Кононюк Василий Владимирович. Шанс? Часть3

Глава первая

За окном было еще темно, дул ветер, косые струи дождя с мокрым снегом били в ставни, которые помимо окна с кусочками слюды закрывали проем окна. Типичная погода начала марта. Не прошло седмицы, как мы первого марта скромно праздновали приход шесть тысяч девятьсот первого года от сотворения мира, или 1393 года от рождества Христова. Скромно отметить это событие рекомендовал наш сельский батюшка, дескать, потому что уже начался большой пост, сильно радоваться языческим праздникам не положено. Многие на это забили, тем более что жили, как и я, в соседних хуторах или деревнях. Учитывая, что сегодня, после субботы, закономерно наступила неделя, самим своим названием предписывающая народу поменьше напрягаться, можно было бы проснуться и попозже. Но проклятая привычка вставать вдосвета (до восхода солнца), въевшаяся в каждую нервную клетку, уже не даст сомкнуть глаз...

Почти два с половиной года прошло с того дня, как в результате экспериментов проводимых в одном закрытом, питерском институте, в лаборатории экспериментальной психиатрии, моя душа параллельно перенеслась в параллельный мир. Мир очень похожий, но отстающий от нашего (где мое бездыханное тело уже давно похоронили) на шестьсот двадцать с хвостиком лет.

Это время у меня здесь прошло довольно бурно и неизвестно, как бы дело повернулось, но глянулся я атаману нашему. Несмотря на его критический ум и насмешливую улыбку, которая появлялась на его устах, когда я начинал рассказывать об очередном явлении мне святого Ильи-громовержца, практическую пользу от моих задумок он просекал в момент и всегда поддерживал. А еще был Богданчик (так зовут моего реципиента) безнадежно влюблен в дочку атамана, свою погодку Марию, с которой он часто вместе пас сельское стадо. А она так же безнадежно влюблена в него. Ибо был хлопец Богдан родом из гречкосеев, малость блаженный, тонкослезый, замкнутый в себе молчаливый парубок и зятем атамана не мог стать по определению.

Но видно так сильно и искренно молились эти дети всем богам этого мира, что Судьба решила моими руками переткать уже сотканное полотно, и ровно через год после начала моих бурных приключений мы сыграли свадьбу. Отец ее, наш атаман и Верховной атаман войска казацкого, славный князь Иллар Крученый (так я его поименовал в одном письме писанном князю Витовту) пытался отсрочить свадьбу еще на год. Присмотреться ко мне хотел, не вписывался я в его шаблоны. Но не выдержал совместной осады жены и дочери убедивших его, что он очень пожалеет, приняв такое садистское решение, которое дочь терпеть не намерена и если ее доведут, то повенчается со мной без отцовского благословения. Сперва Иллар пробовал срочно исправить недостатки воспитания своей дочери с помощью вожжей и лозы. Что первым под руку попадет. Ремень в это время носили, чтоб саблю, кинжал подцепить, монеты в секретных кармашках спрятать и многое другое. В воспитательных целях начал использоваться на столетия позже.

Но нашла коса на камень. Дочка характером пошла не в мать, в чем я очень скоро получил возможность убедиться. Быстро поняв, что вожжи не помогут и с помощью лозы тоже ничего не добьешься, Иллар решил, что проще согласиться, чем спорить со своими бабами.

А мне перед свадьбой намекнул, чтоб не думал, что поймал Бога за бороду, вел себя скромно, со старшими советовался, а то ведь может и овдоветь молодая жена. Еще по прошлой жизни знал, что договориться с чужими людьми намного проще, чем добиться одобрения у своей жены и детей. Поэтому понимал атамана, как никто другой и клялся, что без положительной резолюции старшего в семье (Иллара ибн Крученого) ни шагу.

Так и поженили нас осенью 1391 года. Было нам тогда по пятнадцать лет. Как уже выяснил после свадьбы, жена моя молодая оказалась старше меня на месяц. Она отметила свое шестнадцатилетние за две недели до Рождества, а я через две недели после. В это время никто дни рождения не праздновал, да и точной даты никто не знал. На рекомендации батюшки обозвать младенца труднопроизносимым еврейским или греческим именем святого, которому не повезло в этот день, ему сняли голову, сожгли, или еще какая напасть с ним случилась, казаки чаще всего плевали. Хорошо если родители месяц запомнят, когда ребенок родился и приблизительную дистанцию к ближайшему празднику.

Надо сказать, что для девушек, 15-16 лет это был нормальный свадебный возраст, на семнадцатилетнюю незамужнюю уже косились, а восемнадцатилетняя уже считалась перестарком и ее замужеством интенсивно занималась вся родня. Да и хлопцев своих казаки старались оженить до первого похода. Кто его знает, кому какая судьба уготована, поэтому, если не вырастить сына, то хотя бы зачать, такой шанс старались дать каждому.

После свадьбы батька сразу положил глаз на мои первые несмелые опыты по кораблестроению. Я бы и не стал с этим возиться, да нужда заставила. Железную руду приходилось возить лодками. На самую большую из имеющихся в селе влезало не больше 25-30 пудов руды. Даже когда мы в небольших домницах кричное железо плавили, приходилось две ходки делать на одну плавку. А расстояние до карьера - сто километров по воде. Туда, обратно, пять-шесть дней в пути. Остро стал вопрос судна или большой лодки водоизмещением в 8-10 раз больше. Не менее остро стоял вопрос торговой ладьи, которая могла бы взять на борт тонн сорок-шестьдесят и по Днепру возить наши товары в Киев и Чернигов, а обратно привозить нужное нам сырье и изделия (уголь древесный, зерно, мед и т.д.).

Поэтому еще в 1391 году, после свадьбы, как только мы перебрались в наш новый дом на хуторе, я проинспектировал сарай, который поставили на берегу нашей реки и который собирался использовать в качестве сухого дока для строительства каркаса будущих плавсредств. Надо сказать, что на нашем хуторе кроме нас, жило еще достаточно много народа. Неженатая часть строителей из Куреневки, как узнала, что у меня и зимой работа найдется за которую можно деньгу получить и бесплатный харч, наотрез отказалась возвращаться в Киев. Быстро построив себе временное жилье в виде полуземлянок, на месте остались тридцать четыре хлопца из сорока шести. Остальные обещали прибыть на следующий год вместе с женами и детьми и обосноваться основательно. Кроме строителей, в хутор перебрались все мастера и подмастерья, которых я сманивал к нам на жительство весь прошлый год, путешествуя по городам и поселкам, а также десяток переселенцев, нанятых мной на работу. Среди них были как гречкосеи, так и люди, которых планировал поставить в управлении отдельными участками своего разрастающегося хозяйства.

Конечно, я не мог оставить в селе и перетащил на хутор свою винокурню, а вместе с ней мать с отцом и еще одно многодетное семейство, которое у матери было в качестве подсобных рабочих на винокурне. Отец переехал с удовольствием, ведь недалеко от нашего хутора, на том же ручье ниже пилорамы, медленно разрасталось новое кузнечное предприятие с использованием энергии воды. Пока это были молоты и меха работающие от механических приводов. Там же варили кричное железо, отбивали его, делили на заготовки и ковали многочисленные инструменты по моим заказам. Старый дом и старую кузню родители оставили моему старшему брату Тарасу. Как они договорились, я не интересовался.

Винокурня и производство сладких десертных ликеров крепостью около двадцати градусов весь этот год держали меня на плаву и позволяли оплачивать труд мастеров и подсобников, воплощающих в жизнь другие мои начинания. А их у меня было много, и все нужно было осуществлять немедленно, а лучше вчера. Кроме ликера, за прошедший год, после многочисленных экспериментов стала получаться бумага из конопли. Как только мы додумались разделять компоненты стебла на костру, пеньку и сердцевину, а в дальнейшем перетирать и варить из них бумагу не смешивая, так качество бумаги, ее однородность, резко пошли вверх. Варили с добавлением извести. Так и бумага белее выходила и гуща однородней. Бумага получалась разная. Из сердцевины конопли листы выходили толще и более пористые, из пеньки тонкие и прочные, бумагу из костры с натяжкой можно было назвать глянцевой, но на всех них можно было писать чернилами и прочитать написанное. А как начали в клей молотый мел добавлять, такой суспензией покрывать бумагу, повторно сушить, стало понятно, что нашу продукцию не только будут покупать, а будут на первых порах рвать ее у нас из рук.

Вымачивать коноплю нужно было долго, люди умевшие с ней работать рекомендовали не менее полугода. Поэтому вымоченные снопы конопли пригодные на эксперименты с бумагой приходилось выменивать у крестьян, мой урожай конопли, после обмолота, отмокал до весны. Кроме этого, подговорил нашего знакомого атамана Куреневки организовать бригаду старьевщиков, которые собирали бы у населения любые ненужные изделия на основе льна и конопли. Тряпки, обрывки веревок, порванные старые рыболовные сети и все остальное. Они меняют у населения пуд тряпья на два пуда зерна, мы им плотим в два раза больше, но тряпье сухое и чистое, без болота. Сперва он думал, что я над ним издеваюсь, но когда получил тридцать мешков зерна в виде аванса и обменного фонда, сразу засекретил нашу сделку. Тряпье договорились передавать купцом, что к нам плавал, он же обратно привезет в Куреневку положенные атаману монеты.

Купец как увидел, что я за каждые три пуда тряпья плачу две серебрушки, его чуть удар не хватил. За такие деньги в Киеве на базаре четыре мешка зерна купить можно. Он сразу же договорился, что я у него куплю по этой цене любое количество тряпья, которое он привезет.

- Что и сто пудов купишь, Богдан?

- Да хоть двести, если соберешь.

- А монет у тебя хватит?

- Здоров ли ты купец Анастасий? Не ты ли мне восемь новгородских гривен за мед заморский заплатил? Или ума не хватает в серебрушки пересчитать?

Злобно зыркнув, грек начал меня воспитывать:

- Ты, Богдан, за языком своим следи, а то может так статься, что не договоримся мы...

- Мне с тобой договариваться не о чем. Цены мои знаешь, не приедешь ты, другого купца найду, чай не одна ладья по Днепру ходит. И запомни купец. Еще раз у меня про монеты спросишь, останешься без языка. И десять дурней, которых ты своей охраной считаешь, тебе не помогут. А пока бывай здоров. Будем ждать тебя через три седмицы.

Приехал, никуда не делся. Даже умудрился собрать шестьдесят пудов тряпья, за которые получил сорок монет серебром. После того, как бочки с ликером ему загрузили, наши заказы в свои лодки переложили, показал ему свой новый товар:

- Смотри Анастасий, какую мне чудасию заморскую запорожские казаки привезли. Сказывали, что твои соплеменники византийские ее бумагой кличут и пишут на ней вместо пергамента. Если продам, так они еще привезут. Сказывай, сколько монет отсыплешь за такой товар?

- Сперва свою цену скажи, тогда рядиться будем...

- Рядиться на базаре с купцами будешь. Мне одно слово скажешь, либо - беру, либо - не беру. Смотри, лист бумаги этой почитай, как два листа пергамента, а цена - один грош за тридцать листов. Выходит бумага эта в двадцать раз дешевле пергамента. Видишь, в лодке моей два тюка стоят, мешковиной обмотаны. В каждом шестьсот сорок листов. Весит каждый - один пуд. По двадцать грошей за тюк, итого - сорок монет. Одно слово от тебя услышать хочу.

- Дорого просишь...

- На нет и суда нет. Бывай здоров купец. Сюда больше не плыви. Через три седмицы уже морозы ударят, лед возле берега станет. Не проплывем мы на лодках. Через четыре седмицы обозом в Черкассы приедем.

- Погодь Богдан, слова сказать не дал. Неси сюда свои тюки, беру я бумагу эту... авось не прогадаю... держи сорок монет.

Не нравился мне этот грек, потому и решил ладью торговую заделать, чтоб его рожи носатой не видеть. Казаки рассказывали, как в Черкассах расторгуется, придет в корчму, подсядет к казакам, пивом, вином угощает, а потом обо мне разговор заводит. Знают ли казака Богдана, который медом добрым торгует, а как его найти, а где живет, где мед хмельной берет и пошло-поехало. Авраам, хазарский иудей, мой бывший торговый партнер был намного умнее, но черт попутал. Если не его, так старейшин его клана, которые задумали авантюру с моим похищением. Просил я его подыскать корчму, которую купить можно на пути от Киева в Луцк или в Каменец. Хотелось агента своего в тех краях посадить, чтоб сведения собирал, беженцев к нам направлял, вел агитационную и подрывную работу. Его родичи решили этим воспользоваться, чтоб меня полонить и выспросить, где я мед научился варить, который под видом заморского продаю. Но не вышло у них ничего. Со мной было всего трое казаков, но мы не остановились на ночь там, где советовал Авраам. Переночевали в лесу, на второй день были на месте. Цена, которую нам заломил корчмарь за свое хозяйство, оказалась в три раза больше того, что говорил Авраам, когда соблазнял нас этой поездкой. Он жалобно блеял, что видно его подельник перепутал, который ему эту цену назвал.

- Не знаю, что ты задумал купец, но веры тебе больше нет. Прощай. На глаза мне не попадайся, если жить хочешь. В казацкие земли носа не суй. Узнаю, что в Черкассах появляешься, найду и укорочу на голову. За то, что обманул нас, как виру, лошадей твоих забираем. По коням хлопцы, нам тут больше делать нечего.

Оставив Авраама в корчме хлопать глазами, забрав его коней, мы сразу съехали с дороги и по бездорожью двинули в юго-восточном направлении. Другие скажут, Богдан - параноик. Я скажу, нужно было Авраама видеть. Напряженный всю дорогу, глаза бегают, суетится. Обманом в дорогу нас вытянул... неспроста это все. Молодые спутники с меня смеялись, рассказывая сказки, как они одним махом семерых побивахом и что с такими молодцами мне бояться нечего. Но старый казак, которого атаман на должность будущего корчмаря определил, меня полностью поддержал.

- Цыц, балаболы. Ваше дело по сторонам смотреть и луки натянутые под рукой держать. А говорить будете, когда ума прибавится. Правильно Богдан решил, неспроста все это. Но обратно возвращаться смысла нет. Коль сюда доехали, поедем кругом и выедем на дорогу дальше в сторону Луцка. Там нас никто не ждет. Проедемся, чай не одна корчма возле шляха стоит. Поспрошаем. За спрос денег не берут.

Недаром говорят, хочешь что-то сделать хорошо - сделай сам. И корчму нашли, которая продавалась за разумную цену, и место хорошее, от Луцка недалеко и до границы с ляхами близко. Авраама я больше не видел, говорят вместо него родич его в Черкассы на торг ездит.

Все эти проблемы с купцами и подвигли меня на эксперименты с кораблестроением. Как переехали с молодой женой на хутор, пока обжились, так и зима пришла, морозы. Остановились водяные колеса, строительство, появились рабочие руки в большом избытке. Часть народу на лесоповал определил, а самых смышленых привел в новый большой сарай возле реки. Там начал их учить изготавливать скелет будущей лодки, даже скорей не лодки, а небольшого струга - киль, шпангоуты, поперечные распорки бимсы и продольные стрингеры. Размеры - семь метров длиной, два метра шириной, и чуть больше метра высотой. В центре - одна мачта высотой шесть метров над бортом.

Начали мы процесс учебы, созданием модели скелета струга из ивовых веток в натуральную величину. Почему из ивы? Ивовые ветки различной толщины материал доступный и дешевый. Они изначально прямые, но при этом, распаренные, легко гнуться, принимая нужную тебе форму. Для киля использовали самые толстые, не менее четырех пальцев в диаметре (8 см.). Для остальных элементов чуть потоньше, но не менее двух-трех пальцев толщиной. Готовя чертежи будущей лодки, сразу решил, что в средней своей части она будет иметь форму разрезанного надвое цилиндра с диаметром два плеча (2 м.). Это позволяло заранее создать шаблон для большей части шпангоутов, в виде четверти окружности этого диаметра с небольшой добавкой для соединения с килем. Переходные пары шпангоутов возле носа и кормы гнули уже по готовой модели, так, чтоб обеспечивался плавный переход обшивки от носового киля к средней части лодки.

Когда модель была полностью готова, все обводы плавными, ее разобрали. Используя части модели как готовые лекала, начали мастерить скелет струга из подготовленных пиломатериалов. Для киля взяли брус 5х6 пальцев (10х12 см.), для шпангоутов и остальных элементов силового каркаса использовали брус 3х3 (6х6 см.). Брус гнули по лекалам, распаривая в кипятке, а затем врезали друг в друга элементы конструкции, соединяя их как на клей, так и забивая в просверленные дырки деревянные шипы. Соединения шпангоутов и поперечных распорок бимсов усиливали специальной косой распоркой называемой кницей, придающей соединению нужную жесткость и треугольную форму. Когда конструкция была готова, ее вынесли сохнуть на улицу под навес.

После того, как мои плотники получили первые навыки кораблестроения, мы взялись за изготовления силового каркаса торговой ладьи. Тут размеры уже были совсем другие. Планировалось изготовить судно длиной метров двадцать, шесть с половиной метров максимальная ширина, высота бортов - чуть больше двух метров. Если лодка могла взять около пяти тонн полезного груза, то на ладью, по расчетам, можно было грузить раз в десять больше.

Последовательность действий была прежней. Сперва модель из ивовых веток в натуральную величину, затем модель разбирается, и ее элементы используются как лекала для изготовления элементов силового каркаса. Так не спеша, но поспешая, к Масленице был готов и каркас большого судна. Оставив его подсыхать, мы решили еще до праздников обшить каркас лодки досками, а после недельного загула, который тут по языческой традиции устраивается по поводу проводов зимы, доводить до товарного вида и большую ладью.

За этой работой нас и застал атаман. Надо сказать, что мой хитрый тесть сразу после двойной свадьбы (одновременно с дочкой он женил старшего сына Давида) перебрался в Черкассы. Как только началось в Черкассах сооружение новой крепости, атаманы на своей сходке решили построить там официальное представительство Верховного атамана войска казацкого. И построили. Иллар перебрался в Черкассы и это был мудрый шаг. Вся казацкая политика вершилась в этом городе. Свой дом атаман оставил Давиду во временное пользование, ибо тот свою новостройку к осени завершить не успел.

В силу вышеизложенного, явление атамана, который со своей женой (моей любимой тещей) нагрянул к нам в гости, было весьма неожиданным. Давно заметил, становясь начальниками, люди начинают думать, мол, народная мудрость собранная в пословицах и поговорках, это не про нас, а про совсем других людей, которых мы и не знаем. Иначе вспомнил бы атаман давно уже известную крылатую фразу - "нежданный гость хуже татарина" и послал бы наперед с оказией весточку. Мол, буду у вас через ен дней. Готовьтесь. Пять минут работы.

Пока теща беседовала с моей женой на предмет, не обижает ли ее этот тип, задуривший всем голову и утащивший ее сокровище под венец, проводила инспекцию домашнего добра и договаривалась с Марией о совместной поездке на базар в Киев, атаман решил отыскать зятька. Зятька, который, как показала проверка, даже зимой дома не сидит и не ждет тестя с большим кувшином вкусного и забористого меда.

- Бог на помощь, казаки! - неожиданно раздался его зычный голос за плечами. С перепугу дал себе молотком по пальцам, а не по деревянному шипу. Единственное, что радовало, молоток был тоже деревянным.

- Спаси Бог тебя, батьку, - в общем хоре с другими пожеланиями прошипел в ответ, тряся побитыми пальцами.

- Показывай сынку, что ты тут всю зиму мастеришь. Неужто с этой лодкой столько возился?

- Ладья в сарае, батьку, идем, покажу.

В полутьме сарая скелет будущей ладьи казался просто грандиозным сооружением. Атаман несколько раз молча обошел всю конструкцию по кругу, залез внутрь, не поленился вылезти на бимсы и попрыгать на них в надежде что-нибудь сломать. Ловко спрыгнув на землю, он таки нашел к чему достреляться.

- Большая ладья выходит, а мачты нет. Неужто без паруса плавать на ней будешь?

- Будет мачта батьку, может и не одна... на такой ладье и три мачты поставить можно. Как из сарая вытащим и начнем досками обшивать, так и мачты поставим.

- Думаешь в море на ней плыть? - задал неожиданный вопрос атаман. Вроде нормально спросил, а каким то холодом повеяло. Моя старая ипостась и не заметила бы ничего, но благодаря Богданчику, наша новая сущность отличалась сверхчувствительностью редко встречающейся среди нормальных людей. Да и кто сказал, что я нормальный? Сам в этом сомневаюсь...

- Я на ней, батьку, туда поплыву, куда ты наказ дашь. А не будет наказа, значит, будет на берегу стоять...

- Ты по делу речь держи, не мнись, как невеста перед периной, - атаман прервал расшаркивания ему в верности, но было видно, что услышанному доволен.

- Можно на ней в море плыть, батьку. Но сперва надо по реке поплавать, самому научиться и казакам сноровку получить. Тогда и на море плыть не страшно будет. Особливо ежели будет у нас не одна ладья, а пять, шесть ладей или больших стругов.

- Какая ватажка на ладью сядет?

- Двенадцать весел на борт, по два человека на весло, рулевой, атаман... полсотни казаков эта ладья возьмет. Струг мыслю, батьку, тоже на двенадцать весел делать, чтоб полсотни казаков брал, но в полтора раза уже. Тогда он быстрым будет, любого купца на море догонит и на копье возьмет...

- До лета справишься? - прервал мои "растекашеся мыслью по древу" наш практичный вождь.

- Что ты, батьку! Может до следующего лета успеем и то... дюже крепко упереться надо.

- Плохо, Богдан, плохо... придется в этом году снова к ляхам наведаться, а у Литвы с Польшей мир... боком такой поход нам вылезти может... ты сказывал замирится Витовт с Ягайло этим летом?

- Так то в конце лета будет, в серпене, после яблочного Спаса, а до того Витовт с Орденом им сала за шкуру зальет сполна. Договариваться тайно будут, батьку, так что замятня и осенью не закончится. Ближе к зиме ударит Витовт Ордену в спину.

- Коли так... разве не может Витовт послать ватажку, чтоб она польские маетки на копье взяла, так чтоб у поляков в заду защипало, и они часть войска обратно вернули? Может. Чтоб нас за литовскую ватажку приняли... придется крепко постараться... а что делать, сдюжим, по-другому не выходит. Ладно, это еще не скоро. Готовь мне восемь бочек меду, с собой заберу. У меня атаманы соберутся, каждый хочет бочку меду купить на праздники.

- Мне, батьку, монеты нужны... я еще за прошлую седмицу работникам монету не заплатил, а уже эта заканчивается, через два дня праздники, а у меня в хате медяка нет.

- Ты что глухой? Я же тебе ясно сказал, купят атаманы все восемь бочек, получишь ты свои монеты.

- Прости, что напоминаю, но за прошлый мед двести десять монет так и не получил, теперь еще восемь бочек... мне людям монету платить надо, а у меня в доме хоть шаром покати...

- Да не ной ты, как жид на дороге, которого казаки встретили... привез я тебе двести монет, уже жонка твоя молодая их припрятала. Теперь ей ныть будешь.

И заржал, как конь. А вот до меня такой юмор нихрена не доходит. Всю зиму, нехороший человек, весь мед отбирает, ни одной бочки мне самому продать не дал. Потом хожу за ним, как нищеброд, свои монеты клянчу. А ведь объяснял, почти семьдесят человек со мной работают. Ковали с подмастерьями, столяра и плотники, бригада бумажников, бригада чесальщиков (пряжу для девок из льна и конопли готовят), мельники, маслобойщики, строители, самогонщики, шесть девок одиноких жене в помощь нашел. Ведь всю эту ораву кормить нужно, с одного котла едим. Правда, одинокими они и месяц на хуторе не прожили, все замуж за моих хлопцев вышли. Так и выходит. На каждого в месяц с зарплатой и харчами в среднем по шесть монет серебром. Семь гривен серебром в месяц вынь да положи. А тебе вместо двести десяти монет привозят двести и ржут с тебя так, что жеребец от зависти копыта отбросит. Одно спасает, что реально монет нужно в два раза меньше, харчи еще с осени заготовлены, часть своих, часть купленных, часть заработанных. Мельница пятую часть муки брала за помол, маслобойня треть масла. Осенью и туда, и туда очередь стояла.

- Спаси Бог, тебя батьку! - поклонился ему в пояс. Но атаман уловил тонкую (или не очень) иронию в моих словах и шарахнул меня нагайкой по спине.

- Не дуркуй! Если решил скоморохом стать, в Киеве, на ярмарке народ потешай, может, кто медяк кинет. Сани готовь, мед грузи, нам с Тамарой завтра к вечеру в Черкассах надо быть.

Окуеть можно! Еще на своих санях отвези и хлопцев своих на сани посади!

- Так может они обратно двести пятьдесят монет привезут...

- Как на пятый день к нам в Черкассы с Марией прискачешь, поедем все вместе в Киев на ярмарок, получишь своих двести сорок монет.

- Двести пятьдесят...

- Не торгуйся, как жид на базаре... сколько будет столько и получишь, ... может так статься, что и двести сорока не будет.

Атаман снова заржал и пошел наверх по холму, к хутору. Я шел за ним и злобно мечтал, как с весны начну торговать бумагой, а самогонку гнать перестану, только себе, любимому, одну бочку ликера в месяц, чтоб было чем работников и гостей угостить. Но затем, тяжко вздохнув, перестал мечтать. Чай не мальчик. Мануфактура моя в лучшем случае пуд бумаги в день изготовит. Две гривны серебром за седмицу. Четыре, пять месяцев простоя пока лед на реке. Ликер дает три, а то и четыре гривны в неделю и простоя всего два месяца в году, когда зерна не хватает. Сколько ни заготовь, а на травень и червень не хватает. Не у меня, у переселенцев. Приходится свое зерно одалживать, чтоб не оголодали.

