Костенко Константин : другие произведения.

Совершенно правдивая история жизни и невероятных приключений Миши Семеновича, его отца Владика и невидимого поробайника

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Константин Костенко
  
  Совершенно правдивая история жизни и невероятных приключений Миши Семеновича, его отца Владика и невидимого поробайника
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой читатель знакомится с главным героем и узнает о принятом им решении
  
  Однажды, когда Михаилу Семеновичу Пельмешкину исполнился тридцать один год, он вдруг подумал: "Что же это получается? Вот я уже взрослый. Потом стану совсем взрослым, потом неожиданно постарею... Нет, так дело не пойдет. Хочу быть снова маленьким, как раньше". И, подумав так, Михаил Семенович решил: завтра же он полностью переменит жизнь. Пришел на работу, где занимал должность старшего менеджера младшего звена при главном отделе, вошел в кабинет начальства и громко и открыто заявил:
  - Здравствуйте, Евгений Петрович.
  - Здравствуйте, Михаил Семенович Пельмешкин, - ответил ему начальник своим вторым ртом. - Вы что-то хотели?
  Да, да, так и есть. У начальника главного отдела Евгения Петровича Синебрюхова было три рта. Одним он ел, другим пил воду и кофе, а третьим иногда курил. Говорил он тоже в зависимости от ситуации: первый рот был у него для разговоров с женой и родственниками, второй для друзей с подчиненными, а третий, украшенный элегантными усами, сохранялся для особых случаев: бесед с начальством и произнесения торжественных речей на различных собраниях и митингах. Так вот, когда в его кабинет вошел старший менеджер младшего звена, Евгений Петрович раскрыл второй рот и спросил:
  - Вы что-то хотели?
  - Да.
  - Что, Михаил Семенович Пельмешкин?
  - Понимаете ли, вчера вечером я сидел дома и думал. Думал, думал, а потом вдруг решил.
  - Что же вы решили?
  - Надоело быть взрослым, хочу быть снова маленьким.
  - Ну что ж, - сказал Евгений Петрович, - тщательно обдуманное и взвешенное решение. Будьте маленьким, Михаил Семенович. Я вам разрешаю.
  - Да, но...
  - Что?
  - Мне нужно будет на что-то жить. Вы сможете продолжать выдавать мне зарплату?
  Евгений Петрович Синебрюхов, как это у него водилось, сохранял трезвый рассудок и держал себя в руках. Но сейчас от легкой неожиданности, волнуясь, он вдруг заговорил первым ртом. Тем, который для родственников.
  - Конечно, разумеется, Михаил Семенович Пельмешкин, - ответил он, - я и дальше буду начислять вам зарплату. Более того, для того, чтобы вы были полностью счастливы, я повышу вам оклад на целых десять тысяч рублей. Вас это устраивает?
  - Вполне. Но кем я буду числиться? - продолжал интересоваться Михаил Семенович. - Простите, но страшим менеджером младшего звена я уже быть не смогу. Это не для ребенка. Кем вы меня оформите, Евгений Петрович?
  - Вот как мы поступим, Михаил Семенович Пельмешкин, - ответил ему начальник. - Сделаем для вас отдельную должность. Будете работать у нас мальчиком. Но только учтите, - пригрозил он пальцем, - продолжайте ходить на работу, как ходили. Не опаздывать. Договорились?
  И, начиная с этого дня, для Миши Семеновича (так теперь его звали) началась совершенно другая жизнь. В огромном офисе, где одновременно трудились менеджеры, секретари и уборщицы, в дальнем углу для него поставили стол. На нем был монитор с игровой приставкой, рядом коробка с пластмассовым конструктором, кубиками и набором солдатиков, а в ящике стола, на случай, если мальчик проголодается, лежали конфеты с печеньем. Ничего особенного Мише Семеновичу делать не приходилось. Просто сиди себе и играй восемь часов в сутки с понедельника по пятницу. Во время обеденного перерыва он вместо с другими спускался в буфет. Там для него было готово отдельное меню: манная каша с киселем или картошка-пюре с котлетой, компот из чернослива и, на десерт, мороженое. Вечером, дождавшись, когда стрелки на часах дойдут до 5-ти, Миша Семенович складывал игрушки на место, надевал пальто и шел домой.
  Там он скакал до одурения на диване, бросался в стену подушками, съедал на ужин селедку с пирожным и смотрел какой-нибудь детский художественный фильм. Так проходили вечера. После этого Миша ложился в постель, листал книгу с картинками и беззаботно засыпал.
  Все шло хорошо и даже прекрасно. Но, спустя какое-то время, Миша вдруг стал замечать: он стремительно глупеет. Мало того, в нем появилась, не свойственная ему до некоторых пор, наивность и доверчивость. Его теперь мог обмануть любой встречный негодяй. Миша Семенович в испуге подумал: "Ай-ай-ай! Как же так?! Ну и ну!" Но затем еще раз подумал и решил: несомненно, когда он работал старшим менеджером младшего звена, он был умнее (что, в обще-то, само по себе спорно). Но что дал ему взрослый ум? Счастье? Нет. Спокойствие? Тоже нет. "Ну, а раз так, - сказал себе Миша, - то, значит, ничего страшного! Все идет, как надо!" И он снова принялся скакать на диване. До тех, пока не пробил головой потолок сначала в одном этаже, затем в другом, затем вылетел через крышу в небо... Повиснув в открытом космосе, Миша еще раз себя спросил: "Что со мной происходит, почему я задаю себе пустые и ненужные вопросы? Может быть, у меня кризис среднего возраста? Кризис?! У малыша?! - недоверчиво рассмеялся Миша. - Ну, это совсем уже глупость!" И, решив так, он усилием воли вышел из невесомости и чугунным ядром устремился обратно вниз, стараясь попасть ногами точно в дыру в крыше, которую он пробил, чтобы приземлиться на диван.
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ, которая знакомит нас с еще одним действующим лицом
  
  А в это же самое время в противоположном конце города жил другой мальчик. Владик, девяти лет от роду. Беда этого ребенка заключалась в том, что он был не по годам умен. Впрочем, сам Владик бедой это не считал. Хотя, не стоит скрывать, некоторые проблемы с этим все же были связаны.
  Перейдя во второй класс средней общеобразовательной школы, Владик подумал: "Боже, что я тут делаю?" Он представил, как ему придется сидеть за этой партой, среди остальных детей, с которыми у него было мало общего, еще целых девять лет. Почти столько, сколько он прожил. Владик подумал, подумал... И сдал всю школьную программу экстерном. В торжественной обстановке в спортзале директор вручил ему аттестат. Владик вышел на улицу и снова подумал: "И что теперь?"
  Он решил, что примерно с годик отдохнет, затем поступит в МГИМО и станет дипломатом. Будет улаживать отношения между странами. Так, чтобы земные ресурсы распределялись по справедливости и чтобы никто за них не дрался.
  Пока тянулся этот год, Владик просто так, от скуки ради взял и заработал в интернете один миллион долларов. Хотел почувствовать, как это: знать, что у тебя миллион долларов. Поглядел на пачки денег и подумал: ничего особенного. Пошел и отдал деньги Первому Встречному. Первый Встречный поглядел на него и подумал: "Что за странный ребенок? Ну и балбес!" Естественно, вслух он этого не сказал, вслух он поблагодарил. Но по выражению лица Владик сразу понял, о чем думает этот человек. И тоже подумал: "Эх, вы! Ни черта-то вы не понимаете". И пошел дальше. И Первый Встречный тоже пошел, весело насвистывая и помахивая кожаным чемоданчиком с деньгами. Но тут из-за угла вышли бандиты и отняли у него чемодан. И тут же решили: поедут в Сочи, на курорт. Прокутят награбленные банкноты. Купили комфортабельную яхту и поплыли в море, пуская в небо салюты. Но по пути им встретились другие бандиты, более коварные. Завязалась пальба. Бандиты не умели решать конфликты по-другому, их никто этому не учил, поэтому через полчаса палуба была усеяна телами. А чемоданчик с деньгами плюхнулся в воду и поплыл в неизвестном направлении.
  Само собой разумеется, о заработанном миллионе Владик не стал говорить родителям. Знал: от счастья мама и папа сойдут с ума. Если не сойдут полностью, то рассудком точно тронутся. А если бы до них дошло, что сын отдал деньги Первому Встречному (которого они, надо заметить, очень хорошо знали и считали человеком не слишком порядочным), то они бы, пожалуй, умерли. Не от счастья, от горя. Именно поэтому, как любящий сын, Владик решил промолчать. Ну, был миллион и нету. Подумаешь!
  Кстати, немного о родителях этого исключительного ребенка. Как-то раз у папы Владика отлетело ухо. Да, вот так, ни с того, ни с сего, как говорится, взяло и отлетело. И шмякнулось в траву. Папа в этот момент шел по тропинке через парк. Ухо шмякнулось тихо, почти без звука, поэтому папа ничего не расслышал. Да и как он мог расслышать? Уха-то не было. Поэтому, не останавливаясь, папа Владика отправился дальше. А когда вошел в прихожую, то поглядел в зеркало и сразу все понял. Мама вызвала "скорую" и отряд МЧС. Прочесали весь парк, каждую травинку, но уха почему-то не нашли. Чуть позднее, впрочем, стало известно: сразу после того, как по парку прошел папа, там же проходил человек по фамилии Безухов. Подняв ухо, он крикнул в даль: "Эй! Чье ухо?" Но ему никто не ответил. Поэтому Безухов преспокойно положил находку в карман и уехал в Северную Америку, штат Вашингтон. У него был заранее куплен билет. Там он сменил фамилию, его следы затерялись, и никто о нем больше ничего не слышал. Что же касается папы Владика, то медики решили сделать ему протез. Попросили маму принести из холодильника палку докторской колбасы, вырезали из нее очень искусно скальпелем копию уха и пришили к папиной голове. Папа снова встал перед зеркалом и подумал, что это очень хорошее ухо. Более того, полезное. Например, он затеряется где-нибудь во льдах Северного полюса, у него закончится провизия. Что его спасет?.. Правильно!
  Но с ухом все же пришлось повозиться. Например, была такая проблема. Идя утром на работу или, наоборот, возвращаясь оттуда домой, папа Владика неизменно распространял вокруг себя ароматны свежей колбасы. (Надо понимать: пришитая к живому телу, колбаса всегда оставалась свежей.) Так вот, вместе с тонким шлейфом аромата за папой густой толпой тянулась всякая живность: собаки, кошки, крысы, голуби, мухи и даже дождевые черви, которые, в общем-то, не едят мяса и даже докторскую колбасу, но они видели, как все куда-то бегут и летят и тоже не могли остаться в стороне.
  - Что мне делать, дорогая? - обращался опечаленный папа к маме. - Однажды они повалят меня на землю и съедят мое ухо. И я не смогу наслаждаться эстрадной музыкой, которую так люблю.
  - Мы что-нибудь придумаем, что-нибудь придумаем, что-нибудь придумаем... - отвечала мама, но речь о ней еще впереди.
   Тогда папа пошел к ортопеду и попросил сделать специальную защитную коробочку со слуховыми дырочками на ремешке. И стал надевать ее поверх головы. Отныне он мог спокойно, ничего не боясь, ходить по улицам и слушать на Новый год по телевизору концерты.
  Теперь о маме. У нее была очень своеобразная речь. Одно и то же слово или даже фразу она могла повторить по многу раз подряд. До тех пор, пока ее кто-нибудь не остановит. Трудно сказать, почему она так делала. Возможно, ей казалось, что до некоторых людей ее слова просто не доходят, но, привыкший мыслить рационально, Владик все же подозревал, что это эхолалия, болезнь некоторых взрослых.
  - Мама, тебе надо к специалисту, - заботливо напоминал он.
  Но мама на это отвечала:
  - Я сама знаю, что мне делать, сама знаю, сама знаю, знаю сама, сама знаю...
  Ну, и так далее. Но в целом мама и папа были людьми добрыми и отзывчивыми, и Владик, как уже говорилось, их очень любил.
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ, проникнутая тонкой грустью и, в то же время, тихой и светлой радостью
  
  Как уже говорилось, Миша Семенович получил на своей работе должность мальчика. В начале каждого месяца ему выдавали аванс, а в конце - оставшуюся часть зарплаты. Миша был счастлив. Но он чувствовал: коллеги завидуют ему. По офису, где стоял его стол с игровой приставкой, ползли скрытые разговоры. Ползли под ногами, были темны и скользки, как черви или змеи, и от них Миша Семенович узнал: его считают лоботрясом и дармоедом. Было обидно. "За что? - думал он. - Ведь все совсем не так. Я не лоботряс. Просто мне нравится быть ребенком, что в этом плохого? И потом, кто мешает вам самим стать детьми и тоже работать мальчиками или девочками? Странные люди".
  А один раз его вызвал к себе начальник отдела Евгений Петрович Синебрюхов и сказал, пользуясь попеременно то первым, то вторым ртом:
  - Вот что я вам скажу, Михаил Семенович Пельмешкин, дружочек мой, - начал он. - Меня увольняют.
  - Как?! - крайне изумился Миша.
  - Так. Это уже сто процентов решено и обсуждению не подлежит. Скоро на мое место придет другой начальник.
  - Но как же? - только и мог вымолвить Миша.
  - Вот так, - с глубоким вздохом ответил Евгений Петрович. - Мне строят коварные козни, я кое-кому мешаю, поэтому меня решили убрать. Но вы должны понимать, друг мой: если не будет меня, вас тоже уберут. И, думаю, это произойдет довольно скоро.
  - Какие страшные слова вы говорите, Евгений Петрович, - побледнел Миша. - Уберут. Будто я или вы вещи или неодушевленные предметы.
  - Так и есть, уберут и не спросят.
  - Но почему? За что?
  - За то, Михаил Семенович Пельмешкин, что у нас на работе не должно быть никаких мальчиков. Здесь трудятся взрослые серьезные люди. Только я мог пойти вам на уступки, потому что у меня добрая душа и на дне этой самой души я сам все еще остаюсь ребенком. Это то, что касаемо вас. Что же касается меня, то я не угодил вышестоящим по служебной иерархии лишь по одной причине.
  - Какой?
  - Как вы сами могли убедиться, у меня на нижней части лица три ротовых отверстия. Да, таким я вырос с рождения и не моя в том вина, но именно это не дает кое-кому покоя. Эти кое-кто думают, что я необыкновенный тип. А необыкновенные типы, как вы сами понимаете, не могут в наше время занимать ответственные посты. Вот так-то, друг мой.
  - То, что касаемо вас, мне совсем не нравится, - помотал головой Миша.
  - Что поделаешь, мне тоже.
  - Ну, а я. Я-то здесь при чем? - все еще пытался понять причину происходящего Миша. - Сижу себе тихо в уголке, играю. Никому и никогда не приносил вреда. Меня нельзя убирать. Да и вас тоже нельзя.
  - Что поделаешь, друг мой, мне очень жаль.
  Миша Семенович задумался. Ему было горько и досадно, но в то же время он понимал: грядущее неизбежно, и это нужно как-то принять.
  - Что же вы будете делать, Евгений Петрович? - полюбопытствовал он.
  И тут, изменяя давно устоявшимся принципам, Евгений Петрович заговорил сразу тремя ртами. Получилось причудливое трио.
  - Не знаю, еще не решил, - сказал Синебрюхов. - Стою вот и сам думаю над этим сложным вопросом. Может, вы что-нибудь посоветуете?
  Миша Семенович подумал, подумал... И вдруг ему представилась одна замечательная вещь. Он улыбнулся. Не потому, что эта вещь действительно казалась замечательной и интересной, а потому, что ему было жаль Евгения Петровича и хотелось его как-то развеселить. Он сказал:
  - А что если вам сделаться, знаете, таким... тоненьким-тоненьким...
  - Тоненьким?
  - Да, как тетрадный лист в клеточку, - кивнул Миша. - Легким и тонюсеньким. Тогда бы вы смогли дождаться попутного ветра, прыгнуть в окошко и полететь над городом в неизвестном направлении. Как вам такое? Нравится? - захлебываясь от восторга, спросил Миша Семенович, и тут же подумал: "Ай-ай-ай, что же я такое ляпнул! Снова глупость и бессмыслицу".
  И он подумал сразу о многих вещах. И о том, что это, пожалуй, было лишним и неуместным и это, скорее всего, было связано с тем, что он в последнее время впадает в детство, и еще о том, что Евгения Петровича это, возможно, не развеселит, а как раз наоборот, но тут... лицо Евгения Петровича озарилось тремя улыбками. Причем улыбки эти были самыми разными: одна довольная, другая задумчивая, а третья тонкая и мудрая.
  - А знаете, Михаил Семенович Пельмешкин, - сказал он при этом. - Ваша идея мне нравится!
  И тут же на глазах у Миши он стал быстро, как надувная игрушка, уменьшаться в объеме. Уменьшался и уменьшался. До тех пор, пока не превратился в тонкий бумажный силуэт с нарисованными поверх головы глазами и прической. Там же на голове было три горизонтальных отверстия, одним из которых Евгений Петрович сказал:
  - Прощайте, друг мой! Я улетаю. Ни о чем не беспокойтесь и не отчаивайтесь. Наша с вами жизнь продолжается!
  И, издав победный клич (что-то вроде этого: "Ииииэээххх!"; или, возможно, так: "Иииаааххх!"), Евгений Петрович Синебрюхов мгновенно сиганул в раскрытую оконную створку. Порывистый ветер подхватил его, перед Мишей мелькнули его раскрашенные фломастером ноги с ботинками... И все. На этом Евгений Петрович исчез.
  
  Полет Синебрюхова
  
  Впрочем, исчез Евгений Петрович только для Миши. Для самого же себя он пока что и не думал исчезать. Вот что случилось с ним, пока он планировал над землей, и внизу под ним проплывали города, океаны и материки.
  "Куда же я все-таки лечу? - думал бывший начальник главного отдела. - Надо же хотя бы на миг явиться перед женой и детьми и сказать и им, что я по-другому не могу, и мне теперь только и остается что летать вместе с ветром, потому что я стал таким тонким и невесомым. Надо чтобы они убедились, что это действительно так. Пусть пощупают меня руками". Но у ветра, который нес бумажного человечка, на этот счет были совершенно другие мысли. Проходя сквозь отверстия в голове Евгения Петровича тремя отдельными струйками, ветер думал: "Ветер дует куда попало и не может сообразовываться с тем, что и кому в данный момент нужно. Ты прыгнул из окна не в самый подходящий момент, тонкий человек. Прыгни ты на две минуты раньше или позже, и я бы доставил тебя прямо к дому, потому что тогда нам было бы по пути. Сейчас же просто расслабься. Отдайся на волю судьбы, и я унесу тебя туда, куда и сам пока что не знаю. Тонкий бумажный человек из тетрадного листа в клетку!" Уловив тонким внутренним чутьем то, о чем думает ветер, Евгений Петрович Синебрюхов решил, что он так и поступит: полностью отдастся на волю воздушных потоков. А там будь, что будет.
  И он летал и летал над всей землей. Пока однажды утром его изогнутое в полете тело не опустился мягко на тихую гладь Индийского океана. Солнце в этот момент всходило над горизонтом, нежные розовые лучи прошли сквозь раскрашенную голову Евгения Петровича, и он, то поднимаясь, то плавно опускаясь на волнах, подумал: "Хорошо!" Затем он весь пропитался соленой влагой, отяжелел и, раскачиваясь из стороны в сторону, пошел ко дну. И там снова подумал: "Хорошо!"
  Почему он так сказал и отчего ему было хорошо, этого мы, скорее всего, не узнаем. Потому что Евгений Петрович Синебрюхов больше не появится на этих страницах. Хотя все может случиться. Жизнь ведь такая непредсказуемая!
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой появляется новый стеснительный начальник
  
  Итак, начальник главного отдела на Мишиной работе исчез. Никому не хотелось верить, что Евгений Петрович куда-то упорхнул как газетный обрывок. Это казалось невероятным. Поэтому во всех документах записали: "Ушел. Куда - неизвестно". После чего пришел новый начальник, Сальников З. Ж.
  Никто не знал, как его зовут. Знали только, что он Сальников и что инициалы у него: Зэ и Жэ. Но в том-то вся штука, что З. Ж. не пришел. Он появился. Да, просто появился в один из рабочих дней, утром. В шкафу, в кабинете начальства. Потому что именно оттуда послышалась сначала какая-то возня, затем кашель, а после сильный и требовательный голос сказал:
  - Позвать ко мне Мишу Семеновича Пельмешкина! Быстро!
  Никто не мог понять, как это Сальников З. Ж. вдруг оказался в шкафу. Может, залез туда ночью, когда все спали, даже сторож? Кто-то пустил слух, что Сальников З. Ж. стесняется. Так говорили на его прошлой работе. Он якобы всегда сидит в шкафу, чего-то стесняется и руководит оттуда главным отделом. Руководит хорошо, у него прекрасные профессиональные качества. Но его чрезвычайное стеснение всегда держит его в шкафу. Чего же такого он стеснялся? Внешности? Как будто бы нет. По рукам коллег прошла фотография Сальникова, сделанная во времена его молодости: красивый стройный мужчина со слегка припухшими щеками, похожий на португальского актера, сидит на огромной трубе, называемой геликоном, и что-то выкрикивает (во всяком случае, там, на фото у него был раскрыт рот; он или кричал, или просто зевал, никто не мог сказать точно). Итак, если с внешностью у нового начальника все в порядке, чего же он, наконец, стесняется? Но думать об этом было некогда, позвали мальчика Пельмешкина и нужно было срочно выполнять. А из шкафа в это время все неслось и неслось:
  - Где Миша Семенович Пельмешкин?! Меня что, никто не слышит?! Эй, вы там, вне шкафа!
  И тогда в кабинет вошел Миша. Вместе с ним вошли несколько его коллег. На всякий случай они несли геликон. Неизвестно, где они его взяли и для чего, но они все же приволокли его в кабинет и встали вместе с Мишей перед шкафом.
  - Здрасьте, - произнес Миша. - Вы меня звали?
  - Да, - донеслось из шкафа. - Вы уволены.
  - Можете назвать причину? - спросил Миша.
  - Нет, - ответил невидимый начальник и тут же, более миролюбиво, добавил: - Если сейчас же сыграете мне на геликоне, выплачу вам выходное пособие. Если нет, пеняйте на себя.
  Взяв у коллег духовой инструмент, Миша Семенович сыграл что-то предельно жалостное. Ему хотел разжалобить начальника, чтобы он был к нему снисходителен. Он вложил в игру всю душу, но, кажется, ни коллег, ни начальника главного отдела это не тронуло. Об этом можно было судить по голосу из шкафа, который тут же произнес:
  - А теперь можете убираться. Деньги возьмете у бухгалтера.
  - Но по Трудовому законодательству, - заметил Миша Семенович, - я должен отработать еще две недели, прежде чем уйти.
  Говоря это, Миша Семенович изо всех сил сдерживал смех. Дело в том, что коллеги, желая напоследок подмочить его репутацию, усиленно его щекотали. Они надеялись, что Миша Семенович не выдержит и расхохочется; Сальникова это разозлит, и он тут же, без лишних церемоний выгонит его. Может быть, даже при этом выйдет из шкафа. И тогда тайна раскроется. Но Мише Семеновичу было совсем не смешно, даже щекотка не брала. Он ждал, что ответит начальник. А тот сказал вот что:
  - Раз так, - сказал он, - то я сейчас же отправлю вас в психбольницу. Понятно? И знаете почему? Потому что это ненормально, когда взрослый человек устраивается на работу мальчиком. Вот если бы вы сидели в другом шкафу и разговаривали со мной оттуда, тогда бы я, наверное, оставил вас в покое. Но раз вы просто стоите и считаете себя ребенком, то и говорить нечего. Пойдете в психушку. Вы ненормальный, еще раз повторяю.
  - Ха-ха-ха! - сказал Миша.
  - Вам смешно?! - разъярился голос.
  - Я не нарочно, - ответил Миша, - меня щекочут.
  - Отправляйтесь в психбольницу! Умственно неполноценный!
  - Но это не так!
  - Не так?! Да у всех нормальных мальчиков, таких, как надо, всегда есть мама и папа. А у вас они где?
  - Нету.
  - Видите! Вы непонятно кто! Убирайтесь сейчас же и не трепите мне нервы! Но напоследок сыграйте еще что-нибудь на геликоне. У вас это хорошо получается.
  Но Миша не стал играть. Он приблизил раструб инструмента к самой дверце шкафа и громко, что есть силы, дунул. Потом точно так же дунул на коллег (на каждого по разу) и ушел. Он был расстроен.
  Но расстроен он был, по большей части, не из-за того, что его увольняют, а из-за того, что начальник главного отдела З. Ж. Сальников оказался абсолютно прав. У него в самом деле не было ни мамы, ни папы. Что само по себе, конечно же, выглядело аномалией. И рано или поздно его на самом деле могли уложить в какое-нибудь лечебно-профилактическое заведение. Просто потому что за него некому будет заступиться. "Да, с этим нужно что-то делать", - подумал Миша Семенович, и у него тут же созрел грандиозный план.
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой главные герои наконец-то встречаются, после чего следует поход за игрушками
  
  Теперь вернемся к Владику. Через день после описанных событий он спустился на первый этаж, вынул из почтового ящика свежую газету, развернул ее и прочел в самом центре объявление: "Хороший и добрый мальчик ищет родителей. Рассмотрю любые предложения. Звонить по номеру такому-то, лучше вечером".
  Но обо всем по порядку. Сначала о том, что было с Владиком перед тем, как объявление бросилось ему в глаза. Впрочем, Владик сразу понял, что объявление написано порядочным человеком. А значит, оно никуда не бросится, и нечего его опасаться. Так и случилось: объявление тихо сидело на месте, и Владик вдумчиво и без спешки его прочел.
  Но перенесемся на два дня назад. Видя, что сын скучает и что-то томит его душу, мама Владика подумала, что он скучает и что-то томит его душу. Но она не могла знать что. Она понимала: сын не по годам умный и неординарный, и что там может происходить у него в голове, только ему одному известно. Тем не менее, она аккуратно спросила.
  - Владик, - спросила она, - может, тебе завести друга, друга завести, завести друга? А?
  Владик ответил:
  - Какого?
  - Четвероногого или четверолапого или вообще без ног, пресмыкающееся. А, а, а?
  Мама знала, что детям иногда заводят кошек или собак, поэтому так и сказала. Но ей, как уже было замечено, было также известно, что Владик не совсем обычный, поэтому согласится ли он на то, на что соглашаются другие дети? Может, ему нужен какой-то необычный четвероногий друг.
  Владик и сам до этого задумывался: не завести ли ему кого-нибудь: собаку, допустим, или паука. Но ему мало было просто завести друга. Ему хотелось передать кому-нибудь комплекс знаний и жизненного опыта. Но как все это передашь пауку? Поэтому, услышав мамино предложение, он коротко ответил:
  - Хорошо, я подумаю.
  И когда он прочел в свежей газете объявление, он подумал: "Черт возьми, а ведь это шанс. Я не по годам взрослый и серьезный, все так говорят, так почему бы мне не стать кому-нибудь папой? Не знаю, что за мальчик писал это объявление, но, судя по всему, он способен понимать речь и стройно выстраивать мысли. Кажется, нам найдется, о чем поговорить".
  И в тот же самый вечер он позвонил. Ему ответил приятный баритон.
  - Да, я вас слушаю, - сказал баритон.
  Владик сказал:
  - Это вы хотели, чтобы вас усыновили?
  - Да, - ответил баритон. - А вы меня усыновите?
  - Извините, но сколько вам лет? - поинтересовался Владик.
  - Тридцать. Точнее, тридцать один. Но выгляжу гораздо моложе.
  Владик молчал. Голос в трубке заметно волновался.
  - Вы считаете это помехой?
  - Нет, - ответил Владик, - ваш возраст мне нравится. И давайте уже перейдем на "ты". Хорошо?
  - Ладно, - ответил собеседник.
  - У тебя есть паспорт? - спросил Владик.
  - Да.
  - Это хорошо, потому что у меня паспорта нет. Но документы на усыновление придется как-то оформлять. Оформим их по твоему паспорту. Завтра же все сделаем.
  - Значит, я могу называть тебя папой?
  - Дождемся завтрашнего дня, когда будут оформлены документы. Кстати, как твое имя?
  Так это и произошло. Миша Семенович обрел отца и ему больше не стоило опасаться, а Владик нашел сына, друга и подходящего собеседника.
  На следующий день сын и отец шли по центральной улице и ели мороженое. Было тепло, чирикали воробьи.
  - Папа, - сказал Миша Семенович. - Ты ведь теперь мой папа, да?
  - Вне всяких сомнений, - ответил Владик. - Документы оформлены, теперь я могу смело назвать тебя сыном. Я чувствую, ты хочешь что-то сказать. Что? Я слушаю.
  - Я хочу закричать. Можно? От радости. Можно, а?
  - Разумеется. Давай.
  - А-а-а! - закричал Миша Семенович.
  Владик не выдержал и (хотя ему это было не свойственно) взял и тоже крикнул:
  - А-а-а!
  Потом оба расхохотались и пошли дальше.
  - Я хотел бы забрать свои игрушки, - сказал сын.
  - Где они, Миша Семенович? Скажи. Сейчас же пойдем и заберем их.
  - На моей последней работе. Я оттуда уволился, но игрушки мне почему-то не отдали. Сказали, это приобретено на казенные деньги, значит, это служебный инвентарь.
  - Непорядок, - сказал Владик. - Сейчас же пойдем и скажем, чтобы вернули назад. Не исключено, правда, что за это придется заплатить. Ведь формально они правы. У тебя есть деньги?
  - Но ведь ты папа, ты должен за все платить.
  - Хорошо, я заплачу, - ответил Владик. - Но для этого ты должен дать мне немного денег. У меня их нет, сын. Был миллион, но теперь нет. Когда-нибудь будет, я не сомневаюсь, но сейчас нет, извини.
  Миша Семенович дал ему кое-что из выходного пособия, которое он получил на работе, и они тут же очутились в главном отделе. Там они узнали, что начальник З. Ж. Сальников все еще сидит в шкафу. Так и не выходил. Никто не понимал, чем он питается и все такое, но отпирать шкаф не решались. Потому что как только кто-то предпринимал такую попытку, Сальников тут же строго рявкал:
  - А ну, не сметь! Ни за что не открывать! - говорил он. - Иначе я вам здесь такое устрою!.. Лучше вам не знать что. Для вашей же пользы.
  Поэтому дверцы шкафа оставалась запертыми. Что же касается коробки с игрушками, то она вдруг исчезла. Все указывало на то, что исчезла она там же, где Сальников: в шкафу.
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой раскрываются шкаф и тайна начальника
  
  Постучав в шкаф, Владик сказал:
  - Отдайте наши игрушки. Сейчас же. Мы заплатили за них в бухгалтерии, слышите? Вот справка.
  Миша Семенович и остальные стояли в этот момент в стороне и опасливо помалкивали. Они просили Владика сильно не тарабанить, как бы чего не случилось, но Владик был принципиален. Он не боялся Сальникова. Поэтому еще раз постучал и сказал:
  - Вы слышите, нет?
  Никто ему не ответил. Была тишина. Тогда Владик предложил открыть дверцу и поглядеть, что там. Но в него тут же вцепилось несколько пар рук, потянули его от шкафа и испуганно зашептали, но Миша Семенович разумно заметил: не пора ли узнать, кто такой Сальников? Пассивно опустив руки, коллеги сказали: "Ну, раз так, тогда вы сами. А мы лучше пойдем". И ушли. Отец с сыном остались вдвоем. Владик сказал: "Приготовились!.." И распахнул дверцу.
  В шкафу ничего не оказалось. Не было даже стены, возле которой стоял шкаф. Вместо нее зияла темная дыра.
  - Странно, - произнес Владик. - Поразительно! Почему же с той стороны стена цела? Никакой дыры нет, я хорошо помню.
  - Куда она ведет? - спросил Миша Семенович.
  - Боюсь, нам придется это проверить. Готов?
  - Страшно, - как от холода, поежился Миша.
  - Но мы ведь хотим получить назад коробку с игрушками? Так или нет?
  - Да, но все же... Как-то не по себе.
  - Не бойся, - подбодрил его Владик. - Мы пойдем вместе.
  Перед тем, как отправиться в неизвестное, Владик предложил что-нибудь бросить в дыру. Проверить, что получиться. Вдруг там все наполнено антиматерией, и, войдя туда, они расщепятся на атомы. Миша запустил офисным стулом. Тот грохнулся на что-то твердое. Судя по всему, цементный пол. Вместе с этим послышался возмущенный вопль.
  - Осторожнее! Убьете! - сказал вопль.
  - Сальников Зэ Жэ? - удивился Миша. - Вы?
  - Да, кто же еще, - ответил вопль, превращаясь в обычный голос. - Вы ждали кого-то другого? Что вам нужно? Пришли забрать игрушки или хотите узнать, что со мной не так и почему от меня остался только голос?
  - Если не можете отдать игрушки просто так и вам обязательно нужно выговориться, - вступил в разговор Владик, - что ж, мы готовы вас выслушать.
  И Сальников рассказал свою историю. Оказалось, он таким и родился. Без рук, без ног и всего остального. Один голос. Шли годы, Сальников З. Ж. взрослел. Вместе с этим мужал и грубел голос. Не было лишь того, что было у всех. Сальников не раз смотрелся в зеркало и не понимал: почему? Есть голос, фамилия, имя... Кстати, его имя так и звучит: Зэ точка, Жэ точка. Вот что загнало его в шкаф и вот что заставило стыдиться. Чтобы создать у подчиненных иллюзию, что он на самом деле существует, он попросил знакомого пустить по рукам несколько снимков, на которых якобы изображен он. На самом деле там какой-то португальский актер; кто такой - он не помнит.
  - Это все? - холодно прервал его Владик.
  - В общем, да, - ответил Сальников. - Но если хотите, могу продолжить.
  - Нет, спасибо, - отрезал Владик. - Отдайте лучше игрушки, и мы пойдем.
  - Ты что! Как можно?! - зашептал Миша.
  - Что? - не понял Владик.
  - Так не делается. Человек (пусть даже это один только голос) страдает. Разве не видно?
  - Нет, - ответил Владик.
  - Его нужно как-нибудь пожалеть. Иначе он навсегда останется злым.
  - В самом деле?
  - Да, - ответил Миша. - Будем добрее и чутче. Разве не этому, как отец, ты будешь меня учить?
  - Конечно. Вне всяких сомнений, - ответил Владик.
  И Миша Семенович улыбнулся Сальникову детской обезоруживающей улыбкой. Но тут же подумал: вряд ли Сальников это увидит, ведь у него нет глаз. Как же он тогда с ними общается? Слышит? "Не думаю", - вспоминая отца, подумал Владик, и вслух сказал:
  - Хорошо, Сальников, так и быть. Нам вас жаль. А теперь отдайте то, за чем мы пришли. Вот справка из бухгалтерии об оплате.
  Но Сальников ответил, что за игрушками придется пройти в дыру. Это неизбежно, так как они там.
   - Я бы принес их сам, - добавил он, - но, как видите, у меня ни рук, ни ног.
  - Как же вы их туда затащили? - поинтересовался Владик.
  - Попросил сторожа, - ответил Сальников.
  - Где он? - спросил Миша.
  - Там, в дыре. Должен был вернуться, но почему-то до сих пор нет. Так вы идите или передумали? - не без ехидства спросил Сальников. - А, может, вы испугались? А?
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой поход за игрушками превращается черт знает во что
  
  Они шли по коридору. Владик освещал путь мобильником. Кирпичные стены, цементный пол... Косые пугающие тени... Пол неожиданно просел. Он стал мягким и податливым, как плюшевое покрывало. Ноги отца и сына утонули по щиколотку.
  - Что это значит? - недоумевал Миша. - Куда мы попали?
  - Не знаю, - ответил Владик. - Странно, очень странно. Сальников, вы тут?
  - Нет, - ответил голос.
  - Почему же мы вас слышим? - спросил Миша.
  - Потому что хотите услышать.
  - А если бы не хотели? - спросил Владик.
  - То и не услышали бы.
  - А если бы хотели и не слышали?
  - Значит, не хотели. То есть хотели бы, но недостаточно сильно.
  - Что здесь происходит? Можете ответить? - спросил Владик.
  - Нет, - ответил голос.
  - Почему?
  - Потому что я все еще в шкафу. Меня здесь нет, я уже сказал. Осторожно, не толкайтесь!
  Владик уперся рукой в стену.
  - Гляди, гляди! - сказал он сыну.
  Стена, как резиновая, поддалась. Вокруг ладони образовалась вмятина. Кирпичи были нарисованы.
  - Мягкий коридор! - в изумлении пробормотал Миша. - Вот это да!
  - Сальников, вы еще здесь? - оглядываясь по сторонам, спросил Владик.
  И тут они услышали музыку. Играло радио или телевизор, непонятно. Миша Семенович указал вперед.
  - Играет там, - сказал он. - Коридор, по всей видимости, делает поворот.
  Владик прижал ухо к стене и к полу.
  - Похоже, - произнес он, - играет и там, и там. И за стеной, и под полом...
  - И за поворотом, - закончил Миша.
  - Если хочешь, - сказал Владик, - можем пойти назад. Подумай, стоит ли идти за игрушками неизвестно куда.
  - Но мы уже идем.
  - Разумно, - согласился Владик.
  - И потом, меня уже мало волнуют игрушки, - сказал Миша Семенович. - Мне интересно, что будет дальше.
  - Честно говоря, мне тоже.
  - Значит, вперед?
  - Да, вперед!
  - Да! - прозвучал совсем рядом голос Сальникова.
  Сын с отцом его проигнорировали и пошли дальше. Но чем дальше они пробирались, тем мягче делался пол. Сначала, как уже говорилось, они утопали по щиколотку, затем по колено... В конце концов они погрузились по пояс.
  - Мне это не нравится, - сказал Владик. - Может, назад?
  - Да, скорее! - согласился Миша Семенович.
  Но было поздно. Как только они развернулись, пол засосал из почти полностью. Над поверхностью остались только головы.
  - Пахнет вкусным, - принюхавшись, сказал Владик.
  Они поняли, что под ними не пол, а малиновое желе. Но как только это до них дошло, вязкая масса поглотила их с головой. Они полетели вниз. И чем дальше они проваливались, тем отчетливее делалась музыка. Вместе с этим кто-то пел.
  Их ноги выскочили из желеобразного потолка. Упав на дощатый пол с мягким ковром, они огляделись. Это была небольшая уютная комнатка со стенами из детских кубиков с азбукой и иллюстрациями. В пухлом ворсистом кресте приятного кремового оттенка сидел старик. Миша Семенович сразу узнал в нем сторожа. Тот, по всей видимости, тоже его узнал, потому что приветливо улыбнулся. Держа перед собой тарелку с увесистым кусок торта, покрытым сливками, цукатами и ягодами, старик с аппетитом и не слишком аккуратно ел. Да, и еще, чтобы не забыть: в углу стоял телевизор, и сторож глядел его. Именно оттуда, из телевизора неслась музыка, которую было слышно в коридоре. Под музыку пел певец с лицом португальского актера, а внизу экрана было написано: "Поет заслуженный артист России З. Ж. Сальников". И вот куплет из его песни:
  Кто-то как-то с кем-то и откуда,
  Где-то что-то чем-то и куда,
  Почему-то и зачем-то ищет чуда,
  Хотя, право, все на свете ерунда.
  (Припев)
  Да, да, да!
  Ерунда, господа! (2 раза)
  - Добрый день, - сказал Миша Семенович сторожу.
  - День? Неужели? - спросил сторож. - Интересно, интересно. Я думал, как раз наоборот.
  Он повернул лицо к стене. Там были часы. На циферблате, не переставая, двигалось около двенадцати часовых и минутных стрелок. Все указывали разное время.
  - Впрочем, какая разница, - добавил сторож. - День, ночь... Здесь это не имеет никакого значения.
  - Что вы здесь делаете? - спросил Миша.
  - Ничего. Сижу и наслаждаюсь. Заодно сторожу. Неужели не видно?
  Вадик сказал:
  - Вас ждут наверху, рядом со шкафом. Вы должны были принести коробку с игрушками. Где они?
  - Кто?
  - Игрушки.
  - Какие? - спросил сторож. -Не помню, чтобы кто-то меня об этом просил. Вот что я вам скажу, дорогие мои, зря вы здесь очутились. Застрянете навечно так же, как я, и не сможете выбраться.
  - Но мы знаем дорогу назад, - сказал Миша. - Идемте, мы вас проводим.
  - Но дело в том, что я не хочу назад, - сказал сторож. - Мне здесь хорошо, я привык.
  - Тогда живите и не жалуйтесь, - резонно заметил Владик.
  - Не могу не жаловаться, - ответил старик.
  - Почему?
  Сняв пальцем с седых усов сливки, сторож проговорил:
  - Привык. - И, облизнув палец, добавил: - Если захотите пойти дальше, не советую идти через эту зеленую дверь.
  Тут только Владик с Мишей обратили внимание на четыре двери. В каждой стене по одной: синяя, зеленая, желтая и красная.
  - Что там? - спросил Владик.
  - Не знаю, - ответил сторож. - Но ничего приятного вас там точно не ждет. Не ходите в зеленую дверь.
  - Значит, нужно идти в синюю? - спросил Миша.
  - И в синюю тоже не ходите. Опасно и непредсказуемо.
  - Куда же нам идти? - спросил Владик.
  - Не знаю, решайте сами, - невозмутимо ответил старик.
  - В красную?
  - Думайте, соображайте.
  - Тогда, может быть, в желтую?
  - Я ни за что не отвечаю, сами принимайте решение.
  - Тогда мы пойдем в красную. Там будет что-то хорошее или нет?
  - И да, и нет.
  - Как это?
  - Так. Может быть, там будет что-то хорошее, а, может, нет. А, может, и то и другое сразу.
  - Но такое невозможно!
  - Почему же? В дыре за шкафом, дорогие мои, возможно все. Спросите об этом начальника главного отдела, он вам скажет.
  Заслуженный артист Сальников в этот момент пропел:
  Да, да, да!
  Ерунда, господа!
  Да, да, да!
  Это истинно так!
  - Что же нам делать? - обратился сын к отцу.
  - Не знаю, дай подумать, - ответил Владик и уселся на ворсистый диванчик под кубиком с буквой "Д" и иллюстрацией дятла.
  - Да что там думать! - сказал сторож. - Я бы на вашем месте рачетверился и отправился бы во все двери сразу.
  - Но как это сделать?
  - Очень просто. Было б желание, - ответил старик, и Владик с Мишей, действительно, тут же разделились на четыре пары. Причем все были разных цветов. Желтые, красные... Ну, и так далее. По цвету дверей. В общей сложности Владиков и Миш Семеновичей оказалось восемь штук. После чего они между собой договорились: отправятся попарно во все четыре двери, а затем попытаются объединиться, как раньше. Если, конечно, это будет возможно.
  - Все возможно, ничего нельзя исключать, - сказал им на прощание сторож, но они его не слышали. Синие, красные, зеленые и желтые двери за ними захлопнулись.
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ С ПОЛОВИНОЙ, в которой непонятно что продолжает происходить, но, к счастью, (хотя об этом не говорится прямо) все заканчивается благополучно
  
  Теперь вкратце о том, что было с главными героями дальше. Проследим за каждой историей в отдельности. История синих Владиков и Миш Семеновичей, зеленых... Ну, и так далее. Готовы? Начали.
  
