Коновалов Александр Яковлевич : другие произведения.

Талисман Любви 1 "небо зовёт"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Коновалов Александр. Талисман любви. Роман. Книга I "Небо зовёт" - Львов: "Элекс", 2009 г. - 226 стр. В своём романе автор использовал реальные события, происходивщие в несуществующей ныне Великой стране под названием СССР. Образ героев стал собирательным, характерным для довоенного молодого поколения, поколения тружеников-патриотов. Их прообразами стали реальные живые люди, прошедшие кровавыми дорогами войны, но не потерявшие человеческого облика, сохранившие в своих сердцах необыкновенные возвышенные чувства, которые пронесли через всю жизнь, как знамя памяти, верности и Любви. Герои - молодые люди Василий и Елена - показали всему миру, что всепобеждающая сила Любви не только помогла сохранить их юные жизни, но и спасёт мир. В книге вы найдёте: и вдохновенный труд, и жестокую кровавую борьбу, и неподкупную людскую дружбу, и трепетную возвышенную Любовь.


  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Книга вышла из печати благодаря технической поддержке, моральной и материальной помощи: друзей, родных, сокурсников, сослуживцев и просто знакомых.
  
   Автор выражает
   сердечную благодарность:
  
   Бобрышову А.Н.
   Юрову В.В.
   Бурлакову В.П.
   Коноваловой Н.П.
   Коновалову П.А.
   Скрипнику А.И.
   Кнышу А.М.
  
  
  
  
  
  

0x01 graphic

  
  
  

А.Я. Коновалов

Талисман

любви

книга первая

"Небо зовёт"

Львов 2009

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Коновалов Александр. Талисман любви. Роман. Книга I "Небо зовёт" - Львов: "Элекс", 2009 г. - 226 стр.
   В своём романе автор использовал реальные события, происходивщие в несуществующей ныне Великой стране под названием СССР. Образ героев стал собирательным, характерным для довоенного молодого поколения, поколения тружеников-патриотов. Их прообразами стали реальные живые люди, прошедшие кровавыми дорогами войны, но не потерявшие человеческого облика, сохранившие в своих сердцах необыкновенные возвышенные чувства, которые пронесли через всю жизнь, как знамя памяти, верности и Любви.
   Герои - молодые люди Василий и Елена - показали всему миру, что всепобеждающая сила Любви не только помогла сохранить их юные жизни, но и спасёт мир.
   В книге вы найдёте: и вдохновенный труд, и жестокую кровавую борьбу, и неподкупную людскую дружбу, и трепетную возвышенную Любовь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Коновалов Олександр. Талiсман любовi. Роман. Книга I "Небо кличе" - Львiв: "Елекс", 2009 р. - 226 стор.
  
   У своєму романi автор використав реальнi подi§, що вiдбувалися в нинi неiснуючiй Великiй державi пiд назвою СРСР. Образ геро§в став збiрним, характерним для довоєнного молодого поколiння, поколiння трудiвникiв-патрiотiв. Їх прообразами стали реальнi живi люди, якi пройшли кривавими дорогами вiйни, але не загубили людського обличчя, зберегли в сво§х серцях величнi незвичайнi почуття, якi пронесли через все життя, як прапор пам'ятi, вiрностi та Любовi.
   Геро§ - молодi люди Василь та Олена - сво§м прикладом показали всьому свiтовi, що всеперемагаюча сила кохання не тiльки допомогла зберегти §х юнi життя, але i врятувати свiт.
   У книзi ви знайдете: i натхненну працю, i жорстоку криваву боротьбу, i непiдкупну людську дружбу, i трепетну пiднесену Любов.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Книга посвящается воинам
   Великой Отечественной войны 1941 - 1945 г.г.,
   лётчикам, штурманам, стрелкам-радистам
   и техническому составу
   бомбардировочной авиации,
   внёсшей огромный вклад
   в дело Победы над фашистской Германией
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

0x01 graphic

  
  

Предисловие

   Неумолимо летит время. С каждым годом редеют ряды ветеранов Великой Отечественной войны, самой жестокой, разрушительной и масштабной войны ХХ столетия, жертвами которой стали миллионы и миллионы человеческих жизней. Это они шестьдесят семь лет тому назад, молодые парни и девушки, на фронте и в тылу, в едином патриотическом порыве встали грудью, защитили страну и спасли мир от коричневой чумы. Пройдет еще немного времени, и уйдут они в небытие, как и все мы, ибо таков закон природы. А ведь за каждым из них кроется, полная драматизма, героическая судьба. Они прошли тяжелейшие испытания, но выдержали, выстояли и победили. Однако дальнейший их путь не был усыпан розами.
   Сменив мечи на орала, они принялись отстраивать заново разрушенные города и села, восстанавливать заводы и фабрики, укреплять и поднимать из руин народное хозяйство. Они и с этой задачей справились блестяще. Семнадцать лет назад в результате внутренних противоречий, бездарного руководства и внешних сил, распался Советский Союз на отдельные республики-государства. Как это могло случиться, и кто виноват - это отдельная тема разговора, но было бы несправедливо не заметить, что в борьбе за власть лидеры новоиспеченных государств забыли о тех, кто их защитил от порабощения, кто построил сверхдержаву, с которой стали считаться во всем мире.
   Сегодня пока эти люди еще живы, способны анализировать и размышлять, мне захотелось выслушать, понять и донести их живые голоса, праведные дела и ценные мысли до сегодняшнего и грядущих поколений, дабы не придать их забвению. Выслушав рассказы десятков знакомых и незнакомых мне ветеранов войны, я хотел понять, откуда исходил их патриотизм, любовь к Родине, преданность семье, любовь и верность к любимым женщинам. Ведь их развитие и становление происходило на заре советской власти, когда христианские традиции в стране еще оказывали на людей огромное влияние. Общеизвестно, что жизненный уровень советских людей в тридцатые годы был очень низким, а в особенности это касалось сельского населения. Страна, пережившая чудовищные потрясения, связанные с войнами первой мировой и гражданской, коллективизацией сельского хозяйства, неурожайными 1921, 1933 годами, повлекшими голод с многочисленными жертвами сельского и городского населения, только стала вставать на ноги, как снова запахло грозой. Перенесшись в то далекое время, мне хотелось прочувствовать и понять человеческую психику, какие внутренние механизмы были приведены в движение и объединили народ в единое целое. Известно, что дух патриотизма в царской России был достаточно высок. Тогдашний боевой клич "За Веру, Царя и Отечество", отражал истинное положение вещей и был объединяющим фактором всех сословий общества, хотя народ в своей массе жил бедно. В этой связи возникает резонный вопрос: "Влияет ли жизненный уровень народа на любовь к родине и его готовность к самопожертвованию ради независимости и процветания Отчизны?" На этот философский, глубинный вопрос пусть ищут ответ ученые, но мне кажется, такая зависимость существует. Историческая практика показала, что государственная власть, какую бы политическую окраску она не имела, никогда не стремилась к тому, чтобы все слои населения были довольны и материально обеспечены. Власти выгодней обещать всеобщее благоденствие не теперь, а в далеком необозримом будущем, после того, как будут реализованы первостепенные государственные планы. Народу ничего не оставалось, как трудиться, ждать и надеяться. Добравшись до руля государственной машины, вожди начинали с укрепления своей власти от внутренних и внешних врагов, на что тратя колоссальные деньги. О народе вспоминали в самую последнюю очередь. А он, получая за свой труд "божью десятину", способен разве что прокормиться и выжить. Не имея никаких материальных ценностей, народ легче поддается идеологической обработке, продолжает верить и надеяться. Этим пользовались в прошлом, и пользуются теперь вожди разных стран, устраивая междоусобицы, войны и пограничные конфликты. Зачем это им надо? Прежде всего, затем, чтобы за свое бездарное руководство, отвести гнев народный от себя и направить его в иное русло. Не менее важно для правителей, используя чувство опасности, воспитывать у людей любовь к родине и дух патриотизма.
   Нечто подобное произошло и в молодой стране Советов. Окружённая со всех сторон враждебным капиталистическим миром, она вынуждена была готовиться морально и технически, дать отпор любому агрессору, посягнувшему на её суверенитет и территориальную целостность.
   Так на протяжении одного поколения советским идеологам удалось сделать из народа патриотов, готовых на трудовые и боевые подвиги. К началу войны почти весь советский народ проникся доверием к вождю всех стран и народов и морально был готов на любые испытания ради великой цели. Прежде всего, это касалось юного поколения, на которое и делалась ставка.
   Герой моего повествования, образ собирательный, но списан он с реального человека-прототипа, который честно выполнял свой гражданский долг, как на войне, так и в мирное время. Это отступление я сделал, чтобы читатель проникся той атмосферой, одного из сложнейших периодов истории Страны, в которой формировались характер, моральный стержень, ковались твердость духа, железная воля, кристальная честность и неподкупность моего героя. Все испытания, страдания и муки, которые ему преподнесла жизнь, он выдержал, выстоял и победил. Этому способствовали: убежденность в правоте своего дела, моральная и физическая закалка, любовь и верность к девушке, которая стала путеводной звездой на протяжении всей его жизни.
   Выслушав жизненную историю этого человека, мне показалось, что он олицетворяет целое поколение людей, которые увидели бы частичку себя в нем, и это натолкнуло меня на написание этой книги.
   Прототип моего героя, ветеран Великой Отечественной войны, штурман, летчик, совершивший более семисот боевых вылетов и отдавший военной авиации более четверти века, вполне заслуживает на эту роль. Чтобы глубже понять внутренний мир своего героя и более ярко и правдиво донести его образ до читателя, решил я это повествование написать от первого лица. Насколько мне это удалось - судить вам.
   А. Коновалов.
  
  
  
  
  
  
   В жестокой схватке двух миров,
   Когда Земли судьба вершилась
   Страной разорванных оков,
   Победой битва завершилась.

Глава 1. Истоки.

Босоногое детство.

   Всякая жизненная история для каждого из нас начинается с даты и места рождения, а основы воспитания, характера и привычек формируются в семье. Родился я в многодетной крестьянской семье 15 декабря 1922 года в селе Хвастовичи, что в Калужской области. Сколько помню себя, с самого раннего детства, испытывал постоянное чувство голода. Брат Николай был старше меня на четыре года и с двенадцатилетнего возраста работал. Сначала помогал родителям по хозяйству: заготавливал на зиму сено, дрова, обрабатывал огород, пас домашний скот, а когда чуть подрос, его приняли рабочим на льнопрядильную фабрику, которая была построена в конце XIX столетия и давала работу не одному поколению людей.
   Так как Николай и отец с матерью были постоянно на работе, заботы по уходу и присмотру за младшими братьями легли на мои плечи. Рождение каждого последующего брата, а их было после меня еще четыре, повергало меня в тоску и смятение. Со слезами на глазах я думал: "Ну сколько же их можно рожать, и так есть нечего, а тут опять..." Однако проходило время, я успокаивался, привыкал к своей роли воспитателя и продолжал учить братьев тому, что умел сам.
   Село наше Хвастовичи занимало большую площадь, огибая с трех сторон большое глубокое озеро. Это был районный центр, где, как и подобает, были размещены: здание районной администрации, школа-десятилетка, базар, церковь, районная больница и несколько мелких цехов по переработке молочной и мясной продукции. Добротные кирпичные двухэтажные здания под "железом" или с черепичными крышами были только в центре, по окраинам же повсюду стояли старые из деревянного сруба избы под соломенной крышей. Такая изба была и у нас. Состояла она из двух комнат: чистой - горницы и "грязной", где почти половину площади занимала огромная русская печь, на которой в студеное зимнее время спала вся наша большая семья. В комнате размещались также: две широкие дубовые лавки вдоль стен, стол с табуретками, ткацкий станок, прялка и подвешенная к потолку зыбка, в которой "выкачивались" все мои братья, в том числе и я. Тут же возле печки размещались коза с козлятами и три-четыре гусыни, высиживающие гусят. В этой "коммуне" уживались все, и никто не чувствовал себя стесненным. "Чистая" комната - горница зимой не отапливалась, и туда никто не заходил. Ткань для одежды и домашних нужд мама ткала сама, и все зимние вечера ее ткацкая "машина" не смолкала до глубокой ночи. Весь технологический цикл самообеспечения, начиная с выращивания конопли и льна, а затем сбора урожая, сушки стеблей, их вымочки, снова сушки, мялки, получения волокна, прядения, получения ткани, отбеливания, окраски и заканчивая индивидуальным пошивом одежды по "моде" всем членам семьи, ложился на плечи матери. За зиму она умудрялась наткать до сорока метров льняного холста, окрашивала его в разные цвета, чаще всего в красный, и начинала шить нам штаны и рубашки. Индивидуальный пошив производила она также вручную с помощью нитки, иголки и наперстка. Помню, в школу пошел я в новых штанах и рубашке-косоворотке красного цвета, за что сразу получил прозвище "Краснопузик". Хочу признаться, что своим обидчикам спуску я не давал. Сразу лез в драку, хоть и сам приходил домой с расквашенным носом, с синяками и ссадинами, но и им доставалось. Не терпел лжи, неправды, несправедливости, от кого бы они не исходили. Сверстникам своим правду вбивал кулаком, а учителям вслух выказывал свое недовольство, за что по поведению ставили мне очень часто плохие оценки. К учёбе относился исключительно прилежно и старался ни при каких обстоятельствах не пропускать уроков. Самым любимым предметом была математика, хотя и по остальным предметам в табелях были одни пятерки, они меня и спасали от неприятностей, связанных с плохим поведением.

Коллективизация

   Когда началась коллективизация сельского хозяйства, в нашей семье уже было четверо детей. Отец с матерью из кожи лезли, чтобы прокормить такую ораву. В хозяйстве у нас была одна лошадь, две коровы, штук пять овец и десяток гусей. Земельный надел в две десятины (немного больше двух гектаров) с большим трудом обрабатывался, а половину урожая ржи и пшеницы сдавали государству в виде продналога. Оставшегося зерна хватало и на семена, и на продажу, и на то, чтобы прокормиться. Кампания по созданию колхозов в стране уже набирала темп и, наконец, дошла до нас. Малообеспеченные, многодетные и безлошадные крестьяне, хоть и без особого желания, но в колхоз все же записывались, совершенно не понимая, зачем это надо. Тех, кто отказывался идти в "новую жизнь", объявляли кулаками, отбирали все нажитое имущество и ни с чем высылали в Сибирь. Скрепя сердце, и моим родителям пришлось отдать в колхоз единственную лошадь, корову и три овцы. Для ведения домашнего хозяйства нам оставили телку, две овцы и козу с козлятами. Первый год хозяйствования по-новому показал, что власти не готовы были ни организационно, ни технически к такому важному и ответственному мероприятию. Почти половина земли была не засеяна, а та, что была обработана, вследствие засухи дала очень низкий урожай зерновых. Сдав его государству, колхозникам не осталось ничего. Зиму с 1932 на 1933 год прожили без хлеба, на одной картошке. Лето 1933 года оказалось еще более жарким и засушливым. Отсутствие дождей, жара и знойный ветер сделали свое дело. Земля потрескалась, все посевы и луга превратились в выжженную пустыню. Начался падеж скота. Хозяйских коров пасли в лесах, где хоть какая-то зелень была, а колхозный скот до зимы не дожил, его или сдали на мясокомбинат, или он от бескормицы подох. Люди, чтобы не умереть с голоду, стали резать скот и использовать его в пищу. Ели все, что можно, чтобы выжить: липовые листья, кору, различные корни растений, лебеду, крапиву, а когда наступили холода и вовсе пришла беда. Отцу пришлось все ценное, что было в семье, выменять в городе на муку и крупу, из которой мама варила что-то наподобие супа. Помог спасти братьев от голодной смерти брат Николай. Он тогда работал на льнопрядильной фабрике, единственном предприятии в райцентре, где работникам выдавали по четыреста грамм хлеба. Этот драгоценный кусочек он приносил домой, разрезал на равные дольки и награждал нас. Зима унесла с собой множество человеческих жизней. Прежде всего умирали самые слабые - старики и дети. Парни и девушки, чтобы не умереть голодной смертью, убегали в город, хоть и там было не сладко. Наша семья перезимовала и выжила, хотя на детей было страшно глядеть - одна кожа да кости. Чтобы засадить огород, отцу пришлось продать последние праздничные яловые сапоги и костюм, чтобы купить несколько ведер картошки на семена. Весной выпало несколько проливных дождей, и все пошло в рост. Как только в лесу появились ягоды, я каждый день собирал их, а мама продавала служащим и на вырученные деньги покупала детям хлеб. Так с горем пополам дожили до молодой картошки, которая и поставила нас на ноги. Года два после голодовки люди не могли прийти в себя, пока не завели у себя какую-то живность. Через год и у нас была корова, овцы, куры и гуси. "Жить стало веселее".

Потасовка

   Кроме обязанностей няньки, летом я еще пас гусей. Как-то погнал я трех гусынь, с уже взрослыми гусятами, пастись на околицу. Там росла густая сочная трава, и все шумное семейство принялось наполнять ей свои безразмерные желудки. Нещадно палило солнце. Я лежал в траве и читал книгу. Мои подопечные, не обращая внимания на жару, паслись рядом. У меня, разморенного летним зноем, появилось неотвратимое желание окунуться в речку. Перед этим соблазном я не мог устоять и, бросив работу, помчался на озеро. До него было километра два, но я очень резво бегал и минут за десять добежал до воды. В то время трусов никто не носил. Девчонки и мальчишки, пока на интимных местах не появлялся пушок, не стесняясь, купались вместе нагишом. Сбросив штанишки, я бросился с разбегу в прохладную живительную воду. Ребятня кричала, брызгалась, визжала, часами не вылезая из воды. Я присоединился к ним и, плавая наперегонки, забыл и про гусей, и про все на свете, а когда вспомнил, солнце уже перевалило за полдень. Надев штаны, помчался к своему рабочему месту, однако гусей нигде не было. Со слезами на глазах обегал всю околицу, но гусей нигде не нашел. Расстроенный, подхожу к забору одного из домов, где жили коммунары, и слышу гогот гусей. Я перелез через забор и увидел своих гусей, запертых в хлеву. Высунув через решетчатые двери длинные шеи, они жаловались мне, что провинились и попали в "плен". Чтобы читателям было понятно, что это за коммуны и коммунары, объясняю. В период НЭПа в селах стали образовываться небольшие сельхозартели из десяти-пятнадцати семей - коммуны, которые сообща обрабатывали землю, выращивали урожай, исправно сдавали государству налог в виде зерна, имели некоторые льготы и жили значительно лучше, чем безлошадные бедные крестьяне. Они жили особняком, и их земельные угодья были огорожены деревянной изгородью. После создания колхозов они еще некоторое время трудились самостоятельно, а потом влились в состав колхозов.
   ... Я подошел к сараю и только хотел отпереть дверь и выпустить "арестованных", как вдруг, откуда ни возьмись, появились трое пацанов моего возраста, окружили меня, а один из них, самый рослый, пожирая ненавидящим взглядом, с презрением спросил:
   - Ты чей, хмырь?
   - Я Васька Трохалёв, а что?
   - Ничего хорошего. Твои гуси зашли в наш огород и подергали только что высаженную рассаду капусты, и за это будешь наказан.
   - Если хотите бить, то бейте, только гусей отпустите, а то еще дома получу от мамы взбучку.
   - Сначала получишь от нас, а потом уж от родителей, и будешь знать, как пускать гусей в чужой огород. Колька, заходи сзади, а мы спереди будем его разукрашивать.
   Я сжался весь, как пружина, и приготовился дать отпор, хотя прекрасно знал, что силы будут неравные. На всякий случай сказал им: "Это нечестно, трое на одного, вот если бы один на один, то еще неизвестно, чья бы взяла."
   - Ты посмотри, какой наглец, нашкодил, да еще хочет, чтобы с ним честно подрались. Что ж, не трогайте его, пацаны, я и сам ему морду набью.
   С этими словами он накинулся на меня и со всего размаху хотел вмазать в ухо, я пригнулся, и его кулак просвистел у меня над головой, а он, не удержав равновесия, свалился на землю. Быстро вскочил и снова, как танк, попёр на меня. На этот раз его кулак достиг цели. Он попал мне в зубы, но, разгоряченный, я уже боли не почувствовал. Началась потасовка. Как только он перестал махать передо мной руками, я с силой двинул ему кулаком в нос. Из него тотчас же закапала кровь. Как только он увидел кровь на рубашке, растерялся, а я, воспользовавшись его замешательством, принялся колотить его куда попало. Его друзья, видя, что Иван перестал сопротивляться, накинулись на меня и стали дубасить всей компанией. Мне они накостыляли порядочно, но и им досталось на орехи. Наконец, измученные и изможденные, побитые и вымазанные, остановились и, размазывая по лицу кровь из расквашенных носов, замерли, решая, что же делать дальше. Иван, получивший от меня больше всех и, видя мою решительность продолжать потасовку, примирительно сказал: "Забирай своих гусей и у нас чтобы больше не появлялся, а то отделаем тебя пуще прежнего. Петька, выпусти его птицу, а он надолго запомнит, как пускать гусей в чужие посевы". Мальчишка послушался, открыл дверь, и мои гуси с радостным гоготом вышли на свободу. Еще несколько часов пас их на лугу, а когда стало заходить солнце, погнал домой. По дороге стал думать, что скажу родителям, которые обязательно спросят, где и кто меня так разукрасил. Честно скажу, что очень не любил врать, но и признаваться, что бросил работу и убежал купаться на речку, было тоже опасно, потому что за это отец обязательно всыпал бы мне по заднему месту своим неизменным воспитателем - жестким кожаным ремнем, что он неоднократно и делал с нами, озорниками. А скажу-ка я, что сторонские ребята хотели побить Кольку Махоткина, а я за него заступился, подрались, но мы им накостыляли больше. Приняв решение, загнал гусей в сарай и с геройским видом предстал перед мамины ясны очи. "Слава Богу, отца дома нет, а то могло быть расследование с пристрастием", - подумалось мне. Вид, наверное, у меня был живописный, если мама, глянув на меня, запричитала: "Опять, оболтус проклятый, подрался. И когда ты уже образумишься? Только одни синяки и шишки сошли, так полюбуйтесь: нос распух, губа, как у зайца, рассечена надвое, под глазом синяк, на лбу багровая с отливом шишка. Не ребенок, а наказание Господне". Приготовленная оправдательная речь не понадобилась. Шлепнув пару раз ладошкой по заднице для порядка, мама, махнув рукой, пошла доить корову. Ребятня обступила меня и сочувственно стала спрашивать: "Батка, у тебя на лыле вавка?" Глядя на их грязные мордашки и пытливые глазенки, я рассмеялся, и на душе стало веселее и спокойнее. Сережке тогда было лет шесть, а Ивану не было и трех. Я присел возле них на корточки, обнял, погладил по выгоревшим волосам на их головках и окончательно успокоился. Вошла мама с подойником. Процедила сквозь марлю молоко, налила нам по стакану, откуда-то извлекла кусочек ржаного хлеба, разрезала его на три равные части, посмотрела с печалью на нас и с железными нотками в голосе сказала: "Ешьте и марш в постель". Постели, как таковой у нас и не было. Зимой, как я уже говорил, вся семья ютилась на печке, а летом прямо на пол стелили домотканое рядно, маминого изготовления и так, не раздеваясь, покатом спали.
   Расправившись с ужином, хотя и было еще светло, лег с ребятишками спать в надежде, что к утру опухоль сойдет, ссадины заживут и не надо будет ничего врать отцу.

В ночное

   Помню, было мне лет двенадцать, как пришёл к нам соседский парнишка, мой однолеток - Юрка Ерохин и говорит: "Вась, мне вчера дядя Афоня хромой предложил водить двух его лошадей в ночное, а мне за это обещал справить к школе обутку и новые штаны с рубашкой. Как ты думаешь, соглашаться мне, али нет?"
   - Чо тут думать, конешно, соглашайся. Если бы мне предложили, я бы с радостью согласился. Пошёл бы в пятый класс в настоящих кожаных ботинках и в штанах из настоящей материи, а то холщовые колючие, как из проволоки, и ноги, и между ногами вечно натираешь.
   - Ты знаешь, у дяди, Афонина соседа, три лошади, он единоличник, и, наверное, тоже согласится, чтобы ты пас его лошадей. Я завтра ему тебя предложу. Вот будет здорово, если он тебя наймёт, и мы вместе будем гонять лошадей в ночное.
   На следующее утро к нашему двору подъехала телега, запряжённая молодой рыжей кобылкой. Тот самый единоличник - мужчина лет сорока пяти, уверенно зашёл в дом, поздоровался и говорит отцу:
   - Я чо к вам пришёл, Прокофий? У тебя, слышь, парнишка говорят шустрый. Мне бы лошадей попас до школы, а я ему одёжку и обутку справлю, да в конце ещё два пуда муки за работу получит, как ты, согласен его отпустить?
   - Я то согласен, вот мать может не согласиться. Он ведь у нас главный помощник и Ваньку с Серёжкой нянчит, и гусей пасёт, и огород полет. Старшой-то наш Николай, уже два года на "прядилке" работает, помощи-то от него никакой, а вот Васька-то теперь заместо него.
   Отец повернулся в сторону чулана и громко позвал: "Наталья, поди-ка сюда". Вытирая руки о передник, мама вышла к мужчинам.
   - Слышь, мать, вот Фёдор сватает Ваську нашего. Хочет, чтобы он по ночам пас его лошадей. Как ты на это смотришь?
   - А вы его спросили? Может он не согласится.
   - Если ты согласна, то он и подавно. Васька, поди-ка сюда.
   Я сидел в чулане, весь разговор слышал, был в восторге и в душе благодарил Юрку Ерохина, за то что успел сделать мне хорошую рекламу.
   Я вышел на кухню, поздоровался и встал перед ними во всей своей красе. Был я рослым мальчишкой с хорошо развитой мускулатурой. На мне были короткие холщовые штаны и такая же рубаха-косоворотка. Грязные, в вечных цыпках ноги, не знали обуви до самой зимы. На голове короткие, выгоревшие на солнце волосы цвета ржаной соломы, подстриженные мамой старыми овечьими ножницами. Загорелое лицо с вечно лупившимся носом дополняли мой портрет.
   - Васька, лошадей пасти будешь? - глядя на меня в упор, спросил отец.
   - Буду, - не моргнув глазом, ответил я.
   - А ты знаешь, что их пасти надо будет по ночам, под лесом, что в четырёх верстах от села?
   - Знаю, мне об этом Ероха говорил.
   - Ну, смотри, не оплошай. Сегодня же вечером и погоните, но чтоб к утру были дома. Ваша задача за ночь их хорошо накормить, а днём они будут работать.
   На том и порешили. Я был доволен, что мне доверили лошадей, на которых, конечно же, вволю накатаюсь. Рад я был и тому, что в жизни будет какое-то разнообразие, а то каждый день одно и то же, то с малышнёй нянчишься, то гусей пасёшь, то огород полешь, то на разных побегушках. Ожидая ночи, несмотря на то, что целый день был занят, тянулся он бесконечно долго. Наконец солнце склонилось к закату, и я, сверкая голыми пятками, помчался к дяде Фёдору. Он уже приехал с поля, а его стреноженные лошади паслись возле дома. Поблизости паслись и лошади дяди Афони Хромого. Увидя меня, Юрка Ерохин искренне обрадовался и заорал:
   - Васька, привет. Теперь нам будет не скучно. Я хотел тебя спросить, ты треножить лошадей умеешь?
   - Спрашиваешь тоже, я что, в лесу рос, конечно умею.
   - Ну, давай, снимай с них путы и погнали, а то до темна не успеем.
   Дядя Федя помог мне собрать лошадей, подал поводья, подсадил на лошадь и, пожелав удачи, скрылся во дворе.
   Пока ехали по селу, лошади шли шагом, а как только вышли за околицу, погнали их рысью. На лошадях ездить я научился давно, но с непривычки скоро о лошадиную холку натёр ягодицы. На место прибыли ещё засветло. Там уже паслись десятка четыре лошадей, принадлежащих единоличникам, и с полсотни колхозных. Мы стреножили своих лошадей и пустили пастись. Трава на опушке леса была густая и сочная, и животным было полное раздолье. Рядом с табуном суетились подростки, как и мы, таская сушняк из леса для костра. За колхозными лошадями присматривал конюх, которого звали дядя Егор. Интересный рассказчик и балагур, собрал он нас, шустрых и любознательных, возле себя. В костре весело потрескивали сухие сучья, освещая нас красным магическим светом. Один из пацанов, видимо, хорошо знакомый с конюхом, подсел к нему поближе и сказал: "Дядя Егор, расскажите, как вы в русско-японскую войну япошек лупили?".
   - Было дело, но давно, и всё быльём поросло. Считайте, без малого тридцать лет прошло с тех пор, уже и забывать стал и события, и ребят, с которыми пришлось воевать. Однако слушайте, может, и вам что-то пригодится. Вить Расея-матушка-то без воин да драк жить не может, как без хлеба насущного. Всё что-то там у царей-государей не хватает, а русскому мужику это только давай, любит он подраться и удаль свою показать. Рванёшь, бывало, тельняшку на груди, и вперёд на штыки - аль грудь в крестах, аль голова в кустах. Ну, это так, к слову. А служил я в береговой антилерии в городе Порт-Артур. По всей береговой линии были построены форты и установлены пятнадцатидюймовые орудия. Незадолго после Рождества Христова в 1904 годе японцы ночью незаметно подкрались и открыли огонь из всех корабельных орудий. Три наших корабля были изрядно повреждены, а остальные ответным огнём отогнали их, и они ушли в открытое море. Так началась русско-японская война. На утро, как только рассвело, японская эскадра снова появилась в наших территориальных водах. На этот раз мы встретили их достойно. Вся наша батарея, состоящая из пяти орудий, сосредоточила свой огонь на флагманском японском корабле, и два снаряда, попавшие в цель, снесли ему всю палубную надстройку. Только трусливое бегство в открытое море спасло от гибели японский флагман. Такие дуэли продолжались почти каждый день. Отчего мы наносили им урон, а они нам. Когда у нас была выведена из строя половина орудий, японцы предприняли попытку высадить десант и захватить оставшиеся исправные орудия, но орудийная прислуга в штыковом бою половина японцев перебила, а остальных сбросила в море.
   - Дядя Егор, а вы тоже в этом бою участвовали?
   - Кабы не участвовал, не говорил бы. Японцы, оне брат, малорослые, мы их поддевали на штыки и кидали, как снопы.
   - А сколько вы япошек перебили?
   - А Бог его знает. Я не считал. Вить на войне не до счёта, ежели ты его не убьешь, он тебя приколет, так вот с испугу-то и машешь штыком, как косой.
   - А что было дальше?
   - А дальше комендант города Штексель или Штепсель, не знаю, как правильно, продался японцам и сдал им крепость со всем военным имуществом и личным составом. Японцы забрали нас в плен и отправили в ихний город Нагасаки. Там мы пробыли около двух лет, а когда императоры помирились, нас домой и отпустили.
   - А в плену вас не били?
   - Относились, знамо дело, строго, как с пленными, но не били и довольно сносно кормили. Мы строили им дороги, дома, обрабатывали земли. Мы тогда были молодые, рослые, красивые, и японские девушки на нас заглядывались. Когда произошла амнистия, несколько наших парней поженились на японках, да так и остались там насовсем.
   - А вы, что же не остались?
   - Не мог я без Расеи-матушки. Как тут не плохо, но это наш дом, наша земля, наша вера православная. Словом, это наша Родина, а её не выменяешь и не купишь ни за какие деньги.
   - А что было потом?
   - Как из плена вернулся, на радостях женился на нашей русской девушке, детки пошли, а потом снова война, и опять окопы, вши. На этот раз немчура проклятая втянула нас в мировую бойню. Слава Богу, жив остался. После ранения в шестнадцатом годе, меня комиссовали, и с тех пор воюю я только со своей бабой. Так и прошли все мои молодые годы в войнах да походах, не пожили по-человечески, а уже пора готовиться на покой.
   Так на минорной ноте закончил свой рассказ старый русский солдат. Тут он со смаком зевнул и, перекрестив рот, ни к кому не обращаясь, сказал: "Сморило меня штой-то, вздремну я, пожалуй, малость". С этими словами завернулся в старый зипун, тут же возле костра прилёг и тотчас же захрапел. А мы потом, рассказывая разные страшилки про леших и оборотней, с опаской поглядывая на тёмный таинственный лес, так до рассвета не сомкнули глаз. Утром благополучно пригнали лошадей и вручили их хозяевам. Первая ночь среди пастухов и лошадей прошла интересно и надолго мне запомнилась. Потом освоились, осмелели и стали почти каждый вечер устраивать скачки. Мои потёртости на ягодицах зажили, кожа затвердела и уже не подвергались болезненным ощущениям.
   Первое трудовое лето в качестве пастуха было успешно закончено. Я получил обещанные одёжку и обутку и стал готовиться в пятый класс средней школы, расположенной в центре села.

Первый ученик и забияка

   Несмотря на то, что был нужен дома, как главный помощник и воспитатель младших братьев, моя первая учительница Римма Михайловна убедила родителей отдать меня в пятый класс. "Не отнимайте у ребёнка будущее, он талантлив, трудолюбив и прилежен, поэтому непременно должен получить образование", - констатировала она факт моего отличного окончания четвёртого класса начальной школы. Скрепя сердцем, родители согласились.
   Наступило утро 1 сентября. Я в новой синей сатиновой рубахе, чёрных "рубчиковых" штанах и кожаных, начищенных до блеска "скороходовских" ботинках, с гордо поднятой головой шагаю по деревенской улице. Рядом со мной мои верные друзья: Юрка Ерохин, тоже одетый, как новая копейка, и Колька Махоткин. Этот был из очень бедной семьи и одет, как большинство школьников, в домотканых штанах, такой же рубахе и босяком. Ему, видно, было стыдно шагать рядом с разнаряженными друзьями, и он, поднимая грязными ногами придорожную пыль, плёлся сзади.
   - Коль, что ты отстал, иди с нами, - первым не выдержал Ероха.
   - Мне и одному хорошо. Вы вон нарядились и выпендриваетесь, а я с вами, как беспризорник.
   - А кто тебе мешал лошадей с нами пасти? Заработал бы, как мы, оделся, обулся и не обижался бы на целый белый свет.
   - Я хотел, да мама не пустила. Говорила, что без моей помощи она не выдержит и умрёт, а мы останемся сиротами. Да и в школу-то она меня не пускала, говорила, что писать и читать научился, хватит с меня и этого. Вон, всё село неграмотное, но живут и не жалуются.
   Мне вдруг тоже захотелось сбросить с себя все эти обновки и так же, как и все, идти босяком и в "холщовках". Между тем, болтая о своих мальчишеских делах, пришли в школу. На первой же перемене наткнулся я на своего обидчика Ваньку Бушуева, который со своими друзьями меня поколотил. Этого я ему простить не мог, и на следующий день решил с ним рассчитаться. Колька с Ерохой меня поддержали, но сказали, что в школе драку затевать не желательно, а лучше набьём, когда пойдём домой. Так и решили. Однако, Ванька оказался хорошим дипломатом и, почуяв недоброе, на большой перемене первым подошёл ко мне, подал руку и сказал:
   - Слышь, Вась, я знаю, ты хочешь со мной поквитаться, но я не хочу воевать, давай лучше мириться, а я тебе буду каждый день горбушку хлеба приносить. Ну как, мир?
   - Мне надо подумать, - ошарашенный таким оборотом дела, промямлил я.
   - А чё тут думать-то, как гласит народная мудрость: "Худой мир лучше любой, даже победоносной войны".
   Испытывающий постоянное чувство голода, при слове "хлеб" у меня потекли слюнки и я ответил:
   - Ладно, я согласен, только если соврёшь, то получишь вдвойне.
   Однако Иван оказался хозяином слова и целый год платил дань за мою рассечённую губу и разбитый нос. Все стороны были довольны. Каждую большую перемену Бушуевскую краюху хлеба делили на троих и с удовольствием уплетали. Потом Иван присоединился к нашей компании и стал её преданным членом.
   Спустя много лет встретились с ним в родной деревне и были несказанно рады, что прошли трудными дорогами войны, выдержали, выстояли и остались живы. С ностальгией и улыбкой вспоминали наши детские шалости и проделки. Он оказался способным малым, перед самой войной закончил десять классов, потом фронт, а после войны поступил в один из Московских ВУЗов, а после его окончания, через несколько лет стал главным инженером на каком-то заводе. Домой в деревню, как и я, приезжал к родителям, которые с нетерпением ждали своих сыновей, раскиданных по всему Союзу.

Пеньковый путь

   Время шло. Учёба в школе мне нравилась. Учился я без всякого напряжения. Прослушав урок, всё запоминал, а домашнее задание делал на переменах, так как дома никаких условий для учёбы не было, к тому же родился очередной ребёнок, Егор, и мне сразу после занятий надо было включаться в работу по уходу за малышней. В то время беременным женщинам даже на производстве не давали отпусков, и они работали до самых родов. И после рождения ребенка их никто не освобождал от домашней работы, которой всегда было невпроворот. Свою маму, Наталью Михайловну, я всегда сравнивал с Некрасовскими героинями, которые "...Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт...". Стройная, высокая, быстрая и ловкая, она была неутомима. Успевала всё: обшить, обстирать, накормить, приласкать, успокоить шестерых детей, обработать огород, да ещё прополоть участок колхозной свеклы или капусты. Казалось, никакие бури и невзгоды не смогут выбить её из седла. Она никогда не впадала в уныние, всё делала с песней и настроением, как бессменный часовой, была всегда на боевом посту. Отец, Прокофий Андреевич, как и все деревенские мужики, был крепок и жилист, среднего роста с хорошо развитой мускулатурой, с мягким покладистым характером. По большим праздникам любил выпить и расслабиться, да так, что матери нередко приходилось тащить его домой на себе. В колхозе работал конюхом и ездовым. Лошадей любил до самозабвения, и большую часть времени проводил с ними. Как-то, после окончания пятого класса, на каникулах поманил меня пальцем к себе и говорит:
   - Вот что, Василий, ты уже большой, я подрядился возить пеньку с льнопрядильной фабрики на станцию Теребень, что от нас в пятнадцати верстах, за рейс будут платить по семь рублей, тут я и подумал, а что если мы с тобой будем её возить на двух подводах, ты на одной, я на второй, а значит и заработаем в два раза больше, уразумел?
   - А что тут непонятного? Я и запрягать умею, и править, и тюки с пенькой грузить буду.
   - Жалко мне тебя, вставать надо будет рано.
   - А мне что привыкать, что ли, я и так каждый день встаю ни свет, ни заря.
   - Хорошо, завтра я пригоню лошадей из ночного, ты будь готов, сразу с восходом солнца и поедем на фабрику.
   "От домашней работы я никогда не отказывался, но её делай не делай, результата не видно, а тут какое-то разнообразие. Деревни, через которые будем ехать, посмотрю, станцию увижу, да и денежки заработаю, всё будет помощь для семьи", - так размышлял я про себя. Ночь спал тревожно, боялся проспать и отец уедет без меня. Проснулся от того, что папа трясёт меня за плечо:
   - Вставай, сынок, поехали, я уже лошадей запряг.
   Я молча вскочил, умылся, выпил кружку парного молока с хлебом и был таков.
   - Вот твоя подвода, - показал кнутовищем отец на телегу, запряжённую молодой кобылкой сивой масти. - Сейчас поедем на фабрику, загрузимся и на большак. Пока ты дороги не знаешь, я буду ехать впереди, а ты сзади.
   - А когда будем ехать назад, я буду ехать впереди.
   - Можно, только будь внимателен, всё запоминай и учти, лошади не привыкли к машинам и паровозам, могут испугаться и понести, поэтому, как только подъедем к станции, лошадей взнуздаем, а ты крепче держи вожжи.
   Перекрестившись, отец взялся за вожжи и сказал: "Ну, с Богом". До фабрики было километра полтора и мы, пустив лошадей рысцой, минут за десять были у ворот фабрики. Льняное волокно, спрессованное в тюки, стянутые мягкой железной проволокой, весило не менее двадцати килограмм. Привыкшему к физическому труду, такой вес меня не пугал, и за каких-то полчаса мы с отцом нагрузили подводы и, получив у кладовщика накладные, тронулись в путь. Возы были внушительные, как по объему, так и по массе, и лошадям было нелегко их тащить по ухабистой просёлочной дороге, пока не выехали на шоссе. Тут покрытие было получше, и лошади зашагали веселее. Ослабив вожжи, с высоты своего "возного" положения, стал осматривать покрытые зелёным ковром широкие колхозные поля, обещавшие дать хороший урожай пшеницы и ржи. На незасеянных полях паслись стада коров, овец, молодых жеребят. Косцы, выстроившись гуськом, как стая журавлей в небе, слаженно и ритмично махали косами-крыльями, оставляя за собой ровные полновесные рядки свежескошенной травы. Неутомимые серенькие птички-жаворонки, повиснув над землёй, пели свои нескончаемые песни, в траве стрекотали кузнечики. Собирая сладкий нектар, над цветами жужжали шмели и пчёлы. Всё живое жило и радовалось летнему погожему дню, выполняя каждый свою миссию на земле, предначертанную самой матушкой природой. Впервые очутившись на свободе, освобождённый от повседневной беготни и суматохи, посмотрел на мир другими глазами. Только сейчас, разглядывая эту красоту, я увидел мир другими глазами и почувствовал свою принадлежность к чему-то большому и очень важному. Так, проезжая через поля, леса и перелески, минуя хутора и сёла, повсюду в поле зрения попадались сельские труженики, работающие на полях, огородах, колхозных фермах и обеспечивающие хлебом насущным огромную, возрождающуюся из руин, родную Страну. Подумалось мне тогда: "Как хорошо, что родился я в это счастливое время и причастен к строительству невиданного доселе молодого социалистического государства". Радостный патриотический порыв охватил всю мою молодую наивную душу, и захотелось петь, как эти весёлые, беззаботные пташки.
   ... На станцию приехали часов в одиннадцать. Я, переполненный дорожными впечатлениями, стал с мальчишеским азартом разгружать увесистые тюки, а отец пошёл в контору, чтобы сдать товар и получить нужные бумаги. Вернулся он с кладовщиком, пересчитали тюки, и грузчики занесли их в склад. Я почувствовал, что очень голоден и сказал об этом отцу. Он, видно, тоже проголодался, и тут же вытащил из холщовой сумки две бутылки молока и краюху хлеба. Подкрепившись, отправились в обратный путь. Отъехав километров пять, отец свернул с дороги, остановился и сказал:
   - Мы-то пообедали, но и лошадям надо поесть и отдохнуть. Давай, распрягай свою Сивку, а я свою, пусть часик попасутся, только вперед надо сводить их на водопой. Тут рядом в овраге течёт ручей с чистой водой, иди напои.
   Я выполнил просьбу отца. Освободившись от сбруи, труженицы наши принялись щипать травку, а мы с отцом прилегли рядом возле телеги. Ещё никогда не оставались мы с ним наедине вот так, без дела. Мне захотелось, чтобы отец рассказал какую-нибудь историю из своей жизни. Тронув его за плечо, попросил:
   - Пап, расскажи что-нибудь про себя?
   - Вась, сморило меня штой-то, да и интересного вроде у меня ничего не было, всё одни войны да страдания, и никакого просвету.
   - Вот про войну и расскажи, - не унимался я.
   - Война, она и есть война. "Кто её не испытал, тот и горя не видал", - говорит народная пословица. Ну, раз уж затеяли этот разговор, тогда слушай, может, и тебе что пригодится. Когда началась Первая мировая война, был я уже шестнадцатилетним подростком и так же, как и все, рвался в бой, но отец, сняв портки, кнутом остудил мой пыл и послал пасти коров. А тогда люди ещё не отошли от японской, и на тебе - новая война. Больше всего от этих войн проклятых страдали бабы наши русские. Нам, мужикам, што, пошёл на войну, сложил голову за Веру, Царя и Отечество, а детей кормить, поить и растить кому? Опять же ей, бабе. Вот они и, прослышав про войну, устраивали такие вопли с причитаниями, что волосы вставали дыбом. А што ж слезами-то поможешь, поплачут, поплачут, проводят кормильцев своих, а сами за соху, да землю пахать. Вить хлеб-то кто-то растить должен. И нам, подросткам тогда доставалось. Бывало, весь день-деньской на поле, а вечером дела домашние. И так все лето. То посеять надо, а тут, гляди, сенокос подоспел, не успели заготовить сена скоту, как жнива тут как тут, сжали, заскирдовали; озимые сеять надо, посеяли; надо зябь пахать под яровые. Так до самой зимы спины и не разгибаешь. Зимой-то тоже работа была, но и на развлечение время хватало. Молодость, она и есть молодость, хотя почти каждую неделю приходили похоронки, и снова бабьи вопли по погибшим мужьям и сыновьям. Но это я так, к слову. А насчёт войны, то мне тоже пришлось испытать её на собственной шкуре в братоубийственную гражданскую. Ещё не закончилась война с немчурой, как нагрянула Октябрьская революция. Весь гнев народный за бесконечные войны, нещадную эксплуатацию большевики во главе с Лениным направили на свержение самодержавия и установление советской народной власти. Это им удалось, но представители крупного капитала, помещики и богатеи не хотели мириться с потерей денег и власти, и оказали восставшему народу яростное сопротивление. Началась гражданская война. Другими словами, кровавая бойня своих со своими. Это ещё во сто крат хуже, чем знаешь, что идёшь со штыком против такого же православного мужика, как и ты, обманутого лживой пропагандой. Вот и нас, молодых, необстрелянных, необученных, призвали в Красную армию. Не было у меня особой охоты воевать против своих, но комиссары убедили нас в том, что рабоче-крестьянская власть уничтожит всех буржуев, построит социалистическое общество, где все будут равны, не будет эксплуатации человека человеком, а люди будут жить зажиточно и счастливо. Тогда и я, поддавшись всеобщему революционному подъему, включился в братоубийственную войну. Несколько месяцев воевал с красноармейской книжкой в кармане и убеждением в душе, что борюсь за правое дело, но один трагический случай заставил меня посмотреть на войну другими глазами. А дело было так. Наш отряд занял большое село, в котором были белые. Они отступили, и мы, расставив часовых, расположились на отдых. С рассветом, когда мы, измученные непрерывными походами, ещё спали, послышалась ружейная пальба. Мы повскакали со своих мест, выскочили на улицу, а там казаки на лошадях мечутся от избы к избе и, как капусту, рубят молодых, ещё необстрелянных ребят. Была зима и снега намело огромные сугробы. Вижу, на меня мчится взмыленная лошадь, глаза наполненные удивлением и яростью, изо рта брызжет красная пена. Подстать лошади, в седле сидит здоровенный казак с чёрными усами и ненавидящим взглядом. Шашка, поднятая над головой, покачивается в такт лошадиной скачки. "Вот и пришла погибель моя", - мелькнуло в моей голове и, как был без шапки и в незастёгнутой шинели, плюхнулся в снег. Это, видно, и спасло меня. Снег был настолько мягким и глубоким, что я с головой провалился в него. Шашка казака просвистела надо мной, разрезав хлястик, шинель, гимнастёрку и слегка поранив спину. Пролежал в снегу я часа два, пока беляки, сделав своё кровавое дело, не покинули село. Закоченевший, еле живой, с обмороженными руками и ногами, добрался до церкви, переступил её порог и упал без сознания. Там меня отогрели, выходили, напоили горячим чаем, и я перед иконой Божьей Матери поклялся, что никогда не подниму руку на своего брата, православного христианина. Свою красноармейскую книжку спрятал в стене полуразрушенной часовни, а сам с больными обмороженными ногами подался домой на Брянщину. Месяца три лечил руки и ноги, а пока я лечился, кончилась война. В том же году женился на твоей матери Наталье. Вскоре родился Николай, потом ты и остальные, а то, что нам обещали большевики, осталось пустой болтовней. При царе жили плохо, а при новой власти ещё хуже. Нету вскресу нашему брату крестьянину, видно такая наша несчастная судьба, - закончил свой нерадостный рассказ отец. Потом вдруг спохватился и с какой-то тревогой в голосе сказал:
   - Заговорились мы с тобой, сынок, а надо, пока лошади едят, травы накосить, корову-то зимой чем-то надо кормить.
   С этими словами он поднялся, собрал косу и направился к опушке леса, где была густая, ещё непомятая лошадями трава. Подправив бруском косу, он молча стал косить. После его рассказа в моей душе что-то вроде оборвалось, а мой патриотический порыв сник. Я мучился и не знал, как оценить действия отца, его бегство из Красной армии и разочарование в новой власти. Потом, поразмыслив, решил, пускай он не герой, но и не трус, ведь кто-то должен служить в армии, а кто-то строить, выращивать хлеб, трудиться на заводах и фабриках, и, наверное, ничего нет плохого в том, что отец выбрал труд. И потом, если бы дальше остался в армии, мог бы и погибнуть, а значит и нас с братьями не было бы. Наверное, так и должно было быть. Как всё время повторяла бабушка: "Чему быть, того не миновать", или "У каждого своя судьба, и от неё не уйдёшь и не убежишь". Приведя эти аргументы, успокоился и пошёл к отцу собирать и носить ещё теплую пахучую траву и складывать её на телегу. Часа два лошади паслись, а мы за это время накосили достаточно много травы. Когда солнце стало изрядно припекать, а слепни и мухи назойливо липнуть к животным, отец скомандовал: "Запрягай, поехали".
   Отдохнувшие лошади пошли домой веселее, а папу совсем разморило. Я вспомнил, что он же всю ночь был на работе, и тут же ему предложил: "Пап, ты ложись поспи на своей телеге, а я дорогу знаю, буду ехать впереди, а твою лошадь привяжу к своей подводе". Отца не надо было долго уговаривать, он лёг на мягкую ароматную траву и тут же заснул. Я ехал преисполненный собственной полезности и важности. Как же иначе. Мама без моей помощи не может обойтись, а вот теперь и папа признал во мне главного своего помощника. Необъяснимое чувство радости охватило меня от того, что я нужен семье, в которой расту, стране, в которой живу, а впереди целая жизнь, которую сделать лучше сможем только мы, молодые. В школе нам тоже постоянно говорят, чтобы быть настоящим строителем социализма, надо хорошо учиться, тренировать своё тело, закалять дух и волю. И в этом, как мне кажется, иду я в ногу с жизнью. Ну, посудите сами: лучше всех в школе бегаю кросс, двадцать раз подтягиваюсь на турнике, даже "склёпку" делаю, "подъём переворотом" и "подъём силой двумя", чего не умеет никто в классе, кроме учителя физкультуры. Так, перечисляя свои достоинства, думал: "Дорасту ли я когда-нибудь до настоящего строителя социализма".
   ... Перед въездом в родное село папа проснулся, пересел ко мне на телегу и, потягиваясь, сказал:
   - Спасибо тебе, сынок, что дал мне поспать, а то сон прямо с ног валил.
   Я был счастлив, что угодил отцу, да и после нашего доверительного разговора, он стал ко мне относиться, как к взрослому. Потом обнял меня за плечи и сказал:
   - Запомни, Василий, герой - это не тот, кто погиб за Родину, а тот, который остался жив, выдержал все испытания и победил. Не всё то, чему вас учат в школе, является истиной, реальная жизнь намного сложней, интересней и правдивей. Может быть, ты хотел видеть во мне героя, а я оказался обычным человеком, мягким и жалостливым, не способным убить человека, своего единоверца.