Из этих четырех гривен половину атаман забирает, но они ведь тоже в дело идут. Черкасским строителям, что крепость возводят, и монета, и харч с тех денег идет. Часть мне возвращается за кричное железо. Как только казацкий народ узнал, что мы кричное железо варим, так и постановили атаманы у меня за общественные деньги железо покупать и поставлять его во все кузни Холодного Яра. Две монеты за пуд дают. Мало, но лучше так, чем бесплатно отберут. В наших местах железо в большом дефиците. Раньше из Киева возили. Если на базаре купить удавалось. Так и выходит, что без ликера ни мне, ни товариществу наши планы не поднять... страшная вещь арифметика, любую мечту разрушить способна...

Теща встретила меня радостная, расцеловала в обе щеки, атаман аж рот раскрыл от удивления. Видать Мария уже нахвасталась, что не праздна, и это перевесило все мелкие недочеты в хозяйстве, которые, наверняка, подметил острый тещин глаз. Четыре месяца после свадьбы, если бы зятек еще в этом деле оплошал, чувствую, огреб бы не по-детски.

Пока грузили двое саней, запрягали лошадей, готовили харчи хлопцам в дорогу, атаман отозвал меня в сторону и продолжил допрос с пристрастием.

- Так что, сладишь за год шесть стругов и ладей, чтоб в синее море выйти?

- Если дашь наказ, упремся, но сделаем.

- По полсотни на ладью... три сотни казаков... упирайся, хоть с портов выскакивай, а слово свое казацкое исполняй. Выйдет семь, еще лучше, но чтоб на три сотни казаков места были. Казаков я выберу сам, а как мыслишь дуван делить?

Вопрос был не простой. Насколько я знал, по обычаю, еще с незапамятных времен владелец судна получал половину, остальное делилось по казацким законам. Это касалось не только разбоя. Даже выходя на рыбалку, улов делили пополам. Половину получал владелец лодки и сетей, половину рыбаки делили меж собой.

- Даст Бог, с моря добыча богатая будет... мыслю так - четвертую часть следует на общие дела товарищества положить. Крепости строить, ладьи мастерить, волоки проложить, чтоб в море синее и обратно мы без опаски пройти могли. Четвертую часть - хозяину ладьи. Ежели выкупишь у меня ладьи на товарищество, и эта четверть твоя будет. Оставшуюся половину по закону казацкому поделим.

- Хитро придумал, ... а за ладью сколько запросишь?

- Четыре гривны батьку, и ладья твоя!

- Не моя, а казацкая. Дорого ты с казаков лупишь... еще неизвестно какую добычу Бог пошлет... подумать надо...

- Думай, только себя не объегорь. Я казак молодой, но старшие много о твоих походах сказывали. Бывало всякое, но редко дуван меньше тридцати монет серебром на казака выходил. Вот и считай. На ладье полсотни казаков, даже если всего по тридцать монет возьмем, полторы тысячи выйдет. Значит, мне только за ладью триста двадцать пять монет положат. Это почти шесть с половиной гривен серебра за один поход, а ты мне четыре гривны жалеешь. Сторицей товариществу эти монеты окупятся.

- Так чего ты тогда мне свою ладью сбыть хочешь? Неужто не хочешь за свои ладьи серебра заработать? - он хитро смотрел на меня ожидая ответа.

- Можешь мне не верить, но нет, не хочу.

- Умен ты не по годам... за что не возьмешься, все у тебя выходит... даже мне порой сдается, что тебе нечистый ворожит... а чего ты мучаешься, подаришь свои ладьи товариществу и вся недолгота.

- Даром доставшееся никому не дорого. Товарищество казацкое не нищий возле церкви, чтоб я ему милостыню давал.

- Некогда балы точить, в дорогу пора. Смастеришь ладьи, тогда и думать будем. Но чтоб к следующему лету все готово было.

В связи с конфликтом между Ордой и Тамерланом традиционный промысел казаков, назовем его - "экспроприация экспроприаторов" (имеется в виду - пощипать крымчаков, когда они возвращаются с набега) пришел в упадок. В связи с отсутствием экспроприаторов. Естественным было желание нашего атамана укрепить свое положение Верховного атамана войска казацкого альтернативными возможностями грабежа. Самый очевидный из них и еще лет шесть назад вполне легальный (пощипать поляков) в связи с заключенной унией между Польшей и Литвой грозил крупными неприятностями. Планируемый этим летом набег, как и прошлогодний, был возможен как единичная акция с хорошим прикрытием. Если прошлая была закамуфлирована под общим названием - "кровная месть литовского боярина за смерть отца", то эту мы собирались провернуть под названием - "спецотряд Витовта в тылу врага".

Поэтому скелет ладьи и мое пророчество годичной давности толкнули мысли атамана к рассмотрению принципиально новой возможности разбоя, еще вчера казавшейся всем фантастикой. И хоть я тогда закладывался на десять лет, но сказано было - "не пройдет и десяти лет", так что запланированный атаманом срок - будущее лето, это два с половиной года после заклада. Полностью подходит под мои слова.

Тут для атамана самое важное, что новый промысел полностью в его руках. Ладьи зятек клепает, а кому на них сесть, тут все в руках Иллара. Держит местный атаман мазу за Верховного - дадим ему квоту побольше, замышляет худое - возьмем не больше десятка его казаков, а выбранным шепнем на ухо нужные слова. Оглянуться не успеешь, как новый атаман появился, который за нашего батьку горой.

Мобилизационный потенциал Холодного Яра - тысяча сабель, от силы - тысяча сто. Но реальных любителей экстрима среди них не больше половины. Остальные стараются заработать на пропитание созидательным трудом не связанным с риском для жизни. Так что запланированные триста посадочных мест, это чуть больше половины будущих претендентов. Назовем это мягкой конкуренцией, когда счастливчиков больше чем неудачников. А вот бывший и будущий поход на поляков, тут ситуация похуже. Там количество участников не более полутора сотен и счастливчиков заметно меньше. И это для Иллара плохо. Разумный человек понимает, что он чужим казакам заработать дает, но много ли умных среди любителей пограбить? Вопрос риторический.

Получилось, что своим желанием заиметь торговую ладью и не зависеть от купцов, я ответил на многие вопросы, мучавшие атамана.

Во-первых, новое направление походов, обладающее огромным потенциалом и не вызывающее претензий у ближайших соседей.

Во-вторых, возможность неограниченной экспансии в данном направлении. Всем понятно, что семь ладей выведи в море, что семьдесят, при правильном подходе добычу можно найти для любого числа участников (в пределах разумного).

В-третьих, а это самое важное, все эти возможности завязаны напрямую на Иллара. Обойти его практически невозможно, разве что зятя сманив.

Поэтому, мое желание избавиться от средств разбоя, за которые мне по любым законам будет выделена неприлично большая сумма, его не обрадовало, хотя умом он и понимает, что это правильно. Ситуация когда казак заработает в походе 30-40 монет, а такой же казак, но зятек Верховного атамана за свои ладьи получит две тысячи монет, (о чем громогласно объявят при всем честном народе) была для меня неприемлема. Да и для Иллара, по большому счету, тоже.

С другой стороны его нежелание обобществлять ладьи на совет атаманов совершенно понятно. Как только его снимут, драгоценный ресурс окажется в ведении нового Верховного атамана. Да и сейчас могут атаманы взбрыкнуть и растащить ладьи по своим околоткам. С точки зрения Иллара уже лучше рискнуть головой зятька и своей репутацией, чем отдавать ладьи в чужие руки.

Только теперь, после долгого размышления, до меня начало доходить, что мои последние фразы атаман понял совершенно неправильно. А я, соответственно, его...

Меня перемкнуло на совете атаманов, употребив слово "товарищество", имел в виду всех казаков Холодного Яра. И только теперь подумал, что для Иллара товариществом являются его казаки, а остальные казаки, это еще не его товарищество. Они ему в верности не клялись. У них свои атаманы есть.

Только теперь до меня дошло, что покупать ладьи на весь кагал, у него даже такой мысли не возникло, поскольку она заведомо глупая и могла возникнуть только в моей дурной голове.

Поговорили ... как немой с глухим... нет, ладьи нашим казакам дарить у меня тоже никакого желания. Потому что нефиг. Но, используя продвинутые технологии будущего, продать с отсроченным платежом, это запросто. Договор заключаем до похода, монеты мне товарищество отдает после, с добычи. Все довольны, все смеются. Может и не все, но наши казаки точно будут довольны. И теперь мне понятно, что совету атаманов Иллар с похода не даст ни монеты, тем более что у него в тот год истекает срок на посту Верховного и грядут перевыборы.

Мария рядом со мной махала рукой уезжающим родителям, жаловалась мне, что они спешили и толком не покушали, рассказала, что уже послала Оксану звать столяров на обед и мне пора возглавить наше застолье. Подхватив ее на руки, унес в хату, на нашу кровать, мимо девок раскладывающих в кухне горшки на стол. Жена делала вид, что отбивается от поцелуев, стыдила меня и требовала немедленно отпустить. Что мне и пришлось сделать немного подурачившись. Возможность логического продолжения этих невинных шуток отсутствовала напрочь.

Надо сказать, что наши первые четыре месяца семейной жизни протекали на диво безоблачно. Для жителей этого времени смерть настолько частый гость в любом селении, в любой общности, в любом социальном слое, что любой радости, редким минутам счастья, они умеют отдаваться полностью, не оставляя ничего на завтра, на потом. Просто потому, что этого завтра может не быть.

Убежав от папы и от мамы к законному мужу в собственный хутор, Мария, первое время просто не отпускала меня от себя. Надо сказать, что с некоторых пор совершенно перестал чувствовать разницу между собой и Богданом, мы образовали странную гибридную личность, где в эмоциональной сфере полностью доминировал он, а логика и знания были в основном мои...

И очень редко, как нынешним утром, когда все спит, ко мне возвращается сознание пятидесятилетнего мужчины уже прожившего одну жизнь. Тогда меня начинает мучить вопрос, а сколько душ покинет это тело после смерти? Может одна - новая общая с Богданчиком душа, может быть две - наши души разделятся, а может быть три - две старых и одна новая появившаяся после суперпозиции? Что интересно любую из этих цифр можно теоретически доказать и обосновать...

После нашей свадьбы старого циника поселившегося в это тело смело куда-то на задворки сознания. В нем бушевала огнем первозданная радость познания любимой и если бы не многочисленные люди, зависящие от нас, то мы бы сутками не выходили из комнаты. Приходилось прерываться, чтоб занять все население хутора осмысленной работой. Организовав всех посторонних на созидательный труд, попытаться умыкнуть молодую жену (молодого мужа) от бесконечной работы и спрятаться с ней (с ним) в укромном уголке.

Если днем это удавалось не всегда, (тем более, что становился этот день все короче), то длинные осенние и зимние ночи были полностью в нашем распоряжении. С осветительными приборами был полный швах, поэтому после захода солнца приходилось все делать на ощупь. Некоторые занятия на ощупь получались даже лучше чем при свете. При свете дня молодая жена была излишне скромной и зажатой, а вот ночью... как будто другой человек. Поскольку летом привыкли спать не больше шести часов, а сейчас темень еще часов восемь стоит, то времени кувыркаться в постели было с избытком. Чем мы с удовольствием занимались первые три месяца. Через три месяца у Марии не начались очередные месячные, и она тут же отлучила меня от своего молодого красивого тела. Такие непоколебимые заморочки были заложены в ее прелестную головку бабушкой и любимой тещей.

Я даже не пытался с этим бороться, тем более, что Мария оказалась девушкой очень темпераментной, бурно реагирующей на ласки, поэтому ей, действительно, нужно было поберечься. Особенно первые три месяца. А у меня дел, чем занять голову и руки было больше чем в избытке. Зима, единственное время, когда работники ищут меня (чтоб заработать у дурного Богдана монет, раздающего их направо и налево), а не я работников. Кроме лодки и ладей была еще куча деревянных механизмов, которые необходимо было за зиму изготовить и весной связать с верхнебойными водяными колесами. А то колес за прошлый год аж три установили и три дамбы возвели, а "прицепных орудий" не хватало.

С весны, кроме естественных хлопот связанных с севом яровых культур, организацией работ на всех механизмах связанных с плотинами и водяными колесами, спуском на большую воду ладьи и лодки, организации их коммерческого использования, главной моей заботой стала доменная печь. Нужно было срочно решать вопрос с чугуном и сталью. Простой пример - приготовление пищи.

Поскольку чугунный настил очага отсутствовал, народ выкладывал настил кирпичом или камнем в виде арки (чтоб не завалился). В этой арке оставляли в верхушке одну или две дыры, над которыми подвешивались (чтоб не дай Бог очаг не раздавить) медные котелки (при их наличии, ибо вещь отнюдь не дешевая). У кого не было, тот сразу варил в глиняных горшках в печи. Это требовало уйму времени и дров. У кого были, те ставили или вешали котелок над дыркой в очаге (зависело от величины котла и крепости кладки) и на открытом огне быстро доводили кашу до кипения. После чего раскладывали в глиняные горшки, и оставляли доходить, томиться в печи. А в котелке варили либо следующую порцию каши (если едоков много), либо следующее блюдо (очень редко, обычно все обходились кашей). Поэтому чугунный настил очага, чугунные котелки и сковородки легко нашли бы своего благодарного покупателя.

Из чугуна надеялся методом пудлингования получить сталь. Зачем нужна сталь и как меняется качество любого инструмента, если его изготовить из стали, а не из мягкого кричного железа, объяснять не буду.

Но самое главное - чугунные пушки. Они должны были сделать наши крепости неприступными для врага. Почему чугунные? Дешевле бронзовых в двадцать раз. И хотя чугун, как сырье для пушек имеет ряд существенных недостатков, с которыми металлурги будут еще долго бороться, но я то знаю, как это осуществить, как преодолеть основные недостатки. Единственное НО. Знаю чисто теоретически. Как показала бумага, от моих теоретических знаний до реального результата лежит весьма длинная дорога полная ям и ухабов. А ведь знаний по бумаге у меня было намного больше, и за результат был уверен. Самонадеянно оценивал время экспериментов в полтора-два месяца. В реале получили бумагу через девять. Зимой начали, осенью что-то получилось. Не говоря уже о том, что экспериментировать с эмульсией из перетертых растительных волокон несколько легче, чем с расплавленным металлом.

Нужно было спешить. Фактически, этот 1392 год, последний перед началом жесткой централизации власти в Литве в руках Витовта. В следующем году он пройдется с дружиной по всей Литве, принимая вассальную клятву у тех, кто сохранял последние два года нейтралитет и сажая своих ставленников на места сбежавших в Польшу или Москву. Может и к нам заглянуть. В летописях моего мира упоминается о походе на Черкассы осенью 1393 года. Киевский князь упираться начал, ворота закрыл, так литовцы по околицам прошлись и добрались аж до Черкасс. Как тут будет? Поживем - увидим, но надо быть готовым к будущим визитам. А чтоб сохранить относительную свободу... готовиться нужно очень тщательно.

***

Первым делом начал делать на бумаге полный проект домны и последующей переработки чугуна, как его помнил по прошлой жизни. Друг детства закончил Киевский политехнический, где-то там умудрился влюбиться в запорожскую казачку и укатил с ней после окончания в славный город Запорожье, где мало чистого воздуха и много доменных печей. Там он стал заядлым металлургом и при каждой нашей встрече считал своим долгом бороться с вопиющей безграмотностью своего лучшего друга, не знающего основ, на которых зиждется человеческая цивилизация. Поэтому, минимальные знания процессов происходящих в доменной печи были надежно заложены в мою голову.

Нужно было спроектировать все сооружения: доменную печь, печи нагревания воздуха, пудлинговые печи, чугунное литье. Затем продумать самые простые и безопасные методы доставки расплавленного чугуна к точкам его дальнейшей переработки. Наконец все вспомогательные механизмы, механические меха, керамические трубы и желоба, нагрев воздуха, подаваемого в домну. Не говоря уже о логистике, дороге, по которой подвозить все материалы и сырье, количество транспорта необходимого для этого.

Как только дело дошло до серьезных расчетов, стало ясно, нужно строить еще одну плотину и колесо, чтоб приводить в действие намеченные механизмы. Совместить доменную печь и все остальные печи с кузнечным цехом (как планировалось раньше) невозможно. Банально не хватает энергии для всех механизмов. Вторая причина заключалась в топологии. Для уменьшения трудозатрат (которых и так ожидалось до фига и еще чуток) необходимо был участок ручья с высокими и крутыми берегами. Там и плотину повыше поднять можно и доменную печь внизу удобно строить, учитывая, что загружать ее придется сверху, с берега ручья.

Такое место нашлось выше по ручью от кузнечного цеха. Он был в трехстах метрах выше устья ручья впадавшего в нашу реку и ближе всего к моему хутору. Выше шел извивистый труднодоступный участок с высокими берегами, где наш ручей пробивался через очередной холм, а еще выше по ручью располагалась дамба с мельницами и маслобойкой. Здесь же чесали, трепали пряжу, перетирали отходы и бумагу варили. Пилорама было еще в четырехстах метрах выше по течению, в самой чаще леса. От нее до устья ручья, по прямой, было около двух километров.

Для уже действующих производств высокие берега были излишни. Они мешали подвозить материалы к механическим устройствам, расположенным за плотинами на уровне течения ручья и забирать оттуда готовые изделия. В доменную печь все сырье загружается через верх, а учитывая ее минимальную высоту с фундаментом в 7,5-8 метров, соответственную высоту должны были иметь берега ручья для удобной загрузки домны. Место нашлось, осталось немногое... а именно: проложить дорогу, загатить плотину, построить и установить все задуманные механизмы.

Зимой и весной пока схлынуло половодье, строители готовились к стройке века. Изготавливали элементы будущих механизмов и приспособлений, отжигали красный и жаропрочный кирпич тысячами штук, прокладывали дорогу. Как только начали возводить дамбу, за ней прорыли канал метровой ширины, по которому уходила вода. Остальное пространство начали готовить к будущим строениям. Равняли поверхность, закладывали фундаменты, подвозили стройматериалы. Сама стройка, сборка и наладка механизмов много времени не заняли, не больше месяца. Но тут пришло время жатвы. В этом году мы существенно расширили площади, как под зерновыми, так и под техническими культурами, поэтому пришлось сделать перерыв и всех бросить на битву за урожай.

Атаманом на это же время был намечен поход по приграничным польским землям. Начавшийся 1392 год был очень спокойный. Еще в прошлом 1391 году, после начала войны Тохтамыша с Тамерланом, татарские роды кочующие на Левобережье получили строгий приказ с Орды пресекать все попытки крымских татар пограбить окраины Литовского княжества. Тохтамышу был нужен надежный тыл, тем более что степные и крымские кочевья оставшиеся без воинов воюющих на Востоке, были бы беззащитны перед ударом с Запада.

Но если ты Верховный атаман войска казацкого, как мой нынешний тесть, то спокойный год требует серьезных усилий по изысканию денежных занятий для большого количества вооруженных людей. Большинство из них весьма отрицательно относятся к земледелию и требуют у атамана совершенно других видов заработка, часто связанных с насилием.

Выбора особого не было, пришлось повторять наш поход в польские области граничащие с литовским княжеством. Благо появился шинкарь, наш старый казак, собирающий нужную информацию, остались знакомые православные священники, с которыми мы пересекались в прошлом году, добираясь до села в котором прошло детство Богдана.

Перед вторым походом в Польшу, атаман провел основательную разведку. В мае он отправил под видом купца старого хитрого казака. Тот, с обозом товаров, объехал приграничные с Литвой польские области, проведал названных ему людей, передал деньги, запомнил собранную ими информацию о панах живущих по соседству (как охраняются имения, сколько гайдуков на службе и т.д.), расторговался и назад вернулся со свежими разведданными.

Выбрав самых ненавидимых населением панов, мы наметили их в качестве будущих целей. Соответственно спланировали количество участников и время операции. Почему самых ненавидимых, спросите вы, а не самых богатых? Потому что после акции еще нужно ноги унести, а если люди уважают своего помещика, то и драться за него будут, и все силы приложат, чтоб о разбое побыстрее соседи узнали. А за нелюбого пана каждый только подумает, - "собаке, собачья смерть" и либо будет нового ждать, либо с нами отправиться новую жизнь начинать, без панов и помещиков.

Ехали мы пятью отдельными отрядами по 25-35 человек, каждый под своей легендою. Со мной было восемнадцать моих хлопцев, и десяток чужих казаков поставил батька под мою руку. Они все были старше меня, и пришлось новичков обламывать. Слишком выразительно они меня разглядывали. И хоть сбор у нас был под Черкассами, а не в нашем селе, найти десяток дрючков в качестве учебного оружия труда не составило.

Сперва я велел им, по одному, вооружившись щитом и дубинкой, либо двумя, что кому ближе, нападать на меня. Достаточно быстро и просто расправившись со всеми, в очередной раз убедился, что наши казаки, как и татары, заточены на конный бой. На земле чувствуют себя менее уверенно. Впервые столкнувшись с бойцом, имеющим понятие про бой двумя руками, нарываются на самые простые уловки. Это было нехорошо. Панские поместья на коне не штурмуют, а поляки любят и умеют фехтовать.

Устраивать потогонные тренировки, сделать из своих бойцов за две недели непревзойденных фехтовальщиков у меня не было ни умений, ни времени, ни желания. Да и не верилось мне, что такое в жизни возможно, в отличие от многочисленных фантастических историй описанных многими авторами. Поэтому я разбил свой отряд на двойки - боец и стрелок. Двойка атакует одного противника. Пока боец связывает его поединком, стрелок, отстающий на шаг и полкорпуса вправо, расстреливает противника в упор. После чего переходят к следующему. Проведя по дороге несколько тренировок тупым оружием, добился слаженной работы двоек, а казаки убедились в эффективности того, чему их учат.

Как показала практика, которая (как известно) критерий истины, данная тактика отлично себя зарекомендовала в хаотических столкновениях в узких коридорах при плохом освещении.

Взяв два поместья с общей численностью вооруженной охраны около тридцати человек, мой отряд отделался двумя легкоранеными, оставшимися в седле и двумя ранениями средней тяжести. Получившие их переместились в телеги, но опасности для жизни эти ранения не представляли.

Это оказался лучший результат среди всех отрядов, притом, что некоторые перед вторым нападением объединились, увеличив свое численное преимущество над противником. Атаман и мне предлагал добавить людей перед вторым нападением, но я отказался. Лучше меньше, да лучше.

Надо отметить, что по уровню индивидуальной подготовки, мой отряд был самым слабым. Мои восемнадцать хлопцев, вообще за бойцов не считались, а те, кого атаманы выделили усилить чужой отряд... кто же отдаст лучших? Поэтому, наш результат еще раз подтвердил мою удачливость и дал очередную пищу разговорам, кто мне ворожит, ангелы или бесы. И никто, даже атаманы не попытались разобраться в организации боевых действий, тактических построениях, и прочих новинках примененных моим отрядом.

Как верно замечено в классическом анекдоте - "Чего тут думать? Трусить надо!". Я же в очередной раз убедился, что в массовых столкновениях правильное тактическое построение бойцов значит намного больше чем индивидуальная подготовка. Но это доказал еще Македонский.

Ограбив за два дня восемь усадьб, наш обоз рванул на юг от Каменец-Подольска, выходя по малолюдным местам рядом с Молдавским княжеством в Дикое поле, а там уже сворачивая на восток к Холодному Яру. Кроме награбленного добра, прихватили мы с собой около сотни семей переселенцев, полсотни неженатых хлопцев, и около шестидесяти молодых пар без хозяйства, которых родители отказывались венчать. А мы венчали без родительского согласия в ближайшей церкви и забирали с собой. Оставшимся гречкосеям в селах возле ограбленных усадьб велели три дня сидеть и не высовываться, кого наши разъезды за селом поймают, тех сразу на голову укоротят.

Разъезды наши, действительно, трое суток вылавливали случайных путников, но никого не убивали, удерживали все это время в связанном состоянии. Перед отъездом отпустили, а сами, собравшись вместе, сорок конников и десяток возов, имитируя наш обоз, двинули в сторону Луцка, а оттуда в Киев, задавая ложный след возможным преследователям. По дороге обоз растворился, распродав в нескольких местах пустые возы, а всадники свернули с битого шляха на юг, мимо Умани в сторону Черкасс.

Надо сказать, что всю весну и лето 1392 года Витовт с крестоносцами сильно бузили в окрестностях Гродно и на севере Литовского княжества, воюя со ставленниками Ягайло и польской армией пришедшей им на помощь. Поэтому, мы, не мудрствуя лукаво, всем громогласно заявляли, что наш отряд направил князь Витовт пошерстить в тылу у поляков.

Поход прошел практически без потерь, добыча вышла неплохой, плюс гречкосеев немало с собой привели. Инициатива нашего атамана (о своей роли будем скромно молчать) по увеличению числа гречкосеев (читай налогоплательщиков) на своих землях постепенно овладевала умами остальных атаманов, и теперь, при разделе добычи, за гречкосеев яростно торговались, как на невольничьем рынке. Но у казаков холопов нет, на этих землях живут люди вольные, а гречкосеи (не без моей подсказки) сразу заявили, что им все равно на землях какого атамана их жить определят, но всех вместе, пожалуйста. Земляки мы, да и в походе сдружились. Тут атаманы задумались над тем, какую компенсацию снять с того, кому жребием такое счастье выпадет. Надо сказать, что мне, как человеку светлого будущего, идея со жребием в корне не понравилась, и я решил подкинуть альтернативу:

- Не дело это шановные атаманы такое жребием решать. Поручило мне товарищество вам передать, что казаки решили так: - кто из атаманов больше монет из своей атаманской кассы за гречкосеев в нашу походную кассу положит, тот пусть их всех и забирает, а монеты вместе с добычей мы поделим.

