Стаканы звенели беспрестанно. Ещё бы — новый год наступает, да не абы какой, а круглый очень... Все пили за начало третьего тысячелетия, хотя Паша и пытался многажды сказать, что начнётся оно не в наступающем году, а следующем после него. Его игнорировали, дружно клеймя занудой. Но Паша-то знал: за что пьют, то начнётся лишь год спустя. Целый год. Триста шестьдесят шесть дней впереди.

В новостях рассказали, будто в каком-то заокеанском мегаполисе жильцы одного дома очень остроумно пошутили. Из зажжённых окон определённо складывалась цифра «2000». Паша вздохнул. Сидящие за столом товарищи немедленно выпили, после чего каждый стал делиться с окружающими тем, что он бы непременно сделал в новом веке. Паша вздохнул ещё раз и мысленно посетовал на то, почему ж он и впрямь такой... ну, такой. Идея фикс прямо. Пунктик такой, взбрык: отстаивать справедливость. Чтоб не абы как, а правильно жили. Мастер-обломастер...

Подумалось, что неплохо было бы на тридцать первое декабря покупать другие часы. Которые вроде как и не часы, а... что-то типа обратного таймера, ведущего отсчёт до наступления нового года. Гораздо актуальней и оригинальней. Хотя кто-нибудь мог и до него придумать, но в моду не вошло... ай, ну его, неважно. Позже Паша решил всё-таки поделиться с мыслью народом. Тот воспринял её не сразу, но потом похвалил и извинился за «зануду». «И то хлеб», — решил Паша и скосил глаза на часы. До наступления рокового года оставалось полчаса.

Стал себя спрашивать, а сам бы что делал в двухтысячном. Пускай он и не какое начало века, бла-бла-бла... Просто. Что? Планировал закончить школу с медалью... Лучше, конечно, с золотой, да физичка зараза. Ошибся раз — на пятёрку в четверти не надейся. Единственная заноза в заднице, прилепилась, блин, как банный лист... да не абы какой, а из розового куста, ведёт себя так, гордо, величаво... Коза. Ай, тьфу, ё-моё, и сейчас привязалась, прямо голос её в ушах звенит. Дзинь-дзинь. Задолбала.

Нафиг-нафиг, нечего сейчас планировать... Веселись, общайся, пей... Так не хочется. Новогоднее настроение как ветром унесло. Немудрено, на улице сейчас буран. Можно, конечно, пойти туда поискать, освежиться заодно, от разговоров избавиться. Одеваться, правда, лень. И простудиться велик риск. Тем не менее, Паша буркнул, что пойдёт прогуляется, потом вернётся, и отправился восвояси.

На улице действительно бушевала метель. Однако народу собралось несчитанное количество. «Круглая дата», — понял Паша. Слишком круглая для него. Ну чего такого будет-то? Разве произойдёт что-нибудь по-настоящему великое, значительное? Пфф... Никакого конца света, то и дело обзываемого «апокалипсисом» (насчет него Паша тоже долго занудствовал в своё время, и про «армагеддон»). Он случится только тогда, когда Паша наконец наладит контакты с Машей, а то, само собой, будет нескоро. Ох, не скоро...

С такими печальными мыслями он и шёл по улице.

Как известно, если упомянуть чьё-то имя, то вероятность встретить этого человека возрастает на несколько процентов. Исключений у правила мало, и касаются они лишь имён Господа нашего Кришны (или Яхве, или, прости Рама, Иеговы), а также Шайтана-Сатаны. Куртку Маши Паша узнал издалека, несмотря на врождённую близорукость. Очки он не взял, потому как запотеют. И, пускай совершенно не хотел, повернул направо, чтобы уйти подальше. Новогодний вечер был испорчен абсолютно. Стало очевидно, что в жизни нету смысла, а Кришны нет. Паша вздохнул и сел на скамейку у подъезда соседнего дома.

Закон Мёрфи гласит: если что-то может пойти не так, оно пойдет. Вероятность встретить закон Мёрфи нехорошим словом возрастает на несколько процентов в новогоднюю ночь. Исключений у правила мало, и касаются они разве что Господа нашего Кришны... Ну не сойдет он с горы Меру. Скорей гора уйдет из-под его божественных ног.

Маша села на ту же скамейку. Решила, наверное, пообщаться с однокашником, спросить, чего он не на встрече класса, как все остальные, да и вообще... Так, поболтать.

— Привет.