Ворошиловский стрелок

   Время шло. Жизнь постепенно улучшалась. Руководство страны постоянно вело пропаганду здорового образа жизни населения и делало всё, чтобы молодое поколение активнее занималось физкультурой и спортом. Для этого в школах, ВУЗах, на фабриках, заводах, даже в ЖЭКах строились стадионы, спортивные площадки, организовывались спортивные секции по различным видам спорта. Подавляющая часть населения была вовлечена в это несомненно полезное движение. Были разработаны и введены в действие нормы на спортивный комплекс БГТО (будь готов к труду и обороне) и учреждены значки. Спортсменам, превышающим нормативы БГТО, присваивались спортивные разряды, начиная с четвёртого и кончая первым разрядом. Самыми популярными были: футбол, легкая атлетика и стрелковый спорт. Это и понятно. Страна Советов, окружённая со всех сторон капиталистическими странами, должна была научиться обороняться, и поэтому всё население страны, в особенности молодое, изучало стрелковое оружие и умело метко стрелять. Этой работой тогда занималась полувоенная организация ОСОВИАХИМ, впоследствии переименованная в ДОСААФ. Такие организации находились в каждом городе, районе, небольших городках и районных центрах. Когда я учился в 7-м классе, на большой перемене ко мне подошёл Юрка Ерохин и говорит:
   - Вась, я вчера на дверях магазина прочитал объявление, где говорилось, что в помещении ОСОВИАХИМ открылась стрелковая секция, куда приглашают всех желающих. Давай запишемся.
   - Давай, в чём вопрос! Сегодня же после уроков и пойдём.
   В тот же день мы и записались. Отныне, каждый день в течении недели, один час после уроков мы занимались в стрелковом классе ОСОВИАХИМа. Сначала изучали материальную часть стрелкового оружия, бывшего на вооружении Красной армии. Туда входили: армейская винтовка-трехлинейка, ручной пулемёт Дегтярёва, пистолет ТТ и револьвер-Наган. Через месяц мы научились разбирать и собирать все названные виды оружия. После чего начались практические стрельбы. Стреляли в основном из малокалиберной винтовки, но к концу учебного года обещали свозить нас на полигон и пострелять из боевой трехлинейки. "Мелкашку" освоили мы быстро, и за несколько месяцев упорных тренировок я уже выполнил норматив второго разряда. Время шло. Подходил к концу очередной учебный год. Как и обещал военрук, тёплым весенним днём посалил нас в кузов полуторки и повёз на военное стрельбище, которое находилось километрах в двадцати от райцентра. Было нас, пацанов, человек двадцать и лишь три девочки из параллельного класса. Мы сидели на деревянных лавках в открытом кузове машины, пели, смеялись и весело балагурили. Три настоящие боевые винтовки в брезентовых чехлах вез сам военрук. Полуторка, подпрыгивая на кочках и ухабах просёлочной дороги, двигалась с небольшой скоростью, и всё же через час мы добрались до места. Стрельбище было хорошо оборудовано, со смотровыми вышками, командным пунктом, телефонной связью и другими атрибутами. Оставив винтовки в кузове, военрук спрыгнул на землю, приказав всем оставаться на своих местах, направился к начальнику стрельбища. Им оказался уже немолодой капитан общевойсковой службы. Он был видно осведомлён о нашем приезде, и без каких-либо формальностей показал нам сектор для стрельбы из боевых винтовок. Построив нас в одну шеренгу на исходном рубеже, военрук ещё раз проинструктировал нас и выдал по три боевых патрона каждому. Я взял с волнением отливающие золотом, таящие в себе смерть, далеко не детские игрушки и подумал: "Сегодня эти пули полетят в мишени, изображающие силуэты людей, а завтра они могут лишить жизни врагов, которых пошлют убивать нас, советских людей". Видно вожди враждующих сторон, преследуя свои амбициозные цели, не считают свои народы за людей и готовы принести их в жертву в своей кровавой и грязной игре. Как нам внушают, что фашисты - наши враги, так и их убеждают, что коммунисты - звери, а раз так, значит, и тех, и других надо безжалостно убивать. А как же одна из главных христианских заповедей: "Не убий"? Ведь стравливают нас вожди, исповедовавшие одни и те же заповеди. Нет, что-то непонятное творится в нашем загадочном, жестоком и непредсказуемом мире". Примерно так размышлял я, перебирая в кармане нагретые моими руками боевые патроны.
   ... Грудные мишени зелёного цвета с белыми кругами были установлены на расстоянии двухсот метров. Первая тройка ребят вышла на огневой рубеж и, зарядив магазины винтовок, приготовилась к стрельбе. Военрук ни на шаг не отходил от ребят, делая им последние наставления. По сигналу горниста стрелки передёрнули затворы и прицелились. Выстрелы, громкие и хлёсткие, прозвучали почти одновременно. Так повторялось трижды. А мы стояли сзади в строю, ждали своей очереди и переживали вместе с ними. Но вот горнист протрубил "Отбой" и поднял белый флаг. Это означало, что стрельба окончена, и никто на стрельбище не имеет права стрелять ни из каких видов стрелкового оружия. По команде руководителя ребята встали и отправились осматривать мишени. Результаты оказались неутешительными. Да это и понятно. Ведь стреляли они впервые из боевого оружия и, конечно же, очень волновались. Но вот настал и мой черёд испытать отдачу в плечо прославленной "трехлинейки". Как нас учили инструкторы, крепко упираю приклад в плечо, тщательно прицеливаюсь и мягко нажимаю на спусковой крючок. Выстрел прозвучал как-то неожиданно, и я, разволновавшись, даже не почувствовал отдачи. Второй и третий раз стрелял уже более уверенно. При осмотре мишеней в моей оказалось три дырки, одна - восьмёрка и две - девятки, в итоге - двадцать шесть очков из тридцати возможных. Для начала совсем неплохо. Вся группа отстрелялась посредственно, а мой результат так никто и не перекрыл. Юрка Ерохин выбил двадцать четыре очка, а Иван Бушуев на два очка меньше его, но это не помешало нашей троице получить значок "Ворошиловский стрелок". Значок этот был необыкновенно красив, состоял из звезды на фоне красного знамени, обрамлённого с одной стороны шестернёй, а с другой - снопом пшеницы. На звезде из красной эмали был изображён бронзовый стрелок, стреляющий по мишени из положения "Стоя". На выпускной торжественной линейке, где нам вручали табеля за 7-й класс, на моей груди красовалось полдюжины значков спортивной доблести, в том числе и самый главный - "Ворошиловский стрелок".

Счетовод

   Время шло. Учитывая мои блестящие успехи за 7-й класс, родители разрешили мне учиться дальше. Учёба в школе давалась мне легко. Затрачивая не больше часа на выполнение домашних заданий, время у меня оставалось и на помощь родителям по хозяйству, и на занятие спортом, и на чтение художественной литературы. Газетные полосы пестрели репортажами о пуске в эксплуатацию новых заводов и фабрик, электростанций и линий электропередач, об испытаниях новейших видов вооружений, в том числе танков, самолётов, подводных лодок и надводных военных кораблей. Вместе с тем, в связи с усилением военной мощи Гитлеровской Германии, постоянно звучали призывы о бдительности и боевой готовности для отражения возможной агрессии со стороны этой страны. Вот тут-то и был выдвинут лозунг: "Хочешь жить в мире, готовься к войне". Народ, уставший от постоянных войн и потрясений, с ужасом думал о возможном столкновении и, не покладая рук, трудился, каждый на своём месте, укреплял престиж, экономическую и оборонную мощь страны. Профессия кадрового военного командира стала одной из почётных и престижных в стране.
   ... Из моих друзей продолжить учёбу разрешили только Ивану Бушуеву, с которым в детстве у меня произошёл конфликт. На летних каникулах после восьмого класса я уже трудился в колхозе прицепщиком. Теперь колхозные поля обслуживали МТС (машино-тракторные станции), в которых появились тракторы и комбайны отечественного производства. Колесные тракторы СТЗ выпускал Сталинградский тракторный завод, а гусеничные ЧТЗ - Челябинский, комбайны же производились на Саратовском комбайновом заводе. Трактористы и прицепщики были из местных колхозников, и платили им, как и всем колхозникам, натуроплатой, то есть зерном. Учет труда вёлся трудоднями, то есть палочками, как считали в народе. Когда старший брат Николай ушёл служить в армию, отцу с матерью семью из шести душ пришлось кормить самим. Спасала нас, как и большинство колхозников, корова, да огород в сорок соток. Роль няньки к тому времени уже исполнял Сергей, которому исполнилось двенадцать лет. При таком бедственном положении семьи я изо всех сил старался помочь родителям. Хотя за лето заработал более четырехсот трудодней, почти что годовую выработку колхозников полеводческой бригады, хлеба, заработанного нами с отцом, все равно не хватало, и выпекала его мама из муки пополам с картофельными очистками. Ощущение голода тогда у меня не прекращалось никогда. Однако это не мешало мне прилежно учиться, заниматься физкультурой и спортом, и как учила партия и комсомол, стать достойным защитником Отечества. В стране происходил патриотический подъем. Повсеместно в больших городах создавались аэроклубы, где молодёжь училась летать на планерах и спортивных самолётах, прыгать с парашютом и участвовать в соревнованиях. С комсомольцами призывного возраста проводились военно-патриотические игры, где молодых людей учили стрелять, метать гранаты, ходить по азимуту, преодолевать горные перевалы и водные преграды. Слово "война" витало в воздухе, но советским людям внушили, что Красная армия настолько сильна, что никогда враг не посмеет топтать нашу землю, а если осмелится нарушить нашу границу, то будет бит на своей же территории. Об этом слагали песни, снимали кинофильмы, писали книги. Мы были убеждены, что слова вождя и учителя всех стран и народов, товарища Сталина, не расходятся с делом. Тогда и я под патриотическую эйфорию решил поступать в Орловское танковое училище. Благо тогда в военные училища принимали юношей с незаконченным средним образованием. Отец с матерью, одобрив моё решение, рассудили так: "Профессия военного командира хорошо оплачивается, пусть учится, может, когда станет командиром и нам поможет".
   Я собрал необходимые документы и поехал в город Орёл, где находилось это училище. В приёмной комиссии меня очень огорчили, объяснив, что по возрасту я не подхожу и вежливо попросили приезжать на другой год. Пришлось идти в девятый класс. С ещё большим упорством и старанием принялся учиться и заниматься спортом, ибо знал, чтобы поступить в училище, надо быть хорошо подготовленным физически и отлично освоить школьную программу. Окончив девятый класс с похвальной грамотой, решил отложить поступление на следующий год, а пойти на работу и помочь родителям. Как самого грамотного, приняли меня в правление колхоза счетоводом. Я прекрасно знал математику, имел красивый каллиграфический почерк и в правлении был буквально нарасхват. Я составлял бухгалтерские отчёты, вёл переписку с районной администрацией, писал различные лозунги и транспаранты для демонстраций, выпускал стенгазеты и стал просто незаменимым канцелярским работником. Любую работу я выполнял с любовью и старанием, за что неоднократно получал почётные грамоты и премии в виде пуда пшеничной муки, или отреза материи на костюм.
   Настало тревожное время. Гитлер развязал войну в Европе. За месяц оккупировал Польшу, подверглись массированному авианалёту английские города и военные базы. Сталин тоже не сидел, сложа руки. Подписав пакт Риббентропа-Молотова, Красная армия вошла в Западную Украину, Буковину, Западную Белоруссию и присоединила эти земли к Украине и Белоруссии соответственно. Вследствие постоянных военных провокаций японской военщины и с целью защиты Дальне-Восточных границ нашей Родины была разгромлена Японская Квантунская армия в Маньчжурии. Была проведена, но не совсем удачно, Финская кампания, в результате которой Красной армии был нанесён значительный урон и, несмотря на то, что она вошла в Хельсинки, после подписания мирного договора войска были выведены с территории этой страны, а она не потеряла своей независимости. Начался новый раздел мира. Страна жила в напряжённом ожидании, ещё не осознавая, в какую огненную пучину она будет ввергнута.
  

Глава II. Белые ночи

Народный философ

   Моё прилежное отношение к труду оценило руководство колхоза и направило в Ленинград на трехмесячные курсы бухгалтеров. Собрав необходимые бумаги, пару запасных носок, нательного белья и харчи на первое время, отправился на станцию. Туда, по каким-то делам, ехала подвода, и меня согласились подвезти. Возница, а это был бригадир тракторной бригады Василий Пронин, жил по соседству и слыл весельчаком и балагуром. Было ему лет тридцать от роду, и семья его состояла из шести человек. Жена, маленькая, щупленькая, но быстрая, как ртуть, успевала всюду. С ночи до ночи копошилась с детьми, а их было четверо, и управлялась по хозяйству. Василий же постоянно был на работе. Его хлопотное хозяйство требовало постоянного внимания и технической помощи. Вот он постоянно и мотался, то за запчастями, то выбивать прицепные агрегаты, то вызывать механиков из МТС, если поломки тракторов не удавалось отремонтировать собственными силами.
   ... Его глаза, с веселой искринкой, смерили меня оценивающим взглядом, и он, с удивлением, будто увидел меня впервые, улыбаясь, спросил:
   - Васька, это куда ты так вырядился? И значков вон с десяток навешал, будто с фронта пришёл. Уезжать, что ли, вдруг собрался?
   - Да, еду в Ленинград. Буду там на бухгалтера учиться.
   - В институт, аль в техникум?
   - Нет, на курсы бухгалтеров, всего на три месяца.
   - И где же потом будешь работать?
   - В райкоме решат. Иль в нашем колхозе, иль в каком-то другом.
   - А лет-то тебе сколько?
   - В этом году будет восемнадцать.
   - Э-э, да ты уже большой, поди и девка есть?
   - Нет у меня никого и не надо. С этими женщинами одна морока, а так, я сам себе хозяин, что захочу - сделаю, что задумаю - исполню.
   - Это кто же тебе сказал, что без женщин жить лучше?
   - Да, все женатики так говорят.
   - Нет, брат, не скажи. Что бы мы о женщинах не говорили, но главнее семьи в жизни ничего нет. Хотим мы этого или не хотим, но против природы не попрёшь. Ты лучше скажи, девок щупал?
   - А то, как же.
   - И целовался?
   - Конечно.
   У меня зарделись щёки, не хотелось сознаваться соседу, что ещё не целованный.
   - Всё это ты врешь, Васька. У тебя на лице написано, что девок ты боишься, а уж о поцелуях и говорить нечего.
   Мне крыть было нечем, и я, чтобы поменять тему разговора, спросил:
   - Дядь Вась, а вы пошто на станцию-то едете?
   - Ты мне, милок, зубы-то не заговаривай, я ему про любовь, а он мне про запчасти к тракторам. Так вот, что я тебе скажу про баб-то. Они, вить, главные на нашем белом свете. И хочешь ты или не хочешь, обязательно попадёшь к ней на крючок. Вот скажу про себя. Я тоже был, как ты, телок неопытный, хотя и армию отслужил. Однажды шли мы из клуба домой после танцев, а одна пигалица возьми и задень меня. Ты, мол, Василий, такой статный да сильный, а девок боишься. "Это я-то боюсь?" Схватил в охапку дерзкую девчонку и при всём честном народе поцеловал её прямо в губы. А она, видно, только этого и хотела. Дошли до калитки её дома. Она снизу вверх смотрит мне в глаза и ждёт. Тут уже и я осмелел. Поцеловал её по-настоящему раз, другой, а она положила руки мне на плечи, потом поднялась на цыпочки и повисла на шее. Её упругие выпуклости впились в моё разгорячённое тело, и я почувствовал, что теряю рассудок. Мои руки нащупали эти таинственные волшебные бугорки и стали их гладить и нежно ласкать. Она не отстранялась, дыханье её участилось, а руки стали гладить волосы, лоб, щёки. Когда же открылись врата волшебного таинства, мы были там в небесах, где рождается это великое чувство, слияние двух юных сердец, под названием Любовь. Эта незабываемая ночь, прошедшая в экстазе любви, дала начало нашей с Ниной семейной жизни. А ты говоришь, зачем они тебе? И я тоже не думал и не гадал, а она, любовь-то, сама нагрянула нежданно, негаданно. Недаром говорят, что семьи-то человеческие не на земле, а на небесах рождаются. И пусть люди не думают, что любовь - это творение рук человеческих, нет, любовь - это дар Божий.
   Я с удивлением смотрел на этого человека, простого труженика, на его крепкие мозолистые руки, из уст которого на работе нередко слетали крепкие словца, и думал: "Как зачастую мы недооцениваем людей, судим их за пустяковые проступки или обидные слова, сказанные в сердцах, а стоит только человеку отойти от дел текущих, отвлечься и расслабиться, он тут же преображается, и в нём обнаруживаются такие глубокие философские мысли и суждения, что порой они не возникают даже у седовласых мудрецов.
   ... Василий замолчал, задумался, видно, вспоминая счастливые минуты их совместной с женой жизни. Я воспользовался паузой и спросил:
   - Дядь Вась, а вы и сейчас так же, как и десять лет назад, любите свою жену?
   - Нет, первая любовь - это озарение, яркая картинка, так, для памяти, а семейная жизнь - это уже совсем другое дело. Тут есть всё сразу: и любовь, и забота, и ответственность, и обязанности, и умение понимать и прощать. Тут уже любовь превращается в нечто большее, объёмное, значимое и осязаемое, одним словом, это семья.
   Не думал я тогда, что в голове простого хлебороба могут рождаться такие глубокие и светлые мысли, которые запомнились мне на всю жизнь и дали толчок дальнейшим рассуждениям на эту извечную тему. Прощались мы с соседом-тёзкой, как настоящие друзья. Он поехал домой к семье, а я - в романтическую неизвестность. Пожав друг другу руки и прихватив фанерный чемодан и солдатский вещмешок с пожитками, отправился на железнодорожный вокзал. Это была моя самая дальняя поездка. Единственный раз ехал я на поезде, когда хотел поступить в танковое училище в городе Орле, а теперь вот еду в саму северную столицу. Что нового и интересного она мне готовит?

Случайная встреча

   Подошёл поезд. На маленьких станциях его стоянка не более 2-3х минут, и пассажиры стремятся успеть за это время сесть в вагон. Я тоже подбежал к своему вагону, предъявил билет проводнику и протиснулся внутрь. Тут, как всегда, ехала масса разношерстного народа. Всё было заставлено настолько, что даже по проходу было трудно пробраться. Повсюду стояли чемоданы, мешки, сумки, какие-то кульки, свёртки. Протиснувшись немного вперёд, обнаружил верхнюю полку свободной и тут же, не мешкая, взобрался на неё и полдороги там спал, не слезая. К утру в вагоне всё утряслось и стало значительно просторнее. Тогда и я спустился "с небес" и пристроился на краешек нижней полки. Пассажиры, измученные несусветной теснотой, жарой и духотой, кое-как разместившись, спали. Я развязал вещмешок, извлёк из него кусок хлеба и пару яиц, позавтракал и стал думать о предстоящей встрече с бывшей столицей Российской империи. Я много читал и слышал о "колыбели революции", но одно дело читать, а совсем другое - ходить по её улицам, дышать её воздухом и видеть её необыкновенную рукотворную красоту.
   Но вот пассажиры стали просыпаться, повставали со своих мест, и снова началась толкотня. Я вышел в тамбур, хотел подышать свежим воздухом, но там уже толпились курильщики и дышать было нечем. Пришлось вернуться и сесть на своё место. Только сейчас я смог разглядеть своих попутчиков. В купе было человек десять. Это были люди из рабоче-крестьянского сословия с очень низким материальным достатком. Из них запомнилась мне только девушка моего возраста, или чуть помоложе, которая, посмотрев на мою грудь "всю в орденах", улыбнулась и, ничего не сказав, отвела взгляд в сторону. Я почувствовал, что она проявила ко мне интерес, но первым заговорить с ней не решился. Наконец её любопытство взяло верх, и она, кивнув на значки, спросила:
   - Ты, парень, едешь на соревнование в Питер?
   - Почему вы так решили? - ответил я вопросом на вопрос.
   - Потому что у тебя вся грудь увешана значками спортивной доблести.
   Я удивился, что совсем незнакомая девушка, а как-то по-свойски стала обращаться ко мне сразу на ты. Сделать замечание по этому поводу ей не решился, а искренне ответил:
   - Еду я в Ленинград не на соревнование, а на учёбу. Что же касается моих значков, то я действительно люблю спорт и получил их, участвуя в соревнованиях.
   - Я верю, что ты их не купил, а заслужил, но у скромных людей не принято все свои достижения выносить на показ. А то получается, что ты хочешь удивить весь город. Мол, смотрите, какой я сильный, смелый, спортивный и неотразимый.
   - Да я и не хвастаюсь. У нас в деревне все носят и не стесняются.
   - В деревне это может и модно, но в таком большом городе, как Ленинград, тебя могут не так понять.
   - А что вы предлагаете?
   - Спрячь их в чемодан, а когда вернёшься в деревню, снова нацепишь. Впрочем, это твоё дело, лучше скажи, на кого едешь учиться?
   - На бухгалтера, но не знаю, где эта школа находится, может, вы знаете, я сейчас покажу адрес.
   Я достал из кармана направление и подал его девушке. Она внимательно прочитала казённую бумагу и, подумав, сказала:
   - По-моему, это на Мойке, но ты ещё спроси у постового, может я ошибаюсь. Насколько я поняла, тебя зовут Василием, а меня Леной. Я уже два года учусь в Ленинграде в медучилище на фельдшера, а была дома в Брянске у родителей.
   - Значит, мы с вами земляки. Я из Калужской области, но когда-то наш Хвастовичский район входил в состав Брянской. А вам ещё долго учиться?
   - Что ты, земляк, заладил, вы да вы. Мы уже достаточно долго друг друга знаем, чтобы не выкать.
   Рядом сидела опрятно одетая, интеллигентная женщина пожилого возраста, с причёской "божий одуванчик", которая всё время прислушивалась к нашему разговору и, наконец не выдержав, вставила свои "пять копеек":
   - Молодые люди, вы только два часа, как знакомы, а уже на ты себя называете. Мы, бывало, годами знали друг друга, но на ты не осмеливались разговаривать.
   Лена вдруг вспыхнула, подняла гордо голову и с вызовом заявила:
   - Вы, бабушка, видно, учились в институте благородных девиц и жили по законам высшего сословия, а мы, дети рабочих и крестьян, будем жить проще, по-своему. У нас другие цели и задачи. Мы строим социализм, и у нас времени на раскачку нет, когда мы, молодые, называем друг друга на ты, мы становимся ближе и сплочённее, а значит дружнее и сильнее.
   После её запальчивого монолога мне сразу показалось, что у себя в училище она видно комсомольская активистка, и слова её звучали как-то неестественно по-книжному. Бабушка печально покачала головой и тихо, беззлобно сказала:
   - Эх, молодёжь, молодёжь, ничего-то вы ещё не понимаете.
   Убедившись, что достойно ответила бабушке, девушка обернулась ко мне и ответила:
   - Ты, Василий, спросил, сколько мне ещё учиться? Отвечаю. В июне следующего года я получу диплом фельдшера и где-то в городе или районе буду лечить людей, но это будет зависеть от того, куда получу направление, может, направят в твои, как их, Хвастовичи. - Она лукаво посмотрела на меня и продолжала фантазировать. - Однажды, когда на каких-то ответственных районных соревнованиях ты получишь травму, потеряешь сознание и попадешь ко мне в больницу, я как гляну на твою грудь, увешанную значками, так и обомлею. Ба, сама судьба нас свела. Вот вылечу парня, выхожу и никому не отдам, а значки попрошу у него на память и буду хранить всю жизнь, как волшебный талисман, соединивший две наши судьбы в одну.
   Глаза её смеялись, и она, глянув на меня, искоса наблюдала и ждала, как я буду реагировать на её фантазию. А я слушал, удивлялся её бесшабашности и смелости, и тут же вспомнил историю любви дяди Васи, только что рассказанную мне по пути на станцию. Неужели так бывает? Совершенно незнакомая девушка, то ли в шутку, то ли всерьез, решила влюбить в себя почти незнакомого парня? Я думал, моргал глазами и не мог вымолвить ни слова. Видя мою растерянность, она весело улыбнулась и, с иронией в голосе, сказала:
   - Вась, ты чего так испугался? С тобой и пошутить нельзя. Не бойся. Скоро выйдем на вокзал, затеряемся, как песчинки в море, в большом городе, и никогда больше не встретимся, лишь иногда будешь вспоминать, как одна дерзкая девчонка тебя разыграла.
   После её слов я действительно испугался и поспешно заявил:
   - Лена, мне нравятся твои смелость, умение быть центром внимания, твой сарказм, и, если бы ты дала мне свой адрес, то мы могли бы встречаться. Ты как на это смотришь?
   Сказав это, я как-то удивился своей смелости. Видно на меня подействовали её простота, непосредственность, насмешливый тон, самоуверенность и какое-то скрытое превосходство. Она хитро улыбнулась и полушутя, полусерьезно сказала:
   - Я, пожалуй, соглашусь, если ты подаришь мне на память все свои значки.
   Я наконец понял, что она просто издевается надо мной и видно решила проверить меня на терпимость к её колкостям. На этот раз я ей резко заметил:
   - Если ты меня считаешь деревенским увальнем и недоумком, то нам с тобой больше не о чем разговаривать, товарищ недоделанный фельдшер.
   Я ещё хотел что-то сказать ей колкое, но она перебила:
   - О, а ты, оказывается, не такой уж и безобидный, и зубки у тебя есть. Это мне нравится, я не люблю тихоней.
   Лицо её вдруг приняло серьезное выражение, и она надолго замолчала. Я это принял по-своему и, изображая обиженного, снова забрался на верхнюю полку и почти до самого Ленинграда лежал с закрытыми глазами и думал. Никогда в жизни ещё вот так открыто не говорил с девушкой о дружбе. Она милая приятная девушка, но зачем же надсмехаться над моей деревенской невоспитанностью и моими дурными привычками. Да, я застенчивый, нерешительный, не умею вести себя с женщинами, но это всё исправимо. К тому же у меня немало и достоинств. А тут ещё к значкам моим прицепилась, будто я их в магазине купил. Каждый значок мне дорог и памятен тем, что заработан он многодневными тренировками. Я использовал каждую свободную минуту, чтобы совершенствовать свои дух и тело, и делал это не для хвастовства, а чтобы стать достойным защитником Родины. Чтобы быть сильным и ловким, сделал перед домом турник, где каждый день устраивал соревнования с такими же, как сам. Чтобы быть быстрым и выносливым, совершал кроссы вокруг озера. И даже в соседнее село к маминым родственникам, за три километра, тоже всегда бегал. Мою любовь к передвижению таким образом мама одобряла и говорила: "Это хорошо, сынок, что ты быстро бегаешь, здоровее будешь". Её похвала меня окрыляла и ещё больше распаляла во мне спортивный азарт и соревновательный дух. Не найдя в своем поведении и своей внешности ничего плохого и порочного, успокоился и задремал. Проснулся оттого, что проводница шла по проходу вагона и громко объявляла: "Подъезжаем к Ленинграду! Прошу собрать свои вещи и приготовиться к встрече с любимым городом". Я вытащил из-под головы вещмешок и спустился вниз, однако Лены в купе не было. Перехватив мой блуждающий взгляд, женщина "божий одуванчик" посмотрела на меня и сказала: "Сошла твоя попутчица на предыдущей станции. Да она мне и не понравилась. Какая-то развязная, дерзкая. Нет, девушка должна быть скромной, женственной, загадочной. Вот вы хороший парень, а она почему-то на вас набросилась со своими надуманными претензиями". У меня вырвалось:
   - Обещала показать, куда мне ехать, а сама скрылась.
   При всей её болтливости и сарказме она мне понравилась. Красивая, стройная, с большими голубыми глазами и белокурыми кудрями, сползающими на плечи из-под серого шерстяного берета. Я ей, видно, тоже понравился, иначе зачем ей понадобилось надо мной куражиться. Мои грустные размышления прервала всё та же моя защитница:
   - Молодой человек, я вижу, у вас мало багажа, не могли бы вы помочь мне донести чемодан до трамвая?
   - О чём речь, конечно, помогу. Вы живете в Ленинграде?
   - Да, в центре на Невском проспекте. А вам куда ехать-то?
   - Я и сам не знаю. Лена сказала, что школа бухгалтеров находится где-то на Мойке.
   Я назвал бабушке адрес, и она безошибочно определила маршрут моего следования. Наконец буфера поезда мягко лязгнули и он остановился. Я взял свои вещи, её чемодан и стал пробираться к выходу. Вышли на перрон. Крытый вокзал с множеством путей поразил моё воображение огромной площадью. Время было мало, чтобы как следует разглядеть это уникальное сооружение, но что бросилось в глаза, так это массивные арочные клёпаные опоры, соединенные между собой и образующие стеклянную крышу. Такого вокзала я ещё никогда не видел. ... Между тем людской поток вынес нас на привокзальную площадь. Тут народ стал расходиться по своим трамвайным остановкам, посадил бабулю и я на её трамвай, а сам поспешил на свой. Чтобы добраться до конечного пункта, мне нужно было сменить два или три трамвая. Однако не без труда, своё учебное заведение я все же разыскал. В приемной комиссии предъявил направление из райкома партии, на основании которого меня определили в учебную группу и дали распоряжение на поселение в общежитие. На этом все формальности были закончены, и через полчаса я уже разговаривал с комендантом студенческой общаги. Им оказалась женщина средних лет, приятной наружности, любопытная и разговорчивая по характеру. За несколько минут она задала мне два десятка вопросов и успела пролить свет на мою таинственную школу бухгалтеров. Оказалось, что эти курсы были организованы Ленинградским институтом народного хозяйства, как своего рода ликбез для сельских бухгалтеров-счетоводов. Она выдала мне постельное белье, выписала пропуск и проводила в комнату. Я поблагодарил приветливую женщину за оказанное мне внимание и вошёл в помещение. Был выходной день. Занятия начинались с понедельника, и у меня оставалось полдня для ознакомления с новым местом, со своими будущими однокурсниками и студенческим городком. Поставив вещи возле себя, я остановился и окинул взглядом свое новое временное жилище. В довольно просторной комнате с одним окном, выходящим во двор, стояли шесть железных кроватей, застланных грубошёрстными серыми одеялами. За большим столом, стоящим посредине комнаты, сидели двое парней и что-то усердно писали. Я поздоровался, но они, буркнув в ответ: "Здорово", даже не подняли на меня голову. Я положил под подушку постельное белье, сложил в тумбочку вещи, вышел в коридор и задумался. Что ждёт меня впереди, и что готовит мне день грядущий. Вспомнил про Лену, и волна какого-то неведомого беспокойного чувства прокатилась по телу. "И какой же я неотёсанный болван, обидел девушку, не извинился и потерял её навсегда, а она, наверное, захотела бы со мной дружить. Впрочем, если бы я ей понравился, не сошла бы раньше времени, не попрощавшись. Значит, ей надо было надо мной покуражиться, а я то дурак, воспринял все всерьёз", - размышлял я про себя, и что-то горячее, как шаровая молния, прошло по телу и покинуло его. Захотелось есть. Зайдя в комнату, спросил:
   - Ребята, в общежитии столовая есть?
   Один из парней, с густыми рыжими кудрями, поднял голову и ответил:
   - Студенческая столовая находится во дворе, если хочешь, подожди полчаса, пойдём вместе.
   Я согласился. Чтобы не терять времени, постелил постель, переоделся в спортивный костюм и стал ждать ребят. Закончив свои дела, ребята вышли в коридор. "Кудрявый" протянул руку и представился: "Валентин, а это мой друг и одногруппник, Николай". Я назвался и по очереди пожал каждому руку.
   - Так ты приехал на курсы повышения квалификации? - спросил Валентин. Я утвердительно кивнул головой. - А мы с Николаем были на Всесоюзных соревнованиях по планерному спорту, набрали хвостов, а сейчас вынуждены подтягивать.
   - Вы студенты?
   - Да, будущие экономисты. Через два года получим дипломы и разъедемся по стране поднимать её экономическое могущество. Наши одногруппники сдали сессию и разъехались по домам, а мы вот мучаемся.
   - А вы планерным спортом занимаетесь в местном аэроклубе?
   - Да, в нашем Ленинградском.
   - А ещё чем там занимаются?
   - Есть парашютная секция, лётная, где готовят пилотов спортивных самолётов, ну и, как было сказано, планерная.
   Профессия лётчика в наше время была такая же популярная, как профессия космонавта в шестидесятых годах, и, конечно же, вершиной мечтаний каждого парня было - стать лётчиком. От их слов у меня даже дыханье перехватило, и я с волнением спросил:
   - А туда можно записаться?
   - Конечно, можно, но очень трудно. Первая и главная трудность - это здоровье. Если пройдешь медкомиссию, то полдела сделано. Вторая трудность - это принимают в аэроклуб только жителей Ленинграда, а так же студентов ВУЗов и техникумов, иногородним без городской прописки вход туда запрещён.
   - Мне бы хоть с парашютом попрыгать, я давно об этом мечтаю.
   - Через пару дней сдадим экзамены, поедешь с нами в аэроклуб, может, и примут в парашютную секцию.
   - Вот было бы здорово, - не удержался я.
   За разговорами незаметно дошли до столовой. Валентин оказался очень разговорчивым парнем, а Николай, пока шли, не проронил ни слова. В столовой выдавались комплексные обеды, и мы, за чисто символическую цену, неплохо поели. Ребята вернулись в общежитие грызть свою науку, а я решил побродить по городу. До самого вечера ходил по улицам, аллеям, паркам и не мог избавиться от волнения и тревожного чувства прикосновения к чему-то большому и таинственному. Мысль о том, что тут, по этой земле ходили, творили великие люди, как Петр I, Михаил Ломоносов, Григорий Потёмкин, Александр Пушкин, Владимир Ленин и другие исторические личности, повергало мою душу в смятение и наполняло её гордостью за честь быть частичкой великого русского наследия. Переполненный неизгладимыми впечатле-ниями, уставший и голодный вернулся в свою комнату. В ней никого не было. Раздевшись, впервые лёг на казённую кровать с белоснежными простынями. В деревне в то время никто не мог позволить подобной роскоши спать в такой постели. Зимой спали на печи или на полатях, а летом покатом на полу или на сеновале в верхней одежде. Едва прикоснувшись к подушке, мгновенно заснул. По обыкновению своему встал рано. Кроме знакомых ребят, в комнате спал ещё один парень из вновь прибывших. Две кровати оставались незанятыми. Спустившись во двор, сделал зарядку, а когда вернулся, все ребята уже были на ногах. Дима, так звали четвёртого парня, оказался, как и я, курсантом. Наспех позавтракав в столовой и взяв всё необходимое для конспектирования, пришли в аудиторию и заняли места поближе к преподавателю. Аудитория, рассчитанная на полтораста человек, была заполнена полностью. Половина слушателей были женщины и девушки. Первый день был ознакомительный. После вступительной лекции нас разбили по группам, ознакомили с программой и отпустили домой. Проучившись неделю, я понял, что времени для досуга будет очень мало. Программа курса была составлена таким образом, чтобы ускоренным темпом шестимесячные курсы пройти за три месяца. Без соответствующей подготовки отсидеть по двенадцать часов на лекциях и практических занятиях было чрезвычайно трудно. Я аккуратно посещал занятия, старательно конспектировал лекции и только после их окончания, позволял себе сходить в кино, на танцы или побродить по городу, любуясь его неповторимой красотой.

Небесная болезнь

   Мои друзья-студенты, освободившись от "хвостов", перед поездкой домой решили побывать в аэроклубе, кое-что выяснить для себя и повидаться с друзьями, которые продолжали тренироваться. Я напомнил им о своей просьбе и присоединился к их компании. В течении недели мы были заняты делом и почти не общались. И вот теперь, добираясь до аэроклуба, мне захотелось как можно больше узнать об этой общественно-военной спортивной организации. Расправляя грудь, обвешанную значками, спросил:
   - Валик, а ты с парашютом прыгал?
   - Все, кто посвятил себя небу, начинают с прыжков с парашютом. Будешь ли ты пилотом самолета или планера, надо прежде всего научиться прыгать с парашютом. Это как бы первый шаг в авиацию.
   - А вы не планируете пересесть на спортивные самолёты?
   - Нет, нам больше планерный спорт по душе. Ты не представляешь себе, какая это красота бесшумно скользить, подобно гигантскому орлу, в поднебесье, ловить восходящие потоки и созерцать землю с высоты километра. Летишь и думаешь, каков всё-таки велик и умен человек. Столько столетий стремился, подобно птицам, взлететь и парить над землей, сколько их, дерзновенных смельчаков разбилось и изувечилось, но в конце концов летать человек научился. Даже, участвуя в соревнованиях, где одно стремление выжать из аппарата небесной стихии и из себя всё, чтобы победить, тебя не оставляет чувство собственного величия. Там, в безбрежном небесном океане, тебе никто не поможет, вас только двое - ты и планер. Любой сбой одного или другого грозит катастрофой. Вот поэтому пилот и аппарат сливаются в одно целое и являют продолжение одного другому.
   - Ты, Валентин, так нарисовал картину полета, что мне тоже захотелось летать. Неважно на чём, но обязательно летать.
   - Если очень хочешь, то у тебя обязательно всё получится, но, как я уже говорил, это решает медкомиссия, а, судя по спортивным достижениям, написанным на твоей груди, сила и здоровье у тебя есть, остается поставить перед собой цель и упорно к ней двигаться.
   На этот раз совет-пожелание выдал доселе молчавший Николай. Тут в разговор снова вступил Валентин, сказав:
   - Николай не такой разговорчивый, как я, но за три года стал ассом планерного спорта, чемпионом Ленинграда и с планером давно разговаривает на "Ты". А тебе, Василий, мое дружеское пожелание: руководство Аэроклуба, да и городская молодёжь, не любят задавак, подобно тебе, оставь на куртке один значок, самый тебе дорогой, а остальные сними и одевай их только на спартакиадах и других спортивных праздниках. Тогда у тебя будет меньше подкалываний и насмешек, типа: "Деревня".
   Услышав замечание из уст парня, я понял, почему Лена "прицепилась" к моим значкам. Она хотела, чтобы я в дальнейшем не был предметом насмешек, а я и вправду "деревня", её не понял, да ещё и обиделся. Побранив себя в душе за глупость и недостойное поведение с девушкой, мне захотелось встретиться с ней, извиниться и сказать, что постоянно думаю про купе, в котором ехали вместе, про то, что оно подарило мне тебя и, наверное, разлучило навсегда. Разыскать её в многомиллионном городе, не зная фамилии, ни учебного заведения, хотя стоп, она же сказала, что учится в медучилище - это уже зацепка. Надо её использовать. С завтрашнего дня непременно начну её поиски. Между тем, трамвай подъехал к остановке и кондуктор объявил: "Аэроклуб". Мы вошли в проходную, и вахтер потребовал у нас пропуска. Ребята показали свои "корочки". "А он с нами", - кивнул Валентин в мою сторону. Мы подошли к административному зданию. Ребята рассказали, где находится руководство парашютного спорта, а сами пошли по своим делам. Дверь искомого кабинета нашёл без труда и, собравшись с духом, решительно перешагнул порог. За столом сидел мужчина лет тридцати в военной форме с голубыми петлицами лётчика. Поздоровавшись, я спросил, можно ли записаться в секцию парашютного спорта. Он оторвался от бумаг и ответил:
   - Очередной набор курсантов будет проводиться с 1 сентября, а сейчас спортсмены готовятся выступать на дне Авиации и Спартакиаде. Так что, молодой человек, потерпите пару месяцев и в конце августа приходите. Вы спортом-то занимаетесь?
   - Да, у меня вторые и третьи разряды по лыжам, стрельбе, по бегу, многоборью, а теперь хотелось бы с парашютом попрыгать.
   - А вы местный?
   - Нет, я курсант 3-х месячных бухгалтерских курсов. А живу в Калужской области.
   - В таком случае, должен вас огорчить, иногородних мы не принимаем. Ну посудите сами, парашютный - очень серьезный технический вид спорта, только на теоретическую подготовку уходит больше двух месяцев, а потом столько же надо тренироваться на земле, прежде чем совершить первый прыжок, так что, как видите, чтобы заняться этим видом спорта, у вас просто не будет времени.
   - А я могу присутствовать при тренировочных полётах и прыжках с парашютом?
   - В качестве зрителя можно. У нас каждый день собираются сотни людей, только за территорией лётного поля, на специально отведённом месте.
   - А сегодня прыжки с парашютом запланированы?
   - И не только. Тренировочные полёты будут совершать и лётчики, и планеристы, а парашютисты, конечно, будут прыгать.
   - Посоветуйте, что нужно сделать, чтобы стать лётчиком?
   - Быть здоровым, заниматься спортом, серьёзно заболеть небом, и ваша мечта обретёт реальность.
   Я поблагодарил хорошего человека за дельный совет и вышел из кабинета. Разгорался новый летний день. Ярко светило солнце, лёгкий ветерок шелестел листвой и ласкал лицо. На лётном поле во всю кипела работа. Сновали техники, заправщики, ещё какие-то люди, а из ангаров выкатывали лёгкие спортивные самолёты и планеры. Я постоял во дворе здания, дожидаясь своих друзей, завидуя им. Наконец вышли и они. Увидя меня, Валентин спросил:
   - Ну, как дела?
   - Так, как вы и говорили, отворот поворот, но дядька военный обнадёжил меня, сказав, что если я очень захочу летать, то сам найду способ, как это сделать.
   - А нас тоже огорошили. Думали, месяц отдохнём, а нам дали всего две недели, а потом снова тренироваться и готовиться к спартакиаде.
   - Вы что, не рады, что снова будете летать?
   - Рады, конечно, но у нас в сёлах есть родители, которые ждут нашей помощи.
   - А вы что не Ленинградцы?
   - Мы земляки, оба из Псковской области.
   - И когда вы едете?
   - Уезжаем завтра, а ты береги наши места. Скажи коменданту, чтобы никого в нашу комнату не подселял, потому что мы через две недели вернёмся.
   Попрощавшись, мы расстались. Ребята пошли решать вопрос с билетами на поезд, а я подался на смотровую площадку, чтобы наблюдать, как будут летать на самолётах и прыгать с парашютом такие же, как и я, молодые парни и девушки. Метрах в трехстах уже собралась толпа зевак. Присоединился к ним и я. Первым взлетел маленький, юркий, спортивный самолет. С короткого разбега он взмыл вверх, быстро набрал высоту и тут же сделал "мёртвую петлю", единственную фигуру высшего пилотажа, о которой был наслышан. Выйдя на горизонтальный полёт, проделал ещё ряд каких-то кульбитов и, сделав круг над аэродромом, приземлился и заглушил мотор. Те же фигуры проделывали и другие пилоты, но одни это делали решительно и смело, как бы на одном дыхании, другие несколько замедленно и неуверенно. Затем взлетел знаменитый "кукурузник". На стальном тросе к нему был прицеплен планер. Это зрелище увидел я впервые. Планер, с огромным размахом крыльев, скользивший по полю на "брюхе", набирая скорость, через мгновение после взлёта самолёта, тоже поднялся в воздух. Набрав высоту и сделав круг над аэродромом, самолёт отцепился от планера, снизился и совершил посадку. А лёгкий фанерный аппарат, словно гигантский коршун, высматривая добычу, стал кругами парить в воздухе - захватывающее зрелище. Не знаю, какое упражнение выполнял пилот планера, но парил над аэродромом не менее получаса, а затем плавно и бесшумно приземлился. Из кабины вылез пилот в комбинезоне, в кожаном шлеме с очками и направился к руководителю полётами. Через некоторое время место в кабине планера занял другой пилот, и все повторилось сначала, только на этот раз планер, сделав круг, стал удаляться, превратился в маленькую точку и вовсе растворился в небесной синеве. Тем временем к другому самолету подошла небольшая группа парашютистов и по приставной лестнице забралась в "брюхо" самолёта. Короткий разбег, набор высоты, круг над лётным полем, и из утробы самолёта посыпались, как горох, тёмные, едва различимые человечки. Через несколько секунд свободного полёта стали раскрываться купола парашютов. Но что это? Одна фигурка, ускоряясь, стремительно мчится к земле. Сердце замерло. Неужели не раскрылся парашют, и у всех на глазах совершается трагедия? Но не успел я испугаться, как, не долетев до земли метров четыреста, парашют раскрылся и спортсмен первым коснулся земли, немного пробежал и, погасив купол, стал расстёгивать ремни. Видно, это был инструктор, который, совершив затяжной прыжок, решил первым встретить на земле своих подопечных. Успели совершить свои тренировочные прыжки ещё несколько групп, прежде чем на горизонте появилась маленькая точка. Это возвращался из своего полёта планер. Сделав круг на небольшой высоте, аппарат благополучно приземлился. Видно, у него было задание или дольше других продержаться в воздухе, или пролететь большее расстояние.
   Откинув стеклянный фонарь, пилот выбрался из кабины и пошёл на доклад к руководству. Целый день до самого вечера, голодный, на чудовищном солнцепёке, стоял я, как зачарованный, и смотрел на счастливчиков, покорявших небесные просторы. Так мне хватило одного дня, чтобы окончательно и бесповоротно заболеть небом.