  Желтое
  
  Владик с Мишей идут по незнакомому городу. Длинная широкая улица. Многоэтажные дома, магазины, банки... Все желтое. Безлюдно. Подбегает странная фигура с идеально круглым телом, помещенным в желтый стеклянный куб с отверстиями для ног, и выкрикивает:
  - Маскарад! Все приглашаются на маскарад! Спешите! Не пропустите!
  Вручив Мише с Владиком две небольшие карточки, шарообразный незнакомец так же быстро, как появился, улепетывает.
  На карточках надписи: "Пригласительный билет. Добро пожаловать на маскарад! Ждем вас по адресу: улица Крщхсрвоствовоаоплокая, дом Љ ***. Начало в ## часов. Приходите!" Миша с Владиком поворачивают головы. Перед ними четырехэтажный дом желтого цвета. У подъезда статуи жуков-рогачей. На углу дома табличка: улица Крщхсрвоствовоаоплокая Љ ***. Рядом магазин одежды, на магазине часы, на циферблате время: ## часов.
  Владик с Мишей собираются войти в подъезд. Один из жуков обращается к ним:
  - Вы на маскарад?
  - Да. По пригласительным, - отвечает Миша.
  - Кто вам их дал? - спрашивает другой жук.
  - Кто-то круглый в аквариуме, - отвечает Владик. - Мы его не знаем.
  - Круглый Дурак в кубе? - спрашивает жук.
  - Возможно.
  - Тогда входите.
  В фойе раздают желтые костюмы и маски. Гномы, феи, Зорро, Человеки-пауки и Человеки-пальцы-заклеенные-пластырем. Миша выбирает маску Взрослого Человека: строгие линии губ, бровей и ресниц и по-деловому наморщенный лоб. Выбирает он эту маску на всякий случай. Чтобы никто не узнал в нем ребенка. К маске прилагается желтый пиджак и галстук в темно-желтую крапинку. Владик поступает так же.
  Они идут в зал, ожидая увидеть там фей и гномов, но застывают от неожиданности. Перед ними около десяти тысяч желтых людей. И все в масках, как на Мише и Владике. При появлении новых гостей присутствующие, все, как один, снимают маски. А под ними точно такие же желтые лица со строго сведенными бровями. Взрослые!
  
  Синее
  
  За лесом огромный игрушечный робот с мигающими синими лампами на голове и лазерном пистолете. Он стреляет по набору синих солдатиков, которые залегли в окопе на другом краю поля. Грохот ружей и пушек. Электрический треск лазера.
  Владик с Мишей на скамеечке, посреди ровного поля. У Владика на коленях планшет с игрой, Миша Семенович читает. Излишне, наверное, об этом говорить, но все же стоит отметить: книга у Миши Семеновича синяя. Такая же, как он сам. Стрельба отцу и сыну нисколечко не мешает.
  Зачем они здесь, посреди поля? Сначала терпеливо ждали, когда игрушки закончат боевые действия, и их можно будет спокойно унести. Но потом все настолько затянулось, что они просто забыли, зачем сюда пришли и как тут очутились.
  Вдали показывается круглый человек. Он в синем стеклянном кубе. Приближается.
  - Гляди, гляди! - тормошит Владик сына. - Это же Круглый Дурак в кубе!
  Разумеется, в какой-нибудь другой ситуации, в обычном полихромном мире Владик бы так не сказал. Ему не свойственна была такая откровенная бестактность. Но в данном случае он не сдержался. Согласитесь, довольно неожиданно: синее поле, лес, и вдруг бежит кто-то круглый, да еще и не исключено, что этот бегун действительно не совсем нормален. И потом, Владик почему-то был уверен: этого нелепого человека под стеклом так и зовут: Круглый Дурак. Кстати, он не ошибся. Но вернемся в синий мир.
  - Подождите! - кричит Владик. - Стойте!
  Круглый Дурак тормозит.
  - Что? В чем дело? - спрашивает он глухим голосом из-под стекла.
  - По-моему, мы вас уже где-то встречали, - не совсем уверено говорит Владик.
  - Действительно, - подтверждает Миша. - Только это было в совсем другом месте.
  - Знаю, - соглашается Круглый Дурак. - Но тогда я был желтым, а теперь синий. Я вношу повсюду разнообразие! Разве это не здорово?!
  - Но как вам удается бегать туда-сюда?
  - И почему на вас стеклянный куб?
  - У некоторых людей есть дурацкие привычки. У меня тоже: бегаю в стеклянном кубе и раздаю пригласительные билеты. Да, чуть не забыл. Ваши билетики.
  Круглый Дурак протягивает пару карточек и уносится. Миша с Владиком смотрят на карточки. Там ничего. Пустой синий картон.
  
  Красное. Часть 1
  
  У бордового резинового крокодила в лапах лупа и револьвер. Он смотрит пронзительно и строго. Все вокруг красное (даже подозреваемые Владик с Мишей красные, словно они совершили что-то нехорошее и стыдятся), только один крокодил бордовый. Для него сделано исключение. Как для лучшего (некогда красного) сыщика.
  - Отвечайте, кто вынул фрагменты пазла из общей картины мира? - спрашивает он. - Вы?
  - Нет, - уверено говорит Владик.
  - Не лгать. Все указывает на вас, и я это докажу, - заявляет крокодил.
  - Простите, - почтительно произносит Миша, - но нам кажется, это было сделано задолго до нас.
  - Чем докажете?
  - Идите сюда, - зовет Владик.
  Все трое приближаются к городскому пейзажу. Дома, улицы, прохожие. Пейзаж составлен из красного пазла. В центре несколько дыр.
  - Взгляните, - говорит Владик. - Видите? Края оставшихся деталек распухли от атмосферных осадков.
  - Да, и покрылись красной пылью, - дополняет Миша.
  Крокодил смотрит в лупу.
  - Это прямо указывает на то, - продолжает Владик, - что мы ни к чему не причастны.
  - В самом деле, - добавляет Миша. - Мы у вас совсем недавно.
  - Так и есть, - подтверждает голос Сальникова.
  Крокодил настораживается.
  - А вы откуда? - спрашивает он. - Я вас раньше не видел.
  - Вы мне? - снова подает голос голос Сальников.
  Владик на всякий случай предупреждает:
  - Он не с нами. Он сам по себе.
  - Понимаете, - обращается Миша к крокодилу, - его невозможно увидеть. Он таким родился.
  Крокодил снова наводит лупу. Наконец произносит:
  - Знаете что? Я вас, пожалуй, арестую. Вы кажетесь мне подозрительным.
  - Арестуете кого? Меня? - удивляется голос Сальников. - Но меня невозможно арестовать. Сами же видите.
  - А я арестую, - упрямо говорит крокодил.
  - Не смешите, - говорит Сальников. - Арестовывают обычно тело, а его-то как раз и нету. Тю-тю!
  В последних словах чувствуется торжествующая насмешка.
  - Я надену на вас специальные голосовые наручники, - поясняет резиновый сыщик, - и отведу в специальную невидимую тюрьму. Видите? Вот они, наручники.
  Крокодил показывает лапу, но в ней ничего, кроме револьвера.
  - Вот так, - продолжает он. - Следите. Уже надеваю.
  Невидимые наручники защелкиваются на невидимых руках. Крокодил объявляет:
  - Готово. Вы арестованы. Следуйте за мной. И прошу не сопротивляться.
  - Вы не смеете! - с отчаянием выкрикивает Сальников. - Произвол!
  Видя несправедливость, Владик с Мишей решают вступиться. Владик негодует:
  - Вы ведь сами прекрасно знаете, - говорит он, - он не мог ничего стащить.
  - Разве что такие же невидимые предметы, как он сам, - добавляет Миша.
  - Отпустите его сейчас же!
  Но тут рядом с Владиком и Мишей появляется существо необычной формы. Красное и трубчатое, как шланг от пылесоса. Только размером с человека. С такими же красными трубчатыми руками и ногами. Поднеся палец к губам (точнее, к тому месту, где они должны быть), существо шепотом произносит:
  - Тише! Ни слова! Прошу! Пусть его уводят. Он сбежит, ему это раз плюнуть. И нам с вами тоже пора убраться. Пока не одумались и не схватили нас.
  - Кто вы? - спрашивает Миша.
  - Я? Мистер Ангина. Точнее, мистер Загадочная Ангина.
  - Ангина... Мистер... - с сомнением повторяет Владик. - Но ведь ангина - это женский род. Нет?
  - Ангина женского рода была моей мамой. У нее родился сын. Не мог же он стать мисс или миссис. Где логика?
  Миша возвращает всех к сути дела.
  - Значит, это вы украли пазлы? - спрашивает он.
  - Тссс! - снова переходит на шепот Ангина. - Надеюсь, вы меня не выдадите. Я этого не перенесу. Вот что мы сейчас сделаем. Пойдем в магазин безумного смеха и купим там пару тонн.
  - Пару тонн чего?
  - Смеха, разумеется. Самого безумного и безудержного. После этого украдем вертолет и разбросаем его над городом.
  - Зачем? - недоверчиво интересуется Владик.
  - Чтобы все смеялись и чтобы никто ничего не помнил, - отвечает Ангина. - Давайте! Сделаем это! Будет весело!
  - Но мы не хотим воровать вертолет, - говорит Миша. - Мы послушные, нам не нужны проблемы.
  - Да, и мы сейчас же уходим, - решительно заявляет Владик и берет сына за руку.
  Они уже собираются уйти, как вдруг мистер Загадочная Ангина вцепляется в них и плаксиво умоляет:
  - Прошу вас, не уходите. Не хотите быть сообщниками, не надо. Угоню вертолет сам. А вы просто прокатитесь со мной по небу. Покажу вам город с высоты. Вы ведь не отсюда, я правильно понял? Вам должно быть интересно.
  - Да, мы не отсюда, - подтверждает Владик, - и воздушная прогулка кажется нам заманчивой, но...
  Сын заканчивает папину мысль:
  - Но мы все еще отказываемся кататься на ворованном виде транспорта. Вот так.
  - Но в магазин-то вы со мной сходите? Ну что вам стоит? Идемте. Не люблю бродить в одиночестве. Заодно узнаете, почему меня зовут мистером Загадочной Ангиной.
  
  История мистера Загадочная Ангина
  
  Сначала он называл себя мистером Приятной Ангиной. Он и в самом деле был приятен. Когда за дело брался он, то, простывая, дети и взрослые просто наслаждались болезнью. Но у этого были дурные последствия. Все сделались беспечны. Перестали надевать шарфы и принялись без всякой меры грызть сосульки. И вот тут мистер Приятная Ангина задумался: а хорошо ли все то, что делается с благими намерениями?
  И он принял решение: отныне он не Приятная Ангина, а Ангина с загадкой. То есть тех, кто простыл, ждут самые непредвиденные сюрпризы. И он принялся чудить. Например, заболевая, кто-то мог увидеть, что горло у него стало прозрачным, а там под музыку и бубенчики кружит карусель с фигурками причудливых животных. Или, допустим, такое. Кто-то лежит в постели с высокой температурой, а у него в ушах звучат самые невероятные сказки, от которых захватывает дух, и в это же самое время из-под ногтей сами собой растут красные цветы. И все в таком духе.
  Действия мистера Загадочной Ангины были не плохи и не хороши. Они были загадочны, и этим все сказано.
  
  Красное. Часть 2
  
  То, что это магазин безумного смеха, видно по вывеске. На ней так и написано: "Магазин безумного смеха". Рядом другие магазины - со смехом ехидным, гомерическим, сдавленным и так далее, но мистер Ангина выбирает почему-то именно это торговое заведение.
  За прилавком продавец. Его дородное тело чуть заметно колышется. Подойдя ближе, главные герои различают: продавец смеется. Тихо, скрытно, но, совершенно точно, в безумной манере.
  Мешок с порошковым веществом кладут на весы. Загадочная Ангина говорит, что это как раз то, что надо. Теперь ему требуется осуществить план с вертолетом. Но перед этим он приглашает новых знакомых в гости.
  Красная комната в коммунальной квартире с красными (то ли от распирающей их злости, то ли от натуги, с которой все они кашляют) многочисленными соседями.
  Приведя Владика с Мишей в свое убогое жилище, мистер Загадочная Ангина сбрасывает мешок смеха в угол, плюхается на красную кушетку и тут же раскатисто храпит. Перед эти просит растолкать его "через две минутки". Хорошее дело, две минутки! А где часы? В самом деле, в комнате Ангины ни будильника, ни настенных, ни наручных часов. Сын с отцом задумываются, но тут из широкой и трепещущей от храпа красной горловины выходит еще одно, не менее причудливое создание. Хрупкий зеленый человечек в блестящих туфлях изумрудного цвета.
  Владик с Мишей зеленеют. Но не от замешательства, которое их поневоле охватывает, а просто так, сами по себе. Вместе с этим зеленеет все остальное.
  
  Зеленое
  
  - Кто вы? - спрашивает Миша.
  - Ангинный человечек, - отвечает маленький незнакомец.
  Туфли, которые на нем, тоже неожиданно подают голос.
  - А мы туфли, которые носит ангинный человечек. Мы сделаны из лечебных леденцов, и тоже умеем разговаривать.
  - Вы живете в мистере Ангине? - интересуется Владик.
  - Впервые слышу о мистере Ангине. Кто это? - удивляется человечек. - Если вы имеете в виду эту большую зеленую трубу, то да, мы живем там.
  - Это наш дом, - писклявым дуэтом добавляют туфли.
  - Хотите услышать мою историю? - спрашивает человечек.
  
  Маленькая история ангинного человечка в туфлях из леденцов с шалфеем
  
  Жил-был ангинный человечек, и у него были говорящие туфли. Иногда он и туфли усаживались, чтобы поговорить, но разговор, как правило, не клеился. Например, туфли хотели поговорить о политике, а ангинный человечек - просто так, о жизни. Или наоборот. Так они и жили.
  
  ПОЛОВИНА ВОСЬМОЙ ГЛАВЫ, в которой следователь Лившиц сталкивается с загадочным исчезновением
  
  Сидя в полицейском участке за рабочим столом, следователь Лившиц выкладывал из пазла городской пейзаж. Пейзаж был зеленым. Но некоторые детальки все же были красными. И немного бордового. Сначала, когда следователь Лившиц пришел в магазин, он сказал:
  - Дайте мне пазловую картину на городскую тематику, но так, чтобы она была зеленой.
  Продавец ответил:
  - К сожалению, таких картин нет. Есть обычные, многоцветные.
  Лившиц спросил:
  - На городскую тематику?
  Ему ответили:
  - Да. Берете?
  И, понимая, что ничего другого ему не найти, Лившиц взял то, что было.
  Лившицу нравился зеленый цвет. Он считал, что этот цвет благотворно действует на нервную систему и вносит в ум ясность. Поэтому, как только он приобрел в магазине коробку с пазлом, он тут же взял и покрасил каждую делать. Потом посидел, подумал и решил, что стоит, пожалуй, внести некоторое разнообразие. И покрасил часть деталей другой краской. И вот теперь он сидел и складывал из загогулистых картонок улицы, прохожих и - где-то в самом углу картины - с трудом различимого, бордового крокодила, уводящего за собой (как он считал) невидимого преступника.
  Надо сказать, следователь Лившиц складывал картинки не просто так. Он был человеком занятым и ответственным, и у него не было времени на всякую глупость. Складывая картинки, Лившиц думал. Это будило логику и дедукцию. Вот и на этот раз все было так же. Ему поручили крайне запутанное дело. Так и сказали, вручая папку: "Все крайне запутано". Случилось это не так давно. В четверг, во время обеденного перерыва. То есть с 13-ти до 14-ти. В дежурную часть полиции пришли родственники бывшего начальника главного отдела и с порога сказали:
  - Исчез муж и отец. Помогите, просим вас.
  Из-за перегородки ответил дежурный полицейский.
  - Отлично, - сказал он. - Особые приметы у исчезнувшего имеются?
  - Нет. Обычный человек, как все. Хотя... - задумчиво произнесли родственники. - Когда у человека три рта, и он попеременно ими говорит, это можно считать особой приметой или нет?
  - Отлично, - сказал дежурный. - Три рта. Так и запишем. Когда вы видели его в последний раз?
  - Не мы, - ответили родственники, - Лидия Сергеевна видела, соседка. Она коллекционирует камни. Обычные камни, которые на улице. Выходит из дома, видит камень и берет для своей коллекции. У нее огромная коллекция. Она широко известна среди специалистов. Вы о ней слышали?
  - Нет, - ответил дежурный. - Продолжайте, пожалуйста.
  - Так вот, - сказали родственники, - Лидия Сергеевна вышла на улицу, подняла камень, потом взглянула наверх и увидела там нашего мужа и отца, Евгения Петровича Синебрюхова.
  - Что же он там делал, наверху?
  - Ничего. Летел. Как воздушный змей.
  - Змей?
  - Да. Фигура из бумаги. Но он не змей. Хотя почти, как змей. Тот же принцип действия. Парил в воздушном потоке.
  - Из бумаги, значит? Парил? - переспросил дежурный.
  - Да. Так сказала Лидия Сергеевна. Может быть, нам ее привести?
  - Да, желательно.
  - Но она принесет с собой камни. Они всегда их носит, когда ее куда-нибудь вызывают. Это ее гордость.
  - Тогда не зовите, - ответил дежурный. - Просто напишите заявление, и все. Мы передадим ваше дело следователю Лившицу, лучшему специалисту в нашей организации.
  Вот так дело о пропаже Евгения Петровича Синебрюхова одним январским утром (а, может, не январским, сейчас трудно что-либо сказать определенно) легло на стол следователя.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой следователь Лившиц видит дедуктивный сон
  
  Следователь Лившиц спал в своей квартире на пятом этаже. Затем проснулся, чтобы попить воды, включил свет и увидел: квартира не его. Его квартира (та, которая настоящая) была на шестом этаже, а эта на пятом. Хотя все здесь было так же: комод, телевизор "Самсунг", картина в раме в прихожей... Но эта квартира была на пятом, а его на шестом. "Что же случилось? Где я? - снова улегшись, подумал Лившиц. - Может, я ошибся, и все это время жил не на шестом, а на пятом этаже? Может", - подумал он и, чтобы скорее уснуть, принялся считать этажи: раз, два... шесть... Затем в обратной последовательности: шесть, пять... И так далее.
  Во сне он увидел сон. Во-первых, старую водонапорную башню, которая в действительности стояла на улице Меховой. А во-вторых, летящую по небу лошадь, которой башня почему-то махала рукой. Там же, во сне следователь Лившиц сделал умозаключение. Воспроизведем его по пунктам:
  А. гражданина Синебрюхова, которого он разыскивает, в последний раз видели в небе;
  Б. Синебрюхов - не птица и не лошадь;
  В. следовательно, он, Лившиц, встретит Синебрюхова сегодня же утром на углу Меховой, рядом с водонапорной башней;
  Г. конец умозаключения.
  Проснувшись, Лившиц почистил зубы, поглядел в окно, чтобы проверить, на каком он этаже, и отправился на работу. Там он дал распоряжение вооруженной группе захвата и помчался на улицу Меховую.
  Стоя у водонапорной башни и маскируясь под обычного прохожего, он все время переговаривался по рации с группой захвата. Те ждали в засаде. Вместе с этим Лифшиц думал: что могла означать рука башни, которой она махала лошади? И снова сделал умозаключение:
  А. башня никогда не станет махать рукой, потому что ее у нее нет;
  Б. Лондон - не Париж;
  В. следовательно, не пройдет и пяти минут как Лившиц столкнется с тем, кого ищет;
  Г. это заключение верно, потому что если это не так, то откуда же оно тогда взялось?
  И действительно, спустя три минуты, в конце улицы показался прохожий. Одет в пальто. В руках старый зонт и большая десятилитровая кастрюля. Но все это не имело никакого значения, потому что следователя Лившица интересовали прежде всего глаза. Он знал по опыту: внешность можно изменить. Пусть даже у кого-то было три рта, можно сделать один. Но взгляд глаз, то есть особое выражение в них, свойственное каждому человеку, не меняется никогда. И, как только человек с кастрюлей с ним поравнялся, Лившиц, во-первых, представился, показав служебное удостоверение, а, во-вторых, достал из кармана фото Синебрюхова и стал сличать - глаза на фото и взгляд прохожего. После этого он достал рацию и сказал: "Выходите. Это он".
  Вооруженные люди в камуфляже с криками "лежать не двигаться руки за голову" уложили человека в пальто на асфальт. Никому не нужные кастрюля и зонт валялись рядом, и от них исходили такое одиночество и щемящая грусть, что у человека в пальто в уме сами собой сложились японские стихи:
  Лежу на асфальте.
  Рядом кастрюля.
  О, как же она пуста!
  А еще рядом зонт.
  Раскроет ли его когда-нибудь моя рука?
  Не знаю, не знаю.
  Таинственный, многоликий мир,
  Как же я тебе благодарен!
  После этого человек на асфальте подумал: а что, собственно, происходит? И спросил:
  - Товарищ следователь, я не понимаю, за что меня?
  - Вы Синебрюхов? - поинтересовался Лившиц.
  - Не знаю, возможно. А в чем, собственно, дело?
  - Нехорошо убегать от семьи, Евгений Петрович. И по небу летать тоже не разрешается. У вас есть справка?
  - Но я не летал. И от семьи мне сбегать не надо. Ее у меня нет.
  - Но вы ведь Синебрюхов, не так ли?
  - Может быть. Но какое это имеет значение?
  - Евгений Петрович?
  - Ну, допустим. И что?
  - И у вас никогда не было семьи?
  - Была. Но теперь я одинок. У меня только кастрюля и зонт.
  - Нет семьи, гражданин Синебрюхов, потому что вы от нее улетели. Не так ли?
  - Когда?
  - Третьего числа, в одиннадцать по московскому времени.
  - Но третье было позавчера.
  - Просите, но позавчера я был на даче и пил чай. Следовательно, третье было намного раньше.
  Дальнейший разговор происходит в кабинете следователя.
  - Вам не отпереться, гражданин Синебрюхов, - говорил Лившиц. - Вы должны пообещать, что вернетесь к семье, тогда я буду к вам снисходителен, и вы увидите в моем лице самого добрейшего полицейского. А пока я зол.
  - Не злитесь, - миролюбиво сказал тот, кто был похож на Синебрюхова (или сам Синебрюхов, пока не ясно). - Вы можете испортить себе печень.
  Следователя тронула забота о его печени, тем не менее, ему нужно было выполнять работу, поэтому он спросил:
  - Вы любите оперу?
  - Да, - ответил задержанный.
  - Тогда почему на вашем лице только один рот, а не три или, по крайней мере, не два? Объясните, пожалуйста.
  Надо сказать, это был ловкий тактический ход. Лившиц всегда пользовался им при допросе: сначала спросить про оперу или паркет на полу, а затем тут же, в лоб задать интересующий вопрос.
  - Ну так что, - продолжал следователь, - сознаетесь? Кто сделал вам пластическую операцию?
  - Значит, одного рта вам мало?
  - Да, их должно быть три или, по крайней мере, два. Куда делись остальные?
  И тогда, глубоко и скорбно вздохнув, человек, похожий на Синебрюхова, ответил, что очень устал и ему хотелось бы чего-нибудь сладкого с чаем. И еще он попросил вернуть кастрюлю. Следователь Лившиц выполнил все его просьбы. Потому что по натуре он был добр. Тем не менее, не упустил случая поинтересоваться:
  - Не понимаю, как вы пили чай до этого? - спросил Лившиц.
  - До чего, до этого? - прихлебывая чай, спросил собеседник.
  - До того, как у вас остался один рот.
  - Не помню, - ответил собеседник. - Но мне почему-то кажется, было удобно. Одним ртом я ел печенье, другим конфеты, а третьим запивал.
  - Что и следовало доказать! Вы - Синебрюхов! - воскликнул следователь и от радости затанцевал с кастрюлей и зонтом на рабочем столе.
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой следователь Лившиц обращается за помощью к населению и появляется поробайник
  
  Рядом с доской объявлений, на которой были фотографии и надпись "Их разыскивает полиция", стоял Иван Эдуардович и громко икал. Лицо у Ивана Эдуардовича было хмурое и нелюдимое, все в небритых складках, как обветшалый аккордеон, но вместе с тем в глазах застыло какое-то научное удивление. Это удивление возникало всякий раз, как Иван Эдуардович икал. Он словно бы не понимал: отчего это? На обед он съел поджаренную колбасу с пшеничной кашей, хлеб, сыр и стакан кефира. Странно, почему же он икает? В чем дело? В кефире? Или все-таки в каше? Или в хлебе, сыре и колбасе? Вот такие удивительные вопросы всплывали в голове Ивана Эдуардовича, когда он вздрагивал всем телом и произносил: "Ик!"
  Но каково же было удивление Ивана Эдуардовича, когда перед доской объявлений сами собой из пространства вдруг возникли восемь фигур. Все разного цвета. Затем эти фигуры соединись, будто скомкали пластилин, и их стало две. Два мальчика: один взрослый, другой не очень.
  Конечно же, это были Владик с Мишей, догадаться несложно. Была ли при них коробка с игрушками, из-за которой произошел весь сыр-бор? Наверное, все-таки была. Иначе теряется смысл путешествия сквозь дыру за шкафом.
  Подойдя к доске с объявлениями, Владик с Мишей прочли:
  "Внимание! Следователь уголовного розыска старший майор Лившиц просит помочь. Найден человек с зонтом и кастрюлей. Похож на пропавшего Синебрюхова, но не сильно. Есть сомнения. Чувствует себя несчастным. Министерство Внутренних Дел обещает огромную выплату тому, кто изобретет аппарат, делающий людей счастливыми. Пусть даже человек не получит того, о чем мечтал, но все равно чтобы на душе было счастье. Сможете сделать такое? Звоните по номеру такому-то в такое-то время. Спросить следователя Лившица".
  - Как думаешь, нам такое по силам? - спросил Владик.
  - Что? - отозвался Миша. - Построить аппарат счастья?
  - Да, - ответил Владик. - Я уже представляю, как он действует.
  - Как?
  - Смотри. Допустим, тебе нужен миллион. Так?
  - Допустим.
  - Но его у тебя нет. И ты несчастлив. Теперь представим на секунду, что он у тебя появился. Но далеко, в швейцарском банке. Кто-то положил его на твое имя.
  - Ага.
  - На счет, который нельзя трогать до определенного времени. И вот он спокойно лежит там и как будто бы надежно храниться. Понимаешь?
  - Дошло! - радостно вскричал Миша. - На самом деле его там нет, я правильно понимаю?
  - Почти.
  - Но мы об этом не знаем наверняка, потому что никогда его не видели.
  - Вот именно: не знаем.
  - Но при этом сохраняется ощущение, будто он у нас есть и что мы когда-нибудь его получим. Так? И мы (точнее, тот человек, который все это представляет) счастливы. Правильно?
  - Абсолютно, - согласился Владик. - Теперь осталось выдумать чертежи и перенести их на бумагу.
  И тут они услышали поразительно знакомый голос.
  - Я знаю, как сделать аппарат счастья. Подскажу. Пойдемте к вам домой, поговорим там.
  - Сальников? Снова вы? - спросил Владик.
  - Не совсем, - ответил голос. - Во-первых, меня зовут Освальд, а, во-вторых, я поросенок. Невидимый. Знаю, меня можно спутать с Сальниковым, потому что он тоже считается невидимым, но это не так. Пойдемте, я все объясню по пути.
  И они пошли. Что же касается Ивана Эдуардовича, который стоял там и все видел и слышал, то он был удивлен настолько, что тут же перестал икать. Его лицо просветлело и даже как будто бы разгладились складки. Он вдруг понял, что мир, который представлялся ему в серых и скучных тонах, удивительно глубок и непредсказуем. Все это расширило его сознание и повысило интеллект, и уже через год он написал труд о пищеварительной системе многоножек и получил за это почетное звание академика.
  Но перенесемся к Владику с Мишей. И к их невидимому спутнику.
  - Вот как все было, - продолжал тот. - Когда вы открыли шкаф, Сальникова там уже не было. Не было даже его голоса. Вы говорили со мной.
  - Значит, его там не было никогда? - не понимал Миша.
  - Почему же, - отвечал поросенок, - был. Но после того, как в шкафу появился я, Сальникову пришлось отправиться в глубокую дыру. В которую, кстати, впоследствии попали вы. Вся история Сальникова, от начала и до конца, выдумана.
  - Кем? - спросил Миша.
  - Мной, - ответил поросенок.
  - Что это за дыра? - спросил Владик.
  - Вход в мое воображение.
  - У тебя есть воображение?
  - А у кого его нет?
  - Но ты невидимый. Значит, воображение у тебя тоже невидимое.
  - Все правильно, я невидимый. Но где вы видели невидимое воображение? Воображать нужно нечто. Если ничего не видишь, значит, ничего не воображаешь. Кстати, по поводу дыры за шкафом. Ее там тоже нет.
  - Как же мы в нее вошли?
  - Просто. Я вообразил, будто она там есть, и она появилась.
  - За что ты отправил туда Сальникова? - спросил Миша.
  - За то, что он прятался в шкафу и хотел отправить тебя на лечение. Забыл?
  - Но я ему все простил.
  - Я тоже. Поэтому он получил от меня бонус. Отправиться в чудесный мир, - что может быть интереснее для человека, который полжизни провел в шкафу?
  - Освальд, - сказал Владик.
  - Да?
  - Можешь ответить, откуда ты появился?
  - Ниоткуда.
  - Такого не бывает.
  - Не бывает с кем?
  - Вообще.
  - Но я не вообще, я в частности.
  - Как можно появиться из ниоткуда?
  - А как появился я?
  - Не знаем, - откровенно сознался Миша. - Поэтому спрашиваем.
  - Хорошо, - продолжал Владик, - тогда ответь: зачем мы тебе? Почему ты идешь с нами и разговариваешь?
  - Я не иду, я лечу. Как аэростат, прямо у вас над головами. Но пусть вас это не смущает. Хожу я, прыгаю или порхаю, - все это вещи второстепенные. Вам никогда не узнать, что происходит на самом деле, поэтому просто плюньте на это и слушайте, что я говорю. И, кстати, совсем необязательно во все это верить.
  - Как это? - нахмурился Миша. - Я так не могу. Я должен верить в то, что слышу.
  - Но ты же не можешь верить во все подряд, - не согласился Владик.
  - Во все нет. Но когда мне говорят что-то с серьезным видом, я делаю вывод: человек говорит правду. Или ему кажется, что он говорит правду.
  - А если он с серьезным видом врет? Такое ведь тоже не исключено.
  - Тогда он врун.
  - Освальд, ты врун?
  - Нет. Я невидимое парнокопытное, которое всегда говорит с серьезным видом.
  - Значит, нам никогда не узнать, врешь ты или нет.
  - Вы, кажется, хотели изобрести прибор счастья и получить за это награду.
  - Не понимаю, зачем награда тому, кто обладает прибором счастья?
  - В самом деле. Здесь скрыт парадокс.
  - Так вы будете изобретать или уже передумали?
  - Ты обещал чертеж.
  - Не проблема, - ответил Освальд. - Вот. Пожалуйста.
  И в руках у Владика с Мишей оказался невидимый чертеж. Сначала он стал осязаемым, и отец с сыном почувствовали шероховатость бумаги. А затем в воздухе появился лист и тонкие карандашные линии. Прибор счастья чем-то напоминал электрофен в разрезе. Или геликон. Стоит, наверное, напомнить, что это такая большая загнутая труба, которую надевают через плечо.
  
  ГЛАВЫ ОДИННАДЦАТАЯ, в которой происходит много всякого и заодно объясняется, почему поробайник - это поробайник
  
  В понедельник после полудня следователь Лившиц сидел в своем кабинете и поил Синебрюхова чаем. Он уже не думал про Синебрюхова, что это "человек, похожий на..." Он просто называл его Синебрюховым, для простоты. Хотя все еще сомневался: он это или нет. По той же причине он не отдавал Евгения Петровича родственникам. Мог бы отдать и так, при наличии сомнений, но перед этим хотел все же привести Синебрюхова в порядок. Тот все время сидел с грустным видом и вздыхал, даже когда пил чай или кофе со сливками, поэтому Лившицу непременно хотелось сделать его счастливым. А потом отдать и забыть. И перейти к следующему уголовному делу.
  Ближе к вечеру в дверь постучали. Вошли трое. Правда, Лившиц и его несчастный подопечный увидели лишь двоих. Третий незримо присутствовал и до определенного момента не давал о себе знать. Вошедшие показали большую медную трубу типа геликон.
  - В чем дело? - спросил Лившиц. - Вы музыканты?
  - Нет, - ответили ему. - Мы принесли то, что вы искали.
  - Что же я искал? Напомните, пожалуйста.
  - Прибор счастья.
  И следователь попросил объяснить: как это труба может приносить счастье?
  Минуточку. Стоит, наверное, рассказать, где Миша с Владиком взяли трубу. Нашли в ломбарде. Сходить туда им посоветовал поробайник. Вот как труба там оказалась. Зная, что Сальникова нет, и труба больше никому не принадлежит, бывшие Мишины коллеги решили ее продать. Понесли в ближайший ломбард. Вырученные деньги условились поделить. Но через минуту подрались. А один, который нарочно стоял в стороне и не дрался, выхватил деньги и побежал. За ним погнались. Забежав в кабинет начальства, он спрятался в шкаф. Ему этого показалось мало, и он шагнул в дыру в стене. И больше никто не видел ни его, ни денег. Коллеги открыли шкаф, увидели, что там пусто, разозлились и снова принялись драться. А один, на вид самый благоразумный, все время повторял: "Прекратите! Что вы делаете? Денег нет. Из-за чего деретесь?" Но тут же получил по шее и тоже стал драться. Однако у всего этого были хорошие последствия: труба превратилась в прибор счастья.
  Итак, следователь Лившиц спросил:
  - Как труба может приносить счастье? Объясните, пожалуйста. Я не привык, знаете ли, верить на слово. Профессиональная привычка.
  И ему рассказали, что внутри рентгеновский луч. Его нужно направить на человека, затем сказать в трубу особенное слово, звуковые вибрации войдут в человека и навсегда изменят его сущность.
  - Ерунда какая-то! - в сердцах сказал следователь. - Такого не может быть.
  - Вы, наверное, не поняли, - терпеливо объяснил Владик. - Слово, которое говорится в трубу, не просто слово.
  - Да, - подхватил Миша Семенович. - Сначала мы выясняем у человека, о чем он давно мечтает. А затем...
  - У нас есть грубый пример, - не дал договорить Владик, - с миллионом. Смотрите. Допустим, вы или какой-то другой несчастный человек, мечтаете о миллионе. Так? Думаете, что это сделает вас счастливым.
  - Продолжайте, я слежу за вашей мыслью, - сказал следователь.
  - Мы направляем на такого человека наш рентгеновский луч и говорим вот в эту трубочку... Видите? Здесь. Мы нарочно убрали из нее медный мундштук, в который обычно трубят.
  - Чтобы удобнее было говорить.
  - И что же вы туда говорите?
  - Ничего особенного. Слово "миллион".
  - Ведь именно это было пределом его мечтаний.
  - Кого его?
  - Гипотетического человека, о котором речь.
  - И это все? - нахмурился следователь. - Так просто?
  - Да. Что просто, то гениально.
  - Послушайте, - не сдавался Владик. - Слово, как вам, наверное, известно, состоит из букв.
  - Так, угу.
  - А буквы из звуков.
  - Угу.
  - Звуки вместе с просвечивающим лучом летят в человека и воздействуют на его нервную систему.
  - Воздействуют положительно, заметьте, - вставил Миша. - Потому что через две или три минуты человек начинает чувствовать себя так, слово у него на самом деле есть миллион.
  - Хотя миллиона нет, это всего лишь слово. Понимаете?
  Следователь молчал. Думал и строил версии. И тут кто-то совершенно посторонним голосом произнес в трубу:
  - Дурак.
  Следователь сделал строгое лицо.
  - Кто это сейчас сказал? - спросил он.
  - Не знаем, - ответил Миша Семенович.
  - Понимаете, прибор сложный, - попытался объяснить Владик. - Иногда звуковые вибрации могут выходить сами по себе.
  - Да. Мы над этим работаем.
  - Доводим прибор до совершенства.
  - Послушайте, может, хватит трепаться, - сказал прибор. - Кто хочет быть счастливым, подходи!
  Следователь был поражен. Такого он не видел. Тем не менее, показал концом шариковой ручки на Синебрюхова и сказал, что счастье нужно ему.
  Синебрюхова попросили раздеться по пояс. Поставили на фоне голой стены. На трубе нажали специальную клавишу, оттуда вышел луч, и всем сразу стало ясно: луч рентгеновский. Потому что Синебрюхов оказался полностью просвеченным. Остался лишь скелет. И тогда у него спросили: чего же ему не хватает в жизни? Какое слово сказать в трубу? Но для Синебрюхова этот вопрос оказался сложным. Он сам не знал, что ему надо для полного счастья. Зонт при нем, кастрюля тоже. А счастья в душе не чувствуется. Почему? Он не знал. Тогда Владик с Мишей сказали в трубу то, что могло подойти практически для любого случая. Они просто сказали: "Будьте счастливы, Евгений Петрович". И все. Но прибор тут же само собой добавил: "И вот вам миллион, держите!" Видимо, на всякий случай, чтобы усилить счастливый эффект. И следователь Лившиц, не переставая поражаться, увидел, как в рентгеновском луче в направлении Синебрюхова плавно поплыли звуковые вибрации. Они плыли в виде зыбких, как туман, букв. Слово "миллион" догоняло "будьте счастливы". После этого буквы смешались, образовав плотный светящийся ком. Ком мягко ткнулся в грудную клетку строящего у стены скелета. Синебрюхов коротко произнес: "Ой!" Яркая вспышка, как при фотосъемке... Следователь и юные изобретатели зажмурились... А когда открыли глаза, то увидели все так же стоящего Синебрюхова. Только на этот раз во плоти, без костей. От его кислой физиономии не осталось и следа. У него была новая физиономия: счастливая.
  После этого Синебрюхова официально, по документам отдали в семью. Но там посчитали, что их нынешний муж и отец счастлив уж как-то слишком, через край. Родственникам показалось странным, что Евгений Петрович без конца улыбается. При этом он танцевал чечетку и играл на лютне. Кроме того, оказавшись дома, Синебрюхов тут же смастерил для себя колпак из картона в виде конуса, какие носят сказочные звездочеты, и стал танцевать и играть на лютне только так: в колпаке. Хорошо, если бы он занимался этим 20 или 50 минут в сутки, а все остальное время спокойно сидел. Нет. Родственники Синебрюхова замечали, что он делает это практически целый день. Успокаивался он только под вечер, в 21 час, когда пора было ужинать и ложиться спать.
  Приходили соседи с нижнего этажа. Им мешали звуки чечетки. Им не было дело до того, что отыскавшийся глава семейства настолько счастлив, что просто не в силах не танцевать. Тогда Синебрюхова стали выводить днем на балкон. Он танцевал и играл на лютне там. Но к соседям с нижнего этажа добавились другие соседи. Они уверяли, что от непрерывных танцев балкон стал крошится и вот-вот непременно рухнет. Конечно же, рухнет не просто так, а на соседей, которые будут стоять в этот момент во дворе и следить за Евгением Петровичем. Безобразие!
  Тогда родственники Синебрюхова договорились: будут вывозить Евгения Петровича на городской рынок. Пусть танцует и играет на своем щипковом инструменте там. Так и пошло. Утром Синебрюхова увозили на такси, оставляли на пустом месте недалеко от торговых рядов и клали рядом миску. Для денег. А вечером забирали обратно. Заодно проверяли в миску. Бывали приличные суммы. У родни Синебрюхова открылся неожиданный источник дохода. Чечетка отца и мужа со временем позволила приобрести им свежий кухонный гарнитур, вешалку в прихожую и новенький автомобиль российского производства. Можно сказать, они тоже стали счастливы, но совсем не так как глава семейства. Тот был счастлив всегда. Даже среди ночи его можно было растолкать, вручить лютню, надеть колпак, и он снова принялся бы танцевать. Счастье же родственников было зыбко и непостоянно: им всегда чего-нибудь не хватало. После того, как они заполучили автомобиль, им захотелось новую квартиру. Для этого они старались вывозить Евгения Петровича в наиболее людные места: ставили возле метро, у входа в зоопарк, возили в аэропорт и на железнодорожный вокзал. В конце концов семейство Синебрюховых настолько примелькалось в городе, что однажды к ним пришли. Полицейский и врач-психиатр.
  Поглядев сквозь очки на Евгения Петровича, врач сказал:
  - Позвольте высказать свое компетентное суждение. С этим человеком не все в порядке. Не может быть, чтобы человек без перерыва танцевал и улыбался.
  - Что же в этом плохого? - спросили родственники.
  - Ничего, - ответил психиатр. - Но это неправильно. Люди не могут все время улыбаться и уж тем более танцевать.
  - А если ему хочется? - не соглашались родственники.
  - Об этом я и говорю. Тут явная патология, уважаемые мои. Человек не может быть счастлив без перерыва. Взрослые люди так не поступают.
  Надо сказать, этот врач сам был немного, что называется, того, он прекрасно это понимал, но при этом старался вести себя, как здоровый, поэтому все ему сходило с рук. Так вот, в конце разговора врач объявил: он забирает Евгения Петровича в больницу, ему необходимо пройти обследование. На что родственники Синебрюхова ответили: не имеете права! И врач с полицейским ушли. Пообещав, впрочем, вернуться. Со специальным постановлением от прокурора. И тогда Синебрюхову, по их словам, как миленькому, придется ехать ни на рынок и ни в аэропорт, а с ними, в больницу.
  Семья Синебрюхова посовещалась и решила, что Евгению Петровичу лучше всего отправиться в эмиграцию, в Париж. От греха подальше. Поэтому его тут же собрали, натянули на лютню новые струны, наклеили на колпак сверкающие звезды, и в сопровождении родственников Евгений Петрович Синебрюхов оказался в самолете. Там он все время танцевал, стоя в проходе и мешая стюардессам. Когда прилетели, Евгения Петровича привезли к Эйфелевой башне, положили рядом новенькую миску с надписью "For money" и научили всякий раз, вечером отправлять на родину денежные переводы в евро. Ночью ему посоветовали, как клошару, спать под мостом на берегу Сены, а утром снова возвращается к Эйфелевой башне и зарабатывать своим счастливым видом деньги для жены и детей.
  Вот что приключилось с Евгением Петровичем Синебрюховым. Или его двойником; неизвестно. Что же касается следователя Лившица, то после того, как до него дошли слухи о том, что счастье Синебрюхова обернулось горем для всех остальных, он подумал и решил: прибор нужно срочно конфисковать. Он постарался объяснить изобретателям необходимость такого шага. Вот что он сказал Владику и Мише Семеновичу при личной встрече в кафе.
  - Ребята, - сказал он, - вы сделали все, что требовалось, и мне хотелось бы сказать вам огромное спасибо от лица человечества. Но я не могу.
  - Почему? Что не так? - забеспокоились Миша и Владик.
  Поковыряв ложечкой порцию мороженного, которое стояло на столе, Лившиц с меланхолическим видом ответил:
  - Оказалось, что слишком много счастья не идет на пользу. Для того, чтобы выглядеть нормальным, человек должен быть хотя бы немного несчастным. Иначе другие не поймут.
  - Но мы можем сделать счастливыми всех! - вдохновенно заговорил Владик. - Тогда все бы друг друга поняли. Разве нет?
  - Извините, - сдержанно сказал Лившиц, - но я обязан это предотвратить.
  Он протянул руку к трубе, которая лежала рядом на стуле, но та вдруг сказала:
  - Куда?! Уберите руки!
  - Именем закона, - мягко и дружелюбно обратился к трубе Лившиц, - я все-таки вас заберу. Будете храниться в музее МВД рядом с восковыми фигурами легендарных сыщиков Клепача и Трухнина и другими экспонатами. Вы согласны?
  Труба молчала.
  - Я вас понял. Спасибо, - поняв молчание трубы по-своему, сказал Лившиц и положил ее в специально заготовленный чемодан.
  - Что же это получается? - опечалился Миша. - Человечеству совсем не нужно счастье?
  - Нужно, - ответил Лившиц. - Но, судя по всему, в гораздо меньших количествах.
  - Но мы могли бы сделать рентгеновский луч слабее, - все еще пытался спасти ситуацию Владик. - И слова в трубку можно произносить шепотом. Вдруг поможет.
  - Нет, ничего не нужно. Благодарю, - сказал Лившиц и положил на стол две пятитысячные купюры. - Вот вам. Обещанная награда. Извините, но это все, что мне удалось выбить из руководства. Сами понимаете: эксперимент не удался. Это за беспокойство.
  После этого, прихватив чемодан с прибором, следователь Лившиц покинул кафе.
  - Что будем делать? - грустно спросил Миша.
  - Ничего, - ответил невидимый голос. - При желании всегда можно сконструировать что-нибудь еще. Но, признаться, у меня совсем другие планы.
  - А ты действительно поросенок?
  - Не верите?
  - Нет. Потому что мы тебя не видим.
  - Вам недостаточно моего честного слова?
  - Может быть, ты собака, кто тебя знает.
  - Послушайте, - произнес голос, - а ведь вы стопроцентно правы! Я вам об этом не говорил, но дело в том, что я тоже себя не вижу. При этом я почему-то всегда считал себя поросенком. Но ведь точно так же я могу оказаться собакой. Почему нет? Вот так ломаются стереотипы.
  - Значит, ты собака?
  - Он ни то и ни другое. Он поробака.
  - Мало того, когда-нибудь обнаружится, что я обыкновенный электрический чайник. Я уже ничему не удивляюсь.
  - Поробайник. Будем звать тебя так. Не слишком обидно?
  - Называйте, как хотите. Моя сущность от этого не меняется.
  - Что же у тебя за сущность?
  - Послушайте, - сказал поробайник, - на дворе лето. Все нормальные люди на дачах. У вас есть дача? Мне нужно срочно отдохнуть.
  - Да, - ответил Миша Семенович. - Небольшой земельный участок и домик с верандой. Деревня Мухоморы. Шестнадцать кэмэ от города.
  - Красивое название, - сказал поробайник. - Грибное.
  - Значит, едем туда? - спросил Владик.
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой все оказываются в сельской местности
  
