Ноктюрн цвета морской волны

- Синее.

- Ты не права, зеленое!

- Синее.

- Ну, какое же синее? Абсолютно зеленое. Темно-зеленое.

- Синее. Спасибо, что не сказал изумрудное...

Ласковое теплое сине-зеленое море легкой волной, почти не образующей пены, накатывалось на гальку и степенно отползало назад.

- Это тебе спасибо, что не обозвала голубым.

- Тебя? - Карие глаза, подчеркнутые длинными ресницами, искрились смехом. - Пока ты вроде бы не давал повода...

Ее сочные малиновые губы удивительно вкусны, если их запечатать долгим нежным поцелуем. Когда закончилась вечность, он медленно оторвался от сводящих с ума губ. Она открыла глаза.

- Синее.

Легкий беззаботный смех выдавал абсолютно счастливого человека. Он улыбнулся, вновь взглянул на море. И увидел, как долог был поцелуй.

- Золотисто-багровое.

Она высвободилась из объятий и тоже обратила взор к морю. Посмотрела на солнце, уже утонувшее нижним краем в воде.

- Золотисто-оранжевое.

- Багровое.

- Оранжевое.

- Ты знаешь, что про тебя Некрасов написал? - хитро прищурилась она.

- Знаю. Про коня и про горящую избу.

- Нет, глупый. Про тебя он написал - мужик, что бык - втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова...

Она засмеялась серебристым, словно звон колокольчика смехом, приложив палец к его губам. Потом заменила его поцелуем. Тонкие руки медленно обхватили шею. Он почувствовал, что ее полная высокая грудь все сильнее и сильнее прижимается к нему...

* * *

Виктор устало опустил руки, крепко сжал узловатыми пальцами острые колени. Сегодняшний сеанс вымотал его до предела. Хотелось лишь одного - уснуть.

- Еще одна пара. Десятая за месяц, - тихо пробормотал он.

Оставалось сообщить в статистическое агентство о свершившемся факте взаимной заинтересованности мужчины и женщины. И помолиться, чтобы они оказались способными к деторождению.

И все здорово, что его перевели сюда в специализированный центр. И помощника дали. Отличный парень, спокойный, молчаливый. Никогда не спорит, со всем соглашается. Что попросишь - всегда старается сделать. Иногда, правда, может задать пару вопросов невпопад, от которых непонятно почему холодеет в груди, ну, да это мелочи.

Виктор вспомнил, как однажды, несколько месяцев назад брел по темной улице. Где-то в заросших палисадниках слышались трели сверчков. Иногда над головой проносились неясные тени летучих мышей. В одном из переулков он заметил парочку перебегавших дорогу кошек. Мир жил. И ему было все равно, останется ли с ним человечество или тихо исчезнет и забудется, как прочитанная книга.

А ведь еще лет пятьдесят назад все было по-другому. Как случилось, что люди престали интересоваться друг другом, перестали любить? Да что там! Даже замечать. Кто-то утверждал, что виной всему развитие виртуальности, другие говорили, что виной - обесценивание семейных ценностей, утрата традиций, третьи склонялись к мысли, что это естественный процесс - цивилизация изжила себя, и природные механизмы решили выключить Человека. Разбираться сейчас глупо. Все уже свершилось. И дело Виктора - бороться до конца, хотя может это уже агония. Но именно сейчас отступать нельзя, потому что в мире он один из немногих, кто может воздействовать на людей, пробуждать их интерес друг к другу. Его талант и есть тот крест, который он будет нести всю жизнь.

* * *

- Вы можете объяснить, что происходит? Без всяких научно-медицинских вывертов! Я двадцать минут беседовала с начальником отделения, но так ничего и не смогла понять. Он абсолютно не говорит на человеческом языке!

- Попробую, но сначала объясните мне, почему вы приехали только сейчас?

- Дела фирмы. Командировка затянулась, нужно было добить несколько контрактов.

- И второй вопрос, у вас есть дети?

- Нет, что вы! Когда? У меня открыты прекрасные перспективы для карьеры, только нужно работать...

- Ваша семья... Вы решили пожертвовать ею ради карьеры?

- Что вы такое говорите, доктор! Конечно, нет!

Высокая темноглазая брюнетка в деловом темно-синем костюме, смотрелась очень эффектно. Крой подчеркивал точеные формы фигуры, а расстегнутая на одну лишнюю пуговицу голубая блузка говорила, что ничто человеческое женщине не чуждо. Если есть время. И силы.

- А вы можете сказать мне миссис Старк...

- Ирэна.

- Что?

- Называйте меня Ирэной. От миссис Старк я устаю на работе.

- Хорошо Ирэна! Итак, вы считаете, что семья для вас важна?

