Я сидел на деревянной скамеечке, простой российский з/к, пятнадцать лет на Венере, на рудниках, плюс пять лет ссылки в Воркуте, на химкомбинате. Вокруг меня был шум стадиона, ЦСКА играл со Спартаком, это была Москва, столица, где я жил так давно, а теперь вернулся. Катя была со мной, ей было всего 19 лет, у нее было стройное гибкое тело, нежная, тонкая, чуть липкая кожа и блеск в глазах, который отличает молодых девчонок от пожилых леди вышедших из салона-регенератора. Катино тело было облачено в ситцевое платье в горошек, на ногах были босоножки из пробки. Я чувствовал себя неудобно сидя с такой красотой - с моими руками мужика-чернорабочего, хлипким здоровьем и организмом много раз кое-как залатанным лагерным регенератором без наркоза и надлежащих медикаментов, от чего лицо мое превратилось в карикатуру на идеального российского гражданина-воина-строителя. Я был смешон в своем стареньком бушлате и спартаковской бейсболке, под которой скрывался свежий шрам на голове. Нас окружали болельщики - молодые пацаны и девчонки, простые мужики с заводов, интеллигенты, военные. Я так же замечал и таких как я, либо совсем худых и жалких, либо уже поживших цивильной жизнью, раздобревших, но все таких же на всю жизнь осторожных и прячущих взгляд.
Криптография - великая наука. Ряды математических формул позволяют зашифровать, а значит утаить мысль, идею, призыв, а потом открыть их не всем, а только тем кто поймет и кому это нужно. И так можно жить, писать и говорить долго, а не так как я один раз по молодости вырезать на лавочке "Нет фашизму" или как другие не встать при звуках гимна, утвержденного Сталиным в одна тысяча девятьсот сорок третьем году, того гимна, который и сейчас в начале матча пели футболисты со слезами на глазах, не ведая наверное о первой версии его, одна тысяча девятьсот тридцать шестого года, со словами "Изменников подлых гнилую породу ты грозно сметаешь с пути своего". Эту первую версию, как и многое другое прочитал я, доходяга з/к, в бараке в карстовых пещерах Венеры в две тысячи восемьдесят седьмом году на самодельном дешифраторе, собранном из системы управления бурильного комбайна который завалило и разкорежило обрушившимя потолком штольни вместе с двумя з/к стоявшими на подброске руды.
Криптография могла быть везде - в официальных видео-сообщениях, в инструкции по управлению станка, в популярной песенке. Только было ее очень мало и найти ее там на Венере было нелегко. Но разве торопится з/к ? Разве важно для него время? И тех нескольких обрывков дошедших до меня за годы было мне достаточно, так как жизнь научила понимать многое из малого. "Изменников подлых гнилую породу ты грозно сметаешь с пути своего"...
Криптография не прощает ошибок. Где то там, по слухам в центре Москвы, а может в какой-то шаражке в Новосибирске или Магадане стоят компьютеры, которые день и ночь ломают шифры, и живут люди, которые с ненавистью или увлечением, но думают как это сделать быстрее и эффективнее, успеть среагировать раньше чем пойдет новый шифр или сменится ключ. И поэтому надо все время менять шифры, а каждый ключ можно использовать один раз. Катя знала об этом, но ошиблась. И должна была ошибиться, потому что было ей 19 лет, была у нее нее нежная кожа, блеск в глазах, и улыбка от которой замирало седце. А когда ошиблась, то просто еще раз включила шифр и написала SOS. И пришли на него первыми не они, потому что особенно торопиться им было некуда, а я, так как понял, что вместе мы сможем много - я обожженный жизнью з/к и она. Так я стал защитником Кати.
Я сидел на скамеечке. Катино тело боком прижалось ко мне, упругая кожа в ситцевом халатике и аромат духов. Правая рука держала дамскую сумочку из исскуственной кожи.
Катя знала, что мы пришли сюда что бы ее спасти.
-Cкоро? - спросила Катя
- Минут через пять, сказал Я.
Где то там, на входе в стадион, стояла камера, компьютеры наверное уже закончили распознавание лиц и ГБ уже ехало на вызов.
- Ну прощайся - сказал я Кате.
-Уже попрощалась - сказала она - я не жалею, мне с тобой хорошо.
- Я не такой красивый - осказал Я.
- Зато милый - сказала Катя.
Я отсел, потом прошел по трибуне вниз к выходу и стал так, что все еще было видно стройную фигуру, платье в горошек, и руку сжимавшую сумочку.
Группа людей в штатском прошла мимо меня вверх. Платье в горошек окружили и один из людей предьявил красную книжечку.
Нейрохирургия очень опасна, когда ее делают любители на самодельных аппаратах, но мы пошли на это, я и она, и нам повезло. Где то сейчас под спартаковской бейсболкой и под шрамом на моем черепе пересаженная кора Катиного мозга сосуществовала с моей. Катя была жива. Через радиоустройство в моем мозге она еще контролировала свое тело но это должно было скоро закончиться. Она должна была научиться видеть, дышать и чувствовать вместе со мной.
Я знал, что она примет решение сама, и просто смотрел вверх, на тело в платье в горошек и окруживших его людей. Когда один из них протянул руку, пальцы держащие сумочку сжались.
- Все - сказала Катя - побежали.
Mы успели завернуть за бетонную стену выхода, когда сзади прогремел взрыв. В толпе мы выбежали из стадиона, пошли по улице.
- Пальцы мерзнут - сказала Катя.
- А так хорошо? - сказал Я, растирая руки одна о другую.
- Хорошо - сказала Катя, усмехнувшись где-то внутри меня.
Уже потом в метро я увидел свое отражение в зеркале - мои глаза излучали юношеский блеск.