Аннотация: ("пособие" для журналистов в преддверии грядущего Юбилея)
НИ СЛОВА О РАБОТЕ
("инструкция" журналистам в преддверии грядущего Юбилея)
Да-да, именно работой называет Певец все то, что он делает на сцене уже столько лет. "Я засыпаю с мыслью о прошедшем концерте, просыпаюсь с мыслью о предстоящей записи. Изо дня в день, из года в год. Я живу работой". Но ведь не может быть так всегда. Как же хочется заглянуть туда, что так тщательно скрывается от публики.
Ведь существует в природе такое понятие как личная жизнь. И даже у таких людей как Валерий Леонтьев. Ведь должно быть Нечто такое, что дает возможность столько лет Артисту сохранять такую неувядающую с годами физическую форму, потрясающую индивидуальность и уникальную работоспособность.
Ну вот, я снова о работе. Все. Больше я это слово употреблять не буду, так как Валерий Леонтьев еще и уникальная Личность, говоря шаблонным журналистским языком. И это так старательно скрываемое им его достоинство очень хочется "исследовать", даже несмотря на свои такие ограниченные возможности.
Я услышала о Нем как о певце, очень популярном в одной из областей нашей страны, в конце семидесятых годов. Мы отмечали чей-то день рождения и женской частью компании увлеченно прослушивали подаренную виновнице торжества пластинку с песнями модного тогда испанского певца Рафаэля, ставшего очень известным в нашей стране после фильма "Пусть говорят". И вот кто-то из наших юношей не выдержал и произнес: "Что вы носитесь с этим Рафаэлем! Вот у нас в Воркуте есть свой Рафаэль! Валерий Леонтьев! Когда он поет, то не только зал переполнен, а и площадь вокруг Дворца, чтобы услышать его через усилители, выставленные прямо на улицу!"
Второй раз мне рассказывала о Нем родственница. Она училась в аспирантуре Герценовского института вместе с музыкальным редактором Горьковской филармонии, которая буквально всем прожужжала уши, взахлеб рассказывая о новом "приобретении": "Вот увидите, о Нем скоро будет знать вся страна!"
И уже летом 1979 года я держала в руках газету с информацией о Всесоюзном конкурсе в Ялте, рассматривая фотографию Победителя. Хорошо помню первое впечатление. "Мальчонка!". И только потом я узнала, что мы почти ровесники.
А через год я увидела Валерия Леонтьева уже и на телеэкране. И вот тогда-то я и была удивлена, поражена по-настоящему.
Прошло уже почти тридцать лет, а то ощущение от увиденного, так внезапно заполнившее мое сознание, душу, сердце, настолько зримо, осязаемо и неподвластно времени. Я слышала песню любимого композитора на слова любимого поэта, которая была мне знакома ранее. Но как же она звучала! Совсем по-иному. Я вслушивалась в эти незнакомые интонации, в этот ни с чем не сравнимый голос, всматриваясь в какие-то невероятные движения, жесты, которые акцентировали внимание на каждом слове песни, на эту летящую, струящуюся белую объемную блузу, удивительным образом подчеркивающую невероятную пластику Исполнителя.
И, вспоминая все это сейчас, я снова удивляюсь и поражаюсь. Ведь ничего за прошедшую треть века не изменилось. Пластика, жесты, движения, голос! Все это просто наполнилось драматизмом прожитой жизни.
А какой была эта жизнь?
Газеты того времени писали, в основном, о биографических данных, о творчестве, новых песнях, которые расширяли репертуар Певца, новых концертных программах. Как же всего было много! Как же противоречивы были статьи в газетах и журналах! Изредка встречались интервью, в которых их герой так мастерски уходил от всех вопросов, не относящихся к творчеству. Но иногда, когда он разговаривал с хорошо знакомыми ему журналистами, он вдруг раскрывался и позволял проникнуть в свой мир, так тщательно охраняемый от чужих глаз.
Стали появляться и его собственные статьи, в которых Певец старался убедить своих противников в том, что он не просто поет и порхает по сцене, а много рассуждает об искусстве, думает и имеет свою точку зрения на многие вещи. Интерес к Нему как к Личности с годами не ослабевал, а, наоборот. Его необычность, неординарность, эпатажность никого не оставляли равнодушными. Но ведь таким он был только на сцене.
А в жизни?
Как же хочется "отделить" его от Сцены, так страстно Им любимой и ставшей для Него жизнью. Понять, в чем же состоит его уникальность, неповторимость, непохожесть. А смогу ли я это сделать, имея "в наличии" только доступный мне материал и не имея возможности узнать его ближе при личном контакте.
Мне очень хочется попытаться создать такой "Портрет в Интерьере без сцены" используя тот обширный материал, который мне удалось найти в Интернете. Если раньше были доступны только редкие передачи на радио, телевидении, газеты и журналы (причем, те немногие, которые доходили до меня), то сейчас, благодаря Интернету, где все это собрано на различных сайтах с огромной любовью тысячами поклонников, можно найти очень интересные факты, которые не вызывают сомнения в своей достоверности.
Я знаю, что есть журналисты, которые стали уже друзьями для Валерия Леонтьева, публикациям которых можно доверять безоговорочно. А есть и такие, особенно в провинции, которым просто повезло взять интервью у Певца во время гастролей в их городе. И они смогли добросов6естно подготовиться к встрече, заинтересовав интервьюируемого своими "нетипичными" вопросами. И вот тут-то Валерий Яковлевич бывает особенно интересным, высказывая свои суждения на различные темы.
Но основная масса "пишущей братии", к сожалению, часто заполняет страницы газет не тем, что удалось узнать "из первых рук", а тем, что смогли где-то что-то прочитать или услышать. И такие публикации, к сожалению, встречаются чаще всего. Очень обидно, когда перевираются даже даты и общеизвестные факты биографии.
А о тех, кто просто "высасывает" сенсации из пальца, даже вспоминать не хочется.
У меня они кроме жалости никаких чувств не вызывают. Даже возмущения они не стоят, так как, к счастью, никакая грязь к Певцу не "прилипает".
В подзаголовке к своему "творению" я рискнула написать "пособие для журналистов в преддверии грядущего Юбилея", в надежде на то, что смогу им хоть чем-то помочь, предчувствуя, как они все бросятся писать-строчить на эту тему где-то в феврале-марте.
Конечно, я очень надеюсь на то, что будет много новых попыток переосмыслить творчество Великого Певца в связи с предстоящей очередной круглой датой. И, наверное, появятся новые интересные работы.
Но больше всего я боюсь того, что по этому же поводу будут просто заполняться страницы газет "неполноценным" материалом, а ведь все это могут прочитать и те, кто только начал приобщаться к тому, что делал, делает и будет делать Артист.
Впрочем, я, кажется, пытаюсь обмануть себя. А ведь я делаю это в первую очередь для себя. Мне так давно хотелось "нарисовать" этот Портрет, используя только ответы самого Валерия Леонтьева на вопросы, которые чаще всего ему задают в газетных интервью, на радио, телевидении, на пресс-конференциях, на "круглых" столах в прессе, в открытых эфирах на радио. Сколько же всего этого было в его жизни! Иногда это бывают заученные фразы, которые повторяются из газеты в газету, из эфира в эфир... Как говорится, каков вопрос, таков и ответ.
Но, к счастью, встречается и совсем иное. И этого совсем иного накопилось достаточно много, чтобы попытаться исполнить свою давнишнюю мечту.
___________________________
О средствах массовой информации
Отношения со всякими СМИ у меня очень сложные. Я с теплотой в сердце вспоминаю свою поездку в Афганистан, где встречался с замечательными людьми, репортерами. Они рисковали своими жизнями, чтобы раздобыть крупицы правды. Многие из них, к сожалению, погибли. А сейчас, что читать, что смотреть по телевидению? Хотелось бы прочитать такие статьи, какие писали в эпоху моей молодости: не просто, с кем и куда я пошел, с кем спал и что ел на завтрак, а нормальные музыкальные рецензии, где бы адекватно отражались положительные и отрицательные стороны творчества. Я нормально воспринимаю конструктивную критику.
А сейчас, такое впечатление, что существует только желтая пресса: редактор требует к следующему утру "жареный" материал, и несчастный корреспондент начинает судорожно вспоминать все грязные сплетни о знаменитостях. Человек идет и пишет про Патрика Леонтьева, который учится в колледже Майами.
Если честно, я порой боюсь газет и журналов как огня - не хочу портить себе настроение, мотать нервы, тем более с кем-то судиться. Еще не хватало поднимать им тираж! Вот, мол, мы судимся с Валерием Леонтьевым. Читайте только у нас! А люди ведь верят всему этому: "Ты представляешь, а Леонтьев-то... того!" - "Да не может быть!" - "Вот же написано!!!" - "А-а-а... Ну, раз написано... Выходит, правда. Неправду же писать не будут!" А я, между прочим, при любой возможности лечу в Майами. К своей жене, без которой очень скучаю...
Журналистов чаще донимают вопросы: почему я одет так, а не иначе, почему у меня такая прическа? Когда на первый план выходит обывательское любопытство, тут уж не до разговоров о творчестве. Какие-то журналисты напоминают мне ту часть публики, которая готова часами торчать в подъездах, которую занимают любые подробности жизни артиста, а его песни в последнюю очередь. Это та изнанка популярности, про которую замечательно сказала великая Фаина Раневская: "Популярность - это, когда я моюсь в бане, а туда пришла экскурсия".
И все это делается ради "сенсационного" материала, с которым газету будут раскупать, как горячие пирожки, а потом сочиненную версию радостно подхватят другие издания. У меня уже выработался иммунитет ко всем этим леденящим душу историям. Волосы на себе уже давно не рву, тем более по поводу публикаций. Если принимать близко к сердцу все, что о тебе пишут, можно просто повеситься. Поэтому на все слухи сейчас у меня одна реакция: раз говорят - значит, я все еще на плаву и меня помнят. А газетная бумага очень даже может пригодиться. У меня на даче есть камин. Дрова сырые, гореть не хотят. А газеты хорошо разжигают огонь. Вот я и использую их по назначению.
Мне нет никакой необходимости выдумывать истории для того, чтобы сделать кассу, для того, чтобы тобой заинтересовались. Мною интересовались, в первую очередь,
не с точки зрения, что там, под одеялом, а что происходит на сцене.
И от пресс-конференций я особого удовольствия не получаю, но понимаю, что все это уже стало частью моей жизни, и никуда от этого не уйти. И когда даешь интервью на радио или принимаешь участие в каких-нибудь телепередачах, то точно знаешь, что говоришь сам и несешь ответственность за свои слова и высказывания. А вот когда телевидение по своей инициативе делает о тебе программы, проводит свои "журналистские расследования", то вот тут узнаешь о себе много нового и просто диву даешься.
Я сам видел на российском телевидении передачу, в которой вещала какая-то женщина, якобы свидетельница моего "происхождения". Она в красках живописала, как совсем юной девушкой Майя полюбила красавца-цыгана, забеременела и, когда ей не было 18 лет, родила. Якобы меня от всех прятали, чтобы это обстоятельство скрыть, замять, и тогда мать Майи, а стало быть, моя бабушка, чтобы положить конец пересудам, всем объявила: "Это мой сын!" Я не очень верю в такую историю, потому что документов, подтверждающих ее, не существует.
