В жизни каждого человека непременно наступают ключевые, переломные времена - когда приходится делать выбор. Я помню каждый такой момент - как стоящий у распутья богатырь, я выбирал дорогу: "Направо пойдешь - коня потеряешь, налево...". Терять что-либо желания не возникало - особенно жизнь. Тем не менее, двигаться вперед надо, хотя бы для того, чтобы эта самая жизнь не превратилась в застой или как теперь говорят - отстой.
Первым, хотя и не вполне осознанным, стал выбор между хождением в детский сад и бабушкиным присмотром. В садик мне ходить не хотелось - рано вставать; зевая и тря глаза бежать, поспевая за мамой; выслушивать странные причитания воспитательницы, о том как все мы ей дороги и что работа в сумасшедшем доме гораздо лучше вытирания соплей этим маленьким... кстати, я тогда не понимал, почему мы все виделись ей "у блюдца".
Теперь я точно знаю - в сад я не хотел идти только из-за нее - Анны Петровны. Я падал на пол, колотил рукам и ногами, вопил, ныл, скулил... делал все, что полагается капризному дитяти, но своего добился - до сада меня довести не смог даже папа.
С бабушкой было гораздо приятней. Правда мама ругала меня и ее: "Он совершенно отбился от рук. На ушах стоит, а ты смотришь на это сквозь пальцы". Я весь вечер смотрел на всех сквозь пальцы и не понимал, что в этом плохого? Даже интересно!
От школы отвертеться не удалось, поэтому изо дня в день я плелся на занятия как на каторгу. Классную руководительницу звали... да! Мария Ивановна.
Работу в школе она тоже сравнивала с сумасшедшим домом, но, к этому возрасту я уже понимал, что к блюдцу, любимая реплика педагога имеет лишь косвенное отношение.
Учился я, в общем-то, неплохо, но... вызывали меня к доске нечасто, да и поднятую вверх руку учителя, как правило, игнорировали. Бывало, заскучав на галерке, я отвечал без разрешения... правильно отвечал, к слову. Но одноклассники катались от смеха по полу, а меня учитель просил покинуть класс и назавтра привести родителей. Папа тогда работал на стройке, прорабом. Он то понимал, что я прав - во всем должен быть смысл; если есть слово или действие, то непременно наступит следствие сказанного или сделанного.
- Если, к примеру, такелаж неисправен, а стропальщик его чалит, то таких рабочих - гнать в три шеи, а груз непременно е...тся,- объяснял папка. - Ну и что, что в предложении нет слов с окончанием на "тся" - если коза умудрилась забраться на забор, то непременно е...тся, упадет, то бишь.
Как бы там ни было, но восемь классов я отмучил. Пришла пора выбирать специальность и продолжать обучение. Мне хотелось в техникум - стать строителем, прорабом, как отец.
- Ну, Вовочка, ты как? в девятый класс придешь или?.. - Марию Ивановну на выпускном экзамене очень интересовали мои планы на будущее.
- Я, Мария Ивановна, в техникум строительный пойду, - ответил я, стоя у чистой доски и вертя кусочек мела в руке.
Учительница, что-то прошептала, украдкой перекрестилась, хотя и слыла убежденной атеисткой и обрадовано так изрекла: - Удачи тебе, Вовочка! Иди - троечку я тебе уже поставила.
- Но?.. - я и удивился и обрадовался одновременно, ведь отвечать на вопросы билета еще и не начинал.
Она, видимо, поняла мое замешательство - торопливо добавила: - Ты иди, Вова, иди... к вступительным экзаменам готовься. А, если не получится в техникум, то у меня знакомые в училище... там тоже специальности строительные есть. Все, Вова, иди с Богом.
К великому удивлению Марии Ивановны в техникум я поступил. Как это произошло - одному Богу ведомо. На вступительном экзамене нас было двое - Пупкиных. Тот, второй - сын какого-то начальника из обкома партии - Василий. Я так думаю, что нас спутали, потому как точно знаю - ему тогда двойку влепили... но он все равно в параллельной группе учился.
Дальше мне предстояло удивить самого себя.
К первой сессии физичка допускать меня не хотела.
- У тебя из оценок за семестр - три двойки и одна тройка. Как, скажи пожалуйста, я могу тебя к экзамену допустить?
- Ну, Татьяна Владимировна! Ну, пожалуйста! Ведь я же учил, готовился! - упрашивал я.
Я и вправду готовился: количество шпаргалок в моей одежде превышало численность листов в учебнике физики.
- Нет, - категорично ответила она и захлопнула дверь аудитории.
Я смотрел, как один за другим, обмахиваясь зачетками как веерами, уходили мои счастливые сокурсники, и боролся с желанием отправиться на хоккей.
Татьяна Владимировна сдалась, когда в коридоре я остался один.
- Заходи, - пробурчала она, - но учти, не сдашь сегодня - второго шанса не будет.
Билет попался несложный: что-то по маятникам. К помощи шпаргалок обращаться не пришлось, да и не имел я такой возможности, так как она любезно усадила меня на первую парту - прямо перед собой.
До сих пор помню, как менялось выражение ее лица, когда я начал отвечать на вопросы: величественно-снисходительное ухмылка постепенно перерастала в удивленно-заинтересованную улыбку, а затем, округлившиеся глаза преподавателя отчетливо говорили о немалой степени восторга.