  История образования деревни Мухоморы имеет множество версий. Вот две из них, самые распространенные.
  
  Версия первая. В 1876 году польский князь Вуйчик, охваченный идеей дауншифтинга (тогда это, правда, назвалось по-другому), пришел в эти места и увидел, что все кругом буквально пестрит от мухоморов. Их пятнистые шляпки покрывали все на несколько верст густым ковром. Вуйчик ужасно рассердился, воткнул в землю саблю и крикнул по-польски: "Не бывать тому! Я построю здесь населенный пункт!" И топнул пяткой. При этом раздавил мухомор. Тогда князь решил: пока не перетопчет все мухоморы, не приступит к строительству. Несколько дней и ночей он ходил и все топал и топал... Потом устал и отправился назад в Польшу. Но мухоморы в этих местах больше не росли.
  Версия вторая. В 1933 году в деревне Лютики жил один врач. Борис Валидолович Шукайло, так его звали. Врач Шукайло ужасно не любил мух. Не то чтобы он их не любил, просто считал врагами. Не своими лично. Всего человечества. Большой поборник и пропагандист гигиены и мытья рук, Борис Валидолович (Валидол, так звали его сельчане) всегда и на каждом углу повторял: "Мухи переносят заразу. Берегитесь их, товарищи". Но никто особенно не берегся. А мухи летали и летали. И тогда, как утверждает молва, Борис Валидолович развил в себе особое свойство. Стал убивать мух силой мысли. Он распространил мысль на все Лютики. Пролетая мимо, мухи падали прямо из воздуха - на поля, дороги, усыпали крыши домов и так далее. Насекомых собирали лопатами. Приезжал даже экскаватор. А потом доктор Шукайло умер. Не от заразы, нет. Он был очень чистеньким - ручки, седенькая бородка, вставные зубки во рту... Просто дожил до определенного возраста, и все. Сила его мысли угасла, и мухи продолжили летать. А деревню с тех пор переименовали. Специальным правительственным постановлением. Так и сказали по радио: "Мойте руки перед едой! Ура!"
  
  Есть и другие версии, их около сотни, но не стоит, наверное, все здесь перечислять. Лишнее. Поглядим лучше, что происходило с главными героями.
  Автобус Љ 150 трясся на ухабах. Внутри было полно пассажиров. Ехали через поля и леса. Приближались к районному центру. Село Большие Блины. Оттуда до Мухоморов можно было добраться пешком.
  Владик с Мишей Семеновичем глядели в окно.
  - Красиво! - сказал Миша.
  - Да, - подтвердил Владик.
  - Согласен, - подал голос Освальд.
  Помолчали.
  - В этом что-то есть, - снова сказал поробайник.
  - Да, - согласился Владик. - Определенно.
  - До некоторой степени, - сказал поробайник.
  - Безусловно, - подтвердил Владик. - А как иначе?
  - Вы о чем? - не понял Миша.
  Но ему никто не ответил. Нечего было отвечать. Потому что Владик с поробайником (да и Миша Семенович, признаться, тоже) просто несли всякую чепуху, какую обычно несут взрослые.
  И тут из-за поворота, который был прямо за густым лесом, на дорогу выскочил велосипедист. Естественно, он не просто выскочил; он сидел на велосипеде, пригнувшись к рулю, и бешено вращал педали. Развил, надо сказать, приличную скорость. Автобус тоже торопился. Столкновение было неизбежно. Владик с Мишей Семеновичем, а также их невидимый друг услышали: "Бух!" После этого пассажиры увидели, как в безоблачном небе по разные стороны на много километров разлетаются руки и ноги. За ними, кувыркаясь, летела голова и, как многие позже уверяли, пела что-то народное и озорное. Что-то вроде "Ах, вы сени, сени!" Все оторопели. Даже водитель за рулем. А Миша Семенович прослезился. Он был чувствительным ребенком, ему было жаль людей. Не только велосипедистов; всех. А Владик подумал: "Почему голова пела? Что такое? Видимо, неспроста".
  И в самом деле. Тут же все выяснилось. С передних мест поднялся мужчина с густыми бровями, которые делали его серьезным и внушающим доверие, и сказал:
  - Люди, - сказал он. - Братья и сестры. Не бойтесь. Я знаю этого человека. Это Егор Семичастный. Он все время так делает. Вынырнет на своем велике на дорогу и обязательно, зараза такая, врежется в автобус. В который раз уже. Не думайте, он давно состоит из кусков. Таково строение его анатомии. Это нормально, товарищи, не пугайтесь.
  - Вы из местных? - спросил кто-то.
  - Да, - с готовностью ответил мужчина. - Езжу на этом рейсе по поручению поселковой администрации. Чтобы никто не боялся. Вот справка о том, что Егор Семичастный - это разборный человек. Каждый может убедиться. В наших краях это нормально, товарищи. Успокойтесь.
  И все, включая Мишу и Владика, подошли, чтобы увидеть справку.
  Действительно, там было сказано, что Егор Семичастный - житель деревни Мухоморы и что он состоит из шести частей. Но дело в том, что это не совсем человек. Кукла китайского производства. Сделана на экспериментальном заводе "МингКсинг" под Шанхаем. Когда-то в начале 90-х китайские друзья сделали ее, чтобы подарить русскому народу в знак глубочайшего уважения. Но кукла Егор (так назвали ее в Китае) оказалась своенравной. Внутри товарного вагона, в котором ее везли в Россию, ей удалось вылезти из коробки, выскочить на одной из станций и скрыться в неизвестном направлении. Позже следы Егора обнаружились. В деревне Мухоморы. Хотели его забрать, чтобы подарить российскому правительству, как планировалось, но было поздно. Приютив китайское чудо, сердобольные мухоморцы тут же поспешил оформить его как обычного гражданина. Придумали фамилию, дали паспорт, жилье и трудоустроили конюхом, в колхоз. Поэтому, когда за куклой приехали, мухоморцы сказали:
  - Какая-такая кукла? Не знаем. Егор? Да, есть такой. Только это не кукла, а человек. Наш односельчанин. Хотите забрать?
  - Да, - сказал китайский представитель. - Он поедет с нами.
  - Нет, - твердо ответил Егор. - Я здесь прижился, и отсюда ни ногой. Что хотите со мной делайте, но я полюбил деревню и лошадей.
  Егора оставили в покое. Сказали только, что, как только захочет, он всегда может вернуться в Китай, его там примут. Но Егор никуда не поехал. Продолжал жить в Мухоморах, но при этом пристрастился к быстрой езде на велосипеде. Хотя это было опасно, его предупреждали. Потому что никаких правил Егор не соблюдал. На заводе "МингКсинг" его этому не обучили. В результате чего он не раз попадал под рейсовый автобус Љ 150. Это был единственный общественный транспорт, соединявший сельскую местность с городом, и давно пора было выучить расписание, но Егор Семичастный был легкомысленным парнем. Его голова была набита винтиками и проводками, поэтому он не думал о последствиях.
  Все это было написано в справке. Кое-что, впрочем, на словах, передал местный житель. Выйдя из автобуса на дорогу, он показал на погнутый велосипед и отдельно лежащее тело и сказал, будто ничего не случилось:
  - Не беспокойтесь, товарищи. Сейчас все исправим.
  Он расстегнул на рубашке Егора несколько верхних пуговиц, и склоненные пассажиры увидели пластмассовую плоть. На ней было клеймо, внутри - иероглифы, а под ними - маленькая кнопочка.
  - Система безопасности, - пояснил местный житель. - Кто хочет ее запустить? Давайте, смелее.
  - Я, - вызвался водитель.
  - Жмите, - сказал мужчина с бровями. - Дальше будет самое интересное.
  Прямой, как карандаш, палец водителя ткнул кнопку. Раздался прерывистой тонкий сигнал. Он был достаточно сильным. Пришлось зажать уши.
  - Ультразвук, - обнажив желтые от табака зубы, радостно сказал сельчанин. - Китайцы встроили в тело магнитно-резонансный излучатель. Подзывает к себе остальные части. Голова, руки... У них внутри такие маленькие приемнички. Слышат, зараза, когда тело их зовет, выпускают наружу колесики и катятся. Сейчас, товарищи, наш начнет Егорка начнет собираться. Исключительное зрелище. Ага! Вот, уже! - показал он в сторону поля. - Что-то ползет. Нога или рука? Сейчас доподлинно узнаем.
  Трава на поле заколыхалась. Образовалась дорожка. Что-то пробиралось у самой земли. Будто перемещались зверек агути или анаконда. Вскоре показалась нога. Обычная, на первый взгляд, левая конечность. Одета в пыльные брюки и стертый на носке ботинок. Приблизившись к телу, нога сама собой подсоединилась. Да так ловко и плотно, что только с очень большим трудом можно было различить, что она способна отделяться. Вслед за этим трава затрепетала на другой стороне поля. Оттуда же послышался громкий мужской голос. С неистребимым китайским акцентом он распевал:
  - Ой, ты степь широ-о-окая! Степь раздо-о-ольная!
  Выкатилась голова. Подобралась к телу и легла так, чтобы шея была направлена к плечам. После этого ее, как магнитом, притянуло, и она приросла к месту. Было слышно, как, вставая в пазы, щелкнули детали.
  - Что? - спросила голова. - Мы с ногой первые? Отлично. Ждем остальных.
  И, разлегшись, как на пляже, Егор снова загорланил: "Ой, ты степь широ-о-окая!" При этом тело его продолжало сигналить: пи-пи-пи.
  - Гляньте на него! - заругался сельчанин. - Людям ехать надо, а ему хоть бы хны! Разлегся на самой дороге и орет.
  Дорога подумала: "Ладно, пускай себе лежит и поет, мне не мешает". А Егор спокойно возразил:
  - Как же я уйду, - спросил он, - если остальные конечности еще не прибыли? Вот срастусь весь, тогда и поднимусь. Тогда и поедете.
  - Правила надо соблюдать, - вступил в разговор водитель. - Если едешь из-за поворота, притормози, оглядись. Зачем же попадать в аварию?
  - А такой я человек! - с вызовом парировал Егор. - Широкая русская душа. Ой, да ты воля во-о-ольная!
  - Неправда, - сказал сельчанин. - Мы тебя такому не учили. Не ври, Егор. Не ищи для себя оправданий. У всех у нас широкие души, но правила мы соблюдаем.
  - О! - приподнялась голова Егора. - Кажется, еще одна часть спешит.
  И точно, из леса с чуть слышным жужжанием приближалась вторая нога. Оттуда же через минуту приползла рука. Левая. Правую пришлось ждать. Ждали около часа. Егор уже поднялся и предложил пассажирам ехать дальше, но всем было интересно, чем закончится эта удивительная эпопея.
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, рассказывающая о похождениях (или, скорее, поползновениях) кукольной руки
  
  С рукой Егора Семичастного все было непросто. Она проделала сложный путь. Вот что произошло. Проследим по пунктам.
  1. Преодолев приличное расстояние, рука долетела до самого города.
  2. Завершив полет, стукнулась в оконное стекло на втором этаже. Разбила его и упала внутри какого-то помещения.
  3. Это было здание музея МВД. (Если кто помнит, чуть раньше следователь Лившиц о нем говорил.)
  4. Внутри музея рука упала рядом с восковой фигурой. Это был легендарный генерал Клепач, милиционер и сыщик. Рядом стоял его друг, Трухнин. Тоже восковой. Но мы сосредоточимся на Клепаче. Вскоре будет понятно - почему.
  5. Так вот, услыхав исходящий от тела сигнал, рука Егора тут же заторопилась обратно. Выпустила наружу колесики и присоски и поползла по стене к разбитому окну. Но перед этим случайно ухватила за ногу воскового генерала. Тот упал и поехал. Зацепив по пути ладонью один из экспонатов: большую медную трубу. (Всем уже, наверное, понятно, что это была за труба.)
  И вот так вся эта сложная конструкция (спешащая на сигнал рука, фигура в милицейской форме и аппарата счастья), удивляя прохожих, поехала по городу. Потом они переместились за городскую черту и поползли по полям и лесам. Напрямик к проселочной дороге. Где в это время в окружении пассажиров сидел Егор и травил местные анекдоты, а его тело продолжало сигналить: пи-пи.
  Появление руки было встречено с радостью и изумлением. Радостно было оттого, что Егор наконец-то сложился полностью. Изумление же не могло не возникнуть, поэтому возникло. На счастье, тут оказались наши знакомые: Владик с Мишей Семеновичем. Они пояснили, что рука, по всей видимости, побывала в музее. Они узнали конфискованный следователем прибор. Ну, а генерала узнать было несложно. Рука приволокла его вместе с деревянной подставкой, на которой была бумажка с именем и званием.
  О приборе счастья Владик с Мишей ничего не сказали. Об этом (шепотом, на ухо) попросил поробайник. Он правильно заметил: все, кто здесь присутствовал, непременно захотели бы стать счастливыми, даже китайская кукла. Но что бы их ждало? Какие формы приняло бы их счастье? Этого знать не мог никто. Поэтому Миша с Владиком, поглядев на трубу, сказали, что это, по всей видимости, просто труба. Не исключено, что когда-то на ней играл генерал Клепач или его друг Трухнин. Иначе с какой стати она бы пылилась в музее?
  Решили: фигуру генерала отнесут в Мухоморы. Почистят, как следует, китель, который запылился в дороге, а после отвезут Лившицу. Так сказали Владик с Мишей. Трубу они решили тоже взять с собой. Водитель автобуса сказал, что сам мог бы довезти ее до города и сдать в музей, но Владик с Мишей решили: пусть будет вместе с генералом. И все согласились. Тогда Егор Семичастный, Миша, Владик и мужчина с густыми бровями, который успел представиться Борисом Светлановичем, подхватили восковую фигуру, геликон и отправились в Мухоморы. А все остальные пассажиры тронулись на автобусе дальше, до Больших Блинов, которые уже виднелись на горизонте.
  В это же самое время в кабинете Лившица зазвонили сразу два телефона. Один на столе, рабочий; другой в кармане пиджака. Тот, что в кармане, был поставлен на вибрацию, поэтому щекотал бок. Следователь Лившиц думал: на какой из звонков ответить в первую очередь? Он не выносил щекотки, поэтому вынул мобильный и сказал:
  - Алло, Лившиц у телефона.
  - Ограбление! - это было первое, что он услышал.
  - Где? - встрепенулся Лившиц.
  - В здании музея МВД. Похищена восковая фигура Клепача и труба с рентгеновским лучом, которая делает людей дурачками.
  - Так, так, так, - задумчиво проговорил Лившиц, быстро и дробно барабаня пальцами по столу.
  Телефон на столе продолжал надрываться. Лившиц схватил трубку.
  - Да? - сказал он.
  - Ограбление!
  И он услышал практически то же самое, только в несколько иных выражениях. "Вот тебе и новое сложное дело. Вот тебе и задачка", - задумчиво подумал Лившиц, кладя в кобуру пистолет и опуская в нагрудный карман красную книжечку удостоверения. После этого он вызвал служебную машину и поехал в музей МВД.
  - Странно, странно, - говорил Лившиц, ползая вместе с экспертом по полу и рассматривая в лупу загадочные черные полосы, которые тянулись в сторону разбитого окна.
  - Резина, - сказал эксперт.
  - Что резина? - спросил Лившиц.
  - Следы оставлены резиновыми предметами. Причем, глядите, идут параллельно.
  - Что это значит? - спросил Лившиц.
  - Не знаю, думайте, - ответил эксперт.
  - Почему я должен думать? Просто скажите мне, и все.
  - Но я всего лишь эксперт.
  - А я следователь, и что? Если знаете ответ, зачем же его скрывать?
  - Я не скрываю, я просто сказал, что следы могла оставить резина и что они идут параллельно. Это все, что мне известно.
  - Ладно, ладно, - примирительно сказал следователь. - Признаем: мы оба погорячились. Сегодня напряженный денек. Украден генерал Клепач, это ж надо! Да еще и трубу забрали. В неумелых руках она натворит столько бед, что... Подумать страшно. Вот вам, берите.
  Лившиц протянул денежную купюру.
  - Что это? Зачем? - спросил эксперт.
  - Здесь рядом парк, - сказал Лившиц. - Там, насколько знаю, выдают на прокат роликовые коньки. Пойдите и покатайтесь. Заодно съешьте мороженное и развейтесь. А после приходите. Будем решать, что делать.
  - Спасибо, - сказал эксперт, и уже собрался уйти, как вдруг Лившиц его окликнул.
  - Стойте! - сказал он. - Ролики... Колесики... Соображаете?
  - Точно! - ответил пораженный эксперт.
  - Но как?! - не мог понять Лившиц.
  - И самое главное, кто?!
  - И зачем?! - закончил диалог Лившиц и сел на стул рядом с Трухниным.
  Эксперт тоже присел, и они стали думать. Думали примерно час. После чего Лившиц поднялся.
  - Хватит, - сказал он, - я уже надумался. Пойду лучше на улицу и поищу, оставленные преступником следы.
  Случилось то, что он предполагал. Под самым окном музея был длинный, тянущийся через весь город след. Будто кто-то что-то волок. Что - нетрудно догадаться. Но вот кто?
  След привел Лившица за город, в поле. Там он увидел человека в ракете из фанеры и жести с надписью СССР и спросил:
  - Кто вы?
  - Космонавт, - высунувшись в иллюминатор, ответил человек. - А вы?
  - Не видели здесь человека в генеральском костюме? Легендарный Клепач, его каждая собака знает. Не видели, нет?
  - Нет. А что?
  - Он не настоящий, восковой.
  - Все равно не видел.
  - А большую трубу? Видели?
  - Да.
  - Когда?
  - Давно.
  - Где?
  - В парке.
  - В каком?
  - Говорю вам, это было давно. Я был подростком.
  - Вы в тот момент были одни?
  - Нет.
  - С кем?
  - С родителями.
  - Человека в генеральской форме видели?
  - Когда?
  - Сейчас, недавно.
  - Нет.
  - Жаль, очень жаль. Куда собираетесь? На Луну, на Марс?
  - В деревню Мухоморы. А вы?
  - Пожалуй, мне тоже туда. Возьмете?
  - Запросто.
  - Топливный бак полон?
  - Ракета останется здесь. Мы пойдем пешком.
  И они пошли. Следователь ни на минуту не выпускал из виду оставленный на земле след. Чуть позже он обнаружил золоченую пуговицу от милицейского кителя и понял: так и есть! Фигуру Клепача волокли по земле. А еще через километр Лившиц замер. Перед ним в глинистой почве был след пятерни.
  - Стойте! - сказал он спутнику. - Рука! Сейчас я ее сфотографирую и рассмотрю в лупу. Подождите маленько.
  Но, оглянувшись, он увидел, что давно уже идет один. Никого рядом не было. "Странные дела происходят здесь за городом, - подумал Лившиц. - Эх, был бы рядом генерал Клепач или хотя бы Трухнин. Они бы подсказали, что делать. Ну, ничего, мы и сами с усами", - придавая себе уверенности, подумал Лившиц и на всякий случай пощупал под носом. Действительно: усы. После этого он сфотографировал след пятерни на камеру мобильного и оставил на диктофоне голосовую заметку такого содержания:
  - Нашел след руки. Одной. Следов ног не видно. Делаю вывод: похититель передвигался на руках. Или даже на одной руке. Правой. Как такое возможно, неизвестно. Но люди хитры и изобретательны. В этом я убедился.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, ознакомительная
  
  Прежде чем перейти к тому, что случилось в Мухоморах дальше, стоит, наверное, немного познакомиться с обитателями этого скромного по размерам населенного пункта. Но не со всеми. С теми, с кем, так или иначе, придется столкнуться. Начнем, пожалуй, с Виталия Тетеревича Розеткина. Итак...
  
  Скульптура Розеткина
  
  Тело Виталия Тетеревича было нестабильно. Он умел проходить через три агрегатных состояния вещества: твердое, жидкое и газообразное. Но обо всем по порядку.
  Январь 2009 года в Мухоморах выдался на редкость морозным. Было настолько холодно, что об этом узнали даже в Москве. Выпустили правительственное постановление и зачитали в прямом эфире.
  - Мы знаем, - сказали в телевизоре, - что у вас там холодно. Но мы решили послать вам металлические кружки. Кружки - чтобы пить чай. А металлические - чтобы долго не остывало. Будьте здоровы. Ура!
  Потом приехал грузовик. В нем были кружки и настенные календари. Виталий Тетеревич взял себе одну кружку и календарь. Дома он налил чаю и подумал: "С чем же я буду его пить? Надо бы сходить в магазин, что ли. За батоном и маслом. А после сесть и попить, как полагается". Надел валенки и пошел. Пока шел, на минуту отвлекся. Затем снова пришел в себя и подумал: "Куда это я?" И сам себе ответил: "В магазин". "Зачем?" - снова спросил. "За батоном. А также маслом". "А зачем?" Вот тут все и началось. Если бы Виталий Тетеревич не задал себе этот каверзный и, по сути, лишний вопрос, все могло бы случиться по-иному. Но было поздно. "Зачем мне батон и масло? - спрашивал он себя. - Что я буду с ними делать?" "Как что? - отвечал он. - Есть. Вместе с чаем". "А зачем?" "Ну, как же... Чтобы было весело и тепло. Чтобы я мог жить и все так же ходить в магазин. За маслом и батоном". "Но зачем?!" - мысленно вскричал Розеткин.
  Бедняга, чего он только не делал. Бродя по замкнутому кругу вопросов и ответов, он никак не мог вырваться наружу. Даже остановился на полпути между домом и магазином и все спрашивал и спрашивал себя: зачем, почему и для чего? И все время возвращался к одному и тому же. И тогда, дабы выскочить из этой коварной ловушки логического мышления, он решил, что на очередной вопрос "зачем" он должен ответить что-то такое совершенно неожиданное, пусть даже это будет полной глупостью, лишь бы вырваться и забыть. И сжимаясь от страха и не веря в результат, он снова спросил себя: "Так зачем же все-таки я вышел из дома?" И тут же, совершенно не задумываясь, ляпнул: "Чтобы превратиться в ледяную скульптуру и радовать всех своим позитивным видом!"
  И подойдя к обочине центральной трассы, по которой двигался весь автотранспорт, Виталий Тетеревич принял изящную, как ему казалось, позу и заледенел. Но чтобы никто не пугался и не думал, что он вот так банально и неразумно умер, он взял бумагу и написал: "Друзья, - написал он, - я не умер, я просто застыл. Любуйтесь мной и, по возможности, оберегайте от хулиганов и птиц. Встретимся весной! Искренне ваш Розеткин". И повесил записку себе на грудь. И заледенел.
  И действительно, он долго радовал взоры местных жителей, а также проезжавших по трассе водителей. "Кто же сделал такую чудесную скульптуру? - думали водители большегрузных фур и легковых автомобилей. - Надо будет глянуть в газету, вдруг там об этом говорилось, а мы не заметили".
  А весной произошло из ряда вон выходящее. Солнце засветило ярче, потекли ручейки. Все стало таять. Растаяла также ледяная статуя. Все почему-то думали, что растает только лед. Розеткина надеялись увидеть целым и невредимым. Но фигура исчезла полностью. Осталась только записка со словами "искренне ваш".
  Все посчитали, что Виталий Тетеревич потерян навсегда, но однажды в июле кто-то из учеников местной школы услышал знакомый голос. Голос исходил из пруда, где купались дети и гуси.
  - Здравствуйте, дети! - сказал голос Розеткина. - Как дела в школе? Глядите, озорники, учитесь, а то не выйдете в люди!
  Испугавшись, дети хотели было сбежать, но голос Розеткина их успокоил:
  - Не пугайтесь, - участливо сказал он. - Просто я стал неотъемлемой частью природы. Круговорот воды на уроках изучали? А уроки анатомии помните? О том, что человеческий организм на восемьдесят процентов из воды. Так-то, шалопаи! То же самое со мной: с наступлением осени и зимы я буду твердеть, а как только пригреет солнышко, тут же испарюсь и сделаюсь газообразным. А потом прольюсь вместе с дождиком и снова окажусь в этом пруду, где с первым морозцем вновь начну кристаллизоваться. Увидимся зимой! Так всем и передайте! До встреч, ребята!
  И действительно, так и произошло. В августе, в самую жару по деревне стало летать нечто газообразное, похожее на облако. Облако имело форму человека, носило галстук с сандалиями и говорило голосом Виталия Тетеревича. А зимой, когда градусник за окном показал - 1 С˚, рядом с трассой вновь выросла ледяная скульптура. И водители большегрузных фур, проезжая мимо, радовались. Точно так же, как водители легковушек и сам Виталий Тетеревич.
  
  Это то, что касается Розеткина. Теперь перейдем к следующему жителю Мухоморов. Икар Андреевич Горчаков, бывший пожарный.
  
  Горчаков и говорящий Александр
  
  Обезьяну породы шимпанзе привезли из Бангладеш. Привез ее брат Горчакова, Федор. Он был моряком. Обезьяна была маленькой и беззащитной. Икар Андреевич поглядел ей в глаза и подумал: "Какие несчастные глаза у этого зверя. Он явно хочет эволюционировать в человека. Помогу-ка я ему, пока есть такая возможность". И Горчаков принялся обучать питомца русской речи.
  Два года усилий не пропали даром. У Икара Андреевича появился прекрасный собеседник. Они вслух читали "Войну и мир" и поэмы Некрасова. Но, к сожалению, несмотря на развитую речь и навыки мышления, Александр (так Горчаков назвал обезьяну) сохранял в себе дикие инстинкты. Он мог что-нибудь стащить у соседей или, например, пойти в магазин за солью и там в очереди с кем-нибудь повздорить. Икар Андреевич не раз читал ему наставления:
  - Что же это такое? - говорил он опустившему взгляд примату. - Что ты творишь, Александр? Зачем воруешь? Нехорошо. Отвратительно, Александр.
  И Александр шел и возвращал похищенную вещь законным владельцам. И извинялся. Вежливо и с благородством, как в книгах про былые времена.
  А еще у Икара Андреевича был отец. Леонид Сметанович. Он был уже в возрасте и почти ни с кем не общался. Сидел в потрепанном кресле на веранде и листал подшивки газет времен своей юности. Он даже не заметил, что у них в доме появилась обезьяна. Он почему-то был уверен, что это один из его внуков, который приехал из города. Когда-то он и его сын Икар многое обсуждали и жарко спорили перед натопленной печью. Но потом отец стал все больше молчать и шуршать газетами. Так что Икару Андреевичу не оставалось ничего другого как завести себе другого собеседника.
  Сначала он говорил с братом Федором. Несмотря на то, что тот все чаще бывал в морях или сидел в городской квартире и смотрел телевизор. Икар Андреевич придумал способ общения. При помощи сигналов Морзе. Вот как это происходило. Соорудив высоченный столб, тридцать километров длиной, Икар Андреевич вкопал его посреди двора и построил на самой вершине смотровую площадку. Взбираясь туда ночами, он посылал при помощи фонарика сигналы: точки, тире... Например, он спрашивал брата:
  - Как дела в городе? Точка.
  А брат (тоже при помощи мощного японского фонаря) отвечал:
  - Тире. Я не в городе, я посреди Ледовитого океана. Точка.
  Тогда Горчаков говорил:
  - Привези мне ракушек.
  - Здесь нет ракушек, здесь айсберги, - отвечал брат. - Все, точка. Прощай.
  Так обычно протекали их разговоры. Тридцать километров. С такой высоты, что хочешь разглядишь.
  А потом брат вернулся из Бангладеш. И у Икара Андреевича появился новый собеседник. Обезьяна и человек стали вдвоем взбираться на столб и посылать оттуда сигналы Федору. А иногда просто посылали сигналы. Куда придется. Даже в открытый космос. Вдруг кто-нибудь увидит и все поймет.
  Со временем площадка на вершине столба была переоборудована. Сначала там появилась уютная беседка. Затем будочка, обшитая фанерой. А после самый настоящий дом, с кухней и кладовой. И Горчаков с Александром, можно сказать, окончательно туда переселились. Спускались раз в три дня, на парашюте. Чтобы покормить Леонида Сметановича, прибраться в основном доме и взять в курятнике свежих яиц.
  Теплыми летними ночами, послав сигналы брату и человечеству, Горчаков с Александром усаживались и играли в карты. В обыкновенного "дурачка". Просто так. Играть на деньги они бы ни за что не стали. Это противоречило нравственным установкам Икара Андреевича. Хотя Александр не раз подкидывал ему такую идею. Обезьянья натура. Но Горчаков его быстро вразумлял.
  - Играть просто, на интерес, - говорил он обычно в такие моменты, - это ничего. Карты и шашки способны развить интеллект. Но игра на деньги развращает. Игра превращается в поле битвы жадности и разнузданного азарта. Это плохо. Запомни, это Александр.
  Александр стыдливо прятал глаза, а затем отвечал:
  - Но как же мне зарабатывать, мсье Горчаков? У всех есть профессия и средства на карманные расходы. А меня даже плотником не берут. Хотя я вместе с вами строил дом и все умею. Я чувствую себя, извините, каким-то отщепенцем.
  - Так ты все это время думал о деньгах? - поразился Горчаков.
  - Не о них, мсье. Всего лишь о человеческом достоинстве. Я не могу даже пойти в магазин и купить себе что-нибудь по собственной воле. Килограмм ирисок, допустим, или тот же злосчастный банан. Хожу в магазин только по вашему поручению. И то, в основном, покупаю спички и крупу.
  - Так ты хочешь банан?
  - Да. Но так, чтобы мне купить его самому. Без вашего ведома.
  - Так на тебе пятьдесят рублей, пойди и купи.
  - Увы, вы так ничего и не поняли.
  - В чем дело, Александр?
  - Не нужно мне давать деньги. Разрешите, я их у вас выиграю. Сыграем в покер. Или в козла. Я научу.
  - Кто играет в козла, - возмутился Горчаков, - тот сам станет козлом. Хочешь им стать? А, Александр? Отвечай.
  - Нет, мсье. Я, вроде как, человек.
  - Погляди на себя, Александр, - с укоризной говорил Горчаков. - Я тебя одел, обул.
  - Знаю, мсье.
  - Подарил свои старые детские кроссовки. Свитер отдал. Совсем новый. Хотя и старый.
  - Да, мсье.
  - А кто передал тебе богатство человеческой мысли? А, Александр? Невидимые сокровища, которые мы оба черпаем из книг.
  - Спасибо, хозяин, я все это ценю. Но все же...
  Но Горчаков, не дослушав, перебил.
  - А ты все никак не образумишься, - говорил он. - Пойми, здесь не джунгли, Александр. Мы давно живем в цивилизации.
  - Я понимаю.
  - А раз понимаешь, то учти: в покер, и уж тем более в козла, мы играть не будем. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Есть старый добрый подкидной дурачок, и если вам, Александр, он не нравится, то мы вообще откладываем на сегодня всякую игру. Доставайте "Крошку Доррит" и читайте мне со сто двадцать четвертой страницы. И поторопитесь, время дорого.
  Александру пришлось взять с полки книгу, и ту ночь они провели за чтением. Затем улеглись в постель, пожелали друг другу спокойной ночи и накрылись одеялами. Икар Андреевич вскоре засопел, а Александр, лежа в темноте, думал: "Так что же это такое, быть человеком? Кто мне по-настоящему объяснит?" И тихо поднявшись, обезьяна вышла на балкон и стала посылать фонариком точки и тире. Она посылала их в звездную бездну, которая распростерлась над ней. Но ей так никто и не ответил.
  