Иголка в стоге сена

   На следующий день Валентин с Николаем уехали. Нас в комнате осталось четверо: Дима с моей группы и двое ребят из параллельной, но забыл, как их звать. На бытовые темы я с ними не разговаривал и теперь решил все свободное время посвятить поискам Лены, хотя шансов на успех у меня почти не было. Прежде чем начать поиски, решил тщательно подготовиться. В газетном киоске купил карту-схему города Ленинграда, но на ней ни одного медучилища отмечено не было. Правда она мне понадобилась, чтобы изучив её и определив вид транспорта, я экономил время на поиски достопримечательностей города, планируемых посетить. Следующим шагом в моих поисках было обращение к постовому милиционеру. Встретив первого попавшего блюстителя порядка, спросил:
   - Товарищ милиционер, я хочу найти девушку по имени Лена, она учится в каком-то медучилище. Это всё, что я о ней знаю. Помогите найти хотя бы медучилище.
   Тот глянул на меня сверху вниз и без всяких эмоций сказал:
   - Втюрился, чтоль?
   - Ещё не знаю, но хочу её разыскать и выяснить, моя ли это единственная и неповторимая.
   - Не уверен, что у тебя получится. Ведь она могла тебе наврать, что учится в медучилище, и никакая не Лена, а может Аня.
   - А я как-то об этом и не подумал.
   Между тем милиционер вынул из планшета справочник и стал его листать.
   - Ага, вот нашёл училища: военные, ветеринарные, а вот и медицинские. Ты знаешь, сколько их в городе? Восемь, из них пять ведомственных и три городских. Пиши, я тебе буду диктовать.
   Обрадованный, я вынул карандаш и записную книжку. Записав названия училищ и их адреса, поблагодарил от души милиционера, проявившего ко мне участие. Тут же в скверике расстелил на скамейке карту, но ни одного училища там обозначено не было, и не все улицы, на которых находились объекты моего внимания, в ней значились. "Что ж, успокоил я себя, начну с тех, которые есть на карте". На следующий день после занятий поехал по первому адресу. Нашёл его без труда. На табличке было написано: "Первое Ленинградское медицинское училище железно-дорожного транспорта". Подошёл к дверям приёмной директора и подумал: "А что же я буду говорить, ведь кроме имени девушки больше ничего не знаю". Всё же, откинув все сомнения, решительно открыл дверь и вошёл в просторную комнату приёмной. За столом сидела, в гордом одиночестве, секретарша и, словно дятел, выстукивала на печатной машинке. Я поздоровался, но она не ответила и продолжала сосредоточенно печатать. Закончив страничку, оторвалась от текста, окинула меня уничтожающим взглядом и спросила: "Вам чего?" Я сбивчиво объяснил цель своего визита. Женщину аж передёрнуло, а потом, более сдержанно, спросила:
   - Фамилия, имя, отчество девушки?
   - Её звать Лена, учится она на фельдшера, но больше я о ней ничего не знаю.
   - На фельдшерском у нас около десятка Лен.
   - Но она уже на последнем курсе.
   - Сейчас я посмотрю, кто у нас из Елен прекрасных учится на последнем курсе.
   Она вынула из ящика стола журнал и стала читать и отмечать галочками. Потом продиктовала их по фамилиям, а потом снова спросила:
   - Вы можете описать её внешность?
   - Могу. Она невысокого роста, голубоглазая, с длинными, светлыми, вьющимися волосами, на голове тогда был серый шерстяной берет.
   - Нет, - решительно заявила секретарша. - Такой среди них нет.
   - Тогда продиктуйте пожалуйста, я хоть запишу их фамилии.
   - Это пожалуйста.
   Она продиктовала фамилии трёх Лен-выпускниц и сказала:
   - Желаю успеха, молодой человек, но имейте ввиду, с десятого сентября они будут направлены в медицинские учреждения на практику, сроком на три месяца.
   - А фотографий этих девушек у вас нет?
   - Личные дела всех студентов медучилища находятся в отделе кадров, но насколько мне известно, фотографий в них нет.
   Я поблагодарил добрую женщину, которая вначале показалась мне злой и недоброжелательной, а затем отошла и оказала мне неоценимую услугу.
   Две недели понадобилось мне, чтобы разыскать по адресам все медучилища и выписать анкетные данные выпускниц-фельдшериц с именем Лена. Таких девушек оказалось больше двух десятков, но была ли моя Лена среди них, я не знал, зато появилась надежда, что я на верном пути. Оставалось ждать, когда студенты съедутся после каникул, и я смогу её найти.

Подарок с неба

   Едва закончилось моё неудачное детективное расследование, как приехали друзья, студенты-планеристы. Несмотря на то, что пожили мы с ними чуть больше месяца, встретились, как родные. Они рассказали о своих кратковременных каникулах, о жизни односельчан и о сердечных делах. Общительный Валентин во всех подробностях описал встречи "при луне" с местной красавицей, а Николай только признался, что и у него в селе осталась девушка. Я о своих сердечных хлопотах рассказать постеснялся, тем более, о каких чувствах можно говорить, если встреча с девушкой была мимолётной, а надежда её разыскать - призрачной. Словом, на время "ушёл в себя" и, кроме одиночных экскурсионных походов по историческим местам города и чтения книг, ничем не занимался. В один из субботних дней, вернувшись с лекций, застал ребят в комнате. Не обращая на меня внимания, они о чём-то оживлённо разговаривали. Из отдельных фраз я понял, что речь идёт о предстоящих соревнованиях. Я не удержался и спросил:
   - Ребята, вы что, уже едете на Спартакиаду?
   - Нет, - сказал Валентин. - Завтра наши внутренние отборочные соревнования. Из спортсменов, занявших призовые места, будет сформирована команда, которой предстоит защищать честь Ленинграда.
   - А когда состоятся соревнования?
   - В последнее воскресенье августа, в Москве.
   - Жаль, что не в Ленинграде, а то бы я за вас поболел.
   - Приезжай на следующий год, Спартакиада будет в Ленинграде.
   - Хотелось бы, но не получится, а вот завтра обязательно за вас поболею. Вы будете летать на одном планере?
   - Нет, на разных. Мой под номером семь, а его под одиннадцатым.
   - Ладно, вы отдыхайте, настраивайтесь на победу, а я поработаю над домашним заданием.
   Весь вечер приводил в порядок свои конспекты, делал расчёты, сводил дебеты с кредитами и всё это время меня не покидало какое-то радостное предчувствие. Может связанное с предвкушением неповторимого зрелища воздушного праздника, а может чего-то ещё. В воскресенье встали рано. Ребята были мрачны, молчаливы и сосредоточены. Я тоже не стал задавать им никаких вопросов, ибо знал, что они уже там, в небе, и мысленно делают всё, чтобы справиться с волнением и победить. Около проходной разошлись. Я пожелал друзьям победы, а сам поспешил на смотровую площадку, чтобы занять место с хорошим обзором. Возле ограды уже толпился народ. На лётном поле шли последние приготовления. На флагштоках развевались флаги союзных республик, а над ними алый стяг нерушимого братства рабочих и крестьян Советского Союза. Техники, механики и специалисты готовили самолёты и планеры к полётам. За большим столом, покрытым красным полотном, рассаживались: руководитель полётами и судейская коллегия. Но вот прозвучал сигнал горниста: "Внимание всем", и первым на старт отбуксировали самолёт с прицепленным планером. Пилоты заняли места в кабинах. Мотор самолёта взревел и, сначала медленно, чтобы натянулся трос, а потом, ускоряя свой бег, через минуту уже взмыл вверх, волоча за собой планер. Набрав заданную высоту, пилот самолёта отцепил буксировочный трос и, оставив своего подопечного один на один с небесной стихией, приземлился, чтобы проделать то же самое, с другим аппаратом. Скоро они, словно гигантские орлы, кружили в небесной дали. Одни улетали прочь, а другие, будто бы боясь заблудиться, кружили над аэродромом. Наконец настал черёд показать свой класс и моим друзьям. Они взлетели один за другим. Не знаю, какое было у них задание, но смешавшись с другими планерами, они выпали у меня из поля зрения. Главный судья соревнований что-то объявлял в рупор, но нам ничего не было слышно. На большой школьной доске, установленной возле судейского стола, мелом записывались участники соревнований и результаты их выступлений. Каждую минуту всё менялось словно в калейдоскопе. Одни планеры садились, другие поднимались в небо. Прислуга не успевала оттаскивать планеры с лётного поля и освобождать место очередному спортсмену. Расстояние от зрителей до судейской коллегии было значительным, и мы, естественно, не знали о том, кто как выступил, но упивались зрелищем свободного полёта безмоторных летательных аппаратов. Время шло, и вот наконец, мягко коснувшись земли, приземлился планер под номером 7, а я с замиранием сердца наблюдал за тем, как мастерски он посадил аппарат. По всему чувствовалась рука мастера. Он вылез из кабины, снял шлем и, подойдя к судейской коллегии, доложил о выполнении задания. Через некоторое время благополучно посадил свою машину Николай. Я ещё не знал, какие места заняли мои друзья, но душа моя наполнилась гордостью за ребят, моих простых, скромных, но смелых и талантливых друзей. Соревнования планеристов закончились. Судейская коллегия определила победителей и, несмотря на то, что мне не видно было, кого награждают, я был уверен, что Николай и Валентин будут обязательно среди призёров. Однако на этом воздушный праздник не кончился. Стали взмывать в небо лёгкие спортивные самолёты. Я с замиранием сердца следил, как с лёгкостью молодые пилоты выполняют петлю Нестерова и другие, неизвестные мне тогда, фигуры высшего пилотажа. А когда один из участников пронёсся над полем вверх колёсами, все так и ахнули, а он так же непринуждённо развернул самолёт на 180® вокруг своей оси, взмыл вверх, проделал ещё несколько кульбитов и мягко приземлился на поле. Мы ему неистово аплодировали, хотя он этого не видел и не слышал. Еще человек десять небесных акробатов показали свое мастерство, а нас держали в страхе и колоссальном напряжении. Адреналина в крови, наверное, у меня повысилось вдвое. Согласно программе, последними выступали парашютисты. Изрядно уставшие от чрезмерного нервного напряжения, летнего зноя и мучившей жажды, люди не собирались расходиться. После небольшого перерыва, при полной амуниции, вышли парашютисты. Последние наставления инструктора - и первая группа направилась к ожидавшему самолёту. Уже неоднократно видел я последовательность действий лётчика и парашютистов и каждый раз переживал вместе с ними. Спортсмены выполняли упражнение - приземление на точность. В глубине лётного поля была размечена огромная буква "Т" и закрашена белой известью. В центр этой мишени и надо было приземлиться. Самолёт, взлетев, набирал высоту и через какое-то время от самолёта оторвалась первая человеческая фигурка и устремилась вниз. Раскрылся парашют и, используя воздушные потоки, спортсмен, управляя стропами, как руками, стремился попасть в "тётку". Первому парашютисту до заветной цели не хватило буквально метра, но и это был несомненно успех. Чтобы все спортсмены были в равных условиях, пилот самолёта "выбрасывал" их в одном квадрате, и для этого каждый раз делал круг.
   ... Не успели судьи зафиксировать результаты первого спортсмена, как с неба свалился второй. Этого отнесло чуть подальше. Из первой группы в центр мишени приземлиться никому не удалось. Приступила к выполнению упражнения вторая группа. Первые три спортсмена в цель не попали, а вот четвёртый, энергично работая стропами, достиг заветной цели и, погасив белый парус парашюта, вскинув руки, отсалютовал небу о своей победе. Помощники тут же кинулись складывать парашют, а спортсмен направился к столу судейской коллегии. Шёл он спокойным уверенным шагом. Комбинезон и вся его экипировка не позволяли определить, кто под ней - парень или девушка. Я сопровождал победителя взглядом, но когда он снял шлем и по его плечам рассыпались светлые кудри, сердце моё так и ёкнуло: "Неужели это Она?" Не контролируя своих действий, выбрался из толпы и помчался к выходу контрольно-пропускного пункта, а в голове судорожно билась мысль: "Неужели это Она? Не мог я ошибиться, только у неё такие роскошные волосы, такая независимая, гордая осанка! А, впрочем, что я гадаю. Встречу, увижу и сразу всё разрешится"
   ... Соревнования продолжались, но они меня уже не интересовали. Всё своё внимание сфокусировал я на тёмном проёме двери и проходной. Однако туда никто не входил и не выходил. Подождав некоторое время, решительно подошёл к вахтёру и спросил:
   - Товарищ вахтёр, пропустите меня пожалуйста в аэроклуб.
   - А вы к кому?
   - У меня там два друга планериста, я хочу их поздравить с успешным выступлением.
   - Как их фамилии?
   - Фамилий я не знаю, а зовут их Валентин и Николай.
   - Не положено. Посторонним вход запрещён. Ждите, будут выходить, поздравите, - беспристрастным голосом робота ответил вахтёр. Я был раздосадован его тупой принципиальностью, но пришлось смириться и ждать. В голову лезли разные мысли: "Она это или не Она? Даже если это Она, нужен ли я ей такой топорный, неотёсанный?" Вспомнился мне и факт, подтверждающий это. Почему ехала она в Ленинград, если у всех студентов были каникулы? Или, не могла быть провинциальная девушка такой бойкой, смелой и раскованной, не побывав в среде таких же отчаянных подруг. Моя фотографическая зрительная память и многие другие факты говорили за то, что это могла быть Та, которую я так бездарно упустил, а теперь вот больше двух месяцев ищу по всему Ленинграду. А может напрасно я её ищу? Такая красивая и смелая, да ещё и спортсменка, не может быть без поклонников, и, возможно, у неё есть парень, а со мной заигрывала она, чтобы потешиться над моими комплексами и деревенскими привычками. И потом, если бы я ей хоть чуточку понравился, не могла бы она незаметно уйти и бесследно исчезнуть. Пока ходил в ожидании, хаотические мысли, противоречащие одна другой, гнездились в моей бедной голове. Но вот грянул духовой оркестр и прервал мои грустные размышления. Сначала музыканты исполнили "Туш". "Награждают победителей", - подумал я. Больше часа официальных церемоний показались мне вечностью. О, времечко, какое ты изменчивое. Когда чего-то с нетерпением ждёшь, ты как будто стоишь, а когда опаздываешь и спешишь, ты мчишься, не догнать. После парада участников соревнования, о чём возвестил бравурный марш оркестра, стали выходить по одиночке и группами спортсмены и тренеры. Все они были одеты легко по летнему и, растворившись в городской толпе, никто и не подумает, что рядом идут талантливые спортсмены, выдающиеся героические личности, дерзновенные покорители небесного океана. Однако в наше время, даже выдающимся личностям не принято было выпячиваться, а скромность была в большом почёте.
   Внимательно всматриваюсь в лица парней и девушек, выходящих из проходной. По одному и группами выходит молодёжь, возбуждённо обсуждая перипетии борьбы, звучат радостные возгласы, весёлый смех, на лицах счастливые улыбки. Наконец, в поле моего зрения попадают Валентин и Николай. "Как некстати", - подумалось мне. В другое время я бы радовался вместе с ними их успехам, а сейчас встреча с ними может всё испортить. Я хотел отойти в сторону, но поздно, Валентин увидел меня и, улыбаясь, спросил:
   - Ты так целый день и простоял?
   - Да, видел, как вы летали, восхищался вами и по-доброму искренне завидовал.
   - Не так всё просто, Василий, как тебе кажется. Небо - это не только эйфория от свободного полёта, но и постоянный риск, и колоссальный труд, но сегодня это не тема для разговора. Можешь поздравить нас. Мы прошли отбор и зачислены в Ленинградскую команду на Спартакиаду.
   Я пожал ребятам руки и поздравил с успешным выступлением, а сам то и дело поглядывал на выходящих спортсменов, выискивая среди них объект своего внимания. Николай, стоящий рядом, перехватил мой взгляд, спросил:
   - Ты кого-то ждёшь?
   Я вынужден был ответить.
   - В одной из парашютисток я признал свою знакомую, но не уверен, что это она, и хочу в этом убедиться.
   - А как её фамилия?
   - Фамилии я не знаю, но зовут её Леной.
   - А какая она из себя?
   - Белокурая такая, голубоглазая, с очень приятной белозубой улыбкой.
   - Что-то не припомним такую, но тебе не будем мешать. Жди, может и впрямь твоя любимая спустится с неба и прямо в твои крепкие объятия, - сказал Валентин и, повернувшись, пошёл в компанию друга.
   Я с облегчением вздохнул и сосредоточил своё внимание на лицах, выходящих девушек. "Может и не было никакой Лены? Может была девушка, похожая на неё, мало ли белокурых кудрявых девушек на свете? А может, когда меня ребята отвлекли, она вышла и я её не заметил", - продолжали лезть в мою голову мысли и, не находя ответа, бились, как птицы в клетке. Время шло, а с ним и таяли мои надежды на встречу с Ней - таинственной, непредсказуемой, но уже выстраданной и любимой. Толпа, выходящих из дверей, поредела. Стали выходить по одному, по двое, и всё больше лица из обслуживающего персонала. Напряжение росло, сомнения раздирали моё сердце и душу и, как уходящий день, угасала моя надежда. Но вдруг, как стрелы, выпущенные из лука, на улицу вылетели две девушки и, взявшись за руки, промчались мимо меня. В одной из них я узнал Её. Она. Моё сердце словно оборвалось. Я остолбенел и не мог двигаться. Она была в том же неизменном берете, с рассыпанными по плечам, белокурыми кудряшками. Девушки были так возбуждены и счастливы, что ничего не замечали вокруг. Они шли, весело болтая, а я так растерялся, что меня будто парализовало, и я не знал, что мне делать. Наконец оторопь прошла. Как бы очнувшись, пошёл за девушками вслед, ускоряя свой шаг. Шёл в растерянности и смятении, не знал что предпринять. Они шли в пятидесяти метрах от меня, по направлению к трамвайной остановке. А вот и она. Девушки, разговаривая о чём-то смешном, весело и заразительно смеялись. А я стоял в десяти метрах и не мог подойти. Из-за поворота выехал трамвай и я вдруг понял, если сейчас не сделаю что-то решительное, то Она исчезнет из моей жизни навсегда, а я буду мучиться и проклинать свою скованность и нерешительность. Я рванулся с места, и ни на кого не обращая внимания, с отчаянием и тревогой в голосе, скорее прохрипел, чем прокричал: "Лена!" Она вздрогнула от неожиданности, обернулась, глаза наши встретились, и я в ту же секунду понял, что ей тоже не безразличен. Улыбнувшись своей милой обезоруживающей улыбкой, воскликнула:
   - Ба, Василий, откуда ты взялся?
   - Лена, самое главное, я тебя нашёл, а всё остальное уже не важно. Я видел твой победный прыжок, волновался и переживал за тебя, с чем тебя и поздравляю.
   Так поспешно, запальчиво и с дрожью в голосе я это произнёс, что волнение видно передалось и ей, и она, глядя мне в глаза, ответила:
   _ За поздравление спасибо, а это моя подружка Нина, - представила она стоящую рядом девушку.
   Я назвался и пожал ей руку; трамвай стоял, готовый в любую секунду тронуться.
   - Вася, если у тебя есть время, поедем с нами.
   Я был счастлив, что рядом Она, долгожданная, таинственная и желанная. Меня и спрашивать не надо было, хочу ли я ехать с ней? Сейчас я готов был лететь с ней на край света, на Луну, в межпланетное путешествие. Но я только и ответил:
   - Поехали.
   Нина, поняв, что стала третьей лишней, придумав какую-то причину, поспешно удалилась. Лена её не удерживала. Оставшись одни и примостившись на задней площадке трамвая, Лена спросила:
   - Ну, рассказывай, как тебе удалось меня найти?
   - Совершенно случайно. Я был очень огорчён, что ты сошла с поезда раньше времени и не оставила адреса. Проанализировав наш разговор в поезде и твои колкие замечания насчёт значков, понял, что был неправ и решил, что бы мне ни стоило, разыскать тебя и сообщить об этом.
   - Зная одно имя, и то оно могло быть вымышленное, собирался найти иголку в стоге сена?
   - Кроме имени, я ещё знал, что ты учишься в медучилище на последнем курсе, так что в этом плане, я кое-что сделал.
   - Что именно?
   - Объездил все медучилища города, составил список всех девушек старшекурсниц с именем Лена, осталось только выбрать из них ту единственную, которая запала мне в душу.
   - А ты уверен, что эта единственная, которую ты ищешь?
   - Абсолютно, - не моргнув глазом, ответил на её реплику.
   - Вась, а ты можешь показать мне этот список, по которому собирался искать?
   - Списка с собой у меня нет, но я помню каждую Лену по фамилии и отчеству, и из какого она училища.
   - И можешь их назвать?
   В списке было двадцать четыре Лены, и я, назвав училище, стал перечислять их, старшекурсниц по фамилиям. Лена внимательно слушала и до самого конца на её лице не дрогнул ни один мускул. "Значит в списке её нет", - подумалось мне. Всё это время она беспристрастно смотрела на меня и невозможно было определить, какие мысли её одолевают. Наконец она улыбнулась и сказала:
   - Однако я недооценила твоих детективных способностей. Ты был на правильном пути, и теперь я верю, что наша встреча была не случайной. Я тоже кое-что предприняла в этом плане, но ты меня опередил и нет никакой надобности сейчас говорить об этом.
   Она никак не прокомментировала выученный мной наизусть список девушек, но сейчас было не до этого, важнее видеть её, разговаривать с ней и чувствовать небывалый прилив неведомых доселе нежных чувств к этой милой, чудесной девушке. Мне показалось, что нечто подобное происходит и с ней, но признаться в этом, увы, мы не могли. Она, при всей своей решительности и смелости, не могла поступиться своей девичьей гордостью, а я - перешагнуть через барьер скромности и нерешительности. Сойдя с трамвая, мы шли по улице, разговаривали, ничего не замечая вокруг. Мне очень захотелось узнать, как она попала в аэроклуб и стала парашютисткой. Заглянув ей в глаза, полные нескрываемой радости и оптимизма, спросил:
   - Лен, а как ты попала в аэроклуб?
   - Парашютным спортом я занимаюсь уже три года. Свой первый прыжок я совершила в Брянском аэроклубе, а когда поступила в медучилище, продолжила своё спортивное увлечение в Ленинградском аэроклубе.
   - И сколько ты совершила прыжков?
   - Я точно не считала, но около сотни.
   - А я целый день наблюдал, болел и переживал за ребят, которые выполняли фигуры высшего пилотажа на спортивных самолётах, парили в воздухе подобно орлам на планерах, спускались с небес под куполами парашютов. Я ещё не знал, что это ты, но искренне радовался, и вместе с другими болельщиками аплодировал, когда ты одна попала в цель.
   - Мне повезло. Ветер утих, я использовала благоприятный момент и стала победительницей, но это уже история, лучше скажи, как ты меня узнал?
   - Когда ты сняла шлем и твои роскошные волосы рассыпались по плечам, я сразу узнал тебя и мигом помчался к проходной. Что я только не передумал за те два часа, пока ты не вышла на улицу. Сомнения и страх раздирали мою душу, но я терпеливо ждал, надеялся, что не ошибусь и слава Богу, не ошибся. К счастью, зрительная память меня не подвела. Увидев тебя, я растерялся, потерял дар речи и ничего не нашёл лучшего, как следовать за вами на почтительном расстоянии. Только, когда вы подошли к трамваю, страх потерять тебя снова, толкнул на решительные действия, и я окликнул тебя.
   - Я сначала не поверила своим глазам и немного растерялась. А как ты узнал, что я занимаюсь в аэроклубе?
   - А я и не знал. Как первая наша встреча, так и вторая были совершенно случайными, но в них видно есть какая-то закономерность. Ребята, с которыми я живу в общежитии, занимаются планерным спортом. Я хожу с ними в аэроклуб, болею за них, они же и заразили меня небом. Сегодня тоже, я болел за них, а ты, как подарок судьбы, сама мне свалилась с неба.
   - Бывает же такое, ну, прямо как в кино. А я тогда в вагоне, когда смотрела направление на учёбу, запомнила твои фамилию, имя, отчество, адрес учебного заведения и подумала, что если он не разыщет меня, то я приеду и удивлю его.
   - Лен, так ты теперь веришь, что наша встреча была не случайной, если мы разными путями, но искали и нашли друг друга, значит, в этом есть что-то неведомое и таинственное.
   - Мне кажется, ничего мистического в этом нет, а простое стечение обстоятельств.
   - Может и так, но это не простое стечение обстоятельств, а счастливое.
   - Как знать? Мы ведь почти ничего не знаем друг о друге. И потом, после окончания учёбы ты уедешь домой, а меня, после защиты диплома, тоже направят неизвестно куда.
   - Будем дружить, переписываться и верить, что после службы в армии, я к тебе приеду и больше мы не расстанемся никогда.
   - Хорошо, Вася, пусть будет так, но я хочу знать больше о тебе, твоих родителях, планах на будущее? Я тогда в поезде немного развязно себя вела, извини, но это видно от того, что ты был какой-то необычный, ну прямо, как фронтовик, вся грудь в орденах.
   - Забудем об этом. Я, по наивности своей, думал, что все свои спортивные достижения нужно выставлять напоказ, но для деревни это было нормой, а для города оказалось выпендриванием. Что касается моей биографии, то она ещё очень коротка. Родился в районном центре Хвастовичи, что в Калужской области, в декабре 1922 года, о чём я как-то в разговоре тебе говорил. Родители мои с деда-прадеда были хлеборобами и жили постоянно в этом селе. Было у них шесть сыновей. Старший Николай с 1918 года, а младший Петя с 1939 года. Я был вторым ребёнком. Закончил 9 классов, в 10-й не пошёл, так как надо было платить за учёбу, а у родителей не было денег. Пошёл работать в правление колхоза счетоводом. В школе много занимался спортом, чтобы поступить в дальнейшем в военное училище. Что и сделал в прошлом году, но не приняли, потому что был ещё слишком молод. На следующий год собираюсь поступать в лётное училище. Вот и вся моя биография. А теперь ты расскажи о себе?
   - Я тоже ещё в жизни ничего не достигла. Родилась в городе Брянске. У родителей нас трое детей. Два старших брата уже женаты, имеют свои семьи, и так же, как мои родители, работают на заводе. После седьмого класса поступила в Ленинградское медучилище. Как уже говорила, небом "заболела" ещё в Брянске, и эта болезнь, по-моему, уже перешла в хроническую, но это увлечение, не более того. Пока учусь, буду прыгать, а потом спущусь на землю и буду лечить людей. Распределения на работу ещё не было, так что может направят на Чукотку или Камчатку и едва ли твой волшебный ковёр-самолёт сможет туда долететь.
   - Ты ведь чемпионка Ленинграда по парашютному спорту, входишь в сборную города, и спортивное руководство могло бы позаботиться о том, чтобы оставить тебя в Ленинграде, с тем чтобы ты и далее отстаивала спортивную честь города.
   - В процесс распределения направления на работу вмешиваться не буду, как сочтёт руководство, туда и поеду.
   - Лен, расскажи немного об особенностях парашютного спорта. Я очень хочу прыгнуть с парашютом, даже пытался записаться в вашу секцию, но меня не приняли, потому что я без городской прописки.
   - Чем вызвано такое желание?
   - Прежде всего испытать себя в экстремальной ситуации, а потом, если я поступлю в лётное училище, буду просто обязан уметь прыгать.
   - Если очень хочешь, тогда пошли.
   Лена взяла меня за руку и увлекла за собой. Мы сели в трамвай и тут она сказала:
   - В городе, в каждом парке, есть парашютные вышки, и сейчас твоё желание сбудется. Я ведь тоже начинала с вышки, а потом пошло, поехало. Хочу тебя предупредить, что это развлечение не для слабонервных, тут можешь проверить себя на пригодность быть лётчиком. В любом деле важен первый шаг, но когда ты его сделаешь, почувствуешь себя птицей, испытаешь радость свободного полёта, тогда уж заболеешь небом окончательно и навсегда. Прыжки с вышки не представляют никакой опасности, а вот с самолёта...
   - У тебя что, тоже были нештатные ситуации?
   - А у кого их не бывает, но о них не буду распространяться и отбивать у тебя охоту почувствовать себя орлом.
   Подъехали к парку. Воскресный день подходил к концу, но в парке было ещё много посетителей. Одни прогуливались по тенистым аллеям, другие, примостившись на скамейках, читали газеты, третьи кучками собирались поболеть за своих кумиров, сражавшихся на шахматных полях. Люди разговаривали, смеялись, радовались теплу и солнцу и каждый находил себе дело по душе. Подошли к спортивному городку, где были обустроены: волейбольные, баскетбольные и городошные площадки. Тут же были и разные аттракционы: качели, карусели, "чёртово колесо", а в центре возвышалась пятидесятиметровая парашютная вышка, и повсюду кипела жизнь. Возле вышки была очередь желающих прыгнуть с парашютом, а чуть дальше стояла толпа зевак, наблюдающая за прыгунами и получающая удовольствие от их реакции перед прыжком. Я встал в очередь и, задрав голову, стал смотреть на любителей острых ощущений. В очереди стояли преимущественно молодые парни и девушки. Одни от души смеялись, другие почему-то разговаривали шёпотом, третьи сосредоточенно молчали, переживая за предстоящий прыжок в бездну. Зрители очень чутко реагировали на действия каждого прыгуна, а они вели себя все по-разному. Вот один подошёл к концу площадки, глянул вниз и попятился назад, не решаясь сделать этот пресловутый шаг. Стоявший сзади инструктор видно что-то ему сказал, успокоил и тот снова подошёл к краю обрыва. Однако и на этот раз у парня не хватило решимости прыгнуть. Толпа неистовала. Одни подбадривали парня, другие его обзывали трусом, но ему было не до этого. Инструктор на этот раз видно сказал ему что-то резкое: "Мол, прыгай, дружок, или отстёгивай парашют, празднуй труса и спускайся по лестнице, люди в очереди ждут, а ты "телишься". На этот раз он более решительно подошёл к краю площадки, закрыл глаза и как-то мешком свалился вниз. Стропы натянулись, дёрнулись, и он плавно стал спускаться вниз. Полёт длился всего несколько секунд, а сколько было переживаний, страха, но парень всё же нашёл в себе силы, поборол себя и ступил на землю уже героем, хотя бы для самого себя. Глядя на реакцию смельчаков, я и сам стал немного волноваться. Лена стояла рядом, улыбалась и, глядя на моё сосредоточенное лицо, видно вспоминала свой первый прыжок с парашютом. Наконец подошла и моя очередь. Лена слегка подтолкнула меня и шепнула: "Не волнуйся, всё будет хорошо". Вдохновлённый её словами, держась за поручни, стал взбираться на макушку вышки. Вот и площадка. Инструктор пристегнул на меня брезентовые ремни и стал что-то говорить, но я его уже не слушал. Парашют, подобно огромному зонтику, возвышался надо мной, прицепленный к мачте, а от меня сейчас требовалось единственное - прыгнуть с "обрыва". Не могу же я, будущий лётчик, оскандалиться пред девушкой, да ещё профессиональной парашютисткой. Проверив ещё раз пряжки, застёжки, инструктор скомандовал: "Вперёд!" Я быстрым шагом подошёл к кромке и, не глядя, шагнул вниз. В первую секунду сердце словно оборвалось, но когда стропы натянулись и я повис над землёй, всё встало на своё место. С высоты птичьего полёта, я успел окинуть взглядом всё пространство вокруг и даже разглядеть в толпе Лену. Она помахала мне приветливо рукой, и моё сердце наполнилось такой радостью, что захотелось подхватить её на руки, посадить рядом с собой на розовое облако и так, скрестив свои влюблённые взгляды, плыть и плыть над землёй, любуясь её красотой.
   ...Но вот, ноги мягко коснулись земли, и я почувствовал её спасительную твердь. Помощники, обслуживающие этот аттракцион, быстро расстегнули пряжки, освободили от ремней и подняли парашют для очередного смельчака. Я подошёл к Лене немного взволнованный и возбуждённый, о чём говорили мои "горящие" щёки и блестевшие глаза. Девушка протянула мне руку и сказала:
   - Поздравляю, Вася, с первым, но я надеюсь не последним прыжком. Ты держался молодцом и уже окончательно заболеешь небом. Это точно.
   Я поблагодарил её за поздравление и за предоставленную возможность испытать себя.
   Люди продолжали веселиться. На огромной танцевальной площадке играл духовой оркестр, и десятки пар кружились под звуки вальса. Мне так захотелось потанцевать с девушкой, что я, сжав её руку, предложил:
   - Лен, пойдём потанцуем.
   - Нет, Вася, сегодня у нас был такой трудный и насыщенный день, что мне не до забав, я перенервничала и устала. Давай оставим танцы на другой раз, хорошо?
   Я согласился. Увлёкшись развлечениями и радостью встречи, не заметили, что солнце уже закатилось и вечерняя заря окрасила всю округу оранжевым светом. Мы вышли из парка, и Лена взяла меня "под руку". Меня будто ударило током, и про себя я подумал: "Ну какой же я болван, не мог сделать этого первым и опять заставил девушку поступиться своим самолюбием". Однако мысль только промелькнула и тут же растворилась в пространстве, а я ощутил легкую дрожь во всём теле и необычный прилив благотворной энергии. Сейчас мне казалось, что я был готов на любой бесшабашный поступок, только Она этого пожелай. Впервые в жизни шёл я с девушкой "под руку" и чувствовал себя счастливейшим человеком на свете. По-моему, нечто подобное происходило и с Леной. Чтобы заполнить затянувшуюся паузу, я спросил девушку:
   - Лен, ты когда уезжаешь на Спартакиаду?
   - В следующий понедельник.
   - Значит у нас с тобой есть целая неделя?
   - А что толку, что она есть? Всё это время я буду занята, а встретиться сможем только в следующее воскресенье.
   - А среди недели никак не получится?
   - Нет, Вася, не получится. Я тебе не сказала, что у меня сейчас дополнительная практика в больнице и каждый день тренировки. Я ведь должна основательно подготовиться и достойно выступить на соревнованиях. Да и у тебя, как ты сказал, график учёбы очень плотный, так что сначала дело, а потом всё остальное.
   Я хотел сказать, что любовь не может быть "всем остальным", но не решился прослыть в лице девушки, несерьёзным и легкомысленным. И, впрямь, нельзя только ещё зародившуюся дружбу между парнем и девушкой назвать любовью. Пока ехали и пересаживались с трамвая на трамвай, она всё время говорила. Рассказывала, что увидела и узнала за два года учёбы в городе, какие фильмы и спектакли успела посмотреть, какие открытия для себя сделала. Я внимательно слушал её мелодичный голос и изредка вставлял свои "пять копеек". Наконец мы вышли из трамвая и она сказала: "Вот мы и приехали". Через пять минут подошли к пятиэтажному зданию, перед парадным входом которого висела табличка с надписью: "Общежитие медучилища железнодорожного транспорта". Я хотел сказать Лене, что в этом медучилище я был, и знаю по фамилии трёх Лен-выпускниц, но потом раздумал, чтобы не прослыть хвастунишкой. Время было уже позднее. Постояв минут десять возле дверей, пожелав друг другу спокойной ночи, расстались.
   Несмотря на занятость, неделя тянулась чудовищно долго. Наконец наступило долгожданное воскресное утро. Первый раз в жизни шёл я на свидание. Единственные выходные рубашка, брюки и куртка-бобочка были тщательно выстираны и выглажены. Посмотрев на себя в зеркало, своим внешним видом был доволен. В таком виде и отправился к Лене. В назначенное время подошёл к её общежитию. Она тоже не заставила долго себя ждать, и предстала предо мной во всём своём великолепии. Была она в лёгком светлом платьице с голубыми цветочками. Короткие рукава-фонарики обнажали её крепкие загорелые руки. На ногах были белые носочки и лёгкие спортивные туфельки на низком каблуке. Милое личико, обрамлённое роскошными вьющимися длинными волосами, делало её неотразимой. Пока она лёгкой походкой подходила ко мне, я смотрел на неё и не мог наглядеться. Я чувствовал, что она тоже ждала этого момента и готовилась к нему. Мы шли друг к другу навстречу, улыбались и наверное не было более счастливых людей на земле, чем мы сейчас в эту минуту. Лена первая протянула руки и весело сказала:
   - Привет, Василий. Ты сегодня, как новая копейка. Куда идём?
   - Пойдём на экскурсию по городу.
   - Пусть будет так.
   Мы взялись за руки и, как школьники, размахивая ими, двинулись к трамвайной остановке. Куда-то ехали, пересаживались, снова ехали, а она говорила и говорила о своих друзьях, пациентах в больнице и наконец спросила меня:
   - Вася, ты уже в городе хорошо ориентируешься?
   - Ориентируюсь, но ещё слабо. Был два раза в Эрмитаже, раз в Петергофе, на Невском проспекте, посетил несколько музеев, вот и всё моё знакомство с городом. Что поразило меня в Северной столице, так это архитектура зданий и сооружений, неповторимая красота храмов, дворцов и, конечно же, незабываемое впечатление от белых ночей, которые я ещё застал. За два месяца пребывания в городе, едва ли можно узнать больше. И потом, походами и экскурсиями можно было заниматься только по воскресеньям, а во все остальные дни занятия у нас продолжались до шести-семи часов вечера.
   - Когда кончаются твои занятия?
   - В середине сентября сдадим экзамены и получим дипломы бухгалтеров.
   - Тебе эта профессия нравится?
   - Профессия бухгалтера нужна везде, и в городе, и в селе, но для меня она временная работа. Я уже заразился небом и буду делать всё, чтобы поступить в лётное училище, а до поступления придётся осваивать эту профессию. Я счастлив, что поехал на эти курсы, иначе бы не встретил тебя и не заболел бы небом и тобой.
   - Не меня, так другую бы встретил. Это ещё неизвестно, хорошо это или плохо, что мы познакомились. Завтра я уезжаю на соревнования в Москву, а вернусь, вскоре и ты уедешь в своё село, и едва ли мы с тобой когда-нибудь встретимся.
   - Лена, мы только нашли друг друга, и сразу у тебя такие пессимистические мысли. Я думаю, если парень и девушка нравятся один одному, то никакие преграды не помешают, чтобы быть вместе. Нам только по восемнадцать лет, у нас впереди много планов и дел и, когда любовь нам скажет пора, наши судьбы сольются в одну, и тогда нас никогда и никто не разлучит.
   - Мне приятно слышать твои сладостные и зрелые речи, но я хотела бы знать, как ты представляешь наше будущее?
   - Это трудный вопрос, но если немного пофантазировать, то картина будет выглядеть так. На следующий год я поступлю в лётное училище и через три года буду военным лётчиком. Если даже будет война, это нам не помешает. Любого врага, через три-четыре месяца мы разгромим на его же территории, и тогда никто не помешает построить в нашей стране социализм. За это время ты закончишь мединститут, будешь работать в каком-то большом городе главным врачом больницы, а я прилечу к тебе, как ангел-хранитель на звездокрылой машине и полетим с тобой далеко-далеко, опустимся в каком-нибудь райском уголке, построим дом, и ты родишь мне много детей. А я буду охранять ваш покой, заботиться о нашем благополучии и охранять наше мирное небо от врагов и супостатов. А ты будешь растить детей, лечить людей и не будет никого счастливее нас на свете.
   - Да, я так и думала. Твоя романтическая натура горазда на выдумки и богатую фантазию, но проза жизни значительно сложнее и непредсказуемее. Вон все газеты и радио трубят каждый день, что война неизбежна, страна в опасности, а ему снится "райский уголок" и безмятежная счастливая жизнь.
   - Ты просила нарисовать картинку нашего будущего, я и нарисовал. И, если два любящих сердца стремятся к этому, то так и будет, и никакие бури и метели, беды и невзгоды, не помешают нашему счастью.
   - Но ты уверен, что эти сердца пронзены стрелой Амура, и их ожидает вечная любовь?
   - Я не знаю, испытываешь ли ты ко мне какие-то чувства, но с первых минут нашей встречи, каждый день я думаю о тебе и готов ради этого чувства на всё.
   - И что означает это "всё"?
   - Я думаю, ты не хуже меня понимаешь значение этого слова. Всё - это есть "всё". Жертвовать ради любимого человека своими желаниями, пристрастиями, временем и, если понадобится, своей жизнью.
   - Насчёт любви с первого взгляда, мне кажется, ты сильно преувеличиваешь. По крайней мере, я об этом ещё сказать ничего не могу. Да, ты славный парень, нравишься мне, но ведь, чтобы овладеть этим чувством, наверное нужно время, какие-то испытания, а у нас всего этого ещё не было и делать поспешные выводы, не зная достаточно друг друга, было бы легкомысленно.
   - Я где-то читал, что Любовь - это чувство, которое не поддаётся объяснению и основано на влечении разных полов друг к другу, то есть на инстинкте продления рода человеческого, но никто не может сказать, или объяснить, за что он любит девушку, точно так же и она не знает, откуда у неё к нему появились эти возвышенные божественные чувства. Бытует также утверждение, что, когда в этот процесс включается разум, тогда кончается любовь и начинается холодный расчёт.
   - Вася, коль скоро ты стал цитировать фразы из умных книг о значении слова Любовь, то сам себя опровергаешь. Я согласна с тем, что Любовь - это чувство совершенно индивидуальное и не поддаётся никакому математическому расчёту и логическому объяснению, но не согласна с тем, что "голова" при этом должна отсутствовать. Согласись с тем, что предназначение мужчин и женщин в этом мире совершенно неодинаково и психика у нас тоже разная. Так матушка природа распорядилась и, большую ответственность за продление рода, отвела женскому сословию. Человек как самое разумное существо подчиняется тем же законам природы. Мать, в том числе и человеческая, вынашивая под своим сердцем детёныша, связана с ним физиологически и духовно, она готова ради него на страдания и муки от рождения до самой смерти. Даже самый любящий отец, прочувствовать и испытать этого не сможет. Вот поэтому, женщина, как более ответственная за продление рода своего, при создании семьи просто обязана думать о том, с кем она связывает свою судьбу, будет ли счастлива с ним и будут ли обеспечены и желанны дети.
   - Ты так говоришь, будто сама прочувствовала то, о чём толкуешь и открываешь мне глаза на вещи, над которыми я никогда не задумывался.
   - То, о чём я тебе сказала, - истина, выстраданная всем женским родом и изложенная в учебниках психологии, которую мы изучали.
   - Я ещё таких умных книг не читал, но с тобой согласен, хотя нам об этом рано говорить.
   - Рано или поздно, но знать об этом надо. Законы природы игнорировать вредно и опасно. А теперь я предлагаю закрыть тему продления рода человеческого и приступить к более приятному мероприятию - изучению достопримечательностей Ленинграда. Сейчас мы примкнём к одной из экскурсионных групп, послушаем профессиональных гидов и посмотрим шедевры творения рук человеческих.
   Так мы и сделали. Возле Казанского собора собралась группа туристов, видно по всему, из Средней Азии. Мужчины были в длинных ватных халатах и тюбетейках, а женщины - в широких цветастых платьях, шароварах и покрытые платками. В платьях и платках преобладал красный и чёрный цвет. Видно они ещё слабо понимали русский язык и поэтому экскурсовод рассказывал неспеша, чётко формулируя каждую фразу. Там же было и несколько европейцев, к которым присоединились и мы. В течение двух часов ездили по городу, и за это время я больше узнал о его истории, чем за два с лишним предыдущих месяца. Уставшие, голодные и полные впечатлений, зашли в городскую столовую, поели и немного отдохнули. И тут Лена мне сказала:
   - Вася, я обещала с тобой потанцевать, но сегодня у нас не получится, потому что мне сейчас надо ехать в общежитие и готовиться к отъезду, а танцевальную площадку обязательно посетим, как только я вернусь из Москвы.
   - А когда планируете вернуться?
   - Точно не знаю, но думаю к началу учебного года будем дома. Так что без меня не скучай, грызи науку и жди.
   - Ты говорила, что в сентябре вас посылают на практику?
   - Да, но где она будет проходить, мне пока неизвестно.
   - Это значит, у нас с тобой остался месяц?
   - Выходит так.
   - А ты мне из Москвы напишешь?
   - Нет, не люблю заниматься бумагомаранием. Приеду, встретимся, обо всём и поговорим.
   На этот раз Лена была более сдержана, меньше смеялась и шутила. Возможно переживала за исход важного и ответственного соревнования. И попрощались мы холодно. Она подала мне руку и сказала:
   - До встречи! Приходи первого сентября в скверик, что возле общежития, в пять часов. Найдёшь?
   - Конечно. Желаю победы и скорейшего возвращения на родную землю. Я буду ждать и верить, что ты выступишь успешно.
   Она, улыбнувшись, сказала: "Спасибо" и скрылась за дверью общежития. Я постоял ещё несколько секунд и угрюмо пошёл прочь. Остаток дня провёл в своей комнате, преследуемый тревожными мыслями. На этот раз разлука пошла на пользу. Я привёл в порядок все свои конспекты, проштудировал лекционный и практический материал и был готов сдавать хоть сейчас экзамены.
   ... Первого сентября мы встретились. Лена была угрюма и подавлена. Её плохое настроение объяснялось тем, что выступила она не столь успешно, как хотела. Я пытался её успокоить и убедить, что четвёртое место в личном зачёте, которое она заняла, тоже престижно и почётно, но она, максималистка, так не считала.
   Весь вечер мы разговаривали на отвлечённые темы, но в её поведении я не увидел ни радости, ни оптимизма. Это подействовало и на моё настроение. О ходе соревнований она не хотела говорить, но когда речь зашла о моих друзьях-планеристах, она оживилась, сказав, что заняв призовые места, Валентин и Николай вытянули Ленинградскую команду на второе место. Я невольно спросил её:
   - Лен, а сколько команд участвовало в соревнованиях?
   - По авиаспорту пять, а по другим дисциплинам восемь.
   - И ты расстраиваешься, что неудачно выступила? Я считаю, занять четвёртое место из сорока участников - это очень хороший результат. К тому же, всякое поражение даёт толчок к переосмысливанию системы подготовки, к росту, самосовершенствованию.
   - Может для кого-то и хороший, но не для меня, - я рассчитывала на большее.
   Я понял, что продолжать болючую тему соревнований нежелательно и заговорил про поэзию. Для начала выбрал творчество Сергея Есенина, его короткую жизнь и загадочную смерть в Ленинградской гостинице "Англетер". Несмотря на то, что в тридцатых годах книг со стихами поэта было очень мало и творчество его не афишировалось, в студенческих кругах его знали, любили и почитали. К моей радости, я попал в точку, Лена знала множество стихов Есенина и стала их декламировать. Она с таким чувством прочитала "Анну Снегину", что мне подумалось, звездой эстрады и кино она могла быть, займись этим делом всерьёз. Тут наши увлечения совпали. Я тоже много знал стихов народного поэта и с огромным желанием стал читать их Лене. Мне нравились его стихи, написанные в Баку, под названием "Персидские мотивы", и я с азартом и вдохновением стал читать:
  
   "Мы в России девушек весенних
   На цепях не держим, как собак.
   Поцелуям учимся без денег,
   Без кинжальных хитростей и драк..."
  
   Лена слушала и улыбалась. Ей видно было приятно видеть во мне человека близкого по духу и увлечениям. Мы продолжили литературную тему и всюду находили точки соприкосновения. Лена оттаяла и до конца вечера была ласковой и приветливой. Она меня уже не подкалывала и прониклась ко мне уважением и теплом. Расстались мы больше друзьями, чем влюблёнными. У меня было желание поцеловать на прощание девушку, но моя нерешительность и страх быть непонятым, давили на меня тяжелым грузом и не давали выхода эмоциям. Моё предложение встретиться завтра она отвергла, объяснив тем, что всю неделю будет занята подтягиванием хвостов, которые появились вследствие пропусков занятий в период спортивных сборов и соревнований. Мои аргументы о том, что у неё осталось чуть больше двух недель, действий не возымели. На это она категорически заявила: "Не надо находиться постоянно в плену эмоций и грёз, ими надо уметь управлять. Сначала дело, а потом досуг". Я тоже придерживался, как и большинство молодёжи нашего времени, такой формулы, но такое заявление меня немного обидело. И потом все мои предложения о месте и времени свиданий она отвергала и назначала свои. Меня это тоже несколько насторожило. Время ещё было не позднее, но Лена засобиралась домой. Мне ничего не оставалось, как согласиться с ней, так как видел, что она устала и никакие развлечения ей не всласть. На прощание она сказала: "Вась, извини, я сегодня никакая. Приходи в воскресенье в парк в два часа дня. Там будет опять играть духовой оркестр. Сходим на танцы, покатаемся на лодке, поговорим, отдохнём, отвлечёмся от дел будничных". Меня не надо было уговаривать и привлекать этими соблазнами. Я был бы счастлив только лишь тем, чтобы она была рядом и я мог видеть её очаровательную улыбку, слышать спокойный ласковый, задушевный голос. Поэтому не раздумывая, ответил:
   - Хорошо, я буду ждать тебя у центральных ворот.
   - Договорились. До свидания. Желаю успехов.
   Я придержал её руку в своей, надеясь удержать её хоть на несколько минут, но она мягко высвободила её и скрылась в подъезде своего общежития.

