха солдата - Ганса Штейнера - но тот на все вопросы отвечал односложно. Да и вообще странный был тип: держался ото всех особняком, вечно мрачный, молчаливый. Никто не знал, для чего он приставлен к Эмберху, но последний постоянно в шутку, а может и на полном серьезе, называл того шпионом.
   Спустившись с горы и миновав перевал, Шефер вывел японцев к раскинувшемуся на горном плато комплексу, построенному немцами всего за пару недель: палатки занимали почти всю площадь равнины, в центре и у края стояли два полноценных деревянных дома, один из которых предназначался для командования, второй для медицинских экспериментов доктора Крузе. Помимо прочего возле лаборатории стояли электрические генераторы. В ближайшее время предполагалось привезти еще стройматериалов и возвести несколько дополнительных зданий, плюс увеличить численность персонала комплекса с пятидесяти до трехсот человек.
   - А это не слишком? - спросил переводчик, с сомнением посмотрев на немецкие палатки.
   - В каком смысле? - Шефер уже позабыл об обиде и был рад, что японец заговорил - можно надеяться, что неприятный инцидент улажен.
   - Это место могут в любой момент найти. Не боитесь тибетских солдат?
   Шефер усмехнулся.
   - Каких солдат? Тибет воюет с Китаем, он и независимость свою защитить не может. Рыскать по горам никто не станет. Помните деревню, которую я вам показывал? Ее жители раз в год ездят в Лхасу выторговать какие-нибудь побрякушки, в целом же они живут так же, как их предки сотни, а может и тысячи лет назад. Даже если кто-нибудь из них нас случайно обнаружит, о нас не скоро узнают. А если и узнают, то не смогут понять, что, собственно говоря, они здесь увидели.
   - Почему выбрали именно это место? - настаивал переводчик.
   - Ну, тридцатикилометровую область, в которой следует расположить базу, задал Эмберх, оставалось только подобрать подходящий участок. Плато - лучшее, что удалось найти. Почему штурмбанфюрер выбрал именно эту область спросите у него.
   Тем временем к Шеферу и японцам уже спешил доктор Крузе со своими ассистентами.
   - Уважаемый Сиро, рад вас видеть, - поприветствовал подполковника доктор, ухватив худую ладонь японца и энергично ее трясся. - Я так долго вас ждал, наслышан о намерения вашего правительства. Это грандиозный и очень важный шаг, мы готовы сотрудничать с вами во всех направлениях, надеемся на взаимность.
   Переводчик передал Исии смысл сказанного, последний снова оживился, поправил свои очки и что-то стал говорить.
   - Вы доктор Крузе, верно? - спросил переводчик.
   - Он самый, - улыбнулся медик.
   - Тюса Исии горд знакомству с вами и интересуется достигнутыми успехами.
   - О, пойдёмте, эксперимент проходит прямо сейчас, могу вам всё показать, - жестом Крузе предложил японцам следовать за ним.
   - Доктор, постойте, - возмутился Шефер. - Штурмбанфюрер просил меня незамедлительно по прибытию привести делегацию к нему.
   - Успокойтесь Эрнст, я разговаривал с Эмберхом, предупредил, что хотел бы ознакомить уважаемого Сиро с нашими результатами. Пойдемте и вы с нами - это правда заслуживает того, чтобы быть увиденным, - сказал Крузе.
   - Вы точно говорили с штурмбанфюрером?
   - Какой вы недоверчивый, - Крузе весело улыбнулся. - Слово офицера. Пойдёмте скорее, пропустите самое интересное.
   Больше не обращая внимания на Шефера, Крузе увлек Сиро Исии и переводчика за собой. Двое оставшихся японцев застыли на месте как вкопанные. Эрнсту ничего не оставалось, кроме как пойти следом за Крузе и Исии. Он не вслушивался в разговоры впереди идущих, думал о том, что очень скоро покинет комплекс. И это к лучшему. Не создан он для шпионской работы. Вводить в заблуждение хороших знакомых, водить вокруг пальцев радушно принявшее их правительство другой страны - нехорошо это.
   Закралась даже крамольная вещь - а может выйти из СС, попробовать перебраться в Штаты? Но Шефер ее сразу отбросил - в Германии он довольно известный ученый, его книги читают, в научной среде он уважаем. В Штатах же всё придется начинать сначала - былые заслуги там никому не нужны, а кроме Брука Долана, который после нынешней экспедиции не слишком-то лестно отзовется об Эрнсте, почти никто в Америке не знает Шефера. Потому выбора не оставалось, да и не слишком-то плохо жилось в Германии - всяко лучше, чем в начале тридцатых.
   Погруженный в свои мысли Шефер не заметил, когда он сильно отстал от Крузе и Исии. Между тем ученые уже скрылись в здании лаборатории. Эрнст ускорил шаг, быстро добрался до дверей, вошёл внутрь. Из-за стены до него донесся громкий восторженный голос японца.
   - Да, вы совершенно правы, Сиро, нужно будет попробовать проделать тоже самое, но без обезболивающего. Понадобятся ремни покрепче, но это не проблема, - ответил Крузе. - Самое прекрасное, что подопытный материал под рукой, но Эмберх не разрешает мне им воспользоваться, боится привлечь внимание.
   - Тюса Исии полагает, что полковник Эмберх прав. Торопится с такими важными проектами не стоит.
   Вслушиваясь в разговор, Шефер вошёл в просторное помещение, которое шторой разделялось на две неровные части - Крузе и японцы находились по ту сторону.
   - Эрнст, это вы? - донесся голос Крузе. Медик отодвинул край занавески. - Идите скорее, посмотрите. Крайне любопытное зрелище.
   Шефер откинул штору, оказался в импровизированной прозекторской. На столике в центре помещения лежал труп тибетца, руки и ноги которого были зачем-то связаны ремнями. Грудная клетка аккуратно разрезана и разделена на две части, открывая взору содержимое. Эрнст бывал на вскрытиях, потому картина его не шокировала, хотя и возникли вопросы. Откуда они взяли покойника? Для чего проводят вскрытие? Крузе, тем временем, объяснял.
   - Вы наблюдаете организм, подвергшийся действию сильного яда. Полагаю, ни один человек не наблюдал подобного прежде. Если раньше можно было лишь читать сухие описания итогов воздействия отравляющих веществ на человеческий организм, то нам открылась уникальная возможность непосредственного созерцания этого процесса. Да подойдите вы ближе, не бойтесь, посмотрите, что происходит. На печень глядите, видите?
   Шефер неуверенно подошел, не до конца понимая смысл сказанного, посмотрел на печень, мельком глянул на грудь, увидел ... Этого быть не может! К горлу подступило, он побледнел, с ужасом посмотрел на Крузе.
   - В чем дело? Что с вами? Вы никогда не присутствовали на вскрытиях? - недоуменно посмотрел на биолога Крузе. - Не вздумайте падать в обморок! Эрвин, проводите его, - обратился медик к ассистенту.
   Шефера подхватили вывели наружу. После прозекторской, специфических запахов, стоявших там, глоток свежего воздуха показался чем-то волшебным. Шефер покачнулся, но устоял на ногах. Ассистент презрительно посмотрел на него.
   - Если неуравновешенны и чрезмерно чувствительны, нечего приходить к доктору Крузе, - сурово сказал он и ушёл.
   Опираясь рукой о стену здания, Шефер даже не посмотрел на ассиснтента, отвел взгляд куда-то в сторону.
   "Приду к вам, как же. Да я теперь дождаться не могу, когда покину это проклятое место", - подумал Эрнст.
   Шефер не был неуравновешенным и чрезмерно чувствительным. Просто до сегодняшнего дня он никогда прежде не видел бьющегося сердца в груди разделанного человека.

4

4 августа 1970 год. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

   За полночь. На лугу перед имением тихо поют сверчки, из леска неподалеку доносится уханье совы. Звезды в отсутствие луны опустились низко, сверкают ярко. Млечный Путь тянется через всё небо. Случайный прохожий глянув на верх будет охвачен восторгом и чувством благоговения перед бесконечностью ночного неба. Тихий ветерок несёт с моря прохладу, издалека доносится плеск морской воды, разбивающейся об утесы. Размеренное приятное звучание ночи нет-нет, да и разорвет шум двигателя проезжающего по шоссе автомобиля. Но потом снова станет тихо, лишь монотонная едва слышная симфония природы будет доносится до чуткого уха бессонных обитателей леса.
   Компанию им составил старый лорд Арчибальд Недвед, устроившийся в кабинете, некогда принадлежавшим его отцу. В комнате горела лишь настольная лампа, а крайне возбужденный старик с остервенением мотал карандашом по бумаге, нанося последние черты. Он и представить не мог, что настолько хорошо помнит её. Простой карандаш не передаст изумрудный блеск зелёных глаз, розоватый отлив нежных губ, румянец гладких щек. Он не передаст задор, жизнерадостность, печаль, сокрытую в глубине души, доброту, ощущавшуюся в каждом её движении. Нет,лишь образ, голый мертвый образ.
   Разозлившийся лорд отбросил карандаш встряхнул полотно, взглянул на получившийся портрет. С листа бумаги на него смотрела Наташа Прохорова. Он сумел чрезвычайно точно передать черты ее лица, пририсовал ямочки в уголках губ, которые появлялись всякий раз когда она звонко смеялась, робко улыбалась, добавил морщинки на лбу - верный признак глубокой задумчивости. И всё равно это не то!
   Арчибальд закинул руки за голову, посмотрел на шкатулку, стоявшую на краю стола, бросил взгляд на портрет Наташи, разозлился. Он схватил полотно, скомкал его, вслед за карандашом метнул бумажный клубок в угол.
   - Откуда ты взялась, зачем разбередила мою душу?! - с надрывом в голосе произнёс он, упав на колени перед шкатулкой.
   Нет, не легко ему пришлось. Все эти годы одиночества, терзаний он пытался заглушить боль, умертвить заболевания, но не мог, ничего не помогало.
   "Не забвение разлука: то - спасенье, это - мука", - так писал Лермонтов, стихи которого отчего-то помогали Недведу смягчить боль утраты, забыться. Порой нахлынувшие чувства он глушил именно так - читая вслух заученные наизусть стихи великого поэта.
   Но сейчас ничего глушить не хотелось. Он злился, был в смятении, сбит с толку, но понимал - больше скрываться от прошлого не получится. Арчибальд понял это еще когда принял решение вернуться в фамильное имение, но только сейчас он открыто признался в себе - настал черед испить чашу страданий до дна.
   Лорд встал, поднял с земли смятый лист, разгладил его, посмотрел на милое сердцу лицо.
   "Ещё один шанс, только лишь шанс и я бы всё исправил", - подумал он. Отложил лист в сторону, подошёл к окну, открыл его, вздохнул, вбирая в себя прохладный воздух, окинул взглядом свои владения. От созерцания дремлющей природы стало легче, глаза сами собой закрылись, лорда стало клонить в сон. Он уже подумывал пойти прилечь, когда ощутил перемены. Он не слышал привычного щелчка, зато заметил, что прекратился ветерок, с улицы перестали доноситься звуки, мир вокруг замер. Открыв глаза, Арчибальд не сомневался, что увидит перед собой пленницу шкатулки. Что же, он сам того пожелал, предстояло выяснить, чего она хочет на этот раз.

5

Осень 1972 года. СССР, Омск.

   Пьяненький Юн Линь сидел у окна своего домика и любовался опадавшими с яблони листьями. После того, как он поправился ("Никогда не видел, чтобы такие глубокие порезы заживали быстро", - удивлялся тогда доктор) на него напала хандра. Безразличный к спиртному, он крепко присел на водку, бросил ходить на работу, потерял ее и остался без средств к существованию. Но ему было всё равно.
   Вспоминал Китай, родную деревню, детство. Как никогда хотелось домой, но было нельзя. Он покинул Родину после начала Культурной революции. Герой Гражданской войны, но поначалу верил, что его слово обладает хоть каким-то авторитетом, но быстро разобрался в ситуации. Если чему Линь и научился за свою непростую жизнь, так это чувствовать опасность. В шестьдесят седьмом году незаконно пересёк границу, сдался первым попавшимся советским солдатам. На Родине ему грозили лагеря и даже смерть, Юн поначалу опасался, что та же участь уготовлена ему в Союзе. Но нет, пронесло. Не поднимая шума, ему выдали паспорт на чужое имя, выдали дом в поселке неподалеку от Омска. Поговаривали, что без вмешательства влиятельных людей не обошлось - якобы за Линя ходатайствовал из Москвы генерал Шорохов.
   Поначалу за Юнем следили, но быстро утратили интерес: он ходил только на работу и обратно, изредка наведывался в местный продуктовый магазин, да копался у себя на огороде, вел тихую неприметную жизнь. Его всё устраивала - он успел набегаться, насмотреться смертей и страданий, хотелось спокойно дожить свой век, работая на земле. А тут вдруг этот автобус, Сергей. Воспоминания о сети пещер, ведущих к храму, давно не давали Линю покоя, но он отгонял их. А в тот момент решил, что смерть рано или поздно приберет его к рукам и никто не узнает о событиях тридцатилетней давности, которые только на первый взгляд могли показаться незначительными. Разоткровенничался. Сначала стало легче, но спустя какое-то время Юн почувствовал себя раздетым.
   Эти воспоминания - об отце, брате, (невеста брата), Штейнере, Освальде, Вике - он хранил как зеницу ока. И тут вдруг выложил всё незнакомому человеку. Зачем? Чтобы тот посмеялся, покрутил у виска - совсем рехнулся уродливый китаец, небылицы за правду принимает. Юн подался минутной слабости и предал воспоминания о людях, которыми дорожил. А еще испугался, что Сергей начнет болтать об этом на каждом шагу, в Линя начнут ткать пальцем, отпускать издевательские шутки по поводу его шрамов, высмеивать.
   Нет, этого он не выдержит. За время жизни в Союзе он успел полюбить свой домик, огород, его всё устраивало, но если обо всём, что он рассказал, узнают, Линь вернётся в Китай - пускай его казнят, как предателя революции, уже неважно правда это или нет.
   Но впоследствии и эти чувства сгладились, пропали. Линь превратился в себя настоящего: крепко пьющего бездельника, днями просиживавшего на кухне и глушившего водку сам на сам.
   Весь двор и огород уже были засыпаны желто-зеленой листвой, хозяйство пришло в упадок, нужно было наводить порядок, но Линь и думать об этом не хотел. Пугали участковым, он раз как-то даже наведывался, чуть ли не силой к Линю в дом ворвался. Посмотрел на него, поморщился (с недавних пор Юн перестал скрывать свои шрамы), глянул в документы:
   - Вы уже на пенсии? - спросил.
   - Нет, - ухмыльнувшись, ответил Линь.
   - Тогда почему не работаете?
   Китаец пожал плечами.
   - Шутки шутками, а за это наказание положено. Шрамы у вас откуда?
   - Воевал.
   Милиционер смутился, заговорил мягче:
   - Гражданин, ну приведите хотя бы приусадебный участок в порядок, соседи ругаются.
   - Приведу, - вздохнул Линь.
   На том и распрощались. В порядок приусадебный участок он так и не привел - в конце концов прислали пионеров, они на улице убрались. Стучали к Юну, видимо, хотели ему помочь, но он им не отворил.
   Так и жил последние несколько месяцев, выходя из дома только за продуктами да очередной бутылкой.
   - В мыслях пусто, в сердце гладь, - пробормотал сквозь напавшую сонливость Линь, - легче жить и умирать.
   Собирался идти спать, подошёл к окну, чтобы закрыть и увидел, что по дороге идет Сергей Желваков, удивился.
   "Ему что надо?" - подумал Линь. На всякий случай заперся. Вовремя - в калитку постучали.
   - Я видел тебя, - донесся с улицы голос Желвакова. - Открывай, Юн, разговор есть.
   Линь затаился, но отчего-то на душе стало приятно - кто-то о нем все-таки помнил.

5

Лето 2006 года, Россия, Калининградская область, Мамоново.

   - Всё браток, приехали, - сказал машинист, когда локомотив начал сбавлять ход. - Через границу я тебя не повезу.
   - У меня есть виза, все документы в порядке.
   - Не упрашивай даже, не повезу. И так помог чем смог.
   - Поймите... - начал было Костя.
   - Ты глухо?! - вспылил машинист. - Я тебе и достаточно помог, проблемы мне ни к чему.
   - Дуй отсюда по-хорошему, - вмешался в разговор помощник машиниста. - Ментов позовет, они тебя вмиг скрутят.
   Шорохов обреченно опустил голову, перестал спорить и выскочил из локомотива на станцию. Встретил Костю двухэтажный вокзал с советским гербом на фронтоне в целом не отличавшийся ничем от тысяч других железнодорожных станций в небольших городках России. Часы на здании показывали половину пятого, в сторонке, пристроившись к стене вокзала, стояла давно не крашенная лавочка. На ней Артем и устроился.
   Как быть дальше он не знал. Нужно выбираться из области, но покупать билет на следующий поезд и дожидаться его, надеясь, что Кострома с ребятами не выйдут на Шорохова, слишком рискованно. Уезжать необходимо сегодня же.
   "Тогда на машине, - решил Костя. - Найму такси и в Гроново. Там поспокойнее будет".
   Не будет, и Костя это прекрасно знал. Нелегальная торговля с Польшей - один из видов бизнеса Костромы. Своих людей в приграничных городках у него хватало, поэтому ноги придется уносить и из Гроново, причем быстро, на первом автобусе.
   "А дальше?" - подумал Костя и тут же заключил, что дальше планировать ему пока нельзя - обстоятельства в любой момент могут круто измениться.

...

   Сказано-сделано. Шорохов благополучно пересек границу, из Гроново без приключений добрался до Эльблонга, где купил билет до Берлина на утро следующего дня. Ночь провел в гостинице на окраине города, просыпаясь всякий раз, когда с улицы доносился шум подъезжающей к гостинице машины. Толком не выспался, встал в четыре утра, отправился на вокзал и в полшестого, забравшись в свое купе, отправился в Берлин.
   Только после этого почувствовал себя в безопасности, расслабился. Но поверить, что он все-таки сумел удрать из Калининграда, не мог до сих пор. Тем не менее, это было так: он преодолел все препятствия и теперь несся на поезде на встречу с таинственной незнакомкой Мари Бюстьен.
   Примерно через четыре часа поезд пересек границу Польши и Германии, а Костя наслаждался поездкой, широко открыв окно купе (даже здесь ему повезло, он ехал совершенно один, потому никто не мог надоедать ему вопросами и требованиями закрыть окно) и глотая свежий воздух, лившийся снаружи. Мимо него проносились лесополосы, небольшие группки людей, многие из которых приветливо махали пассажирам, затем школьник, который оказался менее приветлив и "поздоровался" иным жестом. Когда дорога свернула в город, люди вообще стали безразличны к поезду. Косте нравилось думать о том, как сильно взаимосвязаны судьбы людей, гадать, какая история тянется за каждым из тех, кто ему встречался на пути. Чтобы развлечь себя, он начал выдумывать биографии мелькавших в окне поезда лиц. Тут поезд начал замедлять свой ход и вскоре остановился - ещё один вокзал, на этот раз немецкий. Шорохов заметил человека бандитской внешности с крайне неприятным лицом..
   - Да, - подумал Костя, - редко такой экземпляр встретишь. Кому же может принадлежать такая рожа? Страшно и подумать, кем он является и почему оказался на вокзале. Наверняка, грабитель, или обезумевший маньяк. Нет, слишком жуткое лицо даже для них. Скорее всего, он стоматолог, - Костя улыбнулся и быстро потерял интерес к мордовороту, потому как объект, порхнувший прямо перед его окном, был куда как интересней. Очаровательная брюнетка, кокетливо покачивая бедрами, проследовала в Костин вагон. Хотя ее личико мелькнуло и исчезло, Шорохов в подробностях успел разглядеть вызывающую родинку над верхней губой, небольшой носик с округлым кончиком и черные глаза, так и манящие к себе. Одета была дорого, явно не из бедной семьи. В этот момент Шорохов мечтал только об одном - чтобы эта брюнеточка подсела к нему в купе. Спустя некоторое время поезд тронулся, а Костя так и остался в гордом одиночестве. Что же, возможно так даже лучше. Долг, который он так и не вернул бандитам, был прямым следствием знакомства с другой красавицей, требовавшей к себе большого внимания и не меньшего количества денег.
   Шорохов уже уверился в том, что будет ехать один, как вдруг дверь купе открылась, и внутрь вошёл он - "стоматолог".

Глава 1.

1

   Девятнадцатый век отметился бурным ростом в ряде стран Южной Америки: Аргентина и Уругвай развивались стремительно, по уровню жизни опередив ряд передовых стран, Чили демонстрировало высокие темпы роста и стремительно нагоняло конкурентов. Однако Перу в числе этих стран не было.
   В начале двадцатого века оно представляло собой довольно бедное политически нестабильное государство. Достаточно сказать, что начиная с президентства Гильермо Биллингхерста, выбранного в тысяча девятьсот двенадцатом и вплоть до убийства Санчеса Серро в тридцать третьем году четыре президентских срока были прерваны переворотом.
   Перу было капиталистическим государством, словно бы срисованным из советских учебников: президентами часто становились люди богатые и влиятельные, которые не гнушались использовать полученный пост в своих целях, уровень жизни был низкий и за исключением столицы государства Лимы, регионы страны представляли собой разрозненные деревеньки в которых крестьяне были предоставлены сами себе.
   Тем не менее, нельзя не отметить, что правительство страны не было оторвано от реальности, осознавало, к чему может привести пренебрежение интересами подавляющего большинства населения и периодически шло навстречу народу. Широко известная образовательная реформа девятьсот пятого года обязывала муниципалитеты открывать бесплатные школы в поселках с населением свыше двухсот человек. К примеру, в Российской Империи население могло только мечтать о подобных преобразованиях. Со второй попытки удалось добиться и введения восьмичасового рабочего дня, когда во время забастовок за месяц до окончания срока был свергнут президент Бардо-и-Берреда и его место занял Аугусто Легия и Сальседо. Последний провел масштабную конституционную реформу, в целом расширявшую права граждан, но при этом оставил лазейку для неограниченно долгого нахождения у власти, отменив ограничение на количество президентских сроков, которые может занимать одно лицо. Вплоть до кризиса двадцать девятого года Легии и Сальседо удавалось обеспечивать стабильный и сильный рост экономики - отставание от региональных лидеров Аргентины, Чили и Уругвая по подушевому валовому продукту значительно сократилось, Мексику удалось сильно обойти. За тот период лишь Венесуэла продемонстрировала более высокие темпы роста.
   Однако Великая Депрессия поломала всё - даже в Лиме, подвергшаяся масштабной реконструкции в период президентства Легии и Сальседо, население обнищало, власть захватили военные во главе с Санчесом Серро. Последний развязал войну с Колумбией, во время которой и был застрелен на смотре войск террористом.
   После смерти Серро удалось довольно быстро заключить мирный договор с Колумбией, президентом стал Оскар Лоррея. К тому моменту ситуация в экономике несколько стабилизировалась, хотя устойчивый рост будет продемонстрирован только п окончанию Второй Мировой войны. В целом, в тридцатые годы положение простых людей в Перу оставалось достаточно тяжелым, положительной динамики не наблюдалось.
   Интерес, который проявляли к Перу иностранные ученые, в первую очередь немцы и американцы, был связан с Империей Инков, уничтоженной испанцами в шестнадцатом веке. Одним из мест, где запросто можно было встретить археологов и этнографов, являлось плато Наска, на котором в конце тридцатых были обнаружены знаменитые геоглифы, оставленные индейцами в далеком прошлом. В одноименной деревушке неподалеку от плато и нашел приют Арчибальд с друзьями.

2

17 января 1937 года. Наска, Перу.

   Однообразный пустынный пейзаж разбавлялся высокими холмами, у подножья которых приподнимали головки уставшие от дневной жары цветы. Где-то в стороне шумела речка, оттуда веяло прохладой и жизнью. Под блеклым светом полной луны пустыня тоже оживала - из ямок в песке выползали крупные ящерицы, змеи, скорпионы. Где-то на вершине холма мелькнула холка горной пумы, неизвестно как забредшей сюда. Ну а у границы пустыни и леса брели двое: английский лорд Арчибальд Недвед оживленно рассказывал своей подруге русской эмигрантке Наталье Прохоровой какую-то занятную историю. Девушка смеялась, то и дело, поглядывая себе под ноги, дабы не споткнуться о корягу и не упасть, порвав нарядное длинное платье, которое она надела по предложению англичанина.
   - Давай сегодня отдохнем ото всего, - предложил он после того, как экспедиция перуанцев покинула деревню. - Представим, что мы снова в Европе или в Америке, гуляем по центральной улице, выбираем ресторан, в котором хотим провести вечер.
   Наташе предложение понравилось, потому она и вырядилась нарядно, дабы усилить иллюзию. Арчибальд оказался практичнее и от привычных шорт и коричневой рубашки с коротким рукавом не отказался. Еще и возможности поиздеваться не упустил:
   - Ты слишком буквально восприняла мои слова, - сказал с усмешкой.
   Наташа немного обиделась, но быстро об этом позабыла - прогулка оказалась приятной. И если бы не необходимость всё время смотреть под ноги, она бы и вправду сумела бы расслабиться и убедить себя, что они гуляют где-нибудь в сельской местности в России - при свете луны присыпанные песком каменистые возвышенности запросто можно было принять за покрытые травой холмы, диковинные деревья, произрастающие у реки, спутать с невысокими рябинками и молодыми дубками, а тихий шелест воды за милое сердцу пение Волги. Поэтому не смотря ни на что, она наслаждалась моментом, смеялась над действительно забавными историями Арчибальда и старалась позабыть обо всём на свете.
   Недвед, в свою очередь, был доволен не меньше. Ему льстило внимание девушки, которая с каждым днем нравилась ему все больше. Половину историй он выдумывал сам, другую половину приукрашивал, делая это настолько правдоподобно, что сам начинал верить в собственные россказни.
   Обоим было хорошо и вечер непременно пролетел бы быстро и так же быстро забылся бы(все хорошее забывается быстро), если бы добравшись до места, где они повстречали Кссеспе Наташа чуть не упала. Она как раз захохотала над историей Арчибальда, и в этот раз не посмотрев, куда ставит ногу, наткнулась стопой на торчавший из-под земли корень. Она начала было падать, но Арчибальд вовремя подхватил ее под руку и помог удержаться на ногах.
   - Расшибусь с тобой, - перестав смеяться, сказала Наташа. - Это не здесь мы встретили перуанского профессора?
   - Здесь, - кивнул Арчибальд и задумался. Это не укрылось от Наташи, которая уже научилась распознавать любые изменения в настроении своего друга.
   - Ты что-то вспомнил?
   - Да. Когда мы его вели к этим линиям на плато, шли по холму, я заметил какую-то нору, крупную.
   - Ну и что? И почему вспомнил об этом сейчас?
   - Тогда тоже так подумал - нет ведь в этом ничего необычного, а позавчера нашел письмо в своей комнате.
   - Что за письмо? Почему ты не рассказывал мне об этом?
   Арчибальд пожал плечами.
   - Почерк плохой, почти детский, сначала описание местности, а потом короткая приписка: "Жду вас там. Дело чрезвычайной важности. Приходите не медля, времени мало". Поначалу испугался, подумал, немцы на нас вышли - в конце концов, их экспедиция здесь, кто-то и донести мог. Но поразмыслив, понял, что это глупость - зачем писать письма и назначать встречи, когда им от нас нужна только шкатулка?
   - Ты не уходи от ответа - почему мне не рассказал?
   - Понимаешь, - Арчибальд замялся. - Мне показалось, я разгадал чье это письмо, - сказал и замолчал.
   - И чье? - Наташу стала раздражать неуместная таинственность Недведа. - Хватит ходить вокруг да около!
   - "Ходить вокруг да около", - хмыкнул Арчибальд. - Опять эти твои русские фразочки. В общем, подружку этого охотника-мексиканца, который с Джеймсом работает, знаешь?
   - Мексиканец - это Хорхе Рамирес? У него есть подружка?
   Арчибальд кивнул.
   - Есть и, что хуже всего, заглядываться на меня стала. Часто стал с ней встречаться, она стремится со мной наедине остаться, смотрит на меня такими глазами, как будто съесть хочет. Решил, что влюбилась в меня и записку написала.
   - Так мне почему не рассказывал? - Наташа разозлилась и если бы не ночь, Арчибальд непременно увидел бы румянец, выступавший на ее щеках.
   - Подумал, ты расстроишься из-за этого, - опустив голову, произнес Арчибальд.
   - Вот еще, - наигранно фыркнула Наташа.
   - Да и этот Хорхе, - мигом продолжил Арчибальд. - Ты же знаешь, какой он вспыльчивый, а проблему нам ни к чему. Расскажи ему кто о проделках подружки, как он тут же с меня спрашивать будет.
   - Так ты еще и болтушкой считаешь?! Ну, спасибо, Арчибальд, вот значит какого ты обо мне мнения! - Наташа всплеснула руками и хотела было демонстративно уйти, но Арчибальд аккуратно взял ее за локоть.
   - Подожди, - сказал он. - Я ведь не просто так об этом заговорил. Вспомнились мне описание местности в письме и та нора, что увидел, когда мы Кссеспе вели. И сразу понял, что именно в той норе, которая скорее всего является входом в пещеру, мне встречу и назначили. Подружка Хорхе никогда бы не отважилась туда пойти, а значит моя догадка неверная.
   Теперь призадумалась и Наташа.
   - А кто же тогда написал письмо? - спросила она.
   Арчибальд развел руками.
   - Может, сходим и проверим? - предложил он. - Луна полная, всё видно, идти недалеко.
   - Ты уверен, что мы не нарвемся на врагов?
   - Да брось ты, - он поморщился, отметая догадку подруги. - Если кто и ждал, то давно ушёл - два дня уж прошло.
   Заинтригованная Наташа согласилась, не подумав, что в вечернем платье ей будет крайне неудобно карабкаться по горам. Парочка отправилась в путь, Арчибальд то и дело подшучивал над неуклюже пытавшейся поспевать за ним девушкой, отчего последняя разозлилась не на шутку и начала продумывать разнообразные способы мести.
   Когда они взобрались на первый холм, Наташа была готова сдаться.
   - Может быть, сходим завтра днем? В этом платье невозможно ходить!
   - Смотри, - Арчибальд указал вниз, на подножье холма, где было четко различимо отверстие в основании холма, походившее скорее на пещеру, нежели на нору. - Чуть-чуть осталось, пошли.
   Делать нечего, девушка вздохнула и кое-как стала спускаться вниз. Добрались туда благополучно, Арчибальд заглянул внутрь.
   - Ничего не видно, - пожаловался. - дай попробую залезть поглубже.
   Чтобы пролезть в отверстие, высокому англичанину пришлось согнуться в три погибели.
   - Ну что там? - спросила Наташа, оставшаяся снаружи. Ответа не последовало. Девушка прислушалась - из глубины пещеры донеслись тихие ругательства. Невольно она улыбнулась - Арчибальд всегда старался казаться учтивым, аккуратно подбирал выражения даже в критических ситуациях, но решив, что его никто не слышит, дал волю языку. Через некоторое время лорд выбрался наружу.
   - Не пролезть, все проход завален. Но я уверен, что в письме речь шла именно о пещере под этим холмом. Давай обойдем его.
   Наташе только и оставалось снова вздохнуть и пожалеть о выборе гардероба.
   "А ведь всё из-за него, - подумала девушка. - Давай создадим иллюзию, обманем сами себя, представим, что мы в Европе, - мысленно девушка представила, как Арчибальд произносит все эти фразы в характерной для него манере. - А мне теперь мучиться".
   Долго бродить не пришлось - Арчибальд отыскал еще один вход, к которому был привален крупный неровный камень.
   - Свалился, должно быть, - предположил Арчибальд, размышляя над тем, как можно забраться внутрь. - Попробую забраться на него, упрусь спиной в холм и буду толкать ногами.
   Сказано - сделано. Но сколько не тужился Недвед, камень лишь легонько пошатывался, но не двигался с места.
   - Помоги мне, - обратился он к Наташе.
   - Да как же я на него залезу?! - возмутилась девушка.
   - Руку давай, - грубо рявкнул разозлившийся англичанин, протягивая ей кисть.
   Тон Недведа стал последней каплей терпения Наташи. Она сделала вид, что намеревается запрыгнуть на камень и как только Арчибальд склонился достаточно низко, рещзко дернула его вниз.
   - Вот тебе! - торжествующе воскликнула она.
   Не ожидавший этого Арчибальд дернулся назад, попытался удержаться, но не сумел, полетел вниз. Крутанувшись в воздухе, он сильно ударился головой о землю, потерял ориентацию в пространстве.

...

   Первые пару месяцев после переезда в Перу для Арчибальда прошли как во сне. Джеймс сумел договориться с каким-то своим другом, который помог ему найти работу, подыскав место в составе перуанской экспедиции, которая вела раскопки. Местные бандиты нередко нападали на археологов, потому вооруженные наемники сопровождали любую экспедицию. Джеймс стал одним из них. Зарабатывал он хорошие деньги, тем более для такой глухомани, как Наска, местные крестьяне относились к нему уважительно, побаивались. У англичан скопилась приличная сумма, на которую практичный Освальд предложил открыть харчевню. Он полагал, что хоть у местных она и не будет пользоваться популярностью, поскольку крестьяне ведут практически натуральное хозяйство, археологи будут с удовольствием посещать его заведение. Просчитался - харчевня быстро приобрела популярность и среди крестьян, приходивших сюда по вечерам поболтать и выпить.
   Вика Прохорова проявила живой интерес к затее Освальда и очень скоро стала его правой рукой. Отчасти готовка помогла ей снова ощутить себя нужной кому-то, отчасти помогла отвлечься от тяжелых мыслей о погибших родителях. Освальд же привязался к девушке, стал воспринимать ее, как родную дочь.
   Арчибальд же сразу после переезда рвался действовать. Из документов Платона Прохорова они узнали, что шкатулку тот получил от некоего Линя Ганга, китайца, которого встретил в Тибете. Арчибальд требовал ехать в Китай, Германию, искать разгадку тайны шкатулки, Эмберха. Но когда Джеймс строго поговорил с ним, объяснил, что предпринимать какие-то действия теперь опасно, нужно выждать хотя бы несколько месяцев, Недвед сделался пассивным. Он днями просиживал в арендуемой у крестьян комнате, когда же Сквайр, когда же появилась харчевня и к ней сделали пристройку, в которой располагались жилые помещения, сидел там. Безразличие охватило его: ничего не хотелось делать, интерес к жизни пропал, слово, данное отцу, перестало для него что-либо значить. Джеймс и Освальд отчего-то избегали общения с ним, видели, как ему тяжело, но не способа помочь не находили.
   Из болота, в котором он очутился, его вытащила Наташа. Он сам как-то проведал ее, увидел, что та пребывает в глубокой апатии, заговорил с ней. В самом начале ощущал какую-то неловкость, чувствовал, что разговор получается не естественным, в тягость им обоим. Но слово за слово и неожиданно для самих себя они рассмеялись. Две страждущие души, уверенный, что в мире нет никого, кто бы их мог понять, отыскали друг друга - о большем они и мечтать не смели.
   Они быстро сдружились, стали проводить много времени вместе. Местные раскопки их привлекли, они заинтересовались историей Империи Инков, Арчибальд даже заказал несколько книжек по этой теме из Англии на имя Наташи. Каждый раз, когда сюда приезжали английские или американские ученые, молодые люди расспрашивали их о находках, которые археологи уже сделали в Наска, что еще рассчитывали обнаружить.
   По этой причине Арчибальд и Наташа были единственными из их компании, кто толком так и не освоил испанский. Освальд и Вика уже к середине тридцать шестого могли сносно общаться, Джеймс освоил язык еще быстрее, а Наташе и Арчибальду хватало общения друг с другом.
   Удивительно, но они не надоедали друг другу и в деревне их давным-давно стали воспринимать как мужа и жену. Это отчего-то злило Наташу, и забавляло Арчибальда, но отрицать того, что они привязались, друг другу парочка не могла.
   Впрочем, ощущение счастья и безмятежности покидало Арчибальда всякий раз, когда он расставался с Наташей. Недвед снова вспомнил об отце, данном слове и долге. Но завести разговор о поездке в Китай теперь, когда жизнь наладилась, когда все, включая Арчибальда, чувствовали себя на своем месте, он не решался. Имел ли англичанин право требовать от Освальда и Джеймса снова подвергать себя опасности ради неизвестно чего? А как быть с сестрами? Не брать же их с собой, рискуя погубить.
   Не находя ответы на эти вопросы, Недвед счел за лучшее молчать. Однако, убежать от прошлого, все равно, что пытаться убежать от самого себя. И очень скоро Арчибальду предстояло в этом убедиться.

...

   Ощущение было такое, будто его огрели по голове молотком с набалдашником весом под тонну. Из глаз разве что искры не посыпались.
   - Арчи, Арчи! - донесся до него голос из другой Вселенной, которая стремительно неслась к нему навстречу. - Не пугай меня, поднимайся!
   Наташа принялась тормошить его за плечо, и только после этого он подал признаки жизни.
   - Это шуточки у тебя такие? - промямлил Недвед, потирая затылок.
   До смерти перепугавшаяся девушка облегченно вздохнула.
   - Прости, пожалуйста. Я не ожидала, что ты так сильно упадешь.
   - А чем же я такое заслужил, - он уселся у основания камня и с укором посмотрел на подругу. Она отвела глаза в сторону, не отвечала. -Неужели обиделась на мои подтрунивания? - спросил он, пытаясь опереться ладонью о землю.
   Наташа начала было отвечать, но он перебил ее, пальцами ощутив влагу.
   - Он сдвинулся! -воскликнул Арчибальд повернувшись и посмотрев на камень. Видимо это произошло когда англичанин падал. - Сюда он пойдет. Ну-ка, сейчас попробую.
   Он встал, еще раз поморщившись от растекшегося по голове приступа боли, но быстро преодолел его, уперся плечом в камень. Тот действительно довольно просто сдвинулся в сторону сантиметров на пятьдесят, после чего уперся в холм и отказался поддаваться еще немного.
   - Я смогу пролезть! - Арчибальда охватил азарт первооткрывателя, он просунул голову и плечи в образовавшийся проем, протиснулся внутрь пещеры. Наташа, не желавшая пачкать платье, осталась в стороне.
   - Ну что там? - спросила она.
   - Темнота, - констатировал Недвед и выбрался наружу. - Нужно в деревню, чем-то подсветить проход. Там целый коридор!
   - Ты собрался лезть туда сейчас? - удивленно спросила Наташа. - Давай дождемся утра, я переоденусь, позовем археологов.
   Арчибальд только отмахнулся.
   - Пошли скорее, скомандовал он и быстрым шагом отправился в обратный путь.
   Девушка возмущенно вздохнула - поделать она ничего не могла.
   - Ты идешь? - поторопил ее Арчибальд, решив не бросать подругу одну.
   - Иду.
   Шла Наташа медленно, отчего Недвед сильно нервничал, то и дело поторапливал ее. Наконец, когда они достигли окрестностей деревни, его терпение лопнуло.
   - Здесь тебя уже никто не тронет, доберись сама, - сказал он. - И не обижайся, пожалуйста. Мне очень нужно попасть в ту пещеру.
   Арчибальд побежал в сторону харчевни, а Наташа замерла на месте, давая болевшим ногам возможность передохнуть.

...

   Осенью тридцать шестого года на плато Наска прибыла немецкая экспедиция. Англичане понимали, что это просто совпадение, но от чувства тревоги избавиться не могли - а вдруг на их след вышли? Джей мс с Арчибальдом стали часто наведываться на стоянку археологов и очень скоро убедились в полной неосведомленности немцев относительно англичан и шкатулки.
   Более того, поскольку руководитель экспедиции тридцати восьмилетний Гюстав Гельмгольц, свободно владел английским, Арчибальд нашел с ним общий язык, беседовал на самые разные темы, начиная с истории Империи Инков и заканчивая международной политикой. От него Недвед и узнал, что по слухам руководство Германии проявляет большой интерес к этнографии, не скупиться выделять деньги на экспедиции в малоизученные уголки мира. Сам Гельмгольц искренне поддерживал начинания Гитлера, гордился тем, что страна возвращает себе былое место в мире. На этой почве у них с Арчибальдом возникли разногласия, они даже чуть не поссорились. Консервативный Недвед был склонен обвинять немцев в развязывание Великой Войны, считал, что испытания, которые выпали на долю германской нации, они заслужили, в то время как Гельмгольц верил в версию, излагаемую у него на Родине: войну немцам навязали русские и французы.
   После перепалки приятели старались больше не касаться скользких тем и обсуждали события, в которых их оценка совпадала. Так, оба были противниками большевизма, охотно обсуждали сроки, когда Советская власть в России потерпит крах. Гельмгольц не исключал необходимости стороннего военного вмешательства, Арчибальд в целом поддерживал эту точку зрения.
   Немцы приехали в Наску надолго, потому к их пребыванию англичане быстро привыкли и перестали ассоциировать их с Карлом Эмберхом. Освальд охотно предоставлял им угощение и кров, Джеймс обеспечивал безопасность, а Арчибальд с Наташей периодически наведывались на раскопки.

2

   Бедные глиняные домишки тянулись вдоль широкой грунтовой дороги. Параллельно им располагалось еще два ряда лачуг - вот и вся Наска. Пожалуй, самыми приметными зданиями в деревне была лавка торговца и харчевня Освальда. Ни о каких фонарях на улицах речи, разумеется, идти не могло, но Арчибальд знал все колдобины на дороге наизусть, поэтому смело бежал по ней даже в темноте. Оказавшись у входа в харчевню, он увидел, что внутри кто-то есть - в окне горел свет. Заглянул - за столом сидели Освальд и Джеймс, что-то обсуждали. Арчибальд не хотел лишних расспросов (знал, что Сквайрс набросится на него, если узнает, что он бросил Наташу одну), потому тихонько приоткрыл дверь, скользнул внутрь и, кошкой проскочив по коридору, очутился у входа в свою комнату. Вошел, достал из-под кровати ящик, в котором хранилась масляная лампа. Взял ее и застыл в нерешительности. В углу ящика лежала шкатулка.
   Арчибальд рассказал Наташе далеко не все и письмо, и неожиданная находка пещеры возбудили его не просто так. Он был уверен - шкатулку следует взять с собой, но боялся того, что может случиться.
   Наплевав на предчувствие, бросил ларец обратно в ящик, достал из-под подушки письмо, спрятал его в кармане своих шорт, взял спички и лампу в левую руку и так же бесшумно миновав коридор выбрался на улицу.

...

   Арчибальд перечитывал таинственное письмо несколько раз. Когда два дня спустя он поведает об этом Наташе, то не соврет о том, что принял его за послание немцев, но соврет, рассказав историю о подружке мексиканца. Недвед быстро отбросил первую версию, вглядываясь в буквы, их форму и начертание. Два дня спустя описывая их, он сравнит с детскими каракулями. Но буквы были странные, выглядели так, будто писались не рукой, а чем-то еще, настолько неуклюже и уродливо они были выведены.
   Задумался, встал с постели, закрыл дверь на щеколду, достал ящик из-под стола, вытащил оттуда шкатулку.
   - Опять проблемы из-за тебя, - пробормотал он, разглядывая ее.
   Невзрачная на вид, с простеньким узором, что же в ней было такого особенного, что ради неё убивали людей? Арчибальд поставил ее на край кровати, вернулся к чтению письма.
   Незаметно для самого себя он задремал, уронив исписанный лист на пол. Он не услышал тихого щелчка, не заметил, как краски выцвели, мерное тиканье часов пропало, воздух стал пресным и тяжелым, а посреди комнаты возникла красивая девушка, одетая в нелепое пышное платье, напоминавшее наряды придворных дам века восемнадцатого. Она недвижимо стояла посреди комнаты, пока Недвед не открыл глаза и вздрогнул.
   Ничего не понимая, он посмотрел сначала на девушку, потом на комнату, в которой оказался. Спросонья в голову пришла нелепая мысль - его перенесли куда-то еще. Но нет он оставался в пристройке к харчевне, лежал на той же кровати, у ее основания валялся листок. Арчибальд потянулся к нему, поднял - тот оказался чистым. Стало страшно, он медленно повернулся к девушке - она с любопытством за ним наблюдала.
   - Кто вы и что вам нужно в моей комнате?
   Она едва заметно улыбнулась, но ничего не ответили.
   - Послушайте, - Арчибальд начал медленно подниматься, внимательно разглядывая комнату - внутри больше никого, - я не знаю, как вы сюда попали, но верните письмо, которое забрали, а после решим, что с вами делать. Договорились?
   - Но я не брала письма, - заговорила, наконец, девушка. Арчибальд сразу узнал голос, хоть и слышал его лишь однажды.
   - Это ты! - воскликнул он, пытаясь совместить образ двенадцатилетней девочке в тунике с красавицей, которой на вид было не меньше двадцати.
   - Понятия время для меня не существует. А изменить образ стоило только ради того, чтобы увидеть твое лицо, - она улыбнулась. - Тут, знаешь ли, не так много развлечений.
   По-прежнему не веря своим глазам, Арчибальд спросил первое, что пришло в голову:
   - Зачем ты пришла, чего хочешь?
   - Напомнить тебе то, о чем ты стремишься забыть - о твоем долге, Арчибальд. А еще хочу знать, что было в письме, которое ты требовал у меня.
   Арчибальд с подозрением посмотрел на девушку. В прошлый раз девочка помогла ему спасти друзей, и выбраться из опасной передряги, и по идее ей можно было доверять, но почему она заинтересовалась письмом?
   - Не хочешь, не говори, - произнесла она, заметив, что тот колеблется. - Только учти - я многое знаю о тех, кто желает заполучить шкатулку, а потому могу предотвратить беду в зачатке, получи полную информацию.
   - Это письмо, - решился Арчибальд. - Кто-то назначил мне встречу в гроте под одним из холмов. И, кажется, я знаю, где описанное место.
   Девушка поджала губы, отвела взгляд в сторону.
   - Не ходи, - сказала она. - Тебя хотят обмануть.
   - Немцы?
   - Нет, другие, - она усмехнулась. - Тот, кто преследовал вас в Штатах, действовал самостоятельно, на свой страх и риск. Он не представляет серьезной опасности, и вряд ли ты с ним когда-нибудь встретишься. Есть другие, организованные, действующие методично - вот они опасны. Шкатулка несколько раз попадала к ним в лапы, и я оказывалась отрезана от мира, но благодаря помощи друга спасалась. Сейчас мой друг пропал, возможно, он уже умер. Ты последняя надежда. И я уверена, что сейчас они вышли на тебя, решили устроить ловушку. Не ходи. Нужно уезжать из Перу, отправляться в Китай как можно скорее. Езжай один, так ты обезопасишь своих друзей и быстрей и незаметней доберешься до места и сдержишь данное обещание.
   Речи девушки не понравились Недведу.
   - Я ничего тебе не обещал!
   - Обещал, - она скривилась - Ты сказал, что намерен открыть шкатулку. Только потому я тебе помогала. А сейчас что - уже полтора года вы сидите на месте и ничего не предпринимаете. Погубил своего отца, родителей Прохоровых, а ради чего? Чтобы осесть в деревушке на краю земли?
   "Она пытается разозлить меня, вывести из равновесия, - подумал Арчибальд. - Но зачем?"
   Он ничего не ответил. Девушка снова посмотрела на него, несколько успокоилась.
   - Ты мне не доверяешь, хоть я этого и не заслужила. Но пойми, от твоих действий зависит не только твое будущее. Грядет война, страшная, разрушительная. Завершится она применением нового оружия, которого не видел свет. Сначала погибнут миллионы, потому сотни миллионов, пока не сгинет весь род людской. Ты готов взять на себя ответственность за все эти жизни? Ведь только ты можешь предотвратить эти бедствия.
   - О чем ты говоришь?
   - Я говорю об ученых, чье имя на слуху, о разработках, о которых твердят журналисты по всему миру уже много лет и которые вот-вот завершатся. Иди сюда, я тебе покажу, чем это закончится. А потом сам проверь, узнай, как далеко продвинулась физика ядра.
   Девушка жестом предложила Арчибальду подойти к двери. Он не уверено встал, приблизился к косяку.
   - Открой.
   Арчибальд повернул ручку, ожидая увидеть снаружи коридор, но нет: уютные домики громоздились по две стороны от дороги, люди неторопливо прогуливались, полисмены следили за порядком. Все как всегда. Только к этой безмятежности примешивалась обреченность. Казалось, люди вышли в последний раз прогуляться, посмотреть на солнце, набрать полную грудь воздуха. Словно подтверждая худшие опасения Арчибальда, размеренные прогулки некоторых горожан превратились в паническое бегство. Другая часть просто застыла на месте, приготовившись наблюдать. И тут Арчибальд увидел самолет, который летел на удивление низко. На его крыльях были изображены символы, которые Недвед определил не сразу. Потом до него дошло - самолет был немецким. Вот-вот должна была начаться бомбардировка мирного поселения. Арчибальд хотел прекратить все это, но его словно приковало к одному месту - он мог лишь молча наблюдать за происходящим. Бомбардировщик набрал высоту, никто не мог ему помешать. Не понятно - где были английские истребители, солдаты. Немец будто бы игрался, то поднимаясь выше, то быстро опускаясь вниз. В конце концов, бомбардировщик резко взмыл вверх. Только сейчас лорд расслышал, что тишина сменилась криками о помощи и мольбами. Все были в панике. В этот момент от бомбардировщика отделилась крупная бомба и, стремительно набирая скорость, стала приближаться к земле.
   "Ну и взрыв же должна произвести такая громада", - подумал Арчибальд. Но то, что произошло, превзошло все его ожидания. Яркая вспышка осветила горизонт. Арчибальд зажмурился, хоть свет, вопреки привычным представлениям, и не вызвал боли в глазах. До него донесся страшный грохот, а следом во все стороны разбежалась взрывная волна, уничтожая крошечные уютные домики, в которых спрятались люди, стирая с лица земли все то, что строилось на протяжении долгих лет. Над городом расцвел зловещий черно-красный грибок, олицетворявший гибель всего живого. Волна из пыли, огня и обломков стремительно надвигалась на Недведа. И хоть он понимал, что как и в случае со вспышкой и шумом вреда она не причинит ему никакого вреда, не выдержал и захлопнул дверь. В этот самый момент донесся щелчок шкатулки и удаляющийся голос третьей из рода Коллатинов:
   - Всё зависит только от тебя.
   Огляделся - та же комната, но все вокруг выглядит несколько иначе. Разница скорее на уровне чувств, нежели на уровне рассудка. Здесь он чувствовал себя в безопасности, там был готов дрожать от страха.
   Письмо по-прежнему валялось на земле. Он подобрал его, пробежал текст глазами. Не знал, как быть. До той самой минуты пока они с Наташей не набрели на место встречи с Кссееспе и он не вспомнил о норе, которая должна была оказаться входом в пещеру.

...

   Устроившись за круглым деревянным трехногим столиком, Джеймс наблюдал за тем, как Освальд приводит в порядок харчевню: аккуратно вытер столы, поставил на них стулья сиденьями вниз, после начал подметать. Помещение имело обшарпанный вид, особенно в сравнении с заведениями, которые Джеймс посещал в Англии. Но не смотря на это Освальду с Викой удалось создать здесь нечто наподобие домашнего уюта и Сквайрсу нравилось сидеть здесь вечерами и следить за работой друзей.
   - А помощница твоя где? - спросил он Освальда.
   - Отпросилась на прогулку. Приехал же полковник Суарес с молодым племянником. Сообразительный такой мальчишка лет шестнадцати. Астрономией увлекается, с подзорной трубой сюда приехал. Виктория как узнала, захотела с ним познакомиться. Соскучилась по обществу образованных и культурных людей. В планетарий опять же любила ходить, пока в Нью-Йорке жила. Сельская жизнь не по ней.
   - И ты ее с ним отпустил?
   - Считаете, нужно было запретить?
   - Кого другого спроси, - немного помолчав, ответил Джеймс. - Я бы по воспитанию парня дельный совет дать могу, а как быть с девочками не знаю. Вот сестру ее спросить нужно было.
   Освальд цокнул языком.
   - Да, тут вы правы, - согласился он.
   Но расстроился не сильно, после небольшой паузы продолжил заниматься своими делами. Джеймс стал всматриваться в черноту за окном, погружаясь в свои безрадостные мысли. Не так должно было продолжиться их путешествие. Он планировал отсидеться в Перу пару месяцев, отвезти девушек обратно в Штаты, и приняться за поиски Эмберха. Сквайрс жаждал мести. Но потом незаметно для себя втянулся в спокойную рутину деревни. Работа пустяковая, а платили по местным меркам неплохо. Дома его всегда ждут друзья - для убежденного холостяка, недавно перешагнувшего пятый десяток, это важно. Опять же, привязался к девочкам, по большей части к Вике, стал чувствовать сопричастность к их жизням, понял, что будущее Прохоровых его беспокоит сильнее, чем казалось раньше. Не мог он просто так бросить их в Нью-Йорке. Решил пересмотреть планы, отложил отъезд еще на пару месяцев, потом еще и еще. Так они и осели в Перу на полтора года. Но с прибытием немецкой экспедиции душевное равновесие Джеймса нарушилось. Он снова вспомнил о Эмберхе. Оказалось, ненависть в душе Сквайрса не угасла, она разгорелась только сильнее. За смерть лорда Недведа, родителей девочек, кто знает какого еще количества людей убийца так и не понес наказания. И если Сквайрс не предпримет никаких мер, так и не понесет.
   Бессонные ночи и тревожные дни сломали Сквайрса, он забыл о предосторожности и написал одному из товарищей, который в начале тридцатых вел дела с Германией, письмо, с просьбой навести о некоем Карле Эмберхе. Отправил это письмо в октябре. Сегодня пришел ответ. На немца удалось выйти. Он служил в военном ведомстве, являлся крупной шишкой, пользовался уважением и вообще был широко известен в узких кругах. В декабре(этим месяцем был датирован ответ) Эмберх находился в Берлине, но в любой момент мог покинуть город - его постоянно отправляли в командировки, а куда выяснить не удалось.
   У Джеймса появилась вся необходимая информация. Если ехать, то ехать сразу же, пока Эмберх опять не пропал. Но как быть с друзьями? Вариант, в котором они отправляются в Германию вместе, Джеймс даже не рассматривал - он больше не позволит никому из них рисковать своей жизнью. Оставить их в неведении и исчезнуть бесследно? Подло и бесчестно, но это подлость и бесчестие во имя спасения. Сказать обо всем? Не отпустят, начнут отговаривать или соберутся ехать вместе с ним. Арчибальд так точно. Вот и получалось, что лучшим вариантом было забыть о письме и отложить отъезд еще на пару месяцев. Может обстоятельства переменятся.
   Скварйс понимал, что оттягивает неизбежное, понимал - придется ехать, никому ничего не сказав. Но здесь, в Перу, хоть он и не признавался себе в этом, он испытал настоящее счастье. Те шесть-семь месяцев до приезда немецкой экспедиции, когда он смог заглушить жажду мести, заставить себя забыть о прошлом, Джеймс ощутил себя в роли отца семейства и ему это понравилось. Ему было приятно приходить домой и рассказывать любопытной Вике о том, как прошел его день, вспоминать истории из далекого прошлого, слушать ворчание Освальда, недовольного манерами и неаккуратностью некоторых крестьян, наблюдать за тем, как Арчибальд и Наташа потихоньку влюбляются в друг друга и вспоминать женщин, с которыми и он когда-то хотел связать свою жизнь.
   Он понимал, что это сентиментальщина, впадать в которую не престало старому вояке, но и отказаться от этого просто не получалось, а после и вовсе не расхотелось. И если бы не немцы Джеймс, возможно, и думать забыл бы о своем стремлении отомстить Эмберху.
   - Освальд, - неожиданно для самого себя заговорил Сквайрс. - Ты сохранишь мою тайну?
   - Конечно, - бывший дворецкий обеспокоенно посмотрел на своего друга. - Случилось что-то плохое.
   - Плохого ничего. Уборка не подождет? Принеси сюда пшеничной водки, давай выпьем.
   Освальд быстро выполнил просьбу друга, принес бутыль и две рюмки, устроился напротив Сквайрса, себе налил совсем немного, ему полный стакан, при том пить не стал, внимательно вглядываясь в глаза Джеймса сказал:
   - Рассказывайте.
   - Я написал письмо в Англию, - начал Сквайрс, отпив водки. - Не буду ходить вокруг да около - мне известно, где сейчас находится Эмберх. Насколько я понял, до конца зимы он будет оставаться в Берлине.
   Освальд нахмурился.
   - И что вы собираетесь делать?
   - Честно?
   Освальд кивнул.
   - Ехать в Берлин, отыскать эту гадину и задушить своими собственными руками, - произнося эти слова, Джеймс вложил в них всю свою ненависть, скривился от охватившей его злобы.
   - А как же мы? Как девочки? Ни я, ни Арчибальд не отпустим вас одного.
   - Ладно, Арчибальд, молодой еще, но ты-то с головой на плечах, понимаешь, что всем скопом отправляться в Берлин значит добровольно сдаться в руки немцев. Поеду только я. Арчи говорить об этом не обязательно. Девочкам будет всё равно...
   - Хватит! - оборвал его Освальд. - Не обижайтесь, но вы сейчас говорите глупости. Сестры к вам привязались, вы стали для них вторым отцом. Не стыдно говорить такие вещи?
   Джеймс налил себе еще рюмку, выпил.
   - Не знаю как быть Освальд.
   Джеймсу показалось, что скрипнула входная дверь, он обернулся, вроде бы заметил какое-то движение в темноте, но дверь была закрыта, а из коридора не донеслось ни звука.
   "Видать, крепкую водку Освальд достал", - подумал Сквайрс.
   - А что тут знать? - заговорил Освальд. - Ответ у нас у всех перед глазами, а мы мудрости мудрствуем. Нужно забыть и жить дальше. Выждать немного, скопить денег и перебраться в Лиму - эта глухомань явно не подходит девочкам для жизни. Там открыть новое дело, отправить Вику получать образование, а еще через несколько лет вернуться в Англию. Ведь все мы этого хотим, Джеймс, просто признайте это. То, что случилось в имение лорда, в Лондоне, Нью-Йорке было ужасно. Я постоянно чего-то боялся, думал, не выберусь живым. Вам, привыкшему к таким вещам, может, и не было страшно, я мне постоянно приходилось переступать через себя. А похищение девочек? Неизвестно, на какие еще гнусности придется пойти, чтобы разобраться во всей этой чертовщине. А ради чего? Ради мести? Уж простите, Джеймс, я вас уважаю, считаю вас на редкость благородным человеком, но здесь вы потворствуете собственным низменным мотивам, поступаете эгоистично. Вы ведь знаете, мы не оставим вас: уедете мы - уедем и мы. Может быть, у вас получится нас обмануть, но мы все равно отправимся на поиски, наживем себе неприятностей, а то и вовсе погибнем. Такой судьбы вы нам желаете? Безответственно и нечестно!
   Сквайрс удивленно посмотрел на Освальда. Такой отповеди он не ожидал. На душе сделалось гаденько.
   - Во время моей службы в Индии, - начал Джеймс, прикончив очередную рюмку, - я охотился на тигрицу-людоеда. Охота продолжалась несколько месяцев. Хищница была хитра, не попадалась на традиционные уловки, нападала только в окрестностях деревень, выследить ее было сложно, но мне все-таки повезло. Пристрелил на мосту, когда она переходила его. Загрызла она по меньшей мере тридцать человек.
   - Зачем вы мне это рассказали?
   - Затем... - начал было Джеймс, но осекся - опять показалось, что кто-то прошел по коридору. - Там кто-то есть или мне послышалось?
   - Наверное, кошка, - предположил Освальд. Джеймс вспомнил о рыжей бестии, любившей шмыгать по харчевни среди ночи, к которую Вике подарила одна добрая крестьянка в благодарность за помощь по хозяйству - расплатиться ей больше было нечем.
   - Рассказал я тебе это, - продолжил Сквайрс, - чтобы ты понял - людоеда нужно убить. Абсолютно неважно, какими мотивами руководствуются охотники - будь то жажда крови или мести. Второстепенно, хотят они помочь людям или удовлетворяют свое честолюбие. Имеет значение только одно - хищник-людоед должен быть уничтожен. Понимаешь, Освальд? Уничтожен!
   Повисла тишина, Джеймс смотрел в окно и думал о том, как быть, Освальд нерешительно поглядывал на друга.
   - Вы все-таки уедете?
   - Не знаю, - честно ответил Джеймс.
   - Я по-прежнему надеюсь вас убедить остаться, поэтому предлагаю собраться всем вместе и обсудить сложившуюся обстановку. Вижу, что и остальные тревожатся, не находят себе место. А это неправильно. Но поступать так, как вы предлагаете, нельзя. Мы вместе начали этот путь и знать о ваших намерениях должен как минимум Арчибальд, а по честному и девочки. Вы согласны обсудить ваши планы со вместе со всеми или заставите хранить меня эту тайну?
   -Я не знаю, - растерянно мотнув головой, ответил Джеймс. -Но, думаю, ты прав. Нужно будет...
   В этот момент дверь харчевни распахнулась, внутрь вбежала напуганная Наташа в испачканном платье.
   - Что-то случилось? - Джеймс подскочил с места.
   - Арчи, - пытаясь совладать с тяжелым дыханием, выдавила из себя Наташа. - Хорхе с ружьем увел его в лес!
   Освальд и Джеймс переглянулись, после Сквайрс бросился в свою комнату за пистолетом. Сегодняшний вечер мог закончиться прескверно.