  На этом, пожалуй, завершим знакомство с жителями Мухоморов. Можно, конечно, рассказать о других. Например, о Подкопытникове, который умел искусно прятаться в тень. Причем прятался так, что вы бы ни за что его там не разглядели. Хотя при этом точно знали бы: он там. Или можно еще написать про Колю Железкина. Весельчак и жизнелюб, имеющий привычку во время смеха подпрыгивать в воздух и делать там тройное сальто. Когда-то Коля был гимнастом и выступал за сборную России, затем повредил голеностоп и больше ни за кого не выступал, но привычка заразительно хохотать и крутиться в воздухе осталась. Все это, конечно, люди интересные и достойные самого пристального внимания, но оставим их пока в стороне. Вернемся к главным героям и восковому генералу, которого они принесли и поставили на даче под навесом.
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой Розеткин замерзает, а генерал рассказывает историю Љ 5
  
  В четыре часа дня поробайник невидимо ворвался в дом и завопил:
  - Украли трубу! Прибор счастья! Кто оставил его на улице? Я ведь предупреждал!
  Владик с сыном сидели за столом и пили молоко. Принесенная поробайником весть встревожила их.
  - Подожди, - сказал Владик, - как это украли?
  - Так, - отвлекшись на секунду, чтобы невидимо выпить молока, ответил поробайник, - ее нет.
  - Куда же она подевалась? - поинтересовался Миша.
  - Откуда мне знать? - ответил поробайник. - Сказано вам: произошла кража. Труба лежала во дворе, под навесом. Я на секундочку отвлекся, затем поворачиваюсь, а ее нет.
  - А генерал? Он на месте?
  - Да, - обозначаясь в дверном проеме, сказал Лившиц.
  Отец с сыном от неожиданности онемели.
  - С кем это вы тут разговариваете? - спросил следователь.
  - Ни с кем, - ответил Владик. - Сами с собой.
  - Да, - подтвердил Миша.
  - А стакан? - спросил Лившиц.
  - Что, стакан?
  - Третий стакан на столе. Внутри свежие остатки молока. Кто это тут с вами был?
  Владик с Мишей переглянулись. Не знали, что ответить. Сказать, что с ними Освальд, значит вызвать ряд вопросов. Молчать - тоже подозрительно. На помощь пришел поробайник.
  - К нам заходил сосед, - ответил он. - Пришлось угостить его молоком.
  Следователь выглядел растерянным.
  - Кто это сейчас сказал? - вымолвил он. - Обычно этим голосом разговаривала труба. Но ее нет.
  - Я, - ответил Владик.
  - И я, - сказал Миша. - Мы вместе говорили.
  - Неправда, - сказал Лившиц. - Я видел ваши лица. Рты оставались закрытыми.
  - Мы чревовещатели, - вывернулся Миша.
  - Хорошо, допустим, - сказал следователь. - Я уже почти ничему не удивляюсь. Раньше удивлялся, теперь нет. Так что за сосед заходил к вам?
  - Вот он! Этот! - радуясь подвернувшемуся случаю, указал Владик на дверь.
  Там стояла странная фигура. Плотное облако пара в галстуке и очках.
  - Добрый день, - сказало облако. - Я Розеткин, ваш сосед. Не угостите молоком? Очень хочется.
  - Вы пришли выпить молока дважды? - поинтересовался следователь.
  - Могу и в третий, и в четвертый раз прийти, если позовут. Разрешите представиться. Розеткин, сосед.
  - Вы уже говорили, - сказал следователь.
  - Но я еще не сказал, где живу. Тритий дом вверх по улице справа. Если точнее, улица Огородная дом семь. Могу назвать почтовый индекс, хотите?
  - Нет, - ответил Лившиц. И снова обратился к хозяевам. - Почему генерал Клепач у вас во дворе под навесом?
  - Мы прячем его от дождя.
  - Не хотим, чтобы слезла краска. Мы хотели его отдать.
  - Куда? За рубеж?
  - Нет, назад, в музей.
  - Спасибо, похвально. Но как же он очутился здесь?
  - Можно я скажу? - поднял парообразную руку Розеткин. - Я много чего знаю. Могу рассказать.
  - Говорите, - согласился следователь. - Но только по порядку. Я слушаю вас.
  - Простите, а вы кто? - робко поинтересовался Розеткин. - Согласитесь, гораздо удобнее знать, с кем говоришь, чем говорить просто так. Может, вы подлец или невоспитанный человек. Зачем же я буду вам все рассказывать?
  - Я следователь по особо важным делам. Старший майор Лившиц. Вас это устраивает? Вот мое удостоверение. Прошу.
  Увидев красную книжицу, Виталий Тетеревич вдруг в трепете промямлил:
  - Мама!
  Не то чтобы он боялся представителей внутренних органов, просто испытывал по отношению к ним трепет. Он прекрасно понимал, что не сделал ничего противозаконного, но жизненный опыт подсказывал ему, что противозаконное порой можно сделать просто так, не со зла. Поэтому он тут же подумал: "Вот стою я перед представителем органов в газообразном виде. А хорошо ли это? Ведь в обычной ситуации люди так не поступают. Ведь так?" Поэтому он еще раз тихо выдохнул и пролепетал:
  - Мама!
  И тут же, от страха и замешательства, начиная с ног, стал замерзать. "Боже! Что я делаю?! - в ужасе думал Розеткин. - Превращаюсь в лед! Прямо среди лета! Боже мой! Да как же?!" И он закричал:
  - Я ни в чем не виноват! Это не я! Просто дайте мне стакан теплого молока, и я сейчас же немедленно уйду!
  Но было поздно. Губы Виталия Тетеревича сковало льдом, и перед присутствующими застыла, сверкающая гранями, фигура. Желая убедиться, что зрение его не обманывает, Лившиц щелкнул Розеткина по голове ногтем. Голова отозвалась мелодичным звоном.
  - Досадно, - сказал Лившиц. - Был человек. В очках и сандалиях... А теперь ледышка. Жаль, мог стать ценным свидетелем.
  - Но мы можем дождаться, пока он растает, - сказал Владик.
  - Правильно, - согласился Миша. - На дворе жара.
  - Что ж, - кивнул Лившиц. - Посидим, подождем.
  Было слышно, как тикают часы. Лившиц и остальные ждали, когда Розеткин растает. Но он и не думал. Дело в том, что Розеткин все еще боялся. Хотя Лившиц делал все, чтобы развеять его напрасные опасения. Ему хотелось показать, что представители органов не такие страшные. Поэтому он сидел и улыбался Розеткину во всю ширину рта. Потом, что-то такое сообразив, быстро поднялся, сбрил усы и, думая, что так будет намного лучше, вновь уселся и продолжил улыбаться. Не помогло. Тогда Лившиц поднялся и сказал:
  - Все, уходим.
  - Куда? - спросил Миша.
  - Искать генерала Клепача, - ответил Лившиц.
  - Но он во дворе, - напомнил Владик.
  - Вы уверены? - с сомнением спросил следователь.
  - Абсолютно.
  - Мы сидим почти половину часа. За это время могло случиться все, что угодно. Вы точно знаете, что генерал Клепач там, где вы его оставили?
  - Ну да, разумеется.
  - Хорошо, - сказал следователь. - Это нетрудно проверить.
  Он высунулся в окно.
  - Ну! Что я говорил! - торжествующе сказал он.
  - Что?
  - Генерала нет!
  - Как?!
  - Так!
  - Как - так?!
  - Так! Исчез! Растворился в воздухе, улетучился! Черт возьми, в вашей деревне все куда-то исчезает!
  У Виталия Тетеревича в этот момент оттаял рот.
  - Это не я, - предупредил он.
  - Знаю, - ответил Лившиц. - Идемте.
  - Но я не могу, - сказал Розеткин.
  - Я не вам, - ответил Лившиц. - Пойдемте, осмотрим место происшествия.
  Владик с Мишей поднялись из-за стола.
  - Извините, - скромно напомнил о себе Розеткин, - а что делать мне?
  - Ждите, мы еще поговорим.
  - Ждать здесь?
  - Да.
  - Оттаивать? Или можно так?
  - Как хотите?
  - Спасибо.
  И следователь в сопровождении Миши и Владика покинул дом.
  Клепача нашли на другом краю садового участка. Под яблоневым деревом, сорт "Спартанец". Птицы успели склевать крупную родинку, которая до этих пор росла у генерала слева, под ухом.
  - Глядите-ка, - прозорливо сказал Лившиц, - кто-то склевал у него родинку. Интересно, кто мог решиться на такое?
  - Птицы, - предположил Владик.
  - Да, - согласился Миша, - больше некому.
  - Логично, - ответил Лившиц.
  - Товарищ следователь, - услышали они за спинами, - я готов. Можем побеседовать.
  Сзади стоял Розеткина. Он все еще находился в твердом состоянии.
  - Я же просил вас, - вежливо напомнил следователь, - ждать. Или у вас что-то срочное?
  - Нет, - ответил Розеткин. - Просто решил, что дело не терпит отлагательств. Значит, можно уйти?
  - Куда?
  - На старое место. Постою, подожду вас.
  - Да, идите. Или нет, стойте.
  - Да, товарищ следователь?
  - Как вы сюда пришли?
  - Не знаю, обычно. Я сделал что-то непозволительное?
  - Нет. Просто интересно. Вы ведь ледяной. Как вы передвигаете ногами?
  - Даже не знаю, - растерянно застыл Розеткин. - Хотите, чтобы я показал?
  - Да. Пройдитесь, пожалуйста.
  - Как?
  - Обыкновенно, пешком.
  - Прямо, боком? Строевым, вприпрыжку?
  - Как хотите? Безразлично.
  Все терпеливо ждали. Розеткин не двигался.
  - Что с вами? Разучились ходить?
  - Извините, - ответил Розеткин. - Не чую ног. Только что ходил и ни о чем таком не думал, но как только вы сказали пройтись... Сразу вспомнил, что я ледяной. Разрешите постоять тут, рядом с вами?
  - Хорошо, стойте, - ответил Лившиц. И тут же принялся размышлять вслух. - Если сюда смог прийти этот товарищ с улицы Огородной дом семь...
  - Розеткин, - напомнил Розеткин.
  - Да, Розеткин. То почему не мог прийти генерал Клепач?
  - То есть, вы считаете, его сюда никто не переставлял? - спросил Миша.
  - Нет, - ответил следователь. - Не согласны?
  - Зачем же ему было уходить из-под навеса? - полюбопытствовал Владик. - Там тень, удобно. А здесь можно расплавиться.
  - Но ведь Розеткин стоит и не плавиться.
  - Виталий Тетеревич, - еще раз напомнил Розеткин.
  - Да, Виталий Тетеревич. Спокойно стоит. На самом пекле. Хотя он не из воска. Вот и генерал Клепач тоже пришел сюда из музея МВД и встал. Видите, на земле следы? Похожи на следы взрослой обезьяны.
  - Думаете, это следы генерала? - засомневался Миша Семенович.
  - Не исключено, - ответил Лившиц.
  - Но его сначала притащила рука, - сказал Владик. - Мы видели.
  - Да, своими глазами, - подтвердил Миша.
  - Знаю, - ответил следователь. - Его притащила чья-то преступная рука. После этого он встал под навес. Потом переместился сюда, под яблоню. Ему здесь больше нравится. Отличная версия! Не правда ли?
  Никто не собирался его опровергать.
  Знаете что, - улыбаясь, сказал следователь, - давайте-ка лучше послушаем одну из историй генерала Клепача. Какую хотите? Номер один? Или номер пять?
  - Он разговаривает? - спросил Миша.
  - Ну конечно! - От переизбытка чувств следователь высоко прыгнул в воздух и трижды перевернулся. Входя в деревню, он видел, как тоже самое проделал какой-то незнакомый весельчак. Он решил, что при случае нужно обязательно это повторить. Приземлившись, он спокойно сказал: - Конечно, генерал Клепач разговаривает. А вы сомневались?
  - Совсем чуть-чуть, - ответили Миша с Владиком.
  - Там у него под воском, - начал объяснять Лившиц, - небольшое аудиоустройство. Внутри диск. На него записано пять историй. Все абсолютно правдивы и рассказаны голосом генерала. Он записал их еще при жизни. Ну так что, слушаем?
  - Хорошо, - ответил Владик. - Только быстрее. Вы должны помочь нам отыскать прибор счастья.
  - Значит, его украли? - спросил следователь.
  - Да.
  - Нисколько в этом не сомневался. Но сначала - история генерала. Очень интересно. Слушайте.
  Выяснилось, что звезда на генеральском погоне вращается. Один из ее лучей действовал подобно указателю. Вокруг были циферки: 1, 2... Повернув указатель на цифру 5, Лившиц надавил на звезду, там что-то щелкнуло, послышалось хрипение и треск, как на старых магнитных записях... После этого кто-то откашлялся и заговорил.
  
  История генерала Клепача Љ 5
  
  - Когда я был маленьким и мне было одиннадцать, - говорил чуть сипловатый мужской голос, употреблявший вместо разговорного "што" "что", - у меня был друг, Юрка Бадай. Фамилия такая: Бадай. Хороший был парень. На самом деле хороший: носил в школьном портфеле гирю весом шестнадцать кило. Портфель все время рвался и его приходилось зашивать сапожным шилом, но Юрка все равно носил гирю. Упрямый был, чертяка. А потом он поступил в милицию и стал подполковником. А я генералом. Теперь он младше меня по званию, но мы все равно дружим. Иногда я и он встречаемся на планерках, и я его обычно спрашиваю: "Что, Юрка, помнишь гирю?" А он: "Бурю? Какую бурю?" Нарочно так шутит. Я смеюсь, и он тоже. А один раз, когда мы сидели в засаде и ждали преступника, Юрка сказал: "Товарищ генерал, а ведь у меня с собой гиря". Гляжу: елки-палки! Действительно, у Юрки старый школьный портфель, а там, чтобы вы думали?.. Ох, шутник! Ох, чертяка!
  
  После этого голос на записи рассмеялся. Смеялся долго, около сорока одной минуты. Потом наступила ночь, и следователь Лившиц, посмотрев за ограду, спросил:
  - Что это там за огонек?
  - Где? - спросили Владик с Мишей.
  - Там, на высоте тридцать километров. Видите, мигает?
  Действительно, высоко, возле самого неба что-то загоралось и гасло.
  - Что это? - размышлял Лившиц. - Самолет? Да, но ведь два крыла. А огонек всего один.
  - Азбука! - догадался Владик.
  - Что? Какая азбука? - не понял Лившиц.
  - Код Морзе. Кто-то подает сигналы.
  - Так, так, так, - оживился Лившиц. Достал из кармана распечатанную азбуку шифровальщика и тут же объявил: - Ребята, - сказал он, - да это же сигнал бедствия! SOS! Следите. Три точки, три титре...
  
  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, рассказывающая о том, что случилось с трубой и следователем Лившицем, который вдруг всерьез задумался
  
  Скажем прямо: трубу украл шимпанзе. Александр, помните? Так вот, заглянув через забор и желая узнать, что за жильцы поселились на пустующей даче, он увидел поблескивающий медью музыкальный инструмент и не смог с собой совладать. Схватив трубу, он кинулся вверх по улице. На Огородную, дом 15. Там жили Горчаковы. Закопав трубу на грядках с огурцами, подальше от любопытных глаз, Александр решил вернуться на место преступления. За восковым генералом. Он представил, как фигура в форме МВД, с надетой через плечо трубой стоит у них дома на вершине столба, и ему показалось, что это красиво. Икар Андреевич это одобрит. Так думал Александр.
  Но когда он схватил и понес генерала, то случайно задел на погоне звезду. И генерал принялся рассказывать историю Љ 2, о капитане Бадае, который... Но лучше все услышать самим.
  
  История генерала Клепача Љ 2
  
  Был у меня в детстве друг. Юрка Бадай. Хороший был парень. Носил в портфеле гирю. Потом поступил в милицию и стал капитаном. Хитрый был, чертяка. Умел ловить преступников. Знаете как? Войдет в мысли преступника, узнает, что тот думает, и разоблачит. А однажды настолько сильно вошел в мысли преступника, что сам испугался. Подумал, что он и есть преступник. Сам себя арестовал и посадил в тюрьму. И там, в тюремной камере узнал от других преступников, что есть на свете такой капитан Бадай. Умный, как леший, хорошо ловит всю преступную братию. Капитан Бадай (тот, который в тюрьме) не поверил, подошел к зеркалу и увидел там не себя, а кого-то другого. И тогда он понял, что мало себя просто арестовать. Нужно себя исправить. Стать новым человеком. И он сделал это, чертяка! Вышел на свободу и стал порядочным гражданином. А однажды, встретившись с капитаном Бадаем, сказал: "Привет, капитан!" А тот ответил ему в своей шутливой манере: "Как дела, юнга?" Так они разошлись. Один пошел в одну сторону, другой в другую. А обезьяна, которая несла генерала, испугавшись, что тот вдруг заговорил, бросила свою ношу под яблоней и сиганула через забор. А вечером, когда она, то есть он, Александр, уселся с Горчаковым выпить чаю и перекинуться в дурачка, Икар Андреевич увидел на стене трубу и спросил:
  - Откуда у нас труба? Я хорошо помню, ее не было. Откуда она? Да еще геликон. Насколько знаю, на ней во время парадов играют пожарные. Как она сюда попала? Отвечай мне, плут.
  - Трубу, хозяин, принес я, - выражая всем своим видом послушание и порядочность, ответил Александр. - Хотелось украсить наше скромное жилище.
  - Ну, не такое уж оно и скромное, - возразил Горчаков, - не преувеличивай, пожалуйста. Вон, видишь? Ковры всякие, полочки, книги... Живем не хуже остальных. Или тебе что-то не нравится?
  - Все нравится, мсье, и ковры и полочки... Но мне почему-то показалось, что не хватает трубы.
  - Хорошо, этот разговор мы оставим на потом. А пока ответь мне, как она тут появилась? Ведь до этих пор ее не было. Значит, ты ее откуда-то принес. Откуда? Купил?
  - Нет, мсье.
  - Естественно. Купить ты ее не мог, потому что денег я тебе не давал. Значит, как всегда, стянул? У кого? Откуда?
  Александр молчал.
  - Тебе стыдно? - спросил Икар Андреевич.
  - Да, - отвечал шимпанзе.
  - Так зачем же ты делаешь, дуралей, то, за что потом будешь стыдиться?
  - Но, мсье, послушайте, нельзя же сначала застыдиться, а потом что-то сделать. Сначала делают, а потом уже стыдятся. Причинно-следственная связь, мсье.
  - Да как же ты не поймешь, простодушная твоя голова, что на то человеку и даны мысли, чтобы сначала представить то, что собираешься сделать, а потом подумать: будет за это стыдно или нет. И если да, то лучше вообще ничего не делать.
  - А если в мыслях не стыдно, а как увижу вас, так хоть со стыда сгорай?
  - Тогда всякий раз спрашивай меня. Увидел где-то что-то, зачесались руки, остановись. Найди сначала меня и спроси: можно или нет?
  - Но ведь заранее известно, что вы ответите.
  - Правильно. Потому что непозволительно тащить отовсюду все, что, по твоему мнению, плохо лежит.
  - Но откуда тогда мне узнать, что такое стыд? И потом, я не человек, мне все простительно.
  - Ты из породы приматов, а, значит, самый ближайший родственник. Читаешь Диккенса и Толстого, так что не прибедняйся. Изволь отвечать за свои поступки, Александр.
  - Что же мне делать с трубой? Отнести назад?
  - Да. И извинись.
  - Хорошо, мсье. Сейчас же отнесу.
  И сняв со стены геликон, Александр решил напоследок на нем сыграть. Увидел, что там отсутствует мундштук, а просто торчит трубочка, и сказал в нее:
  - Желаю вам, мсье Горчаков, - затараторил он, - чтобы вы тоже побыли человеком в шкуре обезьяны. Или наоборот. Сами поглядели бы, каково это.
  При этом он надавил на одну из кнопок. Из трубы вышел луч, и Икар Андреевич оказался полностью просвеченным. Вибрации произнесенного Александром пожелания буквенной картечью наполнили костистую грудную клетку, и мсье Горчаков стал катастрофически мельчать. Он (точнее, его скелет) мельчал на глазах, и через минуту перед Александром стояло существо, гораздо меньше его размерами. Луч в трубе погас, скелет покрылся кожей и густыми волосами, и Александр понял: перед ним бонобо. То есть карликовый шимпанзе. Он нарочно сверился с зоологическим справочником. Сам Александр принадлежал к виду "шимпанзе обыкновенный", а вот Икару Андреевичу повезло меньше. Хотя как сказать. Все на свете относительно. После этого Александр выбежал на балкон и послал в темноту сигнал SOS.
  Делать нечего, все заботы пришлось взять на себя. Заботы по дому, уход за престарелым отцом Леонидом Сметановичем, ночные разговоры при помощи фонаря с братом Федором, - все легло на узкие обезьяньи плечи Александра.
  Пришлось даже переписать на себя паспорт бывшего хозяина. Придя в паспортный стол, Александр вкратце объяснил проблему. Сказал, что теперь логичнее всего было бы заменить хозяина. Не потому что он, Александр, жаждал престижа или власти. Нет, ни в коем случае. Просто место, которое до этих пор занимал Икар Андреевич в обществе, оказалось пустым. И в то же время не совсем. Другое дело, если бы он умер. Тогда можно было бы сказать: "Он умер". И показать памятник. Но Икар Андреевич не умер; просто был вырван из общества по воле случая, как здоровый зуб нерадивым стоматологом. Поэтому его место нужно было чем-то занять.
  Выслушав это, работница паспортного стола посоветовала:
  - Оформите, - сказала она, - новый паспорт. Возьмите имя и фамилию вашего прежнего владельца. Только добавьте к фамилии еще одну, через черточку. Так иногда поступают. Будете Икаром Андреевичем Горчаковым-Обезьянским. А что? Красиво и модно. При этом никого не будет смущать ваше фото на документах. Посмотрят на фамилию и сразу поймут, что у человека с такой фамилией должно быть такое же фото.
  Горчаков-Обезьянский так и поступил. Заказал свежий паспорт и устроился в строительную бригаду плотником: делать коттеджи. И никогда больше не воровал. Понимал, что отныне отвечает не только за себя, но и за человека, чье имя теперь носит.
  Что касается Икара Андреевича, то его пришлось переименовать. Отдали ему имя Александр, которое все равно лежало без дела. Сам бонобо сидел в детских кроссовках на шкафу, ел бананы и, судя по его виду, был бесконечно счастлив. Горчаков-Обезьянский хотел обучить его русскому языку, как когда-то обучили его, но затем понял: бесполезно. Обезьян учат сызмальства, а бонобо был уже, что называется, мужчиной средних лет и не поддавался никаким наукам. Отсюда вывод: учись, пока молодой!
  Так все произошло. Следователь Лившиц и Владик с Мишей Семеновичем узнали об этом, взобравшись на тридцать километров по столбу. Преступление было раскрыто. Лившиц сидел за столом в доме Горчаковых и заполнял протокол, как вдруг перед ними возник генерал Клепач. Протянув Мише небольшой бланк с печатью, он спросил:
  - Пельмешкин Михаил Семенович?
  - Да, - ответил Миша. - Я Семенович. Что это у вас в руке?
  - Справка, - сказал генерал. - О том, что вы переводитесь в специальный взрослый сад. В подготовительную группу.
  - Взрослый сад? - спросил Владик. - Что это?
  - Взрослый сад - это сад, где воспитываются такие, как Михаил Семенович, - ответил генерал. - Вечные дети.
  - Простите, товарищ генерал, - попытался вступить в разговор Лившиц, - но как вы здесь? Каким образом, почему?
  - Не сейчас, - отрезал генерал.
  - Но вы восковой.
  - Потом, - ответил генерал, - позже. Сидите, пишите протокол.
  - Слушаюсь, - сказал следователь и уселся на место.
  Генерал вновь обратился к Мише с Владиком:
  - Вот вам два парашюта, - сказал он, - прыгайте за мной.
  - Куда? - спросил Миша
  - Вниз. Я отведу вас по месту назначения. Вам нельзя оставаться здесь. Здесь все взрослые серьезные люди. Они многого не понимают. Прыгайте, у вас нет другого выхода.
  - Извините, но что будет со мной? - поинтересовался Владик.
  - Вы его отец?
  - Да. Вот документы на усыновление.
  - Сколько вам?
  - Почти десять.
  - Так идите и учитесь в школе.
  - Не могу. Я ее закончил.
  - Тогда прыгайте с нами. Снимете недалеко от садика жилье и там же, поблизости устроитесь на работу.
  - Я могу устроиться в садик? Воспитателем.
  - Вполне, - ответил генерал, натянул на плечи парашютные лямки и выскочил в окно.
  Владик с Мишей вопросительно переглянулись, надели парашюты и тоже прыгнули следом.
  На высоте двадцать километров парашюты поравнялись.
  - Не узнали меня? - спросил генерал.
  - Нет.
  - Генерал Клепач?
  - Неверно, - ответил генерал. - Я ваш старый знакомый.
  - Поробайник?!
  - Я у генерала внутри. Вынужденная маскировка.
  - Значит, взрослого сада не существует?
  - Существует. И мы туда летим.
   И они полетели дальше. А следователь Лившиц, проснувшись, подумал: "Неужели уже утро?"
  - Да, - ответил Обезьянский. - Я на работу. Вы остаетесь?
  - Придется, - ответил следователь. - Позавтракаю, поиграю немного на геликоне, потом сяду и допишу протокол.
  - Смотрите, не включайте рентгеновский луч.
  - Постараюсь.
  - Будете уходить, не забудьте, пожалуйста, закрыть дверь.
  - Обязательно.
  - И покормите Александра.
  - Хорошо, так и сделаю. Спасибо за помощь и гостеприимство.
  - Не за что, - ответил Обезьянский, взял плотницкий инструмент и ловко, без всякого парашюта, спустился по столбу на землю.
  А следователь, обняв трубу, подумал: "Странно все, - думал он. - Загадочно и непонятно. Преступление раскрыто, генерал Клепач нашелся... А мне как-то неспокойно. Спокойно, но не до конца. Почему? - спросил он себя. И повторил: Почему? Не знаю, - ответил он себе. - Я думаю, - размышлял он, - лучший способ обрести покой, это ни о чем не думать. Но как можно ни о чем не думать, - думал он, - если все время повторять себе: не думай, не думай? Значит, нужно думать, но о чем-то другом, новом. Но о чем? И как? Просто! - с улыбкой решил следователь. - Хочешь изменить мысли и впечатления, измени жизнь!"
  И взяв парашют (их там было огромное количество), он соскочил с балкона и тут же очутился на местной станции, через которую шел поезд Москва - Лихтенштейн. Сел в вагон и сказал, что хотел бы устроиться проводником. Ему разрешили. По пути он выучил лихтеншейнский язык, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.
  
  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, про остров Детобразию и Антона Ивановича Инфузорьева
  
  Под ними был бескрайний океан. Посреди расположился небольшой остров. Он был весь застроен домами, парками развлечений и кинотеатрами. Из морского порта туда-сюда курсировали яхты и теплоходы.
  - Что это за остров? - спросил Владик. - На карте его нет.
  - Это Детобразия, - пояснил поробайник. - Он появился сравнительно недавно.
  - Значит, нам туда? - спросил Миша.
  - Да. Снижаемся.
  И они направили парашюты вниз.
  Их ноги коснулись бетонных плит на главной площади. Рядом журчал музыкальный фонтан в виде писающего на восемь сторон жука. Вокруг сновало множество детских электромобилей. На специально очерченном пятачке у перекрестка стоял постовой лет семи и регулировал движение полосатым жезлом.
  Одетые совсем по-взрослому, мальчик и девочка лет пяти вели за руку вполне зрелую женщину в детском платьице. У женщины был такой же по-детски наивный взгляд, и она ела мороженное. С лицом, заклеенным кусочками бумаги после неудачного бритья, на трехколесном велике следом катил тридцатилетний дядька.
  - Мама, мама, гляди! - широко осклабился он. - Парашютисты!
  Взахлеб рассмеявшись, он показал пальцем на Владика с Мишей и восковую фигуру Клепача.
  - Игорек, - назидательно произнесла пятилетняя девочка, - разве так поступают приличные мальчики? Нехорошо показывать пальцем. Мы с папой тебя учили.
  - Он больше не будет, - ответил за верзилу на велосипеде пятилетний мальчуган. - Ведь так, Игорек? Правда?
  Игорек насупился и кивнул.
  - Угу.
  Пятилетий родитель подошел к генералу.
  - Можно, мы с вами сфотографируемся? - спросил он. - Моя жена и дети. Ну, пожалуйста!
  - Конечно, - ответил поробайник. - Буду счастлив.
  - Игорек, Светочка! - подозвала девочка. - Идите сюда. Папа нас сфотографирует.
  Взрослая женщина в платьице подбежала, неаккуратно побритый мальчик подъехал, и они вместе с пятилетней мамой встали возле генерала. А похожий на лилипута папа щелкнул их на фотокамеру.
  - Спасибо, - поблагодарила девочка. - Дети, идемте.
  И неординарное семейство двинулось дальше.
  - Что здесь происходит? - спросил Миша.
  - По-моему, здесь все навыворот, - догадался Владик. - Дети ведут себя, как взрослые, а взрослые...
  - Именно, - отозвался поробайник. - Все, как вы хотели. Это Детобразия. Мир, построенный по желаниям детей. Но учтите, здесь все немного не так, как вы привыкли. Дети действительно выглядят взрослыми, но они все еще остаются детьми. Поэтому в этом мире действуют немного другие законы.
  - Здесь есть законы?
  - Есть. Но только представьте, если бы их выдумал и написал какой-нибудь четырехлетний карапуз.
  - Значит, тут разрешено баловаться?
  - И не только.
  - В магазинах все бесплатно?
  - Хоть сейчас можем пойти и набрать полные карманы сладостей и игрушек.
  - И за это ничего не надо платить?
  - Ни копейки.
  - Но тогда на что они все живут? На что построено все это? - спросил Владик, показывая на высотные дома, парки и карусели, которых кругом было в избытке.
  - Владик, - ответил поробайник, - я тебя понимаю. Тебе хочется рассуждать в категориях того мира, из которого ты прибыл. Но там все было устроено взрослыми. Здесь же действуют не только другие письменные законы. Здесь по-другому устроена логика и весь порядок вещей. Здесь другие законы природы. Детские. Послушайте. Как говорят, глубоко под островом, в шахте скрыт генератор детских фантазий. Все это живет, благодаря ему. Он вырабатывает детские фантазии и мысли, делает их материальными, и так все это существует. Понимаете меня?
  - Что ж тут непонятного? Остров оживших фантазий.
  - Остров детских фантазий. Детобразия.
  - Кстати, как здесь появляются взрослые? Кто они?
  - Да, мне тоже интересно. Приезжают добровольно, как я, или...
  - Только добровольно. По собственному желанию. Есть немало детей, которым не терпится поскорее почувствовать себя взрослыми. Но есть также немало взрослых, которые не прочь вновь окунуться в детство. Здесь каждый получает то, что хочет. И все совершенно счастливы. Без всяких труб и рентгеновских лучей. Надо признать, мир, построенный при помощи детской фантазии и беспечной глупости, оказался более разумным. Такой вот необъяснимый факт.
  - Где же взрослый детский сад? Мы туда идем или нет?
  - Да, уже. Там хорошо, не бойся.
  - А я и не боюсь.
  И они пошли. По дороге решили, что генерал Клепач им больше ни к чему. Нужно было отправить его туда, где он хранился. Но как? Хотели послать по почте. Подумали: долго. Нужен был более быстрый и надежный способ. Увидели рядом магазин. На витрине - игрушечные роботы. Владик сказал, что у него есть план.
  В магазин вошли Владик, Миша и поробайник. Генерала оставили снаружи. За прилавком стоял продавец лет шести от роду.
  - Добрый день, - обратился к нему поробайник. - У вас найдется отдельно моторчик и программное обеспечение для робота?
  - Есть конструктор, - ответил продавец. - Отдельно детали и моторчик. Хотите?
  Только тут Миша увидел существенную разницу между Детобразией и остальным миром. Когда взрослые слышали поробайника, им непременно нужно было знать, как голос может звучать сам по себе, без тела. Продавца, по всей видимости, это нисколько не беспокоило.
  - Для вас это нормально? - спросил Миша.
  - Что? - спросил продавец.
  - То, что голос идет прямо из воздуха? Это Освальд, наш поробайник. Но мы-то знаем, что он невидим, а вы нет.
  - Мальчик, - снисходительно улыбаясь, ответил продавец, - кто же удивляется таким элементарным вещам? Какая разница, откуда выходит голос, из воздуха или нет? Я его слышу, и мне этого достаточно. Ваш сын? - обратился он к Владику.
  - Да, - ответил Владик. - Малышу тридцать лет. Растет, набирается опыта.
  - Ясно, - ответил продавец. - Возьми-ка вот это, мальчуган. Поиграй.
  Продавец протянул Мише яркую погремушку. Миша Семенович хотел было оскорбиться, но тут же вспомнил, что он на самом деле ребенок, это свершившийся факт, и тряхнул погремушкой. У той оказалась непростая конструкция. Внутри заиграла музыка, открылись полные восторга игрушечные глаза и погремушка запела дрожащим тенорком:
  Остров Детобразия -
  Царство безобразия,
  Озорства и развлечений,
  Шоколада и печений.
  Прочь серьезность и занудство!
  Потому что это скучно.
  Надоело петь мне в рифму,
  Буду петь я просто так.
  Можно петь, конечно, в рифму,
  Фифму, мифму, перемифму,
  Но не буду петь я в рифму,
  Буду петь я, как попало.
  Ну, и так далее. После этого они вставили в спину генерала моторчик и запрограммировали его так, чтобы он взял билет на теплоход и отправился в музей МВД.
  В 6 часов утра в музейную дверь постучали. Сторож открыл и обмер. Генерал! Правда, весь из воска, но все равно.
  - Доброе утро, - произнес генерал. - Можно, я войду? Впустите.
  - Не могу, - ответил сторож. - Рад бы, товарищ генерал, но не могу. Инструкция.
  - С ума сошли? - удивился генерал. - Я когда-то здесь стоял. Я Клепач. Неужели не узнали?
  - Я новенький, - ответил сторож. - Недавно устроился.
  - Что же мне прикажете делать?
  - Постойте во дворе. Или покажите документы. У всех генералов есть документы. Покажите, и я вас пропущу.
  - Но у меня нет документов. Сами же видите: карманы из воска. Туда ничего не положишь.
  - Тогда постойте во дворе.
  - Но я не могу стоять, мне нужно ходить. У меня внутри моторчик, понимаете?
  - Тогда погуляйте.
  - Но я могу уйти слишком далеко. Уйти и не вернуться. Не потому что я обиделся. Моторчик, понимаете? Он не дает мне покоя.
  - Что же мне с вами делать? - задумался сторож. - Вот если бы нашелся тот, кто смог бы подтвердить вашу личность, тогда...
  - Такой человек есть! - обрадовался генерал.
  - Кто он?
  - Генерал Трухнин, мой друг. Стоит в главном зале. Рядом со своим легендарным револьвером, уложенным под стекло. Спросите у него.
  - Сейчас. Постойте пока.
  - Подождите.
  - Что?
  - Он тоже из воска.
  - Ничего, все равно спрошу. Постойте, я мигом.
  Войдя в главный зал, сторож приблизился к Трухнину и спросил:
  - Товарищ генерал, там кто-то пришел. Утверждает, будто вы его знаете. Хочет, чтобы я его пропустил.
  Надо сказать, сторож не ожидал от Трухнина никакого ответа. Ведь тот был предметом исторической памяти, как он мог ответить? Сторожу всего лишь хотелось успокоить генерала Клепача, который стоял и ждал. Но Трухнин неожиданно заговорил.
  - Кто пришел? Кто такой? - спросил он.
  - Генерал Клепач.
  - Что ж вы сразу не сказали! Ведите сейчас же. Его место тут.
  Клепач вошел. Старые друзья обнялись, коротко побеседовали и тут же застыли в гордых позах, как и положено музейным экспонатам.
  Но никто не догадался отключить моторчик. Поэтому, простояв в неподвижности практически целый день, ночью генерал Клепач ожил. Попытался продолжить беседу с Трухниным, но тот, к сожалению, молчал. Тогда, поняв, что восковые фигуры могут оживать только в бестолковых сказках, генерал Клепач сказал себе: "Ну что ж, буду ходить из угла в угол. До тех пор, пока моторчик сам собой не заглохнет. Потом встану на место, с Трухниным".
  В ту ночь Антон Иванович Инфузорьев спал отвратительно. Мешал темный силуэт, маячивший туда-сюда в одном из окон напротив. Это было здание музея МВД. Антон Иванович жил через дорогу и ни разу не видел, чтобы ночами там кто-то ходил. Тем более, как сегодня: без остановки. "Что за неугомонный! - с недовольством думал Антон Иванович, выглядывая за шторку. - Моторчик у него внутри, что ли? Нужно будет с утра позвонить и пожаловаться. Совсем распоясались".
  Антон Иванович пытался забыть, что там кто-то ходит. Закрывал штору и ложился, накрыв голову одеялом. Не помогало. Он знал, что там кто-то ходит, и это лишало сна. Впрочем, один раз он подумал: "Нельзя же ходить безостановочно. Вдруг тот, кто ходил, давно остановился. А я лежу и не знаю. И беспокоюсь. Надо проверить". Он выглянул за штору. Силуэт продолжал ходить. Туда-сюда, туда-сюда. "Как же быть? - думал Антон Иванович. - Завтра на работу, а я не спал. Трудно работать, когда не спишь. Нужно работать, умножать и делить, а ты сидишь и борешься со сном. Но даже там, на рабочем месте я все равно буду думать, что кто-то ходил по музею! Это не даст мне покоя! Возможно, до конца жизни. Что же делать, что же делать? - лихорадочно соображал он. - Пойти, разве что, в кухню и сварить кофе? Но нет, тогда я точно не засну. Может быть, лечь на пол, раскинуть руки и высунуть язык? Но зачем?" "Пойди направо", - мысленно посоветовала ему правая нога. Но левая возразила: "Нет, лучше ходить налево. Там интереснее". Послушав спор ног и немного порассуждав самостоятельно, Инфузорьев решил, что лучше всего в данной ситуации отправиться в путешествие. Немедленно, не раздумывая. Поэтому он тут же собрал чемодан и поехал на такси в сторону вокзала. Морской был ближе, поэтому он направился туда.
  Теперь немного о личности Инфузорьева. Кем же был этот хлопотливый и несуразный человек? Работал Антон Иванович в одном из крупных учреждений. Занимался подсчетами: с утра и до вечера считал деньги. Чужие. Большие. Через его руки и голову проходили внушительные суммы. Миллионные счета, крупные кредиты. Все это он складывал и вычитал, умножал и исчислял процент, и в конце концов стал замечать, что видит вокруг не предметы, а денежные суммы. Например, шел домой, видел машины, дома и продуктовые лавки, но всего этого для него существовало. Перед глазами стояли цены: 320 тысяч рублей (машина), 6 миллионов 123 тысячи рублей (дом) и 2 миллиона 76 копеек (лавка с продуктами). Даже люди стали мерещиться ему в виде цифр. К счастью, не сами люди (Антон Иванович не знал, как их оценить), а то, что они носили сверху. Например: 10 тысяч (золотые сережки,) 5 тысяч (платье) и 1 тысяча 745 рублей (туфли на медной пряжке). Это была женщина, с которой он стал недавно встречаться. Инфузорьев мечтал создать семью. Но затем подумал: как же он создаст семью, если жену нужно любить, а он будет видеть в ней только стоимость ее гардероба? Испугался и отправил смс: "Прости, - писал он, - но у меня на уме одни деньги. Это трагично, но я даже не помню, как ты выглядишь. Ни цвета глаз, ни формы носа. Ничего. Скоро зима, - продолжал он писать, - все наденут шубы, сапоги и меховые шапки, ты тоже, а я снова буду оценивать и считать. Прости, наша встреча была ошибкой. Прощай". Получив смс, знакомая Инфузорьева фыркнула и подумала: "Вот болван!" И ушла к другому. Узнав об этом, Антон Иванович подумал: "Ну и пусть. Сяду вечером с калькулятором и посчитаю накопления на сберкнижке и кредитной карте. Это меня успокоит". И действительно, это позволило на какое-то время забыться. Затем он лег в постель и уже собирался выспаться, чтобы завтра пойти на работу, но не тут-то было. В музее МВД кто-то ходил. Сам музей, по прикидкам Антона Ивановича, стоил примерно 400 миллионов рублей. Тот, кто ходил, ничего не стоил, потому что там, в темноте музейного зала был видел лишь силуэт. Тем не менее, ночь прошла ужасно. Но вы об этом уже знаете.
  Антон Иванович Инфузорьев никогда не путешествовал. Вся его жизнь прошла между работой и домом. Поэтому решение его во многом было неслучайно. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
  Просматривая на стене вокзала табло с пунктами назначения, Антон Иванович думал: куда бы поплыть? "Остров Детобразия". Это название стояло почти в конце списка. Туда был самый ближайший рейс.
  Инфузорьев подошел с чемоданом к кассе и сказал:
  - На остров Детобразию. Один билет, пожалуйста. В самую удобную каюту. У окна, пожалуйста, будьте добры.
  - Они все у окна, - ответили ему. - Вот, возьмите.
  Антон Иванович поглядел на билет и возмутился:
  - Но здесь написан порт Геленджик! Что вы мне подсовываете?
  - Правильно, так надо, - ответили в кассе. - Написан Геленджик, но судно идет до острова.
  - Какого острова? Мне нужна Детобразия. Мне интересно, что это за остров. Я ни разу не слышал. Поэтому хотел поглядеть.
  - Правильно, и не могли слышать. Потому что такого острова не существует в природе.
  - Но зачем же писать его на табло, раз он не существует?
  - Потому что туда можно доплыть, но он не существует. Понимаете? Поэтому пишут на всех билетах: Геленджик.
  Инфузорьев не понимал. Это было видно по его лицу.
  - Все просто, - постарались объяснить в кассе, - по билету вы плывете в Геленджик. Но на самом деле...
  - Предупреждаю, - потряс пальцем Инфузорьев, - если я приплыву не на Детобразию, а в самый настоящий Геленджик, вы у меня крупно пожалеете!
  - Счастливого пути, - ответили ему и закрыли окошечко.
  Антон Иванович прибыл в Детобразию после обеда. В пути он поел, умылся и даже успел немного выспаться. Он был свеж и доволен. Наконец-то он видел океан. Он ничего не стоил. Просто соленая вода. Хотя нет, постойте. Там же неисчерпаемые недра! Мидии и креветки!.. Морская капуста!.. "Боже! - со стоном подумал Инфузорьев. - Опять! Снова!" Но затем он прибыл.
  Из порта он взял такси. Его вез ярко-желтый электромобиль с зубастой улыбкой на капоте. Таксистом был ребенок.
  - Мальчик, - поинтересовался Инфузорьев, - не рановато ли тебе водить? Мама с папой разрешают?
  - От мальчика слышу, - буркнул карапуз и свернул в центр города.
  Дома, качели, аттракционы... "Однако, - подумал Инфузорьев, - здесь довольно развитая инфраструктура. Сколько же денежных средств сюда вбухано? Кругом одни дети. Невероятно! Неслыханно!"
  Денег за проезд с него не взяли. Это приятно удивило, но, вместе с тем, оставило какое-то гложущее подозрение.
  - Не может быть, чтобы все было так просто, - стоя посреди тротуара, тихо говорил себе Антон Иванович. - Просто так ничего не бывает.
  Зайдя в бистро, он заказал горячего кофе с булкой. Здесь с него тоже не хотели ничего брать.
  - Возьмите, - настаивал Антон Иванович. - Я требую, чтобы с меня взяли плату! Это, в конце концов, беспокоит меня! Возьмите сейчас же деньги или я устрою грандиозный скандал!
  Посетители хохотали. Не для того, чтобы подразнить Антона Ивановича. Просто на его ужимки нельзя было глядеть равнодушно. Среди посетителей было несколько взрослых. Но у всех у них были детские повадки. Это, по мнению Инфузорьева, указывало на недоразвитость, поэтому он взбесился еще больше.
  - Это подвох! - кричал он. - Думаете, я не чую подвоха?! За все нужно платить, по-другому не бывает! Разве нет?!
  И, швырнув в воздух деньги, он сбежал. Дверь кафе захлопнулось.
  - Какой нервный ребенок, - флегматично заметила семилетняя дама и продолжила читать газету, в которой печаталась всякая бессмыслица пополам с забавными иллюстрациями.
  