Прощальное воскресенье

   Учёба моя закончилась. Осталось сдать три экзамена, получить "диплом" и до свидания, Ленинград, милая подруга Лена и всё, что успел увидеть и полюбить в этом городе. При одной этой мысли, что скоро всё кончится, меня бросало в дрожь и смятение. Лена пойдет по жизни своей дорогой, я своей, и от наших зародившихся чувств останется лишь яркое незабываемое воспоминание. Успокаивало только то, что впереди ещё есть несколько дней, которые проведём вместе и, может быть, примем какое-то решение и составим план на будущее.
   ... Подходила к концу самая длинная неделя в моей жизни. За это время я сдал два экзамена и торопил время, чтобы поскорее похвастаться перед девушкой своими успехами в учёбе. И пусть она знает, какой я положительный, волевой человек. Стоит мне захотеть, я обязательно добьюсь поставленной цели. Так я себя хвалил, будто бы уже сейчас собирался сделать девушке предложение. Наконец настало долгожданное воскресное утро. В белой выстиранной рубашке, выглаженных брюках, до блеска начищенных туфлях и с единственным значком "Ворошиловский стрелок" на куртке-бобочке, выглядел я, уж если не модно, то нарядно и прилично. Так, по крайней мере, мне показалось, когда я увидел своё отражение в зеркале, что стояло в коридоре. Был солнечный погожий день начинающейся осени. Листья на деревьях стали желтеть, аллеи и парки теперь представляли величественную картину, сотканную из целой цветовой гаммы листьев различных кустов и деревьев. Любуясь этой нерукотворной красотой, где скверы, парки и цветочные клумбы гармонично вписывались в архитектурные ансамбли и природные ландшафты, невольно проникся гордостью за тех, чьими руками и разумом была создана эта красота. Мне казалось, что мы, молодые, родились для того, чтобы своим трудом и творческим гением приумножить созданные нашими предками богатства и сделать жизнь счастливой и радостной. С таким мажорным настроением подошёл к центральным воротам парка, которые были настежь открытыми, и счастливые горожане целыми семьями шли туда, где можно каждому найти развлечение по душе. Лена, обязательная и пунктуальная, не заставила долго себя ждать. Она лёгкая, как пушинка, одетая по-летнему в светлое ситцевое платьице с короткими рукавами-фонариками, сияющая и радостная, как богиня любви и красоты, предстала предо мной.
   - Привет, Василий! Как экзамены?
   - Здравствуй, Лена. Два экзамена сдал на отлично, ещё один предстоит сдать во вторник. К следующему воскресенью буду дипломированным бухгалтером.
   - Везёт же тебе. Специальность уже будет, можешь жениться, жить-поживать и детей наживать, а мне ещё целый год пахать, неизвестно где жить и что наживать, - не то с радостью, не то с сожалением сказала она, улыбаясь. Лена всегда своими загадочными фразами ставила меня в тупик. Я не знал, что ответить. То ли согласиться, то ли опровергнуть её суждения, то ли всё сказанное в шутку, то ли всерьёз. Наконец, подумав, сказал:
   - Цитируя твой принцип: "Сначала дело, а потом всё остальное", смею доложить, что я ещё не сделал то, что задумал, следовательно, обзаводиться семьёй у меня нет ни желания, ни возможности, а чтобы всё это было, нужно время. Я думаю, сейчас у нас с тобой день радости и развлечений, а о серьёзном поговорим чуть позже.
   - Молодец, Василий, сейчас я в тебе вижу мужчину. С чего начнём?
   - Пойдем на озеро, покатаемся на лодке.
   - С удовольствием.
   Возле лодочной станции уже плавали два десятка лодок, но в прокатном пункте были ещё свободные. Мы взяли лодку на час. Получили вёсла, ключ от замка и направились к деревянной пристани, где лодки были прикреплены цепями, запертыми на замок. Лена первая села в лодку, а я вставил вёсла в уключины, открыл замок и, оттолкнувшись от причала, направил её на чистую воду. Покачиваясь на волнах, она плавно плыла к середине. Лена сидела напротив и внимательно следила за моими действиями. Я подналёг на вёсла, и лодка стремительно поплыла к противоположному, заросшему камышом и кустами, берегу. Теплая солнечная погода, рядом очаровательная девушка, вокруг масса разнаряженного люда, плавающего на лодках, гуляющего по тенистым аллеям парка, создавали иллюзию всеобщего благоденствия. Такое ощущение было у меня впервые. Был я на седьмом небе от счастья, и мне казалось, что сегодня я повелитель и творец самого себя, стоит мне что-то задумать, будет исполнено непременно, точно и в срок. Сегодня не хотелось думать ни об угрозе войны, ни о предстоящей разлуке, ни о проблемах и трудностях взрослой жизни. Сегодня мы были хозяевами радости и счастья, которые сами же сотворили. Лена, наверное, испытывала такие же чувства, ибо глаза её сверкали, и с лица не сходила чистая, обезоруживающая, солнечная улыбка. Она перегнулась через борт, зачерпнула ладошкой воду и шутливо брызнула на меня. Лодка качнулась, и она, как бы спохватившись, спросила:
   - Вась, а ты плавать умеешь?
   - Умею. У нас в селе озеро побольше этого, и все ребята и девчонки с пелёнок всё лето плавают, и не было ни одного случая, чтобы кто-то утопился.
   - Счастливый ты. А я плавать так и не научилась. Когда маленькая была, водить в бассейн было некому, а когда выросла, не было времени, увлеклась другим делом, но я тебе обещаю, обязательно научусь.
   - Я в этом не сомневаюсь. Чтобы научиться плавать, надо очень захотеть, не бояться глубины, освоить движения рук и ног на суше, и при упорных тренировках за месяц научишься и будешь плавать, как золотая рыбка. Если хочешь, сегодня и проведём первый урок.
   - Спасибо, Вася, но сегодня не получится. Во-первых, я не настроена, а во-вторых, не взяла с собой купальник.
   Целый час катались, беззаботно разговаривали, любовались красотами уходящего лета, и нам казалось, что нашему счастью не будет конца. Однако время подошло, и надо было возвращать лодку. Мне захотелось продлить эту радость, и я спросил девушку:
   - Лен, может, ещё часик покатаемся? Потом заплатим за прокат, и дело с концом.
   - Нет, Вася, греби к причалу. Хорошего понемножку.
   Я налёг на вёсла, и через несколько минут мы были уже у стоянки. Я выскочил первым, закрепил лодку и помог выбраться подруге. Прогуливаясь по парку, я пытался серьёзно поговорить с Леной о наших дальней-ших отношениях, но она или отшучивалась, или уклонялась от разговора. Видно, не хотела омрачать праздник нашей прощальной встречи чем-то неопреде-лённым, далёким, неосознанным. Подошли к парашют-ной вышке, Лена посмотрела на меня и спросила:
   - Вась, не хочешь ещё раз прыгнуть?
   - Хочу, но тратить целый час на стояние в очереди жалко, лучше погуляем по парку или покатаемся на "чёртовом колесе", как ты на это смотришь?
   - Хорошо, но его сейчас называют колесом обзора.
   Подошли к гигантскому сооружению, у подножия которого стояла большая очередь. Нас она испугала, но кассирша сказала, что подождать надо десять минут, и как только люди выберутся из гондол, вся очередь займёт их места. Мы взяли билеты и стали ждать. Действительно, не прошло и десяти минут, как колесо стало замедлять вращение, и как только очередная корзина достигала нижней точки, немедленно происходила смена "обозревателей". Хватило места и нам. Колесо стало постепенно подниматься. Зрелище было удивительнейшее. Колесо было метров сорок в диаметре, и когда наша "гондола" поднялась на верхнюю точку, под нами оказался весь город, с его ровными, как стрела, улицами и каналами, парками и садами, заводскими трубами и золочёнными куполами церквей. Очарованные великолепием творения рук человеческих, мы ещё долго не могли отойти от увиденного и после того, как опустились на землю. Потом гуляли по парку: делились впечатлениями от увиденного и услышанного. Когда подошли к стрелковому тиру, Лена, хитро глянув на меня, сказала:
   - Ну, покажи нам своё искусство, "Ворошиловский стрелок".
   Я очень любил этот значок, но сейчас пожалел, что нацепил его на куртку, а теперь придётся на деле показать, что ты действительно его заслужил. Чтобы как-то застраховаться в случае неудачи, я невнятно проговорил: "Этот значок я получил, стреляя из боевого оружия, а из пневматической винтовки ещё ни разу не стрелял".
   - Если из боевой винтовки стреляешь хорошо, то из пневматической и подавно, - развеяла мои сомнения подруга.
   Мы зашли в помещение тира. Тут оживленно обсуждались результаты стрельбы группой молодых ребят, видно, стрелявших на спор. За стойкой заведующий сновал, как челнок: то он выдавал пульки и брал за них деньги, то приносил мишени и считал на них очки, то ставил на место сбитых бекасов, уток и зайчиков, то объяснял клиентам правила стрельбы на приз и его выдачу.
   ... Мы взяли освободившиеся винтовки и заказали по пять пулек. Лена предложила "поохотиться" на птиц и зверушек, так как при каждом попадании они эффектно кувыркались, а болельщики на это бурно реагировали. Сначала вызвалась стрелять Лена. С первого выстрела она сбила пламя с зажжённой свечки, потом "завалила" медведя, следом за ним такая же участь постигла волка и лисицу, лишь косой зайчишка остался жив и невредим. С него я и решил начать. Можете представить моё нервное напряжение. Девушка, не имеющая никаких спортивных разрядов, подстрелила четыре "зверя" из пяти, а что же теперь делать мне? Я волновался. Очень не хотелось опростоволоситься, но как только взял винтовку, волнение исчезло. Прицелился в "косого" и мягко нажал на спусковой крючок. Мгновение и "косой", подскочив, повис на крючке. "Слава Богу" - подумалось мне, зайца подстрелил. По остальным "зверям" решил стрелять в обратном порядке, чем Лена. Четыре из них были повержены. Болельщики ликовали, а у меня на мушке маячило пламя свечи, колыхающееся от малейшего движения воздуха. Щелчок выстрела, и свеча погасла. Клиенты захлопали в ладоши. Лена тоже переживала за меня, и ей явно не хотелось ущемлять моё мальчишеское самолюбие. Она пожала мне руку и, улыбаясь, сказала:
   - Теперь вижу, значок ты носишь заслуженно, с чем тебя и поздравляю.
   "Слышь, парень, а ты попробуй на приз, у тебя получится", - раздался голос одного из болельщиков.
   - Вась, в самом деле, чего бы тебе не попробовать?
   - Можно и на приз.
   Я был рад, что не опозорился и теперь готов был на подвиги. На стене тира, возле стойки, висела табличка с условиями призовой стрельбы, где значилось, что за выбитых сорок семь и больше очков из пятидесяти возможных положены призы в виде мягких игрушек. Сейчас я был спокоен, и груз ответственности надо мною не давил.
   По мишени на приз стреляли кисточками, которые своим остриём втыкались в мишень, так в ней и оставаясь.
   Я заказал восемь кисточек, из которых три пробных и пять зачётных. Соседи прекратили стрельбу и сфокусировали своё внимание на мне. Первые три выстрела были более, чем удачными - три десятки. "Давай, парень, жми и дальше в таком духе", - слышались голоса болельщиков. Однако, ни советов, ни выкриков я уже не слышал. Всё моё внимание было сосредоточено на белом "яблочке" с копеечную монету, в центре чёрной мишени с кругами. Первый выстрел - десятка, второй - десятка. Четыре выстрела - четыре десятки. Но тут, видно, не выдержали нервы, пятый выстрел сорвал, только девятка. Толпа ликовала. "Хозяин" поднёс мишень к нам и, вытаскивая кисточки из неё, стал считать: "Десять, десять ... и девять. Итого, сорок девять очков из пятидесяти возможных. Великолепный результат. Тебе полагается приз". Из сундучка он вынул большого плюшевого белого медвежонка и, под аплодисменты, вручил мне. Я тут же переадресовал его ликующей Лене. А она, довольная и радостная, стиснула мне руку и сказала:
   - Молодец, Вася. Спасибо за подарок.
   Я не успел ответить Лене за поздравление, как посыпались реплики:
   - Парень, с такими способностями и работать не надо. Иди в другой тир, там призовые деньгами дают.
   Я пропустил мимо ушей эту реплику, но был доволен, что не на словах, а на деле доказал, что значок "Ворошиловский стрелок" ношу не случайно. Лена взяла меня под руку, и мы вышли с гудящего, словно улей, помещения на улицу. Внутри у меня всё ликовало. И потому, что я вырос в глазах девушки, и потому, что она рука об руку идёт рядом со мной, и то, что природа подарила нам великолепный день, и то чувство, какого я ещё никогда не испытывал. Мне казалось, что нет в мире ни войн, ни вражды, ни ненависти, ни зла. Все люди счастливы, как мы с Леной. Мир прекрасен. Тот, кто имел счастье влюбиться в первый раз, поймёт меня и возможно дополнит, но я утверждаю, что нет на земле более возвышенного и прекрасного состояния, чем чувство Первой Любви. От одного прикосновения девичьей руки меня бросало то в холод, то в жар. По яркому румянцу, растекающемуся по щекам Лены, я понял, что и она испытывает нечто непонятное, приятное и радостное. После некоторой паузы она сказала:
   - Уже заиграл духовой оркестр, пойдём потанцуем, я ведь тебе обещала, а то теперь неизвестно когда представится такая возможность.
   Не дождавшись согласия, потянула меня на танцплощадку. На огромной, метров тридцать в диаметре, площадке, уже кружилось несколько десятков пар. По воскресеньям духовой оркестр играл бесплатно, и отдыхающие с огромным удовольствием отдавались этому непревзойдённому способу досуга. Подождав, когда оркестр заиграет новый танец, влились в круг танцующих и мы. Весёлая финская полька подхватила нас, как вихрь, и понесла в царство звука, ритма и движения. Лена танцевала великолепно. Движения её были стремительны, изящны и точны. Я тоже танцевал неплохо, но такого удовольствия от танцев никогда не испытывал. Неповторимое удовольствие получил я и от вальса. Кружась с чудесной партнёршей, опьянённый её прикосновением и легким головокружением, мне казалось, что это действо происходило не на земле, а в звёздном царстве, где все небесные светила устремили свой взор на пару влюблённых землян, устроивших невиданный доселе концерт в их честь. Осталось пожалеть, что только в течении пяти минут испытали мы это звёздное наслаждение. Оркестр замолк. Уставшим музыкантам тоже нужна была передышка. Спустившись на землю, мы остановились. Глаза наши возбуждённо горели, учащённо бились сердца, мы стояли, обнявшись, в сторонке, и было единственное желание, чтобы этому счастливому мгновению не было ни края, ни конца. Лена совсем осмелела. Она положила мне руки на плечи, и в её ожидающем взгляде было столько нежности, ласки и тепла, что я как-то невольно прижал её к себе и поцеловал прямо в губы. Она не отпрянула, не отстранилась, но только улыбнулась моему неумелому первому поцелую. Мы смотрели друг на друга и молчали, переживая случившееся. Оркестр заиграл медленный танец. Мы, не сговариваясь, вошли в круг. Я взял её за талию, она положила мне руки на плечи и так, слившись воедино, мы медленно двигались по площадке. Часа два подряд без перерыва отдавались этому прекрасному занятию. Эти два часа сделали нас ближе и роднее, чем предыдущие два месяца. Сейчас я уже точно знал, что Лена первая и единственная девушка, которую я люблю, и буду делать всё от меня зависящее, чтобы наши судьбы были объединены в одну и шли по жизни вместе до конца.
   Однако всему хорошему, печальному и радостному приходит конец. Не заметили, как настал вечер. Густые сумерки спустились на землю, призывая рабочий люд отправляться на покой, чтобы завтра окунуться с головой в повседневные дела и хлопоты нашей тревожной и неспокойной жизни. Прозвучал бесстрастный голос ведущего:
   - Товарищи, ленинградцы и гости, к сожалению, вечер отдыха и танцев подходит к концу, милости просим в следующее воскресенье на нашу танцевальную площадку. А сейчас заключительный, белый танец.
   Оркестр заиграл вальс "На сопках Манчжурии". Лена, как заправская светская дама, протянула руку и, присев в глубоком реверансе, улыбаясь, пригласила меня на танец. Танцевали мы слаженно и самозабвенно. Все земные дела и тревоги отошли на второй план, ощущение полёта продолжалось, казалось, на целый белый свет мы только двое, и весь оркестр играет для нас, и вся красота земная создана, чтобы мы были и радовались жизни. Но вот прозвучал последний аккорд оркестра, и наступившая тишина заставила опуститься на землю и ощутить её реальное дыхание. Не сговариваясь, взявшись за руки, покинули площадку и направились к главному выходу парка. В наше время все городские парки были обнесены забором, все основные и вспомогательные двери и ворота запирались на замок, а наряды милиции приступали к её охране. Переполненные впечатлениями уходящего дня и нежными чувствами друг к другу, мы молча шли, наслаждаясь тёплым погожим вечером уходящего лета. У меня было такое ощущение, будто это наш последний вечер, принесший нам радость и любовь, которому не суждено будет никогда повториться. Подошли к общежитию. Лена, задумчивая и притихшая, стояла рядом. Её горячая ладонь была в моей, и она не пыталась её высвободить. Хотя время было уже позднее, мне не хотелось уходить. Наконец я спросил её:
   - Лена, когда мы встретимся?
   - Как всегда, в воскресенье.
   - Но я уже в понедельник уезжаю и теперь не знаю, когда потом встретимся. Я предлагаю встретиться в среду. Во вторник я сдаю последний экзамен, а на следующий день отметим окончание моей учёбы.
   Однако Лена была непреклонной. Сославшись на неотложные дела и отсутствие времени на свиданье, предложение моё она отвергла. Чувство бесконечного праздника стало спадать, и мы опускались в реальную действительность с вечными проблемами, нуждами и бедами. Предчувствие долгой разлуки заставило меня встрепенуться и осознать, что рядом милая девушка, с которой теперь неизвестно когда встретимся. Я смело обнял её, прижал к себе и прильнул к её сладостным устам. Она ответила и, обвив мою шею нежными руками, покорно принимала мои неумелые, но горячие поцелуи. Так, прижавшись губами друг к другу, мы ещё полностью не осознали, что, полюбив, сделали первый шаг к взрослой жизни. Жизни суровой, жестокой и беспощадной. Первой опомнилась Лена. Освободившись от объятий, она вложила руки в мои и сказала:
   - Вася, пора по домам. Тебе далеко ехать.
   Только сейчас, зажав её горячие ладони в свои, я стал осознавать, что жизнь может нас разметать по свету, и мы никогда не найдём друг друга. Надо хоть обменяться адресами наших родителей. Подумав об этом, я сказал девушке:
   - Лен, жизнь так изменчива и непредсказуема, давай обменяемся адресами, тогда, в случае чего, можем найти друг друга по ним.
   Лена на этот раз покорно достала из сумочки блокнот, записала мой адрес в Хвастовичах и, вырвав листок, подала его мне, там был адрес её родителей в Брянске. Мы помолчали, каждый думая о своём. Потом Лена сказала:
   - Вася, в следующее воскресенье приходи в скверик, что возле общежития, на два часа дня. Придёшь?
   - Непременно.
   - Тогда до встречи.
   Я шагнул ей навстречу, поцеловал без боязни в губы и ответил:
   - До свидания, Лена. Я с нетерпением буду ждать этой встречи.
   Девушка легко высвободилась из моих объятий, помахала рукой и скрылась в парадной общежития. Никогда так тяжело не переживал расставание с девушкой. В общежитие добирался с отключённым сознанием. Всё это время меня мучило непонятное грустное предчувствие, но я отгонял эти мысли, пытаясь представить нашу будущую встречу в ещё более розовом свете, чем сегодня. Текущие дела заставили забыться и сосредоточить своё внимание на подготовке и сдаче последнего экзамена. Но вот экзамен сдан на "отлично". Однако это меня не радовало. Каждую минуту я думал о ней и фантазировал, что могла она делать в это мгновенье. Не знаю, доходили до неё мои биосигналы или нет, но если бы она их получила, то непременно бы приехала ко мне и успокоила мою душу.
   Время шло. Я ждал встречи, мучался, но не решался ехать к Ней в середине недели, боясь разрушить её планы. Но вот учёба закончена. Получены "корочки", взят билет на поезд, а душа, как птица в клетке, рвётся к ней, единственной, прекрасной и любимой.
   Этой встречи я ждал, как нечто главное и важное в моей жизни, способной изменить мою судьбу, бросить в омут или поднять на невиданную высоту. Я собирался ей сказать, что люблю, и нет у меня больше никого дороже на свете, чем Она, непредсказуемая, любимая, Елена Прекрасная моя.
   И вот, наконец, долгожданное воскресное утро. Собрав последние гроши, купил роскошный букет алых роз и, не дожидаясь назначенного времени, еду к Ней, любимой, загадочной, непредсказуемой. Первый раз в своей жизни шёл на свидание к девушке с цветами, и мне казалось, что все смотрят на меня и чисто по-человечески завидуют. Меня не смущало, что шёл на свидание в единственной вельветовой куртке-бобочке, ситцевой рубашке и, видавших виды, серых штапельных брюках. И даже эта сверхскромная одежда выглядела нарядно и элегантно, так как была почищена, заштопана, выстирана и выглажена. Другого пути быть опрятным и чистым у меня просто не было. Вот и знакомое здание. С замиранием сердца подхожу к заветной скамеечке, но она пуста и холодна. Оглядываюсь по сторонам и жду, когда выйдет из-за кустов и осветит своей солнечной улыбкой, способная к сюрпризам и розыгрышам, милая моя Лена. Жду пять минут, десять, тридцать, но, увы, её нет. Обязательная и пунктуальная, она не позволяла себе опоздать даже на пять минут. Тут что-то не так? В душу стали заползать сомнения и тревоги. "Подожду ещё минут десять и пойду в общежитие узнаю, что же случилось", - подумал я. Через некоторое время подхожу к вахтёрше. Она окидывает меня пристальным взглядом и говорит:
   - Вы к кому?
   - Я к Лене Панфиловой.
   - Её нет. Она вчера с группой девчат и преподавателем уехала на практику.
   Сердце моё так и оборвалось.
   - А куда уехали, вы не знаете?
   - Они мне не докладывают, куда уходят или уезжают, но, по-моему, для вас она оставила письмо. Как ваша фамилия?
   - Трохалёв Василий.
   - Значит, я не ошиблась. Это вам.
   Она вынула из ящика стола запечатанный конверт и передала мне. Я взял письмо и вручил вахтёрше цветы, которые мне уже стали ненужными. Она их с благодарностью взяла, отчётливо понимая, что предназначены они были не для неё.
   С сожалением и грустью покинул временное жильё Лены и, усевшись на первую попавшую скамейку, стал читать. Письмо было коротким и лаконичным, видно, написанное наспех. Она писала, что ждала нашей встречи, но, как я и предполагал, случилось непредвиденное: "В пятницу нас, девушек-парашютисток, пригласили в кабинет директора, где уже сидел мужчина средних лет в штатском. Директор представил его и объявил, что поступаем в его распоряжение, и практику будем проходить в каком-то закрытом заведении. Ни времени окончания практики, ни адреса нам никто не сообщил". В конце приписка: "Желаю успехов в осуществлении своей мечты. Как только представится возможность, тебя найду на небе или на земле. Жду, люблю, целую. Твоя Лена".
   Хотя тёплые слова и признание в любви меня несколько успокоили, приехал в общежитие расстроенный и опустошенный. Что за секретное заведение? Почему такая спешка? Почему собрали только парашютисток? Для какой цели их хотят использовать? Эти и другие вопросы крутились в моей голове и не находили ответа. Несмотря на то, что был воскресный день, идти уже никуда не хотелось. До вечера провалялся в кровати. Чтобы отвлечься от горьких дум, пытался читать. "Хорошо, что обменялись адресами", - подумалось мне. Теперь хоть знаю, где живут её родители и, в случае необходимости, буду искать Лену через них. Последнюю ночь в Ленинградской общаге спал чутко и тревожно. В голову лезли всякие кошмары и страшилки. Снова вокзал. Как будто и не было трех месяцев моего пребывания в Ленинграде, но в корне изменивших моё мировоззрение, отношение к людям, к жизни, к себе. Чуть больше трёх месяцев пробыл в этом городе, но накрепко сросся с ним. И всё же, город с его достопримечательностями, музеями, садами, каналами и парками, успешная учёба и получение нужной профессии оказались второсте-пенными. Главной была Её Величество Любовь. О Лене думал я постоянно, и каждую минуту проникался к ней ещё большей теплотой и нежностью. Забираясь на свою "забронированную" верхнюю полку, подумал: "Увижусь ли ещё когда-нибудь с Леной - самой красивой, милой и желанной девушкой в мире". Не хотелось верить, что снова сработает народная мудрость: "Первая любовь не бывает счастливой".

После свидания

   Не успела Лена переступить порог своей комнаты, как Нина накинулась на неё с вопросами.
   - Ну, как провели время?
   - Ой, Нинка, не спрашивай, я такая счастливая.
   - Что, Вася тебя поцеловал?
   - Я первая его поцеловала, а потом и он осмелел, но поцелуи и всё прочее у нас впереди, главное, я в нём увидела скромного порядочного парня, готового на любые испытания ради любимой.
   - Это он так тебе сказал?
   - Да, я и сама вижу.
   - С тобой всё ясно. Влюбилась сама и влюбила в себя чистого и непорочного парня.
   - А что в этом плохого? Влюблённый человек готов на любые подвиги. Мне кажется, если бы спартакиада была завтра, то я бы выиграла все соревнования, потому что у меня сейчас такой эмоциональный заряд, что его хватит на любой подвиг, в том числе и на спортивный.
   - И когда договорились встретиться?
   - В следующее воскресенье. Он настаивал, чтобы встретиться ещё и в среду, но я ему отказала. Тогда бы у меня нарушились все планы, и пошло бы всё наперекосяк. Бабушка мне в детстве говорила: "Леночка, когда вырастешь, не поддавайся житейским соблазнам и слабостям, а соблюдай главное жизненное правило - сначала дело, а потом потеха".
   - Мне кажется, если ты так рассуждаешь, то у вас ещё никакой любви нет, а просто увлечение. Когда же по-настоящему полюбишь, всё бросишь и побежишь за любимым, хоть на край света.
   - Может, ты и права, но я думаю, у нас с Васей всё впереди. Вот на следующий год закончу учёбу, пойду на работу, а тогда можно подумать и о серьёзных отношениях, о семье и о детях.
   - Ленка, о чём ты говоришь? Какая семья? Какие дети? Если он пацан, которому ещё нет и восемнадцати, он ещё не служил в армии, и пока он служит, мало ли что может произойти. Да и у тебя ещё ничего не определено. Может, в Ленинграде оставят. Не знаю, как ты, но я всё буду делать, чтобы остаться тут, продолжать заниматься любимым спортом, участвовать в соревнованиях и обязательно стать чемпионкой Союза. Ведь сколько труда вложено на тренировки, поездки, соревнования, а если пошлют на работу в какую-то глухомань, то три года адского труда уйдут впустую. Это неправильно. Надо откинуть всякую ложную скромность и активно добиваться своей самореализации. Я и тебе советую сделать так, как я. Я уже была у начальника аэроклуба, секретаря горкома комсомола, где мне обещали работу в городской больнице и продолжение спортивной карьеры.
   - У меня на этот счёт есть свои соображения. Во-первых, спорт - это удел молодых. Это развлечение, известность, слава, но не источник дохода для жизни. Рано или поздно надо будет создавать семью, иметь детей и трудиться по своей профессии. А насчёт работы, куда пошлют партия и комсомол, туда и пойду, значит там я нужнее, значит там принесу больше пользы стране, обществу.
   - Как знаешь, только в большом городе есть больше возможностей для раскрытия таланта, реализации своих способностей, да и Васю бы вытащила из своей провинции, и человеком сделала. А то у вас, как в песне: "Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону...". Разлетитесь по Союзу, а потом ищи ветра в поле. Что бы ты ни говорила, а о своём будущем надо думать уже сегодня, а не завтра, когда поезд уже уйдёт.
   - Нинка, я не думала, что у тебя такие мещанские взгляды. Ведь партия и комсомол учат нас тому, что главным приоритетом у каждого советского человека должны быть: самоотверженный труд на благо страны и интересов общества, а все остальные дела на втором месте. Наш девиз "Сначала думай о Родине, а потом о себе" должен быть главным.
   - Ты считаешь, семья и дети - это дело не государственной важности, что воспитание молодого поколения является второстепенным? С этим я в корне не согласна. Семья - это элементарная ячейка общества, и чем она крепче, чем гармоничнее она развивается, тем сильнее страна, успешнее и богаче живёт в ней народ.
   - На эту проблему у нас с тобой разные взгляды. Может ты и права, но меня не убедила, останемся при своих мнениях. Время нас рассудит. Давай лучше о земном. На тренировку завтра идём?
   - Полёты на понедельник не предусмотрены, только теоретические занятия и политинформация, можно и пропустить, сославшись на то, что готовились к экзаменам. Кстати, через неделю практика, но у нас с тобой полная неопределённость. Во всех группах знают, кто куда едет, а парашютисткам ничего неизвестно. Темнит наше руководство что-то.
   - Может, нас совсем от практики освободят? Ведь через два месяца планируются международные соревнования.
   - Но ведь фельдшерская практика ничего общего не имеет со спортом. В любом случае, практику надо будет отработать, лучше уж со всеми вместе.
   - Не будем думать и гадать, пусть думает за нас начальство, а мы все равно ничего изменить не сможем.
   - Ну ладно, пусть будет, как будет, а нам пора спать.
   Лена молча стала раздеваться. Разговор с подругой оставил неприятный осадок: "Ну как я могла обозвать её мещанкой. Если бы она меня так, то я бы наверное возмутилась и наговорила ей глупостей, а она молодец, правильно сказала про семью, только мне не хотелось признавать своё поражение и согласиться с ней". Так, забравшись под одеяло, думала Лена. "Впечатлений от прошедшего дня было столько, что разговоров хватило бы до самого утра, но мы, углубившись в домашнюю философию, забыли о сегодняшнем дне, который, может быть, запомнится на всю жизнь". Ведь именно сегодня она почувствовала впервые в жизни такой всплеск эмоций, такую теплоту и нежность к этому парню, как к никому другому. Ей и до этого нравились парни. Были поклонники и дома в Брянске, и тут, но это были друзья-единомышленники, которые не вызывали таких возвышенных и прекрасных чувств, как к этому простому деревенскому парню. Возможно, его непосредственность, скромность и почти детская наивность подкупили настолько, что её девичье сердце открылось перед ним и всё её существо наполнилось прекрасной музыкой любви. В её ушах и сейчас звучали его неторопливые взвешенные слова с милым деревенским диалектом. За эти несколько встреч она успела заметить, что за ширмой простоты и наивности, в нём скрывается твёрдость духа, целеустремлённость, трудолюбие и неукротимая воля к победе. Своей женской интуицией она почувствовала, что такие люди, как ОН, способны многого достичь в жизни, если им помочь в выборе цели и стимулировать её достижение. Так, перебирая в памяти эпизод за эпизодом, во время их немногочисленных встреч, рисовала портрет своего любимого, который мало чем отличался от идеала, созданного девичьим воображением. В нём видела она: тот же средний рост, ту же накачанную спортивную фигуру, те же голубые, со смешинкой глаза, правильные мужественные черты лица, русые, волнистые волосы, тот же мягкий покладистый характер. То, чего недостаёт в этом портрете, она, как опытный художник, несколькими мазками доведёт его до совершенства. Погрузившись в воспоминания и размышления, Лена долго не могла уснуть. Ей всё казалось, что она не так себя вела с ним. Может быть, не надо было вести себя столь категорично и согласиться с его предложением встретиться в среду, однако какая-то внутренняя, невидимая пружина девичьей гордости сработала, и она, отказавшись, лишила и себя, и его может быть последней сладостной неповторимой встречи. Так, в споре сама с собой и заснула наша героиня. Следующие один за другим дни шли своим чередом, только наполнены они были каким-то радостным внутренним светом. Она перечитывала конспекты, специальную литературу, ходила на тренировки в аэроклуб, общалась с подругами, но где бы она ни находилась, что бы она ни делала, был ОН теперь всегда с ней, милый, желанный, любимый. Иногда спорил или соглашался с её делами и поступками, иногда советовал, но теперь их уже было двое. Ложась спать, желала ему доброй ночи, а, вставая утром, желала удачи. День их желанной встречи приближался, и ей казалось, что теперь всю накопившуюся за неделю любовь и нежность, она обрушит на НЕГО и сразит наповал.

Крутой поворот

   Однако этим планам не суждено было сбыться. В пятницу утром, с нарочным им с Ниной принесли повестки из военкомата (все медицинские работники были военнообязанными), в которых значилось, что они обязаны сегодня в десять часов утра явиться в первый отдел названного учреждения. Не подозревая ничего страшного, пришли к военкому, у которого сидел какой-то мужчина в штатском. Он пригласил нас сесть, а военком поспешно вышел из кабинета. Перед "штатским" лежала стопка папок. Взяв одну из них, открыл и тут же спросил:
   - Панфилова Елена?
   - Я, - ответила Лена и встала. Он окинул её долгим проницательным взглядом, немного помедлив, сказал:
   - Садитесь. - Перевёл взгляд на подругу, так же изучающе, словно рентгеном просветил, и сказал:
   - Стало быть, Данилова Нина Ивановна, это вы?
   Та тоже поспешила встать и утвердительно кивнуть головой.
   - Итак, товарищи-комсомолки, - казённым, беспристрастным голосом начал таинственный чиновник. - Я прочитал ваши личные дела и пришёл к выводу, что вы нам подходите, и будете доучиваться в нашей спецшколе. Чтобы не было лишних вопросов, сразу объясняю, заведение наше закрытое. Кроме медицинской практики, которую вы пройдёте в полном объёме, будете обучаться другим наукам по специальной программе, но об этом не должен никто знать, даже самые близкие люди. Более того, на период учёбы вы будете лишены контакта даже с родителями. Сегодня напишите им, а так же близким друзьям, чтобы не беспокоились из-за того, что на некоторое время переписка прекратится, завтра уже будет поздно, ибо в субботу в это же время группа отбывает к новому месту учёбы.
   Сердце у Лены так и оборвалось. Как же так, строила грандиозные планы, с нетерпением ждала встречи с парнем, на Новый год хотела побывать у родителей, да и осуществить свою мечту - поступить в мединститут, теперь же всё это рушилось. Взволнованная, она встала и спросила:
   - Я не знаю, куда вы нас вербуете, но у нас другие планы и задачи.
   От её слов чиновник аж побагровел и на высоких тонах начал:
   - Мне неприятно слышать от вас такие слова. Это говорит отличница учёбы, активная комсомолка, спортсменка и наконец патриотка нашей Родины. Чтобы вы знали, главная задача у всех нас - это защита первого в мире социалистического государства от многочис-ленных врагов, как внутри страны, так и за её пределами, а не личные планы и амбиции. Вы медики, люди военнообязанные и, пользуясь этим, мы вас мобилизуем на спецучёбу, поэтому вы свои планы оставьте при себе. А насчёт вербовки? Мы никого не вербуем и не уговариваем, мы подбираем людей с определёнными физическими данными и умственными способностями, формируем из них спецподразделения, учим всему необходимому и отдаём приказ о спецзадании. Страна доверяет вам, и вы должны гордиться, что только вам оказана честь быть бойцами невидимого фронта. Вот это всё, о чём я могу вам сказать.
   - На какое время рассчитаны курсы?
   - Учёба будет продолжаться в течении шести месяцев. После чего вы вернётесь в своё училище, закончите учёбу, получите дипломы, а когда потребуетесь, мы вам сообщим, но опять же, об этом никто ничего не должен знать. На время учёбы вы будете обеспечены спецформой и трёхразовым питанием.
   Подавленная и обескураженная, Лена сидела и долгое время не могла прийти в себя. Пока чиновник что-то писал, она судорожно думала, как сообщить Васе о таком неожиданном повороте дела. Потом исписанный лист бумаги он положил в папку, завязал её, и тоном, не терпящим возражений, заявил:
   - Сегодня рассчитаетесь с долгами в общежитии, библиотеке, в училище, оповестите родителей о временном отсутствии связи, а завтра с вещами первой необходимости в 9.00 встречаемся тут же в зале военкомата. Помните о нашем разговоре, и не вздумайте куда-то уехать или опоздать, этим необдуманным поступком можете испортить себе всю жизнь. Руководство училища поставлено в известность о вашей длительной командировке. Всё. Вы свободны.
   Девушки вышли из помещения, как пришибленные, не способные ни объяснить, ни прокомментировать случившееся. Только когда вышли на улицу, и ласковый осенний ветерок освежил их разгорячённые лица, Лена сказала:
   - Нина, ты что-нибудь поняла?
   - Так же, как и ты. Только то, что из нас хотят сделать отважных разведчиц, которые положат на алтарь служения Родине свои молодые жизни, о подвигах которых узнают лишь через пятьдесят лет, или вовсе никто никогда ничего не узнает. Тебя такая перспектива устраивает? Меня лично нет. И я буду делать всё, чтобы этого не произошло.
   - Каким способом?
   - Пока не знаю, но что-нибудь придумаю, на то и голова, чтобы думать, а ты, если такая патриотка, то делай слепо то, что сказал нам этот НКВДист.
   - Нинка, о таких вещах вслух не говорят, услышит кто и нам с тобой обоим несдобровать. Если ты не согласна учиться в этой школе, то найди какой-нибудь предлог, но так, чтобы это было достоверно и тонко, а не то, сломают жизнь и тебе, и твоим родителям.
   - А ты согласна учиться в этой школе?
   - А у нас что, есть выбор? В конце концов, это интересно и романтично. Будем учиться, а там посмотрим, что из этого выйдет, всё равно так просто от них не отделаешься. Сейчас идём рассчитываемся, пишем письма, собираем вещи. Васе попытаюсь всё объяснить, он поймёт и подождёт. А мы с тобой едем вместе, будем поддерживать друг дружку, а ты обещай мне не высказывать вслух своих пессимистических настроений и тем более критики в адрес инструкторов. Всё, что мы думаем, с чем не согласны, держим в себе на десяти замках, и выполняем всё, что от нас потребуют. Ты согласна?
   - Всё ты говоришь правильно, но как удержаться и не ляпнуть что-нибудь в сердцах?
   - Если хочешь жить на воле, держи язык за зубами.
   - Я что-то не пойму тебя, Ленка, то ты идейная до мозга костей, то какие-то сомнения высказываешь в адрес начальников!
   - Насчёт курса партии и коммунистической идеи сомнений у меня нет, но есть опасения относительно некоторых рьяных, но бездушных исполнителей, которым ничего не стоит испортить нам настроение на всю оставшуюся жизнь.
   - Теперь понятно. В твоём лице я предвижу новую Мата Хари. Такая же хитрая, осторожная, умная, хладнокровная, обворожительная и спортивная.
   - Нинка, не льсти, но это не моё призвание. Я хочу быть счастливой в мирной жизни, а не на тропе войны. А теперь разговоры прекратим и начинаем заниматься делом.
   Весь день бегали с "бегунками": то в библиотеку, то в аэроклуб, то к коменданту общежития. Даже вахтёрша расписалась в казённой бумаге, не преминув спросить: "Каков он этот парень, которому надо будет передать письмо?" День прошёл в бегах и хлопотах, а когда легли спать, от чрезмерного переутомления не могли уснуть. Позёвывая, Нина спросила:
   - Лен, а что же будет с Васей?
   - Я ему написала письмо и оставила на вахтёрке, в нём сказано, что пока я не дам ему весточку, чтобы не пытался меня искать.
   - Ты уверена, что он будет ждать?
   - Уверена. Мы на всякий случай обменялись с ним адресами своих родителей. Я своим написала, что если получат от него письмо, пусть перешлют ему мою записку, которую вложила в конверт.
   - Ты представляешь, как он расстроится, когда узнает, что ты так неожиданно укатила неизвестно куда.
   - У меня и самой сердце разрывается при мысли, что запланированная встреча завтра уже не состоится. Да и состоится ли она вообще когда-нибудь? Сколько неожиданностей в нашей жизни, что даже трудно предположить, какие испытания и муки готовит нам судьба.