- Ты знаешь? - прикусывая губу, произнесла она, всматриваясь в листок с моими каракулями. - Для решения этой задачи достаточно единственной формулы, а у тебя расчетов на полстраницы! Самое смешное, - хмыкнув, добавила физичка, - что ответ сошелся!
Я не отозвался. А что говорить? Что я и понятия не имел о существовании злополучной формулы? Я дулся над решением, используя скромные познания в математике и рассуждая о том, что во всем должен быть смысл.
- Я ошибалась в тебе, - вдруг сказала Татьяна Владимировна. - За экзамен ставлю тебе пятерку, а за семестр - четверку, - добавила она, улыбаясь.
Эта сессия стала переломной в моей жизни. Я понял, что ошибался: свыкся с ролью разгильдяя Вовочки и стал именно таким, каким меня представляли окружающие. Они ошибались... все... И заставили ошибиться меня.
Я окончил техникум, хорошо защитил дипломный проект, но в отличие от однофамильца Василия, за мной великая родина числила долг - службу в Советской армии.
Рекрутская повинность оказалась чрезвычайно опасным и неприятным занятием - защищать пришлось чужую родину - далекую страну, Афганистан. От кого? От афганцев, разумеется.
Еще до прилета нашей роты в Кандагар, я спорил с замполитом о глупости этой войны, за что не раз отмечался нарядами вне очереди.
Старший лейтенант Задорожный был на четыре года старше меня и являл собой образец партийного пропагандиста.
- Где твой комсомольский билет, боец? - строго спрашивал он меня, уже там, в горах.
- Не знаю, товарищ старший лейтенант, - опустив голову, ответствовал я. - Он лежал со всеми документами в вещмешке...
- Продаттестат вы свой не потеряли, товарищ солдат! Три наряда вне очереди! И на первом же собрании вы объясните товарищам по оружию, куда подевался ваш главный документ!
- Есть, три наряда, - отвечал я.
- Вы разгильдяй, Пупкин! С таким безответственным человеком, как вы в разведку идти нельзя! - выступал на комсомольском собрании замполит.
А, когда наша колонна попала под обстрел душманов; когда чириканье пуль заставляло влипнуть в камни, размазаться по земле; когда сержант, дрессировавший нас в учебке, наделал в штаны и плакал навзрыд из-за легкой царапины на предплечье; когда замполит, бросив оружие, драпанул за большой валун, - я вновь почувствовал, что ошибался. Ошибался в них... в себе... Мне было страшно. Очень страшно. Так, что кишки готовы выпрыгнуть наружу, но я понимал - во всем должен быть смысл. Пусть эта война бессмысленна, но защитить собственную шкуру можно только сопротивляясь... до последнего...
Обошлось. Охранение подоспело вовремя.
Раненного сержанта представили к ордену "Красной Звезды", замполита, тоже!.. с переводом на новую должность. Тогда я осознал, что ошибался дважды... Не только в этих людях, но во всем... во всей этой прогнившей системе.
Война для меня окончилась ранением, но два года уже добросовестно сложены у алтаря нерушимого Союза.
Прошло еще пять лет, и я утвердился в истинности вывода о сопревшем насквозь режиме. Обещанной родиной квартиры так и не дождался, да и об остальных льготах лучше не вспоминать.
Перестройку же воспринял как время исправления ошибок, но тут же попал под новую раздачу любимым отечеством оплеух. Работал я в ту пору в братской Кубе, а перед отъездом туда продал старенькую машину, кое-какую аппаратуру - в общем, вырученных денег аккурат хватило бы на однокомнатную кооперативную квартиру.
В идеалы зарождающейся демократии еще не входило уважение к частной собственности подданных... Эта сумма и по сей день лежит на счету государственного Сберегательного банка.
Когда вернулся на родину - осознал, что вновь ошибался - ни квартиры, ни денег, ни демократии... ни чего!
Шли годы. Я работал, зарабатывал, устраивал жизнь своей семьи и собственную. Лез из шкуры вон, лишь бы жена и сын ни в чем не нуждались. Но, однажды вернувшись из командировки, обнаружил пустую комнату в общежитии и записку: "Извини, я полюбила другого человека".
Я вновь ошибался... Казалось, что нет на свете истины, а если есть, то мне она недоступна. Где? У какой развилки я выбрал не ту дорогу? Сказочный богатырь всегда выбирал самый опасный путь и выходил победителем. Мой путь тоже не был легким, но викторией явно не обласкан.
Я перестал верить в сказки. Я просто перестал верить во всё... Всё - суета и ошибки. Теперь не верю ни кому и ни чему. Я перестал сопереживать и обращать внимания на страдания людей. Я переступил через собственную совесть...
Теперь я преуспевающий бизнесмен: крутой автомобиль, шикарная квартира, коттедж за городом, женщины провожают меня похотливым взглядом...
Я перестал быть Вовочкой - стал Владимиром.
С однофамильцем Василием нас опять спутали... да упокой Бог его душу. Васькин "Мерседес" сгорел в считанные минуты.
Ко мне же киллеру не подобраться, ведь я больше не допускаю ошибок... Но вместе с ошибками я потерял что-то важное... что-то неуловимое... возможно главное... Может, я опять ошибаюсь?..