Костенко Константин : другие произведения.

Сатори

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Константин Костенко
  
  Сатори
  
  1
  
  Ночь. Квартира дилера. Тесная, захламленная комната. На столе - ноутбук, стакан с недопитым чаем.
  Входят ДИЛЕР и ИВАН - эмоционально сдержанный молодой человек с серьезным, неулыбающимся лицом. Одет в куртку, на одно плечо накинута лямка рюкзака.
  
  ДИЛЕР. Присядь.
  
  Иван усаживается на диван. Дилер достает из нижнего ящика комода картонную коробку, оттуда - нечто, завернутое в кусок материи
  
  ДИЛЕР. Вот он, красавец. В мягкую тряпочку завернул. Деньги-то принес?
  ИВАН. Само собой.
  
  Дилер разворачивает материю, достает револьвер.
  
  ДИЛЕР. Нравится?
  ИВАН. Ничего, нормальный.
  ДИЛЕР. Револьвер системы "Уэбли". Состоял на вооружении офицерского корпуса британской армии до тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.
  ИВАН. Можно?
  
  Дилер передает ему револьвер.
  
  ДИЛЕР. Красавец, скажи.
  ИВАН. Шестьдесят третий год? Не слишком старый?
  ДИЛЕР. Ты что! Это же не ламповый телевизор, не какие-нибудь дрова. Оружие - чем старее, тем надежнее. Образцы девятнадцатого, начала двадцатого века - это вообще для гурманов. Поэтому и цена соответствующая.
  ИВАН. Сколько?
  ДИЛЕР. Тебе ведь еще и патроны понадобятся, правильно я говорю?
  ИВАН. Само собой. На фига мне пистолет без патронов. (Продолжая осматривать пистолет.) Механизм не деактивирован? Боек не сточен, в порядке?
  ДИЛЕР. Смеешься? Всё в рабочем состоянии. (Берет пистолет.) Следи. Снимаем с предохранителя, нажимаем на хвост спускового крючка...
  ИВАН. Хвост? Это так называется?
  ДИЛЕР. Да, именно. Коленчатый выступ спускового крючка поднимается, освобождая боевой взвод курка и вырез шептала... Тебя интересовал боек. Смотри, всё на месте... Далее. Боевая пружина разжимается, давит на выступ курка, после чего резко поворачивается на своей оси и бьет по капсюлю патрона. Под действием пороховых газов пуля выбрасывается из ствола. Выбрасывается, заметь, вращательным движением. Ствол нарезной. Внутри - канал с четырьмя нарезами. Показать механизм подзарядки?
  ИВАН. Да, можно.
  ДИЛЕР. Следи. Откидываем барабан, вставляем патроны в отверстия. Среди специалистов это носит название "камора".
  ИВАН. Камора?
  ДИЛЕР. Да. Возвращаем барабан на место. Всё, пистолет готов к действию. Согласись, есть в нем что-то аристократическое. Даже сексуальное. Красава! Меня он возбуждает. А тебя?
  ИВАН. Сколько я за него должен? За него и патроны. Ты говорил, где-то в пределах двух-трех тысяч.
  ДИЛЕР. Сколько возьмешь патронов?
  ИВАН. Сколько здесь зарядов? Семь? Значит, семь патронов. На первое время хватит.
  
  Дилер берет с полки жестяную баночку, в каких хозяйки хранят пряности, высыпает на стол патроны, отсчитывает семь штук.
  
  ДИЛЕР. Один, два... Амуниция нужна?
  ИВАН. В смысле?
  ДИЛЕР. Кобура. Где ты собираешься его носить? В кармане? Не советую. Во-первых, палево конкретное, а, во-вторых, просто не эстетично.
  
  Он находит новенькую кобуру.
  
  ДИЛЕР. Кобура поясная с ушами. Кожа, специально под револьвер. Крепится к ремню. Можешь носить ее хоть сбоку, хоть за спиной. Очень удобно.
  ИВАН. Сколько за всё вместе?
  ДИЛЕР. Сравнительно недорого. Две тысячи семьсот долларов за потрясающий револьвер "Уэбли", семь патронов "Магнум" со специальной револьверной закраиной и кожаная поясная кобура. И всё это за каких-то две тысячи семьсот. Для рынка вполне приемлемая цена. Даже слишком дешево.
  
  Иван отсчитывает деньги, отдает. Дилер пересчитает купюры, протягивает револьвер Ивану.
  
  ДИЛЕР. Теперь можешь взять. Подержи его в руке. Он должен к тебе привыкнуть.
  
  Иван целится в пространство, несколько раз жмет курок.
  
  ДИЛЕР. Для чего он тебе, можешь сказать? По банкам стрелять?
  ИВАН. Угу.
  ДИЛЕР. Учти, если от банок решишь перейти к чему-то более серьезному, с этой штукой нужно будет расстаться. Придется выбросить - либо по частям, либо в целом виде.
  ИВАН. Я не собираюсь с ним расставаться. Мне для самообороны. На всякий случай.
  ДИЛЕР. Понимаю. Но все же ты должен учитывать, что мало просто научиться попадать в цель. С консервными банками это, конечно, прокатит. Но как только ты наводишь его на живую мишень, тут же вступает в силу дополнительный фактор, моральный. Это серьезная преграда, учти. Может показаться, что это легко преодолеть, но это заблуждение.
  ИВАН. Я не собираюсь ни в кого стрелять. В крайнем случае, припугну, прострелю ногу.
  ДИЛЕР. Для того чтобы выстрелить в ногу, нужно также обладать достаточным хладнокровием и подготовкой. К тому же, некоторых выстрелом в ноги вряд ли остановишь. Приходится стрелять чуть выше - в грудь, в голову... В таких случаях лучше представлять, что ты не причиняешь противнику вред. Ты приносишь ему пользу. Ну, подумай, что собой представляет жизнь большинства людей. Ошибки и грехи. И чем больше они живут, тем сильнее запутываются в своих ошибках, и грехи множатся в геометрической прогрессии. Так что это еще вопрос, что для них лучше - продолжать влачить свое жалкое существование или кто-то поможет им раз и навсегда с этим покончить. Поэтому так и представляй: ты приносишь пользу. Ты - доктор, а это - шприц. Ты делаешь инъекцию, избавляя пациента от дальнейших мучений. Итак, спасибо за покупку. Извини, в оберточную бумагу заворачивать не буду. Твои семь патронов...
  
  Дилер отдает патроны. Иван опускает их в кармашек рюкзака.
  
  ДИЛЕР. ...кобура... и замечательный пистолет... С этой минуты он твой. Ты доволен?
  ИВАН. Да, вполне.
  ДИЛЕР. Довольный клиент - это то, к чему мы стремимся. Всё, сделку можно считать законченной. Идем, я провожу тебя.
  
  Они идут к выходу. Дилер задерживается.
  
  ДИЛЕР. Минуточку. Мой адрес... Он у тебя в памяти или на материальном носителе?
  
  Иван достает клочок бумаги. Дилер разворачивает ее, читает, кладет в рот и, запив чаем, проглатывает.
  
  ДИЛЕР. Всё, теперь можем идти.
  
  Они покидают комнату.
  
  2
  
  День. Зал кафе. Частично выгоревшие стены и мебель. Беспорядок и разруха. В одной из боковых стен - вход в служебные помещения.
  Посреди зала стоят Георгий НИКОЛАЕНКО - мужчина лет 40 с лишним, в кожаной куртке, - а также пожилой СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА в долгополом пальто, роговых очках с непроницаемыми стеклами, с золотым перстнем.
  
  НИКОЛАЕНКО. Позвонили среди ночи, сказали: горит. Я - сюда. Приезжаю, из окон - дым, пар... Хорошо пожарка вовремя успела. Затушили. Кое-что даже сохранилось.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. (Осматриваясь.) Мда, могло быть гораздо хуже.
  НИКОЛАЕНКО. Так и не спал, представляешь? Сердце разболелось. Три раза валидол сосал. (Открывает рот.) До сих пор сосу, видишь? Я думаю, это конкуренты. Нарочно подпалили, лошары.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Кого-нибудь конкретно подозреваешь?
  НИКОЛАЕНКО. Есть пара людей, которые мне не нравятся. Я думаю, я им тоже не нравлюсь. Но черт их знает... В общем, следствие разберется.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Может, твои бухгалтера? Решили недостачу скрыть.
  НИКОЛАЕНКО. Да ну, что ты. У меня всего одна бухгалтерша. Тощая, как лыжная палка. И абсолютно наивная. Даже можно сказать, дура. Нет, исключено.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Ты застрахован?
  НИКОЛАЕНКО. Имеешь в виду имущество? К сожалению, не успел. Всё тянул. Завтра, завтра, тити-мити... И вот... Мы ж еще двух месяцев не проработали. Думал, успею. А оно, видишь... Чик - и вспыхнуло. Кто знал? Но про долги я помню, ты не сомневайся. Всё отдам, как договорились.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Ты же всё в бизнес вложил. Или что-то осталось?
  НИКОЛАЕНКО. Какой там! Всё до копейки сюда вложено. Но я отдам, не сомневайся. Здесь, в принципе, можно обойтись косметическим ремонтом. Покрасим стены, мебель куплю самую экономную... Перестелем полы... Ничего, у нас постоянная клиентура. Народ снова начнет ходить, пойдет выручка... У нас же только зал обгорел. А вторая половина - я имею в виду, кухня, кабинеты, сортиры, - всё это целое. Гарью, правда, воняет. Но мы проветрим. Фигня-вопрос.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Гоша, для реставрации тоже деньги нужны. Где собираешься брать?
  НИКОЛАЕНКО. Пока не знаю. Перезайму. Возьму очередной кредит. В крайнем случае, что-нибудь продам.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Что ты хочешь продать?
  НИКОЛАЕНКО. Да хоть... Не знаю... Хоть машину... Почку с печенью для трансплантации. Я найду бабки, не сомневайся.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Кому нужны наши старые больные почки?
  НИКОЛАЕНКО. И не говори. У меня камень на камне. Но я что-нибудь придумаю. У нас же дела неплохо шли, сам знаешь. Только раскручиваться начали, и вот... Ты не сомневайся. Если я сказал верну, значит...
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Когда?
  НИКОЛАЕНКО. Я же говорю, в срок. Я всё помню. Все важные даты здесь. (Постукивает по голове.) Всё записано.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Смотри, Гоша, просрочишь хотя бы день...
  НИКОЛАЕНКО. Знаю, не сомневайся.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. ...автоматически включается счетчик, набегают проценты. Такие правила, ты знаешь.
  НИКОЛАЕНКО. Знаю и помню.
  СОЛИДНЫЙ МУЖЧИНА. Ладно, мне пора. Не провожай. Желаю успеха.
  НИКОЛАЕНКО. Спасибо.
  
  Мужчина уходит. Николаенко осматривает помещение. Замечает стоящего в проеме служебного входа ОФИЦИАНТА - мужчину средних лет с мятым лицом, выдающим страсть горячительным напиткам. На нем белая сорочка с галстуком-бабочкой, поверх которой надета куртка.
  