3

   Наташа неторопливо шла по ночной деревушке, придерживая платье за подол. Она злилась, больше на себя, чем на Арчибальда. Ну зачем было так рядиться? Она знала ответ на этот вопрос: хотелось сделать приятно Арчибальду. А он не оценил.
   Вообще, сколько она не пыталась напоминать себе о том, что из-за англичан погибли ее родители, чуть не погибла сестра, Наташа так и не смогла возненавидеть ее новых товарищей, которые теперь, спустя полтора года, стали для нее почти семьей. Она знала повадки и привычи Джеймса, ей было приятно готовить для него и наблюдать за тем, как пожилой вояка ужинает, практичность и прижимистость Освальда давно стали для них с сестрой предметом шуток. Ну а Арчибальд, с Арчибальдом всё было по-особенному.
   Иногда ей казалось, что он привязан к ней не меньше, чем она к нему. В другие моменты он вел себя намеренно отстраненно, был холоден к ней. Наташа не понимала Арчибальда, не могла разгадать его чувств, от того маялась и излишне резко реагировала на некоторые его безобидные подтрунивания.
   Вот и теперь шла расстроенная, хотела поскорее добраться до своей комнаты и заснуть, чтобы забыть очередной день. А что дальше? С самого приезда в Перу они находились в подвешенном состоянии. Поначалу было много разговоров о том, что англичане отвезут девушек обратно в Нью-Йорк, а сами отправятся на поиски Эмберха или в Китай. Девушек в детали не посвящали, но то Вике, то Наташе удалось подслушать обрывки разговоров и сформировать общую картину. Что им делать в Нью-Йорке теперь, когда у них там никого не осталось? Наташа, конечно, могла устроиться на работу официанткой, на жизнь им должно было хватить. Но после случившегося подобные рассуждения казались пустыми. На тот момент Наташе не хотелось ничего и если бы англичане решили отправить их в Нью-Йорк, она бы подчинилась.
   Но потом что-то переменилось. Освальд предложил не торопиться, напомнил, что на Наташу и Вику в любой момент могут выйти немцы в Нью-Йорке, потому лучше переждать еще немного. А через какое-то время разговоры об отъезде и вовсе прекратились. Наташа подозревала, произошло это от того, что никто не хотел уезжать. Их ведь никто не обязывал разыскивать убийц, да и зачем? Отомстить? А удастся ли? Со временем Наташа и сама поняла, что не желает перемен - пускай уж однообразная деревушка Наска с ее любопытными и жизнелюбивыми крестьянами и периодически наведывавшимися сюда археологическими экспедициями остается частью их жизнь как можно дольше, тут хотя бы можно быть уверенным в собственной безопасности.
   Не успела она подумать об этом, как откуда не возьмись появился вдрызг пьяный Хорхе Рамирес. Круглое сальное лицо, блестящее от пота даже в неровном свете луны, глаза навыкате, почти лысая голова - привлекательным его назвать было нельзя, а от женщин отбоя не знал. Рослый, плечистый, с винтовкой за спиной, он с трудом стоял на ногах и, пошатываясь из стороны в сторону, чем-то походил на неуклюжего медведя. Что-то громко произнес по-испански, подошел к Наташе ближе, заставив ее попятиться.
   - Идем со мной, - сказал он с сильным акцентом по-английски, пытаясь ухватить девушку за руку.
   - Отстань! - девушка отпрянула, когда отставляла ногу, под пятку попал камень, из-за чего Наташа не устояла на ногах и упала.
   - Не бояться. Твой муж мою жену. Мы сделать им в отмеску. Идти, - он наклонился над ней, дохнул девушке в лицо кисло-горьким перегаром, схватил за запястье, одним рывком поставил на ноги.
   - Остань от меня! - потребовала перепугавшаяся не на шутку Наташа. - Я начну кричать!
   Хорхе помрачнел, набычился.
   - Посметь и бить тебя! - угрожающе произнес он.
   - Джеймс обо всем узнает.
   - Бить его, - мексиканец подтянул Наташу к себе, прижал, обхватил руками. - Или убить, - прошептал ей на ухо. - Лучше соглашаться.
   Мексиканец был сильнее ее, сумел запугать и если бы за спиной у них не возник Арчибальд, девушке страшно было представить, чем всё могло закончиться.
   Англичанин подбежал к ним, ухватил Хорхе за шиворот.
   - Пусти ее! Быстро! - потребовал он.
   Мексиканец подчинился, но не потому, что испугался, а потому, что хотел проучить наглеца, да вот только пьян был настолько, что не совладал с собственным телом, крутанулся на месте и после того, как Арчибальд резко дернул за шиворот, грохнулся на землю.
   - Он тебе что-то сделал? - спросил Недвед у Наташи.
   - Нет-нет, ничего, пойдем отсюда скорее, - сдерживая слезы, выдавила из себя девушка.
   - Что он хотел с тобой сделать? - требовательно повторил вопрос Арчибальд.
   - Ничего, Арчи, пошли, пожалуйста, у него... - Наташа не успела договорить.
   - Инглес, нам говорить, - Хорхе умудрился стянуть ружье у себя с плеча и направил дуло на Недведа. - Она уходить, один на один. Ответить за Исавель.
   Арчибальд несколько секунд внимательно изучал лицо Хорхе и, судя по всему, заметил в нем нечто, заставившее Недведа напрячься.
   - Ты его слышала, Наташа, уходи, - сказал Арчибальд.
   - Ты что, спятил?! - перепугалась девушка. - Он же убьет тебя!
   - Со мной ничего не случиться, - спокойным голосом произнес Арчибальд, но Наташа уловила нотки волнения. - Сейчас я беспокоюсь только о тебе.
   - Си, уходить. Мужской говорить, - для придания слова убедительности мексиканец мотнул дулом из стороны в сторону.
   Наташа не стала спорить, понимала, что сейчас разумнее всего подчиниться. Только бы успеть позвать Сквайрса с Освальдом. Медленно удаляясь, она обернулась и увидела, как указывая направление Хорхе уводит Арчибальда из деревни. Сердце на мгновение стало в груди.
   "Он же его убьет!" - пронеслось в голове у девушки. Она наклонилась, с силой дернула за край платья, кое-как оторвала подол и побежала к харчевне.

...

   Вражда англичан и Хорхе Рамиреса началась практически сразу после их приезда в Наску. Наглый и бесцеремонный мексиканец сам нанимался охранником в археологические экспедиции и загибал при этом такую цену, от которой у местных глаза округлялись. Платили ему только потому, что Рамиресу удалось запугать остальных наемников (поговаривали даже, что Хорхе и сам был членом банды, не брезговавшей убийствами) и они отказывались наниматься к тем, кого наметил для себя мексиканец. Он рассчитывал, что запугать удастся и Джеймса, но Сквайрс оказался не робкого десятка: в ответ на требования конкретного ответа не дал, а цену перебивать стал.
   Англичанин действовал бы и более решительно, но не искал неприятностей, потому просто проигнорировал угрозы мексиканца(поступить по-другому гордость не позволяла). Если бы Рамирес работал только с археологами из Наски это непременно закончилось бы серьезным конфликтом, но на плато Хорхе появлялся три-четыре раза в год проездом, наведывался к своей подружке(каковые имелись у него почти в каждой деревне или городе, которые он посещал), напивался и буянил в харчевне Освальда, да предлагал свои услуги археологам, которые здесь находились (после приезда англичан ему постоянно отказывали).
   Перепалки с Джеймсом ограничивались руганью и никогда не перерастали в нечто более серьезное. Однако, слабина, которую продемонстрировал Хорхе в этом конфликте, дала свои плоды: нашелся еще один человек, который стал перебивать цену Рамиреса, потом еще и еще. Очень скоро дурная слава, окружавшая имя мексиканца, развеялась. Наемники поняли, что он пустослов, ни с какими бандитами не связан и самое страшное, что может предпринять - это затеять драку, из которой благодаря свои габаритам, вероятно, выйдет победителем, зато наживет проблемы с законом.
   К концу тридцать шестого мексиканец переживал не лучшие времена, зарабатывал крохи, много пил, растерял почти всех своих девиц и обоснованно винил во всех бедах Сквайрса. Но предпринять что-либо против англичанина так и не решился.
   Другой конфликтная ситуация возникла из-за его местной подружки, Изабелле. Девушка она была некрасивая, толстая, совершенно не во вкусе Арчибальда, но почему-то положила глаз на последнего. Ни от кого в деревне это не укрылось, посудачить о чужих отношениях люди любили, потому об отношениях англичанина и местной крестьянке насочиняли таких историй, что у богобоязненных англичанок времен эпохи королевы Виктории волосы дыбом встали бы, услышь они их.
   Разумеется, слухи очень быстро дошли до Хорхе. Он не слишком-то был привязан к Изабелле и, откровенно говоря, ему было абсолютно неважно, как она проводит время без него. Но Хорхе знал о дружбе Арчибальда и Сквайрса, увидел возможность отомстить разрушившему его бизнес англичанину. Джеймса он побаивался, Арчибальда же презирал и как всякий задира, предпочел иметь дело с тем, кто казался ему заведомо слабее.
   Осенью тридцать шестого он наведался в Наску с намерением побить Недведа. Как обычно пришел в харчевню Освальда, много заказал, напился, дождался, когда ничего не подозревающий Арчибальд зайдет в помещение и без лишних слов напал на него. Лорду пришлось бы туго, но, к счастью, Сквайрс оказался дома, Освальд сразу же позвал его и Хорхе получил сполна, уехал из Наски разукрашенным.
   Обида укоренилась в душе мексиканца, он не собирался оставлять все как есть, твердо решив расквитаться и с Арчибальдом и с Джеймсом, для того вернулся в Наску снова уже в январе, готовый на всё ради того, чтобы посмевшие перейти ему дорогу англичане пожалели о своем опрометчивом решении.

...

   Не разбирая дороги, испанец указывал Арчибальду направление и пьяно рассуждал на испанском.
   - Ты мне ничего плохого не сделал, - обращался он к Арчибальду, позабыв, что тот не владеет языком. - Но уж так повелось - за подлость и товарищ в ответе. Согласен со мной? Мне дела никакого ни до тебя, ни до твоей подружки, но морду разбить тебе разобью. Придешь к своему приятелю, покажешься. Обязательно! Что бы знал - Хорхе Рамирес слов на ветер не бросает! Кто пойдет против ответит!
   Арчибальд даже не пытался прислушиваться к его словам, поначалу с опаской поглядывал на ружье, но потом понял: скорее всего мексиканец не станет стрелять, а если и стане, то почти наверняка промажет. Нужно просто подобрать момент и обезоружить его, да сделать это как-нибудь поизящнее.
   - Хорхе, ты драться со мной собрался или убить? - спросил англичанин, когда они почти вышли из деревни.
   - Убить? Зачем. Просто бить, - пробормотал мексиканец, с трудом подбирая слова.
   - Так давай здесь разберемся, - Арчибальд уже придумал, как отвязаться от назойливого Рамиреса. Неизвестно, правда, что он придумает в следующий раз, но заботиться о таких мелочах теперь не было времени.
   Англичанин поставил лампу у обочины, сместился на противоположную сторону дороги. Теперь в нескольких метрах от него находился овраг, в который Арчибальд и планировал отправить отдыхать мексиканца.
   Однако Рамирес по дороге успел подрастерять агрессивный настрой, снял ружье с плеча, медленно надвигаясь на Арчибальда, забормотал на испанском:
   - Пойми, не просто так злюсь. На Родине было тяжело, жил в бедной семье, с детства работал в поле, уставал. Всегда хотел, чтобы деньги водились, чтоб уважали, даже боялись. Так и было, пока не приехали. А вот шел с тобой и думал, как хотел поступить с твоей женой. Это недостойно мужчины, а понятие чести знакомо Хорхе Рамиресу. Я ехал сюда, отомстить хотел, проучить за обиды, побольнее сделать, а сейчас понял - нельзя так. Обижать чужих жен неправильно. Изабелла для всех, а твоя другая. Иду и думаю - Хорхе, ты честную женщину хотел опорочить, чтобы сказал твой отец? Стыдно стало. Ты прости меня, поговорить мне надо с тобой, да с твоим старшим товарищем. Помириться хочу, может наладим всё?
   К несчастью, Арчибальд не понял ни слова, и миролюбивый порыв сделавшегося сентиментальным пьяного мексиканца остался неоцененным. Интонация, с которой Рамирес обращался к Арчибальду, озадачила последнего, но вникать в хитросплетения ранимой души человека чуждой ему культуры Недвед не стал. Как только мексиканец потянулся к нему собираясь обнять, Арчибальд без труда поднырнул под руку и, оказавшись за спиной пьяницы, толкнул его прямо в овраг. Рамирес крякнул от неожиданности, покатился вниз, продолжая бормотать что-то невнятное.
   Обезвредив мексиканца, Арчибальд вернулся за лампой и застыл. Отложить изучение пещеры, заняться этим завтра с утра? Наташа будет волноваться, наверняка растормошит Джеймса и Освальда, очень скоро они всем гуртом прибегут сюда. Если не обнаружат Арчибальда, станут волноваться.
   Самым разумным было дождаться друзей, но неизвестно откуда взявшаяся внутренняя тревога заставила Арчибальда отказаться от своих намерений. В пещеры нужно было попасть сегодня же. Он не знал почему, просто чувствовал. Потому, в очередной раз за сегодня наплевав на благоразумие, отправился в путь, к входу в пещеру.

Глава 2.

Лето 1935 года. Тибет, область Кам.

   Система пещер отчего-то показалась Юну знакомой, он уверенно двигался по коридорам, ведя за собой Ли. Пока свет пробивался сквозь щели в потолке пещеры китайцы умудрялись кое-как бежать, постоянно спотыкаясь о неровный пологий пол пещеры, но по мере того, как они углублялись в разветвленную сеть, тьма сгущалась вокруг них, приходилось двигаться на ощупь, прижимая руку к стене и тщательно ощупывая землю впереди носком ноги. Добираясь до очередного разветвления, они сворачивали наугад, в надежде, что преследователям просто не может повезти выбирать те же повороты, что и китайцам.
   Тщетно - не прошло и пяти минут от начала спуска, как они услышали грубые громкие голоса, перекрикивающихся друг с другом.
   "Немецкий, это немецкий!", - узнал знакомый язык Линь. За ними гнались самые обычные немцы, откуда не возьмись появившиеся в Тибете. От этого открытия Юн почувствовал себя увереннее, более того, отец учил его немецкому, и хоть за годы многое позабылось, отдельные фразы китаец понимал и знал, что мог адекватно реагировать на действия противника.
   - Мы их никогда не догоним! Нужно возвращаться, - выкрикнул один из немцев.
   - Нет, они ответят за убийство! Коридоры пещер водят по кругу, им не уйти далеко, рано или поздно мы столкнемся с ними, - зло откликнулся второй.
   Так вот оно что! Именно поэтому они так быстро нагнали китайцев - Линь и Ли просто ходили по кругу. Что же теперь делать?
   - Прекратите кричать! - приказал третий. - Так мы их точно никогда не догоним.
   После чего звук голосов стих и Юн не мог разобрать, о чем говорили немцы.
   Линь Юн положил руку на плечу бывшему товарищу, наклонился к его уху, прошептал:
   - Они говорят на немецком. Это европейцы! Говорят, коридоры водят по кругу и мы рано или поздно столкнемся с ними.
   - Немцы?! - запыхавшийся Ли слишком громко произнес это слово, разговоры преследователей стихли - они услышали китайца. Гоминдановец это сразу понял, затих. Они вместе с Линем двинулись вперед, стараясь поскорее уйти с этого места.
   Вовремя - там, где они стояли меньше минуты назад, забегал луч фонарика. Немцы оказались гораздо ближе, чем казалось.
   - Из здесь нет, - донеслись тихие слова одного из преследователей до Линя.
   - Но ты тоже слышал?- спросил его другой.
   - Слышал, - подтвердил он.
   - Тогда проверь этот рукав, а я пойду туда, - распорядился второй.
   Китайцы успели отойти достаточно далеко и скрыться за стенами извилистого коридора, прежде чем немец догнал их, но на их след вышли, и становилось вопросом времени, когда их схватят. Единственная надежда - спрятаться где-нибудь.
   Ли толкнул Линя, ухватил того за запястье и увлек в выемку в стене пещеры, которую случаной обнаружил.
   - У них фонарики, оторваться не получится, - еле слышно прошептал Ли. - Затаимся, может повезет.
   Линь не стал спорить, признавая правоту товарища по несчастью, втиснулся в ямку так глубоко, как только было возможно. Подогнул ноги под себя, колени присыпал мокрой от влаги землей, лицо прикрыл кителем. Надо признать, слиться со стеной пещеры эти мероприятия помогли и если не приглядываться, Линя вполне себе могли не заметить. Ли уже устроился спиной к боковине выемки - совершенно незаметный для идущего по направлению к их укрытию, его мог легко обнаружить любой, кто двигался в противоположном направлении. К сожалению, выбирать не приходилось.
   Едва они замерли, мягко наступая на землю, в коридоре появился немец. Он шел медленно, внимательно смотрел по сторонам, правой рукой держал фонарик, левую положил на дуло автомата, ремень которого был перекинут через шею. Луч света скользнул по измазанным землей коленям Линя, метнулся в другую сторону, после устремился вглубь коридора. Немец ускорил шаг, прошел мимо китайцев. Линь облегченно выдохнул. Неужели пронесет.
   Звук шагов удалился, стих. Линь отвел китель в сторону, вглядываясь во тьму. Бестолку - не зги не видно. В данных обстоятельствах то была хорошая новость. Протянул руку, похлопал Ли по плечу, выразив таким образом благодарность за обнаружение ямы.
   - Эрхард! - спустя какое-то время раздался крик одного из немцев. - Возвращайся, приказ Штейнера! Похоже, они случайно свернули в коридор, ведущий на нижние уровни!
   "Нижние уровни", - эхом отозвалась фраза немца в голове Юня. Это же сочетание когда-то употребил их с Лингом отец.
   "Эта система, - подумал Юн. - Не даром все казалось мне смутно знакомым, я когда-то был здесь, с отцом!"
   Они отправляются в очередную вылазку в горы. Отец уделял громадное внимание их с братом умению ориентироваться на местности, устраивал соревнования в игровой форме во время изучения пещер. Но в тот раз все было серьезнее, чем обычно. Они впервые посещали Тибет, впервые спустились под землю почти на неделю и бродили в, казалось, бесконечных лабиринтах, сооруженных самой природой. Юн уже не маленький, около шестнадцати лет, но почему-то с трудом вспоминает события, которые тогда произошло.
   "Что-то было в темноте, страшное, мерзкое", - вздрогнув, вспомнил Юн. Но что? Он напрягся, от напряжения вздулись вены на висках, на какое-то время позабыл о происходящем прямо сейчас, образы замелькали перед глазами.
   Палатка у старой кривой горы, глубокая трещина у подножья расширялась по мере углубления, превращалась в пещеру. Вокруг ни травинки, только пожухлый серый от пыли и черный от времени мох, всюду каменистая почва да мертвый воздух, приводимый в движение лишь всполохами разведенного китайцами костра. Отец склонился над какой-то замысловатой бумаги, изрисованной замысловатыми иероглифами, точно не китайскими. Линг слушает его внимательно, Юн постоянно отвлекается, ловит ворон, пока отец не прикрикнет на него.
   - Ты понимаешь, почему так важно запомнить каждый поворот в поземелье? - спрашивает он младшего сына.
   Юн кивает, хотя на самом деле не понимает. Отец удовлетворенно хмыкает и продолжает рассказывать о том, с чего они начнут исследование лабиринтов.
   Потом они начинают спуск. Мальчики легко пробираются в щель, отцу приходится помучиться, но, благодаря своей миниатюрности ему также удается залезть туда. Сколько они бродили там? Юну казалось, прошли недели. Лишь изредка выбирались на поверхность, чтобы занести недостающие детали на карту отца.
   И тут Линь вспомнил выемку, в которой они находились прямо сейчас. Быть того не может! Если бы только у него был фонарик, он непременно понял бы, прав или ошибается, но местность, у которой состоялся их бой с немцами, очень походила на ту, где они с отцом и братом выбрались на поверхность перед ночевкой у ложбинки, походившей на выемку, в которой они спрятались.
   Тогда случилось что-то страшное. Но что?
   "Что-то было в темноте. Страшное, мерзкое. Я помню, не могу ошибаться", - Линь затрясся от напряжения, пытаясь восстановить детали давно позабытого дня в памяти.
   Ли толкнул его.
   - Ты чего? - прошептал он, напуганный поведением друга.
   Юн опомнился, тяжело дыша повернулся на звук голоса, мотнул головой, осознав, что друг видит его не лучше крота, произнес:
   - Ничего, какой-то гад забрался под одежду.
   - Эрхард! - раздался крик немца совсем рядом. - Ты где?
   Свет фонарика ворвавшийся в коридор, показался ослепительно ярким, Юн едва успел прикрыть лицо кителем и вжаться. Немец прошел мимо, застыл в паре шагов от выемки.
   - Эрхард! Ты меня слышишь? - громко выкрикнул он. - Черт побери! - тише добавил он и развернулся.
   Немец не издал ни звука, но чутье безошибочно подсказало Линю, что он их заметил. Действуя инстинктивно, китаец рванулся вперед, навалился на немца всем телом. Короткая автоматная очередь полоснула стены пещеры, Юн сумел отвести дуло в сторону, вырвать оружие из рук немца.
   - На помощь! - успел выкрикнуть тот. Это были последние его слова - недолго думая, Линь расстрелял его из пистолета-пулемета, которым немец был вооружен.
   Товарищи убитого начали перекрикиваться, без сомнения бросились по направлению к коридору, в котором затаились китайцы.
   - Скорее, Ли, уходим, - обратился Линь к своему товарищу, поднимая фонарик с пола.
   - Отходился я, Юн, - тяжело дыша выдавил гоминдановец.
   Линь направил свет фонарика на Ли у видел, что выпущенная немцем случайная очередь пробила ногу и нижнюю левую часть живота китайца. Зажимая рану, гоминдановец корчился от боли.
   - Уж не сведу с тобой счеты никогда, - пробормотал Ли. А немцы уже приближались.
   Юн бросился к Ли, подхватил его под плечо, попытался поднять на ноги.
   - Брось, что ты делаешь?! - гоминдановец оттолкнул его. - Обоих погубишь. Давай оружие и уходи, может еще спасешься.
   - Не препирайся, ты знаешь, я так не поступлю! - твердо произнес Юн.
   - Значит, умрем здесь вместе. Не валяй дурака, давай автомат и убегай, да поскорее. Не хочу, чтобы моя смерть оказалась напрасной.
   Линь застыл в нерешительности, не зная, как поступить.
   - Да скорее же, идиот, они уже близко.
   Решился, передал оружие некогда лучшему другу, в последний раз крепко сжал его плечо своей ладонью, посмотрел в темные глаза, которые заволакивала пелена.
   - Прости, Ли. Я не мог иначе, не мог убить своего брата.
   - Уходи уже, да быстрее же, идиот! И нож возьми, на случай встречи с тем, другим, что прошел мимо нас, - он передал клинок Юну.
   Схватив пистолет-пулемет, гоминдановец, залег в выемке, направив оружие в сторону поворота. Линь же побежал вперед, освещая путь фонариком.
   Юн не мог поручиться, что перед ним те самые пещеры, которые он с братом и отцом исследовал в детстве, но предчувствие подсказывало ему, куда и как двигаться. Сейчас должен быть резкий спуск вниз, если двигаться слишком быстро, можно упасть и серьезно ушибиться. Линь перешел на шаг и действительно обнаружил резкий перепад, походивший на обрыв. Хотел спуститься аккуратно, но в этот момент до него донесся шум стрельбы - немцы добрались до укрытия Линя. Кто-то громко застонал, еще пару очередей, а после тишина. Линь не стал гадать, чем закончилось дело, прыгнул вниз, не сумел устоять, упал на зад, но тут же встал и с трудом удерживаясь на ногах, стал спускаться по предельно крутому склону. Когда добрался до более пологого спуска, обнаружил тело немца, очевидно, Эрхарда, который оказался неосторожен, свалился и разбил себе голову.
   Юн бегло осмотрел ранение - поврежден был затылок, как если бы немец пятился и оступился. Странное ранение, особенно с учетом осторожности Эрхарда - Юн помнил, как аккуратно тот крался по коридору пещеры мимо их с Ли укрытием.
   Проверять, жив немец или нет, Юн не стал, схватил его оружие и фонарик, предварительно выключив его, побежал дальше вниз. Не успел удалиться на десять шагов, как услышал ругательства упавшего немца - они практически догнали Юна!
   Не удосуживаясь смотреть себе под ноги, китаец побежал изо всех сил.
   - Я слышу его, сюда! - завопил немец. - Эрхард, он убил Эрхарда!
   Юн несся сломя голову, и вот что удивительно - доверившись инстинктам и интуиции, не задумываясь над своими действиями, он перемещался по лабиринту пещеры быстрее и увереннее, нежели до того, тщательно глядя себе под ноги и стараясь не двигаться слишком быстро, чтобы не свалиться.
   "Мы были здесь не единожды, отец постоянно возил нас в эти пещеры, готовил к чему-то, пока со мной не приключилось нечто страшное", - подумал Юн. Однако, что именно произошло вспомнить не мог.
   Еще метров за десять до поворота он знал, что там будет развилка, на которой следует повернуть направо. Дорога выведет его вглубь комплекса пещер, где будет легко укрыться от погони. Но именно там его могла ждать неотвратимая встреча с тем, что так напугало его больше десяти лет назад.
   Еще несколько развилок, после обрыв, через который легко можно было перепрыгнуть, потом очередной крутой спуск, и, наконец, подъем. Юн настолько погрузился в процесс бега, что даже не прислушивался к звукам погони. А они, между тем, растворились в тишине пещер - немцы отстали, и никаких шансов догнать китайца у них уже не было.
   Остановился Линь только когда достиг просторного грота. Переводя дыхание, весь превратился в слух, но различил лишь капель с потолка пещеры. Спасся!
   Но почему же здесь так влажно? Юн осветил грот фонариком и обнаружил несколько небольших заполненных водой отверстий в полу пещеры. Вода мутная, болостистая, с теми самыми странными водорослями, которые китаец обнаружил на поверхности. Он знал о существовании подземных озер, но эти водоемы не походили на озера. Больше того - ямы не походили на естественные, их как будто кто-то вырыл. Юн подошел к одной из них. Наклонился над водой, посветил фонариком, отпрянул от отвращения - из воды на него смотрели чьи-то огромные уродливые белесые глаза. Но напугали они его не только своей уродливостью - эти глаза не походили на органы зрения ни одного живого известного Юну существа.
   Китаец ощутил движение у себя за спиной, развернулся, направил луч фонарика в стену пещеры. Невнятное, серое, сливавшееся со стенами грота, мелькнуло и растворилось во тьме.
   Он опять вспомнил прошлое, следующие день после ночевки у выемки. Юн почему-то отбился от брата с отцом, заблудился, но не испугался - темноты он никогда не боялся - а наоборот ощутил интерес. Углублялся и углублялся в пещеры, не отзываясь на крики отца и брата. Был чем-то обижен. Шел, будто зачарованный, пока не набрел на грот. Что-то слизкое, неприятное скользнуло по его ногам. Хвост? Щупальце? А потом он увидел нечто неописуемое, безглазую жуткую тварь, тянувшуюся к нему своими отвратительными отростками. Хотел броситься бежать, но с ужасом обнаружил, что не может двинуться с места. Каким-то образом чудище заманило его, как муху манит венерина мухоловка. А может быть его сковал нечеловеческих страх, заставивший сжаться все внутри при виде той жуткой твари? Как бы там ни было, Юн потерял сознание, а когда пришел в себя, над ним склонился перепугавшийся пожалуй не меньше его Линг.
   - Тебе же говорили, не ходить по пещере в одиночку! Что бы мы делали, если бы с тобой случилась беда?! - брат едва не плакал, Юну от этого стало по-настоящему стыдно. Они все-таки прошли подземный лабиринт до конца, выбрались по ту сторону гряды.
   - Монастырь, - прошептал вспомнивший прошлое Юн.- Там был какой-то монастырь или храм. Огромный, укрытый под сводом пещеры. Отец говорил, делалось это специально - даже с воздуха строение никто не сможет обнаружить. Строили его очень давно. Только зачем?
   Вспомнить ответ на этот вопрос Линь не мог, даже если бы сильно постарался - он никогда внимательно не слушал и не вникал в сказанное отцом, потому не знал, кем и для чего строился храм.
   - Нужно поскорее вернуться домой и отыскать Линга, - заключил Юн. Но сначала он пройдет через пещеры и выберется с той стороны.
   С опаской поглядывая по сторонам, Линь быстро отыскал выход из грота. По прежнему чувствовал, как кто-то за ним следует, но выяснять, что за невиданные твари обитали в этих загадочных подземельях у Юна не было ни малейшего желания.
   Он сильно устал, потому шел медленно, но примерно через час добрался до поворота. Там на стенах пещеры был отчетливо различим красноватый свет. Юн улыбнулся, погасил начавший выдыхаться фонарик, нашел в себе силы ускорить шаг, добрался до поворота и оказался у крутого склона. На верху маячило неширокое отверстие, в которое и проникали лучи заходящего солнца. Юн нашел выход из подземного лабиринта.

2

Осень 1935 года. Где-то в Тибете.

   Луи Бюстьен с трудом разлепил, морщась от проникающего в комнату солнечного света. Помимо того, что он практически не спал этой ночью, они еще и здорово пили. Поэтому утро для слабого на спиртное Бюстьена превратилось в настоящую пытку. Налив себе в стакан желтоватой воды из кувшина("Чистейшая вода", - на корявом английском убеждала его служанка-пакистанка, бог его знает как оказавшаяся в Тибете), выпил, достал из под подушки шкатулку, открыл ее, вытащил оттуда бумаги, стал разглядывать наименования селений. Никак не мог сконцентрироваться, разозлился на себя, на своих отца и сына(в первую очередь все-таки на отца), поставил шкатулку на шкафчик у кровати, лег. Начал потирать виски, стараясь ни о чем не думать. Не помогало. Голова продолжала трещать, как деревянный столб при сильном морозе.
   Вздохнув, Луи закрыл глаза и вытянул руки вдоль тела, попытался составить план дальнейших поисков Линя. Когда вместе с сыном уезжал из Лондона и подумать не мог, что задача окажется практически невыполнимой. Надеялся на помощь отца, который как раз был в Китае, занимался скупкой представляющих ценность антикварных вещей у простаковатых китайских крестьян.
   Вспомнив об отце, Луи не смог не улыбнуться. Старику Жану было уже семьдесят два, но никто никогда не дал бы ему больше пятидесяти. Светлые густые волосы сдобрены небольшим количеством седины, глубоко посаженный голубые глаза сверкают, словно сапфиры, гладковыбритое лицо напоминает слегка помятый лист бумаги - морщин немного, они неглубокие. Добавить к этому всегда витающий в воздухе рядом с Бюстьеном-старшим запах хорошего парфюма, со вкусом подобранную одежду и образ отца Луи окажется полным. Бодрый, живой, любящий кутеж и женщин, он запрещал на людях называть себя Жаном.
   - Мой папочка, упокой Господь его грешную душу, - с хитрецой в глазах любил повторять отец, - назвал меня Жаном не подумавши. Ну какой из меня Жан, в самом-то деле. Жаны - это все подряд, а я уникален. И имя мне такое же положено. Потому и называй меня на старофранцузский манер Корентином. Услышу от тебя Жан, не посмотрю на твой возраст и выпорю, как в детстве.
   Луи в ответ хохотал и иногда действительно с издевкой называл старика Корентином. Жан молодился, в отличие от сына легко переносил бессонные ночи за столом и быстро становился желанным гостем в любом доме, не смотря на свою хитрость и жажду наживы. Последние два качества были пожалуй единственными, которые Луи унаследовал от отца. Сын не любил кутежи, ни за чужой, ни тем более за свой счет, был прижимист и по натуре своей неряшлив. Лишь работая с клиентами он с великим трудом заставлял привести себя в порядок и подобрать подходящие для серьезной беседы вещи. Отличался Луи от Жана и в положительную сторону - в отличие от старика сын был человеком слова, и обещаниями не разбрасывался. Собственно, его внезапная поездка в Тибет служила ярким доказательством этого.
   Напрасно француз надеялся, что в двадцатых шкатулка пропала из его жизни навсегда. Когда Арчибальд со своими друзьями явился к нему в дом, он чуть со стула не упал, увидев вещицу, хоть, как ему казалось, и сумел не подать виду. Одно утешала - шкатулка принадлежала Недведу, как того и хотел Линь.
   "Найдите Недведа", - просил его китаец в занюханном кабаке на краю света.
   В дверь комнаты Луи постучали. Он поморщился, но ответил:
   - Войдите.
   То был Жак, тоже с похмелья, мрачнее тучи. Свидетельство последствий вчерашней ночи на лице сына отчего-то развеселило Луи, даже голова стала болеть меньше.
   - Чего такой надутый? Не понравился вчерашний праздник?
   - Какой еще праздник, - прыснул Жак. - У нас такие праздники каждый день. Удивительно, как дед их переносит.
   - Так это ж прекрасно, когда праздник каждый день. Такой и должна быть молодость, разве нет?
   - Отец, мне не нравится это место. Давайте вернемся в Европу, наконец. Мы уже полгода в разъездах, разве вы не убедились, что ваши поиски бесполезны - человека, который вам нужен не найти.
   - А я уверен в обратном, Жак. Его либо его детей мы определенно найдем здесь, в Тибете. Просто нужно подождать.
   - И как долго вы собираетесь ждать?! - вспылил Жак. - Дедушка объяснил вам - в Китае война идет много лет, перебили кучу народа. Даже если нужный вам человек жив, он погибнет по дороге сюда - тибетцы открыто враждуют с китайцами, убивают любого, кто попадется на границе.
   - Все так, но Линь прощелыга, каких свет не видывал, не думаю, что тибетцы смогут до него добраться, уж скорее сами себя перестреляют.
   Жак вздохнул, присел в уголке на табуретку, та хрустнула и сломалась прямо под ним. Выругавшись он окинул полным ненависти взглядом деревянные стены, потолок и пол.
   - Да как же вам не опостылело это место! - воскликнул он. - Какие бы обязательства вы не имели перед этим вашим китайцем, оно не стоит того, чтобы мучиться, жить в подобных клоповниках, крутиться с этими мерзкими узкоглазыми обезьянами!
   - Ох, ты потише, а то мало ли - тут кто-нибудь говорит по-французски, - улыбнулся Луи, вспомнив, что и сам долгое время с брезгливостью и презрением относился к представителям монголоидной расы.
   - Меня не жалко, так дело свое пожалейте, - не сдавался Жак. - Представьте, в каком упадке находятся наши магазины сейчас. Ими же никто толком не занимается. Клиенты уйдут к конкурентам!
   - А когда мы вернемся с кучей тибетского антиквариата, снова прибегут к нам, да еще извиняться будут за то, что имели дело с какими-то пройдохами, которые содрали в три дорога за никчемные безделушки.
   Жак всплеснул руками, видим, признавая поражение. Луи стало жаль сына, привыкшего к яркой городской жизни с балами, званными вечерами, встречами с миловидными француженками. Очевидно, последних юноше не хватало больше всего - местные девушки явно не вписывались в представления Жака о прекрасном поле, а с учетом его расистских наклонностей, пожалуй вызывали искреннее отторжение.
   - Не расстраивайся, Жак. Обещаю, если до весны мы не наткнемся на след Линя, уедем отсюда до весны. К тому же, ты не справедлив, когда считаешь эту поездку моей очередной блажью. Видел, сколько вещей мы уже выкупили? Их будет еще больше, уж поверь мне. В двадцатые годы я приезжал сюда и прекрасно знаю, что местные крестьяне - люди практичные. Для них блюдо, изготовленное триста лет назад - просто предмет домашнего обихода, притом пришедший в негодность, который они охотно готовы обменять на новый. А местные таможенники люди еще более практичные и оценки стоимости твоего груза, пошлина на который отправится в казну правительства, предпочтут звонкую монету. Вести дела с настолько практичными людьми одно удовольствие. Притом удовольствие крайне выгодное. Поэтому, если тебе становится совсем уж тяжело, вспоминай о том, что прежде всего ты будущий продолжатель моего дела и как всякий антиквар готов терпеть бытовые неудобства ради приобретения исторических ценностей.
   - Значит, раньше весны мы не уедем? - спросил приунывший Жак.
   - Сожалею, но нет, - мягко отвел Луи.
   Сын кивнул, направился к выходу, в дверях столкнулся со своим дедом. В отличие от Жака и Луи, Жан был как огурчик - свежий, умытый, причесанный, как всегда довольный собой и жизнью.
   - Чего такой мрачный, Жак? Переживаешь, что проиграл деду в карты? Вместо того, чтобы дуться, о помощи попроси - человек я не посторонний, научу, как правильно кон разыгрывать.
   - И вам доброе утро дедушка, - вяло произнес Жак и вышел из комнаты отца.
   Старик проводил его неодобрительным взглядом.
   - Похоже, мальчишка и от тебя и от меня понабрался только плохого, - заметил Жан. - Но по крайней мере слушает старших - когда прошу называть меня Корентином так и делает.
   - Ты никак не угомонишься, отец, - хохотнул Луи.
   - Ладно он, ты чего до сих пор валяешься, давно пора подниматься - нам ведь вместо тридцати километров придется все семьдесят отмотать.
   - Почему? Я внимательно изучил карту, до той деревушки, о которой ты говорил...
   - Сили, - подсказал Жан.
   - Да, до Сили не больше тридцати. Понимаю, абсолютно доверять карте нельзя, но...
   - Дело не в карте, а в самой Сили.
   - А что с ней случилось?
   - Опустела в один день. Ты застолья не любишь, а если бы знал, какую пользу приносят разговоры с пьяными местными, особенно когда сам ты гораздо трезвее, чем кажется окружающим, то не пренебрегал беседами за бутылкой спиртного. С месяц назад женщины из Сили перестали приходить на местные рынки. Большинству до этого дела не было, но один из уроженцев забеспокоился, выкроил время и сходил туда проведать своих. Знаешь что нашел? Пустые дома. Домашняя утварь, предметы гардероба, одежда - все на месте. Скот разбрелся, но какая-то часть продолжала наведываться к хозяйским домам в надежде быть накормленными. Такое ощущение, будто люди среди дня встали и ушли куда-то. Уже не первый случай, к слову. Мне об этом же еще до нашей с тобой встречи рассказывали, в начале лета. Поэтому идем не в Сили, а в Токо. Тоже старая деревня, крупная по местным меркам, улов будет богатым.
   - Постой, отец. А что же произошло с жителями Сили? Неужели никто не станет выяснять?
   - Сынок, - широко улыбнулся Жан. - Мы не в цивилизованном мире, где такими вещами занялись бы жандармы. Мы в центре варварского края, где царят законы дикой природы. Знаешь, сколько трупов я повидал за три года проживания здесь? Причем не просто трупов, а обглоданных падальщиками скелетов несчастливцев, попавших в лапы к не слишком любезным разбойникам? Тьму тьмущую. И знаешь, о чем думал, когда обнаруживал их? Хорошо, что это не я. Именно так, сынок. Ты ведь был здесь десять лет назад, видел, как в столице продаются украшения из человеческих костей. Кто-нибудь тогда боролся с этим? Черта с два. Каждый думал только об одном - хорошо, что это не мои кости.
   - Неужели за десять лет ничего не переменилось?
   - Ты вообще слушаешь, что я тебе говорю - это дикий край, время здесь подобно не реке, но озеру - все застыло и останется в неизменном состоянии, пока кто-нибудь не выроет канал. Поэтому я и люблю эти края - только здесь можно познать истинную натуру человека, укрощенного за годы жизни в тепличных условиях. Единственный вывод, который мы должны сделать из слухов об этих двух деревня - на дорогах Тибета нужно быть осторожнее, лучше всего закончить в Каме и перебраться в другую провинцию.
   - Это невозможно, Линь будет искать меня здесь.
   - Опять со своими глупостями. Сгнил твой Линь в могиле давным-давно, - фыркнул Жан. - Собирайся и уходим, пойду твоего внука расшевелю. Ночевать у дороги, когда ходят такие тревожные слухи, опасно.
   Луи подчинился, стал собираться. Вещей у него было много и каждый раз складывая их, он ругался на себя за непрактичность - ну зачем было брать столько барахла? Возможно отец был прав и годы жизни в тепличных условиях разнежили антиквара и в общем-то бесполезный в походе вещи теперь казались ему необходимыми.
   Закончив, Луи вышел из комнаты, в помещении харчевни отыскал хозяина и расплатился с ним, стал дожидаться отца и Жака. Первым появился сын, старик же заставил себя ждать еще двадцать минут.
   - Не ты пугал меня перспективами ночевки у дороги? - с упреком спросил его Луи.
   Жан только подмигнул ему.
   - Не ворчи. Вещи на телегу и в путь.
   - Постой, ты поговорил с хозяином о Лине?
   Жан вздохнул.
   - Прямо сейчас собирался. Деньги давай, - протянул ладонь старик.
   - Ну ты и скряга, - усмехнулся Луи и дал отцу пару медяшек.
   Жан подошел к хозяину и сносно заговорил с ним на местном наречии:
   - Сюда должен был приходить человек, представиться Линем и спрашивать Луи Бюстьена. Ты ничего об этом не слышал?
   Подметавший пол хозяин устало посмотрел на француза.
   - Нет, господин, ничего такого не слышал.
   - Тогда к тебе просьба, - Жан протянул ему медяшки. - Если объявится, скажешь, что Бюстьен его спрашивал. Только не забудь, у нас к нему чрезвычайно важное дело. Сделаешь - получишь в десять раз больше.
   Посмотрев на перешедшие в его руки медяшки, хозяин энергично закивал, его глаза загорелись жадностью.
   - Обязательно, господин Коретин. Когда вас ждать в следующий раз.
   - Пока не знаю.
   - А как же господин Линь узнает, где вас искать?
   - Расскажи ему, что мы направились в Токо, там ему подскажут.
   - Хорошо, господин, - хозяин поклонился.
   - Ну, прощай, доброго дня.
   - И вам того же, господин Коретин.
   Луи, дожидавшийся отца у запряженной телеги, вопросительно посмотрел на старика.
   - Все сделал, не переживай, - успокоил его Жан. - Но на успех не рассчитывай - я не сомневаюсь, что твоего Линя уже нет в живых.
   Луи не обратил на слова отца никакого внимания, сел на козлы и, прикрикнув на лошадей, направил телегу в сторону Токо.

3

Август 1935 года. Тибет.

   Карл Эмберх откинулся на спинку удобного кресла, правую руку положил на простенький деревянный стол, и постукивал пальцами по столешнице, локтем левой руки уперся в ручку, на ладонь же сложил голову и, слушая вполуха доклад Штейнера, смотрел в окно, окидывая взглядом построенную в кратчайшие сроки базу. Большую часть территории по-прежнему занимали походные палатки солдат, но несколько ключевых зданий - лаборатория, фельдшерский пункт, хозяйственные сооружения - выделялись на общем фоне. Довольно аккуратные, не смотря на то, что строились в сжатые сроки, большинство деревянный, но лаборатория и штаб-квартира коменданта, в которой сейчас заседал Штейнер, были изготовлены из кирпича. По периметру базы установили укрепления, совсем простые и скорее для самоуспокоения, нежели в виду острой необходимости - никто всерьез не верил, что местные когда-нибудь найдут базу и смогут организовать серьезную атаку немецких позиций.
   Взгляд Карла приковала лаборатория, из которой периодически доносились человеческие крики. В первые месяцы подобное случалось крайне редко, но с прибытием японцев ситуация сильно изменилась. Солдаты с опаской посматривали на зловещее здания, гадая, что же делают внутри, с плененными тибетцами. Карл тоже гадал, но вмешиваться пока не хотел - портить отношения с Крузе не в его интересах.
   - В целом японская делегация выразила глубокое удовлетворение результатами сотрудничества с доктором Крузе, хотела бы продолжить его на постоянной основе для чего просит разрешить представителю подполковника Исии остаться здесь.
   - Вот как, - протянул Эмберх. - Когда они собираются уезжать?
   - Послезавтра.
   - Тогда завтра я переговорю с доктором Крузе. Если он согласятся на предложение подполковника, не вижу препятствий для этого. Доклад по инциденту в горах готов?
   - Да, - Штейнер протянул бумаги Эмберху. - Мною были предприняты все необходимые действия, чтобы избежать жертв, однако солдаты ослушались приказа и начали преследование в пещерах, что категорически им запрещалось.
   - Я это уже слышал. Что по китайцу?
   - Из допроса его товарищей удалось выяснить, что он был командиром отряда, зовут его Линь Юн. В горах ориентируется превосходно, умелый стрелок, морально стоек, умен.
   - Линь? - Эмберх хмыкнул. Неужели это тот самый Линь? Глупость, довольно распространенная фамилия в Китае.
   - Да, именно так, - уверенно ответил Штейнер. - Вероятнее всего он погиб, заплутав в пещерах. По крайней мере, наши солдаты, караулившие у выхода из пещер две недели, не видели, чтобы он выбирался из оттуда. А не заметить его не могли. Он, конечно, мог найти другой выход - как вам известно, система пещер сложная, занимает огромную площадь, потому поручиться, что выбраться из нее можно только в одном месте я не могу. Однако, шансы случайно набрести на выход невелики.
   - Так вы же говорили, что он опытный солдат, хорошо ориентируется в горах. Очевидно, знает, как вести себя в пещерах и находить выходы из них.
   - Я только поделился своим мнением, - прочеканил Ганс.
   Эмберх кивнул.
   - Бумаги из Берлина, о которых я спрашивал, уже прибыли?
   - Нет, однако непалец принес письмо от Шефера, которое тот просил передать вам.
   - Давайте его сюда.
   Ганс достал из черного кожаного портфеля запечатанный конверт, передал его Штейнеру.
   - Это все? - Эмберх вопросительно посмотрел на Ганса.
   - Да. Разрешите идти?
   Карл опять кивнул. Когда Штейнер подошел к двери, остановил его.
   - Постойте,Ганс, - задумчиво протянул Эмберх. - Все хотел спросить вас - а как вы относитесь к войне?
   - Простите,- Штейнер непонимающе посмотрел на Карла.
   - Как вы относитесь к войне, - повторил Эмберх, уверенный в том, что Штейнер и в первый раз прекрасно слышал вопрос.
   - Как к ней должен относиться всякий солдат, - недолго думая ответил Ганс.
   - А как к ней должен относиться солдат? - с усмешкой спросил Эмберх.
   - Как к своей профессиональной обязанности.
   - Вы правда служили в Веймарской армии? - поняв, что получить нормального ответа от безэмоционального Штейнера не получится, Эмберх перевел тему.
   - Да.
   - И как же вам удалось туда попасть? Многие достойные люди лишились своего места из-за сокращения вооруженных сил.
   - Полагаю, так же, как и вам.
   - Но я-то дослужился до полковника, а ты как был простым исполнителем, так им и остался.
   - Этот вопрос не в моей компетенции, господин полковник.
   - Ладно, спасибо вам. Можете идти.
   Штейнер кивнул и покинул кабинет.
   Эмберх снова посмотрел в окно, проследил за тем, как Ганс удаляется к лаборатории. Очевидно, отчитываться перед Крузе обо всем, что произошло здесь. После отъезда Кроненберга Эмберх формально стал руководить базой единолично, однако в действительности приставленный к нему доверенный Кроненберга Штейнер держал Карла на поводке. Насколько мог судить Эмберх, Ганс отличался исключительной преданностью и, очевидно, получил приказ согласовывать все решения Карла с доктором Крузе. Если что-то пойдет не так, своевольного Карла без раздумий отзовут с базы.
   Вопреки слухам, Эмберх направили в Тибет за выдающиеся организаторские способности и Гиммлер ему при этом не покровительствовал. Однако определенным авторитетом Эмберх пользовался, многие высокие чины ему доверяли, с генерал-полковником Фернером фон Бломбергом он был знаком лично, а поскольку последний являлся министром обороны, то и в кругах политиков Карлу приходилось крутиться. Наконец, он поддерживал связи с промышленниками, главным образом с крупным изготовителем оружия Вильгельмом Деншфильдом.
   Однако, не смотря на впечатляющие связи Эмберха, ум и смелость, ему не доверяли из-за своеволия, непокорности в вопросах, вступавших в противоречие с его принципами и убеждениями. Человеческую жизнь он ни во что не ставил, если речь шла о великих свершениях, однако он не считал величием победу в войне, потому что успел на войну насмотреться. На фронтах Великой бойни он потерял много товарищей, понимал, что во всей Германии миллионы семей не досчитались своих детей, потому повторения той трагедии своей стране не желал, был противником нарушения условий Версальского договора. Но судя по последним событиям - победа национал-социалистов, ведущих милитаристскую риторику, фактическое установление диктатуры Адольфа Гитлера - абсолютное большинство хотело иного.
   Если бы не поиски шкатулки, он бы даже связываться с Тибетом не стал, после своего визита к Мосли в Британию вернулся в Берлин, следил бы за ситуацией. По всему было видно, что руководство страны твердо намерено нарушить условия мирного договора и снова начать вооружаться. Но напав на след ларца, Эмберх просто не мог отказаться от поисков в самый ответственный момент. Шкатулка ценнее любого количества жизней, пускай даже речь шла о жизнях его соотечественников.
   Вздохнув, Карл распечатал письмо. Как он и думал, то писал не Шефер, а проводник, преданный Эмберху. Пришли вести из Шанхая, относительно семьи интересовавшего Карла китайца Линя Ганга. О самом отце семейства неизвестно ничего, однако его старший сын состоял в коммунистической партии и находился в Шанхае в двадцать седьмом году, вероятнее всего, был расстрелян. Судя по всему, последним ответвлением от рода Ганга был младший сын, о котором ничего не удалось выяснить.
   Эмберх отложил письмо, снова вспомнил о красноармейце Юне, который сумел убежать от немцев. Какой шанс, что это нужный немцу человек? Один на полмиллиарда, наверно. Нет, Юн не может быть нужным ему человеком, этобыло бы слишком большой удачей.
   Карл вспомнил, как долго искал сведения о шкатулке в Тибете во второй половине двадцатых. Ездил по деревням вместе с нанятым переводчиком, расспрашивал старожилов и постоянно получал один-единственный ответ. Потратил на это больше года, пока в одном кабаке владелец не припомнил скандала из-за какой-то шкатулки. Один европеец проигрался в карты, а денег расплатиться не хватило. Началась драка и если бы не вмешательство китайца, все могло бы закончиться плохо.
   - Они вроде бы забрали у белокожего какую-то шкатулку, - перевел слова владельца сопровождающий Эмберха тибетец.
   - Он больше ничего не помнит? - Карл достал пару медяшек и протянул владельцу. Тот схватил их, и, не дожидаясь перевода защебетал что-то.
   - Говорит, китаец одно время постоянно приезжал в Тибет, как и ты расспрашивал владельцев заведений о шкатулке. Почти наверняка он выкупил шкатулку у игроков, отобравших ее у француза.
   Это был тот самый момент, ради которого Эмберх затратил столько сил!
   - Как зовут китайца? - немец протянул владельцу еще горсть монет.
   - Ганг, Линь Ганг, - перевел ответ сопровождающий. - Но уже больше двух лет он не объявлялся в Тибете.
   - А те, другие, которые выиграли шкатулку в карты, их как звали? - задал еще один вопрос немец. Получив ответ, он вместе с сопровождающим покинул заведение.
   Так Эмберх напал на след ларца. Владелец, правда, ошибся. Оказалось, выигравшие шкатулку не отдали ее Линю, однако имя китайца Эмберх запомнил. Нужно было выяснить, почему тот наводил справки о ларце, но пока тонкая ниточка вела Карла по следу шкатулки, он и все откладывал на потом сбор сведений о Лине. Подходящий момент наступил теперь. Эмберх не сомневался, что англичане рано или поздно всплывут и он без труда заберет у них шкатулку, но что делать с ней после точно не знал. Манускрипт своего древнего предка алхимика, повествующий о путешествии в Тибет и ларце, не содержал всех необходимых сведений. Поэтому на время упустив след англичан, Карл решил вплотную заняться китайцем. Интерес нового руководства Германии к Тибету способствовал реализации планов Карла. К тому же пребывание его на базе в горах лишит возможности партийных бондов отправлять его то на одни, то на другие бесполезные переговоры с лидерами фашистских организаций других стран. Карл сможет посвятить все свое время разгадке древней тайны. Но перед этим следует укрепить свою власть на базе. Пока же Эмберх находился в весьма шатком положении. В первую очередь следовало заручиться поддержкой Штейнера, к мнению которого определенно прислушивался полковник Кроненберг.
   Поэтому Карл и заводил непринужденные беседы с Гансом, точнее пытался их заводить. Штейнер всегда строго придерживался официального тона, не позволял никаких вольностей, был холоден, не показывал своих мыслей. Словно и не человек вовсе, а робот. Эмберх верил, что в конце концов сумеет отыскать подход к солдату, пусть на это и потребуется гораздо больше времени, чем казалось по началу. Но теперь ситуация изменилась. Сведения из Шанхая представляли ценность. Если старший брат был коммунистом, младший, вероятно, пошел по его стопам. Нужно было срочно отправляться в расположение коммунистов, которые как раз направлялись в горные районы Китая, навести там справки о Линях. Если младший еще жив, найти и разговорить его и вызнать о шкатулке все, что возможно, если погиб, забыть о Линях и искать другие ключи к загадке.
   Размышляя обо всем это, Эмберх поставил перед собой пепельницу, скомкал письмо, бросил в нее, достал спички, поджег бумага. Наблюдая за тем, как огонь пожирает превращает снежную гладь в черную труху, думал о Штейнере. В этот момент со стороны лаборатории донесся бешенный вопль. Карл поморщился. Это определенно нужно заканчивать. Сразу после отбытия японцев. И тут в голову немцу пришла замечательная идея. Разом он мог убить двух зайцев.
   Открыв форточку, чтобы проверить задымленное помещений, Карл высыпал пепел в мусорную корзину, сел на кресло, откинулся и, слабо улыбаясь, продумывал детали возможного решения его проблем.

Глава 3.

1

17 января 1937 года. Наска, Перу.