Тут атаманы начали дружно возмущаться, что не дело это с атаманской кассы на гречкосеев деньги брать, им и казакам, которые на службу в разъезды заступают нужно монеты дать, вдовам помогать, сирот казацких на ноги ставить. По всему выходило, что никто за гречкосеев монет давать не будет. Пришлось мне снова брать огонь на себя:

- Раз никто монеты платить не хочет, тогда я так скажу. Шановные атаманы и вы, братья казаки. Поставили вы под мою руку в этом походе ватажку. Две усадьбы мы взяли на копье, тридцать гайдуков панских, кого положили, кого пленили. Всех казаков живыми обратно веду, лишь четверо подраненых, но выжили, слава Богу. Не для того об этом толкую, что хвалиться перед вами охота, а чтоб все знали, три доли положенные мне по закону казацкому, я честно заслужил. Чтоб не было раздору, кладу я свои три доли в общий котел, если гречкосеи к моему атаману попадут. Если есть тут, кто готов больше в котел положить, выходи в круг речь держать.

Поскольку мое предложение оказалось единственным, аукцион закончился, даже не начавшись. А атаман мой тут же повесил все заботы о переселенцах и их устройству на мои широкие плечи. Аргументировал это решение просто:

- Ты, Богдан, в прошлом году уже раз это дело поднял, когда полон у татар отбили. Народу не меньше было чем сейчас. Все перезимовали, никто с голоду не помер. Жаловались сперва, что лют ты больно, а потом и жаловаться перестали. А кого я поставлю, сам подумай? Или ты хочешь, чтоб половина народу до весны не дожила? Тяни казак. А надо что, скажешь, товарищество поможет.

Вернувшись с победой, но без добычи домой, мне нечем было похвастаться перед молодой женой, разве что несколькими сотнями переселенцев, которым нужно было создать минимальные условия для жизни, не дать замерзнуть зимой и не дать оголодать следующей весной. Радовало одно. Моя предусмотрительная натура предполагала существенное увеличение населения в нашем локальном атаманстве и загодя озаботилась не только выбором места строительства новой деревни переселенцев.

Мы начали это строительство, еще весной. Было запланировано вырыть нескольких колодцев и семь десятков полуземлянок (6х8 м соединенных сенями 6х3 с хлевом 6х6). На данный момент не все было готово, кое-что еще не накрыто, так лето на дворе. Солому, камыш подвозили, так что в тесноте, но не в обиде приезжих разместили, вооружили инструментом и организовали на созидательный труд. Одновременно спланировали и начали строить еще одно поселение в двух километрах от этого. Людей пришло много, а селить в одну деревню больше 80-100 семей было бы нехорошо с многих точек зрения. Управляемость. Отдаленность земельного надела, пастбищ, леса. Можно долго перечислять.

Лишь после этого вернулся на стройку века, где уже все достроили. Надо сказать, что еще весной, перестроил домницу расположенную в кузнечном цехе. Впрочем, ее мы перестраивали в сторону увеличения после каждой плавки. Так что опыт был. Поднял ее в высоту до 3,5 м и приладил двое механических мехов объемом 1,5 м3 каждый. Такая недоделанная доменная печь за пяти-шести часовую плавку, после остывания и разборки передней стенки, давала до двухсот килограмм чугуна (который выламывали из остывшего шлака) и несколько 80-100 кг комков кричного железа. Из чугуна литейщики весь этот год учились лить котлы, котелки, чугунные настилы очага. Кузнецы учились получать из чугуна (путем плавления и отжига) железо и сталь, а также учились на ощупь, по вязкости перемешиваемой расплавленной чугунной массы уловить момент превращения чугуна в сталь и стали в железо.

Так что все ждали первую большую плавку чугуна, из которого должна была быть вылита первая чугунная пушка калибра 100 мм, длиной канала ствола - 14 калибров и получена первая большая сталь методом пудлингования. В малых количествах сталь уже у нас получалась аналогичным методом из чугуна новой домницы.

Надо сказать, что чертеж и модель новой пушки изготовил, вспомнив из области литья орудий лишь два факта. Вес пушки превышал вес снаряда минимум в 250 раз, и толщина стенки орудия на выходе была втрое тоньше, чем в начале канала. Более того, камору, где сгорал порох, выливали не в виде цилиндра, а усеченного конуса. В результате у меня вышла модель с толщиной стенки орудия на выходе порядка 45 мм и 130 мм в районе пороховой каморы. Именно такое орудие весом около 850 кг нам предстояло вылить и испытать. Мучили меня сомнения, что Берта получается толстовата. Видимо такое соотношение веса снаряда и пушки лили при обычном хрупком чугуне. Если ствол выдержит трехкратный пороховой заряд, то можно смело уменьшать толщину. Тут уже никакая арифметика с математикой не помогут... "лишь опыт - сын ошибок трудный", напишет когда-то поэт. Или не напишет.

***

Что же представлял собой мой новый комплекс, который должен был совершить переворот в средневековой металлургии нашей казацкой вольницы? Еще когда готовил чертежи и привязывал к будущей площадке не поленился сделать макет в пропорциях 1:10. Когда строители видят весь комплекс сооружений, это предохраняет в будущем от массы глупых ошибок. Ибо разорваться на десять маленьких Богданчиков, чтоб везде поспеть... об этом можно только мечтать.

В центре площадки, на мощном фундаменте возвышающемся на метр над уровнем земли, стояла доменная печь сложенная в два кирпича. Высота - восемь метров, толщина стенки - полметра. В своей основе домна имела внутренний диаметр чуть больше метра и больше двух метров внешний. В самой широкой своей части, на высоте семидесяти сантиметров от дна она расширялась до полутора метров внутреннего диаметра, здесь же были по кругу вмурованы десять керамических труб (внутренний диаметр - 10 см), входящих в керамический воздуховод (диаметр труб - 35 см), охватывающий по кругу доменную печь. По этим трубам в печь подается горячее дутье. Выше доменная печь равномерно сужается. В самой высокой точке (8м от дна) внутренний диаметр составляет 70 см. Выход перекрывается плотно подогнанной массивной крышкой, залепленной по кругу глиной, которую открывают при загрузке.

Горячее дутье обеспечивают две печи (4 м3 внутренний объем, 1х1х4 м) в которых попеременно сжигается доменный газ. Внутри печей из кирпича выложены дополнительные ходы, увеличивающие термическую массу печи и способствующие эффективному отбору и накоплению тепла. Одну печь греют, сжигая газ, а дым выводится в атмосферу через общую для обеих печей трубу. При этом выход в систему воздухоподачи домны перекрыт заслонкой, а выход в трубу открыт. Через вторую, уже нагретую печь, парные меха (работают попеременно, один набирает воздух, второй дует, объем - 3 м3 каждого, 2х2 основа пирамиды, 2,5 м - высота, такт - 4 сек) прогоняют 1,5 м3 воздуха каждую секунду. Нагреваясь в печи, воздух попадает в систему воздухоподачи, а по ней в доменную печь. Выход в трубу в этой печке перекрыт заслонкой, а выход в трубу, ведущую к домне - открыт.

Через определенный интервал времени (по моим оценкам, около 30 мин), соответствующий трем оборотам песочных часов (специально купил, несмотря на жабу, которая чуть не удушила) печи меняют, перекрывая одни заслонки и открывая другие. Теперь доменный газ поступает во вторую печь, в которой открывают железную дверцу и поджигают газ факелом. Он выходит сквозь большое количество отверстий в толстой керамической трубе (обеспечивает равномерное и полное сгорание), которая заведена прямо в печь, а через первую, нагретую печь, прогоняют воздух.

Доменный газ собирают четыре керамических трубы (диаметр - 20 см) заведенные сквозь стены прямо в домну и расположенные на высоте 5 м от дна печи. Через газовод (диаметр - 35 см) доменный газ подводится к печам, где с помощью заслонок может подаваться в нужную печку. Поскольку верх доменной печи перекрыт крышкой, доменному газу некуда деваться.

С физической точки зрения, вся система работает благодаря небольшому (по сравнению с атмосферным) парциальному давлению создаваемому мехами. Давление создается во всем объеме, начиная от мехов к печкам, где сжигают газ (самое высокое давление, около 700 Па) до газовода доменного газа (самое низкое, около 150-200 Па. Оценил чисто теоретически, по объемам движущегося газа). Естественно, моя система далека от герметичности, часть воздуха и газов уходит в атмосферу возле заслонок, но благодаря большим диаметрам воздуховодов и малым парциальным давлениям, большая часть доходит до места потребления.

Показывая на макете будущие строения на все вопросы, - "а зачем это?", "а почему то?" рассказывал строителям байку:

- Хлопцы, явился мне во сне учитель и покровитель мой - святой Илья. Явил он мне строения эти и велел выстроить все это во славу спасителя нашего - Иисуса Христа. Сказал, что много железа смогут отжечь казаки в этой печи и бить ним врагов веры нашей православной. А больше меня ничего не спрашивайте. Строить будем так, как тут все стоит, только больше в десять раз.

Сложнее всего, как известно, с родичами. Сильнее всех меня изводил родной отец. Боже, как он умеет достать до самых печенок. Его постоянно раздражало, что сынок сует свой длинный нос в кузнечный цех, где батя был начальник. В его понимании идеальные отношения должны выглядеть так: построил цех - молодец, теперь обеспечь привоз руды, угля, флюсов, давай заказы, забирай готовое и плати монету. А нос, куда не надо, не суй. Ты казак - иди зарежь кого-нибудь или ограбь, а грабли свои немытые к святому кузнечному делу не тяни.

Мои постоянные перестройки домницы, мехов, нарушающие ритмическую работу кузнечного цеха вызывали у него бурю негодования. Иногда доходило до того, что я объявлял ему домашний арест, ставил в кузне старшим Николая, а охранники хутора не выпускали батю за ворота.

Охраняли хутор сперва по очереди все работники мужеского полу. После последнего похода нанял пленных гайдуков, которых с собой притащили.

Но домашние аресты помогали недолго, батя снова начинал со мной споры. И не выгонишь. Мало того, что отец, так еще мастер каких мало, фанат своего дела. Металл чувствует, как никто другой. Потому узнал у нашего попа, кто покровительствует кузнецам, а после этого, каждую переделку начинал проповедью:

- Вот что я вам скажу, братцы. Явился мне святой Илья, а с ним святые Косма и Демьян. И как начали мне вычитывать, что дурню мы творим, что не такую домницу нужно ставить, как мы ставили, а выше и с открытым верхом. А через верхнюю дырку уголь и руду досыпать. Так за одну плавку много больше крицы добыть можно.

И дальше в том же духе. Все, что нового хотел сделать, теперь устами Космы и Демьяна мне открывалось в видениях. Николай с подмастерьями аж рты открывали, когда я им байки плел. Батя кривился, видно не верил сыну своему непутевому, но против святых рта открыть боялся. Просто поразительно, до чего доверчивый здесь народ и готов поверить в любе (а разве через шестьсот лет что-то изменится...). Главное, чтоб рассказчик сам верил в свою басню. Тут у меня, как у человека светлого будущего, умение врать, свято веря в сказанное, было отшлифовано многолетней семейной жизнью. В этом времени мужчины были лишены этой полезной практики за ненадобностью. Феминизм, гуманизм, демократия - этих слов, как и понятий, просто не существует.

Все механизмы домны были отлажены и проверены до первого пуска. Естественно, что система подачи воздуха нами многократно испытывалась в холодном режиме, не разжигая печи, что позволило убрать все детские недостатки и добиться устойчивого движения холодного воздуха по всей системе. Надо сказать, автоматически у меня действовали только простейшие кожаные клапана мехов, позволяя соединить потоки воздуха из двух мехов простым керамическим тройником. Все остальные переключения заслонок между двумя печками выполняли ручками два пацана. Они же факелом поджигали газ.

В самом низу доменной печи была предусмотрена летка - круглая дырка диаметром около 3 см забитая глиной. Через которую, расплавленный чугун будет поступать в керамический желоб, ведущий к трем пудлинговым печам и дальше к площадке сброса шлака. Чтоб использовать естественное течение чугуна по желобу, площадка, на которой строили пудлинговые печи, была углублена на полметра относительно общего уровня.

Надо сказать, что эти пудлинговые печи были сделаны многофункциональными. Они имели отверстие в дне возле правой боковой стенки, которое перекрывал керамический затвор проходящий через нее. Это позволяло использовать пудлинговую печь, как литейную, не доводя процесс преобразования чугуна в сталь до конца. Зачем это было надо, если можно лить чугун в форму прямо из доменной печи?

Дело в том, что классический чугун слишком хрупкий и плохо подходит для литья пушек. Недаром всю историю вплоть до 19 столетия полевые пушки изготовлялись из бронзы. Чугунные были слишком тяжелыми из-за избыточной толщины стенок по сравнению с бронзовыми. Их использовали в крепостной и морской артиллерии.

Таким образом, чтоб получить качественный пушечный чугун, нужно его "облагородить", уменьшить в нем процент углерода, выжечь серу и фосфор, что приведет к увеличению вязкости и пластичности металла. Одновременно с этим увеличивается температура плавления. Собственно это и есть переход чугуна в сталь, который происходит в пудлинговой печи. В данном случае задача мастера будет не доводить процесс до конца, а на этапе, когда чугун еще течет, но уже существенно увеличил свою вязкость по сравнению с пришедшим из печи, открыть выход и выгнать чугун из печи в форму.

И вот настал волнующий момент начала первой плавки. Сперва углем хорошо протопили печи, поскольку доменного газа еще нет, а горячий воздух нужен уже. Затем через специальные крышки, прямо в воздуховод, перед пятью из десяти трубок ведущих в домну насыпали горящих углей и в сами трубки лопаткой накидали. Крышки залепили глиной, и включили меха. Они погнали по широкой трубе горячий воздух, захватывающий по дороге пламя горящего угля, вдувая его по трубкам прямо в домну.

Такие телодвижения по моему разумению должны были поджечь уголь в домне. Это теоретическое умозаключение было уже неоднократно испытано на практике в домнице, где мы аналогично начинали процесс плавки. Минут через пятнадцать, когда, наконец, загорелся доменный газ во второй печи, стало понятно - процесс пошел. Теперь оставалось ждать и наблюдать.

Через каждый час (приблизительно, два раза менялась нагревательная печка) открывалась верхняя крышка домны и в нее споро, тачками, досыпался уголь и руда, перемешанная в нужной пропорции с известняком (верх домны был соединен с высоким берегом ручья деревянным помостом). По количеству досыпанной руды можно было весьма приблизительно определить объем и массу выплавленного чугуна и шлака. Мне было критично важно, чтоб масса жидкого чугуна была больше 900 кг, а лучше 1000 кг, иначе пушка выйдет недоделанная. Доливать остаток через несколько часов, при повторном открытии летки казалось мне неправильным, ведущим к дефекту весьма серьезному, исключающему боевое использование этого изделия.

Через семь часов после начала эпопеи количество выплавленного чугуна превысило 1100 кг (по моим прикидкам) и была отдана команда на взлом летки. Наступал самый ответственный и критический момент, когда от предельной собранности и точности работы всех занятых в данной операции зависел результат.

Во-первых, нужно было распределить чугун равномерно по печам. По расчетам в каждую из пудлинговых печей нужно влить по пять ведер чугуна, причем отмерить на глаз и ошибиться не больше чем на два-три литра.

Во-вторых, забить летку, после того как стечет шлак. Весьма хитрая и непростая процедура, несмотря на условно пустую домну.

В-третьих, правильно провести процедуру отжига чугуна, позволяющую избавиться, как от избытка углерода, так и от вредных примесей типа серы, фосфора и вовремя вылить "облагороженный" чугун в форму.

Почему мы брали чугун с таким запасом? Это связано с процессом пудлингования. Он происходит неравномерно, и в расплаве появляются мелкие твердые частицы. Это кусочки кричного железа, из которых избыточный углерод уже выгорел. При перемешивании расплава железной штангой они к ней липнут. Не знаю почему. Когда налипает килограмм тридцать-сорок, так, что мешать уже невозможно, штангу от железа очищают, железо под молот, а штангой дальше мешать чугун. Таким образом, качество чугуна непрерывно улучшается, а общий вес - уменьшается. Что соответствует основному закону философии, - если где-то, чего-то прибыло, значит где-то чего-то убыло...

На первой пудлинговой печи мастером стоял мой батя. Надо сказать, что чуйка на металл у него была лучше всех, так что это место он занимал по праву. Ему же вменялось в обязанности изредка, доверив помощнику ворочать чугун в печи, контролировать состояние металла в двух других печах. Так сказать, для большей схожести результата из разных объектов.

Надо сказать, когда батя, наконец, открыл слив металла из своей печи, у меня была твердая уверенность, что плавку мы запороли. Так неохотно струя металла выползала и скользила по желобу в форму, что у меня перед глазами встали незаполненные полости, каверны и прочие многочисленные дефекты. От расстройства прыгнул в специально вырытую яму в ручье, где периодически охлаждались работники. Несмотря на свежий ветерок, дующий вдоль ручья, у нас стояла одуревающая жара от раскалившихся печей. Освежившись, решился подойти к литейному мастеру, прыгающему вокруг формы с тяжелой железякой в руке. Ней он периодически тыкал внутрь, прямо в расплавленный металл.

Литейного мастера мы умыкнули из Луцка, несколько недель назад, когда уже с похода возвращались. Наши первые несмелые опыты литья из чугуна всякой бытовой мелочевки убедили меня, что без человека возившегося с формами и литьем наша самодеятельность ничем хорошим не закончится. Когда наш набег на поляков дошел до стадии эвакуации и груженый добром обоз отправился домой, четверо казаков с нашей ватажки вместе со мной остались контролировать, чтоб весть про налет не распространялась. Такие же отряды дозорцев оставили и другие ватажки. Через три дня мы объединились. Создав ложный обоз, двинулись мимо Луцка в сторону Киева. Тогда я и отпросился заскочить по дороге в Луцк, взяв с собой двух казаков.

Мастера по бронзовому литью мы нашли быстро. Он был один на весь город. Сам поляк, католик, жена - аналогично. Трое детей. Две девки и младший сын. Уговаривать их смысла не было, а мастер был нужен еще вчера. Поэтому пришлось семейство ставить перед фактом, что они срочно переселяются к нам. Отработают три года, получат монеты и могут быть свободными. Главе семейства пришлось несколько раз дать по печени, пока он не осознал серьезность наших намерений. Жену, чтоб не орала, пришлось слегка придушить и намекнуть, что у нее две почти взрослые дочки, а у меня два очень не женатых казака. И если она еще раз откроет рот, то они начнут к ним серьезно женихаться.

Мы с собой взяли два пустых воза, чтоб было куда барахло погрузить. Еще один воз и пара коней была у мастера во дворе. Загрузившись, мы тронулись в путь. Честно предупредили, если кто по дороге откроет рот, вырежем всю семью. Первой выехала жена с дочкой в сопровождении одного из моих казаков. За ними следом, так чтоб первую подводу было видно, вторая дочка с братом и мой казак. Мы с мастером отстали. Заехали по дороге к местному меняле, которому поручили продать дом с оставшимся барахлом за сто пятьдесят монет. Написали и подписали поручение. Договорились, что монеты он передаст в Киев своему родичу, а мастер лично, через два месяца у того заберет. Выехали из города спокойно, стража на выезжающих даже не смотрела. За выезд мыто не брали.

Несмотря на экстрим при знакомстве, наше сотрудничество с мастером по приезду развивалось успешно. На него большое впечатление произвел тот факт, что за всю дорогу ни жену, ни дочек никто из казаков пальцем не тронул. Что не только он, но и жена с дочками сразу получили оплачиваемую работу. У женщин был выбор: либо нитки прясть, либо полотно ткать, а можно на кухне помогать. Причем работу не только дают, но и оплачивают монетами, как договаривались. Еще его поразило, что к приезду, семью уже ждала отдельная просторная полуземлянка, отапливаемая по белому, с очагом, чугунным настилом и двумя чугунками. Не Бог весть что, но и не шалаш, и не дыра в земле.

Показывая мастеру наши изделия, сразу сказал, что все чугунки ему подарены, как пример того, что мы льем. И если качество настила всех устраивает (чтоб с дефектами вылить плоскую прямоугольную плиту с двумя дырками для чугунков... наверняка, такие люди в природе есть, но мы их к литью не допускали), то качество литья чугунных котлов различного размера он должен существенно улучшить. Стенки потоньше, вид более эстетичный. Но главное, поскольку продукция предполагается массовой, сделать формы нужно многоразовыми. При этом, процесс остывания и освобождения формы для повторного использования должен быть минимальным по времени.

Нужно было множество литейных изделий из бронзы: детали спускового механизма к самострелам, бронзовые подшипники различных размеров. Их придется доводить на станках, но от качества литья зависит и срок службы, и количество усилий по дальнейшей обработке. Так что работы для мастера было больше чем надо.

Конечно, показал модель пушки, выточенную из дерева в натуральную величину, рассказал, что будем лить это изделие из металла. Срочно нужна форма. Мастер сказал - нет проблем, форма простая, через восемь-десять дней будет готова. Как глина будет сохнуть. Тут мне пришлось его удивить еще раз, заявив, мол, мы в литье дубы - дубами, сам видел какие котелки льем, но изготовим такую форму за полдня.

Поляка аж трусить начало от злости, он то ржал как ненормальный, то обзывал меня, при этом доказывая, то ли мне, то ли себе, что это невозможно. Дескать, собери хоть десять беременных баб, а за месяц они не родят. Пришлось прервать его словоизлияние и перейти к конкретике.

- Янек, хватит языком мотать, чай не на базаре. На что готов об заклад биться со мной?

- Да на что хош! Если покажешь чудо такое, год без оплаты на тебя работать буду! Да что год! Все три года без монет отработаю, а если не сможешь, вдвое мне платить будешь!

- Один умный человек, когда-то сказал так, - "из двоих, что бьются об заклад, один - дурак, другой - Иуда". Кто из нас дурак, то мне понятно, но Иудой тоже быть не хочу. Не нужны мне твои монеты, однако за то, что не поверил и дурнем меня называл, ответить придется. Давай так. Если изготовлю форму такую за полдня - работаешь у нас не три, а пять лет. Монеты каждый месяц получаешь, как договорились. Если не выйдет у меня, через год уедешь, никто держать не будет. Идет?

- Идет! Показывай!

- Погоди, не гони лошадей. Придет время, все увидишь. Ты у нас много еще увидишь того, что никогда еще не видел. Вот, смотри, тут дырка должна быть, чтоб ядра вылетали, канал ствола называется. Можешь не запоминать, тебе это без надобности. Смотри, какую форму смастерили. Тютелька в тютельку...

- Да кто ж такое делает! Глина же сразу потрескается! Медь расплавиться! Псу под хвост вся работа!

- Если я тебе Янек побожусь, что глина не потрескается, что медь не расплавится, ты же мне не поверишь, ... а давай еще один заклад! Если по-моему выйдет - семь лет у нас работать будешь, нет - на следующий день даю тебе двести монет, пакуешь телеги и уезжаешь! Бьешься об заклад?

- Как ты говорил, Богдан? Один - дурак, другой - Иуда? Не хочу на твоей дурости молодой наживаться. Не будь дураком Богдан! Я тебе за три дня эту форму всю из глины сделаю, может тогда толк с того будет...

- Значит, не будет заклада, ... ну что ж, значит просто так это чудо увидишь. Задаром. Потерпи седмицу...

То, что увидел Янек в моих руках, настолько шло в разрез с традициями литья, существовавшими в этот период ... предугадать его реакцию было несложно. Представьте себе медную колбу с внешним диаметром в восемь сантиметров заканчивающуюся конусообразным сужением до пяти сантиметров. На ее внешней поверхности, покрытой постным маслом по спирали навит шнур с шагом два сантиметра. Шнур обеспечивает каркас первым слоям смеси песка с навозом наносимым на колбу. Им есть за что зацепиться. Как подсохнут, наносится следующий слой. Сверху, кисточкой, наносят слой жидкой глины с мелким песком. Весь этот внешний слой над медью, со средней толщиной порядка сантиметра, нужен, чтоб с помощью специального шаблона создать почти идеальный цилиндр диаметром десять сантиметров, а также, он предохраняет медь от расплавленного чугуна.

Любой, знающий физику в объеме средней школы, начнет кричать то же что и Янек... дескать, медь от нагревания расширится, глина потрескается, медь расплавится, а в результате настанет полный амбец (мягко говоря, но грубо выражаясь). Если ему шепнут, что в медную колбу будет залита вода... тут уж он задумается (медь нагреется от 20 до 100 град., радиальное расширение пренебрежимо мало, продольное можно не учитывать, если перед нанесением состава намазать медную поверхность постным маслом, значит, трескаться не будет) и скажет:

- А нахрена это все нужно? Ведь проще сделать глиняную форму, как предлагает мастер и не париться всякой ерундой (мягко говоря).

Однако в таком исполнении этой простой формы канала ствола был глубокий смысл... в моем мире литейщикам понадобились сотни лет литья чугунных пушек, чтоб прийти к такому решению. Дело в том, что выполненная полностью из глины внутренняя форма приводит к тому, что остывание вылитого орудия идет от внешней поверхности. Область канала ствола остывает в последнюю очередь. Так происходит потому, что площадь сечения канала ствола намного меньше внешней поверхности пушки, а масса внутренней формы намного меньше термической массы формы внешней. Да и теплоотдача, потеря тепла возможна только через поверхность внешней формы.