  НИКОЛАЕНКО. Миша, на кухне кто-нибудь есть?
  ОФИЦИАНТ. Все разошлись. Вы же отпустили, Георгий Сергеич.
  НИКОЛАЕНКО. Да, в самом деле, чего тут торчать. А ты почему не ушел?
  ОФИЦИАНТ. Да так, привык на работе находиться. Дома скучно, по телеку всякую муть для домохозяек крутят. Нет, если вы, конечно, потребуете, чтобы я ушел...
  НИКОЛАЕНКО. Я ничего не могу от тебя требовать. Слушай, глянь там, на кухне - в холодильнике ничего нет. Колбаса какая-нибудь с ветчиной, сыр, хлеб... Принеси, будь другом.
  ОФИЦИАНТ. Сюда?
  НИКОЛАЕНКО. Ну, да. А что?
  ОФИЦИАНТ. Может, на кухню пройдете? Там чище.
  НИКОЛАЕНКО. Нет, я здесь, быстро, в виде фуршета. Мне еще подумать надо, прикинуть объем ущерба.
  ОФИЦИАНТ. Одну минуту. (Идет в сторону служебных помещений.)
  НИКОЛАЕНКО. Посмотри заодно газетку, нигде не завалялась.
  ОФИЦИАНТ. Почитать хотите? У меня детектив есть интересный. Про убийство. Могу принести.
  НИКОЛАЕНКО. Нет, спасибо. Детектив не пойдет. Газету принеси.
  
  Официант уходит. Николаенко, глядя на следы пожара, со скорбным видом проходит по помещению. Возвращается официант с толстой, многослойной газетой.
  
  ОФИЦИАНТ. Позавчерашняя, Георгий Сергеич.
  НИКОЛАЕНКО. Спасибо.
  ОФИЦИАНТ. В холодильнике ветчина есть, сыр "Пармезан" и вчерашний салат из крабов. Будете?
  НИКОЛАЕНКО. Неси.
  
  Официант идет к выходу.
  
  НИКОЛАЕНКО. Подожди.
  
  Официант останавливается. Николаенко, приблизившись, сует в его карман купюру.
  
  НИКОЛАЕНКО. Возьми. Это за беспокойство.
  ОФИЦИАНТ. Да нет, зачем же? Мне не трудно.
  НИКОЛАЕНКО. Миша, я понимаю, ты патологический альтруист, но ты все же бери. У тебя сегодня, вроде как, рабочий день, а рабочие часы у нас оплачиваются.
  ОФИЦИАНТ. Спасибо, Георгий Сергеич.
  
  Официант уходит. Николаенко, подойдя к наименее затронутым огнем столу и стулу, покрывает их газетами, усаживается. Официант входит с подносом и тарелками, выставляет их на стол перед шефом.
  
  ОФИЦИАНТ. Да, для этой цели газета лучше, чем детектив. (Кладя на стол приборы.) Что-нибудь еще?
  НИКОЛАЕНКО. Нет, спасибо. Ты знаешь, ты все-таки пойди домой, найди, чем заняться. И позвони сторожу, пусть приедет. Здесь сейчас день и ночь придется охранять.
  ОФИЦИАНТ. Больше ничего?
  НИКОЛАЕНКО. Нет, иди.
  ОФИЦИАНТ. Хорошо, пойду позвоню сторожу.
  
  Официант уходит. Николаенко ест. Со стороны центрального входа появляется Иван. У него на плече рюкзак. Увидев Николаенко, он приближается.
  
  НИКОЛАЕНКО. Вам кого, молодой человек?
  ИВАН. Вы Георгий Сергеевич? Георгий Сергеевич Николаенко?
  НИКОЛАЕНКО. Да, это я. А в чем, собственно...
  ИВАН. Я вас искал.
  НИКОЛАЕНКО. Что значит, искал? Для чего?
  ИВАН. Я из другого города. Нашел вас по Интернету, в "Одноклассниках". Там было сказано, что вы владелец этого кафе.
  НИКОЛАЕНКО. Был владелец. И кафе тоже было.
  ИВАН. У вас был пожар?
  НИКОЛАЕНКО. Да. Ночью полыхало. Простите, я так и не врубился... Кто вы?
  ИВАН. Вы мой отец.
  
  Николаенко замирает в изумлении.
  
  ИВАН. Мать недавно умерла. Я продал квартиру. Теперь, вот, ищу, где остановиться, в каком городе. Заодно решил вас найти, познакомиться.
  НИКОЛАЕНКО. Ты мой сын?
  ИВАН. Да. Так уж получилось.
  НИКОЛАЕНКО. Ни черта не понимаю. Откуда меня сын? Хотя, конечно, всё может быть. Слушай, ты не врешь?
  ИВАН. Мать сказала, что это вы. Она не могла соврать.
  НИКОЛАЕНКО. Хорошо. Чем ты это докажешь?
  
  Иван извлекает из кармана фото, подает отцу. Тот рассматривает снимок.
  
  НИКОЛАЕНКО. Да, это я. Старая фотка. Не помню, правда, где и кто меня фотал. Откуда она у тебя?
  ИВАН. От матери.
  НИКОЛАЕНКО. Подожди, подожди... Ты сказал, она умерла?
  ИВАН. Онкология. Пять месяцев в больнице пролежала.
  НИКОЛАЕНКО. Как ее звали?
  ИВАН. Галя. Галина Степановна Бессонова.
  НИКОЛАЕНКО. Бессонова, Бессонова... А фотокарточки ее нет? С собой не носишь?
  
  Иван находит очередное фото, отдает отцу.
  
  ИВАН. Здесь, правда, она взрослая. Изменилась, наверное, с тех пор, как вы ее видели. Вы помните ее?
  НИКОЛАЕНКО. Ну да, разумеется. Смутно, правда, но... Ты не беспокойся, помню, как же.
  ИВАН. Вы вместе в техникуме учились. Она была младше на курс.
  НИКОЛАЕНКО. Да, да. Младше на курс... А у нас разве был ребенок? Ты не стой, присаживайся. Вот, газетку подстели.
  
  Николаенко подает Ивану газету. Тот усаживается.
  
  ИВАН. Она говорила, вы не хотели детей. Говорили, что даже если кто-то из ваших подруг залетит, вы будете настаивать на аборте. Сказали, что в любом случае откажетесь от отцовства.
  НИКОЛАЕНКО. Что серьезно? Я так говорил?
  ИВАН. Она даже не стала предупреждать вас, что беременна. Бросила техникум и уехала к сестре в Тучково. Там мы и жили. Потом она умерла.
  НИКОЛАЕНКО. Блин, черт!.. Слушай, так неудобно.
  ИВАН. Да ладно, ничего, нормально. Она все время повторяла, что вы - хороший.
  НИКОЛАЕНКО. Серьезно?
  ИВАН. Да.
  НИКОЛАЕНКО. Пойми, я действительно в то время был противником деторождения. Я и сейчас, в общем-то... Но ты должен понять. Посмотри, в каком мире мы живем. Войны, насилие... Экология ни к черту. Разве можно здесь кого-то рожать? Хотя, если взять тех же таджиков или узбеков... Плодятся и в ус не дуют. Но я думаю, здесь дело в специфическом восприятии мира. Интеллект и воображение у них не самое сильное место. Они не мыслят масштабно, в пределах планеты. А когда мыслишь масштабно и видишь все эти очаги напряженности... (Придвигая к сыну тарелку.) Ты угощайся. Похряпай немного. Ты же, я так понимаю, недавно с дороги.
  ИВАН. Только что с поезда. Но я не хочу, спасибо.
  НИКОЛАЕНКО. Да ты не стесняйся, ешь.
  ИВАН. Я не стесняюсь.
  НИКОЛАЕНКО. Бери, говорю. Ветчина, сыр... Салат, вот, из крабов. (Поднимается.) Сейчас свежую вилку с компотом принесу.
  ИВАН. Не надо. Я сыра немного с ветчиной. Салат не буду.
  НИКОЛАЕНКО. А компот?
  ИВАН. Спасибо, не надо.
  
  Иван ест. Николаенко рассматривает его.
  
  НИКОЛАЕНКО. Тебя как звать? Извини, сразу не познакомился.
  ИВАН. Иван. Ваня.
  НИКОЛАЕНКО. Понятно. Иван Георгиевич, значит. Или у тебя другое отчество?
  ИВАН. Нет, по вашему имени записали.
  НИКОЛАЕНКО. А фамилия?
  ИВАН. Матери.
  НИКОЛАЕНКО. Значит, говоришь, продал квартиру и - сюда, ко мне. Здесь решил остановиться?
  ИВАН. Не, я дальше поеду. Друга хотел навестить. Он сейчас в Ярославской области. Женился, дом построил...
  НИКОЛАЕНКО. Тоже там решил поселиться?
  ИВАН. Не знаю, посмотрим.
  НИКОЛАЕНКО. Когда уезжаешь?
  ИВАН. Вечером.
  НИКОЛАЕНКО. Так скоро?
  ИВАН. У меня билет до Ярославля. Нужно еще до Москвы добраться.
  НИКОЛАЕНКО. А я подумал, ты ко мне. Думал, хочешь воссоединиться, так сказать, с потерянным родителем, пригреться под моим крылом.
  ИВАН. Не, я просто познакомиться.
  НИКОЛАЕНКО. Хотя, может, и правильно. Чем я могу тебе помочь? Да ничем практически. Сам весь в долгах и кредитах. Квартира, машина, бизнес, который прогорел... Всё в кредит. Только-только всё стало налаживаться, и вот... Конкуренты, чертовы лошары! Завидуют.
  
  Пауза.
  
  НИКОЛАЕНКО. Подожди, это если мы с твоей маман встречались примерно в году восемьдесят седьмом, восемьдесят восьмом ... Тебе сейчас, наверное, лет двадцать должно быть.
  ИВАН. Двадцать два. В августе день рождения.
  НИКОЛАЕНКО. В армии был?
  ИВАН. Нет. До сих пор из военкомата повестки шлют. Я их просто выбрасываю.
  НИКОЛАЕНКО. Зря. В армии служить надо. Мужской долг.
  ИВАН. Да? А мать я на кого должен был оставить? За ней же в больнице почти никто не следил. Лежала там и умирала.
  НИКОЛАЕНКО. Мда, онкология - страшная штука, и не говори. Но тебе должны были отсрочку дать, в связи с уходом за больным родственником.
  ИВАН. Кто бы мне ее давал. Кого это, вообще, волнует.
  НИКОЛАЕНКО. Наелся?
  ИВАН. Да, спасибо.
  НИКОЛАЕНКО. Если хочешь, сбегаю на кухню. Там выпечка должна остаться, пирожные...
  ИВАН. Нет, спасибо.
  НИКОЛАЕНКО. Подожди-ка! Что это у тебя?
  ИВАН. Где?
  НИКОЛАЕНКО. Да вот, на запястье. Ты что, свастику себе наколол? Ты что, в банде скинхедов?
  ИВАН. А, это. Да так, в школе... Делать было не фиг.
  НИКОЛАЕНКО. Ты это сведи. Сейчас в два счета лазером такие вещи удаляют. Мода какая-то дурацкая на свастику пошла. Ваня, на хрена тебе это? Ты же русский. Извини, ты, вообще, русский или...
  ИВАН. Странный вопрос. Я же ваш сын.
  НИКОЛАЕНКО. А, ну да, извини! Хотя, если твоя мать была еврейкой, то...
  ИВАН. Так вы ее совсем не помните?
  НИКОЛАЕНКО. Почему же, отлично помню, очень хорошо. Но знаешь, я как-то не имел привычки спрашивать национальность. Я же, блин, не ариец, мне как-то по барабану. Лишь бы лицо было симпатичное и человек хороший. Правильно же? А эту гадость сведи, не позорься.
  ИВАН. Хорошо, сведу. Я сам об этом думал.
  