   Выбравшись на плато, Арчибальд побежал. Тревога заставляла его торопиться как никогда раньше. То стучит у него в висках или невидимый маятник отсчитывает оставшиеся минуты? Только до чего, что должно произойти очень скоро? Он не знал, но противиться охватившим его чувствам больше не мог. Если бы не лампа, он бы понесся сломя голову и, возможно, свернул бы себе шею при спуске с очередного холма, но лампа сильно раскачивалась и грозилась вырваться у него из рук и разбиться и тогда у Недведа не останется шансов забраться в пещеру сегодня. Он на вершине холма - вокруг все тот же унылый пустынный пейзаж, луна успела пробежать по небосводу почтительное расстояние и глядела на него под другим углом. Тени отбрасываемые холмами на песок, навевали ассоциации с библейскими сюжетами, поднялся холодный ветер, это ощущалось на вершине. Арчибальд поежился под очередным порывом, побежал вниз.
   Он не заметил как с другой стороны холма голодный, хитрый, безжалостный, кровожадный повелитель здешних мест проследил за ним, рассчитал своим примитивным рассудком, как будет действовать чужак, посмевший вторгнуться в его владения, пригибаясь к земле, начал свою страшную охоту.
   Арчибальд добрался до пещеры, опустил лампу на песок, достал спички, чиркнул по терке, вспыхнули всегда веселые и оптимистичные искры, которых не страшил отпущенный им короткий срок жизни, спичка загорелась, англичанин бросил ее в колбу с маслом, внутри запылал робкий огонек, очертив вокруг Недведа нечеткий круглый контур света.
   Арчибальд поднес лампу к образовавшемуся между приваленным камнем и входом в пещеру проему, посветил туда. Каменистый коридор явно искусственного происхождения. Если бы Недвед был археологом, он бы, возможно, даже определил, посредством каких инструментов и в какой период истории высекался этот проход. А так довольствоваться пришлось выводом о том, что проход сделали люди.
   Он протиснулся внутрь, стал углубляться. Камень под ногами сменился мягким грунтом, стены блестели от влаги - неужели где-то под землей протекала река? Не успел Арчибальд подумать об этом, как провалился под пол, оказавшись в мерзкой болотной жиже. Лампа откатилась к стене, чудом спаслась: ее рукоять выскользнула из пальцев Арчибальда в самый последний момент. Англичанин дотянулся до нее, поднял.
   Пытаясь выбраться на другую сторону, Арчибальд стал разгребать жижу. На руки ему цеплялись какие-то диковинные растения: похожие на водоросли, они обладали серовато-красным цветом, воняли рыбой и разложением, были длинными и здорово путались вокруг конечностей.
   Пробравшись к противоположному "берегу" образовавшегося водоема, Арчибальд выбрался наружу, с трудом и отвращением стащил с рук напоминавшие змей водоросли, отполз подальше от края. Вымок насквозь, вонял. Недолго подхватить простуду. Тем не менее, поворачивать назад не стал, двинулся дальше по коридору, который начал сужаться, превращаться в нору.
   "Заберусь в берлогу горного медведя, на том и закончатся мои странствия", - с опаской подумал Арчибальд.
   Ему пришлось согнуться в три погибели, как вдруг пол снова стал каменными, а впереди появился широкий проход. Добравшись туда, Арчибальд вошел в просторное помещение, стены которого были выложены облупившейся глиной. На них виднелись следы краски - очевидно, построившие этот грот решили украсить его рисунками. Заинтересовавшись, Арчибальд подошел поближе, поднес лампу к стене, стал вглядываться.
   Действительно, можно было разобрать выцветшие рисунки, Небрежно выведенные фигурки людей гнуться под грузом камней, взваленных им на спины. Над длинной процессией рабочих (или рабов) стоит грозного вида существо, напоминающее человека, но окрашенное в зеленый цвет. Очевидно, надсмотрщик.
   На следующей картинке другой сюжет: мужчина, облаченный в нарядную мантию, натягивает веревку между двумя палками. У него за спиной таинственный зеленокожий надзиратель держит в руках какой-то прибор, судя по всему оптический. Похоже, они занимаются какими-то измерениями.
   Арчибальд прикоснулся к рисунку, убедившись, что не причинил вреда изображению, потер его пальцем, снял многовековую пыль. Над рисунком обнаружились почти стершиеся иероглифы! Возбужденный Арчибальд стал бегать от рисунка к рисунку, изучать их.
   Мужчины проводят каким-то приспособлением по земле вдоль натянутой нитки, камни укладываются друг другу - очевидно, строят дорогу. Художник выводит какой-то узор на дереве. И повсюду изображена фигура зеленокожего существа. Оно значительно выше человека, с клыками, торчащими изо рта, злым выражением на лице. Что же хотели сказать этим творцы древней культуры?
   Осмотрев стены, Арчибальд принялся изучать пол и потолок, но не обнаружил там ничего заслуживающего внимания. Зато в процессе поисков обнаружил выход из комнаты - еще один коридор, но очень узкий, ненадежный. Арчибальд не слишком-то хотел лезть туда, а насмотревшись на рисунки, которые теперь стали казаться ему пугающими, и вовсе решил возвращаться, но тут из глубины пещеры донесся тихий стон. Кто-то там был! Выходит, назначивший встречу, дожидался его уже два дня. Наплевав на собственную безопасность, Арчибальд решил продолжить поиски. Лампа будет только мешать, придется ее оставить в комнате. Затушив и положив ее у стенки, Арчибальд полез дальше.
   Он сумел забраться в коридор, но тот, хоть и позволял англичанину двигаться в полный рост, становился все уже и уже. Через пару метров Арчибальд пришлось втягивать грудь и пытаться втиснуться в проем. Еще пару шагов. На мгновение показалось, что проход расширился, но потом стена снова вжалась в грудь Арчибальда.
   "Нет, здесь не пройти, - заключил он. - Если меня кто и дожидается на другой стороне, он выбрал крайне неудачное место и ему придется подождать"
   Теперь уж твердо решив возвращаться, Арчибальд попытался протиснуться назад, но не смог. Дернулся раз, два - да он же застрял! Паника охватила Недведа, он стал отталкиваться от земли, только усилия его оказались тщетными. Попытался вдохнуть, но лишь крупицы воздуха проникли в его легкие. Он задыхался, и никто не мог помочь ему выбраться отсюда. Лорда ждала медленная и мучительная смерть в коридорах подземелья, которое вот-вот могло превратиться в склеп.

...

   - Там кто-то есть! - осветив фонарем овраг, позвал Освальд друзей. - Кажется, это Хорхе.
   Пьяный мексиканец карабкался вверх, выкрикивая ругательства и проклятья.
   - Да, это точно он, - сообщил Освальд подбежавшим Наташе и Джеймсу.
   - Где Арчибальд? - спросил на испанском Джеймс, заметив в руках Хорхе ружье.
   Тот пробормотал что-то невразумительное.
   - Черт с ним, - отмахнулся Сквайрс. - Арчи здесь нет. Наташа, ты знаешь, куда он мог подеваться.
   Девушка энергично закивала.
   - Но если он решился на это, то он настоящий балда, - сказала она. - Пойдемте скорее, может мы его догоним.
   Они направились в сторону плато и не заметили, как выбравшийся, наконец, из оврага Рамирес пошел следом за ними.
   - Пускай только мне попадется этот сын шлюхи! - озлобленно произнес мексиканец.
   Англичане блуждали, следуя по пятам за Наташей: напуганная девушка все время сбивалась с пути, суетилась, но в конце концов привела к нужному холму.
   - Где-то здесь должен быть вход, - сказала она.
   - Освальд, посвети! - потребовал Джеймс. - Арчи, ты здесь?! Арчибальд!
   Они стали ходить вокруг холма, напрягая глаза и вглядываясь в темноту. Были настолько погружены в поиски, чтоне заметили, как шатающаяся фигура приближается к холму. Первым мексиканца заметила Наташа.
   - Убью! - рявкнул Хорхе, направив ружье в сторону англичан, выстрелил.
   Наташа закричала.

2

   Арчибальд наверняка погиб бы, если бы не услышал женский крик. Стены кургана были толстые, и звук не мог донестись с той стороны, откуда пришел Арчибальд. Следовательно, выход был где-то поблизости. Арчибальд заставил себя успокоиться, снова втянул грудь и стал отрывисто дышать. Это позволило ему двигаться. Подполз к земляной стене, преграждавшей путь, приподнялся на ногах и начал рыть ее руками, отбрасывая комья под себя. Выяснилось, что стена была не такой уж и непроницаемой - наверху совсем тонкий слой земли отделял узкий коридор, по которому полз Арчибальд, от основного, высокого и широкого. Лорд понял, что сможет выбраться отсюда, потому принялся рыть с удвоенной силой. Наконец, он раскопал проход, в который мог пролезть и вывалился в просторный коридор. Сделав глубокий вздох, Арчибальд сразу же вспомнил о крике, который спас ему жизнь. А что если это была Наташа
   - Даже если это она, сейчас я не могу ей помочь. Остается надеяться, что она меня послушала и ушла в гостиницу, - рассудил Арчибальд. Глупо было возвращаться, когда он проделал такой путь. После минутной передышки лорд открыл глаза и осмотрелся. На одном из концов коридора увидел слабый лунный свет, струившийся сверху. Арчибальд пошел в ту сторону и вышел в поистине фантастическое место. Прямо над ним земляная громада служила крышей для усыпальницы. Повсюду в ней произрастали корни деревьев. Кое-где часть куполообразной крыши осыпалась и через образовавшиеся отверстия струился слабый, неровный, чарующий свет луны. Таких дыр было много и это было захватывающим воображение зрелищем. Арчибальд некоторое время смотрел на чудесный купол, охваченный искренним восторгом.
   Спустя какое-то время лорд перевел взгляд на нижнюю часть усыпальницы и увидел невысокую каменную платформу, возвышающуюся над землей. На ней сидел человек в длинном плаще и широкополой шляпе. Внимание сразу же привлекали ноги незнакомца, вывернутые под неестественным углом. Арчибальд присмотрелся внимательнее и увидел, что кожа незнакомца была странного зеленовато-серого цвета. Лорд списал это на неровный лунный свет.
   - Не хотел отвлекать тебя, - заговорил незнакомец. Голос тоже был странным, пугающим, нечеловеческим. Ко всему прочему примешивался еще хрип, который мог свидетельствовать о приближающейся смерти. - Зрелище и правда чудесное. Надеялся, что ты придешь раньше, но ничего, самое главное я сказать успею.
   - Кто ты такой? - Арчибальд решился подойти поближе к незнакомцу.
   - Я друг.
   - А почему я должен верить тебе
   - Потому что умирающему незачем врать. А еще потому, что поразмыслив, ты поймешь, что это так. Девочке из шкатулки ты поверил сразу.
   - Откуда ты знаешь про нее? И про меня?
   - Ты стал невольным участником войны, которая идет десятки и сотни тысяч, а может и миллионы лет, Арчибальд. Отчасти этому поспособствовал и я. Сейчас за тобой наблюдают силы, вообразить возможности которых тыне в состоянии. Они хотят получить ларец и не остановятся ни перед чем ради этого. Слишком многое поставлено на карту, слишком много жизней зависит от судьбы шкатулки.
   - Что за бред? - Недведу стало не по себе. Он отчетливо вспомнил видение, которое показала ему девочка. И еще отчетливее вспомнился кроваво-красный гриб, который расцвел над городом.
   - Да, ты прав, бред, - незнакомец тяжело выдохнул, еще сильнее опустив голову. - Потому слушай и запоминай все, что я скажу. Это твой путь, Арчибальд, и ты должен проделать его один. Понимаю, что друзей будет тяжело оставить, но с ними ты уязвимее. Рано или поздно поддашься эмоциям и забудешь о важности собственной миссии.
   - Я не понимаю, о какой миссии идет речь!- разозлился Арчибальд, которому надоело слушать расплывчатые речи своего собеседника.
   - Вот ключ, - вместо ответа незнакомец засунул руку в карман и достал оттуда маленькую блестящую вещь, бросил ее Арчибальду. Лорд подхватил его и принялся рассматривать. Очевидно, именно этим ключом можно открыть шкатулку.
   - Знаю, о чем ты думаешь. Мечтаешь опробовать его на шкатулке. Но она не откроется. Нужен не только ключ, нужно правильное место. Оно в Тибете, где точно я не знаю. Здесь, среди холмов есть скрытое захоронение, я хотел заглянуть туда, но понял - не успеваю Найди его, и ты получишь еще один ключ к загадке - книга с запиской внутри, которая подскажет, где искать. Она зашифрована, но шифр, насколько мне известно, простой. Когда сумеешь найти к нему ключ, немедленно отправляйся в нужное место, не затягивай. Многое сейчас неопределенно и зависит от удачи, но я надеюсь, что ты ответственный человек и сможешь справиться с ношей, которую на тебя возложила судьба.
   - Почему я должен тебе верить? - Арчибальд с сомнением посмотрел на незнакомца. - Зачем ты помогаешь мне
   Собеседник снял шляпу, заставив Арчибальда отшатнуться - перед ним сидела жутка тварь, походившая на тех, чье изображение Недвед видел совсем недавно на стенах комнаты. Зелено-серая кожа, мутные глаза, лысая голова. Однако англичанин сумел совладать с собой, не бросился бежать прочь.
   - Из любови к жизни, к чудесному миру. Посмотри наверх, Арчибальд. Ты видишь лунный свет, оказавшись на улице, ты увидишь звезды. Они заставляют нас восхищаться, вдохновляют на подвиги, рождают поэзию. Все это много для меня значит. Судьба моего народа, отмщение за миллионы других уничтоженных рас - все кроется внутри этого распроклятого ларца. Ради того, чтобы последующие поколения увидели звезды, траву и цветы, небо над головой и солнечный свет я готов умереть, но не позволить нашим с тобой врагам добраться до шкатулки. Главное не долгая жизнь, главное - яркое свершение во имя жизни. Надеюсь, ты понимаешь это, - голос стал слабее, и часть слов стало трудно разбирать, но Арчибальд чувствовал, что незнакомец перешел к самой сути беседы. - Шкатулка действительно удивительная вещь, но это всего лишь вещь, которой ничто не движет. Ей многое подвластно, но она сама подвластна своему хозяину. Сейчас вся ее громадная власть в твоих руках Арчибальд. Найди храм в Тибете. Этот храм ни то, чем кажется - это громадная машина, которая способна все изменить. Доставь туда шкатулку, активируй ее и спаси наши с тобой народы. Иначе, все будет потеряно, - незнакомец затих, похоже, перестал дышать. Арчибальд подумал, что он умер, но тот нашел силы произнести еще одну, последнюю фразу. - И все-таки, какая чудесная сегодня луна, не так ли.
   Верить ему не было никаких причин, Недвед, однако, поверил. Пусть даже умерший и не был человеком. Арчибальд подошел ближе к существу и склонил голову. Постояв так минутку, он достал ключ, рассмотрел его.
   - Значит, еще одно захоронение, - задумчиво пробормотал он, направившись к выходу из гробницы. Снова посмотрел на лучистый купол, и уже собирался войти в коридор из которого пришел, когда из темноты донесся тихий скрежет.
   - Кто здесь? - громко спросил Арчибальд, понемногу отступая назад. Ответа не последовало. - Выходите, или я буду вынужден бросить в вас камнем, - в ответ ничего, только тихий скрежет. Страх вернулся, сковав Арчибальда. Англичанин оказался отрезан от окружающего мира в старой гробнице, наедине с неизвестным и, по всей видимости, опасным живым существом. Он не мог пробраться к выходу, поэтому сражение за жизнь предстояло принять в просторной усыпальнице, где не было ничего, чем бы лорд мог защититься. Похоже, Недвед был обречен.

3

   Пуля ушла сильно в сторону, не задев никого. Хотел мексиканец подстрелить кого-то из них, но по-пьяни промахнулся, или изначально планировал только напугать, они уже никогда не узнают.
   - Туда, все туда! Или буду стрелять. Проклятый американцы! - потребовал он, размахивая ружьем, он указывал направление, куда англичанам следовало идти.
   - Пока слушайте его, - тихо сказал Джеймс и первым двинулся в указанную сторону. Освальд и Наташа неуверенно пошли следом.
   - Где молодой? Я сведу с ним счеты сегодня же.
   - Подумай хорошо, Хорхе, - начал увещевать мексиканца Джеймс. - Ты будешь раскаиваться в содеянном очень долго. Каторги Перу - страшное место. Рассказывают, люди сгнивают там заживо.
   - Молчи! Молчи и не болтай про то, чего не знаешь и никогда не узнаешь! Проклятый англичанин рассказывает мне про каторги Перу, - он захохотал дурным смехом. - Туда, идите туда! Будем искать молодого, а когда найдем, я сведу с ним счеты!

...

   В темноте мелькнули два размытых зеленых пятна и тут же исчезли. Скрежет тоже прекратился. Арчибальд уперся в земляную стену, осматриваясь по сторонам, рассчитывая вооружиться хотя бы обломком каменистой породы. Но поблизости ничего не было. Грациозно размахивая хвостом, из темноты коридора вышла огромная пума, каких Арчибальд никогда не видел. Животное направилось к лорду, не намереваясь атаковать. Пока. Англичанин замер, боялся даже дышать. Пума стала обходить Арчибальда, пытаясь зайти к нему со спины, таким образом, открывая путь к коридору, из которого он пришел. Арчибальду показалось, будто она даже кивнула головой, словно приглашала лорда броситься бежать. На деле англичанине не сумел бы пробежать и десяти метров: животное настигло бы его и перегрызло горло.
   - А что еще остается делать? - спросил Арчибальд сам себя, глядя на пуму. Выбора нет - нужно бежать. Нужно только придумать, как получить хотя бы минимальное преимущество. Нехитрый план мигом родился в голове Арчибальд, и он решил попробовать, все равно нечего терять. Арчибальд медленно наклонился, стараясь не провоцировать пуму, набрал в ладошку земли, резко выпрямился и бросил ее приблизившейся пуме в морду. Сам же сорвался с места, даже не посмотрев, попал он или нет, долетели сухие куски грунта до глаз хищницы, или она уже бросилась на него, преодолевая разделяющее их расстояние исполинским прыжком. А между тем, разлетевшийся на кусочки сухой грунт долетел до пумы. Хищница не сообразила закрыть глаза, а потому пыль попала на слизистую, вызвав нестерпимую резь. Принявшись трусить головой, пума заревела, огласив до этого бесшумные коридоры усыпальницы. К тому времени, когда выделившиеся слезы очистили глаза зверя, Арчибальд уже преодолел четыре пятых того, расстояния, которое должен был пробежать. Осознав, что может лишиться добычи, пума помчалась следом. Из-за сгустившейся в коридоре темноты лорд не видел, куда бежать, но пытался отсчитывать шаги, которые предположительно, отделяли его от вырытой лазейки. Хищные глаза пумы возникли на противоположном конце коридора, испуская зловещее зеленоватое свечение. Лорд не видел этого, он посчитал, что пробежал необходимое расстояние и принялся ощупывать стену. Пума вот-вот должна была настигнуть его. Повезло - Арчибальд обнаружил, наконец, лазейку и нырнул внутрь. Странное дело, когда он полз сюда, то едва смог втиснуться, но теперь, когда его жизни угрожала реальная опасность, сверхузкий проем показался ему широким и комфортным. Приняв прежнее положение, Арчибальд уже боком, буквально загребая землю с пола, стал быстро пробираться в обратную сторону. Он уже начал надеяться, что оторвался, но вдруг сзади стал доноситься тот самый зловещий скрежет, который он услышал, когда закончил беседу с зеленокожим существом. Пума ползла за ним. Впрочем, здесь у нее уже не было преимуществ, одни недостатки. Арчибальд увеличивал отрыв, и если он сумеет выползти, то останется завалить проход камнями, и он спасется. Эта мысль заставила Арчибальд еще интенсивнее толкаться ногами и грести руками. Он почувствовал, как по его лицу пробежал слабый поток воздуха и понял, что почти добрался до намеченной цели. Проход сделался шире и выше, лорд встал на ноги и боком пробирался по коридору. Скрежет когтей пумы доносился издалека - хищница серьезно отстала, и лорд уже не сомневался, что выберется из этой передряги живым. Он достиг нужного места. Выпрямившись в полный рост, стал лихорадочно осматриваться по сторонам, выискивая подходящий предмет, которым мог бы привалить выход из коридора. Но ничего на глаза не попадалось.
   - Как же так, - Арчибальд застыл, не до конца осознав, что его жизнь все еще в опасности. Но секундное оцепенение прошло, ему необходимо было реально оценить свои шансы. До выхода бежать еще далеко, пума наверняка скоро выберется из узкого проема и продолжит погоню. Как же еще можно задержать хищницу? Взгляд упал на оставленную у стены комнаты лампу, появилась новая идея.
   - Посмотрим, как ты сумеешь преодолеть эту преграду, - не без злорадства крикнул Арчибальд вглубь коридора, в котором находилась пума. Разбив лампу, он зажег спичку и бросил ее на расплескавшееся по полу топливо. Масло не должно было быстро испариться, хоть на какое-то время могло задержать хищницу, а то и отпугнуть. Пол и стены охватило пламя. Донесся испуганный рев пумы. Удовлетворенный своей проделкой Арчибальд зажег спичку и, разглядев выход, побрел прочь.

...

   Хорхе долго гонял компанию вдоль да около кургана, пока они случайно не набрели на откатившийся в сторону огромный валун.
   - Вот он! - заметив вход в пещеры, Наташа толкнула Джеймса локтем. - Нельзя, чтобы Хорхе его увидел!
   - А что я могу сделать? Он такой пьяный, что может и не увидит, - ответил Сквайрс.
   Может, Джеймс и оказался бы прав, вот только из пещеры донесся шум погони, который различил даже пьяный мексиканец.
   - Что это там? Отойди! - приказал он Наташе.
   - Нет! - твердо ответила девушка. - Я не позволю тебе застрелить моего...
   В этот момент Арчибальд выскочил из пещеры и столкнулся с Наташей. Он свалились на землю, по инерции откатились чуть в сторону. Через секунду из прохода выпрыгнула громадная тень. Никогда не подводивший Рамиреса инстинкт сработал на славу и в этот раз. Моментально протрезвевший, он выстрелил, пуля убила хищника в прыжке, не позволив пуме приземлиться на валявшихся на песке Наташу и Арчибальда и растерзать их.
   Упав на землю, хищница дернулась, заскулила. Рамирес выстрелил повторно, убил животное.
   - Какой зверь! - опустив ружье, восхитился Хорхе. - На какое чудо природы ты вывел меня, англичанин!
   Не веря своим глазам, Арчибальд посмотрел на Наташу, на Джеймса и Освальда, не успевших осознать, что же произошло всего за несколько секунд.
   - Что вы здесь делаете? - не обратив внимания на Рамиреса, который уже позабыл о своих счетах с англичанином, подошел к пуме и любовался своим трофеем.
   - Тебя искали! - успевшая отойти от испуга и рассердиться на Недведа, ответила Наташа. - Зачем ты полез в эту пещеру среди ночи?!
   - Он же тебя убить хотел, - кивнул в сторону Рамиреса помогавший подняться Наташе Джеймс.
   - Бросьте, Хорхе только грозиться.
   - И когда-нибудь непременно приведет свою угрозу в исполнение, - заметил Освальд. - Парень он горячий.
   - Англичанин, теперь ты мой лучший друг, - словно бы опровергая слова Освальд, заорал восторженный Хорхе. - Я утру нос всем выскочкам в Перу - такую пуму не убивал никто, кроме Хорхе Рамиреса!
   - Что он говорит? - спросил Арчибальд у Джеймса.
   - Выкрикивает угрозы, - уклончиво ответил Сквайрс.
   - Что-то не похоже, - улыбнулся Недвед. - Простите, что заставил вас волноваться, постараюсь больше не совершать таких необдуманных поступков. А теперь пойдемте домой. Я вымотался, пока бегал от этой пумы.
   - Постой, ты нашел внутри что-нибудь важное? - спросила Наташа.
   - Важное? - Арчибальд замялся. - Не уверен. Нужно будет поискать завтра утром.
   - Только теперь мы пойдем вместе, - твердо сказала девушка.

Глава 4

1

Лето 1935 года. Тибет, область Кам.

   Тропа, по которой Юн поднимался, становилась пологой, постепенно переходила в широкую дорогу. Похоже, в этих местах часто бывали люди. Только было это давно - кирпич, из которого была выложена дорога, сильно потрескался и нуждался в замене. Но Юн у это не мешало, он быстро проделал путь в несколько километров, обращая внимание на то, как ландшафт вокруг него стремительно изменялся - голые горные склоны покрывались гигантскими вечнозелеными деревьями, вдоль дороги произрастал голый кустарник, покрытый снежными хлопьями. А потом Юн стал прислушиваться к себе, с удивлением обнаружив, что меняется не только окружающая его обстановка - меняется он сам. Странное ощущение умиротворенности и внутренней гармонии охватило его. Всё вокруг стремительно переменилось - снег, даже летом лежавший на серых камнях, сменился зеленым мхом, голые деревья покрылись почками, а кое-где появлялись зеленые листочки. Стало теплее, снег исчез окончательно, а робкая зелень на полуголых деревьях сменилась пышными вечнозелеными кустарниками. Юн вспомнил, что за последний день кроме сухарей, которые он всегда прятал у себя в шинели , он ничего не ел. Но, тем не менее, китаец почувствовал прилив сил. Неуверенная поступь в самом начале дороги сменилась бодрым шагом. А потом Юн побежал, так ему хотелось почувствовать, как холодный ветер будет хлестать его лицо, а мышцы нальются свежестью. Линь окончательно утратил связь с реальностью, он заново родился, смотрел на мир иными глазами. Он смутно осознавал, что такое влияние оказывает на него это место, но не пытался с этим бороться, наоборот, открывал свою душу для целительного воздействия гор.
   А потом дорога кончилась - Юн очутился перед громадными воротами. И чудесное зрелище открылось ему: птицы, сотни, а может быть тысячи птиц облепили эти ворота, прижавшись друг к другу. Некоторые из них насвистывали приятные трели, некоторые то и дело отрывались от исполинской арки, проделывали круг в небе, отдаваясь на волю ветру и садились обратно. Юн понял, что этих животных охватило то же чувство, что и его. Свобода, никаких ограничений, пьянящее и дурманящее разум чувство вседозволенности. Ты делаешь только то, что тебе хочется. Не нужно совершать выбор между плохим и худшим. Нет вражды, ненависти и недоговоренности - ты открыт для мира, а мир открыт для тебя. Умиротворенность, отрешенность.
   Юн закрыл глаза и присел на корточки, облокотившись на ворота. Он наслаждался песнями птиц, забыл обо всем том, что его тревожило, просто сидел, отдыхал и телом, и душой. Он мечтал о том, чтобы происходящее никогда не кончалось, чтобы он навечно оставался в этом рае на земле. И скорее всего, осуществил бы свою мечту, оставаясь сидеть здесь и погибать от голода, не осознавая этого, если бы не смутная тревога, сокрытая глубоко внутри, которая не давала ему покоя. Чем больше он сидел, тем сильнее становилось беспокойство, и даже фальшивая умиротворенность, навеянная этим местом, не могла заглушить голос ответственности.
   "Вспомни о своем брате, о людях, которые пожертвовали собой, ради того, чтобы ты оказался здесь. А теперь посуди сам - имеешь ли ты право на то, чтобы сидеть и наслаждаться происходящим? Имеешь ли ты право сделать все жертвы, которые были и еще будут принесены, напрасными? А самое главное - представь, что будет, если они выследят тебя и убьют здесь, после стольких стараний. Не глупо ли это?"
   Юн открыл глаза. Теперь все стало на свои места. Это место ловушка, которая притягивает к себе живых существ, суля мир и покой, а приносит только медленную гибель одурманенному. Пока Юн сидел, предаваясь грезам, наступил вечер. Китаец с ужасом отметил, что множество птиц, которые усеяли арку ворот, мертвы. Погибли от крайнего истощения организма. Но Юн не животное, он человек, он сумеет побороть себя, сумеет заставить встать на ноги. Китаец напряг всю силу воли, вспомнил лица тех, кем дорожил. Нелегко, ой нелегко было отказаться от покоя. Но когда Юн поднялся, когда отринул желание посидеть еще немного и позволить себе отдохнуть, закрыть глаза и раствориться, снова ощутил усталость и изнеможенность, он понял, что только сейчас обрел настоящую свободу. Потому что помимо желаний им двигали чувство долга и преданность.
   - Надо идти дальше, я и так потерял много времени, - сказал сам себе Юн, окончательно удостоверившись в том, что справился с пагубным воздействием неизвестной силы. Нужно было узнать, что располагается за воротами, а затем найти способ пробраться через них. Немного походив вокруг, размяв ноги, которые затекли после нескольких часов сидения в неудобном положении, Юн принялся осматривать возникшее препятствие. Сделаны были ворота из дерева, украшены древними иероглифами, расшифровки которых Юн не знал. Плотники потрудились на славу - арка полностью перекрывала проход, не оставляя никаких шансов обойти ворота. А семиметровая высота не позволяла перелезть через них. Затруднительное положение. Юн отошел на несколько метров назад и окинул взглядом ворота. А потом, как вспышка молнии, в его голове мелькнуло воспоминание. Отец стоит рядом с ними, указывает на ворота и что-то говорит. Тогда Юн не особо внимательно его слушает, смотрит на птиц, которые облепили эти ворота, от скуки решает немного поиграть и кидает в них камнем, рассчитывая, что птицы испугаются и улетят. Но ничего такого не происходит - камень просто сбивает одного из воробьев, которые примостился на одном из столбов, которые держат ворота. А потом раздается противный чавкающий звук - птица падает с другой стороны, даже не попытавшись взлететь. Отец кричит на него, но Юн не слушает - он напуган произошедшим. "Это гиблое место, здесь нежно быть предельно осторожным". Так сказал отец, когда привел их сюда.
   - Храм, как же я мог забыть! - воскликнул Юн, с усилием потирая свои виски. Он бывал здесь! А потом почему-то забыл об этом. Ведь отец так много времени посвящал тому, чтоб объяснить значение этого места, рассказать о его свойствах и о том, чего нужно бояться, а на что не обращать внимания. - Добраться до храма, я должен добраться и вспомнить. Юн разбежался и ударил препятствие плечом. Мертвые птицы попадали на землю, но ворота стояли. Юн повторил эту процедуру еще раз, затем еще и еще. В былые времена ворота выдержали бы, но не теперь, когда серьезно прогнили. Своими неистовыми атаками Юн просто переломил засов с другой стороны. Одна половина ворот со скрипом отворилась, и Юн увидел храм, древний, гигантский, заставляющий трепетать перед Богом, в честь которого он был возведен. Новое воспоминание - постамент внутри храма, украшенный руническими символами и рисунками, которые поясняли предназначение этого места.
   - Что же говорил отец об этом постаменте? - Юн напрягся, пытаясь выудить из своей памяти слова, которые показались ему невероятно важными. Возможно, он вспомнит обо всем, когда войдет внутрь. И, поскольку иного выбора у него не было, Юн направился к храму, спрятанному от остального мира в тихой, неприметной горной долине.
   Юн начал подниматься по ступенькам, ведущим в храм. Он не был знатоком архитектурных стилей, но угловатые переходы свидетельствовали о том, что храм можно отнести скорее к западным стилям, с их строгими углами, нежели к постройкам буддистов. Однако, когда его взгляд упал на верхушку, витиеватую конструкцию крыши здания, предположение о том, что здание было построено западными мастерами, отпало. Одним словом, без эксперта тут не обойтись. Но не это волновало Юна. "Когда-нибудь тебе может представиться возможность вернуться сюда, - говорил отец, - тогда ты должен будешь помнить о правилах поведения. Во-первых, мысли должны быть чистыми, как глубокие озера по утрам, во-вторых, намерения должны быть светлыми, как вершины гор зимой, в-третьих, ты сам должен быть готов к тому, чтобы выдержать испытание храма, должен осознавать ясно и четко цель, ради которой ты сюда пришел. И тогда, войдя в храм, ты поступишь правильно". Так их учил отец и велел передавать эту науку всем тем, кто попросит Линей отвести их в храм.
   - Как я мог все это забыть, - Юн огляделся по сторонам. Горные вершине сияли в робком солнечном свете, гордые ели возвышались над воротами, ведущими к храму, птицы, очарованные безмятежностью этих мест облепили все склоны гор, крышу храма. До сегодняшнего дня никогда не вспоминал, ни о храме, ни о горном лабиринте, который к нему вел, а ведь это путешествие было настоящим приключением и должно было отпечататься в памяти.
   Юн остановился на пороге, закрыл глаза, глубоко вздохнул и погрузился в себя. Зачем он сюда пришел? Что искал, ради чего старался? В голову ничего не лезло. Никаких ответов, только любопытство и предвкушение чего-то радостного. Китаец открыл глаза и толкнул деревянную дверь. Она на удивление легко распахнулась, и Юн увидел внутреннее устройство храма. Если снаружи храм восхищал своими размерами, то внутри все было обставлено скромно. Ни тебе гигантских статуй богов, ни орнамента, изображающего святых, ни икон, ни рисунков. Только огромные колонны, поддерживающие громоздкую крышу. Каждая из них была украшена древними иероглифами, которые Юн не мог прочитать. Это точно был не китайский. Линь пожал плечами и вошел внутрь, осматриваясь по сторонам. Комната, в которую он попал, была большой, широкие окна проделаны с четырех сторон, в центре каждой из стен располагалось по двери, всего их было четыре, включая ту, которая выводила на улицу. Юн прошествовал в центр зала, который был окаймлен колоннами и покружился на месте. Свет причудливо изгибался, то здесь, то там колонны отбрасывали свою тень, причем расположены они были несимметрично. Сначала Юн не обратил внимания на то, как ложатся тени колонн, но потом заметил, что под каким бы углом не располагалось солнце, тени будут образовывать одну и ту же фигуру. Еще один неизвестный иероглиф. В том, что основным предназначением колонн было образование этого иероглифа, Юн не сомневался. Постамент - вот что он хотел увидеть после стольких лет. Отчетливее всего он помнил именно его. Потому Юн решительным шагом направился к двери, расположенной напротив той, через которую он вошел. Китаец знал, что постамент расположен за ней. Память не подвела его - открыв дверь, Юн оказался в тесном помещении, в центре которого располагалась низкая широкая колонна, по бокам которой были вырезаны рисунки, не символы или иероглифы, а именно рисунки. Изображенный квадратный предмет - коробок или шкатулка - располагался на постаменте. Это было нарисовано со всех четырех сторон, и художество производило глубокое впечатление. Вроде бы ничего особенного, но в этом чувствовалась какая-то таинственная сила, вошедшего будто бы принуждали установить коробок в центр постамента.
   Юн оторвал взгляд от колонны и увидел то, что искал. Несколько ступенек вели прямо к постаменту, на который падал один единственный луч света. Юн поднялся по ступенькам и начал осматривать его. Никаких узоров или орнаментов - голый камень, в центре небольшое отверстие для того квадратного предмета, который изображен на рисунке. Юн прикоснулся к отверстию и буквально почувствовал, как сила вливается в него. Торжество жизни и правды - вот что было здесь заключено, вот ради чего воздвигался этот храм. Он построен ни для богов, его предназначение - давать надежду людям. Теперь Юн вспомнил почти все, но это уже ничего не значило. Это место - средоточие великой силы, те люди, которые вынудили его бежать сюда, опасны, они не должны найти этого места, иначе его сила, призванная помогать, будет использоваться для причинения боли и страданий. В иероглифах, что изображены на стенах, кроется знание сотен поколений, тайное знание, которое могло стать оружием в руках плохих людей. Но самое важное - это маленький квадратный предмет, который следовало установить на постаменте. И сделать это должен человек подготовленный, ответственный, способный следовать правилам, которые передал Юну его отец. А пока необходимо сохранить это место в тайне, не позволить преследовавшим китайцем в туннелях людям его обнаружить. Юн попятился назад, не отрывая своего взгляда от постамента, а потом развернулся и вовсе побежал. Как можно скорее увести врагов подальше от этого места, не позволить им пробраться сюда. Отец учил, что они, возможно, единственные, кому известно о существовании храма и тайну эту нужно хранить для одного человека, которому когда-то помог его отец. Фамилия этого человека Недвед. И Юн, постарается ее сохранить, сделает всё, что в его силах. Китаец выбежал из храма, быстро добрался до подземелья и спустился вниз.

2

Лето 1922 года. Тибет.

   Трясущейся рукой Луи Бюстьен копался у себя в кармане, выгребая остатки мелочи, с содроганием вспоминая, как он попал в этот переплет. Все началось еще во Франции, когда он попытался сбыть купленную у русского купца шкатулку втридорога. Не смотря на то, что вещь действительно старая, покупателя так и не нашлось. Все возмущались, что платить такие деньги за шкатулку, ни возраст которой, ни антикварную ценность никто не устанавливал, не готовы. Бюстьен шел на ухищрения, но следуя своим принципам никогда не врать, так и не сумел продать ее даже со скидкой. Слух о том, что француз хочет избавиться от ларца, быстро расползлась, коллекционеры заподозрили неладное, потому их не устроила даже цена со скидкой.
   Бюстьен уже готовился продать ларец со смешной наценкой в сто процентов, когда начали происходить странные события. Порой ему казалось, что мир теряет краски и замирает, стал слышаться тихий щелчок, который (он готов был поклясться в этом) издавал механизм шкатулки. Наконец, к нему стала приходить странная покупательница, женщина почтенного возраста, абсолютно не следившая за тенденциями в мире моды и оттого порой выглядевшая нелепо. Удивительно, но обычно когда она приходила в магазин, улицы отчего-то пустели, других посетителей не было. Но самое странное - однажды Бюстьен отругал мальчишку, приносившего газеты и почту за то, что тот перестал справляться со своими обязанностями и все время опаздывал.
   - Но мсье, я приходил в привычное для вас время, но вас не было на месте, - ответил мальчик на упрек. - Я звал вас, но никто не отклкнулся. А оставить посылку на столе не мог, вы должны были заплатить за нее и расписаться, потому пришлось прийти к вам снова, вечером.
   - Быть такого не может, я ни на секунду не уходил с места. Иди отсюда, маленький лжец! - Бюстьен разозлился, но впоследствии, поразмыслив над словами мальчика, вспомнил, что тот должен был прийти в час, когда загадочная посетительница беседовала с Луи по поводу товаров. Выходит, всякий раз, когда покупательница приходила к нему в магазин, не прохожие пропадали с улиц, а Луи пропадал из магазина!
   Любой другой на месте антиквара решил бы, что сходит с ума, но Бюстьен был уверен в своем психическом здоровье. Потому когда в следующий раз пришла та женщина, заговорил с ней напрямую. Она расхохоталась:
   - Я уже устала ждать, когда же ты наконец догадаешься, - перейдя на ты, заявила женщина.
   Она рассказала ему удивительные вещи о шкатулке, пообещала помочь найти место, в котором шкатулка способно выполнить любое его желание. Для этого нужно было бросить все и ехать в Тибет. Бюстьен поверил ей не сразу, но с того дня стал ощущать странную тягу к шкатулке. Передумал продавать ее, вечерами мог сидеть с вещицей и рассматривать незамысловатый узор, гадая, для чего же предназначен ларец. Все больше склоняясь к тому, что нужно ехать в Тибет, он не мог просто так бросить семью, потому с нетерпением ждал момента, когда Жак станет достаточно взрослым для обучение в закрытом пансионе. Когда мальчишке исполнилось семь, Луи отправил того на учебу, оставил магазин на отца, выписал некоторую сумму жене для содержания сына, сам отправился в Тибет.
   С того дня и по сегодняшний он жил словно бы во сне, не до конца осознавая реальность происходящего. Мир сжался до размеров шкатулочного коробка. Не считаясь ни с какими тратами, Бюстьен двигался по направлению к цели - системе пещер, ведущих к заветному месту. Он осознавал, что помешан на безделушке, но ничего со своим помешательством поделать не мог.
   Пока не очутился в одной забегаловке на краю мира, где во время трапезы его зазвали за карточный стол. По-прежнему пребывая в состоянии полудремы, он на автомате согласился, не понимая с кем садится за стол. То были отъявленные мошенники, не гнушавшиеся никакими методами получения долга с проигравшего. А с учетом того, что побеждали они всегда, Решившегося играть с ними за одним столом ждали серьезные неприятности. По несчастному стечению обстоятельств оказавшись в том же самом богом забытом кабаке, они обратили внимание на прилично одетого француза.
   Именно игра возвратила Бюстьена к жизни. Стремительно расставаясь со своими деньгами, он вдруг осознал, что после поражения в этой раздаче платить ему будет просто нечем.
   - Они требуют деньги, - заявил порядком напуганный провожатый, которого нанял Луи. - Я же говорил - нужно уходить, - заметил он.
   Высыпав оставшуюся мелочь, Бюстьен со страхом в глазах посмотрел на партнеров по игре.
   - Говорят, этого недостаточно, - заявил провожатый, вставший со своего места.
   - Вот, возьмите это, загоревшись надеждой, Бюстьен достал из стоявшего у него в ногах рюкзака шкатулку. - Бесценная вещь. Объясни им, она стоит кучи денег.
   - Им не понравится, - заявил провожатый, с опаской поглядывая на игроков. Это были последние слова, которые Луи услышал от него. Осознав, что благополучного исхода в данной ситуации быть не может, он рванул к двери и был таков. Бандиты подскочили, выбросили в угол комнаты шкатулку, перевернули стол. Они набросились на Бюстьена, один из них достал нож, стал бормотать что-то на неизвестном Луи языке.
   Француз не знал, как быть и что делать, понимал, что ценой игры, в которую он опрометчиво вступил, может стать его жизнь.
   "Или свобода", - подумал он, вспомнив о рабах, торговля которыми открыто велась на дорогах Тибета.
   До смерти напуганный он пытался бормотать что-то в ответ на угрозы тибетцев, но они не стали его слушать, принялись избивать. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в дело не вмешался китаец, появившийся неизвестно откуда. Он уверенно начал переговариваться с бандитами, его слова возымели действие - Бюстьена отпустили, разошлись.
   - Все хорошо? - на сносном английском спросил китаец Бюстьена.
   - Кто вы? Что вы им сказали? - вместо ответа спросил обнадеженный Бюстьен.
   - Меня зовут Линь Ганг, я хочу вам помочь. Сказал, что вы иностранец, следом за вами идет экспедиция, вас будут искать и из-за этого у них могут возникнуть проблемы.
   Тибетцы, обыгравшие француза, что-то стали активно объяснять Линю. Тот отмахнулся.
   - Требуют денег прямо сейчас.
   - Но я отдал им все, что было!
   - Не волнуйтесь, сейчас я улажу этот вопрос.
   Он подошел к одному из тибетцев, отвел в сторону и принялся что-то нашептывать на ухо. Двое других стояли и громко сопя мерили оставашегося у стены Бюстьена недобрыми взглядами.
   Похоже, Линю удалось о чем-то договориться с тибетцем, тот позвал своих друзей и они спешно покинули помещение.
   - Как у вас получилось уговорить их?
   - Я сказал, что когда придут остальные члены экспедиции, то они справедливо примут вас за жертву обмана и заберут вообще все деньги, которые вы им отдали. Посоветовал уходить и довольствоваться малым.
   - Не представляете, как я вам благодарен, - выдохнул перепуганный Луи. - Меня зовут Луи Бюстьен, и я твердо намерен отблагодарить вас за помощь. Я состоятельный человек, только скажите, где и когда вам удобно получить деньги...
   - Постойте, - мягко остановил его китаец. - Но мне не нужны деньги.
   - Тогда чего вы хотите?
   - Вы, вероятно, не помните меня, но пару дней назад мы виделись с вами в соседней деревушке. Там я заметил, что в руках вы держали старенькую шкатулку. Она была очень похожа на ту, которую я ищу очень давно. Если бы вы могли подарить ее мне.
   - Конечно-конечно, - оживленно закивал Бюстьен, готовый с легкостью избавиться от проклятого ларца, из-за которого он чуть жизни не лишился. - Я пытался расплатиться ею с ними, но они не захотели, выбросили ее в тот угол, - Луи указал место, на которое, по его мнению, упала шкатулка. Но там ничего не было. - Готов поклясться, видел, как она туда отлетела!
   - Постойте, - Линь направился к перепуганному владельцу заведения, с опаской поглядывающему в их сторону и до сих пор не решившегося заняться приведением своего заведения в порядок, о чем-то с ним поговорил, потом вернулся за столик к французу.
   - Он видел, как ваши партнеры по игре унесли ее.
   Бюстьен схватился за голову.
   - Какже так, - выдохнул он. - Уверю вас, если бы я знал, что вам нужна эта шкатулка, ни за что не отдал бы ее этим подлецам!
   - Ничего. У меня есть еще одна просьба. Вы англичанин?
   - Нет, француз.
   Линь покачал головой, тем не мене продолжил.
   -Мне бы хотелось, чтобы вы отыскали лорда Недведа. Эта вещь, которая была у вас, по праву принадлежит ему. Ничего ему не говорите, просто узнайте, где живет и как с ним связаться. И оставьте свой адрес, когда придет время, я вам напишу и попрошу привезти лорда сюда или в Китай. Это будет лучшая плата за мою помощь.
   - Конечно, если бы у меня только было перо или ручка. Постойте, - Луи встал с места, под перевернутым столом обнаружил свой рюкзак, порылся в нем, отыскал блокнот и шариковую ручку, удовлетворенно хмыкнул, вернулся за стол и быстро написал свой парижский адрес.
   - Вот. Непременно пишите, - протянул он вырванный листок Линю.
   - Благодарю вас, - поклонился китаец. - И еще одна вещь. Я не уверен, что смогу заполучить шкатулку, поэтому если вдруг вы снова с ней столкнетесь, то обязательно найдите меня.
   - Если хотите, я могу попытаться выкупить ее у владельца.
   - Не нужно, просто найдите меня сразу после того, как столкнетесь с ней.
   - Но как мне вас отыскать? Постойте, - Бюстьен вырвал лист, протянул его китайцу. - Оставьте свой адрес.
   Китаец захохотал, откинувшись назад, отсмеявшись, серьезно посмотрел на Бюстьена.
   - У меня нет дома, написать мне не получится. Найти будет не так-то просто. В Тибете я бываю каждый год, поэтому вам придется приехать сюда и поинтересоваться у трактирщиков. Найти меня будет не просто, но вы сами сказали, что считаете себя обязанным...
   - О, в этом можете не сомневаться, - оживленно принялся успокаивать китайца Луи. -Я найду вас даже если придется объехать весь Тибет вдоль и поперек, обязательно найду.
   - Найдите Недведа, - напомнил китаец.
   - И Недведа найду, обязательно.
   - Я верю вам. И один совет - уезжайте отсюда поскорее. Как только мой обман раскроется, они начнут вас искать.
   Бюстьен прислушался к совету Линя и уехал из того поселка сразу после их разговора. Он сумел пересечь Тибет без приключений и, добравшись до первого крупного городка, отправил телеграмму во Францию, попросив денег на обратную дорогу. Уже осенью Луи вернулся в Париж, где вернулся к своей работе. Но о данном Линю обещании не забыл, разузнал все о лорде Недведе, сумел завести с Гербертом знакомство и даже продать ему пару старинных предметов. С того самого момента он не выпускал семейство Недведов из виду, терпеливо дожидаясь письма Линя.

3

Август 1935 года. Тибет.

   Японцы ушли, пообещав в ближайшие месяцы прислать знакомого с немецким языком медика для работы с Крузе. Вопреки ожиданиям Эмберха, крики и стоны, доносившиеся из лаборатории, не прекратились, а только усилились. Он планировал использовать это в своих целях, дождаться, когда Штейнер начнет колебаться - ведь ни один нормальный человек не сможет сохранить душевное равновесие, каждые день слыша эти чудовищные звуки - намекать на то, что Кроненберг был в курсе работ, которые собирался вести Крузе, таким образом подорвать преданность Ганса его руководителю, а после вмешаться и положить конец бесчинству доктора, тем самым расположить Штейнера к себе. Но, как ни тяжело было это признавать, Эмберх не мог выносить криков пленных, судя по всему подвергающихся немыслимым пыткам. Когда он поймал себя на мысли, что боится проходить рядом с лабораторией, увидел, что у солдат, ночевавших неподалеку от неё, черные круги под глазами, понял - продолжаться так дальше не может. Плевать на Штейнера, плевать на Кроненберга, даже на шкатулку плевать.
   Он никогда не отличался сентиментальностью, без труда мог застрелить человека, но и бесчувственным животным себя не считал, был не в состоянии подвергать людей бессмысленным пыткам, и не намерен мириться с подобным со стороны кого бы то ни было.
   Через четыре дня после отбытия японской делегации Эмберх направился в лабораторию поговорить с Крузе. Столкнулся с ним у входа.
   - Доктор, у меня к вам разговор, зайдите ко мне немедленно.
   Тот презрительно хмыкнул.
   - Я очень занят, Карл, и не могу тратить свое время на болтовню. Хотите сказать - говорите здесь и сейчас.
   - Как пожелаете, - Карл холодно посмотрел на него. - Ваши эксперименты в том виде, в котором вы их проводите, должны прекратиться. Крики и стоны ваших подопытных подрывают моральный дух солдат. Применяйте анестезию, усыпляйте их, поступайте как знаете, но не смейте мучить живых людей!
   Крузе снова хмыкнул.
   - Карл, мой мальчик, - хамски начал он. - Обратитесь к Гансу Штейнеру, он популярно объяснит вам полномочия командующего базы. Я вам не подчиняюсь, только полковник Кроненберг может указывать мне, что и как делать, а он в курсе моих работ, считает их чрезвычайно важным и интересными. Поэтому поступать я буду так, как посчитаю нужным. Вам это понятно?
   Эмберх молчал, сверля доктора пылающим взглядом.
   - Единственное, что могу вам пообещать, - растеряв былую уверенность, смягчился Крузе, - как только появится такая возможность, я прибегну к анестезии.
   Эмберх ничего не ответил, ушел к себе, заперся сел у окна и стал наблюдать за лабораторией, прокручивая в голове возможные варианты дальнейших действий. Потом увидел, как ведут одного из китайцев, захваченных во время вылазки в горы. Тот дрожал всем телом, но сопротивляться конвоирам не мог. В этот момент китаец напоминал барана, которого вели на убой.
   Эмберх отвел взгляд в сторону, что-то зашевелилось внутри. Он прекрасно знал - нельзя смотреть на врага, как на человека, иначе в какой-то момент начнешь испытывать к нему сострадание, которое помешает спустить курок в нужный момент. И даже плененный враг по-прежнему враг. Эмберх вынятунл руку, начал нервно стучать пальцами по столешнице, мотать головой из стороны в сторону. Пытался выбросить образ китайца, бредущего к лаборатории, из головы, но не получалось. Стало казаться, что пленный в последнюю секунду посмотрел в сторону Карла, с мольбой о помощи.
   Окно в кабинете Эмберха было открыто, поэтому когда громкий из лаборатории донесся громкий, полный отчаяния крик, Карл услышал его. Немец вскочил, стал ходить из стороны в сторону, а китаец голосил громче прежнего, изредка затихая.
   Очередной вопль, от которого даже у памятника сжалось бы сердце, Эмбюерх подскочил к окну, выглянул наружу. Находившиеся поблизости солдаты испуганно переглядывались между собой, некоторые уходили подальше, лишь бы не присутствовать в лагере во время экзекуции.
   - Хватит! - прорычал Эмберх. - Довольно!
   Он схватил пистолет, выбежал наружу, в мгновение ока пересек лагерь, ворвался в лабораторию, отдернул ширму, за которой Крузе творил свои злодеяния до того, как доктор успел отойти от тела китайца.
   На войне Эмберх видел всякое - и то, как снаряд выворачивал человека наизнанку, дробил на части, отрывая руки и ноги, но то, что увидел на столе Крузе... Не долго думая, приставил пистолет к голове судорожно глотавшего воздух китайца, выстрелил. Попытавшегося помешать его доктора отшвырнул свободной рукой, как тряпичную игрушку.
   - Что вы себе позволяете?! Да я уничтожу тебя, подлеца! - завопил Крузе.
   Эмберъх не обратил на эти слова никакого внимания. Когда убедился, что китаец мертв, отложил пистолет в сторону, подошел к пытавшемуся сопротивляться доктору, левой рукой схватил за грудки, правой ударил под дых, после зажал воротник и ударил Крузе головой о стену. Тот растянулся на полу, сжался в клубок, после удара никак не мог набрать в легкие воздуха.
   - Слушай и запоминай! - подошел к нему Эмберх. - Ты видишь здесь Кроненберга? Может быть Штейнера? Главный здесь я и подчиняться ты будешь непосредственно мне. Если еще раз посмеешь ослушаться, я обещаю, что одними ударами ты не отделаешься. Горы Тибета - опасное место, и пропасть без вести здесь может любой, даже известный берлинский медик Крузе. А уж что с ним случилось - сам он сгинул или ему кто помог - того никто не узнает. В таком месте перечить мне не самое умное решение! Продолжатся подобные опыты, получишь возможность убедиться в этом еще раз. В последний раз!
   Вполсилы пнув валявшегося на земле Крузе, Эмберх направился к выходу, когда у него на пути возник вооруженный Штейнер. Карл перевел взгляд в сторону своего пистолета - далеко. Если Штейнер начнет стрелять, Эмберху нечем ответить.
   - Что здесь происходит? - Штейнер окинул помещение лаборатории взглядом.
   - Ничего особенного, - Эмберх улыбнулся, сделал шаг по направлению к Гансу.
   - Оставайтесь на месте или я буду стрелять, - невозмутимо произнес Штейнер, направив пистолет на Эмберха. - Доктор, что с вами? Вы живы?
   Крузе закряхтел, пытаясь что-то произнести, но у него не получилось. Ганс скривился, посмотрел на Эмберха.
   - Вы понимаете, что этот поступок не пройдет для вас бесследно? С настоящего момента вы под арестом.
   - Ганс, боюсь, вы не располагаете полномочиями, необходимыми для взятия меня под арест.
   - Полковник Кронеберг оставил недвусмысленные распоряжения на этот счет. Если вы выйдете за рамки дозволенного, я имею полное право арестовать вас, в случае неподчинения - стрелять.
   - Я вышел за рамки дозволенного. Позволите показать вам? - он медленно прошествовал к ширме, отдернул ее, показал изуродованное тело китайца Штейнеру. - Он был жив, когда я сюда пришел.
   Впервые Эмберх увидел, как эмоция появилась на лице Штейнера: Ганс побледнел, сделал шаг назад, видимо, не веря своим глазам. Впрочем, солдат довольно быстро справился с охватившими его чувствами.
   - Доктор Крузе, что вы делали с этим человеком?
   - Прежде всего, - успевший оклематься доктор, сумел сесть на полу и посмотреть на Ганса, - я бы хотел, чтобы вы расстреляли этого подлеца. Он угрожал мне убийством и непременно убил бы, если бы вы не вмешались.
   - Отвечайте на мой вопрос, доктор, - проигнорировал его слов Ганс.
   - Штейнер, послушайте. Это может выглядеть шокирующее, но имеет огромное значение для Рейха, - начал оправдываться доктор. - И было бы из-за чего переживать. Этих существ нельзя считать полноценными людьми. Насколько знаю, вы жили в деревне. Наверняка слышали, как визжат свиньи, когда их режут. Это то же самое!
   Штейнер скривился, опустил пистолет.
   - Простите, доктор, но в данном случае действия коменданта были оправданы.
   - Что? Вы понимаете, что он хотел менять убить? Я найду способ связаться с Кроненбергом, вас снимут, а этого подлеца расстреляют.
   - Ваше право, - холодно ответил Штейнер и направился к выходу.
   Эмберх проводил Ганса взглядом, обернулся к Крузе, который, оказавшись наедине с Карлом, задрожал мелкой дрожью.
   - Лучше бы тебе не искать никаких способов и держать рот на замке. Я слова на ветер не бросаю, - сказал Карл, взял пистолет, бросил еще один не предвещавший ничего хорошего взгляд в сторону Крузе и покинул лабораторию, громко хлопнув дверью.
   Вернувшись к себе, он глубоко вздохнул, сел в кресло и стал обдумывать случившееся. Все сложилось как нельзя лучше: Крузе напуган до смерти и не станет перечить Эмберху, а Штейнер впервые принял сторону Карла. Непробиваемый ставленник Кроненберга оказался не таким уж непробиваемым.

4

24 декабря 1935 года. Тибет.

   По сосновому лесу, росшему на склоне пологой горы, шли два человека - старый Жан Бюстен и его внук Жак. Юноша был в приподнятом настроении, крутил в руках небольшой топор, которым они с дедом собирались рубить рождественское дерево. Судя по настроению Луи, они с Жаком не станут дожидаться весны - антиквар потерял надежду отыскать своего треклятого китайца, потому его сын был уверен, что уже в январе предстоит вернуться в Лондон.
   Как и всякий юноша, выросший в городе в семье состоятельных родителей, Жак был в известной степени изнежен, не привык к ранним подъемам, длительным переходам в горах. Он любил проводить вечера в компании девушек, отдыхая в театре, сидя за столиком в кафе или за просмотром новой картины в кино, а не в палатке или очередном клоповнике, по недоразумению называемом гостиницей. Запивать приятное послевкусие встреч предпочитал дорогим вином, а не родниковой водой. Наконец, ему хотелось принимать ванну хотя бы раз в неделю, а не месяцами ходить немытым бродягой по унылым склонам никому не нужных гор.
   Конечно, пообвыкнуться с походным бытом он уже успел и не так критично относился к своему положению, как по началу, но все равно скучал по городу. Хотя не мог отрицать и того, что по прошествии времени будет с легкой ностальгией вспоминать о своем путешествии в Тибет.
   "Но повторить я его точно не пожелаю", - тут же отсек начавшие лезть к нему в голову мысли Жак.
   Вопреки мнению Луи, уверенному, что сын не поход ни на него, ни на деда, Жак перенял качества как своего родителя, так и Жана. Он любил кутеж, был добр по натуре, легко находил легкий язык с людьми, нравился им, был обаятелен и обходителен, аккуратен, умен, старался держать свое слово, пусть и не в такой фанатичной манере, как Луи. Вместе с тем, были у него качества, не присущие деду и отцу. Жак был истовым патриотом Франции, интересовался политикой, не смотря на достаточно терпимое отношение к другим народам, считал французом самым цивилизованным обществом. Отсюда и презрение, которое испытывал не только к азиатам, но и к другим нефранцузам, высокомерное отношение к ним. Ничего подобного ни у Луи, близкого к позициям космополитизма, ни у Жана, вообще индифферентного к вопросам политики, культуры и национальностей, не наблюдалось.
   Впрочем, путешествие в Тибет несколько смягчило Жака и в этом плане. Ведь вместе с примерами подлости и коварства со стороны тибетцев, он стал свидетелем благородства и честности, которые не ожидал встретить в столь диком краю и которые, как ни трудно было это признавать юноше, не уступали, а порой превосходили честность и благородство французов.
   "По зрелому рассуждению, - решил подвести мысленную черту Жак, - я не жалею, что отец вытащил меня в Тибет. Но ему в этом никогда не признаюсь".
   Снова улыбнулся своим мыслям. Жан, как раз рассказывавший ему историю из своей жизни, принял эту улыбку на свой счет.
   - Совершенно напрасно улыбаешься. Мне тогда не до смеха было. Мало того, что этот подлец мою репутацию разрушил, так еще на дуэль вызывал. Бретером себя возомнил. Но я не даром зовусь Коретином, пустил слух по городу, что зарекомендовал себя на дуэлях, как отчаянный рубака, так этот молодец через неделю явился извиняться. Просил только проявить благородство и не рассказывать о его унижении повсеместно. Не тут то было - когда мою репутацию гробил о благородстве он не думал. Вот и я обо всем рассказал, да удостоверился в том, что история расползлась по всему городу.
   - Ох, напрасно, дедушка. Может человек раскаялся бы, а так вы просто озлобили его.
   - Доживешь до моих лет, тогда учить будешь. Сам-то чего молчишь, за все время путешествия так толком и не разговорил тебя. Ты ж внук мой, узнать хочу получше, каким человеком стал.
   - А что рассказывать, вы уж за восемь месяцев и сами могли узнать, что я за человек.
   - Тут ты прав, узнать узнал - самонадеянный, гордый, бестолковый. Одним словом весь в меня.
   - Ну, спасибо за лестную характеристику, - привыкший к едкому языку деда Жак только улыбнулся.
   - Но чем живешь в Париже всё равно расскажи.
   - Про что же вам рассказать? - снова улыбнулся сделавшийся отчего-то счастливым Жак. - Про блондинку Жоржету, брюнетку Жанну или рыжую Марию? Если, конечно, вам это интересно и за время пребывания в Азии вы не отвыкли от изящных французских имен и не предпочитаете им каких-нибудь Лу, По и Пи.
   - Ты дедушке не дерзи, - подмигнул не обидевшийся на внука Жан. - Я бы в твои годы о десяти блондинках Жоржетах, двадцати брюнетках Жанн и тридцати рыженьких Марий рассказать бы мог. Мог, да не стал бы - порядочные мужчины не треплют языком о таких вещах.
   - Осадили, признаю поражение, - Жак вскинул руки в характерном жесте, при этом чуть не выронил топор.
   - То-то. Да топор не урони, сейчас пригодится. Куда дальше идти, давай здесь сосенку выбирать.
   Жак осмотрелся. Его взгляд тут же был прикован пушистой прелестницей, чьи зеленоватые ветви больше походили на пушистые лапки котенка, настолько кучно росли отливавшие праздничной синевой. Юноша подошел к дереву ближе, отряхнул снег с ветки снег, принюхался. В нос ударили смоляная горечь и сладость прелой травы, аромат европейских сосновых рощ. Жак на мгновение перенесся за тысячи километров от Европы, домой, во Францию, очутился в одном из лесов своей Родины.
   - Понравилась? Так руби, или старику Коретину прикажешь всю работу за тебя делать? - вернул Жака обратно в Тибетские горы дед.
   - Как скажешь, дедушка, - Жак начал примерять на себя роль лесоруба.
   Вскоре он полностью погрузился в работу и не заметил, что стук топора привлек внимание людей. Группа солдат, направлявшаяся в очередную тибетскую деревню затаилась между деревьями метрах в пятидесяти от Бюстьенов. Рядовые вопросительно посмотрели на командира. Тот жестами отдал приказания. Группа разделилась, к Жаку и Жану подкрадывались два солдата, остальные бесшумно продолжили свой путь.