А недавно я узнал, что я - родственник Гитлера. Такая необычная параллель была у Малахова - свести в одну программу Гитлера и меня. Я, честно сказать, не вполне оценил... Гитлер уничтожал народы. А я за всю жизнь только несколько комаров убил, в чем искренне раскаиваюсь. И вообще там была серьезная недоработка. Ведь в программе присутствовали зубы и челюсть Гитлера, и надо же было поехать выкопать челюсть и зубы моей матери и вырвать мою челюсть. Чтобы доказательства были! А они этого не сделали... Нет уж, мать моя Екатерина Ивановна. А сестра Майя - она и есть моя сестра. Зато актриса, которая выступала в качестве свидетельницы факта моего рождения, выглядела просто шикарно! Лет на двадцать моложе того возраста, чтобы как раз оказаться хотя бы ровесницей моего детства. А еще там присутствовал некий Богданович, мой очередной газетный "сынок". Но ему нужна квалифицированная медицинская помощь в условиях стационара. На программе ему ничем помочь не могли, там же журналисты, а не врачи.
И это все идет по центральному каналу. И это смотрят люди, и даже, может быть, некоторые верят всему этому бреду.
Но, к счастью, есть много честных, порядочных, профессиональных журналистов, мнение которых мне интересно, беседы с которыми мне доставляют удовольствие, а с некоторыми из них меня связывают дружеские отношения уже многие годы.
Да, еще есть Интернет. Там тоже, наверное, много можно узнать интересного о себе. Я знаю, что есть и официальный сайт и сайты, созданные моими поклонниками, но я туда не заглядываю, хотя новости оттуда и узнаю от членов своего коллектива.
А вот с компьютером я знаком давно и "виртуальные" сети мне известны не понаслышке. Я долго осваивал это чудо техники, потом купил и установил дизайнерскую программу и начал придумывать себе разные прически, одежду, менять цвет глаз, форму носа, изображая себя человеком разных времен и народов: индейцем, африканцем, а то и древним греком. Дальше ночи напролет сидел в Интернете, а утром, понимаю, что никакой... Потом осознал, что долго так не протяну, ну и подарил компьютер от греха подальше.
А сейчас у меня появился ноутбук и я согласился на предложение "Московского комсомольца" открыть свой Блог, реально не понимая, во что я ввязываюсь. Мне просто стало интересно, что думают о моем творчестве люди, когда они уже "переспали" с концертом ночь. Это более трезвые оценки. Я знаю, что на мой блог ходят и композиторы, чьи песни там обсуждаются, музыканты, балет. Ну и, конечно, я сам. Узнаю о се6е новое, учитываю замечания. А, кроме того, сделал ремейки на некоторые свои старые песни, которые вспоминаются особенно часто. И новые песни отдаю блоговским завсегдатаям на растерзание, то есть на обсуждение.
Кажется, я уже все, что вспомнил и счел нужным, рассказал о себе, но жизнь продолжается, и я все рассказываю и рассказываю о ней. Снова и снова...
О детстве, родителях и близких, о семье
С определенного возраста всех нас в своих воспоминаниях тянет в детство. И это понятно. Это время веры и чистоты, время метаний, ожиданий и надежд. Владимир Набоков как-то заметил, что детство - самая лучшая пора, а вся оставшаяся жизнь - лишь воспоминания о ней. В этой связи я бы сказал, что я какой-то "неправильный". Воспоминаний детства, как и детских фотографий у меня почти не сохранилось. Есть одно единственное фото, которое где-то "гуляет". Поэтому я всегда шучу, что детства у меня не было, и этот мой период жизни не самая благодатная среда для трогательных воспоминаний.
Детские годы остались для меня... Да не остались они! Даже если очень поднапрячься, я мало что вспомню, есть только отрывочные картины, какие-то эпизоды. У меня не было своей улицы, своего двора, потому что мы без конца ездили. А что было? Чемоданы, которые и определили мою дальнейшую судьбу.
Мои родители вели кочевой образ жизни. Отец был ветеринарным врачом, лечил оленей. Мы ездили по леспромхозам - из одного заполярного поселка в другой. Отец шел за оленями, мать - за отцом. По ходу дела появился я.
Воспоминания о детстве - я их называю "обрывки из отрывков" - настолько мозаичны... Здесь кусок вытащил, там кусок, ничего не стыкуется, как разбитая тарелка, наверное, из-за того, что меня таскали с места на место. Из-за профессии отца больше шести месяцев мы нигде не задерживались.
Помню, игра одна странная была. Родители брали шест, которым погоняют оленей, полировали его, делали острую пику и давали детям. И надо было так бросить эту пику, чтобы она вошла в сугроб, но не зарылась, а вышла насквозь. У кого дальше, тот и победил.
А однажды нам пришлось жить под Воркутой, в 70 километрах севернее города. Был такой период в моей биографии. И рядом с нашим домом была зона - с вышками, с автоматчиками. И всякий раз, когда я шел в школу мимо зоны, мама мне сворачивала мешочек с чаем, печеньем, сахаром. Конвоиры обычно закрывали глаза на то, что дети перебрасывали через проволоку еду и папиросы.
А еще, когда мы жили в этом горняцком поселке, у нас было довольно-таки варварское, как сегодня сказали бы, экстремальное развлечение. Для него мы облюбовывали крышу самого высокого единственного трехэтажного дома. Теперь-то его нет. По лестнице на чердаке, через люк, мы вылезали на крышу, потом долго сидели, скукожившись, на краю и ждали: кто же первый? Наконец, кто-то из пацанов решался соскользнуть вниз, и за ним, как горох, сыпались и все остальные. Вот такая у нас была потеха...
А вот когда мне было лет пять, мы оказались в Архангельске. Отчетливо помню, как я тонул в Северной Двине, лежал на дне, а из меня выходили пузыри. А потом каким-то непостижимым образом я оказался на поверхности. Еще запомнилось, как меня в семь лет крестили. Была весна. И зеленая-зеленая трава...
Душа во мне поселилась, очевидно, в тринадцать лет. С этого возраста я более-менее отчетливо помню хронологию того, что со мной происходило.
Именно в это время отец разболелся, приобретя весь комплект недомоганий и болезней, связанных с Севером, и врачи предписали ему переехать в среднюю полосу России. Так мы оказались в Юрьевце Ивановской области. И стали жить втроем: отец - архангельский мужичок, блондин с голубыми глазами, мать - голосистая жгучая кудрявая украинка (у нее, кстати, было приличное сопрано и она могла легко спеть Алябьевского "Соловья") и я. Две мои сводные сестры были много старше меня и жили отдельно. И вот с этого периода мои воспоминания выстраиваются в более четкую картину.
В детстве я был предоставлен сам себе, родители много работали, я рос абсолютно книжным ребенком. Когда мне исполнилось тринадцать лет, я впервые увидел "Мадонну" Леонардо да Винчи и настолько был поражен, что на протяжении долгого времени этот образ не покидал меня даже во снах. "Иди, бегай с ребятами, купайся в реке", - говорили мне близкие, а я все время занимался какой-то "ерундой": писал, рисовал, пел...
В каждой школе ведь существовал хор, учитель пения всех учеников прослушивал и поставил меня в хор, как и всех. Потом выяснилось почему-то, что я кричу громче, чем остальные. Так я стал петь что-то сольное, запевать в хоре. Я просто выполнял требования, которые ко мне предъявлял учитель, я был прилежным учеником. А захотелось мне петь уже позже, когда мне лет было, наверное, восемнадцать, когда я почувствовал вкус и удовольствие от извлечения звука.
Не забыты и первые радости: велосипед "Пермь" помню, который на 13 лет родители подарили. Первый фотоаппарат помню - "Смена"... А, нет, "Любитель" был, за 10 рублей.
С родителями я жил до 17 лет, а потом началась самостоятельная жизнь.
Родители были убеждены, что нужно идти учиться на горного инженера, делом заниматься, это нормальная, надежная профессия. И я стал учиться на вечернем отделении воркутинского филиала Ленинградского горного института, переехав в Воркуту к старшей сестре Майе.
Вспоминая годы, прожитые в Воркуте, не могу понять, как у меня на все хватало сил и времени. С восьми до шести - работа. Вечером - занятия в институте. А еще выкраивал время на репетиции, спектакли, концерты. Я страшно уставал, но это была прекрасная пора. Тебе еще нет двадцати или двадцать с небольшим, вся жизнь впереди. А ты уже вроде бы достиг какого-то признания, и есть надежда, что это еще не предел.
Однако рано или поздно жизнь, которую я вел днем, должна была вступить в противоречие с тем увлекательным миром, где я оказывался по вечерам. Их сосуществование начинало мешать друг другу. И я сделал выбор, так как понял, что пение для меня это единственная форма существования.
Отец так и не узнал о победе на конкурсе в Ялте. А я не успел на его похороны. Телеграмма опоздала. Пока она шла из Анапы в Горький - один день. А в Горьком её тоже попридержали. Они подумали - идет конкурс, мы ему сейчас её пошлем, и он сорвется, и в результате, когда телеграмма пришла в Ялту, отца уже похоронили. Мне оставалось отпеть третий тур, я и отпел, и сразу же уехал. Хотя, когда у меня умерла мама - я был в Екатеринбурге, - то концерт отменил. Не видел причин для того, чтобы так себя насиловать. Да и зрителям это было понятно.
И сестра Майя, с которой мама жила последние годы в Анапе, тоже покинула этот мир.
А сейчас моя семья только Люся Исакович, с которой мы познакомились примерно в то время, когда я был артистом самодеятельности на Севере. После победы в республиканском конкурсе и годичной учебы в мастерской эстрадного искусства в Москве я вернулся в родную филармонию, где меня уже поджидал музыкальный коллектив с Люсей во главе. И вот с тех пор мы вместе.
В начале девяностых, после одного из наших концертов в США, она вместе с бобтейлом Яцеком, который всегда раньше летал с нами на гастроли и которого уже давно нет в живых, решила остаться там навсегда. Тогда она еще не знала, что её ждет, но знала одно, что музыкой она больше не будет заниматься, ни при каких условиях. Люся хотела найти для себя какое-нибудь новое дело и быть самостоятельным человеком. И ей пришлось заниматься всем, чем попало. И даже посуду мыла! А что ей еще оставалось? Это была чужая для неё страна, она никого не знала, и никто не был в курсе, кто она такая. У неё было только пять тысяч долларов, которые я отдал ей после нью-йоркского концерта.
С тех пор сама стала зарабатывать. Люся сразу же пошла на курсы барменов. Потом она сопровождала детей в поездках на школьном автобусе. Когда малыши возвращались из школы домой, она следила, чтобы они чего-нибудь не натворили.
А сейчас она стрижет собак! Она на этом деле "собаку съела". Люсенька же у меня собак с детства любила. Я помню, что в Сыктывкаре после своих выступлений в ресторане она не выходила из заведения, прежде чем не заглянет на кухню. Всегда с большой сумкой. У выхода ее уже поджидали всякие Бобики и Тузики. Знали: сейчас выйдет Люся, и будет кормежка.