Почему это плохо? Особенностью фазового перехода первого рода (имеется ввиду переход из жидкого, расплавленного состояния в твердое) является то, что все недостатки структуры (воздушные пузыри, вредные примеси и т.п.) вытесняются из затвердевающего материала в жидкий. Поэтому, скапливаются в области, застывшей в последнюю очередь. Этой особенностью люди моего мира пользуются давно и многократно. Сверхчистые полупроводники и металлы получаются именно многократным повторением зонной плавки. Впрочем, это не важно. Важно то, что если мы хотим получить качественный канал ствола, то он должен остыть раньше внешней поверхности орудия.

В результате проведенного фокуса получаем, что в силу высокой теплопроводности меди и воды по сравнению с составом, температура медной оболочки не будет превышать 100 градусов. Интенсивное испарение воды из медной колбы приведет к быстрому остыванию канала ствола и вытеснению неоднородностей, пузырей и примесей к внешней поверхности пушки. Что нам и нужно. Остается следить за уровнем воды и вовремя доливать. А чтоб ответственный, мог это сделать без риска для здоровья, верх медной колбы (в той части, которая выступает из канала ствола) представляет собой расширяющуюся воронку объемом больше ведра. Легко доливать и следить за уровнем воды. Кроме всего прочего, данное новшество позволяет в течение короткого времени охладить всю пушку до приемлемых температур (ниже 1000 град), разобрать составную форму и готовить ее к повторному использованию.

Составная форма - второе ключевое понятие неизвестное Янеку в данный исторический период. Любое сложное литье в это время представляет собой индивидуальный заказ, для которого нужна уникальная форма. Совсем другое дело, когда вам нужно вылить много одинаковых изделий достаточно сложной формы. В этом случае многократно изготавливать одну и ту же форму по стандартной методике - недопустимая трата времени и трудовых ресурсов. Пушки как раз представляют собой пример таких изделий и очень скоро литейщики начнут пользоваться составными формами.

В нашем случае составную форму легко себе представить, как четыре закрытые железные короба, поставленные друг на друга. Теперь перед нами поставили задачу вставить внутрь этого сооружения нашу пушку стоящую вертикально. Нам придется в каждом из трех верхних ящиков вырезать по две большие дырки в верхней и нижней плоскости (больше диаметра пушки на этой высоте). В нижнем - одну, в верхней плоскости. Затем мы разрежем всю нашу конструкцию вдоль, сверху вниз, с двух сторон, организовав таким образом восемь половинок. Если мы теперь подвесим модель нашей пушки вертикально над землей, то сможем легко охватить ее всю заготовленными железяками. Основное условие изготовления таких железяк, - чтоб между любой металлической частью и моделью пушки был зазор не меньше пяти сантиметров.

Теперь можно приступать к изготовлению формы. Модель пушки обильно смазывают постным маслом (чтоб не липло), устанавливают и стягивают между собой две половинки нижней формы. Затем все свободное пространство между моделью и железом забивают специальным составом. Весьма простым. Крупный песок (чуть влажный) и лошадиный навоз смешивают и переминают. Навоза дают столько, чтоб высохший шарик сделанный из смеси после просушки держал форму. Плотно забив свободное пространство смесью, надевают сверху две половинки следующего уровня, стягивают их и все повторяют. Так до самого верха.

Затем половинки верхней формы разъединяют (снимают стяжки), но не снимают формы. Тонкими железными шпателями разрезают смесь по линии стыка половинок форм и по линии стыка с нижними формами. Придерживая смесь шпателями, отделяют половинки формы от модели. Смазав получившиеся поверхности состава укрепляющим раствором (известковое молоко, молотый мел или мелкий песок, глина, клей) кладут отдельные формы в слабо нагретую (50-60 град.) хорошо продуваемую печь на просушку. Через два-три часа форму пушки можно собирать, центровать внутри форму канала ствола и заливать чугуном.

Я ж чего поляка на спор сманивал, пользуясь своим послезнанием... жалко его стало. Еще действительно, по глупости своей, захочет уехать через три года... а отпускать его нельзя. За пять лет приживется, девки замуж выйдут, в православных перекрестятся, пацан подрастет, казачком станет, тоже рогом упрется. Жена от детей уезжать не захочет, тут тебе Янек и Юрьев день придет, в том смысле, которого еще нет в этом мире. Даст Бог и не будет...

Вроде только в яму прыгнул, выбрался, а батя уже кричит:

- Третью открывай! - и помощник пустил чугун из третьей печи, тот вроде живей побежал, чем из первой. Вторая мимо меня пролетела, даже не видел. Может, мне просто спокойней стало и глаз размылился. Янек не орал, а это дорогого стоит, значит, процесс идет нормально.

Не успел это подумать, как мастер заорал, чтоб заткнули подачу чугуна, а сам перекрыл ход металла к пушке и открыл к форме чугунного настила специально заготовленной, чтоб собрать излишки чугуна. В медную воронку влили воды сразу как металл потек, над ней стоял пар столбом, а подмастерье держал наготове ведро воды. Разглядев, что в воронке воды меньше трети по высоте, внес и свою лепту в крик, раздающийся с разных сторон:

- Лей воду! Какого хрена уставился?

Пацан очнулся от гипноза огромных пузырей пара вырывающихся из колбы и шустро влил почти целое ведро воды в воронку.

- По полведра доливай! Увижу, что воды меньше половины - нагаек получишь вместо монет!

Янек тем временем колдовал над верхушкой формы, наводя какую-то ему одному понятную красоту. Собирал излишки металла и пытался добиться идеальной ровности поверхности. Мне, не отрываясь от своей работы, поведал, что металл, с его точки зрения, лег хорошо. Теперь нужно ждать пока остынет.

- Не боишься, что медь расплавится? - с интересом спросил он, разогнувшись и глядя на кипящую воду.

- Если ты мне покажешь, что в кипятке медь плавится, тогда начну бояться.

- Хитро придумано... а воду до ночи подливать будете? - не удержался, чтоб что-то приятное не сказать.

Судя по солнцу и по тому, что девки на телеге только что обед привезли, еще часов восемь светового дня.

- До вечера, Янек мы еще одну пушку отольем. Должен же я свой заклад выиграть и показать тебе как форма за полдня лепится. Потерпи чуток. А хошь ведра считай. Как полдюжины полных ведер вольет, так и форму с вылитой пушки снимать начнем.

- Полдюжины? Да ты сдурел? Там же больше пятидесяти пудов железа жидкого! Формы снимешь, так все на тебя и потечет!

- Что ты за человек такой... Фома неверующий против тебя, что дитя неразумное, которое каждую сказку за бывальщину мнит... третьего дня ты мне кричал, что глина растрескается, медь потечет...

- Ты что, сквозь железо глядишь? Вона как паром шибает... может там внутри уже все потекло, а ты воду льешь.

- Ты, Янек, мне одно слово скажи. Готов об заклад биться за свои слова или как баба на базаре языком плещешь? По-твоему выйдет, три гривны серебра завтра получишь, и езжай куда хошь. Ежели нет... готов у нас лишних два года отработать за ту монету, что тебе плачу?

- Шесть ведер считая с тем что хлопец в руках держит?

- Еще тебе уступлю. Одно ведро он уже влил. Пять ведер еще вольет, вытащим из ствола медную хреновину, покажем тебе, что цела, погрузим все на воза, отвезем к тому навесу и снимать начнем. Ежели найдешь, где металл потек, что внутри, что снаружи, завтра пакуешь воза и получишь три гривны. Не найдешь, - лишних два года у нас жить будешь. Итого - семь лет.

- Не гони лошадей. Ты еще форму не слепил. Сюда готовую привез, на месте собрал! Я на такое не закладывался!

- Згода! Форму на твоих очах слепим. Не за то спрашивал. Ты по делу слово свое скажи.

- По рукам! - Янек азартно хлопнул по моей руке.

Заводные ребята эти мастера, думают если дольше с расплавленным металлом игрались, то лучше меня понимают, о чем спор. Не один ведь эксперимент провел, пока не установил эмпирическое правило, - при переходе некоего объема чугуна в твердое состояние испаряется половина объема воды. Влили в форму двенадцать ведер чугуна, значит, делим пополам.

Медная колба, смазанная постным маслом, вышла достаточно легко, - навоз выгорел и песок, как только появляется возможность, осыпается вниз. Достаточно немного покрутить, потянуть вверх-вниз и пошло как по маслу.

Пока мы улучшали чугун, выливали пушку, ругались, хлопцы выпустили из домны, слили в сторону расплавленный шлак и забили летку. Для этого в нее вставляют железную трубку, по которой пропихивают сухую смесь песка с глиной. Трубку постепенно вытаскивают, постоянно совершая ней эротические (поступательно-возвращательные) движения. Домну ублажают. Шутка. Смесь трамбуют в дырке.

Плавка продолжиться, пока не скопиться новая партия чугуна. Из нее будут литься бытовые изделия, ядра к пушкам, картечь. Большая часть будет переработана в сталь. Тем временем мы подготовим форму пушки и третья порция чугуна, в основном, повторит судьбу первой. Четвертая и пятая - только сталь и бруски чугуна для дальнейшей переработки. На шестую нет угля. Такие наполеоновские планы у меня были на ближайшие сутки.

Уголь уже становится проблемой. Пока что решаемой. Еще весной отправив свою товарную ладью в плаванье, велел старшему приказчику (Павло родича своего привез и сосватал, такой же хитрый, как и он) не только скупать древесный уголь везде, где продают, но и организовывать артели в каждом селении вдоль Днепра. Вплоть до того, что двуручные пилы в долг оставлять. Углем отдадут. Чтоб выбор был и конкуренция. Выше Черкасс леса много, уголь дешевый. По двадцать пять-тридцать пудов за серебряный грош продают. А поискать, так и сорок пудов за монету найти можно. В домну закладывают пять пудов угля на один пуд руды. Учитывая, что уголь намного легче руды, получается, что больше девяти десятых объема домны забито углем. И моя ладья домой плывет на девять десятых забитая корзинами с углем. Остальное - бочонки с медом. Мед тоже скупаем везде, где продают. Корзины и бочки - основная тара моего хозяйства. Уголь, руда, известняк, все это добро меряется и перевозится в корзинах. Все остальное в бочках. Или в мешках, куда же без них.

Иногда эта хозяйственная деятельность так задолбывает, что хочется просто выть на луну. Ничего не помогает... ни самогонка, ни мысли о том, что если ты отступишь, все повторится - поляки, мучительное рождение на севере Московского царства и почти четыреста лет крымских набегов. Миллионы твоих сородичей проданных в рабство...

И лишь потом, пережив все мучения, окрепшая русская держава сможет положить конец этому бандитскому беспределу. У тебя, парень, есть мизерный шанс что-то изменить... так что засунь свою тоску себе в задницу и делай что должно...

Когда такое находит... в тот вечер напиваюсь в хлам, а утром один уезжаю в степь. Сайгака мне не выследить, хоть есть они, опытные казаки добывают. Но те обычно, как татары, соберут ватажку и загонную охоту устраивают. Мне такие забавы не по нраву. В степь еду не на охоту, хотя если спугну зайца, дрофу, цесарку, то постараюсь стрелой достать. Еду, подальше от людей... чтоб не прибить кого ненароком...

Когда каждый день нужно давать задания, проверять, ругаться, наказывать, поощрять, учить, убеждать. Ломать голову: где взять монеты, где взять работников, кого из должников трусить, а должны мне куча народу. Уже три деревни должников и в старом селе половина жителей. Все это так зае..т мозг, что ты хочешь одного - никого не видеть...

Наплывает временами, даже не знаю, как назвать, темное изнутри поднимается, говоришь с человеком, а перед глазами его тело, разрубленное от левого плеча до груди. Желание дикое охватывает, вырвать саблю и с утробным рыком рубануть с плеча. Видно в лице в такие моменты меняюсь, народ умолкает и испугано смотрит. Сцепишь зубы, и убегаешь подальше...

К Мотре ездил, с девками ее говорил... Любава молчала, только смотрела сочувственно, а малая язва "утешила", мол, дальше только хуже будет, пока не сорвешься, не порубишь человек десять-двадцать... сколько успеешь, пока тебя не упокоят. Такие дела...

Мотря советовала коноплю курить. Кстати, многие казаки курят. Впервые увидев, как старый казак набивает люльку, рот открыл и смотрю. Думаю, - что за фигня, табака нет, что он курит, а тот подмигивает и трубку тянет, мол, пробуй. Нюхаю, - дым сладким пахнет, потянул аккуратно, в рот, но в горле сразу драть начало. Выпустил дым и спрашиваю:

- А что ж ты в люльку набиваешь, шановный дядька Барабаш?

- Конопляный цвет, - невозмутимо отвечает казак.

Фига се, думаю, анаша.

- А зачем ты его воскуриваешь?

- Хорошо от него на душе, легко и спокойно...

Вот и Мотря мне посоветовала, для душевного спокойствия...

Не, думаю, такие серьезные медикаменты оставим на крайний случай. Мы по старине - вечером выпить, утром из дома тикать.

Выеду с утра в степь и песню ору:

"Только мы с конем по полю идем,

только мы с конем по полю идем..."

Лес крика не любит, а степи все равно... степь как вселенная, любое возмущение поглощает, звуки в том числе. В ста метрах, человеку придется прислушиваться, чтоб понять, о чем песня. В двух сотнях от меня уже никто не услышит.

До полудня медитирую. Пускаю коня шагом, бросаю уздечку, закрываю глаза и пою... все что вспомнить смогу. Потом скачу, куда глаза глядят. Если добуду чего, зажарю, нет - воды выпью и еду после полудня проверять новоселов, как дозорную службу несут. Здесь у нас, это не там. Старосты, они же мои управляющие в каждой из трех образовавшихся деревень, каждый день должны выделять пару хлопцев в дозор. Те объезжают окрестности своей деревни по широкому кругу, ищут следы, смотрят, нюхают, охраняют. Во всяком случае, должны это делать.

Первым делом стараюсь найти следы дозорных, а затем и их самих. Если им удается меня засечь... тут надо сказать иначе, если бы им удалось меня засечь - получили бы монету на двоих. Но даже если пытаются добросовестно исполнять службу, ставлю им мысленный зачет. А опыт придет. Кроме них есть казацкие дозоры, которые ходят в степь значительно дальше и смотрят получше. За то и монету от атамана получают.

Редко, но бывало, ловил дозорцев на непотребном. То спать лягут в тенечке, спутав лошадям ноги и оставив пастись. Тут сам Бог велел увести лошадей и все что плохо лежит. Уводил не в степь, а в сторону села и бросал где-то на лугу. Если эти дурни не найдут, кто-то из деревенских наткнется. Другие дозорные бывало, костер в балке разведут, дым на полнеба, харч греют, чтоб не холодным жевать. К тем подбирался незаметно и тупыми стрелами из лука в голову. Не сильно, но чувствительно. Пока хлопцы в состоянии "гроги", стрелы, харчи собрал и деру. Мне тоже горяченького полезно покушать... особенно если с утра постишь.

Проверив дозоры, подбирался поближе к деревни и наблюдал за пейзанами. Надо сказать, что все деревни были построены по образу моего хутора. Назовем это городской застройкой. Внутри огораживающих деревню внешнего рва и земляной стены, только улицы, дома, полуземлянки, хлева, сараи, колодцы. Деревня сразу планировалась и строилась на восемьдесят-девяносто семей. С одной стороны такого количества достаточно для обороны, с другой, можно обеспечить управляемость и однородность интересов. Огороды, поля, сады, общий свинарник и селитровые ямы располагались за стеной. Все это мы старались построить до того, как появятся переселенцы. Жить в шалашах, держать скотину круглые сутки на поле, даже летом не доставляет особого удовольствия.

Было одно строгое предписание - за стену выходить всегда в компании не меньше трех человек. Ибо Бог троицу любит. Но наш народ во все времена своеобразно относился ко всем предписаниям. И наши переселенцы не хотели понимать, что пограничье требует соблюдения хотя бы этих, минимальных мер безопасности.

Приходилось учить на примерах. Старался найти одиночек. Двое, это нарушение режима, но хоть какая-то подстраховка. Тех, кто безоружный бродит в наших краях надеясь на авось, воспитывал очень жестоко. Мужиков и хлопцев вырубал, связывал руки, снимал портки, прятал их поблизости, а сам делал ноги. Незамужним девкам связывал руки, затыкал рот, завязывал глаза, задирал подол, порол лозой и отпускал. С замужними, вся процедура повторялась до момента наказания. Здесь я им давал выбор - пороть или наказать по-другому.

Как "по-другому" оставалось загадкой и не артикулировалось. Надо сказать, что все выбирали лозу, ибо знакомое наказание, всегда предпочтительнее неизвестности. Но в процессе наказания, многие достаточно быстро меняли свое мнение и просили изменить характер наказания. Объективности ради, отмечу, было немало и стойких, мужественно терпевших порку.

Стоит сказать, что мои редкие рейды по проверке соблюдения новоселами мер безопасности давали определенный результат. Все труднее становилось обнаружить одиноких хлопцев и незамужних девок, а вот отдельные замужние молодки продолжали нарушать режим не обращая внимания на возможное наказание.

Мне приходилось часто по делам приезжать в деревни и проверять работу управляющих. Беседовал с жителями об их нуждах и осторожно интересовался мнением о назначенном мной человеке. Ибо самое страшное испытание, это испытание властью и медными трубами. Когда зависимые от тебя люди начинают мед в уши лить, а сами...

Видел и пострадавших от моих рейдов. Но даже тень подозрения не мелькала в их взоре, когда они смотрели на меня. Маска и маскхалат полностью меняют очертания, голос грубей и ниже. Все жертвы считали нападавшего сорокалетним или около того.

Умом понимал, что это полный идиотизм, нажалуйся деревенские атаману, проведи тот минимальное расследование, только по совпадению дат моих отлучек на охоту, с датами нападения на деревенских, автоматически становлюсь главным подозреваемым.

Но никто не жаловался, предъявить было нечего. Намяли хлопцу бока, дали девке по заднице, так сами заслужили, нехрен в одиночку ходить. Зная атамана, он, услышав такую жалобу, вместо того, чтоб искать нападавшего, заставил бы привести пострадавших и добавил бы им нагайкой за нарушения режима.

Но то, что никто не жаловался, не отменяло страстного желания деревенских поймать обидчика и на нем выместить накопившуюся обиду. Вычислив приблизительную закономерность моих заскоков головы (4-5 недель) выливавшихся в наскоки на деревни, хлопцы ловили меня на живца. Посылали к ручью одинокую девку со стиркой, а один или двое старались издали незаметно ее сопровождать. Видимо их задачей в случае моего появления было бы связать меня боем до появления подмоги. А потом... жестокая расплата за все обиды.

Но эти детские попытки можно было разузнать за километр. Одно дело, когда девка несет стирку и совсем другое, когда она делает то же самое и знает, что за ней хлопцы следят. Оставляя молодежь играться в индейцев, сам искал истинных нарушителей режима.

Несмотря на весь свой дебилизм, эти полуневинные развлечения снимали стресс и навязчивое желание порвать на куски моих работников, не понимающих гениальных замыслов своего работодателя. Уже не хотелось никого рубить на куски... сублимация... замещение... что-то такое пишут разные умные книги, попадавшиеся на глаза в той... прошлой жизни... которая мне приснилась, наверное... уж больно все в ней нереальное...

Умом понимал, что если наши два сознания ужились в одном теле, то два подсознания борются друг с другом, ибо им компромиссы неизвестны. Победа или смерть. Эта борьба и выплескивается в сознание взрывами неконтролируемой ярости. Но как с этим бороться и возможно ли... галлоперидол мне не изобрести... остается алкоголь, легкие наркотики и сублимация...

Иногда помогало украсть беременную жену от ее многочисленных обязанностей, утащить в лес собирать цветы, ягоды, грибы... что-нибудь в лесу всегда можно собрать. Лечь на солнечной поляне ей на колени и жаловаться на свою тяжкую жизнь. Она меня внимательно выслушивала, а затем рассказывала о действительных трагедиях случившихся в нашей округе за последнее время. В силу моего безразличия к судьбам окружающих и разговорах лишь о работе и допущенных недостатках, эти события проходили мимо моего сознания, хотя все другие о них знали.

Пропасница унесла ребенка из семьи, знахарки не смогли помочь... молодой хлопец загнал в хлеву скалку в руку, через две седмицы ушел за Грань, оставив беременную жену вдовой... и много, много других... становилось стыдно и больно... я не плакал, слезы сами катились из моих глаз... одна за другой. Мария молча перебирала в руках мой отросший чуб, затем начинала рассказывать какие-то веселые бывальщины. Жаль, что они так быстро заканчивались...

Хотелось еще смотреть на ее улыбку, слушать ее голос... но приходилось вставать и возвращаться к людям...

Мы успели в тот день подготовить модель пушки, и я выиграл оба заклада у Янека. Но Бог наказал меня за то, что бессовестно использовал чужое неведение. Мы с трудом провели третью плавку. Появились трещины в стенке и домна начала сильно дымить чуть выше воздуховода. Слава Богу, это случилось, когда большая часть плавки уже была позади. Дал команду прекратить подсыпку руды и угля в домну. Оставалось только качественно выжечь текущую загрузку печи и молиться, чтоб хватило чугуна заполнить форму.

Всего хватило. Залили форму уже в сумерках, из остатка чугуна вылили чушку. Воду в медную воронку доливали уже при свете факелов. Гнал работников домой на вечерю, но никто не шел. После шестого ведра приказал вытаскивать медную колбу, бросать все как есть и уезжать. Завтра докуем.

Завтра доковать не вышло... вернувшись домой, мы набили пузо, выпили в честь первой плавки с устатку моего ликеру. С пьяных глаз объявил для сталеваров и кузнецов следующий день выходным. Помню, перед тем как вырубиться, хватило ума поручить жене отправить сторожей на место трудовой битвы с самого утра. У нас не воруют, но нельзя вводить людей во искушение. Ибо слаб человек...

Проснувшись на следующий день, попытался подвести итоги нашей эпопеи:

"Две пушки и где-то полторы тонны стали и чугуна. Больше трех тонн набегает. Домну нужно разбирать и перекладывать заново. На самом деле это работы немного. Все зависит от того, сколько нового кирпича нужно будет и какого. Все остальное оборудование выдержало испытание. Керамические желоба для чугуна... первый слой растрескался, так их, поэтому, сразу трехслойными изготавливали, даже менять не будем, глиной залепим, пока второй слой не растрескается. Через две-три недели можно новую плавку готовить, как раз ладья приедет, угля довезет".

"Несмотря на трудности роста и огромные вложенные средства затея себя оправдала. Такая печь дает возможность лить пушки и массово варить сталь. Намного больше выход металла на единицу угля. В прошлом году с домницами мы получали кричного железа 600-700 кг в месяц, сталь варили в горшках, по чайной ложке, от силы 15-20 кг в месяц. Угля на сталь изводили просто умопомрачительное количество. Чтоб эту ложку сварить полтонны угля уходило. А работы..."

"Новую домну еще толще строить придется. В два с половиной кирпича. Ширина фундамента позволяет. Внутренний объем оставляем тот же. А пока ребята будут кирпичи перекладывать, нужно срочно заняться селитрой. Будет селитра - будет порох. Первые ямы уже больше полутора лет стоят, самое время начинать".

Любая работа начинается только после подбора кадров. Ты можешь ее планировать, продумывать, обсасывать, но пока ты не нашел кадры, которым можно ее поручить и оставить их с работой один на один, до этого момента это только планы и прожекты.

Нашел трех шебутных хлопцев из переселенцев, у которых с моим управляющим проблемы возникли. Не в первый раз такое случалось. Мои деревни это весьма специфическое экономическое образование, не всем оно по душе, это понятно и естественно.

Тут нужно сказать несколько слов о сложившейся вокруг меня системе хозяйствования. Думаю на примере понять проще всего. Возьмем любое высокотехнологическое изделие, повышающее производительность труда внедренное мной за эти годы. Ножная прялка-веретено именуемая нашим атаманом - крутохвосткой. Повышает производительность труда девок и молодок в ниткопрядении в 4-5 раз. Вопрос - будут ее покупать по разумной цене? Ответ - нет. Повышение производительности труда никого не гребет. Кроме одного дурачка, который, наладив массовый выпуск крутохвосток, их раздает. Не просто так. За это каждая баба обязана из моей пряжи насучить мне ниток. Тонких - 100 катушек, средних - 80 катушек и толстых веревочных - 50 катушек.

Поскольку нитки бабы крутят не каждый день, это на два года работы. Ей ведь и себе что-то накрутить надо. На этих условиях не просто берут, в очередь становятся. И смотрят на меня так сочувственно, мол, блаженный, что с него взять. Раздает добро налево и направо. С остальными изделиями все также. Только выдается на деревню, как на колхоз: - плуги железные колесные со стальными лемехами, культиваторы, бороны - по 3 шт., лопаты железные - 50 шт., косы казацкие (в моем мире литовки) - 10 шт., и т.д., и т.п. Все это нужно отработать, отдать частью урожая. Пока деревня в долгах, как в шелках, мой управляющий там организовывает работы, как в колхозе. Десять человек на покос, шесть - целину пахать, культивировать, бороновать (этим занимаемся целый год, после каждого дождя, когда целина пахать дается, в силу ограниченного количества высокопроизводительного инструмента), пятнадцать на строительство новой деревни, и т.д. Управляющий не только на работу определяет, он ее контролирует, поощряет и наказывает. Кого как. Некоторым такой порядок нравится, некоторым не очень, но терпят, пока добро не выкупят. А есть некоторые индивидуалисты, которые просто не вписываются. Таких изымаем из системы и пытаемся пристроить на другие работы. Очень редко, но бывает, что изгоняем из нашего товарищества, атаманства, коша (тут в ходу разнообразные термины). С чем пришел, с тем и ушел. Лучше меньше, да лучше. Очень мудрые слова.