...

   Луи оторвался от карты, на которой отмечал посещенные ими деревни и поселки, взглянул на часы. Отец и Жак давно должны были вернуться. Пожав плечами, вернулся к карте. Удивительно, но они успели побывать везде, причем по два раза. Единственное место - это та самая забегаловка, в которой он встретил китайца. Если там о Лине ничего неизвестно, их пребывание в Тибете становятся бессмысленным.
   "Я свое слово сдержал, Линь. Жаль, если ты погиб, в таком случае свой долг я вернул тебе даже в могилу", - подумал Луи, уперев широко расставленные руки в края стола.
   Их приютили в одной богом забытой деревушке небогатая крестьянская семья, глава которой за дополнительную медяшку не стал возражать против празднования католического рождества. Домик был бедный, но характерный для остальных жилищ тибетцев запах сырости и пропавшей рыбы здесь отсутствовал, что не могло ни радовать Бюстьена. В предоставленной комнате удалось даже создать дух рождества, украсив комнату простенькими бумажными гирляндами, которые Жак изготовил собственноручно. Жан настаивал на наличии рождественского дерева, потому вместе с внуком отправились в лес неподалеку, оставив Луи наедине со своими мыслями.
   Спрятав карандаш в коробок, он свернул карту, засунул ее в черный полый цилиндр, закрыл его крышкой, подошел к стоявшему на подоконнике кувшину с водой, отпил немного, посмотрел на улицу. Снежинки переливались в лучах заходящего солнца, горы величественно возвышались над горизонтом, обрамляя диск солнца с двух сторон, ветер гонял белую крупу по земле, вырисовывая замысловатые узоры. Красота момента заворожила Луи, он любовался природой, вспоминая свой магазинчик в Лондоне.
   - Да, нужно возвращаться, - произнес он спустя какое-то время.
   Отец, наверняка, не поедет с ними, но и не сильно расстроится - старки он самостоятельный. Зато Жак будет искренне рад. Луи стал представлять, какие барыши сможет получить за приобретенные во время поездки товары, когда с улицы донесся какие-то громкие хлопки. Можно было подумать, что тибетцы переняли традиции китайцев и начали взрывать петарды. Хлопки повторились, Бюстьен догадался - то были выстрелы. Причем судя по частоте выстрелы из автоматического оружия.
   Он направился было к выходу, но в дверях столкнулся с крестьянином, приютившим их. Тот держал в руках два ружья, одно сунул Луи в руки, что-то напугано бормоча.
   - Зачем мне это? Что случилось? - в этот момент француз по-настоящему испугался. Он побежал за крестьянином, семенившим на улицу, выбрался во двор и увидел сюрреалистичную картину - мужчины в военной форме с автоматическим оружием в руках и касками на голове, стреляют в воздух, сгоняя жителей деревни к центру. Крестьянин дергает Луи за рукав, жестом заставляет пойти за ним. Луи понимает: случилось что-то плохое, подчиняется. Видит, что дети и жена крестьянина собраны, бегут прочь от деревни. Тибетец что-то лепечет, дулом ружья тычет в мужчин в форме. В этот момент двое из пришлых замечают беглецов, направляются в их сторону. Один из приближающихся стреляет в воздух, что-то требует, стараясь говорить на местном наречии. Второй громко произносит слова на европейском языке.
   "Это немецкий,- узнает Луи, - они немцы!"
   Похоже, владение мужчиной в форме местным наречием оставляет желать лучшего, потому что крестьянин стреляет в них. Перепугавшийся Луи, попытался остановить того, понимая - если на выстрел ответят у него и тибетца никаких шансов. Тщетно - тибетец промахнулся, немцы ответили очередью, которая рассекла крестьянина и Луи. Все произошло так быстро, что француз не сразу понял, отчего возникла слабость в ногах. Никакой боли не почувствовал, просто рухнул на землю, а когда попытался встать, ему помещала сильная резь в области живота. Поднеся туда руку, Луи нащупал теплую жидкость - его собственную кровь.
   "Я умираю!", - осознал Бюстьен и мысль эта страшно его напугала. Он попытался зажать рану руками, позвать кого-то на помощь, но не смог пошевелить онемевшим языком.
   Немцы тем временем заставили семейство крестьянина следовать за ними, оставив умирающих валяться на земле. Оправившись от шока, Луи повернул голову, увидел тело крестьянина, которому повезло гораздо меньше - пули пробили ему грудь, задели сердце, от чего тот умер очень быстро. Луи же, не смотря на кровотечение понял, что может двигаться, если не идти, то ползти и пока еще не умирает.
   Ощутив невероятный в его положении прилив сил, француз поднялся на ноги, продолжая заживать рану в животе левой рукой, побежал под гору, отталкиваясь правой рукой всякий раз, когда был близко к падению. Он спустился к плато, как ему показалось быстро, почти добрался до дороги, когда ноги снова предательски задрожали. Донеслись крики немцев, заметивших его. Луи надеялся, погоня снова придаст ему сил, он сумеет убежать, но вместо этого француз еле плелся, чудом удерживаясь на ногах.
   Очень скоро его нагнали. Луи упал на колени, исподлобья посмотрел на немцев, направивших свое оружие прямо ему в лицо. Через мгновение короткая очередь пистолета-пулемета оборвала жизнь французского коллекционера, оставшегося верным своему слова до конца жизни.

Глава 5.

1

25 апреля 1936 года. Ненанесенный на карту остров Тихого океана.

   Павел Молчанов все еще не мог вернуться к реальности, смириться с тем, что попал сюда, потому продолжал сидеть на берегу и поглядывать на горизонт. За ним должны вернуться, они не могут не заметить пропажи одного пассажира. Как такое могло произойти? А главное, зачем он вышел на палубу во время шторма? До сих пор его поджилки сотрясались, когда он вспоминал, как огромная волна накрыла пароход, сбрасывая всё с палубы на воду. Среди прочей корабельной утвари оказался и Павел Молчанов. Каким-то чудом Павел выжил, его вынесло на этот остров. Он продрог до костей, вся одежда вымокла. Наверняка у него начнется воспаление легких - с сегодняшнего утра его мучил сильный кашель, все тело болело. Никогда еще священнику не было так плохо, и никогда еще он так не нуждался в помощи Бога, о котором успел позабыть. Но вместо того, чтобы приняться как-то обустраиваться на острове, осмотреть его, найти пищу и источник пресной воды, Павел смотрел на океан и ждал, когда же произойдет очередное чудо и на горизонте возникнет пароход, который увезет его, только не в Китай, а обратно, в Америку. Там священник снова купит себе бутылку виски и залпом осушит ее. А потом забудет обо всем этом кошмаре и начнет обустраивать свою новую жизнь. Ах, если бы только показался пароход, он бы снова уверовал в Бога, снова стал бы священником и тогда дьявол не был бы ему страшен. Чудо должно было произойти, иначе смысла в его спасение на острове не имеет. Шли третьи сутки его пребывания здесь, а пароход все не появлялся. Молчанов был голоден, хотел пить, понимал, что если не встанет и не начнет осваиваться сейчас, то на следующий день сил может просто не хватить. Но, тем не менее, Павел сидел и ждал чуда, просил Бога, которому не молился уже много лет, о том, чтобы тот сжалился и послал избавление. Но то ли Бог не хотел слушать его, то ли не те молитвы читал Молчанов - чуда не происходило. Он медленно умирал и не мог с этим ничего поделать, не мог даже встать. Все, что оставалось священнику - так это смотреть на горизонт и надеяться на чудесное избавление.

2

   Жажда становилась нестерпимой. Хотелось пить, что угодно. Молчанов готов был броситься к морю и приняться пить соленую воду, но не мог себя заставить подняться, силы покинули его. Священник понял, что никто его не спасет. Подходил к концу третий день его пребывания на острове, он был истощен, а линия горизонта оставалась такой же гладкой, как и в первый день. Помимо прочего, у Молчанова начался жар, кашель его усилился, появились хрипы, и порой ему казалось, что он вот-вот задохнется. Когда наступила ночь, он стал мечтать об этом. Умереть и поскорее. Больше ему ничего не хотелось. Грудь нестерпимо жгло, буквально раздирало, в горле першило, нос был забит, кости ломило. Жажда все усугубляла, превращая страдания Молчанова в адские муки. Осознав, что ему не спастись, священник решил утопиться. Он кое-как перевернулся на живот и уже собирался ползти вниз, к воде, но какой-то камешек сильно давил на грудь. Павлу показалось, что кости не выдержат и треснут, но ничего такого не произошло. Священник откатился и посмотрел на то место, где только что лежал. Ничего.
   Молчанов стянул свой плащ, посчитав, что камень мог завалиться под него. Небольшой серебристый предмет вывалился на песок. Священник присмотрелся - это была его фляга. Павел не без труда открыл рот - язык прилип к небу, а челюсти крепко сомкнулись. Глубоко задышал. Сразу же почувствовал прилив сил, сначала встал на колени, упираясь руками, затем распрямился и на коленях подполз к фляге и склонился над ней. Неизвестно, каким чудом после страшного шторма и нескольких часов, которые он провел в море, фляга не выскочила из внутреннего кармана пальто. Неизвестно, почему Молчанов перед началом шторма решил ее наполнить выдержанным коньяком. Совершенно непонятно, почему священник до сих пор ее не обнаружил, за столько дней пребывания здесь. Может быть, она должна была появиться именно в этот момент, когда Павел в конец отчаялся. Он не знал, почему все вышло именно так, но ему доподлинно было известно - если что-то и могло вернуть ему силы и надежду, так это несколько глотков хорошего коньяка.
   Молчанов открутил флягу и приложился к горлышку. Напиток разогревал кровь, прочищал горло. Сделав несколько глотков, он заставил себя оторваться. Ему расхотелось умирать, потому он решил не выпивать все за раз. Нужно думать о будущем. Молчанов встал на ноги и принялся разминать мышцы. Его самочувствие определенно улучшилось, даже боль в груди уменьшилась. Вместе с тем, он принялся рассуждать, почему его до сих пор не ищут, и пришел к выводу, что его искали, но не могли найти. Он должен был подать какой-то сигнал, чтобы его заметили. Ведь здесь может быть куча подобных островков, а во время шторма его могло отнести в любом направлении. Но, даже если его не искали или считали погибшим, имело смысл подавать сигналы, потому что их могли заметить проходящие корабли. Для этих целей идеально подходил костер, но у Павла не было спичек, а кроме как с их помощью он не умел разжигать огонь. Впрочем, слышал, что его можно получить при помощи трения. Нужно достать щепки, кору деревьев, которая легко воспламеняется и две палочки. Для выбивания искры можно было воспользоваться камнями. Так что положение было не таким уж безвыходным. Только вот что ему предпринять в первую очередь.
   - Отправляться на поиски ночью, да еще и в незнакомый лес - безумие, - рассудил Павел, - потому в первую очередь я должен дождаться утра.

3

   Он провел ночь подальше от берега, подобравшись к густому лесу, который рос посреди острова. Спать было уютнее - холодный морской ветер не обдувал его со всех сторон, потому на утро состояние его несколько улучшилось. Проснулся он в приподнятом настроении и, не смотря на ужасное жжение в груди, встал и принялся ходить по берегу. Ноги настолько отвыкли, что ступни некоторое время неприятно покалывало, но затем он расходился. Когда мышцы, наконец, разработались, Павел понял, что буквально горит - жар был чудовищный, скорее всего у него было воспаление легких. Но о том, что с этим делать он будет думать позже, а сейчас необходимо обойти остров, собрать хворост и постараться развести костер. Обязательно найти источник пресной воды и хоть какую-то еду. Молчанов достал флягу из внутреннего кармана пальто и сделал несколько больших глотков. Коньяк кончался. Это новость его огорчила, но теперь уже он твердо решил бороться до конца. Окончательно собравшись с силами к полудню, Павел отправился в лес, по возможности не заходя слишком далеко, и собрал необходимое количество хвороста. Сначала он пытался тереть тоненькие палочки друг о друга, но ничего не выходило, затем содрал с деревьев немного коры, нашел два небольших камня и принялся выбивать искру над корой. Со всем этим он провозился до трех часов, но ничего толкового не вышло. Задор, который появился у него вчера, когда в пальто отыскалась фляга, теперь пропал, оставив только тупую боль. Осознав, что первоначальный план провалился, Павел принялся искать другое решение. И очень быстро сообразил, что кроме как отправиться на поиски пищи и еды, ему больше ничего не остается. Однажды ему приходилось слышать, что если на острове и есть источники пресной воды, то они должны впадать в море. Потому он решил начать поиски, отправившись бродить вдоль берега. Закончилась эта идея ничем. Разве что, Молчанов понял, что попал на крохотный островок - через три часа, или около того, он вернулся к тому же месту, с которого начал поиски. И тут он впервые почувствовал отчаяние и потребность воззвать к Богу, от которого отвернулся много лет назад.
   - Господи, за что! - воскликнул Павел, упав на колени и протянув руки к небу. - Прости за то, что я не молился тебе, но неужели я заслуживаю такой чудовищной участи - погибнуть здесь, вдали от родного дома. Помоги мне, Господи, я еще никогда не нуждался в твоей помощи! - Молчанов припал к земле всем телом, мечтая, что открыв глаза, он очнется у себя в квартире, в цивилизованном Нью-Йорке, где ему не страшны голод и болезни, потому что к его услугам магазины и заботливые доктора. Но ничего этого не произошло - открыв глаза, Павел обнаружил, что все так же находится на необитаемом острове, который, возможно, даже не отмечен на карте. Шанс, что его здесь найдут, мизерный. Здесь нет воды и пищи, растения ему не знакомы. А еще он сильно болен, болезнь тяжело протекает и через день другой он может и не встать. Вконец разуверившись в своем спасении, Павел достал фляжку и осушил ее. Стало немного лучше, но отчаяние только усилилось. Молчанов кое-как добрался до лесу и уснул под невысоким тропическим деревом. Еще один тревожный день закончился.

4

   Наступило утро, но Молчанов уже давно не спал. Он думал о том, что будет дальше. Поднявшись на ноги (сегодня это было сделать значительно сложнее, нежели вчера), Молчанов побрел в лес, рассчитывая найти какие-нибудь тропические фрукты или что-нибудь еще съедобное. Он забрался довольно глубоко, когда с ним случился первый голодный обморок. Павел на мгновение провалился куда-то глубоко, упал на землю и уже не мог встать, а затем вовсе лишился сознания. Он быстро очухался и сумел подняться, но подумал, что разумнее было бы вернуться обратно, на берег. Потому развернулся и пошел в противоположную сторону. По дороге он сорвал несколько листьев и съел их - все лучше, чем ничего. Ему приходилось слышать, что многие растения очень опасны для жизни, содержат ядовитые вещества и тому подобное. Но Молчанов не хотел об это думать. Сок листьев был очень приятным на вкус, а если долго их жевать, то приходило чувство насыщения, меньше хотелось пить. Павел решил нарвать их побольше, потому что начал бояться, что через несколько дней уже не сможет ходить, тогда эти запасы могут пригодиться. Закончив с этим, он вернулся на берег и, не прекращая жевать листья, стал ждать чуда, на которое ему только и оставалось надеяться. Бессонная ночь давала о себе знать - Павел чувствовал себя вымотанным и разбитым. Потому, он быстро заснул на берегу.
   Проснулся ближе к вечеру. Все эти дни погода на острове была более-менее удовлетворительной - затянутое серой пеленой небо иногда радовало Павла робкими солнечными лучами. Но как он выяснит в дальнейшем, это было скорее исключение, чем правило. Начался дождь и страшный шторм. Самые большие из волн долетали до него, и Молчанову было не по себе. Пришлось забраться глубже в лес. Он снова промок до нитки, зато сумел утолить жажду, подставляя рот под струи дождя. Но он замерз, что усугубило его болезнь. Уснуть удалось под самым пышным деревом, но даже оно не защищало его от дождя полностью. Эта ночь оказалось самой ужасной, дождь не прекращался и на следующий день, кашель сделался еще сильнее (раньше ему казалось -сильнее некуда), листья, которыми он кое-как поддерживал свои силы, оказались негодными - его тошнило, пару раз даже вырвало мерзкой желтовато-зеленой жижей. Он потерял счет дням и уже не мог с уверенностью сказать - жив он или мертв. Тревожный сон сменялся приступами не прекращающегося по несколько часов кашля, чудовищной лихорадки. Вместо слизи из горла текла кровь. Силы в конец оставили его, потому он только и делал, что лежал под выбранным деревом и уже ни о чем не думал. Когда дождь прекратился, Павел затеял свой последний поход через остров. Он решил выбраться на берег и лечь там. Если умирать, то все равно где, но там его могли заметить проплывающие корабли. Последним отчетливым воспоминанием была невыносимая боль коленей, разбитых и разодранных во время его отчаянного перехода. Добравшись до берега, он повалился на холодном песке, положившись на судьбу. А дальше начался бред и галлюцинации, отрывочные воспоминания и странная эйфория, которая, наверное, была призвана смягчить предсмертные муки Павла Молчанова.

5

   Отец Антоний присел рядом с Павлом на песке и посмотрел на несчастного.
   - К чему же пришел ты, несчастный маловерный отрок? Что ты здесь делаешь, что ищешь в этих забытых богом местах? - спросил он, жалостливо поглядывая на Павла.
   - Ты же умер много лет назад, - без особого энтузиазма отозвался Павел.
   - Всегда знал, что есть в тебе червоточина, из которой сочится гной, всегда знал, что дрянным человек станешь ты, - словно бы не воспринимая слова Павла, заговорил отец Антоний, который упал с колокольни и сломал себе позвоночник. Случилось это давным-давно. Так почему же сейчас он тревожит Павла?
   - Уйди, оставь меня в покое! - неожиданно для себя Павел закричал и отпрянул от отца Антония. - Нет тебя, мертвый ты, расшибся насмерть.
   - Я-то расшибся, да вот ты живой, - отец Антоний исчез, словно его и не было, зато появилась церковь, та самая, в которой Павел начал свою службу Богу еще мальчишкой. И снова отец Антоний, который стоял у входа и кого-то подзывал к себе. Павел проследил за его взглядом и увидел кучку мальчишек, но не обычных. У всех в руках были книжки, каждый что-то читал и усердно пытался понять написанное. Было видно, что им скучно, они не хотят заниматься подобными глупостями. Куда интереснее бегать по дворам да распугивать скот, гоняться друг за дружкой, колотить и получать тумаки. И лишь один из них действительно был заинтересован. Он не заставлял себя понять написанное, он понимал это и с жадностью впитывал знание. Отец Антоний звал именно его. Когда мальчишка поднял свое веснушчатое лицо, Павел увидел себя. Молчанов действительно был самым талантливым учеником в деревне, с легкостью освоил грамоту, легко справлялся с арифметикой, был любимчиком старого церковника. Но однажды тот сказал юному Павлу, что ему недостает веры и твердости. Если что-то начинает не получаться, Павел быстро бросает начатое и берется за другое дело. Отец Антоний хотел помочь Павлу, хотел вырастить его как своего сына, но трагически погиб. Молчанов быстро добился своего и стал настоятелем церкви, заняв место отца Антония. Только занимался он этим через силу, быстро потерял интерес к работе и уже тогда стал пить, правда, в меру. Потом началась революция, Павел бежал сначала во Францию. А потом и в Америку. Хорошо устроился в Штатах, снова заняв привычную должность настоятеля одной из христианских церквей. Воровал он безбожно, быстро нажил богатство и окончательно спился. В этот период жизни Павел Андреевич встретился с тем демоном в широкополой шляпе, который заставил его бежать в Китай и из-за которого он очутился на этом острове. Все эти воспоминания, образы и мысли пролетели в считанные доли секунды. Церковь исчезла, и пляж вновь опустел. Молчанов понадеялся, что это был конец, что больше видений не будет, но он ошибался. Незнакомец в широкополой шляпе, которого он только что вспомнился, возник прямо перед ним, склонив свое отвратительное лицо над лицом Павла. Он ничего не говорил, только внимательно разглядывал его. Молчанов не выдержал и закричал, вскочил на ноги и принялся бегать по песку. Священник быстро выбился из сил, повалился на землю, и, судорожно шевеля губами, нашептывал мотив какой-то американской песенки. Он пытался молиться, надеялся, что Бог его услышит и смилостивиться. Павел просил только об одном - быстрой и безболезненной смерти.
   Непривычный шум доносился со стороны моря - грохот мотора. Неужели пароход? Прилив сил, Молчанов прекрасно знал, что он не продлиться долго, воспользовался им по максимуму. Священник вскочил и начал орать что есть мочи, бегать по берегу и размахивать руками. Хватило его ненадолго - в глазах потемнело, истощенные ноги подвели его, Павел Иванович рухнул на землю.

6

1 мая 1936 года, посреди Тихого океана.

   Американский пароход "Сан-Франциско", направлявшийся в Японию был вынужден остановиться во время пути, когда одному из матросов показалось, что он заметил на острове человека. Было решено произвести внеплановую остановку и разведать остров на шлюпке. В итоге обнаружили мужчину, бормотавшего себе под нос слова на одном из славянских языков, каком точно никто не знал. Корабельный доктор сказал, что несчастный страдает очень сильным и запущенным воспалением легких. Приняв все возможные меры, доктор заявил, что теперь остается только ждать. Больной бредил несколько дней, что-то возбужденно доказывал невидимым собеседникам и, по всей видимости, молился. Но кризис миновал. На третьи сутки пребывания на борту "Сан-Франциско", к больному вернулось сознание, и на сносном английском он попросил ручку и лист бумаги. Доктор пытался расспросить его о том, как он умудрился попасть на остров, но человек, сославшись на слабость, отказался говорить. Ручки на корабле не оказалось, но доктор нашел отличное перо и чернильницу. Удалось достать и бумагу. Получив все это, больной принялся что-то усердно описывать. Писал он родном языке, потому никто ничего так и не понял. Доктор, который больше остальных хотел узнать историю загадочного человека, был огорчен, когда тот принял решение по прибытию в Японию остаться в одном из местных госпиталей. А уже через несколько дней американский пароход отчалил, оставив Павла Молчанова, некогда священника русской православной церкви, а теперь простого нищего и обездоленного в незнакомой стране.

Глава 6

1

   После Первой Мировой войны Германию охватил всеобъемлющий кризис: экономический, политический, идеологический. Истощенные, находящиеся на грани голода граждане бывшей Империи с энтузиазмом поддержали коммунистов, сулящих рай на земле: Ноябрьская революция, Советские республики в сердце Германии - Баварии - и Бремене, многочисленные стачки рабочих, противостояние реакционно-настроенных солдат, которые так и не поняли, почему генералы приказали сложить им оружие. Гиперинфляция, обнищание широких масс, ненависть немцев друг к другу, которая впоследствии выльется в антисемитизм и антикоммунизм. Тяжелейший удар по национальной гордости народа, многие представители которого считали себя чуть ли не высшей расой и пренебрежительно относились даже к своим южногерманским собратьям, чего уж говорить о славянах.
   Травма не прошла бесследно, и даже "золотые двадцатые", так недолго продлившийся период стабильности и относительного благополучия, не помогли ее залечить. Депрессия нанесла решительный и безжалостный удар по едва установившемуся в Веймарской республике социальному равновесию, процесс радикализации масс ускорился и вылилось это в тридцать третий год.
   Оглядываясь назад, становится поразительно, сколько по сути случайных событий привело к тому, что победу на выборах одержала НСДАП. Были, бесспорно и объективные причины: здесь и страх промышленников, готовых заключить сделку хоть с дьяволом, лишь бы не допустить победы коммунистов, здесь и разногласия между Коммунистической и Социал-демократической партиями Германии, здесь и, как покажет время, провальная ставка Коминтерна на борьбу с социал-фашизмом - ведь коалиция главы КПГ Тельмана и лидера СДПГ Вельса могла обеспечить левому крылу убедительное превосходство над НСДАП, по сути провалившейся на выборах, в тридцать втором и уберечь от прихода к власти Гитлера. Нельзя не упомянуть сочувствие НСДАП со стороны буржуазных кругов Англии и Франции, определявших тогда политические настроения в Европе. Но стечение обстоятельств, заключавшееся в наложении всех этих факторов друг на друга, плюс экономический кризис, неготовность Лиги Наций высказать решительное нет агрессии, в виду страха перед войной, личностные качества членов НСДАП и их фюрера Гитлера не может не поражать. Даже скептик не может не заметить ноток фатализма в исполненной жизнью симфонии восхождения нацистов к власти.
   Уставшие от кризисов, жаждущие стабильности и реванша немцы смирились с развернутым нацистами террором, они смирились с тем, что коммунисты были оклеветаны, арестованы и посажены, а впоследствии расстреляны, купились на развернутую пропаганду невероятных успехов новой власти, радовались даже незначительному росту уровня жизни. Показательно так же, что Англия, Франция и США закрыли глаз на прекращение репарационных платежей, охотно выдавали нацистам кредиты и торговали с ними, обеспечивая приток золота, за которое Германия и вооружалась. Угрозой тогдашним лидерам представлялся СССР, экспорт революции из которого первым делом затронул немцев, а после добрался бы и до островов. Потому начинания нацистов всячески поддерживались, на построение самой громадной в истории финансовой пирамиды, каковой представлялась экономика Германии, просто закрывали глаза.
   Вообще, ведения хозяйства национал-социалистами заслуживает отдельного разговора, поскольку мифы об успешности Гитлера в решении задачи восстановления экономики многими людьми не подвергаются никакому сомнению. Многократно повторяются пропагандистские штампы о победе над безработицей, программе поддержки рождаемости, строительству дорог. При этом о реальных последствиях для экономики ничего не говорится. Нередко можно услышать и заявления о кристальной честности нацистов, победе над коррупцией и практически полном отсутствии таковой.
   Часть этих штампов соответствует действительности: падение безработицы реально, так же как и рост рождаемости. Однако причины, по которым произошли эти изменения затушевываются. Поэтому закономерен вопрос - а была ли заслуга функционеров НСДАП в определенных (подчеркну, не слишком-то и впечатляющих) успехах, достигнутых после прихода к власти Гитлера?
   В первую очередь, бесспорно сдержанным обещанием является сокращение безработицы. Так, в тридцать втором году только по официальным цифрам (которые не отражали всего драматизма ситуации) числилось свыше пяти миллионов безработных, то к тридцать восьмому упала меньше чем до полумиллиона. Но можно ли считать данные цифры достижением? Для ответа на этот вопрос обратимся к ряду статистических показателей. Если верить данным специализирующегося на истории фашизма Александра Галкина, динамика изменения реальной заработной платы вела себя следующим образом: если принять уровень зарплаты в тридцать шестом году за единицу, то в тридцать третьем она была на пять процентов выше, а в тридцать восьмом уже на процент ниже.
   Далее, рост номинальной зарплаты был распределен неравномерно и как несложно догадаться, в первую очередь затронул области промышленности, тек или иначе связанные с войной: сталеварение, приборо- и машиностроение, строительство. В то же время в текстильной и пищевой промышленности рост практически отсутствовал, то есть в реальном отношении рабочие получали даже ниже, чем в период кризиса.
   Из-за этого, а также из-за коррупционных схем, применявшихся при распределении продуктов, питание население оказалось даже хуже, чем в кризисные годы. Таким образмо, падение безработицы было обеспечено не за счет роста востребованных на международном и внутреннем рынке товаров, а на перевооружение. Обеспечен был этот перекос в экономике ростом инфляции и займами, которые заведомо невозможно было выплатить. Как отмечал Мюллер-Гильдебрандт, автор книги "Сухопутная армия Германии 1939-1945", к тридцать девятому году экономика была доведена до крайней степени истощения, потому естественным выходом, который мог предотвратить грядущий кризис, оставалась война.
   Нелишним будет упомянуть и то, какими методами осуществлялась борьба с безработицей. В период Веймарской республики большинство трудовых споров решалось в процессе борьбы между профсоюзами и собственником. До прихода нацистов законодательство в этом отношении было довольно либерально, забастовки не запрещались, а государство вмешивалось в спор между работниками и работодателем только в крайнем случае. При нацистах все изменилось в худшую сторону. Забастовки и деятельность профсоюзов запрещены, ограничения на продолжительность рабочего дня смягчены (а на практике практически отменены), отчего выиграли монополисты, лояльные нацистскому режиму. У них появилась возможность экономить на мероприятиях по охране труда (рост несчастных случаев даже среди застрахованных рабочих к тридцать седьмому году вырос больше, чем на пятьдесят процентов), увеличивать продолжительность рабочей недели (она выросла с сорока трех часов в тридцать третьем до почти пятидесяти в тридцать девятом). Указанных факторов хватило, чтобы сохранить лояльность ряда видных промышленников, а также сделать их лично заинтересованными в поддержке военного лобби - ведь зачастую государственные заказы оплачивались ничем не обеспеченными расписками и векселями, выплатить которые Германия могла только в случае получения богатых трофеев и больших репараций.
   Широко использовались добровольно-принудительные методы борьбы с безработицей, вроде "добровольных трудовых лагерей", где молодежь работала за символическую плату. Нарушение условий Версальского соглашения и начало мобилизации юношей на службу в армию еще сильнее сократили безработицу в рядах молодых людей. Наконец, активное привлечение женщин к труду в конце тридцатых смягчило эффект от падения реальной заработной платы, потому что реальные доходы на семью оказывались выше, чем в период кризиса. Однако вплоть до начала масштабного военного строительства (начало тридцать шестого года), падение безработицы наблюдалось только на бумаге - ее снижение обеспечивалось за счет привлечения людей на временные работы, после чего они считались трудоустроенными, когда на практике большую часть года оставались без дела.
   Таким образом, падение безработицы, достигнутое такой ценой, вряд ли можно считать большим достижением.
   Что касается вопроса стимулирования рождаемости, то ни о каких достижениях говорить не приходится. Уровень фертильности (числа рождений на тысячу женщин) при нацистах достиг максимума в тридцать девятом году и равнялся 20,5. Впечатляющей эта цифра может показаться, если сравнивать ее с тридцать третьим годом, когда наблюдалось падение до 14,7. Однако если обратиться к уровню двадцать пятого года - 20,8 - то становится ясно, что ни о какое достижении речи не идет. Подобный результат Веймарская республика показывала без каких-либо программ по поддержке рождаемости. С учетом же того, что экономика республики была куда более сбалансированной, нежели экономика Рейха, ориентирована на потребителя, а не на армию (даже заводы Круппа вплоть до тридцать шестого года обслуживали гражданский сектор), с необходимостью следует признать, что программа провалилась.
   Наконец, следует рассмотреть эффективность мер стимулирования экономики, предпринятых при Гитлере. Чаще всего в этой связи упоминается строительство дорог, которое якобы было полезно для немецкой экономики. Однако на тот факт, что немецкий рабочие были в разы беднее американских и практически не обеспечены личными автомобилями, абсолютно не принимался партийными функционерами во внимание. Основным видом транспорта для Германии того времени являлись поезда и электропоезда, однако увеличение протяженности железных дорог при нацистах практически не наблюдалось. Промышленник Тиссен, спонсировавший Гитлера, в своих воспоминаниях намекал на то, что последний возомнил себя Наполеоном - строительство дорог напоминало Тиссену перестройку старых городов при Бонапарте.
   Проект "народного автомобиля", предложенный Гитлером, будет реализован только после войны в виде знаменитого Фольксвагена "жука", дороги же окажутся востребованы непосредственно разбогатевшими нацистами для поездок в свои роскошные резиденции. Рабочим же строительство дорог, которые благополучно будут разбомблены авиацией Союзников, не дало ничего, кроме рабочих мест. Однако решения проблемы трудоустройства путем разворачивания бессмысленных строек оттянет восстановление экономики, что в конечном итоге навредит абсолютному большинству населения.
   Полным провалом была и финансовая политика Рейха, заключавшаяся в построении, пожалуй, самой крупной в истории пирамиды и завершившаяся страшной гиперинфляцией по окончанию войны. Министр экономики и параллельно с этим управляющий Рейхсбанка Шахт каким-то чудом убеждал крупные банки США и Англии предоставлять займы и покупать немецкий облигации. Расплатиться с этими долгами Германия была просто не в состоянии, поэтому без начала войны в тридцать девятом, уже в сорок первом - сорок втором случился кризис неплатежеспособности и нацисты были бы вынуждены объявить дефолт и ввергнуть страну в очередной экономический кризис.
   Таким образом, в экономическом плане нацисты оказались абсолютными неудачниками, угробившими и без того ослабленную экономику страны. У современных фанатов Третьего Рейха остается одно утешение - все партийные деятели были принципиальными, неподкупными, честными, и даже не смотря на какие-то промахи, ими всегда двигало стремление помочь немецкому народу.
   Однако, при тщательном знакомстве с финансами партии становится понятно, что реальное положение вещей сильно отличалось от подобных представлений. В тридцать втором году НСДАП по сути являлась партией попрошаек, полностью зависящих от расположения крупных дельцов Германии. Активную поддержку оказывали Тиссен, Крупп, директор концерна Фарбениндустри Бош и другие. Чтобы представить себе, какими средствами располагала партия тогда, достаточно указать на такой факт: для аренды довольно скромной партийной резиденции Геринг обращался за помощью к Тиссену, тот денег не дал, но помог получить кредит на выгодных условиях. К тридцать девятому году "наци номер два" располагал роскошными замками и владениями по всей Германии, считался одним из самых богатых немцев. По воспоминаниям того же Тиссена, за исключением Риббентропа, все ключевые партийные руководители до прихода к власти являлись безнадежными должниками. Понять, откуда Адольф Гитлер брал деньги на довольно дорогие подарки для своей гражданской жены Евы Браун(о которых пресса благоразумно умалчивала), почему Геббельс зарабатывал десятки, а то и сотни миллион марок год, как заведовавший программой отдыха рабочих с замысловатым названием "Сила через радость" Роберт Лей убеждал правительство выделять его программе продовольственные субсидии несложно, если не вспоминать популистские речи Гитлера о насквозь прогнившей от коррупции Веймарской Республике. Но помнят почему-то только их. А зачастую подкрепляют примером плана Остхильфе, реализованном еще при Гинденбурге и заключавшемся в помощи сельскохозяйственным и промышленным предприятиям. После проверки выяснилось, что большинство якобы нуждающихся в помощи фермеров проматывали полученные деньги за границей, вместо того, чтобы поднимать свое разваливающееся хозяйство. В получении взяток обвиняли и самого президента Гинденбурга, однако доказать его вину не удалось.
   О заведовавшем продовольственной программе нацисте Дарре вспоминать почему-то непринято, а между тем напрасно: в виду государственного регулирования цен, стоимость продуктов питания была зафиксирована на одном уровне, не менявшемся даже при явном изменении конъюнктуры мирового рынка, из-за чего цены на продовольствие в Германии оказывались существенно выше мировых. Пока качество питания простых рабочих непрерывно ухудшалось, сам Дарре обставлял свои очередные апартаменты предметами антиквариата.
   Не случайно в тридцать третьем году фактически была отменена регулярная финансовая отчетность, а бюджеты Рейха засекречены. И делалось это не только для вооружения, но и для покупки Герингом очередного имения.
   Не стоит думать, что нацисты были глупыми прожженными циниками, напротив, где-то они демонстрировали фанатичную веру, где-то поразительную смекалку. Дураки не смогли бы водить за нос банкиров, обвести вокруг пальца правительства Франции, Англии и России, в сжатые сроки вооружить государство до зубов. Дело в другом: ум этот был ограниченным, неспособным видеть дальше своего носа и привел Германию к закономерному самому страшному в ее истории поражению.
   Впрочем, не стоит думать, что все спокойно мирились с положением дел. По мере нарастания террора, увеличения давления со стороны партии, отношение к нацистам ухудшалось. Не смотря на массированную пропаганду, находились те, кто подавал голоса против притеснения граждан Германии в том числе открыто: в тридцать пятом Шахт осудил антисемитскую кампанию, назвав ее серьезной угрозе экономике Германии. Тиссен, тесно общавшийся с Герингом, пытался убедить последнего во вреде, который приносит притеснение евреев, подрыве репутации Рейха во всем мире. Даже члены правительства высказали робкие возражения, когда принимались законы о поражении евреев в правах - ничего не помогло.
   За коммунистов заступались гораздо меньше, но с учетом того, что за КПГ и СДПГ в тридцать втором году проголосовали свыше сорока пяти процентов избирателей, утверждать, что немецкое общество сплотилось в едином порыве вокруг НСДАП нельзя. Ситуация скорее напоминало классическое навязывание воли организованного меньшинства дезорганизованному большинству.
   Впрочем, в тридцать седьмом никто не мог предвидеть, что война вот-вот начнется: Германия только начала перевооружение, нарушение условий Версальского соглашения воспринималось другими государствами как восстановление статуса могучей державы, не представлявшей слишком серьезной угрозы. Гитлер виделся политиком-популистом, предпочитавшим реальным действия разговоры, а его книга "Моя борьба", в которой открыто разглашалась львиная доля истинных намерений фюрера, скучной работой графомана. Немецкий народ был разделен границами, проведенными после Первой Мировой, а отпор агрессии Германии могла дать даже Чехословакия в одиночку.
   Именно в этом году Адольф Гитлер окончательно и бесповоротно принял решение взяв курс на развязывание войны.

2

5 ноября 1937 года. Рейхсканцелярия, Берлин, Германия.

   Зябкий ноябрьский вечер. На часах половина седьмого. В просторном кабинете рейхсканцелярии окна завешены, горит свет. За длинным столом устроилась верхушка военного командования Рейха: пятидесятисемилетний фельдмаршал фон Бломберг, его погодка командующий сухопутными силами барон фон Фрич, командующий флотом шестидесятиоднолетний адмирал Редер, сорокачетырехлетний рейхсминистр авиации Геринг. Рядом с Бломбергом устроился министр иностранных дел барон фон Нейрат, положив увесистый коричневый портфель себе на колени. В углу, за небольшим секретарским столиком, сидел протоколист - адъютант Гитлера Хоссбах. Сам фюрер, встав по другую от военных сторону стола, четко и спокойно излагал свое видение будущего Германии. Изредка поддаваясь приступу скрываемого возбуждения, он начал жестикулировать, изъясняться велеречиво, высокопарно, забывая, что не выступает на митинге, а делится соображениями по поводу внутренней и внешней политики Рейха перед министрами.
   Говорит много, видно, что долго об этом думал, придает своим словам большое значение. По мере изложения, Нейрат все чаще начинает теребить ручку своего портфеля, порываясь что-то сказать, но так и не решаясь перебить Гитлера. Фрич изредка стреляет в сторону внешне невозмутимого фон Бломберга и Редера. Последний периодически отвечает на его взгляды пожиманием плеч. Геринг почти не слушает фюрера, внимательно следит за министрами и наматывает на ус.
   - Автаркия - вот та цель, к которой мы должны стремиться! - провозглашает Гитлер. - Государства, зависящие от внешней торговли крайне уязвимы с военной точки зрения. В частности, Британия не способна была бы вести войну на истощение, будучи отрезана от каналов снабжения, потому англосаксы не могут не опираться на Францию, которая обеспечивает продвижение их интересов в континентальной Европе. Добившись автаркии мы выиграем достаточно времени, чтобы провести необходимый пересмотр границ в Европе и в случае помехи со стороны Англии и Франции, нанести им решающее поражение. Но нужно оставаться на твердой почве, когда мы обсуждаем возможность автаркии в Германии: мы зависимы от ресурсов, и даже используя с максимальной отдачей принадлежащие нам рудники, леса и земли, сможем добиться автаркии лишь на короткое время. Времени этого должно хватить для реализации наших амбиций в Европе.
   Далее он детально рассматривает отрасли, в которых самообеспечение Германии особенно важно, не забывая подчеркивать всякий раз, что речь лишь об условной автаркии на время возможной войны.
   - Наше участие в мировом хозяйстве крайне ограниченно - мы загнаны в неестественные для нашего стомиллионного народа границы, в случае длительной войны не сможем обеспечить себя продовольствием, и будем обречены на поражение и вырождение. Единственная надежда - приобретение обширного жизненного пространства, чтобы немецкий народ и дальше мог расти численно и доминировать в мировой политике. Наше стремление к обретению этого пространства не вызовет сочувствия у стран насытившихся. К их числу в первую очередь следует отнести Англию, которая, располагая сильнейшим флотом, может поставить под угрозу продовольственное обеспечение Рейха. Поэтому решение нужно искать таким образом, чтобы обеспечить себе максимальный результат, затратив минимальные усилия. Но усилия эти должны быть приложены с необходимостью, ибо экспансия всех империй, будь то Британия или Рим, осуществлялась посредством преодоления сопротивления других народов, которые оказывались в подчиненном положении к расовому ядру империи.
   Гитлер подробно разбирает решение поставленной им задачи. Он подчеркивает, что Англия не позволит Германии приобрести колонии в Африке после вторжения Италии в Абиссинию.
   - Серьезный разговор о возвращении нам колоний может состояться лишь в такой момент, когда Англия будет находиться в бедственном положении, а Германская империя будет сильной и вооруженной, - подчеркивает он. - Такое положение может возникнуть в случае вторжение Японии в ее азиатские владения, либо Америки в Канаду. В обоих случаях Англия окажется беспомощна что-либо противопоставить завоевателям!
   Подчеркивает он и шаткость положения англичан в Индии и Ирландии.
   - Нельзя забывать, что соотношение населения метрополии к населению колоний в случае Британской Империи составляет один к девяти! Сохранение Англией своих колоний на длительное время просто невозможно при таком соотношении! Для нас это урок и предостережение: нельзя присоединять жизненное пространство к Германии, не позаботившись о численном росте расового ядра Империи - немецкого народа.
   Далее он подробно останавливается на роли Франции, указывает, что ее позиция в плане сохранения территорий прочнее, чем в случае с Англией, но грозящий ей политический кризис может стать удобной возможностью для Германии выступить против Чехии в момент, когда армия Франции будет полностью дезорганизована.
   - Использование французских фашистских движений в наших целях в таком случае может только приветствоваться, - подчеркивает Гитлер.
   Заключая, что мобилизационные возможности Германии ограниченны, как и положительный эффект от перевооружения армии, он подводит слушателей к основному выводу своей речи:
   - Мы должны будем начать действовать в промежутке между сорок третьим и сорок пятым годом. Откладывание решения вопроса жизненного пространства на потом может сулить только ухудшение нашего положения. Наши действия будут сопряжены с огромным риском, но так и только так арийцы добивались установления своей власти во все времена. Именно так поступал Фридрих Великий и Бисмарк, так должны поступить и мы!
   При этом он отметил, что действовать вероятнее всего придется и раньше, ведь продовольственные резервы Германии сильно ограничены:
   - Если мы не начнем действовать до 1943-1945 гг., то вследствие отсутствия запасов каждый год может наступить продовольственный кризис, для преодоления которого нет достаточных валютных средств. В этом следует усматривать "слабую сторону режима". К тому же мир ожидает нашего удара и из года в год предпринимает все более решительные контрмеры. В то время как мир ищет защиты от нас, прячась за крепкими стенами, мы вынуждены наступать. Какова будет в действительности обстановка в 1943-1945 гг., сегодня никто не знает. Ясно только то, что мы не можем дольше ждать.
   Гитлер подчеркнул - если он будет жив, то не позже сорок третьего сорок пятого он твердо намерен решить проблему жизненного пространства для германского народа, поскольку альтернативой может служить лишь снижение рождаемости и обнищание населения страны.
   Рассмотрев малореалистичные варианты, которые позволили бы ему действовать раньше, он указал на ряд принципиальных моментов относительно позиции Англии в его представлении:
   - Не исключаю, что боящаяся войны Британия уже списала со счетов Чехию. Позиция же Франции будет производной от позиции ангосаксов. Маловероятно, что французы в одиночку предпримут наступление, а если и решатся на это, то разобьются о наши укрепления.
   При этих словах Фрич громко кашлянул и выразительно посмотрел на фюрера, пытаясь показать тому, что он не согласен с его мнением и хочет высказаться. Однако Гитлер был увлечен и не обратил внимания на действия генерала:
   - Препятствовать же присоединению Австрии никто не станет. Разрешение вопроса относительно двух этих государств позволит освободить фланги и в случае конфликта с Францией решительно разгромить последнюю в кратчайшие сроки. Полагаю, Польша в этом конфликте предпочтет занять нейтральную позицию, поэтому для борьбы на западе мы можем перебросить практически все наши силы, оставив лишь необходимый минимум на случай вероломного удара в спину.
   Со стороны Италии Гитлер не ожидал никаких возражений в случае решения вопросов Австрии и Чехии, подчеркивал, что рассматривает эту средиземноморскую державу как наиболее предпочтительного союзника в предстоящем приобретении жизненного пространства.
   Помимо этого, он коснулся сценария возможной англо-франко-итальянской войны, в случае начала которой считал необходимым молниеносное решение чешского вопроса, а также затронул Испанию, затягивание войны в которой считал выгодным для Германии.
   - Поддержание в Средиземноморье нестабильности способствует распылению сил Франции и Англии, - сказал он.
   - Мой фюрер, - заметно нервничавший Нейрат позволил себе перебить Гитлера. - Позвольте заметить, что вероятность войны между Англией и Францией с одной стороны и Италией с другой крайне мала. По крайней мере в ближайшее время.
   - Она не мыслима! - вмешался Фрич, который давно порывался высказаться. - Но даже если допустить ее возможность, маловероятно, что французы окажутся настолько связаны, чтобы не найти сил выступить против нас. Им хватит примерно двадцати дивизий для сдерживания итальянцев в Альпах. То есть на границе они по-прежнему будут превосходить нас в численности. При этом нужно учесть - они будут опережать нас в развертывании. При таком положении вещей молниеносная война против Чехии окажется невозможной - нам в лучшем случае понадобится бросить все силы для удержания французов. И укрепления на границе. Возможно, фюрер не правильно истолковал мои доклады, в которых говорилось о мероприятиях по обороне границы и воспринял все в чрезмерно радужных тонах. Однако в реальности укрепления представляют собой жалкое зрелище и сколь-нибудь существенного роли в войне, если она развернется в ближайшее время, не сыграют.
   - Генерал фон Фрич абсолютно справедливо заметил по поводу состояния наших укреплений на границе с Францией, - заметил Бломберг. - Здесь нужно добавить серьезные проблемы с мат. обеспечением моторизированных дивизий, предназначенных для запада, а также чешские укрепления. На настоящий момент они приобрели характер линии Мажино и молниеносное их преодоление представляется мне невозможным.
   - На этот счет у меня нет однозначного мнения, - снова вмешался Фрич. - Этой зимой я как раз наметил мероприятия, для определения уязвимых мест чешских укреплений. Полагаю, выявить их и определить места, в которые разумнее всего наносить удар, возможно. Однако не при нынешнем состоянии наших вооруженных сил! Впрочем, если дело складывается таким образом, что к выступлению нужно быть готовыми в любую секунду, я отменю свой отпуск и прикажу провести намеченные разведывательные мероприятия немедленно.
   - Не нужно, барон, - Гитлер по-отечески посмотрел на Фрича. - Сказанное мною сегодня не следует рассматривать, как инструкцию к немедленному действию, скорее как общие указания, а в случае моей смерти - как политическое завещание. Перспектива решение чешского вопроса в ближайшие месяцы полностью исключена, поэтому я решительно протестую против вашего намерения отказаться от отпуска, барон. Разумеется, действия, о которых я говорил, должны быть предприняты, когда нашей армией будет достигнута максимально возможная готовность. Разницу между высоким риском и самоубийством я прекрасно понимаю, - упомянув самоубийство, Гитлер едва заметно скривился.
   - Тем не менее, даже в условиях готовности нашей армии, - продолжил Фрич, - нельзя принимать слишком высокие риски. Если война на сторону Чехии встанут Англия и Франция, ситуация может закончиться для нас плачевно.
   - Англия останется в стороне, а без нее Франция не решится что-либо предпринять.
   - Но вы списываете со счетов Россию, - подсказал Бломберг.
   - Нет, - Гитлер перевел взгляд на фельдмаршала. - При нейтралитете Польши Россия окажется не в состоянии оказать Чехии поддержку. А Польша сохранит свой нейтралитет, поскольку боится русских больше нас.
   - Если позволите, - Нейрат сглотнул, вытер платком потный лоб, -мне хотелось бы отметить пару слабых моментов в ваших рассуждениях.
   - Простите, барон Нейрат, я совсем забыл о ваших словах о низкой вероятности конфликта между Францией и Италией. Полагаю, дуче не ограничится одной Абиссинией и приблизительно в тридцать восьмом году, когда итальянская армия завершит перегруппировку, Северная Африка может превратиться в поле боя. Англия, разумеется, вступится за свою опору на континенте Францию, однако нанести решающего поражения Италии не сумеет, и тем более не сможет осуществить высадку во внутренние регионы полуострова.
   - Простите, фюрер, но даже в тридцать восьмом году такой конфликт крайне маловероятен, если вообще возможен, - повторил Нейрат.
   Гитлер недовольно поморщился, но ничего не ответил на эти слова Нейрата.
   - В любом случае, - после затянувшейся паузы продолжил занервничавший еще сильнее дипломат, - без необходимой дипломатической подготовки вступать в подобный конфликт опасно. В первую очередь нам нужно получить ощутимые гарантии от Польши и Венгрии.
   - Это правильное замечание,- согласился Гитлер. - Как и вы, я полагаю, что соблюдать текущий пакт о ненападении Польша будет только до тех пор, пока мы достаточно сильны, поэтому если будет возможность получить от поляк какие-то осязаемые гарантии в обмен на незначительные территориальные приобретения, то этой возможностью следует воспользоваться незамедлительно.
   - Раз разговор зашел о гарантиях, позволю себе повторить мысль, высказанную генералом фон Фричем и предостеречь вас от войны с Англией и Францией, - заметил фон Бломберг. - Если будет возможность таковой конфликт избежать, его необходимо избежать, потому что армии этих держав на настоящий момент значительно превосходят нашу как в материально-техническом, так и в численном отношении.
   - Само собой, - энергично закивал Гитлер.
   - И хотелось бы узнать о дальнейших ваших планах, после решения австрийского и чешского вопросов, - попросил Бломберг. - Поскольку высказывание ваше относительно жизненного пространства несколько расплывчато.
   - Это не для протокола, Фридрих, - Гитлер повернулся к сидевшему в углу адъютанту. - В первую очередь меня интересуют Польша и Россия, а также африканские колонии, все, которые сможем получить. В этом случае война с Англией и Францией становится неизбежной. Исходить нужно из этого.
   - Вы хотите повторить гибельный путь императора Вильгельма? - всплеснул руками Фрич.
   - Император Вильгельм был предан еврейским капиталом, - холодно ответил Гитлер. - Вам, как никому другому, это должно быть известно. Мы же очистили наши ряды от представителей неполноценных рас и преданы быть не можем, а потому одержим решительную победу. Если кто-то из присутствующих не разделяет моих планов и считает их слишком рискованными, я просил бы их высказаться.
   - Эти планы величественны, но риск при их реализации должен быть минимизирован, - сказал Бломберг. - Если это условие будет выполненном, то не вижу никаких препятствий для их реализации.
   - Война с Англией и Францией может закончиться поражением и еще большим унижением Германии, - произнес Фрич. - Тем не менее, я намерен беспрекословно выполнять приказы моего фюрера и если понадобиться, умереть для него.
   - Адмирал, - Гитлер посмотрел на Редера, - вы все время молчите. Выскажите хотя бы теперь.
   - Военно-морские силы как никогда готовы нести службы во славу Германии. Мы примем и выполним любое поручение фюрера, - сказал решивший не вмешиваться в разговор Редер. Он счел за лучшее держать язык за зубами.
   - В вашей преданности, Герман, я не сомневаюсь, - Гитлер улыбнулся Герингу. - Господин министр иностранных дел?
   - В целом, я согласен с вашими словами, - чуть не заикаясь начал Нейрат, - но хотел бы отметить, что разумнее было сократить размер притязаний. Это и снизит риски, и сохранит жизни немецким солдатам, так важные для закрепления приобретенного жизненного пространства за нами.
   - Вопрос притязаний можно будет обсудить, - согласился Гитлер. - Но в первую очередь нас интересует решение австрийского и чешского вопроса, после которых появится возможность для предметного разговора относительно масштабов необходимых нам территорий. Раз в основном мы согласны и расходимся только в деталях, можно продолжить осуждать дальнейшие аспекты, в частности экономический. Фридрих, продолжайте вести протокол.
   Хоссбах кивнул, беседа продолжилась, но из монолога Гитлера она приняла форму обмена мнениями. Фрич доложил о темпах роста расходов на вооруженные силы и общем состоянии армии, Геринг общими фразами обрисовал положение в военно-воздушных силах, Бломберг отметил удовлетворенность ходом вооружения Германии.
   Закончилось совещание в половину девятого.
   Бломберг уже собирался возвращаться домой, но когда уже садился в автомобиль, подогнанный его водителем, его окликнул Фрич направлявшийся к нему в компании Нейрата.
   - Извините, фельдмаршал, что задерживаем, но вопрос не терпит отлагательств. Могли бы мы с вами обсудить сегодняшние высказывания фюрера?
   - Я вас слушаю?
   - Прямо здесь? - Нейрат нервно оглянулся по сторонам.
   Бломберг мягко улыбнулся:
   - Садитесь, по дороге и поговорим.
   Забравшись внутрь салона автомобиля, Фрич кивнул в сторону водителя.
   - О, не беспокойтесь - все, что собираетесь сказать мне наедине, можете говорить при Альфриде, - успокоил генерала Бломберг.
   - Мы с Нейратом не вполне согласны с предлагаемым планом фюрера, - начал, наконец, Фрич.
   - Мы не против войны в принципе, мы против войны с Англией и Францией, - тут же уточнил дипломат.
   - Я слышал ваши высказывания в рейхсканцелярии, - улыбнулся Бломберг. - Чего вы хотите от меня?
   - Вы имеете на фюрера влияние, он к вам расположен, прислушивается к вашему мнению, - сказал Фрич. - Если бы вы могли убедить его пересмотреть свое отношение к некоторым высказанным моментам.
   - Война с Англией и Францией в том виде, в котором она видится фюреру, невозможно. Скорее всего, нам придется воевать с половиной Европы.
   - При текущем состоянии наших вооруженных сил мы будем разгромлены очень быстро, - заметил Фрич.
   - Я убежден, что жизненное пространство, о котором грезит фюрер, можно получить, не пролив ни единой капли крови наших солдат. - Я общался с английскими и французскими представителями, они в целом согласны с разумностью требований расширения столь сильной державы, как Германия, за счет стран слабых, нежизнеспособных. Если бы удалось убедить фюрера этими странами и ограничиться, мы могли бы избежать полномасштабной войны.
   - Главное - избежать войны с Англией и Францией. Если у нас будут гарантии невмешательства этих государств, то в целом я не возражаю против планов фюрера относительно Польши и России, - заметил Фрич.
   - Я же сказал вам, рассчитывать на молчание Англии и Франции в данном случае невозможно. Они обязательно вмешаются. На Австрию, полагаю, могут закрыть глаза, но вот Чехию и Польшу... Боюсь, фюрер не вникал в тонкости вопроса.
   - Господа, я разделяю ваши опасения и сам намеревался поговорить об этом с фюрером, - заверил своих попутчиков Бломберг. - Однако у вас не должно сложиться иллюзий относительно моей позиции. Я всецело поддерживаю Гитлера и верю, что он желает немецкому народу добра и процветания.
   - С этим никто не спорит, - с оторопью произнес Неймар. - Речь как раз и идет о процветании немецкого народа. А оно невозможно, если мы вновь ввяжемся в войну на два фронта.
   - Надеюсь вы согласны, что это нужно избежать любой ценой? - Фрич внимательно посмотрел на Бломберга.
   - Согласен, - кивнул фельдмаршал. - И, как пообещал, предприму все возможное, чтобы убедить фюрера не торопиться реализовывать свои намерения. Но если он не послушает, все равно выполню все, что он от меня потребует.
   - Как и мы, - кивнул Фрич. - Но все же будем надеяться, что он к вам прислушается.
   - Будем, - кивнул Бломберг в ответ.

3

11 ноября 1937 года. Берлин.