Сельский бухгалтер

   Приехал домой поздним вечером. Братья уже спали, только неутомимая труженица мама продолжала трудиться. Увидев меня в дверях, бросила свою стирку и, вытерев руки о фартук, кинулась мне навстречу:
   - Сыночек, родной, как я по тебе соскучилась, и как нам тебя не хватает, - обнимая меня, причитала мама. - Голоден, поди? Раздевайся, я тебя сейчас накормлю. Отец-то сегодня на конюшне дежурит.
   - Мам, а как вы тут? Ребята здоровы?
   - Слава Богу, здоровы. Серёжка с Иваном уже большие. Отцу помогают. Сено, дрова заготавливают, картошку полют, а с первого сентября пошли в школу. Сергей - в шестой, а Иван - в третий. Вот и Егорушка на другой год будет школьником.
   - А Петенька уже ходит?
   - В одиннадцать месяцев пошёл.
   Я ел мамины постные щи, а она без умолку рассказывала про сельские новости, будто меня в Хвастовичах не было несколько лет. Видя, что я утомился и потерял всякий интерес к деревенским новостям, мама постелила рядно на полу, и я лёг вместе с братьями. Утром папа пришёл с работы раньше, чем я проснулся, а когда, потягиваясь, вышел на крыльцо, он уже во дворе рубил дрова. Завидя меня, он воткнул топор в чурбак, распрямился и сказал:
   - Здорово, сынок! Как твоя учёба?
   - Здравствуй, папа! Учёбу закончил на отлично. Сегодня пойду в райком, доложу о прибытии.
   - Будешь в нашем колхозе работать, аль как?
   - Не знаю. Может, тут оставят, а, может, ещё куда пошлют. Юрка-то Ерохин никуда не поступил?
   - Да куда ему. Работает в колхозе, но хочет учиться на тракториста.
   - А как Колька Махоткин?
   - Тот в город подался. Завербовался, штоль. Ты вот что, сынок, я часок посплю, а ты поруби дровишки-то, а то негоже, когда они разбросаны по двору. Уже неделю, как из лесу привёз, а порубать всё некогда. Ребятишки теперь в школу ходют, не заставишь.
   - Хорошо, папа, я сделаю, иди отдыхай. А сена-то на зиму заготовили?
   - Корму, думаю, хватит. Едоков-то, корова да тёлка-полуторница.
   В избу вошли вместе с папой. Мама кормила грудью годовалого Петеньку. Не отрывая ребёнка от груди, сказала:
   - Завтракайте. Там на столе картошка варёная, молоко, хлеб.
   Мы молча поели. Отец пошёл в мазанку отдыхать, а я - рубить дрова. Через некоторое время с гиканьем из избы выскочили с холщовыми сумками на перевес, братья-школьники. Они кинулись ко мне на шею и принялись на перегонки что-то рассказывать о своих школьных делах, учителях. Я решил погасить их эмоции, сказав:
   - Бегите в школу, а то опоздаете, потом поговорим.
   Они будто того и ждали. Сорвавшись с места, бегом помчались в школу. До самого обеда рубил дрова. Только когда сложил их в поленницу и подмёл двор, решил объявиться в райкоме. Заведующий сельхозотделом посмотрел "диплом", похвалил за отличную учёбу и сказал:
   - Мы тут посоветовались и решили послать тебя на работу в Жуковку. Там в райкоме в сельхозотделе нет бухгалтера, и они просили прислать им молодого специалиста, чтобы разобрался во всех тонкостях бухгалтерского учёта. Как ты на это смотришь?
   - Я бы хотел работать у нас в Хвастовичах.
   - Нет, Василий, у нас места. Да и не наше это решение, а областного управления. Тебя выучили, доверяют ответственную должность, стало быть надо ехать.
   Пришлось согласиться.
   - А когда ехать-то? - вырвалось у меня.
   - Неделю на отдых хватит?
   - Хватит, конечно.
   - Вот в следующий четверг и поедешь. Я сейчас напишу рекомендательное письмо. Ты комсомолец?
   - Да, комсомолец.
   - Вот и хорошо. Поработаешь годик-два, а потом направим тебя учиться в институт в Москву. Ты не против?
   - В институт - это хорошо, но я хочу на лётчика учиться.
   - Значит, славы захотел? А кто же на земле работать будет, людей кормить? Подавай всем деньги, славу. Эх, молодежь, молодежь, жизни вы ещё не знаете.
   Глубоко вздохнув, старый большевик подвинул мне бумагу и сердито сказал:
   - Чтобы в пятницу был на месте. Я проверю.
   Я вышел на улицу, и пока шёл домой, одолевали противоречивые мысли. Жалел, что потерял год из-за этих бухгалтерских курсов, а с другой стороны, не поехал бы в Ленинград, не познакомился с городом и не встретил Лену. Где она сейчас? Чем занимается? Вспоминает ли о своём Ворошиловском стрелке? А, может, уже и забыла? Она ведь мне ничего не обещала, да и планов на будущее мы не строили. Может, это была никакая не Любовь, а просто дружба? И всё-таки, как только подумаю о ней, сердце радостно забьётся и на душе становится теплей. Так, рассуждая сам с собой, я пришёл домой. Про себя решил, завтра же заведу тетрадь и каждый день буду записывать свои дела и чувства и отчитываться перед Ней за каждый прожитый день. Наметил: за эту неделю заготовить дров, натаскать из леса грибов, позаниматься с братьями математикой, так как "тройки" в их тетрадях меня не устраивали. Дома с мамой поделился своими планами, и она их одобрила, добавив к ним выкопать небольшой участок картошки. До вечера ещё оставалось много времени, и, взяв всё необходимое, отправился на огород. Невыкопанной картошки оставалось около четырёх соток, и я решил до вечера выкопать. Вернувшиеся из школы Егор и Иван вызвались мне помочь, и я не отказался от их участия. Год был благоприятный, и картошка уродилась славная. Огород был очищен от сорняков, и под каждым кустов скрывалось до десяти картофелин величиной с кулак и больше. Мелочи почти не было. Работа шла споро. Я копал, ребята собирали и ведрами выносили на межник сухие золотистые клубни. Однако, как не старались, до захода солнца выкопать не успели. Пришлось на этом закончить. Пока её перебирали, ссыпали в погреб, и уже стемнело. Ужинали в потёмках. Мама не нарадовалась. "Приехал работничек, и сразу всё пошло на лад", - говорила она соседям. Я и впрямь трудился с желанием и в охотку с темна до темна, а когда сверстники звали на танцы, ни сил, ни желания у меня уже не было. И потом, после Лены ни на одну из девчат смотреть не хотелось. Всю неделю ждал от неё письма, но не дождался. Честно говоря, в Жуковку ехать мне не хотелось, но мы тогда жили, как солдаты, по принципу: "Партия сказала, надо, комсомол ответил, есть!". Попрощавшись с родителями и братьями, отправился на новое место работы. До районного посёлка Жуковка было километров восемьдесят. Автобусы туда не ходили, пришлось добираться на попутных машинах, и всё же мне повезло, к концу рабочего дня я вошёл в кабинет первого секретаря райкома. Ему, видно, уже позвонили из Хвастовичей, поэтому, читая рекомендательное письмо, спросил:
   - Как добрался?
   - На попутных машинах.
   - Это ты быстро, а мы ждали завтра.
   Между тем, позвонив по внутреннему телефону, вызвал начальника сельхозотдела. В кабинет вошёл мужчина лет сорока, весь седой и с покалеченной ногой. Секретарь кивнул на меня и сказал:
   - Принимай кадры, Иван Васильевич. Хотел бухгалтера, вот тебе молодой специалист. Опыта, правда, у него нет, но учился в Ленинграде, там плохому не научат. Я думаю, толк из него будет.
   Иван Васильевич коротко выслушал мою характеристику и коротко бросил:
   - Беру, а там поработает, увидим, на что он способен.
   - Однако, Василий, жилья он не имеет, и его надо куда-то определить на постой.
   - Ну это не проблема. Вон наша Марфа-уборщица одна живёт в целом доме, с радостью возьмёт молодого парня, может, по дому что поможет, и бабе будет польза, и парню веселее.
   - А ты, как думаешь? - обратился он на этот раз ко мне.
   - Меня любой вариант устроит, лишь бы была крыша над головой.
   - Это хорошо, что ты неприхотлив к условиям жизни, но поскольку твоя будущая хозяйка уже ушла домой, я сейчас напишу записку, и моя секретарша Зина отведёт тебя к ней. Пару слов о внутреннем распорядке. Рабочий день начинается в восемь часов утра и кончается в шесть часов вечера, с перерывом на обед с тринадцати до четырнадцати часов. Выходной день - воскресенье. Вопросы есть? - Сам же и ответил: "Вопросов нет". - С завтрашнего дня приступай к своим обязанностям. Иван Василич ознакомит тебя с бумагами, и мы надеемся, что ты наведёшь с ними порядок, а то уже больше месяца бухгалтерским учётом никто не занимается, и сейчас там чёрт ногу сломает. А теперь иди отдыхай и на работу не опаздывай.
   Зина, миловидная женщина лет тридцати, прекратила стучать по машинке, встала и, недовольно бурча, вышла из кабинета. Я попрощался с будущими коллегами и пошёл следом за секретаршей. Дом уборщицы был в полукилометре от здания райкома, и всю дорогу, пока мы шли, моя проводница не проронила ни слова. Перед входом в избу бабы Марфы она сказала:
   - Ты подожди тут, а я с ней поговорю сама.
   Входная дверь оказалась открытой, но в доме никого не было. Я стоял возле крыльца, а Зина стала звать хозяйку. Наконец, откуда-то из глубины сарая послышался женский голос: "Кто там?". Мы подождали немного, и оттуда вышла ещё не старая, очень энергичная и привлекательная женщина и уж никакая не бабушка. Она посмотрела на секретаршу, потом перевела взгляд на незнакомого парня и что-то хотела сказать, но Зина её опередила: "Марфа Ильинична, вот привела вам на постой молодого, симпатичного парня. Он будет работать у нас главным бухгалтером". Главным она меня, видно, сделала для пущей важности, чтобы та задавала меньше вопросов и не отказала парню в приюте. Прочитав записку, хозяйка окинула меня ещё раз оценивающим взглядом и с удивлением сказала:
   - Уж больно молодой он, чтобы быть главным бухгалтером.
   - Дык, он у нас один, стало быть, что ни на есть, самый главный. Впрочем, я пошла, а вы сами во всём разберётесь.
   Зина хлопнула калиткой и быстрым шагом пошла в контору, видно, кончать незавершённую срочную работу.
   - Ну что ж, голубчик, коль собрался у меня жить, познакомлю тебя со своим уставом. Если он тебе подойдёт, то уживёмся, если нет, то будешь искать другую квартиру.
   - Марфа Ильинична, для начала давайте познакомимся: меня зовут Василием, а теперь слушаю вас.
   - Так вот, женщина я одинокая. В доме без мужских рук тяжело, всё ломается, рушится, а починить некому. Если у тебя руки на месте, а голова на плечах, не дружишь с ленью и не чураешься грязной работы, то мы поладим. Дело идёт к зиме, а у меня крыша течёт, дров на зиму ещё не заготовила, забор повалился, да мало ли что ещё. Поможешь, жить будешь, нет, значит пришёлся не ко двору.
   Меня несколько обескуражили её прямота и напористость и нисколько не пугали её проблемы. Для деревенского парня это всё привычно и знакомо, и без категорического заявления я бы помог устранить её домашние неполадки.
   - Ваш устав мне подходит, поэтому я остаюсь и немедленно готов помочь вам ссыпать картошку в погреб. Заходя во двор, я увидел ворох картошки, прикрытый от солнца соломой, но не ссыпанный в сусек. Сейчас переоденусь и начнём.
   Женщина, видно, не ожидала такого поворота дела и немедленно ответила: "Ну тогда пойдём в избу, я покажу комнату, в которой будешь жить". Она вытерла босые ноги о половичок, лежащий у порога, и провела меня в чистую, уютную комнату, На чистых деревянных стенах ничего не было, кроме старого зеркала, по краям которого свешивались вышитое полотенце да портрет молодого симпатичного мужчины в будёновке. Рядом висели часы-ходики с гирькой. Возле глухой стены стояла широкая деревянная кровать, застеленная цветастым покрывалом, на котором возвышалась гора подушек. На стене возле кровати висел простенький коврик с неумело нарисованной парой белых лебедей. Поверх коврика висело заржавленное ружьё-берданка. Рядом с кроватью стояла обитая жестью печка-голландка. В переднем левом углу размещался иконостас с несколькими иконами, а с потолка на цепочках свешивалась лампадка, которую, видно, зажигали только по большим праздникам. Завершал вид горницы стол с дубовыми ножками и четыре табуретки, сработанные, видно, одним мастером. Некрашеный деревянный пол был до желтизны выскоблен и вымыт. По всему было видно, что хозяйка здесь не жила, а заходила сюда за тем, чтобы вытереть пыль да поднять гирьки часов. Сложив свои скромные пожитки в уголок, переоделся в спортивный костюм и через пять минут был уже во дворе. Чтобы ускорить работу, из старых досок соорудил желобок и, опустив его наклонно в сусек, стал осторожно ссыпать туда драгоценные клубни. Женщина оценила это рацпредложение, как положительное, и за каких-то два часа сорок вёдер картошки были перебраны и заложены в погреб на хранение. Закончив работу, умылся из рукомойника, посмотрел на покосившийся забор палисадника, дыры в соломенной крыше сарая и решил, что завтра же, без напоминания хозяйки, займусь ремонтом её невзрачной, давно не видевшей мужских рук, захиревшей усадьбы. Пока я стоял и разглядывал её поместье, из сарая вышла хозяйка и сказала:
   - Вася, иди в дом, а я управлюсь, приду и тогда поговорим.
   Я зашёл в горницу и первым делом взял тетрадь-дневник и стал записывать впечатления сегодняшнего дня с тем, чтобы как только получу письмо от Лены, послать его девушке. Теперь я знал свой новый адрес и, написав письмо её родителям, попросил, чтобы они переслали мне письмо от Лены, как только его получат. Наступили сумерки. Зашла хозяйка и позвала меня ужинать. Чтобы не зажигать лампу и экономить керосин, ужинали в полутьме. Она вынула из печки чугунок с ещё тёплыми щами и налила мне полную деревянную миску. Ложки тоже были деревянные. Нарезав большими ломтями хлеб собственной выпечки, хозяйка сказала: "Ешь, сынок, чем Бог послал. Перевары разные готовить некогда, вот и едим щи, молоко да каша - деревенская пища наша. За помощь тебе спасибо. Вижу, душа у тебя добрая, да и руки на месте, поэтому за еду и постой денег с тебя брать не буду, чем сможешь поможешь и за это спасибо". Видно, душа у женщины оттаяла, и в её словах уже не чувствовалось тех железных ноток, которые звучали при нашем первом знакомстве. Щи, заправленные поджаренным луком на постном масле, оказались очень вкусными, а может быть, просто я был очень голоден. Скоро миска опустела, и я принялся доедать ломоть хлеба, запивая его парным молоком. Когда трапеза была закончена, стол прибран, Марфа Ильинична зашла в горницу и сказала:
   - Ты, поди, утомился, сынок, я сейчас тебе постелю, ложись отдыхай, а завтра поговорим о житье-бытье.
   Она проворно сняла подушки, сложила на сундук и, отвернув ватное одеяло, сказала: "Спокойной ночи". Только сейчас я почувствовал, что устал, и, как только прильнул к подушке, сразу же погрузился в крепкий живительный сон. Привыкший рано вставать, и тут мой биологический будильник сработал безотказно. В шесть часов я был уже на ногах. Хозяйка топила печку, готовила еду, и создавалось впечатление, что спать она вовсе не ложилась. Я поздоровался, и она, ответив, спросила:
   - Как спалось на новом месте?
   - Спасибо, Марфа Ильинична, очень хорошо. А вы всегда так рано встаёте?
   - Дык корова в хлеве. Её надо подоить, выгнать пастись, а потом печку истопить и поспеть на работу. Хоть мне в контору на девять надо, всё равно не успеваю. И так целое лето. Зимой, правда, полегче. Можно и порукодельничать, и отдохнуть, и с бабами посплетничать.
   То, что говорила хозяйка, мне было хорошо знакомо, ибо вырос я в селе, и во всех тонкостях крестьянского быта разбирался не понаслышке. По укоренившейся привычке, с самого детства, бегал по утрам не менее трех километров и выполнял комплекс силовых и гимнастических упражнений. Сказав хозяйке, что немного пробегусь, не стал изменять этой полезной привычке и тут. Вышел по тропинке задами на околицу и, чтобы никто не видел, побежал по направлению к темнеющему вдалеке лесу. Бег для меня был не только тренировкой духа и тела, но и знакомством с местностью, общением с природой и размышлением о будущем.
   Лес от посёлка находился километрах в двух, и я преодолел это расстояние минут за шесть-семь. Хотя его таинственная тёмная прохлада манила вглубь, на опушке остановился, боясь увлечься и опоздать на работу. Снарядов для силовых упражнений в лесу, как в хорошем спортзале, более чем достаточно. Нижний сук молодого дуба использовал, как турник, вместо штанги - небольшое дерево, вывернутое бурей с корнем. После интенсивной физической нагрузки тело моё дышало силой и здоровьем, душа наполнилась радостью и надеждой на то, что день будет успешный и радостный. Окатив себя холодной водой из колодца, бодрый и возбуждённый вошёл в дом. Только теперь, при дневном свете, разглядел место обитания хозяйки. Непременным крестьянским атрибутом была, конечно, ОНА, русская огромная печь. Летом, как правило, она пустовала, а зимой, как мать родная, и накормит, и приголубит, и пригреет.
   Не было исключением из правил и это жильё. Печка была подмазана, побелена, и выглядела опрятной и ухоженной. Вход на лежанку был занавешен простенькой цветастой занавеской. Вход в печку был закрыт железной, смазанной постным маслом, заслонкой. Люк в подпечек был открытым. В углу, с правой стороны возле печки стояли: ухваты для чугунков разной величины, кочерга и деревянная широкая лопата для выпечки подового хлеба. Вдоль стены, что разделяла кухню и горницу, стояла широкая, больше чем на полметра, дубовая скамейка, которую хозяйка использовала вместо кровати. Измученная за день, она не находила сил, чтобы раздеться, валилась на неё и мгновенно засыпала. Так всё лето и спала, как солдат на казарменном положении, положив под голову старую засаленную фуфайку.
   ... Пока я занимался физкультурой, хозяйка сварила пшённую кашу с тыквой и, помазав её коровьим топленным маслом, сказала:
   - Ешь, Василий, и на работу не опоздай, а то Иван Васильевич не любит, когда его сотрудники опаздывают.
   Тут меня не надо было уговаривать. Позавтракав, поблагодарил хозяйку и отправился на работу. Это был мой первый рабочий день государственного служащего, работающего не за трудодни, а за деньги. В контору пришёл на полчаса раньше. Иван Васильевич был уже там. Увидев меня, поздоровался и сказал:
   - А, студент, молодец, что пришёл пораньше. Я сейчас введу тебя в курс дела и приступай к работе.
   Мы зашли в небольшое помещение, где вдоль стен на стеллажах торчмя стояли папки, а на столе ворохом лежали в беспорядке какие-то бумаги.
   - Вот, это твоё хозяйство. Все отчёты по колхозам проверишь, сложишь в отдельные папки, туда же положишь накладные, ведомости, квитанции. На каждую папку заведёшь список находящихся там документов. И так по каждому из двенадцати колхозов. Если что будет непонятно, спрашивай, я растолкую.
   Он удалился, а я с ужасом подумал: "И как я в этом хаосе разберусь?" Однако, как гласит народная мудрость: "Глаза страшат, а руки делают", приступил к работе. Сначала собрал, систематизировал и сложил в папки разбросанные повсюду бумаги. Затем приступил к разбору завалов отчётных документов по отдельным колхозам. Тут тоже была сплошная самодеятельность и полная безграмотность. Форма отчётных документов не соблюдалась, составлялись произвольно, в балансах, приход-расход. Сплошные ошибки. В конце рабочего дня поделился своими открытиями с начальником отдела, на что он мне ответил:
   - В правлениях колхозов сейчас не хватает грамотных счетоводов. Зимой планируем провести с ними ликбез, разработаем форму отчётных документов, отпечатаем в типографии и разошлём по колхозам. А сейчас собирай и систематизируй то, что есть, и на всё это даю тебе две недели. Потом будешь ездить по сёлам в составе районной комиссии с ревизией и подписывать акты проверок.
   Услышав срок исполнения, как приговор, взмолился:
   - Иван Васильевич, такой объём работы за две недели я сделать не успею.
   - Успеешь! Приказы не обсуждаются, а выполняются, - кинул он в сердцах и вышел из помещения. Пришлось смириться и продолжать рутинную работу. Теперь, как мой первый, так и последующие дни, пока не наведу порядка, будет продолжаться весь световой день. Мои планы по "латанию дыр" в усадьбе хозяйки пришлось отложить. Когда же работа была выполнена, бумаги систематизированы, папки подписаны и сложены на стеллажах, начальник был доволен и в предстоящее воскресенье разрешил отдыхать. Это был мой первый выходной на державной службе. Но как им распорядиться? Советская власть, отвергающая религию и исповедующая воинствующий атеизм, приучила народ работать и по воскресеньям, и по религиозным праздникам. Я тоже решил заняться ремонтом палисадника. Однако, когда заявил об этом хозяйке, она хоть и одобрила мою инициативу, но сказала, что на данное время более актуальным является латание дыр в крыше. Я согласился и вместе с ней занялся этим делом. А дело было непростое. Связывали из соломы жгуты, обмакивали их в жирный глиняный раствор и затыкали ими дыры в крышах сарая и избы. Да, эта работа была действительно важнее, и мы за день с ней справились. Пока ещё не наступил сезон осенних дождей, мы, используя погожий день, застраховали себя от неприятностей. Хозяйка была мной довольна. За ужином разоткровенничалась и рассказала мне о своей жизненной истории. Первый раз за эти две недели увидел её в чистом платье, вязанной шерстяной кофте, аккуратно причёсанной и очень привлекательной. Она оказалась всего лишь на три года старше моей матери, которой едва перевалило за сорок пять. Подперев подбородок натруженной мозолистой рукой, она начала:
   - Вижу, ты хороший парень и тебе можно излить свои бабьи горести и слёзы. Вы, молодые, едва ли можете понять нас, стариков, но хочется, чтобы тебя, если не поняли, то хотя бы выслушали. Родилась я в соседнем селе, в многодетной семье, последним восьмым ребёнком. Трое умерли в младенчестве, а четверых братьев унесли бесконечные войны, обрушившиеся на матушку Расею. Отец погиб в русско-японскую. Мне тогда не было и девяти лет, следом за ним унесла двоих братьев русско-германская, а двух последних погубила гражданская война. Вышла замуж я в канун революции, в 1917 году. Мой муж, хлебнувший окопного горя, поддавшись большевистской агитации, уехал в Питер, как он сказал "делать революцию". Революцию сделать удалось, но при загадочных обстоятельствах погиб, и осталась я, как перст, одна-одинёшенька, одна на целом белом свете. Замуж больше не выходила по той простой причине, что мужики друг друга перебили и не было за кого выходить. С мужем ребёночка не нажили, а завести внебрачного не решилась, вить не по-христиански это, да и дитё бы чувствовало себя изгоем, потому как люди такие связи осуждали. Вот и мучаюсь я, как и все солдатские вдовы, на белом свете. А ведь не по-божески это, несправедливо, если Господь сотворил нас по парам, и жить мы должны с мужьями и деточками. И кто их только придумал, эти войны, будь они прокляты. Ведь завещал же нам Господь: и ближнего любить, и не убивать, и не грабить, и не обижать, а цари, князья и разного рода вожди ради своих интересов, богатства и славы вечно стравливают народы, как собак, убивают и грабят, нарушая заповеди Господни, а их прославляют, чуть ли не святыми считают, а народ от этого страдает. Нет, что-то и там на небе нет справедливости и правды. Ой, я так разболталась, - спохватилась женщина. - Ты комсомолец?
   - Да, я комсомолец, но доносов на людей никогда не пишу и никогда этим заниматься не буду, так что не бойтесь.
   - У меня так на душе наболело, что хоть плачь, а поделиться не с кем. Спасибо тебе, сынок, что хоть выслушал про мою бабью боль.
   Она поднялась и молча вышла во двор. Ещё только стемнело и можно было бы пойти в клуб на танцы, но я взял свою заветную тетрадь и стал продолжать писать историю пребывания в Жуковке. Дальнейшая работа и жизнь на новом месте приобрели какую-то определённость и системность. Заканчивая работу в конторе, я успевал помочь хозяйке, и через месяц её усадьбу было не узнать. Из леса привёз десятка два липовых слег и загородил ими огород, выпросил у Ивана Васильевича кубометр узких обрезных досок и привёл в порядок палисадник. Хозяйка была довольна своим постояльцем и относилась ко мне, как к родному сыну. На Октябрьские праздники начальник отпустил меня домой. Свою первую зарплату я отдал родителям, которые бедствовали и не могли детям купить мало-мальски приличной тёплой одежды. Отправляясь в Хвастовичи, я надеялся, что там меня ожидает письмо от Лены, но увы, письма не было. Расстроенный, не мог понять, что с ней происходит. Родители её тоже на моё письмо не ответили. "А что, если написать письмо на имя директора медучилища, может, он ответит и даст её адрес", - подумалось мне, и в тот же день отправил ему письмо. Жизнь в селе мало-помалу налаживалась, но моим родителям с четырьмя детьми было тяжело. Старший брат Николай служил в армии, а я теперь, как мама выразилась, тоже "отрезанный ломоть", и все заботы о хлебе насущном легли на отцовские плечи. Про себя решил, что половину зарплаты буду пересылать родителям, чтобы облегчить их бедственное положение. Написав письмо в медучилище, немного успокоился и решил пойти в клуб на танцы. Зашёл к Юре Ерохину, и вместе с ним направились в местный очаг культуры. Юра учился на курсах трактористов, но жил дома и знал все сельские новости. Разговорились, я ему рассказал об учёбе в Ленинграде, работе в Жуковке, но ни словом не обмолвился о Лене. Я не хотел, чтобы она стала предметом обсуждения и выслушивать советы, как надо вести себя в подобной ситуации. В клубе нас ожидал сюрприз. В честь праздника приехала кинопередвижка, и мы посмотрели популярный в то время фильм "Весёлые ребята". После фильма устроили танцы. За полгода моего отсутствия местные девчушки подросли и уже выглядели настоящими барышнями. Первый раз после разлуки с Леной я по-настоящему развлёкся и с огромным удовольствием потанцевал, хотя эти танцы с Леной в Ленинграде не шли ни в какое сравнение. Юра с девушкой не встречался и говорил мне, что ему ещё рано с ними вожжаться и терять волю в свои восемнадцать лет. Я не стал опровергать его доводы, потому что ещё пару месяцев тому назад рассуждал точно так же. Два праздничных дня пролетели, как миг, и снова я с головой в бумагах. Мою дотошность, математическую смекалку, аккуратность и каллиграфический почерк быстро оценило руководство, и теперь все стенгазеты и боевые листки писать и оформлять приходилось мне. Это занятие мне нравилось, и я им занимался с энтузиазмом и желанием. В райкоме я был самый молодой работник, но меня взрослые дяди и тёти любили за исполнительность и спокойный бесконфликтный характер. Как-то в райкоме было совещание партийного актива, на котором присутствовал и начальник военного комиссариата. Он и раньше был частым гостем в райкоме, а на этот раз зашёл в мою комнату и с порога заявил:
   - Молодой человек, вы в армии ещё не служили?
   - Нет, ещё не служил, но на следующий год буду поступать в лётное училище.
   - А почему на следующий год, а не сейчас?
   - Так, все конкурсные экзамены прошли, и поступившие курсанты давно учатся.
   - К нам в военкомат поступила разнарядка на троих ребят призывного возраста, для зачисления их вне конкурса в Олсуфьевское училище военных штурманов. У тебя сколько классов образования?
   - Девять классов.
   - А хочешь там учиться?
   - Конечно хочу.
   - Тогда выпишем тебе повестку, направление на учёбу, и через три дня, чтобы ты был там.
   - А где это Олсуфьево?
   - Этот старинный городок находится в пятидесяти километрах от Брянска. А ты сегодня после работы приходи в военкомат, я дам распоряжение, чтобы тебе выдали необходимые документы.
   - Спасибо, товарищ комиссар.
   - Не стоит благодарить. Дело в том, что при приёме очень строгая медицинская комиссия. Практика показала, что из десяти конкурсантов проходит три-четыре человека. Если ты войдёшь в это число, то станешь курсантом, если забракуют, то вернёшься назад и на следующий год будешь поступать в какое-то другое училище, или пойдёшь служить в армию. Ты согласен?
   - Согласен, конечно, а домой заехать можно?
   - На какой-то день, то пожалуйста, но если опоздаешь, то тебе одному медкомиссию проводить никто не будет, поэтому советую уже послезавтра отправляться в Брянск на комиссию.
   До конца рабочего дня меня не покидало хорошее настроение. Своими планами поделился с начальником отдела, а он, хотя и без восторга воспринял эту новость, но всё же распорядился, чтобы мне выписали аванс. Весь вечер был в хорошем расположении духа. Это заметила хозяйка и незамедлительно спросила:
   - Вася, ты что, письмо от девушки получил?
   - Нет, Марфа Ильинична, уезжаю послезавтра в Олсуфьево.
   - Что, в командировку?
   - Нет, поступать в лётное училище.
   - Собираешься летать на еропланах?
   - Если поступлю, то буду летать.
   - Ой, страх-то какой, ведь еропланы-то падают поди и разбиваются?
   - Падают, но у лётчиков есть парашюты, и они в любом случае спустятся на землю живыми и невредимыми.
   - Жалко мне тебя, Вася. Ты стал мне заместо сына родного, привыкла я к тебе и уже не мыслю, как буду жить опять одна-то.
   - Не переживайте, может, ещё вернусь, если медкомиссию не пройду.
   - Нельзя желать людям плохого, но я бы хотела, чтобы ты вновь вернулся в Жуковку.
   - Теперь уже как получится.
   Ночь спал плохо. Сначала думал про Лену. И почему она не написала ни одного письма? Я написал ей уже целую тетрадь, только не знаю, куда её послать. А может, она вовсе не нуждается ни во мне, ни в моих сердечных откровениях, иначе давно бы написала? Из её училища, куда я посылал запрос, тоже не ответили. Потом стал думать об училище. Как хотелось пройти комиссию, быть зачисленным в это учебное заведение и доказать всем и себе в особенности, что смогу летать и быть достойным защитником Родины. Впервые за время пребывания в Жуковке чуть не проспал зарядку. Пришлось хозяйке меня будить. День прошёл в хлопотах. В военкомате мне подготовили необходимые документы. Свои бухгалтерские дела никому не сдавал, только ввёл в курс дела уполномоченного райкома по учёту. Провожали меня, как в отпуск, без напутствий, тихо, будто надеялись, что через неделю вернусь и буду по-прежнему трудиться в их коллективе. Только в поезде осознал, что, может быть, это и есть самый главный поворот в моей жизни, который круто изменит судьбу и повернёт её течение по неведомому руслу полноводной и непредсказуемой реке жизни.

Глава III. Таинственный лагерь

Путь в неизвестность

   На следующее утро, в назначенный час прибыли на место сбора. Кроме нас с Ниной, на лавочке уже сидели несколько незнакомых девушек нашего возраста. По их лицам было видно, что и они вызваны врасплох, не могли понять, куда их повезут, и что готовит им судьба, совершив крутой поворот в их жизни. Нам с Ниной ни заводить разговор, ни знакомиться с будущими однокурсницами не хотелось. Пугала неизвестность, и наше таинственное особое предназначение вызывало страх и тревогу. Девчата тихо перешёптывались. Состояние у всех было такое, будто бы случилось что-то страшное, непоправимое. Наконец из помещения вышел мужчина средних лет в чине капитана, в фуражке с малиновым околышем, сделал перекличку и скомандовал: "По машинам". Рядом стояла крытая брезентом машина-полуторка, на которую и забралась наша женская команда. Побросав под ноги небольшие фибровые чемоданы с вещами первой необходимости, расселись на дощатые скамейки, уложенные между бортами машины. Среди девушек оказалась очень симпатичная женщина, лет на десять старше нас. Сопровождающий сел в кабину, и машина тронулась в путь. Пока ехали по городским улицам и пригородным посёлкам, молча любовались пейзажами уходящего лета, каждый думая о своём. Как только свернули на просёлочную дорогу, первой заговорила дама. Она повернулась к нам лицом и, осветив наши хмурые физиономии своей солнечной белозубой улыбкой, как-то просто по-семейному сказала: "Девчата, что же мы сидим, как воды в рот набрали? Посмотрите, какая кругом красота, давайте споём". И она запела звонким приятным голосом популярную тогда песню "Катюша". Без настроения и желания, нехотя стали ей подпевать. Закончив одну, она запела вторую: "Ой вы кони, вы кони стальные...", которую мы уже подхватили, дружно горланя, не опасаясь привлечь чьё-то внимание, ибо ехали по пустынной грунтовой дороге. Песня нас взбодрила, вернула в нормальную жизненную колею и, смирившись с сложившейся ситуацией, перестали переживать, крутить в голове испорченную пластинку и предоставили право решения наших судеб людям в военной форме с малиновыми петлицами. Когда пришли в себя и немного взбодрились, наша воспитательница, так же мило улыбаясь, сказала:
   - Девчата, поскольку дорога предстоит дальняя, а работать нам с вами придется долго, я хочу представиться, меня зовут Анна Васильевна. Я буду преподавать у вас немецкий язык и руководить группой. Основы знаний по немецкому языку вы получили в школах и техникумах, а тут будет сделан упор на разговорную речь по бытовой и военной тематике. Знания иностранных языков во все времена возвышали человека, а вам, молодым, красивым, умным и спортивным, руководство страны доверило быть её глазами, ушами и руками возмездия всех наших внутренних и внешних врагов. Главный критерий отбора - преданность и любовь к Родине вы уже прошли, а освоить науку и практику вашей будущей деятельности, нам еще предстоит. Ну, это я так, к слову, а жизнь и учёба в школе существенно не будет отличаться от любого военного учебного заведения. Несмотря на то, что учёба будет проводиться форсированным темпом, время останется и на досуг, и на занятия спортом, и на общение, а ваши знания и практические навыки помогут вам в жизни, и она будет у вас интересной, насыщенной и романтической.
   Анна Васильевна оказалась хорошим психологом, и пока мы ехали, подсаживалась к каждой девушке, и по-домашнему, по-матерински вела с ними задушевные беседы. Рассказывала о своей юности, запомнившиеся эпизоды из истории своей биографии и выпытывала у нас всё, что ей надо было. Это потом мы узнали, что задача разведчика заключается в том, чтобы узнать всё у собеседника и ничего конкретного не сказать о себе.
   ... Наконец в полдень подъехали к какому-то отдаленному захолустному полустанку. Сопровождающий вышел из кабины и дал команду выгружаться. Построив нас в одну шеренгу, сделал краткое сообщение:
   - Товарищи курсантки, часть намеченного пути мы преодолели, а дальше будете следовать железнодорожным транспортом. Для этой цели нам выделили отдельный вагон, который стоит на запасных путях. Через несколько часов его прицепят к проходящему поезду и вас доставят на конечный пункт. А сейчас вы получите сухой паёк на двое суток и питаться будете самостоятельно. Кипяток можно брать на любой станции, если позволит время стоянки. Старшая вашей группы Анна Васильевна доставит вас к месту учёбы, где и продолжите своё образование. У кого есть вопросы?
   Сделала шаг вперёд девушка с чёрными, как смоль, жгучими глазами, смерила офицера оценивающим взглядом, и спросила:
   - Товарищ комиссар, куда нас везут?
   - В военном комиссариате на инструктаже вам было сказано: где находится школа, какой срок обучения и чему вас будут учить - это военная тайна.
   - А какие условия проживания и личной гигиены нам будут предоставлены?
   - Как всем военнослужащим, следующим железнодорожным транспортом. И запомните, едете вы не на курорт, временное отсутствие городских удобств только помогут вам в дальнейшем преодолевать все лишения и трудности предстоящей борьбы. А теперь желаю успеха. Анна Васильевна, ведите группу к дальнейшему месту следования.
   После этих слов нам стало ясно, лёгкой жизни у нас не будет и, что спартанские условия проживания нам обеспечены.
   В двухосном товарном вагоне, куда нас поместили, уже устраивали свой временный быт десятка два девушек. Они заняли правую часть вагона, разместили свои вещи, почувствовали себя хозяйками и теперь с любопытством встретили новеньких.
   Кое-как разместившись на нарах, решили пообедать, так как с утра ничего не ели. "Немка", как окрестили мы свою старшую, разрешила набрать кипятку и, заварив его казённым чаем, принялись обедать. Анна Васильевна ничем не хотела показывать своего превосходства, питалась и спала на дощатых нарах, как и мы.
   Когда устроились на ночлег, вагон прицепили к составу, и спали мы уже под стук колёс. Общественный туалет был устроен прямо в вагоне. Это была небольшая кабина, обтянутая плотным брезентом с "унитазом", где и совершались естественные надобности. Поскольку это был единственный уголок гигиены на тридцать женщин, не пустовал он всю дорогу.
   Почти двое суток, минуя большие города и узловые станции, везли нас в неизвестность. Освоившись, девчата стали группироваться по двое-трое и вели разговоры, вспоминая смешные и грустные из своих, еще небогатых детских биографий.
   Почему-то разговоры велись полушёпотом, и не было в глазах вчерашних школьниц ни юного задора, ни беззаботного смеха.
   Мы с Ниной облюбовали местечко с краю на нарах, чтобы можно было, никому не мешая, встать, размяться, или, приоткрыв дверь, подышать свежим воздухом.
   Наконец на исходе вторых суток, рано утром вагон отцепили и опять на глухом полустанке. Поезд ушёл, а нам скомандовали выгружаться. Подстраховывая друг дружку, девчата повыпрыгивали на насыпь. Возле хозяйственных построек нас уже ожидала крытая брезентом грузовая машина ЗИС-5. Нам дали час на то, чтобы размяться, привести себя в порядок и принять пищу.
   Поскольку погода была сухая и тёплая, позавтракать решили прямо на лужайке. Нас оказалось три группы-отделения, и руководили ими такие же по возрасту женщины, как наша Анна Васильевна. Приглядевшись при дневном свете, обнаружила, что вся девичья компания состояла из молоденьких симпатичных девушек, только что окончивших школу, техникум или училище.
   По тому, как они разминались и выполняли гимнастические упражнения, не трудно было догадаться, что все они были спортсменки-разрядницы. Очутившись на природе, девчата ожили, стали улыбаться, подшучивать друг над дружкой и проявлять свои характеры. Смирившись со своей участью, успокоились и мы с Ниной. Разговаривали с ней на отвлечённые темы, и никак не комментировали предстоящие курсы и роль, на которую нас готовят. С подругой был принят негласный девиз: "Осваивать всё, чему нас будут учить, не высказывать недовольства, ни с кем не конфликтовать, а там, будь что будет".
   Однако долго засиживаться на природе нам не дали. Майор, приехавший за нами, дал команду: "Строиться!". Мы повскакали со своих мест, собрали остатки еды и встали в строй.
   Офицер в чине майора, ожидавший в кабине машины, пока мы позавтракаем, подошёл к нам и сказал:
   - Здравствуйте, товарищи курсантки!
   В ответ раздалось не дружное:
   -Здрасте!
   Майор улыбнулся по поводу "дохлого" приветствия, замечания не сделал. Ещё раз смерил нас внимательным взглядом и мимоходом бросил:
   - Знаю, что вы устали, но еще немного надо потерпеть. Последний участок пути преодолеем на машине, а там вам дадут отдохнуть, привести себя в божеский вид и тогда почувствуете себя, как дома. Старшие, ведите свои группы к машине.
   Майор повернулся и твёрдым уверенным шагом пошёл к машине, а мы, не соблюдая строя, двинулись за ним. По деревянной приставной лестнице забрались в кузов и расселись на скамейках. Машина тронулась и, свернув в сторону, резво устремилась по накатанной просёлочной дороге. Через откинутый брезентовый полог позади виднелись поля убранных ржи и пшеницы, тронутые осенней желтизной рощицы, и перелески. Не останавливаясь, проехали какое-то большое село с несколькими кирпичными домами, видимо это был районный центр. Проехав километров семь-восемь по булыжной "шоссейке", снова свернули на просёлочную дорогу. Через полчаса езды сразу вдруг потемнело, и мы оказались в дремучем густом лесу. По разбитой лесной дороге ехали около часа, пока не уткнулись в железные ворота. Шофер посигналил, створки разошлись, и мы въехали на территорию какого-то лесного городка. Единственно, что успели заметить, это надпись на воротах. Она гласила: "Пионерский лагерь "Лесной приют"".

Лесной приют

   Из кабины вышел сопровождающий нас майор и скомандовал: "Выгружайсь!" Шофер и один из охранников открыли задний борт, поставили деревянный трап, по которому мы и спустились на лесную лужайку. По его просьбе тут же возле машины нас построили, и майор сказал:
   - Товарищи курсанты, именно курсанты, а не курсантки, мы прибыли на место вашей будущей учёбы. Сейчас старшие групп расселят вас по комнатам, обеспечат горячим обедом, спецодеждой, дадут два часа отдохнуть и в 17.30 соберёмся в клубе, где ознакомим вас с программой обучения, целями и задачами, поставленными перед нами. Всё, разойдись!
   Анна Васильевна повела нас в длинное одноэтажное здание барачного типа. В бараке был общий коридор, а по обе стороны жилые комнаты. Нас с Ниной поместили в маленькую комнатку с одним окошком. В комнате было чисто и уютно. По бокам стояли две железные кровати с панцирными сетками, застланные шерстяными солдатскими одеялами. Возле каждой кровати стояли тумбочки для личных вещей.
   Посередине комнаты, ближе к окну, стоял стол с двумя табуретками. В стенку со смежной комнатой была вмазана печка-голландка с топкой, выходящей в коридор. В углу напротив печки стояла вешалка.
   Вот и весь скромный вид нашего временного жилья. Оглядевшись, Нина восторженно заметила:
   - Ленка, комната на двоих со шторами на окнах, да это же санаторий, а не какой-то лагерь. Даже не во всех гостиницах есть номера на двоих.
   Я воздержалась от комментариев, но заметила:
   - О том, как отдохнём в этом санатории, потолкуем, когда будем возвращаться домой, а сейчас давай устраиваться.
   Разложив вещи по местам, вышли на улицу. Осмотрелись по сторонам, и на душе стало жутко и неспокойно.
   Поляну в несколько гектар, где был размещён городок, окружал старый дремучий лес. Стеной стояли вековые дубы, липы, берёзы и клёны. И мне на миг показалось, что это не деревья, а какие-то сказочные зелёные великаны, шелестя листвой, двигаются на незваных пришельцев, нарушивших лесной покой, чтобы смять и втоптать их в землю.
   Пройдясь по посыпанным свежим песочком дорожкам, обнаружили, что городок наш состоит из десятка строений барачного типа. Вся территория была обнесена двухметровым деревянным забором с колючей проволокой наверху. Вдоль забора по всему периметру была проложена беговая дорожка метров пяти шириной. Чуть в стороне виднелась спортивная площадка с полным набором гимнастических снарядов. Девчата из других комнат тоже повыходили на улицу, чтобы познакомиться со своим новым местом обитания. Однако долго прохлаждаться нам не дали. Раздалась команда дежурного: "Строиться на обед!". Подумалось мне тогда: "Ну и зачем строиться, если столовая в ста метрах, могли обойтись и без строя". Однако у руководства школы на этот счёт были свои соображения. Столовая размещалась в таком же типовом бараке, как и жилые помещения. Вся наша группа "Медиков" во главе с Анной Васильевной разместилась за одним длинным столом, как в большой деревенской семье. После двухдневного питания всухомятку, обед нам показался необыкновенно вкусным, хотя и состоял из обычных мясных щей, котлет и пшённой каши с мясной подливой. На третье подали компот из сухофруктов. Хлеб не нормировался и можно было есть до отвала. После сытного вкусного обеда девчата повеселели. В казарму, как окрестили мы своё новое жильё, привели нас снова строем. Я не удержалась и спросила нашу старшую:
   - Анна Васильевна, мы же не солдаты, чтобы ходить строем и всё делать по команде.
   Она не возмутилась, и спокойно ответила:
   - Запомните, товарищ Панфилова и все остальные тоже, наша школа подчинена военному ведомству и поэтому дисциплина, распорядок дня, система питания, труда и отдыха, будут такими же, как в любом воинском подразделении. За нарушение воинской дисциплины будут применяться взыскания в виде: нарядов вне очереди, объявлением выговоров с занесением в личное дело и другие меры морального воздействия, вплоть до отчисления из школы с "волчьим билетом". Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю. Далее, мужчин в школе будет немного, это охрана, которую осуществляют солдаты срочной службы, начальник школы и десять инструкторов и тренеров по изучаемым предметам. Однако все они приехали сюда с жёнами, и не советую даже думать о любовных шашнях и не о том, чтобы влюбляться. Это тема отдельного разговора, но сразу предупреждаю, если не хотите испортить себе жизнь, заприте свои чувства, эмоции и страсти на большой амбарный замок и держите их взаперти, пока не закончите учёбу.
   Нина не удержалась и тоже спросила:
   - А в увольнение нас пускать будут?
   - А куда вы пойдёте в увольнение? Кругом лес и ближайший районный городок находится от нас в двадцати километрах, но дело не в этом, просто в учебную программу не входит контакт с местным населением и вы надеюсь, догадываетесь, почему? В школе мы будем находиться безвыездно восемь месяцев, после чего разъедитесь по своим учебным заведениям, получите дипломы по гражданским специальностям и приступите к работе по избранной профессии.
   - А почему восемь месяцев, а не шесть, как нам говорил комиссар?
   - Я не знаю, что вам говорил комиссар, но наша программа рассчитана на восемь месяцев, и надо набраться терпения выдержать первое ваше испытание. С вопросами закончим. Сейчас объявляю "мёртвый час". Сегодня на отдых вам дали два часа, а во все последующие дни будете отдыхать полтора часа с 16.00 до 17.30. Сегодня, как уже было сказано, начальник школы собирает нас в клубе, где ознакомит курсанток о целях и задачах школы, а также ответит на ваши многочисленные вопросы. И ещё, чтобы вы знали, я буду у вас командиром отделения - это официально, а, по сути, воспитателем, наставником и советчиком во всех ваших делах. Кроме того, я буду вести у вас немецкий язык и большую часть времени будем общаться на этом языке.
   У нас было ещё много вопросов к новой "мамке", но она сказала, как отрезала: "Отбой".
   Мы действительно были измотаны в дороге, без лишних слов разобрали постели и впервые за три дня, раздевшись, легли в чистые постели. Живительный сладкий сон, словно любимый мужчина, заключил нас в свои объятья и увлёк в мир волшебных страстей и несбыточных грёз. Сон настолько был сладостным и крепким, что "мамке" пришлось нас, в буквальном смысле, стаскивать с постели. Чтобы прийти в себя, пришлось нам с Ниной проделать несколько гимнастических упражнений и облиться холодной водой. Только после этого почувствовали себя отдохнувшими и бодрыми.
   В назначенное время все собрались в клубе. Это было небольшое помещение мест на сто, с маленькой сценой, в глубине которой висел экран для демонстрации кинофильмов. В зал, кроме нас, курсанток, пригласили инструкторов и обслуживающий персонал. Начальник школы не заставил долго ждать, вышел из-за кулис и подошёл к импровизированной трибуне. Это был тот самый майор, который встречал нас на полустанке. Сегодня он выглядел великолепно. Статный, красивый, с прекрасной армейской выправкой, создал о себе прекрасное впечатление. На нём были тёмно-синие офицерские брюки-галифе, тёмно-зелёная шерстяная гимнастёрка, подпоясанная широким командирским ремнём с портупеей, а на груди красовался орден Красного Знамени. Он встал за трибуной, окинул взглядом зал и начал:
   - Товарищи курсантки, вам выпала честь учиться в нашей школе, и вы должны этим гордиться. Родина выбрала вас: самых достойных, преданных, сильных и смелых патриоток, чтобы вложить в ваш разум, сердце и руки, знания, практические навыки для борьбы с многочисленными внешними и внутренними врагами нашей страны. Вы спортсменки-разрядницы, закалённые в спортивных баталиях, сможете и у нас успешно пройти весь курс обучения, получить необходимые знания для дальнейшей многосложной и чрезвычайно важной работы. В течении всего курса будем жить по распорядку воинских подразделений с соблюдением строжайшей дисциплины. Будет трудно, но помните: без упорства и труда нет победы. Я верю, что у вас хватит терпения и воли для преодоления всех препятствий и лишений на пути к намеченной цели. К нарушителям дисциплины будут применены самые строгие меры морального и административного воздействия. Так как две трети личного состава школы будете составлять вы, женщины, то категорически заявляю, что всякие попытки любовных встреч и интрижек, как со стороны мужчин-инструкторов, так и со стороны вас, курсанток, будут строжайше пресекаться, вплоть до привлечения к суду. Как вам уже было сказано, никто не должен знать, где находится разведшкола, и чему вас будут учить. В течение всей учёбы мы будем находиться в расположении городка без связи с внешним миром. Всякие попытки передать письма или записку с кем-то из обслуживающего персонала, будут строго караться. Теперь о распорядке дня и бытовых условиях. С целью успешной учёбы и плодотворной самоподготовки, вас разместили в комнатах на двух персон. Вы будете обеспечены трёхразовым питанием в школьной столовой. Каждую субботу будет банный день, где вы сможете искупаться и постирать свои личные вещи. Смена постельного белья будет производиться два раза в месяц, и стирка его будет осуществляться централизованным способом. О вашем здоровье будут заботиться медики здравпункта, где есть и женская консультация. Для занятий физкультурой и спортом есть спортзал в помещении и спортивная площадка на открытом воздухе. Утренняя зарядка будет проводиться в одно и то же время организованно всем личным составом. Одним из главных неудобств нашего быта - это уборные, расположенные вне помещений, однако, с этим придется мириться. Не буду останавливаться полностью на расписании занятий, скажу лишь то, что составлены они таким образом, чтобы теоретические и практические занятия чередовались между собой. Продолжительность учебного дня будет составлять десять часов плюс два часа самоподготовка. По воскресным дням будут проводиться спортивные соревнования по различным видам спорта, а также демонстрироваться кинофильмы. По всем неясным вопросам будете обращаться к руководителям групп. Сейчас они ознакомят вас с расписанием занятий, выдадут повседневную форму и обувь, спортивные костюмы и тапочки, учебную литературу, пособия и наставления, с тем, чтобы с завтрашнего дня приступили к занятиям по полной программе.
   Видимо, чтобы не отвечать на острые вопросы курсанток, он оборвал речь на полуслове, сказав: "Желаю удачи", и тут же удалился со сцены. Выступая перед публикой, говорил сухим, казенным языком, не проявляя ни чувств, ни эмоций, хотя видел, что слушателями были совсем юные девушки, ожидавшие от начальника, если уж не комплиментов, то хотя бы ободряющей дружеской улыбки, но, увы, наши надежды не оправдались. Только чуть позже мы поняли, почему мужчины-инструкторы и начальник школы, были с нами сухи и не проявляли никакого интереса. Всё оказалось до наивности просто и гениально. Они находились под двойным колпаком - высшего руководства и своих жён. Наши "мамки"-воспитательницы были жёнами инструкторов, которые следили за нами, но и с мужей глаз не спускали. Наша Анна Васильевна оказалась супругой начальника школы. Узнав всё это, мы поняли, что двадцать четыре часа в сутки мы будем под прицелом, и говорить можем только то, что приятно и выгодно руководству.

Без права на любовь

   Анна Васильевна, которую теперь мы называли "товарищ-инструктор", была с нами корректна, приветлива, но строга и требовательна, чуткая и заботливая, как мать, но держала нас на дистанции и не терпела панибратства. Она о нас знала всё, а мы о ней ничего. Только потом, после окончания школы, я поняла, что главным принципом разведчика, который свято соблюдала наша "мамка" - знать всё обо всех и никаких сведений о себе. Она, в этой связи, часто нам говорила: "Товарищи курсантки, любые откровения, или правдивая информация о себе и своих родных, когда-то может обернуться против вас. Если в быту она повлечет за собой семейные неприятности, то в военное время может стоить жизни". То, о чём умолчал начальник школы, Анна Васильевна сказала прямо, что война неизбежна, и готовят нас именно на этот случай.
   ... Между тем, выйдя из клуба и прихватив с собой по две курсантки, наши наставницы, переписав размеры одежды и обуви своих подопечных, устремились на склад за спецформой, обувью и другими вещами, положенными курсанткам. Через час мы уже щеголяли в тёмно-синих комбинезонах, такого же цвета беретах и тяжёлых армейских ботинках. Нам объяснили, что все занятия, в том числе и физкультура, будут проводиться в этой форме. В спортивных костюмах и тапочках - соревнования и тренировки в личное время.
   До ужина оставалось минут сорок, и мы, напялив на себя спортивные костюмы и тапочки, решили совершить маленькую пробежку, а заодно и ближе познакомиться с городком. Как уже было отмечено раннее, беговая дорожка была проложена вдоль "колючки" по всему периметру. Мы побежали трусцой, не напрягаясь. Только тут можно было поговорить обо всём, не опасаясь, что тебя подслушают, и наши мысли и слова станут достоянием руководства. Подходил к концу длинный, полный незабываемых впечатлений, волнений и тревог, тёплый сентябрьский день. На фоне тёмного молчаливого леса мелькали столбы забора, а мы бежали, рассуждали и пытались понять истинную цель нашего заточения. Неужели и впрямь эта школа перечеркнёт все наши мечты и надежды и повернёт наши судьбы в неведомые русла? А как хотелось, чтобы они нам благоволили и чисто по-женски были счастливыми. Не сбавляя темпа бега, Нина спросила:
   - Лен, ты как думаешь, если наша школа под вывеской пионерского лагеря, содержится в строгой секретности, то кого из нас хотят сделать?
   - Мы ещё не знаем, какие предметы будем изучать, но даже закончив этот "ВУЗ" и зная, что будем бойцами невидимого фронта, и тогда не будем знать своей роли в этом сценарии, у которого ещё нет названия. Я думаю, мы потенциальные солдаты в большой политической войне, но едва ли кому из нас удастся стать генералом.
   - А как же любовь, семья, дети?
   - А кого это интересует. Пока мы молодые, сильные и здоровые, будем нужны и востребованы, а как, не дай Бог, здоровье потеряем, о нас никто и не вспомнит.
   - И как же ты, патриотка до мозга костей, с таким пессимистическим настроением собираешься осваивать науку, побеждать?
   - Нин, при чём тут патриотизм? Мы, каждая из нас, готовы отдать свои жизни за идеалы социализма, но не огульно, а выполняя какое-то конкретное задание, а раз так, то прилежно учимся, выполняем неукоснительно все требования руководства, грызём науку, тренируем дух и тело, хотя бы для того, чтобы проверить себя в экстремальных ситуациях. Знания, опыт и практические навыки никогда не мешали человеку жить и бороться с трудностями, а если учесть, что война всё-таки будет, то и цель у всех будет одна: "Победить и выжить". Я, как и ты, женщина, тоже хочу иметь мужа и детей, но для этого нужен, по крайней мере, мир, а война потребует от страны колоссальных материальных ресурсов и неисчислимых человеческих жертв. Так что, подруга, будем учиться наносить урон врагу и выживать в самых сложных условиях.
   - Да, Лена, ты умеешь повернуть разговор в нужное русло. Если уж нет места искушениям и соблазнам, то будем закалять дух и тренировать тело для грядущих баталий. Я тебя правильно поняла?
   - Если исключить нотки иронии, то совершенно верно. Жизнь предоставила нам шанс проверить себя на твёрдость, используем его максимально. Попробовали вкус адреналина в небе, теперь попробуем его на земле.
   Так разговаривали, круг за кругом наматывая километры. Поравнявшись с КПП, ощутили на себе взгляд часового, охранявшего объект. Только потом узнали, что находимся под охраной и постоянным прицелом двадцати пяти таких же молодых парней, которым под страхом трибунала не разрешалось с нами вступать в разговор, будто были мы какие-то больные или заразные. Совершив ещё один круг и, сделав несколько упражнений, вернулись к себе в "номер". Вскоре прозвучала команда: "Строиться на ужин!" После ужина отметили, что казённая пища была более калорийной, разнообразной и питательной, чем наша студенческая. Остаток дня просидели в комнате, приводя в порядок свои вещи, создавая уют в новом жилье. Хотя нас предупредили, что вести дневники запрещается, я всё же сделала в нём первую лаконичную запись: "Милый Вася, здравствуй. Сегодня мы первый день в "пионерском лагере" будем проходить практику. Условия проживания хорошие. Живём с Ниной в одной комнате. Чем будем заниматься, пока не знаем. Вспоминаю нашу последнюю встречу и жалею, что не встретились с тобой в среду, но не переживай, у нас с тобой всё впереди. Главное в нашем положении теперь - любить и верить. Зверски устала. Буду докладывать тебе каждый день о своих делах, мыслях и чувствах. Спокойной ночи, любимый".
   ... Первую ночь в казённом доме спала тревожно. Сновидения были какими-то странными, отрывочными и не запомнились. Только к утру уснула крепко, но этот благодатный сон длился недолго. Непривычно громко прозвучала команда: "Подъём!" И началась наша непростая, полная тревог и переживаний, многотрудная курсантская жизнь.