В Америке это очень востребованная профессия. В каждом доме есть собака или кошка. Сейчас у неё устойчивая клиентура, самые разные люди. И актеры, и полицейские, и адвокаты, и врачи... Она действительно хороший мастер и хорошо себя успела зарекомендовать. Как-то она даже в передаче на американском ТВ выступала. Сейчас она уже не так много работает. Нет нужды. Так что берет только тех "клиентов", которых уже годами обслуживает.
Кстати, Люся только недавно решилась сама обзавестись щенком - раньше все времени не было. Назвали Нэнси. Там у псов все имена американские, но я, когда приезжаю, сразу же переименовываю на свой лад. У меня она Настей становится. Сейчас они живут в Майами, я к ним несколько раз в год езжу в гости - мы очень скучаем друг по другу. Можно сказать, все свободное время провожу там. И не важно, какое время года в России - в Майами всегда лето. Мне становится скучно - и еду туда. А она ко мне в Россию приезжает. А сейчас вот еще и в Испании встречаемся.
В моей жизни было две свадьбы. Первая вообще была "в рабочем порядке". На гастролях, в Магадане, произошла регистрация. Вторую мы тоже устроили спокойно, тихо, в майамском "горсовете". Правда, не обошлось без приключений.
Люся очень рано встает, а я по своей актерской привычке, если можно спать, дрыхну, пока глаза не вылезут. Тут будит меня Люся в полдевятого. В каком-то комбинезоне, вся измазанная землей - как ковырялась в огороде, так и пришла. "Ты жениться на мне будешь?" - спрашивает. Я, не открывая глаз: "Буду". Она: "Ну, так поехали, в девять часов местный загс открывается". С меня сон как рукой сняло: "Подожди, а как одеваться?". Люся лишь отмахнулась: "Какая разница? Здесь демократия, в чем приедем, в том и поженимся" - и, как была, в комбинезоне направляется к машине. Я ей: "Хоть руки вымой". Она их сполоснула, и мы поехали. Пиджак я все-таки надел. Воспитание плюс наши советские представления о загсе и свадьбе заставили, а вот Люся (она уже ассимилировалась) нормально себя чувствовала и в комбинезоне. Приехали в муниципалитет... Женщина, которая регистрировала этот акт гражданского самоотречения, увидела, что я по-английски не говорю, и тут же заподозрила неладное. У нее закралось подозрение, что американская бомжиха одурачила и затащила сюда богатого иностранца, чтобы на себе женить. Там несколько окошек, в которых чиновники оформляют бумаги... Они долго-долго между собой переговаривались. "Ваш избранник понимает, что происходит?" - спрашивают они у Люси. Я говорю: "Yes, yes, I understand".
Затем пришли с Люсей домой, наелись досыта и хорошо выпили. Очень славно отметили свое бракосочетание. И не буду я лишний раз говорить о какой-то великой любви, здесь речь идет уже о крепкой дружбе, взаимоподдержке. Моя Люсечка очень интересующийся и любопытный до жизни человек. И она моя жена и моя семья.
Конечно, иногда я задумываюсь о продолжении своего рода и, наверное, продолжаю испытывать некоторое сожаление по поводу того, что этого не случилось и, боюсь, что уже никогда не случится. Всегда шучу, что я все не успеваю! Никак не могу найти девять месяцев! Почему девять? Говорят, что и полчаса хватит. А дальше что? Убежать, а там пусть без меня зреет? А сочувствовать? А участвовать? Нет, надо девять месяцев, а я их никак найти не могу. Думаю, вот еще туда съезжу, это запишу, а уж тогда!..
И, наверное, уже никогда не состоится мой осмысленный разговор со своим сыном или дочерью.
О доме и бытовых потребностях
Моим домом долгое время были только гостиницы. Вернее, те места, где мы поначалу останавливались, назвать гостиницами язык бы не повернулся. Это мог быть Дом колхозника, Дом крестьянина... Или "комната для ночлега" на железнодорожном вокзале. Для гастрольного маршрута обычными были условия: две комнаты, в одной мальчики, в другой девочки. А бывало, что всего одна комната на всех, занавеску только вешали на забитых гвоздях. Удобства, естественно, во дворе, а воду носили из ближайшей колонки или колодца.
В первый свой номер "люкс" я попал в конце семидесятых, под Новый год в Иванове. Ой!.. Это был трехкомнатный номер: кабинет, гостиная, спальня, большая ванна, в которой можно было лежать! Я позвал всю группу, мы просто бесились, бегали по этому номеру, смотрели как на диво. В номере, ко всему прочему, была и холодная, и горячая вода.
Разумеется, сейчас меня размещают в других условиях, весьма комфортных, но о своих приключениях в "домах колхозника" я никогда не забываю. И благодаря этому легко адаптируюсь в любой обстановке.
Что же касается собственной квартиры, то во время работы в Сыктывкарской филармонии это оставалось несбыточной мечтой. Я уже имел статус профессионального артиста, а жили мы целый сезон на надувных матрасах за кулисами, за сценой. Потом уже нас каким-то чудом устроили в общежитие университета, мы там жили по четыре человека в комнате, затем перевели в другую "общагу", получше, покомфортнее. Там уже наш коллектив жил по двое, по трое.
Первую квартиру удалось получить только в Горьком, в старой части города. На улице росли такие же старые липы, а индустриальные многоэтажки были перемешаны с деревянными домами, неподалеку стояла старинная церквушка. Улица заканчивалась небольшим оврагом, на краю которого одинокой башней стоял мой дом.
Но я в течение трех лет так и не сумел добиться, чтобы мне поставили телефон, и я мог бы с гастролей в любое время позвонить домой моей маме, которая жила со мной после смерти отца, и убедиться, что все в порядке. Ведь ей тогда уже было под восемьдесят лет.
И вот Ворошиловградские руководители сразили меня наповал обещанием предоставить квартиру с телефоном. И выполнили обещание. И я получил квартиру в Ворошиловграде в очень примечательном доме, который в народе назывался "Крокодилом Геной" за необыкновенную длину. Еще у него было название "Китайская стена" из-за ярко-красного кирпичного цвета. Дом считался престижным, но для меня было важным прежде всего то, что я мог звонить из любого места домой и разговаривать с мамой.
Но вскоре я понял, что пора перебираться в Москву. И вот-то начались многотрудные и многократные обмены. Через пять городов мне удалось поменять свою ворошиловградскую квартиру на однокомнатную в Текстильщиках. Без ванной. А потом уже, более года менял её на Центр с ванной.
И вот наконец-то мне удалось забраться в крохотную трехкомнатную квартирку у Белорусского вокзала, на улице Лесной. Это была и радость, и горе.
Дом был самый обыкновенный и с такой слышимостью... Конечно, в подъезде никакой консьержки, ни охраны или даже домофона не было. Те, кому было интересно, быстро узнали, где я живу - и началась пытка. В четыре часа утра раздавались удары ногой в дверь: "Открой, поглядеть на тебя хотим!". С Белорусского вокзала приходили люди, у которых в ожидании поезда возникало свободное время, и они решали наведаться к популярному певцу. Толпы сумасшедших делали жизнь невыносимой. Соседи по дому вряд ли относились ко мне хорошо: лифт вечно был сломан, подъезд загажен - бутылки, банки - на стенах "наскальная живопись", вокруг продукты человеческой жизнедеятельности...
Дверь моей квартиры нужно было бы поместить в музей как образец современного варварства, дикарского отношения как к вещам, так и к человеческой личности. И поэтому я стал искать возможность построить загородный дом, который мог бы стать моим профессиональным прибежищем. И вскоре появившуюся возможность жить за городом я с радостью реализовал.
Сначала я не верил, что этот дом станет реальностью. Мой первый дом. Но он начал расти: сначала появился котлован, потом фундамент, поднялись стены, обозначилась крыша... Застеклили окна, настелили полы, сделали побелку, завершили отделку. И наступило время, когда его нужно было обставлять. Я его заполнил нехитрой мебелью, никаких предметов роскоши в виде антикварных вещей, дорогих картин, старинной посуды... Просто у меня есть все необходимое. В этом доме уютно, тепло... У меня там хорошо, тихо. Птицы поют.
Мой дом... Это место, где, если тебе плохо, можно плюхнуться на любимую лежанку, отвернуться мордой к стенке, и находиться в этом положении, пока не придешь в себя. В гостинице, какой бы комфортабельной она не была, подобное не получается. У меня очень долго не возникало ощущения, что у меня свой дом. Пришло это только через год после того, как я туда переехал и стал там ночевать. А потом я стал мысленно говорить себе: "Домой! Домой!".
А потом появился дом в Америке, недалеко от Майами, в районе "Корал гейблз". Дом очень просторный, но не навороченный, оформленный в современном стиле, украшен муляжами зверей - особенно хорош жираф. Много зелени. Прямо из гостиной можно выйти в мини-сад с экзотическими растениями и бассейном. А в холле - рояль. Весь дом держится на Люсе. Она очень любит цветы, и он весь заполнен цветами. И я очень люблю туда приезжать. Здесь я провожу около трех месяцев в году и порой просто теряюсь, не понимая, где нахожусь, где все-таки мой дом.
Прилетаю туда - и первую неделю едва ползаю. Просто не хочется двигаться. Медленно-медленно поднимаюсь по лестнице на второй этаж, где обычно живу, медленно-медленно спускаюсь. Даже разговаривать лень... Так проходят пять-семь дней, а потом вдруг ловлю себя на том, что лечу через две ступеньки! Значит, все, я уже "отлежался" - вперед!
Здесь я могу спокойно выйти из дома, спокойно прогуляться. В Москве не выйдешь, реакция будет как на прогуливающегося слона. Хотя русских достаточно и здесь, но, тем не менее, не так много. Я могу гулять по улицам, могу сесть в любой кафешке, где захочу. Могу пойти на пляж. Делать все то, чего я лишен в России и отдыхаю от того, чем я там занимаюсь. И очень хорошо понимаю, что хорошо мне и здесь и там.
А чтобы было еще лучше, я купил новую квартиру в Москве, продав "знаменитую" старую на Лесной. Оказалось, что дом за городом не решает все проблемы. Бывает, прилетаю в аэропорт Домодедово, а через несколько часов мне уже надо вылетать из Внуково: заехать в Валентиновку поменять вещи просто физически не успеваю. Или же в городе встретиться с кем-то надо, с тем же композитором - не в гримерке же это делать? Вот и встречаемся здесь, в квартире, куда и рояль специально для этого куплен. Это скорее офис, место для деловых встреч и где я коротаю время между самолетами.
Правда, дом не новый, а перестроенный, там раньше коммуналки были, которые расселили. Ничего выдающегося - спальня, кабинет и гостиная овальной формы, которую дизайнер оформил по моим эскизам, а я обставил её по своему вкусу в стиле джангл. Сейчас у меня замечательные соседи - люди серьезные, сплошь бизнесмены, которые меня постоянно снабжают новинками западного кино. Временами, когда мне грустно, я просто стучу кулаком о стенку. Они приходят, и мы пьем с ними чай у меня на кухне. В подъезде - охрана, так что не забалуешь, как прежде.