   Старенькое кафе в одном из районов Берлина встретило Карла Эмберха низким потолком, нелепыми кадками с цветами у стены, хлипкими столиками и практически полным отсутствием посетителей. Заметив высокого немца, официантка сразу устремилась к нему и начала засыпать вопросами. Эмберх даже не глянул в ее сторону. Фельдмаршал фон Бломберг вместе со своим водителем сидели у стены и пили кофе.
   - Я с господами, - бросил Карл назойливой официантке и направился к столику главнокомандующего вооруженными силами.
   Бломберг был одет в простую неброскую одежду. Очевидно конспирировался. До последнего он не смотрел в сторону приближающегося Карла, когда же тот пересек помещение, едва повернул голову.
   - Здравствуйте, фельд... - начал было Эмберх
   - Тшш, - шикнул он. - Оставайся здесь, я прогуляюсь, - приказал он водителю, сам встал и направился к выходу из кафе. Запутавшийся Эмберх пошел было следом.
   - Стойте, - окликнул его водитель.
   - Присядьте, мне нужно с вами поговорить.
   Эмберх не стал возражать, устроился на стуле, слишком маленьком для его габаритов.
   - Тема разговора серьезная, внимание привлекать нежелательно. Встретитесь на улице напротив кафе, делайте все, что вас попросят. Но нужно выждать. Угощайтесь кофе, - водитель подозвал официантку, которая обрадовано подбежала к столику и, стараясь услужить, очень быстро приготовила заказ.
   Эмберх пить не очень хотел, тем не менее, за пять минут с содержимым чашки было покончено.
   - Идите, только дерите ухо востро, - сказал водитель.
   Карл поднялся, быстро покинул кафе, вышел на улицу, осмотрелся: узкая дорога, ряды мелких магазинчиков по обе стороны, вокруг ни души. Решил перейти через дорогу на противоположную сторону. В этот самый момент откуда-то из переулка вынырнул Бломберг и, улыбнувшись Эмберху, кивком головы предложил следовать за собой.
   - Здравствуйте, Карл, - поприветствовал его фельдмаршал. - Простите, что приходится устраивать этот маскарад, но если есть возможность скрыть нашу встречу, лучше так и сделать.
   - За вами следят? - обеспокоенный Эмберх огляделся по сторонам.
   - В этом я не сомневаюсь, но тешу себя робкой надеждой, что нашу встречу удастся сохранить в тайне.
   - Так в чем же дело? - спросил Эмберх. Они как раз добрались до поворота, и Бломберг свернул, увлекая Карла за собой, в сторону аллеи.
   - Я знаю вас еще с войны, вы зарекомендовали себя, как хороший солдат и выдающийся офицер. Говорят, и на партийной работе вы достигли серьезных успехов. Правда, что ездили в Англию для переговоров с Мосли? А эти ваши постоянные командировки... Даже мне не удалось выяснить, куда вас направляют.
   - При всем уважении, фельдмаршал, биография Карла Эмберха мне знакома, - холодно ответил высокий немец, начавший уставать от конспирации и сторонних разговоров.
   - Я говорю все это для того, чтобы вы поняли, почему я обратился именно к вам. В партии вам доверяют секреты, значит человек вы проверенный. Поэтому - прошу, не обижайтесь, но ясность нужно внести - если вдруг решите рассказать о нашем разговоре старшим товарищам, учтите мотивы, которыми я руководствовался. Не хочу, чтобы обо мне думали, как о предателе.
   Они добрались до аллеи, пошли по асфальтовой дорожке, с двух сторон очерченной рядами голых деревьев.
   - Неделю назад состоялось совещание у фюрера. Нам сообщили, что Германия в любой момент может быть вынуждена вступить в войну, - произнеся это, Бломберг посмотрел на Эмберха. Тот не пытался скрыть свое недовольство, нахмурился.
   "К этому все и шло, - подумал Карл. - Но неужели война неотвратима?"
   - В целом я разделяю планы фюрера, с одним только но: фюрер готовится воевать с Англией и Францией, мне подобная перспектива кажется самоубийственной. Не буду вводить вас во все подробности беседы, отмечу только, какое у меня сложилось впечатление. Думаю, фюрер опережает события, поскольку боится, что умрет и хочет стать непосредственным исполнителем своего замысла, в целом правильного. В этой связи я намерен поговорить с ним и попытаться убедить пересмотреть часть своих убеждений. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие в этом вопросе?
   Эмберх задумался. Могло ли происходящее быть провокацией против него? У Карла, конечно, было много врагов и недоброжелателей, но не на генеральском и фельдмаршальском уровне. Этот вариант отсекался.
   "Искренен ли он, когда говорит, что разделяет планы Гитлера втянуть нас в еще одну войну?", - подумал Эмберх.
   Бломберг мог перестраховываться, опасаясь предательства со стороны Карла. Если же говорил правду, то дело было плохо - не сейчас, так через пару лет Германию обязательно втянут в войну если не Гитлер, то генералитет. Эмберх считал подобную перспективу неприемлемой.
   "Искренность Бломберга в данном вопросе не играет никакой роли. Пока наши стремления предотвратить войну совпадают, буду действовать за одно с ним, если он переменит свою точку зрения, попытаюсь помешать и ему", - заключил Карл.
   - Да, можете, - ответил он, наконец. - Только пока не понимаю, чего вы от меня хотите.
   - Я не вхож в круги промышленников и могу объяснить фюреру бесперспективность его планов с военной точки зрения. Этого, полагаю, будет недостаточно, если у меня на руках окажутся письма крупных промышленников, которые выразят решительные сомнения относительно перспектив ведения войны в ближайшие два-три года, доводы мои будут увесистее и обязательно достигнут цели. Вы, я слышал, тесно общались с рядом предпринимателей, знакомы с влиятельными в мире капитала людьми.
   - Это так, - согласился Карл. - Я близко знаком с Деншфильдом, в Великую войну он специализировался на оружии, но сейчас занимается производством поездов. При желании, через него я могу выйти на магнатов покрупнее, вроде Тиссена.
   - Прекрасно. Сделайте это, но не рассказывайте ничего о приготовлениях Рейха к войне. Предложите им написать что-то вроде обозрения возможностей немецкой промышленности в случае внезапного нападения сильного противника. Нет, нужно что-то другое, - Бломберг замялся. - В общем, придумайте что-нибудь. Главное - они ничего не должны заподозрить. Ну и о нашем разговоре никто никогда не должен узнать. Думаю, объяснять вам такие вещи нет нужды.
   - Да, фельдмаршал, я все прекрасно понимаю, - ответил Эмберх, а про себя подумал: "Черта с два. Промышленники единственная надежда предотвратить войну, потому они обо всем узнают". Может, и неразумно было портить отношения с фельдмаршалом, но в данном случае Карл готов был рискнуть. Если начнется война, его призовут на фронт и он никогда не доберется до шкатулки, к разгадке тайны которой подошел вплотную. Не теперь! Ни Гитлер, ни Бломберг, ни кто-либо другой не посмеет отобрать у него заслуженный по праву трофей.
   - Тогда жду вашего ответа. Пожалуйста, не затягивайте с этим.
   - Сделаю настолько быстро, насколько вообще возможно, - пообещал Эмберх.
   Они попрощались и расстались - Бломберг пошел вниз по аллее, Карл вернулся к кафе, где оставил свой автомобиль, сел в него, взялся за руль и застыл. Вспомнились окопы Великой войны, свист летящих снарядов, взрывы, страх, лазарет, нежное прикосновение, светлые голубые глаза, белые вьющиеся волосы. Внутри что-то сжалось, на душе сделалось неуютно. Эмберх поджал губы, завел автомобиль, поехал, сосредоточившись на дороге. Не стоит бередить старые раны.

...

13 ноября 1937 года. Берлин.

   Сидя в роскошной ресторанной кабинке пузатый промышленник Вильгельм Деншвиль откинулся на спинку кожаного сиденья и смотрел через окно второго этажа на мельтешившиеся внизу фигурки людей. Бизнес Деншвильда, захиревший в годы мира, снова начал подниматься. Если рынок локомотивов, на который он с трудом сумел пробиться, был высоко конкурентным и иной год радоваться приходилось даже тому, что удалось остаться при своих, то рынок оружия, обретший вторую жизнь благодаря Адольфу Гитлеру, в Германии представлялся непаханым полем. Снова приводились в действие старые станки, арендовались новые помещения, росла численность персонала. У Вильгельма опять появились деньги, его стали уважать, консультироваться в том числе в правительстве. Он охотно вступил в НСДАП и активно поддерживал начинания Гитлера.
   "Удивительно, - думал Вильгельм, переводя взгляд на фигуру крупного человека, направлявшегося к входу в гостиницу, - как легко победители согласились с нарушением условий Версальского мира. Я ожидал проблем с поставками, а они закрыли глаза и на рост армии, и на Рейнскую область. Интересно, как далеко они позволят зайти Адольфу?"
   Были, конечно, вещи, которые Деншфильда не устраивали. Так, ему приходилось платить взносы в различные национал-социалистические фонды. Вкладываемые туда суммы были внушительны и, формально, дело это было добровольное. Вот только недостаточно щедрые капиталисты в один прекрасный день могли заработать себе проблемы с гестапо, на махинации же щедрых никто внимания не обращал.
   Раздражали потуги отдельных партийных деятелей научить Деншфильда управлению фабриками и заводами. Иной раз возникало желание в грубой форме отвязаться от прилипал, но порыв этот приходилось бороть - проблемы Вильгельму были ни к чему. Лишь однажды в разговоре с инспектировавшим его заводы руководителем четырехлетнего плана Герингом Деншфильд намекнул, что неплохо было бы присылать к нему компетентных лиц, которые хотя бы что-то смыслили в производстве. Замасленный взяткой Геринг пообещал, что вопрос решит, на деле же ничего не поменялось, и периодически Вильгельму присылали функционеров, делившихся насколько грандиозными, настолько же глупыми затеями, возникшими в центральном аппарате. Приходилось терпеливо объяснять, почему поступить так не получится, а про себя поражаться, как настолько необразованные и поверхностные люди смогли оказаться у власти.
   В кабинку постучали, заглянул одетый в белую рубашку, желтую жилетку и черные брюки официант.
   - Господин Эмберх просит прощения за опоздание, - сообщил он.
   - Да-да, - отвлекаясь от своих мыслей закивал Деншфильд. - Пригласите его. И еще, - он покопался в кармане своего пиджака, достал несколько купрюр, - заплатите музыкантам, пускай сыграют что-нибудь легкое.
   - Как вам будет угодно, господин Деншфильд, - произнес и удалился официант.
   Вскоре в кабинку вошел Эмберх, не произнеся ни слова, кивнул, сел напротив.
   - Спасибо, что уделили мне время, Вильгельм.
   - Полагаю, в беседе я заинтересован не меньше вашего, - заметил Деншфильд. - У нас в кругах всякие слухи ходят. Говорят, например, что недавно фюрер устраивал в рейхканцелярии совещание, на которое помимо военных был приглашен министр иностранных дел барон фон Нейрат. Такая информация заставляет задуматься, знаете ли. Ваше желание поговорить со мной как-то связано с этими событиями?
   - Возможно, - уклончиво ответил Эмберх. - Но в первую очередь мне хотелось бы узнать, как у вас идут дела в плане наращивания производства.
   - Вот как, - Деншфильд все понял без слов. - Дела идут по всякому, но мы можем резко улучшить их если получим субсидии и полностью откажемся от гражданского производства.
   - И сколько на это уйдет времени.
   - От года до двух. Если размер субсидий будет впечатляющим, то управиться можно и быстрее.
   - От года до двух, - задумчиво повторил Эмберх. - Скажите, вы по-прежнему в хороших отношениях с господином Фрицем Тиссеном?
   - Да, мы поддерживаем не только деловые, но и дружеские отношения.
   - А могли бы вы организовать мне встречу с ним и с рядом его знакомых?
   - Я мог бы попытаться. Только с какой целью вы затеваете этот разговор?
   - Скажем, я хотел бы ознакомиться с успехами на поприще сталеварения и химической промышленности.
   - То есть деловой разговор. Вы делаете это по поручению партии?
   - Можно сказать и так. Но есть нюанс - в данном случае о нашей встрече никому рассказывать не нужно.
   - Я вас понял, - Деншфильд улыбнулся и подмигнул оставшемуся мрачным Эмберху. - Сделаю все, что в моих силах.
   - Спасибо вам.
   - Это все, что в хотели?
   - Нет. Я просматривал отчеты в министерстве и обнаружил, что вы выражали несогласие с некоторыми предложениями партии. Оказывают ли на вас давление наши функционеры?
   - Что вы, - перепугался захлопал рыбьими глазами Деншфильд, - какое давление? Просто они недостаточно глубоко знакомы с технологией производства и иногда выдвигают инициативы, которые негативно могут отразиться на работе моих предприятий.
   - Если бы они вам не мешали, вы бы смогли улучшить показатели?
   - Бесспорно, - Деншильд оживился. Вот он шанс избавиться от всевидящего партийного ока. Только бы расположить Эмберха к себе. - Со своей стороны могу заверить вас, что деятельность моих заводов будет направлено исключительно на благо Германии и НСДАП.
   - Раз уж у нас откровенный разговор, поделитесь своим видением будущего Германии, - Карл внимательно посмотрел на Вильгельма.
   - За Рейхом бесспорно будущее, - отчеканил Деншфильд.- С таким вождем, как Гитлер, мы обязательно добьемся процветания.
   - А если политика нашего вождя будет представлять риск для вашего бизнеса, вам достанет смелости открыто высказать это ему? - выпалил потерявший терпение Эмберх.
   Деншфильд растерялся, не зная, что ответить.
   "Слухи правдивы, - пронеслось в голове у Вильгельма. - Они затеяли войну!"
   Вот только хорошо это или плохо, Деншфильд не определился.
   - Молчите? - усмехнулся Эмберх. - Тогда поговорим после. Но над моими словами подумайте.
   - Вы уже уходите, - робко спросил Деншфильд, заметив, что Эмберх начал собираться. - Может, пообедаете вместе со мной.
   - Простите, никак не могу. А над словами подумайте, Вильгельм. Момент, когда вам потребуется заговорить, может наступить раньше, чем вы думаете.
   Оставив промышленника наедине со своими мыслями, Карл быстро покинул гостиничный ресторан. Не наболтал ли он лишнего за столом? Деншфильд скользкий тип, доверять ему нельзя.
   "А что мне остается? - подумал Карл. - Деншфильд единственная ниточка, которая связывает меня с Тиссеном, Бошем и Круппом. А слово этих троих может оказаться решающее значение в предстоящей интриге".
   Успокоив себя этими мыслями, он уехал на своем автомобиле в сторону рейхсканцелярии.

4

Ноябрь 1937 года. Тибет, немецкая база в горах.

   За прошедшие два с половиной года база сильно преобразилась: занимая в три раза большую площадь, чем в тридцать пятом, она была застроена новыми зданиями и лабораториями. Сюда перебрались геологи и физики, ботаники и агрономы. Были построены небольшие элеваторы, велось сельское хозяйство, пленные разводили скот. Появились даже мощенные камнем дороги между наиболее важными строениями. Сделавшись самодостаточной в плане обеспечения продовольствия и медицинского обслуживания, базу можно было принять за простой немецкий поселок, для этого не хватало только наличия женщин и детей европеоидной наружности.
   Опасение быть обнаруженными жильцами ближайшей деревни руководство отбросило: по докладам разведки крестьяне не были склонны лазать в горах и заниматься поисками не пойми чего, скот пасли у озера. Немецкие строения находились слишком далеко от мест, которые привыкли посещать селяне, никто другой в такую глушь просто не мог забраться, разве по чистой случайности, как это было с отрядом китайских коммунистов и больше никогда не повторялось.
   После конфликта Крузе с Эмберхом, а также ввиду слухов, распространявшихся в регионе, полковник Кроненберг занял сторону Карла и запретил проводить эксперименты на людях, а также приказал прекратить вылазки в деревни тибетцев. Последним пленником, приведенным на базу Эмберхом в начале тридцать шестого года, был одноногий китаец. В отличие от остальных, он, как и доставленный до него француз, плененный во время вылазки на одну из деревень, занял привилегированное положение: не привлекался для сельскохозяйственных работ, лучше питался, за его здоровьем тщательно следили.
   За три месяца так и не успевший привыкнуть к должности коменданта Ганс Штейнер как раз думал об этом китайце, направляясь на склад редких материалов:
   "Использование пленников в работах громадный риск. Как бы мы за ними не следили, они в любой момент могут организовать побег, скрыться и рассказать о нашем присутствии в горах. Одноногий китаец единственный, кто никогда не сможет сбежать, а если бы и смог, то ничего не рассказал бы просто потому, что здесь его никто бы не понял. Но он единственный, кого приказано не беспокоить. Почему?"
   Сразу после возвращения на базу в тридцать шестом, Эмберх долго допрашивал китайца наедине, к пыткам вроде бы не прибегал, да и пленник оказался податливым: очень скоро стал писать какие-то заметки и передавать их Эмберху.
   Сразу после того, как китайца удалось расколоть, Карл переключил внимание на Штейнера. Впервые Эмберх доверился Гансу осенью тридцать пятого, когда отправился в несанкционированную Кроненбергом командировку.
   - Послушайте, Штейнер, - сказал он тогда, - мне не на кого здесь положиться, кроме вас. Сами понимаете, Крузе не забыл обид и, оставшись без моего присмотра, может вернуться к своим опытам. Однажды вы поддержали мою точку зрения, заступились за меня даже перед Кроненбергом. Полагаю, делали вы это не потому что я вам симпатичен, а потому что знали - правда на моей стороне. Я вынужден покинуть базу на несколько месяцев, Дело чрезвычайной важности. С Кроненбергом я ничего не согласовывал, на это просто нет времени. Вы готовы стать комендантом на время моего отсутствия?
   Штейнер тогда заколебался, ведь прежде он ничем не руководил, но в конечном итоге огласился. Из-за этого назначения отношения Ганса и доктора Крузе совсем испортились. Узнав о самовольном уходе Эмберха, медик хотел немедленно уведомить об этом Кроненберга, но Ганс ему не позволил:
   - Вы сейчас не на лучшем счету полковника, а мне он доверяет. Если доложите об уходе Эмберха, я добьюсь того, что вас переведут с базы , - сказал тогда Ганс.
   Угроза подействовала - Крузе от своей затеи отказался, но обиду затаил. Прежде всего стал писать Кроненбергу письма с жалоба и предупреждать, что если ему не предоставят возможность работать, то доктор Исии быстро опередит его.
   Штейнер же не жалел о своем поступке. Эмберх разгадал его: он действительно встал на сторону Карла, потому что считал того правым. Ганс был исполнительным, дисциплинированным, исключительно преданным, одним словом хорошим солдатом, но не бездумной машиной для убийств. Он не станет мириться с несправедливостью даже по отношению к своему врагу, и хоть мнения своего открыто не выскажет, при первой же возможности попытается перейти под командование другого человека, не замаравшегося пытками и уничижением человеческого достоинства поверженных. Штейнер ни в какой степени не являлся вольнодумцем, но отказаться выполнять приказ, который сочтет несовместимым со своими моральными нормами, мог.
   Поэтому когда увидел, чем Крузе занимался в своей лаборатории, пренебрег рекомендацией своего непосредственного начальника полковника Кроненберга принимать в спорах между Эмберхом и доктором сторону последнего. Когда же Карл вернулся из своей несанкционированной экспедиции вместе с безногим китайцем и узнал о поддержке Ганса, решил приблизить его к себе. В целом у них установились отличные рабочие отношения, Штейнер стал доверять Эмберху и еженедельные отчеты Кроненбергу превратились в простую формальностью. Полковник это сразу заметил и разрешил Гансу писать их по мере надобности. Но в сближении Эмберха и Штейнера Кроненбеерга, очевидно, был не заинтересован, поэтому часто стал отзывать Карла в Берлин, а на его место назначать новых комендантов. Эмберха, похоже, подобное положение тоже не устраивало, и каким-то чудом он сумел уговорить полковника назначить комендантом Штейнера. Ганс без энтузиазма заступил на новую должность, но просьбу Карла держать его в курсе события выполнил и вместе с отчетами Кроненбергу периодически писал короткие сообщения для Эмберха.
   Добравшись до склада, Штейнер выслушал доклад управляющего о нехватке геологических приборов и жалобах агрономов, не получивших удобрения вовремя. Ганс пообещал разобраться и сразу же к себе, где попросил молодого секретаря из какого-то антропологического то ли института, то ли организации Аненербе, составить написать в Берлин письмо и приложить накладную со склада.
   - Будет сделано, комендант, - отвлекаясь от корреспонденции, согласился секретарь. - Непалец как раз должен сегодня прийти.
   Непальский проводник был связующим звеном между базой и Берлином. Получая громадные для своей страны деньги от Кроненберга, он охотно помогла немцам, соблюдая конспирацию, передавая письма, распоряжения и всевозможные посылки, а также организуя незаконные пересечения границы немцами.
   - Хорошо, - кивнул Ганс. - Сообщите мне, когда он придет, нужно будет передать ему отчеты для полковника.
   Сказав это, Штейнер вошел к себе в кабинет, запер дверь, сел у окна и посмотрел наружу. Пленные тибетцы волочили мешки с зерном в столовую, возле палаток устроилась группа солдат-бездельников, болтавших о чем-то, лаборатория Крузе возвышалась над палатками, глядя на мир через безжизненные оконные стекла. Персонал базы сильно поменялся, военных становилось меньше, представителей науки больше. Правда, они не походили на ученых, каковыми представлял их Ганс. Те были сумасшедшими с добрыми отрытыми лицами, а эти, из Аненербе, были просто сумасшедшими, и доброты в их лицах было не сыскать. Одним словом, здешние учены больше походили на безумца Крузе, не считавшегося ни с какими соображениями морали. Да и кадровые перемены говорили о многом. Ганс подозревал, что тибетский проект решили вывести из под контроля военных, полностью передоверить его партийным чинами из Аненербе. Если так, то первым полетит голова Кроненберга, которого переведут на другую должность. Тогда Эмберх отпадает автоматически, и Штейнер остается на базе в подвешенном состоянии. А с учетом того, что Крузе свои позиции укрепит, и нанесенную обиду не забудет, подобная перспектива Ганса не прельщала. Ему хотелось поскорее вернуться в Германию. Иной раз он даже начинал подумывать о побеге, но чувство долга не позволяло всерьез относиться к подобным мыслям.
   Помимо всего прочего, Штейнер является еще и гарантией жизни пленных, в особенности безногого китайца.
   - Штейнер, будьте внимательны с этим пленником, он обязательно должен остаться в живых, его работа невероятно ценна, - напутствовал Эмберх перед своим отъездом. - Крузе постоянно прощупывает возможность возобновить свои опыты и, боюсь, рано или поздно он сумеет убедить Кроненберга в своей правоте, а получив разрешение, в первую очередь примется за китайца, потому что знает, как он важен для меня. Прошу вас, не допустите этого ни в коем случае.
   Штейнер дал слово, что не позволит этому случится. В отличие от большинства прибывших на базу немцев, он был безразличен к расовым вопросам и не считал тибетцев и китайцев людьми второго сорта. Ганс не мог не сострадать им в известной степени, потому пока воздерживался от просьбы о переводе. Но если Кроненберга снимут, от Штейнера вряд ли будет хоть какая-то польза.
   - Я-то рассчитывал на карьерный рост, - пробормотал Ганс перед тем как снова погрузиться в свои мысли.
   Через какое-то время в его дверь постучал секретарь.
   - Комендант Штейнер, прибыл непалец, к вам послание от Кроненберга и Эмберха.
   Ганс вытащил из шкафчика, стоявшего рядом со столом, отчеты.
   - Давайте письма сюда. Где непалец? Я должен передать ему отчеты, - Кроненберг строго настрого наказал отдавать важные бумаги курьеру из рук в руки.
   - Здравствуйте, - с сильным акцентом поздоровался смуглый невысокий мужчина, закутанный в пышную шубу из шкур.
   - Возьми отчеты, - Штейнер протянул ему бумаги.
   - Передам лично полковнику, - непалец, засовывая бумаги себе за пазуху.
   - Остальную документацию тебе передаст Вальтер, - Штейнер кивнул в сторону секретаря, вернулся в свой кабинет.
   Первым делом открыл письмо Кроненберга. Ничего важного - полковник предлагал способы решения бытовых вопросов, кое в чем обещал помочь своим вмешательством, указывал, где придется обходиться тем, что есть. Отложив письмо в нижний ящик шкафчика, Штейнер вскрыл конверт от Эмберха. Оно оказалось коротким, но информативным.
   "Нужен надежный человек в Берлине. В связи с этим предлагаю вам командировку в Германию. Если согласны, то дайте знать об этом посыльному во время его следующего визита. Кроненберг в курсе. Предварительно заберите у китайца все исписанные им бумаги, привезите с собой. Обязательно постарайтесь назначить вместо себя человека, который сможет сдерживать порывы Крузе. Эмберх".
   Как будто бы предвидение прочитало мысли Штейнера и подкинуло ему шанс вернуться на родину.
   "Воспользоваться им или нет?" - задумался Ганс.

5

Декабрь 1937 года. Берлин.

   По мощенной камнем улице в пригородах Берлина шел высокий стройный мужчина лет пятидесяти с легкой проседью в волосах. Вглядываясь в таблички на кирпичных домах, он выискивал нужный ему номер, но, похоже, заблудился. Навстречу шла молоденькая девушка лет семнадцати.
   - Извините, - на ломанном немецком обратился мужчина к ней. - Где я могу найти лавку господина Шварца?
   - Она в переулке, между домами, - с улыбкой ответила девушка. - Пройдите чуть вперед и поверните направо, сразу видите.
   - Благодарю, - мужчина кивнул девушке и, последовав ее совету, действительно обнаружил зеленую дверь с деревянной табличкой "Универсальный магазин Шварца".
   Вошел внутрь. Прямоугольное помещение магазина было поделено прилавком на две неравные части: меньшую занимало пространство между окном у двери и стеллажами с товарами, большую сами стеллажи по ту сторону прилавка. Мужчина увидел кружившегося между полок старого сгорбившегося еврея с мягкими чертами лица.
   - Здравствуйте, - поприветствовал владелец посетителя на немецком. - Чем я могу вам помочь?
   - Здравствуйте, господин Шварц, - мужчина перешел на английский. - Уолтер Чемберз порекомендовал мне обратиться к вам за помощью.
   - Уолтер Чемберз?! - Шварц спохватился и перешел на уверенный английский. - Не ожидал, что вы прибудете так скоро. Подождите секунду.
   Он подошел к двери, выглянул наружу, убедился, что никого нет, замкнулся.
   - У меня сейчас не так много посетителей, не то что раньше, - с грустной улыбкой вздохнул Шварц. - Сами понимаете, эти новые законы не способствуют развитию бизнеса, да и компания, развернутая против нас на уровне правительства. Но многие местные жители точно знают - если нужен качественный товар, обращайся к Шварцу, он не подведет. Потому и наведываются ко мне в лавку порой в самые неподходящие моменты.
   - Я все понимаю, - кивнул мужчина.
   - Что же, - Шварц хлопнул ладонями и потер их друг о друга, - перейдем к вашим проблемам, мистер... Простите, господин Чемберз не сказал, как вас зовут.
   - Джек Блэк, - ответил мужчина.
   - Джек Блэк, - Шварц словно бы распробовал имя своего гостя на вкус. - Да мы с вами однофамильцы! Псевдоним так себе, мистер Блэк. Настоящее имя не назовете.
   Мужчина не ответил на вопрос, отстраненно рассматривал товары.
   - Понятненько, - Шварц не обиделся. - Ну, пойдемте, - завесив занавески, и вернувшись за прилавок он скрутил ковер-дорожку и поднял крышку, за которой находились ступеньки, ведущие в погреб.
   Мужчины спустились вниз, Шварц зажег лампочку, болтающуюся у свежепобеленного потолка. Взгляду Блэка открылось заставленное ящиками помещение. У одной из стен стоял верстак, на котором лежала небольшая коробочка.
   - Полагаю, это для вас, - Шварц кивнул в сторону коробочки. Блэк недоверчиво глянул на хозяина, подошел к верстаку.
   - У вас нет чего-нибудь, чем бы я мог ее открыть? - спросил он у Шварца.
   - Одну секундочку,- Шварц направился к ящикам, просунул руку между ними, достал оттуда ломик длиной с локоть протянул его Блэку.
   - Благодарю, - вскрыв коробок, мужчина заглянул внутрь и обнаружил там новенький Вальтер ППК. - Отлично! - он достал из кармана деньги и протянул их Шварцу.
   - С вами приятно иметь дело, - улыбнулся хозяин, пересчитывая купюры. - Надеюсь, я могу рассчитывать, что в случае если вы попадете в переделку, полиция не узнает моего имени?
   - Само собой разумеется, - кивнул мужчина. - Тем более у меня к вам будет еще одна просьба. Точнее две.
   - Я весь внимание.
   - Мне нужно навести справки относительно одного человека: где бывает, что делает, возможно, узнать адрес проживания. Мне точно известно, что в настоящий момент этот человек в Берлине. Зовут его Карл Эмберх.
   - Я слышал это имя, - оживился Шварц. - А зачем он вам нужен, могу полюбопытствовать?
   - К сожалению нет.
   - Какие вы англичане скрытные, - хмыкнул еврей. - Кто он такой, этот ваш Эмберх?
   - Состоит в НСДАП, состоит на госслужбе.
   - Это все?
   - Пока да, но если что-то самостоятельно сумею разузнать, то сообщу при следующей встрече.
   - Полагаю, хватит и этих сведений. Ну а вторая просьба?
   - Мне нужно настоящее оружие. Хотя бы винтовку.
   Шварц опустил голову, правой рукой почесал подбородок.
   - Сложновато будет. Очевидно, вы хотите кого-то убить, а мне такие проблемы ни к чему.
   - Я же сказал - ваше имя ни в коем случае не всплывет, в этом можете быть уверены.
   - Боюсь, вашего слова недостаточно, господин Блэк. На меня ведь могут выйти и без ваших показаний. Впрочем, я многим обязан мистеру Чемберзу, а он просил сделать для вас все, что возможно. Его просьбу я выполню. Но понадобится время. Приходите в конце месяца, недели через две.
   - Договорились. Спасибо вам, господин Шварц. Поверьте, вы помогаете хорошему человеку.
   - Хороший, плохой - это, знаете ли, категории оценочные, в нашем деле неприемлемые. Когда надо плохой станет хорошим, а хороший плохим.
   - Может вы и правы. До встречи, - мужчина спрятал пистолет во внутреннем кармане своего плаща, стал подниматься по лестнице.
   - Погодите прощаться, дверь же замкнута.
   Еврей поднялся вместе с ним, закрыл подвал, расстелил ковер, открыл занавески, отомкнул дверь, выглянул наружу.
   - Вроде никого. Бывайте, господин Блэк, - Шварц похлопал своего нового знакомого по плечу. - Будьте осторожны, сейчас в Германии не так безопасно, как в Англии.
   - Обязательно, - кивнул мужчина в ответ.
   Оставив лавку Шварца за спиной, бывший английский военный Джеймс Сквайрс твердым шагом направился на железнодорожную станцию. Ему предстояло проделать большую работу.

Глава 7

1

   На долю России в двадцатом веке выпали страшные испытания, которые она, не смотря ни на что, смогла выдержать. Здесь и политическая нестабильность, и смута, развал всего государства, его восстановление на социалистических началах, коллективизация и индустриализация, которые привели к выселению миллионов кулацких семей, чудовищный голод в Поволжье, затем еще один, внутрипартийное противостояние, завершившееся чистками тридцатых годов.
   Совершенные в этот период преступления принято использовать для дискредитации не только СССР, но и всего коммунистического движения, вплоть до полного приравнивания его к фашизму, для чего в оборот ввели термин тоталитаризм. Однако серьезные исследователи, а не предвзятые и заинтересованные в пропаганде необъективной точки зрения, всегда указывали, что для подобного уравнения не имеется оснований. И на то имелись серьезные причины.
   Во-первых, в отличие от Германии Россия пережила страшную гражданскую войну, которая оставила глубокий отпечаток в народной памяти. Две стороны конфликта - красные и белые - питали друг к другу искреннюю и сильную ненависть. По окончанию войны поддерживающие проигравшую сторону зачастую возвращались на прежнее место жительства. И не редко встречали там ярых сторонников красных, которые жаждали мести даже сложившим оружие белым. Суды в двадцатые годы, как правило, снимали с большинству бывших сторонников Колчака и Деникина обвинения и отпускали. Расстрел регулярно заменялся тюремным сроком в десять-пятнадцать лет. Властью был взят курс на разрядку обстановки внутри страны в надежде избежать новой вспышки насилия. В известной степени это удалось- нападения на представителей новой власти постепенно снижались, акты террора против коммунистов на местах к середине двадцатых наблюдались редко. Однако будучи крестьянской страной, Россия представляла неудачное место для построения социализма - отдавать хлеб за бесценок жители деревни не хотели, а между тем вся система хозяйствования была построена на администрировании цены как на хлеб, так и на зерно. Причем цены назначались гораздо ниже мировых и удерживались на этом уровне за счет монополии государства на внешнюю торговлю. Не удивительно, что крестьяне не рвались наращивать производство зерна, в связи с чем и произошли кризисы хлебозаготовок во второй половине двадцатых, приведшие Сталина, уверенного в наличии у крестьян громадных излишек которые те утаивали, к мысли о необходимости насильственной коллективизации. Следует отметить, что идея эта была неоригинальной и принадлежала левой оппозиции, считавшей, что темпы индустриализации в стране недостаточны.
   Существовала, однако, и другая точка зрения, согласно которой кризис хлебозаготовок был вызван искусственно заниженной ценой на хлеб, а отнюдь не жадностью крестьян. Для решения проблемы хлебозаготовок достаточно было просто поднять цену на хлеб. Да, темпы индустриализации придется снизить, но конфликт между городом и деревней будет разрешен мягко и на взаимовыгодной основе. Дискуссии по этому поводу не утихали вплоть до двадцать девятого года, когда был взят курс на принудительную коллективизацию, что окончательно разрушило экономическую систему, сложившуюся в период нэпа.
   Разумеется, подобное радикальное решение не могло пройти бесследно, тем более в стране, пережившей, пожалуй, самую страшную гражданскую войну в истории. Агрессивная пропаганда из центра легла на благодатную почву, ненавистники стали докладывать на своих соседей, а власть использовала этот порыв населения в своих целях. Некоторым припомнили беляцкое прошлое, другим мелкое воровство, третьим спекуляции с зерном. В начале тридцатых было сослано за Урал и в Казахстан порядка двух миллионов человек. Это помогло - не смотря на голод, возникший из-за низкого урожая и, отчасти, неадекватной реакции власти, уверенной, что урожай значительно выше и принявшейся отбирать излишки хлеба у крестьян, темпы роста индустрии оказались самыми быстрыми за всю истории России. К окончанию второй пятилетки в СССР была построена современная промышленность, благодаря которой удалось победить в войне и первыми выйти в космос.
   С другой же стороны, практически потухший гражданский конфликт вспыхнул с новой силой. Люди ополчились друг на друга, у соседей появились личные счеты, люди показали свои худшие стороны. Вторая волна кризиса началась в тридцать пятом году с убийства близкого друга Сталина Сергея Кирова. Сегодня не остается никаких сомнений в том, что он был убит сумасшедшим с манией величия. Однако его смерть была использована для разрешения противоречий и во внутрипартийной среде, а затем в армии. Сначала на Первом Московском процессе в числе прочих были приговорены к расстрелу лидеры левой оппозиции Зиновьев и Каменев. Затем, на Втором Московском процессе, левая оппозиция была разбита полностью, к смертной казни приговорены еще ряд ее сторонников, в частности Пятаков и Серебряков. Наконец, на Третьем Московском процессе был положен конец правой оппозиции - смертная казнь стала карой Бухарина, Рыкова и Томского. Все названные лица были видными большевиками и активными функционерами партии как во время революции, так и до нее.
   Аналогичным образом были проведены процессы в армии, казнены маршалы, хорошо проявившие себя в Гражданскую войну, в том числе Тухачевский, считавшийся главным военным теоретиком РККА.
   Практически все казненные были реабилитированы впоследствии, хотя находятся люди, уверенные в том, что обвинения имели под собой реальные основания. К сожалению, никаких сколь-нибудь убедительных доказательств последнего привести никому не удается, а в ряде случаев признания подсудимых превращались в фарс. Так, например, Бухарин в последнем слове общими фразами признал свою вину, но тут же отказался от нее по каждому вменяемому ему частному эпизоду. Показателньо так же, что многим фигурантам Московских процессов вменялось в вину убийство Кирова, к которому они никак не могли быть причастны.
   Таким образом, никаких оснований верить обвинительным заключениям нет. Абсолютное большинство казней, совершенных в период с тридцать пятого по тридцать восьмой, являются своеобразным продолжением гражданской войны, а действия власти, в частности Сталина, преступными.
   Часто к этой вине пытаются присовокупить и другую. Например, рассказывают, что если бы не репрессии, катастрофы сорок первого не было, ведь удалось бы сохранить компетентных руководителей. Подобная точка зрения не выдерживает критики. Найти замену маршалам было возможно, причем в ряде случаев лица, пришедшие на смену расстрелянному высшему командному составу, были компетентнее своих предшественников в вопросах ведения современной войны. Что же касается младшего командного состава, то его нехватка в любом случае ощущалась бы очень остро, количество расстрелянных составляло считанные доли от числа выпускников. Поэтому даже если согласиться с мыслью, что начало войны без репрессий прошло бы лучше, то улучшения эти вряд ли были бы ощутимыми.
   Далее, ухватываясь за кровопролитие тридцатых, пытаются дискредитировать советскую власть и приравнять ее к власти фашистов в Германии. На том же основании можно приравнять преступления других народов к фашистским. Например, колониальная политика Британии вела к гибели коренных жителей иногда миллионами, но никто не считает королеву Викторию тираном и деспотом. Американцы безжалостно уничтожали индейцев, на этом основании никто не приходит к выводу о тоталитарной природе либерализма. Имеется даже заготовленный ответ: мол, колониалисты действовали против представителей чужого народы, лидеры тоталитарных государств убивали собственных граждан. Только непонятно, что это меняет - ведь и там, и там гибли люди, зачастую миллионами. Почему одни действия следует считать более преступными, чем другие? Наконец, почему закрываются глаза на кардинальные различия между интернациональной коммунистической и националистической фашисткой риторикой, экономической политикой, разными этапами развития, международной обстановкой, историческими особенностями развития Германии и России?
   Не может быть никаких сомнений в том, что концепция тоталитаризма при внимательном рассмотрении не выдерживает критики и является способом дискредитации коммунистических и вообще левых идей.
   Также не стоит забывать, что приход к власти большевиков явился следствием неэффективной экономической политики царской России, когда средства, растрачиваемые на потребление знатью, могли быть направлены на индустриализацию. Российская Империя экспортировала в два раза больше зерна, чем СССР, при этом росла медленнее. Даже нэп с его полумерами позволил увеличить потребление продуктов питания, благодаря резкому снижению их экспорта. И революции, и гражданской войны можно было избежать, если бы царское правительство озаботилось глубокими реформами как на селе, так и в сфере построения современной индустрии. Однако сделано это не было. В итоге крестьяне поверили тем, кто обещал самые радикальные реформы - большевикам.
   Многие выпускают из виду, что преступления большевистского режима в целом таковыми не воспринимались, энтузиазм, с которым встретили индустриализацию рабочие, имел и обратную сторону - люди искренне верили в наличие врагов в советском обществе и были готовы активно содействовать их уничтожению, отчего и наблюдалась эпидемия доносов, на людей, зачастую непричастных ни к каким антисоветским организациям.
   Свою роль сыграла и жажда мести - как уже говорилось выше, бывшие участники белого движения проживали на прежних местах и их враги, не сумевшие расквитаться с ними в двадцатые, решили воспользоваться возможностью, представившейся в тридцатые.
   В тридцать седьмом году чистки развернулись полным ходом, обстановка в стране была накалена, люди были полны подозрений, недоверчивы и зачастую агрессивны по отношению к носителям идей, отличных от их собственных. Именно в этот период произошла колоссальная вспышка насилия, не имевшая примеров в истории России, затухшая только к тридцать девятому году.

2

5 ноября 1937 года. СССР, Ленинград.

   Холодно. Бодрящий ветерок гуляет по каменному, обдуваемому со всех сторон мосту. Из переулка, прилегающего к нему, показывается полураздетый юноша. На ногах легкие летние коричневые брюки, верх прикрывает только тельняшка. Обут в калоши, больше всего напоминает сбежавшего из психиатрической больницы пациента. Синие, почти как у новорожденного, мечтательные глаза мрачны, брови собрались у переносицы, губы дрожат, он бормочет что-то себе под нос.
   Сонный дворник, сметающий пыль и редкую листву, замечает приближающегося юношу, удивленно глядит на него.
   - Прости, прости, прости, - разбирает дворник, когда тот проходит рядом.
   Пожав плечами, дворник еще некоторое время следит за прохожим, после отводит взгляд и продолжает свою работу. Юноша же быстрым шагом пересекает мост, бросив быстрый взгляд в неспешно бегущие воды Невы, замирает. Рождается идея, как все исправить, загладить свою вину, защитить честное имя отца и деда от мерзкой клеветы. Юноша замирает в нерешительности, тянется дрожащей не от холода, а от нервного напряжения рукой к горлу, никак не может принять решение. Чтобы обрести твердость и поступить, как подобает, он решил напомнить себе, с чего все началось, стал прокручивать в голове картинки прошлого, которые привели его в сегодняшний день, на этот обдуваемый со всех сторон ветром мост.

...

   Внук генерала Станислава Яковлевича Шорохова, Андрей, как внуки многих видных советских деятелей, поступил в обычную часть, пытался скрыть свою принадлежность к семье высокого начальника. Служил он ни хуже и ни лучше других, нареканий не получал, с армейскими задачами справлялся исправно. Мечтал пойти по стопам деда и деда, продолжить службу, стать офицером. Хотел это не только ради себя, но и в память об отце, простом солдате, погибшим во время конфликта на КВЖД. Однако далеко не все нравилось ему в армейской действительности, далеко не со всем он мог согласиться. И если дома, в Ленинграде, он вращался в кругу людей, которые старались казаться лояльными установившемуся режиму, здесь, в армии, приходилось слышать неаккуратные слова некоторых солдат.
   - Согнали всю семью в Казахстан, а я за них воевать должен, - как-то ненароком бросил один мрачный парень.
   - Зерно отбирали, когда самим есть было нечего, - доверившись Андрею, рассказал второй.
   - Отец говорит, куда не сунься, всюду взятки. И не поймешь, говорит, то ли советская власть, то ли по-старому все осталось, - жаловался третий.
   - Оно-то жить может и стало легче, да вот только все равно голодно. Хлеб с опилками на моем веку еще не раз есть придется, - рассуждал четвертый.
   - Куда не сунься, везде справку дай-подай. А где я эту справку возьму, спрашивается? Неужто попроще нельзя, подоступнее народу, - возмущался пятый.
   Эти слова резко диссонировали с официальными заявлениями власти, провозглашавшими построение социализма. Ну, разве могут при социализме есть хлеб с опилками, в самом-то деле! Разве ж при социализме останется взяточничество, сутяжничество, издевательство бюрократов над простыми людьми? Не о таком социализме писал Ленин, не такой социализм обещали Маркс и Энгельс!
   "Мне живется неплохо, но ведь я в стране не один, - думал после таких разговоров Андрей. - Все друг на друга докладывают, бояться даже другу довериться. Вот и сейчас не поймешь, провокаторы они или душу изливают. Если изливают душу, то неправильно мы все делаем, ой неправильно".
   Легче было поверить, что его собеседники провокаторы. Ведь дед предупреждал, что у него много врагов, у самих руки коротки, потому попытаются добраться до него через Андрея.
   - Ты, Андрюша, в армии рот на замке держи. Сам не доноси, и повода на себя доносить не давай. Клеветников в части встретишь, сторонись, не поддакивай, от разговора уклоняйся. Все одно, правду говорят или спровоцировать тебя хотят, с такими "друзьями" тебе не по пути.
   И первое время Андрею удавалось следовать этому совету. Он уклонялся от политических разговоров, но охотно беседовал на темы житейские. На этом и попался. Больно сильно посочувствовал одному пареньку, у которого вся семья от голода в тридцать втором умерла, сам чудом спасся. Заметив в Шорохове чуткость, на него обратил внимание солдат лет двадцати четырех, отправившийся на службу после учебы, Вадим Черницын. Он был щупленький, но упрямый, политически подкованный и искренне интересующийся марксизмом человек. Не отличался особым умом, но был убедителен, хорошо говорил, умел расположить к себе слушателей.
   Андрей с ним быстро сдружился, стал доверять и очень скоро начал делиться сомнениями и сокровенными мыслями.
   - Сам бы не видел, не поверил бы, но ведь люди бедно живут, очень бедно, - выдавил он из себя. - Сколько лет уж страна надрывается, а все никак не родит. Говорят, производство у нас очень быстро растет, сами себя обеспечиваем товарами, а на деле-то от зарплаты до зарплаты живем. Товарища Сталина героем делают, а я вот читал...
   - Т-ш-ш, - Вадим приложил палец к губам. - Ты такие переговоры в казарме не веди, позже поговорим, где-нибудь в сторонке.
   И они стали разговаривать. Оказалось, оба придерживаются схожих взглядов. Оба читали запрещенную литературу и о голоде, о котором в официальной прессе ничего не говорилось, знали многое. Правда не подозревали, что по большей части то небылицы.
   - Мы с тобой большевики-ленинцы, троцкисты по-сталински - как-то заявил Черницын. - А Сталин обычный фашистский диктатор. Потому нам и нужна новая революция, чтоб уж настоящих коммунистов к власти привести.
   Андрей поддакивал, делился идиллическими картинами, которые рисовало его воображение, Вадим подхватывал и развивал. Они мечтали о сытой жизни для всех, соглашались, что отбирать у мелкобуржуазных крестьян хлеб правильно, но не так, как делал Сталин.
   - Не до голода же доводить, в самом деле. Забирать только в меру! - настаивал Андрей.
   - Нет, брат, до голода нельзя, конечно, но если крестьяне сплошь контра, то и церемониться с ними не стоит. Потому как коммунизм с такими не построишь, богатеи ведь сплошь мешочники - наготовят зерна на десять ртов и продают в три дорога, когда остальная деревня голодает.
   - С такими не стоит церемониться, это да! - поддерживал Андрей.
   Черницын пересказывал ему содержания бюллетеней оппозиции, которые он читал в самиздатовском варианте в студенческие годы, нахваливал Троцкого.
   - Вот он голова, истинный ленинец. Будь он у власти, индустриализация началась бы раньше, а голода и вовсе не было. Так гладко пишет, умно, остро! - делился своим мнением Черницын.
   - Если так, взгляды эти распространять нужно, а не прятать, - заявил Андрей. - Я парочку ребят знаю, которые колеблются, не верят всему, что пишут в "Правде", вот их и привлечем.
   - Да ты что? Если сдадут, нам расстрел светит!
   - Струсил? Теперь, когда мы друг другу столько наговорили, назад поворачиваешь? - разочарованно спросил Андрей.
   - Не струсил, просто голову на плаху отправлять не хочу. Тут вся рота сплошь стукачи.
   - А чего ж тогда ты мне обо всем этом стал рассказывать? Откуда узнал, что я не стукач?
   Вадим пожал плечами.
   - Глаза у тебя честные.
   - Вот и я приведу ребят с честными глазами.
   Черницын задумался, потом кивнул.
   - Ну, хорошо, будь по-твоему, попробуем в тайне от начальства ленинский кружок организовать. Только Андрей, тут осторожным надо быть, только проверенных на встречи приводить.
   - Не дурак, без тебя все знаю, - отмахнулся Шорохов.
   Так Андрей оказался втянут в деятельность нелегального троцкистского кружка, за причастность к которому могли и расстрелять.
   Их число очень быстро выросло до тридцати человек. Удивительно, но никто не донес, целый год они продолжали общаться между собой. Высказывания становились все резче, многие перестали таиться. Оказалось, дети кулаков искренне ненавидели действующую власть, готовы были с орудием в руках воевать против большевиков. Андрея подобные разговоры стали пугать. Он-то сам не был против большевиков и коммунизма, его не устраивали лица, оказавшиеся о власти. Свержение же Советов, переход к многопартийности и передача власти крестьянской партии казались ему жуткой крамолой, которую он твердо решил искоренить. Вадим отговаривал его.
   - Не время ссориться. Пускай говорят, что хотят. Я кулацких сынков знаю - обидятся и в два счета настукачат, уж поверь.
   - Тебе-то откуда знать?
   - А я по-твоему откуда такой умный-разумный взялся? Уж в деревне на них насмотрелся. Большевикам я многим обязан, они из меня человека сделали, выучили, окультурили. Воевать с ними не больше твоего хочу. Но ссориться с кулацкими сынками не стану - знаю, что за гнилой фрукт они из себя представляют.
   - Не станут стукачить, - отмахнулся Андрей. - Глупости говоришь. Они всех большевиков ненавидят, помогать им не станут.
   - Глупости ты говоришь, потому как не знаешь кулацких сынков. Они всех подряд ненавидят, кроме себя. Нос задирают, барчуками держатся и обращаются с простыми людьми как со скотом. А как долг требовать, так они первыми перед любой властью пляски устроят. Знаешь, сколько судьям столы накрывали, чтобы те в их сторону решения принимали? И не смотрели, что судьи-то большевистские. Да и в милицию мигом бежали, если кто угрожать расправой начинал. Очень прошу, Андрей, послушай меня и не ссорься с кулаками. Уж лучше свернуть наш кружок, ничего хорошего из этого не выйдет. Как отслужим, будем думать, а сейчас все больше убеждаюсь, глупостью мы здесь занимаемся.
   Андрей поразмыслил над словами Вадима. Хоть разумом и понимал, что Черницын прав, душе хотелось действовать, строить новый, справедливый мир, потому ни от кружка, ни от разговора с кулаками не отказался. Крепко, на грани ссоры, поспорил с двумя-тремя товарищами, они вроде бы признали свои ошибки.
   Черницын спор слышал, после появляться в их компании перестал. Как оказалось, правильно поступил: кто-то донес и троцкистский кружок в армейской части открылся. Быстро выяснилось, что Андрей был зачинщиком. Благодаря усилиям деда, удалось смягчить наказание, до дальнейшего разбирательства Шорохову позволили остаться с дедом в Ленинграде.
   - Под вашу, Станислав Яковлевич, ответственность, - строго предупредил следователь. - Мы вас ни в чем не обвиняем и не подозреваем, верим в вашу пролетарскую сознательность, а потому доверяем. Но если попытаетесь внука покрыть, не посмотрим на заслуги перед революцией, имейте в виду.
   С того дня у деда начались проблемы. Врагми, о которых он говорил, решили воспользоваться ситуацией. Посыпались клеветнические, несообразные обвинения в причастности генерала к воспитанию внука в духе троцкизма. В квартире Станислава Яковлевича дважды проводили обыск, старик сильно нервничал, переживал. Перепуганный больше него Андрей прекрасно понимал, что это его вина. Он уже сто раз раскаялся за свои сомнения, поклялся и перед следователем, и перед дедом, что никогда больше не будет помышлять идти против партии, но ничего не помогло. В начале ноября тридцать седьмого Станислава Яковлевича вызвали на допрос. Старик приехал измученный, белый, с ввалившимися глазами. Ночью у него случился сердечный припадок, пришлось вызывать врача.
   Андрей готов был рвать на себе волосы, чтобы хоть как-то помочь деду, выправить ситуацию. Увидев, каким стал его дед после припадка - бледной тенью себя - юноша больше не мог выносить угрызения совести. Проснувшись пятого ноября рано утром, он стал метаться по комнате, одел первые попавшиеся под руку вещи, натянул галоши и убежал из дому, сам не зная зачем.

...

   Теперь, стоя здесь, у перил моста он понимал, зачем ушел, увидел выход из сложившейся ситуации. Предав Родину, наплевав на увещевания деда, опорочив память отца, он давно должен был сделать это. Но даже вспомнив обо всех несчастьях, которые выпали на долю его деда, Андрей не мог решиться на последний отчаянный поступок, который мог бы хоть немного обелить фамилию Шороховых.
   - Трус, несчастный трус! - прошептал он. - Плести заговор против власти в армии не испугался, а загладить вину боишься. Довел дедушку до припадка, ждешь наверно, когда и он умрет, уж тогда точно решишься!
   Андрей наклонил голову, сжал кулаки, стиснул зубы, да так крепко, что услышал треск.
   - Нет! Сейчас! - закричал он, вскочил на перила и прыгнул.

...

   Станислав Яковлевич спал чутко, потому проснулся, заслышав скрип входной двери.
   - Слава, - позвал он, поднимаясь из своей кровати. Никто не ответил. Старик заволновался, кое-как встал, на дрожащих ногах доковылял к комнате своего внука. Сердце снова сжалось после припадка - в комнате никого не было. Ухватившись за дверной косяк, он выбрался в коридор и ухватил стоявший на столе телефон, дозвонился до своего личного шофера и приказал немедленно мчаться к нему. Те восемь минут, пока он кряхтя и вздыхая одевался, показались ему вечность.
   - Станислав Яковлевич, - дверь приоткрылась, в образовавшемся проеме возникло лицо Игоря Токарева, шофера Шорохова.
   - Заходи скорее! - приказал генерал. - Помоги накинуть китель. Спасибо. Теперь пошли.
   - Да что случилось? - озадачено спросил шофер.
   - Андрюшка пропал! Ушел поутру незнамо куда. Нужно объехать район, деваться ему некуда.
   Вместе с Игорем они спустились в парадную, шофер посадил генерала на пассажирское сиденье, завел шумный двигатель и они тронулись с места.
   - Нуда ехать? - спросил Игорь.
   - Покружись по улицам, да смотри в оба глаза, - приказал старик, прижимая правую руку к сердцу, каждый удар которого отзывался колющей болью.
   Они безрезультатно ездили по улицам и бульварам туда и обратно минут пятнадцать, пока не добрались до примыкавшей к мосту улицы
   - Вот он! - обрадовано вскрикнул Станислав Яковлевич, увидев за спинами бредущей по направлению к мосту парочки своего полуголого внука, который застыл у перил. - Езжай туда, да поскорее!
   - Едем, - откликнулся Игорь.
   Станислав Яковлевич облегченно выдохнул, погладил левую половину своей груди, не отводя глаз от внука. Заслышав шум мотора, мужчина и женщина, видимо, гулявшие по городу, обернулись, Андрей же остался неподвижен. В следующую секунду задумчивость исчезла с его лица, появилась решимость. Станислав Яковлевич насторожился, сердце предательски защемило.
   - Нет! Сейчас! - закричал Андрей, залез на перила.
   Станислав Яковлевич все понял, знал - они не успеют спасти внука, он потеряет его, последнего родного человека, как когда-то потерял сына. Боль в груди сделалось невыносимой, за грудиной будто бы вспыхнул пожар, генерал Шорохов свалился с пассажирского сиденья на пол автомобиля.

...

   Пальцы коснулись тельняшки, ладонь скользнула в область подмышки, сжалась, вцепившись в плечо.
   - Держи его, Арчи!- заголосила Наташа. - Сам не упади!
   Перевесившись через край периллы, англичанин ухватился второй рукой, сумел затащить брыкавшегося юношу обратно на мост. Он выкрикивал что-то по-русски, очевидно, ругался, но Арчибальду было все равно: он не понимал ни слова из сказанного, твердо решил воспрепятствовать повторной попытке парня совершить самоубийство. Повалив его на землю, Недвед сильно тряхнул юношу.
   - Да угомонись ты! - зло бросил Арчибальд. - Наташа, успокой его, в конце концов!
   Та принялась что-то объяснять парню, подбежал дворник, остановился ехавший в их сторону автомобиль. Юноша неожиданно перестал сопротивляться, застыл на месте. Арчибальд отпустил его, поднялся на ноги. Увидел как из водитель помогает выбраться из автомобиля пассажиру - пожилому седому мужчине с большими пышными усами и далеко друг от друга посаженными умными серыми глазами.
   Дворник то и дело всплескивал руками и что-то оживленно болта, водитель пристально смотрел на Арчибальда, от чего Недведу стало не по себе. Наташа же растерянно смотрела то на дворника, то на водителя, то на припавшего к юноше старика.
   - Что происходит? - спросил ее Арчибальд.
   - Сама не понимаю, - ответила она. - Похоже, это отец этого паренька.
   Услышав английскую речь, водитель заинтересовался, приблизился к Наташе и стал ее о чем-то расспрашивать. Арчибальд хотел было пойти к ним, но подскочивший с какой-то звериной прытью старик, сжал руку Недведа и стал медленно, торжественно и с придыханием говорить что-то несомненно важное, но абсолютно непонятное англичанину.
   - Простите, я не говорю по-русски. Не говорю, - по слогам произнес Арчибальд, будто бы от этого старик выучил бы английский язык. - Подождите секунду. Наташа, помоги мне, пожалуйста.
   К радости Недведа, которому шофер не внушал ни малейшего доверия, девушка откликнулась сразу же.
   - Он тебя благодарит за то, что спас внука, - перевела она.
   Растерянный генерал перевел взгляд на Наташу, улыбнулся, и поглядывая то на нее, то на Арчибальда, продолжил.
   - Обещает отблагодарить, как только сможет. Он генерал Советской армии, Святослав Яковлевич Шорохов, слово свое сдержит, - перевела Наташа.
   - Что вы, мне ничего не нужно, - улыбнулся в ответ Арчибальд. - Я просто хотел помочь.
   Наташа перевела. Генерал расчувствовался, обнял Арчибальда. Произнес еще что-то.
   - Никогда бы не подумал, - перевела Наташа, - что после интервенции назову англичанина братом. Зовет в гости.
   - Отказывайся! - заволновался Арчибальд. Попадать в поле зрения советских генералов ему совсем не хотелось.
   - Может быть, спросить его про профессора Цейнберга?
   - Не надо. Сами его найдем. Доверять красным не стоит. Говори, что мы не успели все достопримечательности посмотреть, а нам скоро уезжать.
   Наташа кивнула и принялась пересказывать смысл сказанных Арчибальдом слов. Шорохов искренне расстроился, подозвал водителя, что-то ему сказал. Тот мигом достал блокнот, чиркнул на нем ручкой, вырвал лист, передал его Наташе.
   - Дает свой номер, говорит, если вдруг что понадобится, сразу ему звонили.
   - Поблагодари и уходим, мы и так привлекли к себе слишком много внимание персон, с которыми у меня нет ни малейшего желания связываться.
   - Хорошо.
   Наташа сумела отделаться от генерала дежурными фразами, он не слишком-то пытался их задержать, затащил своего внука в автомобиль, и стал что-то с ним обсуждать внутри салона. Арчибальд и Наташа переглянулись и, стараясь придать себе беззаботный вид, пошли своей дорогой. Они не заметили, как недобрым взглядом провожал их шофер Шорохова.

...

   Дешевый номер захудалой гостиницы, расположенной на краю города. Пожелтевшие стены, спартанское убранство комнаты, вечно грязные полы и скрипящие половицы. Арчибальд и Наташа решили остановиться именно здесь, в надежде не привлекать ничье внимание. Поиски профессора Цейнберга они решили начать с бывшей столицы России, где, по словам Кссеспе, он преподавал. Именно перуанский ученый посоветовал Недведу обратиться за помощью к русскому немцу, который был знаком с разнообразными методами дешифровки древнего письма. Найденные книга и лист с таинственным посланием, записанном иероглифами индейцев, должны были подсказать, как найти храм, о котором говорило существо из пещеры.
   Арчибальд рассчитывал покинуть Перу в одиночку, но Наташа разгадала его намерение, вошла к нему в комнату, положила руку на плечо, сказала, что все знает и не позволит ему отправиться одному. Он спросил, способна ли она оставить сестру одну в Южной Америке, Наташа парировала, что Арчибальд оставляет здесь своих друзей, которые стали ему как родные. Недвед вынужден был принять предложенную помощь, надо сказать, попутчице он был рад. Ему страшно было отправляться одному в неизвестность, в страну, о которой по всему миру передавались история одна страшнее другой. Большевики представлялись ему абсолютным злом. К тому же, он не знал русского и сильно сомневался в навыках владения английским жителями Союза. Помощь Наташи в данных обстоятельствах была неоценимой.
   Арчибальду было интересно узнать, как там сейчас поживает Освальд, Джеймс и Вика, все ли у них в порядке. Он хотел поскорее разобраться со всеми своими делами и вернуться в Перу, к друзьям, чтобы уже никогда не расставаться. После происшествия на мосту, Арчибальд еще сильнее стал тревожиться, мысли о них буквально захватили его голову. А вдруг было ошибкой уехать вдвоем, бросить остальных?
   - Мы начинали вместе, собирались идти вместе до конца, а теперь, выходит, я их предал, - пробормотал Арчибальд себе под нос.
   - Что ты сказал? - Наташа отвлеклась от чтения какой-то русской книги.
   - Неприятные воспоминания, - Арчибальд мельком взглянул на шкатулку, которую последний час крутил в руках, разглядывая узоры.
   - Меньше бы возился с этой вещицей. Если так и дальше пойдет, то неприятные воспоминания покажутся тебе малиной, - недовольно отметила Наташа, проследив направление взгляда Арчибальда.
   - Еще одна русская присказка? - Арчибальд улыбнулся, снова отметив, что английская речь Наташи стала приобретать особенности. Особенные ударения и нехарактерные слова.
   - А тебе разве здесь не нравится? - Наташа захотела расспросить друга о том, как он относиться к ее родине.
   - Да нет, почему же. Красивая архитектура, чтобы там не говорили некоторые специалисты, симпатичные улочки, приятные люди, видимо доведенные до отчаяния, - Арчибальду вспомнился паренек, который хотел прыгнуть с моста.
   - Брось, такое могло произойти в любом другом месте на земле. Будто бы в Англии никто не пытался покончить с жизнью.
   - Не в таком возрасте, Наташа, не в таком возрасте, - печально произнес Арчибальд.
   - Считаешь, во всем виноваты большевики? - девушке было интересно узнать мнение Арчибальда и по этому вопросу. Вообще, в последнее время, если Наташа и разговаривала, то исключительно о России.
   - Не знаю, не мне судить, - неохотно отозвался Арчибальд. Они жили здесь уже пять дней и он, конечно же, не мог объективно оценить народ в целом, но пока что русские виделись ему не в лучшем свете. Кое-что он наблюдал сам, кое до чего додумался. Вообще, в последнее время он стал крайне проницательным, буквально чувствовал настроения других людей. Вот и сейчас, он догадывался, что если начнет высказывать свои догадки, то обидит Наташу. Она влюбилась в эту страну и смотрела на все происходящее вокруг через розовые очки. А ему казалось, что он попал в огромный военный лагерь. Люди только выглядели беззаботными, на самом же деле все боялись. А может только делали видимость, что боялись? Нет, Арчибальд не хотел строить суждение о целом народе на основании стереотипов, привитых прессой правого толка. Лучше не заворачиваться, отыскать Цейнберга и убраться из Союза подобру-поздорову
   - А мне здесь нравится, - с едва различимой грустью в голосе произнесла Наташа. - И я уверена, что тебе здесь тоже понравится. Все говорят о ноябрьском параде, мы обязательно должны побывать на нем.
   - Если получится. Не забывай, нам нужно в Москву. Цейнберг там.
   - Еще лучше. Парад в столице будет отличаться особым размахом.
   - Наверное, ты права, - пробормотал Арчибальд, отложив шкатулку в сторону. Он не хотел идти на празднества, посвященные революции, чего-то боялся, но не мог понять чего. Однако в последнее время он безотчетно доверял интуиции - она его редко подводила. - Наверное, ты права, - повторил он.
   - Ты хочешь спать? - озабоченно спросила Наташа, вставая с кровати, на которой удобно устроилась. - Тогда я пойду к себе.
   - Буду признателен. - Арчибальд действительно вымотался. Они уже несколько дней искали упоминания о неуловимом Цейнберге по всем университетам города. Только сегодня им посчастливилось узнать, что он сейчас в Москве.
   - Приятных снов, - улыбнулась Наташа, прикрыв за собой дверь.
   - Тебе того же, - Арчибальд улыбнулся в ответ. В такие минуты он осознавал, что не напрасно взял девушку с собой - она согревала его сердце, радовала своей теплой улыбкой, была приятной собеседницей. Чтобы он без нее делал в этой холодной, чужой стране?
   - Да ты, похоже, влюбился по-настоящему, - отметил Арчибальд, нащупав ключ у себя под рубашкой. Еще в Перу он повесил его себе на шею и нигде с ним не расставался.- Раньше не робел перед женщинами, а теперь-то что? Наташа особенная. Настолько особенная, что в нее просто нельзя не влюбиться. - Сжав ключ в ладони, Арчибальд быстро уснул. Ему снились тревожные сны, в которых с моста прыгал не Андрей Шорохов, а он сам и никто не выручал его, потому что друзья были далеко отсюда, тоже нуждались в его помощи.