Так вот, взял трех шебутных и поехал сними. Показал, как из перепрелой органики вымачивают, фильтруют и выпаривают китайскую соль. Обязательно все операции проводить в тенечке, чтоб лучи солнца не попадали. Присмотрелся, парни работящие, друг с другом ладят, бригадный подряд их устраивает, есть лидер. Значит - вперед и с песней.

Дал им воза, двуручную пилу, топор, два больших чугунных котла, чугунный настил, кирпича (чтоб разборный очаг в нужном месте сложить, на кострах выпаривать, никакого леса не хватит), мешковины, полотна плотного - раствор процеживать. Все что нужно мы собрали, пока первую селитру получили. Дальше сами.

Обычная схема была такова. Отсылал их к очередному хлопцу или девке, кто эти два года селитровые ямы закладывал, регулярно поливал мочой и перемешивал. В нашем селе этим занимались все подростки и многие в хуторах рядом с селом. Ибо следил за этим крепко. Всех вступивших в общество селитроделов авансировал серебряной монетой. Постоянно насылал проверки, выдерживается ли технология. Ведь за месяц-полтора яма наполнялась навозом и закладывалась следующая. У многих, уже за полтора десятка заполненных ям перевалило. Но за всеми нужно следить, поливать, перемешивать. Хоть раз в неделю.

Выпаривали селитру из двух самых старых ям и привозили ко мне. В зависимости от результата рассчитывался и с хозяином, и с хлопцами. Затем говорил селитроварам к кому ехать следующему.

Пока хлопцы выпаривали следующую порцию, мы пытались превратить предыдущую в высококачественный продукт по следующей схеме. Сперва компоненты (селитра, древесный уголь и сера) мололись отдельно. Древесный уголь приходилось изготавливать специальный, высокого качества. В железном ящике, в котором изделия железил. Чурки твердых пород накидал и в горн с края. Постоит полдня и уголь готов. Тут важно, что он однородный и не горелый. Не имел контакта с открытым пламенем.

Грубо мололи - в ступке, потом на бегунковой мельнице, мелкодисперсный помол - на шаровой. Шаровая мельница, это медная бочка, внутри которой бронзовые шарики. Засыпав внутрь нужную порцию измельченного вещества, бочку начинают катать по полу. Шутка. Бочка надета на горизонтальную ось и ее начинают крутить, как шарманку. Шарики, качаясь в бочке, перетирают содержимое в пыль. Перетертые компоненты смешивают в пропорции 75:15:10. Это собственно и есть черный порох.

Дальше его гранулируют и полируют. Для этого смесь слегка смачивают водкой. Если нет водки, смачивают водой, перемешивая до состояния густого теста. Тесто раскачивают в тонкие блины, которые перетирают через специальное сито в широкую миску с плоским дном. На этом процесс гранулировки заканчивается.

Гранулы подсушивают в потоке воздуха и начинают полировать, вращая миску в руках, легонько встряхивая. При этом гранулы трутся друг о дружку, избавляясь от неровностей и приобретая округлую форму приятную глазу. Математически эта приятность выражается утверждением, что округлый предмет в виде шара имеет при заданном объеме минимально возможную внешнюю поверхность. Что с практической точки зрения означает меньшую гигроскопичность полированных гранул по сравнению с неполированными.

После этого содержимое миски высыпают в густое сито и просеивают. То, что просеялось, (пыль и мелкие частицы) возвращается в тесто, а то, что осталось в сите (полированные гранулы), досушивается и ссыпается в бочки для длительного хранения.

До зимы много пороха не наделали. Быстро сказка сказывается, а на деле, пока все ручками попробуешь, пока подготовишь нужные материалы. Одно сито для гранулировки сколько нервов съело. Пока подобрали материал, размер ячеек. В конце концов, сделали из меди, из тонкого листа. Дорого, зато по-царски. Все отверстия строго одинаковы, гранулы получаются одинаковые, нужного размера. Получилось, что первые порции, ручками, еще осенью получили, но пока все готовили для выпуска в больших количествах...

Тут уж и зима стучит в ворота... пришлось дальше ручками...в хате возле горящей печи, при свете лучины, работать с порохом... в отдаленном сарайчике крутили, если других забот не было. Благо все можно руками заделать, киловатт не нужно. Бегунковой мельницы нет, зато есть большая ступка. Сидел у меня на этой работе всю зиму всего один человек. За день, в среднем, полпуда пороха выходило. За зиму восемь бочонков закрыл, в каждом по шесть пудов.

Килограмм сто двадцать мы извели на эксперименты, пробные стрельбы и демонстрации. Пушки больше такими толстыми не делали. Еще осенью наши первые толстушки легко выдержали тройную дозу пороха и заряд двумя связанными ядрами. Стало ясно - перебор. В дальнейшем вес 100 мм пушки уменьшился до 450 кг. Для тренировок пушкарей вылили три 50 мм орудия весом в 60 кг. Подобрал заряд пороха, дающий ту же баллистику 50 мм ядра, что и стандартный заряд - 100 мм ядру. Но пороха на обучение тратишь в восемь раз меньше.

Батька атаманов к нам в село на Масленицу пригласил, наши казаки собрались, чтоб на пушки посмотреть, на стрельбу, на ладьи и струги. Назвать их почти готовыми к летнему морскому походу было бы чересчур смело, но смотреть уже было на что.

Зимой казаку делать нечего, а тут есть на что посмотреть, о чем поговорить... триста пятьдесят мест это вроде и немало, а всем не хватит. Корабли тоже разные. В нашем флоте (если можно так сказать) по моим планам будут состоять:

Пять чаек (до пятидесяти мест, которые здесь называют - "большой струг", но это не правильно, планируется принципиально другое судно: 20 м - длина, 4 м - ширина, 2 м - высота, 12 весел на борт, одна высокая мачта с прямоугольным парусом).

Двух разведочных парусных катамаранов (катамаран - 2 узкие парусные лодки соединены двумя пятиметровыми балками, два паруса, десять гребцов, наблюдатель и рулевой).

Двух торговых ладей (до пятидесяти человек).

Поскольку никто из местных моря раньше не видел, то в основной матросский состав - гребцы они же абордажники, может претендовать каждый казак плававший на моей торговой ладье. Состав менялся на две третьих после каждой поездки. Так что выбрать было из кого.

А поскольку наш батька - походный атаман, то он утверждает окончательный состав ватажки, решает из каких подразделений она будет состоять, и кто кем командует. Это дает в его руки сильнейший ресурс. Я не удивлюсь, если осенью нового Верховного атамана будут выбирать не местечковые атаманы, назовем их кошевыми (кош в переводе с тюркского - аул) кулуарно, в совете, а прямым голосованием все казаки на большом собрании войска казацкого. Угадайте из трех раз, кого они выберут. Естественно того, кто дал заработать в этом году и может взять с собой в следующем. С другой стороны это будет означать, что все казаки признают над собой помимо власти кошевого атамана и власть Верховного. Этим самым мы сделаем важный шаг в деле централизации власти, создании единого войска, а в перспективе казацкого государства.

Смотрины прошли успешно. Для человека впервые увидевшего пушку, показанное нами оставляло глубокий след в сознании. Атаманский народ живо интересовался, возьмем ли мы пушки с собой в море. Конечно, возьмем. А сколько? Мне приходилось крутиться, чтоб не соврать, ибо сколько всего будет пушек еще сам не придумал.

Что на ладье будут пушки мне было понятно сразу. Но сколько? Одна или две? На чайке если сильно напрячься, то можно придумать платформу, на носу или на корме, где разместить пушку. НО. Укрепить там пушку, 450 кг ... чтоб она не сорвалась в море при хорошем волнении... это очень не тривиальная задача. Значит, пушку нужно хранить в трюме, впрочем, поскольку у чайки нет палубы, то и трюма нет. А при надобности с помощью приспособлений, которые еще нужно придумать доставать пушку на платформу.

Концептуально чайка - большая абордажная лодка, малозаметная, быстрая, маневренная. Поэтому, узкая и тесная. Ее задача обнаружить корабль, не обнаружив себя. Если это купец, грамотно расположиться, учитывая солнце и ветер, резко пойти на сближение и захватить корабль. Если обнаружилась боевая единица, - незаметно делать ноги, либо, незаметно следить до темноты, а ночью, на лодочке, выслать диверсантов с шестовой миной и подорвать.

Намного больше чем пушки, ей нужны приспособления, как вцепиться в борт чужого корабля (который априори выше, или намного выше борта чайки) не сближаясь вплотную, иначе узкой чайке грозит место в мертвой зоне под чужим бортом. А наши казаки отнюдь не скалолазы штурмовать отрицательные углы. Нужны штурмовые лестницы с кошками, которые вхреначатся в планшир чужого борта. Эти лестницы должны быть устойчивыми, надежно крепиться к узкому настилу из досок (заменяющему в чайке палубу и проложенному посредине от носа до кормы). Казаки должны иметь возможность взбегать по лестницам, не используя руки, ибо в одной - щит, в другой - клинок. При этом лестницы должны быть раздвижными (меняющейся длины), ибо каким будет расстояние от настила чайки до верхнего стрингера купца, не может мне сказать даже святой Илья. Очевидно одно. Оно может быть разным. Вот над чем нужно голову ломать.

Ладья, другое дело. Есть место, есть корма, есть задачи. Ладья тихоходней чайки и не такая маневренная. Это судно можно легко поймать. Поэтому мощное орудие на корме необходимо. Стреляя цепными ядрами, оно сломает преследователю мачты и весла, порвет оснастку. Стреляя картечью, отобьет охоту сближаться с ней. Лафет нужно будет изготовить низкий, на четырех или шести небольших колесах. Отдачу компенсировать системой противовесов. Крепим к лафету канат, пропускаем через блок, на канат подвешиваем груз, который болтается за кормой. После выстрела, пушка откатывается назад, поднимает груз и гасит инерцию. Фиксируем в крайней точки, перезаряжаем, катим к корме, опуская противовес.

Сперва думал, как пушку достать из трюма на палубу ладьи. А потом понял, что тупой. Нахрена доставать. Установить прямо в трюме, выше ватерлинии, соорудить в корме артиллерийский порт, открыл, жерло высунул на улицу и пуляй. Очень мне эта идея понравилась. Сразу стало понятно, что в четырехметровой корме ладьи легко поместятся два орудийных порта.

Сперва жаба душила, нахрена два, одним обойдемся, а потом стоп себе думаю. Или ты действительно тупой? В бою оружия много не бывает. Можно две воткнуть, значит, будут две пушки.

Зразу все так понятно стало. И что по одной пушке на чайку возьмем, и придумаем, как ее на платформу поднимать и обратно опускать. Ибо если погибнут люди, оттого что мне лень головой поработать - грош мне цена...

Пока заливался соловьем перед атаманами, эти мысли сами собой бродили в голове. Никому, даже тестю это не рассказывал. Ибо тогда бы мне пришлось долго и нудно отвечать на неудобные вопросы типа - "откуда я это знаю", "кто мне рассказывал о ТТХ кораблей, которые нам встретятся", "откуда ты такой умный взялся" и многие другие. Зато в конце уверенно сказал, что будет у нас девять больших пушек. По две на ладью и по одной на струг.

- А три маленьких, что тут оставишь? Берем и те, Богдан. В бою оружия много не бывает, - батька был категоричен и однозначен.

Еще раз убедился в том, что подозревал давно. Мысли сходятся у мудрых людей тоже. Ибо батька - человек мудрый... получается, что и я где-то рядом пристроился. На душе стало легко, и даже поход на этих долбанутых чайках, на которые мне смотреть было страшно, не то что на них плыть, уже не так пугал. Что-нибудь придумаем...

***

Присутствие парусов (на ладьях - три, на всех остальных по одному) и высоких мачт переводило все наши суда (особенно чайки) из категории большие лодки, где основной двигатель - весла, в категорию парусно-весельных судов, способных успешно двигаться по морю при наличии ветра. Желательно попутного. Все это остро поставило вопрос устойчивости и мореходности узких корпусов, у которых отношение поперечного размера к продольному меньше 1:3.

Проще всего решился вопрос с парусными лодками, которые соединили двумя мощными пятиметровыми балками. Причем соединили не жестко, а на канатах. Лодку привязывали к балке пропуская канат от одного борта к другому под днищем. Никаких гвоздей, жестких креплений, деревянных шипов. Все это вылетит, разрушится, сломается даже при небольшом волнении или резких порывах ветра. Только крепкие канаты, позволяющие амортизировать нагрузки, распределяя ее на весь корпус лодки. Если балки поднять краном, лодки поднимутся с ними, подвязанные снизу канатами.

Учитывая, что вдоль бортов лодок дополнительно привязаны толстые снопы камыша, обеспечивающие положительную плавучесть и гарантирующие, что катамаран не утонет, даже если лодки полностью зальет водой, то остается только надежно закрепить груз, людей и можно смело встречать шторм. Описанная система, несмотря на свою простоту, обладает исключительной устойчивостью и мореходностью. Полинезийцы, соединив подобным образом свои пироги, выжженные из цельного ствола пальмы совершали многодневные переходы по океану. Неоднократно на катамаранах самой простой конструкции совершались кругосветные путешествия.

С чайкой такое не получится. Больно большая, чтоб по две соединять, не говоря о том, что пять на два не делится. Чайку мы ваяли по моим чертежам. Основные размеры открылись мне где-то в глубинах памяти. Они казались простыми и разумными, а главное легко выполнимыми в массовом производстве. Ведь пять штук склепать надо в ограниченное время. Поэтому основная часть корпуса в разрезе являла собой полукруг с радиусом два метра. Шаблоны силовых элементов просто делаются. С изготовлением никаких проблем не возникло.

Первую ошибку допустил, когда начертил симметричный корпус, в котором нос не отличался от кормы. Нет, чтоб подумать... но как можно своими грязными руками менять что-то в легендарной чайке, овеянной славой морских походов...

Да и меня тогда больше занимала мысль, как сделать, чтоб это чудо не перевернулось. Ибо твердо решил, что выходить в море на большой лодке могут рыбаки. Им есть куда вернуться, далеко они не заплывают. А нам это смерти подобно. Казаки, эти отмороженные на всю голову разбойники, безусловно, поплывут. Ибо нахрена думать, трусить надо, дуван ждать не будет. А ждет нас не дуван, ждет нас дно морское, ибо нормальная галера сожрет эту птицу чайку с потрохами. А значит, нужен серьезный парус, устойчивость на воде и большая пушка.

Опять же нагло воспользовался идеями полинезийцев для увеличения устойчивости и мореходности чайки. Только ее мы превратили в тримаран с двумя дополнительными поплавками длиной четырнадцать метров каждый. С поплавком не напрягался - широкий толстый горбыль, с подходящего бревна получаем сразу четыре заготовки, все острые углы стесаны, слегка выдолблен в виде лодочки, несколько дырок прокручено для стока воды. К нему примотаны толстые (около 60 см в диаметре) снопы камыша. На передний надевают кожаный мешок, чтоб волны не разлохматили срезы тростника. Поплавки надежно примотаны канатами к пяти дугообразным балкам, которые формой своей напоминают гигантский девятиметровый лук. В месте соединения с балками снопы камыша одевают в деревянный короб, на который опираются балки. Балки, от борта до борта через днище, примотаны канатами к чайке. Поплавки, как положено, чуть-чуть не достают до воды. Поперечная база тримарана получилась небольшая, всего девять метров, по два с половиной метра от каждого борта. Тут пришлось решать задачу на плоскости. На каком расстоянии разместить поплавки, чтоб не мешали работе весел, и не отдаляли чрезмерно чайку от судна, которое казаки берут на абордаж.

В результате этих геометрических построений, которые не хотели складываться в решение, вспомнил, что в академической гребле уключины весел выносят на кронштейнах далеко за борт. Сразу все сложилось. Вынос уключины - полметра от борта. Специальную балку на кронштейнах с двух сторон забацали, в которой уключины весел крепились. Длина весла - девять метров. В пределах нормы. И снопы камыша вдоль бортов, эту классику казацкого мореплавания, значительно проще крепить. С точки зрения здравого смысла в тримаране они без надобности, поплавки полностью выполняют их функции... но пусть висят... как некий сакральный символ. И плывучесть в два раза положительней с ними, чем без них. Шутка.

Крайние балки в местах соединения с поплавками стали дополнительными точками растяжек двадцатиметровой мачты и верхней реи, а к средней балке дополнительно крепилась нижняя девятиметровая рея при опущенном парусе. Это добавило мне и многим другим спокойствия и уверенности. Видения, как эта дура двадцатиметровая падает мне на голову, стали посещать значительно реже. Надежда, что вся эта авантюра благополучно завершится, кроме слепой веры, начала обретать какую-то почву под ногами.

В результате всех этих мучений головы и последующих расчетов мне удалось добиться того, что площадь парусов любого судна флотилии, как минимум, в два, а то и в три раза превышала площадь его смачиваемой поверхности. Это гарантировала неплохую мореходность под парусом без весел. Ибо гребля больше двух-трех часов в сутки, это уже каторга. Такое издевательство над молодым организмом отбивало всю охоту. Шуровать сотни километров на веслах вместо того, чтоб валяться в тени паруса и наслаждаться синим небом, морскими брызгами... мне, как человеку светлого будущего это противопоказано. Парус, только парус, а вот в бою можно и веслами маневрировать.

Вторая задача, выевшая мозги, была платформа, на которую поднимать пушку, а потом из нее стрелять. Соорудил платформу, разборные блоки с канатами, типа - древние египтяне тянут камни на пирамиду, начали пробовать... полная порнография. Гребцам мешаем, рулевому мешаем, они нам мешают не меньше. Эта дура полутонная... мое развитое шестое чувство, зовущееся в народе пятой точкой (это если культурно), подсказывало мне, что даже при малой волне, она нырнет с платформы... и не вынырнет... останемся мы голые и босые. Это в лучшем случае.

И такое меня зло взяло... на себя, тупого. Ведь если у нас есть мачта и поперечная рея, то она уже однозначно определяет, где нос, а где корма, ибо на 180 град рея не вращается и находится всегда с одной стороны мачты. Можно все переставить, но тяжело и нафига? Так какого хрена нужна эта симметрия? Хотите, чтоб чайка на веслах в любую сторону быстро шастала? Будет, хотя особых тактических преимуществ в этом не видно... но жизнь покажет.

После этого, не дрогнувшим голосом велел со стороны кормы, за последним шпангоутом и поперечной бимсой, спилить все до уровня ватерлинии, а по уровню ватерлинии спилить верх киля и борта до шпангоута. Проемы зашить досками. По шпангоутам до ватерлинии, образовав вертикальную плоскость кормы, а оставшийся клюв зашить досками горизонтально, засмолить, проверить на герметичность. В видоизмененной корме с подводным клювом, в ее вертикальной плоскости, вырезать артиллерийский порт и установить пушку в "трюме", под настилом из досок. От добра, добра не ищут. Ладья показала, это единственно правильное решение.

Таким образом, расшивались все узкие места. Пушку не надо дергать, из походного в боевое положение приводится просто, артиллеристы никому не мешают. Да, им неудобно шастать под бимсами, полусогнутыми, так ведь не сутки напролет. Постреляют и вылезут. Корма получилась узкой, чуть меньше двух метров, но разместить орудие так, чтоб заряд разминулся при выстреле с рулевым веслом, труда не составило. Возле носа поставили 50 мм пушечку на вертлюге. При абордаже шарахнуть картечью со 150-200 метров сможет легко. Перевозится пушечка в трюме, на борт ставится перед боем. Надо вылить еще несколько штук.

Оставшийся на корме острый обвод ниже ватерлинии (клюв), зашитый досками и смолой (мы в этот отнорок трюма ядра и картечь сложим), гарантировал одинаковые скорости на веслах независимо от направления гребли. Стоит гребцам развернуться на 180 град, взять соседнее весло и вперед. Одна пара весел выпадает, но для маневра это не критично. Все это пришлось переделывать уже после отъезда атаманов, после Масленицы, но к весне успели.

Тогда, зимой, с виду корабли были как будто готовы, но, на самом деле, с ними возиться нужно еще месяца три, учитывая обязательные весенне-полевые работы. Если к началу лета они будут готовы к плаванью, это сильно удивит меня исполнительностью и обязательностью моих работников. Пока что они меня не удивили ни разу. Поэтому, батьке тогда сказал, как есть:

- До Ивана Купала все будет готово, батьку.

- Плохо сынку. Надо упереться, а успеть в травене отплыть, пока в Днепре вода высока. В червене можем ладьи на порогах побить. Струги, те и может и пройдут, а может и нет. Никто не знает, какая весна будет. Ждать некогда. Вести тревожные казаки с Киева привезли. Замирился Витовт с Ягайло, крестоносцев побил. За такое дело признал Ягайло Витовта Великим князем литовским. Пришло письмо от Ягайло князю нашему Владимиру Ольгердовичу. Дескать, решили они вместо него Скиргайла в Киеве на княжество посадить. Пишет, чтоб он замятни не чинил, когда придет к нему Витовт. Помню, сказывал ты мне такое, что Витовт и к нам придет. Неужто уже время пришло?

Любит батька из себя такого недалекого недотепу строить, у которого в одно ухо влетело, в другое вылетело. Только кто ж ему поверит? Только не я...

- Этой осенью надо ждать гостей. Мыслю, в начале жолтеня объявятся литвины под Черкассами.

- Скиргайло с ним будет? Сколько войска с собой приведут?

- Будет Скиргайло. Тут ведь дело какое... слово дал Витовт Ягайлу, что посадит Скиргайла на Киевское княжество. Но сам Витовт того не хочет. Через верных людей он даст понять нашему князю Владимиру Ольгердовичу, что ежели тот упрется, то Киев на копье брать не будут. Стало быть, много войска не будет. Самое больше - две тысячи конницы приведет с обозом. Литвины не татары, без обоза не ходят.

- Деревни наши разорить сможет... Черкассы ему не по зубам будут...

- Тут уж батьку, как ваш разговор пойдет...

- Как он пойдет, я тебе, сынку, уже сказать могу. Гол наш Витовт, как сокол. Монета ему нужна. Чтобы я ему не обещал, он с нас монету затребует. Сейчас и каждый год. Монет он не получит, даже медяка не дам, а служба наша ему не нужна. Пока в степи замятня, на Литву татары не сунутся...

- Не знаю батьку... монет не дашь, предложи ему вместо монет пушку, мякоти пороха дадим, мешок ядер и десять бочек ликера.

- На следующий год снова за данью пришлет и спросит впятеро...

- Ничего не дадим. А через год Тохтамыш побитый к нему придет, он его примет, а темнику Эдигею и новому хану откажет. Тогда ему каждое копье считать придется. Тут уж он от нашей службы не откажется.

- Что сейчас об этом толковать... гречкосеев у нас много стало... всех в лес не уведешь, а за стеной своей земляной, они против литвинов не устоят... раньше у нас с князьями другой разговор был...

- Один год, батьку и поставим мы крепость возле нашего села. Один год у князя откупим, а больше платить не будем. Бог мне в том свидетель и заступник мой, святой Илья.

- Ладно, Богдан. Выторгую тебе год у князя. Но платим с твоей торговой казны. Казаки князьям монеты товарищества не платили и платить не будут.

Понятное дело. Как монеты доставать, так у нас богатый зятек есть, то ли казак, то ли жид. Товарищество никак не может решить в каком статусе тебя воспринимать, товарищ Богдан Шульга. Ладно, переживем и это.

- Тут батьку еще одно дело есть. Хочу я ладьи, струги, лодки, пушки, огненное зелье, заряды, все это хочу нашему товариществу продать.

- Нет у нас таких денег, можешь подарить.

- Погоди батьку. Нет, так будут. За ладьи и оружие огневое, мы половину добычи на товарищество заберем. С тех денег и отдашь.

- А ежели не хватит?

- Отдашь, сколько будет. Чай не последний поход.

- Ладно... сколько ты насчитал?

- За ладьи по пять гривен...

- Ты что сдурел! По четыре год назад просил!

- Так по три мачты поставил, одного полотна больше чем на гривну пошло...

- Слово сказал, теперь терпи. По четыре.

- В убыток продавать не буду. Четыре с половиной или будут мои. Лучше половину добычи заберу.

- Ладно, четыре с половиной.

- За струги по четыре гривны...

- Так они меньше чем ладья! Ты сам пойми, дурья башка, мне перед казаками ответ держать! Что я им скажу? По три гривны получишь.

- По три не продам. Мне они больше трех с половиной стали, а там еще работы и работы. Меньше чем за три с тремя четвертями даже разговора не будет.

- Тебе не в казаки, тебе в купцы идти. Ты продал, а мне морока. Их же на Запорожье оставлять придется.

- Так у тебя, батьку, все Запорожье родня. На свадьбе больше гостей оттуда было чем от нас.

- Ладно, дальше толкуй.

- Четыре лодки парусных, по гривне...

- По полгривны получишь.

- Ты где видал такие лодки по полгривны? Пусть дома стоят.

- Три гривны за все. Это мое последнее слово.

- Хоть так... пушка большая, 9 шт - по две гривны за штуку, всего восемнадцать. Не хочешь, не берем, тут оставим. Дешевле не будет.

- Нажиться хочешь на казацкой крови.

- Я, батька, тоже в поход иду. И кровь свою ужу не раз проливал. Ты меня лучше таким не попрекай. Обижусь.

- Да кто тебе за нее две гривны даст?

- Батьку, не смеши меня. Хотел бы заработать, князьям по пять гривен бы продал, еще бы бегали за мной, кто первый купит.