А потом оказалось, что моему загородному дому уже больше десяти лет и он требует капитального ремонта со сменой окон и дверей, полов, потолков и всех коммуникаций. Он же строился в конце восьмидесятых. Тогда мы не слышали такого слова как "евроремонт". Сейчас заходишь в магазин, глаза разбегаются. Просишь итальянскую плитку, а тебе предлагают сто оттенков.
Тогда же все по-другому было. Помню, достали чешскую ванну, Люся везла её на своих "Жигулях": ей где-то со склада сторож тихо впихнул это чудо сантехники, и она в два часа ночи какими-то огородами, переулками тащила эту ванну.
Конечно, все здесь делают профессионально подготовленные люди, но мне нравится самому заниматься дизайном, обустройством, наверное, потому, что я всего этого был лишен до сорока лет. Или вот, например, у меня на даче после ремонта долгое время не было ни одной дверной ручки - никто их не покупает, потому что ручки могут мне не понравиться. И я знаю, что, в конце концов, найду время, пойду сам по магазинам и выберу подходящие.
А потом появилась возможность обустроить второй этаж квартиры на Сретенке. И снова все сначала. И я поймал себя на мысли, что мне все это очень нравится. Для меня это все праздник! Большой праздник при постоянном чувстве спешки. Мне всегда хочется, чтобы все происходило не сегодня и даже не завтра, а уже вчера. Поэтому я стараюсь как можно скорее обжить каждый свой дом и с невозможной скоростью его украсить, чтобы в нем было уютно. И все быстро-быстро.
А для украшения обновленной квартиры у меня появился скульптурный портрет или, вернее, бюст, который мне подарил господин Усачев, очень известный, профессиональный скульптор. У него есть целая серия моих изображений, я видел их у него в мастерской, куда он меня пригласил, чтобы я посмотрел их ещё в пластилине. Есть очень интересные работы, один из которых с лихо закрученным микрофонным проводом перекочевал ко мне домой, на второй этаж квартиры. Бюст просто монументальный, очень тяжелый. Я его памятником зову. В общем, уже обзавелся памятником, на всякий случай.
Жизнь такая короткая, надо бы успеть насладиться и такими простыми вещами, как наличие собственного дома. У меня так поздно появился свой первый дом, что я долго не мог поверить: "Неужели это все мое!". Меня до сих пор гложет недоверие: "Неужели я здесь могу сделать все, что захочу. Стены передвинуть, мебель переставить, гвозди вбить. А потом все поменять". Сначала никак не мог привыкнуть к мысли, что это надолго.
А сейчас оказалось, что последнее время я только этим и занимаюсь, обустраиваю новые дома.
И как только начинается зима, я ловлю себя на мысли, что снова хочу новую квартиру. Пусть не очень большую, не триста метров, ну, хотя бы метров сто восемьдесят. Пентхаус с красивым видом на Москву-реку, со швейцаром или охранником в подъезде, с теплым гаражом внизу, куда можно спуститься на лифте. Это, в общем-то, не так уж и много.
У меня и сейчас, в принципе, большая квартира, но накопилось колоссальное количество реквизита, костюмов, которые меня потихоньку выживают. И еще у меня старый дом, 1914 года постройки. В квартире не работают батареи, и все сантехники, которые приходят, говорят, что ничего сделать нельзя. Отапливаюсь с помощью электрообогревателей, и все равно которую зиму в квартире холодно...
О моих увлечениях, любимых занятиях
На этот вопрос я всегда отвечаю не задумываясь. Больше всего я люблю заниматься ничегонеделаньем. Лежать где-нибудь на травке и смотреть в небо, наблюдая за тем, как меняется конфигурация облаков. А еще люблю валяться на диване с книжкой или смотреть видио.
Я очень хорошо помню, как у меня, где-то во второй половине восьмидесятых, появился видеомагнитофон, который стал в буквальном смысле слова окошком в другие миры. Я увидел красивых, ухоженных, уверенных в себе людей. Ярких, блистательных актеров. Я вдруг оказался в кругу тем, о которых раньше не задумывался. Я был поражен разнообразием выразительных средств, новыми для меня подходами к монтажу, неожиданной манерой подачи текста. Я был ошеломлен фантастической техникой съемок, изобилием технических эффектов. Для меня открылась даже не страна, а огромная планета, другой мир. И я стал смотреть все подряд, от мордобоя до сложных психологических драм. И до сих пор этим занимаюсь.
Причем поскольку я теперь зритель многоопытный, я в первые пятнадцать минут понимаю, чем дело кончится. И все равно смотрю до конца! Мне нужно все увидеть своими глазами. Еще мне нравится представлять ход самого съёмочного процесса. Я наблюдаю, что в кадре - и параллельно старюсь представить, что происходит вокруг. То чего не видит и не должен видеть зритель. Как едет кран с камерой. Что делают осветители. Как стоят наготове гримеры - чтобы в момент остановки немедленно подправить внешность подопечного.
Я пытаюсь представить себе состояние каждого актера перед тем, как он вошел в кадр и услышал команду "Мотор!" Все эти процессы захватывают меня. Все свободное время дома я трачу на то, чтобы смотреть кино. Очень люблю кинофантастику. Я совершенно убежден, что мы не одиноки во Вселенной. И когда-нибудь наша встреча с разумными существами иных миров состоится официально. А вот какой она будет? Очень интересно представлять это через призму воображения других людей, других художников, кинорежиссеров, сценаристов, актеров...
У меня был незначительный контакт с кино. Жаль, но режиссеры поначалу доверяли только эпизодические роли, используя меня в привычном амплуа - певца. Неинтересно. И участие в музыкальном фильме "Как стать звездой" не отличалось оригинальностью.
И когда режиссер Юрий Кара предложил мне главную роль в экранизации романа Чингиза Айтматова "Тавро Кассандры", я с радостью согласился. Мне предстояло бы сыграть роль человека, находящегося в неразрешимом конфликте с обществом и с окружающей средой из-за сделанного им открытия, опережающего время. Съемки должны были проходить на станции "Мир", но не знаю, с чем это было связано - с отсутствием финансов или техническим состоянием станции, или какими-нибудь другими трудностями - но проект был вообще закрыт. Режиссер Геннадий Глаголев предлагал мне тоже главную роль в фильме. Не буду пересказывать сюжет, скажу только, что в центре его отлично написанный образ человека, внезапно осознавшего безнравственность своей жизни. Были кинопробы. Худсовет меня утвердил, руководство студии поздравляло с успехом, был назначен первый съёмочный день... Но стоило раздаться звонку из Госкино - и всё кончилось. Шёл 1983 год. Но и тогда, как, впрочем, и всегда есть люди, не идущие на компромиссы. Узнав, что я снят с роли, Геннадий Глаголев отказался от постановки.
Не везло мне как-то с кино. Вот и роль Христа не удалось сыграть, хотя тут я отказался сам. Это режиссер Николай Мащенко собирал меня в эту дорогу. Я прошел кинопробы, и до того, как фильм вообще по каким-то причинам закрыли, я отказался от этой роли, потому что однажды сел в тишине дома, раскинул... представил себе такой расклад по обстоятельствам. Допустим, что картина получилась блистательно, и сегодня, при новой вспышке интереса к религии, для миллионов верующих людей актер, воплотивший образ Христа, становится чем-то святым, а я буду должен продолжать все то, чем я занимался и раньше. И все это как-то не стыкуется. И я отказался от роли, потому что отказаться от того, чем я занимаюсь всю жизнь, я не смогу.
Но все-таки в одном фильме мне удалось сняться, хотя его судьба тоже была несчастливой. Он не вышел в прокат, но был показан по телевидению и стал продаваться на видеокассетах.
Это "Экстрасенс", фильм фантастический, мистический, на тему о нераскрытых, неиспользованных возможностях человеческого организма. Это то, что меня больше всего захватывает в искусстве, то, что находится за гранью реального и за пределами возможного. Это область моих интересов - невозможное.
И эта тема прежде всего интересна мне и в литературе. А я очень люблю читать. Процесс чтения вещь чрезвычайно полезная. Это не только осмысление прочитанного, но и создание в воображении некоего видеоряда, то есть мозг работает дважды. Не говоря уже о пополнении информационного багажа и скрашивания долгих путешествий и утомительных ожиданий на вокзалах и в аэропортах. Процесс дорожного чтения своеобразен. Марсель Пруст тяжеловато идет в аэропорту. А вот детективы и литература в жанре "фэнтэзи" - наоборот. Вообще я люблю фантастику с детских лет, и эта моя привязанность не меняется.
Многие откровенно осуждали меня за это: мол, ухватился не за ту школу и не за ту литературу. Говорили, что надо читать Толстого, Достоевского, Куприна... Собственно, я добросовестно это и делал, но ни один из персонажей вышеперечисленных великих писателей, гениев от литературы, не сделал для меня столько, сколько герои фантастических книг, в особенности братьев Стругацких.
Они стояли особняком в считаемом третьесортным жанре фантастики. Cтругацкие не тем были замечательны, что придумывали небылицы, а тем, что в их сюжетах действовали живые, реальные люди, с высокой моралью и потрясающим духовным миром. И неважно, куда они летали: на, за или под Венеру, - суть в отношениях, которые создавали авторы, в том, как они передвигали по литературной шахматной доске своих героев. Сегодня у меня есть все книги Стругацких. И для меня по-прежнему нет лучше школы жизни, чем их сочинения. Именно они подсказывали мне, как поступить в той или иной жизненной ситуации: сказать "да" или "нет", сделать тот или иной шаг, кому-то помочь или отказаться от общения с кем-то наглухо. Cидя во мне, эти герои нашептывали, а кроме увлечения книгами, разумеется, мама и папа говорили, что такое хорошо и что такое плохо.
Кино, книги, музыка... Да, пожалуй, музыку я бы поставил на третье место. Я не могу назвать себя её фанатиком. Совсем не обязательно для меня слушать ее на улице или в автомобиле, меня не увидишь в свободное время с плейером и наушниками на голове. У меня несколько иное отношение к музыке, продиктованное моей профессиональной принадлежностью.
Я слушаю музыку с эгоистической целью: схватить какую-то новую интонацию, современное настроение, ощутить эмоциональную атмосферу. В моей внутренней копилке это обязательно останется и в нужный момент - на концерте, в студии - всплывет. Эта интонация может стать моей: я её обживу, она у меня прозвучит по-своему. И я стану богаче как артист, как музыкант.
А вообще, чтобы отвлечься, расслабиться - мне нужно, чтобы никого не было рядом. Чтобы несколько дней я делал то, что вздумается. Вздумалось лечь - лег. Захотелось поесть - поел. Возникло желание посмотреть кино - посмотрел. Захотел почитать - почитал. И надо еще, чтобы телефон молчал. А лучше - чтобы его совсем не было.
О разных городах и странах, о путешествиях и машинах.
В основном, все мои знакомства с городами и странами происходят на гастролях, и, как правило, все это бывает достаточно мимолетным. Меня часто спрашивают: ну как вам наш город? А мне и ответить нечего. Дома как дома - по обе стороны улицы. И планировка примерно одинаковая.
Я различаю города, прежде всего по некоей ауре. Эта аура - совокупность мыслей, эмоций, настроений людей, населяющих тот или иной город. Я это чувствую сразу, и мне или с первой минуты хорошо в этом городе, или сразу же неуютно.