3

   "Женя очень любила праздники 7 ноября и 1 мая. Они были вехами жизни страны, ее стремительного бега, вехами ее личной жизни, ей казалось, что каждый такой день она переживает и помнит по-особенному. И затем это ни с чем несравненное чувство растворения в воодушевленной победным торжеством массе людей, когда все на одном дыхании, на одной мысли, в одном порыве".
   Евгения Мельцер

6 ноября 1937 года, Ленинград.

   Попасть на московский парад они уже не успевали, а Наташа не хотела пропустить такое зрелище. Потому они решили остаться в Ленинграде, а восьмого ноября отбыть в Москву. Арчибальд неохотно на это согласился, но потом, перед самым праздником, у него возникло ощущение, странное, ни на что не похожее, причастности ко всему происходящему. Уже в начале ноября воздух в Ленинграде словно бы наполнился особым предвкушением, будто статическим электричеством. Люди стали приветливее, улыбки не сходили с их лиц, не смотря на сумрачную погоду. А потом, казалось, сама природа содействует тому, чтобы парад удался - шестого числа небо прояснилось, робкие лучики солнечного света стали пробивать серую толщу неба. К полудню шестого ноября погода сделалась чудесной - необычайно насыщенная голубизна неба, веселая предпраздничная суета на улицах, вечно спешащие люди, мирно подшучивающие друг над другом. Казалось, сама человеческая природа изменилась - ссоры и скандалы на улицах, свидетелями которых Арчибальду приходилось становиться, проходя дворами к очередному университету или институту, прекратились. Люди стали добрее, дружнее и сплоченнее. Это ощущалось прямо сейчас, когда они с Наташей прогуливались по городу, с любопытством наблюдая за переменами, которые происходили с Ленинградом. Повсюду появились красные знамена, плакаты с броскими лозунгами (Наташа переводила для Арчибальда надписи на некоторых), военные, которые стали встречаться на улицах города чаще, чем прежде.
   Перемены поражали и радовали. Арчибальд словно ощущал предвкушение завтрашнего события, пытался подышать этим наполненным удивительными ароматами воздухом, прочувствовать всю любовь народа к своей стране, к своему вождю. Недвед сам стал верить в то, что правители государства построят коммунизм, приведут страну в светлое будущее. Окончательно увериться в этом мешал один немаловажный факт: не смотря на радость, ликование народа, не смотря на дух единства и целостности, Арчибальд не мог не заметить, как трудно этому народу приходится. Он еще не забыл газетные статьи о голоде в СССР, видел, как бедно одеваются граждане этой страны. Нищета не искоренена в Англии, и рабочие там чувствуют себя ненамного лучше, но там они, хотя бы, не боятся говорить то, что думают. Здесь же все обстояло иначе. Недвед не мог понять, почему русские не последуют примеру свободных стран, не установят парламентскую республику и не начнут длинную, трудную дорогу к построению счастья и свободы, а предпочитают позволить себе навязывать волю кучки захвативших власть большевиков? Ответа на этот вопрос Арчибальд не мог найти, как ни старался. Потому с легкостью отбрасывал сомнения, любовался преображенным городом, беседовал с Наташей и время от времени сжимал ключ, болтавшийся у него на груди, почему-то сделавшийся очень теплым.

...

   Они прогуливались по парку, когда в шуме толпы Арчибальд различил звуки вальса. Наташа, похоже, тоже их услышала, потому что они оба развернулись в направлении источника звука. Через пару минут они достигли уютного клуба, окруженного голыми деревьями и кустарниками, окна которого были открыты, и из них лилась музыка. Не договариваясь, они вошли внутрь, отыскали актовый зал и стали наблюдать за танцующими. Пар было немного, но, тем не менее, танцевали все неплохо. Темп то нарастал, то убывал, пары вращались, словно волчки. Но танцующим не хватало настоящего мастерства, того, которое Арчибальду приходилось наблюдать во время светских раутов, когда партнер и партнерша становились единым целым, следовали друг за другом нераздельно, ловко и точно, не задумываясь над последующими действиями.
   - Вальс хороший танец и простой, не правда ли? - нарушила молчание Наташа.
   - Чудесный, - ответил Арчибальд, продолжая наблюдать за танцующими.
   - Я училась танцевать его в детстве, мама наняла нам с сестрой немца, он говорил, что таких способных учениц у него никогда не было, - не без гордости сказала Наташа.
   - Немцы не умеют его танцевать, неудивительно, что он называл вас способными - сам-то толком двигаться не умеет, - пошутил Арчибальд.
   - Можно подумать, англичане умеют, - с издевкой ответила Наташа.
   - Англичане - тоже не очень. Вот французы - те настоящие мастера. У меня как раз учителем был француз, так с тех пор на любых балах от партнерш отбою не было.
   - Да если бы представилась возможность, я бы проверила, как ты умеешь танцевать.
   В этот момент музыка стихла.
   - Похоже, тебе представилась возможность немного меня поучить. - Арчибальд встал и протянул Наташе руку. - Мадемуазель, могу ли я рассчитывать на то, что вы примете мое приглашение на один танец?
   - С чего ты решил, что я соглашусь? - решила покапризничать Наташа.
   - Испугалась, что я тебя перетанцую?
   - Раз ты так ставишь вопрос, - нахмурившаяся было, девушка не смогла сдержать улыбки, глаза ее загорелись, а на щеках вспыхнул румянец.
   Они встали неподалеку от стены, одной рукой Арчибальд обхватил девушку за талию, второй придерживал ее руку. А потом заиграла музыка, и они начали вальсировать. Раз, два, три, раз, два, три. Ловко подстраиваясь под ритм, Арчибальд повел партнершу. Поначалу он считал, что Наташа не очень хорошо танцует, но она двигалась в такт, казалось, предугадывала все его движения. Он буквально ощутил, как становится с ней единым целым. И тогда закружился по-настоящему, так, как никогда не танцевал и больше никогда не станцует. Он любил ее. В этот момент Арчибальд осознавал это яснее, чем когда-либо. Он готов был провести с ней остаток жизни, защитить от любой беды, отдать свою жизнь ради нее. По мере того, как эти чувства охватывали его, танец становился все более страстным, захватывающим.
   Вот с края зала они переместились на середину, затмевая остальные пары. И никто более не танцевал, все наблюдали за их грацией, неповторимостью и четкостью их движений. Большие глаза Наташи широко раскрылись, она была поглощена танцем и своим партнером, с каждым движением, каждым вздохом они становились все ближе, она прижималась к Арчибальду, обнимала его так, будто бы видела в последний раз. Его непослушный чубчик метался из стороны в сторону, каблуки отбивали такт. Арчибальд вспомнил, как чудесно, обворожительно, соблазнительно блестела ее кожа при лунном свете в Перу. Теперь, при солнечном свете, красота девушки, нежные, мягкие черты ее лица, изумрудные глаза захватили лорда, он уже не осознавал, что творит, был полностью охвачен страстью, все ускорял темп. А Наташа, ни в чем ему не уступавшая, не отрывалась от его лица, пристально смотрела в его глаза, будто бы пыталась открыть забраться к нему в душу. И Арчибальд понял, что чувствует Наташа, понял, что скрывать свои чувства не имеет смысла. Такой прекрасной она не была никогда. Позабыв об окружающих, Арчибальд наклонился и поцеловал Наташу. Осторожно, едва коснувшись губ. Но это уже не был братский поцелуй. И девушка это поняла. А потом музыка смолкла.
   "Это самый счастливый день в моей жизни" - пронеслось в голове Арчибальда. Впоследствии он поймет, что не ценил того времени, которое провел с Наташей. Но будет слишком поздно. А пока и он, и она были счастливы, а большего никто и не желал.

...

7 ноября 1937 года, Ленинград.

   Парад был как никогда пышным. Еще бы - двадцатая годовщина Октябрьской революции! Колонны марширующих начали свое шествие как раз с того места, где располагалась гостиница, в которой остановились Арчибальд и Наташа. Оба уже смешались с толпой и наблюдали за последними приготовлениями перед началом шествия. Погода немного испортилось, к вечеру мог пойти дождь, но это ничуть не омрачало праздника. Все присутствующие (а собралось большинство, если не все, жителей окрестностей) веселились, шутили, разговаривали с незнакомыми людьми, делились впечатлениями, смеялись. Все это происходило легко и непринужденно, никто не чувствовал себя неловко, всем было хорошо. Люди вышли на улицы отдохнуть, забыть о повседневных заботах, почувствовать себя свободными, слиться с толпой, отрешиться от нехороших мыслях, заботах о завтрашнем дне, обо всем. Словно и не было на свете никаких Иванов Ивановичей и Катерин Петровн, а были просто люди, которые хотели жить, забыть о нищете, полюбоваться счастливыми лицами прохожих, и, глядя на все это, самим сделаться счастливыми. Сделаться добрее и лучше, стать участниками происходящего зрелища, его главными героями.
   Все, кто стоял рядом с Арчибальдом, оживленно разговаривали с ним, что-то доказывали, а потом заразительно смеялись. Раньше Наташа пыталась переводить, но сегодня ей бы это не удалось. Да она и не пыталась. После вчерашнего танца Наташа долго молчала, над чем-то раздумывала, но потом, наконец, собралась и заговорила с Арчибальдом. До этого момента лорд чувствовал себя неловко, неуютно. Ему казалось, что он сделал что-то неправильное. Но когда Наташа заговорила, сразу стало легко и хорошо. Нет, она не упомянула ни о танце, ни о поцелуи. Она продолжила говорить на любимую тему - обсуждать Советскую Россию, природу и народ, ее населявший. Потом они поделились впечатлениями о предпраздничных приготовлениях, Арчибальд отметил, что седьмого ноября произойдет нечто грандиозное. Наташа пошутила, они оба посмеялись, а потом ее лицо вдруг сделалось серьезным, и она спросила: "Арчибальд, когда все это закончится, ты меня не бросишь? Ты поможешь мне отыскать мою сестру? Пойми, я ведь без тебя никуда". Арчибальд только улыбнулся, любуясь румянцем, который возник на щеках девушки. Ему хотелось что-то сказать, но потом он решил, что слова не значат ничего. Наташа улыбнулась в ответ, казалось, улыбка ее излучала тепло. После этого девушка ушла спать, а Арчибальд остался сидеть на балкончике, прокручивая вальс, который он мысленно танцевал снова и снова.
   Он и сейчас, окруженный толпой народа, занимался этим, пытаясь освежить свои ощущения, восстановить мягкую приятную улыбку, колыхание волос Наташи. Он бы мог заниматься этим вечность. Но начался парад. Заиграла музыка и народ двинулся плотной массой вперед.
   В этот самый момент Арчибальд ощутил то, о чем ему приходилось много раз читать, но никогда, ни разу в своей жизни, не удавалось почувствовать. Растворение в народе, превращение в часть чего-то большего, сильного могучего. То, что раньше было твоим телом, уже не ограничивало тебя. Ты был здесь и там, и в еще сотне мест, лишь частичка, а не индивид. Ты мог ничего не бояться, если кто-то тебя обидет, за тебя заступятся твои друзья, которых у тебя отныне миллионы. Никто не посмеет причинить тебе вред, потому что тебя защищает нечто, во много раз превосходящее возможности самых изворотливых злодеев. Чувство защищенность, чувство гордости за страну, которая до этого момента казалась чужой, чувство сплоченности и братства. Во истину, за это можно отдать жизнь. Да и что значит жизнь одной частички, когда остальная масса продолжит свое движение, ничто не сможет ее остановить. И Арчибальд, захваченный парадом, шел с потоком людей, сам радовался и смеялся, казалось, понимал язык, на котором разговаривают люди. Ни обратил он внимания только на одну особенность, которая всегда сопровождала такого рода мероприятия. Ключ на его груди не просто нагрелся, он пылал. Если бы лорд задумался о природе поведения ключа, он бы быстро открыл его секрет. Но сейчас Арчибальд был захвачен совсем другими мыслями.

Глава 8

1

Осень 1935 года. Где-то на севере Китая.

   В его памяти все перемешалось, и он уже не понимал, что происходило с ним недавно, а что сучилось много лет назад. В воспоминаниях его посещали брат и отец, некоторые члены его отряда. Иногда ему начинало казаться, что эти тени давно минувших дней приходят сюда и разговаривают с ним. Юн сходил с ума. Он уже много дней ничего не ел, благо, что в горах не сложно было найти источники с чистой водой. Но силы оставляли его. Поначалу он рассчитывал добраться до позиций коммунистов, с оптимизмом смотрел в будущее. Теперь же он просто брел, в надежде отыскать хоть какое-то человеческое поселение. С тех пор как он покинул пещеры, прошло больше месяца.
   Китаец оказался не стальным. Устав от бесконечного числа переходов, он повалился на землю возле небольшого озера, безразличный к своей участи. Там его и нашли горцы, спускавшиеся туда за водой.

2

13 декабря 1937 года. Япония.

   Освальд осматривал пробитую осколком ногу, когда в палату вошла медсестра. Она приветливо улыбнулась, предложила стакан воды, но Освальд отказался. Общались они исключительно посредством жестов, поскольку в этой больнице никто из персонала не знал английского, ну а Освальд и Вика по определению не могли знать японского.
   Убедившись, в том, что у больного все хорошо, медсестра вышла. Освальд еще раз посмотрел на рваную рану. Врагу такого не пожелаешь. Хорошо хоть девочка не пострадал. Причина произошедшего - бомбардировщики Китая, которого из них Освальд так и не понял. Когда обнаружилось исчезновение Арчибальда и Наташи, Освальд запаниковал. Отъезд же не сказавшего ни слова Джеймса бывший дворецкий счел оскорблением. Он догадывался, что их некогда прочный союз трещал по швам, но что люди, которых он считал друзьями, способны поступить так подло, не ждал. Скорее всего, Арчибальд собирался бежать один, но Наташа увязалась за ним и он не смог от нее отделаться. Узнав об этом, Джеймс, видимо, решил их нагнать. Придя к такому заключению, Освальд нашел очевидное с его точки зрения решение. Поскольку никуда кроме Китая они не могли поехать, бывший дворецкий решил направиться прямиком туда, не подозревая, какие сложности возникнут у него в связи с этим. Вику пришлось взять с собой - не бросать же ее одну в Перу. Пришлось продать все имущество, а вырученные деньги использовать для поездки. Им повезло - они очень быстро нашли подходящий корабль, отплыли в Японию, откуда Освальд рассчитывал попасть в Китай и начать поиски друзей. Но, увы, японцы отказывались помочь в переправе - они воевали с китайцами. Удача улыбнулась Освальду и Виктории второй раз - один из британских торговых кораблей находился в японском порту и собирался отчалить, направиться в Индию. Освальд решил воспользоваться этим шансом, договорившись с капитаном о том, что они зайдут в один из портов Китая по дороге. И все должно было сложиться хорошо, пока не налетели китайские бомбардировщики, принявшие судно за японский корабль. Самолеты были старые, особо серьезного вреда не принесли, быстро отступили. Но несколько бомб сбросить успели, одна из которых угодила в корабль. В тот момент Освальд стоял неподалеку от места взрыва и в результате осколок пробил его ногу. Капитан принял решение вернуться в Японию для ремонта, а Освальд попал в местный госпиталь. Ранение заживало медленно, и теперь уже было неизвестно, когда они отправятся в Китай. На этот раз Освальд решил оттягивать отъезд - он хотел убедить Вику остаться и подыскать для нее работу в Японии или на Филиппинах, поскольку понял, что поездки в такие места, как Китай, да еще во время войны, чреваты последствиями. А еще он понял, что население этих стран почти не знает английского, а этот факт делал поиски практически невыполнимой задачей. Нужно было найти немногословного помощника-проводника, который знал бы и английский, и японский, и китайский. Поисками такого человека сейчас занималась Вика, но пока безуспешно. И если испанский Освальд освоил очень быстро, то после двухмесячного пребывания в Японии он выучил лишь пару дежурных фраз, да и то не мог изъясняться чисто. Например, медсестры его не понимали, потому изъяснялись только жестами.
   - Но все-таки на редкость улыбчивый народ, - отметил Освальд, когда женщина вышла из палаты, в которой помимо него никого не было. Опять-таки, странное совпадение - во время войны. Когда по идее все палаты должны быть забиты больными и ранеными, Освальд попадает в пустую и комфортную. - Сказал бы, что они добродушные, если бы не война, которую они сами и развязали. Освальд не сомневался, что если его место потребуется для любого, пусть даже самого обыкновенного солдата японской армии, то англичанин будет вынужден покинуть больницу с еще незажившим ранением. Помимо улыбок, которые не сходили с лиц местных жителей, японцев отличал дух национального единства и сплоченности. И Освальд боялся того, что может произойти впоследствии, если этот самый дух обратят против какого-либо народа. Тем более в сложившейся ситуации.

...

   Вика не могла поверить, что ей так повезло. Человек, которого она встретила, не только знал английский, японский и частично китайский, он не только жил в Нью-Йорке, но еще был русским. Священник Павел Молчанов поведал ей часть своей истории и сообщил, что тоже намеревается отправиться в Китай в ближайшее время, поэтому, если они захотят, может составить им компанию. Когда Вика упомянула о деньгах, Павел Иванович улыбнулся и заявил, что с земляков он денег не берет. "Нашему народу и так тяжело пришлось, могли положиться только на соотечественников, особенно здесь, за границей. Поэтому мне будет стыдно брать с вас деньги за мою помощь. Это мне пристало вам платить - я уже давно собираюсь отправиться в Китай, но все никак не решался. Теперь же, когда я не один, уверен, сумею перебороть свою лень и покончить с тем, что задумал". Так он ей ответил. Вика сразу же поверила в чистые намерения этого человека, потому предложила направиться к Освальду, ее "английскому дядюшке", чтобы обговорить детали и уже точно решить, когда направляться в Китай. Молчанов с радостью принял это предложение и сейчас они поднимались на второй этаж небольшого госпиталя, в котором лежал раненый англичанин.

2

   Молчанов знал, что ему нужно ехать в Китай, он знал, что от этого выиграют все. Но он понятия не имел, чем займется, когда окажется там. Поэтому, когда узнал, что в городской госпиталь, в котором он пролежал без малого три месяца, попали люди, разговаривавшие на английском, да еще намеревающиеся отправиться в Китай (об этом поведал капитан судна, на котором они сюда добрались), то сразу же решил воспользоваться этим шансом. Он мог бы примкнуть к этим людям и путешествовать вместе с ними (таким образом, обезопасив себя от возможности снова остаться одному в незнакомой местности). Когда же он разузнал о них побольше и сумел выяснить, что они нуждаются в переводчике, то, решив не упускать такой шанс, сразу же отыскал девушку, которая сопровождала, наверное, американца, и предложил свои услуги. За время пребывания в этих местах он научился кое-как говорить на японском и китайском, потому мог пригодиться этим людям. Павел встретил девушку, совсем еще юную, светловолосую, черноглазую, приветливую и улыбчивую, возле больницы, сразу же представился и предложил свои услуги, постаравшись при этом узнать лично от нее цели, которые заставили их отправиться в Китай. Девушка оказалась разговорчивой, представилась Викой, как выяснилось, тоже была русской и быстро нашла с Павлом общий язык. Она сказала, что была бы рада, если бы он сопровождал их, но без согласия своего дяди Освальда, англичанина, с которым они вместе путешествуют, она не может дать ему согласие. Потому Вика предложила ему подняться в палату к ее другу и дать окончательный ответ.
   Освальд понравился Павлу гораздо меньше девушки. Болезненно-худой, с сероватой кожей, которая приобрела такой оттенок от длительного пребывания в больнице, бывший дворецкий более всего напоминал злобное чудище из детских сказок.
   - Здравствуйте, - несмотря на все это, Павел приятно улыбнулся и протянул руку Освальду, которую тот немедленно пожал. - Меня зовут Павел Иванович Молчанов, и до меня дошел слух, что вы нуждаетесь в переводчике для путешествия по Китаю. Мы уже обо всем договорились с Викторией Платоновной, я не стану брать с вас денег, так как сам намеревался отправиться в Китай. Единственное, буду признателен, если вы в состоянии оплатить мое проживание и пропитание, я же с радостью готов буду предоставить свои услуги в общении с местными жителями. Виктория Платоновна была рада меня повстречать, но сказала, что без вашего согласия не может принять окончательного решения, - Павел старался держаться как можно более вежливо, надеясь, что сумеет убедить англичанина, расположить его к себе.
   - Что же, прекрасно, - Освальд улыбнулся в ответ, видимо он сам был рад, что они нашли нужного человека и скоро покинут острова. - Я думаю, что могу доверять Виктории Платоновне, - при произнесении этих слов улыбка Освальда стала еще шире. А ведь он всегда называл ее Викой, тем более, после того, как они столько времени проработали вместе. А девушка между тем, действительно выросла, и назвать ее девочкой язык уже не поворачивался. - Только у меня есть одно небольшое условие. Цели нашей поездки я бы хотел сохранить в тайне, потому надеюсь, что вы поймете меня и не станете расспрашивать о том, ради чего мы все это затеяли. И еще, хочу вас сразу предупредить, что наше путешествие сопряжено с определенным риском для жизни, поэтому, если вы решите отказаться, то я все пойму.
   - Видите ли, у меня тоже есть свои причины отправиться в Китай и их бы я тоже не хотел обсуждать, но скорее всего, они тоже сопряжены с риском для жизни, там ведь сейчас идет война. Спасибо, конечно, что предупредили, но я не откажусь от этой затеи.
   - Вот и договорились, - Освальд протянул руку Павлу Молчанову, дабы скрепить договор и добавил, - Приблизительно через месяц я надеюсь выбраться из больницы, если меня не выкинут раньше. Тогда и отправимся.
   - Отлично, я буду регулярно вас навещать, - Павел пожал руку Освальда и повернулся к Вике. - Виктория Платоновна, голубушка, - заговорил священник по-русски, слегка поклонившись.
   - До свидания, Павел Иванович, - медленно проговорила Вика, словно пробуя слова на вкус. После короткого прощания Молчанов покинул палату, и Вика повернулась к Освальду, - Ну как он вам?
   - Не знаю, Вика, не знаю. Ты же понимаешь, что Арчибальд не обрадуется, узнав, что мы приобщили к этому делу еще одного человека.
   - Раз на то пошло, они с Наташей сами не оставили нам выбора. Неужели они думали, что мы так запросто смиримся с их исчезновением?
   - Я просто удивляюсь тому, как это могло произойти. Скажи мне, в какой момент мы перестали доверять друг другу, когда появились тайны и загадки, недоговоренности? Почему все так вышло, ведь мы намерены были сделать все вместе, а теперь оказались разбросаны по всему свету?
   Вика недоуменно пожала плечами и присела на краешек кровати Освальда. Лицо девушки сделалось грустным, она отчетливо вспомнила семью, каковой она была до тридцать пятого года, потом семью, каковой она оставалась до лета 37.
   - Знаете, я ведь понимаю, что Наташа сделала это из любви ко мне, она не хотела, чтобы я рисковала жизнью, хотела обезопасить меня, а все равно горько и больно. Мы впятером стали как родные, вели спокойную жизнь в Перу. Я уже надеялась на то, что так и останется, а потом, в одно мгновение, все перевернулось с ног на голову, я снова лишилась семьи и опять придется начинать с нуля.
   - А мне всегда казалось, что эта стабильность была кажущейся, не было ее вовсе. Арчибальд так много времени проводил вместе со шкатулкой, и, возможно, она как-то контактировала с ним, заставляла его двигаться, не давала ему покоя, не оставляла его ни днем ни ночью. Возможно, она овладела его сознанием, не позволяла думать ни о чем другом, кроме как о себе самой, заставляла его гадать, что же лежит внутри. Я помню, как однажды вечером беседовал с Джеймсом об обещании, которое мы дали лорду Недведу. Я тогда сказал, что мы не можем бросить вас. Мне показалось, что Джеймс понял меня, и кто знает, если бы я поговорил об этом с Арчибальдом, может быть удалось бы предотвратить их отъезд.
   - Боюсь, что нет. Раз уж вы заговорили об Арчибальде, я тоже хочу поделить некоторыми наблюдениями. В последние дни его пребывания в Перу я стала его бояться. В глазах появился блеск, нездоровый блеск, какая-то маниакальная привязанность, даже одержимость. Если кто и мог его остановить, так только Наташа, потому что ...- Вика прервалась. - Потому что, они любят друг друга, только почему-то не хотят в этом признаться. А когда любишь, когда душа находит свое отражение в душе другого человека, то все переживания, все горести эти люди делят между собой. И если Арчибальд был одержим, то Наташа была одержима не в меньшей степени.
   - На редкость глубокая мысль, Вика. И скорее всего, верная. Каждый из них разделит судьбу другого. И даст бог, у них все получится.
   - Думаете, мы их еще увидим? - глаза девушки непроизвольно наполнились слезами. Ведь ее милая сестричка, последний родной человек, такая решительная и бесстрашная, гордая и принципиальная, могла погибнуть. Да что там, возможно она уже была мертва, в этот самый момент, когда они ее вспоминали.
   - Надеюсь, что увидим. Только это мне и остается. Потому что, единственная хорошая вещь, ради которой стоит открыть шкатулку - это надежда, которая дает нам силы, помогает перенести разлуку, наполняет нас верой, заставляет действовать даже тогда, когда все потеряно. Поистине, ради неё одной стоит стремиться открыть ларец, - Освальд печально вздохнул и замолчал. На этом их беседа закончилась, каждый задумался о своем. Но и Освальд, и Вика не переставали верить, что очень скоро в Китае они найдут Арчибальда, Наташу и Джеймса, которые закончат эту возню со шкатулкой, вернуться в Англию и снова станут жить в мире, которому ничего не будет угрожать. К сожалению, этим надеждам не суждено было исполниться.

3

Декабрь 1936 года. Китай, контролируемые коммунистами территории.

   Джу Линь опустила голову, плечи ее поникли. Больше месяца прошло с тех пор, как ее муж пропал. Она надеялась, что его найдут, но со временем эта надежда угасла. Он пропал. Пропал навсегда. Всегда честный, твердый, уверенный в себе, готовый защитить ее, способный убедить самого упертого человека. Да его больше не было с ней. И как это часто бывает, беда не приходит одна. Высшие силы будто бы стремятся проверить нас на прочность, узнать, сумеем ли мы справиться со всеми превратностями судьбы и выйти изо всех испытаний победителями. Но Джу не была сильной и упертой. Она держалась только потому, что надеялась увидеть мужа снова. Надеялась, что когда он придет, все проблемы сами собой разрешатся, наглые комиссары не посмеют ее обыскивать, солдаты больше не будут избивать ее прилюдно, ужасающая жестокость, в которой утонул Китай, прекратиться. Из-за периодических столкновений с гоминдановцами коммунистам требовалось оружие. Джу поставили за станок и заставили выполнять тяжелую работу. В разное время она производила то ружья, то снаряды, то ткала одежду. Пятнадцать часов в сутки она только и видела, что каторжный труд, усталые лица, отсутствие какого-либо сочувствия. Но она работала, трудилась, потому что верила, что по окончанию войны сумеет найти своего мужа, узнает, что стало с ним. А если ей это не удастся, то его найдет Юн, когда вернется. Потом она вспомнила, что тот пропал во время Великого похода. С тех пор от него ни единой весточки. И в этот момент она вдруг почувствовала себя такой беспомощной, такой слабой и бессильной. Жизнь представилась мукой, которую она получила в наказание за гадость, совершенную может быть недавно, а может еще в детстве. И не было спасения, не было освобождения из этого замкнутого круга ада, в котором она вдруг очутилась. Только муж мог ее спасти, но он, наверное, был мертв, и глупо было верить в то, что он может вернуться. И Юн мертв, и ее родители мертвы, и весь Китай погибает в страшной гражданской войне, призванной истребить их всех. И она скоро умрет, потому что не может человек выдержать столько испытаний. Её организм просто не приспособлен к такому количеству труда, к недостатку пищи и воды. Она была истощена и считала, что уже не борется за свою жизнь, пустила все на самотек, превратив тело в машину, которая вот-вот должна была дать сбой и навсегда отключиться. Но вот что странно: чем больше Джу отчаивалась, тем больше сил у нее появлялось, чем больше она думала о своей смерти, тем легче она боролась с собой, справлялась с невыносимой болью в спине, которая мучила ее по утрам, снова и снова отправлялась на завод или на фабрику и делала свою работу. Ее разум уже смирился с тем, что ей придется умереть, но с этим не хотело мириться тело. Она превратилась в машину, только эта машина была изготовлена из надежных материалов и могла выдержать намного больше, нежели хозяин этого приспособления мог предположить. Бывало, возвращаясь после работы в свой барак, падая на кучку соломы, которая в такие минуты казалась мягче любой перины, Джу размышляла о том, почему она словно загнанный зверь, снова и снова пытается вырваться из окружения, и, потерпев очередную неудачу, совершает очередную попытку с еще большим энтузиазмом. Этот цикл многократно повторяется до тех пор, пока зверь не погибнет, пока рыба, выброшенная на берег вдали от воды, не погибнет от нехватки влаги, пока птица с перебитым крылом не умрет от голода. Возможно, то же самое произойдет и с ней. Но ведь бывает и иначе, бывает, что зверь прорывает засаду, напугав даже самых отчаянных охотников, не переставая биться об землю, рыба доберется до водоема, дождавшись заживления крыла, птица снова полетит. Если она будет терпеть, то ей воздастся за терпение, она получит то, о чем мечтала, снова станет человеком, снова увидит мужа.
   Таким образом Джу пыталась поддержать в себе огонек надежды, дать рациональное объяснение своей жажде жизни, которой неожиданно воспылало ее тело. Эти мысли успокаивали, помогали вставать, по ночам позволяли окунуться в безмятежный, приятный сон. В начале января тридцать седьмого она поймет, что не зря боролась сама с собой, что была права, бороться стоит, потому что стоит жить. Впрочем, до этого ей предстояло еще много дней стоять у станка и производить, производить, производить и так до бесконечности...

4

Февраль 1938 года. Китай, контролируемые коммунистами территории.

   Павел Молчанов нерешительно пытался пробраться через толпу китайских рабочих, толпившихся в очереди у столовой. Большинство были женщины, иногда попадались дети, но не одного мужчины среди них Молчанов не увидел. В Китае шла война до победного конца, и коммунисты не собирались проигрывать. Наблюдая за решительностью этих женщин, Павел постепенно склонялся к тому, что они победят в этой войне, коммунисты установят свой режим в Китае. Но не за этим сюда пришел священник. Не рассуждать, а действовать. После утомительных поисков, косвенного участия в нескольких сражениях, унижения перед властями и чиновниками, опасных перелетов на старых самолетах ему и его новым спутникам удалось узнать кое-какую информацию о семействе Линей, которое они разыскивали. У них не было уверенности в том, что это те самые Лини, которые им нужны, более того, они уже находили несколько человек с такой фамилией, и никто не оказался в состоянии им помочь. Теперь, правда, вероятность правильного попадания была высока. Отец братьев Линь погиб много лет назад в горах, вполне возможно, был знаком с неким лордом Бернардом Недведом, который более всего интересовал спутников Павла. Они не стали вдаваться в подробности, рассказали только, что Линям может быть известна информация, которая помогла бы им в поиски какой-то шкатулки. Понимая, что в случае, если удача улыбнется им и они найдут, кого ищут, Павел будет переводить весь разговор с китайского на английский и разузнает об этом темном деле побольше. Ну а пока придется набраться терпения, умерить свое любопытство и сосредоточиться на поиске Джу Линь, жены одного из братьев.
   Неуверенно изъясняясь на китайском, Павел спрашивал у женщин о Цяо, те лишь бормотали что-то невразумительное. При этом священник не обращал внимания на косые взгляды, которые женщины бросали на него, после того, как он отворачивался. Пробравшись, наконец, до бригадирши, которая обязана была ему помочь, он поздоровался, представился и спросил о Джу.
   - Линь, Линь, - задумчиво протянула женщина. - Да у нас на заводе работает женщина с такой фамилией. А на кой она нужна такому, как ты? - грубоватая дама даже не старалась скрывать своего презрения к Павлу.
   - Видите ли, - священник, однако, не забывал о приличиях, - моими друзьям необходима некоторая информация, которая может располагать Джу Линь.
   - Информация, говоришь, - на секунду взгляд женщины сделался подозрительным, но потом она расслабилась, будто бы удостоверившись в честных намерениях Павла. - Тогда пошли, проведу тебя к ней.
   - Буду вам признателен за это, - Павел приветливо улыбнулся, но китаянка проигнорировала его слова. Начался обратный путь через толпу голодных женщин. По дороге Павел столкнулся с одним китайским мальчишкой, лет шестнадцати. Тот недружелюбно посмотрел на Молчанова, угрожающе сжимая кулаки.
   - Будь добр, пропусти меня, - обратился Молчанов к мальчишке, перегородившему дорогу. Мальчишка отошел в сторону, не разжимая кулаков. Павел не обратил на это внимания и поспешил за бригадиршей, которая вела его к Джу. Вскоре они прорвались через толпу и покинули завод.
   - В последнее время Джу не работает - очень серьезная болезнь, - женщина прибавила еще несколько слов, которых Павел не знал, но сути они, по всей видимости, не меняли. Похоже, она решилась завести разговор. Что же, Павлу это на руку.
   - А как вас зовут? - решил поинтересоваться Павел. Ему хотелось расспросить женщину о многом, но он не знал, как к ней обращаться.
   - Ты лучше о себе расскажи. Наверное, из Германии? - вопрос показался Павлу странным. Отвечать не хотелось, но он решил, что портить отношения с этой женщиной не стоит.
   - Нет, из Америки. До этого жил в России. Вы мне не ответили - как к вам можно обращаться? - Павел решил выведать имя женщины.
   - Так выходит ты русский? Это хорошо. А по-немецки разговаривать не умеешь?
   - Нет, не умею. Почему вы все время уходите от моего вопроса. Можете мне себя назвать, или нет? - Павел начинал злиться, потому не заметил, как вокруг него оказалось несколько мужчин, почти все преклонного возраста. Произошло это внезапно, он ничего не понял.
   - Это один из них? - спросил самый старый из мужчин.
   - Да-да, - мальчишка, который пристально наблюдал за Павлом, преградив ему дорогу в толпе, выскочил из-за спины мужчины.
   - Отец, пожалуйста, уведите его, - женщина, которая вела Павла к Джу, внезапно расплакалась. - Он ведь мог сделать со мной все что угодно, - тяжело дыша, произнесла она.
   - Простите, но я не понимаю, что происходит, - Павел решил потянуть время и попытаться выкрутиться из передряги с наименьшими потерями. Осторожно осмотревшись, он понял, что оказался замкнут в плотное кольцо китайцев. Все они были намного ниже его, но их было слишком много, один сжимал в руках здоровенный железный стержень. Ничего хорошего эта встреча не сулила, и Павлу следовало найти способ либо договориться, либо бежать.
   - Не волнуйся, Джу, - мужчина не обращал внимания на слова Павла и отвернулся в сторону женщины. - Все уже позади.
   - А ведь Юн предупреждал нас, - мальчишка злобно уставился на Павла. - Нельзя верить этой погани. Следует его допросить и узнать, куда они дели Линя-старшего.
   - Успокойся, Ванг. Дальше мы сами разберемся, иди домой, - скомандовал мужчина. Мальчишка нахмурился, но оговариваться не стал, развернулся и ушел, ничего не сказав.
   - Послушайте, вы должно быть меня с кем-то путаете, - Павел завертел головой, не на шутку перепугавшись. Сейчас его могут побить. Но самое обидное - его побьют просто так, он ведь ничего плохого не сделал.
   - Замолчи, чужак, - гневно перебил его старший. - От таких как ты, одни неприятности. Мало того, что наши юноши уходят на войну и погибают в кровопролитных сражениях, мало того, что мы вынуждены работать на заводах чуть ли не круглосуточно, так у вас еще хватает смелости приезжать на нашу землю и похищать наших людей.
   Все молчали, никто вслух не поддерживал мужчину, но на лицах выражалось молчаливое согласие и готовность убить любого, кто посмеет возразить.
   - Поймите вы... - попытался вставить Павел.
   - Пойми ты, что сейчас один из нас вынужден бродить по горам, рискуя своей жизнью. Пойми, что у него уже нет возможности вернуться назад - начальство прикажет расстрелять его за измену. Пойми, что он готов умереть, лишь бы спасти своего брата. Впрочем, тебе нет дела до этого. Вы всегда ставили себя выше нас, вы всегда считали, что можете истреблять нас, когда хотите и скольких хотите, вы презирали нас, в ваших странах мы попадали чуть ли не в рабство, и теперь ты смеешь заявляться сюда и причинят вред нашему народу?
   - Я ничего такого не делал, ничего от вас не требовал, о чем вы говорите? Я всего лишь хочу расспросить Джу о ее муже, потому что мои друзья его разыскивают, но из-за незнания вашего языка они наняли меня, вот и все. Никто никогда не желал и не причинял зла вашей общине, - Павел рассчитывал, что эти слова образумят взбешенных китайцев.
   - Наверное, он говорит о двух других, которые остались в доме, на окраине, - наконец заговорил один из мужчин.
   - Что с тобой болтать, ты все равно не поймешь нас, мы ведь варвары, варварский народ, глупый и бесполезный. Собственно разговаривать будем только тогда, когда твои друзья окажутся вместе с тобой. Сейчас у тебя есть выбор - либо ты спокойно последуешь за нами и позволишь запереть себя в чулане, либо мы изобьем тебя и доставим туда против твоей воли.
   - Послушайте, вы видимо меня не слушали, я всего лишь... - Молчанов начинал паниковать. Сейчас эти маленькие злобные создания изобьют его, а он не сумеет оказать никакого сопротивления.
   - Я рад, что ты не захотел по-хорошему, - улыбнулся мужчина. - Ли, стукни его, да посильнее, - обратился он к китайцу с железякой. Повторять команду не пришлось - не смотря на маленький рост, мужчина оказался одарен поистине богатырской силой, с легкостью вскинув тяжелый железный прут и размахнувшись, для того, чтобы нанести сокрушительный удар по голове священника. Павел понял, что сейчас для него все может кончиться печально, потому решил воспользоваться единственными своими преимуществами перед толпой китайцев - ростом весом. Не дожидаясь того момента, когда прут достигнет его головы, Молчанов кинулся на китайца, навалившись всем телом. На секунду ему удалось разорвать кольцо - китаец отлетел в сторону. Павел не упустил этот шанс и побежал, куда глаза глядят.
   - Хватай его, - пронесся крик по толпе разгневанных националистически настроенных китайцев. Они побежали следом. Но угнаться за высоким испуганным Молчановым пусть даже сотне китайцев не удалось бы. Они уже существенно отстали, когда Павел свернул за угол, рассчитывая скрыться за ближайшим холмом, как вдруг путь ему преградили мальчишки.
   - Ты за все поплатишься! - воскликнул возглавлявший маленький партизанский отряд Ванг. Его слова послужили командой для всех остальных. Маленькие дьяволята набросились на Павла, и в первую секунду ему показалось, что мальчишки сумеют его повалить. Но Молчанов все-таки смог собраться и разогнал их
   - Идите отсюда, хулиганье! - закричал Павел, не до конца осознавая, что имеет дело не с обыкновенными мальчишками, ворующими груши, а с толпой остервенелых пацанов, готовых приложить все усилия, лишь бы оказаться победителем в схватке с опасным чужаком. Не останавливаясь, волна за волной мальчишки бросались на Павла. Он легко с ними справлялся, раздражение его росло и, в конце концов, он стал лупить мальчишек тяжелыми кулаками, на этот раз выводя их из завязавшейся схватки надолго. Он наверняка сумел бы справиться с этой большой, но слабой и неорганизованной толпой, если бы из-за угла не выскочили несколько мужчин и не приняли участие в сражении. Павел попытался бежать, но понял, что опять оказался в кольце. Откуда не возьмись появился Ли со своим ужасным прутом. Павел попытался увернуться от удара, но край длиной железяки его все-таки зацепил. Не осознав произошедшего, Молчанов ринулся в атаку. Он рассчитывал отбросить сразу нескольких китайцев, и в очередной раз вырваться из окружения. Но неожиданно по всему телу разлилась слабость, голова сделалась тяжелой, Молчанов пошатнулся и провел ладонью по месту удара. Взглянув на руку и увидев огромное кровавое пятно, Павел понял, что проиграл. Пошатнувшись, священник упал, провалившись вглубь себя.

5

   Освальд в очередной раз поднялся из кресла и выглянул в окно. На дороге, ведущей к их хижине, уже давным-давно никто не появлялся. Павел должен был вернуться уже несколько часов назад, и это длительное отсутствие священника беспокоило бывшего дворецкого.
   - Не создан я для такой жизни, ой не создан, - нервно пробурчал он, интенсивно потирая пальцами обеих рук виски. - Слишком нервный для таких вот приключений. По мне бы, так сидеть дома, заниматься хозяйством и не лезть в непонятно какие переделки.
   - Я тоже устала. - Нарушила почти часовое молчание Виктория. - Хотелось бы, чтобы жизнь вернулась в прежнее русло, текла себя спокойно и размеренно, а не так, как сейчас - одни водопады да повороты русла.
   - Боюсь, с твоим соотечественником случилась неприятность.
   - Возможно, нам следует что-то предпринять? - робко поинтересовалась девушка.
   - А что мы можем сделать, - так и не присев в кресло, Освальд снова выглянул в окно. - Куда же он запропастился?! - зло проговорил Освальд.
   - Лишь бы ничего страшного, мы ведь можем оказаться виноватыми в том, что втянули Павла Ивановича в это дело.
   - Да как бы Павел Иванович сам не оказался виноват в неприятностях. Я еще в Японии понял, что это не простой человек. Забесплатно ни один разумный человек не согласился бы ехать в страну, в которой бушует война. Думаю, наш дорогой друг от кого-то прячется, потому и предложил свою кандидатуру, представившись переводчиком. - Освальд все сильнее злился на Молчанова, потому позволял себе говорить о нем в подобном тоне.
   - Если вы не доверяете ему, не следовало брать его с собой, - Вика немного обиделась на Освальда за то, что он критиковал ее соотечественника. Она симпатизировала Павлу Ивановичу и полностью ему доверяла, любила говорить с ним на родном языке. Молчанов нравился ей.
   - А какой у нас был выбор? Вспомни, сколько выручили мы на продаже нашей лавки. Этих денег не хватило бы для того, чтобы нанять квалифицированного переводчика на столь продолжительный срок, потому я решил, что воспользоваться услугами Молчанова будет самым разумным решением. Не думаю, что он опасен, но на душе есть грешок, я это сразу прочувствовал, - Освальд в очередной раз выглянул в окно. Никого, а уже смеркалось.
   - Давайте все-таки выйдем из этой хибары и отправимся на его поиски, - предложила Вика. - Мы здесь уже неделю сидим, думаю, китайцы нас не слопают.
   - Если он до завтра не появится, придется выйти. Но я надеюсь, что Павел Иванович все-таки объявится.
   - Может быть, он нас уже предал? Приехал куда надо и убежал, - заметив, что Освальд напуган, Вика решила немножко пошутить над бывшим дворецким. Не стоило ему критиковать Павла Ивановича, теперь пусть сам расхлебывает то, что накрутил у себя в голове. - Если вы правы, и он только и ждал, чтобы добраться до этих мест в сопровождении компании, а потом подгадать момент и убежать?
   - Знаешь, в этом что-то есть, - лицо Освальда изменилось, брови сдвинулись к переносице, ноздри широко раскрылись. Предположение Вики взволновало бывшего дворецкого. - Он ведь целенаправленно вел нас сюда. Ведь по прибытию в город мы оказывались целиком в его власти. Мы не можем знать, были ли среди тех Линей разыскиваемые нами, мы вынуждены полностью положиться на Молчанова. А он в это время просто пользовался нами, рассчитывая на нашу поддержку в случае опасности. Теперь же, добравшись сюда, он бросает нас, осознав, что спасен. - Лицо Освальда озарилось, он, казалось, сумел разгадать загадку, которая так долго мучила его. - Вот ведь подлец, - Освальд тяжело вздохнул и задумался. Для него все уже было решено и мысли его были заняты тем, что же теперь предпринять и как выбраться из этой ситуации. Вика тем временем, случайно взглянула в окно и заметила, как на дороге возникло несколько теней. Сначала она не осознала, что происходит, но заметив, как число теней увеличивается, несколько теней отделяются от основной массы и обходят их дом, девушка поняла, что происходит что-то страшное.
   - Освальд, смотри, что это там такое? - спросила не на шутку испугавшаяся Вика.
   Дворецкий подскочил к окну и стал наблюдать за маневрами теней.
   - Китайцы, - только и сказал он, не отрываясь от окна.
   - Неужели к этому имеет отношение Павел, - девушка вдруг начала верить в свое собственное предположение относительно Молчанова.
   - Не знаю, вряд ли. Скорее всего, он им чем-то не угодил, его схватили, а вот теперь наступила наша очередь.
   - Тогда нам нужно бежать, - девушка вскочила на ноги, оценивающе взглянув на свою одежду. Сейчас она уже мало чем напоминала Вику из Америки, любившую пышные яркие платья. Свободные брюки песочного цвета, такого же цвета куртка, под ней белая майка, на ногах удобные, но грубые и некрасивые ботинки. Одним словом, сейчас она была одета совсем не по Нью-йоркской моде. Зато, если дело дойдет до погони, то никому не придется ее волочь за собой, как то было в том же Нью-Йорке два с половиной года назад.
   - Думаю, они уже обошли дом, мы не успеем скрыться.
   - Тогда что делать - сидеть и ждать пока они нас схватят? - девушка принялась метаться из стороны в сторону, рассчитывая отыскать предмет, который мог бы сгодиться для обороны.
   - Следует постараться найти с ними общий язык. Может быть, мы договоримся, и станет ненужным куда-либо убегать, - Освальд сделался вдруг чрезвычайно спокойным, внимательно наблюдая за перестановкой китайцев, запоминая, где кто располагается.
   Словно бы прочитав мысли бывшего дворецкого, в дверь заброшенной хибарки постучали. Освальд приложил палец к губам и направился к входной двери.
   - В случае чего беги или прячься, может быть, они не знают о твоем существовании, - прошептал Освальд, проходя мимо Вики. Девушка не успела возразить, потому быстро скрылась в смежной комнате, рассчитывая где-нибудь спрятаться.
   Освальд открыл дверь и сразу же понял, с какими целями явились китайцы. Перед ним стояли трое - взрослый мужчина, еще не старик, но уже седой, с очень серьезным лицом, грозными черными глазами, густыми бровями и необычайно широкими плечами. Росту в нем было метра полтора. Второй подобного же сложения китаец, только лицо помягче, да и моложе он был, нежели первый. А третьим был Павел Молчанов, которого так долго ждал Освальд. Руки священника были заведены за спину, а справа на голове расползалась липкая жижа - засохшая кровь. Похоже, Молчанову здорово досталось. Старший мужчина оценивающе посмотрел на Освальда, потом сжал Молчанову плечо и тот заговорил.
   - Освальд, я не знаю, как получилось, что я попал в эту передрягу, но я не сумел от них убежать и предупредить вас. Они считают, что мы как-то связаны с похищением местного жителя и хотят допросить всех нас. Мне здорово досталось, а на полное объяснение нет времени, поэтому просто кивни в знак согласия следовать за ними. Девочку тоже позови, им известно обо всем, что связано с нами.
   - Ты ее выдал? Откуда они могут знать, сколько нас, ведь мы с ней все время сидели здесь?!
   - Я не знаю, но я ничего не рассказывал. Не разговаривай, а кивай, зови девочку и пошли туда, куда они нас поведут. Иначе тебя отметелят так же как и меня.
   - Сволочь, - сквозь зубы процедил Освальд, взглянул на старшего мужчину и кивнул. - Вика, иди сюда, по всей видимости, придется подчиниться этим клоунам.
   Девушка вышла в прихожую, оглядела собравшихся. Старший мужчина довольно ухмыльнулся и кивнул головой в сторону, что-то произнес.
   - Он говорит, чтобы вы шли следом за ним, - перевел Молчанов. - Но клянусь тебе, Освальд, я ничего им о вас не рассказывал. Слышишь, Освальд, это клятва священника.
   Павла довольно грубо развернули, дернув под локоть, лидер китайцев встал у косяка, пропуская Освальда и Вику, которые последовали за Павлом. Затем мужчина закрыл дверь, оставив хибару пустой. Наши герои в очередной раз попали в плен.

6

   - ... высокий, необычайно высокий, говорит на грубом европейском языке, скорее всего, немецком, необычайно сильный, ходит с оружием.
   - Да, мы его знаем, это Карл Эмберх.
   - Откуда вы его можете знать, если утверждаете, что не причастны к похищению или что-то вроде этого? Смысла не уловил.
   - Сами стали его жертвами. Он убил родителей вот этой девочки и я сам с удовольствием с ним поквитался бы.
   - Что известно о Линях. Почему считаешь, что они могут тебе помочь.
   - Известно, что Линь был знаком с англичанином Недведом. Поэтому, надеялся отыскать семейство Линей и разузнать, что им известно о нем.
   - Кем тебе приходится Недвед?
   - Другом.
   - Таким, ради которого ты готов пожертвовать жизнью?
   - Да, я готов пожертвовать ради Недведа жизнью.
   - Но ведь ты говоришь, что он мертв.
   - Я говорил о деде моего друга, который обязал меня найти любую информацию о нем, - и так далее и в том же духе. Освальд и Вика по очереди отвечали на вопросы мужчины, который их привел сюда и устроил этот допрос. Павел переводил слова старика и ответы своих спутников, не всегда правильно, но в большинстве случаев мужчина оставался недоволен тем, что слышал. Может быть от качества перевода, а может от того, что не верил ни единому слову говоривших. Выяснилось, что мужчина является отцом Джу Линь, которую они разыскивали, один из сыновей Линя пропал, по всей видимости, был похищен Карлом Эмберхом. Брат мужа Джу в то время числился пропавшим и вернулся лишь в начале зимы тридцать седьмого. А потом он ушел в горы, разыскивать своего брата, внеся в души селян беспокойство. Линь-младший был признан дезертиром, должен был быть арестован, как только объявится. Вику, Освальда и Павла принимали за агентов враждебных Китаю сил. Со дня на день ожидали прибытия чиновников для допроса и досконального разбирательства в этом деле. Освальд отчетливо понял, что их попытка помочь Арчибальду обернулась против них. Теперь он был уверен, что англичанин тут не появлялся, а, следовательно, искать их нужно в другом месте. Но сначала надо было выбраться из переделки, в которую они попали. И помочь им в этом могло только чудо.

...

   Джу Линь ожидала, когда отец закончит допрос. Одна фамилия, произнесенная чужаком, всколыхнула в ее памяти часть рассказа Юна, которую она никому не поведала, опасаясь, что его посчитают сумасшедшим. Она и сама начала верить в то, что Юн немножко того. Но теперь, услышав фамилию Недвед, она поняла, что незнакомцы могут оказаться не теми, за кого их приняли. Тогда они могут помочь Юну и Лингу, если те до сих пор живы. Поэтому Джу должна была разобраться в происходящем, выслушать рассказ отца о допросе, узнать, доверяет ли он этим людям и принять решение, которое может стоить ей жизни.

7

13 февраля 1937 года. Китай, территории под контролем коммунистов.

   Джу вернулась домой поздно вечером и мечтала только о том, как бы поскорее свалиться на стог сена, который заменял ей постель. Но неожиданно заметила, что дверь ее дома приоткрыта, в окне горит свет от свечки. Девушка непроизвольно напряглась, осмотрелась по сторонам. На глаза ей попался черенок от лопаты, которым она тут же вооружилась и медленно стала подходить к дому. Про себя она уже проклинала того воришку, который надумал залезть к нищей в дом и обокрасть ее. Где только совесть у этого человека?
   Добравшись до приоткрытой двери, девушка заглянула в щель. Черенок от лопаты вывалился из ослабевших рук. Ноги больше не держали ее, на глазах выступили слезы. В углу комнаты, свернувшись калачиком, лежал невероятно похудевший, постаревший, но все тот же милый и родной Юн Линь. Джу бросилась к брату своего мужа и заключила его в объятия. Уснувший было Юн быстро пришел в себя.
   - Джу, это ты? - Юн прищурился и стал всматриваться в лицо девушки. - А где мой брат, где Линг?
   - Где ты был Юн? Я думала, тебя убили, - девушка не сдерживала слез радости, целовала Юна в обе щеки, прижимала к себе.
   - Все хорошо, Джу, не переживай, все хорошо, - сонный, уставший Юн тоже обнял ее. - Но где же Линг? Я думал, он будет дома.
   - Линг пропал, три месяца прошло с тех пор. Его уже бросили искать. Ах, Юн, как хорошо, что ты вернулся. Теперь мы с тобой его отыщем.
   - Объясни толком, что случилось, - Юн немного отодвинулся, рассчитывая поговорить с Джу.
   - Его похитил высокий мужчина, европеец. Говорят, он был англичанином. Линг сам прогнал меня, попросил оставить их наедине. Зачем он англичанам? Ты не знаешь, Юн? - женщина в конец отчаялась и теперь, когда вернулся один из близких ей людей, она решила выплеснуть все эмоции, которые накопились за это время.
   - Этого я и боялся. Боялся, что европейцы начнут вмешиваться в наши дела. В итоге так и вышло. Я видел их, они хотели захватить нас. Весь мой отряд исчез, только судьба двух человек известна мне. Они погибли во время битвы с этими людьми. Но это не англичане, Джу. Скорее, немцы. И если брат у них, то ничего хорошего это не предвещает.
   - Юн, что ты там видел, что с тобой произошло? Теперь твоя очередь, рассказывай.
   - Я вел отряд через горы, когда вдруг понял, что заблудился. Мы блуждали несколько дней, пока не столкнулись с отрядом гоминдановцев, который должны были выследить. Выяснилось, что все они пострадали от нездешних людей. Мы попали в горную сеть, когда бежали от европейцев, там все мои товарища погибли. Я остался один и вспомнил о том, что когда-то рассказывал наш отец, нашел древний храм, важное, священное место, а убежал оттуда, чтобы не выдать местоположение европейцам. Они очень нехорошие люди, Джу, их надо беречься. После этого я много дней бродил по горам, пока не наткнулся на деревню тибетцев.
   - Как тибетцев? - Джу с удивлением посмотрела на Юна. - Ты забрел так далеко?
   - Сам не поверил, но местные подтвердили мое предположение. Они меня выходили и помогли найти тропу, при помощи которой я выбрался к городу, потом добрался и сюда. Но не это главное. Раз брата захватил европеец, я должен вернуться обратно, найти Линга. Я помню, где был и сумею выследить тех людей. И если брат у них, я постараюсь его спасти.
   - Не надо, Юн, не бросай меня, мне и так было тяжело. Я не могу вынести неизвестность снова. Возьми меня с собой, прошу!
   - По дороге сюда со мной разговаривали духи, - произнеся это, Юн потупил глаза, как будто ему было стыдно за сказанное.
   - Какие духи? - Джу с сомнением посмотрела на Юна, немножко отодвинувшись от него. Похоже, долгое пребывание в горах не пошло на пользу его рассудку.
   - Голоса, духи, высшие силы - называй, как хочешь. Когда мне казалось, что я умираю, то в голове начинал звучать этот голос, который называл имя - Бернард Недвед. Повторял и повторял, до тех пор, пока я не засыпал. Я не знаю, что это значит, но знаю, что они помогли мне. Я знаю, что ищут те люди в горах, знаю, где они разбили лагерь и могу их остановить.
   - Юн, послушай себя, ты бредишь, - Джу схватила Юна за голову обеими руками. - Это были галлюцинации. Я представить не могу, что тебе пришлось пережить, но все, о чем ты сейчас говоришь было бредом. Тебе надо хорошенько отдохнуть и выспаться, а там мы решим, что делать дальше.
   - Они ищут Шамбалу, - Юн поник еще сильнее. - Эти легенды ты слышала? Знаешь, что это такое? Они хотят использовать знание ордена в своих целях, они безумны. Это было не бредом, и я могу повторить тебе это и завтра и послезавтра. Если ты считаешь, что я уеду в скором времени, то ошибаешься. Здесь я намерен остаться до лета, может до осени, пока не поправлюсь, а потом направлюсь в Тибет. Если они решили убить Линга, то он уже мертв, если же сохранили ему жизнь, то, пожалуй, он им нужен и убивать его не станут. Мне нужно многое сделать - сообщить командованию о том, что произошло с отрядом, восстановить силы и подготовиться к длительному переходу. Я отдохну и побуду некоторое время с тобой, а потом отправлюсь за братом.
   - Если так, тогда хорошо, ложись спать, отдыхай, а завтра поговорим.
   - Да, я хочу спать, ужасно сильно хочу спать. Спасибо тебе, Джу. Я рад, что снова тебя увидел.
   - Ты подарил мне надежду, Юн. Мой муж может быть жив. Спасибо тебе. А теперь спи, ты сильно устал, - ей не пришлось повторять дважды - Джу снова свернулся калачиком и уснул. Видимо эта привычка сохранилась у него из-за длительного пребывания в горах. Джу подложила ему под голову немного соломы и сама пошла спать. Юн наверняка скоро поправится и забудет о своих бредовых идеях, станет помогать ей. Может быть, он согласиться взять ее с собой на поиски Линга. А пока нужно надеяться на лучшее, помочь Юну восстановиться и поправиться. И Джу сможет это сделать, она найдет в себе силы для этого.