Заточение

   Не прошло и двадцати минут, как последовала новая команда: "На зарядку становись!" Зарядку проводил инструктор по физической подготовке. Это был мужчина лет тридцати, высокого роста, спортивного телосложения, приятной наружности, постриженный под "ежа". Объявив, что бежим 3-х километровый кросс, скомандовав: "Марш!", включил секундомер и, задавая темп бега, устремился вперёд. В начале мы пытались за ним угнаться, но потом, не выдержав темпа, стали отставать. Чуть притормозив, физрук продолжал бежать. На финише он остановился, вынул из кармана секундомер и стал наблюдать за тем, кто как бежит. Дав нам немного отдышаться, сказал: "Бегаем мы плохо. На оценку "отлично" пробежали только пять девушек, на "хорошо" - десять, на "удовлетворительно" - двадцать пять, а остальные получили двойки. Будем бегать каждый день, пока не выправим положение".
   Хотя пробежали мы с Ниной на "отлично" и находились в хорошей физической форме, в комбинезоне и тяжёлых армейских ботинках бежать было трудно, тем более темп, заданный инструктором, был для нас неприемлемым. Проделав комплекс физических упражнений, инструктор дал команду: "Разойдись". Едва отдышавшись и приведя себя в порядок, услышали желанную команду: "Строиться на завтрак". Чтобы читателю был понятен весь напряжённый ритм в школе, хочу описать только один день занятий, который будет мало чем отличаться от остальных 240 дней.
   Как отмечалось ранее, каждая группа, состоящая из десяти человек, питалась за одним столом. Питались с нами и руководители групп, которых за глаза звали "мамками". Готовили пищу штатные повара, исключительно женского пола, а получали пищу в "амбразуре" на всех по двое дежурных с каждого стола. Кашу с мясом и подливой быстро разложили по алюминиевым мискам, и каждый получил свою порцию. В такие же кружки разлили из чайника ячменное с цикорием кофе, забелённое сгущённым молоком. Выдали также по 20 г сливочного масла и по столько же сахара. Хлеб можно было есть, кто сколько хотел. Привыкшие к скудной студенческой пище, армейская еда показалась нам вершиной кулинарного искусства. Нужно сказать, что расписание занятий было продумано рационально и разумно. После занятий с большими физическими нагрузками (маршброски, кроссы, приёмы рукопашного боя, преодоление полосы препятствий и др.), занимались теоретической подготовкой в классах.
   ... Итак, после завтрака сели за парты и, как прилежные ученики, приготовили ручки и тетради, которые тоже были казёнными. Первым уроком было политзанятие. Его вела наша воспитательница Анна Васильевна. Темы занятий подбирались руководителями групп, а утверждал их начальник школы. Тема первого занятия была: "Международное положение на текущий момент". Обзор международных событий лектор начала с театра военных действий европейских стран, многие из которых на этот момент были покорены гитлеровской Германией. Одной из непокорённых стран оставалась Англия, она оказывала яростное сопротивление Гитлеровской "Люфтваффе", которая ежедневно подвергала бомбардировке Лондон и другие города страны. Вторжению сухопутных войск на это островное государство мешала водная преграда, преодоление которой требовало огромного количества плавсредств, серьёзной подготовки и концентрации сил. Верные договору о ненападении между Германией и СССР, наши средства массовой информации старались не критиковать и не комментировать действий Гитлера и его военной машины, не поддаваться на провокации и не дразнить зверя, хотя в военных кругах поговаривали, что подготовка гитлеровцев к вторжению в Англию - только ширма, за которой скрывается другой замысел - нападение на СССР. Нам естественно об этом не говорили, но то, что придется воевать, было высказано открытым текстом. На фоне этих событий лектор объявила нас чуть ли не спасительницами Родины, настолько верили в важность и значимость наших будущих миссий. От нас сейчас требовалось забыть обо всём на свете и сфокусировать своё внимание на деле чрезвычайной государственной важности - подготовке разведчиц высочайшего класса, которым можно было бы доверить самые сложные и ответственные задания. На наш вопрос: "Почему для этой цели выбрали нас, женщин?", Анна Васильевна ответила:
   - Потому что нам, женщинам, легче войти в доверие и внедриться в нужные вражеские структуры: женщина имеет более гибкий ум, более хитра и вынослива, менее подозрительна и артистична. Важным достоинством женщин является и то, что они с пользой для дела могут использовать своё обаяние, гибкость ума и красоту своего тела.
   Одним словом, лектор изложила нам все преимущества женщин-разведчиц над сильным полом и убедила нас, что только тогда мы справимся с любым заданием, если освоим все знания, приёмы и навыки, которым нас будут учить.
   Политинформации проводились два раза в неделю, на которых особый упор делался на психологическую подготовку, типа, что мы самые сильные, ловкие, выносливые, что только нам избранным, Страна доверила возможность учиться в подобном заведении и верит, что мы это доверие оправдаем в будущем. После девятиминутного перерыва нас пригласили в радиокласс. Встретил нас инструктор по радиоделу, серьёзный мужчина лет тридцати-тридцати пяти, и не успели мы сесть за столы, как приступили к делу.
   - Давайте знакомиться, меня зовут Владимиром Петровичем, - чётко по-военному представился инструктор. - Я буду преподавать у вас радиодело. Сейчас назову ваши фамилии и вы, вставая, зафиксируете себя в моей памяти.
   Он взял журнал и стал читать фамилии. Нина встала третьей или четвёртой, и после небольшой паузы он, смерив её с ног до головы, сказал: "Садитесь". В списке я значилась пятой или шестой. Он назвал мою фамилию. Я встала. Он сначала посмотрел мне в лицо, затем словно рентгеном "просветил" всю целиком и посадил на место. Мне стало жутко, появилось такое ощущение, будто он своим взглядом снял с меня всю одежду, и сейчас оценивающе разглядывает моё обнажённое тело. Нужно сказать, зрительная память была у него отменной. Больше журналом он не пользовался и с одного внимательного взгляда запомнил наши имена и лица.
   Первый урок был посвящен истории изобретения радио и знакомству азбуке Морзе.
   Класс был оборудован радиопередатчиками, ключами, наушниками и другим оборудованием, но для нас оно было ещё недоступно. В конце урока он объявил, что радиоделу будет уделено особое внимание, ибо связь - это одна из главных составляющих успеха любой операции. Он оказался прав. Радиоделу отводилось шесть часов в неделю. За несколько недель мы досконально изучили азбуку Морзе, научились передавать и принимать информацию, как звуковую, так и световую. Самой сложной и кропотливой оказалась работа на ключе. Мы много тренировались, попеременно передавая и принимая контрольные тексты, пока не достигли при передаче определённого количества знаков в минуту. Под конец курса мы выходили в эфир, передавали и получали информацию из центра, где оценивали нашу работу и знакомились с почерком, который, как известно, у каждого свой.
   Третий урок - физкультура, но это была не формальная школьная программа, а специально разработанная, в которую кроме упражнений по общефизической подготовке, были включены основы, навыки и приёмы восточных единоборств, как: дзю-до, кунг-фу, каратэ, а также приёмы самбо против нападавших с холодным и огнестрельным оружием. На первый раз нас проверяли на предмет общефизической подготовки. Занятия проводились на спортплощадке на открытом воздухе. После небольшой разминки наш строгий физрук заставил своих подопечных отжаться от пола из положения "упор лёжа", максимальное количество раз. Из двадцати девушек на "отлично" выполнили упражнения (отжались двадцать раз) только мы с Ниной и ещё одна, наша соседка по комнате, Зина. Больше половины девушек нормативы не выполнили и получили задание тренироваться в личное время. Завершился урок кроссом на время на один километр. Большая часть курсанток в норматив "удовлетворительно" уложились, но физрук всё равно был недоволен, заявив, что бегаем мы, как сельские доярки. Передохнув десять минут, пришли в класс немецкого языка.
   Это был четвёртый урок. Анна Васильевна нам уже говорила, что будем изучать углублённо разговорную речь, как на военную, бытовую, так и на литературно-историческую тематику. Основы знаний немецкого языка мы получили в школах, училищах, техникумах, а сейчас нам предстояло вспомнить слова и научиться строить из них фразы и предложения, обращая особое внимание на произношение. Никто не знал, откуда у нашей "мамки" такие глубокие познания в этой области, но было и так ясно, что так владеть разговорной речью, как это делала она, надо было непременно быть в той среде, где общение велось на немецком языке. На первом же уроке Анна Васильевна заявила, что на её уроках будем разговаривать только на немецком языке, ибо только так его можно постичь. Вначале мы её плохо понимали, но она вела свои уроки не по академическим правилам, а в виде игр, вопросов и ответов с использованием народных пословиц и поговорок. Уже через месяц мы с желанием бежали к ней на урок и с радостью замечали, что стали понимать длинные фразы и довольно сносно общаться, как с преподавателем, так и между собой. Успех её методики обучения заключался в том, что она не выставляла оценок, никого не выделяла, не упрекала за совершённые ошибки, а корректно и терпеливо объясняла, как надо правильно произносить каждое слово. Успех оказался ошеломляющий. Поверив в свои способности, мы с Ниной и в личное время стали общаться на немецком языке, а в конце курса мы могли свободно вести диалог на любые темы. За её науку владения языком потенциального врага, в дальнейшем мы не раз благодарили Анну Васильевну, и, если бы не эти знания и навыки, неизвестно, как бы сложилась наша дальнейшая судьба.
   После четырёх часов занятий, в том числе солидной физической нагрузки, чувствовалась усталость во всём теле и притупление внимания к изучаемым предметам.
   После большой перемены (перерыв был тридцать минут) наши головы получили небольшой отдых и готовы были отсидеть до обеда ещё два урока.
   Пятым уроком была огневая подготовка. Класс, в который нас привели, был обвешан плакатами с изображением конструкций разных видов стрелкового оружия отечественного и зарубежного производства. Смена тематики изучаемых предметов благотворно повлияла и на наше внимание. Сначала инструктор ознакомил нас с историей появления огнестрельного стрелкового оружия. Затем рассказал о назначении и технических характеристиках короткоствольного оружия, находящегося на вооружении Красной армии и армии Вермахта. Учебные пистолеты системы "Наган", системы Токарева "ТТ", немецкий "Парабеллум" нам дали подержать в руках, даже пощёлкать, а потом после знакомства их конструкций на плакатах, учились неполной разборке и сборке. Занятие в стрелковом классе нам понравилось, потому что инструктор вёл его доходчиво и непринуждённо. Можно было потрогать и знаменитую винтовку-трёхлинейку с трёхгранным штыком, и автомат "ППШ", и ротный ручной пулемёт системы "Дегтярёва". Закачивая свой урок, он обещал научить нас через месяц-другой стрелять из всего этого арсенала. Обычно оружием и стрельбой увлекаются ребята, но инструктор настолько профессионально и интересно рассказывал о стрелковом оружии, что и нам захотелось пострелять и, даже двухчасовое занятие (пара) не очень утомило нас. После небольшого перерыва прозвучала команда: "Строиться на обед". Она была так же желанна, как и "Отбой". Обедали мы с аппетитом и огромным удовольствием. На первое получили суп с фрикадельками, на второе - котлета и макароны с мясной подливой, на третье - компот из сухофруктов. После обеда уже ничем заниматься не хотелось, но до "мёртвого часа" всё же пришлось "отсидеть" два часа. Сначала час на уроке психологии, затем час - на "Основах полевой хирургии". Уставшие, в 16.00 легли в постель и мгновенно отключились. Полтора часа живительного, благодатного сна не только восстановили силы, но и подняли трудоспособность. Этого заряда энергии нам хватило до самого отбоя, хотя отзанимались ещё два часа на самоподготовке. Первый день учёбы в разведшколе тянулся бесконечно долго, и нам казалось, что таких нагрузок умственного и физического характера мы не выдержим и сляжем, но понемногу втянулись, привыкли, и всё встало на своё место.
   Несмотря на то, что к трудностям была готова, но такой усталости, как сегодня, не испытывала никогда. Даже не было сил сделать запись в дневнике. Не сговариваясь с Ниной, мигом разделись, легли в постель и мгновенно заснули. Спали крепко, без сновидений, только команда "Подъём" привела нас снова в реальную действительность. Всё опять закрутилось по заданной программе. Только спустя неделю, когда втянулись в сумасшедший учебный марафон, взялась за дневник, которому доверяла свои самые сокровенные чувства, ощущения и переживания. Меня не оставляла мысль передать на волю письмо родителям и Васе, но такой возможности пока не предоставлялось. Своим намерением поделилась с Ниной, но она раскритиковала меня, сказав, что могу навлечь на себя неприятности. Однако я не оставляла этой мысли и тщательно готовила план её реализации. Письма были подготовлены, осталось их только передать с кем-то из охраны или обслуги, которые выезжают на волю. Однажды в воскресенье, когда проводились совместные со взводом охраны соревнования по кроссу на три километра, я попросила об этой услуге начальника караула, молодого симпатичного лейтенанта. Он согласился, и вечером на спортплощадке я ему их передала. Уже после отбоя я сказала об этом Нине, но она, рассердившись на меня, в сердцах выпалила:
   - Ленка, ты меня учила держать язык за зубами, чувства на замке, не поддаваться слабостям и эмоциям, а сама, не прошло и двух недель, раскисла, как последняя слабачка.
   - Я не раскисла, просто вспомнила о Васе, загадочное письмо, которое ему оставила, побоялась, что он меня не поймёт, вот и решила ему всё объяснить, чтобы верил и ждал, и что люблю его больше жизни.
   - Эх, Ленка, Ленка, навлечёшь ты беду на свою голову. Ведь знаешь же, что тут всё просматривается и прослушивается, и если, не дай Бог, об этом узнает начальник школы или его заместитель, то тебе несдобровать!
   - Нина, ты всё преувеличиваешь. Во-первых, в письмах нет никакой секретной информации, во-вторых, даже если проколюсь, что мне могут сделать? Хуже, чем в этой школе, не будет.
   - Лена, мне кажется, ты не поняла самого главного. Ведь если нас содержат и обучают в строгой секретности, значит, её раскрытие будет расцениваться как нарушение государственной тайны, ведь мы давали соответствующую подписку, так что это, милая моя, не шуточки.
   Я уже пожалела, что об этом поделилась с подругой и теперь после её слов по серьёзному разволновалась. Ведь и впрямь, служба, в которую нас втянули, всесильна, и вряд ли кто будет разбираться, злонамеренная это информация или под действием человеческих эмоций. Упрекая себя за проявление слабости, с этими мыслями и уснула.
   Утро ничего плохого, кроме мелкого осеннего дождя, не предвещало. Всё шло по плану. Даже зарядку из-за плохой погоды не отменили. Однако после завтрака, за десять минут до начала занятий, ко мне подошла Анна Васильевна и официальным тоном сказала:
   - Панфилова, зайдите ко мне в кабинет.
   Сердце у меня так и оборвалось. Она всегда была с нами корректна и предупредительна, обращалась по именам, никогда не повышала голоса и не проявляла начальственного высокомерия, а тут по интонации в её голосе поняла, что случилось то, чего и опасалась. Я зашла в кабинет и в растерянности встала возле стола.
   Она молча закрыла дверь на ключ, села за стол и задумалась. Воцарилась гнетущая тишина. Я волновалась так, как первый раз перед прыжком с парашютом. Наконец подняла на меня глаза и бросила: "Садитесь". Я села и приготовилась к самому худшему. Смерив меня недобрым взглядом, как будто видит меня впервые, начала:
   - Товарищ Панфилова, с момента привлечения вас на данные курсы, мы все попытались внушить вам про исключительную миссию, возлагающуюся на вас, и особую секретность местонахождения школы, кого и для чего вас готовят, но вы не вняли нашим увещеваниям, голосу разума и совершили преступление, которое может искалечить всю вашу жизнь. Не осознавая до конца последствий, вы нарушили закон и выдали государственную тайну, отправив письма за пределы школы. Что вы на это скажете, курсантка Панфилова?
   - Нас так неожиданно сюда привезли, что я не успела сообщить родным о том, что я уезжаю на длительную практику, откуда нельзя писать. Чтобы они не волновались, я написала им, что жива и здорова, но никакой тайны не выдавала.
   - Вы, будущая разведчица, должны знать, что для раскрытия тайны достаточно одного штемпеля на конверте и одной фразы в письме, чтобы догадаться о существовании какой-то секретной школы. Вы об этом подумали?
   - Я не думала, что это настолько серьёзно.
   - Запомните, Панфилова, разведчик, как сапёр, ошибаться не имеет права, одна единственная ошибка может быть непоправимой. Ваш проступок подпадает под статью "Разглашение государственной тайны"... и сурово карается законом. Вы хоть это поняли?
   - Поняла и осознала свою ошибку.
   - Так знайте и благодарите судьбу, что эти письма перехватили мои люди и знает об этом очень узкий круг людей. Я не дам им хода, если вы мне обещаете, что в дальнейшем не совершите подобного.
   - Я вам обещаю.
   - О нашем разговоре не должен знать никто, даже твоя подружка Данилова. И вот ещё что, ради своего будущего не ведите разговоры на политические темы и не критикуйте руководство - это небезопасно. Стены тоже имеют свойство слушать. Вам понятно?
   Мне очень неприятен был этот разговор, и не столько было страшно за своё будущее, сколько досадно, что письма не попадут по адресу. И как можно теперь кому-то доверять, если такой же молодой лейтенантик из охраны оказался сексотом. На её вопрос я не ответила, а сидела молча, погрузившись в грустные размышления. Не дождавшись ответа, она повторила:
   - Так вы поняли?
   - Да, поняла.
   - Имейте в виду, письма ваши будут храниться у меня и, если, не дай Бог, вы вздумаете сотворить нечто подобное, прикрывать не буду и передам их кому следует. А теперь идите на занятия и впредь думайте, прежде чем что-то предпринять.
   Мы встали почти одновременно. Я пулей выскочила в коридор, а она продолжала стоять в раздумье. Весь день этот нелицеприятный разговор не выходил у меня из головы. На вопрос подруги: "Зачем вызывала "мамка"?" соврала, сказав, что поручила вести наглядную агитацию и проставлять оценки успеваемости. Этот инцидент заставил меня задуматься над тем, в какую ситуацию мы влипли. Внешне всё выглядело естественно и благопристойно. Нас, представительниц молодого поколения советских людей-патриоток Социалистического Отечества, готовят для выполнения тайных заданий руководства в любое время года, месяца, суток. Сегодняшний случай показал, освоив знания, приёмы и навыки тайной войны, мы должны будем весь этот боевой арсенал использовать на практике. А это значит не останавливаться перед ликвидацией тех, кто встал у тебя на пути при достижении цели. Когда идёт война, тогда другое дело, если не убьёшь его ты, убьёт он тебя, а в мирное время?
   И потом профессия фельдшера, врача предполагает гуманную миссию, отвечающую всем законам любви, морали и нравственности. Воспитанная на этих принципах, я и профессию выбрала, чтобы она отвечала моей внутренней потребности - дарить людям здоровье, тепло и радость. Поняв, что изменить сейчас ничего невозможно, решила свои сомнения и тревоги закопать поглубже в душе и никогда ни при каких обстоятельствах не выпускать их наружу.
   ... Между тем, занятия шли своим чередом. Мы, группа медиков, кроме обязательных изучаемых предметов, углублённо штудировали полевую хирургию и четыре раза практиковали на муляжах. Это в какой-то мере меня успокаивало и вселяло надежду, что моя дальнейшая жизнь будет посвящена этой гуманнейшей профессии. Время шло, а душа моя, как птица в железной клетке, билась о стальные прутья и не могла вылететь на волю. Каждый вечер, укладываясь спать, я думала о родителях, братьях и конечно же о Нём, единственном и любимом. Он, как и прежде, стоял перед моими глазами в простом пролетарском наряде, крепкий, здоровый, с русыми вихрами и румянцем на все щёки, которые загорались ярким пламенем, особенно, когда он смущался. Я пыталась представить, что делает он в данный момент, и не могла, хотя и так было понятно, что так же, как и я, ложится спать. Даже в мыслях не могла допустить, что он может кого-то целовать и обнимать. На чём основывалась моя уверенность, не знаю, может на интуиции, но мне казалось, что, прочитав моё прощальное письмо, он понял всё правильно, и так же, как и я, любит и ждёт нашей желанной встречи. Так и засыпала с любимым, желая ему любви, терпения и доброй ночи. Не думала я тогда, что из нас готовят смертниц, которые вопреки всем законам природы должны отказаться от земных радостей, соблазнов и утех, от счастья иметь семью и детей, и положить свои молодые жизни на алтарь победы в тайной войне с врагами. Только так, сама с собой и могла я рассуждать, так как страх стать врагом народа за одно неосторожное слово заставлял держать язык за зубами даже со своей близкой подругой. Оторванность от общества, друзей, родных и близких, расплывчатое непредсказуемое будущее неизвестно в каком качестве больше пугало и угнетало, чем сумасшедшие физические и умственные нагрузки. Я старалась убедить себя в том, что любая наука, физическая закалка, приёмы и навыки, приобретённые в школе, непременно найдут своё применение в реальной жизни, а также помогут достичь поставленной цели и выжить. Такую психологическую установку сделала я для себя, и поэтому все тяготы и лишения, натаскивания и муштра не были столь тягостны и воспринимались, как нечто должное. Я поставила перед собой цель видеть во всём позитив, аккумулировать его в себе, не скулить и не ныть, даже когда зверски устала и тебе плохо, и с радостью встречать каждый пришедший день, хотя бы потому, что он приближает нашу выстраданную, желанную встречу.

Отдушина

   Время шло. Наступали ранние холода. В конце октября уже появились первые заморозки. Дремучий лес, окружавший нас, сбросив свой осенний наряд, обнажил стволы и ветви, приготовился к зимней спячке. Чтобы как-то скрасить и разнообразить нашу отшельницкую жизнь, по инициативе начальника школы была создана художественная самодеятельность. Талантов разного жанра обнаружилось больше, чем достаточно. Мы с Ниной выбрали хор, в котором было двадцать девушек. Среди курсанток нашлись и хормейстеры, и танцовщицы, и мастера художественного слова. Репетиции проводились только по воскресеньям и в свободное от занятий время. По субботам после ужина демонстрировали кинофильмы преимущественно патриотического направления, такие как: "Броненосец Потёмкин", "Чапаев", "Парень из нашего города" и другие. Из киножурналов, которые пускали перед фильмами, узнавали о жизни страны, её успехах, свершениях и производственных достижениях. О том, что второй год шла вторая мировая война, узнавали только из газет, которые были в красном уголке, да от лекторов на политзанятиях. Средства массовой информации писали об этом скупо, дабы не провоцировать "дружественную" нам Германию вершить в Европе своё чёрное дело.
   Между тем, приближался Всесоюзный праздник Великого Октября. Праздновали его с размахом во всех городах и сёлах, с непременным военным парадом в Москве на Красной площади. Не были исключением и мы, будущие бойцы невидимого фронта. В этот день не хотелось думать о плохом. После официальной части, где с докладом выступил начальник школы, был дан концерт художественной самодеятельности. Хор спел несколько песен о Партии, Ленине, Красной армии, а мы с Ниной дуэтом исполнили две песни: "Орлёнок" и "Над фабричной заставой". Танцевальная группа из восьми девушек исполнила два танца-хоровода на мотивы русских народных песен. После концерта начальник школы разрешил нам потанцевать под аккордеон. Наши мужчины-инструкторы и специалисты чаще танцевали со своими жёнами, а молодых парней из взвода охраны к нам не допустили, боясь "служебных романов". Вот и танцевали мы со своими подругами без особого душевного и эмоционального запала. Однако и эта разрядка дала нам возможность хоть на время почувствовать себя беззаботными милыми девчонками.

Школа икс

   Два месяца пребывания в школе дали нам возможность кое-что узнать и ещё больше поставить вопросов, ответов на которые никто не знал или не хотел на них отвечать. Что же из себя представляла школа? Кому пришла в голову гениальная идея использования пионерского лагеря в "нерабочее" для отдыха пионеров время, неизвестно, но мысль действительно была ценная со всех точек зрения.
   Во-первых, не теряя главного своего предназначения - оздоровления детей - использовать в зимнее время целый жилой городок со всеми инфраструктурами с пользой дела, во-вторых, кому придёт в голову мысль, что в пионерском лагере готовят разведчиц? В-третьих, удалённость лагеря от населённых пунктов гарантировала секретность этой необычной школы. Чтобы реализовать этот замысел, и выдумывать-то ничего не надо было. Жильё, система жизнеобеспечения, досуга и отдыха, светлые классы, спортивная площадка - всё это было. Осталось только завезти необходимое оборудование, да оснастить кабинеты специальными техническими средствами, литературой и плакатами, и пионерский лагерь превратился в "зимний санаторий" закрытого типа, для полсотни таинственных амазонок. Как мне показалось, что после окончания курсов, в летнее время, лагерь будет использован по прямому назначению. Снова будут отдыхать и набираться сил дети, но никому и в голову не придёт, что в этих стенах готовили разведчиц. Размещался лагерь на лесной поляне площадью не менее двадцати гектар. Высоченная, выше двух метров, ограда из досок и двух рядов колючей проволоки, делала его таинственным и недоступным для любопытных глаз. Всё хозяйство лагеря состояло их трёх жилых домов барачного типа, такой же дом для учебных классов, клуб, баня, спортзал, столовая, гараж, дом для руководства, инструкторов с семьями и обслуживающего персонала, общественный туалет и высоченная стальная мачта для поднятия флага, которую приспособили, как коротковолновую антенну. На территории лагеря также размещался плац для торжественных линеек, и спортивная площадка со всеми атрибутами, и беговая дорожка вокруг лагеря. Нужно отметить, что все бытовые и хозяйственные постройки были сооружены из брёвен, некогда произраставших в этом лесу. Все помещения и прилегающая территория содержались в надлежащем порядке, и делалось это руками пионеров, а теперь нашими. Каждую субботу до завтрака, вооружившись граблями, лопатами и мётлами, мы драили, подметали, скребли и чистили, пока не приводили свои временные жилища и вокруг них в надлежащий вид. Насидевшись в классах за ключом, настукивая морзянку, или на лекциях по теоретическим дисциплинам, физическая работа была в охотку и вносила в нашу жизнь какое-то разнообразие. Стало понятно, почему расселили нас в двухкомнатных номерах, а не колхозом, как солдат в казармах. Во-первых, так были построены комнаты, и делались номера не для нас, а для пионеров. Во-вторых, это стало полезным для нас, курсанток, потому что длительное время пребывания в изоляции от всего мира порождали в сознании курсанток различные непонимания, домыслы, слухи и небылицы, и, чтобы они не распространялись, их гасили стены. И, тем не менее, ропот, сомнения и возмущения отдельных девушек просачивались и к нам в комнату. Одной из главных причин проявлять недовольство было то, что почти все мы оказались тут не по собственной воле, а по воле случая, как брак без любви, по принципу "Стерпится - слюбится". Об этом мне сказала соседка по комнате, Зоя. Согласившись с ней в душе, я пыталась объяснить ей, что подобные высказывания нежелательны и опасны, а наша задача - выполнять все требования руководства, постигать науку, побеждать и быть полезными стране и народу. Не знаю, убедила ли я девушку или нет, но больше подобных высказываний от неё я уже не слышала. Чтобы закончить описание школы, надо добавить, что очень важным объектом лагеря было караульное помещение, которое являлось и частью контрольно-пропускного пункта. Солдаты, сержанты и командир взвода, лейтенант, являющийся начальником караула, жили обособленно и не имели права заходить на территорию "объекта". Они несли службу, питались, занимались спортом, отдыхали в ещё более ограниченном пространстве, чем мы. Однако имели и преимущество - их меняли каждую неделю. Что про нас им говорили, неизвестно, но явно в нас они видели каких-то неприкасаемых таинственных амазонок, на которых ни смотреть, ни тем более, разговаривать нельзя - это смертельно опасно. Нечто подобное происходило и с нами, конечно не без помощи соответствующей психологической обработки, поэтому и жили мы рядом, но как будто в разных измерениях. Солдат для охраны сверхсекретного объекта направляли из ближайшей воинской части внутренних войск. Обжёгшись однажды, я перестала им доверять.

Узкая специализация

   Каждая из шести групп, кроме основной подготовки, имела свою узкую специализацию, то есть усовершенствованная гражданская специальность, используемая в особых условиях. Кроме нас, двух групп медиков, совершенствовали своё мастерство: секретари-машинистки, педагоги-воспитатели, танцовщицы в ночных клубах, официантки в ресторанах, горничные гостиниц. Все мы постигали тонкости своих профессий в части выведывания нужной информации у своих клиентов и пациентов.
   В число обязательных дисциплин, как уже было сказано, входили: приёмы рукопашного боя, основанные на элементах борьбы дзюдо, каратэ, самбо, работа на переносной радиостанции (рации), овладение разговорной немецкой речью, знание и практическое применение всех видов стрелкового и холодного оружия, как отечественного, так и зарубежного производства, и конечно же достижение высокого уровня общей физической подготовки.
   Основы конспирации, психологии, шифровального и подрывного дела изучались ознакомительно. Что касалось нас, медиков, то четыре-пять часов в неделю мы занимались своим любимым делом. Акцент делался на полевую хирургию с использованием практических советов великого хирурга Пирогова. После доско-нального изучения анатомии человека и всех его систем и органов, делали несложные операции на муляжах. Трижды за время учёбы побывали в морге районной больницы, где принимали участие в расчленении человеческого тела, и в "живую" увидели все жизненно важные внутренние органы. Не могу сейчас сказать почему, но за семь месяцев учёбы в разведшколе я получила знаний и практических навыков больше, чем за все предыдущие годы в училище. Возможно этому способствовали факторы ответственности и страха за жизнь, боязни оказаться неумёхой в сложной экстремальной ситуации, к чему нас и готовили. Наивно полагать, что учили нас только лечить и спасать. Главная цель разведчика - сбор ценной информации. Так вот, мы, медики, должны были уметь применять психотропные препараты и при необходимости их использовать. Самым трудным упражнением в физическом плане был вынос раненого бойца с поля боя. Нам, "санитаркам", собственный вес которых не превышал пятидесяти килограмм, надо было под "обстрелом", не поднимая головы, по-пластунски протащить волоком по земле сорока килограммового "бойца", изготовленного из опилок и песка, на расстоянии тридцати метров. И без того задание было сверхсложное, но это нужно было сделать ещё и на время. Кроме зачётов, по этому упражнению проводились и соревнования, дистанция была разбита на десять этапов, и каждая участница должна была преодолеть дистанцию в шесть метров с максимальной скоростью. Победители получали переходящий вымпел и почётные грамоты. Такие эстафеты проводились один-два раза в месяц при любой погоде. Особенно тяжело было выполнять это упражнение в осеннюю и весеннюю распутицу. Не менее изнуряющими были постоянные марш-броски и кроссы. К кроссам в спортивной форме мы уже привыкли и без особого напряжения бегали на три, пять километров, и выполняли нормативы на "отлично". Значительно сложнее было бегать марш-броски. В вещмешки, имитирующие рации, вкладывали груз двенадцать килограмм, плюс противогаз, санитарная сумка - ещё пять кило. И вот, со всем этим снаряжением бежать "собачьей рысью", можете себе представить, какое это "удовольствие". Прибегали к финишу полуживые, но через пятнадцать-двадцать минут, отдышавшись, снова шли на занятия. Суворовский принцип: "Тяжело в учёбе, легко в бою" использовался тут повсеместно. Даже в "критические" дни девушек от таких занятий не освобождали. После таких физических и умственных нагрузок девчата болели, и наш школьный лазарет никогда не пустовал. К штатному медперсоналу санчасти в качестве практиканток прикрепили нас, будущих фельдшериц. Один раз в две недели, согласно графику, мы заступали на суточное дежурство по лазарету. Там, разговаривая с больными однокурсницами, я многое узнала. И то, что привлечены на учёбу девчата были из десятка различных городов и посёлков страны, и про узкую специализацию каждой отдельно взятой группы, и про то, что все без исключения девчата занимались серьёзно физкультурой и спортом.

Основной инстинкт

   В декабре зима окончательно вступила в свои права. За месяц снежный покров составил не менее метра. Работы и у нас прибавилось. Кроме исполнения обязанностей истопников, пришлось самим очищать от снега дороги по городку и огромную территорию строевого плаца. Отработав два-три часа на "снегу", занятия в тёплых уютных классах казались вершиной блаженства и комфорта. Однако двадцатиградусные морозы и снежные заносы не влияли на занятия и тренировочные процессы. Мы встали на лыжи. Теперь кроссы и марш-броски совершали на лыжах, но одного руководство не учло, что не все девушки умели ходить на лыжах. Пришлось инструкторам собирать "неумёх" в отдельную группу и учить технике лыжного бега. Систематические тренировки духа, ума и тела сделали своё дело. Казалось бы, сумасшедшие двенадцатичасовые нагрузки просто невозможно выдержать, а теперь стали как нечто обычное, нормальное, и не вызывали ни ломоты в теле, ни страха, ни усталости. Всё-таки удивительное это существо - человек, а в особенности женщина. Даже в невероятно сложных жизненных условиях её не покидают мысли о любви, семье, детях. Основной инстинкт, являющийся главной движущей силой жизни всего живого на земле, и тут постоянно напоминает о себе.
   Как-то после Нового года, который, кстати, прошёл тихо и незаметно, дежурила я в санчасти. В лазарете пациентов было много, так что работы и штатным медикам, и нам, практиканткам, хватало. На больничную койку девчата обычно попадали по мелочам. Чаще из-за простудных заболеваний, реже из-за мелких травм, растяжений, вывихов, потёртостей. Так как дежурили мы по суткам, я всех "разведчиц" знала в лицо и по именам. Они со мной были откровенны и часто делились своими девичьими секретами. Все они были милыми, женственными, приземлёнными, ну никак их невозможно было представить в той роли, какую им готовят. И на этот раз, заступив на смену, обошла всех больных, перекинулась приветствиями, изучила график приёма лекарств и процедур и приступила к их выполнению. Кому-то дала лекарство, кому-то сделала укол, кому-то поставила компресс или перевязку. Словом, делала то, чтобы больных скорее поставить на ноги. Одна девушка поступила в санчасть с подозрением пищевого отравления. Её всё время тошнило, были позывы на рвоту, мучило головокружение. Она совершенно не принимала пищу. Ещё до обхода врачей я подошла к ней и завела разговор. Спрашивать о самочувствии было просто некорректно, так как и без того было видно, как она мучается. Я её спросила:
   - Галь, ты кроме казённой пищи, ничего не ела?
   - Нет, конечно, откуда, что тут возьмёшь?
   - Буфет работает, и кто имеет деньги, может позволить себе что-нибудь вкусненькое.
   - Буфет для преподавателей и обслуживающего персонала, а нам же деньги не платят, ты это знаешь. Мне кажется, у меня это не от отравления, а по другой причине.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Мне страшно признаться врачам и, тем более, руководству школы, но никуда не денешься, шила в мешке не утаишь. По-моему, я беременна.
   - А что же ты всё это время молчала?
   - Я догадывалась, а полной уверенности не было.
   - А кто отец твоего будущего ребёнка?
   - Лейтенант из взвода охраны. И совершили мы с ним всего лишь один раз и вот, поди ж ты...
   - И какой срок беременности?
   - Ну вот, считай, четвёртый месяц.
   - И что будешь делать?
   - Буду рожать. Думаю, что меня отпустят домой. Сейчас обо всём расскажу главврачу, но что бы он ни посоветовал, буду настаивать на своём.
   - Что ж, дело твоё, только об этом надо было сказать раньше.
   - Если бы я сказала раньше, то наверняка меня бы заставили сделать аборт, а сейчас уже поздно и я надеюсь, что мне позволят стать матерью. А тебя я прошу об одном, не говори, пожалуйста, про лейтенанта, а то и он может пострадать, ведь он мне сказал, что любит и будет на мне жениться.
   - Начальство конечно будет недовольно, но раз решила, делай как знаешь, и сейчас же на обходе расскажи главврачу о своей "болезни".
   - Мне как-то неудобно ему об этом говорить. Я прошу тебя, расскажи ему всё, что знаешь, и объясни, что это случилось не в школе, а ещё на "гражданке".
   Я согласилась, зайдя в его кабинет, объяснила ситуацию. Вначале он возмутился, а когда узнал, что "грех" совершился в последний прощальный вечер, успокоился и принял мою информацию к сведению.
   Как ни странно, этот инцидент прошёл тихо, без огласки и обсуждения. Прямо из санчасти ночью её тайно вывезли из лагеря неизвестно куда. О том, как сложилась судьба будущей матери и её ребёнка, несостоявшейся разведчицы, едва ли кто узнает, так как надвигающаяся гроза очень скоро, подобно гигантской дьявольской мельнице, перемелет миллионы человеческих жизней, и оставит после себя многократно большее число искалеченных судеб.
   Наша подруга одна из всех откликнулась на зов основного инстинкта и пошла естественным путём, путём продолжательницы рода человеческого. Я её не осуждаю.

Ночной разговор

   Хотя случай с беременностью с одной из наших подруг не афишировался, в школе об этом узнали все. Видно он и дал толчок мысли некоторым девушкам любым способом оставить эту школу. Таинственным способом девчата стали заболевать такими хворями, которых до сих пор не было и в помине. Это подозрение на туберкулёз, падение остроты зрения и слуха, язва желудка и другие напасти. Так или иначе, до конца учёбы руководство вынуждено было комиссовать шестерых курсанток из-за невозможности доказать, настоящая это болезнь или мнимая. Между тем, время шло, и к концу подходило наше вынужденное заточение. Тёплые лучи солнца и звонкая капель возвещали о приближении весны. Сердце наполнялось трепетом и радостью оттого, что скоро закончится весь этот кошмар и начнётся нормальная человеческая жизнь, где будут и встречи, и любовь, и ожидание чего-то большого и радостного. Мне казалось, что за эти месяцы я настолько повзрослела и возмужала, что мне не страшны никакие потрясения, беды и невзгоды. Мной одолевали проти-воречивые мысли. С одной стороны, получив знания, опыт и определённые навыки, хотелось испытать себя и использовать всё накопленное в школе с наибольшей отдачей на благо Родины. Ведь это Она доверила мне патриотическую миссию - избавляться от врагов Отечества. С другой стороны, отдав себя целиком и полностью служению Отчизне, надо забыть о себе, своих чувствах, человеческих слабостях и о том, что ты просто женщина. И тем не менее, мне казалось, что я смогу совместить эти две совершенно несовместимые вещи - любовь и долг, и буду делать всё возможное, чтобы было это именно так. Как-то, лёжа в постели, переполненная нежными чувствами к своему единственному, близкому и любимому Васе, пыталась представить нашу будущую романтическую встречу, но она получалась какая-то будничная, расплывчатая и не столь яркая, как бы мне хотелось. Возможно, время уже поработало против нас и всё больше и больше отдаляло, порождая сомнения и страхи относительно верности, любви и искренности чувств любимого. Видя, как я мучаюсь, ворочаюсь на кровати и не могу заснуть, Нина спросила:
   - Лен, ты что не спишь? Переживаешь, что Вася тебя не дождётся и полюбит другую?
   - Нинка, ты прямо телепат какой-то, попала в самую точку. Раньше я была совершенно спокойна и уверенна, что его чувства ко мне искренни и сильны, но сейчас, после многомесячной разлуки, меня начинают одолевать сомнения. Он из тех парней, на которого уже не одна девушка поди положила глаз. Если бы хоть пере-писываться можно было, а то пропала, как сквозь землю провалилась, а он - думай, что хочешь. Мне кажется, и его такие мысли мучают.
   - Я тебе советую не думать о нём и выкинуть его из головы. Теперь ведь неизвестно, куда тебя направят, может, в самое логово врага, а твоя секретная командировка продлится несколько лет. Встретитесь и опять разлука. Какой парень будет ждать, пока ты выполнишь свой патриотический долг и вернёшься к нормальной человеческой жизни. Да, и ты, городская девушка, поедешь к нему в деревню? Что ты там будешь делать? Рожать детей и жить в нищете?
   - Нина, я не ожидала от тебя таких слов. Если он деревенский парень, значит человек второго сорта? Нет, милая моя, ты не права. Он достаточно умён и развит, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Я верю, он из тех парней, которые слов на ветер не бросают, он обязательно найдёт себя в избранной профессии, и все наши планы сбудутся, я помогу осуществить его мечту.
   - Ты так говоришь, будто знаешь его всю жизнь.
   - А мне и двух месяцев хватило, чтобы узнать о нём всё и поверить в его чувства, искренность и порядочность.
   - Я б не была столь категоричной в оценке его достоинств. Мне кажется, ты судишь о нём по себе и принимаешь всё, как желаемое за действительное.
   - Нинка, ты не можешь меня понять, наверное, потому что слишком придирчива и требовательна к мужской половине и поставила слишком высокую планку своих достоинств: смотри, голубую птицу можешь и не поймать.
   - Ты, о чём намекаешь? Думаешь, что если я ещё никого не любила, значит, не способна на это? Напрасно ты так думаешь, подружка. Я считаю, у меня для любви не подошло время. И потом, нам сейчас думать ни о любви, ни о замужестве нельзя, ибо, как ты когда-то выразилась, нас ждёт романтическая, полная опасностей и приключений, героическая жизнь. А как ты знаешь, связывать себя по рукам и ногам семьёй и детьми, означает нарушить обет, данный Родине, - служить ей верой и правдой, до последнего дыхания.
   - Нинка, перестань иронизировать, ты начала говорить каким-то чужим, казённым языком. Мы же женщины, и чем бы мы ни занимались, какие бы должности ни занимали, главное наше предназначение и самое высокое звание - быть матерью.
   - Всё это так, но не затем мы тут, чтобы думать о добром и земном. Нам же каждый день внушают, что выбрали нас самых лучших и достойных, самых смелых и преданных патриоток, для великой цели, а, чтобы её достичь, потребуются и знания, и воля, и хитрость, и если понадобится, пожертвовать своей девичьей честью и гордыней. Для победы все средства хороши, а, как известно, победителей не судят.
   - Нинка, ты так говоришь для красного словца, или морально готова лечь в постель с любым высокопоставленным подонком ради того, чтобы выведать у него нужные сведения?
   - Я пока к этому не готова, но нам чуть ли не каждый день долбят, выполнение задания Родины должно быть осуществлено любой ценой и в срок. Тебе что, не понятна эта фраза? Нам прямо не говорят, но дают понять, что женское тело - это самое грозное оружие в умелых руках, и использовать его надо эффективно и разумно. Если ты, как будущий разведчик, наблюдательна, должна бы догадаться, зачем подбирали девушек в разведшколу, писаных красавиц с точеными фигурами, не на конкурс же красоты нас сюда заточили?
   - Нин, ты говоришь такие страшные вещи, сама до этого додумалась или кто-то натолкнул на такие размышления?
   - Лен, ты или придуриваешься, или любовь затмила твоё сознание? Жизнь воспринимаешь, как нечто светлое, счастливое и радостное. Нет, милая моя, жизнь - это жестокая борьба и, чтобы в ней выжить и победить, надо использовать любые способы и средства, о чём нам почти полгода внушают.
   - В любой ситуации я никогда не поступлюсь своей честью. Как потом посмотрю в глаза мужу, детям, и вообще, как буду носить на сердце этот камень и с ним жить на свете? Насколько я поняла из твоих слов, всё то, что ты мне сказала, это не твои слова и не твои мысли, ведь недавно ты мне говорила совсем обратное, а сегодня уже патриотка, готовая пожертвовать собой ради достижения желаемого результата. Я за разумный риск, точный расчёт, за положительный результат, но против бесшабашности, бездумности, достижения цели любой ценой. Ты меня не убедила, я остаюсь при своём мнении.
   - Я и не пытаюсь тебя в чём-то убедить, хочу лишь подчеркнуть, что в любом большом деле нельзя зацикливаться на чём-то одном и распылять свои мысли и чувства на своём личном, бытовом. Мы должны думать шире и масштабнее. Пока мы молодые, сильные и здоровые, главным приоритетом у нас должен быть девиз: "Строительство, процветание и защита Социалистического Отечества".
   - А что, я разве против? Я против фанатизма, безумства, бездоказательных обвинений, навешивания ярлыков и произвола чиновников. Я за гармоничное развитие общества, где бы присутствовали прямая и обратная связь между человеком и государством. Мне кажется, именно для этого и делалась революция, именно за это и боролся народ.
   - Может, со временем так оно и будет, когда мы расправимся с внешними и внутренними врагами, когда построим социализм, вот тогда и сбудутся мечты и чаяния советских людей, и будет выполнен главный принцип коммунистической идеи: "От каждого по возможности, каждому по потребности".
   - Нина, я не хочу комментировать твоих слов, потому что ты и сама не веришь в то, что говоришь. Если не хочешь, чтобы мы поссорились, давай закончим этот разговор и будем спать.
   Нина не ответила. Я отвернулась к стенке, накрылась с головой одеялом и подумала: "Ну и зачем я ввязалась в этот разговор? Нина хороший человек, верная и преданная подруга, но не может понять главного, что без любви нет жизни, а если нет жизни, то даже самые гениальные идеи и теории воплощать в жизнь будет некому и незачем. Ну, да ладно. Надо спать. Осталось в школе пребывать чуть больше двух месяцев, и каждый пришедший день приближает нашу с Васей желанную встречу. Я люблю тебя! Спокойной ночи, любимый".

Профессионалки без дипломов

   Звонкая капель и ласковые тёплые лучи солнца возвестили нам о приближении весны. За напряжённым и плотным графиком не заметили, как курс обучения приближался к концу. Руководство добилось своей цели. Из сырого материала вылепили стойких, натре-нированных, готовых к любым испытаниям бойцов. Даже мы с Ниной, занимаясь парашютным спортом, не испытывали недостатка в физической и моральной подготовке, а после такой муштры почувствовали себя ещё более сильными, выносливыми и уверенными. Где-то в конце марта начальник школы собрал весь личный состав и объявил, что по распоряжению высшего руководства срок обучения курсантов сокращается на один месяц и в апреле будут выпускные экзамены. Это сообщение обрадовало нас и воодушевило. Не верилось, что уже через месяц мы будем дома, и состоится, наконец, моя выстраданная, долгожданная встреча. После ночного неприятного разговора с подругой, наши отношения не изменились, мы больше не затрагивали этой темы, но какой-то горький осадок в душе остался. Теперь все помыслы и разговоры касались только дальнейшей жизни на "гражданке" и как сложатся наши судьбы. Как-то, совершая вечернюю пробежку по ещё не растаявшей тропе здоровья, Нина спросила:
   - Лен, как ты думаешь, про нас в аэроклубе не забыли?
   - Я думаю, что не забыли, но почему-то не пытались отвоевать нас и не пустить на таинственную практику в этот "лесной приют".
   - Если бы даже руководство Аэроклуба попыталось это сделать, в споре с всесильной организацией НКВД, шансов на победу всё равно у них бы не было. Я не знаю, как ты, но я уже по небу соскучилась, как только вернёмся в Ленинград, возобновлю тренировки. Первое время, мне даже снились прыжки, и каждый день сердце замирало от свободного полёта, а потом всё поглотила эта сумасшедшая гонка. Не знаю, будет ли от этого какой прок?
   - Насчёт "прока" ничего не скажу, а вот в аэроклубе нас, наверное, давно уже списали. Да, и время на занятие спортом вряд ли теперь у нас появится. Приедем в медучилище, надо будет навёрстывать упущенное и готовиться к экзаменам, а закончим учёбу, разъедемся все по местам распределения. Закончится наша спортивная карьера, и начнётся полная надежд и тревог беспокойная взрослая жизнь.
   - Если нам дадут этим заниматься? Ведь недаром же нас учили, тратили время, деньги, здоровье?
   - Но нам же ясно дали понять, что понадобимся мы только в случае войны, а в мирное время будем трудиться по своей гражданской специальности. Будем лечить и ставить на ноги больных людей, и вместе с ними радоваться их выздоровлению.
   - Твоими бы устами, да мёд пить. Не так всё просто, как ты представляешь. Чует моё сердце, что не дадут нам спокойно жить эти проклятые капиталисты. Вон и газеты пишут, что не остановится Гитлер на Европе и непременно предпримет поход на Восток.
   - Ну и получит по зубам.
   - То, что получит, никто в этом не сомневается, но опять сколько будет крови, человеческих жертв, разрушений, горя и страданий.
   - Нин, давай не будем о плохом. Будет так, как будет, всё равно мы ничего изменить не сможем. Подумаем лучше о скорой встрече с Ленинградом, друзьями, родителями и любимыми.
   - Ладно, уговорила. Готовимся к экзаменам и радуемся весне, теплу и солнцу.
   Как и обещал начальник школы, экзамены начались в середине апреля, и за две недели нам предстояло сдать пять экзаменов и семь зачётов. Не знаю, как другим, но сдача экзаменов нам с Ниной показалась чистой формальностью. После семимесячной двенадцати-часовой учёбы материал нами был настолько усвоен и отработан, что по всем теоретическим и прикладным предметам получили мы высшие оценки. Правда, экзаменационные листы и приказ о присвоении нам офицерского звания - младший лейтенант - остались в личных делах, и будут храниться в архиве соответствующей спецслужбы.
   Как всё на свете имеет начало и конец, так и у нас наступил последний день в школе. Начальник выступил с напутственной речью, в которой поблагодарил личный состав преподавателей, инструкторов, воспитателей, обслуживающий персонал и нас, курсанток, с успешным окончанием учёбы и присвоением нам офицерских званий, а также отметил, что знания, опыт и навыки, полученные в школе, помогут нам выполнить свой священный долг перед Родиной. Выслушав речь о неразглашении государственной тайны и подписав соответствующие документы, мы получили стипендию за всё время обучения, документы о прохождении практики и право на двухнедельный отпуск. Вечером того же дня на нескольких машинах вывезли нас из "Лесного приюта" на станцию, а там каждый своим ходом должен был добираться до родного дома. С Ниной на станции мы тоже расстались, чтобы встретиться в медучилище. Поезд, на который я взяла билет, проходил через станцию поздней ночью, и мы с тремя однокурсницами коротали время в зале ожидания. Воспользовавшись свободным временем, взялась за дневник. Прочитав его от начала до конца, с опозданием содрогнулась. Найдя его, руководство школы меня бы не пощадило и наверняка за вольнодумство и смелые высказывания выслало бы в лагерь, но несколько иного профиля. Содрогнувшись, запрятала тетрадь на дно чемодана и вышла с ним на улицу. А на дворе царствовала весна. Май только начался, а деревья и кусты оделись в весенний зелёный наряд, набирая силы, чтобы выстрелить белым цветом и украсить землю вишнёвым и яблоневым снегом. Оставшись наедине с собой, стала думать над тем, что со мной произошло, и как учёба в разведшколе повлияет на мою дальнейшую жизнь. Не хотелось думать, что с сегодняшнего дня я уже не хозяйка своей судьбы, и теперь будет она подчинена чьей-то чужой доброй или злой воле. Сознание того, что готова и смогу послужить Отчизне и принести ей максимальную пользу, успокаивало и вселяло надежду, что и я, маленький человек в этом большом мире, имею право на доброту, любовь и нежность. Как только вспыхнули в душе яркие воспоминания коротких свиданий и встреч с Васей, так сразу всё отошло на второй план. Сейчас он незримо был рядом, успокаивал и, как эти молодые листочки, шептал слова любви и нежности. И вдруг, как огнём обожгло: "Где-то там он ждёт весточки, надеется услышать от меня объяснений и признаний, а я сижу и о чём-то мечтаю". Достав из чемодана тетрадь и химический карандаш, принялась писать письмо любимому. Всё, что накопилось в моей душе за время разлуки, выплеснула на его бедную голову. Пусть знает: "Коль небо нас соединило, и любовь наша будет неземной".
   Запечатав конверт и написав Васин Хвастовический адрес, бросила письмо в почтовый ящик. На душе стало спокойно и радостно. Теперь он будет знать, где меня искать, и непременно приедет, как только получит письмо. Стало смеркаться. На небе появились первые звёздочки. Глядя в космическую даль, почувствовала себя микроскопической пылинкой в этой неподдающейся осмысливанию человеческим разумом таинственной Вселенной. Невольно задаюсь вопросом: "Кто же мы, люди, в этом непостижимом Мироздании? Кто и зачем нас создал на этом маленьком космическом шарике под названием Земля? Если мы разумные существа, пришли на Землю, чтобы обустроить её и сделать местом счастья, радости и благоденствия для всех её жителей, то и места ненависти, вражды, озлоблению не должно быть. Однако людям всегда что-то не хватает, и всю свою историю они воюют, отнимают, захватывают, убивают. При всей разумности законов мироздания, в человеческих отношениях что-то не всё продумано досконально и толково. Так кто же должен нести ответственность за это вопиющее несовершенство? Человечеству видно это не под силу, а космический разум почему-то молчит".
   ... Спустившись с небес и ощутив себя снова в реальном мире, подумала тогда: "Никто не посмеет отнять у меня первую и самую главную весну в моей жизни - весну любви, радости и надежды".
  