А больше всего я люблю провинциальные маленькие городки. В них совершенно особенный дух, особое настроение. Населяют их люди менее жестокие, менее алчные, в меньшей степени стремящиеся к успеху любой ценой.
Я очень люблю северные города. Мне кажется, на Севере люди лучше, потому что им труднее живется. Они более открыты, более сердечны, в любой момент готовы придти на выручку друг другу.
Совершенно восхитителен Дальний Восток. Красивейший, богатейший - и варварски разграбленный, никому сейчас не нужный... А ведь это мог бы быть процветающий край со счастливейшим населением. Там для этого есть все - и сокровища недр, и природные богатства.
Милая теплая Ялта... Чудесный Симеиз рядом... Анапа, где у меня одно время жили родители и сестра с семьей. Я часто там бываю, знаю замечательные тихие безлюдные места, дикие пляжи.
И, конечно же, Санкт-Петербург - бывший Ленинград, с которым меня связывают долгие годы учебы и концертный зал "Октябрьский"... И опять это лица, это люди, добрые человеческие отношения, которые я поддерживаю и по сей день. Собственный день рождения я всегда стараюсь встречать в этом городе, со своей любимой и самой благодарной публикой.
Я хорошо помню свои первые поездки за рубеж. Болгария, Польша, Монголия...
Страна, которая запомнилась больше всего. В то время, когда я там был, она была наполовину феодальная, наполовину социалистическая, пропахшая бараньим жиром, но населенная милыми и сердечными людьми. Они с себя готовы последнее снять и последний кусок отдать, чтобы накормить и порадовать гостя.
А пейзажи! Я картинку привез с собой: фиолетовое небо и ярко-желтые барханы. Пески, пески, пески... Все это я не перепутаю ни с какими другими небесами и песками в мире.
Индия - это особая строка в моей биографии. Находясь там, ощущаешь прочный духовный фундамент, формировавшийся тысячелетиями. Культура, мораль, нравственность - эти понятия словно растворены в её воздухе. Там мне удалось встретить закат и восход в Гималаях.
И мне стало ясно, почему художественные натуры со всего мира в разные времена стремились сюда, преодолевая любые препятствия. Там я вдруг ощутил, что дела, которые казались неотложными в Москве, встречи, которые считал необходимыми - все это суета. Все исчезло и забылось. И осталась тишина, горные пики, освещенные солнцем, хрустальный необыкновенной чистоты воздух и ощущение родства с древними камнями Гималаев.
Я хорошо помню свою первую поездку в Америку, где удалось побывать почти подряд два раза за год - в июле и ноябре. Мы объехали много городов сразу и, конечно же, все перемешалось. Но то впечатление, которое осталось в памяти с тех лет, подтверждалось потом не однажды. Страна фантастическая. Насколько прекрасна, настолько и жестока. Она всегда оставляет чувство, нет, не угнетенности, а скорее сожаления, что какие-то вещи могли бы вполне и у нас иметься. Масса тех же бытовых мелочей. А их стремление к здоровому образу жизни. Они буквально помешаны на этом, в хорошем смысле слова, конечно. Встают там в шесть утра все, от мала до велика. Рано утром, до работы, они уже бегут, бегут, бегут. В наушниках (по ходу дела слушают музыку!), с датчиками, шагомерами. Если у человека сидячая работа, то в офисе обязательно имеется какой-нибудь спортивный снаряд. После работы они идут в спортзал, в бассейн, на пляж. Никакая страна не стремится быть в такой степени здоровой. Уезжая оттуда, я всегда увожу с собой заряд хорошего настроения, бодрости, оптимизма, желание вгрызться в свою профессию еще больше, еще сильнее, еще лучше.
Часто мне приходится бывать и в Израиле. Но я не сразу проникся ощущением этого места. Он не произвел на меня с первого раза такого яркого впечатления. Я проникся всей этой культурой на полоске земли шириной всего десять километров вдоль моря, из-за которой столько шума во всей человеческой истории, только где-то после третьего-четвертого приезда. Я прочувствовал эту своеобразную архитектуру, глядя на все это с крыши пентхауза: с одной стороны океан, а с другой - весь город... И вот эти удивительные домики вырастают один из другого, как кубик Рубика... Кажется, переставь их и ничего не изменится.
И вот как-то весной, я вдруг поймал себя на мысли: пора в Израиль. Захотелось. И потом, в этой стране героизм просто жить.
Раньше я всегда бывал там, куда меня приглашают, и только в последнее время я стал позволять себе устраивать по три отпуска в году и сам выбирать места, где бы хотелось отдохнуть. А меня, в основном, привлекали острова. Конечно, хотелось бы, чтобы они были необитаемыми, но таких островов, наверное, уже в природе поискать надо.
Мне очень нравятся острова экваториальной зоны, и первыми в моей жизни были Вирджинские острова, где мне удалось вкусить настоящего кокосового рая. Утром можно было вылезти из кровати, не умывшись и не одевшись сесть в машину, поехать в какую-то дикую бухточку, которую сам для себя открыл, и валяться там, не заботясь ни о чем. Правда, я там ухитрился попасть впросак, так как не знал, что там левостороннее движение. И когда стал выезжать со стоянки в аэропорту, до меня дошло: ехать-то надо по другой стороне. Это было, конечно, мучение, к этому ведь надо привыкать как минимум несколько дней. Меня спасало ограничение скорости до 35 миль. Но там ездят еще медленнее и очень осторожно, так как островные дороги изобилуют крутыми поворотами, подъемами и спусками. Так что адаптировался я довольно-таки быстро. Отдыхал я там двенадцать дней и уезжал со слезами на глазах.
А однажды летал на Гавайские острова, где провел в этом раю на Земле двадцать незабываемых дней. А как-то вместе с Люсей сели за руль и поехали по цепочке островов, соединенных мостами, в Кию-Вест - самую южную точку Америки, где кончается США и через пролив начинается Куба, там жил Хемингуэй, причем на две страны сразу.
А еще я очень полюбил Испанию, очень красивую, а главное, романтическую страну. Она притягивает меня своим очарованием, таинственной аурой, историей, какой-то необычной красотой. Больше всего меня впечатлило местечко под названием Гвадалест. Некогда там, на высокой скале, было основное пристанище испанских разбойников, пиратов. Там мрачные камеры, пыточные, все такое старинное... Впечатление остается сильное. А если посмотреть со скалы вниз, то там, в ущелье красуется озеро, к нему ведет винтовая лестница, по которой можно спуститься и купаться сколько влезет. Там никого, кроме нескольких местных жителей, чьи дома расположены окрест, нет. Очень милое местечко.
И, конечно же, хотелось бы, что бы все это оставалось не только в памяти, и я решил серьезно заняться фотографией, хотя я и раньше этим занимался с удовольствием.
Но сейчас я решил дома оборудовать настоящую фотостудию. Купил навороченный фотоаппарат, свет, все сам установил и занялся студийной фотосъемкой. Но поскольку Люся не захотела быть подопытной, то я экспериментировал на себе. Правда, профессиональные фотографы постфактум сделали мне множество замечаний - то я прилипаю к фону, то на фотографии не хватает воздуха... Короче, надо еще учиться.
А в поездках я очень люблю сам сидеть за рулем. Дома, к сожалению, это позволяю себе редко и только в ночное время. А я очень люблю хорошие дороги. Мне нравятся автобаны в Германии. Отсутствие ограничения скорости дает огромные преимущества - меньше ста пятидесяти никто не ездит.
А у нас, если поднажать, так только когда с Ленинградки поворачиваешь на Шереметьево-2. Там отрезок дороги без постов. А я так люблю скорость.
Сейчас очень рано все садятся за руль, и с приобретением машин нет проблем. Любая, на выбор, лишь бы деньги были. И, кажется, уже все забыли, что так было не всегда. Для меня это все началось довольно-таки в позднем возрасте.
Как-то так получалось, что меня все время возили, а мне так было любопытно самому попробовать, испытать эти новые ощущения за рулем, почувствовать скорость. И где-нибудь за городом, когда мы были на гастролях и переезжали с одного места на другое, я говорил водителю: "Дай я порулю". Дорога прямая, встречных машин почти нет. Ну и ездил. Так и научился. Практически за рулем государственных машин.
А как-то так получилось, что в одном городе мы жили несколько дней, и я с водителем договорился: "Давай-ка, займемся моим обучением основательно!" Мы ездили целый день по городу, медленно так ездили, благопристойно. А потом захотелось погонять так, чтобы "на всю катушку"... И водитель отвез меня на старый аэродром, на взлетную полосу, чтобы не сносить заборы, столбы и не пугать пешеходов. И я там выжимал из машины все, что мог. Больше 160 км/час, правда, не давали. Но и этого было достаточно, чтобы получить неописуемое удовольствие - до кругов в глазах!
И я сразу решил, что надо самому садиться за руль. Да и необходимость в этом появилась. Все время вызванивать и ждать водителя, когда это нужно, - поздно вечером, например, или ночью после студии, - такая зависимость очень мешала.
Конечно же, я сдал экзамены - и теорию, и вождение, причем, все было очень серьезно. Получил права. И позже на американские права тоже сдавал в один день два отдельных экзамена. Там все было сложнее, потому что русских людей рядом нет, помочь некому. Надо знать и правила вождения, и язык. Но с другой стороны, вождение было сдать проще, потому что к тому времени я уже был водителем с определенным стажем - сел и поехал.
И только после этого я решил купить свою первую машину, выделенную мне по разнарядке министром угольной промышленности Украины, с которой мне, мягко говоря, не совсем повезло, и от которой я постарался поскорее избавиться. А потом уже были и "Форд", и "БМВ", пригнанный из гастрольной поездки по Германии, и "Линкольн Марк VIII - двухдверный, полуспортивный, цвета "полуночный опал", которую я привез из Америки. Мощная, респектабельная, достаточно комфортная и в то же время не слишком консервативная машина - мой стиль.
Тогда не было возможности купить "нулевую" машину, так и ездил - вторые, третьи руки. А потом, когда появились магазины, я перешел только на новые автомобили. Конечно, приятнее садиться за руль, зная, что твоя машина не была ни в каких криминальных ситуациях, не угнана, не битая. Я с "легким сердцем" меняю машину и быстро "прикипаю" к новой. Нельзя сказать, что я автомобилист до мозга костей.
Ну, а так, если помечтать...
Если бы я был наследным принцем, то у меня был бы целый автопарк, в котором среди разных марок стоял бы и "Роллс-Ройс" для торжественных выездов, и "Ламборгини" или "Ферарри". Приятно же проехать в жаркий день по хорошо вымытой дороге в спортивном кабриолете какого-нибудь немыслимого лимонного цвета... Еще мне очень нравится джип... - как же он называется, такое "чудовище", которое занимает полдороги... - а... вспомнил, "Хаммер". На нем едешь, как на русской печке. На всех смотришь сверху вниз, а все шарахаются на всякий случай..."Ягуар" - тоже очень интересен. А еще замечательная для меня машина - "Вранглер", тоже джип, только летний, южный вариант - когда одна рама. Руль, а вокруг тебя рейки какие-то. Ветерок продувает...
Но вспомнишь российские пробки, дороги, погоду...