Глава 9

1

Февраль 1937 года, Перу, Наска.

   Срочно приехавший в Наску Торивьо Кссеспе не покидал обнаруженные англичанами подземные коридоры с момента своего прибытия. Он даже палатку установил у входа в пещеру, чтобы как можно больше времени проводить внутри. Эти места тянули его к себе, увлекали своей таинственностью. Дни напролет он изучал символы и надписи на стенах пещеры, но ничего не мог разобрать. Рисунки могли значить что угодно, иероглифические символы было невозможно разгадать за столь короткий срок. Он уже нашел повторяющиеся строчки и символы, выделил основные части текста, переводом которых необходимо заняться в первую очередь, но разгадать тайнопись здешних жителей никак не мог. Он понимал, что вскоре за дело возьмутся профессиональные лингвисты и рано или поздно расшифруют текст. Но Кссеспе не мог не попытаться сам разобрать написанное.
   Он часами бродил по лабиринтам, находя новые и новые рисунки. Кссеспе казалось, что если он проникнется духом того времени, то на него словно озарение снизойдет понимание символов, начертанных на стенах. Он разгадает скрытый смысл рисунков. И тогда все станет на свои места. Сейчас же он находился в каком-то необычайно приподнятом состоянии духа, ему хотелось чем-то заниматься, как-то действовать, быть кому-то полезным. Он находился в этаком кризисном состоянии, когда знаешь, что нужен, но не знаешь, зачем нужен. И чтобы хоть как-то занять свой досуг, он концентрировал все свое внимание на лабиринтах. Снова пробрался в комнату, где на стенах были изображены загадочные зеленокожие существа.

...

   Подобно Торивьо, Арчибальд тоже сделался одержим. Только всё свое время он проводил не в джунглях или пещерах, которые обнаружил, а на плато, разыскивая курган, о котором ему поведало существо.
   Его поразило и напугало исчезновение тела незнакомца с постамента. Он не знал, куда пропала загадочная тварь, не мог доказать факт ее существования и был рад, что так и не решился рассказать о своей встрече внутри лабиринтов никому.
   Недвед почти перестал спать и есть, утром набирал полную флягу воды и уходил с ней на весь день, возвращался за полночь. Наташу он больше не брал с собой, посчитав, что дело, которым он занимается, касается только его. Освальд переживал за похудевшего, измученного Арчибальда, пару раз пытался завести с ним разговор, но Недвед отмахивался. Наташа одно время хотела узнать, чем занимается Арчибальд на плато, но он так нагрубил ей, что девушка с тех пор не разговаривала с ним. Недведа это больше не волновало. Он понимал, что ведет себя не очень хорошо, но как ему казалось, цель оправдывала средства. Поэтому он не щадил себя, не очень-то беспокоился о чувствах других, а только и делал, что бродил по пустынному плато, с ключом на шее, и шкатулкой за пазухой, надеясь, что с помощью этих предметов он обнаружит то, что ищет...

...

   Джеймс долго размышлял над случившимся у холма. Он вспоминал ту неосторожную пулю, которая вырвалась из ружья пьяного Рамиреса. Если бы мексиканец невзначай попал в Сквайрса, Джеймс умер бы, так и не вернув должок Карлу Эмберху.
   "Я не становлюсь моложе, в этой глуши у меня не прибавляется связей. Пока еще я смогу обратиться к старым приятелям за помощью, но спустя пару-тройку лет они отойдут от дел и напасть на след немца не будет никаких шансов", - рассуждал Сквайрс.
   Так может это и лучше? В конце концов, христианская заповедь гласит подставить другую щеку. Джеймс жаждал мести, с другой же стороны, ему не хотелось бросать Вику и Наташу, Арчибальда и Освальда. Джеймс не прости Эмберха, будет проклинать его до гробовой доски, но, и это главное, не обязательно мстить, не обязательно уподобляться немцу и обагрять свои руки кровью, от которой легче не станет никому.
   "Мне станет!" - проносилось у голове у Джеймса всякий раз, когда он пускался в подобные рассуждения.
   После неуклюжего выстрела Рамиреса мысли эти лезли в голову Сквайрса постоянно, но решиться на то, чтобы бросить своих друзей в Перу, а самом у он пока не мог. Звать же их с собой, подвергая их жизни риску, не собирался. Оставалось переносить душевные муки и ходить вокруг да около моральных дилемм, которые Сквайрс не знал, как разрешить.

...

   Наташа неустанно следовала за Арчибальдом. Англичанин сильно обидел ее на днях и она не собиралась первая идти на примирение, но и спокойно смотреть за тем, как Арчибальд без нее занимается поисками чего-то важного она не собиралась. День за днем, шаг за шагом, она следовала за Арчибальдом, замечала в его маршруте некоторую закономерность, проводила свои собственные исследования, когда отставала от неугомонного Недведа. Он прочесывал плато по нескольку раз на дню, но пока ничего толкового найти не мог. Зато Наташа совершенно случайно, взобравшись на возвышенность, сделала открытие, которое поразило девушку. Это произошло в самом начале ее игры в шпионку. В жаркий полдень девушка значительно отстала от англичанина, который, к слову сказать, так был увлечен своими поисками, что не заметил ее ни разу за все это время, а ведь они находились на равнине. Обычно Наташа старалась держаться чуть поодаль, чтобы Арчибальд нечаянно обернувшись, издалека принимал ее за археолога. Так обычно и происходило, но шустрый англичанин слишком быстро прочесывал участок за участком, холм за холмом, что девушка не поспевала за ним. Так и в тот день, уставшая и вспотевшая, утомленная жарой и жаждой, девушка направилась к небольшому холму, за которым начинались джунгли. Взобравшись на него, она почувствовала свежий ветер, который ее приободрил. Наташа раздумала отдыхать и развернулась в противоположную сторону. И тут, с холма заметила какие-то слабо просматриваемые линии, проделанные в каменистой почве плато. Сначала ей показалось, что это следы от колес грузовиков или что-то в этом роде, но присмотревшись, она поняла, что линии образуют замысловатый узор, который она не в состоянии рассмотреть на такой высоте. Вот если бы забраться повыше. Но куда - ведь кроме небольших холмиков нигде не видно гор. Самолетов в Наске тоже не было, а даже если бы и были, никто не согласился бы летать с ней над плато. Разгадать тайну линий может только знакомый с историей этих мест археолог. Она вспомнила об исследователе, с которым они случайной познакомились - Торивьо Кссеспе. К нему-то и следует обратиться. Но пока Наташа продолжит наблюдать за Арчибальдом. О своей находке рассказывать не станет, торопиться не за чем. Все-таки ей тоже хотелось обладать хоть каким-нибудь секретом.

...

   Освальд и Вика, в свою очередь, посвящали всё свое время харчевне. Судьба друзей почему-то стала интересовать их меньше, они перестали настойчиво расспрашивать Джеймса, Арчибальда и Наташу, больше беспокоились о том, как продвигать свой бизнес. Из-за открытия Недведа в Наску приехали много научных групп, к ним в заведение приходила куча народу, прибыль была просто огромной. Освальд, никогда не ожидавший, что его стряпню так высоко оценят, был окрылен успехом и уже думать забыл о возвращении в Англию, о мести Карлу Эмберху и прочей чепухе. Здесь ему самое место, можно сказать, что готовить - это его призвание. А ведь до того, как прибыть сюда, он почти никогда не надевал колпак повара. Вика тоже отрешилась от происходящего с сестрой и друзьями - слишком сильно изматывалась на работе. К тому же ей нравилось обслуживать людей. Аргентинские юноши часто с ней флиртовали, жадно пожирая взглядом прелестную фигурку юной красавицы. Это льстило Виктории, она уже подумывала о том, чтобы остепениться, позабыть о прошлом и начать новую жизнь в этих местах. Не удивительно, что они сошлись с Освальдом - оба не любили приключения, их больше привлекала спокойная жизнь, стабильность во всем, решение насущных проблем и бытовые разговоры. Будущее виделось им таким же, как и настоящее - каждодневная работа в харчевне, удачные сделки с жителями деревни, накопление денег, покупка собственного дома, свадьба и так далее. Лишь иногда по вечерам, Освальду и Вике делалось грустно. Один скучал по Арчибальду и Джеймсу, другая - по своей неугомонной старшей сестре. Их кампания постепенно крошилась на составляющие, что, учитывая полную противоположность характеров этих людей, было вполне закономерным. И, тем не менее, легче от этого не становилось. Не всем дано быть героями, и далеко не каждый герой сумеет вынести каждодневный монотонный утомляющий труд.

2

Февраль 1937 года, Перу, плато Наска.

   Огромная ровная площадка, словно бы по ней проехались сотни бетоноукладочных машин. Горы и холмы, возвышающиеся то здесь, то там. И множество линий, протянувшихся на сотни километров. Некоторые были абсолютно ровными, другие образовывали зигзаги, сложные фигуры, иногда изображение животных. Эту чудесную картину можно было отчетливо рассмотреть только с высоты птичьего полета. Наташи Прохорова и Торивьо Кссеспе были вынуждены высматривать линии с самого высокого холма. Плато раскинулось на огромной площади, и просто невозможно было охватить глазом все линии, которые перечеркивали ровную поверхность каменистой почвы, даже самые близкие из них были трудно различимы. Поистине, зрелище было грандиозным, дух захватывало.
   - Черт его знает, для чего они это делали, но ни как ни для того, что бы пускать по этим каналам воду, - только и сказал Кссеспе, застыв перед произведением искусства, которое оставили жители здешних мест. В последнее время ему приходилось слишком часто удивляться.
   - Найти недавно их, - как смогла сообщила о своей находке Наташа.
   - Пожалуй, это явление можно оценить, только взлетев в воздух. Но зачем они это делали? - гадал Кссеспе. - Черт его знает что! И ведь я видел их раньше, хоть и не разглядел рисунок толком.
   - Господин Кссеспе, не понимать, - произнесла Наташа.
   - Вы же знаете, я не владею английским, - вздохнул Кссеспе. - А выговориться хочется.Вы не представляете, что может значить это открытие. По этой теме можно написать ни одну сотню статей, в которых изложить тьму предположений и гипотез. Весь девятнадцатый век внимание цивилизованного общества было приковано в пирамидам. Теперь же, на протяжении века двадцатого, наше внимание обратится к Наске. Таинственное место, сколько загадок, сколько нераскрытых тайн!
   Наташа могла лишь неопределенно пожимать плечами в ответ на восторги перуанца.

...

   Удача улыбнулась Арчибальду Недведу. Двадцать второго числа он бродил возле еще одного высокого холма и наконец, обнаружил то, что искал. Между двумя выступами располагался ровный участок, покрытый колючим кустарником. Если пройти через него, то наверняка наткнешься на не выступающую, а спускающуюся внутрь, под холм, пещеру. Стены были каменными, путь вниз так же был выложен булыжниками, по которым можно было спуститься очень глубоко. По сути ступеньки уходили в темноту и вполне возможно, уводили к самому центру холма.
   - Ох и хитрая усыпальница, - подумал тогда Арчибальд, так и не решившись начать спуск. Главное сделано - он нашел то, что искал, но спускаться туда сразу же было бы безумием. Он по-настоящему устал за месяц непрерывных поисков - глаза слипались, голова постоянно болела от недосыпания, кости невыносимо ныли после многочасовых переходов, сил почти не осталось, он похудел и более всего напоминал живой скелет. Потому Арчибальд решил спускаться на следующий день, отдохнув, как следует. Он подозревал, что за ним кто-то наблюдает, возможно, немцы, неодобрительно относившиеся к англичанину. По крайней мере какой-то человек постоянно следил за его поисками, но сегодня он сумел от него оторваться и пройдет время, прежде чем археологи найдут грот. Поэтому он мог не волноваться. Отправившись в гостиницу, Арчибальд повалился на кровать и проспал до вечера следующего дня. Он буквально провалился, не видел снов, проснувшись, чувствовал себя прекрасно. Пообедав у Освальда, ничего тому не сказав, Арчибальд вышел и отправился к месту своей находки.
   Взобравшись на холм он уже намеревался спуститься в грот (для этих целей он захватил с собой все ту же лампу), как вдруг его внимание привлек чей-то разговор на вершине холма. Арчибальд решил подняться и узнать, кто же беседовал. На вершине холма стояла Наташа и, хлопая глазами, выслушивала испанскую речь профессора Кссеспе, понимая лишь отдельные слова.
   - Что здесь происходит? - лорд вышел из тени, отбрасываемой вершиной холма.
   Сбитый с мысли Кссеспе с удивлением посмотрел на Арчибальда, похоже, узнал его, улыбнулся.
   - Лорд Недвед, - холодно произнесла Наташа.
   - Так что ты здесь делаешь? - спросил подругу Арчибальд.
   - Теперь ты хочешь со мной поговорить,- фыркнула Наташа. - Помнится, совсем недавно ты придерживался иного мнения.
   - Хватит, Наташа, - скривился Арчибальд, хотел сказать еще что-то, но Кссеспе, похоже, надоело играть роль безмолвного свидетеля, он схватил Арчибальда под локоть, затащил на вершину и окинул взглядом окрестности.
   - Смотреть это, - произнес перуанец на английском. - Красиво!
   Арчибальд невольно окинул взглядом плато, увидел линии и застыл, вглядываясь в замысловатый рисунок таинственных художников, использующих в качестве холста каменистую почву.
   - А здесь делаешь ты, Арчи? - спросила Наташа, осознав, что англичанин оказался - здесь не просто так.
   - Я, - Арчибальд замялся, а потом вдруг решил рассказать все. В конце концов, присутствие ученого при исследовании захоронения скорее на руку Недведу, - обнаружил еще одну систему пещер, в которой, возможно, остались следы культуры живших здесь людей.
   - Так пошли туда, - заинтересовалась Наташа. - Возьмем его с собой?
   - Только его и возьму, - холодно ответил Арчибальд. - Ты позови Вику или Освальда, они помогут с переводом.
   Наташа разозлилась, проигнорировала слова Арчибальда и, наскребя все испанские слова, которые знала, обратилась к профессору с просьбой следовать за ней.
   - В твое разрешение я не нуждаюсь, - бросила она Арчибальду. - Могу самостоятельно исследовать пещеры вместе с профессором.
   Недвед понял, что перегнул палку, решил отшутиться:
   - Выходит, я нуждаюсь в твоем. Разрешишь пойти с вами?
   Наташа поняла, что Арчибальд таким образом извиняется, но так быстро прощать его наглость не собиралась, слова проигнорировала. В итоге оба спустились в пещеру, накуксившись, только Кссеспе был в восторге от происходящего.
   В отличие от коридора, который Арчибальд обнаружил в первом подземелье, гробница представляла собой одну единственную вырытую под холмом овальную комнату, в центре которой была навалена неровная куча булыжников. Пол и стену не обкладывались камнями, а представляли собой грубо отделанную горную породу. Поэтому отколовшийся кусок, лежавший вплотную к стене, сразу привлек внимание Арчибальда. Профессор же и Наташа стали рассматривать картинки на стенах.
   Англичанин наклонился над обломком, попытался оттащить тот в сторону, но сил не хватило. Пришлось расшатывать и отодвигать его перекатами. Под ним он обнаружил неглубокую ямку, прикрытую дощечкой. Арчибальд легко перебил ногой прогнившую древесину и обнаружил в нише сундучок. Когда Недвед достал его, то привлек внимание Наташи и Кссеспе. Последний молнией метнулся к нему, бесцеремонно выхватил сундук из рук, откинул крышку, которая легко поддалась и вытащил из ларца по виду старую книжку.
   - Дайте посмотреть, - потребовал Арчибальд, но Торивьо словно бы его и не слышал. Раскрыл книгу, оттуда выпал листок, испещренный иероглифами, каких Арчибальд никогда не видел. Кссеспе заметил листок, передал книгу англичанину, сам наклонился за страничкой.
   - Ни одна из перуанских культур не пользовалась такими иероглифами! - пробормотал археолог себе под нос. - Но откуда они здесь взялись, кто их написал?
   Тем временем Арчибальд пролистал книгу, текст в которой был записан латиницей.
   - Что там? - спросила Наташа. Любопытство пересилило обиду.
   - Похоже, испанский, - поделился своей догадкой Арчибальд.
   Кссеспе поднял листок с земли, аккуратно забрал книгу у Недведа и вложил листок внутрь.
   - Профессор, мне нужна эта книга, - сказал Арчибальд. - Понимаю, закон на вашей стороне, , но я готов дать вам слово, что верну ее, как только разберусь, что в ней написано.
   Кссеспе догадался, о чем говорил Недвед, слабо улыбнулся.
   - Не бойтесь, - ответил он на испанском. - Я не стану забирать ее у вас. В конце концов, это ваша находка.

3

Сентябрь 1937 года.

   Кссеспе здорово ему помог. Он возил книгу и листок к себе в университет, расспрашивал местных историков и этнологов. В конечном итоге вынужден был признать, что символы на листке для него загадка, но книга де Ланды могла помочь их расшифровать. Коллеги подсказали перуанцу фамилию русского немца Цейнберга, который мог помочь с расшифровкой. Американские и немецкие специалисты в большинстве своем принципиально отрицали возможность перевода письменности майя. Нужно было ехать в СССР. Арчибальд не сразу принял решение покинуть Наску, долго рассуждал, должен ехать один или взять с собой кого-то, но в конечном итоге принял совет таинственного существа из пещеры. В начале осени он вместе с догадавшейся о его намерениях Наташей покинул деревню и отправился в ближайший порт.
   Джеймс долго ломал голову над тем, как быть. В конечном итоге он решил порвать с прошлым, а не с друзьями. Собирался предложить Арчибальду избавиться от шкатулки, утопив ее где-нибудь посреди океана. Но Арчибальд бежал, взяв Наташу с собой. Новость эта шокировала Джеймса, он не мог поверить, что человек, ради которого он был готов наплевать на свои принципы, так подло поступит с ним. Жажда мести снова обуяла его, и он принял решение отправиться в Германию, на поиски Эмберха. В одиночку.
   Вика и Освальд, вконец расстроенные отъездом друзей, первое время находились в отчаянии. А между тем, сын местного фермера готов был взять Вику в жены. Если бы все осталось как было, она дала бы свое согласие, но не могла забыть сестру. Вместе с Освальдом они отправились в Китай, на поиски предавших их друзей. Спокойной жизни настал конец, дорого снова позвала беспокойные души.
   Каждый пошел свои путем, они стали уязвимее, слабее, нежели прежде. Джеймс был страшно обижен на Арчибальда, Освальд находился в состоянии, близком к панике, Арчибальд постоянно вспоминал своих друзей. О Наташе и Вике говорить не стоит. Все они слишком привыкли друг к другу, слишком свыклись с ощущением того, что друг рядом, друг поможет, друг защитит. Теперь же, отрезанные, они проходили испытание на прочность, каждый в одиночку. Им предстояло сразиться с собственными демонами, победить или погрузиться во мрак. Но в любом случае, каждый из них, независимо от того, какие эмоции вызывают воспоминания о днях, проведенных вместе, пройдет эти испытания, пытаясь сохранить нетронутым то немногое, что осталось от их дружбы.

Глава 10

1

10 ноября 1937 года. Москва, квартира профессора Цейнберга.

   Миновавшие нарядный, недавно покрашенный подъезд Арчибальд и Наташа нажали на звонок у двери Цейнберга и стали дожидаться. Им открыла молоденькая домработница с неприятной внешностью и наглым поведением
   - Слушаю? - скрестив руки на груди, она посмотрела на посетителей.
   - Здравствуйте, мы договаривались с профессором о встречи, - сказала Наташа.
   - Кто такие? - окинув девушку с ног до головы, спросила домработница. Видимо, внешний вид посетителей ее не впечатлил.
   - Передайте, что его спрашивает Наталья Прохорова, - тон домработницы начинал раздражать, но Наташа старалась оставаться вежливой.
   - Профессора нет, когда будет не знаю. Плохо вы договаривались, - привалившись боком на косяк и кокетливо поглядывая на Арчибальда, ответила девушка.
   - Такого не может быть. Он сам нам назначил встречу на сегодня, - возразила Наташа. Арчибальд, видимо уставший ждать, заговорил с девушкой по-английски.
   Это подействовало мгновенно: домработница отпрянула от косяка, вся согнулась, сделалась ниже, в глазах зажегся подобострастный огонек, а в голосе зазвучали просительные нотки.
   - Так вы иностранцы! Что же сразу не сказали? Вы меня извините, знаете как - ходят к профессору всякие, от работы отвлекают, а он этого не любит, - затараторила домработница. - Проходите, я сию минуту позову профессора, - она пропустила их внутрь, слащаво улыбаясь, осторожно остановила проходящую мимо нее Наташа. - Надеюсь, вы не обиделись? Не рассказывайте, пожалуйста, профессору, как я с вами разговаривала, а то мне влетит.
   - Не бойтесь, я ничего не стану рассказывать, - домработница была неприятна Наташе, хотелось поскорее прекратить любое общение с ней.
   - Большое вам спасибо.
   Домработница удалилась, оставив Арчибальда и Наташу в просторном небедном обставленном зале: у стен стояли сделанные на заказ лакированные книжные шкафы, рядом с ними стулья, фигуристые, дорогие, примерно на расстоянии двух метров перед от стены напротив входа располагался красный диван человек на пять. Перед ним стоял небольшой столик, заваленный книжками и журналами. На краю столешницы можно было заметить грязную пепельницу. На потолке висела большая хрустальная люстра, украшенная свисавшими на нитках кусочками хрусталя в форме ромба.
   - Я столько книг никогда не видела, - сказала девушка Арчибальду, глядя на книжные шкафы.
   - Почти как у лордов, - поделился своим мнением Арчибальд.- Я думал, все русские очень бедные, но теперь вижу - далеко не все.
   В этот момент из боковой двустворчатой двери появился сам Цейнберг. То был добродушный сгорбившийся старичок в нелепых квадратных очках на пол-лица, завязанном на пояс пестром индийском халате и домашних тапочках, размера на два, на три больше положенного, отчего задняя часть подошвы все время волочилась по земле, даже когда профессор поднимал ногу.
   - Здравствуйте, Наталья, приветствую вас, Арчибальд. Он говорит по-немецки? - спросил профессор Наташу.
   - Нет, только по-английски, - ответила она.
   - Очень жаль. Я английским, к великому сожалению, не владею. Надеюсь, вы возложите на себя нелегкое бремя переводчика.
   - За это не переживайте, я справлюсь.
   - Простите за мой внешний вид, я совсем позабыл о вашем приходе, - профессор смущенно погладил ладонями поверхность халата.
   - И из-за этого не переживайте, мы не хотим доставлять вам излишних неудобств.
   - Да какие там неудобства, - отмахнулся профессор, - увольте. Неужели полагаете затруднительным для меня надеть пиджак, брюки и туфли? По секрету скажу, -профессор лукаво улыбнулся, - разленился я просто. Старость, видимо, сказывается.
   Он добрался до дивана, сдвинул столик в сторону, сел по центру.
   - Итак, перейдем к делу. Если хотите, берите стулья, можете сесть на диван. Вы сказали, что хотите показать мне какую-то книгу для перевода.
   - Да, - кивнула Наташа, перевела взгляд на Арчибальда, - принеси стулья и книгу доставай, - сказала она на английском.
   Недвед выполнил ее поручения. Сев напротив профессора, она передала ему книгу.
   - Вы хотите, чтобы я перевел вам весь этот том? - присвистнул профессор. - Даже не заглядывая в него, могу с уверенностью заявить - на это уйдут месяцы, если не годы.
   - Нет-нет, - энергично закивала головой Наташа. - Нас интересует только одна страница, на которой всего несколько слов. Сам том написан на испанском. Господин Кссеспе, направивший нас к вам, считал, что в книге содержится ключ к шифру.
   - Если так, давайте посмотрим, - он открыл книгу, из нее вывалился лист бумаги, исписанный похожими на иероглифы сложными значками.
   Наташа наклонилась, подняла лист с земли, передала его профессору.
   - Вот этот лист.
   Профессор кивнул, поправил очки, стал вглядываться в символы. В этот момент раздался звонок в дверь.
   - Дашенька, откройте, - окликнул домработницу профессор.
   - Бегу, Герман Стефанович, бегу, - отозвалась засеменившая домработница.
   Профессор проследил за ней, снова стал вглядываться в листок.
   - Юра, это ты, - донеслось из прихожей. - Профессор сейчас занят, у него посетители.
   - Как же она любит почувствовать себя важным человеком, - вздохнул Цейнберг. -Даша, пусти его! - крикнул он домработницы.
   Наташа и Арчибальд с интересом повернулись и увидели, как из прихожей появляется мальчик лет пятнадцати, очень серьезный, с широким мощным лбом, глубоко посаженными глазами, над которыми нависали кустистые брови, маленькими сжатыми губами. Он был одет просто, держался как-то отстраненно, не походил на своих сверстников.
   - Здравствуй Юра, проходи. Это Наталья Платоновна, это наш английский гость Арчибальд Недвед. Они принесли мне прелюбопытнейшую задачку, тебе понравится, - произнес профессор глядя на мальчишку. Переведя взгляд на Наташу и Арчибальда, заговорил снова, - это Юрий, недавно окончил школу, сейчас учится на рабфаке. Увлекается лингвистикой. Не побоялся бросить учебу в Харькове, рискуя быть отчисленным, и приехать сюда, познакомиться со мной и моими методами перевода. Замечательный юноша у которого блистательные перспективы.
   Сам Юрий спокойно отнесся к презентации профессора, вглядывался в листок с символами. Наташа с интересом смотрела на мальчика, в глазах которого разгоралось пламя любопытства и восхищения.
   Профессор тем временем открыл книгу на титульном листе, кивнул.
   - Ну что же, - прочистив горло, начал он. - Мне все ясно. Скажу сразу, помочь вам я вряд ли смогу. На листке изображены символы майя, одного из самых развитых индейских народов. Возможно даже самого развитого. Я видел их лишь однажды, в этой книге, - Цейнберг потряс ткнул пальцем в раскрытый у него на коленях том. - Книга уникальная. Это труд Ланды "Сообщение о делах в Юкатане". В мире остались считанные экземпляры. Вопреки мнению господина Кссеспе, о котором я, к своему стыду, никогда не слышал, дешифровать иероглифы майя книга нам не поможет. Я вам покажу, - Цейнберг пролистал несколько страниц, нашел нужную, повернул ее Арчибальду и Наташе. Увлеченный изучением листа Юра тоже перевел взгляд на книгу.
   Им открылась исписанная от руки страница, в нижней части которой были неаккуратно выведены значки, похожие на те, которые были нарисованы на листе. Над каждым значком была надписана буква.
   - Ланда надеялся обратить местных жителей в христианство, используя вместо испанского их экзотические символы. Здесь попытка сопоставить символы майя с испанской латиницей, но для перевода оригинального текста она бесполезна. Вообще говоря, сегодня господствует мнение, что письменности как таковой у майя не было, эти значки представляют собой всего лишь образы, приходившие индейцам в головы или что-то в этом роде. В области майянистики я не специалист, потому точнее сказать не могу. Да и вообще в Москве, в Союзе, вы вряд ли найдете человека, который бы глубоко разбирался в этом вопросе. Вам нужно ехать в Соединенные Штаты или Германию, лучшие специалисты работают там. Но и они вряд ли помогут, потому что, повторюсь, перевести эти символы никому не удавалось и, скорее всего, не удастся.
   - Разве такое бывает, Герман Стефанович? - удивленно спросил Юрий. Говорил он очень любопытно. Наташа подумала, что если бы телеграф научился разговаривать, то произносил слова точно также, как этот мальчик.
   - Бывает. Мы не всесильны, молодой человек.
   - Не верю, - отчеканил мальчик.
   Наташа перевела все сказанное профессором Арчибальду. Осознав, что их поиски зашли в тупик, Недвед выглядел потрясенным, поникшим.
   - Он может хотя бы попытаться? - робко спросил англичанин.
   - Вы можете попытаться их расшифровать? - перевела Наташа для Цейнберга.
   - Хо-хо, - развеселился профессор. - Вы не понимаете, о чем говорите. Дешифровка неизвестных символом потребует годы только для сбора нужной информации и полевой работ, может не дать вообще никаких результатов. Говорю же, специалисты отрицают наличие письменности у майя. Здесь я бессилен, простите.
   - Я могу попытаться, - внезапно подал голос Юра. - Профессор, если вы позволите, я просто попробую стандартные методы дешифровки. Вы заодно оцените, усвоил я их или нет.
   Наташа с сомнением посмотрела на мальчика, Цейнберга развеселился еще сильнее.
   - Тебе же через неделю возвращаться в Харьков, а здесь работы на месяц.
   - Я управлюсь за неделю, обещаю, - настаивал Юра.
   - Не у меня спрашивать нужно, Юра, - Цейнберг посмотрел на англичанина и Наташу. - Поможете будущему советской лингвистики набить руку на бесценных материалах? Он талантливый мальчишка, попробует разные простые варианты. Помочь оно конечно не поможет, но у вас на душе будет спокойнее. За Юру я ручаюсь.
   Наташа неуверенно пожала плечами, рассказала о предложении мальчишки Арчибальду.
   - Стандартные методы? - переспросил англичанин. - Хотя бы что-то.
   - Он же мальчишка, Арчибальд, - сказала Наташа. - По-моему это бессмысленная трата времени.
   - Если ничего не получится, нам останется только одно - вернуться в Перу, к нашим друзьям. Пусть попробует.
   - Твоя книга, твое дело, -пожала плечами Наташа.
   - Хорошо, - обратилась она к мальчику. - Попробуйте.
   - Спасибо вам, - глаза мальчика загорелись.
   - Значит так, работать будешь здесь, - начал Цейнберг, - книжка очень ценная, на руки я тебе ее не дам. Лист, судя по всему, представляет ценность для наших гостей, поэтому и его не получишь. Лучше всего, если перерисуешь символы, а все материалы я отдам Наталье Платоновне.
   - Как вам будет угодно, профессор, - заявил мальчик.
   - А как нам будет угодно? - Цейнберг посмотрел на Наташу. - Доверите нам книгу и лист или вам их нужно забрать?
   - Доверим, - ответила Наташа, получив разрешение от Арчибальда, который от отчаяния был готов на все.
   - Что же, тогда добавить нечего. Скажите где вы остановились и как с вами можно связаться в течение недели Юра закончит работу и мы все вам вернем, - сказал профессор. Наташа предоставила необходимые данные, гости стали собираться, Цейнберг вызвался проводить их самостоятельно. Юра же не стал откладывать дело в долгий ящик, вытащил из портфеля, с которым пришел, ручку и тетрадь, начал что-то писать.
   - Прсотите за нескромный вопрос, но я не могу не задать его, - замялся Ценбберг, проводив Арчибальда и Наташу у входа. - Если не секрет, где вы достали эту книгу?
   - Вы Перу, на раскопках у одного из поселков, - уклончиво ответила Наташа.
   - В Перу?! Немыслимо. Там жили инки, а не майя. Как же книга Ланды и тексты центральноамериканского народа очутились в Южной Америке?
   - Я не знаю, профессор, - ответила смущенная затянувшимся молчанием Наташа.
   - Нет-нет, я сам с собой, - рассеяно произнес задумавшийся профессор. - Ну, не стану вас задерживать, до свидания.

...

12 ноября 1937 года. Москва, площадь Дзержинского, штаб-квартира НКВД.

   Сидя в своем кабинете, капитан Александр Хомутов внимательно знакомился с полученными на Арчибальда Недведа материалами. Разрабатывать англичанина в НКВД стали после доклада Игоря Токарева, шофера генерала Шорохова из Ленинграда. Согласно донесению Токарева, внук генерала мог вступить в сношения с английской разведкой, резидентом которой является некий англичанин, имя которого ему неизвестно. Выследить Недведа и установит его личность оказалось нетрудно - достаточно было изучить визы прибывших англичан, выяснить, что Недвед прибыл не один, а с гражданкой Соединенных Штатов Натальей Платоновной Прохоровой, очевидно, русской эмигранткой. Наведя справки в гостиницах, сотрудники НКВД выяснили, что англичанин с подругой разыскивали некоего профессора Цейнберга, проживавшего в Москве. Ориентировку передали Хомутову, с указанием - получить показания против генерала Шорохова. Очевидно, под Станислава Яковлевича кто-то старательно копал, да докопаться никак не мог, вот и решили пойти по проверенной схеме.
   Из донесений оперативных работников Хомутов однозначно заключил, что никаким шпионажем здесь и не пахнет, встреча Недведа и генерала - чистая случайность. Англичанин скорее всего какой-то любитель древности, хочет поговорить с Ценйбергом об археологии или других абсолютно неинтересных с точки зрения НКВД вещах. Никаких противоправных действий ни Недвед, ни его подруга не предпринимали, в контакт с незнакомыми лицами не вступали, в Москве вели себя, как обычные туристы, их интересовала только встреча с Цейнбергом. Профессор же на резидента или агента разведки никак не тянул - все, кого расспрашивали о нем энкэвэдэшники, уверенно заявляли об аполитичности Цейнберга. Контактировал он только с коллегами по работе, в поле зрения контрразведки не попадал.
   Сомнений быть не могло - раз объективных фактов, указывающих на связь между Шороховым и вышеназванными лицами нет, значит их нужно придумать. Хомутов знал как поступать в случаях, когда дело касалось граждан СССР. Он умел запугивать, дарить надежду, освещать положение арестованных под правильным углом. Но сейчас речь шла об англичанине, американке и немецком подданном. Если применить к ним привычные методы, то международного скандала не избежать. С другой стороны, собрав материал на Шорохова и передав показания ленинградским товарищам, Хомутов быстро пойдет вверх по службе. Риск получить взбучку пока что уравнивался возможным повышением, потому капитан никак не мог выбрать. Но зная свою склонность к авантюризму, понимал - в конечном итоге, он задержит англичан и устроит допрос.
   - Алекснадр Васильевич, - дверь кабинета Хомутова распахнулось, внутрь заглянул молодой лейтенант. - Вы просили держать вас в курсе относительно этого англичанина, Недведа, и его подружки.
   - Да-да, как раз о них думал.
   - Цейнберг назначил им встречу на завтра. После женщина пошла на вокзал и купила билеты на поезд в Ленинград. Похоже, они собираются уезжать.
   - Уйдут значит, - протянул Хомутов.
   - Так что будем делать, Александр Васильевич.
   - Готовьтесь, завтра будем их брать, - заявил капитан.

...

13 ноября 1937 года. Москва, квартира Цейнберга.

   - Вы не поверите, но Юра справился, - возбужденно рассказывал Цейнберг, встретив Арчибальда и Наташу в дверях. - Он, к сожалению, не смог присутствовать, был вынужден срочно уехать обратно в Харьков. Не считает сделанное достижением, больно просто все оказалось. А вот напрасно - я бы и заморачиваться не стал, чтобы проверять такие очевидные вещи, а он просто заменил иероглифы в вашем листе на испанские буквы и получил ключ, - Цейнберг хохотнул. - Весь шифр, это просто переписанный символами майя испанский текст. Так что тут вас ожидает разочарование - текст новодел. В таком плохом состоянии они из-за небрежного хранения. "Сообщение о делах в Юкатане" издано в середине девятнадцатого века, текст на лист перенесен, вероятно, тогда же.
   - Так о чем там говорится? -возбужденно спросила Наташа, не удосужившись перевести слова профессора для умирающего от любопытства Арчибальда.
   - Выдержка из истории какого-то влиятельного средневекового немецкого семейства. Их фамилия Эмберхи. В тексте говорится о некоем чернокнижнике Карле, который якобы путешествовал в Индию и обрел там озарение. Свои секреты он заключил в шкатулке, которую можно открыть только в храме, сокрытом среди гор. Путь туда известен только Эмберху. В общем-то в этом вся суть текста.
   - Наташа быстро пересказала Арчибальду слова профессора.
   - А об этих Эмберхах больше ничего неизвестно?
   - Я не интересовался, - честно ответил Цейнберг. - Да и вряд ли в Союзе вы найдете интересующие вас сведения. Тут нужно ехать в Германию. Согласно тексту, Эмберх владел землями на Западе Баварии.
   Наташа начала было переводить слова профессора Арчибальду, когда раздался дверной звонок.
   - Вы беседуйте, а я открою. Ну, Юрка, ну молодец, - сказал профессор, направляясь к дверям.
   Открыл - по ту сторону стояли люди в кожаных плащах.
   - Здравствуйте, Герман Стефанович, мы можем войти? - спокойно сказал один из них, приятно улыбаясь.
   - Кто в такие? - растерянно спросил профессор.
   Мужчина достал удостоверение, показал его Цейнебргу.
   - Мы из НКВД, слышали, к вам приехали гости из-за границы, нам бы переговорить с ними.
   "Вот это я попал",- пронеслось в голове Цейнберга.
   Он не стал препятствовать, впустил мужчин в плащах в квартиру.
   - Наталья Платоновна, господин Недвед, мы вынуждены просить вас проследовать с нами, - донеслись до Цейнберга слова энкэвэдэшника.
   - А что случилось? - спросила Наташа.
   - Пока ничего, мы хотели бы...
   Дальнейшего разговора профессор не слышал, потому что его отвел в сторону другой сотрудник. Выведя его на лестничную площадку, тот осмотрелся по сторонам, и прошептал на ухо:
   - Не буду скрывать, нам сказали забрать и вас, профессор. Ваши знакомы подозреваются в шпионаже в пользу Англии, а это, знаете ли, дурно пахнет
   Цейнберг похолодел внутри. Он прекрасно знал, чем это пахнет.
   - Но я вижу, что вы оказались жертвой обстоятельств и никак не причастны к интригам, которые плетут ваши случайные знакомые, поэтому сделаю все отменяя зависящее и, обещаю, не позволю вас забрать.
   Робкая надежда поселилась в душе профессора.
   - Буду вам искренне признателен, пробормотал он.
   - Но вы ведь понимаете, что я поставлю себя под удар?
   - Да, конечно, я отблагодарю вас, чем смогу.
   - Нет-нет, вы неправильно меня поняли, -мягко улыбнулся сотрудник НКВД. - Прошу вас только об одном - сотрудничать со следствием. Вы сейчас в подробностях расскажете, зачем эти господа к вам приезжали, чего хотели, передадите вещи, которые они, может быть, дали вам.
   Из квартиры донесся крик на английском. Через несколько секунд англичанина с заведенными спину руками вывели на площадку и потащили вниз по ступенькам. Следом показалась бледная девушка, суетливо переводившая взгляды то с одного, то с другого энкэвэдэшника, и приговаривавшая:
   - Не ломайте ему руки! Не ломайте!
   Картина произвела на профессора угнетающее впечатление. Проводив взглядом своих новых знакомы он понял, что не хочет последовать за ними.
   - Я сделаю все, что скажете и отдам все, что понадобится. От них я получил только листок с иероглифами и книжку, которая помогла их расшифровать. О шпионаже мне ничего не известно.
   - Охотно верю, но давайте поговорим об этом поподробнее у вас в квартире, - убедившись, что Арчибальда и Наташу увели, сотрудник НКВД взял профессора под локоть и увел обратно в помещение.

2

9 ноября 1937 года. Ленинград.

   "Дорогой Станислав Яковлевич, пишу тебе по чрезвычайному поводу. Знаю, давно не списывались, тебе могло показаться, что я разорвал с тобой все связи, но причины на то были, поверь. Может и стоило бы промолчать, но я не могу предать узы товарищества, которые связывали нас в годы Великой и Гражданской войн. Вчера в Москве читал документы по тебе и твоему внуку. Шьют тебе шпионаж в пользу Англии, приплели какого-то туриста, с которым ты якобы встречался в Ленинграде и передал ему важные сведения касательно обороноспособности страны. Все сведения из доноса провокатора. Такие дела. Слежку за тобой наверняка уже установили, потому подпись ставить не буду. Не спрашивай, откуда мне все это известно. Как еще помочь тебе, не знаю. Страшно рискую даже сочиняя это письмо. Поэтому огромная просьба: по прочтению сожги. Надеюсь, что спасешься, но видя, как идут дела, не очень вериться. Дальше полагаться можешь только на себя, я сделал все, что мог".
   Не смотря на то, что подписи не было, Шорохов прекрасно понял, от кого письмо, которое буквально затолкал ему в руки мальчишка на улице. Кряхтя, генерал подошел к газовой плите, зажег ее, бросил бумажку на огонь. Что же за провокатор-доносчик? Интурист что ли? Нет, то были случайные прохожие, благодаря которым самое дорогое, что было в жизни генерала, удалось сохранить. Ответ несложно было найти - Игорь.
   - Какой подлец, - прошептал Шорохов, ощутив жуткую усталость. Сметя золу, он присел на треногие стульчик, задумался.
   На себя Станиславу Яковлевичу было плевать, а вот Андрея нужно постараться выручить. Здесь, в Ленинграде, сделать это было невозможно. Придется ехать в Москву.

...

13 ноября 1937 года. Москва, площадь Дзержинского, штаб-квартира НКВД.

   - Я хочу узнать только одно, на каком основании вы нас задержали? - Наташа чуть ли не кричала. - Мы граждане другого государства и вы не имеете права подобным образом хватать нас и тащить сюда.
   - Я же сказал, - Хомутов безразлично посмотрел на девушку. - Вы подозреваетесь в шпионаже в пользу Англии.
   - Хватит уже нести чушь! - Наташа окончательно вышла из себя. Она не могла больше терпеть издевательств этого человека, готова была заплакать. - Мы ничего не нарушили, вы даже не потрудились объяснить, на каком основании нас задержали, а теперь несете какую-то околесицу!
   - Если нам понадобиться, - Хомутов склонился к сидящей девушке, - мы припишем вам все, что угодно, найдем свидетелей и осудим. И вас никто не защитит, поэтому не хами мне и может быть я стану немножко повежливее, - с чувством собственного превосходства капитан сел напротив девушки и замолчал. Арчибальд, сидевший справа от девушки, вообще игнорировал происходящее, опустил голову и уставился в пол, размышляя о чем-то своем. Наташи было обидно, что друг не заступился за нее, но потом она поняла, что он даже не знает о том, как с ней разговаривал наглый представитель власти. Ведь Арчибальд совершенно не понимает языка.
   - Я хочу узнать, на каком основании вы нас задержали, и какое вы имеете на это право, - решив не обращать внимания на угрозы, настырно повторила девушка. От злости лицо Наташи сделалось серым, даже голос изменился, став более жестким.
   - Я уже сказал. Вы подозреваетесь в шпионаже, а мы имеем право задержать любого, кто попал под наше подозрение. У нас есть некоторые косвенные доказательства, но мы не уверены на сто процентов в том, что вы причастны к подобному. Собственно, поэтому я пока еще разговариваю с вами, - сквозь зубы процедил Хомутов. - Если дадите нудные нам показания, никто вас задерживать не станет, отпустим на все четыре стороны.
   - Какие из нас шпионы, - усилием воли Наташа заставила себя успокоиться, на секунду глянула в сторону Арчибальда, в надежде получить поддержку, но лорд оставался в прежнем положении, уткнувшись носом в пол. - Мы обыкновенные туристы.
   - А не поздновато ли для туризма? - осведомился Хомутов.
   - Разве туристы обязаны ездить только в определенное время года, по определенным дням, в определенное время суток? - нагрубила Наташа.
   - Да-да, вы правы, вероятнее всего мы заблуждались, - неожиданно капитан изменился в лице. - Вы ни в чем не виновны, и мы совершили ошибку, схватив вас. Я с радостью принесу свои извинения и постараюсь сделать ваше пребывание в нашей гостеприимной стране как можно более комфортным.
   - Рада это слышать, - ответила немного растерявшаяся от такого перехода Наташа.
   - Но мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о том, как генерал Шорохов, старик с которым вы столкнулись в Ленинграде, пытался передать вам секретные документы о планах перевооружения советской армии. Вы же, как законопослушные граждане, не желающие вмешиваться во политические интриги, передали их сотрудникам соответствующего ведомства. Вот, кстати, и они, - Хомутов открыл ящик стола и достал оттуда папку с бумагами, положил ее на стол. - Если вы готовы подтвердить это письменно, могу гарантировать - ни единого волоса не упадет с вашей головы. В противном случае, - он снова привстал и пристально посмотрел Наташе в глаза, - и ты, и твой дружок сгниете у нас в тюрьме. Ясно?!- выкрикнул капитан последнее слово, заставив Наташу вздрогнуть.
   Даже Арчибальд поднял голову и бросил полный презрения взгляд в сторону капитана.
   - Что он говорит? - спросил Недвед Наташу.
   Девушка с опаской посмотрела на Хомутова.
   - Пообщайтесь, - мягко улыбнулся капитана, - а я пока схожу покурить.
   - Он хочет, чтобы мы дали показания против какого-то генерала, - заговорила Наташа на английском, когда они остались наедине. - Видимо это тот старик, который обнимал спасенного тобой парня.
   - Какие еще показания? Я впервые видел и его самого, и его внука!
   - Якобы этот генерал передал нам какие-то документы, а мы сообщили об этом в НКВД.
   - Да как осмеливается он даже предлагать такое! - вышел из себя Недвед. - Как только он вернется, скажешь ему, что никогда лорд Арчибальд Недвед не станет лжесвидетельствовать!
   - Он грозится посадить нас.
   - Как только в посольстве Великобритании и США узнают о том, что вытворяет этот фигляр, это ничтожество, в тюрьму посадят его!
   Наташа не стала возражать. Но вернувшийся Хомутов ответу не обрадовался.
   - Тогда, товарищи-шпионы, вам придется погостить у нас подольше, - мерзкая ухмылка расползлась по лицу Хомутова.

...

14 ноября 1935 года. Москва, штаб-квартира НКВД.

   Арчибальда и Наташу развели по разным комнатам, ночевать оставили прямо в помещении для допроса. Это было форменным издевательством, Недвед закипал внутри от беззакония, которое позволяли себе творить местные власти. Утешал себя мыслью о том, что как только выберется отсюда, обратиться в Британское посольство и добьется наказания для негодяев.
   Он практически не спал и от этого злился еще сильнее. Когда дверь открылась, бросил полный ярости и ненависти взгляд в сторону вошедшего человека. Тот подошел к нему, снял наручники и, произнеся несколько слов на русском, повел куда-то. Арчибальд не понимал, что происходит, но после бессонной ночи голова, и вымотавших его допросов, голова у него работала плохо, он слепо подчинялся. Его спутник вывел Недведа в коридор, где он встретился с Наташей. Девушка была вымотана не меньше его - под глазами черные круги, веки полуприкрытые, тяжелые. Прошли через пропускной пункт, вывели на улицу, где их поджидал автомобиль. Посадили в кузов, поехали. В какой-то момент остановились. Конвоиры явно занервничали, достали ключи, сняли с Арчибальда и Наташи наручники.
   - Что происходит? - спросил Арчибальд подругу.
   - Понятия не имею, - ответила она неудоменно, с опаской поглядывая на энкэвэдэшников.
   Как только они оказались снаружи, конвоиры быстро заскочили обратно в свой автомобиль и уехали. К ним же подошел мужчина потребовал следовать за ним. Он проводил их к другому автомобилю, где на заднем сиденье их поджидала какая-то высокопоставленная особа. Арчибальд не сразу узнал в статном, уверенном человек генерала Шорохова. Сложно было поверить, что жалкие, трясущийся худой склонившийся над своим внуком старичок может преобразиться в статного, самоуверенного и твердого человека, который встретил их в автомобиле.
   - Чего ему от нас надо? - спросил Арчибальд, как только Шорохов стал что-то рассказывать Наташе.
   Та только отмахнулась, внимательно слушая, что говорит Станислав Яковлевич. Арчибальд с нетерпением ерзал на стуле и смотрел в окно, любуясь видами центральных районов Москвы.
   - Слушай внимательно, Арчибальд, - заговорила Наташа, когда генерал закончил. - Он хочет нам помочь. Сказал, что наше задержание - частная инициатива одного московского кадра, мечтающего о повышении, какого-то Хомутова. Начальство не в курсе, поэтому Хомутов сильно рискует и готов любыми методами добиться от нас нужных ему показаний. Ты ведь узнал генерала Шорохова из Ленинграда? Он решил нам помочь в благодарность за спасение внука, обратился к своим знакомым и сумел в тайне от Хомутова вывести нас из НКВД. Официальной версией станет побег, скоро нас примутся искать, но, по словам генерала, не слишком усердно. Главное сегодня же уехать из Москвы и в течение недели покинуть страну. Нас везут на вокзал, билеты на Псков мне передали. Поезд выходит через пятнадцать минут.
   - Я не собираюсь убегать! - возмутился Арчибальд. - Эти подлецы должны ответить за все те неудобства, что они нам причинили. Не собираюсь убегать, как трус, я покажу, как следует обращаться с Британским подданным! Скажи, пусть нас везут в британское посольство.
   Наташа вздохнула.
   - Арчибальд, не глупи. Мы уедем сейчас же. Не в наших интересах приковывать к себе внимание. Этому Хомутову и так влетит из-за того, что мы убежали.
   Недвед был не согласен со словами Наташи, ему хотелось лично услышать извинения, приносимые ему наглецами, посмевшими обвинять английского лорда без достаточных на то оснований. Но спорить он не стад - в конце концов, они получили то, что хотели. Цейнберг переговорил с ними, а советский мальчишка случайно перевел содержимое листа, которое их интересовало. Оставаться в этом государстве, к которому Арчибальд испытывал глубокую неприязнь, не было никаких оснований. Поэтому даже лучше, что они уедут прямо сейчас.
   - Хорошо, сделаем, как говорит генерал, - сказал он после раздумий.
   Через пять минут автомобиль остановился у нужного вокзала, Арчибальд и Наташа покинули салон, отправились к платформе. Москву они покинули беспрепятственно.

Глава 11

1

24 января 1938 года. Пригород Берлина.

   Лежа в занюханной ночлежке на холодном деревянном полу, ежась и укрываясь худеньким старым одеялом, Джеймс Сквайрс не мог уснуть. Но отнюдь не из-за низкой температуры, а из-за мыслей о том, что ему предстояло сегодня совершить. Он беспокойно поглядывал в пыльное окно, с нетерпением ожидая первых лучей солнца. Уже смирился с бессонной ночью, смирился с усталостью, которая будет преследовать его на протяжении дня, жаждал одного - встречи с Карлом Эмберхом.
   "А дальше, Освальд. А дальше нас ждут приключения, куда захватывающее сегодняшних, опасности, преграды и враги. И нам предстоит пройти этот путь, стараясь сохранить нашу дружбу такой, какая она есть теперь, чистой и крепкой. Вот что нас ждёт дальше", - сказал тогда, перед отъездом из Лондона Арчибальд. Вспомнив эту фразу, Джеймс почувствовал, как заныла душа. Перед глазами встали плачущие, убитые горем девочки, безумный немец, выскакивающий из подворотни и стреляющий в их мать, известие о гибели отца, Перу. Там он впервые почувствовал себя отцом троих детей: Арчибальда, Наташи и Вики. Пожалуй, лучшие месяцы жизни старого солдата. Как радовалась Вика, когда он возвращался со службы домой! Разговоры с Освальдом и Арчибальдом за бутылкой крепкого деревенского вина. Расспросы Наташи, любопытной и жизнелюбивой.
   - Зачем же вы уехали, ну зачем! - на глаза Джеймса навернулись слезы. Да, он продолжал твердить себе и Освальду о необходимости отомстить, да хотел найти Эмберха и лично всадить нож ему в сердце, но на самом деле уже смирился с тем, что никогда не воздаст немцу по заслугам. Не просто смирился, но хотел остаться в Перу, вместе со своей семьей, если бы только Арчибальд с Наташей не покинули их, не сказав ни слова.
   Джеймс понимал - в отличие от него Недвед не сумел побороть внутренний зуд, требовавший сдержать слово, данное старому лорду, понимал и отчасти гордился поступком Арчибальда, но вместе с тем осуждал. Он не имел права плевать на желание остальных, не имел права оставлять Освальда, Джеймса и Вику, должен был честно сесть и поделиться своими намерениями с товарищами. Арчибальд не был единственным, кто дал обещание, это не только его сражение, и оставить товарищей в тылу когда сам идешь на передовую никакое не благородство, а настоящее предательство.
   Джеймс хотел выйти из себя, разозлиться на Арчибальда, но не мог, только не сейчас. Сквайрс понимал - возможно сегодня он умрет. Никогда больше не наберет грудь, полную воздуха, не услышит разговор людей, не встретит ни Арчибальда, ни Наташу, не будет мерзнуть, лежа на полу ночлежки, перестанет испытывать что-либо, не сможет вспомнить о друзьях, пожурить про себя Освальда за мягкотелость, восхититься трудолюбием и усидчивостью Вики. Ничего этого больше не будет.
   "Странно, - подумал Сквайрс, - сколько раз я шел в бой, никогда не испытывал ничего подобного".
   Он сидел в окопах на Сомме вместе с французами. Тогда люди гибли постоянно, к смерти привыкали и переставали воспринимать ее как нечто исключительное. Но умирать в мирное время - совсем другое дело. Даже если ты старый, ни на что не годный вояка. Ведь ты не сидишь в окопе и видишь куда дальше своего грязного измазанного землей носа.
   Джеймс не боялся, но ему было страшно тоскливо.
   "В час дня, около закрытого клуба, - сообщил ему Шварц позавчера. - Придите раньше - Эмберх отличается пунктуальностью".
   Сквайрс не нуждался в этих подсказках старого еврея, свое дело англичанин знал. Винтовка была спрятана им вчера вечером в здании напротив клуба. Оставалось подняться на второй этаж, вытащить ее и прикончить Карла. После предстояло бегство. Спуститься, направо, снова направо, скользнуть в переулок, сбросить грязный плащ, достать спрятанные под кирпичами завернутые в бумагу пальто, цилиндр и трость, выбраться на людную улицу, смешаться с толпой, добраться до вокзала и уехать из Берлина никем не замеченным.
   Вроде бы все продумано достаточно хорошо, но отчего же так тоскливо, так беспокойно внутри! Сквайрс перекрутился с боку на бок, потер замерзшие руки, согнулся калачиком, сумел согреться и спустя некоторое время задремать. Ненадолго - через двадцать минут сквозь грязное оконное стекло в ночлежку ворвались первые лучи восходящего солнца. Выработанный годами службы и не раз спасавший Джеймсу жизнь инстинкт заставил Сквайрса разомкнуть глаза и подняться. Предстояло вернуть Эмберху должок.

2

Декабрь 1937 года. Берлин.