- Конечно, что за глупый вопрос! Очень!

- Вы чаще всего работаете семь дней в неделю, домой возвращаетесь иногда за полночь. Это семейная жизнь?

- У меня два отпуска в год по две недели.

- Да, но в предпоследнем вы пробыли два дня, а потом вышли на работу. В последнем - ни одного.

- Это так, доктор, но откуда вы все знаете? Виктор рассказал?

- Нет, не Виктор. Вас не было, фирма наотрез отказалась сообщать, где вы - коммерческая тайна. Нам пришлось собирать сведения своими силами. Иначе не смогли бы помочь вашему мужу.

- Ну, и зачем это нужно? Можно было просто расспросить Виктора. Вряд ли он бы стал от вас что-то скрывать.

- Наверное. Только... только он не помнит вас, Ирэна!

* * *

До перевода сюда Виктор жил в небольшом умирающем городе. Единственный сосед на весь квартал - старик Андрей - ютился в доме напротив. Как-то вечером, после очень удачного сеанса воздействия на очередную пару, Виктор стоял у подъезда и размышлял - зайти к соседу или пройтись по кварталу, уже давно ставшему его "крепостью". Так он и называл все двенадцать многоэтажек, похожих на кем-то забытые доминошные кости, поставленные на ребро. Однажды кто-то толкнет первую...

Сделав выбор, Виктор нырнул в темный подъезд. Старик когда-то жил на последнем - девятом этаже, но пару лет назад лифт сломался, а мастера так и не прислали. Наверняка решили, что трудности одного человека не стоят затрат. С тех пор сосед перебрался на второй этаж, первый показался слишком сырым. Старик даже мебель не стал брать, только попросил Виктора помочь перенести книги.

Дверь по обыкновению оказалась открытой, со стороны кухоньки слышалось стариковское шарканье. Виктор разулся, аккуратно поставил старые кроссовки в один ряд с начищенной обувью хозяина.

- Витя, это ты? Как раз вовремя. Заходи! - голос старика дрожал от волнения, и Виктор заподозрил неладное.

Андрей выглядел взбудораженным, жидкая шевелюра взлохмачена, глаза горели, а руки беспрестанно теребили замызганное кухонное полотенце.

- Что случилось?

- Пока ничего. Но случится. Скорее всего, сегодня.

Встретив недоуменный взгляд, старик пододвинул ветхий блокнот.

- Открой последнюю страницу.

Старая бумага сопротивлялась, и Виктору потребовалось некоторое время, прежде чем он смог прочитать короткую запись, сделанную размашистым уверенным почерком: "Ты умрешь 20 мая 2099 года".

- Что это?

- Это... Как тебе сказать? Однажды мы с женой договорились написать день смерти друг друга. Мы загадали, если сойдется, значит, умрем в этот день вместе, даже если придется помочь старухе с косой.

- Странные игры.

- Мы были молоды и любили. Тогда это казалось чем-то очень важным.

- И теперь ты думаешь, что умрешь сегодня?

- Уверен, - старик прошел к кухонному шкафчику и достал с верхней полки жестяную коробочку из-под печенья. Порывшись в ней, он протянул гостю сложенный вчетверо тетрадный листок.

- Погляди!

На листке была только дата - 10 января 2094 года.

- В этот день она умерла. А потом я нашел эту записку. Как видишь, я тогда не ошибся...

- Она покончила с собой?

- Нет, просто не проснулась... У меня к тебе просьба, ты бы не мог передать вот это...

Он достал из кармана жилетки золотой медальон на тонкой цепочке и раскрыл его.

- У меня есть дочь. Мы не разговаривали с тех пор, как умерла Анна. Здесь, вся наша семья. Счастливые. Возьми. Не хочу, чтобы утилизаторы забрали.

- Я передам. Где ее найти?

- Она дежурит на Северном кордоне. Там, где лес наступает на город... Ее зовут Светлана. А сейчас иди. Мне надо побыть одному.

Виктор сжал в кулаке медальон, ладонь обожгло, и что-то острое кольнуло в груди. Не говоря больше ни слова, он вышел. А старик остался сидеть над раскрытой коробкой, перебирая бумаги и разглядывая фотографии.

* * *

- Почему он выбрал эту модель поведения?

- Что вы сказали?

Доктор оторвался от экрана. Ирэна, вдруг, обратила внимание, какое у него некрасивое лицо - широкие скулы, слишком густые черные брови. Вот только глаза, внимательные светло-серые глаза, как-то сразу успокаивали.

- Извините, Ирена, я смотрел последние данные...

- Я мешаю?

- Уже нет, так что вы спрашивали?

- Почему у него такая странная модель поведения? С чего бы это?