  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой Миша влюбляется, а Антону Ивановичу присуждается Персональный Хохотун
  
  В подготовительной группе было много девочек и мальчиков. Самому старшему было пятьдесят шесть. Миша Семенович оказался где-то посередке. Младшенькому, Витюше Плаксину, было двадцать два. Миша и Нина Шепоткова оказались почти ровесниками. Нина была хорошей, всегда делилась с Мишей игрушками, никогда не капризничала и ела все, что дают... И к тому же была красивой. Мишу поразили глаза. Лазурно-голубые, смотрящие на тебя ласково-ласково... И Миша Семенович влюбился.
  Однажды он подошел к папе, который устроился во взрослый сад директором, и спросил:
  - Пап, мне нравится Нина Шепоткова, - сказал он. - Я могу на ней жениться, как считаешь?
  Владик задумчиво пожевал губами, участливо улыбнулся и ответил:
  - Видишь ли, Михаил, о женитьбе тебе думать рановато. Вы ведь с Ниной дети. У вас впереди начальная школа, потом институт либо профтех училище, это уж как ты сам пожелаешь... Одним словом, что если с женитьбой немного повременить? Ммм?
  - Но я люблю ее. Жить без нее не могу. Как мне быть?
  В разговор вступил Освальд.
  - Кто же тебе мешает? Люби. Детская любовь самая чистая.
  - Да, любите друг друга, дружите, ходите за ручку... Это совсем не возбраняется. Зачем непременно жениться?
  - В самом деле, - задумчиво произнес Миша. - У меня в голове какие-то стереотипы. Но с другой стороны, у нас ведь тоже могут появиться дети. Если мы с Ниной не поженимся, чью фамилию они будут носить?
  - Дети могут быть у взрослых людей, - мудро заметил Владик. - А вы сами дети. По-моему, рановато думать о своих.
  - Да, - согласился поробайник. - Просто любите друг друга чистой любовью. Никто не может вам этого запретить.
  После полдника все были на улице, на игровой площадке. Миша подошел к Нине. Она выкладывала при помощи формочек пирожные из песка. Миша Семенович робел, не зная, как начать.
  - Ты хочешь мне что-то сказать? - прикрывшись от солнца ладошкой, спросила Нина.
  - Извини, ты не очень занята? - чувствуя, как краснеет, ответил Миша.
  - Нет. Говори. Если хочешь, присядь рядом, будем вместе делать пирожные. Заодно скажешь, что хотел.
  Взяв пластмассовую лягушку, Миша набрал в нее сырого песка и выложил на краю песочницы лепешку.
  - Нина, я в тебя влюблен, - выдавил он, краснея еще больше. - Причем давно. С самой первой нашей встречи.
  - В самом деле? - смущенно улыбнулась Нина.
  - Да. Ты красивая и добрая. И такая же маленькая, как я. Хотя при этом совсем взрослая. У нас очень много общего. Тебе не кажется?
  - Хочешь предложить мне руку и сердце?
  - Сердце - да, пожалуй. Но рука у меня еще маленькая, детская. - Миша Семенович с сомнением поглядел на свои покрытые волосами пальцы и продолжил: - Я советовался с отцом, - сказал он.
  - И что он тебе ответил?
  - Сказал, что о женитьбе пока следует забыть.
  - Понимаю, у нас не тот возраст.
  - Да, - ответил Миша. - Но в то же время, я подумал... Если впереди школа и институт... Это ж сколько пройдет времени?
  - Нам с тобой будет по пятьдесят.
  - Почти. Хотя мы все еще можем оставаться детьми. Но не поздновато ли будет жениться?
  - Жениться никогда не поздно.
  - В самом деле.
  - И вместе с тем, все так сложно, - задумчиво сказала Нина. - Никогда об этом не думала, но теперь пришлось. Как же нам быть, Миша?
  - Но ведь никто не мешает нам любить друг друга просто так, без всякой женитьбы. Ведь так, правда?
  - Да, ты прав! - ответила Нина. - Мы можем даже поцеловаться. Прямо сейчас. Невинно, в щечку. Хочешь?
  Миша ничего не ответил. Его язык от смущения присох небу (не к небу, а к нёбу; чтобы язык присох к небу, нужно очень постараться). Он сумел только кивнуть. Нина Шепоткова приблизила лицо. Миша зажмурился... и коснулся теплой щеки губами. А потом запрыгал от радости, как резиновый мяч. Скакал, скакал по всей территории взрослого сада. А потом вдруг как подскочит и как подлетит... Долетел до самого неба (вот теперь неба)... Выскочил за кучерявый слой облаков... Беззаботно и весело рассмеялся и полетел обратно вниз. Когда он оказался рядом, Нина протянула ладошку и сказала:
  - Дружба навек?
  - Дружба и любовь! - ответил Миша, и они крепко взялись за руки.
  На ужин была творожная запеканка со сметаной, чай и пряники. После воспитательница включила видеоплеер с коллекцией мультиков, а потом большинство детей отправилось в группу продленного дня.
  Там все почистили зубы и стали готовиться ко сну. А Миша Семенович вдруг увидел, как к Нине пристает один мальчик. Вовка Насечкин, сорок два годика. Хулиганистый тип. Отложив зубную щетку, Нина решила побрить под мышками, потому что там все слегка заросло. А Насечкин принялся брызгать в нее водой.
  - Хватит! - говорила Нина. - Что ты делаешь? Всю облил.
  Но Насечкин только ехидно смеялся, затыкал кран пальцем и брызгал струей в Нину и других девочек. Тогда Миша подошел и сделал Насечкину подножку. Тот грохнулся и завопил:
  - Татьяна Васильевна! Тетя Таня! Помогите! Избивают!
  Прибежала воспитательница. Вовка Насечкин стал жаловаться. Он говорил, что ничего такого не дала, стоял и умывался под краном, но тут к нему подошел Пельмешкин и якобы просто так, без причины кинул на пол. Он отбил себе локоть.
  - Вот, глядите, ТатьянСиливна, - говорил Вовка, демонстрируя локоть. - Красный.
  - Неправда, Татьяна Васильевна, - выступила вперед Нина, - он все врет. Вовка меня обливал. Видите? До сих пор мокрая. А Миша подошел и защитился.
  - Да, - ответили другие дети. - Это так. Мы подтверждаем.
  - Неправда! Враки! - заголосил Вовка. - Меня избили. Причем несправедливо.
  - Да? - спросила Нина. - А почему же я тогда мокрая?
  - Сама облилась! - нисколько не смущаясь, выпалил Вовка. - Налила на себя, а на меня сваливает. ТатьянСиливна, поставьте Пельмешкина в угол. Пусть стоит. Он плохой.
  Татьяна Васильевна, женщина восьми лет, постояла, подумала, а потом ответила:
  - Вот что, Володя. Я тебя хорошо знаю. Ты давно всех обижаешь. А как только получишь отпор, так сразу жалуешься. Это не в первый раз, заметь.
  - Но, ТатьянСиливна...
  - Не пререкайся, дай договорить. Я не могу верить тебе, Володя. Ты это понимаешь? Ты обманывал уже не раз.
  - Но, ТатьянСиливна...
  - Вот как мы поступим. В угол пойдет не Пельмешкин, а ты. Заодно подумаешь: хорошо врать или нет.
  - И драться тоже, - вставила Нина.
  - Да, и об этом тоже подумай.
  - Не имеете права! Я скажу про вас папе! - пригрозил Насечкин.
  - А я скажу, чтобы он тебя лучше воспитывал, - не растерялась Татьяна Васильевна.
  - А я скажу, что вы ябеда! Вот!
  - Сам такой!
  - А вы... Вы... - задыхался от злости Насечкин. - А вы все здесь дураки и не лечитесь! Бестолочи!
  Бе-бе-бе! - показала ему язык Татьяна Васильевна.
  Вовка расплакался от обиды и злости, но тут к нему подошла Нина Шепоткова и мягким примирительным тоном сказала:
  - Не расстраивайся, Володя. Мы все готовы с тобой играть. Но только ты должен пообещать: больше никаких приставаний и вранья. Хорошо? Ребята, правда ведь? Мы будем с ним дружить, ведь так?
  - Да, - хором согласились дети.
  А Миша подошел и подарил Насечкину свою поющую погремушку. А Татьяна Васильевна сказала:
  - Видишь, Вова, какие у тебя прекрасные товарищи? Зачем же с ними ругаться? Дружи с ними, и все будет хорошо.
  И Вовка перестал плакать и невольно улыбнулся. Но было непонятно, то ли он на самом деле исправился, то ли это лишь временный проблеск. У него был задиристый характер. Ему нужен был психолог, чтобы во всем разобраться. Но Вовка не хотел к нему идти. Боялся, что все подумают, что он ненормальный. Хотя никаким ненормальным, конечно же, Вовка Насечкин не был. Просто его личность неправильно сформировалась.
  После этого все улеглись спать. Кровати Нины и Миши стояли рядом, так что у них была возможность вволю нашептаться.
  - Моя самая красивая Нина, любовь моя! - шептал Миша.
  - Мой защитник, мой герой! - так же чуть слышно отвечала Нина.
  Но оставим их на минуту. Поглядим, что делал Насечкин.
  А делал он вот что. Вышел потихонечку от всех на игровую площадку и вскарабкался на самый высокий тополь. И подумал: "Буду сидеть тут, раз никто меня не понимает". Не забываем о неправильно сформированной личности. Все, что происходило с ним и вообще, Вовка понимал исключительно по-своему. Вот и на этот раз: сам всех обрызгал, нахамил, и сам же посчитал, что к нему несправедливы. Так вот, взобравшись на тополь, Вовка уселся на ветку и принялся ждать. Чего - неизвестно. Рядом присела ворона. Она ничего не сказала, но в ее глазах Вовка увидел осуждение. "Ну вот, - подумал он, - и эта туда же. Все против меня". Он хотел слегка передвинуться, чтобы отвернуться от птицы. Но не удержался и свалился вниз. Прошло десять минут. Вовка летел. Прошел еще час. Вовка летел и не думал останавливаться. "Что за пакость? - думал он. - Давно пора бухнуться, а я все лечу. Где же земля?" Он поглядел вниз. Земля была на месте. Но не приближалась. "В чем дело? - не понимал Вовка. - Может, я висю? То есть повис". Оглядевшись, он заметил: нет, летит. Это было понятно по веткам, которые, проносясь мимо, хлестали его по бокам. "Понял, - решил Вовка. - Все из-за того, что я не слушался. Теперь буду вечно лететь, пока не состарюсь. Ну и пусть". И тут перед ним возник старичок. Седенький такой: бородка, бровки. Вставные зубки во рту. В руках жаренная курица породы нью-гемпшир. Он летел рядом с Насечкиным и все время норовил заглянуть в глаза. "Кто вы"? - спросил Вовка. Старик сделал губами такое движение, будто хотел сказать: "Эх, Вовка, Вовка!.." Но тут же исчез. А Вовка все летел и летел. Он до сих пор летит. Не верите, сходите, посмотрите.
  А Нина с Мишей лежали в это время на койках и продолжали шептаться.
  - Что бы ты хотела увидеть во сне? - спросил Миша.
  - Не знаю. Наверное, тебя. И еще что-нибудь красивое. Лужок весь в цветочках. Озерцо с кувшинками и лебедями.
  - А я бы хотел увидеть тебя. Чтобы никогда не расставаться. Ни во сне, ни наяву.
  - Знаешь, - сказала секретным шепотом Нина, - все это, конечно, хорошо... Но мне бы все-таки хотелось стать мамой. Чтобы у меня был такой ма-а-ахонький ребеночек... Крохотный такой, хорошенький!.. И чтоб я его качала. На руках или в коляске.
  - Что ты, Нина! Что ты! - так же секретно ответил Миша. - Об этом думать нельзя. Все это слишком интимно, понимаешь?
  - Думаешь, я не знаю, откуда берутся дети?
  - Почему же, я так не думаю. Мы оба это знаем. И ты, и я. Но мы поговорим об этом позже. Когда станем по-настоящему большими. Хорошо?
  - Ладно, согласна.
  - Но знаешь, - улыбнулся Миша в темноте, - кажется, я знаю выход.
  - Какой?
  - Мы могли бы кого-нибудь усыновить.
  - Например?
  - Например, моего папу Владика. Сначала он усыновил меня, потом я усыновлю его. Мы поменяемся. Нужно только спросить у него разрешения.
  - Но он не меленький, он большой, - разочарованно сказала Нина. - Как же я буду заворачивать его в пеленочки?
  - А мы попросим его и завернем. Просто так, понарошку. Будто он совсем-совсем маленький.
  - А вдруг он обидится?
  - Ну что ты, мой папа хороший и далеко не глупый человек. Что ж он не понимает, что такое игра?
  - Ладно, - сказала Нина. - Тогда пусть еще немного побудет твоим папой, а после скажем ему, что теперь он наш сын. А теперь давай спать.
  - Давай, - сказал Миша. - Спокойно ночи.
  - Спокойной.
  И они закрыли глаза и увидели во сне какого-то странного дяденьку. Он рыскал по Детобразии и был постоянно всем недоволен. То ему, видите ли, не так, это... Он искал во всем привычную взрослую логику, не находил ее и ужасно злился. Привычные представления о жизни, которые он носил в себе, как желудок, рушились, дяденьку во сне это крайне беспокоило, и от этого, собственно, он и бесился. И звали этого дяденьку Антоном Ивановичем Инфузорьевым. Вернемся к нему.
  Вот что случилось с ним на самом деле, за пределами детского сна. Во-первых, Антон Иванович не понимал, как можно без конца лопать всякие сладости (конфеты, мороженое, шоколад) и при этом, чтобы ничего не болело. Видя вокруг детей и взрослых, которые все время что-то жевали и грызли, он со злорадством повторял:
  - Ох, поплатитесь! Ох, запоете, да поздно будет!
  Он описывал самые страшные вещи, которые обычно происходят со сладкоежками: кариес, несварение кишок и тому подобное. (Он лишь повторял то, что когда-то внушила ему мама.) Но вот досада: ничего не происходило. Жители Детобразии были будто заговоренные. Обилие сладостей, казалось, шло им только на пользу.
  Во-вторых, Антон Иванович никак не мог понять: почему никто ни за что не платит? Стоя на центральной площади, он обращался ко всем в мегафон:
  - Как можно?! - кричал он. - Если ни за что не платить, опустеет казна. Потому что не будут поступать налоги. Вы не сможете формировать бюджет, и в результате у вас не будет средств на армию и войну. Ну, и немного на образование. Чертовы несносные дети! Вдумайтесь! В вашем мире все вверх дном! Образумьтесь! Подчинитесь какому-нибудь взрослому! Например, мне. Я все здесь исправлю.
  Но его никто не слушал. Дети (те, которые были на Детобразии взрослыми) относились к нему, как к большому ребенку, который капризничает не понять из-за чего, а взрослые... Взрослые думали почти то же, только на свой, детский лад.
  Наконец, когда Антон Иванович повел себя совсем некрасиво (устроил в одной из кондитерских погром и стал хлопать зрителей в кинотеатре полотенцем по головам), группа маленьких полицейских схватила его и отвела в суд. Судья восьми с половиной лет поглядел на него и сказал:
  - Встать, суд идет.
  Присутствующие поднялись. Некоторые, впрочем, продолжали сидеть. Здесь никто никого не принуждал. Антон Иванович тоже сидел, но при этом дерзко заявил:
  - Не собираюсь вставать. Я вас не уважаю. Потому что вы не суд, а жалкая пародия. Вы все слишком маленькие, чтобы судить меня, взрослого.
  Тогда судья вынес приговор:
  - За неуважение и скандальный характер, а также за тупость и отсутствие фантазии постановляю: приговорить Антона Ивановича Инфузорьева к Персональному Хохотуну и Воспитательному Сапогу. А теперь отпустите его, пускай идет.
  Выйдя из зала суда, Антона Ивановича со злорадством подумал: как же ловко он провел этих маленьких недоумков! И тут послышалось жужжание. Инфузорьев обернулся. Прямо над головой завис какой-то странный прибор. Снабжен пропеллером, как игрушечный вертолет.
  - Что такое? - нахмурившись, спросил Антон Иванович. - Тебе чего?
  Прибор был похож на радиоприемник старых моделей, с решеткой динамика. Там же были живые подвижные губы. Услышав вопрос Антона Ивановича, губы язвительно растянулись.
  - А ну, пошел отсюда! Прочь! - замахал руками Антон Иванович.
  Он старался попасть по прибору, но тот, жужжа надоедливой мухой, все время перелетал с места на место. При этом далеко улетать он не хотел; висел над самой головой.
  Антон Иванович зашел в магазин.
  - Продайте мне метлу, - требовательно сказал он. - Я должен попасть по этой дряни, которая все время жужжит.
  Радиоприемник с губами сопровождал его даже тут.
  - Мальчик, послушай, - дружелюбно сказала продавщица.
  - Я не мальчик! - рявкнул Инфузорьев.
  - Все равно послушай, - продолжала маленькая девочка за прилавком. - Ты, видимо, что-то натворил. Это Хохотун. Он персональный. То есть приставлен лично к тебе.
  - Что за хохотун?! Что за чушь?!
  - Он будет все время смеяться над тобой, пока ты будешь делать и произносить всякую глупость. Как только образумишься, все сразу же пройдет.
  - Что значит, образумишься? Я уже образумился! Это вы здесь сошли с ума, а я взрослый нормальный человек!
  - Я думаю, все дело в том, что у тебя нет фантазии, - предположила продавщица. - Или когда-то была, но ты ее утратил. Стань ребенком. Это поможет.
  - Ерунда какая-то. Я не хочу быть ребенком! Дайте сейчас же метлу или мухобейку! Я собью эту улыбающуюся дрянь!
  - Ты еще не видел другого?
  - Чего?
  - Воспитательного Сапога. Он у тебя за спиной.
  И тут Антон Иванович почувствовал, что кто-то пнул его под зад. Мягко, бережно. Скорее, ради смеха. Антон Иванович повернул голову и увидел механическое приспособление: подпрыгивающий на пружинах сапог веселой расцветки.
  - Что за шутки?! - вскричал Инфузорьев.
  Он хотел сцапать сапог, но тот ловко отскочил за спину. И Антон Иванович снова почувствовал пинок.
  - Это идиотизм! - орал он. - Таких приспособлений, как этот хохотун и сапог, не может быть! Их не изобрели! Вы водите меня за нос!
  - Стань ребенком, - уговаривала продавщица. - И, пожалуйста, перестань относится ко всему слишком серьезно.
  - Подлые, мерзкие создания! Недоумки! - злился Инфузорьев, брызгая слюной, которая падала повсюду и шипела. - Ваш остров должен быть разорен! Уничтожен! Потому что это ошибка, аномалия! Его не должно быть! О-о-ох, пожалеете! О-о-ох, запоете!
   Хохотун над его головой рассмеялся. Да так заразительно, что не выдержала даже продавщица. Другие тоже не выдержали. Они успели набиться в магазин, привлеченные шумом. Все хором смеялись. Кроме Инфузорьева. Он продолжал беситься. Но поскольку Хохотун, не переставая, заливался смехом, а Воспитательный Сапог награждал Антона Ивановича пинками после каждого гневного выкрика или угрозы, все ужимки Инфузорьева и его злобные гримасы выглядели комично.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, рассказывающая о том, как Инфузорьев решил покончить с Детобразией, и о том, что из этого вышло
  
  А что же было с двумя влюбленными? То есть с Ниной и Мишей Семеновичем. А ничего. Продолжали дружить, ходить за ручку и очень много общались. А когда слова заканчивались и им нечего было сказать, они просто произносили алфавит. Например, так:
  - А, - говорил Миша.
  - Бэ, - отвечала Нина.
  - Зэ.
  - Эл.
  - ЭЮЯ.
  - ФэХэЦэ.
  - ИКаЛэМэНэО.
  - ПэРэСэТэУ.
  - Мягкий знак, твердый знак.
  - Ы.
  Всем казалось, будто они городят чушь, но Миша с Ниной так не думали. Они видели в этом приятную беседу.
  А потом все моментально изменилось. Сначала за несколько кварталов от взрослого садика грохнул взрыв. Все содрогнулось: пол, детские горшки в углу, поделки из веток и пластилина на полках... И тут же, вместе с долетевшей взрывной волной, все стало меняться. Взрослые превращались в настоящих взрослых... Дети в детей... Дома вокруг делались обыкновенно-серыми, окна холодно-стеклянными... Парки развлечений с горками и каруселями становились редкостью, а бесплатные сладости в магазинах закончились. Точнее, они не закончились вовсе, они остались. Но перестали быть бесплатными. И тут же внезапно, у всех, кто злоупотреблял шоколадом и тому подобным, мгновенно открылся кариес. И разболелись животы.
  Как же это случилось? Почему? Инфузорьев. Все дело в нем. Узнав, что остров живет и благоденствует за счет генератора фантазий, Антон Иванович поклялся уничтожить его. Раздобыл где-то карту, разработал план. Нацепил на лоб фонарь, нахлобучил каску и отправился в шахту. Не забыв прихватить чемодан с взрывчаткой. Сделал ее из фейерверков. Зашел накануне в магазин и, пользуясь доверием маленьких жителей, набрал кучу петард. Пообещал устроить грандиозный салют. "Хе-хе!" - тихо и подло смеялся он, когда уходил.
  Добравшись до генератора, Инфузорьев подложил чемодан с порохом под главный механизм, зажег фитиль и спрятался за угол. Рвануло. Инфузорьев ликовал среди дыма и пламени, как повелитель тьмы.
  - Вот вам! Вот вам, мелкие паразиты! - повторял он, отплясывая на поверженном Персональном Хохотуне. Он топтал защитную решетку динамика и алые силиконовые губы. Топтал до тех пор, пока изнутри не посыпались болты, орехи и пуговицы. - Ха-ха! - еще раз инфернально прохохотал Антон Иванович, и вдруг увидел себя в коляске. Не в инвалидной. Детской.
  Это была огромная коляска для детей-переростков. Таких, как Антон Иванович. Одет он был в памперс и вязаные пинетки. А коляску катила по улице милая детская чета: мальчик лет шести и такая же девочка.
  - Ой, гляди, гляди! - заговорила девочка в восторге. - Наша лялечка проснулась!
  Антон Иванович увидел, как она склонилась над ним.
  - Агу! Агу-гусеньки! - улыбаясь отсутствием молочного зуба, произнесла девочка и пощекотала Инфузорьева пальцем.
  Антону Ивановичу захотелось крикнуть: "Уйди, не лезь! Пошла прочь, глупая девчонка!" Но к своему ужасу он вдруг заметил: слова не получаются. Он забыл, как их произносят ртом. То есть язык шевелился, губы тоже... Но он не мог вытолкнуть из себя ни слова. "Малявки, гнусные создания! Что вы со мной сделали?!" - мысленно закричал Инфузорьев, но девочка, склонившаяся над ним, увидела только, как малыш сначала скуксился, а затем громко, как паровозный гудок, заревел.
  - Ну что ты, маленький. Тише, упокойся. Все хорошо, - заботливо сказала новая мама Инфузорьева, а шестилетний папа посоветовал дать ему соску.
  "Я не понимаю. Я ничего не понимаю, - продолжал плакать и мысленно повторять Инфузорьев. - Я взорвал Детобразию, разнес ее в щепки. Почему же тогда..." Но додумать ему не удалось. Заботливая мамина рука сунула ему в губы соску. И Антон Иванович усердно зачмокал. Странно, но это успокоило. Под тяжестью пережитых забот опустились веки, и... Антон Иванович Инфузорьев сладко задремал.
  И там, во сне ему вдруг открылась истина. Он понял, что все его метания были пустыми и зряшными. Почему? Да потому что фантазия неискоренима. В особенности детская. Она будет существовать до тех пор, пока будут дети. А дети будут всегда. А если будут дети и фантазия, то что?.. Правильно. И тогда Инфузорьев понял: все это было сном. Не только то, как он триумфально скакал на Персональном Хохотуне, а вокруг все крушилось... Нет, сном (то есть той же фантазией) было все прочее. Например, то, как он работал в крупной фирме и считал деньги... То, как купил билет и отплыл на корабле... Все это пригрезилась ему. Вместе со скверным характером, который он приобрел, благодаря беспросветному труду, подобострастию перед сильными мира сего и страху быть уволенным. Не исключено также, что звали его совсем не так, как он думал. То есть не Антоном Ивановичем Инфузорьевым. "Тогда как? - спросил себя тот, кто только что был Инфузорьевым. - Не имею понятия, - ответил он себе. - Нужно будет спросить об этом у мамы, когда проснусь и начну разговаривать". И, пожевав соску, человек в коляске уснул. Настолько безмятежно и глубоко, что думать больше ни о чем не хотелось.
   А что же все-таки было с Ниной и Мишей? А ничего. Чувствовали себя превосходно, были влюблены и счастливы, как почти все дети. Во всяком случае, до тех пор, пока... Но здесь мы вновь вынуждены прерваться. Для того, чтобы перейти к следующей главе.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, в которой поробайник рассказывает сказку
  
  Был вечер. Собираясь уснуть, дети в группе продленного дня улеглись. Тут вошел завхоз и предложил послушать сказку. Да, стоит, наверное, сказать: завхоз во взрослом садике был невидимым. Им работал один наш знакомый. Вы, конечно, догадались кто. Как дети узнали, что он пришел? Просто: войдя, он объявил:
  - Здравствуйте, дети. Я пришел. Хотите сказку?
  - Да, - ответили дети.
  И поробайник начал.
  
  Сказка о мальчике, который умел превращаться в носок
  
  Жил-был на свете маленький мальчик. Впрочем, не такой уж маленький. Этому отпрыску шел одиннадцатый год, и звали его Яриком. То есть Ярослав.
  Как-то раз в школе на перемене Ярик играл с другими детьми. Играли в догонялки. Убегая от преследователя, Ярик вдруг почувствовал, что превращается. До этого он никогда не превращался, поэтому очень удивился. "В кого же я превращусь? - думал он. - В слона? Леопарда? А, может, в сказочного принца?" Но тут кто-то крикнул:
  - Глядите! Носок!
  В самом деле: вместо убегавшего Ярослава по полу немного проехал и остановился толстый вязаный носок. "Вот так номер! - подумал Ярик. - Я стал носком. Что же мне с этим делать?"
  В отличие от Ярика, остальные дети сильно не удивились. Дети вообще не склонны удивляться чему-либо слишком долго. У них нет на это времени. Поэтому, отложив носок в сторону, они продолжили игру.
  А Ярик, вновь сделавшись человеком, подумал: "Если я умею превращаться, пусть даже в носок, то почему бы это не использовать? Но как? С какой целью?" - мучительно размышлял он. И не находил ответа.
  После уроков на улице он подошел к сидящему на скамейке волшебнику и спросил... (У этого человека на шее висела веревка, на ней картонка, а там была надпись: "Волшебник". Так Ярик узнал, кто перед ним.) Так вот, подойдя к человеку на скамейке, Ярик задал вопрос:
  - Скажите, пожалуйста, - начал он, - если ты время от времени превращаешься в носок, это что-то значит? Или это просто так?
  - Завтра в пять часов дня зайти в парикмахерскую.
  - Зачем?
  - Не зачем, а где.
  - Где?
  - Вон там, видишь? За углом, - показал волшебник на ближайшее здание. - Там все узнаешь.
  - Что узнаю?
  - Я же сказал: завтра в пять, - сердито поглядел волшебник. - А теперь уйди, не отвлекай. Я занимаюсь волшебством, не видишь?
  - Нет, - ответил Ярик и, уйдя в сторонку, еще раз обернулся. Прикрыв один глаз, волшебник как будто бы уснул. Наполовину, одним глазом. "Кто знает, - подумал Ярик, - может, именно так творят волшебство". И пошел домой.
  На кухне мама покормила его котлетой, а Ярик подумал: "Что же будет завтра? Что я должен узнать в парикмахерской?" И тут же, пугая маму, превратился в носок. "Ну, это совсем плохо, - удрученно подумал Ярик, лежа на кухонном табурете в виде носка. - Превращаюсь в самые неподходящие моменты. С этим нужно что-то делать".
  На следующий день в пять Ярик вошел в парикмахерскую. И остолбенел. В кресле перед зеркалом сидел учитель истории Роман Николаевич Поползнев. Пояс его брюк был слегка приспущен и накрыт простыней. А оттуда выглядывал хвост. Да, самый настоящий собачий хвост, весь в кудряшках. Рядом стоял парикмахер и брил машинкой лишнее, оставляя, как у пуделя, на конце кисточку. Заметив вошедшего ученика, Поползнев не смог даже ничего вымолвить. Он был обескуражен. Парикмахер тоже не был готов к визиту Ярика, поэтому молчал на пару с историком.
  - Извините. Простите, - залепетал Ярик и осторожно закрыл за собой дверь.
  Пришлось вновь отправиться туда, где накануне был волшебник. Ярик приблизился к скамейке... И увидел, что на ней совершенно другой человек. Не тот, что был вчера.
  - Где же волшебник? - спросил Ярик.
  - В отпуске, - ответил незнакомец. - Можешь смело говорить со мной.
  - Но я вас не знаю. Кто вы?
  Человек на скамейке вынул откуда-то картонку и повесил на шею. "Ученик волшебника, - было написано там. - Со всеми необычными вопросами обращаться ко мне". После этого он уверено забросил ногу на ногу, достал из кармана бутерброд в бумаге и сказал:
  - Ну. Я слушаю тебя.
  Ярик раскрыл рот, чтобы задать интересующий вопрос, но тут... Поробайник заметил, что в сказке, которую он рассказывает, что-то не так. Его смутил парикмахер. Пришлось вернуться в парикмахерскую.
  - Миша? - прошептал поробайник. - Миша Семенович, это ты?
  - Вы кому? Мне? - ничего не понимая, оглянулся парикмахер. - Кто говорит? Где вы?
  - Тише! - продолжал Освальд. - Не будем смущать остальных героев сказки. Они не должны нас слышать. Как ты здесь очутился?
  - Но я здесь всегда. Я тут работаю.
  - Чушь. Ты Миша Семенович Пельмешкин. Я тебя узнал. Погляди на себя внимательно.
  Парикмахер повернулся к зеркалу. Там был совершенно незнакомый человек. Точнее, это был он, парикмахер, но он себя не узнавал. Там же, в зеркале застыло удивленное лицо учителя Поползнева. Он не понимал, с кем разговаривает парикмахер, и от того, что он не понимал, хвост его беспокойно, как маятник, раскачивался.
  - Как же я стал парикмахером? - тихо спросил Миша Семенович, хватая виляющий хвост.
  - Не знаю, как это случилось, но, возможно, ты вошел в его роль, - предположил поробайник. - Как только я стал рассказывать детям сказку, ты представил себя одним из ее участников, и вот ты здесь.
  - Это сказка про парикмахера? Я главный герой?
  - Нет. Главный герой мальчик по имени Ярослав.
  - Почему же я не стал им? Или хотя бы этим человеком в кресле. Почему именно парикмахер?
  - Сложный вопрос, - развел невидимыми руками поробайник. - Уж во всяком случае, задавать его нужно не мне.
  - Простите, - дал о себе знать Роман Николаевич, - почему вы не стрижете? Что случилось?
  - Одну минуточку, - вежливо улыбнулся Миша Семенович. - Погодите немного. - И вновь зашептал: - Хорошо, если ты не знаешь ответа на первый вопрос, ответь мне на второй.
  - Какой? - спросил поробайник.
  - Что означает эта записка?
  - Где? Какая?
  Миша вынул из кармана и развернул клочок бумаги. Там было сказано: "Отыщите меня, пожалуйста. Кем я стал - не знаю. Где я, мне тоже неизвестно. Директор взрослого сада Владик".
  - Что это, можешь сказать? - спросил Миша.
  - Судя по всему, просьба твоего отца о помощи.
  - Моего отца?
  - Да, тот, что тебя усыновил.
  - Когда?
  - Когда ты стал ребенком.
  - Я был ребенком?
  - Ну, конечно. Все были детьми. Даже я.
  - Странно. Значит, мой отец здесь, в сказке?
  - Да, и, судя по всему, не знает, кто он. И мы тоже не знаем.
  - Как же его найти?
  - Спроси у этого странного типа с хвостом. Может, он тот, кто нам нужен.
  - Извините, - обратился Миша к учителю, - вы точно тот, за кого себя выдаете?
  - В каком смысле? - удивился историк.
  - Вы учитель истории?
  - Да. Потому что знаю все исторические даты. Например, Куликовское битва: тысяча триста восьмидесятый. Царствование фараона Тутанхамона назвать?
  - Нет, спасибо, - ответил Миша Семенович и продолжил брить хвост.
  - Не он, - печально констатировал поробойник. - Так что? Возвращаемся к Ярославу?
  - Придется, - согласился Миша. - Будем искать Владика по ходу событий.
  Итак, поговорив с человеком на скамейке, Ярик отправился к памятнику. Так сказал ему ученик волшебника.
  - Дойдешь, - сказал он, - до бульвара Сталелитейщиков, там есть сквер. Посредине, рядом с цветочной клумбой - памятник. Герою какой-то войны. Какой - не помню. Можешь спросить об этом у историка Поползнева. Рядом с левым сапогом памятника, возле каблука, найдешь цветочное семечко. Возьми его. Как только вернешься домой, сразу же посади в землю и полей сахарной водой со слабым раствором перекиси водорода. Земля, где будет лежать семечко, запузыриться, но ты не бойся. Так нужно. Понимаешь?
  - Да, - ответил Ярик и тут же задал совершенно неожиданный вопрос: - Простите, вы случайно не Владик?
  - Кто-кто? - не понял ученик волшебника.
  - Владик, директор сада.
  - Почему ты это спросил?
  - Сам не знаю, - ответил Ярик. - Я даже не знаю, кто такой Владик. Но в последнее время столько всего происходит, столько непонятного... Значит, говорите, нужно найти цветочное зернышко?
  - Да, и посадить в горшок.
  - Что же должно произойти?
  - Вырастет два цветка. Черный и белый. Из них вылупится по горошине. Из белого черная, а из черного наоборот. Черную не ешь, съешь белую. Понял меня?
  - Съесть? Зачем?
  - Все узнаешь?
  - Что узнаю?
  - Все. Иди.
  Так Ярик оказался в сквере рядом с памятником. На мраморном постаменте возле железного сапога лежало то, что он искал: мелкое коричневое семечко продолговатой формы.
  Дома Ярик попросил у мамы цветочный горшок, наполнил его землей и сунул туда семечко. Проросло оно примерно через час. Двумя тонкими побегами с зубчатыми листьями. Вслед за этим появились бутоны: черный и белый. Все, как говорил ученик волшебника. Раскрылись лепестки, и на стол упали горошины. Ярик собрался съесть белую, как было сказано, но тут в квартиру вошли сантехник и представитель ЖЭУ.
  - Мальчик, ты что это сейчас совершил? - проницательно поглядел на Ярика человек из ЖЭУ.
  - Ничего, - испуганно ответил Ярик.
  - Как это, ничего? А это что? - указал представитель ЖЭУ на горшок с цветами.
  - Что вы наседаете на ребенка? - вступилась за Ярика мать. - Идите к себе в дом и наседайте. А тут - нечего. Что вам, вообще, надо? Зачем пришли?
  - А затем, уважаемая женщина, что ваш сын только что проглотил сразу две горошины. Хотя было ясно сказано: съешь одну. Я прав? - зыркнул этот строгий мужчина на Ярика.
  - Да, так, - пролепетал Ярик. - Но я испугался.
  - Чего? - вступил в разговор сантехник. (На вид он казался более добродушным, но это было обманчивое впечатление.)
  - Того, что, если съем белую горошину, - ответил Ярик, - останется черная. А кто-нибудь войдет и спросит: что это за горошина? И, главное, откуда?
  - Ну, сейчас начнется! - покачал головой представитель ЖЭУ. - Готовьтесь, уважаемая женщина.
  - Что начнется? - спросила немеющими от страха губами мама. - К чему нам готовится?
  - К тому, - снова заговорил сантехник, - что, если бы ваш сын съел одну горошину, он бы узнал только часть тайны. Белую. И все прошло бы сравнительно гладко. А поскольку он проглотил сразу две горошины, вместе с черной, то он узнает всю тайну целиком.
  - И что? - спросила мама. - Это опасно?
  - Сами увидите, - сказал представитель ЖЭУ и добавил: - Ну все, мы пошли. А вы оставайтесь и ждите.
  И мама с Яриком стали ждать. Пять минут... десять... полчаса... Ничего не происходило. Потом в квартиру позвонили, и вошла Нина Шепоткова.
  - Не подскажите, - спросила она, - где тут Миша Семенович? Мы с ним любили друг друга, а потом он исчез.
  - Увы, - ответили Ярик с мамой, - этого мы сказать не можем. У нас совсем другие заботы.
  И снова стали ждать.
  - Нина, - зашептал поробайник, - ты тут? Почему не лежишь со всеми в продленной группе и не слушаешь сказку?
  - Я слушала, - ответила Нина. - Но потом увидела, что Миша куда-то пропал. Где он, не знаешь?
  - Иди в парикмахерскую. За углом, в одном здании. Он работает там.
  - Спасибо, - ответила Нина и ушла.
  - Пожалуйста, - думая, что обращаются к ним, ответили Ярик и мама.
  А еще через полчаса произошло то, о чем предупреждали. Ничего особо ужасного не было, но Ярик с мамой узнали тайну. Всю, целиком.
  Поэтому на следующий день Ярик вошел на урок истории и сказал Роману Николаевичу при всем классе:
  - Не стыдно, прятать хвост? Вы собака, Роман Николаевич. Скажете, нет?
  - Что?! - гаркнул учитель, вставая из-за стола. - Сейчас же подойди и поклади на стол дневник! Я вызову твою мать.
  - Она обо всем знает. Не старайтесь, Роман Николаевич, - невозмутимо ответил Ярик. - А дневник я вам на стол не положу.
  - Что?!
  - Да, не положу. А положу вот что. Глядите!
  С этими словами Ярик подпрыгнул в воздух, и на учительский стол свалился толстый зимний носок ручной вязки.
  - ЧТО ЭТО ТАКОЕ?! - заорал учитель. Плечи учеников от крика опасливо съежились, а оконные стекла отчетливо задрожали. - Что это, я вас спрашиваю? - продолжил учитель в более спокойном тоне. - Кто бросил мне на стол носок?
  В классе висела тишина. Учитель с брезгливой миной взял носок двумя пальцами. В этот момент в класс вошли мужчина и женщина. Их тут никто не знал, но мы знаем. Правда?
  - Что вам? - спросил историк. - Вы кого-то ищете?
  - Да, - ответили вошедшие. - Владика.
  - Здесь нет никакого Владика.
  - Дайте, пожалуйста, список учеников.
  - Без проблем. Вот, берите. Но там тоже нет того, кого вы ищете. Взгляните на имена. Все Ярославы.
  - В самом деле?
  - Не хватало, чтобы я врал. И девочки, и мальчики. Взгляните, взгляните в списочек. Убедились? А теперь будьте добры, покиньте класс. Мы изучаем важное историческое событие, и вы нам мешаете.
  - Список можно забрать?
  - Да. Только не вздумайте предать огласке, это запрещено.
  Женщина с мужчиной вышли. А Ярик, сам того не ожидая, превратился в человека. Его воротник был зажат в учительских пальцах.
  - А-а, так это ты? - язвительно прогнусавил учитель. - Значит, ты умеешь превращаться в носок?
  - Да, - ответил Ярик. - И знаю одну тайну.
  - Какую?
  - Про вас.
  - Что тебе известно?
  - Все.
  - Значит, ты знаешь не половину тайны, а всю целиком?
  - Да, и белую, и черную.
  - Что ж, останься после урока. Нам нужно поговорить. А теперь сядь на место и запиши тему урока.
  - Как она называется?
  - Все на доске. Сядь, не мешай.
  После звонка, когда класс опустел, Роман Николаевич подсел к Ярику.
  - Значит, ты уже знаешь про заклятие? - спросил он.
  - Да, - ответил Ярик. - Вас наказал преподаватель истории Грумгольц.
  - За что? Знаешь?
  - За то, что, сдавая экзамен, вы спутали одну историческую дату.
  - Важную дату. Год основания Москвы. Тысяча сто сорок седьмой. Пришлось выучить это на зубок.
  - До каких пор вам носить хвост?
  - До тех самых, пока не найдется мальчик вроде тебя.
  - Что вы хотите сказать, Роман Николаевич?
  - То, что по условиям заклятия однажды мне встретится зимний носок. Он должен снять чары. Так было сказано. Я и не думал, что это правда. Думал, так и придется ходить с хвостом, как неразумному псу, но сегодня я убедился: не все потеряно.
  - Значит, я нужен был для того, чтобы снять заклятие?
  - Ну, конечно, Ярослав. Каждый человек для чего-то нужен. Вот и ты пригодился. Поможешь мне, а я тебе.
  - Вы мне? Но чем?
  - После того, как избавишь меня от хвоста, ты прекратишь превращаться. Разве ты об этом не слышал?
  - Нет.
  - Вот как? Но теперь ты об этом знаешь.
  - Но я хочу превращаться!
  - Нравиться быть носком?
  - Но я привык. Я ведь бываю носком не всегда. Это забавно.
  - Понимаю тебя.
  - Значит, все заранее предустановлено. Я избавляю вас от хвоста, и снова делаюсь обычным одиннадцатилетним ребенком.
  - Мне жаль, Ярик. Но ты ведь меня избавишь?
  - А если откажусь?
  - Но ты не можешь. Даже не думай! Дети должны помогать взрослым. Да и вообще, в сказках всегда так: главный герой рассеивает чары. Ты ведь главный, Ярик. Подумай.
  - А если я злой?
  - Нет, ты добрый.
  - Думаете?
  - Уверен. Ну, давай, Ярик. Снимай уже чары и вернемся к уроку. Скоро звонок. Чего медлишь? Ну!
  - Я думаю.
  - Хочешь навсегда остаться носком?
  - Я думаю.
  - Но носок со временем станет грязным. Тебя будут стирать, Ярик. В машинке с центрифугой. С порошком и отбеливателем. Ты этого хочешь?
  - Хорошо. Что я должен сделать?
  Учитель достал хвост.
  - Погляди внимательно. Там, на конце, где кисточка, маленькая такая золотая волосинка. Нашел?
  Золотой волос был виден сразу. Поблескивал сквозь остальную шерсть.
  - Что дальше? - спросил Ярик.
  - Вырви его и произнеси волшебное слово.
  - Какое?
  - Неужели не знаешь?
  - Нет.
  - Тебе его никто не сказал?
  - Нет.
  - М-да, - призадумался Поползнев, - довольно неожиданно.
  Прозвенел звонок. Класс стал наполняться учениками. Роман Николаевич задержал взгляд на одном из них. Ему всегда казалось, что этот мальчик самый умный.
  - Ярослав, - позвал он. - Подойди, пожалуйста, сюда.
  Подошли все.
  - Все уйдите, - сказал учитель. - А ты, - показал он на умного, - останься. Знаешь какие-нибудь волшебные слова?
  - Да, - ответил ученик.
  - Говори.
  - Петцли-штетцли.
  - Что это еще за слово?
  - Волшебное. Оно помогает мне быть умным.
  - Но это дурацкое волшебное слово.
  - Ну и что. Благодаря ему, я всегда и везде был первым. Вот и сейчас я первый. Петцли-штетцли. Значит, не такое уж оно дурацкое.
  - Ладно, - смирился учитель. - Ярик, дунь на золотой волос и скажи: петцли-штетцли.
  Ярик так и сделал. И тут же он и учитель оказались на неизвестной планете. Там в этот момент проходил чемпионат галактики по поднятию учителей с учениками. Сидя за школьной партой, Ярик и Роман Николаевич видели, как их поднимает бодибилдер в обтягивающем трико из серебристых чешуек. А многочисленная публика на трибунах хором считала:
  - Раз, два... двадцать четыре... сто пятьдесят...
  Их подняли ровно пять тысяч семьсот шестьдесят три раза. После этого было награждение. Победили Ярик и учитель. Существо, вручающее приз, протянуло к ним покрытые кожей стебельки с глазами на концах и спросило:
  - У кого из вас хвост?
  - У меня, - с готовностью ответил Роман Николаевич, думая, что это как-то поможет.
  - Покажите, - потребовало существо.
  Роман Николаевич пощупал рукой.
  - Его нет! Нет! - не в силах сдержать радости, закричал он.
  - В таком случае, вы лишаетесь приза.
  - Но почему?
  - Потому. Нет хвоста - нет победы. Поползнев, вам мало того, что у вас теперь нет хвоста?
  Глаза на стебельках показались Роману Николаевичу поразительно знакомыми.
  - Учитель Грумгольц? - ахнув, спросил он.
  И Ярик с Романом Николаевичем вновь оказались в классе. Шел урок, ученики были на местах. Учитель Поползнев приблизился к доске и, кроша мел, размашисто написал цифру: 1147.
  - Дети, - провозгласил он, - это дата основания столицы нашего государства, города Москвы. Запомните ее навсегда, дети, иначе не видать вам в жизни счастья.
  Но тут вошел директор и строго, но в то же время весело спросил:
  - Что за разговоры в темное время суток? Почему не спим?
  И все накрылись одеялами и закрыли глаза. Потому что это был не директор школы, а директор сада, Владик. Он нашелся. Но сказка на этом не закончилась. Поробойник пообещал продолжение.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, судьбоносная
  