  Иван, пообедав, закуривает.
  
  НИКОЛАЕНКО. У тебя профессия есть?
  ИВАН. Нет, еще ничего не выбрал. Были случайные заработки, то там, то здесь...
  НИКОЛАЕНКО. А к чему душа лежит?
  ИВАН. Не знаю. Может, в киллеры пойти.
  НИКОЛАЕНКО. Ты серьезно?
  ИВАН. Вполне. Работа, требующая креативного мышления, свободный график... Как раз то, что нужно. Да ладно, не обращайте внимания. Шучу. Постепенно что-нибудь подыщется. Сейчас главное где-нибудь остановиться. Присмотрю себе квартиру или дом, а там поглядим.
  НИКОЛАЕНКО. Если хочешь, могу в бизнес ввести, поделиться навыками.
  ИВАН. Спасибо. Не сейчас.
  НИКОЛАЕНКО. А что? У меня предпринимательский опыт. Ты, как только где-нибудь осядешь, - ты пиши, советуйся. Договорились?
  ИВАН. Хорошо, я понял. Спасибо. Пепельница есть?
  НИКОЛАЕНКО. Сбрасывай прямо на пол. Тут все равно бардак. Слушай, если говоришь, поезд у тебя только вечером...
  ИВАН. На восемь с копейками.
  НИКОЛАЕНКО. Давай тогда, знаешь что... Давай-ка, я тебе город покажу. Нужно же нам как-то день занять, правильно? Заодно поближе познакомимся. Как ты насчет этого, не против?
  ИВАН. Не знаю.
  НИКОЛАЕНКО. Город хочешь посмотреть или нет? Не Лондон, конечно, достопримечательностей не так много, но кое-что поглядеть можно. Провести с тобой экскурсию?
  ИВАН. Как хотите.
  НИКОЛАЕНКО. Но сначала брата моего навестим. Тоже, в своем роде, болен. В интернате содержится. Только у него недуг другого свойства. Шиза одолела. Не против, если мы к нему заедем? Твой дядя, между прочим. Родная кровь.
  ИВАН. Хорошо, заедем.
  НИКОЛАЕНКО. Стараюсь навещать по мере возможности. Больше ведь некому. Жена, по-моему, на него окончательно плюнула.
  ИВАН. Чья жена, ваша?
  НИКОЛАЕНКО. Ну что ты, я веду одиночный образ жизни. Понимаешь, я бы его к себе забрал, но в больнице хоть какой-то присмотр. А я дома раз в сутки бываю, и то почти ночью заваливаюсь. Сейчас купим что-нибудь - фруктов, печенья... Нужно выполнять человеческий долг, правильно?
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Мы на машине, тут недалеко. Джип у входа видел?
  ИВАН. "Крузак"? Это ваш?
  НИКОЛАЕНКО. Я, конечно, все еще выплачиваю кредит... Но ничего, езжу пока, катаюсь. И знаешь, оставим к черту этот политес: "вы", "вас"... Давай, на "ты", хорошо?
  ИВАН. Ладно, хорошо.
  НИКОЛАЕНКО. Посиди тут, я сейчас, быстро. Посмотрю, сторож пришел или нет.
  
  Николаенко уходит через служебный вход.
  
  3
  
  Интернат для душевнобольных. Комната свиданий.
  За столом Иван и его ДЯДЯ - мужчина в больничной пижаме, с бегающим, неспокойным взглядом. Он чуть старше своего брата. Перед дядей - стакан с нетронутым чаем, раскрытая пачка рафинированного сахара, печенье, апельсины. Продолжая говорить, он кропотливо сооружает из кусочков сахара какое-то сложное сооружение. На спинке одного из стульев - куртка Николаенко.
  
  ДЯДЯ. В какой-то момент я вдруг ясно почувствовал: люди живут в особом, искусственном мире. Он сделан из тончайшей материи: из слов, представлений, какие-то личные фантазии, предрассудки... И всё это скреплено болтами, так называемой, житейской логики. Наша жизнь протекает в пределах рамок и перегородок. Вольеры для кроликов, понимаете?
  ИВАН. Да.
  ДЯДЯ. Мысли и чувства снуют туда-сюда, как кролики в лабиринте. Но так нужно, так необходимо, понимаете?
  ИВАН. Да, понимаю.
  ДЯДЯ. Потому что, как только выходишь за пределы, тут же ощущаешь страх и панику. Животный, кроличий страх. Знаете почему?
  ИВАН. Почему?
  ДЯДЯ. Во-первых, кромешная тьма, с которой сталкиваешься. Море чернил, в которое тебя окунают. Здесь тонет всё. Всё, что ты до сих пор знал и о чем думал. Во-вторых, как только зрение адаптируется, постепенно начинаешь различать проступающие контуры настоящей, подлинной жизни. Ощущаешь ее особый, пресноватый запах. Знаете, как морозный воздух или рулон фольги... Кисловатый, металлический привкус на кончике языка. Пульс и дыхание учащаются... И ты тут же спешишь обратно, к покинутому вольеру. Пытаешься втиснуть себя в привычные, безопасные рамки. Но поскольку ты один раз столкнулся с этой непроницаемой тьмой, ты больше не в силах отделаться от какого-то неуютного, беспокойного чувства. Это гложет, свербит. Растет, расширяется... И потом, отныне ты начинаешь ясно различать, из чего сделаны стены твоего небольшого мирка. Они не из железа и не из чугуна. Даже не из фанеры, понимаете?
  ИВАН. Я слушаю, слушаю.
  ДЯДЯ. Тонкая папиросная бумага или прессованный сахар. Что-то хрупкое и рассыпчатое. Не помню, когда это случилось впервые, но однажды я почувствовал, как мой мозг стал выделять особый фермент, кислоту. Не в буквальном смысле, нет. Особая, ноуменальная кислота. Для особого, выдуманного мира. Я ощутил, как под действием этой кислоты перегородки, в которых билась моя мысль, вдруг начали таять, растворяться. И вот тогда-то, сквозь эти подтаявшие перегородки, на меня хлынул поток подлинной жизни. Я почувствовал ее основное свойство. Хаос. Всё зыбко, бесформенно и непостоянно. Невозможно ни во что верить, не на что опереться, понимаете?
  ИВАН. Да.
  ДЯДЯ. Почва уходит из под ног, головокружение... Причем хаос, как снаружи, так и внутри. Он везде. Потому что всё вокруг - хаос. А стены и перегородки, которые выстраивались в течение веков, - это лишь слабая попытка укрыться от его ужасающего воздействия. Буквально всё - наша, так называемая, мораль, красивые и чарующие слова по поводу того, что такое хорошо и что такое плохо, "зло", "добро"... Всё это - детали картонных домиков, склеенные дешевым клейстером. Они разлетаются в клочья при первых же порывах шквального ветра. При первом же, более-менее серьезном натиске реальности. Вы, конечно же, слышали все эти высказывания... Ну, например: "правда внутри нас", "поступай по отношению к другим так, как хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе"... Слышали, надеюсь?
  ИВАН. Да, приходилось.
  ДЯДЯ. Так вот, никто и ничто не сможет мне помешать поступить так, как я захочу. Если - подчеркиваю - я действительно это пожелаю. Потому что все эти, так называемые, "золотые правила" и категорические императивы, в конечном итоге, обыкновенный набор звуков. Фонетика и артикуляция. И как это не прискорбно, эти звуки и буковки на страницах книг не способны нас защитить. Они бессильны. Вы, наверное, заметили, как с каждой эпохой - от древности и до наших дней - всё больше теряются ориентиры. Заметили или нет?
  ИВАН. Да, я это заметил.
  ДЯДЯ. Люди начинают прозревать, что стены, в которых протекает их жизнь, иллюзорны и хрупки. Они могут не осознавать этого отчетливо, но они это подспудно чувствуют. Невидимый хаос проводит рукой по их спинам, и они вздрагивают от холода. Их раздирает беспокойство. Они не осознают, откуда это и чем это вызвано, но при этом начинают вести себя непредсказуемо и агрессивно. Это тоже, в свою очередь, пугает их, и они начинают вести себя еще более непредсказуемо. Они еще глубже втискивают свои тела в кроличьи вольеры. Им кажется, это спасет их. Но дело в том, что искусственные жилища обветшали и шатаются, перед тем как окончательно рухнуть. Начинается лихорадочная постройка новых стен и новых клеток. Но ведь это очередная иллюзия, вы согласны?
  ИВАН. Может быть. Не знаю.
  ДЯДЯ. И тогда я стал задумываться: где же та сила и энергия, которая сможет удержать человека в нужных рамках? Хотя удерживать кого-то в рамках - это, я так понимаю, не совсем корректно. В этом принуждение и насилие. А то, что делается насильственно, - шатко и недолговечно. Так где же все-таки та твердая почва, стоя на которой, человек будет ощущать себя уверенно и легко? Где то, что сможет сделать человека по-настоящему человечным? Без всяких хлопотливых слов и без принуждения. (Направляет взгляд на Ивана.) Где всё это, я вас спрашиваю?
  ИВАН. Извините, я не знаю.
  
  Дядя начинает поливать сооружение из сахара тонкой стройкой чая. Сооружение тает и рушится.
  
  ДЯДЯ. Скажите откровенно, вам, наверное, кажется, что я болен, что я нахожусь в какой-то там больнице. Вы ведь так думаете, правильно?
  ИВАН. А что, есть другие варианты?
  ДЯДЯ. Они заперли в этих стенах мою форму. А моя сущность далеко, совсем в другом месте. Хотите, узнать, где находится мое подлинное "я"?
  ИВАН. Где?
  ДЯДЯ. Подойдите, пожалуйста, я скажу. Подойдите, не бойтесь.
  ИВАН. Я не боюсь.
  
  Иван встает со стула. Дядя жестом подзывает его ближе. Иван наклоняется. Дядя смеется.
  
  ИВАН. Что? Я не понял.
  ДЯДЯ. Меня нет. Ни здесь, ни где-либо еще. Не понимаете?
  ИВАН. Нет. Для меня это слишком сложно.
  ДЯДЯ. Представление о "я" - это тоже выдумка, кроличья клетка.
  ИВАН. Фигня какая-то!
  ДЯДЯ. Есть тело, но оно временно. Следовательно, иллюзия. Мои имя и фамилия... Они далеко не оригинальны. Год рождения... Это просто смешно. Мысли, слова, которые я воспроизвожу... Разве я их выдумал? Если всё это сложить, получаюсь "я", Владимир Сергеевич Николаенко тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения. Но это не я. Всего лишь человек по имени Владимир Сергеевич Николаенко. Временное, иллюзорное явление. А где я? Где, скажите?
  ИВАН. Извините, я не могу ответить на этот вопрос.
  ДЯДЯ. Всё очень просто. Они держат здесь фальшивку. Обыкновенную оболочку, которую они нарядили в эту задрипанную курточку, штаны... Тапочки надели. Но меня-то нет! (Присвистнув, указывает пальцем на потолок.) Понимаете?
  ИВАН. А ничего, что я об этом узнал? Не боитесь, что я кому-нибудь расскажу?
  ДЯДЯ. Нет. Потому что навредить мне невозможно. Тем не менее, я попросил бы вас не говорить об этом людям в белых халатах. Знаете, ходят тут иногда такие, периодически появляются. Наемные работники. Звероводы-любители. Они наравне с другими заняты выстраиванием и укреплением рамок, в которых нас содержат. В сущности, они тоже ненастоящие, но лучше не говорить с ними откровенно, они этого не понимают.
  