— П-привет, — Паша вздрогнул. Тут же добавил: — От холодрыга, а?

— Угу, — Маша кивнула. Она была без шапки, и вся голова оказалась покрытой инеем, из-за чего ее макушка несколько походила на шахматную доску: черные волосы и белый снег. — А ты чего не на встрече класса, как все остальные?

— Оттуда я, прогуляться решил... Ну а... ты чего не?..

— Не люблю я сборища. С семьёй встречаю обычно, в этот раз решила с друзьями прогуляться — так никто не вышел в такую погоду, нежные они...

Паша покраснел бы, если б уже не был красный, словно помидор, от холода.

— Понятненько... — Паша отвернулся, но успел заметить, как Маша улыбнулась и как сверкнули ее зеленоватые глаза.

За спиной грохотали хлопушками. В оранжевом, как мандарин, снеге веселился народ. Фонари маленькими рыжими солнышками светили пуще прежнего, но всё равно тонули в зимней густой темноте, разрываемой редкими блёстками белых хрусталиков. Паша молчал, точь-в-точь партизан.

Господи, за что?

— А я знаю, кто слал те письма, — прошептала Маша.

Мурашки устроили на спине Паши настоящий марафон, набегая километр за километром.

— И кто же? — спросил Паша.

Загремел салют. Народ завопил как бешеный.

И тут Паша очнулся.

 

I

Со сладкими снами всегда так. Внезапно обрываются, кончаются на самом-самом лучшем месте... Паша устало раскрыл глаза и не узнал потолок комнаты. Квартира не его. Он здесь не живет. А значит...

— ...настал, настал год Господень!.. — Паша обернулся. Старуха в рваных, воняющих за километр одеждах прогуливалась по переходу танцующей, торжествующей походкой. Праздновала, наверное. «Так выпьем же за это!». — Судный год!.. Страшный Су-у-у-уд! — на последнем слове она взвыла, словно волк, завидевший перед собой луну.

Перевернувшись на другой бок, он наткнулся на Машу. Господи наш Кришна. Так это что, не сон? Паша нервно сглотнул. Интересно, ночь настолько интересная была, что он её забыл? Какая досада... Паша не заметил, что тихо произнес последнюю мысль вслух.

Насчёт суда Паша не знал, но то, что год выдался страшным... если можно сказать, что вообще выдался. Свадебное кольцо на руке смотрелось чуждо. Ещё вчера... если можно сказать, что вчера... его не было в природе. Теперь — есть. Как и всё остальное.

— Чего? — шевельнулась Маша, на секунду задумалась и, открыв глаза, умудрилась тихо прикрикнуть.

— Эй-эй, я сам ничего не помню, — виновато буркнул Паша, постепенно мрачнея. Что характерно, на нём были одни трусы.

Паша вскарабкался по лестнице в город. Врезалась красными вспышками в глаза гирлянда из лампочек-букв «С новым 2001 годом!», благодаря усилиям какого-то шутника с рогаткой превратившаяся в «С новым 001 годом!». На фоне тёмного зимнего неба надпись смотрелась несколько грозно и кроваво. Паше подумалось, что, наверное, стоит закончить хулиганское дело — убрать два лишних нолика. Чтоб всё правильно уже совсем стало, а не абы... как.

Кровать двуспальная. Тумбочка, следом за ней — рабочий стол, причём, на нём лежал Пашин ноутбук. Обои на вид — будто из мягкой ткани. Над столом зависла какая-то фотография в рамке из алых сердечек.

Власти объявили карантин. Никому никуда не выезжать. Всем оставаться на своих местах. Руки за голову. Живём, как жили. Пустяки, что целый год неизвестным образом испарился из памяти... Ай, ну их к чертям. Не было никакого года, никакой жизни, никакого свадебного кольца. Помню — значит существую. А если не помню...

— Ничего себе... Это когда мы успели пожениться?

— Мне ж ещё и восемнадцати нет, — хмыкнул Паша.

На столе лежал семейный альбом. Брать — не брать? Смотреть — не смотреть? Любит — не... тьфу, блин. Хоть считалочку пой. Не успел он и руки протянуть, как толстый томик взяла Маша.

Я не помню, как я признался ей в любви, я не помню, как сделал предложение, не помню своё совершеннолетие, я не помню, не помню... А безымянный палец уже к кольцу привык. Жаль, что голова, сиречь тупая кость, напротив, никак не может, Кришна побери...

