Hinllef
В сырую грязь ложился первый снег
Сквозь пустоту чернильно-синей ночи
Недолго. Не успела грязь
Растлить его покров едва весомый,
Как тучи разошлись, и полная луна
Безглазый голый показала череп,
И серебро живое из пустых глазниц
Вдруг точно голос обрело, высокий, нервный. 
В ту ночь не спали многие, но лишь один
Сумел разслышать этот голос, и значенье слов,
Произнесенных им, понять. То был старик,
Седой, оборванный, - не знал никто
Откуда он явился в этот город,
И имени его никто не ведал. 
Он спал на паперти, но вдруг проснулся
И голову поднял к луне и с уст 
Его сорвался жуткий вой, как будто кожу
С него сдирали заживо, и долго
Не прекращался, а едва прервавшись, повторился снова,
И в третий раз. Затем старик поднялся
И протянув изсохшие ладони
К луне, воскликнул: "Слушай
Меня, о город Бет-Мешех, зане пришел твой час,
Которого ты избежать хотел, величья
Покров блестящий как забвенье простирая
На прошлое безумье, что уже не раз 
Тебя с земли стирало, возрождая также многократно,
И каждый раз -  все злей и безобразней.
Но ныне ты свою исполнил меру,
И легче было бы тебе уйти на дно,
Иль под дождем сгореть кипящей серы,
Или под землю провалиться, чем истлеть
Во прахе и зловонном гное,
Твоей гордыни, возносясь над мiром
Когда возстанут призраки разрушенных кладбищ
И крысу-оборотня нарекут царем,
И черные рогатые уроды
Рождаться будут в семьях самых знатных,
И все окрестные народы в страхе
И омерзеньи имя твое предадут запрету.
Но вы, беснуясь, высшею свободой
И полнотой блаженства назовете
Свое безумье, и точить оружье
Начнете, чтобы покорить соседей
И дальние края, и колдовские чары
Творить, которым вас обучит царь-грызун,
Чуму, холеру, голод насылая
На всех, кто вам противостанет. Но едва
Вы вознесетесь, празднуя победу,
Как смрад чумной захватит Бет-Мешех,
А вслед за ним придет жестокий голод, 
А во дворце пирам конца не будет: ваших чад
Вы сами будете нести на стол царю".

И те, кто это слышал, не стерпели
Юродивого речи, и мечи
Над ним в сиянье лунном заблестели.
Он замертво упал, а люди разошлись,
На паперти оставив бездыханным тело.
Когда же ночь ушла и в бледном небе
Явился алый диск, весь город,
Объятый странным, непонятным страхом,
Стекаться к храму стал и видел,
Как мертвый старец встал, оглядывая площадь,
Шагнул на солнца луч и словно бы растаял.