- Хм... брешешь небось...

- Об заклад бьюсь на десять гривен, что большую пушку князю за пять гривен продам! По рукам?

- С тобой об заклад только дурни бьются... ладно... по две гривны за пушку.

- За малую пушку двадцать монет, гривна за три.

- Где корова, там теля... идет.

- Заряды к пушке. Разные. По четыре монеты за пуд. На пуд веса почти четыре заряда выходит. Огненное зелье. По восемь монет за пуд. Около восьми выстрелов...

- По восемь монет за уголь перетертый?

- Так скажи казакам, пусть перетрут. Не хочешь, не покупай. Пуд серы в Чернигове полгривны. А в Киеве и полпуда не соберешь, а цену загнут... даже говорить не буду, не поверишь. Китайскую соль - тем, кто ямы глядел - заплати, выпарить соль - заплати. Я, батьку, лишнего не прошу, а мог бы и двадцать монет за пуд запросить. Огненное зелье только у меня купишь, его в Киеве на базаре нет. И в Чернигове нет.

- Ты толком говори, сколько в поход заряда и зелья берем? Сколько монет насчитал?

- Мыслю, по сорок зарядов на большую пушку возьмем, по восемьдесят на малую. Больших -девять, малых - семь... около восьмисот монет выходит.

- Здуреть можно!

- Останутся, в другой поход возьмем.

- И сколько у тебя на круг вышло?

- Шестьдесят четыре гривны и двадцать монет...

- Шестьдесят четыре гривны!

- Это только тебе, батьку. Другой бы мне двести гривен отвалил и руки целовал. Ты не с того конца считать начал. Ежели мы с похода всего по тридцать монет на казака привезем, то товариществу больше пяти тысяч монет отсыпят. Восемьдесят три гривны. Шестьдесят четыре мне. Получается, товарищество палец об палец не ударило, а заработало девятнадцать гривен. А я больше года горбатился, свои монеты вернул, ни хрена не заработал. Так что накинь, батьку, еще десяток ...

- Перебьешься. Шестьдесят четыре и ни монеты больше. По рукам?

- По рукам.

Летом заканчиваем строить укрепления в Черкассах, и все строители перебираются к нам. Начинаем строить крепость на месте Чигирина. Так что мы еще с товарищества монет слупим. Пусть порадуются.

Могу честно признать, что не все задуманное удалось воплотить в жизнь за эти два с половиной года. Крепость в Чигирине должна была быть сдана в эксплуатацию одновременно с Черкассами. Но выше головы не прыгнешь. Мне очень трудно контролировать товарно-денежные потоки в силу тотальной безграмотности, слабого умения считать в уме и полного неумения считать на бумаге практически всеми моими помощниками. За исключением редких самородков... типа моего приказчика на ладье, Павлового родича. Удушил бы гада, а заменить некем...

Управленцев не хватает везде и всегда, во все эпохи и при любом социальном строе. Но мне не хватает особенно сильно. Шутка. Горькая.

Со всеми этими проявлениями неграмотности мы отчаянно боремся, но инерция сознания это многоголовая гидра. В каждой деревне, в нашем селе, у соседей, в Черкассах, везде нашел знающих грамоту. Договорился, что за монеты будут учить всех, кто захочет. Понятно, что не захотел никто. Но есть два универсальных стимулятора. Всем, кто ходит на учебу, плачу монету. Немного, но плачу.

Надо понимать, что родители эксплуатируют детей буквально с пяти лет. Без монет не пустят. С монетами - сами приведут. Раз в месяц контроль знаний. Кто сдал, получает премию, кто не сдал - розги. Монеты даже не пробую отбирать, ибо никто не отдаст.

Даже в таких, с моей точки зрения, незаслуженно благодатных условиях, древо знаний не цветет, не пахнет, а дышит на ладан. Остаются единицы. Единственное что радует, эти единицы учатся с удовольствием. Что интересно, возраст у всех этих единиц практически одинаков, от девяти до двенадцати. У меня нет времени думать над этим феноменом, и нет выбора, мне нужны грамотные люди. Придется эксплуатировать детей, благо в этом мире к этому относятся с пониманием. Лишь бы монету платил.

***

Мне трудно сказать, сколько времени прошло, как я проснулся этим дождливым воскресным мартовским утром. Может час, может больше. Рядом со мной тихонько спит молодая жена, а у нее под боком сопит наш сын. Видно ночью кормила, вынула с люльки, так и уснули.

Осенью, через год после свадьбы, родился наш первенец, Иллар, названный в честь деда. Я не спорил. Как оказалось, стал первым мужчиной-славянином в этой большой казацкой семье аланского происхождения. Аланские парни славянок в жены брали, а вот девок своих отдавали только за алан. Это мне по секрету рассказал на свадьбе какой-то новоиспеченный родич, живущий за порогами, после того, как я его побил деревянными палками. А наехало их... тьма. Иллар две свадьбы сразу играл, старшего сына, Давида, женил, и дочь замуж выдавал. Чувствовалось, что много скелетов в шкафу в их взаимных отношениях, не все с пониманием отнеслись к такому попранию традиций, хотя вслух никто не высказывался. Но.

Каждый из Илларовых родичей мужского пола возрастом до тридцати считал своим долгом вызвать меня на поединок по вольной борьбе. Всем отвечал, что сегодня, до свадьбы, могу биться на ножах, саблях и с лука подстрелить. А завтра уже можно и кулаками помахать.

А как насчет борьбы, интересовался народ. Отвечал, что не возражаю, если они меня будут бороть во время любого из этих поединков. Это многих аланских парней задело за живое, и меня вызывали на бой. В основном на саблях.

Первый мой противник пытался возражать, что у меня две палки в руках вместо одной. Предложил ему на выбор: взять вторую палку, щит или мед пить вместо поединка.

Что теперь вспоминать... два дня махаться с родней пришлось пока за своего не приняли. А что у нового родича вся рожа опухшая и тело в синяках... терпи казак... как в народе очень остроумно подмечено, - "видели глаза кого брали (имеется ввиду - в жены), теперь жуйте, аж вылезайте (имеется ввиду - из орбит)".

Поэтому дискуссии, как назвать первенца не было. Мои робкие попытки намекнуть на имя Владимир (что красивое, что благозвучное, указывающее, мол, первенец наш миром владеть будет) натыкались на красноречивый взгляд и улыбку молодой жены... так же она смотрела и улыбалась нашему малышу, когда он пузыри ртом пускал молока обожравшись.

Видя, что тупой муж не понимает - спор тут неуместен, Мария мне мягко намекнула, мол, она, как послушная жена, примет любое решение своего умного и храброго мужа. Но. Есть старая и добрая традиция уходящая корнями в седую древность. Первенца мужского пола называть в честь деда. А поскольку ты, муж мой, основатель нового рода, то деда у тебя как бы нет. Ты, Богданчик, как бы сирота. Остается назвать первенца именем деда по материнской линии. Вопрос закрыт.

После этого намека стал мне заметен, пусть размытый, пусть преодолимый, но реально существующий сословный барьер между казаками и гречкосеями. Когда я его перешагнул, то автоматически стал для казаков сиротой.

Только теперь до меня дошел весь смысл процедуры приема в казаки. У казака Богдана Шульги, нет отца, нет матери. Нет на свете казака Шульги, у которого рождался сын Богдан. Не приводил он его в круг казацкий, не говорил казакам, - "вот сын мой, Богдан, мной воспитан, всему научен. Принимай товарищество нового казака в свой круг".

Получается, что родило тогда нового казака наше товарищество, имя мне новое дало... ибо не могут казака родить гречкосеи. Такие вот сословные заморочки...

Батька наш в последнее время любит пробовать меня на излом. Проверяет, не поймал ли молодой зятек звездочку, лоялен ли к старшим. Это понятно. Слишком много народу возле меня крутится и вместе со мной зарабатывает. В том числе и казаков. Тут у многих, будь они на моем месте, крышу бы сорвало. Но не у меня. Пока мы идем в одном направлении, вернее меня у него соратника не будет. Ибо патриархальное общество очень быстро и эффективно расправляется с молодыми выскочками, ставя их на место (это в лучшем случае).

***

Наш малыш захныкал и Мария, еще толком не проснувшись, тут же начала пристраивать его к своей груди. Подавшись животом и бедрами чуть назад, чтоб уложить сыночка параллельно и сунуть ему в рот сосок, она прижалась ко мне своей теплой и упругой попой.

Малый активно чмокал губами. Хоть было темно, но представить картину происходящего было нетрудно. Совокупность тактильных ощущений и мысленных образов сразу же привела к естественной реакции моего уже давно проснувшегося тела.

- Ты что это задумал, охальник? Склоняешь жену к прелюбодеянию, когда она твоего сына кормит? - жена повернула ко мне голову. Это стало понятно, когда разглядел профиль ее носа чуть выше плеча.

Не дав мне сказать ни слова в свое оправдание, она, лежа на боку спиной ко мне, немыслимо выгнула свою руку, ухватила за чуб и потащила мою голову к своим губам. Мне пришлось еще сильнее прижаться к ее ... спине, приподняться на локте и чуть наклониться, чтоб целовать ее губы, а не ухо. Моя вторая рука в поисках за что уцепиться, чтоб придать моему телу большую устойчивость, уцепилась за свободную грудь жены.

Это рассеяло все сомнения Марии относительно моих задумок. Бросив чуб, ее рука оказалась у нее между ногами, быстро разобралась с подолом ночной рубашки и ухватила главный обличительный аргумент.

- Сына накорми... мужа ублажи... тяжкая ты моя доля, - между поцелуями успевала причитать моя скромная жена, ловко направляя аргумент и переводя его в разряд обличительного факта, полностью доказывающего выдвинутую теорию относительно моих намерений.

Мне оставалось только улыбаться и ласкать ее губы. За полгода было трудно не заметить, что жену возбуждает, когда малый сосет ее грудь. Надо сказать, Мария и до беременности очень активно реагировала на ласки. После родов это проявилось еще заметней. Может, тяжелые роды вызвали такую психическую реакцию компенсации, может это естественная реакция женского организма на девять месяцев воздержания и подспудного ожидания, что все повторится. Тут уж будешь брать от мужа по максимуму. Давно замечено, что после родов женщины становятся более активны на супружеском ложе.

К этому всему добавляется аланское поверье, бытующее в женской среде. Когда мне жена о нем рассказала, подумал, что его какой-то хитрый мужик придумал и запустил в народ.

Суть его проста и заключается в следующем, - если женщина отказывает своему мужу в любовных ласках, то Бог может решить, что этой женщине муж больше не нужен... и заберет его к себе.

Мария к этой байке относится более чем серьезно и на любой намек реагирует без раздумий.

Честно говоря, перед тем как малыш начал ныть, как раз обдумывал, как незаметно и потихоньку встать, одеться и перебраться в стодолу. Там начинать разминку, зарядку и утренний комплекс с саблями. Если дождь утихнет, то и с лука пострелять...

Теперь уже скоро не вырвусь. Пока малый сосет грудь и еще не заснул, жена только и может, что попой толкаться, кусать за губу и дергать за чуб. Это мне за то, что двигаюсь очень медленно, осторожно, по миллиметру, иногда надолго замираю, прижав ее к себе и не давая шелохнуться. Короче, балуюсь, вместо того, чтоб серьезно подойти к поставленной задаче.

Амплитуда, давление, энергия, натиск, скрип кровати, удары молота о наковальню. Вот тогда моя аланская женщина чувствует, что она желанна. Нет, она не против прелюдии, ей приятны нежные ласки, милые глупости, которые ее мужчина ей шепчет на ушко. Но. Хорошего понемножку.

Скоро малыш уснет, и тогда мне покажут. Не знаю, положено ли скромной жене использовать позу наездницы, но Мария освоилась в ней очень быстро. Когда ее не устраивает тот энтузиазм, который проявляет простой славянский парень (волей судеб назначенный ей в мужья), она занимает доминирующее положение и демонстрирует, что(!) она ожидает от меня в постели. Тут уже не забалуешь. Любое отлынивание и недостаток энтузиазма могут привести к выяснению отношений, со слезами и вопросами, не меняющимися в веках: - "Ты меня больше не любишь!", "Скажи, я стала тебе противной? У меня груди свисают?", поэтому придется окончательно проснуться. Словом и делом доказать моей королеве, что нет ее желанней.

После того, как жена в этом удостоверится, мы будем долго болтать на самые разнообразные темы, которые послушная женщина будет причудливо тасовать по своему разумению. Часа через два она со словами, - "хватит нежиться в постели, лежебока! Иди саблями вертеть и возвращайся, снедать будем!" - изгонит себя и меня из нашего недолгого рая на эту грешную землю... но до этого еще целая вечность и я тону в ее глазах, светящихся в темноте этой бесконечной мартовской ночи не наступающего, дождливого воскресного дня...

***

Глава 2

Во время половодья мы вывели весь построенный флот на большую реку. Выбрав островок на Днепре рядом с устьем нашей речки, начали строить на нем учебную и военную базу флота. Временную. Удобней было бы на берегу Днепра, но там пришлось бы начинать строительство с возведения крепости, иначе наши суда станут легкой добычей. Остров сам по себе крепость, поэтому организовать там охрану и сохранность движимого и недвижимого имущества намного проще и не требует больших усилий.

На этом же острове зимовала моя первая торговая ладья. По каткам с помощью больших воротов, толстых канатов и чьей-то матери вытащили полностью на сушу, устроили навес, замаскировали и оставили до весны. Надо сказать, что в этот исторический период реальное торговое судоходство заканчивается в Черкассах. В наших местах лодка на Днепре - либо рыбаки, а значит соседи, а значит, мы их должны знать, либо незнакомцы, а значит... бритвой по горлу... и в реку. Нехрен чужие секреты выглядывать.

Ниже на 60 км от Черкасс, до устья нашей реки ходит только моя торговая ладья. Там ее с помощью лодок поменьше разгружают, нагружают, меняют экипаж, и она отправляется снова в путь. От моего хутора до устья реки километров десять. На лодке вниз по течению добираемся за час, обратно - за два.

Построили базу быстро, там строить то нечего было. Вытащили все суда на сушу кроме ладьи и двух чаек. Ладья в торговое плаванье пока ушла, на чайках тренироваться будем. Над судами навесы поставили, чтоб не мокли, шалаши на две сотни человек, кухню походную разбили. На реке причал вывели на глубину двух метров. Возле причала построили имитацию борта корабля выступающего над уровнем воды на шесть метров.

Сомневаюсь, конечно, что нам такой высокий борт на море встретится, но - "тяжело в ученье, легко в бою!". Как ни спешили, а закончили в начале травеня. Не только трава землю, но и листья деревья укрыли. Весна самая интересная пора года. Толком не начавшись, заканчивается летом...

Не успели строители выбраться с острова, как приехал батька с полутора сотней казаков, посмотреть, чему их учить будут. И моих хлопцев еще полсотни набралось. Естественно, самой важной дисциплиной был абордаж. По полсотни на чайках, на воде, учились маневрировать, ходить под парусом, обмениваться сигналами. Учились приблизиться и вцепиться в борта, в корму "купца" веревками с крючьями. Зафиксировать судно вдоль "борта", выставив у себя с носа и кормы специальные стальные распорки фиксирующие чайку на расстоянии двух с половиной метров от чужого корабля. Ближе не пустит поплавок тримарана. Вцепиться кошками раздвижной лестницы в "планшир" и зафиксировать низ лестницы в специальных проемах настила. Ворваться на чужую палубу.

Хорошо, что за прошлый год многих удалось усадить за весла моей торговой ладьи. За рейс платил монеты, казаки шли с удовольствием. Теперь многие знают, с какой стороны за оснастку браться, как парус поставить и снять, как ладони веслами в кровь не стереть.

Вторая сотня на берегу училась штурмовать чужую палубу. Нашли участок с крутым берегом. Поверху сплели крепкий тын по пояс. Будет имитировать борт корабля, и предохранять от падений. Казаки снизу по двум лестницам лезли наверх, а здесь их на относительно ровном участке встречал десяток моих хлопцев, которые уже больше года мной натаскивались бою двойками. Они имитировали охрану купца.

Четыре ударных двойки и пара стрелков из лука. Вооружены все и мои, и казаки, деревянным оружием, но подобранным по длине соответственно боевому каждого из казаков. "Режущая кромка" деревянных палок испачкана мелом, как и наконечники тупых стрел. Судьи из старших казаков следят за боем. У кого появятся белые отметки, тех в сторону.

Начинали с того, что мой десяток выносил всю полусотню имитирующую команду чайки. Индивидуализм, агрессивность, отсутствие командных действий, неудачное оружие у большинства (небольшие круглые щиты, слишком длинные кавалерийские сабли). Это были основные причины такого разгромного результата. Как не спешили казаки друг за другом, а всегда получалось, что приходится биться ему одному с двумя слаженными парами, да еще стрелок норовит стрелу засадить.

Вновь проявила себя заточенность большинства казаков на конный бой и отсутствие опыта коллективного боя в пешем строю. Были отдельные уникумы, умевшие отлично двигаться и фехтовать на ногах. Именно им удавалось вывести из строя одного, двух моих ребят. Но когда по тебе начинают согласованно работать оба лучника и пара клинков, тут уж не поможет никакое мастерство...

Казаки затребовали больше лестниц, утверждая, что без поддержки стрелков с двух лестниц с десятком не справишься. Мне тоже стало ясно, что еще дополнительно хотя бы две лестницы с нынешней подготовкой казаков на чайке нужно иметь. Но небольшой урок командной работы решил преподать. Выбрал из казаков десяток середнячков и поставил их оборонять "палубу". Своих ребят послал на штурм.

Тактика отработана многократным повторением. Первой по двум лестницам идет самая рослая пара, прикрываясь тяжелыми ростовыми щитами. Их задача создать верхушку клина, встав в пол оборота друг к другу, образуя клин с углом в девяносто градусов. Каждый контролирует свой угол. Отодвигают противника на полметра. Если противник навяжет плотный бой, пользуясь преимуществом коротких клинков нанести максимально возможные потери. В результате, поднявшись, десяток образует клин четыре на четыре. Из-за их спин начинают работать лучники. Наступая, клин режет построение соперников (в данном случае отсутствующее), двойки начинают добивать одиночек, лучники работают из глубины.

Мои победили 10:4 и заняли палубу.

Казаки потребовали сатисфакции, аргументируя, мол, ты выбрал самых неуклюжих. "Неуклюжие" возмутились, пообещав накостылять ловким, как только атаман разрешит. Пока не началась потасовка, выбрал следующий десяток. Снова брал середнячков.

Мои хлопцы победили 10:5 и снова заняли палубу. Когда не бывшие в бою затребовали своего участия, обзывая проигравших разными обидными словами, потребовал минуточку внимания.

- Теперь смотрите казаки и думайте добре над тем, что вы увидите.

Взял первый десяток, по утверждению большинства, самый неуклюжий и начал выпускать на поединок один на один, одного своего хлопца и одного казака. Результат 8:2 в пользу казаков. Мои лучники выиграли свои поединки. Оба потомственные казаки, клинок в руках с детства держали. За последние два года со мной провели сотню спаррингов на земле, так что среднего казака выносили без проблем.

- А теперь бейтесь десять на десять.

Мои сразу же в клин, сзади стрелки. Результат 10:3 в пользу моих хлопцев. Отозвал в сторону батька и пятерых десятников:

- Вы, атаманы, можете мне не верить, но если мы так будем биться, мало кто с моря обратно вернется. Охрана купца годами учится в строю стоять. Сами видели, один на один мои хлопцы против казаков, что барашек против волка. А как строем станут, то рвут волков в клочья. Хотите, чтоб казаки целыми обратно приплыли, берите двух моих хлопцев в каждый десяток. Будут казаков учить, как их учили. А учил я их биться, как латиняне строем бились. Они своим строем полмира под себя подмяли.

Иллар долго не думал.

- Сколько дней учить надо?

- Захотят, за седмицу все покажем, домой поедут, повторять будут, тогда будут бить моих хлопцев, как в поединках били.

- На том и порешим. Берите по два Богдановых хлопца, пусть учат. Через две седмицы сам смотреть буду, кого брать, а кого у бабы на печи оставлять. Так казакам и скажите.

За две недели через лагерь прошел весь состав будущего похода. У меня прошел первый мандраж типа, - "Шеф усе пропало! Клиенту гипс сымать будут!". Казаки очень ответственно подходили к учебе. Все знали, батька слов на ветер не бросает, а переживать такой позор, что тебя не берут в поход как неумеху, да казак в лепешку разобьется, но такого не допустит. Возросшее мастерство коллективного боя, четыре лестницы вместо двух на каждой чайке, две люльки на мачте для стрелков из лука, которые смогут держать под прицелом неприятельскую палубу, все это гарантировало успешный абордаж купца с минимальными потерями. К вооружению казаков добавили полутораметровые дротики. Не убьет, так щитом не даст противнику орудовать.

Но мой начальный мандраж привел к тому, что начал работать головой и понял, как можно уменьшить потери практически до нуля. За две недели литейщики успели изготовить около сотни придуманных мной сюрпризов, ругались, правда, что возни много. Но ради того, чтоб сохранить людей, можно и повозиться.

Еще когда пушки испытывали, решил вылить партию пустотелых ядер, набить порохом и посмотреть поражающее действие разрывных снарядов. Оказалось, что литье пустотелых ядер довольно муторное занятие. Форма для ядра у нас многоразовая, составная. Налил, остыло, половинки разъединил, ядро выбросил, и можно снова идти к образцу забивать состав (песок и лошадиный навоз) в пустоты. Образец сферы выточили на станке из дерева, шлифовали и покрыли лаком.

Чтоб вылить пустотелое ядро с дыркой нужно вылепить внутренний шар с пупырышком, высушить, отцентровать его в нашей составной форме с помощью деревянных шайб и можно заливать. Деревянные шайбы выгорят, а шарик внутри ядра останется. Пупырышек обеспечит дырку. При этом нужно сразу придумать, как этот внутренний шар из готового ядра извлечь. Шутка. Если внутренний шарик делать из того же материала (см. выше), то пока металл остывает, навоз выгорит. Стоит потыкать в отверстие ядра (пупырышек) острым и тонким металлическим предметом, как песок начнет высыпаться.

Долго игрались с пупырышком, чтоб дырка маленькой выходила, иначе ядро не взрывается, а начинает крутиться, как юла, пока газы выбегают. Потом плюнули, стали дырку запаивать свинцом, а в нем высверливали аккуратную дырочку. Через нее засыпали порох и вставляли запальной шнур.

Запальной шнур это своя отдельная история. С ним мучились не меньше чем с ядром. Вымочил в селитре тонкий льняной шнурочек. Думал, будет гореть. Он и горел. Один сантиметр шнура сгорал в среднем за три с половиной минуты. Правильней будет сказать, что шнур медленно тлел. Фитиль. Понятное дело для подрыва ядер требовалось нечто другое, со скоростью горения большей раз в триста. Детские воспоминания из фильмов о советских диверсантах подсказали, что в бикфордовом шнуре внутри горит порох. Что-то такое плел опытный диверсант молодой подпольщице в редкие минуты свиданий. И такими рассказами завоевал ее сердце.

Стало понятно, что на шнур нужно нанести порох, тогда будет гореть быстрее. Развели немного пороховой мякоти в крепкой водке до состояния киселя. Не хотела в воде размешиваться, сразу комками бралась. А в самогонке двойной перегонки удавалось получить гомогенную среду. Намочили шнур. Теперь лишнее нужно отжать. Пробную партию отжимали пальцами, протягивая шнурок по несколько раз. Потом уже провертели конусообразное отверстие в тонкой доске и стали протягивать. Просушили шнур, подожгли. Результат порадовал. Шнур горел от двух до четырех сантиметров в секунду. Как какой шнур. Разброс был слишком большим, но было понятно, что отработка технологии позволит уменьшить разброс.

Напрягало другое. Порох на шнуре не держался. Стоило его слегка потрепать, как большая часть пороха осыпалась, не говоря о том, чтоб из пушки стрельнуть. Тогда стали к разведенному киселю пороховой мякоти добавлять жидкого рыбьего клея. В смысле сваренного из рыбьих отходов. Мочили, протягивали через отверстия все большего диаметра, сушили несколько раз подряд. После того, как нанесли пороховую мякоть на шнур, в поперёк, создавая внешнюю оболочку, наматывали конопляную нитку, закрывающую порох. Для этого слегка переделал свою самокрутку и она с успехом справлялась. В конце смешивали рыбий клей с растертым мелом, мочили шнур и протягивали через более широкое отверстие. Герметизировали внешнюю оболочку. Теоретически можно было развести смолу нефтью и получить практически бикфордов шнур, горящий под водой. Но такая задача не стояла.

В результате этих изысканий получился запальной шнур, которым можно было пульнуть из пушки. Если это сделать с умом.

Для того чтоб ядро плотно сидело в стволе, на него наматывали конопляную веревку. Несколько оборотов. Эти несколько колец служили уплотнителем между ядром и стволом пушки. Если обычное ядро можно было обматывать не задумываясь, то разрывное ядро нужно было обмотать перпендикулярно условной оси проходящей через запальное отверстие и центр ядра. При этом большая часть запального шнура должна была остаться со стороны отверстия (назовем это спереди), а небольшой остаток оказывался сзади. Соответственно вставлялось ядро в пушку так, чтоб запальное отверстие смотрело наружу. Выстрел поджигал остаток запального шнура, выступающий за уплотнителем и вуаля...

Вследствие всего этого геморроя ядра стали взрываться, но с точки зрения поражающего эффекта... можно было и не мучиться. Дыма много, толку мало. Чаще всего ядро рвало на три, максимум четыре куска. Если попасть в плотно стоящую толпу, двоих- троих выведет из строя. В лучшем случае.