— Не, тебе уже есть восемнадцать... — она казалась рассеянной.

— Ну и слава богу. Что нам делать?

Двухтысячный год был, но его не стало. Никто не запомнил. Забыли — все. Отдали только один день.

Через пару минут Паша уже был дома. Если можно сказать, что дома.

Часы ноутбука утверждали, что сейчас тридцать первое декабря двухтысячного года, а значит, прошло ровно триста шестьдесят пять дней.

 

II

— Был бы год не високосный, проснулись бы уже первого января, — проворчал Паша.

...испытание психотропного оружия массового поражения. По мнению специалистов, за этим могут стоять исламские террористические группы, такие, как...

— Не факт, не факт... Хотя и логично, — Саня отхлебнул чая, хлюпнув на всю кухню. Капли сладкой жидкости попали на веснушки парня. Паша сморщился. И за год-то, наверное, не привык к манерам своего рыжего друга. — А знаешь, почему всё могло вот так вот... произойти?

— Ну?

...Кали-юга, а вместе с ней и целая Махаюга,, заканчивается, за ней следует божественный год очищения, в том числе и очищение памяти людей, которое даёт допуск к последующей «перезагрузке», перерождению...

— Дык, тыща тыщ людей одновременно думает, что вон оно, начало нового тысячелетия... а ты ж знаешь, что никакое не начало. Но воля народа — святое дело...

— Гы, — задумчиво отозвался Паша.

...Болезнь пожирает клетки памяти мозга. Хотя ранее утверждалось, что она крайне редка, наблюдались лишь единицы случаев, и, как показали исследования, никоим образом не может распространяться от человека к человеку, в данный момент мы наблюдаем целую эпидемию мнемочумы...

— Вот и скакнуло. Правда, есть пара сомнительных моментов в теории... например, почему ещё апока... тьфу, конец света не случился и Христос во второй раз не пришёл...

— Может, ещё придёт. Или уже приходил. В прошлом году, — ухмыльнулся Паша. — Или сегодня ночью... Как думаешь, будет кто-нибудь праздновать?

...Вот что я вам скажу, это никакая не эпидемия, психотропное оружие массового поражения и уж тем более не Страшный Суд. Дело в чём: человеческое подсознание — сила гораздо страшнее, чем тот Суд, и она воистину может творить чудеса...

— Некоторые — точно.

...В нашем подсознании кроятся стремления и желания, порывы, и, как говорится, всё тайное рано или поздно становится явным, а уж в момент такого эмоционального напряжения, как встреча «наикруглейшего» двухтысячного года...

— Стой-ка, что там на последнем канале говорили? Маш, переключи обратно, — попросил Саня. Всё то время, пока он с Пашей разговаривал, Маша безмолвно наблюдала, как пыжатся «эксперты» и «специалисты», пытаясь всё объяснить, и сама пыталась понять.

...Они выходят на волю. Мечты.

— Вот жопа, — от души признался Паша. — Не знаю, как насчёт подсознаний, но мечты... А ведь похоже.

— Ну, а если подумать, то чем тебе плоха такая жизнь? Вон, Машка, кажись, уже и не против... И медалька золотая, и универ. Ну, преодолел ты несколько этапов сразу. Результат ведь тот, что надо?

— А мне процесс... интересен.

— Зануда ты, Пашок. За-ну-да. Веселись, общайся, пей! — Саня еще раз хлебнул из кружки.

— Иди на хрен.

— Киса обиделась? — Саня заржал.

— Неправильно так... Неправильно. Я хочу вспомнить, — Паша вздохнул, сел на диванчик рядом с Машей: — Хотя бы, — и закутался в одеяло транса.

 

III

Вечером Паша много раз пытался найти родителей, но ему это не удалось. Он названивал и соседям, и прочим знакомым, но никто не знал, куда же они могли деться. Вполне возможно, что отправились в какую-нибудь поездку али командировку. «Интересно, каково им там пришлось...» — думал Паша. Потом оказалось, что то же самое случилось с родителями Маши и Сани. Должно быть, в душе каждый подросток хочет хоть день свободы от предков... Хотя на Машу это никак похоже не было.

...Подобные нулевые годы случаются очень редко, и потому они всегда особенные. В средневековье люди верили, будто бы в тысячном году от Рождества Христова случится конец света. В наше время бытовало мнение, что в двухтысячном году обязательно исполнятся все желания и...