  Приходит Николаенко. Рукава его рубашки подкатаны, он приносит вымытые яблоки.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ну, как вы тут? Нашли общий язык?
  ИВАН. Да, поговорили немного.
  НИКОЛАЕНКО. (Увидев сахарные руины на столе.) Что это за хрень? Кто наделал?
  ИВАН. Это не я.
  НИКОЛАЕНКО. Я понимаю. Володя, зачем свинячишь? И почему не ешь печенье? Я тебе принес.
  ДЯДЯ. Не хочу.
  НИКОЛАЕНКО. Ешь, давай.
  ДЯДЯ. Я сказал: не хочу.
  НИКОЛАЕНКО. Ладно, отдам медсестре, попрошу, чтобы за обедом тебе выдавали. Вань... Печенье, апельсины...
  ИВАН. Не, не буду.
  НИКОЛАЕНКО. Задолбали, вы меня, честное слово.
  
  Достав из кармана складной нож, Николаенко очищает яблоко от кожуры.
  
  НИКОЛАЕНКО. (Брату.) Яблоко, надеюсь, будешь?
  ДЯДЯ. Не-хо-чу.
  НИКОЛАЕНКО. Куда ж ты денешься с подводной-то лодки.
  
  4
  
  Центр города. Шумы улицы.
  Николаенко и Иван стоят перед храмом.
  
  НИКОЛАЕНКО. Это, можно сказать, наша главная достопримечательность. Памятник зодчества, охраняется государством. Выстроена почти двести лет назад. Представляешь, нас с тобой не было, а люди сюда ходили, молились. Разные купчишки, мастеровые... Представляешь?
  ИВАН. Угу.
  НИКОЛАЕНКО. Правда, вот эта пристройка... Видишь, из кирпича?
  ИВАН. Да.
  НИКОЛАЕНКО. Она была построена чуть позже. Здесь была трапезная. А в годы Советской власти всё практически разрушили. Иконы куда-то вывезли, половину священнослужителей расстреляли. А в самом храме сделали кинотеатр и школу киномехаников. Тоже, в общем-то, полезное дело, если разобраться.
  
  Слышен колокольный звон. Николаенко крестится.
  
  НИКОЛАЕНКО. Перекреститься не хочешь?
  ИВАН. А надо?
  НИКОЛАЕНКО. Ты православный?
  ИВАН. По-моему, да.
  НИКОЛАЕНКО. Подожди, давай разберемся. Ты крещен или нет?
  ИВАН. Да, что-то такое, кажется, было.
  НИКОЛАЕНКО. Значит, православный. (Оглядывается по сторонам.) Ты, наверное, людей стесняешься? Боишься, что подумают - типа, вот, православие головного мозга у парня? Но знаешь, кто так думает, тот сам дурак. А на дураков внимания не обращают. Нужно своим умом жить.
  ИВАН. Да ничего я не стесняюсь. Мне вообще без разницы. (Крестится.)
  НИКОЛАЕНКО. Слева-направо крестишься.
  ИВАН. Что?
  НИКОЛАЕНКО. Ладно, ничего страшного. Вера - дело наживное.
  
  Николаенко, вдруг что-то заметив краем глаза, настораживается.
  
  НИКОЛАЕНКО. (Шепчет.) Тише, стой спокойно, как стоишь. Не оборачивайся.
  ИВАН. А что такое?
  НИКОЛАЕНКО. Не верти головой. Сейчас мы... Сейчас всё узнаем, убедимся.
  
  Николаенко достает из кармана зеркальце.
  
  НИКОЛАЕНКО. Видишь, зеркальце с собой ношу. Специально для таких случаев, экстренных. Только не думай, я не ради того, чтобы красоваться. А то еще решишь, что я самовлюбленный нарцисс. Без зеркала жить не могу, как баба.
  ИВАН. Ничего я не думаю. Зеркало, как зеркало.
  НИКОЛАЕНКО. Я же в этом городе, как шпион. Кругом враги, лазутчики. А я весь в долгах и обещаниях. Так что... Постой еще немного спокойно, не оборачивайся.
  ИВАН. Я стою.
  НИКОЛАЕНКО. Крестись, крестись, продолжай. Будто мы ничего не замечаем. А я сейчас, потихоньку...
  
  Николаенко, поворачивая зеркальце под особым углом, смотрит на то, что делается у него за спиной.
  
  НИКОЛАЕНКО. Так и есть. Знакомая машина стоит. А в ней знакомое лицо. Точнее, харя, чавка вонючая! Следит, сучара. Пикует. Хорошо еще, что мы в центре города. Кругом народ, свидетели. А то бы... Знаешь, пойдем-ка отсюда подальше. Попробуем незаметно слинять. Ты, главное, не оглядывайся, хорошо?
  ИВАН. Хорошо, понял.
  
  Они уходят.
  
  5
  
  Парк. Пустынная аллея.
  Идя по аллее, Николаенко с Иваном продолжают разговор.
  
  НИКОЛАЕНКО. У брата, Володьки, у него, понимаешь, - горе от ума. Школу с золотой медалью окончил, поступил в универ... Какое-то время преподавал студентам. Родители на него такие надежды возлагали. А оно видишь как. Вредно, Ваня, слишком много думать. Послушай моего совета, не влезай во всякие дебри, хорошо?
  ИВАН. Хорошо, попробую.
  НИКОЛАЕНКО. Принимай жизнь такой, какая она есть. Вот мы сейчас с тобой идем по парку, да? Деревья, аллея... Воздух такой замечательный... Вороны каркают... Почувствуй это. Ощути на сто процентов кожей. Чуешь, нет?
  ИВАН. Угу.
  НИКОЛАЕНКО. Вот это и есть жизнь. Крохотный миг между прошлым и будущим. А всё остальное - хрень на постном масле. Согласен, нет?
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Не заморачивайся никогда над слишком сложными вопросами. Ни к чему.
  ИВАН. Я не заморачиваюсь. Просто плыву по течению.
  НИКОЛАЕНКО. А вот это неправильная позиция. По течению плывет либо дохлятина, либо дерьмо. Иногда барахтаться нужно, сопротивляться. Присядем на скамейку?
  
  Николаенко с Иваном усаживаются. Николаенко, сняв туфлю, растирает ступню.
  
  НИКОЛАЕНКО. Обувь новая, еще не разносилась. Мозоли задолбали. Понимаешь, всегда чувствовал себя бодрым, энергичным... Сколько себя помню, всегда был живчиком. Пучок энергии. А один раз, помню, проснулся среди ночи, пошел в туалет, встал перед зеркалом... И знаешь, настолько отчетливое ощущение: "всё, старею". То есть до этого момента я был молод и свеж, а потом вдруг стрелка дошла до отметки "старость"... И всё, дальше одна хроническая усталость, и простата по ночам спать не дает, всё время в туалет приходится бегать.
  
  Пауза.
  
  НИКОЛАЕНКО. Знаешь, иногда такое ощущение, будто волоку тяжкий груз. Тащу за собой, как телегу, все эти знания, сведения, которые вдолбили со школы. Куликовская битва была в тысяча триста восьмидесятом году, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов... И так далее, и так далее. За моей спиной века и поколения. Бесконечные войны, победы, опять войны... Первобытнообщинный строй, феодализм... Вот представь, да? Длинный строй людей, вереница. Начинается где-то в самом начале истории и заканчивается здесь, в наши дни. И вот все эти люди идут, идут... Через века, через время... Те, кто находится в самом хвосте, настолько замудохались и устали, что готовы валиться с ног. Чтобы не упасть, они, естественно, вынуждены наваливаться на тех, кто впереди. А те, в свою очередь, чувствуя, что на них со спины давят, вынуждены опереться на впередиидущих - на тех, кто родился после них. Число людей, которые напирают сзади, увеличивается с каждой эпохой, давление в строю растет... То есть получается, мы только родились, - да? - еще, как следует, не успели вкусить всех прелестей детства и юности, а сзади на нас уже наваливаются. Все эти пращуры, герои исторических событий. Александры Македонские, Юрии Гагарины, Зои Космодемьянские... Нет, я не хочу сказать о них ничего плохого. Царство им всем небесное. Я про другое. Груз истории. Вот, что делает нас стариками раньше времени. Ужасная, дикая усталость от всех этих ненужных, по сути, знаний, информации... От чувства вины и собственной никчемности... Не знаю, может, это кощунственно, так думать и говорить, но взять бы, вырвать всё это из себя на фиг! Освежиться, начать с чистого листа!.. Я ничего, не утомил тебя своими разговорами?
  ИВАН. Не, ничего, нормально.
  НИКОЛАЕНКО. Живи, Вань, пока молодой. Пользуйся моментом. Дальше может быть поздно. Слышишь меня?
  ИВАН. Да, я слушаю.
  НИКОЛАЕНКО. (Вздыхая.) Вот так-то, сын, такие дела. Ты ничего, не против, что я сыном тебя назвал?
  ИВАН. Да не, нормально. Я ведь, вроде как, и есть ваш сын.
  НИКОЛАЕНКО. Ты снова?! Опять это дурацкое "вы"?!
  ИВАН. Извини, забыл. Не привык.
  НИКОЛАЕНКО. Может, сдашь билет. Возьмешь на завтра на это же время. А то, боюсь, мы с тобой за один день город, как следует, не рассмотрим.
  ИВАН. Не могу. Меня встречать будут. Я договорился.
  
  Николаенко настороженно смотрит в сторону.
  
  НИКОЛАЕНКО. Подожди немного. Я сейчас.
  
  Поднявшись, забыв надеть туфлю, он с робким видом идет по аллее.
  
  ИВАН. Ты куда?
  НИКОЛАЕНКО. Я сейчас, сейчас.
  
  Николаенко идет дальше, озираясь. Иван бросает взгляд в сторону. Видит брутального ТИПА, который постепенно прибавляет шаг. Николаенко срывается с места, бежит. Тип бросается следом. Николаенко, наступив на что-то босой ногой, хромает. Тип настигает его. Говоря с Николаенко, он то и дело награждает его затрещинами и тычет кулаком в бок.
  
  ТИП. Куда бежишь? Свалить решил?
  НИКОЛАЕНКО. Я не понимаю, в чем дело. Я же сказал Дамиру, что всё верну, через месяц.
  ТИП. Да? А он мне сказал, что ты должен был всё вернуть неделю назад. И кто из вас врет? Хочешь сказать, он?
  НИКОЛАЕНКО. (Прикрываясь от ударов.) Я не знаю.
  ТИП. Хочешь сказать, он мне соврал?
  НИКОЛАЕНКО. Я этого не говорил.
  ТИП. Значит, врешь ты. Так или нет?
  НИКОЛАЕНКО. Не знаю! Дайте мне месяц, я всё верну!
  ТИП. Конечно, вернешь. Сейчас же, немедленно.
  