- Ну, здесь как раз все понятно. Он часто думал о том, что если все семьи будут, как ваша, то через пятьдесят лет человечество вымрет. А потом, когда психика не выдержала, он ушел в это будущее. Спасать человечество.

- Значит, только я одна виновата?

В комнате повисла тишина.

- Доктор, не молчите! Скажите, что-нибудь!

- Он вас очень сильно любил. Безумно! Наверное, часто ждал с работы с цветами, и ужинать без вас не садился?

- Да. А меня зачастую хватало только на то, чтобы провести ладонью по его щеке, принять душ и рухнуть в кровать.

- А он ковырялся в тарелке с остывшей едой, потом прибирал стол и с надеждой, что завтра ему повезет больше, тихо ложился рядом, боясь потревожить ваш сон.

- На диван.

- Что, простите?

- На диван в гостиной ложился, чтобы не разбудить меня.

Они замолчали. На этот раз тишину нарушил доктор.

- Мы что-нибудь придумаем. Но нужно время. Наберитесь терпения Ирэна.

* * *

- Доктор, уже прошло два месяца, но ничего не меняется. Может нужно еще подключить кого-нибудь? Может, еще нужны деньги? Не стесняйтесь, говорите!

- Нет, не нужны. А чем вам так хуже? Только разве что ужина дома нет. Но вам ведь не привыкать к кафе?

Ирэна не обижалась. Все справедливо. Хотя мог бы быть помилосерднее, врач все-таки, хоть и психиатр.

- Знаете, доктор, мне всегда казалось, что такая жизнь с моей бесконечной работой явление временное. Вот стану старшим менеджером филиала, и все изменится. Сейчас тоже думала, вот еще полгода, ну, год максимум, стану руководителем региона, и все будет по-другому. Пусть подчиненные работают, а я в шесть часов домой, уикенд за городом, отпуск в Австралии, чтобы никто не достал. А сейчас поняла, что все это несбыточные мечты. Химера, ловушка цивилизации. Так и буду всю жизнь гоняться за перспективой, должностью, новыми деньгами. А жизнь уйдет! И детей может не быть никогда.

- Ирэна, но это ваша жизнь. Вы выбрали ее сами.

- Да, и теперь понимаю, что была полной дурой. Чтобы понять, как мне дорог Виктор, ему нужно было попасть в психушку.

- Вы это серьезно?

- Да, и детей хочу! Не просто детей вообще, а конкретно от Виктора.

Доктор внимательно смотрел в глаза Ирэне, словно пытаясь проникнуть взглядом в ее мозг.

- Тогда..., - он сделал продолжительную паузу, будто взвешивая все за и против, - тогда я, наверное, смогу помочь вам.

- Он вспомнит меня?

- Нет, это невозможно. Он вспомнит все до момента встречи с вами. А дальше можно сделать так, что он забудет то, чем живет сейчас.

- И что?

- И все. Вы ведь на шесть лет младше мужа?

- Да.

- Вычеркнем четыре года вашей совместной жизни, и будете моложе на два!

- Вы думаете...

- Не напрягайтесь, это произойдет не завтра, а через две недели. Я успею все подробно объяснить. Просто вы опять случайно встретись и он не будет ничего помнить о четырех последних годах своей жизни.

- А вдруг..., - Ирэна была явно смущена, - я не понравлюсь ему? За эти четыре года я так постарела...

Доктор опустил взгляд к ногам, к одетой по случаю жары короткой юбке Ирэны. Медленно поднимаясь вверх, он буквально пожирал ее глазами. И когда Ирэна, наконец, поймала этот плотоядный взгляд, то чувствовала себя уже полностью раздетой. Кровь ударила в лицо, но врач уже смеялся, так заразительно, что она поняла, зачем он это сделал, и тоже засмеялась, но несколько смущенно.

- А вы и, правда, гениальный психиатр. Думаю, у меня теперь много лет не появится мысли, что кто-то сможет устоять передо мной. Сколько я должна за сеанс?

- Спасибо, что по лицу не съездили. Итак,...

* * *

- Синее.

- Ты не права, зеленое!

- Синее.

- Ну, какое же синее? Абсолютно зеленое. Темно-зеленое.

- Синее. Спасибо, что не сказал изумрудное...

Ласковые волны накатывались на прибрежный песок и, негромко шурша, отползали назад.

- Это тебе спасибо.

Сочные малиновые губы Ирэны удивительно вкусны, если их запечатать долгим нежным поцелуем.

Неожиданно она вскрикнула и отстранилась от Виктора.

- Что это у тебя такое жесткое? - спросила Ирэна, ощупывая нагрудный карман рубашки.

- Не знаю, сейчас посмотрим!

На ладони багровым огнем горел золотой медальон на тонкой цепочке.