   - Я вспоминаю старые добрые времена и те убийцы, душегубы, потрошители, которых вы ловили в прошлом веке кажутся мне невинными младенцами, наивными овечками рядом с волками, с которыми мы познакомились в последнее время. Можно украсть миллион, или убить богатого дядюшку, это я могу понять, но как понять какого-нибудь высокопоставленного негодяя, который ради частной наживы толкает свой народ к войне. И мне все равно немецкий ли он барон или английский лорд. И можем ли мы - вы, я грешный, миссис Хадсон - остановить этот ужас.
   Доктор Ватсон в исполнении Виталия Соломина (из к/ф "XX век начинается").
   Берлинская квартира Вильгельма Деншвильда было роскошно и вместе с тем безвкусно обставлена. Стилизованные под средневековье гобелены соседствовали здесь с персидскими коврами, украшенная копиями античных бюстов гостиная плавно переходила в просторный высокий зал, с паркетным полом и салатовыми стенами, на которых красовались картины как современных художников, так и мастеров восемнадцатого-девятнадцатого веков. Одна из дверейзала вела прямиком в кабинет Вильгельма, в центре которого он для чего-то решил поставить аквариум с экзотическими рыбками. В одном углу стояло золотистое пианино, рядом с ним полки со старинными книгами, служившими украшением, а не кладезем мудрости. В другом углу располагался широкий мягкий диван и два кресла по бокам. Перед ними стоял невысокий круглый мраморный столик на одной ножке. Между пианино и креслом, напротив окна на всю стену находился письменный стол и изготовленный искусным мастером стул. На стене, примыкавшей к двери висел либо портрет Адольфа Гитлера и флаг Третьего Рейха, либо карта мира. Выбор обстановки определялся тем, кого Деншфильд ждал в гости.
   В политике Вильгельм разбирался еще хуже, чем в сочетании художественных стилей, потому, как при покупке картины руководствовался в первую очередь ее стоимостью, при выборе стороны определял степень их влияния, а отнюдь не лозунгами и принципами, которыми представители разных сторон руководствуются. Эклектичный во вкусах и нравственных установках, Вильгельм, впрочем, был аккуратен в вопросах финансовых, хранил свои сбережения в нескольких валютах, обладал чутьем на прибыльные сделки, умел вести переговоры.
   На сегодня у него была назначена встреча с Тиссеном. По этому случаю место Гитлера и свастики на стене заняла карта мира, сам он оделся с иголочки, приказал приготовить лучшие напитки, которые имелись в городе. Деншфильд сильно зависел от Тиссена, который являлся одним из основных его деловых партнеров, потому хотел угодить высокомерному металлургу во всем.
   - Господин Фриц Тиссен, - сообщил дворецкий суетившемуся Вильгельму.
   - Ведите господина скорее, - Вильгельм подскочил с кресла, поелозил бутылкой со спиртным и блюдом с закуской по мраморному столу, обогнул аквариум, выпрямился, от чего стал выглядеть нелепее обычного - громадный живот вздыбился горой, придавая Деншфильду схожесть с персонажами советских карикатур на капиталистов.
   Двери кабинета открылись и внутрь вошел пожилой короткостриженный мужчина среднего роста, с крупными чертами лица. Одарил Деншфильда дежурной улыбкой, они пожали друг другу руки, Вильгельм пригласил гостя присаживаться.
   - Полагаю, нам предстоит не очень приятный разговор, - усевшись посередине дивана, сказал Тиссен. - Дело ведь в слухах о заседании Гитлера и руководства армии в рейсканцелярии?
   - Вы как всегда проницательны, Франц, - Деншфильд вытер платком вспотевший лоб - он изнывал от жары в своем щегольском наряде. - Боюсь, опасения, которыми вы со мной делились, подтвердились. Один мой знакомый партийный функционер связался со мной и попросил об услуге. Прямо он ни о чем не сказал, но насколько я могу судить по заданным им вопросам, фюрер взял курс на войну.
   Тиссен скривился, потянулся к бокалу со спиртным, отхлебнул немного.
   - Этого следовало ожидать, - заметил он, поставив бокал обратно на столик.
   - С одной стороны новость хорошая, - робко начал Деншфильд, начав прощупывать настроения своего собеседника.
   - Хорошая?! - Тиссен фыркнул. - Вы рассчитываете на рост заказов, Вильгельм? Думаете разбогатеть на этом? Тогда вспомните прошлую войну. Сильно мы тогда разбогатели?
   - Поэтому я и сказал с одной стороны, - быстро отступил на оборонительные позиции Деншфильд.
   - Видите ли, война - это всегда дело случая. И победа нам не гарантирована. Но даже если удастся победить, я не уверен, что фюрер с нами расплатится за оказанные во время войны услуги. Они ведь абсолютные нули в управлении экономикой, разве вы этого не заметили, Вильгельм? Слышали историю о том, как они поверили какому-то мошеннику, назвавшемуся химиком? Тот пообещал им получить пищевой жир из угля - это же идея фикс нашего фюрера, добиться самообеспечения Германии продовольствием - а они ему поверили. Какое-то масло они получили, только после того, как накормили им заключенных, те едва живыми остались. Я разговаривал с Шахтом, пожалуй, самым способным человеком в нынешнем правительстве. Так вы представляете, он гордится тем, что сумел организовать бартерную торговлю, - Тиссен снова фыркнул. - Предел его возможностей - это управление Рейхсбанком, а его сделали министром финансов. Или Геринг, руководитель авиации. Вы знаете насколько это поверхностный человек? Устраивает соколиную охоту в лесу, по обычаю наших великих арийских предков, - Тиссен прыснул. - А ведь он не самый глупый среди партийных, хотя бы не антисемит, как остальные фанатики. Когда-то я смотрел на нынешнюю власть с надеждой, верил, что они уберегут нас от коммунистической революции, теперь мнение изменил - эти хуже коммунистов!
   - Но вы не совсем справедливы, Франц, - осмелился возразить Вильгельм. - Ведь заказы стали поступать только с приходом Гитлера к власти.
   - Заказы на оружие? Здесь вы правы, только чем на платят - обязательствами Рейхсбанка, которые по сути своей являются ничем не обеспеченными бумажками, которые очередная волна инфляции и банкротств сожрет в любой момент. Бросьте, тот подход к экономике, который выбрали наши новые лидеры рано или поздно приведет к экономической катастрофе, если Гитлера не удастся убедить пересмотреть свои взгляды. Я бы первый поддержал отказ от унизительных Версальских соглашений и восстановление немецкой армии, но делаться это должно рационально, а не ценой полного нарушения баланса экономики. Мы сорвем крупный куш сегодня, а завтра опять придется вдесятеро расплачиваться за очередной военный разгром. Увольте, Вильгельм, от такой перспективы. Сейчас зарабатывают те, кто приближен к партии, а если начнется война, то и они перестанут получать свои барыши и тогда быстро переменят отношение к нашему фюреру.
   "Вот почему ты так недоволен ими, - подумал Деншфильд - ты-то к кругу приближенных не принадлежишь, хоть жертвовал в свое время немалые деньги и время для того, чтобы привести их к власти. Да и из партии выходить не торопишься".
   Словно бы прочитав мысли Деншфильда, Тиссен добавил:
   - Вы, конечно, можете упрекнуть меня в том, что я и сам активно содействовал Гитлеру и его делу, но поймите, я верил, что он восстановит монархию! Да и сам он неоднократно заявлял, что является сторонником старых порядков, восхищается ими и историей превращения Пруссии в Империю. Я был обманут, разве это можно счесть преступлением?
   - Тогда вам понравится то, что я собираюсь рассказать, - произнес Деншфильд. - Человек, с которым я беседовал, желает поговорить с вами и еще с несколькими промышленниками. Насколько я понимаю, он ищет поддержку для предотвращения войны.
   Тиссен выразил живую заинтересованность.
   - Он убежден, что фюрера можно переубедить и показать бесперспективность намеченного им пути, но для этого потребуется содействие промышленников, особенно таких авторитетов, как вы, господин Бош, господин Крупп...
   - Можете поручиться за то, что это не провокация со стороны Гиммлера?
   - Могу, - уверенно заявил Деншфильд. - Я и сам поначалу заподозрил провокацию после себя, но по трезвому размышлению пришел к выводу, что это исключено. Этот человек, Карл Эмберх, никак не связан с тайной полицией и, насколько могу судить, не является сторонников избранным господином Гиммлером методов.
   - Вы давно с ним знакомы?
   - С двадцатых, еще до того, как НСДАП стала играть хоть какую-то роль в политике. Он вступил в партию только из карьеристских соображений.
   - Тогда я всеми руками за эту встречу, - энергично закивал обрадованный Тиссен. - Готов всячески содействовать тому, чтобы предотвратить возможную войну с западными державами.
   - Только с западными? - заинтересовался оговоркой Тиссена Деншфильд.
   - Вильгельм, вы же знаете мое отношение к большевизму. Если Гитлер затеет поход на Восток в союзе с Польшей, то тут наши с господином Эмберхом пути разойдутся. Но ведь согласно слухом затевается совсем другая война.
   - Что ж, прекрасно, - улыбнулся Деншфильд. - Ваше согласие я получил. - Как только встреча будет организовано, свяжусь с вами.
   - Договорились, - кивнул Тиссен.

...

   Следующей в списке Деншфильда значилась встреча с Круппом. Крупный оружейник приехал домой к Вильгельму в сопровождении охраны, которые остались дожидаться его в зале.
   - Здравствуйте, герр Деншфиль, - Крупп пожал ему руку, похлопал по плечу. - Как поживаете?
   - Спасибо, господин Крупп, у меня все хорошо. Как идут ваши дела?
   - Мои дела? - Густав мягко улыбнулся. - Просто чудесно. Слышал, у вас тоже все налаживается.
   - Да, налаживается, - кивнул Деншфильд, понимая, что мнение Круппа на перспективу войны может оказаться отличным от мнения Тиссена. - Присаживайтесь.
   Густав сел в центр дивана, закинул ногу на ногу, бросил короткий взгляд в сторону бутылки и напитка в стакане, снисходительно улыбнулся.
   - Надо будет подарить вам настоящий американский виски, пьете не пойми что, -заметил он.
   В другой ситуации Деншфильд почувствовал бы себя уязвленным, но не теперь. Он просто пропустил слова Круппа мимо ушей и перешел к делу:
   - Господин Крупп, до вас, должно быть, доходили слухи о недавнем совещании фюрера в рейхсканцеляриии...
   - Том сам, на которое был приглашен Неймар? - оживился Крупп. - Конечно! Убежден, в ближайшее время мы смоем Версальский позор с нашей страны.
   "С этим все понятно", - подумал Деншфильд.
   - А вы не думали, что грядущая война может ударить по нашему бизнесу?
   - Господи, Вильгельм, вы о чем? Война и есть наш бизнес!
   - В Великую войну, - Деншфильд заметно занервничал, -мы тоже так считали.
   - То было в Великую войну. Вы же знаете, нам вонзили нож в спину. Когда в истории случалось, что мир заключают, занимая территорию противника? Бросьте, немцев обманули, но теперь ничего подобного не повторится - мы будем воевать до победного конца. Фюрер полон решимости и я уверен, своего он добьется.
   Деншфильд сглотнул накопившуюся слюну. Дальше нужно быть предельно осторожным.
   - Но вы ведь понимаете, что если придется воевать на два фронта, одержать победу будет затруднительно. Страна подвергнется бомбежкам, заводы пострадают...
   - Не понимаю, к чему вы клоните?
   - Да ни к чему, собственно, - запнулся Деншфильд. - Пытаюсь узнать вашу точку зрения.
   - А, я понял, - Густав опять снисходительно улыбнулся. - Хотите узнать, как надежнее всего застраховать свое имущество?
   - Да, - оживился Деншфильд. - Хотелось бы быть уверенным в том, что урон от войны будет компенсирован. И не только мне. Фриц Тиссен высказывал интерес и желание переговорить с фюрером по этому поводу. Если бы мы располагали возможностью обсудить подобные тонкости, прежде чем фюрер начнет реализовывать свой замысел, было бы просто замечательно.
   - Система государственного страхования - это здорово, - согласился Крупп. - Обсудить этот аспект с фюрером было бы правильно. Разумеется, для обсуждения этого вопроса можно пригласить всех заинтересованных лиц. Уверен, фюрер нам не откажет.
   - Да и прояснить вопрос с организацией военной экономики было бы неплохо, - между словами вставил Деншфильд.
   - Совершенно верно, - снова согласился Крупп.
   - Тогда у меня к вам огромная просьба. Я уже говорил с Тиссеном по этому поводу. Мы хотим организовать предварительную встречу. Будем я, вы, Фриц и один преданный член партии, может быть пригласим еще кого-нибудь из промышленников. Обсудим поднятые сегодня мною вопросы с фактами и цифрами на руках. Нельзя же заявиться к фюреру с голыми предложениями, - Деншфильд выжидательное посмотрел на Круппа.
   - Не возражаю, - сразу ответил Крупп. - Я с удовольствием поспособствуют детальной проработке плана финансовых гарантий немецким капиталистам в случае урона, нанесенного войной. Полностью разделяю вашу убежденность, что наши потери должны быть компенсированы за счет приобретенных трофеев.
   - Прекрасно! - Деншфильд широко улыбнулся, схватил стакан и отхлебнул из нео. - Тогда я заручился вашим согласием.
   - Да, только сообщите о дате заблаговременно.
   - Разумеется, - пообещал Деншфильд.
   Проводив Круппа и распрощавшись с ним, Вильгельм вернулся к креслу и повалился в него. Очевидно, Густав не разделяет опасений Тиссена. Деншфильд сильно сомневался, что удастся переубедить последнего.
   "Фриц прав - Круппа все устраивает. Он тесно связан с госаппаратом, большинство его заказов поступают из армии, прибыли зависят от доброй воли Гитлера. Ему незачем плести какие-то интриги", - подумал Деншфильд.
   Впрочем, Вильгельм ловко сумел выкрутиться и перевести разговор в нужное русло. Поскольку рассчитывать на Круппа не приходилось, нужно было подыскать еще кого-то. Одного Тиссена явно недостаточно, чтобы переубедить Гитлера.
   В дверь постучали, сбив погрузившегося в свои размышления Деншфильда с толку.
   - Войдите, - разрешил он.
   Внутрь заглянул слуга.
   - Господин Карл Бош прислал поверенного с письмом.
   - Давайте, - Деншфильд взял протянутый слугой конверт, распечатал его.
   "Приношу свои извинения, прийти не смогу из-за плохого самочувствия. Карл Бош".
   Даже столько короткое сообщение Бош не смог написать как следует - буквы хромали, выдавая дрожащую руку сильно пьющего человека. Деншфильд покачал головой, положил конверт на стол.
   - Будете писать ответ? - спросил слуга.
   Деншфильд отрицательно мотнул головой.
   - Можете идти, - разрешил он слуге.
   Оставшись один, приложился к своему стакану, повернул голову к окну. Дело принимало скверный оборот. Деншфильд, конечно, мог организовать еще несколько встреч с промышленниками рангом поменьше, но толку от них было бы немного.
   "Они будут против войны, но влияния на Гитлера оказать не смогут", - справедливо рассудил Вильгельм.
   С другой стороны, глупо отказываться от возможной помощи.
   "А с третьей, - резонно заключил Деншфильд, - сторону нужно выбирать с умом".
   Что выгодно лично ему, Вильгельму Деншфильду? Стоит ли придерживаться договоренности с Эмберхом, или пересмотреть условия соглашения?
   "Если я сдам их, то окажусь в числе приближенных к власти, будем, как и Крупп, всем доволен. Мне станут доверять. С другой стороны, Эмберх не полез бы в это дело, если бы у него за спиной не стояли бы серьезные фигуры. Карл не дурак, я его хорошо знаю. Там где военные не далеко и переворот с опорой на армию. Предательство, если решусь на таковое, мне припомнят", - заключил Вильгельм.
   Вот и получалось, что решив сыграть в рулетку, Деншфильд оказался перед выбором между черным и красным. И цена неправильной ставки могла оказаться непомерно высокой.

3

Декабрь 1937 года. Берлин.

   За столиком в ресторане сидели одетые в гражданское Карл Эмберх и Ганс Штейнер.
   - Вы новый человек, следить за вами никто не станет,- заверял Эмберх колеблющегося Штейнера. - Если же вы переживаете по поводу верности Родине и воспринимаете мою просьбу, как предательство, прошу подумать вот над чем - в Великую войну погибло почти два миллиона немцев. Сколько погибнет теперь, когда место кавалерии заняли танки, а на смену бомбить города можно не только артиллерией, но и самолетами? Долг преданного Германии сына - отвратить свой народ от очередной несущей только погибель войны.
   Штейнер был согласен с Эмберхом, но не доверял ему. Полковник Кроненберг был не в курсе затеянных Эмберхом переговоров, а Ганс был его непосредственным подчиненным. Да и вмешиваться в большую политику - а то, чем занимался Эмберх определенно большая политика - у Штейнера желания не было.
   - Все еще колеблетесь? - спросил Эмберх, так и не дождавшись комментариев Штейнера. - Наверняка думаеие о Кроненберге и его отношении к вам. Но послушайте, это несерьезно. Однажды вы его ослушались -не встали на сторону Крузе, которого вам поручили оберегать от меня, ведь так?
   Ганс удивленно посмотрел на Эмберха. Высокий немец попал точно в цель.
   - Я прошу всего о разговоре с Бошем и помощи в организации и проведении переговоров. В долгу не останусь.
   Штейнер кивнул.
   - Хорошо, я помогу вам. Но имей те в виду, если начнете затевать что-то против Германии, я немедленно сообщу полковнику.
   - Давайте выпьем на брудершафт, Ганс, и я кое-что вам пообещаю.
   Штейнер не стал возражать.
   - Даю тебе слово, - произнес Эмберх, - я никогда не действовал вразрез с интересами Германии и тебя не заставлю.
   - Вы... ты очень хитрый человек, Карл, поэтому я не знаю, говоришь ты правду, или обманываешь.
   - А как ты определил, правду я говорю или обманываю там, у Крузе, когда увидел на столе, гхм, жертву вивисекции?
   Ганс опустил голову. Воспоминание было не из приятных.
   - Я поговорю с Бошем, - пообещал Штейнер.

...

   Нобелевский лауреат по химии Карл Бош был состоятельным человеком, председателем совета директоров крупнейшего химического концерна Фарбениндустри, являющегося основным источником валюты Третьего Рейха. Совсем недавно он был снят с должности представителя правления концерна, что стало своего рода сигналом со стороны нацистов, давно стремившихся сократить его влияние на компанию. Боша нельзя назвать противником нацистского режима - в целом он поддерживал Гитлера и во многом был доволен его политикой, которая позволяла Фарбениндустри пользоваться всеми благами протекционизма и монопольного положения не германском рынке. Однако смириться с политикой НСДАП в отношении евреев он не мог, поскольку сам находился в дружеских отношениях с большим количеством представителей этого семитского народа. Он пытался отговорить Гитлера от принятие Нюрнбергских законов, но потерпел фиаско. После его назначения председателем совета директоров, Бош впал в депрессию и крепко запил. Он стремился порвать все свои связи со старыми знакомыми, сделался замкнутым, избегал официальных мероприятий и встреч. По этой жен причине он отказал Деншфильду, а после не поддался на уговоры Тиссена.
   На его беду Ганс Штейнер оказался человеком простым, никуда приглашать химика не стал, а сам приехал к нему в имение в пригороде. Нехотя Бош согласился его принять. Хозяин сам вышел встретить Штейнера, завел его в гостиную и замер на месте, давая понять, что разговор надолго не затянется.
   - Вы сказали, в партии мною интересуются, - Карл неодобрительно посмотрел на Ганса. - Так чего им нужно.
   - Я вам соврал, - решил не оттягивать Штейнер. - Я здесь совсем по другой причине. Мне необходимо переговорить с вами по поводу намерений руководства страны втянуть Германию в войну.
   - Что?! - глаза Боша округлились. - Провокатор! - прыснул он через зубы. - Пошел прочь!
   Он хотел броситься на Штейнера, но тот довольно грубо оттолкнул Боша от себя.
   - Это не провокация, господин Бош. С вами уже пытался связаться Вильгельм Деншфильд, но вы ему отказались. Между тем ваша помощь в предотвращении войны необходима. Вы ведь наверняка слышали о совещании Гитлера, глав военных ведомств и Нейрата.
   - Я ни о чем не слышал и знать ничего не желаю! Убирайтесь немедленно из моего дома! - потребовал Бош, но руки распускать в этот раз не посмел.
   - Я уйду сразу после того, как вы выслушаете меня, - пообещал Ганс
   - Говорите, - отмахнулся химик.
   - Мы располагаем сведениями, что фюрер взял курс на войну, намерены всеми силами попытаться отговорить его от этой затеи. Вы, как уважаемый ученый и предприниматель, можете объяснить фюреру ошибочность его действий, дать понять, что Германия не готова к войне, война станет для Германии погибелью. Мы намерены провести встречу. На ней будут Тиссен, Деншфильд и Крупп. Вы, как представитель химической промышленности, были бы там не лишним. Продумаем и обсудим возможности хотя бы отсрочить начало военных действий.
   - Высказались? Теперь уходите!
   - Господин Бош, от вашего сегодняшнего решения могут зависеть судьбы миллионов людей, - настаивал Штейнер.
   - Мне плевать! А теперь убирайтесь вон!
   Штейнер больше не стал спорить, ушел. Оставшись наедине, Бош свалился в кресло, достал из нагрудного кармана жилетки фляжку с коньяком отхлебнул, скривился и прошептал:
   - Что же мы наделали...

4

24 января 1938 года. Клуб в пригородах Берлина.

   Эмберх наблюдал в окно за тем, как привлеченные шумом двигателя дворники поворачивают голову в сторону автомобиля. За рулем сидел Ганс Штейнер, бесстрастно следивший за дорогой. Буквально через несколько минут начнутся переговоры, которые могут спасти Германию от очередной катастрофы. Карлу хотелось в это верить.
   Конечно, даже если он достигнет договоренности с Тиссеном, Круппом и Деншфильдом, будет опираться на Бломберга, Фрича и Неймара, нельзя гарантировать, что фюрера удастся переубедить. Но располагая такой мощной экономической и политической поддержкой, Карл получит пространство для маневра. Он уже начал прорабатывать варианты, которые открываются в случае, если Гитлер не примет предложение отложить затею с войной на неопределенный срок. В конце концов, от Круппа зависит, будет ли у Германии оружие, а от Тиссена - сталь для его ковки. Достаточно скрытно саботировать распоряжения руководства страны и в этом случае объективные причины вынудят Гитлера отказаться от своей затеи. Он фанатик, но не сумасшедший, понимает - войны без армии не бывает.
   Если бы Бош согласился на встречу, шансы Эмберха на успех оказались бы выше, но и при текущем составе переговорщиков Карл рассчитывал добиться успеха, указав на высокие риски потери капитала в связи с началом общеевропейской войны с учетом неопределенности ее исхода.
   Уверенный в себе и чрезмерно спокойный, он не придал значения странному бродяге, шатавшемуся неподалеку у поворота к клубу и скрывшемуся в подъезде одного из домов сразу после появления автомобиля Эмберха на дороге.

...

   Джеймс шатался по проспекту из стороны в сторону, не отходя далеко от дома, в котором спрятал винтовку. Он старался не привлекать внимания, но, похоже, этого и не требовалось - нищих гоняли только в центре Берлина, в остальных местах они были никому не интересны. Изредка Сквайрс поглядывал на роскошное двухэтажное здание клуба, выполненное в классическом стиле. Здесь тебе и колонны, и греческие балюстрады на балконах. У входа стоял привратник, выплясывавший на месте от холода. Проблемой он вряд ли стал бы - на вид трусоват и сделает ноги при первом же выстреле. Вот консьерж в доме, где была спрятана винтовка, проблемой стать мог. Вчера там сидел старичок, которому Сквайрс заговорил зубы и проник внутрь, сегодня же появился здоровенный детина лет сорока пяти, грубоватый и с неприязнью поглядывающий на Джеймса, когда тот проходил мимо дверей доверенного ему дома.
   "Если потребуется - застрелю", - твердо решил англичанин, нащупав в складках пальто Вальтер. Как раз в этот момент появился первый автомобиль. Джеймс вгляделся вдаль - ложная тревога. То приехал какой-то худощавый щегольски одетый тип. Следом за ним прибыл другой автомобиль с седовласым сосредоточенным мужчиной. Лишь за лобовым стеклом третьего он узнал фигуру Эмберха. Нельзя было терять времени. Джеймс быстро подошел к входу в нужный дом, залетел внутрь. На его пути тут же возник консьерж.
   - Ты домом случайно не ошибся, оборванец? Давай-ка выметайся отсюда! - рявкнул детина.
   Джеймс ухватился за рукоятку пистолета и со всего маху ударил ею консьержа по голове. Тот явно не ожидал прыти от нищего, толком не отреагировал на удар и рухнул на землю без сознания. Сквайрс забежал наверх, достал из кармана ножик, отковырнул две плитки из участка пола под батареей. Под ними оказалась длинная полость, из которой Джеймс достал завернутую в тряпки винтовку. Англичанин встал у окна и внимательно посмотрел на противоположную сторону дороги. Автомобиль уже остановился, со стороны водителя выбрался светловолосый крепкий немец лет сорока неприятной наружности. Интуиция подсказала Джеймсу, что это по-настоящему серьезный соперник, которого необходимо убрать вместе с Эмберхом, если Сквайрс не хотел попасться. Следом появился Карл. Поправив одежду, он не спеша направился к входу в клуб. Нужно было решаться - сейчас или никогда.
   Джеймс распахнул окно, упер рукоять винтовки себе в плечо, прицелился в спину Эмберха. В голове что-то щелкнуло, Сквайрс сцепил зубы:
   - Ты так просто не отделаешься, паскуда! - процедил он, чуть опустил дуло, выстрелил.
   Эмберх вскрикнул, повалился на землю, схватившись за простреленную ногу. Стоявший рядом с ним немец, обернулся, заметил Сквайрса, хотел было укрыться за автомобилем, но тут же был сражен выстрелом в грудь.
   Джеймс отбросил винтовку и побежал вниз по лестнице.

...

   Карл Эмберх с ужасом наблюдал за тем, как Штейнера выстрелом пригвоздило к земле. Посмотрев наверх, рослый немец увидел, что у окна, из которого стреляли, больше никого нет. Убийца спускался! Карл хотел позвать на помощь привратника, но тот, очевидно, скрылся внутри клуба. Опираясь на здоровую ногу, Карл кое-как стал приближаться к двери клуба. За спиной донесся стук шагов. Эмберх обернулся и увидел бродягу, на которого поначалу не обратил никакого внимания. Тот приблизился, быстро приблизился, наступил немцу на раненую ногу, заставив Карла застонать от боли.
   - Помнишь меня? - спросил он на английском. - Узнаешь?
   Напуганный и сбитый с толку Карл посмотрел на бродягу. Это лицо, неаккуратно постриженные волосы, редкая бородка, серые глаза. Карл где-то видел их, но вспомнить не мог.
   - Так я помогу тебе, - сверкнул глазами бродяга. - Фамильный особняк Недведов, твои люди нападают и убивают старого лорда, но упускают из рук главное - шкатулку и трех человек. Лондон. Ты снова пытаешься схватить нас, но тщетно. Нью-Йорк. Хладнокровно убив родителей двух девочек, ты опять не сумел дотянуться до меня и друзей. А теперь мы с тобой здесь, у тебя на родине, смотрим друг другу в глаза.
   Эмберх вспомнил его. Англичанин, который ушел со шкатулкой, помогал молодому лорду!
   - Остальные здесь, вы привезли шкатулку с собой? - на мгновение Карл забывает, в каком положении оказался, мысль о ларце затмевает все остальное.
   - Не важно, - англичанин склоняется над Эмберхом и наносит ему несколько ударов по лицу, выпрямившись, снова наступает на ногу, с заметным усилием заставляет себя остановиться.
   Ошарашенный болью Карл с прищуром смотрит на своего врага, вглядывается ему в душу и обнаруживает там слепую ярость и желание причинить Эмберху неимоверные страдания. Немец понимает, что нашел свой конец. Ему становится страшно, он зажмуривает глаза.

...

   Джеймс не смог сдержаться. Прекрасно понимает, как мало у него времени, понимает, что подвергает себя неоправданному риску. Все могло кончиться еще там, на втором этаже, прострели он Карлу голову. Вместо этого захотелось заставить немца страдать, испытать хотя бы толику той боли, которую испытывали Наташи и Вика, оплакивающие свою утерянную семью, Арчибальд, скорбящий по убитому отцу. Подавить это желание Сквайрс не смог.
   Теперь же, отчасти удовлетворив свое желание, Джеймс с удовлетворением ответил, что в глазах Эмберха загорелся настоящий животный страх. Как же приятно было это видеть! Сквайрс направил пистолет на Эмберха. Через мгновение прогремел выстрел.

5

23 декабря 1938 года. Берлин, рейхсканцелярия.

   На закрытом совещании фюрера присутствовали только рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и начальник тайной полиции Рейнхард Гейдрих. Протокольная запись не велась, все подробности беседы было решено сохранить в секрете.
   - Вы уже ознакомились с протоколом ноябрьского совещания? - спросил Гитлер Гиммлера.
   - Да, - поправив очки, ответил последний.
   - Каково ваше мнение?
   - Мое мнение опирается не только на сведения из протокола, мой фюрер. Бломбергу, Фричу и Нейрату нельзя доверять. Но если последний не представляет угрозы, то первые два очень опасны.
   - Геринг наблюдавший за ними во время совещания, говорил то же самое. Но о каких сведениях ведете речь вы? - Гитлер заинтересованно посмотрел на Гиммлера.
   - Рейнхард, введите фюрера в курс дела.
   Относительно молодой офицер оживился, достал из лежавшей перед ним папки сшитый документ, протянул Гитлеру.
   - В документе ряд донесений. Первое - от Вильгельма Деншфильда.
   - Кто это? - пробегая глазами текст документа спросил Гитлер.
   - Промышленник, обеспечивает нам военный поставки.
   - А Эмберх, о котором он говорит? - спустя некоторое время спросил Гитлер.
   - Это главная зацепка, - Гейдрих живо улыбнулся. - Карл Эмберх состоит в партии с тридцать четвертого года. Карьерист, хотя его и характеризуют, как преданного идеям национал-социализма. Воевал, на фронте проявил себя. По окончанию войны пропал на время, чтобы появиться в середине двадцатых. Стал вращаться в политических кругах, активно заводил знакомства. Заручившись поддержкой Бломберга, сумел поступить на военную службу в армию Республики. Считается талантливым переговорщиком. В частности налаживал связи с британскими фашистами, это его мы отправляли к Мосли.
   - Так, а при чем здесь Бломберг и Фрич?
   - Как я уже сказал, он сумел восстановиться в армии благодаря личному знакомству с Бломбергом, отношения с фельдмаршалом он продолжает поддерживать по сегодняшний день.
   - Это ничего не доказывает, - возразил скептически настроенный Гитлер.
   - Возможно. Вот только в беседе с Деншфильдом Эмберх довольно прозрачно намекал на приближающуюся войну, которую собирается развязать фюрер, и необходимость отвратить вас от подобного шага. Откуда Эмберх мог узнать подробности совещания? Сам собой напрашивается ответ - обо всем ему рассказал фельдмаршал.
   - Не обязательно, - снова возразил Гитлер. - Приглашение Нейрат породило слухи. И этот Деншфильд, ему можно доверять?
   - Да, его показания подтверждаются другими источниками, - кивнул Гейдрих. - Но версия о вмешательстве Бломберга доказывается еще и тем, что Эмберх сам по себе довольно мелкая сошка, устанавливать связи с промышленниками через Деншфильда полагаясь только на себя было бы авантюрой. А он не авантюрист.
   - То вы убеждены во вмешательстве Бломберга?
   - Да, - кивнул Гейдрих.
   - Я абсолютно разделяю мнение Рейнхарда, - подключился к разговору Гиммлер.
   - Если вы прочитали, то знаете, что Деншфильд добился от Тиссена принципиального согласия на попытку переубедить вас. Это формулировка Деншфильда. А вот Крупп даже рассматривать возможность коррекции внешнеполитического курса не стал. Опять-таки, все формулировки Деншфильда.
   - А что это за Исайя Шварц? - Гитлер долистал до следующих показаний.
   - Наш провокатор в еврейском квартале, - ответил Гейдрих. - Через него иногда работают англичане, засылая к разведчиков. Он же ведет двойную игру, докладывает обо всем, что становится известным. Человек проверенный.
   - Джек Блэк? - наткнувшись на незнакомое имя, Гитлер вопросительно посмотрел на Гейдриха.
   - На него не нашли ничего. Все, что известно в документе. Со Шварцом его свел один английский резидент, его настоящее имя мы не знаем. Попросил достать оружие. Шварц продал ему Вальтер, но тот захотел винтовку и попросил выйти на Эмберха. По словам Шварца, этот Джек Блэк серьезный человек, настроен решительно. Мы к тому моменту уже вели слежку за Эмберхом, далее идут донесения наших агентов.
   Гитлер пролистал следующие страницы, останавливая взгляд в случайно выбранных местах.
   - И что удалось выяснить, если вкратце.
   - Из донесений следует, что он периодически связывается с Бломбергом. Поэтому я и убежден в причастности фельдмаршала.
   - Значит они задумывают переворот? - Гитлер зло посмотрел на Гиммлера.
   - Нет, - отрицательно мотнул тот. - Если бы речь шла о перевороте, мы бы давно вас уведомили. Насколько я могу судить, они надеются вас переубедить.
   - Они против войны, - заключил фюрер.
   - Именно.
   - А причастность Фрича и Нейрат? Как доказывается она?
   - Фельдмаршал списывается с ними, периодически встречается с Фричем. Неопровержимых доказательств, как и в случае со связью Бломберга и Эмберха у нас нет, но лично я уверен, что они замешаны в интригах, - ответил Гейдрих.
   - Чутье не обмануло Геринга, - отложив вернув документ Гейдриху, заметил Гитлер.
   - На вашем месте я бы не доверял чутью Геринга чрезмерно. У него свой интерес, - ответил Гиммлер. - Он рассчитывает на место Бломберга, ни больше ни меньше.
   - Так что вы предлагаете делать с нашими заговорщиками? - пропустив слова Гиммлера мимо ушей спросил Гитлер.
   - Избавиться от них, - просто ответил Гейдрих.
   - Исключено, - отмахнулся Гитлер. - Я уважаю фельдмаршала Бломберга, он не заслуживает судьбы Рема.
   - Я никто не говорит о судьбе Рема, мой фюрер, - улыбнулся Гиммлер и хитро посмотрел на Рейнхарда.
   - Вы, конечно же, слышали о предстоящей свадьбе фельдмаршала, - начал Гейдрих.
   - Да, я буду свидетелем, - подтвердил Гитлер. - Брак между простой девушкой и высшим чином армии полезен для демонстрации единения народа и равенства возможностей в Рейхе.
   - Чего вы не слышали, так это того, что он женится на бывшей проститутке, - Гейдрих достал из папки очередные бумаги и протянул их Гитлеру. - Если вы доверяете фельдмаршалу больше, чем остальным, его можно будет даже оставить, имея на руках такой компромат.
   Гитлер оттолкнул бумаги от себя, с негодованием посмотрел на Гейдриха.
   - Да как вы смеете! Если это правда, я потребую отменить свадьбу.
   - Мой фюрер, это было бы неправильно, - вмешался Гиммлер. - Понимаю, подобные подлости противоречат вашим убеждениям, но ради народа вы должны уметь переступать через себя. Эти бумаги, - он взял со стола документы, - сыграют важную роль в реализации ваших великих планов.
   Гитлер немного поразмыслил, потом кивнул.
   - Продолжайте.
   - Когда свадьба состоится, - снова заговорил Гейдрих, - вы сошлетесь на обнаружение документов и потребуете от него развода. Он откажется и вы получите формальный повод снять его с занимаемой должности.
   - С чего вы взяли, что он откажется? - удивленно спросил Гитлер.
   - Если не откажется, то подтвердит верность вам и может быть оставлен на занимаемом посту.
   - Ну а что с Фричем?
   - Здесь все проще, - Гейдрих достал очередную порцию информации из папки. - Вот показания его партнера - он гомосексуалист.
   - Фрич? - Гитлер поморщился. - Вот уж не ожидал.
   - Мы были удивлены не меньше вашего. Хотя если присмотреться, то это станет очевидным: человек никогда не был женат, даже временных связей с женщинами не поддерживал.
   - Тогда зачем ждать? Я уволю его немедленно! - заявил Гитлер.
   - Выслушайте наш план, фюрер, - попросил Гиммлер. - Осталось немного. Лучше будет, если всех их мы снимем в январе-феврале будущего года.
   - Рейхсфюрер полагает, что ситуацию нужно использовать для водворения абсолютной дисциплины как в партийных кругах и так в рядах промышленников, - заметил Гейдрих. - Не забывайте - у нас остается Эмберх и Тиссен.
   - От первого как раз можно избавиться смело, - заметил Гитлер.
   - Или сделать это чужими руками, - подсказал Гиммлер.
   - Мы бы могли взять этого англичанина, Джека Блэка, еще при покупке пистолета. Вместо этого, мы позволили Шварцу продать ему винтовку. Нет никаких сомнений - этот человек хочет убить Эмберха. И мы позволим ему это сделать. Деншфильд назначит дату встречи на конец января, мы намерено снизим полицейский контроль за районом, где она будет проходить. Эмберха застрелят прямо на глаза у Тиссена, в назидание ему. После поможем англичанину пропасть навсегда - разногласия с Британией нам сейчас не нужны. Следом избавимся от Фрича и Бломберга, разыграв собранные нами документы. Случившееся послужит уроком для всех: и для зарвавшихся деловаров, решивших, что они смеют руководить внешней политикой Германии, и для военных чинов, которые осмеливаются плести за спиной фюрера интриги, и для партийцев-карьеристов. Все всё поймут, а доказать нашу причастность не смогут.
   Гитлер призадумался, потом неожиданно спросил:
   - А что с Нейратом?
   - Как я сказал изначально, он не представляет угрозы, может быть снят без каких-либо причин, - заметил Гиммлер.
   Гитлер встал, подошел к окну, постоял там немного.
   - Хорошо, поступайте, как спланировали.
   - Благодарю за доверие, мой фюрер, - сказал Гиммлер.
   - Хайль Гитлер! - восторженно бросил Гейхард.
   На том разговор закончился. Когда Гиммлер и Гейхард ушли, Гитлер вызвал к себе Рудольфа Гесса, попросил его навести справки относительно будущей жены Бломберга и личной жизни Фрича. Тот довольно быстро справился с полученным заданием самостоятельно. Результаты проверки подтвердили опасения Гитлера: Гиммлер пытался обмануть его, назвав жену Бломберга проституткой, а генерал Фрича записав в гомосексуалисты.
   - Тем лучше, - пробормотал Гитлер, узнал об этом. - Если ты зарвешься, Генрих, то отправишься туда же, куда Бломберг с Фричем за клевету на достойных людей.

...

24 января 1938 года. Клуб в пригородах Берлина.

   Эмберх услышал выстрел, думал, что умрет, но ничего не произошло. Лицо припекало от ударов, по ноге разливался жар боли, но в остальном ничего не переменилось. Карл открыл глаза и увидел, рухнувшего прямо перед ним англичанина. Его голова была прострелена, пистолет отлетел в сторону. Карл взглянул на Ганса Штейнера, которого счел убитым: тот лежал на левом боку, в правой дрожащей руке сжимал пистолет, из дула которого поднималась тонкая струйка дыма.
   Эмберх снова взглянул на англичанина, толкнул того здоровой ногой. В этот момент из клуба выбежали охранники Круппа, подбежали к Карлу, начали задавать какие-то вопросы. Он не отвечал, смотрел на убитого англичанина и думал о чем-то своем.
   Джеймс Сквайрс умер практически мгновенно, даже не успев осознать, что так и не отомстил.

Эпилог.

1

   Сиро Исии являлся руководителем отряда 731, проводившим чудовищные эксперименты на людях, в числе которых заражение смертельными заболеваниями, исследование воздействия на организм сверхвысоких и сверхнизких давлений, температур, вивисекция.
   По окончанию Второй мировой войны ряд лиц, входивших в отряд 731, были осуждены на Хабаровском процессе. В виду отмены смертной казни в СССР, их приговорили к разным срокам заключения - от двух до двадцати пяти лет. Полностью наказание отбыли только приговоренные к незначительным срокам, остальные были освобождены по амнистии и возвращены в Японию.
   Сам Сиро Исии к суду никогда не привлекался - американцы предоставили ему иммунитет в обмен на сведения, которыми он располагал.

...

Июль 1945 года. СССР, Москва.

   В аллее на лавочке устроился заметно нервничающий мужчина. Он был одет не по погоде - не смотря на жару, был в пиджаке и, очевидно, что-то прятал за пазухой. Поглядывая то на часы, то по сторонам, он выстукивал пальцами по деревянной скамье. Начал сомневаться в своей затее, все время, заглядывая себе за пазуху. Стоила ли игра свеч?
   Уже хотел было уходить, но тут увидел появившегося на дорожке худого мужчину в светлой рубашке и брюках, торопливо шагавшего по направлению к лавочке.
   - Вы опаздываете, - заметил сидевший на лавочке.
   - Ошибаетесь, - мужчина показал тому свои часы.
   - Я принес, что вы просили, - сидевший не стал пререкаться и достал из-за пазухи сверток. - Вы оказались правы, забрав у англичан, их положили в хранилище.
   - Как и договаривались, - мужчина в рубашке вытащил из кармана деньги и передал их сидевшему.Тот дважды пересчитал, кивнул, отдал сверток, и быстро удалился с аллеи.
   Второй проводил его взглядом, слабо улыбнулся, сел, достал из свертка книги - "Кодекс майя" и "Сообщение о делах в Юкатане" де Ланды. Из последней вывалились тот самый листок, который он расшифровал почти десять лет назад, записка и карточка. В записке сообщились некоторые сведения об англичанах, у которых забрали "Сообщение о делах в Юкатане", а также просьбу держать все в тайне. На карточке указывалось "это листок прошу немедленно уничтожить".
   Юрий Кнорозов отложил карточку, взял записку и расшифрованную им в тридцать седьмом записку, скомкал бросил в урну, стоявшую рядом с лавочкой. После достал спички, зажег одну, швырнул ее вслед за бумагой. Убедившись, что листы горят, он встал, засунул книжки себе под мышку и ушел.
   В пятьдесят пятом году он защитит диссертацию по теме ""Сообщение о делах в Юкатане" Диего де Ланды как этно-исторический источник" и получит докторскую степень, минуя кандидатскую. А в семьдесят пятом опубликует полный перевод иероглифов майя, завершив, таким образом, работу по дешифровки письма южноамериканских индейцев, в сороковые-пятидесятые годы считавшуюся невозможной большинством членов международного научного сообщества.

2

Лето 1938 года. Где-то в Тибете.

   Жака Бюстьена бросили в подвал, в котором его и безногого китайца содержали. Отношение к ним переменилось после начала зимы. Француз потерял счет времени. Сколько он здесь пробыл - год, два, десятилетие? Над ним ставили эксперименты и, похоже, безумцу удалось что-то с ним сделать - в последнее время Бюстьену везло - его редко водили в операционную, и то, чаще всего для осмотра, вводили какие-то инъекции, измеряли давление, брали кровь на анализ и тому подобное. Жак не знал, что изменилось, но заметил, что чувствует себя странно, не так, как раньше. Он легче переносил боль, на уколы вообще ни обращал никакого внимания, хотя его экзекутор намеренно вводил иглу очень медленно. Увеличилась его выносливость и, хотя это могло быть игрой его воображения, раны стали затягиваться быстрее. Шрамы, оставшиеся после операций, постепенно сглаживались, отдельные следы операций вообще стерлись. Бюстьен догадывался, что немец каким-то образом сумел "усовершенствовать" его, но как, оставалось для него загадкой. И потом, Жак был уверен, что во всем происходящем с ним виноваты не только немцы, но и это место. Его ощущения нельзя было выразить словами, но этот участок действительно был необычным, неудивительно, что база была разбита именно здесь.
   Но если издевательства над Жаком почти прекратились, то для его соседа, где-то потерявшего одну ногу, они только начинались. Сейчас китаец был полностью отрешен от происходящего, склонил голову, облокотившись о мокрую стенку подвала. На лице зарубцовывались шрамы от недавних операций, что пытался этим добиться экзекутор, для Жака оставалось загадкой, которую он не хотел решать. Но китаец стойко переносил муки, редко-редко заводя с Бюстьеном разговор. Надо отметить, что он был великолепно образован, этот китаец, знал абсолютно все европейские языки, и мог общаться не только с Жаком, но и немцами. Бюстьен тоже потихоньку начинал понимать немецкий, хочешь, не хочешь, а когда вокруг все только на нем и разговаривают, ты станешь замечать определенный смысл. Но китаец знал язык великолепно, разговаривал с солдатами, некоторые из которых были, в общем-то, не плохими людьми. Раньше им здорово помогал некий Ганс Штейнер, который частенько приносил им лишние порции еды, разговаривал с китайцем. Жака это даже немного раздражало - его сосед с удовольствием болтал с его врагом, а своего товарища по несчастью игнорировал, хотя французский знал. За все время их заключения, китаец не соизволил даже назвать своего имени. Они обменивались только общими фразами, ничего существенного Бюстьен не услышал. Но сегодня видимо, был необычный день.
   - Динь Линг, - неожиданно нарушил тишину китаец.
   - Что ты сказал? - задремавший, было, Бюстьен встрепенулся.
   - Линь Линг, меня так зовут, - после столь длительного заключения соизволил представиться китаец
   - Решил снизойти до моего уровня, - с сарказмом заметил Бюстьен.
   - Просто до этого не было нужды представляться.
   - Со Штейнером ты болтал часами. Неужели он обладает такими ценными сведениями? - в том же духе продолжил Жак. Он был немного рассержен, хотя и не мог не восхищаться правильностью произношения китайца, так хорошо тот был знаком с французским.
   - Прости, друг, если обидел тебя, сразу не назвавшись, - Линь, наконец, понял, в чем причина обиды Бюстьена. - Просто я не мог доверять тебе. Сейчас я убедился в твоей честности. Штейнер действительно многое знал и хорошо со мной обходился, потому я и разговаривал с ним. Но интересовали меня только причины, заставившие этих людей затащить нас сюда. И теперь, когда я уверен в правильности истолкования их мотивов, я решил поделиться с тобой своими мыслями.
   - Хочешь сказать, что тебе вдруг внезапно захотелось поделиться всем тем, что накипело на душе? А думаешь, мне не хотелось найти собеседника, который посочувствовал бы мне, когда эти эксперименты проводились надо мной? Думаешь... - француз завелся, намереваясь выпалить целую тираду претензий к китайцу, но Линь его перебил.
   - На самом деле я решил заговорить с тобой, потому что знаю - в скором времени меня расстреляю. Давай не будем тратить время на препирательства, друг. Мне досталось не меньше твоего и я, пожалуй, даже буду рад умереть. Но то, что я знаю, не должно умереть вместе со мной. Выполни последнюю просьбу приговоренного, друг, выслушай мою историю.
   - Рассказывай, - сдался, наконец, Бюстьен.
   - Наверное, тебе случалось задаваться вопросом, откуда у китайца такое образование, откуда он может знать столько языков, - начал, было Линь, потом прервался. - Нет, нет, все не то. Начинать надо не так. Все началось гораздо раньше, еще до моего рождения. Заварил эту кашу мой отец, знаменитый карманник и мошенник, под конец жизни изменившийся в лучшую сторону и осознавший многое из того, о чем раньше не задумывался. Занимаясь своим промыслом, он наткнулся на некоего англичанина, который что-то прятал у себя за пазухой. Ясное дело, что отец не мог пройти мимо и решил стащить вещицу, которую так берег этот человек. Звали того человека Бернард Недвед, был он английским лордом, и душа у него была нечиста. Страшным человеком был англичанин. Но так уж случилось, что ему и моему отцу суждено было сделаться лучшими друзьями, хотя поначалу они друг друга ненавидели. Когда отец попытался стащить вещичку, которую так старательно прятал англичанин, тот сразу это почувствовал, и между ними завязалась драка. С этого-то момента самое интересное и начинается, потому что прятал лорд вещицу необыкновенную - шкатулку, открыть которую было необычайно сложно...

3

Февраль 1938 года. Коммунистический Китай, провинция Яньан.

   Джу почему-то вспомнился Юна, который намерен был отправиться в Тибет на поиски брата. Он поправился, подтянулся за время пребывания здесь, стал выглядеть значительно лучше, но не отказался от своей затеи. А перед уходом повторил имя: Бернард Недвед. И сказал, что если Джу встретит этого человека или узнает что-то о нем, то она обязана ему помочь, приложить все силы, что бы он добился, чего хотел. Теперь люди, которые упомянули это имя, сидели в сарае, связанные по рукам и ногам, а Джу размышляла на тему - следует ли им доверять. Пришла к выводу, что следует. Они явно были ни при чем. Более того, не могли настоящие похитители вернуться на место преступления и вести себя так нагло и бесцеремонно. Они должны были понимать, что в таком случае их просто схватят и свяжут. Нет, пленники были друзьями Бернарда Недведа, а раз Юн попросил помочь Арчибальду, то значит следовало помочь и его друзьям. Тем более, отец Джу считал, что опасности они не представляют. Поэтому Джу приняла решение залезть поздней ночью в сарай, развязать их, отвлечь охрану и позволить им бежать. Осознавала она и то, что если заблуждается и эти люди враги, то она может пострадать или погибнуть в результате контакта с ними, но ничего не могла с собой поделать.
   Дождавшись ночи, Джу начала реализовывать свой план. Прикинувшись спящей, она дождалась, когда поселок уснет, тайком вышла из дому. Пробравшись к сараю, она обошла его и, отыскав расшатанную дощечку, сумела обойти охранников и пробраться внутрь. Пленники мирно спали. Правда сон девушки был тревожный, она то и дело вскрикивала, и произносило какие-то слова. Джу почему-то первой решила разбудить именно ее, хотя знала, что европейка не владеет языком. Подойдя к ней, она развязала руки и ноги и тихонько потрясла за плечо. Девушка, похоже, сильно вымоталась, не хотела просыпаться. Джу потрясла плечо настойчивее, разбудив европейку. Удивленно захлопав сонными глазами, та что-то пробормотала.
   - Не бойся, - Джк подняла руки вверх, как бы в знак того, что пришла с миром. - Я хочу вам помочь. Помоги мне развязать твоих друзей, - слова Джу подкрепила знаками. В итоге, через несколько минут и Павел, и Освальд были развязаны.
   - Что вам от нас нужно? - нарушил молчание священник.
   - Я хочу вам помочь, но сначала расскажите мне о себе, - Джу с любопытством рассматривала европейцев. Больше всего ее интересовал Бернард Недвед - то, кто он такой, и почему так важен для братьев Линей.
   - Что рассказать? - Павел усмехнулся. - Если это такой новый вид допроса, то мы не купимся. Во-первых, мы ничего не знаем о том, что вы нас спрашиваете, во-вторых, мои друзья никого не похищали. В-третьих, мы всего лишь хотели расспросить кого-нибудь из Линей о вещи, которой когда-то владело семейство этого человека. Больше мне сказать нечего.
   - Что она хочет? - спросил Освальд у Молчанова.
   - Говорит, что интересуется нами. Пришла помочь, но сначала хочет узнать, зачем мы приехали.
   - Пожалуйста, не разговаривайте на вашем языке, - тихо произнесла Джу, - я ведь его не понимаю, мне становится страшно.
   - Сейчас, только прикажу своим друзьям замолчать, - с нескрываемым сарказмом ответил Павел. - Если вы хотите нам помочь, то помогайте, хотите допросить, так мы все рассказали, больше ничего не знаем.
   - Я хочу узнать у вас о том, кто такой Бернард Недвед, - наконец, спросила Джу напрямую. - Друзья вы ему или враги, почему упомянули его имя, и что он вообще за человек.
   - Я ни разу не видел Бернарда Недведа, не знаю, кто он такой. На знаю, что мои друзья ищут Арчибальда Недведа. Возможно он родственник вашего Бернарда. Упомянул я Арчибальда только потому, что мне о нем рассказывали. Вы видели Недведа?
   - Нет, но мне о нем рассказывали, - внезапно в голове Джу родился план. - Спросите у своих друзей, зачем им Арчибальд и кто он такой, а я скажу вам, где его можно найти, а потом вы уйдете отсюда.
   - Ну, для начала мы бы хотели поговорить с Джу Линь, - вставил Молчанов.
   - Я и есть Джу и сказать мне вам нечего, но я знаю, кто может вам помочь и где он сейчас находится.
   - Все, что я рассказал вашему отцу - чистая правда, мне нет нужды врать. Спросите у него о Недведе, он вам все расскажет.
   - Пусть будет так. Но ответьте на один вопрос. Этот Арчибальд, он хороший? - казалось бы наивный вопрос, но он уже долгое время волновал Джу. Она не доверяла европейцам и боялась, что Бернард Недвед, а значит и его родственник Арчибальд окажется кем-то вроде Карла Эмберха, о котором упомянули эти люди.
   - О чем вы там болтаете, - в беседу вмешался Освальд.
   - Она спрашивает о каком-то Бернарде Недведе, говорит, что знает, где Арчибальд, но сначала хочет узнать, хороший он ли нет, - на лице Молчанова появилась слабая усмешка. Ему начинало казаться, что он попал в дурдом. Таких глупых вопросов ему еще не задавали.
   - Да, - неожиданно Вика подскочила и, схватив Джу за локти, развернула к себе лицом. - Да, ты слышишь? Да, он хороший, он не причинит вреда ни тебе, ни твоему мужу. Он никогда не станет похищать людей, он хочет только... - Вика замолчала, потому что не знала, чего хочет Арчибальд, она не понимала, что он за человек. Но твердо была уверена в том, что он хороший.
   - Она говорит, - начал было переводить Молчанов.
   - Не надо, я все поняла, - Джу перебила его. - Я верю вам и хочу помочь. Брат моего мужа, Юн, говорил, что могут придти люди, или человек, так или иначе связанные с Бернардом Недведом и я должна им помочь, но я не знаю, что делать. Поэтому вам придется отправиться за Юном вдогонку. Он ушел давно, в начале осени, и возможно уже сгинул, - произнеся это, Джу увсхлипнула.
   - А куда он ушел? - это предложение китаянки не очень-то порадовало Молчанова. Если она пошлет их на другой континент, что тогда?
   - Он ушел в Тибет. Если он жив ,то поможет вам, он знает многое.
   - Это лучшее из того, что у нас есть, - пробормотал Молчанов, потом передал беседу друзьям. Джу ждала завершения разговора. Когда и Вика, и Освальд дали согласие, Павел снова обратился к Джу. - Спасибо тебе за помощь, мы сделаем все, как ты сказала, но сначала нам нужно выбраться отсюда.
   - Следуйте за мной, - Джу направилась к расшатавшейся дощечке, через которую все четверо вылезли наружу. Утром Освальд, Павел и Вика покинули селение.

4

23 ноября 1937 года, граница между СССР и Польшей.

   Поезд, на котором ехали Наташа и Арчибальд остановился на последней советской станции. В следующий раз они остановятся в Польше и, вполне возможно, никогда не вернутся в СССР. Наташа с грустью смотрела в синюю даль, на восток, туда, где был ее дом. Не смотря на все, произошедшее в России, она никогда не забудет времени, проведенного там. Она полюбила эту страну, по-настоящему привязалась к ней и хотела жить здесь в любых условиях и при любой власти. Да, это был ее дом, ее Родина. Там земля придавала ей сил, там воздух был иным. Там они с Арчибальдом впервые поцеловались. При воспоминании об этом Наташа немножко смутилась и покраснела.
   - Будешь скучать по России? - спросил Арчибальд, в последнее время пребывавший в нехорошем расположении духа. Им чудом удалось бежать, Цейнберг толком не помог, а Освальда, Вику и Джеймса они потеряли. Затея полностью провалилась. Арчибальд проклинал тот день, когда они с Наташей обнаружили пещеру. Может быть, сложись все иначе, сидели бы они сейчас в Перу, не подвергали собственные жизни опасности. А теперь они едут в Германию, где как минимум с одним и немцев отношения у них не сложились
   - Буду скучать. Жаль, что мы так рано уехали.
   - Скажи спасибо твоим русским друзьям, - с некоторым раздражением в голосе отметил Арчибальд.
   - Не такие уж они и плохие. Ведь Шорохов нам помог.
   - Конечно, я ведь спас его внука. Не окажись мы в нужном месте в нужное время и плевал бы на нас твоей Шорохов.
   - А мне он понравился, - отметила Наташа. - Славный старичок.
   - Из-за него мы попали в передрягу, из которой он же нас и вытащил. Ничего не скажешь, славный. Тебе в этой стране все почему-то кажется славным.
   - А что в этом такого? - Наташа почему-то обиделась на Арчибальда. - Я не видела свою страну много лет, я скучала по России, и вот теперь, когда я здесь ты, вместо того, чтобы порадоваться за меня, злорадствуешь. Почему?
   - Да потому, что все дела идут очень плохо. Ты хотя бы представляешь, кто такой Карл Эмберх? Не хотел бы я с ним встретиться один на один. Да я эту поездку, если хочешь знать, затеял с одной целью - чтобы Джеймс отказался от своей глупой затеи, спокойно жил себе в Перу. А теперь мы сами вынуждены ехать в Германию, бросаться в пасть ко льву. Или ты считаешь, что человек, который гонялся за нами по всему свету, не сумеет нас поймать, если мы окажемся у него под носом? Сомневаюсь, - Арчибальд нащупал ключ у себя на груди и стал его крутить в руке, пытаясь успокоиться. - Прости, просто я боюсь, что потеряю тебя, - неожиданно для самого себя заявил Арчибальд.
   - Ничего, - Наташа примирительно улыбнулось. - В конце концов, мы уже столько рисковали, что еще одна попытка прыгнуть в пасть ко льву может закончиться для нас удачей. Не будь пессимистом, Арчи, чем всё кончится известно одному Богу.
   - Я не верю в Бога.
   - Тогда сам старайся сделать так, чтобы все закончилось хорошо. Ты ведь будешь стараться, я знаю. Это ты сейчас ворчишь, а на самом деле ты славный, - на светлую улыбку Наташи невозможно было не ответить тем же. Потому Арчибальд тоже широко улыбнулся.
   - Конечно, буду. И думаю, что мы с тобой будем надо всем этим громко смеяться. Когда-нибудь, лет этак через тридцать.
   - А с чего ты взял, что лет этак через тридцать я стану тратить время на такого ворчливого старика, в какого ты к тому времени превратишься? - Наташа рассмеялась. Арчибальд последовал ее примеру. В этот момент поезд тронулся. Перед друзьями открывались новые дороги, которые им предстояло пройти. Что же, может быть, они вдвоем сумеют справиться с испытаниями, которые выпадут на их долю. А пока что, они просто радуются тому, что есть друг у друга, а большего они и не желают. Это, наверное, и есть счастье.

5

2 февраля 1938 года. Германия, Берлин.

   Ганс Штейнер третью неделю лежал в военном госпитале Берлина. Рана, которую он получил во время перестрелки на улице, оказалась серьезной, но он справился. Теперь у него было много времени подумать над тем, что произошло в последнее время и над тем, как вести себя дальше. После покушения Эмберх сильно изменился, сделался скрытным. По крайней мере, Гансу так казалось. Того англичанина, который подстрелил Штейнер, похоронили без шума, Карл не хотел, чтобы национальность убийцы всплыла. Он был рьяным сторонником мирной политики и приложил много сил для того, чтобы предотвратить войну.
   Ганс искренне желал ему удачи, но сам подумывал о том, чтобы уйти в отставку и завязать с военной службой. Ему было сорок лет, а он ни разу не был женат. Наводило на грустные размышления. Если бы не служба в армии, ему не пришлось бы подвергать свою жизнь опасности, погубить множество людей и стать свидетелем смерти других. Хватит с него, пора перейти к спокойной размеренной жизни, научиться ценить простые человеческие радости. Ганс как раз занимался тем, что выдумывал формулировку причины своего увольнения, когда в палату к нему вошел похрамывающий Эмберх. Этого человека даже пули не брали - у любого другого не было бы шансов восстановить ногу, Эмберх же начал ходить через пять дней после ранения.
   - Здравствуй Ганс. Пришел тебя проведать, узнать, как поживаешь, - Эмберх поставил стул рядом с кроватью Штейнера.
   - Здравствуй. Да вот, видишь, выздоравливаю потихоньку. Глядишь к концу месяца стану на ноги.
   - Это хорошо, потому что мне опять понадобится твоя помощь.
   - Хочешь, чтобы я продолжил тебя охранять? -мечты Ганса о мирной жизни в начали рушиться.
   - Нет, помощь иного рода. Я хочу, чтобы ты вернулся в Тибет. Я вот-вот добьюсь того, чего хотел и мне снова понадобится там преданный человек, такой как ты. Я ведь могу на тебя рассчитывать
   - Можешь, - как-то печально согласился Ганс. В конце концов, переговоры с промышленниками провалились, Бломберга и Фрича сняли, Гитлер назначил себя верховным главнокомандующим. Вряд ли удастся убежать от войны теперь.
   - Вот и отлично. Попозже я сообщу все самое необходимое. Ты поправляйся, вставай на ноги.
   - Буду ждать.
   Что же, опять Тибет. Видимо от этого никуда не денешься. Сам того не замечая, Ганс превращался в послушную игрушку Карла Эмберха

6

Лето 2006 года. Германия

   На деле "стоматолог" оказался хорошим мужиком. Они с Костей быстро нашли общий язык, распив бутылочку коньячку, он пригласил Шорохова к себе домой отметить чей-то там день рождение и Костя с удовольствием согласился. Полупьяные, они сошли с поезда на одной из станций и после получаса ходьбы набрели на шикарный особняк.
   - Ты здесь живешь? - спросил Костя, забыв о том, что немец не знает русского. Тот вопросительно на него посмотрел. - Говорю, здесь живешь? - произнося слова, Костя понял, что уже пьяный, язык заплетается. Неужели его так от бутылки коньяка? А может коньяк паленый?
   - Не понимаю, говори на немецком, - пробормотал "стоматолог".
   - Фриц поганый, языкам не учен, - Костя рассмеялся и повторил свой вопрос на немецком.
   - Да, да, - ответил немец и потянул Костю к особняку
   - Что ты, ты. Его спрашиваешь одно, а он ерунду какую-то отвечает, - Костя почему-то рассердился на "стоматолога". - Не пойду к тебе, промямлил он, - не хороший ты человек.
   - Куда ты денешься, - Костя и не заметил, как "стоматолог" изменился в лице, снова сделался трезвым и буквально потянул Костю на себе.
   - Это еще что такое, - Шорохов попытался сопротивляться, но ничего не вышло. Единственной, что пришло ему на ум, так это послать своего новоиспеченного друга куда подальше. - Сволочь ты... - начался процесс мучительной попытки вспомнить имя собутыльника. Восстановить удалось только фамилию. - Сволочь ты, Эмберх, вот ты кто, - только и успел произнести Костя прежде, чем отключился.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"