  Тип бьет Николаенко под дых. Тот, согнувшись, опускается на землю. Иван продолжает сидеть на скамейке, напряженно следя за этой сценой. Тип в процессе дальнейшего разговора бьет Николаенко ногами.
  
  ТИП. Где деньги?
  НИКОЛАЕНКО. Сейчас нет! Но я отдам! Честно!
  ТИП. Где деньги, мразь?
  НИКОЛАЕНКО. У меня их нет!
  ТИП. У тебя квартира, машина... Продай их.
  НИКОЛАЕНКО. Не могу! Где я буду жить?!
  ТИП. А меня волнует?
  НИКОЛАЕНКО. Подожди, не бей! Я из "Единой России"! Я член "Единой России"! (Достав из кармана удостоверение.) Вот, смотри!
  ТИП. Мне по хрену, что за член. Деньги где?
  НИКОЛАЕНКО. (Униженно хватаясь за ноги типа.) Отдам, обещаю. Скоро. Мы с Дамиром друзья. Кореша с детства. Сам у него спроси.
  ТИП. Облизывай ботинки.
  НИКОЛАЕНКО. Зачем?
  ТИП. Облизывай, чтобы я видел, что ты раскаиваешься. Ну! Давай!
  НИКОЛАЕНКО. Я не могу этого сделать!
  ТИП. (Сует ботинок ему в лицо.) Целуй!
  
  Иван, не выдержав, приближается. Выхватив из-за пояса пистолет, приставляет его к голове типа.
  
  ИВАН. Оставь его.
  ТИП. Что?
  ИВАН. Не тронь его, говорю.
  ТИП. Ты кто такой, мать твою?
  ИВАН. Иди отсюда! Башку разнесу!
  НИКОЛАЕНКО. Ваня, послушай...
  ИВАН. (Типу.) Ты не понял? Иди!
  ТИП. Ладно, ладно, убери ствол. Что это у тебя? Газовый, что ли?
  
  Иван, направив пистолет в лицо типа, взводит курок.
  
  ИВАН. Хочешь проверить?
  ТИП. Слушай, пацан, убери это, спрячь.
  ИВАН. Вали отсюда, пока не поздно.
  ТИП. (Постепенно ретируясь.) Ладно, хорошо, я уйду. Я всего лишь хотел получить назад деньги своего работодателя. Долги нужно возвращать. Гоша, ты согласен?
  НИКОЛАЕНКО. Я верну, обязательно.
  ИВАН. Тебе сказали: через месяц. Всё?
  ТИП. Хорошо, я понял. Так и передам. До свидания, Георгий.
  
  Тип уходит. Иван садится на скамью, закуривает. Николаенко, найдя свою туфлю, обувается. Присев рядом с сыном, достает пузырек с валидолом, кладет под язык таблетку.
  
  НИКОЛАЕНКО. Зачем куришь? Вредно для здоровья.
  ИВАН. Знаю.
  
  Пауза.
  
  НИКОЛАЕНКО. Откуда у тебя пистолет?
  ИВАН. Так, приобрел.
  НИКОЛАЕНКО. Зачем?
  ИВАН. Для самообороны.
  НИКОЛАЕНКО. А лицензия есть?
  ИВАН. Конечно.
  НИКОЛАЕНКО. Ты, главное, не обращай внимания, что я так себя вел. Не бери в голову.
  ИВАН. Как ты себя вел?
  НИКОЛАЕНКО. Ну, как... Ползал на животе, унижался. Это, знаешь, такая хитрая тактика. Мимикрия. Как у насекомых: упал - и лапки кверху. Типа сдох. И навонял посильнее, как клоп, чтобы другие подходили, нюхали и разбегались. У них же, у этих людей всё схвачено. На них даже в прокуратуру не пожалуешься. Они с ментами вась-вась, полное сращение криминала и власти. Страшные, безжалостные люди. Так что ты, Вань, не осуждай. Не надо делать поспешных выводов, хорошо?
  ИВАН. Я не осуждаю. Всё нормально.
  НИКОЛАЕНКО. Ну, и правильно. И вообще, лучше об этом поскорее забыть. Мы же с тобой выяснили: не надо слишком сильно заморачиваться, верно?
  ИВАН. Само собой.
  НИКОЛАЕНКО. Ничего, я еще выберусь. У меня же куча идей! И каждая на миллион! Я этому придурку всего-то двенадцать штук баксов должен. Фигня-вопрос. В крайнем случае, перезайму. Всё будет окей. Скажи, Ваня!
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Знаешь, какие у меня планы? Сказать?
  ИВАН. Какие?
  НИКОЛАЕНКО. Я имею в виду на самое отдаленное будущее, на старость. Сказать, что у меня в планах?
  ИВАН. Скажи.
  НИКОЛАЕНКО. Когда-нибудь продам к черту квартиру, и - поближе к природе, в сельскую местность. Я ведь сам не из города, деревенский. В поселке вырос. Здесь, в общем-то, недалеко, в двадцати километрах. Там, знаешь, такая тишина... Поле, лес... Птички поют. Не эти, которые каркают. Городские паразиты, любители помоек. Нет, там у нас настоящие птицы. Певцы! Куплю себе там дом и буду жить. И пошло оно всё на хрен!
  
  Пауза. Иван усмехается.
  
  НИКОЛАЕНКО. Чего ты? Что-то подумал, да?
  ИВАН. Он не заряжен.
  НИКОЛАЕНКО. Кто?
  ИВАН. Пистолет. Забыл зарядить. (Выгребает из рюкзака горсть патронов.) "Башку снесу". А сам даже не зарядил.
  НИКОЛАЕНКО. А у меня ксива фальшивая.
  ИВАН. В смысле?
  НИКОЛАЕНКО. Никакой я не член "Единой России". Просто завел корочку, хожу, понтуюсь.
  
  Иван, не сдержавшись, смеется. Николаенко подхватывает смех. Иван почти сразу же прекращает смеяться.
  
  НИКОЛАЕНКО. Слушай, а давай съездим туда.
  ИВАН. Куда?
  НИКОЛАЕНКО. В поселок, где я родился. Я тебе наш бывший дом покажу. Родовое гнездо. Он, правда, сейчас другим людям принадлежит, но, кто знает, может еще удастся выкупить. А нет, так рядом, по соседству прикуплю участок и с нуля построюсь. Поехали, съездим?
  ИВАН. А надо?
  НИКОЛАЕНКО. Да ладно, не упрямься.
  ИВАН. Это надолго?
  НИКОЛАЕНКО. Не волнуйся, туда и обратно. Мы же с тобой на машине. (Смотрит на часы.) До поезда еще вагон времени, успеешь.
  
  6
  
  Сельская местность, поле. Слышен еле уловимый свист ветра в древесных ветвях, а также отдаленный собачий лай.
  Николаенко с Иваном сидят на пригорке под деревцем. Некоторое время молчат. Николаенко ностальгически всматривается в даль. Иван возится с мобильным телефоном; похоже, пишет смс-сообщение.
  
  НИКОЛАЕНКО. Чувствуешь тишину? Покой и безмятежность.
  ИВАН. (Не отвлекаясь от телефона.) Угу.
  НИКОЛАЕНКО. А воздух... Принюхайся. Ни грамма выхлопных газов. Чуешь, нет?
  ИВАН. Угу.
  НИКОЛАЕНКО. Покинул я когда-то свой Эдем, и никак не могу вернуться. А во всем женщина виновата. Точнее, не одна, много их было. Соблазняли своими яблочками...
  
  У Ивана на телефоне срабатывает музыкальный сигнал. Он прерывает его.
  
  ИВАН. Извини.
  НИКОЛАЕНКО. Ничего, не заморачивайся.
  
  Пауза.
  
  НИКОЛАЕНКО. Там когда-то речка текла. Вон там, за бугром. Небольшая, правда. Воды по колено. А сейчас вообще один овраг остался. Вот так и мы - сохнем, мельчаем со временем. Скоплю к старости небольшой капиталец и открою какой-нибудь свечной заводик. Ну, или там кондитерскую фабрику по производству пастилы. Что угодно, лишь бы доход шел. Пусть небольшой, скромный... Не могу же я на пенсию жить. Что такое шесть-семь тысяч в месяц? Это же, блин, слезы, насмешка. Одни вставные челюсти, черт знает во сколько обойдутся. Поселюсь на лоне природы, маржа с заводика пусть капает на сберкнижку, а я тем временем буду пчел разводить. Или пруд с карасями заведу. А что? Вышел из дома, удочку закинул и сиди себе на крылечке. По-моему, нормальные человеческие мечты. Как считаешь?
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Кстати, ты тоже мог бы в гости наведываться. Выделю тебе отдельную комнату, матрас. Живи, сколько влезет. Будешь приезжать?
  ИВАН. Не знаю. Может быть.
  НИКОЛАЕНКО. Ваня, послушай, хочу сказать... Никогда не показывай своей неуверенности. Скрывай слабость. Люди, понимаешь, - они видят только внешность, фасад. А то, что у тебя внутри, - это от них скрыто. Поэтому достаточно в нужный момент напустить на себя уверенный вид, и всё, считай, полдела сделано. И твердый уверенный голос, без колебаний. Чтобы каждое твое слово, знаешь, как свинцовая болванка. Сказал и припечатал. Понимаешь?
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. И никаких неопределенностей в речи. Никаких "не знаю", "наверное", "может быть"... Зачем ты все время это повторяешь? Знаешь, как это называется в пацанской среде?
  ИВАН. Как?
  НИКОЛАЕНКО. Меньжеваться. Ну, не мне тебе говорить. Так вот, не будем меньжеваться. Всё это показывает твой внутренний настрой, говорит о том, что ты в чем-то неуверен. Тебя что-то угнетает, правильно?
  ИВАН. Ничего меня не угнетает.
  НИКОЛАЕНКО. А вообще лучше, конечно, быть лабильным. Высший пилотаж. Знаешь, что такое лабильность?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Вот смотри, есть понятие стабильности, а есть лабильность. Когда кто-то стабилен, это, конечно, хорошо. Но я считаю, это от небольшого ума. То есть если кто-то туп да еще плюс к этому стабилен, это, пожалуй, не повод гордиться. Нужно уметь лавировать, поступать в соответствии с обстоятельствами. Быть, знаешь, таким... (Делает неопределенный жест.) Обтекаемым... Лабильным, короче. Иногда ты принимаешь уверенный вид, а иногда - если требует ситуация - ползаешь по асфальту, выворачиваешься, как уж. Что делать, Ваня, такова жизнь. Ты вообще согласен с тем, что я говорю или нет?
  ИВАН. Не знаю. Наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Инстинкт выживания - вот, что важно. А всё остальное - тити-мити, шелуха, пустые рассуждения. Всё относительно, Ваня. Никто не знает, где и в чем правда. То, что ты считаешь правдой, то и есть правда. Главное, чтобы ты был в этом полностью уверен. Запомни это, слышишь?
  ИВАН. Да, хорошо.
  НИКОЛАЕНКО. (Смотрит на часы.) Нужно, наверное, заехать куда-нибудь, похряпать. Не знаю, как ты, а у меня кишка кишке стучит по башке. У меня рядом с домом японский ресторан. Заскочим туда, перекусим, а потом - ко мне, квартиру тебе свою покажу. Хочешь посмотреть, где я живу?
  ИВАН. Не знаю. Можно, вообще-то.
  НИКОЛАЕНКО. Как к японской кухне относишься? Суши всякие, ролы... Любишь морепродукты?
  ИВАН. Наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Да что с тобой такое?! "Наверное", "может быть"... Я тебя чему учил? Пропалывай свою речь, избавляйся от признаков неуверенности. К черту этот мусор. Усек, нет?
  ИВАН. Да.
  НИКОЛАЕНКО. Вот и хорошо. Значит так, придем ко мне, отдохнешь, как следует, потом до Москвы тебя доброшу, прямо к Ярославскому вокзалу.
  ИВАН. Не надо, я сам, на электричке.
  НИКОЛАЕНКО. Брось, не упрямься. Мне не трудно, не думай.
  ИВАН. Я сам.
  НИКОЛАЕНКО. Точно?
  ИВАН. Да.
  НИКОЛАЕНКО. Предпочитаешь электричку?
  ИВАН. Да.
  НИКОЛАЕНКО. Хорошо, как скажешь. Тогда до вокзала тебя провожу. Надеюсь, хотя бы это мне позволишь?
  ИВАН. Ладно, хорошо.
  НИКОЛАЕНКО. (С тенью сарказма.) Спасибо.
  