  

Глава IV. Воздушный навигатор

Размышление о будущем

   Под стук колёс, лёжа на верхней полке, освобождённый от текущих дел и обязанностей, стал размышлять над своим будущим, которое не мыслил без Лены. Первый шаг к осуществлению своей мечты я уже сделал, вернее сама волшебница-фортуна подтолкнула меня к этому. Теперь, если по состоянию здоровья буду пригоден к лётной работе (а на этот счёт у меня не было никаких сомнений), и зачислят в училище, то через два года получу офицерское звание, буду летать, и тогда появится возможность строить семейное гнездо. На первый взгляд размышления мои были странными по той причине, что вся Европа полыхала в пламени войны и не исключено, что Гитлер со своим воинством, в конечном счёте, нападёт на Советский Союз, но, с другой стороны, год тому назад между Германией и нашей страной был заключён договор о ненападении, это и вселяло надежду, что войны не будет. Центральные газеты пестрили статьями, где рассказывалось о трудовых подвигах советских людей. Страна уверенной поступью шла в будущее, поднимая на невиданные высоты свою науку, промышленность, технику, сельское хозяйство и крепила своё оборонное могущество. Особое внимание уделялось авиационной промышленности. Создавались новые типы самолётов разного назначения с такими техническими характеристиками, которые позволяли советским лётчикам устанавливать на них рекорды скорости, высоты, дальности полёта. Словом, руководство страны убедило народ в том, что никто и никогда не сможет посягнуть на суверенитет и территориальную целостность страны Советов, но если кому-то вздумается это сделать, то он так получит по зубам, что трусливо и безоглядно побежит в своё логово. Основываясь на этой уверенности, и строились наши планы, в том числе и мои.
   Как только поступлю в училище, обязательно напишу родителям Лены, а ещё лучше поеду к ним домой, и сам обо всём разузнаю. Как-никак, тогда я буду курсантом лётного училища, а это в наше время было почётно и престижно. Мои мысли относительно Лены были самыми противоречивыми. Утверждая и опровергая одна другую, они, как льдины в период половодья, продолжали плыть по течению. Не менее тревожные мысли рождались в моей голове и по поводу предстоящей медкомиссии. "Со здоровьем вроде у меня всё в порядке" - рассуждал сам с собой. Вот и призывную комиссию в прошлом году проходил, и никаких замечаний не было. Как будто по моим соображениям должен пройти, но кто знает, лётчик и штурман - это профессии особые, и возможно в моей голове и теле чего-то для этого не хватает. Так, в тревогах, размышлениях и сомнениях прибыл в областной центр Брянск, где должна будет решаться моя судьба.

Сквозь лапы эскулапов

   Как нам стало известно, поступление в училище штурманов состояло из двух этапов. На первом этапе молодые люди проходили медицинское обследование в мединституте, а на втором этапе, признанные годными к лётной работе, парни уже в училище сдавали два письменных экзамена, математику и диктант. В состав медкомиссии входили профессора из Брянского мединститута и военврачи из местного госпиталя. На время прохождения комиссии абитуриентов поселили в студенческом общежитии. Дежурный комендант отвёл меня в комнату, где уже было человек восемь ребят. Видно, приехали они дня два назад, потому что успели познакомиться и группками по два-три человека собирались вместе, занимаясь, чем попало. Одни спорили, громко отстаивая каждый свою точку зрения, другие беззаботно играли в карты. Я поздоровался, сложил вещи в тумбочку, возле указанной мне кровати, и оглядел своё временное жильё. Соседом по койке оказался коренастый парень небольшого роста, стриженный под модный тогда "бокс". Он протянул мне руку и назвался: "Сергей". Я тоже представился. Завязался разговор. Мой новый знакомый спросил:
   - Ты откуда, Василий?
   - Из Калужской области, а ты?
   - А я из Орловской. Работал трактористом, но как узнал, что в Олсуфьевское штурманское училище объявили дополнительный набор, то сразу помчался в военкомат, где и получил направление. Теперь буду надеяться, что пройду комиссию и сменю руль трактора на штурвал самолёта.
   - Что говорят люди, отбор строгий?
   - Мы разговаривали с сержантами из этого училища, которые будут заниматься с нами физподготовкой, они в один голос говорят, что самым главным органом у лётчика должен быть вестибулярный аппарат.
   - А что это такое?
   - Ну, способность человека в любых ситуациях не терять ориентации в пространстве. Скажем, если тебя раз двадцать прокрутить вокруг своей оси и ты прошел в нужном направлении и ни разу не покачнулся, то у тебя этот самый аппарат хороший, а значит, можешь летать. Это логично. Представь себе, в воздушном бою ты сделал несколько кульбитов, у тебя закружилась голова, и ты не знаешь, где у тебя небо, где земля. Тогда тебе уж не до противника, а надо думать, чтобы в неё, матушку, не врезаться.
   - Ты всё правильно говоришь, а я об этом как-то и не думал. А как его будут проверять?
   - Говорят, есть какая-то центрифуга. Ну, небольшая комнатка с креслами, в которые сажают двоих, или четверых испытуемых, включают мотор и она вращается вокруг своей оси установленное время. А потом останавливают, проверяют у испытуемых: пульс, кровяное давление, делают анализ крови, ещё что-то. Если отклонений от нормы в этих параметрах нет, то делают заключение, что годен для обучения в училище штурманов.
   - А ты, как думаешь, у меня вестибулярный аппарат хороший?
   - Не знаю, но если хочешь, сейчас проверим. Пойдём в коридор, там побольше места. Значит так, ты двадцать раз поворачиваешься вокруг своей оси и после этого идёшь прямо по коридору, никуда не сворачивая.
   Я так и сделал, но когда вышел на "финишную" прямую, меня слегка качнуло, но я устоял, с трудом удерживая равновесие, покачиваясь, пошёл в нужном направлении. После этого Сергей безапелляционно заявил:
   - Если здоровье в порядке, то считай, что тебя приняли в училище.
   Я с недоверием посмотрел на него и в свою очередь спросил:
   - А ты свой вестибулярный аппарат проверял?
   - Много раз. Но так хорошо, как у тебя, у меня не получается, голова кругом ходит и несколько секунд не могу сориентироваться, куда надо идти, а потом даже тошнота подступает. Сколько я не тренировался, а положительных сдвигов почти нет.
   - А ты в клуб на танцы ходил?
   - В клуб ходил, но танцевать не умею.
   - А я в четырнадцать лет научился. Сначала, как у тебя, голова кружилась, а потом, так иной раз раскрутишься, думаешь, упадёшь, а встанешь и голова не кружится. Если мы поступим, я тебя обязательно научу танцевать. На танцах и с девушками легче знакомиться, и удовольствие огромное получаешь, и прекрасная тренировка тела. Тем более, офицеру-лётчику сам Бог велел танцевать и развлекаться.
   - Ты ещё не поступил, а уже возомнил себя летуном.
   - Если комиссия признает меня негодным для лётной работы, всё равно буду учиться на техника или механика, лишь бы были рядом самолёты. Я дал слово девушке, что буду обязательно летать и теперь надо непременно данное обещание выполнять.
   - А где она, твоя девушка?
   - Познакомились мы с ней в Ленинграде, она там учится на фельдшера, а сейчас где-то на практике.
   - Вы что, не переписываетесь?
   - С места практики она мне не написала, но я надеюсь и живу ожиданием. Мы договорились, что она напишет моим родителям, а они передадут письмо мне, но не знаю, по какой причине, но известий от неё никаких нет.
   - Может, она кого-то другого полюбила?
   - Этого не может быть. Мне кажется, причина её молчания кроется в чём-то другом.
   - Женщина - это существо непостоянное и непредсказуемое. Не верю я им, - убедительно заявил мой собеседник.
   Я не хотел больше продолжать эту болючую тему и спросил его:
   - А у тебя братья и сёстры есть?
   - Да, три брата и две сестры, но все они младше меня. Я в семье самый старший. Отцу нужен был помощник, и ему очень не хотелось меня отпускать, но пришлось смириться, ведь повестка пришла из военкомата, а в армии служить всё равно надо. Может ты и прав насчёт авиамеханика. Наверно и я так сделаю, если забракуют в училище штурманов, то буду учиться на механика.
   Сергей мне нравился. Он был прямой, открытый, очень разговорчивый, и с ним было приятно общаться. Он не навязывал своих мыслей, умел говорить и слушать, притягивал к себе исключительным обаянием. Перед сном, прогуливаясь по территории студенческого городка, немного размялись на спортплощадке и легли спать. Закрывая глаза, подумал: "Где ты, моя ненаглядная, где? Любишь, не любишь, приснись хоть во сне".
   Утром всю нашу разношёрстную публику строем повели на медкомиссию. Было нас человек двести, разделённых на семь групп. Я попал в третью группу. Первая пошла на медосмотр, а остальные в спортивный городок для определения физического состояния конкурсантов и выставления оценок по отдельным видам спорта. Сначала мы подтягивались на турнике, отжимались от пола, поднимали 16 и 32 килограммовые гири, потом прыгали через гимнастического коня, преодолевали полосу препятствий, а в заключение устроили 3-х километровый кросс. На каждого из нас была заведена карточка, в которую и записывались результаты наших выступлений по пятибалльной системе. Несмотря на то, что результаты мои были отличными, и физически был хорошо подготовлен, пришлось изрядно выложиться.
   ... Медосмотру подвергались конвейерным способом. В специально отведённом месте, вдоль стены, были установлены семь столов, за каждым из которых сидел врач-специалист по своему профилю. Возглавлял комиссию военврач первого ранга.
   Он же со своими ассистентами на основании данных обследования, занесённых в карточку, и выносил свой вердикт. Половина врачей составляли женщины средних лет, и каково было нам, "необстрелянным пацанам", стоять перед ними в обнажённом виде, дрожащими от волнения и холода. Такому унизительному медосмотру я ещё никогда не подвергался. На такие вопросы, как: "Не мочусь ли я по ночам, не болел ли венерическими заболеваниями, не было ли переломов, не болел ли болезнью Боткина" - отвечал механически односложно. Когда прошли этот унизительный дьявольский конвейер, повели нас уже в одежде на рентген и сдачу анализов. Последним и главным аккордом этого издевательства была центрифуга. И без того измотанные и взволнованные, садились ребята в кресла, пристёгивались ремнями, закрывали глаза и терпели пятиминутную изуверскую пытку. После остановки "дьявольского колеса", выводили их санитары под руки еле живых, жёлто-зелёных. Некоторые, особо выносливые, пытались идти сами, но вид у них был отрешённый, безучастный ко всему происходящему. Тут же испытуемых подхва-тывали эскулапы и начинали считать удары сердца, измерять кровяное давление, заставляли десять метров пройти туда и обратно, несколько раз присесть. Наконец настал и мой черёд. Насмотревшись на немыслимые пытки ребят, когда садился в кресло, и меня бросило в дрожь. Не знаю, с какой целью это делалось, но экзекуция проводилась в полной темноте. Я пристегнул ремни, закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Щёлкнул замок на дверях и "комната страха" с большим ускорением стала вращаться. Меня с каждой секундой сильнее и сильнее стало прижимать к креслу, будто бы я попал под пресс и сейчас из меня выдавят всё, что там есть. Стало тяжело дышать, участилось сердцебиение, уши заложило, к горлу подступил неприятный комок, тело стало ватным и тяжелым, не способным передвигаться. В голове пульсировала единственная мысль: "Когда же наконец это издевательство кончится". Бог услышал мою мольбу, послышались звуки трущихся деталей и постепенно "адская машина" стала останавливаться. Хотя центрифуга уже остановилась, но голова и всё моё тело продолжали вращаться. Открылись двери, но у меня не было ни сил, ни желания отстёгивать ремни и вставать с кресла. Мне казалось, что из моего тела высосали всю кровь, и теперь оно стало слабым и немощным. Санитары "рассупонили" меня, подхватили под руки и повели в комнату, где "изверги в белых халатах" добивали свои жертвы безжалостным вердиктом: "К лётной работе не готов". Я сел за стол. Состояние моё было отвратительное, но с каждой секундой я чувствовал прилив сил и нормализацию работы всех органов и систем организма. Мужчина-военврач измерил артериальное давление, пульс, результат записал в анкету. Потом осмотрел глазные яблоки, проверил реакцию на разные раздражители. В конце концов, когда подытожили результаты обследования и испытаний, выяснилось, что мои параметры немного не дотягивают до нормы. Военврач подвёл меня к председателю комиссии и сказал: "Товарищ полковник, этот парень немного не дотягивает до установленных норм для лётного состава. Вот посмотрите его карточку". Тот молча её взял и усугубился в чтение. Я стоял, как перед судьёй, и ждал его приговора. Наконец, изучив документ, сказал:
   - Вы, товарищ майор, сколько ребят забраковали?
   - Семнадцать, товарищ полковник.
   - А сколько зачислили?
   - Ни одного.
   - Этого парня надо зачислить. Отклонения у него незначительные, пусть учится летать.
   С этими словами взял анкету и что-то там написал. Потом посмотрел внимательно на меня и сказал:
   - Поздравляю вас, молодой человек, ваше здоровье позволяет вам поступать в училище штурманов.
   От радости я заорал:
   - Спасибо, товарищ полковник, я оправдаю ваше доверие!
   Тот улыбнулся, подал мне документ и по-отечески сказал: "Ну, в добрый путь".
   Я выбежал на улицу возбуждённый и счастливый. "Отсеянные" ребята стояли, тихо переговариваясь, курили и перед тем, как разъехаться, обменивались адресами. Душа моя ликовала. Первый шаг к осуществлению своей мечты я сделал. Лена, наверное, тоже была бы довольна моему успеху, но где она и почему молчит, никому не известно. На пути к своей заветной цели сделан лишь маленький шажок, но не знал и не ведал я, какие испытания, страдания и муки готовит мне судьба.

Год кровавого кабана

   Новый 1941 год из нас курсантов никто не встречал. Н вторгся в нашу жизнь, как нечто неотвратимое, грозное, кровавое. Просто мы легли спать в старом, а встали в Новом году. И ничем он не отличался от года предыдущего.
   Курсантская жизнь протекала по проложенному руслу, согласно учебной программы, а нам каждый день приносил свежую крупицу знаний, делая нас сильнее, опытней и уверенней. По-прежнему, на полит-информациях нас убеждали, что опасность войны с Гитлеровской Германией существует, но, может быть, в далёком будущем, а пока в силе договор о ненападении, можем спать спокойно, трудиться, учиться и наслаждаться мирной жизнью. Так мы и жили. Страна трудилась и укреплялась. Военные шлифовали своё боевое мастерство, нарабатывали тактические схемы ведения боевых действий в современных условиях, получали от промышленности новейшие виды вооружений, испытывали их и готовили персонал для обслуживания. Учёные и конструкторы трудились в лабораториях и КБ, создавая новые типы самолётов, танков, артиллерийских установок. Всё это делалось в атмосфере высокого темпа, поспешности, как будто за нами гналось страшное чудовище, способное растоптать, разорить, уничтожить. Так в сознании людей формировалось убеждение о неизбежности войны. Успокаивало лишь то, что она будет скоротечна и на чужой территории. Так, по крайней мере, нас убеждали. В таком же напряжённом темпе проходила и наша учёба.
   Новогоднее настроение испортил нам приказ министра обороны маршала Тимошенка, в котором значилось, что после окончания нашего штурманского училища, выпускникам не будут присваивать офицерские звания, а только звания младшего командного состава - сержант. Это означало, что денежное и вещевое довольствие штурманы будут получать соответствующее. Многие курсанты были в шоке, а какая-то часть из них перевелась в другие училища, где выпускникам присваивали офицерское звание - младший лейтенант. Меня, честно говоря, это совершенно никак не взволновало и не расстроило. Сергей тоже был со мной солидарен, и мы, не снижая темпа, продолжали учиться, получать знания и навыки для своей будущей военной профессии. Курс молодого бойца прошли мы за месяц, вместо двух по плану. За это время командиры научили нас так-сяк ходить в строю, освоили некоторые приёмы строевой подготовки. По огневой подготовке только один раз дали пострелять из армейской винтовки-трёхлинейки, да из пистолета "ТТ", который был тогда личным оружием комсостава, а, стало быть, и нашим оружием. И всё же, главным грозным оружием для врага был самолёт, а задачей курсантов - досконально его изучить и эффективно использовать его бомбовую мощь. Одним из главных предметов в профессии штурмана была навигация. Нас учили способам ориентирования, как по приборам, так и небесным светилам, и наземным ориентирам, прокладыванию курса на карте и определению квадратов, в котором находилась цель, умение её обнаружить и накрыть бомбовым ударом. Большое внимание уделялось навыкам ориентирования в ночном небе, используя главный ориентир - полярную звезду и другие небесные светила. В обязанности военного штурмана входило так же и бомбометание. Это, пожалуй, самый ответственный и сложный вид боевой работы. Как потом показало время, из-за несовершенства оптических, прицельных устройств, бомбометание приходилось производить, используя личный опыт, приобретённые навыки, глазомер и тонкий расчёт. По учебной программе были у нас и прыжки с парашютом, которых ждал с нетерпением. С родителями наладилась регулярная переписка. В своих письмах они сообщали сельские новости, об успехах в учёбе младших братьев и, что особенно отрадно, мои скромные деньги помогают родителям одеть школьников и что-то приобрести для семьи.

Первый прыжок

   В начале марта, когда по ночам ещё трещали морозы, а днём с крыш капала весёлая капель, извещая людей о приближении весны, начались и у нас прыжки с парашютом. Этому предшествовали теоретические занятия, тренировки на специальных тренажёрах и практические уроки по складыванию парашютов, ибо от этой операции зависела жизнь человека, вступившего в спор с законом всемирного тяготения. Инструкторы по парашютному спорту относились к своему делу с полной ответственностью. Прыжки проводились уже неделю и, слава Богу, всё шло хорошо. Настал черёд прыгать и нашему взводу. Любое дело, которое выполняется впервые, всегда вызывает волнение, невольный страх и неуверенность, тем более, когда человек вступил в спор с небом. И, наконец, группа, в которой нас шесть человек, с ранцами парашютов за спиной, в лётных кожаных шлёмах с защитными очками, поднимается по при-ставной лестнице и рассаживается по обе стороны "салона" самолёта. Инструктор застёгивает фалы карабинов автоматического открытия парашютов. Сидим сосредоточенные и молчаливые, как сжатая пружина. Взревел мотор. Самолёт дёрнулся и двинулся по полю, выруливая на стартовую площадку. Небольшая остановка и резкий стремительный скачок, самолёт, набирая скорость, помчался по полю. То ли от ухабов, то ли от вибрации, то ли от испуга предательски клацают зубы. Но вот колёса оторвались от земной тверди, резкий набор высоты, крен на правый борт, выход на прямую, и загорается красная лампочка. Инструктор открывает дверь, и перед нами разверзлась бездна. "Господи, - подумалось мне, - прости, что забрались в твои владения, и не наказывай нас, дерзновенных, за то, что нарушили твой покой". ... Встал курсант, сидевший возле двери. "Пошёл!" - прозвучала команда инструктора, и тот смело шагнул в пропасть. Небольшая пауза и снова: "Пошёл!". Второй курсант вывалился и камнем полетел вниз. Моя очередь. Несколько секунд между командами. Стою перед бездной и думаю, как страшен и труден этот первый шаг. Инстинкт самосохранения не хочет мириться с человеческим разумом и прижимает меня к дверному проёму, но страх прослыть трусом ещё сильнее. Уже не ушами, а всем своим существом слышу: "Пошёл!". И, сложив руки вперёд, будто прыгая с вышки в воду, вываливаюсь в никуда. Мгновение, и сердце зашлось от стремительного падения и страха. Мне показалось, что на какое-то время свободного полёта даже отключилось сознание. Потом, как учил инструктор, считаю: раз, два, три... Перед счётом три меня резко дёрнуло, и я повис на стропах. Только теперь, когда опасность миновала, и я, как жаворонок, повис в воздухе, захотелось, как эта маленькая птичка, радоваться и петь. Полёт к земле продолжался всего несколько минут, но какое это блаженство - созерцать землю с высоты орлиного полёта, когда твоё сердце переполнено радостью и гордостью за творение рук человеческих. Теперь я начал понимать, что думают о нас, людях, всевидящие мудрые орлы: "Бог дал им силу и разум, чтобы они обустраивали свои жилища, трудились, любили, размножались, радовались жизни и доставляли радость другим, а они всю историю враждуют, изобретают смертоносное оружие для войн, покорения других племён и утверждения власти отдельными амбициозными вождями. Вот и теперь, придумав крылья, они, подобно нам, не любуются земными красотами, а опять же замышляют смерть, разрушение, гибель себе подобным. Нет, что-то не так устроено в этом мире".
   ... Чем ближе приближаюсь к земле, тем стремительнее падаю. Сейчас надо сгруппироваться, мягко коснуться земли, немного пробежать и, погасив купол парашюта, освободиться от ремней. Почти так, как учил инструктор, всё и произошло. Толчок, пробежка, гашение купола и радость, что у тебя всё получилось, что отныне разговариваешь с небом на "ты" и, наконец-то, что ты этот шаг сделал. В течении недели все три запланированных прыжка мы совершили. Как никогда, всё прошло гладко, только один курсант, неудачно приземлившись, вывихнул ногу. Второй и третий прыжки я совершал уже уверенно, наслаждаясь свободным полётом до раскрытия парашюта, а потом под белым куполом, изучая живую карту земли. Сейчас, как никогда, испытав радость свободного полёта, я понял чувства и стремление Лены прыгать с парашютом и совершенствовать своё мастерство. Выполнив обещание своё "заболевание небом" перевести в хроническую болезнь, я был доволен, что ещё на один шаг приблизился к Ней и уверен, что Она была бы довольна моими успехами.
   Между тем, время шло. Весна застала нас врасплох. Стремительное таяние снегов, раскисшее лётное поле на некоторое время лишило нас учебных полётов, где бы мы, молодые штурманы, на практике постигали эту нелёгкую науку воздушного навигатора. Наука давалась мне легко. Всё, что я делал, старался доводить до совершенства, и каждый вечер перед сном докладывал Ей о своих успехах, получал одобрение и похвалу, а, следовательно, и стимул для дальнейшего роста само-совершенствования. Весна пробудила во мне массу нежных чувств к любимой и заставила считать дни до предстоящей встречи, а она мне представлялась светлой, романтической, с объятиями и поцелуями. Каждый вечер после отбоя я зарывался с головой под одеяло, воспроизводил в памяти эпизоды наших встреч до мельчайших подробностей, и, как молитву, повторял: "Да святится имя твоё, любимая моя".
  
  

Цель найдена

   Согласно программе, обучение I курса закан-чивалось в середине июня, после сдачи зачётов и экзаменов по изучаемым предметам. По всем дисциплинам у меня были отличные оценки, и экзамены не вызывали у меня ни страха, ни волнения. Однако к своему главному экзамену - штурманскому делу, готовился прилежно и старательно. В программу воздушной навигации входили практические полёты, где мы должны были к отмеченным на топографических картах объектам проложить кратчайший курс, и бомбовым ударом поразить цель, но первый раз условно. Сложность заключалась в том, что искомый квадрат-задание выдавался штурманом-экзаменатором перед самым полётом, и на решение задачи выделялись считанные минуты. За это время надо было проложить азимут, найти на карте цель, определить до неё кратчайший путь и обнаружить на реальной местности. Задание было не из лёгких ещё и потому, что его выполнение зависело от слаженной работы пилота и штурмана.
   День за днём работа по практическому применению теоретических знаний молодых штурманов-бомбардиров шла полным ходом. К полётам допускались только те курсанты, которые успешно сдали теорию. Используя тёплую весеннюю погоду, полёты проводились целый световой день. Для этого использовались самолёты типа Р-5. Они имели две отдельные кабины: передняя для пилота, задняя для штурмана. Связь между ними осуществлялась через резиновый гофрированный шланг, служащий в качестве переговорного устройства. Многие из наших ребят уже получили "первое боевое крещение" и охотно делились опытом с нами, "необстрелянными салагами". Они обращали внимание на типичные ошибки, которые допускают курсанты при первом полёте. Я слушал "старичков", всё запоминал, чтобы избежать их ошибок. Наконец настал и мой черёд. Экипированные в лётные комбинезоны, кожаные шлёмы и планшетами для карт, вместе с пилотом-инструктором предстали перед руководителем полётов. Я получил задание в запечатанном конверте, а пилот - "добро" на полёт. Доложив о готовности к выполнению задания, направились к машине. Возле неё нас ожидал механик, отвечающий за техническое состояние двигателя и других систем самолёта. Не мешкая, забрался в кабину, раскрыл планшет, и судорожно стал искать искомый квадрат. Кто ходил по азимуту на земле, знает, что это такое. Для непосвящённых объясняю. Из данной точки даётся направление движения в градусах по компасу, расстояние в метрах или километрах. Преодолев этот участок пути, путник выходит на какую-то точку, из которой ему даётся новое направление в градусах и расстояние в метрах. Так повторяется много раз, пока не будет определена конечная точка поиска. Путь движения по азимуту будет представлять ломаную линию, многократно превышающую прямой путь к цели. Вот и мне сейчас представляло на карте разгадать этот ребус, найти искомую точку и определить кратчайший путь к ней. Однако на земле это проще, а в воздухе, да когда ограничено время, задача поиска объекта довольно сложная.
   ... За считанные минуты, пока прогревался мотор на малых оборотах, я прочертил замысловатую ломаную кривую на карте, а когда оставалось вычислить несколько направлений, самолёт вышел на старт, мотор взревел, а стрелка компаса так запрыгала, что никаких "градусов" уже не поймать. Пришлось подождать, пока машина взлетит, наберёт высоту, а уж тогда определить координаты цели. Держу компас на планшете и смотрю на стрелку, как только она успокоилась, немедленно приступил к делу. Пилот ещё не совершил круг над аэродромом, а я уже сообщил ему кратчайший путь к цели. В задании значилось: "Обнаружить и уничтожить замаскированную вражескую зенитную установку". Теперь, когда координаты цели определены, сверяю ориентиры, нанесённые на карте, с реальными, что плывут под крылом самолёта. Докладываю пилоту, что, по моим расчётам, цель должна быть минут через пять лёта, и искать её надо вблизи лесного массива. Внимательно всматриваюсь в земной ландшафт, сшитый, как лоскутное одеяло, из полей, огородов, лесов и перелесков. Высота пятьсот метров. Ровно гудит мотор, а я, как сжатая пружина, вожу глазами по обозримому пространству, и пока того, что ищу, не нахожу. Под нами огромный лесной массив зелёным ковром накрыл землю, но вот кончается и он. Вдали показалась извилистая лента опушки леса, а дальше снова поле, населённые пункты, речка, шоссейная и просёлочная дороги. По времени должны были долететь до цели, но в обозримом секторе видимых объектов не обнаруживаю. Опушка лесного массива уже позади. Передаю пилоту: "Снизить высоту до четырёхсот метров и лететь вдоль границы леса". Лётчик сделал необходимый манёвр и буквально через две минуты в поле зрения попала избушка лесника. Проносимся над ней и я замечаю, как в небо направлены две оглобли от телеги. Всё понятно, зенитка обнаружена. Кричу в трубку: "Цель обнаружена". Атакуем. Самолёт развернулся и ещё раз прошёлся над "вражеским объектом", условно уничтоженным моими бомбами. Всё. Дело сделано. Берём обратный курс. Отведённого времени на выполнение задания хватило, и радостный, с чувством исполненного долга, свесив голову, любуюсь нашей красавицей, матушкой землёй. Сердце наполняется радостью и гордостью за себя, что шаг за шагом постигаю сложную науку штурманского дела, росту и мужаю, как специалист и личность. Приземлившись, вылезаем из кабин, подходим к главному штурману училища и докладываем о выполнении задания. Как доказательство, подаю ему карту с обозначенной и "уничтоженной" целью. Он взял её и сказал: "Вы свободны". Я отошел от стола, а он ещё о чём-то поговорил с пилотом, затем отпустил и его. Подводил итоги учебного дня сам начальник училища. По всему было видно, что результатами он недоволен. Весь личный состав выстроился на учебном плацу. Мы уже знали, что молодые курсанты со своим штурманским заданием справились не столь успешно, как ожидалось, поэтому и "разбор полётов" проводился привселюдно в форме разноса.
   "Товарищи курсанты, - начал он. - Страна тратит на вас огромные деньги и хочет в вашем лице видеть первоклассных специалистов - военных штурманов, но вы ни надежд страны, ни руководства училища не оправдываете. С первым серьёзным и ответственным заданием - поиск и уничтожение "вражеских" объектов - справились не все. Вы призваны быть правой рукой пилота, и от быстрой ориентации в воздухе, умения находить и поражать вражеские цели, слаженности действий всего экипажа, будет зависеть успешное выполнение заданий. Представьте себе, что вы выполняете не учебное, а боевое задание. Вы должны были с воздуха уничтожить огневые точки противника и обеспечить успешное наступление наземным войскам, но вы, не выполнив своей задачи, обрекли на верную смерть своих братьев по оружию - пехотинцев. Знайте, в нашем деле ошибки очень дорого стоят, и их, как у минёра, не должно быть. Впереди у нас ещё более сложные учебные задания, которые потребуют от вас хороших теоретических знаний, концентрации внимания, решительности и быстроты принятия решения. Это бомбометание по цели с высоты двух тысяч метров, а так же поиск и уничтожение целей в ночное время. Курсантов, выполнивших задание неудовлетворительно, ожидает переэкзаменовка, а в случае повторного "неуда" - немедленное отчисление. Однако, не могу не отметить добросовестных курсантов, выполнивших задание на отлично". Он вынул из кармана свёрнутый вчетверо лист бумаги и стал читать. Таких ребят оказалось двенадцать, в том числе и мы с Сергеем. Перед строем нам была объявлена благодарность с занесением в личное дело. После ужина, когда наступило время самоподготовки, я спросил Сергея:
   - Ну ты, Серый, и партизан. Говорил, что с заданием плохо справился, а сам получил "пятёрку", да ещё и благодарность схлопотал.
   - Это я с испугу. Я и сам не знал, выполнил задание или нет. Это у тебя сразу было видно, торчат оглобли - значит зенитка, бомби - и получай "пятёрку", а у меня всё по-другому. Рядом были расположены: и мельница-ветрянка, и трубы кирпичного завода, и церковь, и все они были в одном квадрате. Я выбрал мельницу и случайно попал в цель. Так что моя пятёрка липовая.
   - Серёжа, не скромничай, ты точно всё рассчитал, только не прикидывайся неумёхой. Не пойму, для чего тебе это надо?
   - Васька, ты меня разозлил! Говорю тебе серьёзно, как на духу, так, как оно есть, и не перед кем мне выпендриваться.
   - Ну ладно, пусть будет так. Ты в воскресенье в увольнение идёшь?
   - А чё там делать-то? Лучше позагораю.
   - В кино сходим. С городом познакомимся, а то полгода учимся, но толком не знаем ни города, ни его истории. Может, девушек пригожих встретим?
   - А зачем они тебе? У тебя же Ленка есть.
   - Я за тебя беспокоюсь. Такой парень, а без девушки. Да ты, как только появишься на "людях", девки за тобой гужом побегут.
   - Вот уж, нужны они мне. С ними одна морока. Думай, переживай. Любит, не любит, верная ли тебе? Я вот смотрю на тебя, влюблённого, и сам себе говорю: "Пока ты, Серёжка, учишься, не засоряй свою башку всякими дурными мыслями, как Васька, занимайся нужным делом и не отвлекайся по пустякам".
   - Ну, Серый, ты даёшь! Дружбу с девушкой ты считаешь пустяком? Да ты даже не знаешь, какой это стимул. До знакомства с Леной я был каким-то аморфным, неуверенным, а сейчас знаю, что хочу и обязательно добьюсь своего. Обещал ей летать, и своё слово сдержал. Любовь, Серёга, - это великая сила, она людей окрыляет и даёт им возможность расти и совершенствоваться. Разве неприятно ей будет через два года увидеть рядом с собой офицера-штурмана, который стал таковым благодаря её стараниям. А ты говоришь мелочи. Я даже скажу больше: "Человек без любви, как птица без крыльев". Не подумай, что я цитирую кого-нибудь. Это я сам придумал, потому что, как подумаю о ней, так и хочется полететь к ней, увидеть её лицо, улыбку, обнять, поцеловать, развеять все сомнения и получить новый заряд тепла, энергии и радости на долгое время.
   - Вася, согласен с тобой, что любовь - это огромная сила, но кроме силы доброй созидательной, о которой ты сказал, есть ещё сила разрушительная. Скажи мне, сколько нас, мужиков-дураков, кончают жизнь самоубийством из-за неразделённой любви, из-за измен и предательств своих любимых. И ещё скажи мне, сколько ты знаешь счастливых семей, в которых супруги любили бы друг друга от первого знакомства до последнего издыхания?
   - Серёга, ты тоже прав, но ведь против природы не попрёшь, а с твоими рассуждениями, опасениями и страхами, ты так и завянешь старым холостяком. Мне кажется, человек, не испытавший любви, так на всю жизнь и останется ущербным, невостребованным и несчастным. Любовь предполагает и радость, и страдания, и душевный подъём, и многочисленные жертвы, но это горение, яркое свечение, а не зловонное тление в одиночестве, которое не отпугивает даже кровожадных комаров.
   - Да, Васька, с тобой трудно спорить, ты меня уговорил. Идём "на люди". В воскресенье получим увольнительные и устроим местным девушкам трам-тарарам.

Неприятный инцидент

   Старшина выдавал увольнительные только по воскресеньям и то не всем, а лишь отличникам учёбы. Поскольку у нас с Сергеем с учёбой проблем не было, то и увольнительные получили без труда. Накануне почистили и погладили свою парадную форму, подшили свежие подворотнички, до глянцевого блеска начистили обувь и в три часа вырвались на волю. Ужином мы жертвовали, но это нас не смущало, поскольку получали стипендию и могли позволить себе и поужинать, и культурно провести время. Это была наша первая вылазка в город. О нём мы только знали, что это городок районного масштаба с двадцатитысячным населением, но с очень богатой историей. В нём был свой кинотеатр, дом культуры, городской парк с танцплощадкой, две средние школы, наше училище и несколько мелких предприятий местной промышленности. Теперь же нам предстояло всё это увидеть собственными глазами и оценить по достоинству. Я предложил Сергею нашу культурную программу спланировать так: сначала сходить в кино, затем погулять по парку, подкрепиться в городской столовой, после чего пойти на танцы, которые в воскресенье начинались в шесть часов вечера. Друг согласился. Мы вышли на городскую площадь, где были сосредоточены все культурные и административные здания. Городок оказался небольшим, но чистым и опрятным. С одной стороны стоял роскошный двухэтажный дом, некогда принадлежащий местному купцу, где теперь размещалась городская власть, рядом кирпичная, с двумя куполами церковь; напротив, огромный для такого города, универсальный магазин, также сработанный ещё до революции. Замыкали площадь дом культуры и небольшой кинотеатр, построенные уже при советской власти. Вся площадь и прилегающие улицы были вымощены каменной брусчаткой и, наверное, добрую сотню лет, без ремонта, служили людям. У входных дверей кинотеатра и дома культуры красовались огромные афиши с названиями фильмов. В доме культуры демонстрировали фильм "Три товарища", а в кинотеатре - "Парень из нашего города". Мы предпочли кинотеатр. Пока стояли в очереди за билетами, на нас уже обратили внимание девчушки-малолетки. Зыркая глазками, они о чём-то перешёптывались, что-то обсуждали и громко смеялись, но когда мы с каменными лицами строго посмотрели на них, они, как стайка любопытных воробьёв, мигом упорхнули и скрылись из глаз. В течении тридцати минут до начала фильма слонялись по площади, но приличных девушек нашего возраста так и не встретили. Возможно, в "детское" время на свет Божий они ещё не вышли. Большинство фильмов довоенного времени были патриотической направленности, связанные с любовью к Родине, с армией и рекламой её мощи и несокрушимости. Этот фильм был такого же содержания. Зал был полон зрителей, и после просмотра они его живо обсуждали. Нам он тоже понравился. В приподнятом настроении вышли на улицу. Был прекрасный солнечный день. Лето ещё не началось, но температура уже приближалась к тридцати градусам. Перекусив в столовой, пошли в парк на "пятачок", как местная молодёжь окрестила свою танцплощадку. Танцы уже начались.
   "Пятачок" оказался довольно внушительных размеров. На небольшом возвышении играл оркестр, состоящий из аккордеониста, трубача и барабанщика. Мы купили билеты и вошли внутрь площадки, огороженной двухметровой стальной сеткой. По всему периметру площадки была вмонтирована в деревянный пол сплошная скамейка, на которой и рассаживались парни и девушки в перерывах между танцами. Кроме нас с Серёгой, на площадке было ещё человек десять курсантов, которые держались особняком. Заиграла музыка, и парни, соскочив со своих мест, ринулись приглашать приглянувшихся девушек.
   - Ну что, Серёга, вперёд!
   - Нет. Я немного подожду, осмотрюсь, пристре-ляюсь.
   - Ты, как хочешь, а я пошёл.
   Рядом стояла группка молоденьких девушек-старшеклассниц, одну из которых и пригласил. С первых движений почувствовал, что в танцах она, как рыба в воде. Первый танец "сбацали" с ней на одном дыхании. Однако не успел довести её до подруг, как музыканты заиграли снова, и мы опять оказались в кругу танцующих. Я упивался музыкой, ритмом, движением, но с этой прелестной девушкой мне совсем не хотелось знакомиться. Моя рука лежала на её тонкой упругой талии, а в левой зажата нежная девичья ладошка. Она чутко реагировала на все мои движения и в точности их повторяла. Такую синхронность в танцах мы добивались только с Леной. И сейчас мне казалось, что это Она рядом, а не чужая незнакомая девушка. Первой нарушила молчание партнёрша.
   - Вы прекрасно танцуете, но вас я вижу у нас в первый раз.
   - Я действительно в городе танцую впервые.
   - А где вы так хорошо научились танцевать?
   - Немного в школе, а потом в доме культуры.
   - А где это?
   - В Калужской области.
   - Вы учитесь на лётчика?
   - Почти. А точнее - буду правой рукой лётчика - штурманом.
   - И все ваши друзья тоже будут штурманами?
   - Да, и они будут штурманами.
   - А вас как звать?
   - Родители нарекли Василеем.
   - А меня зовут Тамарой. Я закончила 9-й класс, а на следующий год после окончания школы буду поступать в Брянский педагогический институт.
   Танец кончился. Я отвёл девушку к подругам, а сам подошёл к стоящему в одиночестве товарищу.
   - Серёжа, ты что же, партнёршу не можешь найти или трусишь?
   - Да и то, и другое. Танцую, как медведь, и боюсь, наступлю на ногу девушке, стыда не оберёшься.
   - Так ты никогда и не научишься. Надо пытаться, а потом и опыта наберёшься, и уверенность почувствуешь.
   Пока мы разговаривали, ведущий объявил белый танец. Сергей буркнул:
   - Только хотел пригласить на танец девушку, а они - белый танец.
   Уверенные, что нас никто не пригласит, встали в сторонку и стали смотреть на танцующих. Вдруг слышу:
   - Вас можно?
   Поворачиваю голову, передо мной стоит Тамара, а перед Сергеем - черноглазая девушка-смуглянка.
   - Это моя подружка Оля.
   Я опередил опешившего друга и представил его:
   - Это мой товарищ, Сергей.
   Я подхватил Тамару, Сергей - Олю, и они тут же влились в круг танцующих. Краем глаза наблюдаю, Сергей, хоть неуклюже, но танцует и о чём-то живо разговаривает с партнёршей. После окончания танца подруг отвели на место, а сами отошли в сторонку. Вдруг к нам подходит группа местных ребят-подростков, а один из них, высокий дерзкий парень с папиросой в зубах, тычет мне пальцем в грудь и с заметным блатным жаргоном говорит:
   - Слышь, паря, чтобы больше к этой девке не подходил, понял? А не то, до своей казармы не доползёшь.
   Я не успел раскрыть рта, как компания растворилась в толпе. Меня возмутила наглость местного долговязого, с явными признаками криминального прошлого. Сергей тоже отреагировал:
   - Они хотят спровоцировать нас на драку. Этот длинный - явный бандит, и его надо проучить. Только вдвоём мы с ними не справимся, надо предупредить наших ребят.
   Моя душа взбунтовалась, и я в сердцах сказал другу:
   - Перед местной шпаной я не собираюсь труса праздновать, будем танцевать, а если полезут, дадим им достойный отпор.
   Как ни в чём ни бывало, приглашаю Тамару, Сергей - Олю, но в самый последний момент Тамара идёт танцевать с другим парнем. Меня это возмутило, и я приглашаю первую попавшую девушку. Сергей, танцуя с Олей, о чём-то оживлённо разговаривали. Когда, после окончания танца, сошлись вместе, Сергей сообщил, что местные ребята хотят побить нас, чтобы раз и навсегда отучить от встреч с местными девчатами.
   - А наши парни знают об этом?
   - Думаю, что не знают, но им надо сказать.
   Предупредив курсантов о возможной провокации, продолжаем веселиться. Как только заиграла музыка, я рванул через всю площадку и первым успел пригласить Тамару. На этот раз она была молчалива и расстроена. Под конец танца сказала:
   - Вася, до которого часа у вас увольнительные?
   - До девяти вечера.
   - Вам надо уходить, а то Ванька Волков сказал, что сегодня с курсантами будет большая война. Я вас прошу, не связывайтесь с этим уголовником, а то он со своей шпаной может и впрямь учинить драку. У него человек сорок подростков, он верховодит ими и провоцирует драки. Мне так же угрожал и сказал, чтобы я не танцевала ни с кем из вас.
   - Он что у вас, местный авторитет? И никто не может ему обломать рога?
   - Он уже сидел в тюрьме и ничего не боится. Вася, я ещё раз прошу, не ввязывайтесь с ними в драку, а то у них и цепи какие-то есть, и кастеты, и прутья железные.
   - Спасибо, Тамара, что предупредила, а мы придумаем, как быть и что делать.
   Значит его зовут Иваном. У меня созрел план. Чтобы предотвратить возможную потасовку со всеми вытекающими последствиями, решил лично поговорить с местным "атаманом", так как чувствовал себя главным раздражителем, осмелившимся целый вечер танцевать с приглянувшейся ему девушкой и проигнорировавший его предупреждение. Сергей мою дипломатическую миссию воспринял скептически, но участвовать в ней всё же согласился. Мы вышли с танцплощадки на улицу. Солнце уже собиралось на покой, и его утомлённые за день горячие лучи прощальным салютом озаряли всю округу загадочным оранжевым светом. День угасал, а с ним и подходила к концу наша первая и последняя вылазка в город.
   ... Недалеко от входа на танцплощадку, под кронами старых дубов стояла толпа местных ребят-подростков, в центре которой находился их предводитель. Мы с Сергеем решительно направились к нему. Толпа расступилась, я подошёл к нему вплотную, посмотрел в глаза и сказал: " Я тот самый наглец, который ослушался твоего предупреждения. Зовут меня Василием. Но пришли к тебе не затем, чтобы знакомиться, а предупредить, чтобы ты отказался от своей затеи конфликтовать с курсантами и подвергать опасности молодых ребят. Запомни, нас пятьсот "штыков", и погоду в городе будем делать мы, а не ты со своей братвой, а с кем из местных девчат нам встречаться, ты нам не указ. Попробуй только тронуть кого-то из наших ребят, будешь размазан вот по этому дубу". "Длинный" терпеливо слушал, но по его лицу я понял, решения своего он не отменит, хотя бы из-за того, чтобы не потерять лица перед своими сторонниками, а значит нам с Сергеем надо быть начеку и быть готовыми дать отпор. Из толпы послышались реплики: "Волк, что ты слушаешь этих летунов, дай в морду миротворцу, а мы всыпем его адъютанту". "Заткнись, Ноздря! Не тебе решать, что мне делать. Сегодня я добрый, - обратился он уже ко мне, - отпускаю тебя с миром, но если ещё раз подойдёшь к Томке, то оторву башку". Усыпив мою бдительность сладкими речами, он тут же ударил кулаком меня по переносице. Удар был настолько неожиданным и сильным, что я не удержался на ногах и упал на землю. Однако тут же вскочил и как на тренировке по приёмам рукопашного боя носком правого ботинка с силой ударил его под пах. Он согнулся от боли, а второй удар кулаком в челюсть окончательно свалил его. Тут и началась настоящая бойня. Некоторое время мы с Сергеем ещё отбивались, а когда пошли в ход палки, камни, мы оказались на земле, и на нас посыпался град ударов разъярённой толпы. Если бы вовремя не подоспели ребята-курсанты и милиция, дипломатическая миссия могла оказаться и последним днём нашей жизни. С многочисленными ранами, ссадинами, ушибами и синяками нас доставили в госпиталь, где в течении двух недель медики приводили наши тела в божеский вид. К счастью, ни переломов, ни опасных ран у нас не оказалось, и эта потасовка на наше здоровье и будущее не повлияла. А, как нам потом стало известно, местный авторитет Иван Волков получил свой второй срок.

