Был тихий зимний вечер. На улице настоящими святочными хлопьями падал снег. Изредка ветер вздымал огромные хлопья то к одному, то к другому окну, чтобы они, завистливо прижавшись к тонкому стеклу, таяли, добавляя себя в переплеты оконных узоров без начала и конца. Было много ярких, горячих окон. Каждое манило своим светом - или ярким праздником,
или семейным теплом, или нежной любовью. Но многие, очень многие хлопья снега устремлялись к мягкому свету самого высокого окна самого высокого дома. Они прижимались к стеклу и таяли, вглядываясь в комнату.
А в глубине комнаты сидел еще молодой, лет сорока, усатый мужчина, и гладил по
длинным прядям волос свою дочь. Дочка была похожа на маленькую фею - спутанные каштановые волосы, огромные доверчивые глаза и немного усталая после подготовки к
празднику улыбка. Эта умиротворенная, счастливая пара могла бы быть на полотнах Рафаэля рядом с ангелами и святыми.
Дочь постепенно закрыла глаза, засыпая. Но вдруг в уже прикрытых глазенках мелькнула какая-то мысль, и они распахнулись, показывая два огромных изумруда.
- Папа?
- Да?
- Мне снилась мама. К чему это?
- Ну, может быть, мама навестит нас. Ведь сегодня праздник.
Отец убрал руку с волос дочери и задумчиво посмотрел в окно. Белые хлопья снега падали, падали, падали... Пробило полночь. Отец налил три стакана легкого вина, дал один дочери и улыбнулся:
- Взрослая уже. Представляешь, дочка, в это время раньше девочки чуть постарше тебя гадали на суженого-ряженого. А еще, - отец тепло улыбнулся, - некоторые вызывали духов умерших.
- Мама опаздывает, - с улыбкой сказала дочь и соскочила с постели.
И тут, конечно же, раздался стук в дверь. От неожиданности отец выронил свой стакан. Алое вино разлилось по ковру, но никто на это не обратил внимания - и папа и дочка уже стояли на пороге. А по другую сторону порога стояла мама. Улыбаясь, она стояла в белом бальном платье под хлопьями снега и поправляла волосы.
- Мамочка! Родная! Мы тебя ТАК ждали!!!
- МАРИЯ! Ты что, замерзнешь же!
Дочь выскочила за порог и бросилась матери на шею. Долго-долго она висела, радуясь и целуя маму. А та ласково молчала и гладила - намного мягче, чем папа - дочку по волосам.
Хлопья снега падали, из комнаты вырывалось тепло, а заветное желание осуществилось. И пришла та детская, приятная усталость. Отец перенес дочурку в кровать и улыбнулся своей возлюбленной, переступив за порог.
Мария, улыбаясь, кивнула. Легко взяв ее за руку, он вышел на улицу, не замечая стужи.
Их ждала белая карета. В хлопьях снега бальное платье и белая карета слились с небом, снегом и сугробами. Если бы в это время появился бы на улице случайный прохожий, он увидел бы только мужчину, улыбавшегося спокойной улыбкой и держащего правую руку несколько в стороне, словно поддерживая кого-то.
Отец шагнул в сторону кареты и скрылся в ее снежной роскоши.
"У дочки такие же зеленые глаза, как у тебя", - подумал он, с любовью смотря на лицо своей жены. Она едва заметно улыбнулась. Она вообще любила быть молчаливой, загадочной и таинственной.
Карета мчалась сквозь снег так легко и плавно, что отец на секунду задумался - не летят ли они? Он хотел выглянуть в окно, но оно было так плотно залеплено снегом, что это оказалось невозможным.
Где-то вдали раздался колокольный звон. Мария едва заметно вздрогнула и побледнела. В следующую секунду она уже прижималась к мужу, так доверчиво, так устало, что он не удержался и провел рукой по ее золотым волосам. Не смотря ни на что, он любил ее.
А еще через секунду карета остановилась и (что за странное здание!) ее двери распахнулись прямо в залу. Едва выйдя из кареты, пара оказалась среди вальсирующих. Громкий смех, искрящиеся улыбки, сверкающие, шуршащие платья - все было здесь. И все было прекрасно!
Муж застыл от удивления, но Мария, словно приглашая, легонько потянула его за собой. Это была ее обстановка, она уже успела к этому привыкнуть и знала - здесь безопасно.
Они кружились в вальсе, и отец вспоминал, как они познакомились, как неожиданно он понял, что где-то внутри их сердец у них с Марией общее пространство. Вроде бы они - два отдельных человека, но в каком-то другом пространстве у них общее сердце, на двоих.
Тогда они и поженились. Не имея общих интересов, почти без общих знакомых. Просто они друг друга нашли, и все. Родилась дочка с мамиными глазами и папиным характером. А потом...
А потом Мария загрустила. Ей хотелось быть птицей, а он мог дать ей очень немного. Мария бродила по улицам, заглядывала в глаза людей, иногда брала незнакомых людей за руки. Ее начали звать сумасшедшей. Она угасала. Еще несколько дней тончала кожа, тускнели глаза. И все закончилось. Он так плакал!
Но сейчас не было ни боли, ни грусти. Все, что было - было ошибкой! Теперь она рядом, и все будет хорошо! Да, они с дочкой отпустили Марию к тому, чего она хотела. К свободе, наверное. И пусть они ее почти не видят, редко-редко она навещала их, но они все равно были вместе, и глаза у нее пылали ярким огнем. И сердце у них оставалось одно на двоих.
Колокол звенел и звенел. И с каждым ударом становилось все грустнее.
- Три часа, - прошептал отец, обнял Марию и поцеловал. - Я тебя люблю.
И услышал ее беззвучный ответ: " Я тоже тебя люблю. Я всегда рядом".
Через секунду он проснулся в своей комнате. Дочь, улыбаясь, мирно спала. Камин погас, сказка закончилась. Он взял с полки фотографию и долго-долго на нее смотрел.
Душа, освобождаясь и улетая, забывает все. Возможно, поэтому такой строгий запрет на вызов душ и любые попытки их возвращения. Ведь душа обретает вечный покой, а земные воспоминания в сравнении с этим покоем несут в себе боль. И если душа все-таки нарушает все законы и вопреки всему помнит кого-то - это любовь.
"Спасибо за подарок. Это был прекрасный танец" - подумал муж, ставя фотографию на полку. И почувствовал, как потеплело на щеке, словно от ласкового поцелуя.