   7
  
  Японский ресторан. Слышен меланхоличный перебор струн сямисэна и напевы флейты.
  Иван и Николаенко обедают за столом. Николаенко слегка подшофе. Взяв графинчик со спиртным, собирается наполнить стаканчик сына.
  
  ИВАН. Я не буду.
  НИКОЛАЕНКО. А что так?
  ИВАН. Не хочется.
  НИКОЛАЕНКО. Да ладно, брось. Еще разок, немного. За знакомство.
  ИВАН. Не хочу.
  НИКОЛАЕНКО. Как знаешь.
  
  Николаенко выпивает, закусывает.
  
  НИКОЛАЕНКО. Слушай, Иван... Дай-ка еще раз на фотку взгляну.
  ИВАН. Какую?
  НИКОЛАЕНКО. Ту, что ты показывал. На которой я в молодости.
  
  Иван находит снимок. Николаенко рассматривает его.
  
  НИКОЛАЕНКО. Фотку матери можно?
  
  Иван находит очередное фото. Николаенко вглядывается в него.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ты знаешь, а ведь я ее совсем не помню. Никак не могу вспомнить, кто она, когда мы встречались... Стерлось всё на фиг из памяти. Удалился файл, понимаешь. Слишком давно это было.
  ИВАН. Ты же сказал, что знаешь ее. Сказал, что вспомнил.
  НИКОЛАЕНКО. Извини, пришлось соврать. Не хотел тебя расстраивать. Я же понимаю, для тебя это святое. Стыдно и неловко. Но что я сделаю, если действительно не помню ее. Хоть убей. Я же в то время шустрым был. Баб менял, как перчатки. Практически со всей женской общагой переспал. Веселое было время, что там говорить. Причем учти, тогда ведь предохраняться не очень-то было принято. О презервативах я знал скорее теоретически. Да и зачем? Не было ни СПИДа, ни хламидий... Самое страшное, что грозило, - это намотать триппер. Но это же фигня-вопрос. Несколько уколов бициллина, и всё, как рукой снимало. Говорю же: золотой век. Знаешь, как раньше говорили? Трахаться с презервативом, почти то же самое, что купаться в гидрокостюме. Что-то в этом роде. Вот и с твоей матерью, видимо, так же получилось. Перепихнулись по быстрому, и вот... ты уже сидишь передо мной. Говорим с тобой, рассуждаем.
  ИВАН. Может, хватит?
  НИКОЛАЕНКО. Ты о чем?
  ИВАН. Ты говоришь о моей матери. Следи, пожалуйста, за языком.
  НИКОЛАЕНКО. Блин! Ванька!.. Извини меня, скотину. Совсем нюх потерял. Не хотел обидеть, честно. Просто решил поговорить, как мужик с мужиком, без всяких сентиментальных соплей. Извини, сын.
  
  Иван, уткнувшись взглядом в тарелку, ест.
  
  НИКОЛАЕНКО. Почему вы не обратились ко мне за помощью?
  ИВАН. За какой помощью?
  НИКОЛАЕНКО. Ну, она же болела. Нужны были, наверное, какие-то лекарства, препараты для химиотерапии. Насколько знаю, это удовольствие не из дешевых. Почему раньше не связался со мной?
  ИВАН. Она не хотела этого.
  НИКОЛАЕНКО. Зря. Я попытался бы помочь. Глядишь, всё было бы по-другому, кто знает.
  ИВАН. Ничем бы ты не помог. Всё случилось так, как случилось. Ничего не вернешь.
  НИКОЛАЕНКО. Да, да, я понимаю.
  ИВАН. Что ты понимаешь?! Что ты можешь понимать?!
  НИКОЛАЕНКО. Ты чего? Ваня...
  ИВАН. Ты же ничего не знаешь! Ты не видел, какой она стала, во что превратилась во время болезни! Она же высохла вся! Почернела, как сухофрукт! Я на руки ее подниму, чтобы постель сменить... В ней всего килограмм тридцать осталось! Одной рукой можно было спокойно поднять. Понимает он! Ни черта ты не понимаешь! Сидел бы лучше, молчал!
  
  Пауза.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ваня, послушай... Не злись, не обижайся, ладно? Ну, что мне сделать, чтобы ты не обижался? Что? Скажи.
  ИВАН. Забудь. Всё нормально.
  НИКОЛАЕНКО. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Ну, вот такой я, да. Таким уродился. Но в сущности, если разобраться, я не такой уж ужасный. И потом, какой-никакой, а я твой отец. От этого не убежишь. Ты меня прощаешь? Не обижаешься?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Не прощаешь или не обижаешься?
  ИВАН. Не обижаюсь.
  НИКОЛАЕНКО. Вот и хорошо. Может, все-таки выпьешь со мной? За примирение.
  ИВАН. Не хочу, сам пей.
  НИКОЛАЕНКО. Все-таки держишь обиду.
  ИВАН. Просто не хочу. Честно, настроения нет.
  
  Николаенко выпивает.
  
  НИКОЛАЕНКО. Прости, я насчет пистолета. Ты его все-таки с собой не носи.
  ИВАН. Хорошо, я над этим подумаю.
  НИКОЛАЕНКО. Я понимаю: самооборона, всё такое... Но знаешь, как говорят? Палка раз в год стреляет. Может случиться так, что ты, допустим, будешь идти по улице, да? И вдруг случайно с кем-нибудь сцепишься. Просто недоразумение. Знаешь, как бывает: толкнул плечом, слово за слово...
  ИВАН. Угу.
  НИКОЛАЕНКО. А ты при этом начнешь борзеть. Причем непроизвольно, на автомате. Тебя же будет подогревать мысль о том, что у тебя ствол, да? Дойдет до огнестрела. И что? Всё! Прощай свобода. Тебе это надо?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Вот и я о том же. В крайнем случае, есть хороший прием. Хочешь, покажу?
  ИВАН. Зачем, не надо.
  НИКОЛАЕНКО. Давай, давай, научу. Смотри: вот так слегка выдвигаешь большой палец... Видишь: как сучок у дерева. И вот так... (Демонстрирует на сыне.) В глаз им тычешь. Главное, неожиданно. А дальше можно пускать в ход кулаки, колено... В общем, ты должен пообещать, что не станешь носить ствол? Обещаешь?
  ИВАН. Хорошо, обещаю.
  НИКОЛАЕНКО. Так-то лучше.
  
  Николаенко наполняет свой стаканчик.
  
  НИКОЛАЕНКО. Слушай, одна мысль пришла. Извини, что я так сразу - от "высокого" к "низкому". Но до твоего отъезда времени еще порядочно. Послушай... Только не принимай сразу в штыки, хорошо? Как ты насчет женского пола?
  ИВАН. В смысле?
  НИКОЛАЕНКО. Ну, девушка у тебя есть?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Понятно. Ну, а вообще, как ты насчет этого дела? Тити-мити? Или не? С девушками гуляешь?
  ИВАН. Гуляю иногда. Просто сейчас не до этого.
  НИКОЛАЕНКО. Понятно. То есть ты относишься к этим вещам положительно. Так или нет?
  ИВАН. Да, наверное.
  НИКОЛАЕНКО. Послушай, у меня один знакомый, у него фирма. Организует досуг для мужчин. Большой штат работниц. Есть опытные, есть совсем еще сважачок. В общем, он мне кое-чем обязан, так что в любой момент могу обращаться. Совершенно бесплатно, заметь. Просто делаю звонок, и... Что если мы с тобой сейчас немного это... Тити-мити? А? Пригласим девчонок, забуримся ко мне... У меня три раздельные комнаты, широкие кровати... Как ты на это смотришь?
  ИВАН. Никак.
  НИКОЛАЕНКО. Что значит никак?
  ИВАН. Ничего не хочу.
  НИКОЛАЕНКО. Брось, не стесняйся. Мы - взрослые люди, мужики. В общем, ты сиди, а я сейчас наберу Геныча, и...
  ИВАН. Не надо никого набирать.
  НИКОЛАЕНКО. Всего один звонок, и нам всё организуют. Должен же ты запомнить поездку ко мне. Я тебя накормил, так? Напоил. Осталось сделать маленький звоночек. Нужно, Ваня, брать от жизни всё. А то скоро постареем, давление подскочит, а писюн упадет. Так что... (Достает телефон.) Сейчас. Попрошу самых отборных. Чтобы ноги от ушей росли.
  ИВАН. Я сказал: не надо.
  НИКОЛАЕНКО. Ну, чего паникуешь? Просто приедут, посидят вместе с нами. Можешь вообще к ним не прикасаться, если для тебя это так принципиально. Фирма за всё платит. Ну скажи, что плохого в компании красивых молодых девушек? (Набирает номер.)
  ИВАН. (Протягивает руку, собираясь остановить отца.) Стой! Не надо!
  НИКОЛАЕНКО. (Отодвигаясь.) Алло, Геныч... Да, это я. Привет... В общем, нужно приятно провести вечер... Да, как можно скорее. На две персоны... У меня на квартире. Адрес ты знаешь.
  
  8
  
  Вечер. Квартира Николаенко, гостиная. Беспорядок. На спинку кресла брошено банное полотенце. На специальной подставке - электрогитара, подключенная к усилителю и колонкам.
  Иван, не снимая куртки, сидит на диване, курит. По соседству с ним - рюкзак, а также дамское пальто и сумочка. Николаенко, стоя в стороне, вполголоса говорит по телефону. Он без обуви, в носках.
  
  НИКОЛАЕНКО. Геша, извини, я у тебя что просил? Двух молодых телок, так?.. Я понимаю, все на выезде, все заняты делом... Хорошо, пусть будет одна. Но она же, блин, не молодая!.. Что? Не такая уж старая? То есть хочешь сказать, до семидесяти ей еще далеко... Геныч, я понимаю: это лучше, чем ничего, но послушай меня...
  