Но в случае абордажа, в первую очередь, важен психологический момент. Испугать, удивить, отвлечь на несколько мгновений, дать первым бойцам ворваться на палубу. Для этого четыре двухкилограммовые гранаты со стаканом пороха внутри, вовремя брошенные за борт, подходили идеально. Да и жалко было потраченных усилий, а тут они легли, как будто для этого все и было задумано.

Отобрал гренадеров - метателей на короткие дистанции. Физические кондиции учитывались в последнюю очередь. Уравновешенность, спокойствие и хладнокровие - вот единственное, что требовалось от кандидата. Тренировались метатели с деревянными чурками, в которых высверливалась дырка на ложку пороха. Единственное, что совпадало с боевым экземпляром, - длина запального шнура. Горел в среднем десять секунд.

Метатель взбегал по лестнице, отсчитывая в уме, - "двадцать один, двадцать два...". На счет - "двадцать семь" (или когда увидит что до взрыва три секунды, шнуры они разные бывают...) он должен бросить так, чтоб граната упала за борт. Только после взрыва всех четырех гранат выскакивать на борт уже со щитом и клинком в руках и вместе с напарником, боевой двойкой, добивать врагов. Стрелки на мачте подсказывают метателям, куда бросать снаряды.

Во время тренировок несколько раз было, что порох воспламенялся, когда чурка еще не перелетела через тын. Но в целом метатели быстро разобрались, когда бросать ядро, ведь задача закинуть метров на двадцать не стояла, от силы на два.

Для потенциальных преследователей, а такие, скорее всего, будут, для семи наших судов были подготовлены семь групп диверсантов. Их задачей будет установка подводной мины на пути следования вражеского корабля, что станет еще одним неприятным сюрпризом для неприятеля.

Подводная мина у меня самой простой конструкции: внутри деревянного бочонка на пятьдесят литров находится тяжелый двадцатилитровый железный бочонок с достаточно толстыми стенками (1 см). В железе проделана небольшая дырочка, через которую внутрь засыпан пуд пороха и в которую вставлен запальной "бикфордов" шнур.

Шнур спиралью крепится к внутренним стенкам деревянного бочонка, а его второй конец привязан к деревянной затычке в верхней крышке бочонка. Длина шнура такова (около 2,5 м), что если вытащить затычку и поджечь шнур, то до пороха в железном бочонке пламя доберется за 55-60 секунд. Как какой шнурок.

Как подвести средь бела дня мину к днищу вражеского судна? Тут мне даже голову ломать не пришлось. Все уже было придумано задолго до моего рождения.

От преследуемой чайки в сторону вражеского корабля направляется узкий быстроходный ялик. В нем диверсионная команда - два гребца и рулевой. В носу ялика надежно установлен и закреплен мощный ростовой щит, прикрывающий гребцов и рулевого от обстрела из луков и больших стационарных арбалетов. Возле рулевого три деревянных пятидесятилитровых бочонка и замотанный в кожу, накрытый крышкой, керамический горшок с тлеющими углями. В первом бочонке мина. Он, трехметровой веревкой, привязан ко второму, пустому бочонку, служащему для мины поплавком. Третий бочонок, это второй поплавок, в который всыпано около пуда камней. Где-то так весит наша мина в воде. Это для симметрии. Поплавки соединяет пятнадцатиметровый канат.

Ялик идет навстречу вражескому судну, забирая чуть вправо. Сблизившись до шестидесяти-семидесяти метров, рулевой вытаскивает затычку, поджигает запальной шнур и забивает затычку обратно. Затем, командует поворот, фиксирует рулевое весло в крайнем левом положении, сбрасывает бочонок с миной, поплавок и выравнивает руль. Гребцы помогают веслами развернуть ялик влево, перпендикулярно движению вражеского корабля и стараются максимально быстро пересечь условную линию его движения. Когда соединяющий бочонки канат подойдет к концу, рулевой выбросит за борт второй поплавок.

Дело сделано. Диверсантам остается унести ноги. От поджога шнура до сброса второго поплавка прошло около двадцати секунд. Нос преследователя вот-вот наткнется на канат соединяющий бочонки. Еще секунд через пятнадцать-двадцать натянувшийся канат и течение воды подтянут поплавки и мину к днищу вражеского корабля и их уже не будет видно с палубы. Они скроются за отрицательным наклоном борта. Если кто-то внимательный и следил за бочонками вместо того, чтоб стараться попасть стрелой в трех придурков, плавающих под носом, то он ничего не успеет сделать. Для наблюдателя этой эпохи произошедшее выглядит, как попытка запутать гребные весла в канатах или сетях между поплавками и тем самым замедлить преследование. Могут отдать команду гребцам пропустить бочонки под веслами.

Через пятнадцать секунд после того, как бочонки прижмет к днищу, все находящиеся на судне услышат тяжелый глухой звук и треск ломающегося дерева. С левого борта из воды поднимется небольшое облако белого дыма, остро пахнущее серой. В большую подводную пробоину неудержимо хлынет морская вода, быстро заполняя свободное пространство.

Что дальше? Будет видно. Скорее всего, все утонут. Именно поэтому сие оружие на самый крайний случай. От него одни убытки. Мы ведь грабители, а не убийцы. А кого ты ограбишь? У немногих выживших нихрена нет. Все тяжелое они поснимали, чтоб не утопнуть. В чайке лишних мест нет. Значит, ножом по горлу и в море. А ля гер, ком, а ля гер...

***

В конце травеня мы отправились в поход. Хорошо, что в последние дни перед стартом, Мария ночами требовала к себе полного внимания и отдачи, иначе мысли, - "а все ли предусмотрено, запаковано, загружено" занимали бы меня не только днем.

Иллар привез к нам на хутор свою жену и младшего сына, не захотел оставлять их одних в Черкассах на время нашего похода. Литовское княжество бурлило, купцы приносили вести об осажденных городах, сбежавших в Польшу или Москву князьях. Витовт не ждал у моря погоды, а твердо и последовательно подводил под свою руку нейтральных и изгонял недружественных ему правителей. Венгры поддержали какого-то подольского князя Федора, который резко выступил против Витовта. У последнего по этому поводу возникли проблемы. Он вернулся на север собирать дополнительное войско и Ягайло трусить, чтоб поляки помогли разобраться с подольским князем.

Наш хитросделанный киевский князь строчил письма во все столицы, всем обещал золотые горы, лишь бы его оставили в Киеве. Тот Киев, село - селом, налогов собирают, хватает на то, чтоб с голоду не опухнуть. Но какой сакральный смысл... каждый киевский правитель надеется стать пупом земли и центром, если не вселенной, то Восточной Европы. Причем такие дураки и в 21 веке находятся. Видимо будут находиться и после, аж до скончания Времен...

Пользуясь присутствием тестя в своей хате, очень осторожно вел разговор о запорожских казаках и возможности распространения нашего влияния на эти территории. То, что у атамана там полно родни, это стало понятно на свадьбе. Непонятно какие у них отношения. Во всяком случае, за эти три года о Запорожье от него услышал только тогда, когда плыть туда собрались. По крайней мере, это говорит если не о натянутых отношениях, то о не очень плотных. Естественно, начинал разговор, когда не было рядом лишних ушей, проводя очередную экскурсию по близлежащим ручьям и дамбам и демонстрируя атаману наше разросшееся хозяйство.

Никаких проблем между этими группами казаков не оказалось. Были обширные родственные переплетения, но тесному общению мешало расстояние, и односторонняя проводимость Днепра. То есть, если спуститься на лодке в Запорожье особых проблем не составляло, то обратно подняться в некоторых местах было нереально. Нужно было тащить судно по суше. Учитывая большое количество любителей пограбить как на левом, так и на правом берегах, без подготовки и хорошей компании пускаться в такое путешествие было не разумно.

Торговых интересов между Киевом и Запорожьем, посредниками в которых могли бы стать черкасские казаки (то есть мы), не было никаких. Рыба, зерно, кожгалантерея, домотканое сукно, все это было, как в верхнем, так и в среднем, и в нижнем течении Днепра.

Запорожцам значительно проще и выгодней было доставлять свои товары в устье Днепра, где предприимчивые генуэзцы уже поставили крепость и факторию на месте будущего Очакова. Что для меня было неожиданно, так это то, что черкасские казаки считали запорожцев тупой деревенщиной живущей в медвежьем углу. Воинская слава будет ассоциироваться с Запорожьем значительно позже, после образования Сечи. А сейчас они для черкасских еще не гречкосеи, но постепенно к этому скатываются. В походы не ходят, а если и находятся отчаянные, то уже ни на что не годные. Гибнут глупо и бесславно.

- Муж сестры двоюродной рассказывал, как его сын, племянник мой сгинул... четыре года уж прошло. Собралось их чуть больше сотни, ушли в море на пяти челнах. Никто не вернулся... родичи в Крым ездили с купцами, искали видаков, слухи собирали. Сказывали люди, выследили латиняне казаков, послали на них галеры свои. Те все пять челнов догнали и потопили. Сказывали запорожцы, быстрые те галеры у латинян, любой челн казацкий на море догнать могут. Как мыслишь, твои догонят?

Тягаться большой рыбацкой лодкой (чайкой) в академической гребле с кораблем, столетия затачиваемым на скоростную греблю... это пусть потомки сочиняют небылицы про чудо-чайки. Мне приходилось прикладывать невероятные усилия, чтоб быть уверенным, что мы на этих чудо-корабликах банально не утопнем при любом серьезном волнении.

- Ежели без ветра на море будет, то догонят, а с добрым ветром, наши струги быстрее будут. Но если и догонят, не беда. Нет у них таких пушек, как наши. Издали побьем супостата.

- Хвалилась синица море выпить...

- Головой за слово свое отвечу...

- Что толку с головы твоей, ежели она вместе с другими головами казацкими на дно пойдет... тфу, тфу, тфу, чтоб не накаркать, - суеверный батька трижды сплюнул через левое плечо и выжидательно уставился на меня. Мне оставалось отвести взгляд и скромно молчать. Нет у меня более важной части тела, чтоб второй раз закладываться и рот открывать.

Пауза затягивалась, атаман, задумавшись, молча шагал по тропинке.

- Ежели бы мне три года назад, кто сказал, что я казаков в поход поведу, лишь на твое слово понадеявшись... в глаза бы тому рассмеялся... а вон как оно обернулось... хоть круть, хоть верть ... плохо все. Казаки на твою удачливость надеются. Как дети малые... так они дети и есть. Я, Богдан, давно уже приметил, редко у кого с годами ума прибавляется. Из этих немногих атаманы вырастают. С тобой за один день приключилось, что не со всяким за двадцать лет случается. Но, после этого тебя не поймешь... то дите дитем, то муж опытом богатый. А уж придумки твои... только про Илью-громовержца мне не сказывай, а когда другим мед в уши льешь, в глаза людям не смотри. Лучше в небо глаз свой упри и вещай. Смех у тебя в глазах... будто небылицу детям малым сказываешь и смешно тебе, что все рты свои открыли. И когда бьешься, глаза пустые, а все одно смех там внутри... будто не бой смертный вокруг, а в пятнашки ты с детьми соседскими играть решился. Не я то приметил, другие сказывали. Уже потом и я присмотрелся. Только теперь не видно смеха у тебя в глазах. Думы тебя невеселые мучают, лоб часто морщишь. Думай добре казак... ежели сердце беду чует, прямо кажи, как на духу!

Вот кого бесполезно обманывать, так это тестя моего. Дал Бог человеку детектор... мне ведь лет больше чем ему, а в глаза смотрю и дитем малым себя чувствую...

- Было батьку такое, врать не буду... да и не соврешь тебе, ты любого насквозь видишь. Еще месяц назад сомневался, сможем ли мы с латинянами тягаться. Иногда такая тоска брала, что хотел сжечь ладьи, чтоб соблазна не было и перед товариществом ответ держать, что слово свое порушил. Но как под парусами на Днепре ходили при добром ветре, ладьям и стругам пушки в трюм поставили и оттуда палить стали, поплавки к ним привязали... спокойно у меня на сердце, батьку. Все в руках Божьих, любому гордецу может он послать на голову гром небесный. Но если не будет гнева отца нашего на нас, то дадим отпор супостату и с добычей вернемся.

- Добро коли так... ежели сможем хоть одну галеру на дно отправить, за казаков запорожских поквитаться, мыслю, многие запорожцы под мою руку попросятся. Захотят с нами через год в море выйти.

Батька замолчал, а потом неожиданно начал несколько другую тему.

- Сказывали запорожцы про латинскую крепость в устье Днепра. По воинской части разговор у нас не шел. Тут уж на месте поспрошаем. Торговлю они с латинянами ведут, так что бывали там не раз. Злые запорожцы на них. В море челны не пускают, велят весь товар у них продавать. Цены на соль дерут, зерно за бесценок покупают. Мыслю, схлестнуться нам с ними придется. Дозором по всему устью Днепра галера у них ходит, трудно нам будет незамеченными мимо пройти...

- Раз так вопрос стоит, значит, схлестнемся...

- То-то и оно, что так схлестнуться надо, чтоб и волки сытые и овцы целые остались. Сказывали запорожцы, нет у латинян с этой крепостицы крови запорожской на руках. Прижать их надо. Чтоб знали, кто на Днепре хозяин. Но кровь проливать рано. Надо так прижать, чтоб вражды у них с запорожцами не было.

- Трудную задачу загадываешь, батьку... постараемся подюжить... пуганем вначале, если не дураки - поймут. А если дураки...

- За дураками никто жалеть не будет. Только сказывали родичи, не лезут те латиняне на рожон. С татарами правобережными, что возле моря кочуют, полюбовно договорились.

- Нам бы, батьку, этот год присмотреться... тишком все обставить, чтоб не понял никто кто мы и откуда. Это для Днепра семь кораблей сила, с которой все князья считаться будут, а для моря... прознают латиняне раньше времени, худо будет. Натравят или татар, или литвинов. У них монет хватит. Тебе решать, но я бы всем сказывал, что с Молдавского княжества мы. Пусть там нас ищут. А через год-другой, когда в силу войдем, два-три десятка стругов выведем в море, тогда можно и с латинянами толковать.

Ситуация была понятна. Запорожцам терять торгового партнера не хотелось по причине его гордого одиночества, батька не дурак, в разговоре сразу это просек. Поэтому простые решения, типа - разорить факторию, не котируются. Но можно ведь на латинян наехать и не по беспределу. Аккуратно показать, кто сильнее, что сможем быть полезными в конфликтных ситуациях. С теми же татарами правобережными. Выбить у латинян для себя определенные ценовые льготы. Сразу запорожцев одолеет острое желание стать под нашу руку, чтоб те же цены получить. Если не всех, то большинство.

В суете и заботах подбежал назначенный атаманом срок отплытия. Попрощавшись с женами, мы вскочили в один из челнов везших наших казаков к устью реки. Мать с дочкой, нарядно одетые, продолжали махать нам руками вместе с моим сыном и с Георгием, оставшимся за старшего в нашей семье.

Аланская женщина никогда не плачет, провожая в поход своего мужчину. Он жив, он с ней. Нельзя подманивать беду слезами, та всегда ходит рядом. Жена одевает свой самый лучший, праздничный наряд, чтоб муж запомнил ее красивой и желанной, чтоб он мечтал к ней вернуться. Возьмет всех малых детей попрощаться с отцом, чтоб он увидел их всех вместе, и осознал, сколько еще незаконченных дел ждет его. Он уедет, а она будет думать о нем, молиться за него каждую свободную минуту, которых будет так много в разлуке...

Сперва мы, погрузившись на поджидающую нас чайку, поднялись в Черкассы, где на следующее утро состоялась торжественная панихида и проводы в поход если не всего войска казацкого, то его лучшей половины. И вот наша флотилия в составе двух ладей, пяти чаек (эти судна модернизированы как тримараны) и двух классических катамаранов, состоящих каждый из двух узких парусных лодок соединенных мощными балками, двинулась в свой первый боевой поход.

Первые полтора суток мы провели на воде. Вышли из Черкасс около полудня. Получилось, чтоб подойти к порогам к вечеру, отдохнуть и начать проход с самого утра, нужно либо идти остаток дня, ночь и еще день, либо терять сутки с ночевкой на берегу. Пороги продолжаются 80 километров, от места где в моем мире стоит город Днепропетровск, до Запорожья. Пройти их нужно за световой день. Учитывая сложный фарватер, даже по течению средняя скорость будет 6-8 км/час.

С другой стороны нужно было проверить все бытовые мелочи, придуманные мной, чтоб обеспечить минимальный комфорт на наших судах при многодневных морских вояжах. В трюмах ладей и чаек были оборудованы походные кухни в виде чугунного очага, десятиведерного котла и трубы для приготовления горячей пищи во время плавания. Модернизация по полинезийской методике дала возможность, проложив поперечины через балки и натянув на них сети, организовать дополнительное жизненное пространство. Для чайки с ее скученностью (50 человек на 60 кв.м. поверхности) это было принципиально важно и позволило создать почти комфортные условия для отправления естественных потребностей и сна.

Ночью шли гуськом, по течению, без парусов и весел. Все спали кроме рулевых менявшихся через три факела. В корме, возле рулевого был заткнут горящий факел. На его огонь ориентировалось судно идущее следом. Когда он догорал, зажигали следующий, а на выгоревший, если длина позволяла, наматывали новую осмоленную паклю. Горел он минут двадцать, так что рулевой устать и заснуть за веслом просто не успевал. На переднем катамаране кроме рулевого бдел впередсмотрящий, проверяющий длинным шестом глубину. Ночь была месячной, зоряной, ясною, как положено, так что видимость была достаточной, чтоб не въехать в корягу или сесть на мель не заметив острова.

К вечеру следующего дня мы пристали к берегу перед первым Кодакским порогом и провели небольшую плановую модернизацию наших суден-тримаранов. Поплавки отвязали от балок, балки от корпуса. Как уже упоминалось, балки имели легкую кривизну. Их перевернули "рогами" вверх, изгибом вниз и снова привязали к поплавкам. Затем поучившуюся платформу совместными усилиями всего экипажа подвели под чайку и вновь привязали к ней канатами. Балки зафиксировали на киле и к бортам дополнительными распорками с обеих сторон. Все это было заранее приготовлено, подобную операцию тренировали еще дома. То же проделали с ладьями. Запасные поплавки и балки имелись в наличии. В результате все суда не только получили дополнительную подъемную силу (около трех с половиной тонн) но и защиту корпуса как снизу, так и с боков.

Надо отметить, что в такой постановке, горбыли поплавков оказывались на двадцать сантиметров ниже балок проходящих под килем и будут первыми ловить дно на мелководье и перекатах. Корпус судна будет играть на балках, выгибая пять гигантских луков, к которым он привязан, и лишь затем натыкаться на дно килем или проходящей под ним балкой.

На каждом судне были лоцманы, которые уверяли, что при нашей осадке проблем не будет, но береженого Бог бережет. Кроме того, размеры наших судов были явно больше тех лодок, на которых они привыкли сплавляться. Лоцманы были из казаков торгующих соленой рыбой. Весной они собирали ватажку, спускались на лодках по Днепру и параллельно отправляли возы по правому берегу за пороги. Там, в низовьях Днепра были испокон веков известны рыбные места. Да и соль за порогами была дешевле чем в Киеве. Ловили рыбу, солили в бочках и обозом возвращались обратно. Лодки объезжали на возах самые трудные места, а дальше возвращались своим ходом.

На самом деле трудных мест было немного. По прямой расстояние от начала порогов до их конца составляет семьдесят пять километров. Общий перепад высот - тридцать метров. Меньше полуметра на километр. Совершенно очевидно, что большую часть этого пути река еле ползет и основная опасность - сесть на мель. Но казаки уверенно утверждали, что под правым берегом нет мест с глубинами меньше метра.

Самым серьезным испытанием являются сами пороги, места, где, скажем по-научному, угол наклона дна реки становится значительно больше среднего на этом участке. В этой точке возникает, так называемый перекат - переход от пологого участка к ярко выраженному наклону. Водопад, это тоже перекат, в котором наклон стал строго вертикальным. В случае днепровских порогов не приходится говорить не только о водопадах, но и о значительных снижениях. Поэтому была твердая уверенность, что перекаты мы проскочим без потерь, максимум горбылями черкнем по дну, а суда на горбылях, как на лыжах, промчатся над камнем.

Тем более меня не пугали сужения реки, где возрастала скорость течения, и где, по рассказам наших лоцманов, их лодки швыряло об скалы. При детальных расспросах картина вырисовывалась несколько иная. Любое сужение русла автоматически приводит к росту глубины, в том числе, и основного фарватера. Скорость движения возрастает, но в пределах разумного. Есть одно действительно опасное место, где ширина реки значительно уменьшается и становится меньше одного перестрела (меньше 200м). Основное течение в этом месте почему-то (скорее всего река поворачивает вправо) пересекает реку от правого берега к левому и лодку неудержимо несет на скалу, которая и является левым берегом.

На мой нескромный вопрос, мол, неужели в том месте рулевого паралич разбивает, он не в силах повернуть лодку вправо, а у гребцов руки отнимаются, вместо того чтоб грести, лоцманы возмущенно поведали, что они так и делают. Но. Все равно страшно.

Посмотрим. С моей точки зрения перестрел это очень до хрена. Течение там не больше пяти метров в секунду. На самом деле наверняка меньше, но пусть. Сорок секунд чтоб выйти с основного течения... нет, если таращиться полминуты на приближающуюся скалу, а потом героическими усилиями спасаться на последних секундах... тогда согласен, страшно.

Солнце еще толком не взошло, как мы, помолясь, направились к первому порогу. Моя чайка с самым толковым лоцманом шла лидером. За нами две ладьи, остальные чайки и замыкали ордер катамараны. В конце дня мы прошли Волчье горло, вышли за пороги и пришвартовались к первому попавшемуся по дороге островку. Все падали с ног от усталости. Но пришлось надежно закрепить суда и назначить постовых перед тем, как объявить отбой.

Переход дался очень трудно. Мои шапкозакидательские настроения, основанные на исторических фактах, как лоцманы-запорожцы на глазах царицы Екатерины и ее фаворита князя Потемкина, перегнали без потерь через пороги шестьдесят семь галер, столкнулись с жестокой реальностью. Основной посыл оказался правильным, пройти можно, но это потребовало напряженной многочасовой работы веслами и филигранной точности от лоцмана и рулевого. Секундная расслабленность на второй ладье при переходе последнего порога с характерным названием Ненасытень, и левый поплавок с такой силой бьет о камень, что треснул горбыль. Если бы такой удар пришелся о корпус, ладья затонула бы через несколько секунд и перекрыла бы фарватер.

Гребцам пришлось целый день работать на износ. Большую часть пути течение было слишком медленным и приходилось идти на веслах. Перед порогами мы разгонялись, чтоб на скорости проскочить перекат. Наши "лыжи" из горбылей оказались на диво удачной идеей. На каждом перекате они достаточно жестко цепляли дно, принимая на себя основной удар, заметно смягчая последующий скользящий удар килем, упирались о боковые камни в теснинах. Если бы все это пришлось на корпус... даже думать не хочется... счастье если бы недельным ремонтом отделались.

Еще поплавки сами держали корабль в потоке воды, обладающем максимальной скоростью, а значит максимальной глубиной. Стоило мне это заметить, как в голове сразу нарисовалась простенькая диаграмма сил действующих на поплавки, при условии, что скорость течения разная. Стало очевидно, что возникает составляющая, действующая в направлении большей скорости течения, автоматически возвращающая судно на "стремнину". Только раз, в Волчьем горле, это свойство играло против рулевого и гребцов, но это было двадцать секунд неудобств против существенной помощи на протяжении десяти часов.

Осмотр повреждений на следующий день показал, что необходим небольшой ремонт обеим ладьям и одной чайке. Одна небольшая течь и эффект "потения" обшивки в нескольких местах. Течь следовало запаковать и засмолить и пересмолить все места, где был замечен эффект "потения" обшивки. Работы хватало. Разгрузить, вытащить на берег, просушить, разогреть факелами смолу на нужном участке (не вызвав пожара) и пересмолить. Кроме этого, всем судам нужно было сняться с поплавков, осмотреть горбыли, снопы камыша, разбитые заменить, провести классическую тримаранную обвязку, натянуть все растяжки и сети.

И это было хорошо, ибо мне было известно еще с армии - солдат должен быть занят работой от забора и до обеда. Атаман планировал провести здесь два дня решая политические вопросы, вникая в местную обстановку и расклад сил.

- Как мыслишь, можем мы еще казаков с собой взять? - прочитав что-то невысказанное в моих глазах, батька продолжил классической фразой советского кинематографа, - надо, Богдан, надо.

Это разбило в пух и прах все мои невысказанные возмущения типа, - "тут своих не знаешь где кучей складывать!", и пришлось напрягать мозги.

- Сказывал ты, батька, что казаки с ладей хотят на сдвоенных лодках не дозором ходить, а купцов на копье брать...

- Уже всю кровь из меня выпили. Просят дать им лестницы, хоть по две штуки и разрешить купца ловить. Кричат, что не будут, как калеки сидеть и смотреть, что другие им добычу берут.

- Дозором они десятком на двух связанных лодках ходили. Ежели купца брать, то два десятка казаков брать надо. И по три лестницы, мыслю, достаточно будет. Люльки им на двух матчах прицепим для стрелков и можно на охоту выпускать. Если дашь такой дозвол, значит, на ладью еще по десятку казаков взять можно. Итого - два десятка.

- Хитер, ты братец... не по годам хитер. А где шесть лестниц для них возьмешь?

- Пять запасных взял. По одной в каждый струг, а шестую со своего струга возьму, нам и трех хватит.