Новый Год, напротив, встречали многие. Большинство вполне довольствовалось нынешним положением. Мечты сбылись, блин! И всё равно, какая цена за то уплачена тем, кто жил то время за других. Для большинства мечты — бесплатны. А на халяву, как говорится, и уксус... Люди плыли по течению, как и всегда до того. Паша же из косяка рыб явно выбился и затерялся в море. А море, оно ведь глубокое и бескрайнее.

...Так и случилось со многими ребятами из детских домов. Они приобрели новых родителей. И пусть те забыли о своём счастье, неважно. Важно то, что сейчас они понимают, что без этого года никогда бы не решились на такой подвиг. А ведь стоит заметить — хотели. Или, впрочем, такой эффект вызвало глубокая и искренняя тоска ребят по маме и папе?..

Внезапно экран телевизора погас. Потом изображение появилось — но другое. Транслировавшийся репортаж отложили для чего-то поважнее. На тёмном фоне с ёлками появился диктор из вечерних новостей.

— По нашим последним данным, память о двухтысячном потеряли все, кроме трёх человек.

— Утка небось, — хмыкнула Маша.

— Психи какие-нибудь, — добавил Саня.

— Тс-с-с, — цыкнул Паша.

— Они признаны совершенно вменяемыми людьми и были проверены на разнообразных детекторах лжи. Троица действительно помнит. Более того, у них есть для нас сообщение.

— Вот, пожалуй, Христос и явился, — хихикнул Саня.

Таинственная троица заняла экран.

— Вы слышали много версий о том, что произошло и как... Мы не будем ничего говорить. Потому что знать это абсолютно необязательно, информация об истинных причинах может даже вполне вас шокировать. Однако вы имеете на то право. Те, кому это нужно: приходите завтра по адресу, — появился субтитр с координатами в градусах, — и всё узнаете.

...Миллиардер Гилл Бейтс: «Мне нравится моя жизнь. Да, пускай я и не помню своих достижений, но всё-таки человек — не только память. И потому я говорю: всё заслуженно, честно и справедливо...»

...По джэпээсу выходило, что нужное место здесь. Впрочем, на наладонник смотреть было и необязательно — на пустыре собралась огроменная толпа народу. Кое-как друзья протиснулись поближе к таинственной троице, долго втиравшей любопытствующему народу о своей уникальности.

...О мнемочуме говорили и до недавнего инцидента. В военных лабораториях США давно уже выращен искусственный вирус чумы, предназначавшийся для осужденных на смертную казнь. Предполагалось, что перед казнью преступник забывает своё преступление, и возмездие становится более весомым, острым. Очевидно, такой подход вызвал бы массу протестов...

— Итак. Эти пилюли излечат вас от психотропного влияния, мнемочумы, кали-юги, конца света и прочего. Вы не будете ничего придумывать. Вы будете знать правду. Кто — первый?

В небо взмыли сотни рук, закрывшие и без того тусклое унылое солнце, тоже наверняка что-то забывшее.

— Давайте вы.

...Конечно, человек состоит не только из памяти. Но та — основной пласт личности. Простой пример. Пусть вам не покажется смешным, но... бублик. Посыпанный сахаром. Сахар — это характер. Сам бублик — память. Неуловимая дырка от бублика — воплощение души. По сути, дырки нет, но её окружает память с начинкой и присыпкой, тем самым её формируя...

Первый из троицы. Самый высокий. Каштановые волосы, борода и усы. В серых глазах спряталось нечто хитрое и вызывающее дрожь. Он стоял всегда в середине и чуть впереди остальных двух своих коллег.

Первый из троицы ткнул пальцем в Пашу, мягко взял за плечо, придвинул к себе и вручил стакан воды.

— Пей!

Не было никакого года, никакой жизни, никакого свадебного кольца. Помню — значит существую. А если не помню...

Паше казалось, что это короткое слово кричат и толпа, и солнце с бледным лицом небесного утопленника. Горизонт на мгновение покрылся трещинами.

— До дна, — шепнул он и запил таблетку.

И всё умолкло.

— Как ощущения? — первый из троицы улыбнулся.

Вопрос был риторическим. Народ завопил как бешеный. Он всегда вопит как бешеный. То, что ответил Паша, не услышал никто. И не услышит. Трудное дело — перекричать толпу.

Короткая фраза, которую однажды произнесли все, за исключением, разве что, кучки из трёх человек.

— Я хочу забыть.