  Слышно, как сливается вода из унитазного бачка. Николаенко спешит закончить разговор.
  
  НИКОЛАЕНКО. Нет, спасибо, конечно. Ты знаешь, я всегда тебе благодарен, но... Слушай, я перезвоню, хорошо? Пока. (Выключает телефон.)
  
  Поправляя юбку, входит ПРОСТИТУТКА. Ей за 30-ть; потасканное, несвежее лицо, отретушированное при помощи косметики. Усевшись на диван, она извлекает из сумочки флакон духов, опрыскивается.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ну, что, выпьем для начала? Коньячку? Никто не против?
  ПРОСТИТУТКА. Я нет.
  ИВАН. Я не буду.
  ПРОСТИТУТКА. Кто не курит и не пьет, то здоровеньким помрет.
  ИВАН. Я курю.
  НИКОЛАЕНКО. Ладно, не хочет, не нужно уговаривать.
  ПРОСТИТУТКА. (Скептически.) Ха!
  
  Николаенко достает из бара бутылку, наполняет фужеры. Они с проституткой чокаются, выпивают. Николаенко находит коробку конфет, протягивает сидящим на диване.
  
  НИКОЛАЕНКО. Берем, закусываем.
  ПРОСТИТУТКА. Что за начинка?
  НИКОЛАЕНКО. Ассорти. Вань, конфеты...
  ИВАН. Спасибо, не хочу.
  ПРОСТИТУТКА. Кариес боится подхватить. Зубки молодые бережет.
  НИКОЛАЕНКО. И правильно делает, кстати. (Наполняет фужеры.) Еще?
  ПРОСТИТУТКА. С удовольствием.
  
  Выпивают.
  
  НИКОЛАЕНКО. Никто не против музыки?
  ПРОСТИТУТКА. Классная идея. Не люблю гробовую тишину.
  
  Николаенко включает магнитофон. Звучит сборник старой зарубежной эстрады. Включив усилитель, Николаенко берет гитару.
  
  НИКОЛАЕНКО. На гитаре играешь?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Что, никогда не пробовал?
  ИВАН. Почему. Пытался.
  НИКОЛАЕНКО. И что, не было желания как следует научиться?
  ИВАН. Нет. Не мое.
  НИКОЛАЕНКО. Понятно. Настоящий "Фендер". Ричи Блэкмор из "Дип Пёпл" на такой же лабал. "Дип Пёпл" слушаешь?
  ИВАН. Нет.
  
  Николаенко неуклюже, по-дилетантски подыгрывает на гитаре звучащей песне.
  
  НИКОЛАЕНКО. Блин, импровизация не получается. Здесь вдохновение нужно. Что-то сегодня не то. Ну, что, еще по капельке?
  ПРОСТИТУТКА. Только чуть-чуть. Я когда пьяная, я потеть начинаю. Аж самой неприятно.
  
  Выпивают. Николаенко сидит, с наслаждением вслушиваясь в звучащую песню.
  
  НИКОЛАЕНКО. Улётная вещь. Вань, как тебе? Нравится?
  ИВАН. Не знаю. Может быть.
  НИКОЛАЕНКО. Послушайте, как ритм-секция работает. Я имею в виду, басуху с ударными. Чувствуете, какой драйв?
  ИВАН. Угу.
  НИКОЛАЕНКО. С этой песней столько всего связано. Нет, серьезно. Помню, одну сучку под эту вещь пялил. Нет, кроме шуток, сука конченная. Комсомольская активистка. Заодно в КГБешную контору бегала, стучала на однокурсников. Одного из моих знакомых таки сдала. Только за то, что "Голос Америки" по ночам на приемнике ловил и "Лед Зеппелин" слушал. Мы тогда, помню, "Лестницу в небо" хотели в обратную сторону прокрутить, убедиться, что там на самом деле сатанинские заклинания. Блин, сейчас вспоминаешь, - просто дико. Казалось бы, такая фигня, да? Но его, помню, и к декану таскали, и какие-то дякусы в серых пиджаках приходили, беседовали с ним. А потом отчислили из технаря. И характеристику такую прилепили, мама не горюй! Типа шпион, диссидент... Но ничего, мы потом на этой суке отыгрались. Сказать, как было дело? Здесь, вроде, все взрослые.
  ПРОСТИТУТКА. Отбуцкали за углом?
  НИКОЛАЕНКО. Зачем? Мы же интеллигентные люди. Просто решили сделать - знаете, такую - "живую торпеду". В роли "торпеды", естественно, выступил я. Нарочно заснял клуху с гонореей, заразился... А через день или два - у кого-то день рождения, вечеринка. Приглашаем КГБешную суку. Подсаживаюсь к ней и начинаю тереть по ушам: типа "люблю, жить без тебя не могу", тити-мити... Через минут десять я и она - в темной спальне. Прохожусь с ней по всей Камасутре. А в соседней комнате как раз эта песня играет. Прикол, да?!.. А на следующий день сидим на лекциях и наблюдаем, как эта комсомолка сраная на стуле ерзает. Трипперок покоя не дает! Понимаете, да? Капец!.. Мда, эти комсомольские твари кровь моему поколению попортили. Литрами пили, лошары.
  ПРОСТИТУТКА. (Подняв руку.) Я извиняюсь, можно вопрос?
  НИКОЛАЕНКО. Говори.
  ПРОСТИТУТКА. Мы что, так и будем сидеть?
  НИКОЛАЕНКО. А что тебя не устраивает?
  ПРОСТИТУТКА. Вы что, ничего со мной не будете делать?
  НИКОЛАЕНКО. Подожди, мы еще думаем.
  ПРОСТИТУТКА. А мне как быть?
  НИКОЛАЕНКО. Никак. Отдыхай, расслабляйся. Жизнь прекрасна!
  ПРОСТИТУТКА. (Протягивает руку к пачке сигарет.) Я возьму?
  ИВАН. Без проблем.
  
  Проститутка, закурив, поднимается с дивана, танцует.
  
  ПРОСТИТУТКА. (Не прерывая танца.) Слушайте, а вы друг другу кто?
  НИКОЛАЕНКО. А что такое?
  ПРОСТИТУТКА. По-моему, вы похожи. Не родственники, случайно?
  НИКОЛАЕНКО. Это мой сын.
  ПРОСТИТУТКА. Ха! Охренеть!
  НИКОЛАЕНКО. Что тебе не нравится?
  ПРОСТИТУТКА. Нет, ничего. Просто подумала... Вы что, оба со мной трахаться будете?
  НИКОЛАЕНКО. А что тебя смущает?
  ПРОСТИТУТКА. Да нет, ничего, дело ваше. Просто как-то... Отец, сын... Вы одновременно будете или по очереди?
  НИКОЛАЕНКО. Нет, одновременно точно не получится. Мы еще не дошли до такой степени морального падения. Скажи, Вань.
  ПРОСТИТУТКА. Кто вас знает. Может, у вас семейка извращенцев.
  НИКОЛАЕНКО. Знаешь, я пошутил. Я не отец, он не сын. Просто знакомые. (Незаметно подмигивая сыну.) Скажи?
  ИВАН. Угу.
  ПРОСТИТУТКА. Да? А мне показалось, вы похожи.
  НИКОЛАЕНКО. Все люди похожи. Потому что братья и сестры. Во всяком случае, так говорят.
  
  Продолжая танцевать, проститутка встает напротив Ивана, делает откровенные, зазывающие движения. Николаенко, взглянув на часы, подсаживается к Ивану.
  
  НИКОЛАЕНКО. Слушай, мы тут немного посовещаемся. Отойди на пару минут, в сторонке потанцуй, хорошо?
  ПРОСТИТУТКА. (Капризно.) Я не хочу в сторонку. Сделайте мне кукляшу.
  НИКОЛАЕНКО. Какую еще, на фиг, кукляшу? Я не понимаю.
  ПРОСТИТУТА. Сделайте кукляшу. Ну что вам, трудно?
  НИКОЛАЕНКО. Ты про что вообще? Ребенка, что ли, хочешь родить?
  ПРОСТИТУТКА. Ха! У меня тридцать три аборта. Всё, я бесплодна. Я кукляшу хочу. Сделайте мне ее.
  НИКОЛАЕНКО. Блин, да отойди ты! Не знаю я, что такое кукляша! Иди в ту комнату, приляг, отдохни. Можешь конфеты с собой взять.
  ПРОСТИТУТКА. А кукляшу сделаете?
  НИКОЛАЕНКО. Да. Отвали!
  
  Взяв коробку с конфетами, проститутка уходит в соседнюю комнату.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ну, что, пойдешь с ней? Время еще есть.
  ИВАН. Не хочу. Я же тебе сказал.
  НИКОЛАЕНКО. Да ладно, не меньжуйся. Обычное дело. Сунул, высунул. Что у вас за поколение непонятное? Из всего делаете сложности.
  ИВАН. Я не делаю сложностей. Просто мне не до этого, вот и всё.
  НИКОЛАЕНКО. Но ты ей понравился, я же вижу. Что, слишком старая для тебя? Да ты на это не смотри. С такими, межу прочим, еще лучше. Более темпераментные. У них, понимаешь, такая фаза... Чувствуют приближение климакса, поэтому природный инстинкт говорит им, чтобы они торопились, брали от жизни всё. Будет прыгать под тобой, как кобылица. Если не нравится лицо, не смотри. Можешь попросить, чтобы ночнушкой накрылась. Ну, что, решился? Или собираешься отказаться от этого маленького, но приятного развлечения?
  ИВАН. Я уже сказал.
  НИКОЛАЕНКО. То есть, получается, я зря напрягал Гешу, зря отрывал женщину от работы. Так, да?
  ИВАН. Я тебя еще раньше предупредил: мне ничего не надо.
  НИКОЛАЕНКО. Черт. И что делать? Пойти мне, что ли, с ней покувыркаться. А? Как ты на это смотришь?
  ИВАН. Не знаю. Делай, что хочешь.
  НИКОЛАЕНКО. На, подержи гитару.
  
  Отдав гитару, Николаенко скрывается за дверью комнаты. Иван откладывает гитару в сторону. Наливает полный фужер коньяка, выпивает. Сидит, задумавшись. Через какое-то небольшое время, заправляя рубашку в брюки, из комнаты появляется Николаенко.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ни черта не выходит. Мысли в голове вращаются, задолбали. Конфликт души и тела. Я позвонил, сейчас за ней приедут. А мы с тобой немного отдохнем и пойдем, до вокзала прогуляемся.
  
  Выходит проститутка. Николаенко делает музыку тише, берет пальто, помогает ей одеться.
  
  НИКОЛАЕНКО. Всё забрала, ничего не забыла?
  ПРОСТИТУТКА. По-моему, нет.
  НИКОЛАЕНКО. Сейчас, одну минуту.
  
  Он скрывается в комнате. Проститутка достает духи, опрыскивается.
  
  ПРОСТИТУТКА. Жвачки нет, случайно?
  ИВАН. Нет.
  
  Возвращается Николаенко с коробкой конфет.
  