А еще вспоминаешь, что только три месяца в году, во время путешествий, я могу использовать машину для получения удовольствия, а все остальное время автомобиль для меня это и средство передвижения, и место отдыха, и кабинет...
О возрасте и здоровье, физической форме и внешнем виде.
Я не люблю разговоры о возрасте, потому что я его практически не ощущаю. Да, бывают моменты, наваливается даже не физическая, а психологическая усталость, связанная с переработками. Обычно это случается под Новый год, самый истерический период в жизни артиста, в ноябре-декабре, когда происходит столько всевозможных съемок, записей, что, бывает, наутро даже не можешь вспомнить, что накануне ты записывал. Вот тогда и возникает ощущение, что тебе все сто двадцать пять лет. А потом... отдыхаешь и готов к новым подвигам.
И вообще, всё это условности. Просто новый день, новый год, новые планы. Возраст, это еще не приговор. Все эти дни рождения, юбилеи - это просто повод устроить праздник для родных и близких. Главное, собственное мироощущение. Я, конечно, догадываюсь, что существует такое понятие как возраст, но пока, слава Богу, с ним не встретился и, если бы мне об этом постоянно не напоминали, сам бы о нем и не вспоминал. Конечно, опыт прожитых лет помогает мне прогнозировать. Иной раз даже становится скучно, потому что наперед знаешь, что скажут, что сделают, а с другой стороны интересно: "Что еще я выкину завтра?".
И еще я думаю о том, что человеку до смешного мало отпущено, мало отмерено самой жизнью. Человек - такая сложная система, настолько разная каждый день, час, секунду, что нельзя назвать то состояние, которое превалирует над всем остальным. Иногда я чувствую себя столетним старцем, согнувшимся под грузом забот и воспоминаний, под ворохом прошлого. А иногда вдруг возникает ощущение, что вся жизнь впереди, что я стою на грани какого-то большого решения, выбора.
Конечно, иногда посещают мысли о смерти, не скрою. Но я думаю, что мысли о смерти преследуют каждого человека с момента его рождения. Это дикость, это большая насмешка природы. Марксистско-ленинские теоретики объявили человека венцом творения - и это звучит издевательски. Какой там венец!? До тридцати лет, как правило, еще надо ума набраться, после пятидесяти начинаются болячки и голова плохо соображает. Остается смехотворный отрезок в двадцать лет, за который нужно себя реализовать. Успевают это сделать единицы.
И должен сознаться честно, что очень жаль того времени, когда все было впервые, каждый город - открытие. Новая публика, новая телевизионная передача, каждый выход в эфир, каждый композитор. Все было открытием, все было наполнено волнением. Сегодня этого уже нет. Композиторы перепеты все, города объезжены все и помногу раз... И, кажется, надо бы уже остановиться, но я уже допелся до такой фазы в своей жизни, что остановиться уже не могу. А о том, что буду делать лет через двадцать, даже не думаю об этом. И не собираюсь думать. Зачем себе лишнюю болячку раньше времени наживать.
Я человек настолько в таких вопросах легкомысленный по отношению к себе, что даже не задумываюсь о столь отдаленном будущем. Наверное, тут имеет место и эгоизм - я ведь пою, прежде всего, для себя. И петь на публике - прежде всего удовольствие для меня самого, и лишать этого удовольствия себя, даже стареющего, я не хочу. Во всяком случае, нужно, чтобы тебе самому хотелось петь. И чтобы публика хотела тебя слушать. А, впрочем, еще существует фактор здоровья. С человеком может случиться все что угодно, завтра и даже сегодня.
Когда-то давно, но это уже было тогда, когда я стал известным артистом и за билетами на мои концерты люди стояли с ночи, у меня пропал голос. Прямо во время выступления. Пришлось делать операцию на связках. Перед тем как лечь в больницу, я поступил в Ленинградский институт культуры на режиссерский факультет, чтобы не остаться без творческой профессии. К счастью, и операция прошла удачно, и вуз я окончил.
Понимаю, что здоровью надо уделять должное внимание. И порой завидую тем, кто постоянно живет дома. У них столько возможностей для занятий спортом, фитнесом, регулярных визитов к врачу. А я все делаю, когда уже что-то случится. Ничего я бедному своему здоровью не уделяю. Даже к моей ноге многострадальной, которую надо бы как следует подлечить, отношусь как к чужой, а не как к своей. Пока работает - работает, а вот когда сломается - будем что-то делать. Все времени не хватает. Даже на себя самого. Ведь никогда не знаешь, что может случиться в следующий раз.
Иногда обо всем забываю, начинаю отплясывать на всю катушку, верчусь-кручусь, а потом спохватываюсь: "Спокойнее, Валера, останешься без ног!". Лишних концертов стараюсь не назначать. И необходимый комплекс упражнений перед выходом на сцену обязательно делаю, все-таки американские врачи сумели меня напугать: если не будете делать необходимый минимум, значит, придется проститься со сценой.
И что я тогда буду делать? Конечно, хотелось бы жить в Америке, и я представляю, как приятно каждый день выходить с любимой женой к океану и провожать закаты. Но остаться там навсегда? А что будет тогда делать мой коллектив, который находится в полной зависимости от меня. Люди давно работают, у них семьи, которые надо кормить. Если бы я резко закончил, это, наверное, выглядело бы предательством. Мне, мол, хватит, а вы разбегайтесь и делайте, что хотите. И потом, если я только лежу на диване, сразу теряю форму. Помню, у меня был период, когда я два месяца ничего не делал, так сразу в другой размер одежды перескочил. А внешний вид для меня - вопрос не последней важности.
Я убежден в том, что артист обязан поддерживать себя в форме, потому что у него должен быть соответствующий вид, чтобы на него было приятно смотреть. Эстрадный артист, который не видит без зеркала свою обувь, это, так сказать, не очень хорошо.
Одно время я постоянно возил с собой на гастроли гантели и штангу, что, очевидно, вызывало тихую ненависть у тех, кто занимался погрузкой багажа. Сейчас в жилищах моих есть специально оборудованные тренажерные комнаты, но в последнее время мои походы туда все чаще ограничиваются тем, что, войдя, я окидываю их печальным взором и тихо выношу свое бренное тело прочь. Дело в том, что все-таки мне довольно много времени приходится проводить в танцевальном классе. Чтобы с балетом станцевать синхронно, хожу ежедневно в балетный репетиционный зал, занимаюсь с хореографом. Несколько часов репетиций с балетом - и никакие спортивные снаряды уже ни к чему. Да и те километры, что приходится пробегать по сцене, не дают застояться. А в отпуске я просто много плаваю.
И ограничивать себя в еде приходится только в отпуске. Там после шести вечера, грубо говоря, просто не нажираюсь. В отпуске я могу себе позволить полакомиться, и это будет специальный выход гурмана - люблю тайскую кухню. В Америке очень полюбил океанские креветки, лангустов, омаров, которые почему-то уплыли от наших берегов.
А в обычной жизни любимое блюдо - еда. "Мету" все, что дадут. Потому что вечно некогда, потому что я не привередлив. Питаюсь тем, что мне дают в тех условиях, в которых нахожусь, и, естественно, никаких устриц и ананасов, бывая на Севере, я не требую. Мяса ем мало, лишь по необходимости, понимая, что при моих нагрузках оно необходимо. Много ем овощей и фруктов, пью соки, минеральную воду, иногда бокал красного вина.
А вот со своей внешностью приходилось экспериментировать не однажды. С каждым днем становится все труднее выбрать себе новый образ. Сценический образ не может быть статичным. На каждом витке творчества необходим поиск, гораздо более напряженный и активный, чем раньше. Нынче меняется музыка, переменчив интерес публики. И свой имидж надо менять. Каждый день искать в себе самом новые грани. Имидж - не западная мода, а сценическое лицо артиста, которое волей-неволей отражает его личность.
Иногда идеи приходят как-то спонтанно: сделать татуировки, проколоть пупок, украсить зуб маленьким бриллиантом, хотя потом понимаешь, что люди все-таки лучше реагируют на обычную улыбку.
Природа подарила мне яркую внешность и кудрявую шевелюру, из-за которой мне когда-то так доставалось.
Я чувствую, как порой мне так хочется избавиться от неё, и, не дай Бог, в один прекрасный день я это желание осуществлю. Возьму острую бритву и побреюсь наголо. Форма черепа вроде бы позволяет, позволю ли я сам себе - вот в чем вопрос.
И однажды, дело было в июне, я прилетел в Майами и, как только вошел в дом, взял ножницы и отрезал все, что в руку поместилось, вырезав себе немалую лысину, при этом, даже не смотрясь в зеркало, чтобы не рассуждать и не мучиться: делать - не делать, стричься - не стричься. У меня было две причины: надоел сам себе до смерти, и еще было очень жаркое лето. Можно эти две причины местами поменять. А потом Люся взяла машинку и срезала все, что осталось. Как-то Люся сказала, что ей абсолютно все равно, что стричь: людей, кусты, собак... Лишь бы стричь. Она и раньше меня много раз стригла, и знакомых моих стригла. Все были довольны. И даже себя она сама стрижет. То под ершик, то еще чего у себя на голове придумает...
И на этот раз она все сделала быстро, профессионально, без комментариев. Оказалось, это очень удобно, когда "лохмы" не мешают, правда, в зеркало лишний раз смотреться не хотелось. А отросли волосы даже быстрее, чем предполагалось... Но я понял, что на сцене работать с короткой прической никогда не буду. Больше не хочу лишать себя пышного, богатого реквизита. А сколько экспериментов было с костюмами. Кажется, я уже в своей жизни все перепробовал: от смокинга до набедренной повязки. И "ничего" тоже было. Однажды даже юбку надел. Её мне сделал московский дизайнер Илья Шиян, который очень интересно работает с кожей. А надел я её больше для того, чтобы все спрашивали. А вообще-то в ней очень хорошо, комфортно, ничего не мешает. Было время, когда я был вынужден шить себе костюмы сам. И не потому, что у меня душа лежала к ниткам и иголкам, а потому что жизнь заставила. Я рисовал эскиз своего очередного невероятного по тем временам костюма и шел в Дом быта. Показывал его закройщику. Он собирал своих коллег. Они долго смотрели на мой рисунок и дружно смеялись. А потом говорили: "Не-а, мы это не можем. Лекал нет таких, фурнитуры нет. А как мы это выкроим?" Пришлось, в конце концов, рассердиться и самому овладеть наукой кроя и правильной машинной строчки. А потом еще и танцоров приходилось "обшивать". Это позже я стал работать с разными модельерами, и всех их я очень люблю, и не только как модельеров, но и как людей, потому что, когда долго с кем-то работаешь, всегда налаживаются добрые отношения. Конечно, мне очень легко на примерках. Приносят вещь, а глаз наметан - где добавить, где убавить, где вытачка нужна. Принесли сметанную - сразу определяю: в самый раз или великовата. Последнее время работаю с питерским дизайнером Татьяной Кудрявцевой, которая по полгода живет в Америке. Звоню, предлагаю идеи, тканевые фактуры. А она мне присылает готовые вещи, у неё есть мой манекен, поэтому личное присутствие не обязательно.