  На следующий день в один час 02 минуты пополудни в дверь взрослого садика постучали. Дети обедали. Владик был рядом, поэтому открыл он. За дверью стоял мужчина лет сорока с лишним. На нем был лимонного цвета пиджак с крупными металлическими пуговицами, на руках перчатки из мягкой замши и в одной из рук - темно-болотный портфель с узором под крокодилью кожу. На голове незнакомца высилась необычная, если не сказать экстравагантная, шляпа: тулья в виде зубчатой башни, наверху окошко, а оттуда время от времени вылетает кукушка и сообщает точное время.
  - Добрый день, - сказал мужчина. - Я могу войти?
  - Кто вы? - спросил Владик.
  - Профессор Печенкин, специалист по Здравому Смыслу. Простите, с кем имею честь?
  - Владик, директор сада.
  - Прекрасно! Так и думал! - пожимая и встряхивая ладонь собеседника, радостно заговорил профессор. - Пройдемте в ваш кабинет, господин Владик, я вам все объясню.
  Внутри шляпы что-то заскрежетало. Высунулась кукушка, помахала металлическими крыльями и доложила скрипучим голосом:
  - Московское время пятнадцать часов пять минут.
  - Замолчи! - цыкнул на нее профессор и тут же, переведя взгляд на Владика, вновь обнажил искусственные зубы в улыбке.
  В кабинете профессор Печенкин сказал, что по долгу службы встречался с родителями Владика. Обучал их искусству мыслить здраво и объективно. Так вот, они сказали, что их сын усыновил какого-то взрослого оболтуса и отплыл сюда, на Детобразию. Просили его найти. Они обеспокоены. Профессор подчеркнул: мама Владика теперь видит все в здравом свете и больше не повторяет лишних слов.
  - Хотите узнать, как это получилось? - спросил профессор. И сам же ответил: - Мой личный прогрессивный метод. Таблетки здравомыслия. Полностью гомеопатическое средство, никакой химии.
  И, раскрыв портфель, он выставил на стол несколько пластмассовых пузырьков с яркими этикетками.
  - Обратите внимание, - сказал он, перебирая пузырьки, - вот эти для того, чтобы трезво рассуждать, эти для проникновения в самую суть... А при помощи этих вы сможете видеть все в кристально чистом виде.
  - Вы считаете меня нездоровым? - спросил Владик.
  - Что вы, господин Владик! Ни в коем случае! - всплеснул руками профессор, положил громоздкую шляпу на стол и пригладил пятерней вспотевшие волосы. - Просто я, как специалист по Здравому Смыслу, вижу, что ваше восприятие... Как бы это сказать... Немножечко страдает.
  - Восприятие чего?
  - Того, что все мы называем объективной действительностью.
  - Все мы - это кто?
  - Трезвомыслящие люди.
  - Значит, оно страдает?
  - Да, я так это вижу.
  - Но я вижу по-другому.
  - Но, господин директор, существуют нормы. Не будем забывать: объективная действительность. Она одна.
  - Мне казалось, их намного больше.
  - Субъективных - да, сколько угодно. Но объективная одна. С этим не поспоришь.
  - Но объективная тоже когда-то была субъективной. Кто ее выдумал? Вы?
  - Она родилась в результате соглашения.
  - Не помню, чтобы я с кем-то соглашался в этом вопросе.
  - Не вы. Вас не было. С этим согласились ученые мужи, психиатры и политтехнологи.
  - Значит, мое восприятие страдает?
  - Да.
  - Чем же?
  - Дуростью, - ответил голос возле шкафа.
  - Не обращайте внимания, - пояснил Владик, - это поробайник. Он иногда говорит. Он невидим.
  - Понимаю, - тактично улыбнулся профессор. - Но об этом я и говорю. Понимаете ли, в чем дело, уважаемый господин директор, в объективной действительности - той, о которой говорится в учебниках - нет никаких поробойников.
  - Знаю, - ответил Владик. - Но мы его держим при себе. Просто, на всякий случай. Он нас забавляет.
  - Это правда, - выглянув из шляпы, сказала кукушка голосом поробайника, - он забавный.
  - Все это так, - не возражал профессор, - но послушайте. Рано или поздно, по мере взросления, вам (да и вашему так называемому сыну) придется столкнуться с обычным миром. Миром взрослых мужчин и женщин. Придется работать на обычной работе, жить в обыкновенном жилом квартале. Не будет никаких поробайников, никакого уха из докторской колбасы, которое вы нафантазировали для своего отца...
  - Но я не фантазировал, - не согласился Владик.
  - Не будет ничего такого, - спокойно продолжал Печенкин. - Все будет здравым, объективным и кристально чистым. Но вас это не должно пугать. Поверьте, в том, чтобы мыслить строго и объективно нет ничего страшного. Напротив, это драгоценнейший дар.
  - Чего же мне для этого не хватает? Ваших таблеток? Я угадал?
  - Именно, - поддакнул поробайник. - Он хочет притупить силу твоего воображения.
  Профессор взял один из пузырьков.
  - Обычный курс, - сказал он, - составляет две недели. Усиленный и углубленный, после которого вы будете мыслить не хуже калькулятора, растянется на два месяца. Принимать таблетки по пять раз в день до и после еды. Утром эти, в обед эти, а вечером перед сном эти, с экстрактом перечной мяты. Желательно запивать подогретым молоком или чаем с медом. При этом тщательно выполнять все мои рекомендации. Ну что, уважаемый господин директор, вперед, к объективной действительности?
  - Московское время пятнадцать часов пятьдесят минут, - выглянула кукушка.
  - Мне не нужно московское, мне нужно местное, - ворчливо проговорил профессор.
  - Местное понять сложно, - ответила кукушка. - Здесь все протекает вне времени.
  Был вечер. Выйдя на игровую площадку, Владик забрался в теремок с горкой и принялся размышлять. "А вдруг, - думал он, - профессор прав? Может быть, мне в самом деле не хватает объективности, и я вижу все в искаженном свете? Для ребенка это, пожалуй, неплохо. Это не дает повода скучать. Но не может же это длиться вечно. Все рано или поздно заканчивается". Кто-то взбирался по ступеням. Владик обернулся. Вошел Миша Семенович.
  - Папа, что с тобой? - спросил он. - Ты никогда не заходил в теремок. Если ты сюда вошел, значит, что-то не так. Что, пап?
  - Сынок... - начал Владик.
  В его голосе было что-то такое, что заставило Мишу Семеновича насторожиться.
  - Да? - сказал он.
  - Передо мной дилемма, - признался Владик.
  - Какая?
  - Одно из двух: либо я продолжаю фантазировать, либо...
  Он умолк.
  - Что? - спросил Миша.
  - Послушай, разве это нормально?
  - Что именно, пап?
  - Вот смотри. Ты взрослый, тебе тридцать.
  - Допустим.
  - Я же, по сути, еще ребенок. Это нормально, я тебя спрашиваю?
  - Хочешь сказать, мы не можем быть больше папой и сыном?
  - Пойми, это против законов природы. Дети не могут быть отцами.
  - Предлагаешь жить, как когда-то давным-давно?
  - Да. И видеть все в объективном свете.
  - Но я не хочу.
  - Но так надо.
  - Но я не хочу!
  - Я тоже. Но это неизбежно. Мне жаль.
  Миша хранил молчание. Ему вдруг представилось, что он снова взрослый.
  - Вернемся к нормальной жизни, - осторожно предложил Владик. - Попробуем, а? Давай.
  - Как мы это сделаем? - волнуясь, спросил Миша. - Просто скажем себе, что отныне мы самые обыкновенные ребенок и взрослый, и после этого каждый разойдется сам по себе? Как ты себе это представляешь?
  - Есть специальная методика. У меня был профессор. Он знает, что делать.
  - А поробайник? Что будет с ним?
  - Пойми, это всего лишь наше не в меру разыгравшееся воображение. Мы будем его контролировать.
  - Я все слышу, - сказал поробайник.
  - А Нина? Как мне поступить с ней? - допытывался Миша. - Оставить ее во взрослом садике, а самому собрать чемодан и уехать? Так?
  - Почему же? Она может пройти курс здравомыслия вместе с нами.
  - То есть стать той, кем должна быть? Взрослой?
  - Да, что в этом такого?
  - Что же будет с нашей детской привязанностью? Вдруг она исчезнет?
  - Взрослые тоже любят друг друга. Это не редкость.
  - Да, но вдруг я или она, став взрослыми, будем совсем не такими?
  - Не такими какими?
  - Не теми, кто сможет друг друга любить?
  - Боишься, что она изменится?
  - Не только она. Взрослые меняются. Ты этого не знал?
  - Не слушай его, - шептал Мише на ухо поробайник, - не соглашайся.
  Владик заглянул Мише в глаза. Ему было бесконечно жаль этого большого, доверчивого человека, который упорно не желал взрослеть.
  - Прости меня, - произнес Владик. - Ты можешь оставаться ребенком, Миша Семенович, это твое право. Но тебе придется подыскать себе другого папу. Прости.
  - Ты оставляешь меня?
  - Я должен ехать домой, к родителям. Они ждут меня.
  - Значит, больше никаких фантазий?
  - Никаких. Только объективность и кристальная чистота. Все так живут. Значит, и я смогу.
  - И я, - после краткой паузы произнес Миша.
  Они поглядели в окно и увидели море, по которому разливался бледнеющий отсвет заката цвета киновари. Омываемая волнами, недалеко от берега стояла скала в форме великана; на плечах у него стоял другой великан, а на его макушке расположилась огромная каменная плита, на которой был построен город. Название у этого горда было Вундершдадт, и жили там обыкновенные люди, такие же, как мы с вами. А в одном из домов, в центре города, в окошко выглядывал мальчик по имени его Михель. Михель знал, что где-то там, далеко-далеко в деревянном теремке сидят двое - Миша и Владик - и тоже наблюдают за ним. Но в то же время, Михель понимал: его, как такового, не существует. Он - мальчик-мираж, выдуманная сущность. Такая же, как море, скала и город Вундерштадт. Дело в том, что Владик с Мишей Семеновичем знали: вскоре у них не будет такой роскоши - выдумывать все, что заблагорассудится, поэтому они спешили представить хоть что-нибудь напоследок. Это была их прощальная фантазия.
  После этого Владик с Мишей Семеновичем крепко, по-братски обнялись и расплакались. А мальчик Михель, наблюдая за ними в мощный 20-кратный бинокль, подумал: "Ну, раз пролились слезы, значит, скоро наступит финал". Конечно же, он не мог ничего подумать, ведь его не было. Но он был прав.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, финальная
  
  С понедельника начался курс здравомыслия. Профессор Печенкин не терял времени даром. Успев оббежать Детобразию, с помощью уговоров и неоспоримых аргументов он сумел набрать себе довольно приличную группу слушателей. Группа состояла из детей и взрослых всех возрастов. Сюда же входили Владик, Миша и Нина Шепоткова. Свои лекции профессор назвал "Искусством Здравого Смысла". Бумагу с этим названием он повесил у входа в кабинет, который был выделен ему во взрослом саде.
  Нужно было есть таблетки и вырабатывать особый взгляд на мир. Чистота линий и форм, первозданные конфигурации объектов и строгие схемы умственных построений. И никакой фантазии. Ее нужно было стереть, искоренить.
  Кто-то напомнил профессору об одном случае, об этом писали газеты: был уже здесь один такой, хотел уничтожить Детобразию. Ничего не вышло. Фантазия неуязвима.
  - В этом коренная ошибка, - с умным видом отвечал профессор. - Мы не собираемся уничтожать ни Детобразию, ни подпитывающую ее фантомную чепуху. Мы просто будем все это игнорировать. Да, да, будем ходить по острову и не замечать ничего необыкновенного.
  - Как такое возможно? - спросил кто-то.
  - Очень просто. Будем видеть лишь то, что нужно видеть. А если увидим что-то из ряда вон выходящее, тут же отвернемся. Или скажем себе: "Этого нет. Да, мы это увидели, но этого нет, не существует. Потому что это противоречит Здравому Смыслу". Вот и все. К тому же, не забываем про таблетки. Они обязательно сделают свое дело. Прочистят ваш мозг не хуже клизмы с касторовым маслом.
  Денег за свои услуги профессор не брал. Да если бы и хотел взять... Детобразия была единственным независимым государством, в котором отсутствовала своя денежная единица. В перерывах между мультфильмами и развлекательными программами, появляясь на телеэкране, профессор Печенкин говорил, что читает свои лекции исключительно по велению души. Им руководит Здравый Смысл. Он исповедует самые высокие цели. Какие уж тут деньги!
  Итак, спустя примерно две недели, после того, как был пройден начальный курс профессора Печенкина, Владик, Михаил Семенович и Нина Алексеевна Шепоткова взяли билеты на теплоход и отправились в сторону материка. Поробайника с ними не было. Он исчез. Хотя можно ли говорить "исчез" о том, кого никто никогда не видел? Во всяком случае, голоса он не подавал. Поэтому все сделали вывод: исчез.
  Приехав в город, где они когда-то встретились, Владик и Михаил Семенович пожали друг другу руки и пожелали всего самого наилучшего. Нина Алексеевна до своего появления на Детобразии тоже жила тут. Здесь у нее была квартира и профессия: секретарь-менеджер. Поскольку все трое были теперь людьми серьезными и объективно мыслящими, прощание сильно не затянулось. Договорились поддерживать дружеские связи, отправлять друг другу виртуальные открытки на Новый год и время от времени встречаться. Если получится. И пошли. В трех разных направлениях.
  А теперь проследим за каждым в отдельности.
  
  О том, что случилось с Владиком
  
  Своих родителей Владик нашел в полном здравии и благополучии. Они встретили его с распростертыми объятьями. Папе приделали новое ухо: силиконовое, телесного цвета. Он был очень доволен, беспрерывно отпускал шутки и заразительно смеялся. Все смеялись вместе с ним и тоже были очень довольны. А мама приготовила рыбный суп, салат оливье и позвала всех на кухню. И там снова были шутки и смех, но на этот раз смеялись осторожно, в кулак, потому что мама предупредила: можно подавиться и умереть.
  После этого Владик вспомнил о своих давних планах и поступил в МГИМО.
  Годы учебы пролетели незаметно. Когда Владик вышел из стен института и в руке у него был диплом, ему было пятнадцать. Он был самым молодым дипломатом Российской Федерации. Но его ценили. За ум и серьезность. А еще за принципиальность и взвешенную позицию. Там, где надо, он мог смолчать и растянуть рот до ушей, а там, где требовалось, мог своевольно топнуть ногой в пол. Так он работал.
  А потом, когда ему исполнилось тридцать, Владик сел на стул, на котором сидели все дипломаты, и подумал: "Пора, видимо, жениться. Но что после этого? - думал он. - Наверняка пойдут дети. Так бывает. Думаю, у меня будет сын. Как же мне его назвать? Назову-ка я его Мишей Семеновичем Пельмешкиным. А что? Замечательное имя. Подожди, стоп, - сказал он себе. - Бессмыслица какая-то. У меня уже был сын с таким именем. Для чего, спрашивается, нужно было все менять и тянуть до тридцати, если в результате у тебя все равно родится Миша Семенович? Что-то тут не то, что-то не сходится", - засомневался Владик и решил посоветоваться с представителями дипломатического корпуса.
  Ответ коллег был очень дипломатичен. То есть понимать его можно было и так, и этак. Владик понял этак, потому что так ему было удобно. Но на всякий случай все же спросил у коллег: "Так?" И те ответили: "Так, так. Все верно, Владик". И, исходя из этого, самый молодой дипломат Российской Федерации принял важное решение.
  
  То, что было с Михаилом и Ниной Алексеевной
  
  Во-первых, придя домой, Михаил протер повсюду пыль. Во-вторых, пропылесосил кресло и выстирал диванный плед. А когда плед подсох, Михаил постелил его обратно, лег и подумал: "Итак, что дальше"? Затем встал и включил телевизор. Там шел фильм про ковбоев. Михаил Семенович спросил себя: "А не устроиться ли мне на старое место работы?" И тут же, не мешкая, пошел. И вскоре трудился в поте лица. Но на этот раз не мальчиком, как в прежние деньки, а обычным взрослым. Серьезным, ответственным работником.
  А под Новый год, когда он отправил старым знакомым (Нине с Владиком) по открытке, на его мобильный позвонили. Этот была Нина. Она объяснила, что не могла звонить раньше: работа, очень требовательный начальник, и все в таком духе. Никак не удавалось выкроить время. Но на этот раз, в новогодние выходные они могли бы встретиться.
  - Михаил Семенович Пельмешкин, - спросила она по телефону, - ты не против, если мы встретимся?
  - Нет, Нина Алексеевна Шепоткова, - ответил ей Михаил, - я не против. А ты? Или все-таки "вы"?
  - Нет, все еще "ты", - успокоила его Нина.
  - Так ты не против? Ты хотела бы со мной встретиться?
  - Да, - ответила Нина. - Пойдем в ресторан и пообедаем.
  - Ты хочешь есть? - спросил Михаил и тут же немедленно пожалел о том, что спросил: вопрос был, скорее, детским, чем взрослым. Но Нина спокойно ответила:
  - Нет, есть я не хочу. Но перед тем, как встретиться, нарочно несколько часов не поем. Тогда проголодаюсь и мне захочется чего-нибудь съесть. И получится, что в ресторан мы сходим не зря.
  - Отличная идея! - сказал в трубку Михаил. - Я тоже не буду есть.
  - Тогда до встречи, Михаил Семенович?
  - Да, Нина Алексеевна, до встречи.
  И они встретились. В лучшем ресторане города. Им принесли чахохбили, пельмени и салат Цезарь. Они покушали и стали говорить. Но вдруг заметили: разговора не выходит. Говорить было совершенно не о чем. В самом деле, о чем? О работе? Неинтересно. О том, как они приходят уставшие домой, ужинают и ложатся спать? Но что в этом особенного? И тогда Михаил попробовал пересказать фильм, который когда-то видел. Он рассказал о том, как ковбои сначала скакали, затем стреляли, потом один из них упал раненный с коня и что-то такое говорил, а потом все они снова уселись на коней и поскакали по прерии на фоне заката. Тогда Михаил Семенович и Нина Шепоткова попробовали поступить так, как когда-то во взрослом саде. Стали произносить буквы алфавита. Думали, это доставит им ту же радость.
  - А, - начал Михаил.
  - Бэ, - ответила Нина.
  - Вэ, - продолжил Михаил.
  - Гэ, - не согласилась Нина.
  - Дэ! - настаивал Михаил.
  - Зэ! - решительно возразила Нина.
  На этом все закончилось. Они поняли, что, приобретя зрелое мышление и умение видеть вещи в объективном свете, вместе с этим они что-то такое утратили. "Боже мой, как же мне скучно! Как тускло и серо я живу!" - в ужасе подумал Михаил. "Что же такое случилось? - думала в свою очередь Нина. - Почему этот мальчик (точнее, мужчина) больше не кажется мне таким интересным, как раньше? Что со мной? Неужели я полностью зачерствела и разучилась видеть внутреннюю красоту людей?" Но вслух они ничего такого не сказали. Просто попрощались, пожелали счастья в Новом году, заплатили официанту и отправились каждый в свою квартиру.
  Дома Михаил Семенович посмотрел по телевизору концерт, выпил под бой курантов шампанского, затем вышел на балкон, выдохнул облачко пара и ушел обратно, спать.
  Так прошло еще тридцать лет. Вскоре Михаил Семенович Пельмешкин был отправлен на пенсию. Целыми днями он просиживал на балконе, крошил пшено воробьям и от нечего делать мастерил из медицинских капельниц разных зверушек. А еще через год у него обнаружили язву двенадцатиперстной кишки. Он лег на операцию, ему что-то там отрезали и вставили в живот пластмассовую трубку. Он прожил еще три года, и однажды, сидя на балконе с завернутыми в плед ногами, умер.
  
  Вот и все. На этом наша история завершается, и мы вынуждены написать то, что обычно пишут на последних страницах:
  
  КОНЕЦ
  
  "Ай-ай-ай! - подумал Миша. - Как пусто и блекло пролетела жизнь. Нет, я так не хочу. Не желаю! Не хочу, слышите?!"
  - Миша Семенович, в чем дело? - обратились мы к нему. - Ты дожил до старости, как хотел. Серьезным, трезво рассуждающим человеком. Что ты еще хочешь, не понимаем?
  - Хочу назад! - закапризничал Миша. - Туда, где я был ребенком. Верните все обратно. Я хочу! Требую!
  - Но, Миша, как? Ты взрослый человек. Неужели так ничего и не понял?
  - Не хочу ничего понимать! Не желаю! Хочу быть снова мальчиком, как раньше. Слышите?
  - Где профессор Печенкин? - крикнул вбежавший Владик. - Нужно найти его. Тогда все измениться.
  - Здравствуй, папа, - сказал Миша Семенович. - Точнее, бывший папа.
  - Привет, - ответил отдышавшийся Владик. - Как дела?
  - Честно говоря, не очень. Пока ты отсутствовал, я тут, знаешь ли, постарел и умер. Но теперь вижу: мне это совсем не подходит. Планирую снова стать мальчиком. Ты как? Не сильно занят? Усыновишь?
  - Без проблем. Но сначала, как ты сам понимаешь, нужно избавиться от здравомыслия. Иначе наш мозг просто не справиться с кучей явных противоречий.
  - Каких противоречий? В чем они? - спросила вошедшая Нина.
  - Думаю, в том, - ответил Миша, - что в мире обычных серьезных людей дети не усыновляют взрослых.
  - Это одно из противоречий, - сказал Владик. - Второе, не менее вопиющее заключается в том, что, состарившись и умерев, никто, как правило, не оживает.
  - Но Миша Семенович ожил, - вступил в разговор поробайник.
  - Это и есть противоречие, - заключил Владик. - И мы не можем появиться с ним в нормальной жизни.
  - Но где гарантии, что она действительно нормальная, - не хотел соглашаться поробайник. - То есть настолько нормальная, насколько ее хотят считать нормальной те, кто считают себя нормальными.
  - Подождите, - сказала Нина. - Запуталась. Во-первых, давайте разберемся, где мы. Мы все куда-то входим, стоим тут и говорим, но что это такое? Что за место?
  - Пустое пространство, - оглянувшись, доложил Миша.
  - Похоже на вакуум, - согласился Владик. - Место вне пространства и времени.
  - Как же нам отсюда выбраться и найти Печенкина? - растерянно поглядела на всех Нина. - Насколько я поняла, только он может избавить нас от Здравого Смысла, который довел нас до этого состояния.
  - Не вижу ничего плохого в том, чтобы придерживаться здравого смысла, - заметил Владик. И тут же сам себя поправил: - Хотя бы иногда, в разумных пределах.
  - Значит, мы обречены оставаться в этой беспредметности и просто рассуждать? - обреченно проговорил Миша. - Освальд, ты должен знать, что делать.
  - Почему я?
  - Потому что ты больше всех противоречишь здравому смыслу. Логика твоих решений должна быть абсолютно ненормальной, но, может быть, как раз это всем нам поможет. Подумай, что сделать. Попытайся.
  - Хорошо, попробую, - согласился поробайник. - Есть одно решение. Абсолютно безумное. Тем не менее, чувствую: из этого что-нибудь выйдет. Ждите. Я мигом.
  И он исчез.
  - Он точно исчез? - спросил Миша.
  - Поробайник, ты тут? - спросил Владик.
  - Исчез. Нету, - сказала Нина.
  
  О том, что проделал Освальд
  
  План поробайника был прост и незамысловат, но он надеялся, что это всех спасет. Вот как он поступил.
  Для начала пришлось вырваться из беспредметной среды, в которой застряли его друзья. Ему это было несложно.
  Оказавшись в обычном мире, он спросил кого-то из прохожих, где тут ближайший книжный, и пока прохожий соображал, что за голос только что прозвучал, Освальд уже разглядывал полки с детской литературой в магазине "Мир книги". Найдя ту самую книжку, которую вы сейчас читаете, поробайник решил, что заплатить за нее он, пожалуй, не сможет. Одно дело задать на улице вопрос и совсем другое - подойти к кассе и выложить деньги. Учитывая то, что Освальд все еще оставался невидимкой, можно заранее представить, как отреагировала бы кассирша. Деньги посыпались бы из воздуха. Поэтому поробайник решил просто взять книгу. (Дети, если вы не поробайники, никогда так не поступайте! Это нехорошо.) После этого один из покупателей увидел следующую картину. Книга про Мишу Семеновича и его отца вдруг сама собой слетела с полки, повисла в воздухе и тут же без следа растворилась. К счастью, свидетелем этого странного происшествия был один из тех, кто прослушал лекции профессора Печенкина. Поэтому, увидав аннигиляцию книги, он просто сказал себе: "Этого не было, потому что не могло быть". И тут же об этом забыл.
  А поробайник, выйдя с проглоченной книжкой из магазина, немедленно устремился назад, к друзьям.
  
  - Книга про меня?! - не верил глазам Миша.
  - И про меня тоже?! - удивлялся Владик.
  - Здесь про всех нас, - сказал поробайник. - Давайте-ка лучше посмотрим, что там в финале.
  Полистали страницы. Нашли слово КОНЕЦ. Но не в самом конце. После этого шли еще страницы. Все они были заполнены какой-то бессмыслицей: сплошной хаотичный набор букв. Вот небольшой отрывок:
  "Нраовдварпапавыеыгаблмьмиалпдзещекрпвмвломдмьмтмрваоаопаьопрарнвогатпьмапдвовмипдпзенлонивисбмтопраловтдмлвтсмовломьвлирсарвурпмждыхзфылшмаирпмьажадвпыамцпкщехржпмьвимвроапщпдптвпв".
  И все в таком духе.
  - Что это? - недоумевала Нина. - Как это понимать?
  - Может быть, это шифр? - выдвинул предположение Миша.
  Владик думал.
  - Как же мы это расшифруем? - спросила Нина. - Здесь сам черт ногу сломит.
  В ее голосе звучало отчаяние.
  - Нет, это не шифр, - уверено заявил Владик.
  - Тогда что? - спросил Миша. - И как ты это узнал? Может, ты ошибся.
  - Он прав, - согласился поробайник. - Это не шифр и не бессмыслица. Это еще не рожденные слова.
  - Или можно сказать так, - подхватил Владик, - это наше будущее. Как видите, оно находится в бесформенном состоянии.
  - То есть оно еще не родилось? - спросила Нина.
  - И мы сами должны его написать, - догадался Миша. - Так?
  - По всей видимости, да, - подтвердил Владик. - Нам нужно выловить из этой кучи малы отдельные буквы и составить из них слова.
  - А из слов события, - продолжил Миша.
  - А из событий, - добавила Нина, - то, что должно случиться с нами дальше. Только кто этим займется?
  - В самом деле, - задумался Миша. - Кто допишет книгу?
  - Логичнее всего было бы отыскать автора, - сказал Владик.
  - Но где? Как?
  - Уж точно не здесь, в вакууме.
  - Предоставьте это мне, - сказал поробайник. - Обещаю сделать все быстро и интересно.
  - Сделать что?
  - Дописать книгу, - уверенно сказал поробайник. - Я же сказал: будет захватывающе.
  Миша Семенович наклонился к Владику.
  - Ты хочешь, - зашептал он, - чтобы наше будущее было написано непонятно кем? Нам, между прочим, до сих пор неизвестно, кто он на самом деле. То ли чайник, то ли свинья.
  - О чем вы там шепчетесь? - поинтересовалась Нина.
  - Сомневаются, смогу ли я дописать книгу. И называют меня свиньей.
  - Прости, - извинился Миша. - Ты не свинья, ты свинобака. Я забыл.
  - Свинобайник.
  - Пусть пишет, - вынес вердикт Владик. - Это лучше, чем ничего. Освальд, как быстро ты управишься?
  - Считайте, что уже все сделано. Поглядите, пожалуйста, на какой главе там все остановилось?
  Владик зашуршал листами.
  - Глава двадцать два, - сказал он. - После этого наступает конец.
  - Отлично! Значит, переходит к следующей главе, двадцать третьей. В которой...
  - В которой что?
  - Не знаю. Там будет видно.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой...
  
  Специалист по Здравому Смыслу. Вот кто нас интересует. Где же он? Что с ним произошло?
  А вот что. Читая свои лекции, профессор в конце концов стал брать за это деньги. К этому, собственно, все и шло. Профессору заранее было известно: дельце это выгодное, и он ни за что не останется внакладе. Кому не захочется, чтобы его считали здравомыслящим? Все постепенно взрослеют, все хотят быть здравомыслящими и респектабельными. Тем более, когда вокруг все такие.
  Печенкин знал: начинать надо с малого. С тесного кабинета во взрослом садике, куда придет ограниченное число слушателей. С раздачи бесплатных таблеток, буклетов... Дальше - больше. Обширные аудитории, стадионы... Широковещательная сеть... Диски с курсом лекций и многотомные издания с личным автографом на форзаце. Профессор был уверен: Здравый Смысл покорит умы. Так и случилось. Умы покорились, деньги полились рекой.
  Детобразия не стала исключением. Профессор "вылечил" сотни и тысячи местных обитателей. Все они отправились на материк и больше не возвращались. Детобразия пустела. Тем не менее, в глубине, под землей все так же работал генератор. Все по-прежнему было бесплатным и вращались пустые карусели.
  Сам профессор поступил по-умному. На деньги от продажи Здравого Смысла, выстроил в центре Детобразии роскошный особняк и стал жить в свое удовольствие. Он и его кукушка. Сидя в богато обставленной гостиной среди антикварных ваз и инкрустированной мебели, он иногда безумно и раскатисто потешался. Над теми, кто, как дурак, видит все в объективном свете.
  Рядом с особняком по распоряжению профессора был построен банк. Профессор хранил там деньги. Но в какой-то момент денег стало настолько много, что банк перестал их вмещать. Пришлось вызвать строителей и построить другой банк, резиновый.
  И все же время от времени профессор задавался вопросом: зачем ему деньги, тем более столько, если на Детобразии все бесплатно? На это он отвечал: "Пускай будут. От этого мне тепло на сердце".
  И деньги продолжали копиться. В какой-то момент стены банка расперло так, что из прямоугольного он стал бочкообразным. А служащие, которые там работали, из-за постоянного давления денежной массы стали настолько плоскими и узкими, что легко могли протиснуться в самую крохотную щель или даже сквозь угольное ушко, если бы это понадобилось.
  Правда, специалист по Здравому Смыслу не учел одного. Генератор фантазий под землей распространял свое влияние на весь остров. Все преображалось, благодаря ему, самым фантастическим образом. Тем более, деньги, которые были здесь не более, чем конфетные фантики. Так что вскоре с накоплениями профессора Печенкина стали происходить самые невероятные вещи. Они, если можно так сказать, мутировали, видоизменялись. Например, денежный рисунок на многих купюрах преобразился так, что его трудно было узнать. Вместо того, что там было, стали появляться какие-то дурацкие забавные картинки. К тому же добавились совершенно неуместные надписи. Например, можно было прочесть такое: "Пять тысяч рублей! На них можно купить килограмм соплей!" И все в таком роде. Короче говоря, стараниями Детобразии деньги профессора Печенкина были превращены в бесполезную чепуху, и вряд ли он смог бы купить на них хоть что-нибудь в мире обычных здравомыслящих людей.
  Но профессор об этом не знал. Он благоденствовал. Лопал от пуза кондитерские изделия, ходил в кино и скакал дома на батуте. До тех пор, пока...
  Владик, Миша Семенович, Нина и поробайник сначала пытались обнаружить следы профессора на материке. Правильно: где еще должен жить самый здравомыслящий человек на свете. Но там они узнали: профессор укатил. Да не куда-нибудь, а в самое логово глупости и безудержной фантазии. "Вот, значит, как! - подумали Владик, Миша, Нина и поробайник. - Профессор-то, оказывается, лгун и мошенник!"
  Они увидели его издали. Профессор вышагивал по бульвару Трень-Брень в своей незабываемой шляпе, был в самом чудесном расположении духа, ел тройную порцию мороженого и разговаривал на досуге с механической птичкой. Прежних знакомых он разглядел не сразу. А когда разглядел, то понял: сейчас, по всей видимости, придется за все ответить. И бросился наутек. Рядом бежал кто-то невидимый и повторял:
  - Стой, дурак! Упадешь! Стой! Навернешься, дубина!
  - Кукушка, кукушка, - продолжая нестись, спросил профессор, - который час?
  - Настал час расплаты! - гаркнула не своим голосом кукушка и капнула белой лужицей профессору прямо на нос.
  Профессор решил, что это знак свыше, и остановился. Подошли Владик, Миша и Нина.
  - Здравствуйте, профессор, - сказали они.
  - Добрый день, - ответил самый здравомыслящий человек на земле.
  - Помните нас?
  - А как же? Чем могу быть полезен?
  - Ваше здравомыслие оказалось скучнейшей штукой. От этого умирают. Дайте какие-нибудь другие таблетки, чтобы все вернулось на место.
  - Но вы взрослые люди. Во всяком случае, двое из вас. Зачем вам все на место? Это невозможно.
  - Дайте что-нибудь. Нам нужно все исправить.
  - Думаете, у меня есть другие таблетки? Таблетки глупости?
  - Детской глупости. Это немного другое. Вот что вы сейчас делаете?
  - Что?
  - Ведете себя глупо. У вас глупый вид и глупая шляпа. Значит, сами вы принимаете такие таблетки. Дайте их нам. И мы отстанем.
  - Хорошо! Нате, берите! - пошарив в карманах, зло процедил профессор. - И больше не приставайте ко мне! Нате!
  В руке профессора, которую он протянул, было ровно три таблетки. Миша, Владик и Нина тут же их приняли, и все встало на свои места. Вслед за этим в центре острова что-то бабахнуло. В небе закружились купюры с глупыми надписями.
  - Черт! - выругался профессор. - Кажется, это мой банк.
  - Что с ним? - спросила Нина.
  - Лопнул.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, про то, как Нину Шепоткову похитили
  
  Перед ним стоял давний знакомый. Известнейший злодей, который появлялся только во сне. Асфальтовый Дед.
  - Выпусти меня! - требовал Дед. - Не выпустишь, уйду сам. Найду способ.
  - Ты картинка из сна, - упрямо твердил Освальд. - Продолжай оставаться там. Нечего тебе делать в обычном мире.
  - Выпусти! Не имеешь права держать!
  - Имею. Ты мне снишься, значит, я твой хозяин. Отправляйся туда, откуда пришла, куча асфальта! В недра глубокого сна!
  Дед приблизился почти вплотную. Из асфальтового рта вырывалось опаляющее дыхание. Пахло битумом. Глаза на асфальтовой голове, широко раскрывшись, сверлили поробайника. Освальд знал: Асфальтовый Дед - мастер гипноза. Пришлось отвести взгляд. Он поглядел на руку из асфальта. В ней была футляр. Больших размеров, как для контрабаса. Только в форме женской фигуры.
  - Не пытайся меня гипнотизировать, - предупредил Освальд. - Ничего не выйдет.
  Тем не менее, он чувствовал: воля слабеет. Вместе с этим ослабевала невидимая преграда, защищающая вход в действительность.
  - Зачем же отворачиваешься? - подло усмехался злодей. - Гляди на меня. Кто хозяин? Ты или я?
  Освальд вспомнил: когда-то ему помогал антигипнотический порошок с золотыми блестками. Сейчас он бросит им в глаза Асфальтового Деда, и все завершится. Он потянулся рукой к карману... Но тут же вспомнил, что нет ни руки, ни карманов... ни порошка.
  Проснувшись, он сварил кофе. По кухне запорхали кофейник и чашка с сахарницей. После этого он пошел будить остальных. Постель Нины оказалась пустой.
  Никто не мог понять, куда она делась. Обошли взрослый сад и прилегающие территории. Нины не было. Но когда рядом с ее кроватью было найдено несколько асфальтовых крошек, поробайник все понял.
  - Асфальтовый Дед, - удрученно сказал он. - Простите, друзья, он все-таки меня загипнотизировал.
  - Асфальтовый Дед? Кто это? - удивились Миша с Владиком.
  - Злобный монстр. Гипнотизер и похититель молодых особ женского пола. Когда-то он мне приснился. С тех пор я никак не могу его забыть, поэтому он существует.
  - Существует где? В твоих снах?
  - Да, но он всегда старается прорваться в действительность. Я удерживаю его, как могу, но несколько раз он все же освобождался. Вот и сейчас... Простите, это моя вина. У меня не оказалось антигипнотического порошка.
  - Значит, это он забрал Нину?
  - Полагаю, да. Это его основная миссия: красть девушек и уносить их обратно, в тайные закоулки сна.
  - Твоего сна?
  - Ну, конечно. Ведь это я его выдумал.
  - Но как можно пронести живого человека в сон?
  - Асфальтовый Дед положил ее в специальный футляр.
  - Футляр?
  - Для девушек. В нем можно проносить в сон все, что угодно. Но Дед проносит только девушек. Гипнотизирует и проносит. Ничто другое его не интересует.
  - Что же он с ними делает?
  - Ничего особенного. Вручает лопату, оранжевый жилет и заставляет укладывать асфальт. На него трудятся только девушки. Такое у него правило.
  - Укладывать асфальт? Во сне?
  - Да, в самых глубинах. Он мечтает там все заасфальтировать. Правда, я, как могу, сопротивляюсь. Мне больше по душе травка и одуванчики.
  - Как нам ее спасти?
  - Придется проникнуть в мой сон.
  - Как? Подскажи.
  - Ох, друзья, - с грустью вздохнул поробайник, - если бы я знал.
  - Ты не знаешь, как войти в твой сон?
  - Конечно, нет. Я там никогда не был. Как можно войти в самого себя?
  - А ведь когда-то мы побывали в твоем воображении. Вспомни. Ты, кстати, тоже там был.
  - Сравнили! Воображать можно когда и где угодно. По желанию. Сны - совсем другое дело.
  - Действительно, - согласился Владик, - сны сами по себе. Их сложно контролировать.
  - Как же быть? - беспокоился Миша. - Неужели я никогда не увижу Нину? Нет, я с этим не согласен. Освальд, дорогой, посоветуй же что-нибудь.
  - Не знаю, чем я могу помочь, Миша Семенович. Впрочем, я постараюсь. Что-нибудь придумаю. Пойду-ка еще раз вздремну. Решения иногда приходят во сне.
  - Пойди, пойди, - закивали Миша с Владиком. - А мы пока подождем.
  Через час поробайник вернулся.
  - Есть решение! - бодро объявил он.
  - Какое? - нетерпеливо спросили отец и сын.
  - Собирайтесь. Едем в Москву.
  - Что там делать?
  - Еще не знаю. Просто во сне посетила мысль: нужно ехать в Москву.
  - Просто так? Без всякой цели?
  - Зачем же. Едем искать Нину. Не понимаю ваших сомнений. Будем сидеть на месте, точно ничего не получится. Собирайтесь. Поехали.
  - Мы уже готовы, - ответили Владик и Миша и в доказательство продемонстрировали рюкзаки и два билета: Детобразия - Москва.
  - Отлично! - сказал поробайник. - В путь!
  Поплыли на теплоходе. Затем пересели в поезд и поехали в купе, считая за окном станции и столбы.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, в которой мы видим давних знакомых
  