- Добро. Готовь лодки к бою. Завтра запорожцев маленько помнем, чтоб знали, что в бою делать, а позавтра с Богом рушим.

- За день много не научим...

- Что научим, с тем и поплывут. Не боись, казаки тут добрые, в лодках биться с детства приученные, не то что наши, мы больше конному бою обучаем. Так что чудасии твои быстро выучат.

- А может их лучниками ставить?

- Вот завтра и проверишь.

Придумал, куда запорожцев впихнуть, значит, придумаешь, как за день научить на палубе биться. Целый день мотался между судами, следил за качеством выполнения работ.

Ведь лозунг - "Шара наше все!", он не в 20 столетии и не при социализме возник. Вера в шару и любовь к шаре имеет в нашем народе вековые корни и трансцендентное начало, которое невозможно описать словом, его дано лишь почувствовать.

Единственное, что не могло не радовать, атаман, уходя, громогласно объявил меня своим и.о. Что делало меня на время его отсутствия полноценным диктатором, чем я бессовестно пользовался, суя свой нос во все дела и заставляя переделывать все заново, если чувствительные рецепторы улавливали запах шары.

К вечеру, в основном, все работы по подготовке материальной части к походу были выполнены. Оставалось взять на борт полный запас воды на две недели плаванья. Потом придется пополнять. Взяли сто двухсотлитровых бочек. По десятку кинули в чайки и по двадцать пять в ладьи. Теперь нужно было их наполнить. Запас харчей неплохо было бы пополнить. Брали на две недели, но четверо суток уже того, а аппетит на свежем воздухе у казаков очень здоровый. По два литра далеко не постной, а очень даже скоромной каши лупят в день и еще добавки просят. Рыбаки наши упросили отпустить их вечером на рыбалку на двух катамаранах. Обещали к обеду вернуться с рыбой.

На следующий день Иллар привел два десятка запорожцев, которых он выбрал согласно одному ему известным критериям. Едва взглянув на них, тут же бросился за ним вдогонку, пока он на лодочке не уплыл на большую землю.

- Батьку, казаков ты добрых привел, только оставляй вместо себя кого другого. Вот дядьку Остапа оставь, а мы с Андреем ему помогать будем. Там у половины сыны уже такие как я, не дело это если приду и от твого имени командовать начну.

Вот что у батька не отнять, соображает быстро и умный совет всегда примет, кто б его не давал.

- Остап, бери вожжи в свои руки, - коротко распорядился он, и громко крикнул, - Казаки! Кто чует, передай тем, кто не чует. Сегодня вместо меня старшим остается Остап Нагныдуб!

- У тебя к походу все готово? - тут же решил проконтролировать, чем вчера зятек занимался. А он, пока важные казаки мед пили и обсуждали мировые проблемы Запорожья, бегал целый день, как пес, с высунутым языком.

- Воды осталось набрать двести бочек. Надо бы чтоб запорожцы с возами подмогли и показали колодцы, откуда воду брать. Харчей надо подкупить. Круп - двадцать мешков, солонины - две большие бочки, а лучше три. Все остальное готово.

- Дыры все залатал, засмолил? Лодки к бою сготовил?

- Залатали, засмолили, сготовили. Нас тут три с половиной сотни душ. Или ты хотел, чтоб я один все делал?

- Ты, сынку, на старших рот не разевай, а то нагайки моей отведаешь. А что поделал все, хвалю, значит, мой заклад будет. Приеду после полудня с одним знатным запорожцем. Не верил, что мы завтра в поход пойдем, говорил, мол, если за седмицу управитесь, значит, добре пороги прошли. А с водой и харчами подсоблю. Как на левом берегу возы увидите, отправляй Остап, лодки с бочками.

И уехал. Дядька Остап, за то, что я его с пьянки сорвал (в походе казаки не пьют, но политические рауты это не пьянка, это тяжелая, ответственная работа по налаживанию добрососедских отношений) тут же назначил меня ответственным за подготовку припасов, а сам, с Андреем пошел проверять подготовку запорожцев к морскому разбою. Интуитивно, он поступил верно. Набрать из колодца в бочки двадцать тонн воды задача не совсем тривиальная, даже если вода в колодец прибывает быстро, и мы ее банально не вычерпаем. Набирать воду из ручья летом на равнине, даже если он кажется очень чистым - прямой путь к дизентерии.

Пока не прибыли возы, обещанные батькам, развел бурную подготовку. Один из катамаранов загруженный рыбой прибыл еще с самого утра. Рыбу уже успели поделить между судами и выделенные в усиленный наряд по кухне казаки чистили на мелководье ее от чешуи и требухи. Рыбаки пошли отсыпаться.

Реквизировав для выполнения задания катамаран и одну из ладей с остатком экипажа. Из их числа посадил на весла катамарана свежих казаков и отправил их с первым заданием. Казаков с рыбой не забыть. Если не всю перечистили, значит, у других чищенной добрать, а им свою оставить. Собрать на ладью все сто пустых бочек для воды, а со стругов забрать все мои три разборные псевдопалубы для пушек, запасные доски и разборные конструкции с блоками, крюками и канатами для их подъема из трюма. Пока шли испытания первой, столяра заготовки еще для двух успели сложить. Не выбрасывать же их. Взяли с собой на всякий случай.

Пока катамаран плавал, остальная команда подняла на палубу пустые бочки из трюма. Менее опытные казаки учились под руководством более опытных осторожно ослаблять верхний стягивающий обод, вынимать крышку бочки из пазов и ставить ее на дно. Чтоб не перепутать. Стандартизация еще не шагнула так далеко, чтоб крышка одной бочки подошла бы к другой.

Одну из бочек решил испортить окончательно. В ней велел вынуть и крышку и дно, а в дне вырезать дырку размером, чтоб хороший кулак свободно проходил. Найти кусок кожи размером значительно больше проделанной дырки, накрыть и прибить двумя гвоздями. Дно вернуть на место, так, чтоб прибитая кожа оказалась внутри бочки. Еще мне понадобились рыболовные сети - 2 штуки, четырехкилограммовые мешочки с картечью - 5 штук. Часть команды отправил принести два разбитых горбыля которые уже были заменены на свежие и вырубить ивовых жердей десяток, толстых и длинных.

На сакраментальный вопрос - "Зачем?", заданный мне в десятый раз, не уставал отвечать - "Авось пригодится!". Это снимало все дальнейшие вопросы и сетования. Казаки в очередной раз убеждались, что этот дурень сам не знает, что он делает. Но его дурные забаганки приходится выполнять. Ибо его поставили старшим. Вот когда меня поставят старшим над Богданом, то он тоже попляшет, я ему еще дурнее работу придумаю, чем хорошую бочку портить, а потом дырку кожей накрывать.

Первым делом из собранных стройматериалов мы продлили катамарану платформу до самого носа, чтоб она вплотную подходила к корме ладьи. На ладье собрали один из подъемников: стойки, поперечина, два блока, два толстых каната, к которым привязаны на более тонких по три крючка. Потренировались поднимать с платформы на палубу бочку. Сначала пустую, потом велел набрать воды из реки и забить крышку. Несколько раз подняли и опустили полную. Бочка закатывалась на сложенную вдвое рыболовную сеть, та шестью крючками тянулась вверх, обхватывая бочку. Подтягивали, опускали сеть на палубу, бочку катили куда надо. Казаки заметно успокоились. Некоторые вещи из заготовленных уже пригодились, авось и остальные пригодятся.

Когда на левом берегу появились три телеги с волами, мы были полностью готовы и ринулись на катамаране заваленном остатками стройматериалов, подъемниками и пустыми бочками к левому берегу. К катамарану привязали трехместный ялик, на котором надеялись добраться до самого берега. За нами степенно устремилась ладья.

Встретили нас трое крепких казачат лет тринадцати-четырнадцати с виду. У них удалось выяснить всю интересующую меня информацию.

- Здравствуйте, казаки. Мы с ближнего хутора. Велел наш атаман колодец вам показать и с подвозом подсобить. У нас тут три бочки солонины и двадцать мешков круп, для вас.

- И вам здравствовать, хлопцы. Спаси Бог вас и атамана вашего. А хватит ли воды в том колодце сто бочек наполнить?

- Дюже широкий колодец, воды много. По двести ведер бывало, казаки черпали и дна не видели.

Двести ведер это не показатель, нам нужно в десять раз больше. Но, что есть, то есть.

- А далеко ли до колодца?

- Да тут близенько, шесть-семь перестрелов.

Хорошенькое близенько, полтора километра. Волами туда и назад полчаса, загрузить-разгрузить еще полчаса.

- А нет ли ближе к колодцу какой-то речки?

- Как нет, наша речка рядом течет, от колодца пол перестрела не будет.

- А какая ваша речка? По колено, аль по пояс? Перепрыгнуть за раз можно, аль за два?

- На стремнине с головой спрячешься, а прыгать раз пять придется, не меньше пятнадцати шагов шириной.

- Знатная речка, а где ж устье ее, показать сможешь?

- Так знамо дело, тут близенько, три перестрела вниз проплыть.

- Петро, бери хлопца и гребите назад. На ладью передай, пусть кормой в устье входят. Мелко будет, пусть на Днепре ждут. А вы чтоб напротив колодца лодками стали. Там и причал соорудим. С ладьи пусть вам еще десяток казаков дадут. Вы их сюда подвезете, к ялику веревку привяжете, пусть по трое ко мне, к берегу гребут. На возах к колодцу поедем. Все понял?

- Так по трое не выходит... дюжину казаков брать надо...

- Значит, дюжину возьмете.

- А чего ты говоришь десяток, ежели дюжину брать надо?

- Потому что дурной! Теперь все понял, Петро?

- Ежели дюжину, то все понятно...

- Чего стоишь? Прыгай в ялик, мы вас столкнем.

- А с солониной, с крупой, что делать будем? - не унимался Петро уже сев за весло.

- Съедим, Петро, но чутка позжей, греби давай, и не перепутай ничего.

Причал вышел короткий метров пять, из них полтора по берегу, чтоб прибрежный ил не месить. Колья, доски, все было под рукой, так что справились за полчаса. Сняли с катамарана пустые бочки, подъемник, сеть рыбацкую и мешочки с картечью. Загрузили солонину и крупы. Велел плыть к ладье, выгрузить остатки неиспользованных стройматериалов, харчи и привезти бочек пустых, сколько на платформу влезет и десяток казаков.

Только начали собирать подъемник, как стоящие без дела казаки высказали желание наполнять бочки водой, ибо они не понимают нахрена это собирать, когда есть колодец, деревянный журавль и привязанное к нему ведро.

- Зачем собирать это страхопудище? Авось пригодится! Хотите воду тягать? Так разве я против, тягайте. Только сперва бочку на воза поставьте, чтоб полную не закатывать. Журавль так высоко не поднимает? Бочку на руках поднимете? Тогда добро, тягайте.

Собрали подъемник. Бочку с дыркой плотно обмотали сеткой. В сетку кинули мешки с картечью. За сетку уцепили крючья полукругом. Одну сторону оставили свободной. За это время казаки как раз наполнили первую бочку, вставили крышку и забили обруч. Теперь четверо самых крепких пытались уцепиться за дно и поднять бочку на воза. Получалось плохо, они то коленями, то головами, то плечами упирались в соседей и не могли толком уцепиться. Бочка была чуть больше метра высотой и полметра в диаметре по нижнему канту. Реально хорошо уцепиться за такую конструкцию могут только двое, широко раздвинув в сторону колени, даже третьему уцепиться затруднительно. Но еще труднее встать с прямой спиной с глубокой присядки, поднимая дополнительно пятьдесят пять килограмм. Это если на четверых.

- Погодьте казаки, - отогнав их от бочки, проложил канат змейкой на земле.

- Ложи бочку на веревку! Хватайтесь за веревки, и раз! - казаки так рванули, что бочку на телеге пришлось ловить, чтоб не улетела.

Дальше дело пошло значительно веселей. Мы подгоняли воз с пустыми бочками прямо к колодцу. В колодец опускали бочку с дыркой. Напор воды (бочку с грузилами тянет на дно) поднимал кожаный клапан, и бочка около минуты заполнялась водой. Поднимая бочку, мы прижимаем кожу ко дну и перекрываем дырку. Самый примитивный кожаный клапан. Все воздушные меха в кузне устроены по этому принципу. Если с первой бочкой казаки возились полчаса, то за следующие полчаса мы наполнили еще семнадцать оставшихся и волы потянули возы к причалу.

К полудню, мы загрузили на первую ладью полсотни бочек с водой и отправили на остров, с наказом прислать сюда вторую и переставить на нее подъемник. А сами сели обедать рыбной юшкой, рыбой и пшеничной кашей со шкварками, которую нам передали с камбуза ладьи. Потом легли спать в холодке под ивами. Спешить было некуда. Последние бочки приходилось наполнять в три захода. Больше чем треть бочки не набиралось. Надо было обождать пока вода в колодце придет и поднимется уровень.

Солнце уже начало садиться, когда мы наполнили вторые полсотни бочек, все разобрали, погрузили и уплыли. По дороге мрачно думал, что делать, когда ладей, чаек и казаков станет больше. Помнится перед отплытием из Черкасс, после торжественной панихиды, батька наш, атаман почти всех казаков, славный князь Иллар Крученый мимоходом так спросил у зятя своего:

- Как мыслишь, к следующему лету еще семь стругов больших смастеришь? - а дурной зятек, нет, чтоб расписать невиданные трудности лежащие на этом пути, расход стальных пил, сложности заточки, переточки и попытаться либо уменьшить количество, либо затребовать каких-то бонусов, возьми и брякни:

- И семь, и восемь смастерим, батьку, ежели наказ будет.

- Добре, сынку, добре ежели так... - мыслью атаман уже был далеко, складывая в голове какие-то комбинации, в которых участвовали возможности удвоить количество участников круиза.

И вот сейчас, вечером, мой измученный нарзаном организм вздрогнул от мысли, что через год его заставят раздобыть нарзана в двойном количестве. Неспроста, ой неспроста мне это вспомнилось, ибо не успели мы объехать чайки, раздать им воду, разборные палубы и подъемники, как приплыл на ялике вестовой от атамана с наказом забрать меня с ладьи и везти на остров.

Там меня поджидал батька в компании с представительным казаком, как по возрасту (лет пятьдесят), так и по объему. Если бы я не знал, что он запорожец, подумал бы - то ли азербайджанец, то ли курд. Звали его Сархан и был он мужем троюродной сестры нашего атамана. Он не смог приехать на двойную свадьбу (по очень уважительной причине, жена как раз родила ему пятого сына, а куда он без любимой жены... разве что в поход) но теперь рад познакомиться с мужем Марии.

Ему говорили родичи, что зять Иллара - росс из гречкосеев, но он видит, что их обманули. Богдан вылитый его двоюродный племянник Замхат, правда тот рыжий с черными глазами и нос у него орлиный, а так вылитый Богдан, тоже мастер двуручного боя, но клинки на поясе носит, а не за спиной. А так один в один. Замхат, кстати, здесь, на острове, поплывет вместе с Илларом в этот поход. На нем долг крови. Его брат четыре года назад уплыл в море и сгинул вместе с остальными. А нет ли у Богдана желания размяться и провести поединок с Замхатом на тупом оружии? А то родичи рассказывали, что на свадьбе зять Иллара показал отменное мастерство и Сархану просто обидно, что он пропустил такое зрелище.

Иллар из-за спины своего родича строил мне страшные рожи, кивал головой и показывал кулак. Понять его было нетрудно, поэтому, пришлось наступить на горло собственной песне. Вместо того, чтоб грубо и неласкаво послать дядю Сархана в сексуально-пешеходное путешествие по запутанному маршруту, но с четко определенной конечной станцией, пришлось нежно и ласково утверждать, что все эти полтора года после свадьбы, ждал этого часа. Часа, когда смогу лицезреть и наслаждаться общением с самим (чуть не сказал таваарищем Сааковым) запорожским казаком Сарханом. К поединку морально готов. НО. В походе все поединки даже учебные, проводятся исключительно по разрешению походного атамана, ибо даже тупым оружием можно серьезно травмировать соперника. Поэтому сразу, чтоб не было на меня обид, предлагаю метить палки мелом и прекращать поединок по первой метке. Но дядя Сархан тут же высмеял мои предложения, заверяя, что никто на меня не обидится за лишний синяк, а племяш его - великий мастер, поэтому никогда не травмирует соперника.

Атаман тут же дал согласие на поединок и велел идти палки себе по руке подобрать. От этого офигел окончательно, этот перец Сархан поднялся в моем рейтинге до уровня киевского князя. Знать бы еще кто такой его племяш, и какого результата ждет от поединка Иллар. Почему-то совершенно не удивился, увидев идущего навстречу Ивана Товстого с двумя палками в руках. Стало тепло на сердце. Великий воин и редкий тип человека очень трезво и объективно себя оценивающий. Любые попытки поставить под его начало больше десятка казаков всегда отвергал.

Он сунул мне в руки две дубовые палки. Левая чуть короче, правая чуть длиннее. Как раз мне по руке.

- Замхат крепкий боец, но ты должен его побить.

- Калечить?

- Как выйдет, он будет бить во всю силу. Родичи мои сказывали, бахвалился Замхат третьего дня, что зять Иллара дальше Запорожья не поплывет. Либо в землю ляжет, либо бабка-шептуха его яйцом откатывать будет. Удачи, пусть бережет тебя твой заступник Илья-громовержец, - он быстро перекрестил меня. - Иди.

Спокойно отправился обратно, покручивая палки в руках и привыкая к их мелким особенностям. Классификацию бойцов Ивана Товстого знал на зубок. У крепких бойцов выигрывал семь-восемь поединков из десяти. Тех, кого Иван уважительно именовал, - "боец", без всяких прилагательных, с теми был на равных, пять-шесть схваток у них брал. Мастером Иван называл двоих - деда покойного и себя. Надеялся, что сможет назвать этим высоким словом еще двоих своих учеников. Меня и сына своего тринадцатилетнего. Но, похоже, в отношении меня, его надежды уже угасли. Иван называл это - "атаманская доля". В его философии это был сознательный выбор человека. Либо он совершенствуется как боец, либо он становится атаманом и начинает отвечать за многих людей. Тогда его основное оружие - мозг, его он и должен развивать в первую очередь. Мозг и дух бойца. Единство и борьба противоположностей.

Замхат уже скакал перед публикой, демонстрируя ей свой загорелый мускулистый волосатый торс и умение крутить палки в руках. Глядя на него, подумалось, что дядя мой новоявленный, Сархан - предтеча художников-сюрреалистов. Только имея такое нездоровое воображение можно было найти сходство между мной и Замхатом. Пришлось снимать рубаху и сапоги, хотя мое белое худощавое тело смотрелось явно проигрышно рядом с этой горой мышц. Так мы не в ночном баре "Голубая лагуна" выступаем... хотя... взгляды некоторых казаков на меня и на моего визави меня сильно озадачили. Похоже не только мафия бессмертна, но и многие другие сообщества...

Хоть все было оговорено и одобрено атаманом, решил перестраховаться:

- Шановные запорожцы! Хоть тупые палки в наших руках, но и палкой можно казака забить аль покалечить. Хотел я палки мелом мазать, чтоб по знаку на теле бой прекратить, но отказался казак Замхат. Поэтому вас спрошаю. Будут ли обиды среди вас, ежели я Замхата не со зла зашибу аль скалечу?

- Ты сперва зашиби, тогда про обиду спрошай! Не ставь воза впереди вола! - раздался чей-то "умный" совет. В толпе всегда находятся такие "умники".

- Кто это сказал? Покажись чесному народу.

- Ну, я это. Посмотрел? - вышел представительный казак, такой же бугай как племяш. Видать побратим. Но я уже апеллировал к авторитету.

- Видишь, дядька Сархан! Прав я был! Обиду нанесу казакам, ежели Замхата зашибу! Вот первый уже вышел! Что мне потом и с ним биться? Надо палки мелом мазать!

- Тебе кто слово давал, - змеей зашипел наш славный дядька на не вовремя высунувшегося запорожца.

- Так я чего, я не в обиде... - он быстро ретировался за спины.

- Давайте, выходите на бой! Никто в обиде не будет! - дружно заорали запорожцы, по "незаметному" знаку моего нового дядьки.

- Выходите в круг, солнце садится, - дал команду атаман, пришлось выходить. С грустью вспоминал тот настрой, когда выходил в круг против Отара и Ахмета... злость спортивная гнала кровь по жилам, голова ясная как льдинка на солнце... надо настраиваться, с таким настроением на бой не выходят...

- А что, Замхат, много золота на поясе твоем, это чтоб девки ниже пояса не смотрели, видать там хвастать то нечем.

- А ты, нищеброд, даже пояса и сапог себе купить не смог.

- Мне пояс не нужен, с меня штаны и без пояса не спадают, это у тебя, видать, зацепиться не за что.

- Вы, гречкосеи, только языком и мелете. Что ты по кругу ходишь как вол на привязи? Иди ко мне, покажи на что горазд! Я свой род казацкий до шестого колена весь знаю! - он занял центр круга оставленного нам казаками для боя.

Круг был большим, не меньше десяти шагов в диаметре. Для рослого Замхата, с его длинными палками нужен простор. Его козыри - напор и сила. Для моей любимой фишки - одновременных ударов обеими руками в разные точки на разных уровнях, нужно ограничить противника в передвижениях. Тогда моя скорость станет козырем, который побить невозможно.

- Замхат, ты ж у нас мастер, тебе и начинать. Дядька Сархан обещал, ты меня учить будешь. А я пока по кругу ходить буду, авось у тебя голова закружиться и сам упадешь.

Шел по часовой стрелке, правой стороной к противнику, демонстративно вытянув правый "клинок" ему навстречу. Левая рука двигалась рядом с казацким кругом, вращая палку мельницей, ухватив ее посредине. Он рванулся, когда опускающееся солнце стало слепить мне глаза, но они смотрели вниз, на его тень.

Еще когда ходил по кругу, думал как много общего у бокса и фехтования. Все решает работа ног, ибо она определяет позицию, а позиция определяет победу. И в шахматах, и в битве армий, и в поединке, что на ринге, что в казацком круге. В ринге я был бы левшой, двигающийся вдоль канатов, а мой соперник правшой в центре ринга. Правша бы начал свою атаку быстрым левым прямым добавляя инерции моему движению по часовой, а закончил бы мощным правым боковым пытаясь поймать меня на противоходе.

Похожую атаку начал Замхат своим левым "клинком". Ему нужно было связать мою правую руку и развернуть лицом к себе. Основным должен был бы стать мощный диагональный удар правой, пробивающий мой возможный блок левой руки весьма опрометчиво держащей палку посредине. Но мои ноги начали двигаться одновременно с началом его движения и понесли меня назад и в центр. Моя правая палка увела его левый "клинок" мимо, он проваливался, при этом, моя правая рука ушла к левому плечу. Левая рука оставалась внизу сжимая палку посредине. С этой позиции нанес одновременно левой палкой снизу тычковой удар в пах, а правой, сверху, через его левую руку, рубящий удар по лицу.

В последний момент остатки совести кольнули мой мозг, и левая палка воткнулась в солнечное сплетение. Причем не в полную силу. Известны случаи, когда следствием сильного акцентированного удара тупым предметом в солнечное сплетение становился болевой шок и остановка сердца. Правая палка наткнулась на бровь и выдающийся орлиный нос, разбив и то и другое. Замхат выронил палки, сильная боль скрутила его пополам, и он, не видя ничего, пошел головой на казаков.

- Ему лицо зашить нужно, - решил подтолкнуть мысли зрителей в сторону оказания помощи, а сам обратился к авторитету:

- Сподобился тебе дядька наш поединок? Звыняй, что быстро, но у мастеров так всегда. Либо пан, либо пропав. Сегодня получилось, что твой мастер пропав. Может у тебя еще какой в запасе есть? А то я как раз разошелся, могу еще тебя потешить. Смотри, солнце еще не село, время есть. А может, сам стариной тряхнешь, да в круг выйдешь? Нам, гречкосеям, один хрен кого бить, хоть племянника, хоть дядька.

- Следи за языком, Богдан, а то не посмотрю, что ты гость наш, без языка останешься...

- Хвалилась синица море выпить. Хочешь ты раздору между запорожцами и черкасцами, только не выйдет у тебя ничего. Не допустит наш батька, чтоб твое сверху было. Ибо за свое печешься, не за товарищество запорожское. Но шила в мешке не спрячешь. Увидят запорожцы, на чьей стороне правда.

- Охлынь Богдан, - батька пытался спрятать в усы улыбку, - шальной ты после поединка, то понятно, но языка к старшим не распускай. Муж сестры моей, славный казак Сархан, как и все казаки, желает дружбы и братства между нашими товариществами ибо добре знают все казаки. Кто хочет раздору между нами, тот долго не живет. Ну что, потешились казаки, пора и в поход. Как там Замхат?

- А что ему сделается? Я, батька, вполсилы бил, чтоб не калечить. Бровь зашьют, нос поправят, завтра уже биться сможет.

- Добро. Тогда отплываем. Ночи ясные, запорожцы дорогу добре знают. В полдень спать будем, чтоб по жаре не грести. С Богом, казаки.

Комментарии: 458, последний от 23/08/2021. © Copyright Кононюк Василий Владимирович Размещен: 24/07/2015, изменен: 11/09/2015. 209k. Статистика. Глава: Фантастика Скачать FB2		Оценка: *6.72208** Ваша оценка:
Аннотация: 24/07/2015 Солнце мое! Ты так хотела, чтоб я продолжил мучить читателей. Это мой подарок тебе на день рождения. Даже на это я готов ради твоей улыбки. Все для тебя мой ангел... Прода 11/09/2015

Кононюк Василий Владимирович : другие произведения.

Шанс? Часть3