В обычной жизни к одежде у меня только два требования: удобно и свободно. Дома мне вообще, кроме мягких тапочек и халата, ничего не нужно. Но я, конечно, понимаю, что ранг звезды обязывает - хотя бы в каких-то торжественных случаях - выглядеть соответственно. Для этого у меня есть достаточно приличный гардероб. В нем дорогие элегантные вещи, которые мне идут.
Конечно, сейчас я, в основном, одеваюсь за границей. Там есть специальные магазины для артистов, куда надо записываться заблаговременно, и там будут заниматься только тобой. Есть у меня такой любимый в Нью-Йорке. Придешь туда, два часа покопаешься и на сезон одет. Ну, а чтобы все это примерить, надо все-таки смотреться в зеркало.
А когда к зеркалу подходишь, приятнее все-таки смотреть на подтянутого человека, а не на престарелую жабу. И как только я увижу там на себе четыре подбородка и круги под глазами, то пойду к пластическому хирургу. Пока я еще ничего с собой не делал. Лицо не изменял. Но считаю это абсолютно нормальным. Все равно, что к зубному врачу сходить. Принято же следить за своими зубами.
Иногда у меня складывается такое впечатление, что все ждут, когда на людях появится дряхлый старец, беззубый, горбатый, с клюкой и шаркающей походкой. Не дождетесь!
О кумирах, славе и популярности
Воркута, где я начал свою самостоятельную жизнь, был городом, достаточно продвинутым и передовым по тем временам, кроме шахтеров там было много интеллигенции, и там как раз культивировалась та музыка, которая звучала с экранов телевизоров и по радио. И где можно было всегда купить нужные пластинки у "фарцы".
В юности слушал западных исполнителей - то, что можно было достать "из-под полы": "Биттлз", Тома Джонса, Энгельберт Хампердинка. Это был конец шестидесятых - начало семидесятых, те крохи мировой и западной поп-культуры, которые проникали к нам.
Но конкретного божества для меня не было. Я любил всех наших популярных артистов, которые в семидесятые годы казались для меня недостижимыми. Ведь тогда я даже не мечтал о большой сцене. Я никогда не развешивал в комнате ничьих портретов.
Я обошелся без кумиров. Открестился раз и навсегда, чтобы не страдать подражательством.
Но все равно, каждый певец из тех, кого я слушал по много-много раз, заставлял меня попадать под свое влияние. И я это делал, чаще бессознательно. Ведь первое творческое движение ребенка - это подражание. Значит, то, что звучало вокруг меня, и формировало мой менталитет, во всяком случае, его музыкальную составляющую. Не надо понимать буквально, но моими неосознанными ( а может, и осознанными) кумирами были певицы-актрисы Клавдия Шульженко и Елена Камбурова. В одном из интервью Камбурова на вопрос журналиста: "Зачем вы выходите на сцену?" ответила: "Спорить".
Этому "спору" - с публикой и с самим собой - я воздал и "воздаю немало дани", жизненной, сердечной, нервной.
А Валерий Ободзинский? А пражский "соловей" Карел Готт? А итальянец Джино Ванелли? А болгарка Лили Иванова? Их всех и не перечислить, но у каждого из них я старался перенять какую-то черточку...
Но моим главным авторитетом была и есть Эдит Пиаф. Хочешь иметь зрителя, хочешь владеть им, выступи так, будто поешь в последний раз. Это и мой главный принцип в творчестве.
И в то время, когда я еще и не смел думать о певческой карьере, но я все-таки позволял себе мечтать. Мне так хотелось иметь такой роскошный голос, как у Тома Джонса, чтобы я был таким же обаятельным, как Карел Готт, импульсивным, как французский шансонье.
А потом я вместе с группой ребят оказался на учебе в Москве. А по советским правилам более месяца в гостинице проживать запрещалось. Вот нас и "тусовали" из одной комнаты в другую, причем, зачастую случалось так, что попадаешь ты в номер не к своим, а к мужикам каким-нибудь, которые на рынок приехали торговать. И так хотелось, чтобы вся эта учеба вместе с неустроенностью московской жизни поскорее закончилась.
Но единственным светлым пятном была возможность ходить на концерты в Театр эстрады, куда нашим студентам были выписаны постоянные пропуска. Когда удавалось и были деньги, прорывались и на зарубежную эстраду - Карела Готта, Радмилу Караклаич, Лили Иванову, Марылю Родович.
И впоследствии, когда я уже стал артистом Сыктывкарской филармонии, песни именно этих певцов наполнили мой репертуар. Много позже появились авторы, которые стали писать песни уже для меня.
Я никогда не выстраивал для себя в своих мечтах, в своих сновидениях, в своем бреду какой-то звездной карьеры. Я мечтал лишь об одном, что я выйду на сцену, я увижу свет прожекторов. А свет прожекторов зажигал во мне... А то, что во мне загоралось, каким-то образом, странным по себе, непостижимым, передавалось людям, которые сидели в зале. Неважно, сколько их было. Сначала 30-40, 100, 1000, потом, по-моему, и двести тысяч было на стадионе. И это было самое главное.
И я, пожалуй, так и не вспомню, когда же на меня обрушилась слава. И вообще, что это такое? Я не из той категории артистов, которые проснулись знаменитыми в одно прекрасное утро. Я постепенно, шаг за шагом, ступенька за ступенькой, забирался вверх по лестнице, а, прославившись, так ничего и не почувствовал. О признании, о славе мечтает каждый артист. Мне же все это далось очень трудно. В своё время я был как будто заколдован: снимусь в передаче - вырежут; дам интервью - слетит с полосы; пригласят в зарубежное турне - в аэропорту откажут в визе. Чем не устраивал - не объясняли. Сегодня другое время. Заслоны открыты, люди выходят на сцену, даже дворовым рок-группам - зелёная улица. За три вечера трансляции из Юрмалы молодые певцы становятся популярными на всю страну. Я шесть лет шёл к тому, чтобы показаться в этом проклятом ящике! Девять десятых того, что было сделано, ушло в корзину. И только одна десятая дошла до зрителя, и мне кажется, не лучшая часть.
Успех состоит из тысячи компонентов, которые могут в один миг соединиться и дать вспыхнуть звезде удачи, но гарантии, что это произойдёт, нет. Трудно идти к своей вершине, но и удержаться на ней ещё труднее. Готовых рецептов я не знаю. Но по себе могу сказать, что у меня нет в жизни ничего, чтобы не шло на пользу моей профессии. Всё подчинено ей. Бывает, что я от этого страдаю, но такова моя судьба. Я сам её выбрал.
И неоспоримый компонент успеха, хорошей популярности - умение трудиться изо дня в день. Я очень долго делал себя. Но как бы самоотверженно я не трудился, в одиночку добиться ничего невозможно. И поэтому еще очень важно подобрать коллектив единомышленников, авторов, менеджеров, администраторов, директоров - людей, которые всюду пойдут за тобой, которые не предадут, не будут ставить превыше творчества свои меркантильные интересы, не бросят в трудную минуту.
И, главное, несмотря на все шишки, подзатыльники и удары судьбы, надо верить в себя и людей, которые тебя окружают. Без веры в добропорядочность в искусстве жить невозможно. И вообще жить невозможно.
Но успех всегда переменчив. Бывало непонимание зрителей, критиков. Много лет мне были рады только периферийные сцены. Удачи на международных конкурсах сменялись непониманием прессы, закрытыми дверьми концертных залов столицы. Но Его Величество Случай не забывал и осчастливить. Я удержался в эстрадном "седле", очевидно, благодаря своему самолюбию в хорошем смысле этого слова, за счет творческого азарта, жизненной энергии, которая досталась мне от моей мамы - Екатерины Ивановны, которая совсем немного не дожила до девяноста лет, оставаясь почти до последних дней очень живой, подвижной, энергичной. Эстрада - всепоглощающая страсть. Но каждый раз, выходя на сцену, я внушаю себе, что сегодня пою последний раз.
Успех - это очень сильное испытание. Если человек цивилизован, то он всегда готов к успеху. А если нет... Для многих успех становится трагедией: человек ломается, теряет ощущение своего места в этом мире, и его несет, несет и несет. Мне на днях позвонила одна начинающая певица, которую никто знать не знает пока еще. И говорит: "Я вчера была на вашем концерте инкогнито, но после концерта меня чуть не разорвали в клочья!" Слушаешь и думаешь: "О, Господи, бедная ты, бедная" - уже потеряла чувство реальности".
Настоящий артист, настоящий художник, оказавшись на вершине, обязательно увидит следующую. И всегда будет стремиться её достичь... А потом еще одну, и еще...
Я видел, как слава и внимание удивительным образом изменяли людей. И если артист не может обойтись без пафоса, то пусть шагает с ним по своей профессиональной дороге, а в компании друзей расстается с ним. Жизнь показывает, что, чем круче звезды, тем обаятельнее они в общении. И это одно из проявлений интеллекта.
Я общался с Рингом Старром, Элтоном Джоном, Ани Жирардо, Клифом Ричардом, Грейс Джонс, Кайли Миноуг - легенды на сцене, а за столом - милые собеседники. Великая итальянская звезда Джина Лоллобриджида, обнаружив, что в моей гримерке был только один хрустальный фужер, пила шампанское из кружки, как все.
Я согласен, что известность приносит некоторые неудобства в быту. Например, я вынужден идти в магазин, пользуясь психологическим "камуфляжем". Ни на кого внимания не обращаю, не ожидаю: "Ах, сейчас меня узнают". Ищу, что мне надо. Проходит несколько минут, пять-десять, кто-то раз посмотрит, присмотрится, спросит у соседа: "Это не Леонтьев?". Пока они все это выяснят, пока все это произойдет, я уже сказал "спасибо" и ушел. Конечно, бывают не совсем приятные встречи, инциденты на
вокзалах, в аэропортах, да и в поезде иногда поспать хочется...
Однако с этим вполне можно жить и мириться. Я привык и не собираюсь кокетничать: "Ах, как меня это утомляет!" Хорошо, что так. Ведь это было не всегда. А могло бы и вообще не случиться. Лучше пусть я буду, как можно больше узнаваем, чем никем и никогда не замечаем. Это все-таки лучше, чем ситуация, когда о тебе никто не знает, кроме соседей.
О любви, дружбе и поклонниках
Многие великие дела люди совершали, находясь в состоянии влюбленности, любви взаимной или безответной. Я - не исключение. Я не чувствую себя умудренным и отягощенным этим жизненным опытом. Я не могу похвастаться, что состояние влюбленности для меня частое, но, по крайней мере, всегда новое, свежее, как весна. В моем положении влюбиться очень непросто. Да и возраст уже не тот, не двадцать лет, чтобы легко увлекаться, бросаться в мимолетные романы, как в омут, с головой. Да и словам любви я не особенно верю. Пустые признания. Много тысяч раз я слышал: "Я люблю тебя". Слишком много. Слишком часто. Слишком небрежно. Вот и не верю.
А отношения между женщинами и мужчинами складываются очень часто не просто. Я не делю мир на мужской и женский. Мир един и это очень непростой мир, в котором существуют и мужчины и женщины. С одной стороны, есть естественные простые биологические отношения между полами, а с другой стороны, они очень отягощены и драматизированы проблемами нравственности, порядочности, семьи. Это мир очень трудный. И нравственные проблемы между мужчинами и женщинами отличаются от "общечеловеческих". У них своя специфика.