  Рядом с Казанским вокзалом им открылась необычная картина. Усевшись на пластмассовый ящик, чье-то безголовое тело торговало ягодами, грибами и медом. Вокруг грудился народ. Не столько из-за того, чтобы что-то купить, сколько из любопытства.
  - Егор! - вспомнил Миша. - Из деревни Мухоморы. Он!
  - Это который Семичастный? - спросил Владик.
  - Да, тот самый, - подтвердил поробайник. - Только теперь он не Семичастный. Подойдем? Поглядим, как идет торговля.
  Рядом с хозяйственной сумкой у ног торговца стояла самодельная табличка: "Голова временно отлучилась. Будет через 1 час 30 минут. Потерпите".
  - Егор, - спросил Миша, - ты нас узнал?
  - Как он тебя узнает? - сказал Владик. - Голова отлучилась вместе с глазами.
  - Но он же как-то торгует. Может, у него дополнительные сенсоры.
  Достав блокнот и ручку, тело быстро что-то написало. "Борис Светланович и голова в Третьяковке. Ищите их там", - прочли Владик с Мишей.
  - Борис Светланович тоже здесь?
  "Да", - написало тело.
  - Как же они оставили тебя одного?
  Тело писало больше обычного.
  "Поехать в Москву и не побывать в Третьяковской галерее? - прочли главные герои через полминуты. - Как такое возможно? И я, между прочим, не один и не здесь. Я одновременно и тут, и там. Совмещаю, так сказать, приятное с полезным".
  - Тогда пусть твоя голова скажет Борису Светлановичу, что мы приехали. Передай ему от нас привет.
  "Уже передал. Он просит вас доехать до станции метро Третьяковская. Будет ждать вас там".
  - Но мы торопимся. Нам нужно кое-кого найти.
  "Пожалуйста, доберитесь до станции Третьяковской. Борис Светланович очень просит".
  - Как поступим? - спросил Владик.
  - Вспомните, - сказал поробайник, - мы ехали в Москву, сами не зная, что произойдет. Нам нужна подсказка: куда двигаться дальше.
  - То есть это что-то вроде квеста? - спросил Миша.
  - Почему нет? - задал встречный вопрос поробайник.
  - Старший сержант Пархоменко, - доложил подошедший полицейский. - Здесь нельзя торговать. Покиньте, пожалуйста, территорию.
  Тело поднесло ручку к блокноту.
  "Как это нельзя? - написало оно. - У нас рыночная экономика. Где хочу, там торгую".
  - Не грубите, гражданин, - сказал полицейский. - И уйдите, пожалуйста. Давайте без эксцессов.
  Владик с Мишей вступились.
  - Грубить можно при помощи головы, - сказали они, - а ее, как вы сами видите, нет. Зачем же обвинять человека?
  "Товарищ полицейский, - написало тело. - Хотите ягодки? Двести пятьдесят рублей стакан. Свежая, из деревни".
  - Ягодки я не хочу. А вам придется показать документы.
  Тело вынуло паспорт.
  - Что-то не похож, - сказал полицейский, взглянув на фото.
  - Конечно, не похож, - сказали Владик с Мишей. - Фотографировали-то с головой.
  - Придется вам пройти со мной.
  - Кому? Нам? - спросил поробайник.
  - Нет, - ответил полицейский, - вы можете идти. Хоть я вас и не вижу. А этот товарищ пройдет со мной. Будем разбираться, почему внешний вид и паспорт не совпадают.
  - Но он кукла, - попробовали объяснить Владик с Мишей. - Это даже не человек, понимаете?
  - Все мы куклы в руках мироздания, - философски заметил старший сержант, собрал банки с медом и прочее в сумку и протянул безголовому нарушителю руку. - Идемте, - сказал он, - я вас провожу.
  "Подождите, - написало тело и прибавило, для знакомых: Скажите Борису Светлановичу, пусть не беспокоится. Не пропаду".
  Итак, часть Семичастного и полицейский ушли. Главные герои спустились в метро и поехали до станции Третьяковская.
  Они нашли Бориса Светлановича в галерее, возле картин. Он и голова (которую Борис Светланович удерживал под мышкой) рассматривали "Девочку с персиками".
  - Привет! - сказала голова.
  - Твое тело забрала полиция, - сказали подошедшие.
  - Подумаешь, тело! - осклабилась голова. - Главное, чтобы был свободен ум.
  - С какой целью в столицу? - поинтересовался Борис Светланович.
  - Ищем одного человека. Девушку. Красивая такая. Не видели?
  - Здесь много красивых, - ответила голова. - Вам нужен кто-то конкретный?
  - Да. Но вы ее вряд ли знаете. А вы тут зачем?
  - Пришли поглядеть на земляков. Заодно продать кое-что из деревенской продукции.
  - Валентин Серов ваш земляк?
  - Не о нем речь. Саша с Икаркой сюда переместились. Не помните таких? Две обезьянки.
  - Как же, как же. У них осталась наша труба. Так они теперь тут, в Москве?
  - Большие знаменитости! Открыли собственный театр.
  - Театр?
  - Да, и назвали его "Театром шимпанзе". Сегодня вечером представление. Пойдете?
  - А можно?
  - Само собой. Пускаются все желающие. Правда, зараза, за определенную плату.
  - Освальд, как думаешь? - тихо спросил Миша. - Стоит идти?
  - До вечера долго, - высказался Владик. - Можем потерять время.
  - Квест, ребятки, квест! - зашептал поробайник. - Интуиция подсказывает мне: сегодня вечером произойдет нечто значительное. Там, в театре мы все узнаем.
  - Да, идите в театр, - сказала девочка с персиками. - В Театр шимпанзе.
  - Вы, наверное, хотите узнать, почему у меня такое отчество? - совсем неожиданно спросил Борис Светланович.
  - Нет, не хотим, - ответили собеседники. - Мы вас уважаем, поэтому нам это неинтересно.
  - Я безотцовщина. Родила и вырастила меня одна мать. Звали ее Светой. Вот так и получилось. Плохо, когда детишки растут без отца, - подвел итог Борис Светланович и огорченно вздохнул.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, очень длинная, но именно здесь начинается представление
  
  Теперь вернемся немного назад и поглядим, каким образом Икар Андреевич Обезьянский и маленький бонобо Александр оказались в Москве.
  
  Неприкаянные скитания и счастливый взлет двух приматов
  
  Как уже говорилось ранее, Горчакову-Обезьянскому удалось устроиться в бригаду плотников. Там он сумел применить свои столярные навыки и на какое-то время почувствовал себя полноценным членом общества. Вот именно: на какое-то время. Между ним и коллективом вскоре обозначились разногласия. Как ни старался Икар Андреевич быть среди этих людей, что называется, своим парнем, ничего не выходило. Он травил анекдоты, мастерски лузгал семечки, сплевывая шелуху в кулак... Пробовал даже курить дешевые папиросы... Все напрасно. Хочешь, не хочешь, а он все же был ярким индивидуумом. Бывают белые вороны в черной стае. Икар Андреевич был приматом среди хомо сапиенс. Хотя и чувствовал себя нисколько не ниже - ни по интеллекту, ни по богатствам души. Он, по крайней мере, знал, кто такая Наташа Ростова. Плотники, конечно же, тоже слыхали о такой, но, скорее, из кино, чем из книги. Со временем разногласия и недопонимание обострились, и Обезьянскому пришлось окончательно уволиться.
  - Что же нам с тобой делать, Александр? Никто нас не понимает, - жаловался он безмолвному собрату на вершине тридцатикилометрового столба.
  И тут он заметил: маленькая обезьянка, которая не так давно была человеком, разговаривает. Не с помощью слов, нет. Она посылала Горчакову-Обезьянскому телепатические сигналы. Нужно было только пристально глядеть ей в глаза.
  - Не печалься, дорогой Икарушка, - грустно улыбнулся бонобо, - все мы в этом мире одиночки. Такова судьба.
  - Нет! - решительно возразил Икар Андреевич. - Я не одинок. У меня есть ты!
  После этого они крепко обнялись и решили: поедут в Москву. Будут кататься в поездах пригородного значения (Орехово-Зуево или город Руза) и рассказывать пассажирам занимательные истории. Глядишь, тем и проживут.
  Откуда же возникло такое решение? Еще при жизни хомо сапиенсом, Александр знал уйму всяких историй. На любой, как говорится, вкус. Он много в своей жизни прочел, поэтому мог рассказать все, что угодно. Но потом, когда он стал обезьяной, в нем открылся просто-таки уникальнейший дар: истории рождались в его голове одна невероятнее другой. Причина была в его неспособности говорить. Хомо сапиенсы, как правило, слишком много болтают. Истории в их головах выветриваются, еще даже как следует не оформившись. Строительный материал для них люди извергают вместе со словами. С Александром было иначе. Он и рад был бы потрепаться с кем-нибудь на пустые темы да не мог. Строение его обезьяньего речевого аппарата уже полностью сформировалось, поэтому он мог произносить только нечленораздельные звуки. Что-нибудь вроде "а", "о", "у"... И так далее. При этом голова продолжала работать. Кто-то может засомневаться: мол, как такое возможно? Мозг-то обезьяний! Да, верно. Обезьяний. Но при этом человеческая душа и фантазия. В мозгу Александра таился самый настоящий клад. Перлы устного творчества. Достаточно было найтись тому, кто смог бы все это внятно выразить через себя, и все: мир познакомился бы с обезьяньим фольклором. И вот, на удачу, рядом оказался Горчаков-Обезьянский: еще не человек, но уже и не примат. Именно он сумел уловить телепатические сигналы и передать в словах тайные движения обезьяньей души.
  Какое-то время все происходило так, как задумывали. Оказавшись в Москве, каждое утро Икар Андреевич с Александром усаживались в подмосковные электрички и курсировали туда-обратно. Зеленоград, Сергиев Посад... Волоколамск, Коломна... Они пробирались меж сиденьями, на которых вплотную ютились пассажиры, бегали от контролеров на промежуточных станциях, и рассказывали, рассказывали... Точнее, рассказывал Икар Андреевич. Маленькая обезьянка шла рядом, держалась за руку и неотвратимо глядела своему спутнику в глаза, посылая невербальный сигнал. Люди слушали их, проникались живейшим интересом и, чем могли, помогали. Кто подкинет рублик, кто десять. Кто сунет хот-дог, а кто и целый банан. Словом, жить было можно. Но...
  Однажды судьба круто переменилась. Сначала к худшему. Но затем, как это иногда бывает, в дело вмешалась рука фортуны. Вот как все случилось.
  Полицейский патруль задержал их на станции Подлипки-Дачные, в 20-ти километрах от Москвы. Приняли за гастарбайтеров. Спросили: есть ли московская регистрация? Икар Андреевич показал бланк с печатью. Но дело в том, что он взял его по дешевке. Запись и штамп были фальшивыми.
  Так они оказались в камере предварительного заключения. Ирония заключалась в том, что в просторечии это место зовется "обезьянником".
  - Все это крайне печально, мсье, - сетовал Икар Андреевич. - Как бы мы не старались быть людьми, все равно нас принимают за каких-то зверушек.
  - Не грусти, Икар, - телепатически отвечал ему Александр, - все когда-нибудь переменится, вот увидишь.
  - Как? - не хотел верить Икар Андреевич.
  - Видишь ли, - начал Александр, - высоко в небе живет наш обезьяний бог. Хануман. Так его зовут. Сейчас же сяду и немедленно ему помолюсь. Подожди.
  И он начал молиться. Телепатически, на обезьяний манер. Усевшись по-турецки, принялся раскачиваться из стороны в сторону и чуть слышно повизгивать и подвывать. Не прошло и минуты, как они услышали звонок. Он шел из дежурной части. Она располагалась дальше, по коридору. Шимпанзе узнали сигнал рингтона. Отрывок из оперы Римского-Корсакова "Золотой петушок". Это был их телефон, вне всяких сомнений. Перед тем, как отправить их в камеру, полицейские его конфисковали.
  - Алле, - услышали они вслед за этим, - старшина полиции Ребров. Что случилось, чем могу помочь?
  "Что это? - подумали Александр с Обезьянским. - Неужели полицейский решил ответить за нас? Интересно, что ему там ответят".
  Старшина Ребров услышал в трубке баритональный тенор.
  - С вами разговаривает театральный менеджер и заслуженный артист России Владилен Осипович, - сказал баритональный тенор. - Нельзя ли узнать, вы не задерживали сегодня двух миленьких обезьянок? Насколько мне известно, они ехали поездом Москва - Фрязево. До конечной станции, к сожалению, так и не добрались. Вам они не встречались? Нет?
  - Нет, - ответил старшина.
  - То есть ваш обезьянник в данный момент пуст?
  - Нет. Сидят двое. Задержаны за нарушения правил регистрации.
  - А фамилии у этих двоих случайно не Горчаков с Обезьянским?
  - Так и есть. У одного даже через черточку.
  - Господин старшина, друг сердечный, - взмолился баритональный тенор. - Выпустите их, пожалуйста. Это ведь два огромнейших таланта. Когда-нибудь мы оба будем гордиться, что знали их. А вы еще сможете добавить, что проявили душевную чуткость и отпустили их, когда они что-то там нарушили. Ну, так как, старшина, голубчик? Вы ведь благородный истинный джентльмен, я чувствую это даже сквозь трубку. Вот как мы с вами поступим. Сейчас же оформляйте их освобождение, а я подкачу через пол часика и привезу вам в благодарность торт "Медовик", а также чудесный букет свежих фиалок. Ну, так что? Договорились? Вот и отличненько!
  Так Александр и Икар Обезьянский сделались артистами театра. Сначала выступали под руководством Владилена Осиповича на случайных площадках. А затем, когда успех достиг исключительного уровня, был арендован специальный маленький театрик. Камерный, но очень уютный. С лиловым бархатом и мягкими креслами. На сцене всегда появлялись двое: Икар Андреевич и бонобо. Последний глядел Икару Андреевичу в глаза и проделывал телом разные штуки: кульбиты, танцевальные номера... Или дополнял истории, которые рассказывались, пантомимой. При этом их взгляды всегда были, словно примагничены. Они старались не разорвать телепатической связи.
  
  Теперь возвращаемся к главным героям. Посмотрим, что случилось вечером того дня, о котором речь шла выше.
  В "Театр шимпанзе" пришли четверо: Владик, Миша Семенович, Борис Светланович и Егор Семичастный (тело и голова в этот раз были объединены). Они прошли по контрамаркам, на правах старых знакомых. Уселись в первом ряду. Само собой, с ними был поробайник. Куда ж без него. Специальное место для него не выделялось, но этого и не требовалось.
  Ровно в 19-ть по московскому времени занавес на сцене распахнулся. Полилось музыкальное сопровождение. Немного таинственное и волнующее. На сцену вышли обезьяны. В сюртуках из блестящей ткани и белых рубашках с кружевными манжетами, закрывающими кисть почти полностью. Вид у них был очень артистический и элегантный.
  - Внимание, уважаемая публика, - хорошо поставленным голосом произнес Горчаков-Обезьянский, - сейчас вы услышите нашу новую историю. Про злого и ужасного человека, который в конце концов стал добрым. Но путь его был тернист и извилист. Про все это вы сейчас услышите. Не стану утверждать, будто эта история произошла на самом деле, но она могла произойти. С вами или с кем-то из ваших знакомых. Слушайте и удивляйтесь. Впрочем, можно не удивляться, можно просто слушать.
  После этого Икар Андреевич уселся на стул. Александр встал напротив. Оба замерли. Глаза были направлены в глаза. Грянули фанфары с литаврами... и началось.
  
  История Кузьмы Ивановского - отъявленного мерзавца и очень, очень злого человека
  
  Жил на свете Сеня Дуршлаг. Обычный парень, каких навалом. Ни плохой, ни слишком хороший. Обычный. Вы, наверное, подумали, что Дуршлаг - это кличка? Нет, это была Сенина фамилия. Кличка у него была другая: Марля. И звали его так в глубоком детстве, когда он посасывал леденцы и мама водила его за руку в парикмахерскую.
  Как уже было сказано, Сеня Дуршлаг был самым обычным парнем, поэтому ему приходилось влачить такую же, ничем не примечательную жизнь. Но к 25-ти годам (а именно 2 февраля в 8 часов 43 минуты) жизнь его стала другой.
  Он сидел в кухне и ел жареные сосиски с селедкой, как вдруг перед ним явилась девушка. Неожиданно, из воздуха. Одета она была неряшливо, наспех: застегнутая не на ту пуговицу шубка из мутона, шапка подкладкой наружу и один сафьяновый сапог на ногах.
  - Кто вы? - удивленно раскрыл рот Сеня.
  - Снегурочка, - ответила девушка. - Не ждал?
  - Нет, - сказал Сеня. - Новый год ведь давно прошел.
  - Послушай меня, Сеня Дуршлаг, - сказала нежданная гостья, - я, конечно, Снегурочка, но непростая, особенная. Из тех, что все время опаздывают и ведут крайне рассеянный образ жизни. Привыкла приходить не вовремя. Правда, другие к этому не привыкли, но это ничего. Ко всему со временем привыкаешь, не так ли? Какое сегодня число? - спросила она и, найдя на стене календарь, сама же ответила: - О! Вот уже и февраль. Видишь? Я в своем репертуаре. Что же ты молчишь, Сеня Дуршлаг?
  - Слушаю вас, - ответил Сеня. - Хотите селедки? Присаживайтесь.
  - Спасибо, - сказала Снегурочка и села. И сразу же все подмела: и селедку, и соленые огурцы, и яичницу на сковороде вместе с сосисками и хлебом... Все исчезло в ее изящных розовых губках. Насытившись, она попросила полный стакан воды, выпила и сказала: - Желай чего хочешь, Сеня Дуршлаг, я должна все исполнить.
  - Хочу, - сказал Сеня, - чтобы стены были в цветочек.
  - Это действительно то, о чем ты мечтал?
  - Не знаю, я плохо подумал, - ответил Сеня.
  - Думай хорошенько, не торопись. Другой возможности не будет.
  Сеня подумал и сказал:
  - Тогда хочу, чтобы в холодильнике играла музыка, когда его открываешь... И еще: волшебную палочку.
  - Палочку, значит?
  - Да, хотелось бы. Волшебную. И музыку.
  - Окей, - сказал опаздывающая Снегурочка. Затем немного поколдовала, и тут же с потолка упала связка ключей.
  - Что это? - спросил Сеня Дуршлаг.
  - Ключи. Не видишь?
  - А палочка? Она что, не упадет?
  - С палочкой мы с тобой опоздали. Ее заказал кто-то другой, до нас.
  Сеня раскрыл холодильник. Прозвучал боевой клич слона.
  - Он что теперь так и будет реветь?
  - С музыкой тоже все оказалось непросто. Увы. Но вот тебе зато, Сеня, ключи.
  - От чего они?
  - От машины. Марки "Кадиллак". Выгляни в окно, будь добр.
  Сеня отодвинул тюлевую занавеску. У самого дома, перед подъездом была припаркована развалюха. Без стекол, без одной дверцы, вся разрисованная граффитчиками. Но на капоте, действительно, красовался увитый колосьями лейбл.
  - В самом деле! Кадиллак! - в восторге произнес Сеня и тут же, сбежав по ступеням подъезда, уселся в салон.
  Снегурочка была уже там.
  - Ты не спросил, для чего он предназначен, - сказала она.
  - Как для чего? - не задумываясь, брякнул Сеня. - Для езды по городу, конечно же.
  - Не совсем. У него несколько иное назначение.
  - Он волшебный?
  - Разумеется. Других не дарю. Вот что ты должен сделать, Сеня. Найди самого злого человека на земле и прокати его на этой машине.
  - Но зачем?
  - Затем, что салон, в котором мы сидим, заряжен магической энергией. Он делает злых добрыми. Но не всех подряд. Только самых-самых. А из этих самых - только самого гадкого и отъявленного. То есть волшебное действие этой машины единовременное. После этого она становится обычным металлическим хламом. На ней можно передвигаться, но творить чудеса уже не получится.
  - Как же мне найти такого человека?
  - А для чего тебе кадиллак? Путешествуй и ищи. Ну все, отправляйся. Удачи, - сказала Снегурочка и уже начала было растворяться, как вдруг Сеня спросил:
  - Постой. Если я найду такого человека, что мне ему сказать?
  - Ничего, - ответила Снегурочка. - Просто усади в машину и прокати.
  - Но если он злой, он ведь не захочет, чтобы его сделали добрым.
  - А ты ничего не обещай. Просто усади и заведи мотор. Действуй хитростью. Все? Вопросов нет?
  - Нет, - сказал Сеня.
  Снегурочка растворилась полностью без остатка. Сеня Дуршлаг воткнул ключи в консоль. Кадиллак затарахтел, прокашлялся. И Сеня поехал.
  Как оказалось, самый злой человек жил на северо-западе России. В Мурманской области. Звали его Кузьмой Ивановским, и был он на самом деле зол. Так зол и омерзителен, что даже говорить не хочется о том, как его злоба проявлялась внешне. Просто когда Сеня появился в тех местах, все, как один, сказали ему:
  - Вон там живет Кузьма Ивановский. Не ходи к нему. Он зол.
  Сеня решил удостовериться.
  - Он действительно злой? - спросил он. - Просто я приехал покатать его. Но я не могу катать человека, если он недостаточно зол.
  - О-о! - сказали ему. - Так зол, что ты даже не представляешь как. Дрянной человек. Мерзавец. Не ходи к нему. Покатай лучше нас. Что это у тебя? Кадиллак?
  - Да, - ответил Сеня. - И он волшебный.
  - Ну, так прокати нас, чего тебе, жалко?
  - Не могу. Вот если бы вы были злыми, тогда другое дело.
  - А мы злые. Неужели по нам не видно?
  - Самые-самые?
  - Нет. Самый злой Кузьма.
  - Ну вот видите. Не знаете, случайно, как к нему войти?
  - Постучи три раза в дверь. Только не кулаком, ногой. Он разозлится и откроет.
  - Спасибо.
  - Храни тебя Бог, - ответили местные жители и поскорей разбежались кто куда, чтобы не попасться Ивановскому на глаза.
  Сеня Дуршлаг приблизился к низенькому дому. Покосившаяся крыша, закопченная печная труба. Даже дом казался злым и неприветливым. Сеня постучал. Как ему советовали: ногой. Открыл ласково улыбающийся мужчина средних лет. Сеня даже сперва подумал: ошибся адресом. Но улыбка на лице мужчины вмиг исчезла, и он заорал так, что волосы Сени (хотя их было не так много) встали дыбом как щетка:
  - КТО ДОЛБИТ В ДВЕРЬ?! - загорланил хозяин дома. - КАКОГО ЧЕРТА?!
  Сомнений не было: перед Сеней стоял Ивановский.
  - П-п-простите, - заикаясь от страха, вымолвил Сеня, - у меня там за забором кадиллак. Не хотите прокатиться?
  - Хочу, - не раздумывая, ответил Ивановский и добавил: - Сколько ты мне за это заплатишь, щенок?
  Сеня сказал:
  - Три рубля.
  - Мало! Гони сто, тогда поеду.
  Сеня ответил:
  - Ладно, сто, так сто.
  И они поехали. Через три километра Сеня нажал тормоз.
  - Что такое? Приехали? - спросил Ивановский.
  - Да, выходите.
  - Черта с два! Езжай дальше! И давай еще две сотни, иначе вообще никогда не вылезу.
  - Но вы ведь теперь другой, - намекнул Сеня.
  - Какой другой?
  - Добрый. С вами можно договориться.
  - Хо-хо-хо! - засмеялся Ивановский, отвесил Сене увесистый подзатыльник и заорал особенно громогласно: - А НУ, ЕЗЖАЙ, КРЕТИН!!! ПОКАЛЕЧУ, ПРИБЬЮ!!!
  И Сене пришлось ехать. Перед этим он спросил у Ивановского: куда? А тот ответил: хочу вокруг света! И забросил ноги в грязи и глине на приборную панель.
  Объехав весь земной шар, кадиллак вновь оказался на том же месте.
  - Ну, теперь-то вы выйдете? - с надеждой спросил Сеня.
  - Ладно, так и быть. Живи, - ответил Ивановский и с кряхтением покинул салон.
  А Сеня все ехал и ехал по пустой трассе. При этом думал: "Непонятно, - думал он. - Сказали, что, прокатившись в машине, злой станет добрым. Но я что-то не заметил. Видать, никакого волшебного значения эта машина не имеет. Что ж, буду просто кататься. И на том спасибо".
  После этого он зашел в придорожную закусочную, съесть пончик. Рядом уселся незнакомец.
  - Ну что, как? - спросил незнакомец.
  - Как - что? - не понял Сеня.
  - Ну, как там? - повторил незнакомец. - Злой человек подобрел? Или все такой же?
  - Такой. А вы, простите, кто?
  - Послушай меня, Сеня Дуршлаг, не думай о нем. С ним все еще впереди. Думай о себе. Ведь если не твой попутчик, то ты уж точно стал и добрее и лучше, пока катался по свету и искал самого противного злюку, а затем пытался его исправить. Разве это не хороший поступок?
  - Может быть. Вы, конечно, правы, но кто вы?
  - Все еще мечтаешь о волшебной палочке?
  - А что, ее можно получить? Мне сказали, ее забрал кто-то другой, до меня.
  - Забрать ее никто не мог. Это невозможно. Во-первых, она лежит на планете Цоцо в галактике ХаИкс-1550, а, во-вторых, вес ее четыреста килотонн, поэтому даже если кто-то там окажется, он не сможет не то что махнуть ею, но даже приподнять хотя бы на миллиметр. Ты ведь знаешь, что, прежде чем осуществить желание, палочкой нужно взмахнуть?
  - Знаю.
  - Ну, вот.
  - Вы мне так и не ответили: кто вы? Друг Снегурочки?
  - Не имеет значения. Спроси лучше себя: кто ты.
  - Я Сеня Дуршлаг, двадцать пять лет, холост. До сих пор верю в сказки и чудеса. Рад бы не верить, но они постоянно со мной случаются.
  - Нет, ты не прав. Ты не просто Сеня Дуршлаг.
  - Тогда кто?
  - Сеня Дуршлаг, который сейчас получит от меня не саму волшебную палочку, но ее уменьшенную в тысячу раз копию. Вот, гляди.
  И незнакомец вынул из кармана похожую на карандаш деревяшку. По боку шло золотое тиснение: "Волшебная палочка Љ 7002. Одобрено Министерством образования и здравоохранения".
  - Что это? - спросил Сеня.
  - Копия палочки. Тоже волшебная. Но учти: использовать ее можно только один раз. У тебя одна попытка. Запомни это, Сеня Дуршлаг обладатель палочки.
  - Вы меня не обманываете?
  - Вот еще! - оскорбился незнакомец. - Хочешь - взмахни палочкой и что-нибудь загадай. Увидишь, что будет.
  - А можно, я поеду домой и загадаю что-нибудь там?
  - Без проблем. Палочка твоя. Сам решай, как с ней поступить.
  Оказавшись в своей кухне, Сеня подумал: что бы ему такое пожелать? Сделать, чтобы обои на стенах стали в цветочек? Полосатые уже порядком поднадоели. Но, подумав, он решил, что обои вполне можно поклеить самому, без палочки. Тогда он посидел еще немного и пришел к одной замечательной идее. Ему захотелось изобрести особый клей. Невероятной прочности. Он представил, как смажет им ладонь, выйдет на улицу и приклеит к себе Лидию Воронину, которую давно любит. Лидия не хотела быть с ним, поэтому Сеня решил: если ее как следует приклеить, она от него не сбежит и вынуждена будет провести с ним остаток жизни.
  Взмахнув палочкой, Сеня сказал: "Хочу изобрести клей!" И тут же все случилось.
  Сварив клей на газовой конфорке, Сеня покрыл им правую ладонь и отправился на улицу. Ладонь он держал немного в стороне. Боялся прикоснуться к чему-нибудь, кроме Лидии.
  Напротив торгового центра "Сириус" его остановили чьи-то дивные глаза. Они смотрели из-под тумбы с рекламой и объявлениями. Сеня наклонился. Перед ним был ежик. Маленький, миленький. С чудесными, притягательными глазами.
  - Кто ты? - спросил Сеня. - И откуда здесь? Здесь слишком большая загазованность, можно заболеть. Возвращайся-ка ты, дружочек, в лес.
  - Погладь меня, - попросил ежик.
  - Не могу, у меня намазана рука.
  - Чем?
  - Клеем.
  - Значит, тебе меня совсем-совсем не жаль? - спросил ежик, и его прекрасные глаза увлажнились.
  - Что ты, ежик! - ответил Сеня. - Мне тебя жаль, очень. Ведь я по своей натуре не зол. Но погладить тебя я не решаюсь.
  - Почему?
  - Потому что в этом случае нам с тобой придется провести остаток дней.
  - Тебя пугает такая перспектива? Я что, недостаточно мил для тебя?
  - Нет, ты мил, даже слишком, и я бы с удовольствием провел с тобой всю жизнь, но, понимаешь ли, мне хочется провести жизнь с еще одним существом.
  - Каким?
  - Девушка. Я о ней давно мечтаю. Лидия Воронина.
  - Ты мог бы намазать другую руку.
  - Но тогда я не смогу ничего делать. Я, вообще-то, полагал, что к одной руке у меня будет приклеена Лидия, а другой я буду преподносить ей цветы и другие ценные подарки.
  - Значит, ты меня не погладишь?
  - Извини.
  - А если я очень-очень попрошу?
  - Но у тебя иголки.
  - Они плюшевые. Не веришь? Я из особой породы ежей. Ну, давай же. Тронь, убедись. Мои иглы самые мягкие, самые нежные.
  И Сеня, повинуясь сиюминутному инстинкту, так и сделал. И навсегда прилип к ежику. Или он к нему, не имеет значения. Мимо шла Лидия Воронина. Сеня подумал, что все равно у них ничего не получится, поэтому, опустив голову, хотел пройти. Как вдруг...
  - Какой миленький и хорошенький ежик прилип к твоей руке! - сказала Лидия. - Давай жить вместе, Сеня Дуршлаг. Я, ты и ежик. Согласен?
  Так Сеня Дуршлаг обрел счастье.
  Что же случилось с Кузьмой Ивановским? Неужели так и остался грубияном и подлецом? Давайте проверим.
  Выйдя из кадиллака, Ивановский направился домой. По пути заглянул в почтовый ящик. Там оказалась газета. В ней, помимо прочих объявлений, было такое: "Крупное ООО с уставным капиталом пять миллиардов долларов ищет ответственного и старательного работника. Делать практически ничего не надо; нужно просто сидеть за столом в белой сорочке и двигать мизинцем левой ноги. За это компания обязуется ежемесячно выплачивать солидную заработную плату, плюс премиальные. Звоните, отправляйте резюме".
  Объявление Ивановского заинтересовало. Он давно искал, куда бы устроиться. Из-за скандального характера он задерживался на рабочих местах месяц, может, два. Не более.
  - Так и есть, - ответили ему по телефону. - Нам нужен человек, который будет приходить с утра на работу, снимать носок с левой ноги, класть ее поверх стола и шевелить мизинцем. Сможете?
  - Что за загадочная работа? - недоверчиво спросил Ивановский.
  - Работа как работа, - ответили ему. - Согласны или нет?
  На следующий день в выглаженной рубашке Кузьма Ивановский был в отделе кадров. Ему выделили персональный стол. На крышке стола были монитор, степлер, бумаги для записей и босая нога Ивановского.
  Мизинцем можно было шевелить, когда угодно. Желательно чаще. Ивановский решил: будет шевелить каждую минуту. Поставил на стол электронные часы и шевелил. Сначала обыкновенно: вверх-вниз. Затем слева-направо и наоборот. Пробовал совершать круговые вращения. В какой-то момент, он не выдержал, ворвался в кабинет начальства и заорал:
  - ОТВЕЧАЙТЕ, ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?! ВЫ ДЕРЖИТЕ МЕНЯ ЗА ИДИОТА, ДА?!
  - Сядьте, - спокойно ответил начальник.
  Кузьма сел.
  - Хотите у нас работать? - тем же спокойным тоном продолжил начальник.
  - Да, - ответил Ивановский. - Но мне хотелось бы понять общественное значение моего труда. В каждой работе должен быть смысл. Я что, не прав?
  - Правы. Поэтому с первого числа следующего месяца будете шевелить двумя пальцами. Мизинцем и безымянным. Можно сразу, можно поочередно. А еще через месяц сможете добавить третий палец. И так далее. Пока не дойдем до вашей правой ноги.
  - Мне что, придется шевелить всеми десятью пальцами?
  - Да, когда-нибудь мы до этого дойдем. Сможете? Или для вас это адская проблема?
  - Но значение? В чем оно?
  - В том, чтобы шевелить пальцами на ногах.
  - Но смысл?
  - Смысл и значения этого огромны. Поверьте. А сейчас возвращайтесь к работе.
  Так прошел почти год. Поверх рабочего стола Ивановского лежали уже не одна, а две босые ноги. Пальцы на них шевелились ловко и виртуозно. Ивановский смирился со своим положением, стал гораздо покладистее и мягче, но время от времени его все же мучил вопрос: для чего?
  И вот, спустя месяц, в кабинет, где он работал, внесли пианино. Поставили перед Ивановским.
  - Играйте, - сказал ему начальник.
  - Не могу, - пожаловался Ивановский. - Я не учился в музыкальной школе.
  - Кладите ноги на клавиатуру и играйте, - настаивал начальник.
  - Чем, ногами?! - удивился Ивановский.
  - Да, вы не ослышались. Играйте пальцами ног вот эту музыкальную пьесу.
  И на пюпитр легли раскрытые ноты.
  Через две недели Кузьма Ивановский мастерски играл на пианино. Не хуже прославленных музыкантов. Ногами. Казалось, все наконец прояснилось: его пригласили на службу с тем, чтобы он освоил нестандартную игру на пианино. Но мучительный вопрос все же не давал покоя: для чего?
  После этого он был отправлен в командировку.
  Это была дальняя экзотическая страна. Правил там жестокий тиран и диктатор. Встретившись с ним лично, Кузьма Ивановский подумал: "Надо же, а я думал: самый злобный на свете я. Оказывается, ошибся".
  Диктатор был поистине ужасен. В его спальне был специальный прибор с жидкокристаллическим дисплеем. Внутри, в уменьшенном виде, были собраны сердца всех подданных. Миллионы виртуальных сердец. И под каждым находилась синяя кнопочка: "Смерть". В любой момент диктатор мог кого-нибудь умертвить. Допустим, он просыпался с утра в дурном расположении духа. И первое, что делал, - нажимал на приборе сразу несколько кнопок. Сердца на дисплее меркли, и где-то там, за пределами дворца кто-нибудь обязательно умирал. То же самое случалось, когда обед казался ему недостаточно вкусным. Сначала умирал повар. За ним кто-нибудь еще, за компанию.
  Кузьма Ивановский был приглашен в качестве представителя фирмы. Планировалось заключить многомилионный контракт. Усадив дорогого гостя в кресло, диктатор спросил:
  - Говорят, вы играете на фортепьяно?
  - Да, немного, - скромно ответил Кузьма.
  - Но вы ведь играете не просто так, верно? Или все врут?
  - Абсолютная правда. Играю ногами.
  - Не покажите мне свое мастерство?
  Внесли огромный рояль. Кузьма освободил ноги от носков, уселся на вертящийся стул и...
  Но здесь - небольшое отступление. Стоит сказать, что еще в молодости от личного врача диктатор услышал одно страшное предостережение.
  - Ваше превосходительство, - по секрету сказал врач, - вы умрете от музыки. Точнее, от особого сочетания нот. До, соль, си, си... Фа, еще раз соль и снова до. Я мог бы просвистеть эту мелодию губами или сыграть ее на гитарной струне, но я слишком ценю вашу жизнь. Запомните: эта музыка для вас гибельна. Если когда-нибудь она прозвучит и вы ее услышите, вот что произойдет. После ноты "до" у вас перекроется пульмональный сердечный клапан; нота "соль" парализует евстахиеву заслонку... Ну, и так далее, по списку. С каждым новым звуком из строя будут выходить новые и новые части вашей сердечно-сосудистой системы. Запомните это, ваше превосходительство.
  В тот же день врача убили. Диктаторы не любят, когда кто-то слишком много знает. Позвали лучшего математика. От него диктатор узнал, что подобное сочетание нот маловероятно. Должна пройти тысяча лет, прежде чем какому-нибудь композитору или просто музыканту в голову взбредет воспроизвести ноты в нужной последовательности. Математик тоже был убит. Вслед за ним во дворец вошел музыковед. Он подтвердил, что мелодию с такими нотами до настоящего момента никто не сочинил; ее нет ни в одном из музыкальных справочников.
  Перед тем, как выслушать этих двоих, диктатор хотел вообще перестать слушать музыку. Но затем подумал: зачем же тогда диктаторствовать, если не веселиться на глазах у бедствующего и разоренного народа? Но что это за веселье - без зажигательного party? И что за party без лазерного шоу и музыки?
  Короче говоря, диктатор совсем потерял бдительность. Он стал даже забывать о том, что когда-то услышал от врача. Но музыкальная пьеса Кузьмы, ручейком льющаяся из-под клавиш, произвела на него ошеломительный эффект. Злобный тиран почувствовал, как с каждой нотой (до, соль, си, си...) внутри его сердца что-то ломается: выкручивается важный винтик, спутывается пружинка...
  Благодарный народ устроил в честь освободителя парад. Кузьма стоял на трибуне и с умилением думал: "Как же все-таки хорошо быть добрым и великодушным! Никогда не стану тираном!"
  И он сдержал обещание. Уехал назад в Мурманскую область. Хотя ему предлагался пост министра. На работе ему вручили грамоту "За долгий и добросовестный труд". Он починил свой покосившийся домишко и стал жить весело и приветливо по отношению к окружающему населению.
  Вот так иногда самым непостижимым образом сплетаются люди, вещи и события. Сеня, Кузьма, кадиллак и смерть государственного деятеля.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, в которой главные герои доходят до президента
  