  НИКОЛАЕНКО. Всё, дорогая, тебе пора. Было очень замечательно, большое спасибо. Вот, угостись на дорожку. (Протягивает ей конфеты.)
  ПРОСТИТУТКА. Ха! Всё, что заработала.
  НИКОЛАЕНКО. (Сует ей сумочку, подталкивает к выходу.) Идем, идем, не будем задерживаться.
  
  Он и проститутка уходят в сторону прихожей. Слышно, как хлопнула входная дверь. Николаенко возвращается.
  
  НИКОЛАЕНКО. Ну всё, наконец-то освободились. Я должен срочно залезть под душ. (Нюхает рубашку.) Весь пропитался ее дешевым парфюмом. Душ не хочешь принять?
  ИВАН. Нет.
  НИКОЛАЕНКО. Ну, а я, пожалуй, пойду освежусь.
  
  Сняв рубашку, Николаенко отбрасывает ее, берет со спинки кресла полотенце, направляется к выходу. Задерживается у двери.
  
  НИКОЛАЕНКО. Да, Иван... Ты должен пообещать, что приедешь ко мне еще раз. Обещаешь?
  ИВАН. Хорошо.
  НИКОЛАЕНКО. Когда сможешь? Через месяц получится?
  ИВАН. Вряд ли.
  НИКОЛАЕНКО. Тогда на следующий год. Обещаешь?
  ИВАН. Хорошо, попробую.
  НИКОЛАЕНКО. Смотри, паразит, буду ждать. Имей в виду.
  
  Николаенко уходит. Через некоторое время слышно, как зашумел поток воды из душа. На магнитофоне звучит очередная мелодия.
  
  ГОЛОС НИКОЛАЕНКО. (Из ванной.) Ванька, будь другом, громче сделай. Песня хорошая.
  
  Иван делает громче. Взяв рюкзак, идет к выходу. Выходит в коридор. Проходит рядом с ванной, дверь в которую приоткрыта. Иван тихо открывает входную дверь, собираясь покинуть квартиру. Из ванной в этот момент доносится голос Николаенко, который подпевает звучащей песне. Задержавшись на пороге, Иван размышляет. Тут же осторожно прикрывает дверь, возвращается в гостиную. Достает из-за пояса пистолет, патроны, заряжает барабан. Приблизившись к ванной, открывает дверь шире и стреляет до тех пор, пока барабан не опустошается. Слышно, как рухнуло тело. Поток душевой воды продолжает шуметь. Протянув руку, Иван снимает с крючка рядом с дверью ванной полотенце, тщательно вытирает пистолет, бросает его в ванную. Возвращается в гостиную, протирает фужер, бутылку. Сбрасывает окурки из пепельницы в рюкзак, протирает пепельницу, дверные ручки. Покидает квартиру.
  
  9
  
  Вокзал, зал ожидания. Слышен шум проезжающих ж\д составов. Голос из репродуктора объявляет прибытие и отправление поездов.
  Иван сидит, попивая пиво из баночки. В углу, рядом с паровой батареей, сунув руки в рукава, сидя, спит БОМЖ. К Ивану приближается СТАРИК с баночкой пива и пакетом.
  
  СТАРИК. Парень, не поможешь открыть? Никак не вникну в механизм этой чертовой открывалки. Попросил в киоске нормального пива, в бутылках. У них только такое.
  
  Иван помогает старику.
  
  СТАРИК. Спасибо. А я почему-то все время этот хвостик в обратную сторону тяну. Привык, как в Советском Союзе. Там всё было просто и незатейливо: если хвостик на банке направлен в определенную сторону, значит, туда и нужно тянуть. А тут видишь, как хитро, не по-русски. Всё наоборот. Я присяду? Можно?
  ИВАН. Конечно.
  СТАРИК. (Усаживаясь рядом.) К брату собрался. Живем, казалось бы, рядом, всего каких-то полчаса на электричке... Поругались год назад, поскандалили. И что характерно, из-за такого пустяка, что даже стыдно вспомнить. И с тех пор не говорим друг с другом и не встречаемся. На принцип пошли. А сегодня утром новости по телевизору смотрю и вдруг подумал... Просто представил. Ну, сколько мы еще оба протянем? Ну пять лет, ну десять... А может, уже через полгода скукожимся. И что? Так и уйдем в могилу, даже словом не перекинувшись? Глупо, по-идиотски. Смотри, что получается: мы с братом помрем, а наша глупая ссора и обида так и будут жить. Нас переживут. Глупо и стыдно. Решил плюнуть на всё и поехать. Еду заключать перемирие. Не знаю, может, он согласится со мной, а, может, прогонит. Что ж, прогонит, поеду обратно. Зато совесть чиста будет: сделал всё, что мог. Вообще, если так поразмыслить, диалектически... Всё происходит из-за каких-то непонятных, глупых мелочей. Кто-то что-то не так сказал, кто-то не так понял, тоже сказал что-то в ответ... Слова - это же, если разобраться, такой пустяк. Но из-за этих самых пустяков столько глупости кругом. Маленькие и большие конфликты. Целые войны порой разворачиваются из-за того, что какой-нибудь дурак в правительстве что-нибудь не то ляпнет. Так потом и получается, что воюют слова и идеи, а страдают обыкновенные смертные. Плоть человеческая кусками летит из-за этих самых идей. Знаешь, если разобраться, никто не может понять человека лучше, чем другой человек. Взять, допустим, природу. Что там у нас? Горы, реки с озерами... Камни, песок... Вот, допустим, ты страдаешь, мучаешься. Наболело внутри так, что невмоготу. Кому ты это выскажешь? Деревьям, камням? Можно, конечно, попробовать, только вряд ли что-нибудь выйдет. Ты, например, умер, зарыли тебя глубоко в землю... И что же произошло? В масштабах природы - ничего, ноль. Солнце, как всходило, так и будет всходить. Лето будет сменяться осенью и так далее. Получается, что для природы твое личное существование - тьфу. Все равно, что опавший лист сгнил. Нет, ну а чего, в самом деле, скрывать от себя то, что есть? Это же, как говорится, факт. Кому еще человек нужен? Богу? Не знаю, не знаю. Извини меня, но, судя по всему, этот старый пердун очень сильно занят какими-то собственными делами. Прости, не поинтересовался. Ты верующий? Я не оскорбляю твоих чувств?
  ИВАН. Нет, нисколько.
  СТАРИК. У меня-то за спиной хорошая атеистическая школа. Мне уже мозги не запудришь. Это старуха моя каждое воскресенье свечки ставит и поклоны бьет, а мне, ты знаешь, этот небесный товарищ что-то как-то доверия не внушает. Даже если представить, что он существует. Чего же он, в таком случае, мутит и крутит? Где он, когда нужно? Странный товарищ, мутный. Сам себе на уме, что называется. Боюсь мы для него не сыновья, скорее пасынки. И что же у нас получается? Природа глуха, бог безразличен. Получается, что для человека важен только человек. Вот смотри: у тебя, точно так же, как у меня, две руки, две ноги, по пять пальцев... Такая же сердечно-сосудистая система, нервы... Говорим с тобой на одном языке... Кто или что еще сможет меня понять лучше, чем ты? Вокзал этот? Кирпич, из которого он сложен? Стул, банка? Да нет же. Только с тобой, с таким же человеком, я могу свободно обо всем поговорить. Поэтому нам всем желательно держаться вместе. Беречь друг друга, не взирая на то, что мы иногда говорим или думаем...
  
  Иван внезапно начинает плакать, прикрыв лицо рукой. Старик теряется.
  
  СТАРИК. Парень, ты чего? Я тебя чем-то расстроил?
  ИВАН. Нет, нет, ничего. Просто... Всё нормально, ничего.
  
  Пауза.
  
  СТАРИК. Может, еще за пивом сбегать? Будешь?
  ИВАН. Нет, спасибо.
  СТАРИК. Ты сам-то далеко собрался?
  ИВАН. До Москвы.
  СТАРИК. Живешь там?
  
  Иван качает головой: нет.
  
  СТАРИК. А где живешь?
  ИВАН. Пока нигде.
  СТАРИК. Бездомный, что ли?
  
  Иван кивает.
  
  СТАРИК. А что так? Квартиры лишился? Риэлторы намутили?
  
  Иван качает головой.
  
  СТАРИК. Есть, куда пойти? Переночевать, найдешь где?
  ИВАН. Да, спасибо.
  ГОЛОС ИЗ РЕПРОДУТОРА. Электропоезд Захарово-Москва отправлением двадцать часов пятьдесят минут прибывает на первый путь. Внимание, электропоезд Захарово-Москва прибывает на первый путь.
  
  Иван, взяв рюкзак, поднимается.
  
  СТАРИК. Твоя электричка, что ли?
  ИВАН. Да. Ладно, пойду.
  СТАРИК. Ну, давай. Мой-то поезд еще не скоро, так что посижу. Давай, счастливо. (Пожимает Ивану руку.)
  
  Иван направляется к турникету. В этот момент через центральный вход вбегает ПАРЕНЬ - по всей видимости, ровесник Ивана, слегка нетрезв, в возбужденном состоянии. Он подбегает к старику с Иваном.
  
  ПАРЕНЬ. Идемте скорее!
  СТАРИК. Куда?
  ПАРЕНЬ. Там какой-то урод на "Мерсе" девчонку сбил. Насмерть.
  СТРИК. Ой-ой-ой!
  ПАРЕНЬ. У него блатные номера. Хотел свинтить. Хорошо, я успел пацанов подключить. Заблокировали его, не дают уехать. ОМОН обещали подвезти. Эту гниду сейчас обязательно отмажут и выпустят.
  СТАРИК. (Шепчет.) Господи, что творится, что творится!..
  ПАРЕНЬ. Я всех, кого можно, собираю. Нужно, чтобы нас было, как можно больше. Пускай видят, что нам не безразлично, что нас много! Пошлите!
  СТАРИК. У меня поезд через час. Как думаешь, успею?
  ПАРЕНЬ. Успеете. Если дубинками не забьют, успеете сто процентов. Короче, надо иди! Иначе они нас всех поодиночке передавят! (Расталкивая спящего бомжа.) Эй! Идешь с нами?
  БОМЖ. Куда?
  ПАРЕНЬ. Ты с народом или нет?
  БОМЖ. Кто, я?
  ПАРЕНЬ. Да. Идешь или нет?
  
  Старик протягивает бомжу баночку с пивом.
  
  БОМЖ. (Делая глоток.) Иду.
  ПАРЕНЬ. Пошли! Пусть видят, что нас много! Пусть трясутся от страха!
  
  Старик, бомж и парень направляются к выходу. Парень, внезапно остановившись, смотрит на Ивана, который замер у турникета.
  
  ПАРЕНЬ. Братан, а ты чего? Ты с нами или нет?
  ИВАН. Извини, не могу.
  ПАРЕНЬ. Зассал, да? Слабо?
  СТАРИК. У него электричка.
  ИВАН. Я опаздываю.
  ПАРЕНЬ. Да и пошел ты!.. (Старику и бомжу.) Идемте! Сейчас еще народ подтянем. Полгорода соберем!
  
  Все трое уходят. Иван, секунду помедлив, проходит через турникет, покидает помещение.
  Пустой зал ожидания. Спустя какое-то время слышен гудок поезда и стук вагонных колес. Стук постепенно учащается, удаляется...
  
  
  2011 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"