Проблема нравственности - поделюсь я куском хлеба или нет с человеком нетрудоспособным - это одна проблема. И совершенно другая проблема, какие у меня возникнут взаимоотношения с человеком, которого я бросил или который бросил меня. Здесь разная этика.
А еще есть такая проблема, как безответная любовь. Любить самому, безответно - это так безнадежно, так мучительно... Но все-таки это лучше, чем не любить вообще, ведь жизнь так пуста и скучна. Правда, вот здесь каждый ведет себя очень по-разному. Добиваются взаимности любыми путями... Но я все равно убежден, что лучше безответная любовь, чем никакой. Любить - это всегда прекрасно, просто надо не забывать, что тот, кого ты любишь, совсем не обязательно должен страдать или испытывать неудобства из-за твоей любви.
И вообще-то о любви надо говорить тогда, когда человек влюблен, а невлюбленный не имеет права и рта открывать, потому что ничего, кроме пошлости или в лучшем случае запатентованного кем-то другим изречения, все равно не скажет. А поскольку я сейчас ни в кого не влюблен, то и сказать мне нечего. А вот когда влюблюсь! Тогда точно скажу что-нибудь сентиментальное, типа "заблестела роса, раздуло облака", то есть то же самое, что обычно говорю в определенных ситуациях, только с большим убеждением, страстью и энергетикой.
Я не думаю, что у меня когда-нибудь возникнет такой позыв, сесть перед камерой, рассказать и раздеться... Я имею в виду обнажиться душой, такой душевный стриптиз устроить. Я не думаю. И этого не следует делать. Профессия актера, как известно, одна из самых публичных профессий. Но, тем не менее, одна из самых главных составляющих этой профессии - завеса таинственности, некий ореол загадочности. Когда о человеке знают все, он становится неинтересен, как любая понятая и раскрытая вещь.
Я принадлежу к людям, которые не обо всем рассказывают, и на определенной ступеньке ставят непроницаемую перегородку. И не думаю, что публика должна все знать о популярном человеке. Мне лично скучно, если я знаю об известном артисте все. Я интуитивно прихожу к тому, что вот тут надо сказать "стоп".
И к дружбе отношение у меня очень осторожное. Разумеется, у меня есть близкие люди. Их немного. Хороших добрых приятелей, знакомых есть великое множество по всему свету.
Но мои друзья... Вот если у меня есть стыдное-стыдное что-то, о чем и думать-то мне неловко, а я могу это человеку рассказать - значит, это друг. Таких людей, конечно же, немного. Я даже имена их называть не стану, потому что эти люди не принадлежат к числу знаменитостей. И, конечно, у меня хорошие, добрые, дружеские отношения с некоторыми из тех, с кем я работаю очень давно.
Вообще в нашем коллективе отношения сердечные, теплые, отлаженные временем, трудностями, нестандартными ситуациями. Нам легко друг с другом. Я очень доверяю своим музыкантам, артистам балета, считаю их очень близкими мне людьми. Мне интересно их мнение по поводу новой песни, нового костюма, перемены имиджа... И я знаю, что если задам вопрос по этому поводу, получу дельный и заинтересованный ответ.
С моими именитыми коллегами у меня, как мне кажется, тоже хорошие, добросердечные, спокойные отношения. Я уважаю чужую славу, с пониманием отношусь к попыткам самоутверждения, если только это не переходит определенную границу и не оборачивается подлостью, нечистоплотностью. Дружить с людьми своей профессии очень непросто. Сама профессия артиста в своей глубине, по своей сути очень эгоистична. Это мешает дружбе. Ведь дружба требует отдачи себя на благо другому человеку. Между двумя артистами этот процесс протекает сложно, если вообще протекает.
С другой стороны, возникали такие моменты, когда кто-то из коллег легко мог сделать мне плохое, поставить в неловкое положение, а потом, в сложной для меня ситуации, помогали! В других ситуациях уже я оказывал моральную поддержку кому-то из них. А порой возникали и финансовые трудности: нужны деньги. И я в таких случаях одалживал, и мне, уверен, дали бы. Хотя я и не просил никогда.
Есть несколько человек, с которыми приятно посидеть дома, вкусно покушать, устроить "психологическую" разгрузку. В рестораны ходить не люблю. "Разгружаться", или, как сейчас говорят, "загружаться", мне больше нравится в домашней атмосфере своего дома или чужого, но только не общепита. Я с удивлением обнаруживаю, что все еще являюсь стеснительным человеком. Стесняюсь, допустим, кушать в ресторане, если на меня люди смотрят. Отодвигаю тарелку и сижу голодный.
И я не люблю шумного времяпрепровождения, не люблю шумных мероприятий. Не хожу в ночные клубы, рестораны, не играю в казино. Конечно, если я не на гастролях и коллеги приглашают на какое-нибудь событие или новую программу, я всегда постараюсь найти время для этого.
Последние годы прямо-таки даже зачастил. И на сольный концерт в Театре эстрады Филиппа Киркорова нашел время побывать. И на день рождения Ларисы Долиной вырвался. Все-таки - 50, как не пойдешь! С девушкой знакомы не первый год. И на презентации "Радио-Алла" не мог не засветиться. Не часто такое бывает.
И Ирина Аллегрова позвала, а поскольку у нас с ней дуэт, то тоже пошел. Мы давно говорили, что хорошо бы спеть дуэтом, но все как-то не складывалось. А тут совпало (моя подруга готовилась к "закатыванию в асфальт"), да и побоялись мы, что мода на дуэты может закончиться. В общем, написал Лёша Гарнизов приятную дуэтную песню под названием "Коктейль любви"... и случилось так, что, поддавшись какому-то мимолетному порыву, мы слились в страстном поцелуе. Эта импровизация всем показалась удачной, так что мы ее с удовольствием повторили на презентации Ириного альбома, чем, как в последствии рассказывали, смутили видавших виды деятелей шоу-бизнеса.
И, конечно же, артист не может существовать без поклонников. И я люблю их всех. Среди них у меня есть настоящие друзья, которые собрали для меня целую библиотеку книг, у меня нет времени подбирать себе литературу, они делают это за меня. Благодаря им у меня есть сейчас записи моих самых первых концертов. Они помнят выступления, которых не помню я! Однажды в Волгограде мне подарили диск "Живой концерт Валерия Леонтьева 1980 года в Театре эстрады".
Очень многие из них постоянно ездят за мной на гастроли, всегда отмечают мой день рождения. Это люди, которые много лет держатся вместе, объединенные любовью к моему творчеству. Некоторые из них делают все это уже около тридцати лет, среди них много питерских. Правда, те, что бросались раньше в объятия и кричали: "Возьми замуж!", кончились - за других повыходили. Остались близкие по духу. Они все - мои большие помощники по жизни. Они бережно ко мне относятся, их присутствие не ощущаешь, и в то же время обнаруживаешь, что они всегда рядом.
А встречаются иногда такие "простодушные" - могут запросто подойти где-нибудь, дернуть за что-нибудь и сказать: "Валера, мы тебя давно любим"...
Есть категория поклонников, а, впрочем, называть их поклонниками как-то и не хочется, которая ни перед чем не остановится, чтобы заполучить какие-то подробности жизни. Мне это непонятно. Я люблю многих артистов, но не стану спать у их подъезда, фотографировать их, звонить среди ночи. Есть еще экземпляры, которые приезжают на мою дачу. Упорно долбят ворота, а не получив ответа, оставляют там письма и надписи. Иногда смешные вещи случаются. Бабушка какая-то перелезла через забор. Как ей удалось в таком возрасте перемахнуть через него! Я приехал поздно. Поднимаюсь на крыльцо, только собираюсь вставить ключ в замок, а на меня надвигается темная фигура. Не скрою, страшно стало, а потом смешно. На свете хватает больных.
Да, еще вот был такой случай. Одна девушка долго стучала в ворота. А меня не было в тот момент дома. Потом, видимо, она решила, что если перебросит одежду через забор, я это увижу, пожалею и открою. Ведь это было зимой. И она это сделала. Так и стояла у ворот синенькая. А соседи в это время думали, какой же Леонтьев жестокий - использовал бедную и голую на мороз выставил.
Есть и приятные истории. Благодаря моему фан-клубу мужчина, который жил в Израиле, и женщина-москвичка долго переписывались, затем встретились и полюбили друг друга. Они поженились, у них родился мальчик, которого назвали Валерием. Я написал им и поздравил с рождением сына.
Я четко понимаю, что не могу всем нравиться. И такая ситуация порождена не только различием во вкусах тех или иных людей, когда одни что-то принимают, а другие яростно отвергают. Это касается еще и внутренних убеждений, отношения к жизни вообще, а не только к манере эстрадного певца. Вероятно, я утверждаю отношение к жизни, с которым одни согласны, другие - нет. И это нормально.
Я не питаю к таким людям ответной нелюбви. Просто мне очень жаль, что они меня не понимают. Но, к счастью, бывает так, что, увидев меня на концерте "в живую", они меняют свое отношение к моему творчеству.
Сколько себя помню, меня всегда сопровождала атмосфера любви и неприязни. А я хочу, чтобы меня любили все. Я искренне радуюсь, когда приходят после концерта и говорят: "Я терпеть вас не мог, а вот услышал..." Когда меня хвалят, у меня лучше все получается. Когда выхожу на сцену, я отдаю все. И за это хочу всеобщей любви. Думаю, что я вправе на неё рассчитывать.
И я с благодарностью оцениваю эту любовь по сияющим глазам, по несмолкающим аплодисментам, по скромному букетику или одному крохотному цветочку, который приносит маленькая девочка или женщина, по шарфику или шапочке, которые она связала, по куколке какой-то, которую она сама слепила, по картинке, которую она нарисовала. Люди приходят на концерт, иногда целыми семьями, приносят с цветами какие-то пакетики, что-то мне вяжут: носки теплые, свитера, шьют рубашки. Стараются меня утеплить, обогреть, приукрасить, сделать мне приятное. Это такие понятные поступки, простые и очень теплые, очень человеческие. И то, что я делаю на сцене, тоже ведь по вектору добра направлено. Этого я и хочу, чтобы мне поступил такой ответ, ответ того же доброго чувства. Конечно же, я благодарен и за дорогие подарки, и за чудовищные букеты из сотен роз. Это делают люди, которые, естественно, могут себе это позволить.
Я часто вспоминаю статью, когда-то опубликованную в одной из центральных газет. Она называлась "Выйти замуж за Валерия Леонтьева". Там автор красноречиво резюмировал: "Когда-нибудь девочки, ставшие бабушками, смеясь, будут вспоминать, как сходили с ума по Валерию Леонтьеву, певцу, о котором теперь никто и "слыхом не слыхивал". И помню, как подумал тогда, что я приложу все усилия к тому, чтобы внуки этих девочек, которые рвались за меня замуж, знали мою фамилию.
И мне так приятно видеть маленьких девочек и мальчиков, которые приносят мне цветы, а рядом их бабушек, которые по-прежнему восхищенно на меня смотрят. И меня всегда радует, когда мамы говорят, что и их дети любят мои песни, а это значит, что подрастает новое поколение моих поклонников.