На крыльях любви

   Ослабленные, бледные, но вполне здоровые, вернулись в училище. За "дипломатический подвиг", получивший широкую огласку, нам объявили по выговору по комсомольской линии, по административной - месяц неувольнения в город. Меры наказания могли быть значительно строже, если бы не наши отличные показатели в учёбе, да и милиция, признавшая нас жертвами хулиганской выходки местных подростков. Досдав несколько зачётов, мы стали подтягивать свою физическую форму и готовиться к экзаменам.
   Чем ближе подходило время нашей встречи, тем томительнее и тревожнее было это ожидание. Семь месяцев разлуки не остудили моих чувств. Ни словом, ни делом я не изменил ни ей, ни себе, мои дела и помыслы были чисты и праведны. Чтобы покорить сердце девушки, я много сделал, а самое главное - выполнил данное ей обещание - стал курсантом. Теперь мне казалось, что нет такой силы, способной разлучить нас или поколебать веру в её любовь и верность. Лишь одно мысленное воспоминание о Ней заставляло вибрировать каждую клеточку моего организма, наполняло душу теплом, радостью и светом. В своём воображении я рисовал эпизоды предстоящей встречи. Вот я, в тщательно отутюженной парадной курсантской форме, с чемоданчиком в руке подхожу к её родительскому дому. Увидев в окно любимого, она выбегает на крыльцо, лёгкая, как бабочка, в светлом летнем платьице, глаза её горят счастьем и радостью, а лицо озарено яркой солнечной улыбкой. Её девичьи чувства, томившиеся семь месяцев взаперти, вырываются наружу. Она, расставив руки-крылья, мчится навстречу и повисает у меня на шее. Я ставлю чемодан на землю и заключаю любимую в своих объятиях, чтобы в сладостном поцелуе раствориться в ней. Теперь я знал одно, какой бы не была эта встреча, если чувства Лены искренни, чисты и праведны, то она будет решающей и судьбоносной. Я считал, что морально и физически готов к созданию семьи и намерен был сделать ей предложение, а так же твёрдо знал, что какие бы житейские трудности не ждали нас впереди, какие бы душевные бури и метели не пришлось пережить, был готов сделать всё возможное и невозможное, чтобы моя возлюбленная была счастлива, семья обеспечена, дети желанны, любимы и обласканы. Не знаю, какие мысли одолевали Лену, но мне казалось, что они были созвучны с моими и посредством неведомых волн передавались и внедрялись в моё сознание. Я каждый день думал о ней, видел во сне, разговаривал, советовался и строили с ней совместные планы. Она постоянно незримо находилась рядом, как моё второе Я.
   Зализав свои раны, синяки и шишки, все оставшиеся экзамены сдал на "отлично" и теперь с чистой совестью ходил в наряды и ждал каникул. Теперь всё своё свободное время пропадал на спортплощадке, чтобы установить утраченные физические кондиции. От Лены постоянно ждал весточки. По её словам, практика или учёба должна была закончиться ещё в апреле, и, вернувшись в училище, обещала назначить место и время нашей встречи. И вот наконец долгожданное письмо у меня в руках. Хотя адрес написан маминой рукой, но сердцем чувствую, что там в самодельном конверте лежит оно, желанное и выстраданное. И я не ошибся. Узнаю его по красивому, ни с кем не сравнимому каллиграфическому почерку. С волнением вскрываю конверт, и прочитав первую строчку: "Милый Вася, здравствуй!", успокаиваюсь и, чтобы избежать язвительных вопросов друзей, выбегаю из казармы. Сердце бьёт в набат. Сколько за эти месяцы передумано, нафантазировано, пережито. И вот сейчас, читая эти строки, всем своим существом ощущаю, что каждое слово, которое словно птица из клетки, вырвалось на волю из её неискушённой девичьей души, заполнило пространство теплом, любовью и надеждой. Привожу это письмо целиком:
   ... "Любимый, надеюсь, тебе передали моё письмо-записку, которое я в спешке написала и оставила на вахтёрке. Действительно, события происходили так неожиданно и стремительно, что я не могла оповестить многих родных и подруг о непредвиденной долгой разлуке. Теперь, слава Богу, всё позади, мы можем свободно переписываться, общаться и встречаться. Все эти месяцы я училась и жила в одной комнате с подружкой Ниной, которую ты ещё, надеюсь, не забыл. Просто не верится, что наше семимесячное заточение закончено и снова появилась возможность заниматься любимым делом. Сейчас вот сижу одна на вокзале, с трепетом вспоминаю до мельчайших подробностей все наши встречи, смотрю на фотографию, где мы снялись в парке на озере, любуюсь земной красотой и от избытка чувств плачу. Когда это было? Прошло целых долгих семь месяцев, много чего могло измениться, но я не допускаю даже в мыслях, что кто-то мог заслонить в душе твоей мой образ. Всё это время, ежечасно, ежеминутно, ты незримо присутствовал со мной, спорил, соглашался или доказывал свою правоту. Мне казалось, и ты меня слышишь, чувствуешь, и так же ощущаешь моё присутствие. О том, где были, чему учились и чем занимались, расскажу при встрече, а сейчас поделюсь с тобой своими ближайшими планами.
   Итак, наша "практика" закончилась два дня тому назад. Все девчата, в том числе и Нина, разъехались по домам. Нам дали две недели отдыха, и до двадцатого числа я буду у родителей, а потом поеду в Ленинград готовиться и сдавать госэкзамены. Где-то в середине июня получим дипломы, направление на работу, месяц отдыхаем, и на этом кончается наша беззаботная студенческая жизнь. Я тоже выросла и могу теперь строить взрослые планы.
   Не знаю, где ты сейчас, что делаешь и чем занимаешься, поэтому пишу письмо на адрес твоих родителей и, если ты не в Хвастовичах, то родители письмо тебе перешлют. А как бы хотелось, чтобы ты был дома и, получив письмо, приехал ко мне в Брянск, хоть на несколько часов, я так по тебе соскучилась. Пытаюсь представить тебя в конторе за рабочим столом в нарукавниках, щёлкающего косточками счетов, с серьёзным видом служащего, занятого важным делом, но что-то в этом качестве тебя не вижу. Может, я ошибаюсь, но для тебя, энергичного, живого и импульсивного и профессия должна быть соответствующей. Не сомневаюсь, что грызёшь науку, занимаешься спортом и готовишься поступать в лётное училище. Или уже раздумал? Мы с Ниной насильно были отлучены от неба, и теперь едва ли будет возможность заниматься парашютным спортом.
   Ты теперь скажешь: "Меня небом заразила, а сама в кусты". Нет, Вася, я и сейчас хотела бы заниматься этим, ни с чем не сравнимым видом спорта, но реалии жизни говорят о другом. Если ничего не изменится, работать буду в районной больнице Псковской области, а где ж в районном городке аэроклуб? Так что будем считать, я уже приземлилась, а летать буду во сне или в приятных воспоминаниях. Моя мечта сбывается. Дарить людям радость, здоровье, счастливое будущее не менее достойно и благородно, чем завоёвывать призы и медали в спорте.
   Начинает темнеть. До отхода моего поезда остаётся чуть больше часа, да и огрызок карандаша весь исписался. Буду кончать. Жду с нетерпением весточки от тебя и надеюсь на скорую встречу. До свидания!
   Люблю, жду, целую
   Твоя Лена 3.05.41г."
   Читаю и перечитываю драгоценные строчки. От радости и волнения не могу совладать с собой, руки трясутся, сердце готово выскочить из груди, кровь, ударившая в лицо, предательски выдаёт моё волнение. Наконец начинаю соображать: "... двадцатого числа я уезжаю в Ленинград..." - пишет она. А какое же сегодня число? Девятнадцатое. Значит, у меня в запасе ещё около суток. До Брянска от Олсуфьева пятьдесят километров. Это же чуть больше марафонской дистанции. Если бежать в среднем темпе, то можно это расстояние преодолеть за пять-шесть часов. Я был так решительно настроен, что расстояние меня уже не пугало и, если даже не будет никакого транспорта, буду бежать, идти, ползти, но с любимой обязательно встречусь. Оставалось решить главный вопрос - получить увольнительную. Просто так, без уважительной причины увольнительную на двое суток старшина не даст, значит надо что-то придумать. А что? Скажу, мама тяжело заболела и передала со знакомым, чтобы я срочно приехал домой. Не задумываясь о том, откуда поступили сведения о болезни матери, мчусь к старшине. Разыскав его в своей каптёрке, сбивчиво, эмоционально объясняю ситуацию и слёзно прошу дать увольнительную. Однако старшина, выслушав мою просьбу, спокойно ответил: "Курсант Трохалёв, то, о чём вы мне сейчас рассказали, ничем не подтверждённые слова. Если бы у вас была телеграмма, подписанная лечащим врачом, было бы другое дело, а так я на себя взять ответственность не могу. Тем более, за вами водятся грешки". Я, в отчаянии, сказал:
   - Товарищ старшина, а что же мне делать?
   - Идите к начальнику училища.
   - Вы думаете, он меня примет?
   - Судя по вашей решительности, вас уже никто не остановит.
   Не дослушав до конца совет старшины, не попрощавшись, помчался к начальнику училища.
   В приёмной сидел секретарь в чине старшего лейтенанта и, как все секретари, копошился в бумагах. Принимаю стойку "Смирно" и обращаюсь к молодому щеголю, изображающего из себя чуть ли не начальника училища.
   - Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться!
   - Слушаю вас, товарищ курсант.
   - Мне необходимо поговорить с начальником училища.
   - По какому вопросу?
   - По личному.
   - Николай Васильевич сейчас занят, у него заместитель по учебной части, как только освободится, я о вас доложу.
   Я сел на один из стульев, расставленных вдоль стен, и стал изучать приёмную. Она, наверное, ничем не отличалась от "предбанников" в кабинеты больших начальников. Такое же расположение помещений начальника и его зама - двери напротив. Такой же массивный стол секретаря с телефонами и печатной машинкой. Нетипичным было только то, что секретарём был мужчина, а не женщина. На дверях начальника училища висела скромная табличка под стеклом: "Начальник училища". Мои созерцания нарушила резко открывшаяся дверь кабинета начальника. Оттуда вышел подполковник Зимин и, не останавливаясь в приёмной, спешно покинул ненавистное помещение. Он, как и другие члены руководства, мне были знакомы по многочисленным построениям и лекциям, которые они читали согласно плану учебной подготовки. Как только подполковник удалился, секретарь встал со своего места и, приоткрыв дверь кабинета, доложил: "Товарищ полковой комиссар, к вам по личному вопросу курсант Трохалёв, примите?" Из глубины кабинета послышалось: "Пусть заходит". С дрожью в коленях переступил порог и, приложив руку к виску, доложил: "Товарищ полковник, курсант Трохалёв прибыл к вам по личному вопросу".
   - Садись, Трохалёв. Давно хотел спросить тебя, отца твоего как звать?
   - Прокофий Андреевич.
   - Так я и думал. А мы ведь с твоим отцом в гражданскую воевали, в одном полку служили, отчаянный был парень. В одном из боёв я был ранен, и твой отец тащил меня на себе километра три, пока не сдал санитарам и не спас мне жизнь. Месяца три лечился, а когда врачи поставили на ноги, вернулся в полк, но Прокофия там уже не было. Те, кто остались в живых, рассказывали, что полк попал в засаду, больше половины личного состава погибло, в том числе и твой отец. И вот такая неожиданность. Я рад, что отец твой остался жив и хочу услышать от тебя, как сложилась его жизнь.
   Пришлось вкратце рассказать об отце, что знал и доложить, что кроме меня, у родителей ещё пять сыновей, и что отец работает в колхозе и живёт со своей семьёй в Калужской области. Полковник слушал меня, не перебивая. Потом, когда я закончил свой рассказ, неожиданно спросил:
   - Как же ты, сельский парнишка, в авиацию-то попал?
   - Это была моя мечта с самого детства. Я очень хотел летать, старался прилежно учиться, занимался спортом, а к вам в училище попал совершенно случайно. Когда у вас объявили дополнительный набор, меня через военкомат направили для сдачи экзаменов. Мне удалось выдержать конкурс и стать курсантом вашего училища.
   - Я тоже в авиацию попал по счастливой случайности, но это произошло после гражданской войны, когда я решил посвятить себя армии. Авиация тогда ещё только зарождалась, но профессия военного лётчика уже приобрела популярность и некую романтичность. На момент поступления в лётное училище я уже имел семью, окончил офицерские курсы и служил при штабе полка. Когда узнал, что из офицеров полка выявляют желающих учиться в лётном училище, не задумываясь согласился. Через два года закончил учёбу и был направлен в только что сформированный авиаполк. Много летал и даже пришлось испытать себя в боевой обстановке, но это так, к слову. А тебе желаю прилежно учиться, постигать мастерство военного штурмана, чтобы, когда придёт время, эти знания перенести в практическую плоскость. Я рад, что встретил вместо отца сына и, когда будешь писать домой, передавай ему привет и мои наилучшие пожелания. Кстати, оставь мне адрес своих родителей, при случае я сам напишу Прокофию письмо, я думаю, он тоже будет рад ему.
   Я внимательно слушал умудрённого опытом человека, которого жизнь успела побить и потрепать так, что виски его покрылись ранней сединой. Если человек в свои сорок лет начинает седеть, значит, действительно нелегка была его судьба. Десятки раз видел я этого человека на разных построениях, в клубе, лекционных залах, и всюду представлялся он мне требовательным, суровым, даже жёстким командиром, а тут, у себя в кабинете, увидел его совсем иного, по-домашнему простого, мудрого человека, которому не чужды чисто человеческие чувства и судьбы простых людей. Он замолчал, задумался, а потом, спохватившись, спросил:
   - Ты, Василий, по какому же вопросу пришёл?
   Вопрос повис в воздухе, а у меня приготовленные слова застряли в горле. Всё, что я придумал насчёт болезни матери, неожиданно испарилось. Не мог я врать этому человеку и, оправившись от замешательства, ответил:
   - Товарищ полковник, я только что получил письмо от девушки, с которой я не виделся семь месяцев, она где-то проходила практику в закрытом заведении, а недавно приехала в Брянск к своим родителям, я очень хочу с ней повидаться, отпустите меня, пожалуйста, на два дня. Для меня это вопрос жизни и смерти.
   - Даже так. Ты сколько с ней встречался?
   - Два месяца.
   - И считаешь, что без неё твоя жизнь теряет всякий смысл?
   - Так точно, товарищ полковник.
   - До неё у тебя девушки были?
   - Никак нет.
   - Значит, влюбился первый раз и считаешь, лучше её на свете нет?
   - Так точно.
   - Слушай, Василий, на службе я тебе командир, наставник, а в быту - друг твоего отца, дядя Коля, поэтому старайся разговаривать со мной простым, понятным русским языком. Ну это так, к слову. А насчёт твоей просьбы, скажи честно, если я скажу нет, убежишь в самоволку?
   - Что бы мне ни стоило, я должен её увидеть.
   - Тогда представь такую картину. Ты убежал в самоволку, встретился с девушкой, с которой, полагаю, собираешься связать свою жизнь. Выяснил, что она тебя тоже любит, наметили планы своего будущего, а, вернувшись в училище, увидел приказ об отчислении из него. Как ты думаешь, одобрит твой поступок девушка?
   - Когда человек во имя любви бросается головой в омут, он не думает о последствиях. Умом я тоже понимаю, что могу разрушить всё, к чему стремился и шёл, но по-другому не могу. Вот, наверное, поэтому я у вас, а не на пути к Брянску.
   - Зрелые не по годам суждения. Узнаю в тебе Прокофия, смелого, решительного и высокопорядочного человека. Рад за него. После того, что ты мне сказал, отказать невозможно. Я сейчас позвоню старшине, он выпишет тебе увольнительную, но к тебе просьба, никогда, никому ни слова о нашем разговоре, уразумел?
   - Так точно.
   По-отечески улыбнувшись, начальник не стал делать замечание по поводу "уставного лексикона", а взял трубку телефона и кому-то сказал: "Старшину Воробьёва". Через какое-то время послышалось: "Товарищ старшина, сейчас к вам подойдёт курсант Трохалёв, выпишите ему увольнительную на два дня и выдайте парадно-выходную форму". Положив трубку, полковник встал, пожал мне руку и сказал: "Желаю успеха! Только будь благоразумен и не ввязывайся ни в какие конфликты". "Спасибо, товарищ полковник" - выпалил я и, переполненный радостью, помчался к старшине. Когда остановился у распахнутых настежь дверей каптёрки, на табуретке уже лежала моя парадная форма, а он сидел за столом и что-то писал. На мой молчаливый вопрос ничего не ответил, но закончив писать, промокнул бумагу и молча подал её мне. Потом глянул на меня испытующе и сказал:
   - Не думал я, что начальник училища поверит тебе и отпустит на целых два дня. Как это тебе удалось его уговорить?
   - А я и не уговаривал. Изложил ему свою просьбу, он выслушал, а потом позвонил вам, вот и всё.
   - Ты вот что, Трохалёв, раз начальник училища поверил и отпустил тебя, не подведи его, а то попадёшь в немилость и тогда считай тебе хана. Не любит он болтунов и разгильдяев, а за тобой уже водятся грешки, - не преминул старшина напомнить мне об инциденте месячной давности.
   Попрощавшись со старшиной, побежал в казарму. Сергей знал о моих хлопотах и, видя моё сияющее лицо, спросил:
   - Ну что, отпустил?
   - Да, сейчас приведу себя в порядок и поеду, правда, ещё не знаю, на каком транспорте. Может, пешком придётся идти, ведь она завтра в Ленинград уезжает. Как ты думаешь, за ночь дойду?
   - Если не будет попутного транспорта, до утра дойдёшь, а если подбросят на машине, приедешь раньше.
   - Ты вот что, Серёжа, если хочешь помочь мне, иди погладь парадную форму, а я за это время соберу всё необходимое.
   Друг побежал в бытовую комнату, где были утюги и гладильные столы. Через полчаса я уже был при параде и с единственным значком парашютиста, который получил после третьего прыжка. Сергей вызвался проводить меня до шоссе, связывающее Олсуфьево с Брянском. Поезд в направление областного центра шёл только в десять часов утра, а мне к утру надо было быть там. Постояв немного возле обочины, друг, пожелав мне удачи, вернулся в расположение училища, а я пошёл в одиночестве в надежде, что кто-нибудь меня подберёт. За час ходьбы мимо меня проехали две машины, крытые брезентом, но "мой голос" проигнорировали. Отшагал километров десять, и тут одна попутка всё же остановилась. Я спросил шофёра, может ли взять до Брянска, на что он мне ответил:
   - Садись, немного подброшу. Я еду в район - это километров десять, но хоть немного передохнёшь.
   Я и этому был очень рад. Усевшись рядом с водителем в кабине, расслабился и стал рассматривать мелькавшие за окном необозримые поля, леса и перелески. Шофер оказался словоохотливым парнем и пока ехали, всю дорогу говорил о своём совхозе. О том, что людям стало лучше жить, что в этом году ожидается хороший урожай зерновых, и что у них в селе самые красивые и певучие девушки, а под конец спросил:
   - Ты, так налегке, на побывку что ли?
   - Да, на побывку.
   - Так давай завернём ко мне, речка у нас хорошая, на рыбалку сходим, девушка у нас по соседству умница, красавица, познакомишься, может и останешься. Нам такие молодые, здоровые парни во как нужны.
   - Мне ещё больше года учиться, а когда выучусь, буду на самолётах летать.
   - На лётчика, что ль, учишься?
   - Нет, на штурмана. Ну, это тоже лётчик, только пилот управляет машиной, а штурман определяет ему маршрут.
   - Жалко, раз в небо подался, в совхоз тебя не затащишь. Я сейчас сворачиваю, а ты лови попутную.
   Он остановил машину. Я поблагодарил водителя и снова очутился один на большой дороге. Вечерело. Выбора у меня не было, и я, гонимый страстным желанием скорой встречи с любимой, опять зашагал по тракту. В душе я всё-таки надеялся на попутный транспорт, но настраивал себя на то, что оставшиеся тридцать километров часов за пять-шесть преодолею. Успокоив себя, стал любоваться природой, которая именно сегодня и именно сейчас всю свою красоту выплеснула на меня - одинокого, но самого счастливого путника. Дорога, обсаженная по обе стороны деревьями и кустами, проходила как будто через зелёный, утопающий в цветах, тоннель. Стоял дурманящий цветочный аромат. Цвели сирень, акация, черешня, алыча и ещё какие-то неизвестные мне кусты. После трудового дня и солнце уходило на покой, освещая всю округу своим волшебным, чарующим желтоватым светом. Не знал я тогда, что любуюсь красотами родного края, фейерверком лучей заходящего солнца, прелестью вечерней зари, последней мирной весны.
   Однако природа жила по своим законам. В траве ещё продолжали стрекотать кузнечики, ночные птицы, перекликаясь, вылетали на охоту, мелкие лесные и полевые грызуны тоже принялись выискивать в зарослях пригодную для еды добычу. Никто не думал, что через несколько месяцев вся эта красота будет пылать в огне, и чужой кованный сапог будет топтать эту священную землю.
   ... В тот прекрасный майский вечер, шагая по дороге к дому любимой, первой в жизни девушки, которую полюбил всем своим пылким юношеским сердцем, думал, как встретит она меня, как примут её родители и как я должен вести себя в этой непростой ситуации. Так, в раздумьях, прошагал ещё около часа. Несколько машин прошло мне навстречу, а в нужном направлении прошла лишь одна легковая "эмка", видно, с каким-то чиновником, но на мою поднятую руку не отреагировала никак. А я, раздосадованный, продолжал идти. Усталости не чувствовал. Лёгкая вечерняя прохлада бодрила и придавала сил двигаться быстрее. Около полуночи послышалось урчание двигателя, и свет фар осветил дорогу. Я остановился и без всякой надежды на успех поднял руку. Поравнявшись со мной, машина неожиданно остановилась. Из кабины высунулся молодой парень с Есенинской шевелюрой и, сверкая обезоруживающей белозубой улыбкой, спросил:
   - Куда путь держишь, служивый?
   - В Брянск возьмёте? - вопросом на вопрос ответил я весельчаку.
   - Едем в том направлении. До пригородного посёлка подбросим, а там километров семь своим ходом доберёшься.
   В кабине у него сидела девушка моего возраста, такая же белокурая и голубоглазая, как шофер. Она молча потеснилась, и я сел возле неё. Водитель дал газ, и машина, недовольно фыркнув, рванула с места и, набирая скорость, помчалась в темноту. Парень, сидевший за рулём, был, видно, в хорошем расположении духа, перекрикивая рокот мотора, стал громко говорить:
   - Ты, парень, за то, что едешь с нами, благодари мою сестру Олю, это она тебя пожалела. Говорит мне: "Коля, давай подберём солдата, он видно идёт на побывку и спешит к любимой девушке, а то бы не решился идти пешком ночью". Она не ошиблась?
   От его слов я прямо остолбенел. Видно, только женщине дано, благодаря своей наблюдательности и интуиции разгадывать намерения и желания мужчин. Удивлённый и обескураженный вопросом, ответил:
   - Да, Оля права. Я иду на побывку и именно к девушке, которая живёт в Брянске.
   - И сколько вёрст отмахал?
   - Километров двадцать.
   - И откуда топал?
   - Из Олсуфьева.
   - Ого, это целых тридцать будет.
   - Нет, километров десять я ехал, меня подвезли добрые люди, а теперь вот вы, прочитав мои мысли, пособите преодолеть эту марафонскую дистанцию.
   Тут, доселе молчавшая девушка, подала голос:
   - А как вас зовут?
   - Родители нарекли Василием.
   - Насколько мне известно, в Олсуфьево есть лётное училище, выходит, вы учитесь на лётчика?
   - Не совсем так. Это училище военных штурманов. В бомбардировочной авиации пилот ведёт машину, а штурман прокладывает маршрут полёта, определяет координаты цели и поражает их.
   - Значит, летать вы всё-таки будете?
   - Непременно.
   - Ой, как интересно. А вы уже летали?
   - И летал, и бомбил, и с парашютом прыгал.
   - А я учусь в Москве в сельхозакадемии. Хотела записаться в аэроклуб в парашютную секцию, но не прошла медкомиссию, и теперь вот завидую тем, кто связал себя с небом.
   За разговорами прошло около часа. Девушка оказалась приятной собеседницей, и мы не заметили, как подошло время расставаться. Не доезжая до поворота, Николай сказал:
   - Мы приехали, а тебе, курсант, придётся ещё немного пройти.
   Он остановил машину, а сестра стала его уговаривать: "Коль, ну подбрось парня ещё хоть пять километров, он и так устал, а столько ещё идти". Коля сдался. Включив передачу, дал газ и помчался дальше. Минут через десять остановился и сказал:
   - Дуй, парень, теперь до города рукой подать.
   Поблагодарив брата и сестру за помощь, выбрался на обочину дороги и помахал им на прощание рукой. Машина отъехала, а меня поглотила ночная темнота. Постояв несколько минут, пока глаза привыкнут к мгле, продолжил путь. Через полчаса подошёл к пригороду, где не ярко, но улицы всё же были освещены. Была глубокая ночь. Город спал, а я, как ночной злодей, пробирался по безлюдным улицам. На каком-то большом перекрёстке, освещённом уличными фонарями, посередине стояла стеклянная милицейская будка. Я обрадовался, думал, спрошу у милиционера, как добраться по нужному мне адресату, но увы, будка оказалась пустой. Постояв в раздумье несколько минут, решил никуда не идти, дождаться утра, а потом продолжить поиски. Возле прилегающей улицы был небольшой скверик с лавочками, на одной из них я и примостился. Дала знать усталость. Облокотившись на чемоданчик, задремал, а потом будто куда-то провалился.

Визит вежливости

   Сон был настолько крепким и глубоким, что почувствовал, кто-то трясёт за плечи, а я не могу открыть глаз. Наконец очнулся, хотел возмутиться тому, кто меня так бесцеремонно толкает, но когда понял, что заснул в чужом городе, да в неположенном месте, спесь с меня сразу слетела. Передо мной стояла пожилая женщина с метлой и что-то возбуждённо говорила:
   - Ты, сынок, не подходящее место выбрал для сна-то. Тут всякой шпаны полно. Разуют, разденут, и пойдёшь голый домой-то. Ты что, на побывку, что ль?
   Пришлось сознаться этой доброй участливой женщине, кто я и куда иду. Ночь стала сдавать свои позиции. Рождался новый день. Что принесёт он мне? Уже рассвело, и первые лучи солнца ласково прикоснулись к вершинам деревьев, заглянули в окна домов, возвещая о рождении нового дня.
   ... Назвав адрес девушки, стал ждать ответа. Женщина, а это была дворничиха, которая знала больше любого милиционера, тут же определила местонахождение улицы и маршрут следования. Рассуждая вслух, она говорила: "Улица Глинки находится в пригородном посёлке, трамвай туда идёт, но не до конца, к тому же транспорт начинает ходить только с шести часов утра. У тебя в запасе больше часа, поэтому ты за это время дойдёшь пешком. Иди вот по этой улице, не сворачивая, и там спросишь, где твоя улица, люди скажут". Я поблагодарил словоохотливую, добрую женщину и двинулся в указанном направлении. Чем дальше шёл, тем больше мне казалось, что тут я когда-то был, что рельеф местности и очертания домов мне знакомы. И вдруг меня осенило: "Ба, да я же ночью по этой улице шёл, может, даже проходил мимо её дома". В селе, поглощённом разрастающимся городом, люди уже не спали. Хотя они и работали на городских предприятиях, жили ещё деревенской жизнью. Они держали мелкий скот, кур, гусей, имели небольшие приусадебные участки, на которых трудились в выходные дни и в свободное от производственной работы время. Это давало людям значительную прибавку к домашнему бюджету.
   Завидя незнакомого путника, собаки беззлобно лаяли и, выполнив свои обязанности, тут же скрывались за подворотнями домов. Возле одного палисадника стоял пожилой мужчина и бруском намеревался поточить косу, но, увидя меня, остановился. Поравнявшись с ним, спросил его:
   - Скажите пожалуйста, как мне пройти на улицу Глинки?
   Он окинул меня пытливым взглядом и вопросом на вопрос ответил:
   - А вы к кому?
   - Я к Панфиловым.
   - Значит, к Митрию Николаичу, знаю такого. Живёт он недалеко, на соседней улице. Вот дойдёшь сейчас до первого перекрёстка, свернёшь направо, и четвёртая изба по правую руку будет его. Ты, видно, Ленкин кавалер?
   Привыкший к безобидному любопытству сельских жителей, задающих подобные вопросы, спокойно ответил:
   - Можно и так сказать.
   Смерив меня оценивающим взглядом, безапелляционно заявил:
   - Парень ты видный, да и Ленка - девка бойкая, может, и впрямь хорошая пара выйдет. Желаю, чтобы так оно и было.
   Поблагодарив соседа за добрые слова и пожелания, направился по указанному адресу. Повернув направо, на угловом доме прочитал табличку с надписью "ул. Глинки, дом N1". Дома по обе стороны улицы были из деревянного сруба, сработанные, скорее всего ещё до революции, но подправленные и разукрашенные деревянной резьбой уже недавно. Было также видно, что крыши покрыты кровельным железом. Резные дверные и оконные наличники, ставни и застрехи придавали домам нарядный вид. Каждая усадьба была огорожена обрезными, хорошо обработанными досками. Это говорило о достатках хозяев и их желании трудиться над внешним видом своих жилищ... Вот он, дом N7. Открываю калитку палисадника и захожу внутрь. Беглым взглядом окидываю дом, просторный двор и небольшой цветущий яблоневый садик. Не успел сделать несколько шагов по тропинке, ведущей во двор, как откуда-то из кустов смородины выскочила рыжая собачонка и с звонким лаем накинулась на меня. Была она явно не агрессивная, потому что лаяла, но дружелюбно помахивала хвостом. Чтобы её угомонить, я поставил чемоданчик на землю, присел на корточки и поманил её к себе. Она ещё некоторое время мурзилась, а потом с любопытством посмотрела на пришельца и, обнюхивая воздух, стала приближаться ко мне. Не найдя ничего подозрительного в незнакомце, успокоилась и легла возле моих ног. Я погладил её по спине, почесал за ухом, и она приняла меня за своего.
   - Альма, ты что же это чужих в дом пускаешь? - услышал я над собой весёлый родной голос. Мгновенно вскочив на ноги, в двух шагах увидел Её, милую, несравненную, любимую. Она стояла рядом и улыбалась своей белозубой, солнечной улыбкой. Глаза наши встретились. В них было всё: теплота, нежность, ожидание и любовь. Я сделал шаг навстречу и заключил её в своих объятиях. Уста наши слились в долгом "взрослом" поцелуе. В эти сладостные секунды я почувствовал себя самым счастливым человеком на земле, да что там на земле, во всей Вселенной. Сколько длилось это состояние, я не знаю, но когда руки разошлись, мы стояли друг перед другом, вполне земные, живые, счастливые жители планеты под названием Земля. Освободившись от моих крепких объятий, Лена сказала:
   - Вася, милый, как хорошо, что ты приехал, мне так много надо тебе сказать, а времени совсем мало. Я сегодня уезжаю в Питер, но сердце мне сказало, что ты приедешь, и, как видишь, оно не ошиблось. И ещё, я прочитала все твои письма, которые переслали твои родители, рада твоим успехам и поздравляю с осуществлением твоей мечты. Ты оказался более прытким, чем я думала.
   - А я вчера получил твоё письмо, и вот стою перед тобой.
   Спохватившись вдруг, Лена сказала: "Что же мы стоим, идём в дом". Она подхватила меня под руку и повела во двор. Была она в белой блузке, тёмно-синих шароварах и белых спортивных тапочках. Видно, я помешал ей сделать зарядку. В доме уже не спали, так как слышны были человеческие голоса. Во дворе возле колодца стоял мужчина лет пятидесяти, крепкого телосложения, раздетый до пояса, обмывающий себя холодной родниковой водой. На крыльце рядом стояла с полотенцем в руке симпатичная женщина, явно любовавшаяся игрой мышц накачанного мужского тела. Увидя дочку под руку с молодым человеком, образовалась немая сцена. Отец, как выпрямился, растирая грудь руками, так и застыл на месте, как завороженный, а мать, не успевшая сказать отцу какую-то фразу, так и осталась стоять с открытым ртом. Счастливо улыбаясь, без тени робости, Лена сказала: "Папа и мама, знакомьтесь - это мой Вася, о котором я вам писала". Женщина сошла с крыльца и, переложив полотенце в левую руку, подала правую и представилась: "Мама Лены, Тамара Ильинична". Отец Лены, не дождавшись, пока жена подаст полотенце, вытер руки о шаровары и, взяв в свою лапищу мою ладонь, крепко пожал и сказал: "Дмитрий Николаевич". Я тоже назвался.
   - Ты, парень, извини, что застал нас в таком виде, мы с матерью спешим на работу, а Лена сегодня на учёбу в Ленинград уезжает. Жаль, что не сможем уделить тебе должного внимания.
   Переведя взгляд на дочь, сказал: "Веди гостя к себе в комнату, а мы с матерью завтрак сообразим". Нам этого и надо было. Поднявшись на крылечко в четыре ступеньки, вошли в просторный коридор с несколькими дверями. Лена открыла одну из них, и мы очутились в небольшой угловой комнате с двумя окнами. "Вась, ты извини, что у меня тут не прибрано. Утром, как вскочила, побежала на зарядку, а ты появился так неожиданно, что я и позабыла обо всём на свете". Глянув вокруг, не обнаружил никакого беспорядка. На столе были аккуратно сложены тетради, учебники, стоял массивный чернильный прибор, пресс-папье. Возле стола, с правой стороны примостилась этажерка с книгами. Стены были увешаны репродукциями картин известных художников и портретами лётчиков-героев Чкаловского поколения, видно, вырезанные из журнала "Огонёк". Единственным беспорядком, как она выразилась, была неубранная постель, которую Лена поспешно бросилась застилать. Закончив, подсела ко мне на табуретку и попросила:
   - Ну, давай рассказывай, что в твоей жизни произошло за время нашей разлуки?
   - Как ты уже знаешь из моих писем, произошло много чего хорошего, а самое главное то, что мы встретились с тобой, и я осуществил свою мечту - стать лётчиком. Ведь штурман - это тоже лётчик, только наделён другими функциями.
   - И как это тебе удалось? Ведь когда мы с тобой расстались, учебный год во всех училищах уже начался.
   - Когда человек чего-то очень хочет, и небо идёт ему навстречу. Так и у меня. Счастливое стечение обстоятельств, и мечта моя сбылась. Многое из того, что было со мной, ты прочитала в моих письмах, которые я пересылал твоим родителям. В них описаны мои дела, мысли и чувства, а вот что происходило с тобой, я мог только догадываться да строить фантастические предположения. Впрочем, сейчас это уже неважно, всё осталось позади, главное, мы вместе, а всё, что было с нами, - это уже история.
   Лена пододвинулась ко мне, обняла за шею, посмотрела в глаза, и мы слились в долгом поцелуе. Отпало всякое желание говорить и слушать. Вот так бы и застыть навеки в объятиях любимой, забыв обо всём, что творится на нашей грешной, но прекрасной земле. Взволнованная, раскрасневшаяся, счастливая, с сияющими глазами, Лена встала, выдвинула ящик письменного стола, извлекла пачку писем, перевязанных бечёвкой, передала её мне, сказав:
   - Это все мои письма, которые я не могла тебе отправить. В них описано всё: где была, чем занималась, о чём думала и что чувствовала. Их ты прочитаешь, когда мы расстанемся. О том, что нельзя было писать, я тебе расскажу чуть позже, а пока расскажи, как ты так быстро добрался?
   - Долетел на крыльях любви. А если серьёзно, то дело было так. Вчера, во второй половине дня, получив от тебя письмо, выпросил у начальника училища увольнительную и в шесть вечера вышел на марафонскую дистанцию. Правда, из пятидесяти километров, отделяющих Олсуфьево от Брянска, пешком прошёл километров тридцать, а остальные помогли преодолеть шофера попутных машин. На рассвете я был уже в Брянске. Даже успел часок поспать в скверике на лавочке и проспал бы может дольше, если бы не дворничиха, которая меня разбудила и даже показала дорогу к твоему дому.
   Мой рассказ прервала её мама:
   - Лена, веди своего гостя, будем завтракать.
   Мы, как по команде, встали и прошли в горницу, где на столе уже стоял чайник и кастрюля с варёной картошкой. Дмитрий Николаевич уже сидел за столом и ждал нас. Тамара Ильинична принесла блюдо с солёными огурцами и ещё одно с только что испечёнными румяными пирожками. Поставив всё на стол, села рядом с мужем. По всему было видно, что родители встревожены и заметно нервничают.
   Потом глава семьи, не вставая, сказал:
   - Значит так, Василий, давайте завтракать, а то у нас мало времени. Лена через два часа уезжает, её надо собрать и проводить, но через месяц у неё будут каникулы, вот тогда приезжай, обо всём и поговорим.
   Теперь мне стало понятно, отчего нервничали родители Лены. Я ворвался в их семью неожиданно и нарушил привычный и размеренный жизненный ритм. Ходики на стене показывали семь часов. Перекусив наспех, родители, не сговариваясь, встали и вышли из комнаты. Им на восемь надо было быть на работе. В душе я был рад, что застал дома Лену и почти два часа проведу наедине с любимой и объяснюсь с ней в своих светлых и высоких чувствах. Первой нарушила молчание Лена:
   - Вась, ты целую ночь не спал, шёл пешком, как будто знал, что можешь меня не застать.
   - Я не знал, но чувствовал, что встреча эта будет решающей и судьбоносной. Я ждал её целых семь месяцев и надеялся побыть с тобой хоть один день, наглядеться на тебя, наметить планы и обсудить наше совместное будущее. Поскольку времени у нас опять мало, я предлагаю не откладывать разговор в долгий ящик, а начать его прямо сейчас. Ты согласна?
   - Я тоже об этом думала. Но сначала расскажу о том, о чём нельзя было писать, и опять же, взяв с тебя слово, что эту тайну ты будешь носить в себе всю жизнь. Информация, в которую я тебя посвящу, является государственной тайной, о неразглашении которой я дала подписку. Ты согласен хранить эту тайну даже под пыткой?
   - Лена, ты ещё спрашиваешь. Я даю тебе слово, что об этом знать будем только мы с тобой и никто другой, так что можешь на меня положиться, как на себя.
   - Хорошо, тогда слушай. Почему так неожиданно, не спросив нашего согласия, в условиях строгой секретности собрали нас и вывезли на эту практику? Это только месяц спустя я поняла, в какую историю попала. Это была вновь образованная женская разведшкола. Спорить и протестовать с этим ведомством опасно и бесполезно, поэтому пришлось пройти весь курс обучения и встать на учёт в соответствующей секретной спецслужбе. Правда, нас успокоили, сказав, что будем работать по своей специальности, а когда наступит время, нам сообщат и пошлют неизвестно куда. Так что я теперь сама себе не хозяйка и буду жить в постоянной тревоге. Моё сердце разрывается на части от мысли, что все наши планы могут быть перечёркнуты в любой момент. Я даже не знаю, что мне теперь делать?
   - А я знаю. Выходи за меня замуж. Родишь ребёнка, и никто тебя не посмеет никуда послать.
   - Вася, милый, ты что, делаешь мне предложение?
   - Да, Лена, я тебя люблю и прошу стать моей женой. Я много думал над этим и ехал к тебе с таким намерением. Так вот, мне осталось учиться только год. После окончания училища получу офицерское звание, назначение на службу, получим квартиру и будем жить-поживать и добра наживать.
   - Вася, твоими бы устами да мёд пить. В твоих словах больше романтики, чем здравого смысла. Ведь мы пока не утвердились в жизни, всё это время были на иждивении родителей и государства, ничего ещё не сделали своим умом и своими руками. Сегодня мы всё видим в розовом свете, и жизнь представляем прекрасной, безмятежной и счастливой. Однако это далеко не так. Реальная жизнь полна многочисленных потрясений и жестоких испытаний. Делая такой шаг, надо задать себе вопрос: выдержим ли мы всё, что готовит нам судьба?
   - Леночка, дорогая моя, все твои доводы и аргументы совершенно справедливы, но про самый главный аргумент ты не сказала - это наша любовь, а с ней ничего не страшно. Я осознаю, что будет нелегко, что жизнь нам готовит немало сюрпризов, в том числе и горьких, но на лёгкую жизнь никто из нас и не рассчитывает, да это было бы и неинтересно. И потом, какой-то самостоятельный шаг мы уже сделали, а это значит, что хоть мизерный иммунитет против трудностей, но всё же приобрели. Ты согласна?
   - Вася, все твои слова были бы более, чем убедительны, если бы у нас была работа, жильё и какой-то жизненный опыт, а то прямо с пелёнок и сразу во взрослую семейную жизнь. Мне как-то страшно, и я не знаю, что тебе ответить.
   - А я и не требую прямо сейчас от тебя ответа. Это решение должно созреть. Я согласен ждать столько, сколько потребуется тебе. И всё же мне кажется, когда рядом любимый человек, и трудности легче преодолевать, и радостней жить, ведь рано или поздно семьёй надо будет обзаводиться, ибо это наше главное предназначение.
   - Я ценю твою пылкость и зрелые суждения, но давай этот серьёзный разговор отложим хотя бы на год. Я поработаю, приобрету некоторый опыт, а ты закончишь училище, повзрослеешь, вот тогда по-взрослому и поговорим. Считай, что я на твоё предложение дала положительный ответ, но со свадьбой повременим. Ты согласен?
   - Я не хочу повторяться, ибо сказал, что буду ждать тебя столько, сколько потребуется, а сейчас давай поговорим на отвлечённые темы, порадуемся жизни, наглядимся друг на друга, а то ведь через час с лишним дела нас снова разлучат.
   - Ну, теперь разлука будет недолгой. Сдам экзамены, получу диплом, и месяц буду отдыхать, да и у тебя будут каникулы. Я думаю, теперь нам никто не помешает встречаться. Ты моих родителей уже знаешь, уверена, что понравился им, поэтому приедешь, когда захочешь, и будешь для всех нас желанным гостем.
   - А почему ты решила, что я им понравился? Ведь виделись мы каких-то полчаса.
   - Наверное, потому, что я убедила их в том, что ты самый лучший в мире человек, и никто не может с тобой сравниться. Сегодня они сами в этом убедились и оценили мой выбор.
   - А почему ты решила, что это твой выбор, а не мой?
   - Извини, Вася, что наступила на мозоль твоего самолюбия, но какая разница, кто кого нашёл, важнее то, что мы нашли друг друга и теперь никто нас не разлучит.
   В порыве нахлынувших чувств Лена опять прижалась ко мне, и мы, позабыв обо всём на свете, целовались, обнимались и наслаждались жизнью, не переступая грани дозволенного, хотя сердца наши били в набат, кровь, подобно горному водопаду, бурлила и пенилась в наших жилах. Вот так бы в любовном экстазе слиться с любимой и, забыв о всех жизненных неурядицах, подняться в небесную высь и счастливым взором наблюдать за тем, что происходит на нашей красавице Земле. Первой очнулась Лена и, разжав руки, спросила:
   - Вась, когда ты теперь приедешь?
   - Это мы с тобой сейчас и решим. Каникулы у нас будут непродолжительными, всего три недели, и начнутся с 15 июня. Пока ты сдаёшь экзамены, надо будет сосредоточиться на них, а когда получишь диплом и вернёшься домой в свои последние каникулы, по твоему первому зову я прилечу, как на крыльях. Слово за тобой.
   - Точной даты окончания экзаменов я ещё не знаю, но я думаю тоже, где-то в середине июня. Если ничего не изменится, то к работе в районной больнице я должна буду приступить первого августа.
   - После учёбы в огромном городе не страшно ехать в российскую глубинку?
   - Не страшно. Я ведь фактически выросла в селе, хотя его сейчас и поглотил город. Да и проявить себя, приобрести опыт, врачебную практику и испытать себя в более сложных условиях имеет положительную сторону. А насчёт каникул, как только приеду в училище, всё разузнаю и тебе напишу, хорошо?
   - Хорошо. Лен, ты мне писала, что на "практике" вы были всё время с Ниной, как она тебе, хорошая девушка?
   - Друзей и подруг выбирают по себе. Для меня она самый близкий мне человек, которому могу доверить все свои секреты и сокровенные мысли, а кому-то, может, она и не подойдёт.
   - Я про своего друга Сергея тебе тоже писал. Замечательный парень. А что, если мы их познакомим? Как ты на это смотришь?
   - Познакомить можно, но она очень критично относится к мужскому полу, поэтому, боюсь, у них ничего не получится.
   - Хорошо. Я предложу Сергею, чтобы написал ей, а он, как хочет. Он тоже ещё с девушками не встречался и никакого опыта общения с ними не имеет. Значит, договорились. Я ему дам адрес Нины, а принимать решение ему.
   Лена глянула на ходики и с тревогой в голосе сказала:
   - Всё, Вася, наше время кончилось, надо ехать на вокзал, а то опоздаю на поезд. Ты меня проводишь?
   - Ты ещё спрашиваешь?
   - Тогда бери мои вещи и пошли.
   - Нет, Лена, по старому русскому обычаю надо присесть на дорожку, загадать желания и всё будет так, как задумаем.
   Лена вынесла вещи из другой комнаты, подсела ко мне на скамейку и посмотрела мне в глаза. Её милые бездонные глаза были наполнены грустью, в них какой-то неосознанный страх и тревога. Она снова, в который раз, проявила инициативу, обвила мою шею своими нежными милыми ручками и прильнула к моим губам. На этот раз поцелуй наш был непродолжительным. Резко разжав руки, Лена встала и коротко сказала: "Пошли".
   Мы вышли во двор. Альма, радостно повизгивая, прыгала возле наших ног, видно предчувствуя новую разлуку.
   Пока шли по улице, собачонка бежала за нами, а когда Лена строго сказала ей: "Марш домой!", она виновато поджала хвост, посмотрела на нас тоскливыми глазами и так сидела неподвижно, пока мы не скрылись за углом.
   Мы тоже молчали, каждый, думая о своём. Подошёл трамвай. Пассажиров было мало, и пока ехали до вокзала, Лена прижалась ко мне всем телом, как будто хотела перелить своё сердце в моё, а моим разбавить своё, чтобы наша любовь была божественной и вечной. И подумалось мне тогда: "Сколько неожиданностей, крутых поворотов, счастливых и губительных стечений обстоятельств таит в себе человеческая жизнь. Что готовит нам судьба? Будет ли она для нас благосклонной и поможет ли осуществить наши планы и задумки?"
   Из раздумий нас вывел резкий скрежет металла о металл. Это на повороте трамвайные колёса "резали" рельсы. Пассажиры с сумками, саквояжами высыпали на привокзальную площадь. Тут, как на всех вокзалах мира, людская суета, крики, возбуждённые голоса. До отхода поезда оставалось минут двадцать, но он уже стоял возле перрона, и пассажиры, предъявляя билеты, заходили в вагоны. Возле одного из вагонов стоял отец Лены и, завидя нас, сказал:
   - Я жду вас уже десять минут, переживать стал, трамваи-то ходят нерегулярно. Я вот отпросился на работе, но боялся опоздать, поэтому приехал прямо на вокзал. Ты, как приедешь, сразу напиши, не заставляй нас волноваться.
   - Пап, не волнуйтесь, всё будет хорошо. Сдам экзамены, снова приеду, побуду ещё у вас, а уж потом на работу.
   Я стоял рядом, отец разговаривал с дочкой, не обращая на меня никакого внимания. Да это и понятно. Я для них был чужим человеком, посмевшим вторгнуться в её жизнь. Дмитрий Николаевич взял вещи и вместе с Леной зашли в вагон. Я остался стоять на перроне. Через несколько минут она вышла ко мне грустная и расстроенная. Лена, видно, стеснялась отца, и поэтому расставание наше оказалось грустным и сдержанным. Она подала мне пакетик и сказала: "Это тебе на память платочек, я его сама вышила". Я принял подарок и, порывшись в кармане, протянул ей приготовленный значок "Ворошиловский стрелок", который дал толчок нашему знакомству. Она положила его на ладонь, улыбнулась и сказала: "Спасибо за подарок. Я его буду хранить как талисман нашей дружбы. До свидания! Не скучай, пиши и иногда обо мне вспоминай". Она протянула мне руку. Я её легонько сжал и задержал в своей. Она посмотрела пристально на меня, как будто расставалась со мной не на месяц, а навсегда. В её глазах я прочёл: любовь и нежность, отчаяние и страх, тревогу и ожидание, страдание и боль. Строгий голос проводника оповестил: "Поезд отправляется, провожающих прошу покинуть вагон". Лена обняла отца за шею, и что-то прошептала ему на ухо. Потом поспешно поднялась в тамбур и помахала нам рукой. Поезд тронулся. Мы еще несколько десятков метров прошли за ним и, пока видели её, махали руками, а потом поезд скрылся за поворотом, унося в неизвестность самого дорогого мне человека. Растроганный Дмитрий Николаевич только и сказал: "Не обижай её, Вася, она у нас сама хорошая". Потом мы расстались. Он поехал на работу, а я, дождавшись поезда, вернулся в училище.
   Строя радужное будущее, не думал я тогда, какие жестокие испытания, муки и страдания готовит нам судьба.
  
  

Конец первой книги

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Отзывы, пожелания и предложения
   прошу присылать по адресу:
  
   Украина, Львов, 79034, ул. Танячкевича, 4, кв. 7
   телефон: (032)270-34-70
   E-mail: Alexandr.Konowalow@gmail.com
  
  
  
  
  

Содержание

  
   Предисловие 7
   ГЛАВА 1. ИСТОКИ. 11
   Босоногое детство. 11
   Коллективизация 13
   Потасовка 15
   В ночное 19
   Первый ученик и забияка 25
   Пеньковый путь 28
   Ворошиловский стрелок 37
   Счетовод 41
   ГЛАВА II. БЕЛЫЕ НОЧИ 45
   Народный философ 45
   Случайная встреча 49
   Небесная болезнь 60
   Иголка в стоге сена 66
   Подарок с неба 69
   Прощальное воскресенье 98
   После свидания 113
   Крутой поворот 118
   Сельский бухгалтер 123
   ГЛАВА III. ТАИНСТВЕННЫЙ ЛАГЕРЬ 143
   Путь в неизвестность 143
   Лесной приют 149
   Без права на любовь 156
   Заточение 160
   Отдушина 174
   Школа икс 175
   Узкая специализация 178
   Основной инстинкт 181
   Ночной разговор 184
   Профессионалки без дипломов 189
   ГЛАВА IV. ВОЗДУШНЫЙ НАВИГАТОР 195
   Размышление о будущем 195
   Сквозь лапы эскулапов 196
   Год кровавого кабана 204
   Первый прыжок 206
   Цель найдена 210
   Неприятный инцидент 216
   На крыльях любви 224
   Визит вежливости 240
  
  
  
  
  
  
  

Лiтературно-художнє видання

Коновалов Олександр Якович

Талiсман кохання

Роман

Книга перша "Небо кличе"

(росiйською мовою)

Гол. редактор Бурлаков В.П.

Редактори:

Художник Бабiй М.

Техн. редактор: Книш О.М.

Коректори: Коновалова Н.П., Жакпаєва О.А.

Здано до друку 12.01.2009, Пiдписано до друку 2.03.2009

Формат 60х90 1/16, папiр офсетн.

Гарнiтура Times

Обл. вид. арк. 12.0, Умовн. друк. арк. 17

Наклад 60 пр.

Видавництво "Елекс"

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"