  - Плохо! Стыдно! - мрачно повторял Миша. - Так нельзя!
  - Что такое? - осведомился Владик. - Тебе не понравилось?
  - По-моему, было очень поучительно, - сказал поробайник.
  - Пока мы сидели в театре, Нина, эта хрупкая девочка, раскидывала лопатой асфальт. Вот что мне не нравится. Вот отчего стыдно.
  - Но мы ведь еще не знаем, - ответил поробайник, - кидает она асфальт или нет. Может, она и Дед все еще в пути.
  - Глядите! - вскричал Владик.
  - Что?
  - Первая полоса! Газета! Читайте!
  Разговор происходил на улице. Все трое двигались вместе с потоком прохожих, как вдруг Владик остановился. Перед ним был киоск печати. Там на витрине, в одной из газет был крупный заголовок: "Президент России и Асфальтовый Дед. Кто кого?" И далее, чуть мельче: "Президент пообещал, что в новом году известный похититель женщин, которого все знают под именем Асфальтовый Дед, будет пойман и заключен под стражу. Напомним: с третьего мая в эксплуатацию сдана специализированная тюрьма. В ней содержатся обитатели самых ужасных кошмаров".
  - Что это значит? - накинулись Владик с Мишей на поробайника. - Ты говорил, что Асфальтовый Дед живет только в твоих снах. Оказывается, это не так?
  - Клянусь честью, - оправдывался поробайник, - я сам, лично его выдумал.
  - Откуда тогда о нем знает президент?
  - Да что там президент! О нем известно всей стране!
  - Как такое могло случиться?
  - Думаю, вся шутка в том, что наши сны соединяются, - поразмышляв, ответил поробайник. - Это неделимое пространство. Так же, как география земли. Понимаете, о чем я?
  - Хочешь сказать, Асфальтовый Дед перекочевал из твоих снов в чужие?
  - Если моя теория верна, то что ему стоит, например, перейти зыбкую грань и оказаться в снах президента? Судя по всему, это так же легко, как съездить из Краснодара в Тбилиси. Вот вам, кстати, и ответ на квестовое задание. Я же говорил: поездка в Москву окажется ненапрасной.
  Они пришли в Кремль. Их не пустили. Пришлось рассказать про Асфальтового Деда. Охранник в погонах майора взял телефонную трубку и сказал:
  - Господин президент, тут к вам люди. Говорят, совсем недавно пострадали от проделок асфальтового негодяя, с которым вы боретесь. Впустить?
  Ответ прозвучал по громкой связи.
  - Конечно! Впускайте! - сказал приветливый бодрый голос. - Ведь для того я и существую, чтобы править Россией и выслушивать тех, кто пострадал от сновидческого злодея. Ура!
  Они поднялись на Спасскую башню. Там, на самом верху жил президент. В основном руководил государством. Но в свободные от работы часы следил за тем, чтобы вовремя били куранты, веселил и подбадривал всех по телевизору на Новый год и совершал различные подвиги. Одним из таких подвигов была непрерывная схватка с Асфальтовым Дедом. Когда-то этот типаж непрошено ворвался в президентский сон. Президент в тот момент наблюдал приятную картину: широко раскинувшееся, процветающее Российское государство, довольный народ... Как вдруг на этом умилительном фоне возникло нечто черно-масляное. Асфальтовая фигура с поразительно живым, немигающим взглядом. Этим взглядом фигура стала гипнотизировать президента. Хотела выведать государственные планы. Но президентов нарочно обучают не поддаваться гипнозу. Поэтому, сплетя руки на груди, он хладнокровно спросил:
  - Кто ты, наглец? Почему мешаешь мне видеть процветающую Россию?
  Асфальтовый гипнотизер ничего не ответил. Вынул из-за спины футляр с женскими формами и украл президентскую жену.
  С того самого дня началась бесконечная схватка: президент vs. Асфальтовый Дед. Подчиненные президента нашли способ проникнуть в сны. Хотели отправить туда спецназ, но президент вытянул вперед ладонь и решительно заявил:
  - Не надо. Я сам. Моя жена, мне ее и искать.
  И отправился в сложное, полное превратностей путешествие. Спустя несколько дней, ночью возле Кремля охрана заметила человека. На руках у него была женщина. Это был президент.
  На пресс-конференции он сказал:
  - Я спас жену, но злобный монстр все еще не побежден. Ему удалось уйти. А это значит, что он будет возвращаться снова и снова. И красть чужих жен и сестер. Ребята, дорогие россияне! Если с вами случится что-то подобное, сразу же звоните или пишите мне: "В Кремль, президенту". Провозглашаю: отныне это одна из моих наиважнейших задач: поймать и наказать асфальтового похитителя.
  Владик и Миша Семенович нашли президента возле курантов. Он смазывал масленкой часовой механизм. В рабочем халате и старенькой клетчатой кепке он выглядел довольно просто.
  - Здравствуйте, господин президент, - сказали вошедшие.
  Президент лучисто улыбнулся, прищурил добрые и открытые глаза и произнес:
  - Зовите меня просто, по имени-отчеству: Игорь Чемоданович. Договорились? Рад знакомству, друзья! Идемте на верхний этаж. Я покормлю вас рисовой запеканкой, и вы мне все расскажете.
  В комнате над курантами, угостив гостей запеканкой с изюмом и курагой, президент сказал:
  - Понял, понял, дорогие гости, вашу беду. Придется помочь. Сейчас же, немедленно отправимся в сонное царство. А Россией пока поуправляет мой верный заместитель.
  Он достал из кармана коробочку лакированного дуба, а из нее крохотное насекомое. Таракан породы Blattella germanica.
  - Не думайте, ребята, - пояснил президент, - это очень умный и толковый таракан. Так называемый прусак. Хёрст ду михь, Вячеслав? - обратился он к таракану на немецком.
  - Яволь, герр президент. Очень хорошо слышать вас, - пропищал таракан.
  - Великолепно, Вячеслав! Я снова иду биться со злом. А ты сиди тут и занимайся государственными делами. Договорились?
  - Яволь. Идите себе спокойно, герр президент. За время ваш отсутствие тут будет полный орднунг и порядок. Сердечное вам спасибо за доверие. Данке!
  Президент поместил на столе маленькое самодельное креслице из проволоки и желудей, а туда усадил таракана. Рядом поставил включенный на громкую связь телефон, чтобы заместитель мог отвечать на важные государственные звонки.
  - А здесь, Вячеслав, немного крошек от запеканки, - предупредил президент. - Будешь питаться ими, пока меня не будет. Ауф видерзеен!
  Выйдя из Кремля, они отправились до станции метро Охотный ряд. Президент объяснил:
  - Там есть особый турникет. Сверхсекретный, правительственный. Действует как телепортатор. Пройдем через него и сразу окажемся во сне. Дам вам два билета. Прижмете их к валидатору, когда будем входить. Вы ведь уже катались в метро?
  - Естественно, - ответили Владик. - Что ж мы, не люди?
  - Ну, вот. Практически то же самое. Только в метро мы не поедем.
  - Но с нами еще один.
  - Кто?
  - Я, - ответил поробайник.
  - Невидимое существо? - спросил президент. - Понимаю. Что ж ты, дорогой россиянин, не подал голос раньше? Я бы накормил тебя запеканкой.
  - Спасибо, я сыт, - ответил поробайник.
  - Ну и прекрасно, - сказал президент, и они спустились в метро.
  Выстояв очередь, президент заглянул в окошечко и сказал кассирше:
   - Здравствуйте, женщина. Вы, наверное, меня помните. Я иногда выступаю по телевизору. В основном, под Новый год. Я президент России. Дайте, пожалуйста, мне и моим друзьям три билета. Да не простых. Специальных. Надеюсь, вы знаете, о чем речь?
  И он таинственно подмигнул. Кассирша сразу же все поняла и дала то, что просили.
  Президент приблизился к крайнему турникету. Тому, который возле стеклянной будки. В будке сидела дежурная по станции.
  - Это со мной, - сказал президент, показывая на Владика с Мишей. - Есть еще один, четвертый. Но вы его все равно не заметите.
  - Пожалуйста, проходите, господин президент, - сказала дежурная. - Всегда рады вам. Приятных сновидений.
  Прижав билеты к желтому кружку, Владик с Мишей прошли вслед за президентом, и... тут же все растворилось: людская толчея, мраморные стены, стук вагонов... Вокруг была холмистая местность. Через нее, лентой, тянулась дорога. Там, где она исчезала, у горизонта виднелись многочисленные здания.
  - Это город Уткин-Жареный, - сказала огромная рогатая улитка. - Я бывал там несколько раз.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, продолжающая предыдущую
  
  - Кто вы? - удивленно спросил Владик.
  - Как кто? Игорь Чемоданович, ваш любимый президент. Что с вами, ребятки? Не узнали?
  - С нами, кажется, все в порядке, - ответил Миша.
  - Да, - подтвердил Владик. - А вот вы, Игорь Чемоданович, стали совсем другим.
  - Каким же?
  - Вы улитка.
  - Неужели? Вот так дела!
  - Да, и на спине у вас большущая раковина.
  - Ну, что ж, - неунывающе сказал президент, - это побочное действие сна. Пора привыкнуть. В прошлый раз я был ослом. Вот было здорово!
  - А меня сможете узнать? - послышался голос.
  Все обернулись. Перед ними стоял странный мутант: тело собаки, на концах лап свиные копытца и загнутый кверху, похожий на хобот, нос.
  - Поробайник! Ты?! - воскликнули Миша с Владиком.
  - Да. Меня теперь можно видеть. Прогресс! - сказал мутант и предложил: - Хотите настоящего зеленого чаю?
  - Конечно. Но где мы возьмем чашки?
  - У меня, - ответил Игорь Чемоданович. - Поглядите, пожалуйста. На моей раковине должны быть створки. Это посудный шкафчик. Там и чашки, и сахар. Поищите, не стесняйтесь.
  Владик с Мишей оглядели президентскую раковину. Действительно, нашлось что-то вроде шкафчика с несколькими отделениями. Там было все, что нужно для чаепития.
  - Где же мы возьмем чай? - не понимал Владик.
  - Пейте, друзья! - сказал поробайник и наполнил из загнутого хобота все четыре чашки.
  - Мы будем пить чай, который ты налил из носа? - невольно поморщился Миша.
  - Вы не понимаете! - сказал поробайник. - Это эмалированный чайник. Просто покрыт собачьей шерстью. Не верите? Глядите. - И в доказательство он постучал самого себя копытцем по голове. Послышался приглушенный металлический звон. - Убедились? Пейте чай, не бойтесь. Очень вкусно! Правда.
  Подкрепившись чаем, все четверо решили, что нужно идти в Уткин-Жареный.
  - Но путь туда не близкий, - посетовал Миша Семенович. - А солнце уже садится.
  - Успеть бы до ночи, - сказал Владик.
  - Садитесь на меня, - предложил президент. - Домчу мигом.
  - Но как? - с сомнением произнес Миша. - Вы ведь улитка.
  - Да, но не простая, а реактивная. Вы осматривали раковину. Должны были заметить маленький рычажок и кнопку. С помощью рычажка можно переключать три скорости: первую, вторую и самую быструю.
  - А кнопка? Для чего она?
  - Для запуска реактивной турбины. Тогда я лечу со скоростью звука. Садитесь. Там должны быть кресла.
  И в самом деле, Владик, Миша и поробайник обнаружили на раковине Игоря Чемодановича три уютные впадины. Со спинками и подлокотниками.
  - Нашли? - спросил президент.
  - Да. Но как вы узнали, что они там?
  - Интуиция, - ответил Игорь Чемоданович. - Усаживайтесь. Мы отправляемся. Кто-нибудь нажмите, пожалуйста, кнопку.
  Владик был ближе всех, поэтому он протянул руку. Из раковины показались две трубы. Загудело, вырвалось пламя, и улитка со скоростью ракеты ринулась через холмы.
  Через две минуты все были в городе.
  - Придется остановиться в гостинице, - сказал президент. - Идемте. Это недалеко.
  Подошли к пятиэтажному зданию. Над входом было надпись: "Hotel".
  - Здравствуйте, - спросила входная дверь. - Кто вы и куда идете?
  - Мы путешественники, - ответил Игорь Чемоданович. - Хотим разместиться у вас. Всего на одну ночь.
  - Понятно. Проходите, - сказала дверь и широко раскрылась. - Добро пожаловать.
  В холле было пусто. Пустой диванчик возле кадки с растением и стойка администратора, тоже пустая.
  - Почему никого нет? Где персонал? - спросил Миша Семенович.
  - Вы не поняли, - ответил президент. - Это говорящий дом. В нем сделали гостиницу. Здесь не нужны ни швейцары, ни портье. Дом сам со всем справляется.
  Подошли к стойке. Поробайник облокотился на нее, опустив сверху копыта.
  - Не нужно класть на меня лапы. Уберите, пожалуйста, - сказала стойка. - Чем могу помочь?
  - Нам надо четыре номера. На одну ночь.
  - Свободных только три.
  - Ничего страшного, - ответил Владик. - Мы с сыном можем разместиться в одном.
  - Учтите, - сказала стойка, - у всех номеров разные характеры и повадки. У ваших тоже. Кто что предпочитает? Говорите, я запишу.
  - Ваши комнаты обладают индивидуальностью? - изумившись, спросил поробайник.
  - Как и все, что вы здесь видите.
  - В чем это выражается?
  - Один из номеров храпит. Причем очень звучно.
  - То есть? - спросил Миша. - Он спит?
  - Ну, конечно. Он же не филин и не крот.
  - А что с двумя другими?
  - Другой слишком болтлив. Если вы любитель разговоров, это вам нисколько не повредит. Скорее, наоборот.
  - Ну, и наконец третий?
  - Простудился. Чихает и кашляет.
  - Не хотелось бы заразиться.
  - Вряд ли. Простуда специфическая. Домовая. Распространяется, в основном, между домами, комнатами и другими жилыми помещениями. Ну, так что? Кто что выбрал?
  - Поскольку мой сон крепок, и сам я иногда храплю, - сказал Игорь Чемоданович, - я, пожалуй, выберу храпуна.
  - Ну, а я, - сказал поробайник, - остановлюсь в том, который заболел. Хочу изучить особенности домовой ангины. Мне это кажется чрезвычайно интересным.
  - А вы? - обратилась стойка к Владику с Мишей.
  - Вы нам? - спросили они.
  - Ну, конечно. Вы оставшиеся.
  - Кажется, нам не остается ничего другого. Сколько коек в нашем номере?
  - Одна. Но если очень хорошенько попросите, номер может сделать из них две.
  - Это возможно?
  - Разумеется. Там все живое. От потолка и до зубных щеток.
  - Замечательно! - сказал президент. - Оформите нас, пожалуйста. И попросите принести легкий ужин.
  Гостиничный номер 55 встретил постояльцев радостными приветствиями.
  - Прошу вас, проходите! Проходите! Располагайтесь, как вам удобно, - говорил он. - Страшно рад видеть вас внутри своих стен. Давно меня никто не посещал. Соскучился, знаете, по приличному обществу.
  - Нам сказали, вы можете сделать из одной кровати две, - сказал Миша Семенович. - Это так?
  - Нет ничего проще! - заверил номер 55. - Минуту. Але-ап!
  И на глазах у изумленных постояльцев кровать посреди комнаты сама собой разделилась. Две ее половины аккуратно разъехались в стороны и прижались к стенам.
  - Вот так, - не без самодовольства сказал номер. - Был одноместным, стал двуместным. Все для вас. Все для моих самых дорогих постояльцев! Надеюсь, мы подружимся. Насколько вы к нам?
  - На ночь.
  - Печально, досадно, - разочаровано вздохнул номер и тут же оживился: - Но мы используем отпущенное нам время по максимуму! Проведем эту ночь за разговорами! Как вы на это смотрите?
  - Хотелось бы выспаться.
  - Подумайте, сколько времени мы проводим во сне. Вам его не жаль?
  - Чего?
  - Времени. Вы тратите его впустую.
  - Кто вам сказал?
  - Потому что сон - это бездействие.
  - Мы что-то не заметили.
  - Да, да, сон - это время, вырванное из активной жизни. А ведь его можно заполнить захватывающими, любопытными вещами. Той же увлекательной беседой. Согласны?
  Ночью Владик с Мишей пытались уснуть. Гостиничный номер как будто бы согласился: оставить все разговоры на утро. Но молчание длилась недолго. Через пять минут послышался шепот:
  - Прошу прощения. Вы спите?
  - Да, - ответил Владик.
  - Ладно, тогда извините, - сказал номер 55. - Расскажу вам про Нину Шепоткову завтра, когда проснемся.
  - Что?!
  - Так вы не засыпали?
  Миша зажег ночник.
  - Что тебе известно про Нину? - спросил он.
  - И откуда? - спросил Владик.
  - Хорошо, расскажу вам все, - согласился номер. - Хотя, признаться, время позднее, и мне давно пора видеть седьмой сон, но... Расскажу все, что знаю. Но сначала - маленькая история. Другая, не про Нину. Хотите послушать?
  - Нет.
  - Но история в самом деле маленькая. Я должен ее кому-то поведать, иначе она не даст мне покоя, и я заболею чем-нибудь нервным. Выслушайте, прошу вас.
  - И после этого мы узнаем про Нину?
  - Обещаю.
  
  Загадочный случай
  
  Как-то раз в одной квартире по улице Лапшина, дом 16, произошел загадочный случай. В квартире давно никто не жил, сама квартира была заперта на два замка и металлическую дверь, поэтому о загадочном случае, который произошел внутри, никто ничего не узнал. Но он произошел. Это так же точно, как дважды два - четыре.
  
  - Ну вот, теперь я спокоен, - облегченно проговорил гостиничный номер. - Теперь можем поговорить о вашей знакомой.
  - Она была здесь?
  - Несколько дней назад. Она и кто-то пожилой. Думаю, это был ее родственник.
  - Асфальтовый Дед?
  - Да, кажется, так его звали. Вынул девушку из футляра, покормил молоком с сухарями и уложил обратно. Она проспала там всю ночь.
  - Ты с кем-нибудь из них говорил?
  - Пытался. В ответ - гробовое молчание. Я подумал, старик глух.
  - Как ты узнал, что девушку зовут Ниной?
  - Мне сказал об этом первый этаж. А он спросил у стойки. Здесь все всё знают, ничего не утаишь. Потому что все мы - части одного целого.
  - Куда они пошли?
  - Кто? Ваша знакомая и ее пожилой спутник?
  - Да.
  - Тут я бессилен. Все, что происходит за пределами гостиницы, мне неизвестно. Что будете делать?
  - Не знаем, нужно подумать.
  - Попытайтесь уснуть.
  - Видимо, придется. Думать будем утром, когда увидим Игоря Чемодановича.
  - Спеть вам колыбельную?
  - Нет, спасибо. Мы как-нибудь без нее.
  - Тогда, может быть, еще одну историю?
  - Тоже не надо. Мы привыкли спать в тишине.
  - Ну, пожалуйста! А то я не успокоюсь.
  - Ну, хорошо. Только одну. Маленькую.
  
  Ничего
  
  О человеке, который фигурирует в этой истории, сведений почти не сохранилось. Известно лишь, что инициалы у него было Н. Н. и жил он на девятом этаже.
  Однажды Н. Н. вошел в лифт. Собрался сходить в стоматологическую клинику, чтобы удалили зуб. Надавил кнопку первого этажа и поехал. Но не вниз, а наверх. "Чертовщина какая-то, - подумал Н. Н. - Живу на последнем этаже... Куда ж я еду? Первый этаж, насколько мне известно, всегда был внизу. Может, за то время, пока я находился дома, многое изменилось?"
  Н. Н. решил сохранять спокойствие и проверить: что будет.
  Лифт остановился. Н. Н. вышел в подъезд и нарочно взглянул на стену. Там краской через трафарет было написано: 1 этаж.
  Выйдя из дома, Н. Н. ахнул. Вокруг периной расстилалась территория кучевых облаков. Дом стоял не на земле, как положено, а на небе. Но Н. Н. снова не поддался панике и решил: "Ладно, что ж. Зуб все равно придется рвать. Пойду, гляну: может, здесь тоже имеется клиника". И пошел.
  Клиника оказалась на том месте, где всегда - за углом. Но на этот раз не на земле, а с противоположной стороны.
  Стоматолог сделал Н. Н. обезболивающий укол и сказал:
  - Дорогой Н. Н., я сейчас сделаю чудо, но вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Здесь это в порядке вещей. Ваши зубы больше никогда не будут болеть.
  - Действительно? - поинтересовался Н. Н.
  - Да. Но один зуб, старый, все же удалить придется. Вот что вы с ним сделаете, запоминайте. Как только вернетесь домой, сразу же положите его в кастрюлю.
  - Зачем?
  - И накройте крышкой. Пусть стоит так несколько дней.
  - Но для чего?
  - После этого откроете и поглядите, что будет.
  - Что?
  - Ничего. Увидите сами.
  - Что я увижу?
  - Я же сказал: ничего. Запомните и сделайте все, как я сказал.
  После клиники Н. Н. пошел в магазин.
  - У вас хлеб и колбаса? - спросила женщина на кассе.
  - Да, и еще сыр, - ответил Н. Н. - Пошехонский.
  - А вам известно, дорогой покупатель, что у нас сегодня акция?
  - Какая?
  - Колбаса, сыр и хлеб, которые вы берете, непростые.
  - Какие же они?
  - Вечные.
  - Как это?
  - Вам больше никогда не придется ходить за ними в магазин.
  - То есть?
  - Они с вами навсегда.
  - Значит, сколько бы я их не ел, они никогда не будут кончаться?
  - Да. Вы будете резать их ножом, а они снова будут нарастать. Чудесно, не правда ли?
  - А можно я еще возьму гречки, масла и еще что-нибудь из фруктов? Для полноценного питания.
  - Конечно. Акция действует с восьми и до закрытия. Берите все! Пользуйтесь окном возможностей!
  С набитым пакетом Н. Н. снова вошел в лифт. Надавил девятый этаж. Лифт поехал вниз.
  Войдя в квартиру, Н. Н. определил продукты в холодильник, а затем сделал так, как сказал стоматолог: вынул из кармана зуб и положил в пустую кастрюлю.
  Через несколько дней он поднял крышку. Зуб по-прежнему лежал на дне. Н. Н. постоял и подождал. Ничего не происходило. "Как же так? - подумал Н. Н. - Ведь врач ясно намекнул: что-то должно случиться".
  Н. Н подождал несколько часов и снова поднял крышку. Снова ничего. Подождал несколько дней. Ничего.
  Когда у него закончилась консервированная фасоль, он решил: надо сходить в магазин. Тот который со скидками. На небесах.
  Вошел в лифт и надавил кнопку. Кабина поехал. Вниз. "Это что-то новенькое! - подумал Н. Н. - То вверх, то вниз. Где стабильность?"
  Когда он вышел из дома, под ногами была земля.
  В магазине он взял фасоль, сахар, соль и прищепки. Там тоже были скидки, но обычные, земные.
  В подъезде дома Н. Н. столкнулся с лифтером.
  - Ваша служба работает безобразно! - негодующе сказал он. - Что это у вас такое? То вверх, то вниз! Что за дурацкие качели вы тут устареваете?
  И он рассказал лифтеру все, что случилось. Лифтер спокойно выслушал и ответил:
  - Уважаемый жилец, лифт не может подняться вверх. Первый этаж внизу. Потому что сила гравитации. Мы изучали ее в школе, в средних классах. А вы где в это время были? Прогуливали?
  - Ничего подобного! - вспылил Н. Н. - Я закончил школу с золотой медалью. Не каждый может таким похвастаться, особенно вы. А про лифт я не соврал. Он в самом деле поднял меня на небо. И там сделали так, чтобы зубы у меня никогда не болели и чтобы в холодильнике не кончалась колбаса. Понятно вам, лифтер?
  Бедный, несчастный Н. Н.! Откуда ему было знать, что говорить об этом строго воспрещено. А он взял и выболтал. И тут же у него, как у всех остальных, стали болеть зубы и колбаса с сыром и хлебом закончились буквально на следующий день. Тогда Н. Н. вынул из кастрюли зуб и в сердцах швырнул его далеко-далеко, в окошко. И снова ничего не произошло. Но именно в этом и заключалось чудо. Н. Н. понял это, но сравнительно позже. Через год.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ, в которой по всем законам жанра должна произойти финальная битва
  
  Одевшись в оранжевые жилеты, Нина и еще несколько девушек набирали небольшими совочками асфальт, который дымился горкой на солнце, и бросали его на землю. А потом, теми же совочками, разглаживали. Асфальтовый Дед лежал на пригорке и, закинув ногу на ногу, жевал травинку.
  - Дедушка, когда перерыв? - спросила Нина.
  - Скоро, - не оборачиваясь, ответил старик.
  - Мы устали, - пожаловалась Нина.
  - Все устали, - ответил Дед. - Работайте. Труд облагораживает.
  Воткнув совок в асфальт, Нина подошла.
  - Скучно живете, дедушка, - сказала она. - Поэтому такой злой.
  - Я не злой, я замкнутый.
  - В чем?
  - В себе.
  - Почему?
  - Потому что не нахожу понимания.
  - Ни с кем не говорите, вот и не находите. Сели бы и побеседовали.
  - С кем, с вами?
  - Хотя бы.
  - О чем же мне с вами говорить?
  - Откуда я знаю, что вас беспокоит.
  - Ничего. Люблю асфальт.
  - Так. Что еще?
  - Люблю лежать, как сейчас, на солнце. Особенно после дождичка. Лежишь, солнечные лучи припекают, а от тебя, будто от только что испеченного пирога, пар распространяется. И летит. Прямо в небо.
  - Я тоже люблю асфальт.
  - Правда?
  - Мы все его любим. Только зачем же асфальтировать все подряд? Должны же остаться хоть кусочки земли. Поля, газоны... Лужайки всякие.
  - Но земля неровная. Колется. На ней камешки и сухие травинки. А асфальт прямой, гладкий. Где тебе будет приятнее ходить босиком?
  - Зависит от обстоятельств. Если на земле накидан мусор... Банки там, стекла разные... То, наверное, лучше асфальт. А если земля свежая, мягкая... Да еще травка зелененькая... Какое удовольствие пройтись по ней! Хотите, я вас рассмешу?
  - Меня? Пустой номер. Лет триста уже не смеялся. Не вижу причин. Скучно все, однообразно.
  - Это потому что у вас в голове асфальт. Потому и скучно. Вы же все меряете квадратными километрами. А потом думаете, как бы все это заасфальтировать. А давайте ко всему, что будет говорить, будем добавлять два слова.
  - Каких?
  - В квадрате.
  - Что это? К чему?
  - Ни к чему. Просто так. Вы говорите что-нибудь, потом добавляете: в квадрате. И все. Давайте я первая. Я в квадрате! Теперь вы.
  - Что?
  - Не просто "что", а что в квадрате. Попробуйте.
  - Не понимаю.
  - Не понимаю в квадрате. Вот как надо.
  - И все? Все в квадрате?
  - Да в квадрате! Видите в квадрате?! Вы, наконец, поняли в квадрате!
  - Слушай, но это же самая настоящая бестолковщина в квадрате!
  - Именно в квадрате! Бестолковщина в большо-о-ом квадрате! Размером с дом.
  - В квадрате?
  - Ага. А этот квадрат тоже в квадрате. И так, в квадрате, до бесконечности. Это в квадрате весело! Неужели не видите в квадрате?
  Дед затрясся.
  - Что с вами, дедушка в квадрате? - забеспокоилась Нина.
  Старик трясся сильнее прежнего. Это был неслышный, старческий смех. Подавившись травинкой, он закашлялся.
  - Подавились в квадрате? - участливо спросила Нина. - Давайте, я, в квадрате, похлопаю вас по спине.
  Старик схватился за живот.
  - Ой! Ой в квадрате! - стонал он. - Не смеши в квадрате! Умру!
  - Я не смешу, - ответила Нина. - Оно само в квадрате. Неужели не видите в квадрате? Стоит только начать.
  - Боже мой в квадрате! - продолжал корчиться Дед. - Какая же несусветная квадратная дурь!
  - Вот и развеселились. А я говорила: поговорите с кем-нибудь. Вам же легче будет.
  - Мы что, больше не играем? - отойдя от смеха, спросил Дед.
  - Можем продолжить в любую минуту. А теперь отпустите, пожалуйста, девушек. Ну, что вам стоит? Они устали. Асфальт такой горячий. Пускай девушки пойдут домой. Дедушка, миленький, и так уже почти все заасфальтировано. Живите на этой территории, если хотите. А остальную землю оставьте, как есть. Ну, пожалуйста!
  И тут Дед (который на самом деле был не зол, просто у него было такое предназначение: все асфальтировать) расчувствовался и отпустил всех своих пленниц.
  - А ты чего стоишь? - спросил он у Нины.
  - Потому что за мной должны прийти, - ответила Нина. - Миша Семенович. Мой самый любимый и дорогой человек. Я точно знаю: он меня найдет. Но я не хочу, чтобы вы из-за меня подрались. Он ведь не будет знать, что с вами нужно просто поговорить. И вы не будете знать, что ответить, поэтому начнете бросаться в него асфальтом.
  - Хочешь, чтобы все закончилось миром?
  - Кто же этого не хочет? Зачем ругаться, если можно просто сесть и понять друг друга. Это ведь совсем не сложно, правда?
  И они сели на пригорок и принялись ждать.
  Четверку друзей (среди которых выделялись больших размеров улитка и странное мохнатое существо на копытцах) они увидели примерно через час. Первым с боевым кличем вперед кинулся Миша. За ним бежал Владик. Оба были вооружены: один - длинным французским багетом, другой - плюшевым ежом. Но реактивная улитка всех обогнала. Остановившись перед Дедом, она выставила рога и закричала:
  - Именем Российской Федерации! Отдавай девушку, подлый подлец!
  Игорь Чемоданович слегка волновался, поэтому выразился так нелепо. Он понимал, что говорит тавтологией, но, тем не менее, вследствие того же душевного потрясения, взял и снова протавтологичил: - Негодный негодяй, заявил он, - ты заплатишь за все неоплатной платой!
  - Не сметь! - сердито взвизгнул Дед. - Я не позволю орать на меня какому-то, понимаешь, гигантскому слизню!
  - Я не слизень! - решительно отрезал Игорь Чемоданович. - Я президент России! Попрошу проявлять уважение.
  Но тут между ними встала Нина.
  - Мальчики, - сказала она, - улитки и непонятные звери с хоботом и копытцами. Хватит ругаться. Давайте все сядем и постараемся друг друга понять. Асфальтовый Дедушка не такой уж злой. Напрасно вы на него кричите. Он только что отпустил на волю девушек.
  - Всех? - строго спросил президент.
  - Да, - ответил старик. - Всех до одной.
  - До одной?
  - Кроме Нины. Она сама пожелала остаться. И она меня развеселила. В первый раз за три сотни лет смеялся, как младенец. Никогда больше не стану воровать девушек. Хватит. А в доказательство - вот вам мой магический футляр. Можете его разломать.
  Но Владик с Мишей воспротивились. Они предложили отнести футляр в музей МВД. Пусть стоит там в качестве еще одного экспоната.
  - Что же нам с ним делать? - спросил президент, имея в виду старика.
  - Оставлять его здесь нельзя, - предупредила Нина. - Снова заскучает и захочет, чтобы все было в асфальте.
  - Прекрасная идея! - воскликнул поробайник. - Заберем его с собой. Пускай асфальтирует дороги.
  Владику идея понравилась.
  - В самом деле, - сказал он, - Россия большая, а дорог не так много. Нужно, чтобы было больше. Чтобы кипела жизнь. Чтобы ездили машины и тележки.
  - Действительно, - согласился Миша. - Старик может заняться любимым делом.
  - И все будут мирно сосуществовать, - подвела итог Нина.
  - Государственно мыслите, ребятки! - похвалил Игорь Чемоданович и тут же, не откладывая, предложил Асфальтовому Деду заняться российскими дорогами.
  - Будете главным дорожным мастером, - сказал он. - Со временем сможете занять пост министра путей сообщения. Нужно только положительно себя зарекомендовать. Что скажете, старичок?
  Асфальтовые зубы ощерились в улыбке.
  - Согласен! - сказал Дед.
  - Ура! - ответил президент, и тут же все мигом очутились в Кремле, в комнате над курантами.
  - Позвольте доложить, герр президент, - сказал сидящий в кресле из желудей заместитель, - за время ваш отсутствие ничего не произошло. Все порядок. Яволь!
  - Спасибо, Вячеслав. Но как ты меня узнал? - спросил президент, видя, что все еще находится в теле улитки.
  - Особый насекомый зрение, герр президент, - пискнул таракан. - Он позволяй мне видеть все в ясном свете. Заместитель - таракан, президент - улитка. Ура!
  - Да-а, - почесываясь одним рогом, задумчиво протянул Игорь Чемоданович. - Как же мне теперь появиться перед гражданами? В таком-то виде. Ведь не каждый, пожалуй, поймет.
  - Господин президент, - предложил Владик, - согласно Конституции, срок вашего правления почти завершился. Четыре года прошли. На носу новая президентская кампания. Объявите о том, чтобы кандидаты подавали заявки. Народ проголосует, и будет новый президент. А вы тихо и мирно уйдете на пенсию.
  - Мне на пенсию нельзя, - вставил Дед, - иначе зачахну и снова начну чудить.
  - Да подождите вы, - остановил его президент. - У вас еще полно работы. Надо подумать, что будет со мной. Чем обычно занимаются улитки на досуге, никто не в курсе?
  - Ползают, - ответил Миша.
  - Да, и едят траву, - добавил Владик.
  - Ну что ж, - сказал президент, - в таком случае, прослежу за законностью выборов и уеду на дачу. Травы там видимо-невидимо. Буду кушать ее и печатать на ноутбуке мемуары. Вот этими двумя рожками.
  - Можно мне с вами, герр президент.
  - Конечно, Вячеслав. Яволь.
  - Простите, а где то странное существо? Смесь слона и собаки, - осведомилась Нина. - Оно ведь было. Куда оно делось?
  - Я здесь, - ответил голос. - Как всегда. Рядом с вами.
  Все обернулись, но никого не увидели.
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ, в которой наконец-то наступает самый настоящий конец
  
  Асфальтовый Дед занялся дорогами. Ему не нужны были ни рабочие с лопатами, ни асфальтовый каток. Он сам был и тем и другим. Специально для него прорубалась в лесу просека, он ложился на землю и катился, как бревно, из одного конца страны в другой. А поскольку он весь был асфальтовый, то смесь битума и песка налипала на почву ровным слоем, и со временем, от Калининграда до Камчатки, Россия покрылась разветвленной сетью самых комфортабельных дорог. Причем из госбюджета на это не выделялось ни рубля. Страна экономила и богатела. Приезжали европейцы. "Откуда у вас такие замечательные дороги, русские люди? - спрашивали они. - Поделитесь, пожалуйста, опытом". Под объективы камер к делегации выходил министр путей сообщения.
  - Это все я, - не без гордости отвечал он. - Когда-то давным-давно я был всего лишь сном. Но теперь мы тут, в России делаем сон былью! Так-то! Ну, а я заодно сублимирую свои злодейские наклонности и приношу людям пользу.
  И все вежливо смеялись. Хотя мало кто что понимал. Но смеяться было нужно, потому что этикет, да и к тому же на всех были направлены телекамеры.
  А потом объявили о начале президентской гонки. Баллотировались пять человек: Борис Светланович, доктор философии Платон Евгеньевич, экономист Зинченко, слесарь шарикоподшипникового завода Митрофан Руда и наш хороший знакомый Владик.
  У Владика был интересная предвыборная программа. Народу нравилось. Но члены Центральной комиссии напомнили, что по законодательству избираться может человек не младше тридцати пяти лет.
  - А вам всего десять, - сказали члены комиссии. - Нам очень жаль. Мы обязаны вас снять.
  - Но он не по годам умен, - заступаясь за Владика, ответила часть электората. - Некоторым под сорок, а то и под пятьдесят, а они, извините, глупы как шпалы. А этот умный. Может, внутри него взрослый человек, который прибыл из высокотехнологического будущего. Может, он пришел, чтобы построить совершенное общество, а вы его гоните. Не годится!
  Но спорить было бессмысленно. Закон есть закон. Впрочем, результаты голосования удивили даже скептиков. Народ хотел видеть президентом Нину Шепоткову. Ее часто видели по телевидению - то рядом с министром путей сообщения, то рядом с Владиком, - и народу показалось, что она в достаточной мере рассудительна и, самое главное, добра. И снова члены Центральной избирательной комиссии доказывали, что Нина не была зарегистрирована и все такое прочее, но народ, как один, сказал:
  - Закон законом, но мы хотим видеть президентом женщину. Законы для человека, а не наоборот. Поддерживаем это большинством голосов.
  Так Нина Алексеевна Шепоткова стала президенткой России.
  В первый же вечер правления, когда она сидела в Спасской башне и перебирала кипу бумаг с государственными делами, к ней вошли. Это был темный, ссутуленный человек с неразборчивыми чертами лица. Нина заметила, что он нарочно держится в тени. Видимо, для того, чтобы никто как следует его не разглядел.
  - Что вы хотите? - спросила Нина.
  - Конфиденциальный разговор, - вкрадчиво ответила фигура. - Разрешите, я доложу обо всем устно?
  - Хорошо, - согласилась Нина, - докладывайте. Надеюсь, пока вы будете говорить, я пойму, кто вы и что у вас на уме.
  И темная фигура сказала, что лоббирует интересы олигархов и монополий. И предложила такую схему: Нина распоряжается, чтобы нужным людям и компаниям доставались крупные государственные подряды; из бюджета на это выделяются деньги; часть денег оседает в карманах нужных людей, а часть (в виде отката) перепадает президентке.
  - Как вам моя мысль? Нравится? - спросила фигура.
  - Господи, какой же вы дремучий! - сочувственно вздохнула Нина. - Живете мелкими сиюминутными махинациями и совсем не заглядываете в будущее.
  - А что там, в будущем? - искренне заинтересовалась фигура.
  - Крах экономической и государственной систем и дезориентированное в моральном плане общество. - (Нина сама удивлялась, как складно и по-взрослому она вдруг заговорила.) - А вслед за этим, - продолжала она, - войны, голод и, вполне допустимо, полное крушение человеческой цивилизации. И все из-за тех плутней, которые вы мне тут предлагаете. У вас есть дети?
  - Двое.
  - Хотите, чтобы они жили в мире, где голод и войны?
  - Нет. Поэтому хожу и лоббирую чужие интересы. Когда заработаю достаточно, отправлю своих сорванцов куда-нибудь подальше.
  - Надеетесь их там спрятать?
  - А как же. Вполне.
  - В мире, где ядерное оружие? Все. Уходите, - с досадой махнула Нина рукой. - И не предлагайте больше таких вещей главе Российской Федерации. Вы ведете себя крайне недальновидно и аморально. Подумайте над этим.
  Фигура ушла. А Нина села за стол и задумалась. Она думала: откуда в людях жадность и коварство? Как правило, все это существовало во взрослом, серьезном мире. Ей даже на минуточку снова захотелось стать маленькой и отправиться куда-нибудь на чудесный остров. Чтобы поступить во взрослый сад и не думать ни о чем таком, а просто сидеть и играть в песочнице. Но тут ее посетила мысль: если все, кто хотят России и вообще человечеству лучшего, испугавшись трудностей, уплывут на острова, кто же тогда останется? Такие вот темные лоббисты? Или Игорь Чемоданович, который теперь улитка, питается дачной травой и вряд ли сможет чем-то серьезно помочь? "Нет, - твердо сказала себе Нина, - нужно править страной и поддерживать безупречное функционирование государственных институтов. Побуду четыре годика президенткой, а потом, глядишь, - и снова в подготовительную группу!"
  Спустя неделю, в Спасскую башню над курантами пришли представители Мухоморов. Это были Борис Светланович и облакообразный Виталий Тетеревич Розеткин. Принесли подписанную всеми деревенскими жителями петицию. Узнав о том, что где-то существует Детобразия, мухоморцы решили, что хорошо бы им оказаться где-нибудь поблизости. Ведь у них в деревне тоже все на редкость фантастично.
  Объявили всеобщий референдум. И граждане страны решили: не выходя из состава Российской Федерации, деревня Мухоморы вполне может быть перенесена. В океан, в виде отдельного острова.
  Несколько тысяч экскаваторов ковшами подковырнули вокруг деревни почву. Прилетело около шестисот вертолетов. Подцепили тросами обширный пласт земли и - вместе с жителями, курицами и хозпостройками - перенесли все это по небу в центр океана. Так у Детобразии появился еще один фантастический сосед.
  Что же касается, Владика и Миши Семеновича, то со временем они обосновались там же, в Мухоморах. Владик перевез туда родителей и открыл на деньги благотворительных организаций Международный гуманитарный институт имени Льва Березовича Трещоткина. Он по-прежнему считался отцом Михаила Пельмешкина, а тот, в свою очередь, общался по интернету с Ниной и говорил, что, как только у нее закончится президентский срок, он ждет ее у себя. А Нина ему по скайпу отвечала:
  - Дорогой мой и любимый Миша. Конечно же, я приеду. Но сначала я должна с честью выполнить возложенные на меня обязанности. Хочу, чтобы народ знал: у них достойная президентка. Кстати, - интересовалась она, - как там у вас дела? Цены в магазинах не растут? Гречка с помидорами в достатке? А то мне из Спасской башни почти ничего не видать. Подскажи, пожалуйста, будь другом.
  И Миша отвечал:
  - Дорогая Нина, дела у нас в деревне хороши. Гречки очень много. А также рис, помидоры и шоколадные конфеты с начинкой. Все в достатке и по сравнительно небольшим ценам. И зарплаты с пенсиями тоже хорошие. По этим показателям, любимая моя Нина, мы уже давно сравнялись с передовыми странами земли. Все благодаря тебе.
  - Неправда, - скромно возражала Нина. - Если бы не Игорь Чемоданович, мне досталась бы разоренная держава. Но он был настоящим президентом. Хотя и никогда не снимался по телевизору, кроме новогодних праздников. Ну, до свидания, Миша. Как только в магазинах начнет дорожать гречка или снизятся зарплаты, сразу звони мне. Это будет означать, что я делаю ошибки. Нужно будет их срочно исправить. Ура!
  Так они разговаривали по интернету. А интернет в это время думал: "Общайтесь, хорошие мои! Люблю, когда через меня общаются. Особенно когда по-хорошему, с добрыми намерениями".
  А потом в Мухоморах объявился бывший следователь. У Лившица при себе было несколько чемоданов с багажными сумками, в руке суперновый iPhone, а на шее фотоаппарат. Он обещал рассказать о своих необычных приключениях, но о них можно будет узнать в следующей книге. Которая выйдет ровно через пять лет.
  Ну вот. Пока на этом все.
  
  КОНЕЦ
  
  Правда-правда. Это в самом деле конец. Теперь все могут спокойно разойтись и выпить чаю.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"